МОЛИТВА ВСЕХ ВАС СПАСЕТК оглавлению Номер страницы перед текстом на ней134 Н. С. ФИОЛЕТОВА Последние дни земной жизни преосвященного Афанасия (Сахарова), епископа Ковровского Велика милость Божия, и пути Господни неисповедимы. Мне, грешной и недостойной, судил Господь служить великому светильнику земли Русской, молитвеннику за всю нашу многострадальную родину, и быть свидетельницей последних лет, последних дней его земной жизни и его кончины — рождения в вечную жизнь. Пишу эти строки за послушание, ибо, кроме меня, нет других свидетелей. В последние месяцы (август и сентябрь) Владыка часто задавал мне вопрос: «А мне исполнилось семьдесят пять лет?» На это я отвечала: — Да, Владыка, конечно, исполнилось, 2 июля. Владыка немного задумается, проведет рукой по своей бородке и скажет: — Да, помирать пора... 135 Я с грустью скажу: — Ну что вы все, Владыка, помирать да помирать. Надо еще пожить, ведь так много еще не сделано (я имела в виду его труды по составлению служб Русским святым). А Владыка ответит: — А кому это нужно? Опечалится и уйдет в другую комнату. Недели за две до серьезной болезни своей Владыка подходит ко мне и с грустью говорит: — Нина Сергеевна, а я все о вас думаю. — Владыка родной, что же это вы все думаете обо мне? (Надо сказать, что Владыка знал меня с возраста одного года и всегда называл меня просто по имени — «Ниночка», но когда я стала постоянно находиться при нем, то в присутствии посторонних он называл меня по имени и отчеству, и это уже вошло в обиход.) — Да так вот, все думаю, что вам необходимо и Владыке Онисиму помогать, ведь он тоже совсем один. — Владыка, да разве вы меня выгонять собираетесь? — Ну, что ты, Ниночка, разве можно об этом даже помыслить! И так этот разговор повторялся несколько раз. Однажды Владыка говорит: — Нина Сергеевна, я думаю, может быть, вам дома готовить обед и готовый носить Владыке Онисиму, ведь там вам рядом. (Во Владимире я живу почти напротив Владыки Онисима, и в то время около него никого не было.) На это я просто дошла до слез: ~ Владыка! Ну что же вы мне все время говорите о Владыке Онисиме и о Владимире? Ведь вы прекрасно знаете, что никуда от вас не поеду и вас не покину! — Не поедешь? — оживился Владыка. — Ну, спаси тебя Господи! Ты будешь здесь? — Конечно, — отвечаю я. — Ну, спаси тебя Господи. Приехала одна близкая знакомая (Н[юра]) из Загорска, и Владыка в разговоре говорит ей: — А у нас Нина Сергеевна скоро поедет к Владыке Онисиму во Владимир. Та поразилась, а я даже заплакала и говорю: — Владыка, видно, твердо решил меня выгнать от себя и отправить к Владыке Онисиму. Владыка подходит ко мне и так ласково говорит: 136 — Ну что ревешь? Да разве я отправлю тебя куда-нибудь? А я с кем останусь? Я вот только об одном молю Господа, чтобы ты не умерла раньше меня. Ведь вон какая ты слабенькая. Ну, я и успокоилась. Однажды Владыка говорит: — Нет, больше не могу. Буду проситься у Святейшего куда-нибудь викарным. Напишу Владыке Пимену (Извекову), может быть возьмет к себе викарным. Я теперь могу служить, чувствую себя лучше. Зная, как Владыка строг к выполнению церковного Устава, как точно он его выполняет и как грустит, что в наших храмах нарушают Устав, я ему ответила: — Владыка, родной, да где же вам служить и точно выполнять Устав? Да вас через месяц выгонят, и снова будет скорбь одна. Улыбнулся Владыка: — Да неужели выгонят? — Конечно. Где же вам будут петь ирмосы по дважды да канон читать на 12 тропарей? Если будете сокращать — другое дело, может быть, и послужите. — Нет, на это я не пойду. — Ну, тогда и славьте Господа у себя в келлии. — Тогда уж буду проситься у Святейшего в Печорский монастырь. — Владыка, да ведь и там все равно сокращают службу. — Но все же хочется в монастырь, — говорит Владыка. На это я ему ответила: — Владыка, дорогой, ведь старец о. Иеракс197 благословил меня до конца дней ваших служить вам так же, как я служила ему. Как же я не выполню это? Ведь я слово дала. — А в Печорах разрешают родным жить: вот с Владыкой Вениамином198 сестра его жила там, и тебе разрешат там за мной ухаживать. — Ну, тогда другое дело, тогда и я в монастырь согласна. Улыбнулся Владыка и говорит: — И в Печоры поедешь? — Поеду, — отвечаю. — А как же квартира во Владимире? — Да на что же мне квартира? Мне она сейчас не нужна, а когда надо будет, будет и квартира. — Ну, спаси тебя Господи, — отвечал Владыка. Спустя несколько дней, сидя за письменным столом, Владыка позвал меня и говорит: — А все же помирать надо. 1 Я со слезами ответила: 137 — Владыка, родной, неужели мне хоронить придется вас? Я не переживу этого горя. Ведь раньше все несчастья с вами делила, а теперь не перенесу последней утраты. Владыка строго посмотрел на меня и строгим тоном сказал: — Это еще что? Разве можно так привязываться к человеку? Этим нарушаешь свою любовь к Господу. Не одна, а с Господом останешься. Мне так страшно стало: Владыка был очень строгий. Я низко поклонилась и сказала: — Простите, Владыка, больше не буду так говорить и мыслить. Владыка указал мне на письменный стол и сказал, что там лежит завещание о том, как его хоронить и что все возложено на о. Иосифа. На следующий день после этого разговора Владыка снова говорит: — Ниночка! А мне исполнилось семьдесят пять лет? — Владыка, родной, конечно, исполнилось. — Да, а все же помирать пора. — Владыка, родной, зачем же вы опять помирать да помирать? На кого же вы нас всех оставите? — А я вас всех и там не оставлю, а еще больше буду заботиться о всех. — Владыка! А вы меня не оставите? — Неужели я тебя оставлю? — Владыка, а Валерочку не оставите? (Это мой внук.) — Неужели я своего Валерку родного оставлю? Ниночка, а к тебе у меня последняя просьба, — говорит Владыка. — Не оставляй меня здесь. Увези меня к моей любимой мамочке. (Она похоронена во Владимире.) — Владыка, родной, будьте спокойны. Я сделаю все, что в моих силах, — ответила я. — Помни, Ниночка, есть вторая часть «Поминовения усопших», приведи ее в порядок, — и показал мне на полку, где лежал экземпляр в первый раз переписанной рукописи. — Не беспокойтесь, Владыка, все, что знаю, все сделаю. Надо сказать, что последнюю неделю Владыка почти все время лежал в постели, так как было у него сильное недомогание. Это с ним бывало часто, и я не беспокоилась. Он слег в постель в понедельник 15 октября, а в среду 17 октября стал понемногу вставать; в четверг 18 октября и пятницу 19 октября опять лежал весь день. Вызвала я врачей, но ни один не приехал. И местный врач, которая два раза смотрела Владыку, была вызвана, но забыла прийти. Все службы совершал Владыка без опущения и лежа в кровати. Так было и в пятницу 19 октября вечером. Отслужил Владыка вечерню и повечерие с каноном (только не помню: канон читал только Божией Матери, или, как Владыка часто делал, читался на повечерии канон и 138 малому святому, т. е. «Пресвятая Богородице, спаси нас» — 4 раза; «Святый (имя рек), моли Бога о нас» — 2 раза, («Слава... и ныне...»). После службы, которая кончилась в 10 часов вечера, Владыка говорит мне:- — Ведь служба Кириллу и Мефодию и Иосифу Астраханскому199 еще не закончена у тебя? — Нет, Владыка, я кончила только на 6-й песни канона. — Ну, давай я буду диктовать, а ты пиши. И так мы стали с ним кончать эту службу. Дошли до тропарей и кондаков на часах, написали их, и Владыка многозначительно взглянул на меня и с благостной улыбкой сказал: — Ну, а литургию закончишь сама. Я, ничего не понимая, говорю: — Конечно, Владыка, кончу. Ведь план есть, и закончу. Времени было уже около часа ночи. — Ну, а теперь давай отслужим великую панихиду. Запоздали уж очень сегодня. Ты не очень устала? — Ну, что вы, Владыка, я совсем хорошо себя чувствую. Я так люблю великую панихиду, что всегда готова ее петь. Владыка начал, по-прежнему сидя в кровати. к И всегда молиться с Владыкой было так хорошо, но этот вечер был исключительный. Не могу передать этого словами, но состояние было какое-то особенное. Об этом я даже сказала Владыке по окончании службы. 17-ю кафизму он читал как-то особенно, особый подъем был при пении и у меня. На ектениях Владыка поминал много имен. Кончили мы в 3 часа ночи. Владыка говорит: — Ну, подъем будет в 7 часов (как было у нас обычно). А я на это отвечаю: — Владыка, ну хоть бы в 8, ведь совсем не отдохнем. — Нет, нельзя. Надо пораньше, а то и не успеем. Вдруг кто приедет. Неожиданно Владыка задал мне вопрос: — Нина Сергеевна, а Владимир Сергеевич (это мой муж)200 долго лежал парализованным? — Четыре года, — отвечаю я. — А вы с ним очень устали? — Ну что вы, Владыка, он мне и дня не был в тягость, а только в радость. Я с радостью за ним ухаживала. — Спаси вас Господи, Ниночка, — сказал Владыка. — Помоги вам только Бог. В семь часов 20 октября слышу голос Владыки: «Пению время, молитве час». 139 И слышу — Владыка встал с кровати, умывается. — Владыка, вам рано еще вставать. Надо еще полежать дня два-три, а то, боюсь, не стало бы опять вам плохо. — Ну что ты, сегодня день именин преподобного Сергия, а я буду лежать. Нет-нет, я уже встал, я чувствую себя хорошо. И сейчас же слышу возглас: — Благословен Бог наш... Я не успела еще умыться, а Владыка начал утренние молитвы сам. Я быстро умылась, вхожу в келлию Владыки и после утренних молитв беру благословение, а Владыка заботливо спрашивает: — А ты умылась? — Умылась, — говорю. — Ну, продолжай. И я начала читать полунощницу. Канон на утрени Сергию и Вакху Владыка читал как-то особенно (канон он всегда читал сам). На стихирах на стиховне Владыка рыдал, как ребенок. После окончания службы он спросил меня: — А ты поняла эту стихиру? — Нет, Владыка, не совсем поняла. И он стал объяснять. — Смотри, ведь Сергию и Вакху в пятки гвозди вбивали, а они стойко шли за Христом. Где же мы теперь, почему же мы не умеем так стоять за Церковь Христову? На это я ему ответила: — Владыка, как же не умели стоять? Ведь тридцать лет вы страдали за Церковь Христову. Какой же стойкости вам еще надо? Сколько вы пережили за эти тридцать лет, потеряв все силы и здоровье до того, что едва могли двигаться? Владыка перебил слезы и говорит: — Ну, а теперь давай отслужим молебен преподобному Сергию и мученикам Сергию и Вакху вместе, но без канона, — и начал служить. Времени было 11 часов 30 минут. Вдруг на седьмой песне канона у меня захолодало на сердце— у Владыки стал заплетаться язык: — Преподобие, от-т-че Сер-гие... Ой, что со мной?.. Я говорю: — Надо скорее лечь. А он мне: — Отпуст, отпуст... — и сделал отпуст. Я успела снять с него мантию и положить его на кровать. Он смотрит кругом и говорит: — Пой скорее! — и запел сам: 140 — Приидите, поклонимся и припадем ко Христу. Спаси нас, Сыне Божий, во святых дивен Сый, поющия Ти, аллилуйя. — Еще раз, — говорит Владыка. Я снова пропела, и он поет. — Еще раз. Пропели вместе и третий раз. — Якоже плод красный...201 — говорит Владыка. Я начала петь тропарь Всем Русским святым. — Днесь лик... — говорит Владыка. Пропели кондак Русским святым. После этого Владыка обращается ко мне и говорит: — Скажи, а где я? — Вы, Владыка, в своей келлии, на своей кровати. — Н-е-е-т... — протяжно говорит Владыка. — Я тебя спрашиваю: где я? Я вновь отвечаю, что он у себя в келлии и на своей кровати, и снова получаю ответ: — Н-е-е-т... Я ничего не понимаю... А где же все-таки я? — А сам смотрит вокруг себя и радостно улыбается. Я попросила Владыку лежать спокойно, не двигаться, а сама побежала к соседке, попросить ее вызвать врача и дать телеграммы московскому врачу и о. Иосифу. Быстро возвратившись домой вместе с соседкой, просила ее срочно выполнить мои поручения, а сама осталась около Владыки. Владыка опять обращается ко мне: — Скажи мне, где я был? — Владыка, родной, вы у себя в келлии. Вот кругом ваши иконы любимые. Вы у себя дома. — Нет, я ничего не понимаю. А все же — где я был? На это я говорю, что ему надо отдохнуть. — Ты очень устала со мной, иди ляг, отдохни. Я сказала, что совсем не устала и мне совсем хорошо. В 3 часа дня был районный врач, который мне сказал, что это явление мозговое, на почве нервного потрясения, и что нужен только полный покой. В 4 часа дня приехали друзья из Москвы, а в 6 часов — московский врач. Наутро, в воскресенье 21 октября, прибыл о. Иосиф с матушкой Марией Ивановной. Владыка стал бодрее, всех узнавал, но имен произносить не мог. Когда ему называли имена, он не мог понять, волновался и раздражался. Вместе с тем, не понимая имен, он во время чтения вечерних и утренних молитв правильно делал возгласы и отпуст и даже не допускал ни единой ошибки, что поразило всех. 141 Как только он увидел, что приехали гости, первая его забота, несмотря на его тяжелую болезнь, была: — Корми скорее всех, и пусть отдыхают. В первую ночь, когда я была около него, Владыка вдруг спрашивает: — А что это так много гостей приехало? — Владыка, — говорю, — вы заболели, вот приехали все вас навестить. — Ну, спаси их Господи. В понедельник о. Иосиф пособоровал Владыку, а во вторник утром причастил его. Когда о. Иосиф стал говорить ему, что надо ему причаститься, Владыка как-то не совсем его понимал. Тогда о. Иосиф говорит мне: — Начинай читать правило, может быть, поймет. Я начала. Владыка оживился, сделался радостный. В чтении я неправильно произнесла одно слово. Вдруг Владыка стал строгим и сказал: — Как читаешь? — И поправил меня на этом слове (сейчас не помню, какое слово). — Надо быть внимательнее, — сказал Владыка. Я попросила прощения и получила благословение читать дальше. После причастия он был такой радостный и благостный. Во вторник 23 октября надо было уезжать о. Иосифу. В это время приехал еще один священник, большой почитатель Владыки. Когда он вошел, Владыка его узнал, но имени не понимал. Тогда батюшка назвал имя своего святого: «Александр Невский». Владыка оживился и говорит: — А, Александр Невский. Знаю, знаю. Этот священник пробыл недолго и уехал. После него стал собираться и о. Иосиф. Подошел к Владыке, Владыка его благословил, крепко обнял и поцеловал. А батюшка, бедный, весь в слезах. Тяжело ему было уезжать от такого больного Владыки, с которым была связана вся его жизнь и который был ему так близок и дорог, но Новгородский архиерей (преосвященный Сергий Голубцов) не разрешил оставаться дольше вторника. Без слез не могу вспомнить момент их прощания. Тяжело было и Владыке, но он крепился, а как только хлопнула дверь за о. Иосифом, Владыка тихим голосом спросил меня: — А он уехал? — Да, Владыка, уехал. И Владыка горько зарыдал. Я стала успокаивать его, стала говорить, что он скоро опять приедет, но Владыка ответил: — Нет, теперь уже все.. Больше не увижу его... — и продолжал плакать. Долго мне пришлось уговаривать его, как ребенка, и долго не мог он успокоиться. 142 Еще приехало много знакомых. Он каждого обнимал и целовал (чего раньше не делал), как будто со всеми прощался. Наступила среда 24 октября. Владыке стало немного лучше, все близкие несколько воспрянули духом. Надо сказать, что Владыка всю жизнь очень строго относился к соблюдению поста. Утром он в среду говорит: — Какой сегодня день? — Среда, — отвечаю я. — Скоромное нельзя сегодня, — говорит Владыка. — Не бойтесь, родной Владыка, я не накормлю вас скоромным в постный день. Владыка улыбнулся и говорит: — Не накормишь? — Нет, нет, будьте покойны. — Ну, спаси тебя Господи, — ответил Владыка. Днем приехали навестить Владыку наместник Лавры о. Пимен (Хмелевский), о. Феодорит202 и о. Кирилл (Павлов). Владыка ободрился, оживился и обрадовался. Первый вопрос был к о. наместнику: — А как у вас там дела? — Все хорошо, — ответил о. наместник. — Ну слава Богу, — говорит Владыка. — А как выше? — Я пояснила о. наместнику, что Владыка беспокоится о Патриархе. — Тоже все хорошо, — ответил о. наместник. Перекрестился Владыка и сказал: — Ну слава Богу. Потом каждого благословил, крепко обнял и поцеловал со словами: — Спаси вас Господи. — А потом говорит мне: — Угощай, корми всех. Это была постоянная забота Владыки: как только кто приезжал к нему, он сейчас же просил: «Скорее, скорее самовар», — и уж тут задерживаться было нельзя. «Соловья баснями не кормят», — говорил он в таких случаях. — Скорее кормите, Нина Сергеевна. Как я сказала, Владыка в среду был бодрее. Вечером после молитв (вечерние молитвы читала я, а Владыка делал возгласы безошибочно) мы (нас было четверо) стали подходить под благословение. Первой подошла матушка о. Иосифа — Мария Ивановна. Владыка обращается ко мне и говорит: — Посмотри, ишь как она нарядилась! Ты видишь, какая она нарядная? Мария Ивановна был одета как обычно, в простом платье и платочке. Владыка испытующе посмотрел на меня, как бы спрашивая, — понимаю ли я его слова. Я ответила: 143 — Мария Ивановна, а вы понимаете, о каком наряде говорит Владыка? Она отвечает: — Нет, не понимаю. Я поясняю: — Это то, что вы всю свою жизнь заботились о нем, всю жизнь отдали для него, и вот теперь на вас этот наряд. Владыка радостно оживился и крепко пожал мне руку, как бы в благодарность, что я его поняла. На Марию Ивановну он посмотрел благостно, прямо-таки неземным взглядом, и этого взгляда ни я, ни она не забудем до конца дней наших. Следующей подошла женщина, которая в дни болезни Владыки помогала мне по хозяйству. На ней была надета кофточка с вышитыми карманами. Владыка благословил ее и говорит: — Ишь ты какую кофту зеленую надела, да и карманы вышиты. Это всех нас поразило. Затем подошла врач Мария Кузьминична, которая все время была дома. В этот день у нее сильно поднялось кровяное давление, и она все лежала. Владыке не говорили об этом, но когда он благословил ее, то спросил о здоровье: — Как вы себя чувствуете? — Она ответила, что хорошо. — Ну и слава Богу, — ответил Владыка. Последней подошла я. — Ты очень устала? А помощники-то есть? — Есть, есть, Владыка, все хорошо. — Ну и слава Богу, помоги тебе Бог. Укладывай скорее всех спать. А ты всех накормила? — Накормила, накормила, будьте спокойны. — Ну, спаси тебя Господи. Тут Владыка еще раз задал мне вопрос, чтобы я назвала свое имя. Зная, что он не воспринимает имена, я ему говорю: — Владыка, я что-то все очень плохо понимаю, голова моя плоха. Владыка ответил: — И я тоже плохо понимаю. — Ну вот и хорошо нам с вами: вы плохо понимаете, и я плохо понимаю, так нам и легко с вами будет. Улыбнулся Владыка и сказал: — Вот и хорошо. Спаси тебя Господи. Ночь прошла спокойно. Наступил четверг 25 октября. В этот день исполнилось пятьдесят лет монашества Владыки. Утром Владыка стал более бодрый и стал сам переворачиваться в кровати. Все мои уговоры, что это ему вредно, были бесполезны. Владыка строго говорил: «Я сам знаю». 144 Возражать ему я не имела права вообще и тут тоже не могла настаивать, чтобы не раздражать его. Владыка был какой-то особенно благостный, как-то особенно благословил всех нас на три стороны, как будто бы это было для всех (и отсутствующих) близких его последнее благословение. На Марию Ивановну опять посмотрел любящим, благодарным взглядом. Мы все поздравили его с пятидесятилетием монашества. Потом я покормила Владыку, а он говорит: — Меня накормила, иди корми скорее всех, а я отдохну немного, — Потом посмотрел на меня внимательно, благостно: — А голова болит? (У меня часто были очень сильные головные боли; всегда, бывало, подойдешь в это время к Владыке, он положит руку мне на голову, и вскоре боль проходила.) — Нет, Владыка, сейчас не болит, — но он все же положил мне руку на голову, подержал так немного, потом еще раз посмотрел на меня и, глубоко вздохнув, сказал: — Родная ты моя! — как будто бы этим говорил, что скоро, скоро осиротею я и останусь одна. У Владыки была привычка нахмурить брови, сделать как бы строгое лицо, но сквозь улыбку и при этом сказать: «Владыка сердится». Вот и тут вдруг Владыка принял такой вид, а я спросила: — Владыка, родной, вы сердитесь? — Сержусь, сержусь. Да ведь на тебя всегда сердиться можно. — А потом улыбнулся доброй-доброй улыбкой: — Ну иди, родная, корми скорее всех, а я отдохну. Я вышла из его комнатки и сказала своим, что Владыка велел всех скорее кормить. Чувствовалось, что Владыка быстро заснул, но вдруг через несколько минут мы услышали неестественный хрип. Я подбежала к Владыке, и — о ужас! — язык не говорит, левая рука как плеть, пульса нет. Так как врач был здесь же и все было наготове, были приняты все меры, и наш родной Святитель был возвращен к жизни, но, увы, говорить он уже не мог. Был парализован и глотательный центр, так что с этих пор он не мог даже проглотить воды. Он ничего не говорил, но чувствовалось, что он был весь в молитве. В пятницу вечером он тихо мне сказал: — Молитва всех вас спасет. Я повторила и говорю: — Владыка, родной, вы сказали: «Молитва всех вас спасет»? — Да, — ответил Владыка. Потом, спустя некоторое время я вижу, что Владыка что-то пишет на одеяле. В это время меня кто-то позвал в соседнюю комнату, а я говорю: — Подождите, Владыка что-то пишет.Ч 145 Врач (М[ария] К[узьминична]) мне на это говорит: — Нина, у тебя уже галлюцинации начинаются. В это время подходит ко мне Анна Ивановна и тоже видит, как Владыка пишет. Я плохо разобрала и говорю: — Владыка, я плохо поняла, напишите еще раз. Он ясно пишет: «Спаси Господи». Я говорю: — Что вы написали — «Спаси Господи»? Он еле выговорил: — Да. Анна Ивановна обращается ко мне и говорит: — Попроси Владыку, может быть, еще что напишет. Я попросила: — Владыка, может быть, вы еще что напишите? Он пишет большими буквами: «ВСЕ» — и поставил точку. Я, опять ничего не понимая, говорю, что Владыка устал и надо дать ему полный покой. * Ночь прошла спокойно, день субботы — так же. Владыка ничего уже не говорил. С субботы на воскресенье в 3 часа 30 минут вдруг я услышала стук в стену. Это всегда Владыка так делал, когда звал меня. Я подошла, но Владыка ничего не мог сказать. Я догадалась, что он просит одеть его потеплее. Так это и было. Я окутала его теплым одеялом, и на это он крепко пожал мне руку, как бы благодаря, что я его поняла. В 8 часов утра мы все были около него. Я поправила подушку, умыла его, не двигая с места, не поворачивая. Через 15 минут опять послышалось неестественное хрипение. Все подбежали, но взгляд моментально застыл, глаза смотрели пристально в одно место. Я просила только тишины. Последний вздох — и все... Жизнь земная оборвалась, и это была минута — минута рождения в вечную жизнь. Глаза были открыты. Я как-то невольно подошла и со слезами говорю: — Владыка, родной, благослови закрыть твои глазки. — Мне стало страшно, но в то же время от сознания, что предстоит столько хлопот и падать духом нельзя, я опять бросилась к Святителю с мольбой: — Владыка, родной, помоги только сохранить рассудок. Хочется отметить, что рассказал близкий друг Владыки еще по Академии, преосвященный Симон. В 3 часа 30 минут он слышит звон: лопнула пружина у его часов. Невольно у него мелькнула мысль: не это ли последняя минута жизни его друга-Святителя? Надо сказать, что Владыка Афанасий в эту ночь совсем не спал. Чувствовалось, что он был весь в молитве и, может быть, мысленно обошел всех близких и знаемых, прощаясь с ними. 146 Теперь, когда вспоминаешь отдельные моменты, то чувствуешь, что Владыка хорошо знал и кончину свою, но очень все скрывал, чтобы не превозносили его люди. Мне вспоминается такой разговор, только не помню, в какой точно день он был, но уже в последнюю неделю. Владыка спрашивает меня: — Который час? Я отвечаю: — Два часа ночи. А он мне: — Восемь. Я опять ему говорю: — Два часа. А он опять: — Восемь. Так я и согласилась, что восемь часов. — А какой день? Я ему называю, а он мне: — Воскресенье. Я опять называю, а он снова: — Воскресенье. Ничего не дошло до меня в то время. А ведь он скончался в воскресенье в 8 часов 15 минут утра. Вот как мы бываем слепы и не понимаем ничего, а поймем только тогда, как все совершится... Считаю необходимым записать для назидания об отношении Владыки Афанасия к посту. Он был очень строг в отношении соблюдения, постов. Владыка рассказывал, что Господь помогал ему во всех его тяжелых обстоятельствах никогда не нарушать поста, но зато, как наступали праздники, он имел все для праздничной трапезы, где бы он ни был и в каких бы трудных обстоятельствах ни находился. Вспоминаю такой случай: наступил Великий пост 1962 года — последнего года жизни Владыки. В это год он как-то особенно делал всякого рода назидания. Наступила первая неделя поста. Обычно в понедельник и во вторник Владыка ничего не разрешал, кроме одного стакана чая с кусочком хлеба в 4 часа дня. В среду после 4-х часов разрешалось сварить картошку, но всю неделю полагалось сухоядение и только в субботу — суп с маслом. В четверг сварила я картофель очищенный, и что-то мне захотелось водички из-под этой картошки, но самовольно взять я, конечно, не смела, подала я на стол, а сама говорю: — Владыка, а водички из-под картошки нельзя немного? 147 Владыка строго посмотрел на меня, казалось — пронзил меня взглядом (этого взгляда я никогда не забуду) и ничего мне не сказал. Стал читать молитву и благословил трапезу. Неудобно мне было, но Владыка и вида не подал: опять благостный, добрый, и я больше об этом случае не поминала. Наступила четвертая, Крестопоклонная, неделя, на которой все так же строго соблюдалось, как и на первой неделе Великого поста. Наступил четверг. Накрыла я на стол, Владыка выходит из своей комнаты, посмотрел на стол, а потом так ласково обращается ко мне и говорит: — Нина Сергеевна! А водички из-под картошечки не хотите? — Спаси Господи, преосвященнейший Владыка. Нет, не хочу. Улыбнулся Владыка, ласково посмотрел на меня и ответил вопросом: — Не хотите? Ну и слава Богу, — и начал читать молитву перед трапезой. Владыка часто говорил так: «Пьяница пьет — я ему могу простить, потому что это страсть, и он не может ее побороть. Человек курит — я ему прощу, так как это страсть. Трудно человеку побороть эту страсть. Но вот НАРУШЕНИЕ ПОСТА ПРОСТИТЬ НЕ МОГУ. Не все ли равно, какой пищей насытиться? Ешь досыта, но ешь ту пищу, которая положена. Хочется еще отметить один случай. Как-то, примерно за месяц до кончины Владыки, за утренним чаем я что-то подала на стол, приготовленное мною (не помню сейчас что), и вдруг высказала: — Владыка! А как все же вкусно! Я ем с удовольствием. Владыка посмотрел на меня и говорит: — Ешь, благодари Господа, но не услаждайся. Эти слова на всю жизнь легли мне на сердце. Четверг, 1/Х1-62 г. Дорогой Владыка Стефан! Очень хочется именно сегодня написать Вам, пока свежи впечатления от похорон дорогого нашего Владыки Афанасия. Вы знаете, как огорчила нас его смерть, знаете, что он оставил овец, не имущих теперь пастыря, но похороны его (не имевшие внешней пышности и не удостоенные посещения высоких московских гостей) были праздником, церковным торжеством. 148 Пусть плохо, но опишу Вам все по порядку. В начале прошлой недели Анна Ивановна сообщила о тяжелой болезни Владыки, прося всех помолиться о нем, а в пятницу на Зининых именинах я увиделась с Марией Николаевной, которая только что вернулась из Петушков. Владыка заболел в день святых мучеников Сергия и Вакха, который он чтил особенно, как день Ангела преподобного Сергия. Перед тем Владыка прихворнул желудком, лежал, но тут, несмотря на убеждения Нины Сергеевны, пожелал по обычаю вычитать дневные службы, а по окончании их совершить молебен с каноном. Он дочитал последний уже до 8-й песни, как у него отнялся язык и правая сторона. Н[ина] С[ергеевна] с трудом уложила его. Постепенно движение правой руки и речь стали восстанавливаться, — Владыка, как здоровый, читал молитвы, благословлял, благодарил за просфору, но людей не узнавал. Его навестили трое лаврских: о. наместник, о. Феодорит и о. Кирилл, привезли гостинцев из Лавры и денег на лечение. Владыка благословил их, поцеловал также и приехавшую ранее Марию Николаевну, но не узнал. Была надежда на улучшение. Но в субботу А[нна] Щвановна] по телефону сказала, что опять плохо, что вызваны новые врачи. Приехавший из Новгорода о. Иосиф особоровал и причастил Владыку, а в 9 часов в воскресенье 15 (28) октября Владыка Афанасий скончался. Во вторник с утра поехали мы в Петушки: Борис Александрович, Ал[...] Ал[...], Ольга Вас[ильевна] Глушкова203, Зина Симина, Надежда Юрьевна204, я. И еще были знакомые, которых Вы не знаете. Вынос был назначен на 4 часа дня. Мы приехали несколько раньше и застали только что начавшуюся панихиду. Служил ее о. Кирилл. Тут же был Владыка Симон (бывший Винницкий), одноклассник по семинарии и друг Владыки Афанасия. Дом был полон, мы едва вошли. Однако через некоторое время мне удалось пробраться к певчим и задержаться там с ними в уголке у изголовия гроба (он стоял в столовой) до момента выноса. Владыка лежал с еще открытым лицом, очень спокойным, только митра, от которой чело его несколько нахмурилось, придавала ему несколько строгий и слегка скорбный вид. На нем было холстинковое облачение, когда-то сшитое им собственноручно. Гроб покрыт архиерейской мантией, поверх которой лежал клобук. В комнате было жарко, но не ощущалось ни малейшего запаха тления. Руки мягкие. В них Евангелие с иконописным Сошествием в ад (в круге), обычно стоявшим у икон, и медное распятие. (Пишу как протокол, но мне хочется, чтобы все видели как собственными глазами.) После панихиды открытый гроб вынесли на дворик и поставили поперек перед крыльцом на табуретках, сфотофафировали вместе с окру- 149 жавшим гроб народом и стоявшими за ним Влад[ыкой] Симоном и о. Иосифом. Затем закрыли лик Владыки белым воздухом*, наложили крышку и подняли гроб в крытую брезентом машину, куда из наших родных попали в число прочих Б[орис] Александрович], Зина и я. Владыка Симон и остальные ехали в отдельном заказном автобусе. Едва машина тронулась, о. Иосиф благословил литию, и затем пение заупокойных песнопений и «Святый Боже» почти не прерывалось. В шестом часу подъехали к Владимирскому Успенскому собору. В нем с раннего утра толпился народ, желавший встретить Владыку Афанасия и теперь вышедший навстречу вместе с духовенством. На паперти отслужили литию. В храме фоб тесно обступили. В 6 часов началась всенощная св. апостолу Луке. Около фоба было так трудно стоять, что перед Евангелием я вынуждена была пробраться в сторону, к раке св. князя Георгия, но и там едва можно было удержаться на ногах, в особенности по окончании всенощной, когда духовенство вышло на панихиду. Еще при встрече гроба очень чудно было видеть соборных священников — все молодые, бритые, с короткими волосами (также и пожилой диакон), но на панихиде к ним присоединилось много других — пожилых и благообразных — из окрестных приходов и, может быть, частью вообще приезжих. Всего служило двенадцать священников, возглавляемых Вл[адыкой] Симоном. Панихиду пели великую без пропусков. Во всем чувствовалось общее уважение и любовь к почившему. После панихиды все старались проститься с ним. Отец Иосиф, оказавший всем приезжим достойные самого Владыки Афанасия заботу и радушие, не велел нам уходить, обещав позаботиться о нашем ночлеге. Но он стоял у гроба, пропуская прощавшийся народ, и мы не решились его беспокоить, тем более что многие предлагали приютить на ночь. Втроем (Ольга Васильевна, Зина и я) мы пошли к одной женщине. И если бы Вы знали, как радушно мы были приняты ради Бога и в память Владыки: поила, кормила, уложила на чистых и мягких постелях, а сама легла на полу на тоненькой подстилочке и была огорчена, когда хотели ей заплатить. И ведь лично Владыку не знала, а только видела и слышала о нем. Сама она владимирская уроженка, вдова причетника и дочь протоиерея, служивших в Саратовской губернии и без вести пропавших в 37-м году, а теперь просто кладовщица Нюра в спецовке. От нее веет чем-то родным, старинным, русским. Думалось, что ее послал нам Владыка Афанасий, позаботившийся о своих «гостях». И много еще было в храме такого народу, в том древнем соборе, где почивают мощи святых владык и князей, в соборе, видевшем наше- * Между прочим, гроб был обтянут темно-зеленой материей в память того, что покойный не признавал в церкви черного цвета и говорил, что и наши древние иноки носили платье не черное, но разных «смирных» (неярких) цветов. — Примеч. Е. В. Апушкиной. 150 ствие татар, при Петре лишенном мощей св. князя Александра Невского*, при Екатерине, хуже, чем разбойниками, изуродованном пышным ужасным иконостасом, а теперь безбожником-евреем «старостою» передаваемым в музей. Душа кровью обливается. Но у гроба Владыки отступали мысли об этом. Он был здесь так на месте, как «един от древних», сродный всему тому хорошему, что ощутилось в этих владимирских женщинах, в соборных святынях, в совершившемся над ним уставном богослужении. В храм мы пришли довольно рано, до обедни. Было совсем просторно. Я обошла собор, поклонилась его святыням, подала просфоры, поставила свечи ко фобу и еще раз приложилась к Владыкиной руке. Сменялись священники, читавшие Евангелие, и так хорошо было слушать это мерное чтение, вливавшееся в душу. В 8 начались часы, обедня. Служил опять Владыка Симон. Он очень стар, забывает возгласы, но совершает богослужение благоговейно и истово. К отпеванию пришел правящий архиерей (Вл[адыка] Онисим). Перед отпеванием сказал довольно хорошее слово (для него). Говорил о неожиданности смерти Вл[адыки] Афанасия, еще такого бодрого, о его трудах по составлению служб Русским святым, начавшихся еще со времени его участия в Соборе 1917 г., о его успешной борьбе с обновленческим расколом и о том, как Вл[адыка] Афанасий своим мудрым и убедительным словом предупреждал отпадение в этот раскол многих из духовенства; говорил о доброте и ласке, которые оказал Вл[адыка] Афанасий когда-то его семье и ему самому, тогда еще священнику, об обаянии светлой и чистой души почившего, о его крепкой вере, которая одна может осветить каждому из нас неведомый путь загробный. Всему народу, как и накануне за панихидой, были розданы свечи. По завещанию Владыки отпевание было монашеское. В первый раз в жизни я слышала этот чин, совсем необычный. Особенно трогал второй припев на «Непорочных» — «Твой есмь аз, спаси мя», и правдою звучал прокимен: «Блажен путь, в оньже идеши днесь, брате, яко уготовася тебе место покоя»205. Священников было еще больше, чем накануне. Перед «Со святыми упокой» сказал слово бывший настоятель Успенского собора (кажется, протоиерей Алексий, бывший ученик Владыки по Владимирской Семинарии). Он говорил о впечатлении семинаристов от первого урока только что приехавшего из Полтавы нового преподавателя, молодого, энергичного, полного ревности к служению Церкви Божией, и о том, как он сумел передать эту ревность своим ученикам, как раскрывал * Ошибка: мощи св. блгв. кн. Александра Невского до перенесения в Петербург находились в Рождественском монастыре. — Примеч. Е. Апушкиной.Часть 151 перед ними красоту и силу православного богослужения, в особенности Триоди Постной, как говорил о действенности пастырского слова (преподавал Владыка литургику и гомилетику). Не могу полностью воспроизвести этого слова, но оно было полно любви и благодарности к нему, и в конце его звучал не только призыв к молитве за него, но и надежда на его предстательство. После отпевания народ опять стал прощаться. Пришлось слышать слова: «А сколько он пострадал-то». Затем вынесли гроб на паперть, вновь была лития, ждали автобуса. На этот раз я попала не с гробом, а в другой автобус, куда о. Иосиф старался собрать приезжих. Кругом виделись знакомые лица наших родных богдановских206, солянских207, Подкопаевских208, саввинских209. Владыка Симон, о. Иосиф, лаврские — о. Кирилл и о. Платон210, владимирские — о. Андрей и о. Николай — проводили Владыку до могилы. Здесь совершили литию, предали тело земле и опустили в могилу рядом с гробом матери Владыки. На могилке кто-то светский сказал речь, от которой я слышала только отрывки, так как стояла не близко и уже очень устала. Народ расходился неохотно. Впервые посетила я могилку Ольги Александровны. Самой бы мне ее ни за что не найти, так как на ней нет надписи. Ольга Александровна познакомила меня с Владыкой, а теперь, благодаря ему, я нашла ее могилу. В 3 часа нас снова посадили в автобус и довезли до Петушков. Хотелось еще раз навестить жилище Владыки, такое уютное и гостеприимное при нем, увидеть комнатку его, в которой он молился так неизменно и трудился во славу святых Божиих. Столы стояли в столовой направо, а комнатка Владыки стояла нетронутой, освященная одними лампадами. В ней до 40 дней будет жить Владыка Симон, а вообще дом полагают оставить в прежнем состоянии, аще Господь изволит. После кратких поминок мы поездом уехали в Москву, поблагодарив о. Иосифа за его заботы. Отца Иосифа я раньше видела у Владыки всего один раз, тогда сидели мы за столом, он рассказывал случаи из своей пастырской практики—о причащении умирающих. А на похоронах стал он родным — столько проявил он любви к Владыке и желания выполнить все его заветы, так молился о нем. Не раз возгласы и прошения в ектениях вдруг прерывались рыданиями, но слезы преодолевались молитвой, а затем снова о. Иосиф был бодр и даже весел, заботясь обо всем и обо всех. В нем виден был «Владыки приемный ученик», и недаром мать Владыки звала его вторым своим сыном, так как, уезжая в ссылку, Владыка поручил ее о. Иосифу, и он до могилы ее покоил и похоронил ее. 152 Отец Иосиф сказал, что кончина Владыки была кончиной праведника и что самые его похороны, совершившиеся без всяких помех и так, что было всем разрешено служить и встречать и провожать гроб с духовенством на кладбище, были свидетельством этой праведности. Вот кажется полный «протокольный» отчет о нашей поездке. На большее не находится слов. Душа полна и устала от пережитого. Вечная память Владыке Афанасию. Н. В. ТРАПАНИВоспоминания о последних днях епископа Афанасия (Сахарова) и о погребении15/28.X. 1962 г. (память св. Иоанна, епископа Суздальского. Воскресенье) Только накануне этого дня я узнала, что Владыка очень болен, что он даже не владеет языком. Известие казалось неправдоподобным. Живой, жизнерадостный, любящий... Всего себя отдающий людям... «Всем быв вся, да всячески некия приобрящу»...2" Может ли наш любвеобильный заботник лишиться речи?.. Я была уставшая и, вместо того чтобы немедленно ехать к нему, зашла к Н[адежде]212 сообщить о случившемся, чтобы она не осталась в неведении, а от нее отправилась в собор ко всенощной. Хотелось думать, что все это несерьезно. Только поздно вечером я поняла, что ехать необходимо. В 9 часов утра поезд отошел от станции, за окном серел осенний день, оголенные деревья уныло простирали к небу почерневшие ветви. Сколько раз проезжала я этой дорогой... Окружающий пейзаж ласкал взор: кругом звенел зеленеющий лес или мелькали ярко украшенные осенним убором деревья; приходилось проезжать здесь и зимой, когда все кругом окутано белым покровом и великий покой проникал в душу. Проторенная дорожка... А в сердце было беспокойно, неизвестность томила. Только в Петушках я увидела, что в том же вагоне ехала А. В.213 Мы удивились этой встрече, хотя удивительного ничего не было. Дорогой она сказала мне, что накануне ей звонила Н[ина] С[ергеевна] и что весть о тяжелой болезни Владыки — верна. Кажется, поражена правая сторона. Мы говорили о том, 153 что нередки случаи, когда правосторонний паралич проходит почти бесследно. Нам хотелось уверить себя, что все это не так страшно. Но по мере приближения к знакомому домику сердце замирало. Подойдя почти к самой калитке, мы увидели странную фигуру, поспешно приближающуюся с противоположной стороны. Я не узнала эту женщину: и одежда ее, и поспешность, и сосредоточенность — все в ней было чужое. — А вот и Н[ина] С[ергеевна], — сказала А. В. Женщина остановилась и серьезно посмотрела на нас. Это действительно была Н[ина] С[ер-геевна]. Я удивилась. — Как Владыка? — спросили мы обе сразу. Она продолжала смотреть на нас и только спустя несколько мгновений ответила: — Все... Как «все»? Что значит «все»?.. Не сразу смысл этого слова дошел до сознания. Подавленные и притихшие, вошли мы в дом, где всегда с ласковой улыбкой и доброй шуткой Владыка каждого встречал сам, в белом подрясничке, в черной камилавке на серебряных волосах, а иногда и простоволосый, в темном широком поясе. Теперь нас никто не встречал... На цыпочках вошли мы в его комнатку (поклониться тому, кто всегда сам встречал всех к нему приезжавших). В доме было несколько человек, находившихся при нем во время болезни, приехавших накануне и в это утро. Кто-то читал Евангелие. А он, усопший, лежал на своей кроватке, чуть склонив на бок голову, и спал сном праведных, весь озаренный неземным светом. Так и казалось, что Владыка сладко спит, пригревшись в лучах солнечных, чуть прищурясь и улыбаясь сквозь сон... а Какое еще нужно уверение в существовании загробного мира, когда перед нами — смерть праведника. Даже телесная храмина, покинутая праведной душой, вся освещена Духом Божиим. Отвести взор от этого блаженного лика было невозможно. Н[адежда] наклонилась ко мне и прошептала: «Любы неизреченная». Все вокруг было проникнуто этой любовью, пронизано, как лучами света. Разве можно было здесь говорить .и думать о смерти... И вот вспомнился мне мой последний приезд в Петушки, последнее свидание с живым Владыкой. Он дал мне читать повествование о жизни схи-архимандрита Гавриила Спасо-Елеазаровой Пустыни214, со словами: «Даю с тем условием, что будете писать воспоминания о жизни старца иеромонаха Иеракса»215. Я ответила, что обещаю писать, но только тогда, когда немного освобожусь от работы, которая связала меня по рукам и по ногам. Видимо, это был его последний завет. Потом, расставаясь, он сказал свое обычное: «Приезжайте, — и прибавил: — С вечера приезжай- 154 те». И снова: «Слышите, с вечера приезжайте». Как мало порой в нас чуткости к словам отцов наших. Я приняла эти слова как обычную его заботу о том, чтобы дать возможность мне, как и всем приезжающим к нему, подольше отдохнуть. Но если бы я вчера вспомнила эти слова, я бы все бросила и, забыв про усталость, приехала бы к нему и застала бы его живым. А теперь он лежал безмолвно. №Преосвященный епископ Афанасий умер 15 (28) октября 1962 г. в воскресенье, в 8 часов 15 минут утра на 76-м году жизни и на 41-м году своего архипастырского служения. Весть об этом с быстротой молнии облетела всю страну и даже вышла за пределы ее. Но в это утро нас было всего несколько человек. Помню, как я плакала, обняв за шею М[арию] К[узьминичну], а она убеждала меня, что плакать нельзя. Потом ко мне подошла Н[ина] С[ергеевна] и со слезами, обнимая меня, сказала: «Будем сестрами и всегда будем вместе, что бы ни случилось». И я ответила: «Да». Тут же мне выпало на долю бежать в магазин за белым материалом для смертной рубашки. Я была очень рада, что в магазине оказалось полотно. На обратном пути я встретила кучку женщин, судачивших по поводу того, что «вот теперь ничего не нужно — ни дома, ни огорода...» Я поняла, что это относится к Владыке. О смерти его узнали окружающие жители, хоть об этом их не извещали. И вот как они восприняли это событие. Как будто Владыке нужны были дом и огород. Сущностью его жизни были молитва и забота об окружающих, о ближних и дальних. Потом я читала Евангелие. Приехала из Москвы Л[юдмила] Анатольевна], «Владыкин доктор», роняя крупные, как град, слезы, поклонилась в землю и поцеловала ножки дорогого Владыки. На носилках принесли матушку Маргариту. Она не плакала, но только тихонько стонала, прощаясь с тем, кого беззаветно любила, кому столько лет служила верой и правдой. Пришел местный священник о. Игорь216, переговорив с Н[иной] С[ергеевной], пошел звонить Владыке Онисиму. Литию служить не полагалось, так как был воскресный день, а Владыка очень строг был к соблюдению Устава и в завещании просил по возможности совершить погребение и поминовение по Уставу. Ожидали священнослужителей из Троице-Сергиевой Лавры, которые должны были облачить Владыку. К сожалению, я не присутствовала при том, как его, облаченного, положили на стол. Мне пришлось ехать в Покров, сообщить печальную весть о. Андрею. Попутных машин не было, но, по счастью, мне удалось сесть на автобус. 155 Почему-то в такие необычайные дни всегда бывает тревожно. По дороге автобус останавливали и обыскивали, кого-то искали, на шоссе дежурил патруль. Где-то недалеко от г. Покрова формировали новобранцев, вероятно, кто-нибудь из них скрывался. Меня волновала задержка. Мне хотелось поскорее вернуться в светлый Владыкин домик. Отец Андрей был дома. Я сообщила ему горестную весть: начались расспросы и рассказы. Меня усадили обедать. Сначала Г[алина] П[етров-на]217 хотела поехать со мной, но потом решила, что ей рискованно выезжать к вечеру, так как в воскресный день попутных машин не бывает и может случиться так, что она не попадет домой на ночь. Так незаметно время приблизилось к вечеру. Отец Андрей ушел в храм, у него была заказная служба, а я еще немного поговорила с Г[алиной] П[етровной] и, простившись, ушла на автобусную станцию. Время близилось к шести часам. Автобуса пришлось ждать довольно долго, но хуже всего было то, что он пришел переполненным, и водитель меня не взял, как я ни просила его об этом. Я вышла на темную улицу. Возвращаться обратно и беспокоить людей не хотелось. Казалось, что весь мир погружен во мрак. Улица была безлюдна, я дошла до церкви, которая слабо светилась своими бледными окнами, но войти также не решилась и медленно пошла обратно на автобусную станцию. В 30 км от Покрова стоит тихий домик, погруженный в скорбь, но светлую скорбь, а здесь скорбь была мрачной. Было печально от сознания, что какая-то сила противится моему возвращению под этот благодатный кров. Было грустно от сознания, что Владыка как бы не хочет, чтобы я провела эту ночь около него. На станции собралось очень много народу, все родственники новобранцев. Но все же мне удалось получить билет до Владимира, и я поехала домой. Соседки мои были поражены неожиданным известием. Ведь Владыка в последнее время чувствовал себя гораздо лучше, и кто мог подумать, что так близок его исход из этого мира. Владимир уже знал о смерти Владыки. Вечером, после молебна, в Успенском соборе было объявлено об этом с амвона. Владыка Онисим отслужил панихиду. Владимир скорбел... Наутро я направилась на работу с твердым намерением получить отпуск на ближайшие два дня. Чем мотивировать свою просьбу — этого я не решила. Ведь что бы я ни придумала — правда все равно станет ясной, ведь весь Владимир будет знать о смерти и о похоронах Владыки. К моему удивлению, управляющего на работе не оказалось, он неожиданно был вызван в Москву, и на какой 156 срок — никто не знал. Что было делать? Все же я решила после обеда уйти. Не помню, что я сказала своему заместителю, кажется, даже призналась, что у меня умер близкий человек, и после обеда направилась на автобусную станцию. С 3-часовым автобусом выехала я в Петушки. Снова серенькая дорога, уныло поникшие деревья, примелькавшиеся селения, смятые ленточки рек, чернеющих меж глинистых берегов. Вспоминались былые поездки. На сей раз я приехала р Петушки еще засветло. В заветном домике я была встречена с искренней радостью. Прибыла я вовремя, там было уже много народу, собрались служить великую панихиду. Тело Владыки, облаченное, лежало на столе. Лежал он в простом матерчатом облачении, синего цвета, которое он заготовил себе и завещал похоронить себя в нем. Теперь у него были облачения другие: красивые и нарядные, но завет-то есть завет... и его положили в скромном и грубоватом одеянии. В комнатке было тесно, и, когда принесли фоб, стало еще тесней. Довольно трудно было переложить тело в гроб и снова водрузить его на стол. Всем распоряжался о. Иосиф, по завещанию Владыки. Гроб был красив, очень аккуратно обтянутый темно-зеленым материалом — «цвет преподобных»... И вот я снова увидела лик Владыки, он по-прежнему был озарен внутренним светом, но выражение как-то изменилось: отпечатка того неземного блаженства, которое покоилось на его светлом лике в первые часы по смерти, на нем не было: брови как-то сдвинулись, вероятно под тяжестью митры, и лик принял выражение немного озабоченное, но продолжал излучать спокойный свет, руки были мягкие и прохладные. Кроме о. Иосифа из духовенства присутствовали: о. Андрей, о. Николай Троицкий, заштатный протоиерей из Костерева, о. Игорь, местный священник, заштатный игумен о. Платон. Панихиду служили собором. Присутствовало много народу из Петушков и приезжих из Москвы. От множества горящих свечей было жарко. Очень хорошо пели. Весь воздух был пропитан ладаном и горящим воском, а настроение было светлое и торжественное. Я стояла сзади, в проходике, где Владыка встречал гостей, покидая место у стола, в уголке, перед образами; а теперь он покоился головой на этом своем излюбленном месте и никого не встречал, но все подходили к нему с последним прощальным поклоном, и верилось, что он всех невидимо осенял своим обычным архипастырским благословением. Слезы текли по щекам, но слезы светлые, облегчающие душу. Н[ина] С[ергеевна], осунувшаяся, усталая, немного растерянная, обращалась то к одному, то к другому с вопросом: «Ведь он с нами? Ведь он все видит? Ведь он слышит? Правда?» «Конечно», — отвечали ей. 157 «Блажен путь в оньже идеши днесь душе, яко уготовися тебе место упокоения!»218 Какое же место должно быть уготовано человеку, сохранившему на протяжении всей своей семидесятипятилетней жизни чистоту веры и жизни и никогда, ни в чем не изменившему этой своей чистоте? Владыка любил совершать заупокойные службы в положенные для этого дни. И теперь над ним пели его любимые песнопения, его напутствовали на великий «путь всея земли». «Твой есмь аз, спаси меня...» Владыка любил повторять эти слова: «Твой есмь аз, спаси меня! Я грешен, ничего доброго не имею, но я Твой, я никогда не отрекался от Твоего Имени»... Таковы были слова приснопамятного Святителя. После панихиды народ начал разъезжаться, расходились жители Петушков. Мы с Н[иной] С[ергеевной] собирались идти на почту звонить в Москву и отправить еще несколько телеграмм (днем ею были посланы телеграммы во все стороны и уголки России). В это время раздался стук. Приехали родственники Владыки — его племянницы, дочери двоюродной сестры, Надя с мужем и Шура. Отец Иосиф снова открыл лик Владыки, приподняв воздух, и мы снова увидели его благостное выражение, исполненное любви. Потом он предложил сестрам пройтись с нами на почту и дорогой послушать рассказ Н[ины] С[ергеевны] о последних днях Владыки. Это было очень мудрое решение. Пока мы шли на почту, Н[ина] С[ергеевна] рассказала нам все о днях его болезни. На почте к нам неожиданно присоединились приехавшие из Владимира женщины (Соня М[осквина]219 и Т[амара] Н[иколаевна]220). Они долго бродили в поисках дома, в котором прежде не были и, отчаявшись найти, решили зайти на почту и расспросить. К своему удивлению, они здесь застали нас. Все вместе мы неспешно вернулись в дом, прослушав еще некоторые подробности этих последних дней. Из темноты осенней ночи звучал взволнованный голос, повествующий о том, как угас дивный светоч наших дней. <Далее следует пересказ воспоминаний Н. С. Фиолетовой. — Сост.] Когда мы вернулись в его домик, о. Иосиф ожидал нас в облачении и снова отслужил панихиду для вновь прибывших. По окончании панихиды снова и снова мы смотрели на светлый лик почившего. Начали читать Евангелие. Чтецов было много. Часто менялись. Каждый заботился о себе сам. Кто-то пил чай, кто-то устраивался спать на полу, кто — на скамейках. Мария Ивановна (матушка о. Иосифа), Н[ина] С[ер-геевна] и Шура (племянница Владыки) легли в его комнатке. Мы с М[арией] К[узьминичной] — на кровати. Н[ина] С[ергеевна] за занавеской в этой комнате, где покоилось тело Владыки. Мы лежали «валетом». 158 Спать не хотелось, да и невозможно было. От сырой ли погоды или от неудобного положения, но только очень давал себя знать радикулит, боли в ногах и спине были страшные. За стеной, в комнатке приезжающих, расположились о. Иосиф и Надя с мужем. Я слышала, как о. Иосиф рассказывал повесть о Благовестии и Рождестве Христовом. Слова Евангельского повествования лились просто и по-человечески понятно. «Да мы все это знаем», — вдруг заявили слушатели по окончании повествования. «Так чего же вы мне голову морочите! — рассердился о. Иосиф. — Сами не спите и мне спать не даете». Я не знала, как поступить мне назавтра: рискнуть остаться и не выходить на работу, но впереди был еще день — похороны Владыки. Я решила спросить о. Иосифа, и он посоветовал мне ехать утром на работу и встретить Владыку в соборе, куда назавтра должны привезти его тело. Вставать надо было рано. И вот уже уснули рядом в комнатке. Слышно было, как около гроба Владыки женщины по очереди читают Евангелие и, как эстафету, передают друг другу: в 5 часов разбудить Н[ину] В[ладимировну], а я не сплю и никак не могу дождаться, когда же наступят эти 5 часов. Можно ли вообще спать у гроба?.. Мне кажется — нет. Душа куда-то уплывает, качается на каких-то неведомых волнах, где-то там, вне обычного мира, общается с другой душой, покинувшей тело. И это очень ярко ощущается каким-то необычайным взаимопониманием и радостным теплом, которое охватывает все существо. Не дождавшись пяти часов, я наконец встаю. Еще некоторое время пребывания у дорогого гроба. Я знала, что в соборе, при большом наплыве народа, мне не удастся подойти так близко. Последний раз для меня поднимается воздух, и смотрит на меня закрытыми <глазами почивший>, но все понимающий, дорогой и близкий человек. Любвеобильный отец... Я кланяюсь ему в землю и прошу простить меня. И вот я уже ухожу в пасмурное, осеннее утро, сажусь в автобус, как будто для меня поданный, «Петушки—Владимир» и храбро еду в большой человеческий мир, такой же серый, как это утро, все дальше уходя от другого мира, лучезарного в своей тихой радости. На работе управляющего все еще нет, и мне не у кого отпрашиваться на следующий день. Отсидев добросовестно до конца рабочего дня, я ушла с твердым намерением не явиться назавтра. Дома необходимо было натопить печь, так как должны были приехать москвичи, поэтому я опоздала к встрече в соборе и пришла, когда фоб с телом усопшего был установлен пред Царскими вратами в главном приделе Успенского собора. Отец Иеракс сказал, что мы будем свидетелями торжественного въезда Владыки Афанасия в собор г. Владимира со славою на белом коне. 159 И вот мы дождались того момента, когда, казалось бы, уже все кончено. В наши дни, когда на всем лежит запрет, все — «нельзя», тело почившего заштатного архиерея привезли на белой машине («белом коне») из Петушков во Владимир областной в сопровождении духовенства и множества людей, и с великим почетом он был встречен соборным причтом и со славою водворен на почетном месте благоговейно почитаемого им собора. Это был канун празднования апостола и евангелиста Луки. Служили всенощную. По окончании архиепископ Симон, бывший Винницкий, друг Владыки Афанасия со школьной скамьи, родной и близкий ему по духу человек, совершил чин великой панихиды по Уставу, без сокращений. Ему сослужили двенадцать священников. Народу было много. Хор священников дружно и торжественно пел: «Жива будет душа моя и восхвалит Тя, и судьбы Твоя помогут мне»221, — звучало под сводами древнего собора... «Твой есмь аз, спаси меня», — излюбленные слова Владыки... Горели свечи, пахло ладаном. А Владыка торжественно предлежал в своем зеленом гробе, и верится, что духом предстоял пред Алтарем Господа Славы в возлюбленном Успенском соборе. После панихиды прощались. Подходила и я. Многие остались в соборе на всю ночь — читать Евангелие. А я вынуждена была спешить домой встречать москвичей. Приехали четверо: Наташа222 и Т[атьяна] Каменевы, Маруся Тепнина223 и В[алерия] Щавловна]224. Я угощала их чаем с шоколадными конфетами — последним подарком Владыки, который я получила от него незадолго до этого в виде большой красивой коробки... Когда наутро мы пришли в собор, там было уже очень много народу. Читали часы. Нужно сказать, что мне было и немного грустно: в день смерти Владыки я не попала в его домик на ночь, не могла присутствовать при выносе его тела из архиерейского домика и на встречу в соборе опоздала... Во время великой панихиды стояла далеко от гроба, так как его окружали, по существу, далекие люди, пришедшие больше из любопытства. И вот теперь, пробиваясь сквозь толпу для того, чтобы еще раз поцеловать прохладную руку Владыки, я мысленно просила его, чтобы он позволил мне немного, несколько минут, постоять у его гроба. Там стояла знакомая, врач А. В. Увидев меня, она посторонилась, и я стала у самого гроба, там, где покоилась голова Святителя, его благодатный лик, скрытый воздухом от людских взоров, и простояла на этом месте всю обедню... Мне стало очень радостно... Радостно от сознания, что Владыка жив, что по-прежнему любвеобилен и заботлив, что общение с ним стано- 160 вится гораздо легче и проще, что для него открыто и понятно внутреннее состояние человека... Слезы лились по щекам, слезы умиления и тихой радости... Литургию совершали архиепископ Симон и о. Иосиф в сослужении настоятеля собора о. Аркадия. Владыка Онисим в клобуке и мантии простоял всю обедню у фоба усопшего собрата, по левую его сторону. Отпевание совершали по монашескому чину, согласно завещанию покойного, два архиепископа — Владимирский преосвященный Онисим и Владыка Симон, в сослужении священников225. Вначале Владыка Онисим произнес слово в память почившего, в котором отметил чистоту веры и жизни Владыки, его усердное служение на благо Церкви, выразившееся в письменных трудах: «Служба святым земли Русской» и капитальный труд «О поминовении усопших». К сожалению, текста этого слова не сохранилось. Было много народу — переполненный собор. Как мотыльки, вспорхнули огоньки восковых свечей. Мощно взмыл ввысь хор священнослужителей. Служба совершалась полностью по Уставу. И хотелось, чтобы она не кончалась, — таким торжественным и светлым чувством была переполнена душа. Среди духовенства были маститые старцы, знавшие Владыку еще в дни молодости, были и молодые, знакомые с ним лишь понаслышке. Запомнился полный скорби лик Владыки Симона. Он весь был внутри себя и даже возгласы не мог произносить без подсказки, как-то смущенно глядя на присутствующих, будто не понимая, что от него хотят. Голос о. Иосифа при чтении Апостола сорвался и превратился в рыдание. Мне кажется, я не погрешу, если скажу, что настроение было такое, как в Великую Субботу, когда совершается чин погребения Плащаницы: скорбь и тихая радость. По отпевании произнес слово бывший настоятель Успенского собора о. Алексей Громов, в былом воспитанник Владимирской Духовной Семинарии, где в это время преподавал иеромонах Афанасий, будущий святитель. Началось прощание. Множество народа окружило гроб. Сейчас крышка закроет его, скроет навеки от нас и эту руку, держащую Евангелие, и этот лик, покрытый воздухом, и дай, Господи, нам всем увидеть его, этот лик, в ином, лучшем Мире... «Во блаженном успении...» — провозглашает протодиакон. Звуки «Вечной памяти» уже растворились под сводами собора. Священнослужители подняли гроб и понесли на руках внутри собора вдоль стен его с пением «Помощник и Покровитель»... Я все время 161 шла за гробом. По стенам — надписи, имена захороненных здесь лиц. Кто-то сказал: «Вот здесь настоящее место Владыки». А гроб плывет мимо, к выходным дверям и удаляется от собора. У выхода стоят две специальные машины. В одну из них поднимают тело Владыки, с ним садятся близкие. Отец Иосиф стоит у гроба. Машина полна доотказа. Остальные заполняют вторую машину, и машины трогаются в путь. А толпа не редеет. Странное дело. По центральной улице города мчится закрытая серая машина, останавливается перед красными глазками светофора, а из машины слышится пение: «Святый Божий, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас»... Она везет на кладбище тело Святителя, в место последнего его упокоения. А переполненные троллейбусы везут туда же множество народа, спешащего застать момент погребения. Встречает гроб у ворот кладбища настоятель кладбищенского храма св. князя Владимира о. Петр Плутов226 в епитрахили, с кадилом в руках. Гроб поднимают на руки и несут его к могиле четыре священника: о. Иосиф, о. Андрей Каменяка, служители кладбищенской церкви, о. Василий Миськов и о. Николай Харьюзов227. Отец Петр предает тело земле, и гроб опускается в свежевырытую могилу. Комья сырой земли падают, ударяясь в деревянную крышку, каждый хочет бросить горсть, чтобы земля «была легка» усопшему. Неожиданно я оказываюсь на краю могилы, в ногах, и все совершается перед моими глазами. Вот уже вырос могильный холм, вот на него возложили венок, привезенный из Москвы о. Всеволодом Шпиллером от настоятеля и причта Никольской церкви, «что в Кузнецах». Венок предназначен «Архиеп[ископу] Афанасию»... Владыка был награжден саном архиепископа, но не поехал за принятием титула. Его не интересовали земные почести, и все окружающие знали его как епископа, каковым он сам именовал себя. Кто-то произносит слово, кто-то плачет, кто-то предлагает кутью. Отец Иосиф обращается к народу с просьбой охранять могилу и передает последние слова Владыки: «Я вас и там не оставлю»... Кладбище не пустеет. Мы садимся в заказной автобус и едем в Петушки, где приготовлен обед, — о. Кирилл, о. Андрей Каменяка, о. Николай Троицкий228, несколько владимирцев и много москвичей. Владыка Симон, приглашенный правящим архиереем, остался во Владимире. Столы накрыты в двух комнатах, садятся партиями. «Вечную память» провозглашают усопшему. Отец Иосиф распоряжается всем. После высокого душевного напряжения овладевает какая-то внут-ренняя тишина. Разговоры ведутся негромкие, между соседями. Вечере- 162 ет. Подаю чай. Москвичи разъезжаются. За стол садится новая партия. Снова поют «Вечную память». И вдруг неожиданно раздается: «Исполла эти...» Это приехал Владыка Симон, усталый и грустно улыбающийся. Он будет жить здесь, в домике Владыки Афанасия, в его комнатке, в течение сорока дней. Вслед за остальными уходим и мы, владимирцы, в осеннюю ночь. Пытаемся уехать на автобусе, но по телефону сообщают, что автобуса не будет, так как он еще-не выходил из Москвы из-за неисправного состояния. Удается наконец уехать на попутном такси. Едем в полной темноте и тишине. По сторонам мрачно проплывают силуэты оголенных деревьев и тонут в тумане. На душе грустно... И мне становится страшно той минуты, когда я останусь одна... Но эта минута настает, и я засыпаю как мертвая, для того чтобы проснуться наутро в обыденной суетной жизни. 624 Н. С. Фиолетова. Последние дни земной жизни преосвященного Афанасия (Сахарова), епископа Ковровского Подлинник. Машинопись. Нина Сергеевна Фиолетова (урожденная Малышева) родилась в 1912 г. Была келейницей Владыки Афанасия в последние годы его жизни. Он знал ее с детских лет и переписывался с нею, находясь в заключении и ссылке. В настоящее время Нина Сергеевна трудится при Спасо-Преображенском храме г. Владимира. [ум. 9.10.2004 во Владимире - прим. Я.Кротова к электронной версии. См.: Головина Г.Г. Келейница Святителя Афанасия// Православная Москва. 2002. N 15-16(273-274).лАвгуст. С.9.] 196 Крылова Анна Никитична"(1900—1981(?)). В 1920—1931 гг. была духовной дочерью прот. Владимира Богданова. В общине о. Владимира ее звали «Нюрочкой толстенькой». В 1933 г. арестована и сослана в Среднюю Азию. В 1933— 1959 гг. в ссылке, затем на вольном поселении в г. Корш (Карши) в Узбекистане. В 1959—1981 (?) гг. проживала в г. Загорске (ныне г. Сергиев Посад) Московской обл. 197 Иеромонах Иеракс (Бочаров) был духовным отцом Н. С. Фиолетовой, она ухаживала за ним в последние годы его жизни (см.: 1, примеч. 95). 198 Вениамин (Федченков Иван Афанасьевич; 1880—1961) — митрополит. В 1919 г. хиротонисан во епископа Севастопольского, викария Таврической епархии. В 1919—1920 гг. епископ армии и флота войск Юга России. В 1920 г. эмигрировал. Член Всезаграничного Карловацкого церковного собора 1921 г. В 1927 г. воссоединился с Московской Патриархией. С 1933 г. управляющий епархией Московского Патриархата в США. В 1947 г. возвратился в СССР. С 28.11.1955 митрополит Саратовский и Балашовский. Скончался на покое в Псково-Печерском монастыре. 199Иосиф Астраханский (скончался в 1672 г.) — священномученик. Был зверски умерщвлен бунтовщиками в 1672 г. Причислен к лику святых решением Священного Собора Русской Православной Церкви 1917—1918 гг. 200 Фиолетов Владимир Сергеевич (1894—1954) — муж Н. С. Фиолетовой, военный врач. Репрессирован в 1938 г. В 1940 г. после оправдательного приговора отпущен. Был начальником госпиталей в Благовещенске и Хабаровске. Скончался в г. Владимире. В письмах к Н. С. Фиолетовой еп. Афанасий часто в целях конспирации называл его по девичьей фамилии жены (Малышев), иногда искажая ее (Малышкин). 201 Тропарь Русским святым, написанный митр. Сергием (Страгородским) для службы Всем святым, в земле Русской просиявшим. 202феодорит (Воробьев Федор Иванович, 1900—1973) — архимандрит. Поступил в Троице-Сергиеву Лавру по благословению еп. Афанасия и прожил в ней 17 лет, был благочинным (см.: Протодиакон Сергий Голубцов. Троице-Сергиева Лавра за последние сто лет: М.: Изд-во Православного братства иконы Споручница грешных, 1998. С. 141). Е. В. Апушкина. Письмо к епископу Стефану (Никитину) Машинописная копия. Опубликовано: «К свету». [1993]. № 9—10. С. 53—55 (см.: Двое похорон: (В письмах)). 203 Глушкова Ольга Васильевна — прихожанка храма свт. Николая в Кленниках, духовная дочь прот. С. Мечева, в ее доме в 1934—1936 гг. еп. Афанасий совершал богослужения. 204 Фиолетова Надежда Юрьевна — вдова проф. Н. Н. Фиолетова, автора книги «Очерки христианской апологетики» (М.:, Братство во Имя Всемилостивого Спаса, 1992; см. также: Фиолетова Н. Ю. Воспоминания // Минувшее: Исторический альманах. Вып. 9. М.; СПб.: Atheneum: Феникс, 1992). 205 Прокимен из последования исходного монахов (см.: Требник: В 2 ч. [Сергиев Посад]: Свято-Троице-Сергиева Лавра, 1992. С. 121 об.). 206Члены духовной семьи о. Владимира Богданова (см.: I, примеч. 43). 207 Бывшие прихожане храма свв. мчч. бессрр. Кира и Иоанна (Сербское подворье), где служили «непоминающие» священники, в том числе о. Владимир 625 Богданов), архим. Серафим (Битюков), иеромонах Иеракс (Бочаров), о. Владимир (Криволуцкий). 208 Бывшие прихожане храма свт. Николая в Подкопаях, где служили «непоминающие» священники: о. Петр Петриков, иеромонах Андрей (Эльбсон) и др. 209 В храме преп. Саввы Освященного служил известный среди «непоминающих» протоиерей Александр Гомановский. 210 Игумен Платон (Климов) не был монахом Троице-Сергиевой лавры (см.: I, примеч. 180). Н. В. Трапани. Воспоминания о последних днях епископа Афанасия (Сахарова) и о погребении Машинописная копия. 24 Правильный текст: «Всем бых вся, да всяко некия спасу (1 Кор. 9, 22). 212 Имеется в виду Надежда Алексеевна Пазухина. 213 Вероятно, Александра Васильевна Шувалова (свидетельство Н. С. Фиолетовой). 2ИСм.: Архим. Симеон (Холмогоров). Един от древних: Повесть о жизни и подвигах схиархим. Гавриила (Зырянова). М.: Паломник, 1996. С. 164. 215См.: *** [Трапани Н. В.] Воспоминания о иеромонахе Иераксе (Бочарове), 1880-1959) // ВРХД. 1983. № 140. С. 175-211. 216Священник Игорь Спиридонов. 217 Галина Петровна — супруга о. Андрея Каменяки, впоследствии монахиня Ольга. 218 Прокимен из чинопоследования погребения мирских человек (см.: Требник: В 2 ч. [Сергиев Посад]: Свято-Троице-Сергиева Лавра, 1992. С. 104. 219 Москвина Софья (скончалась в 1996 г.) — знакомая Владыки Афанасия. Проживала в г. Владимире. 220Цветкова Тамара Николаевна — работник епархиального управления г. Владимира. 221 Пс. 118, ст. 175 (кафизма 17-я, «Непорочны», поемая на отпевании). 222 Каменева Наталья Ниловна (1904 (1907?)—1965), сестра Т. Н. Каменевой (см.: I, примеч. 175). 223Тепнина Мария Витальевна родилась в Санкт-Петербурге в 1904 г. Работала зубным врачом. В апреле 1946 г. была арестована. Приговорена к пяти годам ИТЛ по обвинению в участии в антисоветской церковной организации и антисоветской агитации. 224Тюляева Валерия Павловна — знакомая Владыки Афанасия, перепечатывала его рукописи. 225 Священнослужители, принимавшие участие в великой панихиде по Владыке Афанасию: о. Иосиф Потапов, о. Кирилл (Павлов), игумен Троице-Сергиевой Лавры, о. Андрей Каменяка, о. Николай Троицкий, о. Петр Плутов, о. Николай Харьюзов, о. Василий Миськов, о. Алексей Никологорский, о. Аркадий Тыщук, о. Иоанн Конарь, о. Вячеслав Спиридонов. Священнослужители, принимавшие участие в отпевании Владыки Афанасия: о. Иосиф Потапов, о. Всеволод Шпиллер, о. Алексей Громов, о. Александр Солертовский, о. Александр Куликов (священник церкви свт. Николы в Кузнецах), о. Кирилл (Павлов), о. Андрей Каменяка, о. Петр Плутов, о. Николай Харьюзов, о. Василий Миськов, о. Николай Троицкий, О.Александр Скандовский, о. Алексей Никологорский, о. Аркадий Тыщук, игумен Серафим (Урбановский?), о. Иоанн Конарь, о. Вячеслав Спиридонов (примеч. Н. В. Трапани). 226 Плутов Петр Михайлович — протоиерей. Родился в 1895 г. Служил в дер. Двойново Меленковского р-на. В 1930 г. арестован. Приговорен к трем годам заключения. В 1938 г. арестован. Приговорен к пяти годам заключения. С ян 626 варя 1949 г. служил в Успенском соборе г. Владимира. В декабре 1954 г. уволен за штат. 227Харьюзов Николай Александрович (1900—1963) — протоиерей. Служил в Троицком соборе г. Александрова Владимирской обл. | 
