Мф. 19, 29 "И всякий, кто оставит домы, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную"

Мк. 10, 29 Иисус сказал в ответ: истинно говорю вам: нет никого, кто оставил бы дом, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради Меня и Евангелия, 30 и не получил бы ныне, во время сие, среди гонений, во сто крат более домов, и братьев и сестер, и отцов, и матерей, и детей, и земель, а в веке грядущем жизни вечной.

Лк. 18, 29 Он сказал им: истинно говорю вам: нет никого, кто оставил бы дом, или родителей, или братьев, или сестер, или жену, или детей для Царствия Божия, 30 и не получил бы гораздо более в сие время, и в век будущий жизни вечной.

№120 по согласованию. Стихи: предыдущий - последующий. Ср. семья.

Понятно, что невозможно и не нужно иметь сто матерей вместо одной, сто жён вместо одной и т.п. Менее понятно, что невозможно и не нужно иметь сто домов, что Бог морщится, когда обещает людям Иерусалим со стенами из рубинов и бриллиантов. Что же мы за создания такие, коли с нами таким языком приходится разговаривать! Как Богу назвать любовь в мире, где любят одну свою собственность? Где любят отца, потому что от него - наследство, где любят землю, потому что - своя, детей - потому что они пропитают в старости, жену - потому что она носки стирает и кашу варит? Бог и говорит не "любовь", а "дом", "мать", "родственники", "земля". Но имеется в виду любовь, которая одна и делает мир драгоценным - хотя любовь в этом мире быстро гаснет и протухает, как гаснет свеча под горшком, как протухает пирожное, которое глупый ребёнок вынул из холодильника и стал хранить у себя под подушкой, чтобы другие не съели... Любви будет в сто раз больше, если мы разожмем цепкие свои пальчики и выпустим на свободу любимых.

*

С какой радостью люди слушают слова Христа о необходимости возненавидеть жену (не говоря уж об отце и матери). Человеческой гордыне только этого и надо. То есть, конечно, и без Евангелия люди очень умели ненавидеть своих жён, но чтобы получить на это от Бога благословение - об этом даже и мечтать не смели. Количество мужей, ненавидящих своих жён, уступает лишь количеству женщин, которые ненавидят жён чужих мужей. И не потому, что любят этого чужого мужа и хотели бы его сделать своим (хотя и такое бывает, но тут ненависть к чужой жене обычно не образуется, она слишком бы помешала добиться своего), а просто из нестерпимости знать, что у какой-то уродливой истерички есть муж, а у меня, такой умной, выдержанной, безошибочной, красивой - нет. И этому противостоит вовсе не любовь к жене вплоть до готовности за неё умереть. Этому противостоит вера в Бога до любви к Богу. Без этого и любовь к женщине испаряется, как испаряется вино из незакупоренной бутылки, и остаётся грязный бурый налёт. Жена оказывается в одном ряду с хозяйством, которое нужно вести, жена превращается в вещь, которую нужно холить и лелеять, в рукавицу, которую с белой ручки не стряхнешь, а нужно ее починять, подбивать, чистить и т.п. А жена - живая, это объясняет парадокс: Иисус требует, чтобы человек не разлучал того, что сочетал Бог - то есть, не разводился, приглашая в гости женатого человека, обязательно приглашал бы жену, не противопоставлял бы семью и храм, а шёл бы в храм с женою - и тот же Иисус требует ненавидеть жену, чтобы идти к Богу. Только к живому можно относиться так противоречиво, чтобы относиться истинно. Только живое можно ненавидеть, чтобы по-настоящему любить, ненавидеть как искушение, как посягательство на место Творца - ведь только живое достойно быть на месте Творца, и живое действительно этого достойно. И только живое надо любить так, чтобы всякая ненависть, всякая осторожность поглощалась и засвечивалась, превращалась в неосязаемый, неработающий клапан, предохраняющий от идолопоклонства одним своим существованием. Любовь к живому как к образу Божию - жива и конкретна, ненависть к живому как к идолу, посягающему на Богу - суха и абстрактна, так они и совмещаются.

*

Слова Иисуса прямо противоречат пословице "лучше синица в руках, чем журавль в небе". Да и зачем отказываться от родителей и дома сейчас, чтобы потом получить сто отцов и сто гектаров земель вместо шести соток? Не говоря уже о том, что некоторые вещи хороши только в единственном числе. Один отец - прекрасно, но сто одинаковых отцов - кошмар второгодника.

Правда, не всякую синицу надо держать в руках. Собственно, никто не задумывается, каково быть синицей в руках. Родители всегда собственники, но и дите может стать собственником родителей, не говоря уже о земле. Иисус дает тот же совет, который дают все врачи: от зацикленности надо спасаться рывком.

Бросать курить надо сразу, и лучше даже спички дома не оставлять, а уж как-нибудь иначе зажигать плиту - трением, электроподжигом. Человек не может вытащить себя из болота, это ясно, но и Бог не может вытащить из болота, медленно потягивая. В духовном росте поспешность неуместна, а вот в бегстве от зла - вполне. Поэтому зло и пытается выдать расставание с собой за духовный рост, за дело постепенное, которым нужно заниматься годами.

Ср. эссе о Бескорыстии как пороке

Иисус обещает Своим последователям в сто раз более матерей, братьев, сестёр. Это, разумеется, не о том, что христианин найдет в собратьях по вере - братьев. Они собратья по вере в Христа, а по поведению, по взглядам политическим, по ухваткам, они враги или, в крайнем случае, друзья. Что неплохо, но бесконечно далеко от того, каков Бог. Это Бог - сто матерей, сто тысяч братьев и триста тысяч сестёр для верующего в Иисуса.

*

Иисус неужели садист, если призывает "оставить всё"? А разве апостол Павел садист, когда сравнивает Бога с отцом, проявляющим свою любовь в рукоприкладстве? "Если вы терпите наказание, то Бог поступает с вами, как с сынами. Ибо есть ли какой сын, которого бы не наказывал отец?" (Евр. 12,7).

В мире, где нет сына, которого не бил бы отец, можно и нужно призывать людей терпеть несчастья как волю Божию. Клин клином вышибают, и такой призыв поможет человеку освободиться от более вредной и базовой привычки - воспринимать несчастье как волю того или иного человека. Ближний виноват - следовательно, надо дать ему сдачи! Он мне врезал - я врежу ему! Богу-то врезать не посмеем... Так что Павел - интуитивно, конечно, не сознательно - лечит от агрессивности, ставя мощный (для верующего) блок. Считай всё, что могло бы послужит оправданием твоей агрессии, Божьей волей! Перекуй меч на орало, орало на шептало молитвенное, а его на любило милосердное!

Иисус нигде не прибегает к такому приёму. Он - Сын, у Него язык не повернётся сказать, что Отец "наказывает" Его. Даже Свои крестные муки Он сравнивает с чашей питья - пусть горькой. Все антропоморфные сравнение Бога с Отцом у Иисуса - добрые, а не строгие. Отец Небесный даёт нам не подзатыльник, а Христа. И призывает Христос не оставить любимых, а - бросить и вернуться. Бросить, разорвав зависимость. Бросить сына - и бросить лупить сына. Бросить жену - и бросить командовать женой. Бросить родителей - и бросить зависимость от родителей. Бросить свою власть над людьми и собственностью, прийти к Богу как к единственной власти - и там найти "во сто крат" больше. Потому что сын, которого не бьют, физически или морально - во сто раз больше сына, которого бьют. Он и сын, и друг, и любимый человек.

Бросить командовать трудно. Смерти подобно. Что ж, для верующего в воскресшего Иисуса смерть не проблема, проблема - подталкивание другого к смерти. Только надо веровать в Иисуса не только как в Бога, но и как в человека, который мучался и страдал как мы, как те, кого мы "наказываем", "учим".

ХРИСТОС: ПУТЁВЫЙ, НО БЕЗДОМНЫЙ

«Путь» это одна из древнейших метафор, обозначающих духовную жизнь, идеалы, теории. В европейской культуре эта метафора воспринимается как экзотика - «путь Неба», всякая китайщина… Но ведь ровно та же метафора в очень распространённом слове «прогресс», со времени книги Бэньяна «Прогресс паломника». «Прогресс» тут — «продвижение по пути». Так что совершенно разумно переводят на русский аналогичные обороты как «путь марсиан», «путь американцев».

Только у пути Христа есть одна принципиальная особенность — это дорога бездомного. Настойчивость, с которой это подчёркивает Спаситель, объяснима лишь нежеланием людей принимать бездомность как норму рая. А ведь в раю — который и есть Царство Божие — домов не будет. «Оставь всё и следуй». «Сын Человеческий не имеет, где главу преклонить». Причина обозначена предельно ясно: «враги человеку домашние его». То есть, если у меня с женой есть дом — она мне враг, а если мы бросили всё и идём за Иисусом, она мне — друг. А какой может быть дом, если в нём чем святее — тем непременнее обругают? Пророка бесчестят в отечестве и доме его… В общем, «всякий, кто оставит домы» - наследует жизнь вечную (Мф. 19, 29).

Это всё то же «блаженны нищие», просто критерием нищеты сделано отсутствие жилья. Мудрость такого критерия видна от противного — от животного страха остаться без квартиры. Грех — это ответ на квартирный вопрос. Адаму и Еве захотелось иметь собственный дом внутри Дома Божия, а поедание плода — лишь символ: это наше жильё! Это моя столовая теперь тут будет!!!

Конечно, «животный страх» у человека есть проявление его качественного отличия от животного. Речь идёт не о метрах, а о смысле жизни. Буржуазная ненависть к бездомным бродягам — это ненависть к человеку, который смеет быть свободным. Я жизнь положил на тупой механический труд, густо сдобренный грехом, лишь бы обеспечить крышу над головой, а он смеет жить на улице! Этот буржуазный страх в современном мире в основном встречается в России — большевизм и был торжеством буржуазности. Со Сталина до Путина тут идеал — вымести железной метлой нищих и бездомных с улиц светлого социалистического города! Ужас в том, что в общем, да — выметают, хотя не до такой стерильности, как в Пномпене. Иисуса бы заметили за милую душу, среди первых — Он же ещё и с проповедями к прохожим пристаёт… Пьёт с мытарями и грешниками — значит, от Него перегаром пахло!!!

Бездомный напоминает простую истину: человек живет не благодаря труду. Благодаря труду человек выживает. Более того, труд заменяет человеку Бога. Труд самый опасный из идолов, и дом — свой дом — это капище идола. Именно труд, не творчество — творить может и бродяга. Поклонение труду есть одновременно отвержение творчества как чего-то слишком опасного, избыточного, мешающего трудиться, несправедливого по определению. Труд можно исчислить, запланировать, оценить, но творчество абсолютно неизмеримо. Труд — Сальери, творчество — Христос. Моцарта даже похоронили в общей могиле, он как Иисус не имел своей собственной загробной храмины. Зато и воскрес вперёд тех, кто пытается в Царство Божие втиснуться с пентхаузом и дачей.

Путь к Богу — путь в Дом Божий. На этом пути не обязательно разрушать свой дом, но обязательно «оставить» его. Хорошо, не физически — но хотя бы душой отклеиться… И проявляется это отклеивание очень просто — в отношении к бездомным, к нуждающимся, к готовности их терпеть и им помогать, помогать в бездомности, а не в сгонянии в какие-то особые дома. Если поможешь так, что человек обзаведётся своим домом — отлично, «оставь дом» это ведь лишь для меня. А если другой продолжает нагло жить без крыши над головой — ну что ж, Иисус-то скорее с ним, чем с тобой… В Средние века это хорошо знали, потому и сочинили притчу (и не одну) о бродяге Христе, который идёт от монастыря к монастырю и нигде не находит пристанища.

«Люди улиц» нынче стали сокращать до «ЛУ». Правильнее, конечно «ЧУ» - «человек улицы». Это мы, христиане. Чу, Боже наш, вот мы перед Тобою, Который и Свой Собственный Дом разрушил руками римлян… Ты — первый и главный Бездомный, и дай нам не загнать Тебя в наши работные дома, но жить с Тобою в свободе и нищете Рая.

*

Весь смысл Евангелия в том, что болячки дальнего ближе к телу, чем собственные и ближних своих. Потому что какое иначе дело нормальному человеку до Христа со всеми Его мучениями и даже, допустим, воскресениями? Кто может быть дальше Иисуса? Ну даже Иуда и тот ближе - чего уж греха таить, человек, ставший предателем, нам всё-таки ближе Бога, ставшего человека. Вера и есть изменение линейки внутри нашего ума, так что дальнее становится ближним, а ближнее не то чтобы дальним, но немножко чужим.