Мт. 26, 75 И вспомнил Петр слово, сказанное ему Иисусом: прежде нежели пропоет петух, трижды отречешься от Меня. И выйдя вон, плакал горько.

Мк. 14, 72 Тогда петух запел во второй раз. И вспомнил Петр слово, сказанное ему Иисусом: прежде нежели петух пропоет дважды, трижды отречешься от Меня; и начал плакать.

Лк. 22, 61 Тогда Господь, обратившись, взглянул на Петра, и Петр вспомнил слово Господа, как Он сказал ему: прежде нежели пропоет петух, отречешься от Меня трижды. 62 И, выйдя вон, горько заплакал.

№152 по согласованию. Иллюстрации. Фразы предыдущая - следующая.

Ну какие еще нужны противоречия, когда здесь у трех евангелистов концы не сходятся. Во-первых: куда и когда вышел Петр? У Мф. (и Лк. 22, 69) - Петр сидит во дворе, к нему подходит служанка, он отрекается и идет к воротам - в воротах его останавливает другая служанка, Петр отрекается второй раз. После чего к нему подходят мужики, он отрекается третий раз и уходит прочь. У Мк. 14, 69 служанка оба раза одна, это даже подчеркнуто артиклем, и Петр никуда не уходит вообще. Если это называется "согласованность", "синопсис", то что такое путаница?

Во-вторых, как все-таки Петр плакал? "Исшед вон, плакася горько"? Или, по Марку 14, 72, "эпибалон эклаен"? При этом за пару тысячелетий напрочь забыто, что такое "эпибалон", и конкурируют совершенно нестыкуемые варианты: "начать", "разразиться", "сосредоточиться", "покрыться", "рухнуть". Ясно одно: Марк вовсе не считает, что Петр заплакал на ходу. Напротив, он стоял как вкопанный и то ли сосредоточенно задумался и заплакал, то ли бросился в отчаянии на землю и заплакал, то ли со стыда закутался в плащ и заплакал. Ладно, в конце концов, хоть стой, хоть падай, только плачь, а не вешайся и не матерись.

Но есть еще третье противоречие: у Мф. и Мк. Петр плачет, потому что от крика петуха вспоминает слова Иисуса, а в Лк. 22, 61: "Господь, обратившись, взглянул на Петра, и Петр вспомнил слово Господа". Пропустить такую деталь как взгляд Иисуса, оставить только "вспомнил сказанное"! Впрочем... Может, это и есть правда: мы тогда веруем и верны, когда за словом, даже за одним воспоминанием о слове, видим взгляд?

*

Братчер, 1961, отмечает, что оборот "Пётр вспомнил, как Иисус сказал" (Мк. 14, 72) делает акцент не на слове "вспомнил", а на слове "как". Пётра потрясло не то, что Иисус сделал точное предсказание. Вряд ли он про это забывал. Его потрясло эмоциональное припоминание - как было сказано. Он вспомнил интонацию, вспомнил атмосферу пасхального пира, столь далёкую от атмосферы этого фантастического суда (критики Евангелия правы в том, что такого не могло быть - но в жизни обычно бывает именно то, что не может быть, не должно быть, как хорошее, так и плохое). Вот почему нельзя быть закону Божию в школе - что припомнит выросший паренёк в критическую минуту? Омерзительный скрип мелка по доске? Коктейль из пубертатного зуда с зазубриванием заповедей? Противную хамоватую учительницу? А надо вспоминать - запах свежего домашнего кулича, маму, улыбающегося отца, подарки, разрешение пригубить кагора...

Предательство апостола Петра кажется меньшим, чем предательство Иуды. "Символическое" - в смысле, "ненастоящее". Ведь, что бы Петр ни сказал, Иисусу бы хуже не стало. Петр себя спасал, а не губил Учителя. Такова мотивация многих преемников Петра на поприще служения: Иисусу уже все равно, Он воскрес, а нам надо позаботиться - нет, не о себе, но о тех, кому без нас будет очень плохо. Однако, если присмотреться, то как раз предательство Иуды - не совсем предательство. На этом вдосталь уже оттянулись многие авторы. Во-первых, гибель Иисуса совершилась бы и без Иуды. В крайнем случае, устроили бы "зачистку" с проверкой всех, кто не из Иерусалима, и совершенно законным образом, не отягощая ничьей совести, взяли бы и распяли бы. Предательство Иуды - как кремовая розочка на торте. Архитектурное излишество. "Симулякр" - то есть, копия без оригинала. Ведь действительно предать Бога на смерть невозможно, потому что невозможно спасти Бога от смерти. Лукавство часто спекулирует на этой невозможности: мол, невозможно совратить женщину, потому что все женщины и так уже развращенные по своей сути. На самом же деле, предать Бога слишком легко - что и почувствовал Петр. Невидимое предается невидимо.

*

В романе «Сатирикон», который написан был современником Христа – правда, младшим – Петронием, упоминается суеверное отношение к крику петуха. Услышав этот крик ночью, богач восклицает: «Либо пожара надо ожидать, либо кто-нибудь по соседству дух испустит. Сгинь, сгинь! Кто принесет мне этого вестника, того я награжу». Довольно сложные средства предотвратить беду: «Испуганный приметой, Трималхион приказал полить вином столы и обрызгать светильники; затем надел кольцо с левой руки на правую». У римлян священной считалась левая сторона, и кольца носили на левой руке, как носят обручальные кольца на Западе по сей день. Одевая кольцо на «неправильную» руку, суевер пытается «выбить клин клином». В конце концов, несчастного петуха съели.

Апостол Пётр не имел возможности гоняться за петухом. У него, возможно, и кольца не было – хотя римские папы носят некий перстень, символизирующий их связь с апостолом Петром. Он думал лишь о том, как бы его самого не схватили, как бы не попасть «в ощип» (многие уже не знают, что поговорочный петух попадает вовсе не «во щи», а «в ощип»). Крик петуха показался ему воистину знамением. Эх, а ведь мог пожать плечами и сказать: «Ну, я ученик Иисуса, и что?». Не арестовали бы его, даже по шее вряд ли бы надавали, не та была ситуация. Никто не собирался разыскивать учеников, иначе бы разыскали без труда. В том-то и кошмар, что Пётр споткнулся на ровном месте. Вера его оказалась суеверием. Ну, петух кричит к несчастью – а человек говорит к счастью. Скажи правду.

Пётр не был теологом, а то бы он оправдал себя ссылкой на то, что его отречение было предопределено Иисусом. Сказал Господь, что отречётся? Ой, подумаешь – ну, сказал и сказал. Не отрёкся бы Пётр, никто бы и не вспомнил про это ироническое замечание, и все бы говорили, что Иисус в очередной раз проявил «человеческую ипостась», ограниченность. Вот не надо бояться быть праведным даже тогда, когда сам Бог в нашу праведность не верит – Бог простит, извинится и первый посмеётся над Собой.

*

ВЕЧЕРЯ - ТАЙНАЯ, ПОКАЯНИЕ - ЯВНОЕ

Иуда и Пётр до определённого момента идут ноздря в ноздрю. Оба самоуверенны, оба из-за этого ломаются, оба предают Иисуса, оба раскаиваются. Вот раскаиваются по-разному. Иуда - публично: идет в Синедрион, швыряется деньгами, рисуется своим раскаянием. Нашёл время - в Страстную пятницу не в синедрион надо идти... Да, Иуда умирает - формально - в точности как Иисус, он тоже "повешен на древе". А вот Пётр покаялся тайно - как выразился Хоныков, "в темне месте себе затворяет, Из глубины же сердца воздыхает, И многи слезы горце проливает". Означает ли это, что правы те - к сожалению, многочисленные - иуды, которые дружно выступают против люстрации, против публичных покаяний и т.п.? Нет, конечно. Пётр согрешил тайно, покаялся тайно, но откуда мы-то знаем, что он покаялся? Да оттуда, что он беспрестанно об этом рассказывал. Он сам, не кто-то подглядевший! Пётр из своего преступления сделал такую же фирменную примочку, как апостол Павел из своего (куда меньшего - ну, постоял на стрёме...). Когда человек, сломанный чекистами, начинает ругать чекистов, первый вопрос - а ты раскаиваешься в том, что сломался? Я-то этого человека не осуждаю, нельзя осуждать сломанного, но одно дело не осуждать, а другое дело - продавать в аптеке сломанные костыли, которые даже изолентой не укрепили, и заявлять, что именно сломанные костыли - идеальные костыли. А ведь именно такие сломанные костыли в изобилии гуляют, проповедуют и пытаются даже руководить жизнью нашей. Многие даже приветствуют именно таких руководятников - потому что при таких пастырях и самим можно ни в чём не каяться. Всё "замазано"... Так вот ничего не замазано! Да, Церковь отменила публичное покаяние как непосильное для окружающих. Церковь отменила, а ты не отменяй для себя-то... А если уж отменил публичное покаяние для себя, то отмени для себя и публичную деятельность... Но лучше - покайся, скидка будет... Люди добрее, чем кажется иудам... Не говоря уже о Боге!

Гравюра Кокса, которую комментировал стихами Хоныков, кстати, очень нетривиальна - или барочна: в ней Пётр кается на коленях у гроба в пещере. Художник явно имеет в виду гробницу, в которой был похоронен Иисус, из которой воскрес. Что, конечно, фантазия - и хорошая фантазия, потому что где покаяние, там и воскрес Христос.