«И, посмотрев вокруг, Иисус говорит ученикам Своим: как трудно имеющим богатство войти в Царствие Божие!» (Мк. 10, 23).
У Иисуса не было какой-то особой «трудовой этики», Он же не был протестантом, да и христианином. Обычная даже не иудейская, а просто архаичная мораль, простая как огурец и незатейливая как грабли. Ровно ту же мораль ясно выразил апостол Павел. В позитивном виде — не заграждай рта у вола молотящего. Плати работнику сполна и вовремя. В негативном виде — кто не работает, да не ест. Что делать с тем, кто не платит? Ну, геенна...
На этом бесхитростном фоне Господь Иисус Христос вышил несколько свойственных Ему парадоксов.
С точки зрения современного активизма Господь был сомнительным идеалом для подражания. Он нимало не занимался помощью страждущим, не бросал для помощи нуждающимся Своего основного занятия — проповеди определённых идей, далеко не простых по форме изложения. Всякие исцеления для Него были только подсобным средством проповеди. В общем, не доктор Гааз, отнюдь; потому доктор Гааз и был последователем Христа.
Парадокса Христа — следствие Его фантастической веры в Бога и не менее фантастического неверия в то, что человечество способно, если очень напряжётся, укусить собственный локоть. Как в отдалённой перспективе, так и в сегодняшней. Вера в беспредельность Божьей справедливости и неприятие человеческой справедливости — той самой «трудовой этики», которая не помогает тунеядцам и благодарит Бога за богатство, вознаграждающее труды праведные.
Иисусу неинтересно, праведно или неправедно богач нажил деньги. Неинтересно в обоих смыслах, Он явно исходит из предпосылки, что — праведно. Всё равно — не делишься с Лазарем, так пошёл в ад. Накорми голодного, сука, пока не помер! Да не голодный пока не помер — ты пока не помер!
К голодным Иисус не обращается и причинами голода не интересуется. Это, между прочим, очень типично для аграрного архаического общества, в котором голод — закономерность, а сытость — счастливая случайность. Любое процветание висело на тоненькой ниточке.
Кто не работает, да не ест — сказано именно потому, что в таком обществе еда часто вовсе не у работающих, а у воюющих, правящих. Забавно, но в древних социумах не считали управление работой. Это сейчас «менеджмент» — почётная профессия, а тогда всё было как-то откровеннее — работа удел рабов, включая рабов, которые управляют рабами, сочиняют и исполняют музыку, высекают статуи и секут, опять же, рабов. Свободный человек не работает! Он воюет и отдыхает между воеваниями.
Павел не подвергает сомнению нормальность такого общества, он всего лишь настоятельно рекомендует не завидовать юлиям цезарям, а пахать. Работать. Вкалывать. Мораль дяди Тома. Она противостоит не морали Спартака, а морали Иуды, это важно понимать — и в «Кабине дяди Тома» (на английском именно «Кабина», не хижина из прутьев, а нечто вроде наших дачных домиков) дяде Тому противопоставлены подлые и гнусные рабы, которые презирают собратьев по несчастью, угнетают их хлеще любого рабовладельца.
Иисус призывает кормить голодных не потому, что голодные хорошие и достойные люди, а потому что Бог — голодный. Бог изголодался по человечности — прояви её.
Современное общество сложнее. Не «современный человек»! Человек остался прежним, но человечество изменилось — и это изменение есть результат того, что Христос не верил в человечество, а верил в Бога. Так корабль во льдах раньше двигался, занося якорь на сотню метров вперёд и накручиваясь на этот якорь. Потому «якорь спасения».
Современное общество сложнее не всюду. Собственно, «современность», «общество» — это не в каждой стране. Уровень «современности» измеряется производительностью труда, качеством труда и, соответственно, качеством жизни. Физиологически потребности людей всюду одинаковы. Однако, в современных странах производительность труда в разы выше, чем в несовременных (не путать с «не современными»). В США производительность труда в 4 раза выше, чем в России. Российские эмигранты — кто с ужасом, кто с восторгом — прозвали Америку концлагерем с усиленным питанием. Какой месячный отпуск?! Какое три года сидеть с ребёнком?!
И вот американцы шлют, по чистой христианской любви, гуманитарную помощь голодным русским. Как же — накорми голодного! Голодный учавкивает эту гумпом и идёт вкалывать. Что там в России наевшийся производит? Колючую проволоку, бомбы, отравляющие вещества. Если он учитель — производит кадетов, санитарок и прочих юных застрельщиков американского, украинского, сирийского будущего.
Есть производительность труда, а есть производительность греха. Грех — это не только пьянство, наркомания и прочее ничегонеделание и растрата ресурсов. Это полбеды. Ну, не делает ничего человек, просто сосёт кровь и деньги из окружающих. Даже в современной России таких людей — не ужасно много. То есть, их несравненно больше, чем в нормальных странах, но прокормить их вполне посильно. Так ведь есть ещё грех милитаризма, грех пропагандистской лжи. О грехе казнокрадства речи нет — это грех традиционный и небольшой. Не от казнокрадства Россия — страшный сон человечества, а от того, что оставшиеся в казне деньги, не украденные никем деньги идут на людоедство и кровопийство в планетарном масштабе.
Это — политика, а не религия? Это и не политика, и не религия, а печальная правда, которую российские вежливые работящие человечки пытаются скрыть неустанной ложью о людоедских замыслах американцев и прочих европейцев. Хорошо было при царе — просто и откровенно завоёвывали окружающих. Хорошо было при Ленине и до Горбачёва — просто и откровенно боролись с капитализмом. Окружающие, капитализм — это реально. А вот намерение Запада поработить весь мир — нереально. Милитаристский миф.
В этом контексте пьяница, наркоман и тунеядец — почти святой, апофатический святой. Он хотя бы ни на кого бомбу не роняет. Некоторым надо платить, чтобы ничего не делали, привычного для них. Так ведь они же и не согласятся. Это ещё счастье, что в России производительность труда во столько раз ниже нормальной — а то бы жертв российского милитаризма было бы в разы больше. А так то ракета не взлетит, то отравляющие вещества стухнут. Тем не менее, в XXI века только Россия, пока над ней хихикают, умудрилась расширить свои границы, и здорово расширить.
Политика по определению разнообразна, милитаризм однообразен. Однообразная лживость, пакостничество, крысятничество и прочие прелести солдатчины. Может быть, самое неприятное — в современной России — казарменная набожность. Вместо портретов Ленина опять в казармах иконы. Христа жальчее, чем Ленина, Христос не заслужил... Он ведь не только сказал накормить голодного, но и щёку подставить. Представляете, что сделали бы с реальным Иисусом в реальной конкретной российской казарме? Ну, а так делают с Иисусом символически. Опускают Христа, прямо скажем. До своего уровня и ниже.
А всё-таки Христос воскресает и повторяет. Голодного кормить не потому, что он хороший, а потому что голодного надо кормить. Вооружать голодного — не надо! Самому тоже не надо вооружаться. Если есть деньги на оружие — раздай нищим, спали в печке, что угодно, но не на оружие. И не бойся, что тебя Россия или Америка завоюет. Ты же верующий, так? Выбирай — как говорил Бердяев — либо вера, либо атомная бомба.
Тут уже не российская проблема начинается. Вот если все западные, свободные страны избавятся от атомного оружия в одностороннем порядке — что, они обречены на завоевание людоедскими странами, у которых атомные бомбы останутся? Значит, не разоружаться?
Казалось бы, какая связь трудовой этики, благотворительности и вооружения! Да вот Христа распяли-то не безоружные. Безоружным бы это не удалось, женщины бы Иисуса отбили.
Невидимая, но осязаемая грань отделяет христианскую этику от нормальной. На 99% они совпадают, конечно. Работать, вкалывать, не рассчитывать на дядю, а быть «дядей». Руководить, творить, изобретать, читать, писать, рисовать, разносить пиццу, читать лекции, мыть полы и посуду (но не одной тряпкой!), ставить эксперименты, пасти овец, решать уравнения, преподавать, шить, — в общем, обычная мормонская или кальвинистская мораль, если подыскивать наиболее яркие христианские модели. Разбогатеешь — не пыжься, это уже из православной модели, понимай, что твоё богатство далеко не только твоё, но ещё и Его и тех, кто Ему дорог, и что семья есть не только у тебя, но и у Него, и эта семья — все.
Только вот ещё: не убий никого и никогда. Работа на войну, работа на угнетение и порабощение, у которых всегда смерть последний аргумент, невидимый фундамент — это работа не для христианина. Это грех. Чем производительнее грех, тем хуже. Как и высокая производительность у сутенёра, у государственного лжеца, у политических (да и не только политических) людей лёгкого поведения, не к ночи будь помянуты, у изготовителей колючей проволоки — и не только из металла, но и из законов, предписаний, инструкций. У изготовителей и у исполнителей смерти и несвободы. А ведь как они любят кормить голодных, слов нет! Любят и умеют изготавливать нуждающихся, болящих, спившихся от тоски и несвободы, а потом этих несчастных десятилетиями поддерживать в безумном состоянии созависимости от гнусной и порочной власти. Как сказала святая Евфросиния Керсновская, «умереть не дадут, но и жить не позволят». А если кто попытается жить – убьют, это они умеют, это их основное занятие. Или посадят, как ту же св. Евфросинию, которую в норильские рудники отправили, так она там норму перевыполняла. Потому что христианка!
У надзирателей и у их овчарок нет производительности труда — только производительность смерти. Вот тут и появляется собственно христианская работа — производительность воскресения, любви и надежды.