«я крестил вас водою, а Он будет крестить вас Духом Святым» (Мк. 1, 8).
Безуспешно пытаются люди провести различие между силой и насилием, самообороной и агрессией. Нет этой границы, потому что человечество едино. Убивающий другого убивает себя, убивающий себя убивает всё человечество. Змея не может себя пожрать, заглатывая собственный хвост, а человечество — запросто.
Спасение не отвергает силу как принцип жизни, как содержание жизни. Жизнь должна быть сильной, иначе какая же это жизнь. Три церковных таинства можно назвать таинствами силы. Миропомазание делает человека царём, взрослым, повелителем жизни. Венчание делает человека главой семьи, властителем любви. Рукоположение делает человека священником: пастырем, руководителем, учителем.
Миропомазание у православных слито с таинством крещения. Оно так в нём затеряно среди троекратного хождения вокруг купели, что его легко можно и не заметить. У католиков как в старину: крещение и миропомазание разделены, миропомазание — «кон-фирмация», «под-тверждение». Человек не просто умер, утонул в воде крещения и воскрес. Он не «вернулся к жизни», он «родился к новой жизни». Умер балбес — родился гений. Умер садист — родился добрый и нежный святой. Умер сексуально озабоченный кролик — родился принц с алыми парусами. Всё чудесно, только вот пуповину надо обрезать и завязать, чтоб назад не вытекло.
Запри за собой, чтобы в новый дом не протиснулся старый грех. Сатана запечатывает тебя в склепе, пещере, гробницы своей печатью — Бог запечатывает за тобой небо Своей, «печатью дара Духа Святого», говорит священник, помазывая миром человека. Помазывает уши, руки, ноги. Корсет Духа. Чтобы слышал не только звуки, но и смысл, невысказанное, невыразимое. Чтобы видел не только внешнее, но и внутреннее, чтобы ходил «по пути правды», а не только по пути, где продукты подешевле, а зарплата повыше.
«Миро», как его ни «вари», это просто смесь масел и отдушек. Мироваренная палата в Кремле — да, где изготавливали миро на всю страну — до сих пор благоухает, хотя там давно музей. «Все мы одним миром мазаны» — много-то мира было не нужно, несколько капель всего. Драгоценное-то миро получается в стране, где подсолнечного масла до открытия Америки не было, оливковое было на вес золота, а какие были, вроде репейного — те как-то не сильно благоухают. В Израиле же иначе: когда пророк Самуил хотел обозначить, что царём иудейским станет Саул, он щедро, от души полил его оливковым маслом — и Саул не обиделся. Это же масло! Для еврея той эпохи оно как нефть для современных русских, один из главных источником жизни. Отсюда странный для нашего уха оборот в псалме: дружить это так здорово, так здорово… как если бы тебе на голову вылили столько масла, что оно стекает, пропитывая всю одежду!
Любой христианин — царь, любая христианка — царица. Помазаны на Царство. Царство, правда, Небесное. Вот здесь и начинает работать вера — та вера, которую выразил Иоанн Предтеча: я силён, потому что за мной идёт Намного Более Сильный. Вот у гавайских лодок делали балансир — вынесенное далеко за борт бревно уравновешивало борт, когда на высоких скоростях или крутых поворотах лодчонка кренится. На яхтах таким балансиром яхтсмены делают собственное тело, резко откидываясь, держась за верёвку.
Не сорваться, не задавить никого, не саморазрушиться от избытка силы, — такое возможно только, если у тебя, Великого и Могучего, есть балансир, который не равен тебе по весу, а неизмеримо тебя превосходит. Ты кренишься в тоталитаризм — Он тебя возвращает в вертикаль творчества. Тебя клонит придать другому ускорению — Он тебя за воротник оттаскивает. А то бывали случаи… прецеденты… Ох, бывали! И в результате — «кто хочет быть первым, будь последним».
Ты Царь? Очень приятно, становись на колени и мой ноги своему дворнику. Как и Господь Иисус Христос апостолу Петру. Сила Божия в слабости совершается. Какое миропомазание было самым первым-то? А вот когда Иисусу перед распятием шанель номер пять на ноги вылили… А без распятия самодержавие личности недействительно.
Ровно то же с венчанием. Венчание — последнее по времени появления таинство-обряд. Понятно, что женились христиане всегда, дай Бог каждому так жениться. Понятно, что женились с молитвой. Женились по-разному, потому свадебные обычаи у всех народов разные. Сходны эти обычаи в одном: брак — это тоже смерть и новое рождение. Двое неполноценных умирают, рождается один полноценный. Были Машка с Ивашкой, стали «государь и государыня». Венец — он и для крепостных жениха с невестой царский венец. Перед Богом и друг другом они — цари не меньше Николая Александровича и Александры Фёдоровны.
Почему ж тогда в молитвах венчания то и дело «святые мученицы, молите Бога о нас» — в смысле, о новобрачных? Медовый месяц или желаем помучаться? В истории христианства — как и в истории человечества вообще — отношение к браку как к мучению отнюдь не редкость. Плачем, воем, но лезем на кактус. А что делать — хозяйство-то вести надо? В старости от кого-нибудь стакан воды получить надо, пусть даже совсем не хочется пить? Пенсию обеспечить в виде законных детей надо?
Нет, не надо. Святые мученики никого не мучали, ни от кого стакана воды не ожидали, хозяйством пренебрегали. Кто не пренебрегал — тот и не мучился, а хозяйствовал. Да и пенсия мученикам не положена.
Мученики к браку имеют лишь одно отношение: они готовы пожертвовать собой ради Бога. Не женой и не детьми, а собой. Но и не ради жены и не ради детей. Кто готов всем, включая себя, пожертвовать ради семьи — скверный семьянин, опасный муж и никуда не годный отец. Таинство венчания — это получение силы, но на что сила? На любовь? Ну, любовь и есть сила, ей больше ничего не надо, кроме самой себя. Получение силы на отказ от силы! Получение силы на то, чтобы уметь быть слабым. Не «быть слабым», а «уметь быть слабым», качественная разница! Сильный человек тот, который умеет быть слабым — быть с умом, с юмором, с принятием слабости как любовного приключения или приключения в любви. А вот сила приключением быть не может. На танке не сделать тех пируэтов, которые делают на коньках.
Сила слабости нужно любви, чтобы справиться с силой насилия. Таинств семь, число в европейской традиции священное со времён доевропейских, вавилонских, поэтому монашество — постриг в монашество — таинством не стало, хотя очень, очень хотелось многим богословам его зачислить в таинство. А зачем? В таинстве брака предостаточно монашества. Это называется «целомудрие». Взаимное послушание, взаимная бедность. Всё принадлежит — нет, не другому. Если считать, что в браке всё принадлежит любимому человеку, это не целомудрие, а уловка, как у коррумпированных деятелей, которые записывают бриллианты на жену, а яхты на сына.
Имущество супругов нераздельно, но если супруги христианские, то имущество не их, а то ли Божье, то ли любого, кому понадобится. Заранее не скажешь. Поэтому таинство брака и возможно только с верой — с постоянной открытостью Богу, с постоянным прислушиванием к Богу, общением с Богом, молитвой Ему, принятием Его воли, которая редко выражается в словах, а чаще в разных происшествиях — отнюдь не всегда приятных.
Есть в таинстве браке и взаимное послушание, обоюдное самоотречение, но главное — есть постоянное воздержание. Воздержание от секса? Не совсем. Представления о том, что секс нечист, что постом секс недопустим — это из того средневекового фарисейства, которое и к менструациям относилось, как будто апостола Павла не существовало, и вообще утопало в суевериях. Что же, секс чист? Да нет его, секса! Есть много разных сексов. Самое важное — есть секс-для-другого, а есть секс-для-себя, и речь вовсе не об онанизме, который из всех сексуальных грехов самый безобидный. Речь об использовании другого. Для чего? Неважно, ключевое слово «использование». Любовь пользы не имеет!
Польза и любовь несовместимы как стиральная машина с бракосочетанием. Не венчают стиральную машину на мерседесе! Людей венчают, не резиновых кукол! В том и чудо любви, что секс она превращает… превращает секс… Ну как «превращает секс»… Молнию туда-сюда, туда-сюда… Что-то мешает. Да не «что-то», а «кто-то» — я сам и мешаю. Потому что параллельно с любовью-к-другому у меня идет любовь-к-себе, любовь на своих условиях, со своими привычками. Воду в вино превратить легче. Но всё же — превращает! Таинство брака, как и все прочие таинства, лишь начинается в обряде венчания — а длится всю жизнь. В каждом браке, если он настоящее таинство, всегда есть место монашеству, воздержанию, целомудрию.
«Невеста», «царь», наконец, «священник» — всеми этими образами жонглирует Евангелия, пытаясь выразить то новое, что происходит с человеком в Христе. Таинство рукоположения — не о том, что в Церкви есть свои пастыри, жрецы, иеремии. В Церкви им не место. Крест мешает, отфильтровывает. Рукоположение делает человека священником? А как же. Формальный жест, возложение рук, тоже, естественно, из времён Авраама, Исаака и Иакова. Но что делается со священником после Голгофы и Воскресения? Вновь и вновь — ничего не делается. Просто возрождается дохристианский феномен: есть Бог, есть покупатели Бога, есть священники.
Покупатель даёт мясо, священник принимает и передаёт взамен благодать и прочие вкусности духовности. Да, это осквернение и кощунства таинства Благодарности, Причащения, Памяти о Смерти и Воскресении. Так Церковь вовсе не гарантирована от кощунства, иначе бы она не была победой над кощунством. Гарантии убивают, свобода животворит.
Сила священника (епископа, патриарха — все они лишь вариации на тему священства, или, если угодно, наоборот: священник есть зазипованный вариант епископа) — в силе Божией. Если священник не слаб перед Богом, то он не священник, а антихрист. Поскольку Бог — в каждом человеке, то и священник вовсе не «пастух», ни «лидер», не «руководитель» и уж подавно не «духовный директор», а уборщица духовная, что ли… Если и директор, то сугубо в смысле директории, справочника, дорожного указателя. Дворник? Да, и дворник. Дживс при Вустере. Даже не шофёр, а дворник на лобовом стекле — туда-сюда, туда-сюда, чтобы дорога была видна.
Священник — средь всех детей ничтожных мира всех ничтожней он. Без «может быть». Поэт — «может быть», а священник — точно. Только поэтому его можно подпускать к совершению таинств. Чтобы не заслонить Бога. О, конечно, заслонит всё равно — но тут уж на первое место выходит мирянин, да и мирянки, в общем — овцы. Церковь — единственное овцеводческое хозяйство, где овцы могут и должны контролировать пастухов. Потому что Христос так велел! Опять парадокс первых и последних. У язычников пастухи пасут овец, а у Христа овцы должны пасти пастухов. Чтобы не прелюбодействовали, не врали, не крали… А те в благодарность — то повенчают, то крестят, то ещё что… Чаще-то священники нужно не для таинств сила, а для таинств слабости…