Мф 24, 3 Когда же сидел Он на горе Елеонской, то приступили к Нему ученики наедине и спросили: скажи нам, когда это будет? и какой признак Твоего пришествия и кончины века?

Мк. 13, 3-4 И когда Он сидел на горе Елеонской против храма, спрашивали Его наедине Петр, и Иаков, и Иоанн, и Андрей: 4 скажи нам, когда это будет, и какой признак, когда все сие должно совершиться?

Лк. 21, 7 И спросили Его: Учитель! когда же это будет? и какой признак, когда это должно произойти?

№137 по согласованию. Фразы предыдущая - следующая. См. эсхатология.

Иисус через запятую говорит в 24-26 главах сперва о том, что в преддверии Второго Пришествия следует бежать в горы, бросая всё, и о том, что в преддверии Второго Пришествия следует бдительно, напряжённо заботиться о доме, подливать масла в светильники, кормить голодных и т.п. Своеобразный тест: что выбрать. Совместить альпинизм с домоводством решительно нельзя. Пока большинство людей, которые вообще задумываются на эти темы и предпринимают какие-то действия, предпочитают первое. Взобраться на гору, закопаться под землю. Никакого антихриста не нужно - сами разрушим дом, чтобы врагу не достался. Либо закатаем в мрамор и гранит так, что Хозяин не признает Своего дома и пройдёт мимо. Только бегство в мрамор и гранит - тоже бегство в горы, точнее, превращение своего дома в искусственную гору. Иисус начинает с призыва бежать в горы, призывом заботиться о доме заканчивает. Христиане начинают с побега, но, можно надеяться, всё-таки мы научимся при мысли о Втором Пришествии бежать не спасаться, а подметать пол, готовить пиршественный стол, рассаживать гостей, выставлять закуски, чтобы гостям было веселее поджидать Самого.

*

На вопрос учеников о времени разрушения Храма и о признаках Второго пришествия Иисус отвечает достаточно ясно, только не добавляет главного: большинство из них до разрушения Храма просто не доживут, ведь это же будет через сорок лет. А кто доживет до разрушения Храма, тот не доживет до Второго пришествия. Как совместить слова о том, что "не прейдет род сей" и что "о дне же том и часе никто не знает" - не знаю. Это из тех евангельских противоречий, о которых надо спрашивать у самого Христа (Он отвечает, отвечает). Во всяком случае, сегодня мы находимся в точно таком же недоумении перед этими словами, что и христиане 102-го, к примеру, года. Тогда два поколения сошли в могилу, теперь семьдесят два, а Второго пришествия все нет, и звезды не падают с неба, так что не наша вина, что мы их не хватаем. Но почему-то никакого недоумения нет, когда есть вера. Наверное, и у апостолов после Пятидесятницы все изменилось в душе, стало неинтересно задавать глупые вопросы. Ведь дело не в том, когда, дело в том, с кем. С кем случится конец света? Со мной как с ленивым и пассивным учеником? Или со мной как с хозяином дома (Мф. 24, 42)? А у Мк. 13, 34 другой вариант: привратник, на которого хозяин оставил дом. И этот образ ярче, потому что от вора надо запираться, а вот привратник совсем запереться не может, он должен дежурить у ворот, он посередине двух пространств, двух миров и ни к одному полностью не принадлежит, в отличие от Иисуса, Который принадлежит вполне к обоим мирам - к Царству Божию как Бог и к Царству Кесаря как абсолютная жертва. Последователь Христа не интересуется уже тем, когда разрушен будет Храм, когда восстановлен. Снявши голову, по Храму не плачут. Возня вокруг Иерусалима выдает недоверие Богу Иерусалима. Если бы верили - уступили бы другому, уступили бы врагу, потому что Бог может простить уступчивость, но не оголтелость, не самонадеянную попытку покровительствовать Творцу вселенной. Как будто Его Царство можно разрушить! А вот недостроить, к сожалению, можно, и привратник нужен, чтобы вор перестал быть вором, а стал одним из камней Церкви.

* * *

37 изречение евангелия Фомы (42 в переводе Трофимовой): «Ученики его сказали: В какой день ты явишься нам и в какой день мы увидим тебя? Иисус сказал: Когда вы обнажитесь и не застыдитесь и возьмете ваши одежды, положите их у ваших ног, подобно малым детям, растопчете их, тогда [вы увидите] сына того, кто жив, и вы не будете бояться».

Вопрос учеников, отмечал Брюс (Jesus and Christian Origens Outside the New Testament, p. 128) тот же, что в Мф. 24, 3: «Когда же сидел Он на горе Елеонской, то приступили к Нему ученики наедине и спросили: скажи нам, когда это будет? и какой признак Твоего пришествия и кончины века?».

Впрочем, оттенками тоже не следует пренебрегать. В Мф. Ученики взволнованы тем, что Иисус говорит о разрушении Храма. Тут о Храме речи нет, даже наоборот. Речь идёт не о том, что нечто исчезнет, а о том, что Некто появится.

Вопрос учеников, скорее, напоминает просьбу Фомы «показать Отца» (Ио. 14, 8) — ведь тогда Иисус ответил утверждением, что видевший Его видел Отца. Можно вспомнить и вопрос Иуды в Ио. 14, 22 о том, почему Иисус хочет явить Себя избранным, а не всему миру.

Что важнее в этом вопросе: время или действие? Ученики хотят знать срок или хотя видеть? Вообще-то довольно странно просить того, кого и так видишь, «показать себя». Вот он я — уже вполне виден. Значит, учеников интересует именно срок? Но в контексте изречения «явить» может означать преображенную реальность («явить истинную сущность») или духовное прозрение («увидеть внутренними глазами»).

Вопрос зажат между изречением о том, что не нужно беспокоиться, во что одеться — абсолютно каноническим (Мф 6, 25) — и призывом снять одежды. Образ голых ребятишек уже был — в стихе 21 (24), где ученики сравниваются с детьми, которые играли на чужом поле и при появлении хозяев не просто пускаются наутёк, но при этом ещё и раздеваются, бросают одежду на землю (см. Мф. 18, 3).

Большинство комментаторов, склонных видеть в Фоме произведение гностическое, считают, что и этот текст — метафора, осуждающая тело. Тело — одежда, которую надо совлечь с себя, да ещё и растоптать в знак презрения. Но, конечно, возможны объяснения, не отсылающие к гностицизму — например, что речь идёт о возвращении в блаженное райское состояние. Не гностики же сочинили рассказ книги Бытия о кожаных одеждах, сшитых себе людьми после грехопадения. Появилось чудо стыда — исчезнет чувство стыда, вот и всё. Именно эта логика побудила бл. Августина свергнуть с себя одеяние греховное и «растоптать его»: «нужно избавиться от одеяний развращённых детей». Тут, заметим, дети — отнюдь не идеал, а символ распутства, бесстыдства.

Возможно, ключевым является самое последнее слово — это не «стыд», а «страх». В греческом тот же корень, что у Фобоса, «ужас», «трепет». Увидеть Бога мешает не тело и даже не стыд, а благоговейный трепет. Что, быть наглыми? Ну зачем же крайности. Неверующий не видит Бога, потому что не верует, верующий не видит Бога, потому что верует и знает, что Бог есть, хотя невидим. А видеть-то хочется и верующему, и именно верующему! Вера в Иисуса спасает от греха, но не спасает от желания видеть — и никакие иконы тут делу не помогут. Тонкость в том, что хочется Бога видеть, но самому быть видимым для Бога — нет, не хочется. Страшновато и стыдновато. Сходить посмотреть стриптиз — ну почему бы и нет, но самому исполнять стриптиз... Но если ты веришь в целомудрие Божьего взгляда, как не стыдно не замечать нецеломудрия взгляда своего?

Не тело плохо, телесность духа плоха. Телесность души — это всё автоматическое, заскорузлое, это эмоции, которые не помогли душе расти, а, напротив, подсохли, высушились, превратились в привычные, циклические реакции и не дают душе развернуться.

Вот тогда и вспоминается «канонический» вопрос учеников про разрушение Храма и всего мироустройства. Господь ведь и на этот вопрос не дал внятного ответа. Начал говорить про ложных мессий. Оказывается, невидимое легко фальсифицировать. Видели вроде бы Христа, но можем принять какое-нибудь ничтожество за Него. Не потому, что антихрист великий обманщик, а потому что человек — великий самообманщик. Не видим Того, Кто являет нам Себя, и видим то, что сами себе показываем, шевеля пальцами в лучах солнца. Гордыня - театр одного актера. Эгоизм - театр одного зрителя. Вот эти театрики и надо бы закрыть. Чтобы одеться во Христа, надо снять с себя свои иллюзии. А тело — тело меньше всего виновато в том, что наши иллюзии вечно пердю.