«Он сказал в ответ: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всею крепостию твоею, и всем разумением твоим, и ближнего твоего, как самого себя» (Лк. 10, 27).
Жорж Санд заметила, что «любовь без благоговения и восторга — это лишь дружба».
Другое дело, что именно считать благоговением. Иначе придётся признать Средневековье самой любвеобильной и благочестивой эпохой в истории человечества, а наше время — всего лишь дружелюбным и неплохо образованным, в том числе, в вопросах богословия.
Благоговение не только в том, чтобы опускаться на колени — оно ещё и в том, чтобы не расставаться с любимым. Средневековье проделывало с Богом ровно то же, что с женщиной — опускалось на колени, но подымало объект поклонения как можно выше, настолько высоко, что всякая возможность общения исключалась. Символом такого благоговения может служить Евангелие в одном из суздальских музеев: книга выше человеческого роста в серебряном окладе. Её не то что прочесть, её открыть трудно.
Когда мы дружим, мы посылаем друг другу записки. Когда любим, даём друг другу читать всего себя. Любить Бога и ближнего означает отдавать себя целиком на прочтение и вчитываться в Другого, а не зажмуриваться от наслаждения своими чувствами. Кто зажмуривается, тот жмурик. Кто смотрит широко открытыми духовными глазами, тот зряч.