САРТР И СУДЬБА ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМАПервая публикация: у Клепининой нет.Воспроизводится по изд.: Истина и откровение. СПб.: Изд-во Русского Христианского гуманитарного института, 1996. * Бердяев о С. ранее. * Необыкновенная популярность Сартра, мода на него и на экзистенциализм имеют симптоматическое значение; [для Франции значение скорее отрицательное]. Экзистенциальной философии, серьезной и трудной, грозит опасность превратиться в Das Man Гейдеггера. Это может стать печальным концом экзистенциализма. Сейчас трудно вспоминать, что в прошлом экзистенциальными философами были такие люди, как Паскаль и Кирхегардт. Сартр разнообразно талантливый человек, он философ, романист, драматург, журналист. Может быть, лучшая его книга — роман «La Nausee»', где уже поставлена тема о творчестве человека, как выходе из низменного и тошнотворного существования. Его задуманный в трех томах роман «Les chemins de la liberte»2 не удался, особенно слаб второй том. Но есть отдельные замечательные мысли, раскрывающие оригинальное мироощущение Сартра. Огромная философская книга «L'etre et le neant» очень зависит от Гейдеггера. По методу он хочет быть верен феноменологии. Но внут- 296//297 ренно книга еще более зависит от Фрейда и психоанализма. Нельзя отрицать больших дарований Сартра, но в нем есть слишком большая легкость, [чувствуется недостаток нравственной сериозности], есть элемент интеллектуальной игры. В нем нет германской метафизической глубины, которая есть у Гейдеггера. Опасность для французской интеллектуальной элиты в том, что в ней происходит процесс утончения, а не углубления. Утонченность может быть показателем упадочности. Сартр прежде всего тонкий психолог, более, чем метафизик. Глубины у него и не может быть. Он начинает свою философию с решительного отрицания тайны. За миром явлений ничего нет. Он почему-то это считает доказанным. Мир плосок и низок, человек низок. Бытие мира вызывает тошноту. В конце концов он принужден прийти к натурализму и даже к утонченному материализму. Для него не существует духа и духовности, духовный опыт есть лишь иллюзия. Натурализм ограничивается лишь идеей свободы человека, которая играет у него большую роль... Но до актов свободы, которые он обещает3 в будущем, Сартр погружен в bas fond существования. Нужно протестовать против страшного злоупотребления словом transcendence4 у современных экзистенциалистов. Употребляют новую терминологию, которая рискует оказаться оригинальнее мысли. Но традиционное слово transcendence постоянно употребляют в смысле совершенно ином, чем это принято. Могут сказать, что transcendence просто значит depassement5. Но transcendence есть не de-passement dans се monde6, a depassement de ce monde7. Наибольшее право употреблять слово tran- 297//298 scendence имеет Ясперс (Jaspers), которого я решительно предпочитаю всем философам этого направления и который мне наиболее близок. Несмотря на влияние Гейдеггера, у Сартра очень чувствуется французский рационализм, его предком, во всяком случае, скорее является рационалист Декарт, чем экзистенциалист Паскаль. Из его очень показательных споров <с> марксистами можно все-таки заключить, что Сартр идеалист. И для него человек субъект, а не объект, как для марксистов*. Сартр совсем не должен быть признан представителем экзистенциальной философии, как не должен быть признан и Гейдеггер, который сам это говорит, делая различие между philosophie existentielle9 и philosophie existentiale**10. И Гейдеггер, и Сартр хотят построить онтологию, пользуясь феноменологическим методом. Но настоящая экзистенциальная философия не может быть онтологией, которая всегда есть по-строение.учения о бытии при помощи понятий. Онтология всегда есть объективирующее познание. Но existence не может быть объектом, она погибает в объективации. Бытие не есть перво-реальность, пер-во-жизнь или перво-existence, оно уже есть продукт рационализирующего и объективирующего познания, есть порождение мысли. Философия Гейдеггера и Сартра, строящая онтологию или выражающая же- * Очень интересна брошюра Сартра «L'existentialisme et un humanisme»8. В ней с наибольшей ясностью и простотой изложены идеи сартровского экзистенциализма. Очень показательна полемика с марксистом Naville. ** См. об этом у de Waelhens «La philosophie de Martin Heidegger»". 298//299 лание ее строить, остается старой рациональной онтологией, она все еще находится в линии Парменида, отца онтологии. Сам Сартр признает, что признаком экзистенциальной философии является признание примата экзистенции над эссенцией, экзистенция создает эссенцию. Но онтология есть учение об эссенциях. Безмерно более прав Ясперс, который не признает онтологического познания посредством понятий. Он признает возможность лишь метафизики, как познания символического, как чтения символов*. И он, конечно, гораздо более подлинный экзистенциалист, чем Гейдеггер и Сартр, он более верен тому смыслу, который вкладывал в экзистенциализм Кирхегардт. У него и слово transcendence имеет более подлинный смысл. Экзистенциальная философия может быть лишь познанием Бога, мира и человека в глубокой субъективности человеческого существования, а не в каких-либо объективациях мысли. Ошибочно думать, что феноменология Гуссерля благоприятна для экзистенциальной философии, она приводит к ложной онтологии. Гораздо более благоприятен для экзистенциальной философии Кант, сам совсем не экзистенциальный философ, но расчищающий для нее почву своей критикой всякой онтологии, как основанной на ложном употреблении разума и попадающей во власть трансцендентальной видимости. Кантовская свобода и есть existence, и она противостоит природе, которая есть продукт объективации. Кант не впадает в натурализм, в который впадает Гейдеггер и Сартр. Онто- * См. Karl Jaspers. «Metaphysik», третий том его «Philosophie»'2. 299//300 логия есть всегда натуралистическая метафизика. Не существует бытия, существует лишь существование и существующий. Экзистенциальная философия есть прежде всего философия, на которой отпечатлевается экзистенциальность познающего философа, она экспрессивна. Экзистенциальный философ не объективирует, а выражает свою приобщенность к существованию, предшествующую разделению на субъект и объект. Новизна экзистенциальной философии именно в том, что она должна быть целостным, жизненным познанием до объективации, до распадения на субъект и объект. Иначе это можно сказать так, что она остается в субъективности. Напрасно Simone de Beauvoir в «Les Ternps Modernes»13 защищается от обвинений экзистенциалистов в том, что они субъективны, а не объективны. Скорее можно было бы обвинить Гейдеггера и Сартра в том, что они хотят быть объективными и потому не экзистенциальны. Объективность совсем не тождественна с истинностью, только в субъективности, которая совсем не есть так назы-в<аемый> психологизм, и находима истина. Existence, говорит Ясперс, есть утверждение себя свободной личностью. Экзистенциальная философия может быть лишь символическим выражением экзистенциального опыта, в который не может не входить и духовный опыт, отрицание которого означает впадение в натурализм или материализм. Сартр в своем романе пишет, что Чемберлен спит, Даладье сосет папиросу, или что герои его совершают движения сексуального характера или пьют в кафе виски. Он как будто думает, что описывает existence. Но в действительности он описывает лишь отчуждение вовне и объектива- 300//301 цию existence. Но и в смешном Чемберлене с зонтиком, и в сартровском герое, опустившемся до низин существования, есть неотчуждаемая глубина, в которой они соприкасаются с трансцендентным. Это и есть existence. Сартр же все время остается в мире объектном, и потому он не экзистенциальный философ. Марксист не без основания говорит, что existence оказывается другой формой человеческой природы. В большой философской книге Сартра слово neant остается двусмысленным. Neant может быть понято как предшествующее бытию и как последующее за ним, и в зависимости от этого смысл меняется. У Сартра neant означает и гниение бытия. Отсюда, по-видимому, и nausee. Он употребляет такой образ, что neant внутри бытия есть как червяк в груше или яблоке. Но neant имеет и другой смысл. С neant связана свобода, возможность творчества нового. Свободу нельзя выводить из бытия, ибо тогда она была бы детерминирована. Об этом я много раз писал. Еще в «La Nausee» автор видел в творчестве человека выход из тошнотворности бытия. Но в своем собственном творчестве он страшно унизил человека, втоптал его в грязь. Он приходит к новому гуманизму, особенно в статьях его журнала «Les Temps Modernes». Но у него самое низкое понятие о человеке, человек — кусок грязи. И можно опасаться, что творчество его окажется не творчеством из свободы neant, а творчеством из гнилого уже бытия. Откуда возьмется творческая сила человека? Как может низшее из себя создать высшее? Это ведь есть тезис материализма. У Паскаля, у Достоевского человек двойствен и поляризован, он и низок, и высок. У Сартра, как и у Фрей- 301//302 да, он только низок. Есть разница в понимании neant у Гейдеггера и Сартра. У первого иногда чувствуются реминисценции старой германской мистики, Ungrund'a Бёме. И тогда neant приобретает глубокий смысл. У Сартра ничего подобного не видно. Он изображает скорее гниение и декаданс бытия. И вместе с тем он хочет спастись утверждением свободы. Мир бессмыслен, нелеп, абсурден, и природа человека низкая. Но у человека есть свобода, которую он может противопоставить всему этому. Он может совершать выбор, брать на себя ответственность, творить себя и лучшую жизнь. Это ограничивает низменность сартров-ской метафизики. Но остается неясным, откуда берется свобода у Сартра и в каком отношении стоит эта свобода к мировой необходимости? В мире как будто нет необходимых каузальных связей. Иногда остается впечатление, что Сартр говорит что-то оригинальное о человеке. Человек не определим. Человек сначала ничто и потом создает себя. Человек есть то, чем он себя делает. Человек есть собственный проект. Человек ответствен за себя и за всех людей. Человек не должен рассчитывать на свою природу. Человек есть акт. Человек бывает дрянным не от наследственности и среды, а потому, что создал себя таким. Человек — трус или герой, потому что он делает себя таким. Человек всегда себя трансцендирует. Но что все это значит? Это значит, что человек есть не только природа, но и свобода, так и думает Сартр. Но верное выражение этой истины то, что человек есть дух, дух же не есть объективное бытие, он глубже объективного бытия. Дух есть свобода и акт, а не субстанция. Это и есть царство свободы, которой Сартр так дорожит. 302//303 Проблема свободы центральна. Но, повторяю, если не выводить свободу из природы, то необходимо признать, что она предполагает существование духовного начала в человеке. Терминология Сартра прикрывает трудность проблемы. Это вообще нужно сказать о его терминологии. Сартровские en soi14 и pour soi15, составленные по образцу Гегеля, скрывают за собой старые традиционные философские проблемы, но не облегчают их разрешения. Но психологически Сартр говорит много интересного и верного о свободе. В известном смысле верно, что человек обречен на свободу, что свобода его фатум. Акт всегда есть выражение свободы. Свобода есть основа вне эссенции, т. е. она в neant, а не в бытии. Свобода есть возможность разрыва с миром. Свобода совпадает с neant в глубине человека. Человек всегда выбирает себя, это тоталитарный выбор, мгновение выбора. Ничто внешнее не должно определять выбора человека. Свобода не связана с разумом. Думаю, что все это очень верно, но это предполагает, что свобода внемирна, внеприродна по своему источнику. Свобода не может быть выражена в категории бытия, она не может быть рационализирована. Моя свобода не зависит от моей натуры, иначе она не была бы свободой. Свобода есть выбор существа, а не его основа. Свобода есть свобода действия. Для Сартра свобода всегда существует в известном положении, в известных условиях человека. Свобода всегда есть риск. Личность есть свобода. Свобода налагает на человека ответственность. Это особенно утверждается в журнале Сартра. В нем все время говорят о свободе, о выборе, об engagement16. И все же остается неяс-304 303//304 ным, как соединить такое значение свободы в человеческой жизни, такую возможность для человека создавать новую, лучшую жизнь с сартровской философией вообще, унижающей человека, отрицающей в нем всякое высшее начало, при этом высшее начало нужно понимать совсем не как природу человека. Свобода носит у него по преимуществу отрицательный характер. Эта философия раздирается коренным дуализмом. Свобода приходит в наш низкий мир как бы из высшего мира, который совершенно отрицается. И у Гейдеггера непонятно, почему человек может возвыситься над Das Man, выйти из царства обыденности. Почему мир падший (Verfallen), когда неоткуда падать. У Гейдеггера чувствуются последние остатки католической теологии, через которую он прошел. У Сартра этого нет. У него противоречие, присущее всей направленности современного сознания*. Журнал Сартра «Les Temps Modernes» имеет совсем другое ударение, чем его книги. Он не хочет остаться погруженным в гниль, в которую погружены его романы, не хочет nausee, он и его единомышленники проповедуют литературу engagee17 и социальную активность. В этом мало оригинального, особенно для нас, русских. Сартр требует погружения в эпоху, в настоящее. Защита автономии и прав личности — задача журнала. Человек объявляется абсолютным, но в своей среде и в своем времени. Статьи Simone de Beauvoir, умные и довольно ясные, * «L'etre et neant». Quatrieme partie. Chapitre premier. Etre et faire: la liberty18. 304//305 лучше статей Сартра, но в них нет ничего особенно оригинального. Если сбросить новую философскую терминологию, то многое окажется очень старым, почти банальным. Журнал ставит себе актуальные задачи. Но остается невыясненным, на что направлена свобода, чего хочет сартровская свобода, не от чего, а для чего эта свобода? Характерно, что Сартр и его единомышленники не хотят быть пессимистами. Гей-деггер пессимист. Сартр оптимист, и это хуже. В серьезном пессимизме есть благородство. Мир с включением в него человека бессмыслен, абсурден, низок и грязен. Но человек через свою свободу, рассчитывая лишь на себя, может подняться над этим миром и над собой, освободиться от nausee, сотворить лучшее. Униженный и втоптанный в грязь человек возвышается и превращается почти в божество. С этим связан атеизм Сартра, в котором, может быть, нужно искать его пафос. С этим связано и столкновение с марксизмом. Никакие ценности не нанесены в интеллектуальном небе, не существуют a priori. Человек свободен, если нет Бога. То же самое говорит Николай Гартман в своей этике. Сартр сделал попытки сближения с марксизмом, с которым раньше, по-видимому, ничего общего не имел. Но марксисты очень нелюбезно к нему отнеслись и резко отклонили всякое соприкосновение с экзистенциалистами. Для них философия Сартра есть философия разлагающейся буржуазии, мысль, оторванная от действия, связанного с борьбой рабочего класса, всегда есть болезнь. По поводу этой полемики хотелось бы сказать, что материализм самого Маркса очень спорный и вызван реакцией против от- 305//306 влеченного идеализма его времени, которым пользовались для поддержания несправедливого социального строя. У Маркса были несомненные элементы экзистенциализма, таково все его экономическое учение. В тезисах о Фейербахе Маркс говорит, что основной ошибкой старого материализма было рассматривать все исключительно объективно, как вещи, а не субъективно, как человеческую активность. Маркс разрушил понимание хозяйства буржуазной политической экономией как предметных реальностей, он видит в хозяйстве лишь трудовую активность людей и их отношения в производстве. Поэтому он отрицает экономические законы. Замечательное учение о фетишизме товаров и создаваемых им иллюзиях есть экзистенциальное учение. Но марксисты неохотно признают экзистенциальное истолкование многих сторон в учении Маркса. В столкновении Сартра с марксистами вот что представляется мне самым важным. Сартр очень дорожит своим атеизмом и гордится им. Он обвиняет марксистов в том, что они не идут до конца в своем атеизме и считает себя более последовательным. Он рассчитывает только на самого человека и его свободу, в этом бессмысленном, абсурдном мире не на что опереться. И он прав, марксисты не считают мировой и исторический процесс абсурдным и бессмысленным, они хотят опереться на исторический процесс, который должен привести к благой цели, к справедливому социалистическому обществу, они верят в прогресс, они верят не только в разум человека, но и в разум исторического процесса. Это у них наследие германского идеализма, из которого вышел Маркс, наследие Гегеля и его фило- 306//307 софии истории. В этом отношении марксисты остаются идеалистами, хотя и не хотят признаться в этом. Они люди верующие, наследники мессианской идеи. Их должна отталкивать идея абсурдности и нелепости мирового и исторического процесса, они считают это идеей отмирающих, на имеющих будущего реакционных классов. Но все-таки непонятно, почему чисто материальный процесс должен привести к чему-либо положительному и благому, а не к хаосу и распадению. Энтропия, второй закон термодинамики, не дает больших надежд относительно результатов мирового процесса. Марксисты выходят из затруднения тем, что переносят в недра материи и экономики идею, разум, свободу, творческую силу, т. е. духовные свойства. Сартр думает, что он от этих остатков идеализма совершенно свободен, видит мир таким, каков он есть, т. е. в низости и абсурдности. Он хочет быть последовательным атеистом, для него ничего божественного в мире нет, которое есть еще для марк-систов-гегелианцев. Сартр интересен как выражение новой психической структуры человека, для которого мир и сам человек совершенно обезбожены и лишены всяких духовных начал. Материалисты старого типа не имели еще этого нового чувства жизни, их материализм был наивным. Но и Сартр не доводит до конца своего атеизма. Человеческая свобода и открывающиеся перед ней возможности как раз ограничивают его атеизм. В человеке неожиданно оказывается божественная искра. Еще более последовательный атеизм должен был бы признать безнадежную абсурдность человеческого существования, безвыходность, не допускающую никаких возможностей. Огромное пре- 307//308 имущество марксизма в том, что у него есть философия истории, унаследованная от германского идеализма и в конце концов от древнееврейского и христианского мессианизма. Отсюда динамизм и актуализм марксизма. У Сартра никакой философии истории нет и быть не может. Ее вообще нет в современной французской философии, несмотря на довольно большую философскую продуктивность последних лет. Сколько бы Сартр ни говорил об активности, ответственности, выборе и пр., его философия носит упадочный характер, свобода его бессильна, не обращена к грядущему историческому дню. Марксисты не нигилисты, Сартр же нигилист. Всему сартровскому направлению свойственна холодность, нет огня, без которого нельзя творить будущего. Мораль этого направления (см. Sirnone de Beauvoir, «Oeil pour oeil». Les Temps Modernes. №5") есть холодная добродетель, лишенная признаков любви. Это свобода умирающей утонченности, которая странным образом представлена в огрубленной форме. Это закатная философия, но еще призванная играть роль как новый человеческий опыт. Марксистская философия слабее и элементарнее сартровской, но в ней есть другая правда, которой у Сартра нет. Сартровская свобода не имеет связи с Истиной и не хочет иметь, она свободна от Истины. Но поэтому эта свобода беспредметная, пустая, ни на что не направленная. Отсюда вытекает мораль беспредметной свободы. Человек пуст. В «Le Sursis» есть замечательное место в письме Daniel к Mathieu. Он убеждается в своем существовании, чувствуя на себе взгляд ночи, ничто. Рационально это невозможно понять. Но это все-таки 308//309 значит, что последняя основа existence человека и его свободы — ничто. На языке старой мистики ночь и ничто имеют другой смысл, чем у Сартра, который, по-видимому, не хочет ничего мистического. У Я. Бёме тьма есть не отсутствие света, а искус от блеска света. Моральный акт есть творческая выдумка*, но выдумка во имя Высочайшего. Сартру не удалось быть до конца последовательным атеистом, потому что это никому не удается и никогда не удастся. Но он приложил много доброго или, вернее, злого желания быть атеистом. Таков один из [печальных] результатов экзистенциализма. Но остается возможность экзистенциализма религиозного, он был у Паскаля, у Киркегардта, он таков и у Л. Шестова**. Экзистенциализма типа Гейдеггера и Сартра не может быть в русской мысли. Мы — дети Достоевского. Русская мысль историософична, потому что у нас не угасло мессианское ожидание, которое сильно и в русском коммунизме, сколько бы он его ни деформировал. Для Франции сартровский экзистенциализм есть болезнь, давно уже обнаружившаяся в литературе. И вместе с тем это есть единственное живое направление мысли, наряду с марксизмом и христианством21. * В моей книге «О назначении человека. Опыт парадоксальной этики» я защищаю ту мысль, что мораль есть творческая выдумка, но как велика разница с Сартром. Там же я говорю, что человек — творец ценностей. ** Самого себя я считаю представителем религиозного, спиритуального экзистенциализма20. XI. САРТР И СУДЬБА ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМА В РГАЛИ имеется черновой (Ед. хр. 233. Л. 1—3) и беловой (Л. 4—8) автографы статьи, авторизованная машинопись перевода статьи на французский язык (Л. 22—36), машинописная копия статьи (Л. 9-21). На русском языке статья опубликована не была. Текст статьи публикуется по беловому автографу. 1 «LaNausee» ( франц.) — «Тошнота» — первый роман Сартра (1938), в котором изложены основные положения экзистенциализма. 2 «Lescheminsdelaliberte» (франц.) — «Дороги свободы» — трилогия Ж.-П. Сартра, в которую входят романы: «L'§ge de rai- 370 Николай Бердяев son» («Возмужание», 1945), «Le sursis» («Отсрочка», 1945), «La mort dans Гите» («Смерть в душе», 1949). *> 3 Вместо зачеркнутого: предвидит. 4 Transcendence(франц.; от лат. «transcendens») — перешагивающий, выходящий за пределы. 5 Depassement(франц.) — опережение, превышение. 6 Depassementdansсе monde(франц.) — превышение в этом мире. 7 Depassementdeсе monde(франц.) — превышение этого мира. 8 L'existentialismeetunhumanisme(франц.) — «Экзистенциализм и гуманизм» (1946). V 9 Philosophicexistentielle(франц.) — экзистенциалистская философия. 10 Philosophicexistentiale(франц.) — экзистенциальная философия. 11 См.: Waelhens A. de. La philosophic de Martin Heidegger. Louvain, 1943. 12 Имеется в виду третий том трехтомного сочинения К. Яспер-са «Философия» (Берлин, 1932). 13 «LesTempsModernes» (франц.) — «Современость», журнал, основанный в октябре 1945 г. и возглавляемый Ж.-П. Сартром. В редакцию журнала входила С. де Бовуар. 14 Ensoi(франц.) — в себе. 15 Poursoi(франц.) — для себя. 16 Engagement(франц.) — обязательство, побуждение. 17 Engagee(франц.) — побуждающая. 18 «L'etre et neant». Quatrieme partie. Chapitre premier. Etre et faire: la liberte (франц.) — «Бытие и ничто». Четвертая часть. Параграф первый. Быть и делать: свобода. 19 «Oeilpouroeil» (франц.) — «Око за око», статья С. де Бовуар (Les Temps Modernes. 1946. № 5. P. 813-830). 20 Вместо зачеркнутого: «Я себя тоже считаю представителем экзистенциальной философии. И даже более, чем Гейдеггер и Сартр, 371 но мой экзистенциализм особый, и оценка моей философской позиции осложняется тем, что меня не без основания считают христианским теософом (типа Фр. Баадера) и у меня несоизмеримо ббльшую роль, чем у других экзистенциалистов, играет философия истории». 21 Вместо зачеркнутого: католичеством. |
