Мф. 6,12. и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим;

Лк. 11, 4 и прости нам грехи наши, ибо и мы прощаем всякому должнику нашему; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого.

(ср. Лк. 6, 31 И как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними. ).

№50 по согласованию. Стихи предыдущий - следующий. См. прощение. См. также 18, 22 и далее. Лк. 7, 47 (прощается много - любит много). См. аскетика. Жизнь по Евангелию.

Ср. Мф. 18, 18.

*

Заработанное прощение - это полпрощения, п.ч. основной урон не возместить своими ручками, он необратим - психологически, материально.

ПРОЩЕНИЕ КАК ЗАДАЧА

Элементарная, казалось бы, задачка из сферы религиоведения. Что такое прощение? Например.

Дано. Убит мой духовный отец, священник Александр Мень. Я как христианин должен простить его убийц, как он сам перед смертью (по словам одной прохожей) их простил. Ведь Господь Иисус на кресте молился о прощении Своих убийц.

Вопрос: означает ли прощение, что я должен молиться о нахождении убийц и их наказании таким образом, чтобы они более не могли никого убить (смертная казнь, пожизненное заключение, 15 лет тюрьмы с усиленным перевоспитанием) или что я должен молиться о том, чтобы убийц не поймали?

Мне представляется ответ простым: если для меня "прощение" - это посадить человека в тюрьму и писать ему мудрые письма, то я, возможно, мусульманин, атеист, иудей, но - не христианин.

Похоже, однако, что не слишком многие христиане со мной согласятся. Они предпочитают прощение - с наказанием. Один греко-католик изящно выразился, что убийц надо "зафиксировать".

И вот я думаю: может, у этих христиан Евангелие какое-то другое? И там написано, что Иисус молился "Прости и зафиксируй их, Отче, ибо не ведают, что творят"... "прости и дай им пожизненное, Отче"... "Прости и дай им 10 лет строгого режима"...

*

Главное дело человека - прощение, освобождение других людей. Даже младенец уже должен прощать, потому что даже младенца мы любим не в полную силу, как могли бы. Мы любим младенческое, мы любим внешнее, наша любовь к ребёнку во многом механическая реакция на какие-то черты, предусмотрительно данные ребёнку, чтобы его не затоптали. Впрочем, всё равно затаптывают и желают разбиения младенческих глав о камень. Простить означает освободить от уплаты долга любви. Человек должен любить, потому что человек может любить, как человек может дышать. Только дыхание задержать надолго без очевидного ущерба для себя нельзя, а любовь можно. Не любить - смертный грех, все другие грехи сводятся к этому. Кто не любит, ведёт тех, кого не любит, к смерти, и всякий, кто ведёт другого к смерти, не любит.

В древности смертный грех считали непростительным, сегодня веруют, что Бог прощает раскаявшемуся всё. Верующие не стали легкомысленнее относиться к смерти, верующие стали серьёзнее относиться к Богу. Он прощает не как котёнок чихает. Вот Иисус убивает смоковницу, не обращая внимания на причину бесплодия. Убивает - но тут же обращается к ученикам с призывом прощать (так расположена заповедь прощать у Марка, у Матфея эти слова в Нагорной проповеди, но и там - не простил, не смей подходить к алтарю). Прощение есть победа над смертью, как грех есть сдача смерти в плен. Грешим, потому что боимся умереть, боимся, что умрут любимые, боимся, что Бог умер. Не будем прощать - засохнем, как смоковница, и сам Бог не в силах будет нас оживить. Воскресение не отменяет смерти, воскресение отменяет страх смерти, зато воскресение рождает иной страх - страх убить, убить непрощением, убить воровством, убийством, изменой, цинизмом. Грех страшен не тем, что мешает нашему благополучию, часто благополучны именно грешники. Но благополучие греха ведет к умиранию заживо, это и страшно.

Христианин не отворачивается от небытия, а отворачивается от ненависти. Христианин отворачивается не от смерти, а от греха. Христианин отворачивается не от страдания и агонии, а от агрессии и насилия. Христианин ищет не мира упорядоченного и безопасносного, христианин ищет мира прощения и любви. Прощение, словно новое творение, преображает хаос и преображает через хаос. Исчезает мир, в котором чётко делятся праведные и грешные, добрые и злые, осуждённые и спасённые, и появляется мир, в котором прощение всё перемешало, всех объединило в теплоте Христова хлева и Христова царства.

1478

*

Христос есть Прощение. Учиться прощению удобнее всего на чужом материале, когда есть некоторая отстранённость. Например, качество икон мне совершенно безразлично. Не апельсины же.

А вот искусствовед пишет о трёх видах безобразного в иконописании и о снисхождении к оным. Первые два вида можно и нужно прощать.

Один - если безобразию причина та, что художник не имел возможности научиться, взялся за дело не по своей воле, породил убожество, но при этом знал, что это - убожество и с радостью бы уступил место кому другому.

Второй тип безобразного - самодоволен, агрессивен, окостенелый. Мастер был уверен, что его работа превосходна. "Нелегко прощать это «безобразие второго типа», глупую гордыню и самоуспокоенность полуобразованного ремесленника". Нелегко - но можно и нужно.

Есть и третье безобразие.

"Автор даже и не стремится к тому, чтобы его образы были убедительны и красивы, просто не ставит перед собой такой задачи. Он прочёл в популярной книжке или услышал от своего педагога, что в иконе ни красота, ни сходство с Творением Божиим не требуются, и его христианская совесть с этим согласилась. Все его усилия – как правило, слабенькие – направлены к иному. Он тщится, в соответствии с усвоенными им баснями, имитировать тот или иной исторический стиль, подделываться под нечто для него совершенно внешнее, условное, никак не связанное с какими бы то ни было реальностями - ни эстетическими, ни психологическими, ни духовными".

Вот это третье безобразие - ему нет прощения.

"Безобразие прощают там, где нельзя иначе. А в этом третьем случае – иначе можно. Если те посторонние красоте и правде манипуляции, которые производит на доске самозванный иконописец, посторонни красоте и правде даже для него самого, то - иначе можно. Должно иначе! Кощунственно приступать к написанию священного изображения, не устремляясь всем сердцем к объективной (другой и нет!) красоте и высокому реализму".

Вопрос о том, так ли уж отличается третье безобразие от второго, непрост. Ещё сложнее вопрос, точно ли есть такие горе-мастера, которые задушили в себе совесть и тягу к прекрасному. Допустим, что есть такие безобразники. Христианство-то, однако, в том, что и это третье безобразие можно и нужно прощать!

Более того - настоящее прощение только и начинается там, где нельзя простить - а всё же прощаем. Настоящий грех всегда там, где можно было бы и не грешить. Иуда мог и должен был не предавать - подумаешь, делов-то - лёг на диван и не пошёл в синедрион... Сын отца убил? Ну что делать - бывает! Простить. Второго отца, конечно, не выдавать... Кошелёк у меня украли? Ну, слава Богу! Могли, конечно, не красть - но, во-первых, лучше пусть у меня, чем у другого, во-вторых, может, кража зачтётся как раздача имущества своего нищим... Убили отца Александра Меня...

Впрочем, здесь, кажется, всё в порядке - только далёкие от отца Александра люди, не знавшие его, пылали и пылают жаждой найти убийц и их вдохновителей. Ну что их искать? Как бы они нас не нашли!.. Их даже удобнее и безопаснее простить заочно.

И никаких разговорчиков про "не мир, но меч", изгнание торгующих из Храма... Вроде бы из Евангелия, а сводится к простому сатанинскому "дураков надо учить". Дураков надо прощать - и начать стоит, как всегда, с себя.

*

Мы приходим к Богу за умом, смелостью, за родиной - потому что настоящая родина человека есть небо. Мы чувствуем, что всё это получили, иначе бы не задерживались в Церкви. Чувствуем и то, что получить-то получили, но как-то не очень у нас получается быть умными, смелыми, своими на небе и чужими для земного. Правильно Иисус назвал нас псами! Неряшливые, жадные, дерущиеся между собой из-за крошек, хотя брюхо уже распирает съеденным... Почему ж так?

В сборнике "Христианос" (19 выпуск) напечатаны воспоминания об о.Александре Мене - напомню, биологе - как однажды после благочестивых разговоров шёл он с прихожанами на вокзал по узкой тропинке и вдруг заметил своей спутнице: "Мне это напоминает иллюстрацию из учебника о происхождении человека, где в ряд идут приматы - от обезьяны до прямоходящего Homo sapiens'а". Сказать такое было можно, только если Мень шёл в конце, в обезьяньем звене. Впереди, наверное, шёл Андрей Бессмертный - высокий осанистый красавец, а между ним и отцом Александром остальная палитра...

Иисус сравнил евреев с детьми, язычников с псами, но Себя-то Самого Он ставил ниже даже лисиц. Иисус не оскорбляет - Он смотрит не свысока, а снизу. Он опустился ниже низшего предела, став человеком. Только так Он мог помочь и помогает нам - подпихивая сзади, со спины. Ноги моет... Поэтому нельзя увидеть Лик Божий - Бог всегда сзади, подпихивает нас... Подражать Христу означает помахать хвостом весело и вперёд - становиться человеком, помогая людям, как детям, так и взрослым. Не плевать ближнему в спину, как мы обычно делаем, а помогать. Тогда мы и перестанем собачиться.

Когда профессор Преображенский превратил Шарика в Шарикова, у того сразу появилось всё, присущее человеку. Появилось - а он не воспользовался. Остался собакой в человечьем обличьи. Когда Бог творит человека, Он даёт каждому всю полноту любви - и что мы с ней делаем?.. А что мы с ней должны сделать? А что мы с ней можем сделать? То-то! Вот так, от собаки с крошками через ребёнка, безоружного и бескорыстного - к высшей славе небесного звания.

1594