Мф, 22, 33 И, слыша, народ дивился учению Его.

Ср.: Лк. 20, 39 На это некоторые из книжников сказали: Учитель! Ты хорошо сказал.

№133 по согласованию. Фразы предыдущая - следующая.

Далее Матфей говорит о том, что фарисеи совещаются между собой и подсылают книжника, который (очевидно, с худшими намерениями) спрашивает Иисуса о том, какая заповедь самая важная.

Марк не говорит, что народ был восхищён, не говорит, что фарисеи были озлоблены и послали провокатора, а делает спрашивающего книжника человеком вполне искренним. Иисус говорит о любви, и Марк замечает: "После того никто уже не смел спрашивать Его. Продолжая учить в храме, Иисус говорил: как говорят книжники, что Христос есть Сын Давидов?".

У Матфея эта часть беседы тоже есть, но предваряется словами: "Когда же собрались фарисеи, Иисус спросил их: что вы думаете о Христе? чей Он сын? Говорят Ему: Давидов".

Лука, как и Марк, не упоминает "народ". Он вообще опускает речь о важнейшей заповеди - у него встречается, правда, схожее изречение Иисуса в 10 главе, но оно предваряет притчу о милосердном самарянине. В описании же этого спора Лука даёт третий вариант: "На это некоторые из книжников сказали: Учитель! Ты хорошо сказал. И уже не смели спрашивать Его ни о чем. Он же сказал им: как говорят, что Христос есть Сын Давидов".

Что, неразрешимые противоречия? Век правды не узнаем? В каких-то случаях, возможно, да, но не в этом. Во-первых, очевидно, что "народ" - в греческом оригинале пресловутый "охлос", под которым противники свободы подразумевают всех, кто не хочет им подчиняться - народ присутствует и у Марка. Ведь действие происходит в Храме, не на пустыре, и слова "никто не смел спрашивать" означают, что были люди, из числа которых "никто не смел".

Вообще вот это - "никто не смел" - заканчивает весь эпизод во всех трёх вариантов, и это, если угодно, мораль, ради которой текст и написан. Можно распределить тексты по хронологии, принимая за датирующий признак интерес авторов к подробностям. Например, Матфей тут упоминает саддукеев, а Марку и Луке они неинтересны, - видимо, писали после исчезновения саддукеев, то есть, после падения Иерусалима. Однако, тонкости датировки читателю тоже не слишком интересны - они не имеют отношения к главному, к попытке понять, во-первых, каков Иисус и во-вторых, каков Иисус для другого.

"Другой" может быть современником Иисуса, может быть из тех "первых христиан", которые, строго говоря, были всё же "вторые христиане", не видели Христа воочию. "Другой" может быть и я сам - только вчерашний или позавчерашний. Кем был для меня Иисус десять лет назад? Почему я сегодня - христианин? Потому что проглотил Христа как часть "православия", "христианства", не имея другого выбора? Или выбора не было, потому что было "прозрение", когда Невидимое переставляет тебя с одной точки на другую и мир, материально не меняясь?

Восхищение Иисусом, злость, неприятие активное или равнодушие, - всё это описывают евангелисты не потому, что это "исторические факты", а потому что в сердце у евангелистов были те же самые чувства. Может, поврозь, попеременно, а может, а одновременно, но были. Вера не снимает вопросы, не оставляет из множества возможных реакций и чувств одно, а, напротив, открывает разнообразие чувств в отношении к Тому, в Кого веруешь. Поэтому "неверующие" совершенно справедливо протестуют против приписывания им "неверия" как некоего активного состояния.

Неверие - тень веры, а вовсе не тень греха, как полагали раньше. Если ещё точнее, неверие - тень своего греха, греха верующего человека. А что там с чужим грехом, это меня не касается и меня так же не волнует, как неверующего не волнует количество просфор на проскимидии.

Несёт с собой вера и это чувство "удивления", когда "не смеешь спрашивать". Казалось бы, что тут хорошего? Человек создан для вопросов Богу и Его подобиям как фонтан для фонтанирования, но ведь, действительно, иногда счастье в том, что "у матросов нет вопросов". Поэтому так смешно, когда жениха с невестой спрашивают - хотите ли взять в мужья, в жёны... Смешно, конечно, если любят друг друга. Хорошо, пусть не любовь - толпа любить не может. А помолчать может, и богослужение, кстати, это прежде всего молчание толпы, и это хорошо. Потому что общее молчание иногда понимание и отказ, как у Пушкина в "Годунове", а иногда - выжидание. Как в современном мире, "секулярность" есть молчание большинства по отношению к Христу. И верующий не тот, кто всячески пытается нарушить это молчание, растормошить, а тот, кто и сам умолкает, перестаёт проповедовать, и молчит, и не смеет спрашивать, потому что иногда нужно заткнуть фонтан и не хлестать струёй в небо, а послушать, что небо говорит земле.