Мф 19 16 И вот, некто, подойдя, сказал Ему: Учитель благий! что сделать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную?

Мк. 10, 17 Когда выходил Он в путь, подбежал некто, пал пред Ним на колени и спросил Его: Учитель благий! что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную?

Лк. 18, 18 И спросил Его некто из начальствующих: Учитель благий! что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную?

№120 по согласованию. Фразы предыдущая - следующая.

Комментарий Ефрема Сирина. Бонхёффера. Ср. эпизод с законником, спрашивающим о наибольшей из заповедей, в Мф. 22, 35.

Тот же вопрос в Мф. 22, 35 (в его переработке Лк 10, 25) становится поводом для притчи о милосердном самаритянине.

К Иисусу подходит "некто" (Мф. 19, 16). Этому "некто" достается полной мерой: он, единственный из всех персонажей, должен ради спасения раздать все имущество. Мк (10, 17) подробнее Мф, хотя ненамного. У Мф человек назван юношей, у Луки начальником - неясно над чем. (“архон”). Мк, правда, рисует человека молодым, потому что замечает, что "некто" не "подошел", как у Мф., а подбежал и встал на колени. Юноша называет Иисус "хорошим учителем" - в синодальном переводе не очень удачно "учитель благой", что можно понять как "снисходительный учитель". Из-за рабства в России "добрый", "благой", изначально означавшие красоту и совершенство, стали означать всего лишь умение не врезать промеж глаз нижестоящему. Рассказ о юноше находится среди поучений о целомудрии и браке - потому что деньги связаны с полом теснее и сложнее, чем кажется не желающим и не умеющим зарабатывать или любить.

*

Похоже на классическое русское "Что делать". Кстати, Чернышевский - семинарист, аллюзия несомненна. Именно аллюзия, ведь не хватает "мне". Дьявольская, извините, разница! У Матфея ещё добавлено "что мне доброго делать", но хочется думать, что именно добавлено для непонятливых, что в древнем Израиле изначально предполагалось, что для вечной жизни ничего злого делать не следует. Российское же "что делать" обычно означает "что другие должны сделать, чтобы я наследовал жизнь", и при этом "что сделать плохого". Какую заповедь нужно нарушить... У Чернышевского - прелюбодеяние и общность имущества... Предполагается, что с одной женой и частной собственностью будет одна безжизненная буржуазная лицемерность...

Впрочем, "что делать доброго" - тоже неверно поставленный вопрос. Жизнь там, где не нужно ничего делать. Жизнь - источник, а не результат. Что нужно сделать, чтобы человек родился в мир? Да не мешайте любящим сердцам и прочим частям телам соединяться в одну плоть, он через девять месяцев и родится. Самое главное не "делается", а "делает".

Поэтому ответом на "что делать" является "раздай". Человек подобен матрёшке: его "я", неделимое и глубинное, скрыто под множеством оболочек. Мы считаем эти оболочки собой, мы их поэтому раздаём с трудом. Разве я буду Я без моих денег?! В общении с другими мы ищем именно той крохотной центральной матрёшки, которую уже разъять нельзя - и чужие наличные берём, потому что они и для нас, и для другого есть символ того центра.

Существование этого центра и есть образ и подобие Божие в человеке. Бог есть в природе, но Бог не есть природа. Природа столько же открывает Бога, сколько скрывает Его. Она указывает, но сам указатель мешает видеть указуемое.

Бог делится с человеком Собою, творя мир. Он обнаруживает Себя. При этом Он остаётся неописуемым, невидимым, непостигаемым. Центр и источник бытия всё равно вне доступного нам. Только в Рождество этот центр становится самым понятным в мире - ребёнком. Бутон. Мы понимаем, что из бутона будет цветок, а потом увядший цветок. "Каков в колыбельке, таков в могилку". Но Иисус проходит сквозь могилку. Поэтому Он загадочен, как загадочен и центр нашего "я" для нас самих.

Как Бог делится Собою, раздаёт Себя во Христе, так мы должны раздать себя, выявить себя - то внутри нас, что есть не просто пересечение биологических и социальных процессов, а что есть наша личность. Во время войны прожектора шарили по небу в поисках самолётов, чтобы ослепить лётчика - и вот на пересечении световых лучей есть лётчик или нет? Может ведь и не быть, может погибнуть, хотя внешние признаки человека налицо. Часто, наоборот, нужно раздать внешнее, все эти расписные матрёшки - раздать самим, пока они не рассыпятся в прах и не перестанут быть нужными кому-либо. Нужно как минимум перестать считать себя точкой отсчёта этого мира, увидеть Точку, благодаря которой ты летишь и не можешь быть пойман, если сам не сдашься. Раздать другим то, что есть наше глубинное, центральное я, чтобы обрести его - самораздача не есть самопожертвование, самораздача есть самопознание. Самораздача есть бесконечное обогащение, потому что, раздавая себя, мы получаем и себя, и "я" других людей в их неописуемой загадочности, и Бога.

*

Первое упоминание "жизни вечной". Человек склонен считать, что знает жизнь, имеет ее опыт, и проблема в том, чтобы узнать вечность. И начинается хождение вокруг вечности как вокруг озера Лох-Несс: есть в вечности жизнь или нет? Покажется хоть кончик этой вечности или нет? И одни отрицают вечность, потому что не могут представить себе бесконечность -- как будто вечность и бесконечность есть одно, что так же было бы странно, если бы одно и то же были бы Земля и глобус. А другие проповедуют вечность и удивляемся, отчего это люди не спешат в церковь.

Да вечность каждому человеку дана от рождения, вместе с духом. Опыт вечности есть и у ребенка, и никаким грехом этого не заглушить. Поэтому быть атеистом легко -- атеист, агностик, не лжет, когда говорит о том, что "весь я не умру", о творчестве для будущих поколений, о "памяти потомков". Поэтому людей так трудно напугать смертью -- неуничтожимость своего существования есть живейшая реальность, и лишь изредка, не совсем всерьез, мы пугаемся небытия. И правильно, что невсерьез, человек не создан для небытия и не сможет не быть, откуда и "вечность ада".

А вот жизнь не дана нам в опыте. Дано в лучшем случае существование, и прескотское, как правило. Юноша потому и замечателен, что спрашивает о том, что делать -- потому что ищет не вечности, а вечной жизни, вечности насыщенной, а насыщать надо уже сейчас, ведь и вечность уже сейчас. Тоска -- это когда мы понимаем, что вечность есть, а жизни нет. И Христос не потому Спаситель, что дает нашей жизни бесконечность, а потому, что с Ним дурная бесконечность становится живой вечностью.

21.4.2001

ЛЮБОВЬ КАК ВЕЧНАЯ НЕДОСТАЧА: Мф 19 16-26

Евангелие иногда лишено интонаций или хотя бы пометок о том, с каким чувством произносилось то или иное слово - а ведь от интонации зависит многое в понимании происходящего разговора. Так, в этом рассказе сперва кажется не совсем ясным: всерьез или издевательски задает свой вопрос богатый юноша. "Что мне сделать благого, чтобы получить жизнь вечную?" - ведь это мог спросить и саддукей, неверующий в воскресение и вечную жизнь, спросить с сарказмом, как часто спрашивали Иисуса. В сущности своей вопрос этот повторяет вопрос Пилата: "Что есть истина?" - вопрос не издевательский правда, на холодно-риторический, усталый, не требующий ответа и даже заведомо отвергающий всякую попытку ответа.

Пилату Господь ничего и не ответил. А юноше ответил, и даже довольно взволнованно и необычно резко: "Что ты Меня спрашиваешь о благом? Есть один только Благой". И мы сразу понимаем, что юноша заговорил искренне, от души - и Господь подхватывает крошечное усилие его веры, идет навстречу, напоминает ему о том, чего не стал напоминать Пилату, ибо Пилат этого никогда и не помнил: что нет "благого" как абстрактного понятия, что подлинное благо - это живое существо, это Сам Бог Живой. Кто ищет "блага" и не знает "Единого Благого" - любящего, карающего, вопрошающего - тот вообще не религиозен. Откровение о Боге - будь то даже откровение самому дикому человеку - начинается с открытия Бога как Дышащего существа, а не философского или нравственного понятия. Иисус, напоминая это юноше, не стремится поучать его или устыдить - вот, мол, таких простых вещей не понимаешь. Господь помогает ему встать вровень с собой - и сразу заговаривает о следующем этапе духовной жизни: "Если же хочешь войти в жизнь, соблюди заповеди".

Разговор начинает напоминать описанную в Евангелии беседу - только уже другую - но и вновь кончается совершенно иначе, чем прежде. Спаситель уже один раз говорил о необходимости соблюдать заповеди, объединенные в словах "возлюби ближнего" - тогда Его спросили, кто является ближним, и последовала замечательная притча о милосердном самарянине. Но этот юноша понимает Спасителя прекрасно, и Иисус не обличает его в самоуверенности или гордыни; а нам, жаждущим смирения и не имеющим его, прямо-таки режет ухо фраза "Это все я сохранил". Как это - "все"? Все заповеди?! Что за самомнение! Но Господь не возражает - Он знает то, во что никак не поверим мы: соблюсти заповеди возможно. И Он не спорит с юношей, а прислушивается к его словам: "Чего еще недостает мне?"

Как это было сказано? Уж верно не риторически, без сарказма - с жаждой ответа. Может быть, это вообще было не сказано, а выкрикнуто - ибо это вопль всего верующего человечества, когда все его религиозные чаяния осуществлены: заповеди открывают вечную жизнь, праведность и нравственность обретены, мир чист и упорядочен, волки сыты и овцы целы... Но какая-то жажда остается - это она вопиет: "Чего еще недостает мне?"

Было бы самообманом - или обманом - удовлетвориться ответом: недостает победы над смертью, недостает вечной жизни; ибо соблюдение заповедей уже вводит в жизнь вечную. Бог дает человечеству столько, сколько нужно, чтобы человечество могло просуществовать вечно без Него, чтобы оно было свободно в своем избрании или отвержении Бога. Вечная жизнь не есть исключительный дар Христа: Енох и Илия были взяты живыми на небо, и что бы ни означало это выражение Библии, ясно, что вечная жизнь была ими получена. Христос сходит в за праведниками ветхозаветными - но, следовательно, и они живы, хотя и находятся не в самом приятном из мест мира сего. Одно верное и точное соблюдение субботы способно даровать человеку вечную жизнь. И вот, когда кончается религия, когда проблемы своего беспрерывного существования решена, и начинается самая глубокая неудовлетворенность: "Чего еще недостает мне?"

Ибо чего-то недостает. "Если хочешь быть совершенным, - отвечает Иисус, - иди, продай имение твое и отдай нищим". Неужели для блаженства недостает всего-навсего денег? Неужели коммунизм действительно есть сверхчеловеческий идеал и всеобщая сытость с уравниловкой пополам и есть недостающая соль вечной жизни? Разумеется, нет. Если бы это было так - апостолы бы не испугались; они не были богатыми, нищим они ничего не раздавали и не могли раздать. Но, когда Иисус сказал горькое: "Богатому трудно будет войти в Царство Небесное", апостолы всполошились. Должны были бы радоваться: бедным, если рассуждать логически, в Царство войти будет по крайней мере легче. А они "в сильном изумлении говорили: если так, кто же может быть спасен"?

Логика здесь не при чем. Иисус просил юношу раздать деньги нищим не потому, что хотел накормить нищих (Он мог бы камни превратить в деньги или прямо в хлеб), и не потому, что хотел перевоспитать юношу. Он любил этого юношу и хотел одного: чтобы тот был с Ним, шел за Ним, оставался с Ним всем сердцем и всей душой. Какими словами выражается любовь Божия к нам? Ее слова и пути столь же причудливы на взгляд никогда не любившего человека, как слова и пути обычной, людской любви. Любовь всегда уникальна - ибо уникален тот, кто любит и кого любит. Любовь всегда нема - ибо это чувство глубже любых слов.. А когда любовь все же вынуждена заговаривает, она всегда чуть-чуть играет, не навязывая себя в лоб, а вызывая любимого на ответное движение. "Раздай имение" - это случайное; кому-то Иисус говорил оставить не похороненным отца, кому-то - бросить сети. Не случаен другой призыв: "Следуй за Мною".

Господь не говорит: "Если хочешь любить Меня и пребывать в Моей любви". Он говорит: "Если хочешь быть совершенным". Но это совершенство не нравственное и не социальное; это совершенство - в любви Спасителя. Только одного может недоставать вечной жизни: Бога. И как бы религиозно ни было человечество, как бы ни верило оно в вечную жизнь или в Бога, до Иисуса даже вечная жизнь мыслилась отдельно от Бога - всего лишь как продолжение существования мира сего в вечность. Иисус принес нечто, о чем тосковал мир: "Чего еще недостает мне?"... Он принес не просто победу над смертью - тогда Он был бы ненужен после этой победы или нужен лишь как глава армии. Он принес - Себя, Сына Бога Живого.

Каждый христианин бывает изредка в положении богатого юноши - хотя бы после исповеди, когда мы имеем, в общем-то, право считать свою совесть чистой. Чего мы не сделали, то Бог нам простил - все, можно идти по домам. Но мы остаемся - чего еще недостает нам? Спасения. Оно оказывается не просто в святой и чистой совести, не просто в вечной жизни - оно в Христе. Его Тело и Кровь есть источник Вечной Жизни, но не поэтому же только мы причащаемся Таинствам - а потому что это именно Его Тело и Кровь, это вечная жизнь не в окружении человечества под взглядом Единого и бесконечно чуждого нам Бога, а вечная жизнь с людьми внутри Иисуса Христа. Лишь бы только с Ним!

Здесь грань между общечеловеческой религиозностью - и верой в Христа. Здесь начинается неотмирность Царства Божия. Вечная жизнь может быть бесконечным продолжением меня - и какая же тогда это пустая вещь. Но вечная жизнь есть пребывание с Иисусом - и только с Ним вечная жизнь есть спасение, которого недоставало мне. Иисус предлагает юноше не переход от богатства к нищете, а переход от обычной религиозности - к религиозности христианской, иной и инаковой, знающей, что ответ на беспокойство мира сего ("Чего еще недостает мне?") не может быть дан внутри мира сего - он в следовании за Христом в Царство Небесное. Между той тысячелетней религиозностью, которая томилась от непонятной неудовлетворенностью жизнью (в том числе и вечной - ибо не было больше тоски, нежели в Египте, где представление о вечной жизни было куда как прочным и глубоким) и той, которая заключается в Евангелии, такая же разница, как между благородным, честным, щедрым, мудрым богачом и святым - который тоже может быть благородным и т.д., но богатым... но гордым... вообще замкнутым, остановившимся в пределах какой-либо из неподдельных ценностей мира сего - быть не может. Ибо святой идет за Христом; много ли можно взять в такую дорогу?

Каждый человек всю жизнь проходит тот путь, который прошел в краткой беседе со Спасителем юноша: от атеизма, от бездуховного, но высокоморального стремления к "благу", более или менее успешному, до веры в Бога Живого - и, наконец, до любви в Иисусе Сыне Божием, любви, спасающей от вечной скуки и холода вечной жизни в аду.

Петр не замедлил похвастать: "Мы оставили все". Он не знал, что ему и другим апостолам лишь предстоит оставить "все" - то есть, Родину, и не просто отчизну, а Обетованную и Святую Землю - ради проповеди Иисуса Воскресшего. Землю - главное богатство иудея - оставить, чтобы бесконечно расточать нищим слово о Христе. Каждому христианину рано или поздно придется оставить нечто - и если бы это были всего лишь деньги! А это может быть жена, страна, политика, может быть - сама жизнь. Только бы услышать и не замедлить - и не ошибиться, и уйти от мира сего вслед не своим амбициям и мечтаниям, а вслед Иисусу Христу в Царство Его Отца и Святаго Духа.

1992 год, проповедь в храме, видимо.

в Мф. 19, 16 человек спрашивает Иисус, что делать, "чтобы иметь жизнь вечную", а Иисус объясняет, что делать, чтобы "войти" в вечную жизнь. Мк. 10, 17 тот же эпизод описывает резче: "Когда выходил Он в путь, подбежал некто, пал пред Ним на колени и спросил Его: Учитель благий! что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную?" Человек хочет "иметь", "наследовать" - Иисус призывает "входить". Более того, Иисус резок с этим человеком - но только потому, что тот опустился на колени. И именно поэтому на колени стоит опускаться: чтобы выслушать от Бога четкое до фотографической резкости слово.

25.4.2002