Добро бессмертно, зло — вечно.
Разница как между райским блаженством и адскими муками.
Грехи бывают смертные и бессмертные, большие и маленькие, жёсткие и мягкие, квадратные и круглые, ведомые и неведомые, вольные и безвольные, вонючие и благоуханные, первичные и серийные, мужественные и женственные, высокие и низкие, длинные и короткие. Только чужих грехов не бывает.
Зло это добро без Бога.
Самая главная черта благодати — непреодолимость. Бог сожмёт сердце — и прощай, неверие. Только вот загвоздка — искушение отлично имитирует эту самую непреодолимость... Кто предупреждён, тот вооружён! Другое дело, что наше оружие всего лишь молитва. Но почему «всего лишь»?! Молитва знаете ли, это не кот чихнул... Молитва это молитва!
Выбор греха оборачивается бесконечным отсутствием выбора.
Сатана вовсе не та сила, которая вечно хочет зла, а творит добро. Сатана добра не творит, от зла добра не бывает. Добро творится Богом. Мощный, широкий, разливающийся с каждым днём и веком поток добра. На этом потоке — муть и дрянь, пятна и омуты, и они претендуют на то, что они «делают добро». Бог делает, а они — мошенники, пытаются взять плату за то, что Солнце светит.
Война — гибридный мир. Похоть — гибридная любовь. Ложь — гибридная правда. Блуд — гибридный брак. Ненависть — гибридная доброта. Боже, милостив буди мне, гибридному!
Гордыня — театр одного актера. Эгоизм — театр одного зрителя.
Дух дышит, где Бог хочет быть Богом, бездушие — где Богом хочет быть человек.
Грех есть попытка быть Богом помимо Бога.
В нашем мире катастрофы случаются. В Божьем мире — катастрофы не случайны.
Грех есть смерть в розницу.
Человечество, человечество… Колхоз имени Первородного Греха, вот и всё «человечество».
Грех — ответ на вопрос, который задал не Бог.
Грех —это дым без огня.
Грех — ложь, лукавство, обман, от алкоголизма до казнокрадства и войны — считают способом жить. Но грех это не образ жизни, это образ смерти. Говорят «не мы такие, жизнь такая», а надо-то говорить «не мы такие, смерть такая».
«Не введи нас в искушение», — Бог советует с этой проблемой обращаться к Нему.
«Не ввести искушение в себя», — с этой проблемой каждый должен разбираться сам, даже Бог тут бессилен.
Бог может освятить и преобразить искренний ужас, страх (и ненависть — их следствие), но даже Бог не может освятить лицемерную любовь. Можно выжить, питаясь лебедой, но не восковыми яблоками.
Возможное есть должное. Грех есть невозможность, поэтому человек должен не грешить. А когда грешит, то совершает невозможное, дурачок.
Любовь к греху и любовь к славословию связаны прямо, как грехопадение и фиговый листок.
Грешник грешит, потому что ждёт греха не от себя, а от ближнего.
«Ненавидеть грех, а не грешника» — лучше, чем ничего, но всё же неверно и плохо. Во-первых, ненавидеть не надо и грех. Его нужно не видеть, а это совсем другое. Во-вторых, жизнь тем и сложна, а любовь тем и интересна, что грешник хочет, чтобы любили его грех. Он отождествил себя со своим грехом и судит окружающих по тому, разделяют ли они его любовь к этому греху.
Каин убил Авеля, потому что боялся, что земля всех не прокормит.
Каин убил Авеля за то, что у Авеля имя начиналось не с «К» и заканчивалось не на «н». За то, что был «не как все» — то есть, не был каином.
Вера говорит: «Не введи меня в искушение».
Рационализм говорит: «Удержи меня от искушения».
Смирение говорит: «Выведи меня из искушения».
Гордыня говорит: «Введи меня в искушение».
Искушение врёт: «Только сегодня только для вас — специскушение!»
Смерть естественна, противоестественно умирать.
Смерть одним самолёт, другим — парашют. * * *
Гордость — протухшее смирение.
Легче ли делать зло, чем добро? Легче, насколько легче быть мёртвым, чем живым. Труднее, потому что делать добро означает делать, а делать зло означает дурью маяться, что чуждо человеку как всякое небытие. Но, как говорили в XVII веке, «церковь близко, да идти склизко, кабак далеконько, ан доползу потихоньку».