Смех, радость, веселье — могут быть от Бога? Вообще у верующих они под подозрением. Причины выдвигаются разные — например, смех отождествляется с насмешкой, которая есть форма агрессии, следовательно, грех. Тем интереснее исключения — например, Филон Александрийский не только видел в смехе божественную черту, но считал, что Бог, смеясь, способен родить сына от обычной женщины, превратив её в девственницу. Так он истолковывал рассказ о чудесном рождении Исаака, имя которого евреи объясняли как «смех».
Библейский рассказ по-крестьянски прост: Сарра стыдилась того, что с ней произошло, говорила, что над ней теперь все будут смеяться: «Смех сделал мне Бог; кто ни услышит обо мне, рассмеется». Тут «смех» есть именно агрессивное высмеивание. Филон же превращает этот рассказ в космодром для своих размышлений о Боге. Удивительно то, что он считает позитивность смеха аксиомой, не нуждающейся в доказательствах:
«Смех есть внешнее и земное проявление невиданной радости ума, а радость есть подлинно лучшая и благороднейшее из превосходнейших чувств. Благодаря ему душа наполняется веселием, радуясь в Боге и Создателе всего. Ибо Бог есть Творец смеха, который благ, и Творец радости».
Аксиома приятная. На неё Филон накладывает неожиданную метафору, которую вовсе не считает метафорой: если Бог творец смеха, а Исаак — это в переводе именно «смех», то настоящий отец Исаака вовсе не Авраам, но Бог.
«Ибо если «Исаак» означает «смех», а по неопровержимому свидетельству Сарры смех ей сделал Бог, то с полной истинностью можно сказать, что Бог есть отец Исаака. … Это «святое учение», которое надлежит выслушивать лишь посвящённым в тайны. «Смех» есть радость, «сотворил» равно «зачал», так что Бог зачал Исаака, ибо Он есть Отец совершенной природы, сеющий и зарождающий счастье в людских душах».
Более того, Филон заявляет, что Бог вернул Сарре девственность, так что Исаак — сын Божий от девы.
«Сын Божий», «дева», — да ведь это хорошо известные христианские термины. Однако, есть тонкость. Сыном Божьим Иисус и Сам Себя называл, но вот рождение от Девы — это уже не Иисус, это евангелист Лука, а это уже позже Филона, хотя и ненамного.
Вообще Иисуса с Исааком стали сравнивать довольно рано — есть послание, приписывавшееся апостолу Варнаве, но, несомненно, написанное кем-то из «духовных внуков» апостолов, где Бог, отдающий Иисуса в жертву, сопоставляется с Авраамом, который отдаёт в жертву Исаака. Это сравнение не по существу, по вторичному признаку — ведь Богу-то никто не командовал приносить сына в жертву.
Такие сравнения традиционны для книжнической учёности. Пользы от них немного, а часто они ставят больше проблем, чем решают (например, появляется совершенно безответный вопрос о том, кому принесён в жертву Христос).
Главное, впрочем, не в этом, а в механичности сравнения.
В наши дни такое образ мышления называют «талмудическим» или «схоластическим». Есть, конечно, и на него ценители, полагающие, что тут вершина интеллекта, но что ж сделать — механизация мысли, игра в бисер. А у Филона — поэзия мышления. Очень похоже на элегантный ход рассуждений Иисуса: воскресение в Библии упоминается, потому что Бог называется Богом Исаака и других праотцев, а Бог не может быть Богом мертвеца, следовательно, Исаак и другие воскрешены Богом из мёртвых. Для современного человека такой аргумент, мягко говоря, странен — как логический аргумент. Если поэзия — другое дело, можно если не получить удовольствие, то понять.
Рассуждение Филона помогает почувствовать «местный колорит» — если считать первый век «местом». Самое меньшее, высокое мнение Филона о смехе — это мнение современника и соотечественника Иисуса. Много позднее, спустя два-три столетия, христианские авторы из греков подчёркивают, что Иисус никогда не смеялся, они к смеху относятся совершенно иначе, как к недостойной совершенства страстности. Их рассуждения — факт другой эпохи и другой культуры.
Только не надо сразу делать из этого вывод, что Иисус любил смех и веселье. Вполне возможно. Мы не знаем. А зачем, собственно, это знать? Чтобы иметь право совмещать веру и смех? Да пожалуйста, давайте совмещать просто так, от сердца, а не от текста, не подражая Иисусу, а просто от чистого сердца. Идея подражания Христу хороша, её уже апостол Павел сформулировал, но менее всего он имел в виду подражание манерам Иисуса. Подражать любви, самоотречению, мирности — это да.
Рассуждения Филона о смехе и Исааке собрал из его разных сочинений Ги Струмса из Иерусалимского университета в статье 2002 года. Только вот выводы из этих рассуждений он сделал неожиданные, хотя тоже характерные — для современного состояния «новозаветных исследований». Цитаты Филона служат для Струмсы доказательством того, что уже в первом веке были люди, которые считали смерть Иисуса призрачной, не настоящей. То ли Иисус вообще лишь призрачно обитал в теле, то ли вместо Него распяли кого-то другого, — в истории такое учение обычно называют «докетизмом», первое упоминание о нём в «Строматах» Кирилла Александрийского, а это уже III век.
Так ведь у Филона ничего о призрачности жертвы Исаака нет? Нет, но Струмса приводит ряд цитат совсем других авторов, — докетов, которые писали, что Иисус с небес смеялся над своими палачами, не понимавшими, что Он на самом деле вовсе не на кресте, а с другой стороны — иудеев, которые писали, что Исаак добровольно принёс себя в жертву искупления. Цитаты интересные, только друг ко другу и к Филону они отношения не имеют.
Гипотеза Струмсы превосходно иллюстрирует двойной стандарт, которые исповедуют те, кто считает себя профессионалами, бесстрастно, академически изучающими Новый Завет. Если речь идёт о Христе, стандарт жёсткий: каждое слово берётся под подозрение, действует презумпция виновности, фальсификации, редактуры. Лишь несколько фраз из евангелий и посланий апостола Павла признаются сравнительно древними, всё остальное отметается как последующие наслоения. Вера в воскресение — а это Павел выдумал, у первых христиан её вовсе не было. И так далее. Но природа не терпит пустоты — гиперкритицизм по отношению к новозаветным текстам оборачивается гипердоверчивостью к текстам талмудическим, которые куда позднее всех новозаветных. Конечно, Струмса в своей статье то и дело употребляет слова «вероятно», «возможно», но в итоге-то он всё же пишет о том, что рассуждения Филона позволяют предположить, что в первом веке могли быть истоки докетизма. А потом кто-то на эти его «выводы» сошлётся, не упоминая всех «вероятно», и родится очередной ложный миф, стереотип.