Мф. 5, 8. Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят.

№50 по согласованию — Только у Мф., у Лк в блаженствах нет. Фразы предыдущая — следующая.

5,8 — часть древной традиции боговидения (теофании).

ДВОРНИКИ

Или заповеди блаженства не по одной схеме, или такие из них как «блаженны чистые сердцем» несут довольно горький подтекст: ведь вторая половина фразы подразумевает, что первая половина фразы — трагическая. То есть, здесь и сейчас «чистые сердцем» не видят Бога. Проверяем: здесь и сейчас миротворцев называют не сынами Божиими, а гнусными либеральными козлами и пацифистами за чужой счет? Верно. Здесь и сейчас милостивых милуют? Ага, как же! Здесь и сейчас кроткие выигрывают имущественные споры?.. Значит, мы обманываем себя, когда думаем, что раз мы верующие, то у нас чистое сердце, мы видим Бога и т.п. Во-первых, не у всех верующих чистое сердце, как не у всех верующих чистый воротничок, во-вторых, чистого сердца недостаточно, чтобы уже здесь увидеть Бога, как чистого воротничка недостаточно, чтобы быть приличным человеком.

Чистые сердцем увидят Бога в будущем, как алчущие правды насытятся правдой в будущем. Некоторым утешением служит, что для того, кто тянется ко Христу, будущее рядом. Собственно, чистота сердца и заключается в том, чтобы видеть грязь на своём сердце и тянуться к сердцу Христа, чистому совершенно. Грязь на оконном стекле всего лишь мешает видеть то, что за стеклом. Грязь на сердце ведёт не просто к слепоте, а к искажённому видению. Человек начинает видеть зло, а это более чем сомнительное приобретение. Каково было бы видеть мир в негативном изображении? Вроде бы тот же самый мир, но человек не создан жить в негативе, в негативе человек может лишь выживать. На первом месте для грязного сердца оказывается окружающая грязь, и эта грязь становится нормой. Человек решает, что запачкаться нужно, чтобы достичь цели. Тут он и перестаёт видеть Божий мир, видит лишь сатанинскую пачкотню. Точно так же, как ищущие лжи (антиподы жаждущих правды) всюду находят ложь и ею питаются. Человеком с грязным серцем часто лучше строит свою карьеру, берёт верх над другими, манипулируя ими, шантажируя, побеждая зло злом. Но при этом он удаляется и удаляется от Бога.

Чистота сердца имеет свою лукавую подделку. Таковы ханжеские увещевания мириться со злом, действовать внутри тех условий, которые навязывают человеку ложь, насилие, деспотизм. Не надо-де сосредотачиваться на плохом, надо искать благо и жить по этому хорошему. Только ложь имеет в виду вовсе не благо, не подлинно хорошее, а наименьшее зло, которое она выдаёт за благо на фоне зла чернющего. Чистота сердца не в том, чтобы спокойно работать в палаческом ведомстве, поднося топор и отирая пот с лица палача, а когда палач заснёт, нашёптывать ему евангельские слова. Такая гипнопедия работает наоборот, усыпяя совесть шептуна. Отойти от палача, творить жизнь. Быть рядом с палачом человек с чистым сердцем имеет право лишь в качестве приговорённого к смерти.

Чистая улица или нет, выясняется во время дождя или бури. В чистом, на первый взгляд, городке, ветер выволакивает откуда-то бумажки, окурки, грязь. Мы это с женою увидели ни много ни мало — в самом Версале, поздно вечером, возвращаясь туда из Парижа (мы жили в частной квартире в доме XVII столетия, прямо у входа в Версальский парк). Сердце кажется чистым, пока не происходит ссора, пока не приходит беда, и чистить сердце надо прежде, чем беда нагрянет.

«Блаженны чистые сердцем» — здесь Иисус яснее, чем в обличениях тех, кто имеет очи видеть, но не видит. Всё-таки не только о телесном зрении речь.

Критика передач, в которых зрители могут круглосуточно следить за жизнью запертых в помещении людей, часто подчеркивает, что есть вуайеризм как извращение, психическое отклонение. Некоторые критики говорят даже, что вообще телевидение лишь притворяется средством информации, а на самом деле оно лишь материал для вуайеристов (и эксгибиционистов). Это пишут не худшие, а часто и лучшие люди: чтобы сделать подглядывание символом (всеобщей алчности и хищности) нужно уметь выглядывать символы, — редкий дар.

Только символизация, как всякое хорошее дело, легко профанируется. А есть ли вообще граница между разглядыванием и подглядыванием? Можно ведь дойти до абсурда и предположить, что человек вообще использует глаза только для подглядывания. Более того, не исключено, что человек с таким заболеванием может существовать. Любопытствующие — кто как не вуйеристы, вышедшие за пределы сексуальной сферы?

Примечательно старое, ныне уже вышедшее из устной речи обозначение праздного интереса: «зеваки». Человек смотрит — и скучает, зевает. Или зевает, скучает — потому и смотрит, от безделья и незанятости? Тут причина может совпадать с результатом (не с целью): подглядывают не от страсти, а от скуки, подглядывают не для разжения себя, а для превращения скуки в устойчивое состояние. Так длительное разглядывание порнографии, по мнению психологов, часто вызывает импотенцию.

Граница между усматриванием, всматриванием, разглядыванием, подглядыванием и так вплоть до совсем уж несомненного ..лядования не так тверда и несомненна, как хотелось бы морализаторству, механическому подходу к этике. Постепенно соскальзываем, постепенно и выздоравливаем. Можем не выздороветь внутренне, внешне исцелившись — даже выколов себе глаза. Слепой может быть вуайеристом, а уж вуайерист всегда слеп.

Подглядывание есть крайний случай объективации, отчуждения от мира. Горе нам, ибо имеем очи видеть, а подглядываем. Хам, подглядывающий за отцом — не обязательно пьяным и нагим, помилуйте, за добродетелью тоже нехорошо подглядывать — становится чужим отцу. Но и духовная слепота — когда глядят на Отца и не видят («имеете очи видеть и не видите») — ничем не лучше подглядывания.

Подглядывающий не обязательно слеп. Вполне можно и глядеть, и подглядывать одновременно и в одном и том же направлении. Поэтому никто не в безопасности от соблазна подглядеть. Мистик легко может стать лжемистиком, и лжемистики — это мистики, которые соскользнули с вглядывания в подглядывание.

Граница проходит там, где пахнет властью — над собой или над другими. Различие существенное. Можно подглядывать, чтобы присвоить другого, а можно — чтобы овладеть собой. И то, и другое не получится, но разлагается душа по-разному, когда она растворяется в другом, словно в соляной кислоте, и когда она растворяет другое в себе.

«Чистые сердцем» получают в награду видение Бога. Либо видеть чужие грехи, либо видеть Бога. Логично: человек, который глядит на улицу сквозь грязное окно, видит либо грязь на стекле, либо улицу. Видит Бога по-настоящему не тот, кто любит людей, сохранивших в себе образ Божий, но любит и тех, в ком не видно ничего даже человеческого. Чистый ум слеп, но это слепец, дающий подаяние, а не просящий.

А зачем видеть Бога? Многим, кажется, это вовсе не нужно. Новый Завет недвусмысленен: Бог невидим (Ио 1,18). Цена этой недвусмысленности не так велика, как кажется, потому что Ветхий Завет рассказывает, что Бог не дал Моисею увидеть Себя в лицо (Исх 33, 20) — но со спины-то, выходит, можно? А Иисус и вообще говорит, что видевший Его видел Отца (Ио 14,7). После тысячи лет утверждения веры в Бога невидимого и единого — такое.

Даже удивительно, почему нет иконы, изображающей Бога со спины. Уж как только не изображали неизобразимого, а на это не решились. А ведь скольких людей мы чаще видим со спины! Это вовсе не скучно. А на себя посмотреть со спины — разве не интересно? Моя спина — это всё то во мне, что я не могу увидеть. Можно назвать это подсознанием, но «под» — нехорошо. Если что-то «под» ковром, я могу приподнять ковер и увидеть. Фрейдисты и занимаются тем, что помогают мне увидеть подсознание. Нет, спина — нечто большее, как хорошее, так и плохое.

Человек больше мечтает стать невидимым, чем увидеть невидимое. Если бы стать невидимкой можно было лишь при условии, что ты начнешь видеть страсти других людей, наверное, большинство бы отказались. Положено оно под лежач камень, так и лежи во веки веков. Атеизм есть доведение веры в невидимость Бога до логического предела — невидим, так и не суйся. Идолом может стать и пустота, — поэтому не стоит с таким рвением, как раньше, бороться с теми, кто поклоняется чему-то видимому.

Невидимое пугает не столько в Боге, сколько в других людях. Человек живет, вечно вглядываясь в других: не затаили ль зла. Поэтому человек рассеян по отношению к себе и свиреп по отношению к окружающим. Особенно свиреп человек к тем рассеянным, кто, несомненно, никакой опасности не затаил и никого не боится — неприятно, что кто-то решил проблему, которая так мучает нас.

Чистые сердцем блаженны не потому, что в них не швыряют грязью, не потому, что не замечают, как в них швыряют, а потому что они видят Бога. Кто настолько доверился Невидимому, что забыл про свой невидимый горб, кто сосредоточен на Невидимом в другом, тот уже видит лицо Иисуса.

Видеть Бога, видеть лицо Иисуса, — всё это, конечно, поэтические сравнения. Они нужны, потому не видеть Бога — отнюдь не метафора, а печальная реальность. Точно так же "не видеть выхода" — абсолютно материальное состояние, хотя выход редко имеется в виду материальный.

ЧИСТОТА ПРОЩЕНИЯ

Чистоту сердца, к сожалению, часто понимают как незапятнанность сексуальными пороками, вообще неведение о человеческих пороках - отсюда чистосердечие как опасная искренность, не учитывающая возможных злоупотреблений откровенностью.

Господь, однако, говорит о том, что "чистые сердцем" увидят Бога. Тут на сердце перенесены представления о глазах. Глаз испускает лучи, благодаря которым человек видит окружающий мир (такое представление просуществовало до Средневековья). Что мешает сердцу видеть? Пороки? Это был бы слишком лёгкий ответ, фарисейский. Конечно, пороки - как железный занавес, отделяющий человека от мира. Но есть и другая опасность - поместить между собой и миром призму, которая будет уродовать наше восприятие. Эта призма - наша собственная добродетель, известная так же как гордыня, высокомерие, грех осуждения. Жене не изменяю, но осуждаю изменяющих - и вот я уже не вижу Бога, а вижу только чужие грехи.

Чистота сердца - в свете, который словно солнечная вспышка пронзает окружающее так, что всякая тьма исчезает. На практике это означает прощение. Не наивное невидение греха, не подловатое закрывание глаз на грех, обычно для собственной выгоды, а мощное, термоядерное прощение. Такое прощение, каким Иисус прощал людей с первого мгновения Своего появления на свет. Потому что если бы Иисус не был Христом, а был Иисус разных легенд, то Он бы не прощал, а карал - превращал бы хулиганов в собачонок, лицемеров в дятлов, политиков в деревянные плахи, на которых мясники разделывают туши, и так далее, и тому бесподобнее. Жизнь Иисуса - это постоянное напряжённое прощение, которому отдалённо подобно поведение взрослого среди расшалившихся детей. Вершиной этого прощения было прощение с Креста, прощение тех, кто не просил о прощении, а в это самое время издевался над Ним и тыкал его палками, чтобы посмотреть, как корчится тело.

Чистота сердца проверяется не тогда, когда мы прощаем просящих прощения. Прощать просящих прощения - это чистота рук, это элементарная торговля (весьма нравственная и необходимая). Чистота сердца проверяется, когда мы прощаем не прощающих, а продолжающих согрешать - против нас, против наших близких, против наших идеалов. В общем, когда мы прощаем врагов. Безумный, глупый, вредный акт.

Поиск Бога - трудное дело не потому, что Бог прячется, а потому что между нами и Богом наше сердце, наша озлобленность на весь мир. Ну как найти Бога, если перед глазами - пьяный сосед, вчера заблевавший лестничную клетку, сволочь он эдакая. Как увидеть Бога, если перед глазами - трупы погибших от очередного людоеда или просто от автокатастрофы.

Трудность этой заповеди та же, что и в других. Для её исполнения необходимо иметь то, что обещано к выдаче в конце. Чтобы иметь чистое сердце, надо сперва увидеть Бога. Это та же проблема, что в закольцованных спорах о свободе воли - чтобы воля была свободна, необходима благодать, а благодать приходит лишь к свободной воле.

Трудность эта на деле ежедневно успешно преодолевается, что не делает её ни капельки менее трудной, но делает жизнь капельку более возможной и реальной. Прощать всегда, прощать везде, прощать до жизни донца, прощать - и никаких гвоздей... Видимо, Маяковский был знаком с католическим почитанием "орудий страдания", когда на иконах изображали и терновый венец, и петуха, возвестившего о предательстве (Иисус, услышав крик петуха, страдальчески поморщился - понял, что "свершилось"), и гвозди изображали. Так вот - пусть обиды будут, справедливые, разумные и сердечные. Но не надо приколачивать их гвоздями к небу и земле, дадим Духу Божьего возможность дунуть - и пусть обиды падут, и мы увидим Бога как на небе, так и на земле - в подлых, мерзких, гнусных созданиях, которые нам братья и сёстры. Пусть гвозди будут лишь в их руках, а наши руки пусть будут пустые. Блаженны люди с пустыми руками, потому что они понесут Бога.