Мк. 16, 13 И те, возвратившись, возвестили прочим; но и им не поверили.

Мк 16,14 Наконец, явился самим одиннадцати, возлежавшим [на вечери], и упрекал их за неверие и жестокосердие, что видевшим Его воскресшего не поверили.   См. подробнее о проблеме Эпилога Евангелия от Марка.

Лк. 24, 36 Когда они говорили о сем, Сам Иисус стал посреди них и сказал им: мир вам.

Ио 20, 19. В тот же первый день недели вечером, когда двери [дома], где собирались ученики Его, были заперты из опасения от Иудеев, пришел Иисус, и стал посреди, и говорит им: мир вам!

№171 по согласованию. Фразы предыдущая - следующая.

Матфей не рассказывает об "уверении Фомы", о происшествии в Эммаусе. Марк отделывается одной фразой: пришёл к ученикам и упрекал, что не поверили рассказу о Воскресении. Имеются в виду рассказы не только женщин, но и тех учеников, которым Иисус явился на пути в Эммаус. Остаётся существенное противоречие: Марк выделил главным в этой встрече упрёк. А Лука и Иоанн, описывая встречу подробно, ни о каких упрёках не упоминают. Напротив - пришёл и сказал: "Мир вам"... Впрочем, тут может быть простое объяснение: память вытесняет неприятное, как вода - воздух. Что ж, у Марка особая какая-то память? Нет. Но у него упрёк Иисуса - часть заповеди проповедовать Воскресение. Этой заповеди нет ни у одного другого евангелиста. К тому же. этот стих у Марка входит в ту часть текста, которая отсутствует в древнейших рукописях и считается позднейшим дополнением. "Позднейшее" - значит, в начале II столетия. Лука описывает, как христиане проповедуют Воскресение, но не описывает того, что вдохновляло эту проповедь - а её вдохновлял (пусть негативно) простой стыд перед Воскресшим. Иисус было важно, чтобы о Нём не молчали - хотя Он мог бы капать Духа на каждую душу в отдельности, безо всякой человеческой помощи открывая правду о Себе.

В одной греческой рукописи IV-V веков к этому стиху добавлен текст, который можно считать комментарием (как если к к тексту Толстого через три века припишут абзац): "Но они (ученики) извинились, сказав:

"Этот век неверия пребывает под властью Сатаны, который не позволяет тем, что лежат под нечистыми духами, понять истину и силу Бога; поэтому, - сказали они Христу, - яви же сейчас свою праведность". И Христос ответил им: "Срок власти Сатаны уже истек, но другие ужасы приближаются. Я принял смерть ради грешников, чтобы они могли обратиться к истине и больше не грешить, чтобы они могли унаследовать эту славу праведности, которая духовна и несокрушима на небесах" ( Братчер, 2001, 545).

Не грешить можно потому, что Бог посылает Своего Духа - "праведность", о которой просили апостолы. Это сила, пусть и не всегда явная. Но не грешить можно и потому, что Иисус умер - потому что сила пришла через бессилие. Две тысячи лет непришествия Иисуса в славе - это две тысячи лет продолжающегося бессилия. Но это бессилие, может быть, важнее силы, потому что делает человека более человеком. Свет, побеждающий тьму, иногда ослепляет. Но кто верует в свет, заглушённый тьмой, тот зряч особым зрением.

*

Христиан часто упрекают за жизнь в иллюзорном мире. Все они навыдумывали, мол, и главная их книга - выдуманная. Была бы правдой, так во всех четырех Евангелиях было бы одно написано, а на самом деле все описано по-разному.

По-разному описано у евангелистов и одно и то же явление Христа Воскресшего апостолам. Марк пишет: "Явился самим одиннадцати, возлежавшим на вечери, и упрекал их за неверие и жестокосердие, что видевшим Его воскресшего не поверили" (Мк 16,14). Но у евангелиста Луки про явление сказано, а вот никакие упреки не упоминаются - почему?

Само это разночтение свидетельствует о том, каков должен быть христианин. Марк передает рассказ апостола Петра - одного из тех одиннадцати, кого упрекал Христос. Лука же был как раз одним из двоих спутников Воскресшего на дороге в Эммаус, был тем, кто пришел к одиннадцати и кого они не послушали. Апостол Петр делает ударение на том, как он и остальные ученики провинились, его и в старости жнут упреки Христа - Лука же словно проглатывает происшедшее. Он мог бы возгордиться: вот, Спаситель за меня вступился, "говорил я им, а они не послушались" - а он пишет: "Когда они говорили о сем, Сам Иисус стал посреди них" (Лк 24,36). А должен был бы, "по правде", написать: "Когда мы им проповедывали, они по жестокосердию своему не верили, но Иисус явился и стал их поносить" ("поносить" - слово, употребленное именно здесь в церковно-славянском переводе).

Наверное, таких "искажений" в Евангелии много. Христианин побеждает грех, уничтожая его - и это уничтожение означает, что происшедшее просто изглажено из памяти. Так во времена Христа заглаживали тупым концом стила написанные на воске черновики, так сегодня дети играют в "волшебный экран" - где рисуют на алюминиевой пыли, а потом перевернут игрушку, встряхнут, и пыль оседает прежним равномерным, чистым слоем. Так и христианин, какие бы досады, обиды, несправедливости не случались с ним - лишь встряхнется и смотрит на обидчика, не помня, что произошло.

Но почему все-таки ученики не поверили? Живший сто лет назад скептический историк Ренан говорил ведь, что воскресение им примерещилось, потому что очень уж хотелось, чтобы Иисус воскрес. Евангелие же говорит наоборот - апостолы были куда скептичнее Ренана; тот не верил древнему рассказу, а они не верили своим хорошим друзьям. Радостная, благая весть - а они не верят.

На самом деле, это неверие по-своему очень логично. Недаром газеты заполнены дурными вестями - и не только у нас, но и в благополучных странах. Как раз в России не так еще давно все газеты писали лишь о радостных, светлых событиях - и никто им не верил, потому что все понимали: такое пишут лишь из корысти и страха, рекламируют политику коммунистов. Освобождение от большевиков было отмечено возможностью писать о катастрофах, преступлениях, смертях - и все стали писать именно об этом, как бы удостоверяя свою независимость от кого-либо. Собственно, каждый человек и не из газет, а по себе знает, что дурному верят легче - именно поэтому мы с такой охотой сплетничаем, передавая о других не вообще "новости", а именно дурные новости. Пусть они недостоверные, непроверенные, фантастические - все равно им поверят легче именно потому, что они дурные. И мы становимся сплетниками - или, точнее будет сказать, дурновестниками, зловестниками.

Человек верит дурному не потому, что такова уж его природа. Наша природа как раз не такова! От природы у нас мягкое, живое, бьющееся сердце - которое мы научаемся останавливать, будто мы йоги, только куда надежнее йогов. Господь бы не упрекал никого в жестокосердии, если бы жесткое, каменное сердце было частью нашего "я". Неверие и жестокосердие столь же неестественны, как грехопадение. Упреки, которые услышали ученики - сама по себе Благая Весть от Творца о человеке, о том, что мы не жестоки, не неверны, и можем быть другими, непривычными для самих себя. Господь только упрекнул - и уже посылает на великое дело проповеди, требующее огромной веры, огромного сердца, огромной любви.

Как поверят нам люди, если сердца их темны и предпочитают темные вести, если грех верит греху, дурость - дурным сплетням, а не Евангелию? Люди не доверяют самим себе, ибо делают хорошее разве что по корысти или по принуждению - сочтут и нас корыстными или раболепными особами. Один выход: не отрицать, что мы корыстны или что мы принуждены, но сделать шаг вперед, стать нападающими и сказать - сказать правду: да, мы корыстны, да, мы вынуждены говорить, мы не можем не говорить! Наша корысть - Христос, мы не можем сопротивляться Свету, мы покорены Освободителю. Весть наша именно тем и блага, что не нужно стараться сперва избавиться от себялюбия, корыстолюбия, раболепства в себе, чтобы принять Христа. Не только весьма немногочисленные от природы бескорыстные, чистые души входят в Царство Божие, но и больные, но и грешные души. Господь так устроил, что перехитрил древнего змия, что помогает человеку подойти к Себе хотя бы душа его была отравлена. Кто себялюбив - придет ради спасения себя, кто корыстолюбив - придет за самым драгоценным талантом, Христом, кто раболепен - сменит князя мира сего на Царя Небесного. Господь Сам разберется, Сам исцелит, Сам преобразит нас - только будем помнить, что мы приползли к Нему не со святостью и не от святости, а с грехами и из не всегда чистых побуждений. Наша корысть - единственная чистая из корыстей, единственная, которой можно и нужно не стыдиться.

Богу есть за что упрекать нас - и Он нас упрекает. Но сам упрек Христа - лишь знак Его исцеляющей любви к людям. Он не говорил Фоме Неверующему, что тот маловерен и жестокосерд, Он не упрекал Луку и Клеопу, что они не узнали Его или Магдалину, что приняла Его за садовника. Он упрекнул лишь раз: когда ученики не поверили ученикам, люди - людям. Неверие в Бога - не предмет для выговора; недоверие человеку - смертельно опасно (в отличие от доверчивости, из-за которой и умереть приятно). Он упрекает, ибо Благая Весть и заключается в том, что пропасть между человеком и Богом преодолена, что в Церкви нельзя вверять себя Богу, не вверяя себя христианам.

Упрек Христа - как вынести такую тяжесть? Но Иисус делает то, что не сделает ни один человек: тех, кого Он точно и искренне упрекнул за неверие, Он посылает проповедывать веру. Кого упрекнул в жестокосердии - посылает являть миру сердце, движимое любовью и надеждой. Луке, может быть, понадобилось двадцать лет, чтобы забыть обиду от недоверия апостолов - Иисус забыл об этом спустя мгновение. Сейчас Он произнес слово "жестокосердие" - и вот Он уже забыл его, уже видит перед собой святых, надежных и верных друзей.

*

ПОСЛЕДНЯЯ ЖЕРТВА: Лк 24:36-53

Спаситель приходит к ученикам: они пугаются. Спаситель уходит от учеников: они радуются. Такова история явления Воскресшего Иисуса и Его Вознесения с человеческой, психологической стороны. Они томились и ожидали Воскресшего, а увидев его - "смутились и испугались", ибо "подумали, что видят духа". Казалось бы, что страшного? между тем, уже второй раз ученики пугаются именно потому, что Христос кажется им призраком (первый раз - во время Его хождения по водам). Этот испуг - не боязнь привидений вообще. Это - испуг верующего, вся вера которого готова обрушиться. Ученики ведь потому и пошли за Иисусом, потому и полюбили Его выше жизни, выше себя, что верою увидели в Нем Бога воплощенного. Увидели, что человеческая и божественная природа - соединимы, почувствовали, что в этом и есть спасение, неизмеримо большее, чем любые ожидания Ветхого Завета. Эта вера побуждала их расспрашивать Матерь Божию о Рождестве Иисуса - ведь одно вочеловечение Бога уже содержало в себе весь аромат спасения. И эта вера колебалась всякий раз, когда Иисус казался им просто человеком - когда Он умер, и когда Иисус казался им просто Богом - когда Он ходил по воде и проникал сквозь стены.

Господь отвечает сперва словами: "Посмотрите на руки мои и на ноги Мои; это Я Сам; осяжите Меня и рассмотрите; ибо дух плоти и костей не имеет, как видите у Меня. И, сказав это, показал им руки и ноги". В сущности, Господь отвечает не словами, а самой Плотью Своею. Он не столько дает понять, сколько показывает. А затем - в качестве высшего доказательства воскресения - просит у них поесть. "Они подали Ему часть печеной рыбы и сотового меда. И, взяв, ел пред ними".

Когда Иисус за год до этого говорил о Своей Жертве, о Евхаристии и о Вознесении, Он отозвался о плоти кратко и выразительно: "Дух животворит; плоть не пользует нимало" (Ио 6:63). Теперь же Он прибегает к плоти, Он свидетельствует о Своем Божестве тем, что просто молча ест, Он подчеркивает, что Он - не только духовен, но и плотян. Плоть не пользует нимало - без Духа. Но и Дух без плоти - бесполезен: вот высшая и самая трудная для понимания (но не для веры!) истина Спасения Христова, истина Крестной Жертвы. Не может быть спасения без воплощения Того, кто по Божественной Своей природе бесплотен.

Иисус молча ест - ученики молча смотрят. Толкование советует вспомнить Ветхий Завет: Авраам молча смотрит, как молча вкушают масло и молоко три Ангела, образ Пресвятой Троицы. Но как ни замечательно это место, не оно одно, а весь Ветхий Завет и даже вся религиозная история человечества вспоминается в это мгновение, ибо угощение от людей Богу - это жертва, а первую жертву совершил еще Адам. Именно поэтому, видимо, Адам - тот, через кого грех вошел в мир, тот, кого следовало бы презирать и оплевывать как Иуду - почитается Церковью вместе с "праотцами", героями веры. Именно поэтому каждый человек, приносящий жертву - какой бы нелепой и наивной она ни казалась - приближается к Истине о Христе. Не одними деталями пророчеств Ветхий Завет свидетельствует о Спасителе, но всем духом жертвенности. Ибо жертва говорит о Боге, Который может есть, может вдыхать запах горячей пищи. Это представление можно было бы назвать вздорным и ложным - если бы не Христос. Спасение через вочеловечение оправдывает всех, кто представлял себе Бога не просто подобным человеку, но схожим с человеком по самому существенному признаку: способности есть. Ибо есть люди без совести, без разума, без речи - но не может быть человека без еды.

Печеная рыба и сотовый мед - последняя жертва людей Богу. В первый и последний раз люди видят, как Бог ест, видят Богочеловечество не как абстрактную формулу, а как застольный факт. Не чудесная ловля рыбы, не прохождение сквозь, не возвышенные слова на пути в Эммаус - все это доказывает, что Бог есть Бог, а это ученикам доказывать было не нужно. Печеная рыба и сотовый мед - это доказывает, что Бог есть Человек, что Спасение совершилось. И Вознесение апостолы принимают спокойно и радуются, возвращаясь, ибо знают: что бы ни совершилось в вознесении, Бог всегда пребывает Человеком, а значит навсегда открыта жизнь в Боге для верующих в него.

Мы, ученики Христовы, часто грустим. Святые говорили, что уныние - тяжелейший и опаснейший из грехов. Уныние означает, что мы, как тогда апостолы, сохраняя веру в Христа Бога, ослабеваем в вере в Христа Богочеловека. Выход здесь один: обратиться к Иисусу и попросить Его побыть с нами по-человечески, принять нашу жертву Ему - какую-нибудь очень материальную жертву. Может быть, накормить голодного - и это будет, как Господь заповедал, Сам Христос, вкушающий нашу пищу. Может быть, согреть кого-то, кому-то улыбнуться, кому-то помочь, - любое доброе и материальное дело будет нашей жертвой, приемлемой Самим Христом по Его человечеству. Тогда пройдет уныние, ибо вера наша укрепится на видении: мы увидим, что Бог - не призрак, а присутствует в мире всем существом Своим через нас, Своих верных, через Дух Божий и через весомые и осязаемые жертвы любви.

Для каждого христианина высшим и радостнейшим свидетельством о Воскресшем Иисусе является не чье-то слово, не логика, а жертва. Мы можем протянуть Богу часть нашей жизни и попросить Его: "Пусть эта часть моего времени, моей души, моего существа будет поглощена Тобою". Господь всегда принимает эту жертву. Он вбирает нас в Себя - ровно настолько, насколько мы Его просим. И та часть жизни, которую мы принесли в жертву Богу, которую мы уничтожили для этого мира - не исчезает. Наоборот, она обретает подлинное существование, наша личность становится действительно собой, обретает исток и божественную глубину, не теряя ничего человеческого. Это может быть жертва временем - когда каждое воскресенье мы идем в храм, идем автоматически, потому что это уже часть не нашей жизни, а жизни Христовой, и мы не вольны здесь распоряжаться. Это может быть жертва мыслью и словом - и мы молимся уже не только потому, что это доставляет нам удовлетворение, но потому что молитва есть жизнь Божия в нас. Это может быть жертва нашим общением: пусть не мы, а Бог определяем, с кем и как мы будем говорить и что нам нужно делать людям. Не сразу, а постепенно, начиная с маленьких кусочков нашей жизни мы жертвуем себя Богу и обретаем жизнь и себя в мире Отца, Сына и Святого Духа.

По проповеди на Фомино воскресенье 2014 г.

Ио. 20, 19 «В тот же первый день недели вечером, когда двери дома, где собирались ученики Его, были заперты из опасения от Иудеев, пришел Иисус, и стал посреди, и говорит им: мир вам!»

За православным богослужением этот рассказ читают в Фомино воскресенье, предваряя рассказом Деяний о чудесном освобождении апостолов из тюрьмы: ангел вывел из через запертые двери. Общий герой двух рассказов не двери, конечно, а то, из-за чего двери заперли — страх. Страх Не Божий.

В душе каждого человека есть такие двери. Мы пугаемся — и двери души закрываются, запираются и становятся непроницаемы для света, для Духа, для людей, и мы остаёмся наедине со своим испугом, который начинает нас кушать.

Обычно эти двери закрываются — как в этих обоих случаях — когда повода для страха нет. Страхи выдуманные. Синедрион не собирался репрессировать учеников Иисуса, а когда собрался, то сделал это из паники, а не по здравом размышлении. Когда опасность реальна, человек, напротив, распахивается, становится более чутким. Большинство инфарктов нажито теми, кто всего лишь натащил в душу плохих новостей, запер дверь для Бога, людей и реальности, и стал эти плохие новости втирать в себя. Плохое было, но плохое было за десятки и сотни километров от этих людей, оно обычно и не собиралось к ним приближаться, просто из-за запертых дверей вероятная опасность казалось уже совершившейся трагедией.

Фома усомнился не в Воскресении Христа, а в Воскресшем Христе. Сумеет ли Спаситель защитить от властей апостолов? Он же не сумел защитить Себя!

Чудо Воскресения совершается, когда мы отпираем двери своей души — интеллекта, чувств, воли — и выходим на свободу. Чудо Воскресения совершается, когда мы проходим через запертые двери в чужую душу — проходит как Иисус, не для того, чтобы перетрясти чужую жизнь, а чтобы показать, что мы живы, мы любим, мы готовы идти вместе, если нам выйдут навстречу.

Нас боятся, от нас запираются, и правильно делают — мы мёртвые души. Но есть и другая правильность — правильность освобождения, восстания, жизни. Каждый может воскреснуть — и злой, и хищный, и полоумный. Каждый может стать — нет, не безопасным, но долгожданным, необходимым, без кого жизнь не жизнь. Таким, как Бог!

Вспоминая Тайную Вечерю, собираясь вместе, словно не было Воскресения, а был только страх, душивший апостолов накануне Голгофы, мы оказываемся за запертыми дверями страха вместе со Спасителем — и выходим в мир вместе с Ним, говоря о Воскресении — победе над страхом, Воскресении — победе над закрытостью, Воскресении — победе над разъединённостью.