И.Павлов в своей книге 2008 года «Что такое христианство» противопоставляет факты истории фактам веры:
«Мы не станем искать фактов истории, кои, понятно, не допускают ничего чудесного, иначе говоря, всего лежащего вне общечеловеческого опыта, но увидим факт веры, т.е. то, во что верили все, кто откликнулся на апостольское провозвестие о Христе. Именно на это указывает апостол Павел, говоря, что весть о воскресении Христа ... воспринимается не иначе как верой» (С. 39).
Это неверное истолкование мысли Павла. Павлу в голову не приходило противопоставлять «факт истории» — «факту веры». Павел разумно понимал, что есть событие, событие не доказуемое, и в это недоказуемое событие человек верует по благодати Божией. Но событие это — историческое, конечно. Неисторическое событие — это не событие.
Вообще фраза Павлова построена очень причудливо. Не говоря уже о «кои», что означает «факты истории ... не допускают»? Факты не профессора и не полицейские, которые могут что-то допускать или запрещать. «Чудесного» не допускает определённая теория познания, и историческая наука сегодня — в этой теории познания. Не менее, но и не более. Историки до XIV века — все! — считали чудесное нормальным.
Определение христианства Павловым таково:
«Это путь любви друг к другу призванных в Его [Христа] церковь, выражением чего ... служит самопожертвование. Оно-то и находит себя в общении, когда обретается общность во всем — мыслях, чувствах и в самой жизни, при которой имущие восполняют материальный недостаток тех, кто находится в бедственном положении, явившемся следствием глубочайшей социальной несправедливости» (118-119).
Звучит мило, только вот Павлов в этой книге почему-то не повторяет того, что писал годом ранее: что Рождество — это «языко-христианская мифологема», что «все притчи — это не Иисус», что «Иисус Лазаря не воскрешал», что Иисус не творил чудес — «Павел … о них ничего не знает в виду их отсутствия в реальности», что молитва Иисусу — выдумана — это апостол Иаков в 70-90-е годы выступил «с суеверием в то, что молитвенное обращение к Иисусу может принести исцеление».
В книге 2008 года «Что такое христианство» Павлов предстаёт миссионером, он цитирует книги Меня.
А в 2015 году он писал:
«Я вышел из рясы отца Александра Меня. Не в том смысле, что я был его непосредственным учеником, и даже не в потому, что принимал всё в его наследии (последнего как раз не было), но именно, потому что ориентировался на общий вектор его мысли». «[Я] ясно, наконец, осознал всю некогерентность реальному Иисусу и Его апостолам большей части того богословия и церковной дисциплины, ком был обучен в духовной школе … Самым великим соблазном для психически нормального человека с критическим мышлением и достаточным образованием, на мой взгляд, как раз и является … миссионерство, под видом Евангелия насаждающее то, чему Иисус как раз и не учил».
Зачем человек, считающий, что все притчи в Евангелии — не Иисуса, популяризирует эти притчи? Непонятно! Чему учил отец Александр Мень, чему Иисус не учил? Перечня Павлов не даёт, но он хотя бы упоминает авторитетного для себя автора — Ганса Кюнга, который помог Павлову осознать, что надо освободить «фигуру Иисуса от позднейшей мифологизации, а Его учение от чуждых привнесений».
Павлов пишет так, словно в духовных школах преподавал Мень. Никогда! Духовные школы — от Осипова до Кураева — ненавидели и ненавидят Меня лютой ненавистью казённых ханжей к верующему человеку. Но Павлов почему-то не пишет, что он «вышел из пиджака Осипова», он предпочитает упоминать Меня.
Что ж, к Павлову вполне приложимо то, что писал Мень о Кюнге (писал очень кратко, в словаре по библеистике):
«Кюнг без достаточных оснований пишет, например, что исповедание Петра «следует рассматривать как отражение позднего вероисповедания общины», что «вероятно, Иисус не называл Себя сыном Давидовым, Мессией», что заповедь крестить народы — вымысел общины, что «Сын Человеческий был для Иисуса, возможно, не идентичной с Ним личностью», что Церковь «основана не Иисусом, но возникла после Его смерти в свете креста и Воскресения» и т.д. Кюнг даже не оговаривается, что эти мнения отнюдь не общеприняты в новозаветной науке. Принимая их без критики, он фактически утрачивает право столь пространно и определенно говорить о содержании учения Иисусова. Ведь исторический скептицизм, априорно допущенный Кюнгом, позволяет признать лишь одно: Иисус существовал как реальное лицо; все прочее есть не Его слово, а слово общины. Позиция, занятая Кюнгом, кажется тем более спорной, что принимаемые им гипотезы не являются научно доказательными, а продиктованы догматическими предпосылками, восходящими к либеральному протестантизму».
Если для многолетнего сотрудника Отдела внешних церковных сношений РПЦ МП И.Павлова деятельность отца Александра Меня — «самый великий соблазн» и проповедь того, «чему Иисус как раз и не учил», то отец Александр в хорошей кампании — с апостолом Павлом и его проповедью воскресения. Не самопожертвования, не кассы взаимопомощи, не «мифологемы», а воскресения — соблазна для одних, вздора для других.
Что до самопожертвования как сути христианства, то это и слишком много, и слишком мало.
Слишком много — потому что никакого самопожертвования не требуется. Всё пожертвовано до нас. Богом. Пожертвовать деньги — это не самопожертвование, если только не отождествлять себя с деньгами.
Этика самопожертвования в истории Церкви бывала, и всякий раз она была связана с не очень здоровыми явлениями, которые можно обозначить как религиозный садо-мазохизм, близкий к советской идеологии «когда страна быть прикажет героем, у нас героем становится любой».
Самопожертвование и слишком мало — на большинство проблем в жизни нужно отвечать не самопожертвованием, а творчеством, диалогом, изобретательностью, социально-политической активностью и прочими весьма прозаическими, но крайне необходимыми вещами, которые и делают нормальную жизнь нормальной.
Наше «я», в отличие от «Я» Господа Иисуса Христа такое, что им сколько ни жертвуй, толку мало. Да и Христос, воскресение, благодать для самопожертвования совершенно не требуется. И до Христа жертвовали собой, и после — с очень разными результатами, потому что одно дело самопожертвование учёного, прививающего себя заразу, а другое — самопожертвование очередного шлемоблещущего ахиллеса, рубящего в капусту окружающих с истошными криками, пока не прикончат.
А молиться Христу — никто не заставляет, только вот апостола Иакова сюда лучше не припутывать — для суждений, которые высказывает Павлов, попросту нет достаточных оснований. И уж, конечно, кто не хочет молиться Иисусу и не считает Его притчи Его притчами, лучше бы не представлялся как «игумен», «православный священник», не рассуждал о судьбах Истинно-Православной Церкви и т.п.