Человек — Свобода. — История. — Вера.
В виде книги (epub), 19 тысяч слов, 50 страниц:
В виде книги удобно для чтения офлайн, на гаджетах, но на сайте даны гиперлинки по темам и ключевым словам, а раздел "Вера" обильно проиллюстрирован.
Лец, Станислав. Непричесанные мысли. Фрашки. Маленькие мифы. Пер. М.Малькова. СПб, 2015. 524 с.
Нельзя открыть истину, не открыв ложь, враньё, иллюзии, обман и самообман. Ничего страшного, так и надо. Просто надо уметь использовать открытия по назначению.
«История галактики в ста словах» не расширяет мир на сто слов, а сужает на тысячу. В большинстве учебников нет главного: ради чего написано и в результате чего написано. Тебе протягивают дощечку и говорят: «Вот лестница, можешь подниматься или спускаться». Поэтому у Меня неинтересны книжки Меня, это были ступеньки. Его проповеди — о, это была лестница. Монтень весь — лестница. Геродот ступеньки, Ксенофонт лестница. Аристотель ступеньки, Платон лестница.
Свобода моих объятий заканчивается там, где другой не желает обниматься.
Свобода — когда ты всем благодарен.
Раб никому не благодарен и всем должен.
Бог абсолютно свободен, потому что Бог всем благодарен.
Главный враг надежды не отчаяние, а ложная надежда.
Человек есть мера всех вещей, но не мера другого человека. Потому что человек настолько человек, насколько не вещь.
Всякая душа властям предержащим да повинуется.
А тело — это отдельная история.
(Навеял Борис Херсонский своим «Всякая власть от Бога, чтобы нам было, кому быть в оппозиции»).
Не всякая власть есть убийство, но всякое убийство есть власть, и в слоновой башне нельзя прятаться от этого, можно только прятать того, кого пытаются убить.
Империя зла, полюбишь и козла.
Христианин не тот, кто раздаёт бессмертие, счастье, здоровье, а тот, кто провожает Христа на Крест и других людей на Воскресение.
Собственность вовсе не есть кража, как речь не есть рычание. Не все крупные современные состояния нажиты нечестным путём. Демонизировать капитализм так же иррационально как идеализировать его.
Свобода всегда есть свобода и для зла, хотя зло мешает свободе, а не является её непременным условием.
Жизнь не противоположна воспоминаниям. Жизнь и есть воспоминание.
Человек развивается от бабочки к куколке. Зрелость — гусеница. Старость — окукливание.
«Жизнь», «история», «старость» — беспроигрышный лотерейный билет, на котором надо стирать защитный слой, чтобы увидеть, что выиграл. Защитный слой стирается, жестью да по нашей коже, а мы спрашиваем: ну зачем это зло в мире?
Правда без свободы — всадник без лошади.
Не так трудно найти истину между крайностями, как понять, где крайности. Ленин и Муссолини, Гитлер и Сталин не крайности, истина не в среднем арифметическом разных тоталитаризмов. Не крайности суеверие и безверие, скопчества и распутство, даже сигареты и водка, не говоря уже о мужчине и женщине.
Сопротивление злу добром есть сопротивление самоослеплению зрячестью, и вовсе не той, которая достигается оптическим прицелом.
Можно быть болельщиком, не играя в футбол. Можно изучать религию, не будучи верующим. Но невозможно изучать философию, читать философские книги, не становясь философом. «Становясь» в очень платоновском смысле. Эрегируя. Как нормальный мужчина не может смотреть порнографический журнал, не испытывая эрекции. Платон не случайно так часто апеллирует к эротическим образам, он был не глупее, мягко говоря, Фрейда. Секс в сравнении с философией есть сублимация, сужение. Истина, смысл — само звучание этих слов должно отзываться в нормальном человеке динамитным раскатом, пробуждая нечто дремлющее. Не ищите эйдосов на небе, эйдосы внутрь нас есть, и они рвутся наружу.
Человечество нуждается не в начальниках, а в человеках.
Если в первом акте на сцене палят друг в друга из ружей, то в третьем акте ружья должны повесить на стену!
Первый закон Кротова: всякий последующий начальник хуже предыдущего.
Второй закон Кротова: качество и количество работы обратно пропорционально качеству и количеству понтов. Чем меньше истории, тем больше историй.
Частные случаи: чем меньше христиан, тем больше очерков по истории христианства. Чем меньше коммунистов, тем больше коммунистических партий. Чем меньше власти имеют советы, тем громче и чаще восхваляют советскую власть.
Нормально человеку превращаться из ребёнка во взрослого как гусеница превращается в бабочку. В обществе, искалеченном волей к насилию, человек из бабочки-ребёнка превращается в гусеницу. Танковую.
Свобода не нуждается в армии, свобода нуждается в свободе от армии.
У циника в душе пространство, а у идеалиста простор.
Между заботой о себе и заботой о другом есть одно различие. «Я» нахожусь вне слов. Мои заботы — насколько они именно «мои» — внутри меня, я их себе не словами проговариваю. Они варятся во мне, подпрыгивая и булькая, выкипая и подгорая, но беззвучно. Это немое и не кино. Заботы же другого и о другом — целиком сфера выговариваемости, сфера слов. Даже мои размышления о себе или о своей смерти, насколько они облекаются в слова — о другом и для другого, и это прекрасно. Просто надо послеживать, чтобы эти две сферы сообщались, а то обе выкипят.
Свобода — это великая симфония, исполняемая всем человечеством, и свобода есть музыка, производимая не механически, от свернутой в пружину вертикали власти, а идущая изнутри каждого живого человека.
Молчание может быть частью речи, если речь часть личности.
Чудо — не правило, а примечание к правилу.
Жить надо так, чтобы некогда было убивать!
Всякий не прочь быть богом, мессией, хотя бы Дон-Кихотом, а лучше всем сразу и ещё первым любовником и миллиардером. Но колется! Хочется не рисковать, оставаться реальным — а реальный не бывает идеальным. Тогда рядом с идеалом возникает болтливый балбес — иногда удачливый трикстер, чаще нет. Осёл, на которого нельзя положиться, на которого даже и положить ничего нельзя, но симпатичный и весёлый, не моё сверх-я, а моя повседневность, только чуть-чуть посимпатичнее.Совершенству необходима тень, во всяком случае тут, на земле. Поэтому злодеи кажутся интереснее идеальных людей. Но только до тех пор, пока злодеи тени, сопровождающие и оттеняющие. Исчезнет скучный святой, и злодей перестанет быть сколько-нибудь интересным, станет тем, кто он и есть, мелким скучным бесом-недотыкомкой, от которого хочется одного: освободиться от его присутствия.
Война — безвыигрышная лотерея.
Матчасти противостоит Отчасть.
Интеллектуал вешает на клетку с тигром табличку «тигр». Интеллигент вешает на клетку с тигром табличку «клетка».
Не бойтесь самозванцев, бойтесь охоты на самозванцев.
Казенному либералу есть о чем поговорить с казённым реакционером, но о чём говорить казённому либералу со свободным либералом.
Непризнанность похожа на Туринскую плащаницу — вроде бы негатив, но этот негатив позитивнее иных позитивов.
Война будет до тех пор, пока любое оружие не станет оружием массового поражения. То есть, пока не только атомной бомбе, но даже ножу десантника и кирпичу стройбатовца всё человечество не будет массово поражаться: «Вы что, с ума сошли?!!!!»
Свободный мир называется свободным не потому, что свободен, а потому что стремится к свободе.
Великие инквизиторы не причина, а следствие великих страхов.
Хороший историк, как и хороший физик, даёт ответы, которые ставят новые вопросы.
История это победа над идолопоклонством перед прошлым.
Первые 2-3 страницы академических монографией в нормальном мире занимает перечисление тех, кто помог: университету, который дал годичный отпуск («субботний год»), друзьям, коллегам, жене, детям, собаке, дворнику, фондам бесконечным. Но было бы много интереснее прочесть список тех, кто мешал, а ещё интереснее — имена тех, кто помешал так, что книга не только не вышла, но и не была написана. Или мы думаем, что в Освенциме погибли те, кому надо, что мир не лишился гениев, талантов, шедевров?... Что всё действительное разумно? Долой Гегеля!
Израиль — непотопляемый авианосец США и неотапливаемая богадельня России.
Сталин выполнил для российского деспотизма ту же работу, что Ежов для Сталина. Грязную. Всех напугал и стал пугалом для всех, увековечив выбор: либо мы (ну, «они»), либо сталинизм! Пусть Путин, лишь бы не Сталин!
Политзаключёнными были декабристы, Достоевский, Кибальчич. Сегодня в России нет политзаключённых, есть «узники совести». Тоже корявый термин, потому что на самом деле они узники не столько своей совести, сколько бессовестности диктатуры.
Бог — есть. Очередь за нами.
Не завидуйте тому, кто увидел Христа, завидуйте себе, что вас увидел Христос.
Размер имеет значение: самое важное пишут мелкими буквами, и человек так велик, что его царский путь лежит через иголочное ушко.
Не завидуй святым, сам святой — если не завидуешь.
Не верую — да, но «не верую, и что я с этим поделаю», а «Не верую, Господи!» Скажи Богу, что ты в Него не веруешь. Ну как Маленький Принц не стал сам рисовать барашка, а подошёл к лётчику и попросил: «Не умею рисовать, нарисуй мне барашка!»
Человек, который говорит «мне для общения с Богом не нужны попы», наверняка всю жизнь тщательно и успешно избегал общения как с попами, так и с Богом.
Мы идём к Богу за счастьем, а получаем личность.
Христианин не Самсон, раздирающий пасть льву, а Герасим, вынимающий занозу из лапы льва.
Бог не стиральная машина, хоть и очищает.
Именно в то мгновение, когда я сознаю себя дырочкой в носке вселенной, я понимаю, что интересен и важен Творцу вселенной.
Путь в рай идёт через ад.
Пол Пот — не имя, а кличка — от «Политика потенциального», «Политика возможного» («политик потенсиаль» — явная полемика с лозунгом 1968 года — «требуйте невозможного»). Обратите внимание: Пол Пот умер своей смертью. Франко, Саласар, Гитлер, Сталин, Ленин, Хрущев, Брежнев, Мао... Только Муссолини поплатился. Злодеи не расплачиваются. Это часть свободы — свобода начинается там, где не всякое действие равно противодействию. Свобода там, где заканчивается инерция. Бог там, где заканчивается Ньютон. Бог не полицейский, говорил Бердяев. Человек — образ и подобие Божие — тоже. Бог предлагает невозможное: прощать и любить. Иисус — предложение, от которого очень легко отказаться, но как отказаться от себя, рождённого для возможного, а созданного для невозможного.
Всякий верующий — нигилист. Декалог сплошное отрицалово. Не сотвори кумира, не работай в субботу, не отправляй родителей в игнор, не делай женщине «всё сложно», не завидуй, не кради, не, не, не... Ах да — и не убий. В мире смерти воскресение — нигилизм.
Христианство не надо защищать, оно само — лучшая защита.
Бог идёт за нами, чтобы мы пошли за Богом.
Проблема не в том, что жизнь приготовила тебе, а в том, что ты приготовил Богу.
Люди, которые нуждаются в психиатре, но не идут к психиатру, вызывают жалость к тем, с кем эти люди живут.
Люди, которые не нуждаются в психотерапевте или психологе, но ходят и ходят к психотерапевту или психологу, вызывают жалость к себе.
Но люди, которым нужно идти к Богу, чтобы гореть и жить, а идут к священникам, чтобы надоить утешения и умиления, не вызывают никакой жалости - ни к ним, ни даже к священникам, которые текут утешением и умилением. Тем более, что очень часто утешение это такое же фальшивое, как страдания, которые якобы испытывают жаждущие утешения.
Дело верующего — говорить, что Бог есть, что любовь Его всегда больше, чем кажется нам. Понимать, что вера и разум параллельны, то есть, не могут противоречить друг другу, не могут и заменить друг друга. Каждый человек — уникален. Поэтому, кстати, «не убий» — ни смертная казнь, ни война, ни борьба с террором, ни аборты. Человек есть беспроигрышный лотерейный билет.
Лучше переборщить с любовью и погибнуть, чем переборщить со строгостью и разбогатеть. Щепетильность и совестливость — место, где встречаются вера и разум.
Лев Толстой написал «В чём моя вера». Увы, большинство его оппонентов всю жизнь писали одну книгу: «Почём моя вера».
А у кого вера была не «почём», те не оппонировали Толстому, а мучались с Толстым.
Бог стал человеком и нам советует поступить так же.
Античность c мечом и молнией в руках спасителя, христианство с книгой в руках Спасителя. Античность это Медуха Горгона, обороняющаяся змеями, христианство терновый венец.
Любить ближнего — это лотерея человеческая, в которой большинство билетиков ничего не выигрывают. Любить врага — это лотерея Божья, часто болезненнная, зато беспроигрышная, с выплатой счастья прямо от Бога.
Количество атеистов, которые крестились перед смертью, уступив плешепроеданию суеверных родных и друзей, значительно меньше количества священников, которые бросили ходить в церковь, как только их отправили на пенсию или уволили из церковных учреждений. Что уж говорить о богословах, которые богословствуют лишь при оплате не менее 15 долларов за страницу!
Мы виновны в том, что хотим, чтобы Бог убил, отомстил, воздал. Чтобы Бог перестал быть Богом и стал убийцей, лучшим из убийц, убийцей на нашей стороне, послушным как пылесос. А Бог не пылесос, люди не пыль.
Бог, конечно, творит чудеса, но не Бог для чудес, а чудеса для Бога. Главное чудо - это способность человека обходиться без чудес.
Изгнание торгующих из Храма материалист — неважно, верующий или атеист — понимает как разрешение на любое насилие: войну, репрессии, мордобой, порку детей, революцию в стиле кровавых палачей Ленина, Че, Мао. Верующий же знает, что настоящая революционность Христа — в «подставь щёку» как теории в Нагорной проповеди и как действию на Голгофе. А изгнание торгующих — просто на пальцах, для глухих выраженная просьба в церкви молиться, и не более того.
Я вырос на «Маугли»... Что может быть хуже дряхлой белой кобры, у которой высох весь яд? Ха! Дряхлая белая кобра, у которой яд не высох! И вот в этом гадюшнике я живу. Ну, я тот ещё Маугли, конечно... Разжиревший, в очках... Д я и в лучшие годы по деревьям на лазал.
Дух дышет, где хочет.
Дух покашливает, где хочет и когда хочет.
Дух чихает на кого хочет.
Спасение есть сеяние, а не отсев. Поэтому спасутся все.
В раю каждый незаменим. В аду полная взаимозаменяемость. Заменямыми нас делает грех.
«Никто никому ничего не должен». Это, конечно, верно до пошлости, но мне больше нравится позитивная формулировка: «Все всем должны всё».
Гулять так гулять, — сказал блудный сын, направляясь к родному дому.
День — время воскрешений, ночь — время воскресения.
«Предоставьте мёртвым хоронить своих мертвецов» — негатив. Позитив будет такой: «Жив тот, кто делится жизнью с живыми».
«И не скажут: вот, оно здесь, или: вот, там. Ибо вот, Царствие Божие внутрь вас есть» (Лк 17:21).
Господь — двигатель внутреннего сгорания.
Буква смерти — невозможность обнять, буква воскресения — объять, принять.
Буква смерти — застывший стеклянный взгляд. Буква бессмертия — взгляд до глубины.
Буква смерти — молчание, гробовое молчание. Буква бессмертия — слово, с большой буквы Слово, Звучащее и пробуждающее в нас отзвук.
Воскресение — наш старый знакомый, наш самый надёжный друг. Мы знакомы с рождения. Воскресение приходило к нам — и ностальгия это воскрешение встреч с воскресением. Буквами воскресения было написано всё лучшее, всё настоящее, всё содержательное в нашей жизни. Буквами любви, надежды, творчества.
Мы спрашиваем, будет ли в раю секс, будет ли в раю смех. А надо спросить, будет ли в раю речь. Ведь юмор и секс лишь подвиды коммуникации. Ответ очевиден: да в раю мы только и начнём общаться по-настоящему. Отсюда следующий вопрос: будет ли в раю рай? Если я буду в раю, какой же это будет рай?
Суеверие это самоуверенная вера.
Обойдя русскую землю, Спаситель возвёл очи Свои в горе и сказал: «Отче, прости им, ибо не ведают, что не творят!»
Историю России после 25 октября озаглавлю «50 оттенков кровавого».
Кровавый цвет так же отличается от красного как скинхед от тонзуры.
Россия — страна гадких лебедей и безголового двухглавого орла.
В США религиозная община имеет юрлицо. В России - юрж...пу.
Люблю родной язык за нюансированность. «Так!» означает одно, а «так-перетак!» совсем другое.
Любопытная языковая примета патриархальности: можно сказать «вдова Петра Иванова», но нельзя сказать «вдовец Марии Петровой».