Мф. 12, 42 Царица южная восстанет на суд с родом сим и осудит его, ибо она приходила от пределов земли послушать мудрости Соломоновой; и вот, здесь больше Соломона.

Лк. 11, 31 Царица южная восстанет на суд с людьми рода сего и осудит их, ибо она приходила от пределов земли послушать мудрости Соломоновой; и вот, здесь больше Соломона.

№58 по согласованию. Фразы предыдущая - следующая.

Матфей и Лука противоположным образом располагают эпизоды: у Матфея Иисус сперва говорит о Себе как о Том, Кто больше Соломона - потом о семерых бесах, которые селятся в душе человека - потом о том, что Его последователи суть Его мать, братья и сестры. У Луки сперва про семерых бесов, потом про последователей, затем уже о Соломоне. Но общее остается у этих текстов (первоначально, возможно, не связанных) и еще у некоторых других, примыкающих к ним (свеча под горшком). Общее тут - не абстрактное богословие, а образ величины. Иисус - больше Соломона. Причем Его величина, Его величие - не замкнуты в себе, они притягивают к себе и передаются окружающим, - поэтому слушающие Иисуса не менее Его матери. Этому величию Бога противостоит мелкота бесов: восемь бесов, из которых один "злейше" другого спокойно умещаются в одной человеческой душе. Потому что бес чем "злее", чем "выше" в бесовской иерархии - тем мельче. Конечно, человеку тут интереснее всего, как Создатель видит именно человеческую душу: это комната, которая огромна, в которой могут запросто уместиться твари, кажущиеся нам такими огромными и подавляющими (как же-с, Вельзевул!). Но огромен каждый человек, и не бывает людей менее огромных и более огромных - если только человек не уходит от Создателя. Кто уйдет, кто пустит в душу лиллипутов-бесов, тут сам ссыхается и съеживается до их размера. Кто слушает Бога - тот обретает первоначальную величину, и тогда он не менее Марии, которая кажется так невыразимо великой и как мать, и как мать именно Богочеловека. Люди равно велики, и поэтому нужен им посредник - не между Богом и собой, а между собой и другим человеком. Две души могут соединиться лишь через Бога, лишь Он может смириться до того, чтобы войти в душу человека - и поэтому кто любит ближнего, тот знает Христа, тот не лезет в чужую душу, а принимает посредничество Бога в любви.

Мф. 12, 42: Человек видит ближние предметы крупными, далекие - мелкими. Но рисует иногда наоборот, причем из высших побуждений, принимая за точку отсчета не себя, а Создателя: что близко к Нему, то и велико. В начале ХХ века свящ. Павел Флоренский видел в такой, "обратной" перспективе православных икон преимущество восточной духовности над западной. (На самом деле, одинаково эгоистичен и нарциссизм, который себя считает крупнее всего, и ханжество, которое извращает "нормальный" эгоизм в трансцендентный, претендует уже здесь действительно видеть дальнее более крупным, чем ближнее, а в сущности, под именем далекого Бога поклоняется все тому же своему "я").

Иисус смотрит на вещи иначе: да, размеры духовные иные, чем материальные, и ближнее к Богу - больше, но только Бог не где-то за горизонтом, Он рядом. Поэтому "царица южная", царица крохотного княжества, которое до сих пор уверенно не могут указать археологи, оказывается больше, чем великий Израиль, потому что она признала мудреца в Соломоне, пришла к Соломону. А Израиль не признал в Иисусе Того, Кто больше Соломона. Поэтому кормивший голодного, хотя и неверующего человека, больше того, кто оковывал Храм Соломонов золотом и комментировал заповеди Моисея. Поэтому христианство есть всегда антиханжество, всегда против обратной перспективы - если понимать ее буквально. Центр мира опять оказывается там, где мое "я", такое ничтожное и мелкое, потому что Иисус подошел ко мне, потому что это липкое и вонючее "я" Он не стесняется брать на руки, отождествляться с ним, умирать ради него. А значит, возвращается изначальный смысл, изначальные, райские пропорции, изначальные размеры всему, что окружает человека - великое окружает, великое требует великой любви, великое близкое, а не великое дальнее рождает великую благодарность.