Мф. 18, 19 Истинно также говорю вам, что если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного,

№91 по согласованию. Фразы предыдущая - следующая.

После чего следует вопрос Петра о том, до каких пор следует прощать. Все логично: нет в мире таких двоих людей, которым не приходилось ссориться. Совершенная любовь изгоняет страх, а совершенная обида изгоняет Христа. Если молитва двоих христиан не удовлетворяется, значит, Христа нет среди них - значит, кто-то из них (а может, и оба) прогнал Иисуса. Значит, надо прощать - не ожидая, пока другой попросит прощения. Потому что иначе мы даем обидчику возможность стать между нами и Богом. Попросит он прощения, мы простим, а не попросим - будем оставаться в озлоблении и обиде.

Примечательно созвучие слов "просить" и "прощать". "Просить прощения" - это "масло масляное". На английском то же: "прощать" - "forgive", "давать" - "give". Разница невелика, как между "передавать" и "давать". И когда христиане (особенно христианские лидеры) плачутся о том, что "мир" их не слушает, а, напротив, делает аборты, когда требуют от властей "урегулировать" и "упорядочивать", это означает, что молитвы их фиктивны, что они не решаются простить тех, кто, как они полагают, нанес обиду им (или Богу).

*

"Евангелие Фомы", 53 стих: "Иисус сказал: Если двое в мире друг с другом в одном и том же доме, они скажут горе: Переместись! - и она переместится". Здесь очевидно объединено то, что у Мф. отдельно в 21, 21-22 ("если будете иметь веру ... и горе сей скажете: поднимись и ввергнись в море, - будет") и Мф. 18, 19-20: "Если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного, ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них". Любой много проповедующий человек знает, что подобные самоповторы и "контаминации" (перестановки) неизбежны. Кто проповедует от сердца, тот проповедует одно, соединяя весь мир с этим одним. Иисус проповедует тот единый порыв, который можно с точки зрения эмоций назвать верой, с точки зрения действия - всемогуществом, с точки зрения релиии - приходом к Отцу, с точки зрения социологии - объединением людей, с точки зрения политики - миром. Последнее и наиболее невероятно. В одном доме! целых двое!! и не по разным углам, а сошлись!!! Наверняка либо поубивают друг друга, либо заключат садо-мазохистский союз: один будет император, другой будет его обожать. Всякое властолюбие есть союз двух или трех и более во имя перемещения разных гор - в свою пользу, конечно. И всякое властолюбие после Вавилонской башни имеет жесткий предел - сверху, не изнутри. Превращается в гору и обрушивается. В повести Стругацких всемогущий Создатель был изображен абсолютно беспомощным, потому что якобы невозможно что-либо сделать, никого не обидев, никому не причинив зла. Верно. И надо осознать, насколько же это верно, чтобы похолодеть не от страха, а от радости: вера опровергает то, что верно! Иисус - это мир, который никого не обижает, никому не причиняет зла. Это единственный настоящий, глубокий, ширящийся мир. Это единственное настоящее всемогущество, неодолимое и ласковое. Это разрешение смертоносного противоречия между любовью и свободой. Он - Спасение.

*

Академик Сахаров был велик (как и свобода, демократия в целом) тем, что поддерживал Горбачёва "условно".

К сожалению, он один - другие были не в силах, призывали к безоглядной и безусловной поддержке сперва Горбачёва против Лигачёва, потом Ельцина против Горбачёва, потом Путина против чеченцев, потом Медведева против Путина, что уже вообще запредельная оперетта.

Для математика "условие" - это воздух мысли. "Если - то". Если сделаешь то-то, я за тебя проголосую, а не сделаешь, не проголосую, сколько ты меня ни пугай.

Безусловность - воздух лжи, насилия, убийства, ханжества. Можно условно освобождать, нельзя условно порабощать. Человек убивает, внушая себе, что убить нужно безусловно. Вот нет условий для жизни, хоть ты тресни! И трескают, и трещат!

Безусловна смерть - небытие не нуждается в каких-то особых условиях, а вот условия для жизни - реальность. И первое условие - любовь к Богу. Если любишь Меня, говорит Бог, не ешь с этого дерева. Если любишь Бога, соблюди заповеди Божии. Если соблюдёшь, то будешь жив. Иначе - Бог отнимает Свою поддержку, не потому что Бог шантажист, а потому что любовь не поддаётся шантажу - мол, если ты меня любишь, стерпи мою измену!

Церковь есть условная поддержка, об этом говорит Иисус, описывая страшноватую процедуру отлучения. Если послушает - хорошо, если не послушает, то скажи громче. Если в этот раз послушает, то счастье, если нет, то... На практике это никогда ещё, кажется, не было осуществлено. Хоть суды вселенских соборов, где сотни архиереев во главе с императорами, хоть судики протестантской общины в дюжину человек, - во всех этих попытках буквально следовать заповеди Иисуса о суде условность есть, а любви нет. В этом их несправедливость.

Когда мы вступаем в Царство Любви, нам кажется, что любовь безусловна. Она точно такова, но только, если любовь - вечная. Мы же вечную любовь размениваем на минуты наслаждения, и часто это - наслаждение не любовью, а властью. Вечная любовь встречает нас, выбежав из вечности во время, словно отец навстречу блудному сыну, и в этом времени вечность - условна. Чем ближе к порогу вечности, тем яснее видит человек всю условность любви - не искусственность, не деланность, а хрупкость, зависимость любви от человека, тогда как ей следовало бы зависеть от Бога.

В начале любви - Слово, а не безусловность. Беззащитное обращение Любящего к человеку: "Если ты человек, приди!" Если мы теряем человеческий облик, то некому в нас прийти к Богу. Покаяние - это просьба Богу потерпеть наш грех, простить наш грех, восстановить нас в вечности. Не только Вольтер любил софизм - если сейчас плохо, то при других условиях было бы ещё хуже. Вера говорит: если сейчас плохо, то было бы лучше, и моя вина, что сейчас плохо.

Мы просим Бога о безусловной поддержке. Если мы предадим Тебя, пользуясь тем, что Ты поддержал нас, - всё равно, прости, пребудь с нами. Ты собрал нас, двоих или троих, и мы ссоримся друг с другом - но Ты прости. Если с Богом, то есть любовь. Условное Божие лучше любого безусловного абсолюта.

1670

«Истинно также говорю вам, что если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного, ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них».

Рецепт кольца всевластия, квадрата счастья, куба блаженства. Немножко иудаизма (собираться должны не десять человек, а двое, третий лишний, коли минимум обозначен как «двое»). Немножко магизма – веры во всесилие звуков, обозначающих Бога (а что еще такое «во имя Мое»?). И множко-множко полного удовлетворения. Главное поспешить, потому что оговорено «на земле», значит, на небе уже такого фарта не будет.

Никакого Духа Святого не нужно, никаких церквей, попов, постов, заповедей.

Только единственный пример какой-то дурацкий: «Если будете иметь веру и не усомнитесь, не только сделаете то, что сделано со смоковницею, но если и горе сей скажете: поднимись и ввергнись в море, -- будет» (Мф. 21, 21).

Все это так глупо и нереально, что, кажется, ни одна гора за все время существования христианства не пострадала.

Пострадали многие христиане – из тех, которые практиковали (и практикуют) «молитву по соглашению». Когда соберутся – в наши дни не обязательно физически, могут и заочно, но в одно время – и молятся об исцелении кого-нибудь. Это протестантская манера. В России, конечно, больше распространена православная под видом таинства соборования, но идея та же – ежели семеро попов навалятся, то и мертвый запляшет.

Конечно, как и у спиритов, всегда можно объяснить неудачу тем, что среди кто-то из двух-трех молился не от души или веровал не от пупа. А уж если соборование, где семеро, тем более… Просто удивительно, что все это еще не вышло из моды, но тому есть веские социально-экономические причины. Где этих причин нет, там и суеверий нет. Рокфеллер с Ротшильдом, чай, вместе не молятся, находят другие способы решать проблемы.

«Двое или трое» это вовсе о другом. Это о том, что человек все время пытается раствориться в коллективе, въехать на небеса по эскалатору. Я живу, работаю, погрешиваю, в храм иногда захожу. Но есть огромная Церковь – католическая, православная или еще какая, есть тысячи храмов, десятки тысяч священников, миллионы верующих, они в течение веков уже отлажены и проверены, бесперебойно молятся. Как на эскалаторе не обязательно подыматься по ступенькам (они там еще какие-то неудобные, чуть выше обычных, что ли), а можно просто стоять, разговаривать, разглядывать других, целоваться, ругаться, так в такой огромной Церкви можно просто «быть членом» - и лестница сама тебя вывезет к Свету.

Так вот нет! Нету никакой Церкви, кроме лично тебя и твоего врага, с которым ты обязан как можно скорее помириться и найти общий язык! Никакой старец в еловом лесу за тебя твои грехи не вымолит, и даже Господь Иисус Христос – за тебя умер, но за тебя спички не подымет духовой. Сам зажги эту спичку – и вдвоем! Попробуйте вдвоем чиркнуть спичкой о коробок, - обхохочешься.

Понятно, что есть люди, которых хлебом не корми, только дай вдвоем что-нибудь учудить. Таких сектантов больше всего в громадных религиях, где они образуют абсолютно изолированные кластеры. Устами вроде бы католики или православные, а на практике глубочайшие эгоисты.  Так ведь понятно и то, что речь не об этом, а о настоящей личной ответственности. Даже хочется сказать «персоналистической ответственности», чтобы отмежеваться от казенного штампа – ведь про ответственность обычно вещают представители как раз громадных религиозных сообществ, где вся ответственность сведена к выполнению приказов начальства.

Никто кроме тебя не помолится, если ты не помолишься. Как в еврейском анекдоте? «Когда я ем фиш, для меня все умерли»? Когда я с Богом, для меня все умерли. Я один – Божий посланник в мире. Все неверующие, один я могу напомнить людям о Христе. Я не прочту «Отче наш» - нигде она не прозвучит. Я не устрою храм – на всей планете не будет ни одного храма.

Предельно личное в «кто» и предельно безличное в «что». О чем вы молитесь, народные витии? Чтобы у одного из троих прошел насморк, у второго юношеские прыщи, а у третьего ампутированная нога отросла? Так вот тут вам не там! Двое или трое собираются не для того, чтобы о нуждах каждого молиться, а о том, чтобы о благорастворении Вселенной молиться. И еще немножечко о космосе, и счастья для всех, и чтобы никто не ушел обиженным. О как! Нет, ну когда тысяча человек соберется на молитву, конечно, обычно молятся о какой-нибудь крохотной, ничтожной, суетной эгоистической нужде типа военной победы. Но где двое или трое – минимум о горе, а вообще-то о тысячах гор. Дверь открывают ключиком, и чем больше дверь, тем меньше ключик, и дверь, куда может войти все человечество, открывается ключиком одного-единственного буратины. В количестве двух или трех экземпляров, чтобы предотвратить задирание носа.

А что же мои ампутированные ноги, угри и – последнее по месту, но первое по значению – мой дасборк? Что ж теперь, и семерых священников не позвать, да помолятся над кучей использованных носовых платков, сокрывшей меня?

Да нет, конечно, молитесь и о насморке! Обо всем молитесь и сразу за это все благодарите. Только понимайте, что Иисус – не об этом. Распятием в носу не очень ковыряйте-то. И об исцелениях молитесь, - Господи, о чем ни молиться, лишь бы молиться! Только понимайте, что, молясь об исцелении, христианин молится не о больном теле, а о больной душе. Болит зуб – и это, конечно, страшно и когда болит зуб, то о душе говорить совершенно неуместно, а нужно лечить (кажется, зубную боль даже твердокаменные религиозные фундаменталисты не пробуют лечить молитвой, это вам не «на аспида и василиска наступиши»). А вот душа болит… В буквальном смысле – не как у пьяницы, у которого «душа болит» в смысле похмелья (и уж подавно не как у «душевнобольных», с которых вообще спросу нет, и закон не для них писан), а душа болит – это больная душа, которая окружающих донимает, объедает, огорчает.

Тело болит – проблема носителя тела, душа болит – проблема окружающих «страдальца». Много их – больных душой, но не душевнобольных. Александр Македонский… ну, дальше у каждого свой список великих, которые на самом деле просто массовые убийцы. И каждый человек достаточно Ленин и Гитлер, хотя бы в потенции, чтобы, молясь о своем здоровье, приговаривать: «Не дай мне реализовать мою ленинскую потенцию». Вот о таком личном – пожалуйста! Вот о такой горе – в собственной душе – сколько угодно, когда угодно и с кем угодно!!