Йозеф Лортц

ИСТОРИЯ ЦЕРКВИ

К оглавлению

Третья эпоха

НОВОЕ ВРЕМЯ

Церковь в полемике со светской культурой

§73. Общая характеристика Нового времени

I. Место действия

1. Надежной точкой отсчета Нового времени являются великие географические открытия конца XVв. (открытие Америки; кругосветные путешествия). Они существенно расширили кругозор и тем самым сознание западного человека. Возникает новое представление о Земле. В течение следующих столетий Африка и Азия становятся более доступными для европейцев; затем в поле зрения попадает Австралия, открытая в 1770г. Джеймсом Куком. Христианство следовало за этими открытиями. Более того, оно по большей части самостоятельно устанавливало связи с различными народами открытых континентов. Миссионерская работа за океаном и организованная миссионерами церковная католическая жизнь являются, начиная со второго столетия Нового времени, важной составной частью истории Церкви.

2. И все же собственно место действия церковной истории в Новое время остается тем же, что и в эпоху позднего средневековья: Западная Европа. Ибо новооткрытые области в Центральной и Северной Америке, а также в Южной Америке с точки зрения истории Церкви сначала относились еще к Европе. Причина заключается в том, что христианская жизнь в миссиях вплоть до XIXв. за небольшими исключениями была всего лишь излучением Запада. Почти все народности, обращенные в христианство миссионерами, в течение всего Нового времени были только объектами воспитания Западной Церкви. Вплоть до самого последнего времени основоопределяющая католическая жизнь во всем мире носила отпечаток западной духовной культуры. Не было ни индийского, ни китайского, ни японского католического богословия в сколько-нибудь заметном объеме, ни соответствующих орденов, ни сколько-нибудь влиятельной местной иерархии, ни самостоятельной католической религиозности населения этих местностей.

3. Только в наши дни благодаря образованию местного клира, рукоположению местных епископов и назначению местных кардиналов (Китай— 1946г.; Индия— 1952г.; Африка— 1959г.) намечается значительный сдвиг в этом отношении. В древности христианство и христианское мышление несли на себе отпечаток трех великих культур (иудаизм, Греция, Рим, §5); возможно, когда-нибудь Дальний Восток или какая-то иная культура неевропейских народов привнесет нечто новое в католическое христианство, которое постоянно остается равным самому себе и все-таки постоянно расширяет сферу своего воздействия. Ибо Церковь, хотя и связанная с папством, не привязана к западной духовной жизни, и еще менее она привязана к специфически итальянским, а тем более к римским представлениям. Продолжавшаяся еще до «вчерашнего дня» однородно европейская эпоха истории Церкви подходит к концу так же, как близится к концу европоцентризм всеобщей истории. Разумеется, пока что Церковь закономерно движется исторически и органически единственно возможным путем: прежде всего, она защищает провиденциально дарованное культурное лоно своей жизни, Запад, и одновременно, шаг за шагом, распространяет свое влияние на другие культуры— по мере их готовности принять послание веры и сформировать христианскую жизнь. Правда, в наши дни менее, чем когда-нибудь, вероятно, что в обозримое время Дальний Восток или примитивные культуры Африки будут играть особенно влиятельную роль в дальнейшем развитии и распространении христианства: коммунизм Китая, самососредото ченность Индии, небывалый подъем ислама в Африке и тамошний коммунизм частично привели к разрушению христианства и церковной иерархии или же создали ситуацию, в которой христианству только и возможно ценой напряжения всех сил— сил столь постыдно ослабленной в отношении христианства Европы— удерживать прежде завоеванные позиции или, в лучшем случае, расширять их в скромных пределах.

С другой стороны, узкие позиции могут оказаться тем прочнее, чем больше они соответствуют местным традициям. Прокладывающая себе путь «федерализация» Церкви в прочном союзе с папством могла бы открыть здесь большие возможности, если бы при устройстве и расширении местных Церквей со всей смелостью учитывалось то обстоятельство, что Церковь есть община верующих вместе с епископами и священнослужителями, а не только клир.

4. В пределах Европы место действия католической истории Церкви сильно сократилось из-за Реформации. В период Контрреформации Церковь вернула себе часть утраченных позиций; благодаря расширяющейся внутренней миссии объектом ее деятельности стали области, отпавшие от католической веры, заботу о которых она, впрочем, никогда не оставляла. Зато весьма скоро с различной интенсивностью обнаружилось и миссионерское рвение новых протестантских Церквей, будь то в Европе, будь то (весьма заметно) в Северной Америке и в классических областях миссионерства.

5. Но эта уменьшенная арена деятельности в Новое время имеет все-таки большее значение, чем в средние века: несравнимо возрастает насыщенность времени событиями. Ибо одним из основополагающих факторов Нового времени становится непредставимое прежде увеличение числа людей, влияющих на жизнь Церкви, ее представителей, участников, сторонников или противников; это результат а) неслыханного прежде роста народонаселения в западных странах; б) беспримерного распространения образованности (к сожалению, односторонне интеллектуальной); в) современной техники, многократно увеличившей скорость распространения всех сведений, всех результатов познания или простой информации, которая в новейшее время оказывается непосильным грузом для психики и угрозой для духовного здоровья человечества.

6. Главными носителями этого развития являются те же страны, что и в средние века, разве что со времени позднего средневековья наряду с Италией, Францией, Англией и Германией весьма сильное влияние начинает приобретать Испания. В разные периоды Нового времени та или иная страна занимала ведущее положение в западноевропейской Церкви. С наступлением позднего средневеко вья Германия теряет главенствующую позицию и отходит на второй план, уступая первенство Франции. В начале Нового времени в первом ряду оказывается Италия, родина Ренессанса и гуманизма. Но уже в эпоху гуманизма Эразма, а еще более в эпоху Реформации Италия уступает ведущую— с точки зрения церковной истории— роль Германии. Однако одновременно в центр внимания историков Церкви попадает Испания как страна, положившая начало внутренней католической реформе и Контрреформации.— Затем снова на первый план выдвигается Франция и в течение XVIIв. оказывается самой влиятельной державой. Христианским силам удалось еще раз создать общеевропейскую культуру— культуру барокко: хотя в области музыки мощные потенции проявились в лютеранском пространстве, хотя в Англии это время отмечено таким выдающимся явлением, как Шекспир, общую картину определяют почти исключительно силы католической Церкви. XVIII столетие снова формирует духовную позицию, характерную для Европы как единого целого, но христианское Откровение более не занимает в этой общности первенствующего положения: главным направлением духовной активности становится Просвещение. Просвещение зародилось в Англии, но наиболее радикальным образом оно проявило себя во Франции, одновременно захватив и другие страны. В XIXв. всякое развитие становится частью светской мировой истории. Жизнь Церкви продолжает терять свое значение на фоне всего, что происходит с человечеством. Что же касается собственно истории Церкви, то в этой области уже никакая отдельная страна не занимает больше ведущего положения, ибо теперь все бесспорно признают абсолютное первенство центра этой истории— Рима.

7. Параллельно с этими сдвигами в Европе в течение этих 200 лет, пусть очень медленно, возрастает влияние ведущих держав на новооткрытые страны и— еще медленнее— определенная реакция культур этих стран, в частности основанных там Церквей, на культуру Запада. При этом и та, и другая сторона, как и вся история Церкви Нового времени, начиная с XVIв., находятся в сфере влияния Реформации и ее последствий.

II. Всеобщие духовные основы

A. Новое время как разрушение прежнего единства

1. а) Как любой период истории, средневековье характеризуется изобилием уникальных явлений жизни. Однако благодаря Церкви многообразие частных явлений, начиная с истоков, было осмыслено и представлено синтетически (§5) как закономерное проявление великих сил (универсализм в его различных аспектах в Церкви, «империи» и науке, §34, IV); Церковь, империя и наука придали этому времени большую внутреннюю стабильность— качество, которое в значительной мере сохранялось даже при изменениях ситуации. При всем изобилии частностей эта эпоха характеризуется четкостью основополагающих принципов и главных линий развития.

б) Однако в Новое время эти универсальн ые силы отсутствуют во всех сферах, кроме Церкви; более того, ниже мы постараемся показать, что Новое время характеризуется разобщенностью, индивидуализмом и субъективизмом. Оба эти обстоятельства имеют результатом не только многообразие и изменчивость ситуации, но и недостаток общей упорядоченности в смысле конструктивной закономерности явлений. Первым следствием этого принципа оказывается такой ход событий, который, в свою очередь, обнаруживает значительно меньшую закономерность. Отсюда (а также из упомянутого беспримерно большого изобилия событий) следует, что общая характеристика Нового времени должна быть по необходимости более сложной и обстоятельной, т.е. более подробной и развернутой, чем характеристика средневековья. Общая оценка должна быть в еще большей степени, чем оценка античности и средневековья, ограничена выделением наиболее существенных черт. С самого начала следует отдавать себе отчет, что все многообразие Нового времени лишь частично может быть отражено в событиях соответствующего значения. Действительность заведомо богаче, она то и дело отклоняется от намеченных историком линий. Одновременно правильное понимание в еще большей степени, чем для прежних периодов, зависит от того, насколько учитывается значение того, для какой именно страны берется та или иная характеристика. Поскольку разные области, где протекает церковноисторичес кая жизнь, более мощно, чем прежде, проявляют свое своеобразие и, соответственно, свою способность реагировать на события.

в) Есть еще один совершенно новый фактор, который играет определяющую роль в Новое время: ускоренные темпы развития и, следовательно, более быстрое изменение расстановки сил. Этот фактор начинает действовать еще до наступления XIXстолетия, а именно в «столетия почтовых карет»; ибо уже благодаря искусству книгопечатания духовные отношения между людьми, в том числе и живущими на больших расстояниях, стали во много раз более активными и интенсивными. Паровая машина и телеграф еще более увеличили темпы развития. В новейшее время темп этих изменений, в том числе и неорганических, т.е. привнесенных извне, и их последствия затрагивают всю планету, принимая подчас устрашающие размеры, поскольку угрожают психическому равновесию и здоровью людей. Более того, сегодня мы должны признать, что это развитие, в сущности, ставит под угрозу духовное существование человечества.— Ниже, в главах, посвященных новейшему времени, мы рассмотрим положительные тенденции, противостоящие фактору ускорения.

2. а) Если не считать великих географических открытий, Новое время не отделено от средневековья никакими бросающимися в глаза внешними событиями. Отличие Нового времени от средневековья проявляется скорее в глубинных структурных сдвигах культурной жизни Запада. Эти сдвиги осуществляются медленно, но неуклонно. Они начинаются, как мы уже писали, в период высокого средневековья, достигают решающей стадии в период позднего средневековья и порождают Новое время, которое наступает тогда, когда центробежные тенденции позднего средневековья, иными словами, зачатки новых моделей поведения, формируются в основополагающие общие принципы западной жизни (§61, 3).

б) Таким образом, своеобразие Нового времени, отличающее его от предыдущей эпохи, т.е. от средневековья, составляют центробежные тенденции: субъективизм и индивидуализм, национализм, лаицизм и секуляризация. Эта эпоха характеризуется тяжелыми последствиями тех возможностей, которые вытекают из этих факторов.

Однако определение «центробежные тенденции» ни в коем случае нельзя относить только к средневековью; оно сохраняет смысл сущностной характеристики постольку, поскольку Новое время как целое теряет католическую, вообще христианскую, более того, религиозную сердцевину. Конечно, Новое время также имеет множество позитивных движений, оно приносит с собой поразительное многообразие ценностей, например в области духовно-философских поисков или в сфере точного знания и его приложений. Но «какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? или какой выкуп даст человек за душу свою?» (Мф 16, 26). Новое время, несмотря на религиозные, христианские, церковные и культурные приобретения четырех-пяти столетий, по существу характеризуется «потерей сердцевины».

3. В истории Церкви эти центробежные тенденции суть не что иное, как дальнейшее расширение опасных расколов, наблюдаемых в едином средневековом организме с XIIв.,— тех расколов, которые затем привели к крупным антипапским движениям позднего средневеко вья. Они, следовательно, являются критикой церковного средневеко вья и реакцией на него. Иными словами, Новое время на фоне решающих для истории Церкви факторов является уходом от Церкви, атакой на нее, временем автономной духовной жизни.

а) Церковное средневековье имело своей задачей христианизацию народов Запада, превращение Запада в христианский организм. Одновременно Церковь руководила народами, и они сами развивались в направлении духовной самостоятельности. Но такая самостоятельность в лоне Церкви возможна только при условии подчинения ее Богом установленному авторитету. Это означает, что народы, становясь свободными и независимыми, должны одновременно в церковном смысле оставаться в состоянии религиозного «подчинения», которое приняли на себя во время своей духовной несамостоятельности. И здесь очевидна опасность возникновения конфликта. Чтобы избежать ее, имелся только один путь: смело руководствуясь благочестивым чувством внутренней свободы, преобразовать отношение народов к Церкви из первоначального подчинения в осознанно добровольное послушание, стремиться к духовной зрелости, к искреннему сотрудниче ству, как того требует и по существу заповедует призыв Избавителя.

б) Стремление к этому было недостаточно сильным и не осуществи лось в достаточном объеме. Столкнувшись с антицерковными движениями, церковные власти односторонне активизировали свой консерватизм, требовали от верующих пассивного подчинения, а не добровольного ответственного сотрудничества; фактически это привело к дальнейшему враждебному отпадению от Церкви еще одной части населения стран Запада. Те, кто был воспитан Церковью и ее культурой, превратились по большей части в ее противников.— Внутри же самой Церкви во все время господства ancien revgime средневековый клерикализм оставался в значительной мере непреодоленным. Слишком широко бытовало мнение, что клир или иерархия и есть Церковь; верующие народы все еще оставались только объектом душепопечительной заботы вместо того, чтобы становиться субъектом бытия Церкви.

4. Эта характеристика Нового времени может показаться преувеличением; однако она соответствует фактам, при условии, что обзор истории Церкви мы не превращаем в спиритуалистически-богословский дискурс и не делаем вид, что жизнь Церкви протекает в безвоздушном пространстве. Правда, ниже мы увидим, что католическая реформа XVIв. в значительной мере выросла из собственных корней и в значительно меньшей степени, чем принято считать, была вызвана исключительно напором протестантизма. И все же характеристикой этой эпохи в целом (но не жизни Церкви) остается Реформация, а не Тридентский собор. И даже если Реформация в смысле ее основных религиозных ценностей первоначально была позитивным процессом роста, все же она без сомнения стала прямо-таки угрозой для Церкви и во многом сознательной атакой на нее.— Другой пример: для понимания своеобразия истории Церкви в XVIIв. существенным признаком являются не великие святые, но сама по себе менее ценная государственная церковность; для XVIIIв. характерно не все еще наличествующее и во многом обнадеживающе сильное католическое содержание жизни, но рационализм Просвещения. Для сферы протестантской церковной истории все большее значение приобретают секуляризированные элементы.

5. Атаке на Церковь соответствует становление независимой от Церкви автономной культуры. Для Церкви это означает как бы повторение ситуации, которую она застала при вхождении в мир языческого Рима. Тогда Церковь также столкнулась с враждебной ей культурой. Как и тогда, культура в Новое время (во все большей степени) подчинила себе большую часть жизни, в то время как христианско-церков ная реальность (прямо противоположно средневековью) охватывает и формирует всего лишь небольшой ее фрагмент.

Но для Нового времени характерно еще и то обстоятельство, что культура отпала и продолжала отпадать от Церкви. В ее вражде к Церкви присутствует изрядная доля ренегатской ненависти; как свидетельствуют, в частности, гражданская война в Испании, ситуация в Мексике или положение в сегодняшней России, эта ненависть оставляет глубокие следы. В Мексике, а также существенным образом во Франции, ситуация в последнее время заметно улучшилась. Но в целом описанное выше положение продолжает сохраняться: христианство и Церковь охватывают своим влиянием лишь незначительную часть человеческой жизни.

По сравнению с автономной культурой (точнее говоря, цивилизацией) сфера церковного влияния продолжает ужасающе сокращать ся, а цивилизация, подобно Прометею, рвется к власти. В наши дни Церковь воспринимается большинством человечества не только как чужестранка, но как обременительная чужестранка. (Об определенном сдвиге за последние 50 лет и о противоположной картине в России, где всем заправлял атеистический материализм см. §126.) Таким образом, хотя прямая атака на Церковь теряет напор, но причина ослабления этого напора слишком часто заключается в апатичном отношении людей ко всему религиозному. «Неспособность к вере»— таков все более заметный признак Нового времени.

6. а) С духовно-исторической и церковной точки зрения важнейший результат такого развития заключается в разрушении единства, которое прежде поддерживало всю жизнь: (1) разрушены общеобязательность и неприкосновенность установлений веры, нравственности и мышления; взамен (2) фактически и принципиально провозглашена изменяемость сущего в его важнейших основах, продемонстрированная духовными и религиозными революциями и переворотами Нового времени. В реальной жизни соседствуют между собой разнообразные виды веры, типы христианства и Церкви, причем ни один из вариантов не имеет большего общественно-правового оправдания, чем все остальные¹.

В наши дни соседство разнообразных конфессий кажется чем-то само собой разумеющимся. В XV и XVIвв. оно было медленным, но неуклонным разрушени ем основ, на которых зиждилось сознание, вносило сумятицу, вело к фактической релятивизации истины, а распространение философии релятивизма служило теоретическим обоснованием такого положения вещей. Этот процесс пересмотра и переоценки ценностей развернулся во всей полноте в XIXв., что привело, в частности, к результату, к которому христианство стремилось со времен инвеституры (§48): люди научились правильно отличать религиозное от профанного, церковное— от государственного.

Если принять в расчет взросление народов в политической и культурной областях, то сформулированная при этом положительная оценка установленного Творцом порядка и политического распределения ролей была неизбежной и сама по себе ценной. То, что эта оценка весьма часто и решительно должна была пробивать себе дорогу вопреки Церкви, есть факт, достойный сожаления, но его нельзя обойти молчанием. Да, исторически обусловленные одежды христианской жизни и веры были для многих слишком длинны, чтобы казаться идентичными сущности веры; немало впавших в заблуждение людей (и как долго!) пытались выбраться из этого лабиринта, безоговорочно цепляясь за традицию, даже за самое несущественное в ней. Вот почему нельзя с порога отметать обвинение в том, что пришедшее на смену новое настроение сформировалось во многом наперекор католикам. (Начало Просвещения связывается с отменой пыток и инквизиции; вплоть до нашего времени библеистика и история Церкви дают этому все новые свидетельства.)

б) В течение Нового времени значение вышеназванного умонастро ения постепенно усиливается и затем приводит к смешению конфессий и мировоззрений во всех странах (свобода передвижения, транспорт, пресса, реклама, радио; после второй мировой войны изгнание из Восточной Германии евангелического и католического населения в тесное пространство ФРГ; аналогичные ситуации в Азии и Африке). Повседневное, продолжительное и тесное общение католиков и некатоликов, верующих и неверующих, элементарный опыт, вытекающий из этого общения,— представление о человеке, ставшее общим для разных исповеданий и воззрений,— все это не является каким-то побочным или второстепенным обстоятельством для христианской жизни Нового времени, это один из основополагающих факторов этой жизни. И он приобретает все большее значение, так как жизнь на последних стадиях Нового времени определяют не христианство и, в частности, не католицизм, но культура, подчас чисто посюсторонняя.

в) Конкретно это означает, что Церковь отодвинута с ведущих позиций в жизни, что теоретически любому мировоззрению, даже любому заблуждению предоставляются такие же жизненные возможности, как и ей. Прежде Церковь занимала господствующее положение благодаря своему морально-религиозному авторитету и благодаря поддержке светской власти; таким образом, до осуществле ния Реформации, а в католических странах и территориях до Французской революции и обширных процессов секуляризации XIXв., она была в состоянии не только объявлять ложными противоречащие ей воззрения, но и подавлять их силой с помощью собственных (духовных) судов и государственной власти. Эта возможность в Новое время постепенно полностью исчезает.

Но, как мы уже знаем на многих примерах из истории средневековой Церкви, это было на самом деле не только потерей, напротив. Новизна ситуации может иметь далеко идущие последствия; полное и своевременное осмысление новой расстановки сил диктует Церкви необычайно решительную переоценку ее методов, чего трудно ожидать от какой бы то ни было социологической структуры. Особые силы и обетования, которыми располагает Церковь, могут придать ей необходимую решительность для зарождающейся ныне позитивно революцион ной инициативы. Историческая Церковь была учреждена Господом для нашего спасения, а потому ее миссия— живя в истории, стоять над ней.

Б. Особенности культуры Нового времени

Каковы же особенности автономной культуры, возникшей в отрыве от Церкви и воздействующей на церковную жизнь?

1. Наиболее емкой характеристикой этой культуры является одностороннее культивирование и признание интеллекта; отсюда ее позитивистский реализм, т.е. сужение понятия «наука», сведение этого понятия к точному естественнонаучному знанию². Это относится и к исторической науке и к филологической исторической критике в области богословия, особенно некатолического: с точки зрения позитивизма, постижение действительности должно осуществляться путем точного наблюдения и исследования, а не духовного созерцания; принятие божественного Откровения в вере самым решительным образом отодвигается на второй план. Этот реализм питается великими географическими, естественнонаучными, историческими и психологическими открытиями, которые все быстрее накапливаются за последние столетия. Именно они и характеризуют Новое время.

2. Непосредственным следствием такого реализма и, соответствен но, упомянутых открытий явилось огромное увеличение знаний и затем переход от логической к психологической ориентации. И то, и другое в свою очередь привело к критической философии сомнения и к релятивизму, имеющему тенденцию считать все в какой-то степени истинным или хотя бы оправданным. Наиболее частым проявлением такого взгляда является скептицизм, часто переходящий в агностицизм. В XIXв., в эпоху подъема исторической науки, агностицизм принял форму историзма как теоретического релятивизма. В сфере общественно-политической возникли формы многообразного и многозначного либерализма.

3. а) В различных духовных парадигмах индивидуализм и субъективизм постепенно заполнили собой всю жизнь Нового времени. Они захватили не только философию, но и социальную, политическую и экономическую жизнь. С точки зрения истории Церкви самым важным оказалось то, что они в различных формах пронизали собой всю религиозную жизнь; все столетия Нового времени в той или иной степени характеризуются индивидуализмом и субъективизмом (п.4).

б) Именно в виду важности этого тезиса необходимо очертить его границы: намеченная здесь линия указывает только последнее, самое глубокое направление решающих поворотов и сил, но не исключает того, что рядом с ней, над ней или навстречу ей течение жизни движется в других направлениях. Великим дополнением к субъективизму является постоянная реакция здравого человеческо го начала, которое не так-то просто полностью вытеснить из объективных, нормальных житейских обычаев. Конкретная жизнь часто, хотя и не всегда, отставала от теории. Правда, тоталитарные режимы XXв. основательно разрушили это спасительное торможение.

4. Проникновение субъективизма в религиозную сферу осуществляется с четырех сторон. К нему приводят: (а) внутрицерковное расшатывание основ (гуманизм и различные движения позднего средневековья §66_69); (б) борьба против католической Церкви (протестантизм); (в) борьба против религии Откровения (Просвещение XVIIIв.); (г) борьба против религии вообще (материализм, социализм в XIXв., коммунизм в XXв.).— Оба последних этапа сообщают духовной жизни Нового времени двойное своеобразие, отличающее от Просвещения: современное мышление и большая часть жизни стали с тех пор резко антицерковными и отрицающими все сверхъестественное.

5. Решающую роль в становлении автономной культуры сыграла самая крупная сила антипапского движения— национальный партикуляризм. Этот национализм в XIXв. стал, в сущности, современной ересью. Государства все более и более лишались церковных, конфессиональных и, наконец, религиозных скреп; они становились более или менее посюсторонними образованиями, которые служат только национальному «Я» и его власти. Государство становится предметом поклонения. Этапы этого процесса характеризуются: (а)антикатолическими протестантскими государственными образованиями (частично с суммепископатом князей) и католической государственной церковностью; (б) секуляризацией (Французская революция и немецкая секуляризация); (в) враждебным отделением государства от Церкви частично в Италии (1870_1929) и Испании (1837_1851), радикально— во Франции, начиная с 1905г. Следует принципиально отличать от этого отделения весьма важное, чисто функциональное отделение Церкви от государства в Соединенных Штатах Америки (§125).

6. а) В XIXв. в результате естественнонаучных открытий и их применения в современной технике путем всеобъемлющей индустриали зации происходит новое обострение ситуации, которое сильнейшим образом революционизирует жизнь и снова весьма существенно изменяет условия церковно-религиозной работы. Основная тенденция проявляется в морально-религиозной сфере как последовательное и крайнее усиление прежних процессов расшатывания основ, особенно в связи с современным развитием экономики: благодаря новым средствам духовного и материального сообщения ареной истории становится весь мир; огромные массы людей принимают участие в конфликтах, пока, наконец, хотя бы косвенно, не добиваются решающего влияния; процесс развития из ведущих центров духовной работы перемещается в профсоюз, демократический парламент, а также в повседневную жизнь улицы, фабрики и квартиры, и секуляризирующее влияние не прекращается ни днем, ни ночью. Человеческие массы и количество как таковое— вот что становится определяющим фактором.

б) Для такого социального и политического сдвига характерным становится окончательное преобладание демократического мышления. Из всех духовных ориентиров, к которым стремилось позднее средневековье, только социалистически-демократическая мысль подавлялась в течение столетий (подавление крестьянских движений). Новое время до конца XVIIIв. было эпохой княжеского абсолютизма. Победоносное распространение демократической мысли в третьем сословии благодаря Французской революции и затем в четвертом сословии (пролетарии)— благодаря социализму, а в новейшее время благодаря коммунизму, означает совершенно иное соотношение сил; в своих крайних проявлениях оно стало бременем общественной жизни в XIX и XXвв.: освобождающее равенство превратилось в пагубное уравнивание. (Подробная характеристика ведущих сил XIX и XXвв. приводится в §108.)

7. Правда, все это позволило людям достичь свободы, а ее цена никогда не бывает слишком большой. К сожалению, в новейшее время она выродилась в либерализм, а в тоталитарных режимах ее искажали и ею злоупотребляли самым недостойным образом. С точки зрения духовной, результатом оказалось то, что люди завоевали множество свобод, но (снова) потеряли Свободу.

В. Формальная свобода духовного пространства в Новое время и его искривление

1. Очерченные выше основные линии просматриваются на всем протяжении истории Нового времени. Какими бы значительными ни были частные различия, каким бы глубоким ни было упомянутое выше духовно-религиозно-церковное разрушение, все же духовное пространство, в котором разыгрывается история Нового времени, если рассматривать его в целом, представляет собой некое единство пусть не содержательных, но формальных тенденций, духовного стиля; речь идет о единстве духовной ситуации, а именно— об упомянутом выше субъективистско-автономном мировоззрении, о тенденции к секуляризму. Новое время отличается от средневековья глубокими подспудными сдвигами духовной жизни, непрерывной переоценкой ценностей, характерной, пусть в разной степени, для всех и каждого из общеевропейских движений. В отдельных странах преобладают те или иные оттенки различий, важные и очень важные (ср., например, гуманизм в Италии, Германии, Испании), но их всемирно-историчес кие, а потому существенные для истории Церкви, элементы, создающие новизну, в основном остаются одними и теми же для всей Европы. Сказанное справедливо для гуманизма, Реформации, абсолютиз ма (государственная Церковь), для Просвещения, для материализма, для историзма, так же как и для либерализма: сначала церковное, затем религиозное, затем мировоззренческое и, наконец, политичес кое разъединение оказывается решающим для всей эпохой.

2. Единство тенденции не является, однако, неподвижным и неизменным. Напротив— одним из основополагающих признаков эпохи становятся подвижность и изменчивость этого единства, куда более заметная и выразительная, чем, например, во времена церковной древности или в эпоху средневековья. Новое время характеризуется фактическим развитием и рефлексией, т.е. осознанием этого развития как эволюции, обусловленной определенными объективными нормами (иными словами, перед нами снова одна из форм релятивизма). Духовное пространство Запада с течением времени деформируется, и вместе с тем меняются возникающие в нем проблемы. Это внутреннее структурное преобразование в течение Нового времени также является одним из принципов жизни в тот период, имеющим жизненноважное значение для существования Церкви. Условия жизни людей и духовно-религиозная надстройка подвергаются глубинным изменениям под влиянием почти беспрерывных духовно-революционных толчков, что ставит консервативную Церковь в неслыханно тяжелые условия. Но те же условия ставят перед Церковью грандиозную благородную цель— доказать, что традиция есть наилучшая форма вечного и неизбежного обновления. К сожалению, консерватизму слишком часто не хватало творческой смелости для неизбежного «прыжка вперед»³.

3. Хотя все эти процессы были проявлениями разрыва с Церковью, все же они протекали поначалу довольно медленно. Чтобы понять их правильно, нужно отдавать себе отчет в том, что и великие, и малые формы жизни долговечнее той идеи, которая их сотворила. Только там, где эти формы сметает какой-либо мощный поток (например, великое переселение народов), мы можем наблюдать внезапное появление одновременно и новых духовных установок и новых форм жизни, еще, конечно, незрелых, которые наощупь отыскивают верную форму⁴. Напротив, по преимуществу внутренние сдвиги, такие, которые характерны для перехода от средневековья к Новому времени, нуждаются во времени для того, чтобы преобразовать жизнь целиком и создать новый внешний ее порядок. Впервые в новейшее время этого достигло Просвещение, точнее его самый зрелый плод— Французская революция. А до нее, как в духовных принципах, так и в распорядке жизни, было еще много «средневекового». Самым важным в области внутренней жизни до конца XVIIIв. для всей совокупности людей было все еще официальное признание религии Откровения; в области внешней жизни это означало связь государства и Церкви и вплоть до Французской революции привилеги рованное положение высшего духовенства.

4. В ходе столетий темп и масштабы этого преобразования увеличиваются; описанные черты проступают совершенно четко только в новейшее время. В частности, начиная с 1850г. развитие и преобразование достигли такой степени ускорения, для которой отсутствует исторический аналог. А в самое новейшее время, после эпохальных успехов математики и открытий в физике, ускорение, кажется, прямо-таки поглощает современность. Самым последним результатом такого темпа явилась релятивизация как одна из основополагающих установок современности, которая привела к изменениям, не известным в истории: к оторванно сти современного человека от традиции, к фундаментальной «потере принципов», так что во всех областях, в том числе и в духовной, понятие «невозможного» оказалось сброшенным со счетов: и хотя благодаря этой позиции человек достиг небывалых, не представи мых прежде высот в области интеллекта, в духовной области, а именно в религиозной, она представляет собой особенно грозную опасность.

5. Только завершенность этого разрыва, т.е. исчерпанность всех возможностей субъективизма, свободного от католических, христианских, религиозных и вообще любых авторитетов, создало в наши дни мощные предпосылки для движения в обратном направлении. Трагический опыт⁵ безнадежности и бесплодности субъективного радикализма, осознание (или ощущение) того, что радикальный субъективизм есть путь к хаосу, гибели всего прочного, будь то государство, культура или общество, пробудило стремление противодействовать силам, ведущим к разрыву с Церковью. Впрочем, разрыв некогда проник сверху вниз. «Внизу» он еще и сегодня продолжает расширяться.

Другой тревожный вопрос, достаточно ли этих ростков, которые появились в сравнительно более высоких жизненных пластах для того, чтобы преградить путь полной анархии? Христиане могут найти ответ на него только в пределах богословия Креста и в надежде на Крест.

Разумеется, и для нашего обзора важно избегать одностороннего и фарисейского взгляда на современное отпадение. В нем повинны не только «внешние», но и мы сами внутри Церкви.

III. Основные направления работы по истории Церкви

1. Как уже было сказано выше, совершенно ясно, что столь глубоко пронизывающие жизнь движения свели на нет работу Церкви, точнее, те условия, в которых она должна была осуществлять свою миссию.

2. С другой стороны, и сама Церковь, противостоящая этим движениям, уже не та, какой она была в начале раннего средневековья. Во впечатляющем ходе истории она построила и укрепила свою собственную организацию, свои вспомогательные силы и накопила в высшей степени значительный опыт. Если древней Церкви на стадии ее становления противостояла мощная культура античности, если еще не вполне сформировавшейся Церкви раннего средневековья приходилось работать в условиях невежества, то на третьей стадии своего развития прочная и всегда единообразно организованная Церковь противостоит постоянно расширяющейся нехристианской и нецерковной культуре.

Только в новейшее время прочно организованная Церковь стала стремиться к новым способам выражения своей жизни. Именно для того, чтобы спасти традицию, т.е. сохранить живое наследие, значительные духовные движения пытаются преодолеть чисто консервативное ее усвоение.

3. Каким образом перечисленные выше основные факторы влияют на церковную работу, понятно без дальнейших пояснений. Подводя краткие итоги сказанному, остается только резюмировать перспекти вы христианского свидетельства в пределах этой культуры. Ясно, что здесь должны преобладать отрицательные результаты.

а) Исходной точкой для общей характеристики ситуации в начале Нового времени является неосуществленная реформа как высшей, так и низшей иерархии. Значение этого факта не исчерпывается перечислением и оценкой отдельных недостатков. Куда более существенно, что само историческое положение, в котором оказалась Церковь, вообще сложилось только из-за незавершенности необходимой реформы. Эта незавершенность облегчила прорыв ренессансных настроений, подготовила почву для реформаторского протеста, нашла известное внутреннее оправдание и сообщила энергию критике Церкви и предъявляемым к ней претензиям; обнаружившиеся церковные силы не смогли в необходимом масштабе противостоять этим претензиям.

б) Энергия Церкви в период Нового времени значительно ослабевает. Несмотря на исходно христианскую основу гуманизма, вместе с ним в церковную проповедь проникает слишком много враждебных Откровению категорий; Реформация разрывает Церковь на множество церквей, сект и движений; христианство уже не может как прежде— ни в Европе, ни в миссиях — выступать как единая сила. Перед человеком встает трудный вопрос: как может христианство быть единственно истинной религией, если его проповедуют столь многие, столь различные между собой учения? И какое из них истинно?

4. Такое положение давало не слишком много преимуществ для работы Церкви, и они играли второстепенную роль.

а) Отложение от Церкви приводит, в частности, к определенной незаинтересо ванности в ней и затем к частичному нейтральному отделению Церкви от государства; это означает, что кое-где Церкви предоставляется свобода достигать своих целей собственными методами. Такое положение Церковь не считала идеальным (ибо всякое творение, а значит, и государство, призвано служить Господу); однако благодаря защите общественного порядка, благодаря свободе собраний, слова и прессы в последние столетия оно давало Церкви фактическое преимущество.

б) Все современные государства, католические не в меньшей степени, чем протестантские, поощряют государственную церковность, которая использует Церковь, а часто и злоупотребляет ею. Таким образом, Церковь сталкивается с опасностями и неприятностями, проистекающими из слишком тесной связи с государством. Это вынуждает ее использовать внутренние ресурсы, рассматривая все вещи под чисто религиозным углом зрения. И потому потеря Церковью политического влияния (революция, секуляризация) оборачивается для нее преимуществом, значение которого постепенно возрастает и углубляется. Освобождение Церкви из-под светской опеки является еще одним характерным признаком Нового времени (см. выше, разд.П Б). В новейшее время множатся творчески углубленные представления, в которых вновь (с опорой на парадоксальный принцип существования христианства: выгода от потери, Лк 9, 24) подчеркивается положительная ценность, даже необходимость «агонизирующей Церкви» (Reinhold Schneider). Примерами могут служить «католическое обновление» во Франции, которому способствовало отделение Церкви от государства, опыт церковной работы в развивающихся странах, события в тоталитарных системах, что укрепляет нашу готовность разделить подобные взгляды.

Даже самая большая потеря, которую Церковь понесла в Новое время,— отпадение реформаторских конфессий, обернулась на пользу Церкви. Конкурентная борьба активизировала большие запасы энергии. Хотя, к сожалению, благоприятный шанс, предоставляемый постоянным контролем со стороны противника, не всегда признавался с необходимой открытостью. В новейшее время эта конкуренция и это противостояние полнее раскрывают свое положительное значение в серьезном диалоге разделенных христиан и во все большем выявлении католического начала в Реформации.

в) Если отвлечься от нескольких важных периодов расцвета Церкви в отдельных странах, то активное ее поощрение со стороны государства осуществлялось прежде всего в миссиях. Христианское учение, церковное воспитание и работа миссионеров рассматривались государствами как ценная помощь в распространении собственной культуры, а потому даже враждебные Церкви государства поддерживали миссии по национальным соображениям. Разумеется, и в этом случае преимущество скрывало в себе весьма серьезный недостаток, а именно, вредные для религии, запутанные отношения с политикой, культурой и экономикой; ими объясняется тот факт, что в последнее время антиевропейская реакция пробуждающихся народов в силу национально-экономических причин оказалась антихристианской⁶.

г) Главным «преимуществом», на которое Церковь могла рассчитывать и в Новое время, является не тот или иной аспект историчес кой ситуации, но дарованная ей божественная сила, которая побуждает ее в борьбе не на жизнь, а на смерть, всячески стремиться к Высочайшему, неизбывная страсть человеческого сердца к обретению истины, руководство Святого Духа, которое подчас обнаруживает себя с поразительной новизной, как, например, в период понтификата Иоанна XXIII и в ходе II Ватиканского собора.

5. Из этого общего положения для Церкви проистекали три задачи: (а) нападение требует защиты; (б) отчуждение культуры требует ее обратного привлечения; (в) внутреннее ослабление требует саморефор мирования.

Относительно (а): (1) Защита была жизненной необходимостью, а потому эта задача разумелась сама собой. Но надо было понять, что необходимость защищаться вплоть до самого последнего времени накладывала свой отпечаток на всю церковную работу. Церковь средневековья черпала жизненные силы прежде всего изнутри себя, инициатива во всех областях исходила от нее. Когда Церковь защищала свое учение и образ жизни (например, Фома Аквинский против аверроистов, Григорий VII против симонии), это было позитивным изложением главной цели, а защитой служило нападение. Противодействия (например, ложные учения) оставались пусть важными, но все же второстепенными факторами общей картины. Теперь же, напротив, противники Церкви настолько захватили инициативу, что вся работа сильнейшим образом определяется соображениями обороны; это касается во многом даже значительных положительных достижений. Непрекращающиеся нападки, угрожающие самому существованию Церкви, глубоко и прочно внушили ей сознание постоянной и близкой опасности. Так, например, богословие до недавнего времени в заметном, даже нездоровом объеме имело примитивно антипротестантскую окраску, в сущности это было оправданно в качестве апологии и защиты. Но это же означает, что Церкви приходилось мириться с тяжелыми недостатками, свойственными этому методу в силу самой его природы: он в значительной мере тормозил раскрепощенное творческое развитие собственных сил Церкви (ср. §87).

(2) В Новое время светская власть все меньше поддерживала Церковь в ее борьбе против нападок, а потом и вообще оставила ее без поддержки. Таким образом, конфликт спасительным образом переместился в духовную сферу и сконцентрировался на духовном оружии.

(3) Новое время во всех областях церковной жизни, во всем, что касается учения, дисциплины, литургии и прочего, вплоть до мелочей, характеризуется прогрессирующей централизацией, причем центром остается Рим. В силу этого обстоятельства Церковь сталкивается с первой большой опасностью, находящей свое выражение в национальном индивидуализме, т.е. в различных формах новомодной католической или еретической местной церковности, во враждебном Церкви отделении ее от государства и в антипапском епископализме. Этот процесс охватывает равномерно весь период Нового времени. Когда он завершился I Ватиканским собором (§114), это означало конец Нового времени.

(4) Разного рода религиозный субъективизм стал в Новое время церковным понятием, означавшим вторую большую опасность для Церкви. Ответом с ее стороны было ясное описание общего содержания церковных догматов, причем акцентировалось понятие Церкви как видимой общины, как учреждения со специальным составом священнослужителей, с иерархией и таинствами (Тридентский собор, I Ватиканский собор). И здесь также преодоление опасности началось только в самое последнее время, например, подчеркиванием тезиса о том, что Церковь есть corpus Christi mysticum, а также требованием приобщения к таинствам⁷.

(5) Наконец, следствием антицерковного субъективизма явилась полностью автономная обезбоженная совесть, безверие. Принципиальная формулировка этого безверия в разного рода релятивистских утверждениях⁸ создает третью опасность, угрожающую Церкви в Новое время. И снова Церковь переходит к обороне, стремясь сохранить все то, что может выбить почву из-под ног философского безверия. Под защиту берутся «принципы» и «предварительные стадии» веры: объективность нашего познания, возможность научного обоснования веры, фактологичность Откровения, неизменность догматов веры при живом развитии (IВатиканский собор и спор модернистов).

Относительно (б). Возвращение культуры в лоно Церкви: (1) Первой замкнутой формой современной культуры был Ренессанс. Церковь принимала большое участие в его подготовке, а затем в его становлении (Иоахим Флорский, Франциск Ассизский, Данте, Авиньон, роль пап в эпоху Ренессанса, преобладающая часть гуманистического богословия); но по сути своей эта культура была не церковным, а в сильной и даже определяющей степени светским образованием. Результатом (несмотря на великолепные религиозные достижения) было не освящение мирского, но во многом обмирщение Церкви и церковного.

Взятая в целом, культура стала противницей христианского учения о Кресте, а затем и врагом Церкви, и отпала от нее. Средневековое обращение Церкви к культуре (§34, IV) было по сути не чем иным, как выражением искреннейших миссионерских устремлений Церкви подчинить всю действительность власти Христа. Эта программа составляет самую сущность Церкви. И поскольку она осталась в силе, ядром процесса очищения сразу же стала грандиозная цель— вновь воцерковить культуру. Она реализуется в различных формах почти на всем протяжении Нового времени. Носителями этой идеи стали прежде всего романские государства, австрийско-южнонемецкие земли империи, внесхоластическое богословие, некоторые папы. В этом отношении можно характеризовать барокко как большой успех. Напротив, в XVIII и XIXвв. основным тенденциям эпохи (Просвещению и демократии) не удалось придать христианское наполнение.

Кроме того, не следует забывать, что реакция Церкви на обнародование научных открытий Нового времени не отличалась гибкостью (например, в деле Галилея, §97, V), так что сама Церковь способствовала своему разрыву с культурой. Только при папе Льве XIII, после эпохи романтизма, расчистившего путь этой идее, возвращение культуры в лоно Церкви снова стало одной из ее великих задач. Причиной послужило возрождение всеобщего внимания к средневековью и барокко; что же касается Церкви, то она постепенно осознала автономность нерелигиозной жизни как относительную закономерность. В самое последнее время и со стороны нерелигиозных оппонентов наблюдается возрождение определенно го интереса к религии. Cамым же главным фактором является достигнутая Церковью по зрелом размышлении более адекватная оценка собственных сил и именно поэтому возрастающее религиозно -церковное самосознание.

(2) Важно то, что это стремление к возвращению культуры сознательно ориентировано иначе, чем на исходе средневековья и в эпоху Ренессанса; оно встречает отклик. Церковь стремится найти решение проблемы (сошлемся, например, на Франциска Сальского) в служении религиозной миссии, богословия Креста: «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам» (Мф 6, 33). Религиозное начало признано неприкосновенным, четко отграниченным и сознательно сохраняемым центром в Церкви. Иными словами: Церковь вернулась к своей чистой идее как духовному, т.е. не спиритуалистическому, а подлинно религиозному оплоту. (Это утверждение носит общий характер и не имеет в виду приписать всему богословскому наследию религиозную чистоту.)

Относительно (в). Самореформирование. (1) Говоря о глубоком осознании опасности, вызванной нападками, и о негативной реакции Церкви в Новое время, следует констатировать еще один следующий отсюда вывод: хотя самореформи рование Церкви и было вызвано необходимостью обороняться, все же оно было в основном самостоятельным движением, возникшим в церковной среде.

(2) Это самореформирование выражается в том, что Церковь постепенно избавляется от губительного духа обмирщения, вселившегося в нее со времен Авиньонского пленения и приведшего к Ренессансу. Поскольку эта болезнь серьезно затронула иерархию, процесс обновления шел очень медленно. Несмотря на огромные изменения к лучшему в XVIв., весь «ancien revgime» характеризуется в основном этим губительным духом. И все-таки позитивное самореформирование Церкви было более значительным, чем принято считать. Религиозно-морально -духовная атмосфера XVI и XVIIвв. наряду с тяжелейшими разрушительными тенденциями определяется жизнью, деяниями, молитвой и сочинениями Игнатия Лойолы, Терезы Авильской, Филиппа Нери, Франциска Сальского, Винсента де Поля: воистину, то были столетия святых. Эти явления не носили случайного характера, но глубоко и широко коренились в Церкви, доказательством чему служит факт продолжения самореформирования на протяжении XVIII, XIX и XXвв. вплоть до нашего времени.

6. Заключая сказанное выше, мы можем констатировать: с духовно-морально-религиозной точки зрения Новое время характеризуется возникновением новой односторонней картины мира, в центре которой стоит человек, человеческий разум; она зиждется на математической естественнонаучной основе, позже, в XIXв., нецерковные и антицерковные поколения в своем наивном самомнении начинают рассматривать научные истины как истину всеобъемлющую. Тот факт, что фундамент этого мировоззрения был заложен верующими мыслителями (Декарт), ничего решительно не меняет.

Таким образом, Новое время ставит вопрос: устоит ли старая вера перед напором точной науки и ее «научным» мировоззрением? Иными словами, сможет ли старая вера не только с трудом, апологетизи руя, защищаться, но и вступать в некое истинно внутреннее единение с современностью? Фактически ответ на этот вопрос был дан самим временем, и начиная с XVIIIв. этот ответ был в основном отрицательным.

Дальнейшее развитие естественных наук привело к разного рода деформациям, которых не знала история человечества, а наряду с новым мыслительным и историческим опытом открылись и новые возможности спасения, если учесть, как сильно изменилась самооценка людей после всех пережитых человечеством потрясений и разочарований. И снова перед Церковью как носительницей и защитницей истины встала старая задача, для решения которой нужен был только новый метод и смелость его применить. Эта задача апеллирует к аутентичному (часто забытому) наследию Церкви: даже при минимальной внешней поддержке, а может быть, и перед лицом вражды, совершенно свободно и без всякого принуждения выстоять в чисто интеллектуально-духовном противостоянии: выполнение миссии не терпит отлагательств, оно побуждает действовать— истинно христианский подход!

IV. Отдельные достижения Церкви

А. 1. Мы видим, что с точки зрения истории Церкви своеобразие Запада состоит в том, что он особенно стремился решить практичес ки-религиозные вопросы. Свидетельством тому на исходе античности был Августин, а точнее, его учение о благодати и его борьба с манихейством, пелагианством и донатизмом (§30, 5а).— В эпоху средневековья спорные проблемы также возникали прежде всего в области религиозной практики. Свидетельством тому являются усилия по созданию церковного устава начиная с ранних поместных Церквей; напомним также в этой связи борьбу за полноту папской власти вплоть до позднесредневековых церковных споров из-за устава; этот тезис непосредственно иллюстрируют имена Бернарда Клервоского (§50), Франциска Ассизского (§53), история вальденсов (§56), спор о бедности (§57), история сект позднего средневековья.— Новое время продолжает эту линию. Центральные проблемы Реформации возникают в области процесса спасения. Все они сводятся к одному вопросу: как следует понимать отношения Господа и человека? Они охватывают три круга вопросов: а) благодать и человеческая воля; б) понятие Церкви, иерархический порядок; в) вера и знание.

2. Протестантское решение всех трех проблем заключается в избирательной (еретической) односторонности, во всяком случае, в недостаточном учете всей полноты Откровения: один из неразрывно связанных друг с другом элементов исключается или учитывается в недостаточной степени: сверхъестественное берется изолированно, в отрыве от какой-либо существенной связи с человеческим, будь то содействующая человеческая воля, будь то осуществляющее посредничество сословие священнослужителей (особенно папство) или основополагающий разум. Никто не понимал этого так ясно, как Карл Барт, когда он свел все существенные расхождения между протестантиз мом и католицизмом к принятию (католическому) или отрицанию (протестантскому) категории «analogia entis» (= допущение возможности связи между естественным познанием или волей и областью божественного).

3. Католическое богословие Нового времени частично возвращает ся к такой постановке вопроса и старается, в соответствии с потребностями Запада, решать преимущественно проблемы религиозной практики: для Тридентского собора, который в своих главных основополо жениях (§86, 4а) идет еще дальше, это разумеется само собой. ВXVIIв. (§95_99) это вопрос выбора благодати, всколыхнувший поначалу весь богословский мир; янсенизм и квиетизм, как и волны благочестия вокруг Франциска Сальского и Винсента де Поля были связаны с этой проблематикой как реакция или преодоление соответственно.— Понятие Церкви было затемнено преимущественно поместно-церков ными и епископалистскими течениями галликанизма и фебронианиз ма. Им противостоят: (a) богословие (Mцhler), (b) постоянно растущее фактическое стяжение к Риму и (g) официальное провозглашение папской непогрешимости на I Ватиканском соборе. Одностороннее акцентирование веры реформаторами было принципиальной недооценкой позиции, унаследованной Западом от греческой мысли и одобренной Евангелием и ап. Павлом. Церковь дает необходимое восполнение этой тенденции к односторонности. Она ссылается на примат логоса и позволяет ему выразиться в богословии XIXв. (вопросы апологетики, основы религии, христианства, Церкви) и в официальных постановлениях I Ватиканского собора, осуждающих модернизм. Церковь снова заявляет о своей приверженности синтезу (§6, 8).

4. Ведущим отрядом Церкви в Новое время был орден иезуитов. Иезуиты, с их почти безоговорочной установкой на реальное, по большому счету политическое, педагогическое воздействие, представляют собой самую впечатляющую иллюстрацию западного начала в христианстве. Игнатий Лойола происходил из Испании, страны раннего морализующего богословия, эта страна в течение долгих столетий не имела времени на постановку вопросов и длительные отвлеченные рассуждения; будучи расположена как часовой на границе между верой и неверием, она знала лишь один девиз: стой и сражайся!

Б. 1. Достижения в различных областях весьма различны. Вообще говоря, положительные ценности как таковые нигде не достигли монументальности, целостности, непосредственной прямоты раннего или средневекового христианства. Причины лежат на поверхности: вся работа начинается в типично переходное время, а затем разворачива ется как противостояние разъединенной, раздвоенной культуре под угрозой постоянных нападок; апологетические задачи постоянно уходят на второй план. Те, кто ведет эту работу,— дети той же культуры и, следовательно, на них тоже лежит отпечаток раздвоенности или, по меньшей мере, нецельности.— В самом деле, великие святые Нового времени не получили всеобщего признания человечества,— в отличие от Бернарда, Франциска, Фомы Аквинского (или даже такой личности, отнюдь не причисленной к лику святых, но отмеченной цельностью догматически-средневекового мировоззрения, как Данте), которые во многих отношениях считаются общим достоянием конфессий и не только конфессий. Современные святые не пользуются столь же универсальным признанием, что объясняется их причастно стью к послереформаторскому католицизму с его противостоянием конфессий. Но этого объяснения недостаточно. Важнее более глубокая причина: эти святые, с духовной точки зрения, не обладают такой же цельностью натуры, не так непосредственны, искренни и просты, как их средневековые предшественники. Если говорить, например, об Игнатии, то нельзя переоценить того, что он сделал для укрепления Церкви, для ее защиты, для расширения ее влияния, для внутреннего упрочения ее учения и дисциплины. Возможно, если судить по непосредственно ощутимому результату, с ним не сравнится ни один другой святой Нового времени. И все же чего-то такого, что не поддается точному определению, в нем было меньше, чем в его великих средневековых предшественниках.

2. Линия развития папства представляется весьма сложной. Но, несмотря на просто-таки невыносимое бремя, каким явился мирской дух Ренессанса, несмотря на все препоны государственной церковности, оно твердо ориентировалось на одну цель: собрать в одних руках всю церковную власть.

3. Для жизни орденов были характерны следующие особенности: (а) строгое соблюдение уставов и реформирование средневековых орденов (самое важное значение имела реформа ордена кармелитов и капуцинов, которую осуществила Тереза Авильская); (б) иезуиты: Игнатию удалось совершить великое деяние—сгла дить многочисленные тормозящие уставные требования средневековой жизни орденов и все-таки с небывалой прочностью сплотить свой орден; (в) более свободная форма новых конгрегаций (ср., например, ораторий св. Филиппа Нери, §93, II); эти конгрегации отвечали религиозным потребностям особого толка и брали на себя специфические задачи современной заботы о спасении душ и милосердия. В Новое время самые различные религиозные силы воистину героически стремятся служить делу Христову в самых удаленных местах, нести помощь душевно деформированным, подчас ущербным, даже радикально обезбоженным социальным и интеллектуальным слоям, которые более не поддаются влиянию традиционных средств или методов; (г) в целом старые ордена сильно уступают более поздним религиозным общинам; только в самое последнее время они тоже вновь оживают.

4. Благочестие Нового времени не просто сохраняет средневековые черты, оно характеризуется нововведениями двоякого рода:

а) В том, что касается догматов, Тридентский собор дает, во-первых, более емкое и, во-вторых, более четкое и фиксированное их обоснование: значительно расширяется сфера установленных Церковью норм в литургии, молитвенных формулах, молитвенной практике, праздниках (благодаря чему одновременно исчезает целый ряд злоупотреблений, например торговля индульгенциями).

б) В частности, можно указать на определенную классификацию молитвенной практики по принципу уменьшения объектов поклонения (Христос, Страсти Христовы, пять ран Христовых, детство Иисуса; ср. также молитву св. Игнатия: Душа Христова, освяти меня, Тело... Кровь... Раны; особенно часто читались молебны Сердцу Иисусову и (в качестве нововведения) св. Иосифу.

Молитвы эпохи барокко отличались нередко излишним многословием, которое оказывало сильное воздействие в свою эпоху, однако в новейшее время часто воспринимается как нечто искусственное.

в) Жизнь орденов снова, как и в средние века, проникается благочестием. Это касается обеих сторон религиозной жизни, как созерцательной, так и деятельной. Оба течения пришли из Испании (одновременно развиваясь в Италии). Для деятельных орденов, прежде всего для ордена иезуитов, это очевидно. Орден иезуитов является самым большим учителем благочестия во всех странах Запада (и в миссиях). Наряду с Игнатием большую роль сыграла Тереза Авильская, ее мистицизм. Реформированный св. Терезой орден кармелитов в XVIIв. обосновался во Франции, и все столь различные в своей значительности течения благочестия классического столетия Франции черпали вдохновение и силы в мистическом духе. (Об Игнатии и мистике см. §88.)

5. Самое глубинное призвание Церкви— миссионерство — выражалось наряду с самореформированием в заморских миссиях. Там Церковь положила начало религиозному завоеванию и организации внеевропейского мира в новой и всеобъемлющей форме. Эта работа встретила упорное сопротивление; наиболее тяжелым ударом был запрет аккомодации (§91) и роспуск ордена иезуитов, а в новейшее время брутальная реакция коммунизма в Китае и Вьетнаме, которую— судя по теперешнему положению— можно уподобить почти полному уничтожению. (О миссионерской работе в самое последнее время см. §119.)

6. а) В основе борьбы против Церкви начиная с XIIIв. лежит идея автономно го государства (§65). Такое положение сохранялось в течение всего Нового времени. И это касалось не только протестантских, но и католических государств. Идея снова и снова навязываемой «современной» национальной церковности, т.е. стремление властей предержащих насколько возможно прибрать к рукам Церковь и церковные учреждения собственной страны, лежит в основании всего развития в Новое время. Хотя использование этой идеи и принесло Церкви в эпоху контрреформации заметные выгоды, однако она же привела ее к крупным потерям: государственная Церковь Испании, галликанская Франция, просвещенный абсолютизм XVIIIв. были такой утратой свободы внутреннего движения, что этот перегиб последовательно развился во враждебное отделение Церкви от государства.

б) Этому отделению предшествовало разрушение духовных государств. Исчезновение этих образований радикально изменило условия существования Церкви в Центральной Европе, когда у Церкви были отобраны экономические вспомогательные средства собственного культурного воздействия (здания церквей и монастырей; академии; право на воспитание духовенства; фонды поддержки исследований), а также средства внешнего принуждения. Церковь, однако же, нашла в себе достаточно сил, чтобы использовать внутренние моральные ресурсы (см. выше), к изумлению всего мира она даже снова расцвела. Благодаря этому, в свою очередь, церковно-историческое развитие в каком-то важном пункте привело к более глубокому пониманию идеи Церкви; ее «средневековость», т.е. ее политическая власть, в частности власть пап, была осознана как исторически обусловленный атрибут, т.е. свойство, которое не относится к сущности Церкви.

в) Эту линию развития завершает широкая и интенсивная деятельность Церкви по заключению конкордатов. В любом случае следует иметь в виду, что попытки Церкви двигаться в обратном направлении, т.е. в чисто духовную сферу, достаточно часто наталкивались на сопротивление. Собственно говоря, конец эпохи Константина наступил ко благу Церкви, хотя и против ее воли.

Однако следует добавить, что позже, в Новое и новейшее время, папство, наконец, тоже пришло к продуманной политике в отношении общества и государства и постаралось внушить свой взгляд верующим: политика «рессор» (ralliement), которую проводил папа Лев XIII в отношении Франции⁹ (Церковь заявляет о своей незаинтересованности в политической форме государств). Пий XI, заключивший в 1929г. Латеранские соглашения, отказался от установки на церковное государство в традиционном смысле, и этот шаг означал «победоносное поражение».

7. а) Упомянутое выше (§73, IV, а 3) стяжение к Риму несомненно уничтожало многие существенные права и особенности отдельных Церквей. К тому же никогда прежде в истории Церкви (за немногими исключениями) внутрицерковная борьба между общиной и индивидом не разыгрывалась в таких болезненных формах, как в Новое время¹⁰. Некоторых действий в этом направлении вполне можно было и не предпринимать, а между тем они были настолько жесткими, что принесли верующим множество душевных страданий. Но здесь, вероятно, имеет место тот таинственный феномен, когда сораспятие в Церкви происходит вопреки неразумию человеческой (читай: человечески-церковной) близорукости. Если же рассматривать эти строгости в масштабе всей истории, то они, хотя и не находят себе оправдания, но играют важную роль в пределах данного развития. Прогрессирующая концентрация сил вокруг Церкви есть не что иное, как наконец-то достигнутое осуществление глубинного задания церковной древности и средневековья. Оно служит убедительным доказательством уверенного и направляемого Господом движения Церкви сквозь время: если же говорить с точки зрения истории человечества, то не будь сплочения вокруг папства, Церковь потерпела бы крушение еще в бурных волнах Реформации, XVIII и XIXвв. угрожали ей потерей осознания своего сверхъестественного содержания, а в наши дни ей не хватило бы энергии, гибкости и воли к самосохранению в крайних областях Азии, Африки, Америки и Австралии, не имеющих христианских традиций, и перед лицом большевизма и коммунизма в России и ее сателлитах, в Югославии и Китае, где Церковь подвергалась таким гонениям, по сравнению с которыми меркнут гонения на ранних христиан.

б) Поводом для такого сплочения, заповеданного Господом и нашедшего свое естественное продолжение в деятельности Отцов Церкви, начиная с Григория I (§35), а также в осуществлении принципа полноты власти (plenitudo potestatis) в средние века, были упомянутые выше постоянные, шедшие со всех сторон нападки на Церковь. Преодоление и отражение этих действительно чудовищных, продолжавшихся многие столетия нападок является сверхъестественным доказатель ством силы, имманентно присущей Церкви. То, что Церковь выбралась из трясины языческого обмирщения (Ренессанс), грозившего поглотить самое святое; то, что она не только выстояла в буре Реформации, потрясшей ее до самых основ, но и увенчала свою стойкость столетием святых; то, что она выжила в эпоху скептического Просвещения с его светским образованием и материализацией всей жизни вообще, с его ослаблением веры и столь потрясающей близорукостью собственных чад и пастырей; то, что она в настоящее время, в момент экспансии безбожной мировой державы (Россия) несомненно движется вперед, являясь целью столь многих людей, совсем еще недавно не знавших и не желавших ничего знать о ней,— все это служит неопровержимым доказательством ее правоты.

в) Папа Иоанн XXIII на II Ватиканском соборе указал неожиданный путь к внутреннему наполнению работы по концентрации сил: после долгого периода, который понадобился Церкви только для восстановления своего активно-деятельного состояния, ей предстоит некоторая децентрализация, необходимая для усиления богоданного авторитета епископов, каковой был признан Ватиканским собором 1870г.¹¹ Единство Церкви в многообразии ее поставленных Господом носителей Святого Духа, действительный примат папства в коллегиальнос ти епископов и совместно с ними, общинный характер Церкви, активно-литургическая общность всех верующих под водительством и вместе с общим епископатом, подчеркивание роли духовенства как такового— все это открывает совершенно новые принципиальные аспекты, дает возможность декларировать мнение католического центра таким образом, чтобы сделать очевидными его общехристианские устремления и, возможно, привлечь на свою сторону даже тех наших братьев, которые принадлежат к иным конфессиям.

V. Хронологические границы и периодизация

А. Хронологические границы

1. а) Есть определенный резон в том, чтобы называть Реформацию началом Нового времени; ибо Реформация в глубоком смысле есть нечто новое по сравнению с любым другим процессом постсредневе ковых столетий. И все-таки такая посылка не совсем точно соответствует историческим данным. Новое время начинается не с Реформации, а с гуманизма; он обнаруживает новую ситуацию во всей духовной жизни Европы, пусть даже только в ее самой начальной стадии. Гуманизм заложил основы, спровоцировал и сформировал тот всеобщий духовный индивидуализм, без которого Лютер, возможно, и появился бы, но не смог бы осуществить Реформацию¹².

б) Обозначив границу между средневековьем и гуманизмом, следует снова вернуться к понятию пограничной зоны (ч.I, §3, 4; 20, 30) и вспомнить о перекрывающих друг друга волнах различных эпох: еще задолго до того, как всеобщая средневековая жизнь не только пересекла эту границу, но и достигла своей высшей точки, существенные качества и духовные ориентиры Нового времени вписались в понятие образования; мы неоднократно констатировали это обстоятельство при описании высокого и позднего средневековья. Это означает, что Новое время как последовательное формирование средневековых элементов само всплывает на поверхность из глубин средневековья.

в) Чтобы понять и правильно оценить это утверждение, нужно освободиться от заблуждения, согласно которому Ренессанс в Италии был почти исключительно событием в области искусства. Он явился в высшей степени политическим и «национальным» процессом; при этом понятие «политический» следует трактовать в античном смысле городской демократии, а «национальный» в смысле стремления отдельных властителей тогдашней Италии освободиться от чуждых, «варварских» сил. Уже Иннокентий III (хотя к его времени понятие «национального» еще неприменимо) упорно сопротивлялся объединению Германии с Южной Италией.

г) Таким образом, зачатки Нового времени следует тесно связывать со средневековьем. Ренессанс и гуманизм, основы Нового времени, даже хронологически частично совпадают с поздним средневековьем. Однако же, в истории Церкви они только позднее обозначаются достаточно четко, чтобы можно было провести их решительное разграничение. Мы принимаем в качестве условной даты 1450 год.

2. Нижней границей этого периода можно с достаточным основанием считать 1929г., когда были подписаны Латеранские соглашения между Ватиканом и Италией. Если эти соглашения фиксируют некие отношения, сложившиеся de facto без участия и даже против воли Церкви, то значение соглашений состоит как раз в том, что, подписав их, папство отказалось от протеста и предъявления претензий. Выраженный таким образом отказ от духовного в традиционном смысле государства был весьма глубокой раной. То мощное развитие, которое началось в период правления Константина Великого и на котором зиждилось все средневековье, особенно средневековая Церковь, завершилось. Это совпало с тем периодом внутрицерковного развития, начальной вехой которого был догмат о папской непогрешимости, а конечной— публикация нового Кодекса канонического права 1917г. Параллельно шел процесс всемирного внутрицерковного духовного обновления и описанного выше грандиозного социального и духовного сдвига в промышленных областях Европы и Северной Америки, с одной стороны, и в медленно разрастающихся, обретающих самостоятельность колониях, с другой.

3. Все это создает впечатление, что в наши дни, после античности, средневековья и Нового времени, во внутренней жизни Церкви начинается новая эпоха, для которой у нас еще нет названия. В самом деле, описанные выше симптомы совпадают с каким-то грандиозным переломом в жизни всего человечества и служат ему мощнейшим подтверждением: эпоха современных масс (и значит, вероятно, людей массы) в своем развитии, затронувшем почти весь земной шар, а также эпоха успешного освоения космического пространства; все это в свою очередь обусловлено математическо-физическими знаниями и открытиями и применением их в технике, все это в стремительном темпе изменяет лик Земли и способы жизни и делает вероятным, что человечество уничтожит свой дом и себя. Человек обрел знания, но зло гордыни, наслаждения и ненависти в его угрожающей массовости настолько возвысилось, что апокалиптические видения и апокалиптические события могут показаться вполне трезвому суждению оправданней и ближе, чем когда-либо прежде в истории человечества.

С другой стороны, богосотворенная и способная к обновлению природа человека и Откровение Господне дают основания для реалистического оптимизма: мы предощущаем эту возможность— в молитве и вере приблизиться к Творцу в большей степени, чем предшествую щие поколения.

В. Периодизация

1. а) Провести четкие границы между периодами Нового времени необычайно трудно. Развитие (в соответствии с необозримым многообразием данных) протекает хронологически столь сложно, что отдельные движения постоянно перекрывают друг друга, и их высшие и конечные точки почти нигде не совпадают. Особенно яркий пример тому являет XVIIв. Для большей части Германии первая половина этого столетия была временем глубокого упадка, на фоне которого выделяются только имена Авраама из Санта-Клары и Ангелуса Силезиуса († 1677г.); для Франции— это классическое время, богатое, литературными, политическими и религиозными достижениями.

б) Более глубокая причина этих трудностей заключатся в том, что, несмотря на формальное «единство» духовного пространства или его тенденций, в поле деятельности Запада появляется большее количество отдельных центров церковно-исторического процесса, чем в средние века. Теперь уже противостоят друг другу не вселенская Церковь, т.е. папство, и универсальное государство, в пределах которых отдельные возникающие силы, акции и течения, несмотря на национальные различия, в общем, имели единые рамки. Теперь католичес кая Церковь оттесняется еретическими церквями, и даже в границах собственного пространства жизнь во многих местах стремится обрести самобытность в той или иной форме. Однако эти центры не всегда проявляют одинаковую активность; не следует считать, что уже в XVII и XVIIIвв. централистская папская тенденция Тридентского собора стала действительностью, не следует ставить знак равенства между постватиканским католицизмом и предыдущими периодами. Возможности реализации самостоятельных партикулярных образований в пределах католической церковности до 1870г. были существенно больше, чем до окончания понтификата Пия XII (§125).

2. Конечно, нельзя оставить без внимания такие вехи, как 1648г. (Вестфальский мир) и 1789г. (Французская революция); особенно велико значение французского переворота. Но эти даты нельзя считать равновеликими и рассматривать в одной плоскости. Ведь Вестфальский мир 1648г. имел решающее значение главным образом для Германии, но не для всей остальной Европы. Что же касается 1789г., то его значимость умаляется тем обстоятельством, что Французская революция была закономерным результатом предыдущего разложения в эпоху Просвещения; вот почему началом нового этапа в действительности следует считать XVIIIв.

Из сказанного следует, что целесообразно членить столетия не по датам, не хронологически, но по содержанию духовных движений. При таком членении смысл развития выступает более четко, а хронологическая последовательность также остается достаточно ясной.

3. При таком подходе, как мы уже давали понять, Просвещение оказывается тем рубежом, который разделяет Новое время на две эпохи: в период, предшествующий Просвещению, Запад в целом, если говорить о его духовных основах, характеризуется тем, что верит в Откровение (в общем и целом это относится и к Ренессансу); с началом же Просвещения начинается время, враждебное Откровению. Это определение по наиболее существенному признаку относится и к новейшему периоду— с первой мировой войны. Правда, Церковь в новейшее время в определенной степени окрепла, что не может не радовать; правда, мировая общественность давно уже не столь упорствует в своих просвещенческих и либералист ских заблуждениях, но все же, несмотря на присутствие в современной мировой культуре христианских ценностей, в ней преобладает безбожие.

Дальнейшая периодизация не составляет трудностей постольку, поскольку мы учитываем особое положение Франции XVIIв. и ее Церкви.

4. Если мы вспомним наиболее общую характеристику церковного Нового времени (нападки, самозащита, развитие культуры вне Церкви и против Церкви), то с точки зрения церковной истории мы можем определить Новое время как период борьбы с автономной культурой и предложить следующую схему:

I. Эпоха веры в Откровение
Первый период: Ренессанс и гуманизм
Второй период: протестантская Реформация и католическая
реформа
Третий период: столетие Галликанской Церкви

II. Эпоха, враждебная Откровению
Первый период: Просвещение
Второй период: XIX и XXвв., централизованная Церковь в
борьбе с безверием современной культуры.

Из-за свободы передвижения, которая также пришла с Новым и новейшим временем, церковная культура живет значительно менее изолированно, чем прежде. Отсюда возникает необходимость представить более подробно историю евангелических и восточных Церквей.

Вообще говоря, при рассмотрении новейшего времени следует иметь в виду, что оно в большей степени, чем какое-либо другое, было началом новой эры в истории человечества. Поскольку мы живем в этом времени, нам следует выносить свои суждения о нем с большой осторожностью.

Первый период Нового времени

ВРЕМЯ ВЕРЫ В ОТКРОВЕНИЕ (от 1450 г. до Просвещения)

Первый этап (1450_1517)

Формирование основ

§74. Политическая и социальная обстановка накануне Реформации

1. Политические рамки времени— это не только внешние очертания внутренней жизни, это ее часть, оказывающая на нее прямое и кардинальное воздействие.

2. Самый важный признак политической ситуации накануне Реформации— тот же, что и в позднем средневековье: на фоне ослабления империи, в которой активизируются процессы децентрализации, в Западной Европе наряду с многообразием мелких политических образований возникают крупные монархические державы с централизованным управлением. Помимо уже существующих к тому времени монархий, благодаря объединению Кастилии и Арагона образуется будущая Испанская империя. Это событие датируется 1469г., когда был заключен брак между их величествами Фердинандом Арагонским и Изабеллой Кастильской. Им удается окончательно изгнать мавров с Пиренейского полуострова: в 1492г. падет Гранада, и в том же году Колумб предъявит заявит о правах Испании на «Новый Свет». Продолжавшаяся несколько столетий борьба с маврами превратила эту страну в постоянный фронт и сообщила ей фронтовой дух: сильная церковность и самоотверженная преданность национальной миссии были естественным следствием такого положения дел (ср. §78)

3. Напротив, ни Германии, ни Италии не удается собрать силы для настоящего объединения.

а) Италия постоянно страдает от гражданских войн и частых чужеземных нашествий. После распада Священной Римской империи на ее территории образуется множество городов-государств, в том числе Генуя, Милан (при герцогах Сфорца), Феррара (Эсте), Мантуя (Гонзага), но особенно важную роль среди них играют Венеция и Флоренция (Медичи). В Центральной Италии папа Александр VI (1492_1503), затем (после опасных авантюр его сына Чезаре Борджа) в первую очередь Юлий II (1503_1513) стремятся превратить Церковное государство в действительно политическую державу; им удается свергнуть беспокойных и честолюбивых римских баронов и с помощью «Священной Лиги» изгнать из Италии французов. Впрочем, благодаря Людовику XII дело чуть не дошло до схизмы: в ответ на созыв Миланско-Пизанского собора (1511 г.) Юлий созывает Латеранский собор (1512_1517гг.); но он не выполнил своей задачи реформировать Церковь.

б) В Германии продолжается великий политический раскол, которым характеризовалось и все предыдущее развитие: с одной стороны император и империя, с другой— княжества и земли. Помимо этого продолжаются раздробленность и разного рода несогласия и споры земель. Власть императора и государства как прежде зиждется скорее на идее, чем на точно сформулированных правах и реальных предпосылках. Тем не менее император (по идее) все еще считается в это время светским главой всего христианства.

Император— с 1437г. постоянно из дома Габсбургов— может упрочить свою власть только путем утверждения и сохранения династии. Габсбургам это удается благодаря удачной политике заключения браков.

Фридрих III (1439_1493) был последним императором, которого короновали в Риме. Его сын Максимилиан (разд. II, 2) пытается, но, к сожалению, безуспешно, провести имперскую реформу. Его брак с Марией, наследницей бургундского престола (1477г.), как и брак его сына Филиппа с будущей наследницей испанского престола, закладывают основы мировой империи Габсбургов. Наряду с курфюршествами большое влияние в империи приобретает герцогство Баварское. Неопределенность политической и церковной ситуации снова и снова вызывает нарекания и жалобы (Gravamina) и попытки реформ. Призывы к реформам впервые раздались на Констанцском соборе (§66,3) и с тех пор звучат постоянно. При этом одновременно выдвигаются требования церковной и имперской реформы. Решающее для истории Церкви значение эти призывы приобретают только с момента выступления Лютера. (Впервые в Аугсбурге в 1518г.; это все те же старые жалобы на финансовые притеснения со стороны Рима; новым является только то, что сословия по мере назревания социального переворота все чаще ссылаются на настроения в народе.)

в) Во Франции консолидируется королевство. Людовик XI (1461_1483) решительно отбирает власть у крупных вассалов, его сын Карл VIII (1483_1489) продолжает эту политику. Он даже может позволить себе военный поход на Италию, чтобы предъявить там сомнительные права на Неаполь; он планирует восстанов ление Византийской империи. Однако, вскоре после захвата Неаполя, коалиция императора с (прежде всего) итальянскими государствами вынуждает его отступить.

г) В Англии окончание династических споров (войны Роз) также привело к укреплению власти короля. Генрих VII (1485_1509) становится уже почти абсолютным монархом, его влияние на Английскую Церковь очень велико.

4. а) Социальное развитие осуществляется прежде всего в городах. Их своеобразный жизненный уклад, их возрастающее политическое влияние сыграли весьма существенную роль в возникновении и распространении современной светской культуры. На городской почве развивается денежное хозяйство, а скоро и чисто денежное предпринимательство раннего капитализма, зарождается крупный капитал и монополизм (Фуггеры, Вельзеры, Медичи, курия).

б) Нижние слои беднеют и выражают недовольство. Это касается опустивших ся рыцарей, промышляющих разбоем¹³. Таким же тяжелым было положение эксплуатируемого крестьянства («глупый» крестьянин был неизменным персонажем тогдашней литературы). Оба эти слоя создавали благодатную почву для государственных, церковных, общественных и религиозно-революционных течений, играя значительную роль как в подготовке Реформации, так и в ее распростране ния (Зикинген; Гуттен.— Социалистические секты; визионерство; крестьянская война).

§75. Религиозно-церковное положение накануне Реформации

I. Папство

1. Крупное внутрицерковное антипапское движение позднего средневековья, нашедшее свое выражение в идее созыва демократических и национальных соборов (Констанца, Базель, §66) оборвалось, не принеся Церкви стойких результатов. Его плоды пожали князья, заключившие конкордаты с Римом (решающую роль для Германии после конкордатов 1447г. сыграл Венский конкордат 1448г.); но и папство также усилило свою власть. Правда, усиление носило почти исключительно политико-экономический, а не религиозный характер. Более того, из-за приверженности папства светской культуре Ренессанса возник разрыв между религиозной идеей и ее осуществлением, т.е. обнаружилась заметная внутрицерковная слабость. К тому же развивающийся гиперкуриализм превратил папу в юридически неограниченного обладателя всей полноты власти, так что он по своему произволу мог раздавать и отнимать привилегии и налагать санкции. Иннокентий IV, например, претендовал на право временно освобождать от исполнения евангельских заповедей, даже не указывая на причины.

Против подобного злоупотребления «plenitudo potestatis» уже давно решительно возражали канонисты: они пытались ограничить папское всевластие обязанностью соблюдать этические принципы, они требовали соблюдать справедливость при принятии решений, вынесении приговоров и раздаче должностей, они говорили об общем благе и духовной пользе. Таким образом, к концу средневековья Церковь была ослаблена глубоким расколом между политическими претензиями пап и господствующим мнением канонистов.

В общем, папство все больше и больше становится похоже на сменяющие друг друга княжеские династии, которые прежде всего пекутся о Церковном государстве и своей собственной семье.

2. К тому же в 1460г. отвергается идея соборов как высших носителей власти в Церкви (тем же самым Пием II, который прежде был ее защитником) ¹⁴. Однако идея не умерла. Она не только снова и снова приводила к оживлению политических течений во Франции, она продолжала жить и в Германии, хотя там князья ради собственных национально-церковных интересов не допускали ее осуществления (§78). Собственно говоря, она и не могла исчезнуть окончательно. Сам факт существования папства, которое в схизме разрушало себя и твердый церковный порядок, очень медленно и с трудом уходил из сознания народов; с другой стороны воспоминание об этом существовании из-за отсутствия реформ постоянно пробуждалось заново. Это обнаружилось во время Реформации, когда призыв Лютера сообщил этой идее новую, дотоле немыслимую весомость, подвел под нее религиозный фундамент и придал ей революционный характер.

3. Общим результатом позднесредневекового развития оказалось, таким образом, не усиление папства и его идеи, но как раз размывание этой идеи. Представление о папстве как об уникальной, ни с чем не сравнимой, неприкосновенной религиозной институции, идея «католического» как чего-то объективного, коренящегося в сознании, в конечном счете, не подлежащего ни критике, ни противодействию, были опасно ослаблены. Только это ослабление, проникшее в самом широком масштабе в сознание народов, точнее в сознание их духовных и политических вождей, и сделало возможной Реформацию.

Богословская непроясненность идеи папства и Церкви из-за богословия Оккама и оккамизма, из-за провинциальных богословских распрь, из-за практического богословия епископальных и папских администраций и бездуховной жизни многих представителей клира стала характерным признаком ситуации (ср. учение об оправдании; несакраментальное богословие; индульгенции, §§73, 76). Поистине, «смущение умов» (о котором так сожалели на Тридентском соборе) достигло такого размаха, который покажется постватиканским католикам почти невероятным.

4. Мы еще не раз столкнемся с той фатальной ролью, которую сыграла курия в распространении идей Реформации. Здесь же упомянем о финансовом использовании Церкви со стороны Рима. Говоря о «Церкви» мы имеем в виду в данном случае Немецкую Церковь, так как Церкви Испанская, Французская и Английская почти полностью находились в руках национальных князей.

Хотя мы весьма часто выдвигаем упрек в «финансовой эксплуатации» Римом немцев того времени, все же справедливости ради отметим, что обвинения такого рода порой чрезмерно преувеличены; с другой стороны, мы должны наполнить это понятие действительным содержанием. Приведем в качестве примера архиепископство Майнцское: его торговля с курией и афера Тецеля непосредствен но— и самым роковым образом!—связана с началом Реформации, и этого нельзя так просто скинуть со счетов. Этот авантюрист, взорвавший Церковь, за 10 лет с 1505 по 1514г. только за назначение архиепископа трижды выплачивал Риму по 10 000 гульденов конфирмационных и почти столько же «ризничних» денег. Конечно, следует принять во внимание тогдашнюю всеобщую продажность (например, далеко зашедшую коррумпированность князей), но она не может служить оправданием ни для религиозно-христианской трактовки событий вообще, ни для оценки папства в частности.

II. Епископы, соборные капитулы, клир

1. а) Не только епископства, но и все высшие духовные должности почти без исключения находились во владении дворянства. Для этого дворянства, которое путем постоянных сделок с аристократическими соборными капитулами добивалось искомых должностей, прелатура в большинстве случаев была просто средством обеспечения беззаботной, полной удовольствий жизни. Церковь была неимоверно богата, и значит, на ней можно было наживаться. Пастыри пеклись не о верующих, а о самих себе. Соборные каноники превратились в «помещиков Господа», а соборные капитулы— в «дворянские богадельни». Там ведать не ведали о богословии, очень редко служили мессу, подчас причащались, как миряне, в Страстной четверг, не заботились об образовании священнослужителей; многие жили не только в свое удовольствие, но и безнравственно.

Все эти нестроения усугублялись возможностью накопления должностей, которое было отменено юридически только Тридентским собором, а фактически перестало практиковаться только благодаря секуляризации.

Кроме того, жизненные воззрения ренессансной курии роковым образом совпадали со светски-гедонистическими стремлениями соборных каноников из дворян.

Ведь даже хороший папа ренессансного времени Пий II считал упомянутую монополию дворянства на занятие должностей соборных каноников чем-то похвальным. Какое роковое заблуждение! Одобрялось то самое нестроение, которое непосредственным образом прокладывало дорогу широкому возмущению против Церкви. Реформаторс кий мятеж застал на епископских кафедрах и в капитулах князей и дворянских сыновей, не способных оказать никакого религиозного сопротивления; они рассуждали точно так же, как те их родственни ки на княжеских престолах, которые позже осуществляли Реформацию («cuius regio...»); в серьезной проповеди Лютера они с удовольствием— хотя он преследовал совсем другую цель!— нашли то, что искали: отсутствие нравственных ограничений. В свою очередь, внутреннее разложение облегчило недовольному народу разрыв с их «духовно-бездуховным» авторитетом.

б) И все это было не исключением, но правилом: общая картина характеризо валась вопиющим несоответствием религиозной и апостольской идее духовного служения. Опасный подрыв устоев Церкви шел изнутри. Такого радикального расшатывания в таком масштабе, такого противоречия с собственной идеей не смог бы долго выдержать никакой организм. Он бы погиб. Внутреннее разложение действовало губительно не только на низший клир, но и на народ и на его представления о сущности Церкви и духовного сословия. К этому добавлялось огромное раздражение и обида на кровопийц и болтунов. Во всех трех отношениях эти тенденции проявлялись в обвальном распространении Реформации. Достаточно сказать, что весьма часто приходилось силой принуждать монастырский клир оставаться в пределах своих резиденций (на месте монастыря или соответствующей школы).

в) Жалобы на всеобщее падение нравов слышались не только от противников Церкви, например от язвительных гуманистов, для которых не было ничего святого (§76); даже в те времена существовала небольшая избранная группа строго церковных мужей, таких как Бертольд Пирстингер с Химзе (1465_1543), страсбуржец Гайлер фон Кайзерсберг (1445_1510) и Томас Мурнер (1469_1537), высказывавших свои сожаления относительно положения дел в Церкви. Однако для большинства было справедливо следующее высказывание : «За сто лет никто не слышал и не видел, чтобы какой-нибудь епископ совершил какое-нибудь духовное деяние» (Иоганн Вимпфелинг ). В самом деле, в Страсбурге пропали атрибуты епископского сана. Джан Франческо делла Мирандола, племянник великого гуманиста, незадолго до окончания V Латеранского собора в своем реферате для папы Льва X рисует поистине безрадостную картину положения дел; многие церковные и частично светские источники с конца XVв. до 70-хгодов XVI в. содержат точно такую же оценку: Адриан VI и Игнатий Лойола (§88) приводят примеры потрясающих злоупотреблений.

Несмотря на несомненные заслуги некоторых епископов, трудно назвать такие деяния, которые обладали бы плодотворной силой религиозного вдохновения. Можно радоваться только тому, что среди тогдашних служителей Церкви все еще попадались симпатичные и добросовестные люди, хотя бы в виде исключений, подтверждающих общее неутешительное правило.

2. а) Среди низшего клира также распространилось пренебрежи тельное отношение к идее священного служения, к душепопечитель ной миссии Церкви. Разница заключалась лишь в том, что это пренебрежение было вызвано не богатством, а бедностью. Возник духовный пролетариат: священники без призвания, без внутреннего стержня, без знаний, без достоинства, живущие в праздности и во грехе конкубината. Вся их забота о спасении душ верующих сводилась к служению мессы; народ относился к ним с насмешкой и презрением¹⁵. Развитие описанных выше тенденций означало близость революции в Церкви, т.е. Реформации.

Даже если упреки в необразованности, которыми гуманисты осыпали монашество и низший клир, сами по себе были не слишком убедительны, эта проблема заслуживает подробного рассмотрения.

Мы не всегда располагаем точными данными, позволяющими судить о характере и уровне образования многих священнослужителей предреформационного времени. Различные косвенные данные говорят, что духовные лица едва ли выходили за пределы рудиментарного религиозного знания, доступного любому верующему, и выполнения церемоний во время мессы и таинств¹⁶. Бывало и так, что какой-нибудь ризничий без всякой подготовки удостаивался рукоположения и занимал место прежнего пастыря. Отсюда целый ряд далеко идущих вопросов: что значило для такого рода людей служение мессы? Чем было для них отпущение грехов? Достаточно ли они владели латынью, чтобы с пользой для себя и других читать вслух латинские тексты проповедей или написанные на латыни поучения? Разумеется, были и тогда образованные священнослужители, иначе не печатались бы ни эти латинские образцы проповедей, ни латинские переводы Библии. Правда, тиражи были очень небольшими, но число изданий было довольно значительным. Это несколько смягчало упомянутые трудности, но не устраняло их. Что же касается священников, то позволительно спросить, по слову Писания: «но что это для такого множества?» (Ин 6,9). И когда затем благодаря интенсивному штудированию Библии и благодаря извлеченному из нее богословию новое образование внушило народу и князьям реформаторские взгляды на веру, эта слабость оказалась смертельной болезнью даже там, где священнослу жители радели о спасении душ своей паствы.

б) Причины возникновения духовного пролетариата: (1) несоразмерно большое число клириков¹⁷; это было обусловлено тем, что практиковалось совмещение церковных должностей, папская курия вела торговлю должностями: симония вошла в обиход, чем выше становилось благочестие народа, тем большее число сыновей священников стремилось получить доходное место; (2) епископы не проявляли достаточной требовательности к подготовке молодых священников и рукоположениям; (3) совмещение должностей привело к тому, что забота о душах перепоручалась мизерно оплачиваемым заместителям. В период Реформации рухнули многие преграды, создалась возможность беспрепятственно сбросить с себя узы церковных обязанностей: немедленно обнаружилось, что в среде этого клира церковная сила значительно ослабла, порой вообще исчезла, его связь с епископатом, приходом, с собственно духовным деланием оказалась давно разорванной.

в) К описанию упомянутых нестроений необходимо сделать ряд методических дополнений, иначе картина будет неполной.

Моралисты и сатирики легко впадают в преувеличения, а хронисты обращают внимание прежде всего на вопиющие факты. Уже в XVв. магистр Иоганн Нидер (§70, 1б), который вообще-то страстно бичевал шатания в клерикальной среде, предупреждал о том, как опасно перегибать палку. Реформация возникла из религиозной силы и опиралась на религиозные и нравственные устои; но и католическая реформа (§85 слл.) была бы невозможной без опоры на те же серьезные устои. Помимо объективного владения истиной и святости Церкви, главным препятствием для Реформации оказались значительные ценности тогдашнего народного благочестия (разд. III, 2); а народное благочестие предполагает наличие дееспособного клира в монастырях и в миру, а также внушительное количество религиозных сочинений.

Действительно, в XVв. Библия была распространена более широко, чем думали прежде; уже Себастиан Брант в предисловии к своему «Кораблю дураков» (1494г.) сообщает, что теперь повсюду встречается Священное Писание обоих Заветов.

Но, упоминая об этих положительных ценностях, мы еще не решаем вопроса о том, какая же тенденция преобладала. Тогдашнее положение дел нельзя считать здоровым с религиозно-церковной точки зрения; общую картину определяли церковные нестроения.

Что же касается нестроений, то речь идет прежде всего не о морально-религиозной слабости, а о том, преобладает ли объективная, творчески-религиозная сила, например забота о спасении душ и подготовке молодого поколения священников к служению, или же царит усталость и апатия? Прежде всего речь идет о том, в какой степени деяния тогдашнего клира были исполнены животворящего благочестия веры, евангельского духа, питаемого Словом Божиим? Недостаточно констатировать, что еще в конце средневековья и даже еще в 1517г. вся картина европейской жизни выглядит как вполне папски-церковная. Именно здесь и важно провести различие между фасадом и жизнью, которая либо живет за ним, либо умерла. Именно здесь правомерно поставить вопрос о трещине, которая пока еще скрыта за благополучным фасадом, но уже многократно отделяла народы от Церкви. Нельзя просто сбрасывать со счетов многочисленные описания безнадежного состояния религиозной изможденности. Если не принимать во внимание это устрашающее состояние распада, то вообще невозможно объяснить отложение от Церкви в период Реформации.

3. а) Процесс разложения захватил и ордена. Губительным для них, кроме того, было увеличение числа монахов, а развращающую роль (наряду с экземпциями и прочими папскими привилегиями) сыграли деньги. Богатые аббатства— для дворянства, богатые городские монастыри— для патрициев: в этих доходных местах жилось легко и беззаботно. Ни о каком призвании во многих случаях не было и речи. Уже в XVв. были частыми случаи бегства из монастырей монахинь и монахов. Распущенность зашла так далеко, что даже там, где местные князья, распоряжавшиеся в Церкви, как в собственном имении, пытались силой осуществить хотя бы небольшие частичные реформы, они встречали прямое сопротивление.

б) Здесь следует оговориться. Описания монастырской жизни того времени в большинстве своем восходят к искаженному ее изображению Лютером в его книге «Монастырские обеты», написанной в Вартбурге в 1521г. Вслед за Лютером стало принято метать громы и молнии в монахов и монахинь, которые, дескать, погрязали в фарисействе и грубом притворстве, называть монастыри рассадника ми половой распущенности. Но эти упреки не выдерживают критики. Чем более тщательно мы изучаем историю городов по новым архивным источникам, тем яснее становится, что во многих монастырях не было грубых нарушений устава. Более того, в отдельных обителях предпринимались энергичные попытки реформ, например основание конгрегаций, хотя, как уже было сказано, им явно не хватало сильной творческой инициативы. Здесь также следует остерегаться принимать правильное за достаточное, и не следует считать, что конгрегации идеально отвечали всем требованиями монастырских уставов. Значительную роль среди конгрегаций (в смысле исторического влияния) сыграли Братья общинной жизни (§70, 2).

в) Только картезианцы противостояли этому разложению: этот орден «никогда не реформировался, ибо никогда не деформировался»! Они пользовались уважением многочисленных профессоров и ученых, пополнявших их ряды. Свидетель ства благочестивой религиозной жизни членов ордена мы находим во Фрайбурге, Базеле или Трире, откуда их влияние проникало во все монастыри того времени. Примером может служить настоятель бенедиктинского аббатства св. Матфея в Трире Иоганн Роде¹⁸. Или картезианский монастырь в Кёльне, чье благодатное влияние распространялось на всю область Нижнего Рейна и откуда вышли— такие далекие друг от друга!— сначала Геерт Гроот, а позже Петр Канизий. Среди богословов выдающееся место занимает пусть не гениальный, но знаменитый и многосторонний Дионисий Рикель из Рёрмонда († 1471г.), пользовавший ся всеобщим уважением: он сопровождал Николая Кузанского в его визитациях, принимая непосредственное участие в работе над реформой. О влиянии «Жизни Христа» Лудольфа Саксонского († 1377г.) мы скажем ниже в связи с обращением св. Игнатия.

Картезианские монастыри XIV_XVвв. переживали свой расцвет, для них была характерна мистическая направленность духовных усилий, особенно в Германии, где в 1510г. имелось 195 таких обителей.

Сохранение подлинной живой религиозности во многих монастырях и старых орденах подтверждается тем, что, когда начался принудительный роспуск, многие монахи и монахини сопротивлялись этому значительно активнее, чем считалось прежде.

III. Народное благочестие

1. а) Папа, епископ, священник, монах, Церковь, ее заповеди, ее богослужение и ее таинства были для людей пятнадцатого столетия вещами сами собой разумеющимися— такой же жизненной необходимостью, как хлеб насущный. Но это укорененное в вере мировоззрение давно уже не было ни цельным, ни здоровым. Отношения между клиром и народом, считавшим епископа представителем Бога и соответственно авторитетом, были натянутыми и тем менее гармоничны ми, чем больше расходились их экономические интересы. Это особенно резко сказывалось в городах-епископствах. Именно там чаще всего возникали споры и разногласия между бюргерами и клиром, преимуществами которого в экономической конкуренции были духовные суды и свобода от налогов, а также между епископами и бюргерами, причем первые злоупотребляли духовной юрисдикцией, слишком часто применяя такие меры, как отлучения и интердикты; бывало, что поводом служили светские споры или обычные небольшие денежные долги. Внутренняя антиномичность идеи средневекового, духовно-светского епископа вследствие ее сильного обмирщения проявляется теперь как противоречие. Отсюда огромная неприязнь народа, доходившая порой до открытой ненависти к духовенству, обоснованность которой признавали искренние священники. Ощущение, что порядок вещей безнадежно извращен в самой своей сути, вызывало в народе огромное беспокойство и возмущение: оно проявлялось даже в самом благочестии, которое приобрело несвойственный католичеству экзальтированный характер и проявилось в массовом распростране нии пророчески-апокалиптических сочинений и песен.

б) Неприязнь не обошла стороной и римское папство. Напротив: напряженность, возникшая из-за религиозных нестроений и столкновения финансовых интересов, усиливалась благодаря национальным трениям. В соответствующий момент реформаторы сумеют весьма ловко воспользоваться этим обстоятельством. Действительно, недовольство Римом сыграло на руку Реформации. Чтобы правильно оценить это недовольство, следует принять в расчет, что оно не было локальным и возникло достаточно давно: несколько столетий оно зрело на почве реального политического и экономического положения дел¹⁹. Кроме того, его подпитывали и весьма распространенные в эпоху средневековья еретические течения, например концилиаризм. В конце средневековья умы были взбудоражены оппозиционными идеями и претензиями к Риму. О том, что претензии эти были обоснованными, говорят в начале Реформации такие деятели, как Иоганн Экк (§90), герцог Георг Саксонский, папский нунций Алеандер, немецкий папа Адриан VI, Игнатий Лойола и сотни других надежных свидетелей.

2. а) Несмотря на это почти нигде во второй половине XVв. дело не доходит до антицерковного движения. Причина отсутствия таких движений заключается в том, что как раз тогда в народе расцвело церковное благочестие. Это было время крупных пожертвований на монастыри, широко практиковалось строительство храмов на средства верующих, украшались алтари, заказывались мессы и заупокойные службы, торжественно и богато обставлялись богослужения, литургия сопровождалась пением прекрасных хоров, совершенствова лись церковные органы²⁰, входили в моду духовные песнопения, набирали высоту и глубину проповеди, появлялись многочисленные издания Библии, издавались псалтыри и миссалы, молитвенники, святцы, душепопечительные, назидательные, исповедальные, заупокойные тексты, жития святых, индульгенции, памятки о Крестном пути, множились и процветали братства (розенкрейцеры), вдохновляемые идеями духовного родства и взаимопомощи, шире распространялось почитание реликвий и святынь (Непорочное зачатие; мать Анна; Четырнадцать заступников); совершались паломничества в Ахен, Вильснак (чудотворные облатки); Трир («святая плащаница», выставленная впервые в 1512г.). Все это доказывает прямо-таки изумляющую полноту церковного народного благочестия. При всем том следует, разумеется, проводить тонкое различие: такие произведения, как «Подражание Христу» из-за своего латинского языка были доступны очень узкому кругу читателей (хотя как раз эта превосходная книга была переведена на национальные языки). Но если и находились священники или монахи, способные передать содержание душепопечительной литературы на национальном языке, то число тех, кто мог понять и усвоить смысл высокодуховного благочестия, было весьма невелико.

б) Бросается в глаза и вызывает недоумение опасная изолирован ность подлинно благочестивых дел на фоне обыденно-формального религиозного поведения, выход на первый план идеи «заслуги» и нездоровый арифметический подход к духовному благу. Торговля индульгенциями привела к прямо-таки чудовищному увеличению отпущенных грехов при одновременном снижении требований к усилиям благочестия, которые должны были бы прилагаться самими верующими. Особенно опасным злом была финансовая деятельность торговцев индульгенциями, которая становилась все более явной и наконец выступила наружу самым отвратительным и симоническим (в раннехристианском смысле слова) образом; пресловутая сделка между Львом X, Альбрехтом Бранденбургским и Фуггерами была последним толчком к Реформации²¹ (§79)²².

в) Чем шире распространялись религиозные обряды, тем более формально они исполнялись. Известно, например, что в Нидерландах в 1517/18г. жители ежедневно ходили к обедне; с другой стороны, новейшие исследования показывают, что, например, во Фландрии даже не все жители постились и причащались хотя бы в Великий пост. Богословие мессы было повсюду бессодержательным; начиная с XIVв. Святую мессу с помощью искусственных символов охотно связывали с внешними фактами Страстей Христовых. Но в этих объяснениях мессы нет почти ничего от истинного таинства смерти Господней, которое осуществляется здесь среди нас и сейчас. Истинное католическое богословие Креста оказалось утерянным.

3. Народ редко дает литературное выражение своим мыслям и чувствам и менее всего своей вере и благочестию. Он живет этими чувствами и выражает их различным образом, иногда весьма величественно (например, во время крестных ходов, самобичеваний, проповедей о покаянии или во время паломничеств или процессий). Но всякие крайние проявления религиозных чувств по самой своей природе— очень неточные свидетельства. Возникает вопрос, какие мотивы, представления и цели лежат в их основе.

Поэтому одна из самых трудных задач историка заключается в том, чтобы хоть сколько-нибудь адекватно охарактеризовать благочестие народа. И прежде чем начать наше странствие по истории Церкви, мы должны учитывать это обстоятельство, чтобы осознать наличие пробелов в наших исторических знаниях (т. 1, 10).

Напомнить об этом положении вещей и его проблематике особенно важно в связи с всеобщим «духовным» пробуждением населения Западной Европы в XVв., особенно в городах, где началось очень энергичное движение ремесленников и бюргеров. Шло ли благочестие народа, например его знание об Откровении как предпосылке веры, в ногу с ростом самостоятельности в торговле, ремеслах и управлении общественными делами?

Прежде чем попытаться ответить на этот вопрос, подумаем о том, насколько многообразно содержание собирательного понятия «народ», насколько различны дарования и познания народа именно в духовной сфере, ведь на нее должно опираться христианское благочестие, его содержательная суть²³. Кроме того, способность к духовно-рели гиозному восприятию и реагированию была различной в разных странах, в местностях с большим или меньшим количеством школ, с клиром, который подчас лишь очень в незначительной части стоял на высоте своей миссии с точки зрения богословской, моральной и пастырской; одни приходы оказывались поблизости от реформированно го монастыря, излучавшего подлинное благочестие, другие не имели перед глазами хорошего примера, поучающей литургии...

Уже эти едва намеченные вопросы показывают, что необходимы подробные и дифференцированные исследования, если мы хотим сколько-нибудь исчерпывающе рассмотреть нашу тему. Далее следует иметь в виду, что описание общего состояния почти с неизбежностью будет неадекватным. Собственно говоря, исследования могут более или менее точно охватить лишь небольшое пространство на небольшом отрезке времени, выясняя, что было живым в области народного благочестия, живым именно как ядро жизни— в отличие от внешней обрядовости.

4. Прямые и косвенные свидетельства раннего и высокого средневековья с поразительным единодушием говорят о сильной формализации христианских обрядов и дефиците сакральности. Поэтому нас не удивит наблюдение, что в период накануне Реформации указания, которые синоды адресовали пастырям относительно принятия таинств и количества и содержания проповедей, касались преимущественно моральных оценок и христианской обрядовости; однако собственно догматическая углубленность, например, объяснения того, чтоvесть Крещение, чтоvесть месса, или чтоvесть Церковь или спасение в этих синодальных посланиях представлены очень бледно, и соответствен но очень редко идет речь о причащении Святых Таин.

Мы уже говорили, что даже та меньшая часть духовных пастырей из числа низшего клира, которая проявляла религиозное рвение, не имела сколько-нибудь достаточных богословских знаний (например, о Церкви как о Мистическом Теле Христовом; о мессе как об актуализации праздника Пасхи через воскресшего Господа; об общении святых, в чьих душах Святой Дух вызывает духовно-божественную жизнь новой твари); и все-таки решающим остается слово апостола: «Как веровать в Того, о Ком не слышали?» (Рим 10,14).

Даже если отвлечься от многочисленных доказательств распространения грубых суеверий, христианский итог, в смысле жизни по Евангелию, можно назвать только неудовлетворительным.

Ключевым моментом этого благочестия, даже там, где оно было напряженным, где искало Бога, но не любви Господней, было не оправдание на Страшном Суде через Иисуса Распятого, но— в поверхностно-фактическом смысле— «избавление» от вечной гибели. Непосредственный контакт со словом Писания, Евангелиями и Посланиями апостолов, с интеллектуально-духовным богатством литургии был недостаточным: имел место великолепный всеохватывающий образ жизни с крещением в начале и похоронами в освященной земле в конце. Но вероисповедальная основа, духовное понимание того, во что веруешь, было довольно расплывчатым, неясным, восприятие таинств крещения и евхаристии в значительной степени вещественным.

Разумеется, мы, помня о веке Просвещения, не имеем права судить тех христиан по нашим меркам: в те времена изображение и обычай обладали более глубоко проникающей силой, чем сегодня.

И великий факт спасительной жизни Господа, Рождества, Страстей, Смерти, Воскресения, Вознесения и Сошествия Святого Духа, все это было внятно народу, знакомо по бесчисленным изображениям и было для него действительностью.

Свидетельство веры в такую жизнь часто было подобно детскому лепету, весьма далекому от полноты и правильности артикуляции, насколько мы можем теперь судить; но все же этот не слишком членораздельный лепет был выражением правильной веры в Бога Триединого, Творца, и в Иисуса Христа Распятого.

5. Итак, в конце средневековья и на пороге Нового времени мы находим ошеломляющее многообразие религиозных форм выражения. Их можно рассматривать с разных точек зрения. Но поскольку в этом многообразии имелось такое невероятное количество явно упрощенных и поверхностных элементов, можно было предвидеть, каким разлагающим действием они чреваты. Однако это никоим образом не дает оснований (1) принимать отрицательные стороны за целое и (2)считать, что именно такая практика в первую очередь была аутентичным изложением учения Церкви. И то, и другое многократно и безответственно проделывали реформаторы, особенно Лютер, и их приверженцы. С ними нельзя согласиться в интересах исторической истины. Значительно важнее увидеть и постараться понять, что и тогда, как испокон веков, в неразберихе многообразия продолжало развиваться здоровое богословие Церкви; что в суетном коловращении внешних отклонений Церковь продолжала служить возвышенную литургию Святой мессы с теми же исповедальными молитвами, что и ныне.

§76. Ренессанс и гуманизм

I. Понятие

1. С первой проповеди Иоанна Крестителя о приходе Мессии: «покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное» (Мф 3, 1); с провозглашения крещения как нового рождения (Ин 3, 5); с провозвестия «се, творю все новое» (Откр 21, 5) представление об обновлении относится к самым мощным движущим силам истории христианства.

Начиная с XII и XIIIвв. требование религиозного обновления (Бернард, Иоахим Флорский, Франциск: реформа Церкви ради апостольской жизни, жизни в простоте) совпало в Италии с необычайно быстрым и глубоким всеобщим расцветом, всесторонней перегруппировкой сил и изменением политической, экономической и духовной жизни, особенно в городах. Интенсивная культурная жизнь со времени падения Гогенштауфенов и еще более с переезда пап в Авиньон погрузилась в водоворот политической борьбы всех против всех, которая привела к дальнейше му непредвиденному нестроению и напряжению.

Таким образом, произошел ряд глубоких возмущений в религиозной, церковной и политической жизни; человек открыл в себе множество новых сил. С другой стороны, мир стал свидетелем ужасной борьбы высших церковных иерархов. За губительным крушением императорской власти в конце того же XIIIв. при Бонифации VIII рухнуло средневековое папство; теперь источником страданий стали угнетающие и мятежные нестроения курии (даже двух курий схизмы) и полная политическая смута по всей Италии: народ пережил подъем и опасался падения. Снова дали о себе знать древние ожидания тысячелетнего последнего царства и Мессии-императора.

2. Двойное ожидание какого-то переворота, который наступит благодаря концу света (т.е. благодаря очищающему Божиему суду, который обуздает государство и Церковь), ожидание обновления мира и есть основа ренессансной идеи. Первым заговорил об «идее возрождения»²⁴ Иоахим Флорский, аббат XIIв. (§62, 3). Самым энергичным фактическим апологетом его «идеи» был Франциск Ассизский (§57, I) с его ни с чем не сравнимым стремлением бежать от мира, с одной стороны, и с его неукротимой жаждой внутреннего обновления по Евангелию, с другой. В обоих случаях мы имеем дело с еще отдаленными, еще только предвещающими грозу раскатами грома и подземными толчками, но они обладали такой мощью, что через полтора-два столетия сделали возможным феномен Ренессанса.

3. События развивались, однако, таким образом, что вскоре культурные тенденции вышли на первый план, оттеснив на второй план религиозные. И Ренессанс лишь косвенно стал религиозно-церковным явлением. Главной целью движения стало поощрение культуры, посюсторонних интересов, мирских забот. Ренессанс— продукт секулярного мира, а именно, набирающего силу третьего сословия, бюргерства, города.

Это, конечно, отнюдь не означает, что Возрождение как светское культурное движение по сути своей было не церковным или даже неверующим. Для большинства представителей Ренессанса связь с Церковью в течение долгого времени разумелась сама собой. Для большинства основоположников Ренессанса Церковь имела даже существенное значение. Но речь идет о внутренней ориентации, о цели. А эта цель не должна ограничиваться интересом к древним манускриптам, Библии или Отцам Церкви, хотя это порой и кажется очень важным. Но поскольку внутренняя энтелехия многогранного развития полностью зиждется сама на себе, покоится сама в себе, ее сущность, несмотря ни на что, ведет к ослаблению христианства— и самой Церкви.

Будет не противоречием, но необходимым дополнением подчеркнуть, что там, где контакт с церковной жизнью и христианской верой был достаточно глубоким и искренним, движение проявляло себя как христианское и укрепляющее Церковь (благочестивый гуманизм XV, XVI и XVIIвв.).

4. Ренессанс в собственном (уже завершенном) смысле развивается в Италии в XVв. (кватроченто, ранний Ренессанс) и в XVIв. (чинквеченто, высокий Ренессанс). Первого своего пика он достигает во Флоренции эпохи Медичи, полного расцвета и блеска— в Риме эпохи Юлия II и Льва X Борджа. Ренессансное движение, как и породившее его время, полно борений, напряженных отношений и коллизий— вплоть до внутреннего противоречия: типичный признак переходно го времени, чрезвычайно богато одаренного творческими, а значит, и взрывными силами, которые искушают свою эпоху. Наряду с несравненной, многосторонней гениальностью и вместе с нею мы видим неукротимую склонность к преступле нию. Почитаемая более всего в это время «virtu;» опиралась как на добродетель, так и на порок. Практика аморальной и внеморальной безудержности находила отражение в характерных для этой эпохи ученых трактатах: они толковали о наслаждении как о высшем благе, они толковали о политике, которой следует опираться, прежде всего, на моральные слабости и пороки людей (в области учения о государстве: Макиавелли).

II. Характерные черты Ренессанса

Ренессанс— типичное движение Нового времени, ибо оно характеризуется новыми духовными установками: национализм— индивидуализм— мирской дух— критика.

Чтобы избежать недоразумений в ходе дальнейшего изложения материала, подчеркнем, что многообразный Ренессанс является прежде всего движением, взрывоопасным сдвигом. Его сущность во многом обнаружится лишь позднее. Однако задача аналитика в том, чтобы нащупать эту сущность уже в самих принципах Ренессанса.

1. Ренессанс— «национально»-итальянское движение, результат стремления к народному итальянскому государству, результат требований национального партикуляризма (Кола ди Риенцо, † 1354г.)²⁵.

2. Ренессанс— это обращение к римской античности.

а) Взоры пробуждающегося народа сами собой обратились к корням своей сущности и своей энергии; неразбериха и сумятица современной политической обстановки способствовала возникновению лозунга, сохранявшего силу на протяжении всей эпохи: Назад к истокам! Ибо в своем истоке каждая сущность прозрачнее всего соответствует творческой воле Создателя и является наиболее совершенной. Для Италии таким первичным истоком была величественная и господствовавшая над миром римская античность.

б) Античность никогда до конца не умирала в Италии. О ней говорили собственное происхождение, пейзаж, руины, старинные здания и статуи, да и просто язык. Но тут вдруг это все словно проснулось и ожило после долгого забытья и стало снова громко стучаться в двери. Первая живая встреча с античностью была подарена итальянцам уже в средневековье оживлением старого римского права. Это было что-то неустаревающее, нерушимое, живое, великолепное по идее и по форме, один из шедевров человеческого мышления, имевший всемирное значение. В XIV и XVвв. новое открытие античности происходило во все более быстром темпе и воспринималось все с большим энтузиазмом и горячим восторгом; люди отбирали у земли сокровища античного искусства, собирали их, заново открывали бесконечно прекрасную и сладостную округлую форму этого столь земного искусства; люди снова начали читать книги древних, разыскивать в пыли библиотек древние манускрипты, открывать новые тексты, собирать их, платить бешеные деньги за право обладать ими почти как святыней.

в) Благодаря великому авторитету схоластов Аристотелю, на протяжении долгих веков не прерывалась связь с греческой античностью. Теперь эти знания обрели новую жизнь благодаря раскопкам и разысканиям в Сицилии и Южной Италии. И, наконец, Константинополь (после захвата его в 1453г. турками) послал своих ученых и рукописи, которые донесли до Запада все богатство греческой мысли на языке оригинала.

г) Разумеется, и прежде имелся живой контакт с греческой культурой: Мануил Хрисолор (с 1396г. учитель греческого языка во Флоренции, † 1415г.); Георгий Гемист Плифон († 1452г.), кардинал Виссарион († 1472г.). В Объединитель ном соборе во Флоренции (§66) принимали участие греческие ученые, которые с успехом применили там свой филологический метод. Плоды совместных усилий имеют весьма важное значение для истории мысли и истории Церкви.

3. Но вот отношение к античности начинает меняться: ее не только изучают— формируется внутренняя связь с античным прошлым. Речь теперь не о том, чтобы взять у древних квинтэссенцию великих идей и вписать их в христианско -богословскую систему: наблюдается стремление понять древние рукописи изнутри, воспринять их в собственном культурном контексте, прочесть их в местном колорите— так, как они были написаны многие столетия тому назад. Здесь таилась опасность.

а) Попытка заново ощутить мир чуждых представлений— не только предпосылка всякой исторической объективности и тем самым основа исторической науки; к сожалению, это и основная позиция релятивизма, духовного безразличия (которое, однако, вполне может идти рука об руку с почтительным восхищением полнотой и многообразием философских, религиозных и, конечно же, художественных высказываний). Этот релятивизм (как отправная точка!) и был, собственно говоря, той раковой опухолью, которая возникла в эпоху Ренессанса и разрослась и распространилась в Новое время; она имела фатальные последствия при определении того, чтоvесть истина, чтоv должно быть обязательным с точки зрения догматов веры, а что может или не может претендовать на догматическую терпимость.

Чтобы не впасть в заблуждение и не упрекать Ренессанс, особенно ранний, в явном релятивизме или догматической индифферентности, которая отнюдь не получила всеобщего распространения, нужно ясно представлять себе, как обычно происходят масштабные духовные сдвиги: часто элементы нового, которым приписывается большая ценность, наивно ставятся в один ряд с традицией, ибо на первых порах не возникает ощущения внутренней несовместимости обоих элементов.

б) Но античная культура была языческой. И изучение античных текстов привело к попыткам прочесть их как «языческие». Правда, ясность христианского монотеизма в противоположность путанице языческого политеизма была столь возвышенной, что до ренегатства и отпадения в языческую веру дело вряд ли доходило. Но древние мысли в литературе и в искусстве выступали в одеянии соблазнительных форм и легких нравов. Ни к чему не обязывающая, игровая, полная аллюзий, псевдогероизирующая форма политеистических мифов делала их особенно соблазнительными. Несомненно и то, что эта эстетизирующая игра в античную мифологию вплоть до высокого Ренессанса происходила на фоне стойкой христианской веры. Известны тысячи и тысячи изображений, в которых наивно-невинные языческо-мифологические сюжеты соседствуют с христиански ми высказываниями и сюжетами; мозаичные полы (домский собор в Сиене), фрески, статуи, надписи и титульные листы инкунабул изобилуют такого рода украшениями. Чтобы составить правильное суждение об этих эклектических памятниках, нужно представить себе, как опьяняло интеллектуалов той эпохи (философов, художников, теоретиков искусства, государственных деятелей) чувство дерзкой решимости подражать древним. Стоит также вспомнить, какую давнюю традицию и подчас обезоруживающую власть над умами имела аллегория. Античные герои, например, часто вполне всерьез воспринимались как провозвестники Христа. Именно богословская аллегорика подготовила умы к такого рода перетолко ванию, даже освятила его. Тот способ, каким построил свои доказательства Фридрих II, и теория двух мечей, к которой прибегла курия, были точно такими же примерами аллегорики, как и восторженное приветствие Данте, обращенное к Генриху VII («Ты ли это— тот, кто должен нам явиться?», «Се, агнец Божий удаляется»).

И все-таки трудно себе представить, что такого рода наивная путаница никоим образом не оказывала дурного влияния на чисто христианский элемент. В самом деле, многие умы, задававшие тон в ту эпоху, заражались языческим мироощущением (и даже моралью). И очень скоро начинали вести жизнь, целью которой становились непрерывные наслаждения.

в) Разумеется, говоря об этом «язычестве» не следует забывать о христианских элементах в Ренессансе; они имели решающее значение, и девиз «назад к истокам!» оказался весьма плодотворным в том, что касается углубленного изучения Священного писания и Отцов Церкви. Это движение имело огромное значение, особенно для внутрикатолической реформы XVIв. Но и начинавшийся Ренессанс (который невозможно отделить от гуманизма) проявился благодаря великим представителям углубленного христианства как христианское движение. Об опасности перетолкования христианства в неоплатони ческом духе (Пико делла Мирандола) мы скажем ниже.

Итак, подчеркнем еще раз, что было бы исторически неверно характеризовать гуманизм как движение, с самого начала нехристиан ское или недостаточно христианское. Гуманизм есть определенный духовный и душевный настрой, который первоначально реализовал ся в границах корректного христианского вероисповедания.

4. а) В-третьих, Ренессанс характеризуется изобилием мощных индивидуальностей. Политическая неразбериха, отсутствие сильной высшей администрации, оживление духовно-национального субстрата, быстрые темпы роста во всех областях человеческой деятельнос ти— все это делает Ренессанс поистине счастливым временем для людей с ярко выраженными интересами и для людей беспощадных и жестоких. Именно таких и порождало во множестве то бурное время.

б) Яркие индивидуальности не были редкостью и в средние века. Но существенное различие, имевшее поистине решающее значение для будущего, заключалось в изменении отношения к ним со стороны общества. В средние века отдельная личность была строго подчинена вышестоящему целому— государству, Церкви, христианскому учению. Теперь постепенно возникает и усиливается тенденция предоставить отдельного человека самому себе, более того, освободить его от норм и условностей поведения. Ибо даже при наличии вышестоящей власти и предписаний, которые поначалу никто не подвергает сомнению, а потом подвергают сомнению лишь очень немногие, человек начинает себя ощущать самоценным и самостоятельным. «Я» начинает становиться нормой, эталоном ценностей. Это «Я» осознает свою полноту и своеобразие и формулирует их²⁶. Пока еще речь идет об индивидуальности, а не об индивидуализме, но люди уже вступили на этот путь.

5. В этих разнообразных отношениях явно проступает некое (более или менее) фактическое (поначалу отнюдь не программное) отступление от некоторых идеалов церковно-средневековой культуры: вместо смирения— самосознание, вместо отречения, созерцания и молитвы— деяние и насилие, вместо умерщвления плоти— наслаждение; иными словами, потусторонности и Царству Небесному противопос тавляются посюсторонность, ее красоту и желание увековечить свое имя. Люди все больше и больше открывают красоту мира, ее ищут в путешествиях и гедонистическом созерцании природы (Петрарка; его жизнь на лоне природы, его восхождения в горы).

6. а) Наконец, Ренессанс по существу— движение мирское, что следует и из всех предыдущих характеристик. Хотя в нем участвовали и даже играли первостепенную роль многие клирики, папы и епископы, его тайная или явная тенденция была мирской и светской, а не клерикально-церковной. Однако, несмотря ни на что (и это очень важно) этот тезис должен быть ограничен: Ренессанс и гуманизм содержат и развивают тенденции к секуляризации прежде принципиально церковного мира; они являются вступлением или затактом к истории человечества, которая только с тех пор начинает нести на себе печать процессов секуляризации. Причина понятна: основной движущей силой движения было городское бюргерство; заново открытый и столь широко принимаемый в душу мир античности был языческим, чисто человеческим, не подверженным воздействию сверхъестественных идей; ренессансная культура возникла из мирского движения высокого средневековья, и ее привели к победе в первую очередь люди светские, продолжая сознательное или неосознанное отторжение от Церкви и борьбу с клерикализмом, о чем говорилось выше.

б) Для этой стороны движения особенно характерно новое учение о государстве, чреватое роковыми последствиями для истории Церкви Нового времени. Основополагающая идея со времен Фридриха II и легистов Филиппа IV все более избавляется от ограничений: государство оказывается не связанным не только с Церковью, но даже и с моралью. Воззрению Августина часто предпочитают концепцию, согласно которой государство рассматривается изолированно: оно есть власть и само по себе мера вещей. Разумеется, в XV и XVIвв. дело обстояло не так, как в более позднее время; в XVIв. общую картину еще определяло множество сочинений, направленных против Макиавелли. Но опять же речь идет о том, чтобы характеризовать начало нового направления; надо понять, какие семена были брошены тогда. Политика эпохи Ренессанса и абсолютизм XVII и XVIIIвв. действовали практически по теории Макиавелли, даже когда осуждали ее на словах; в XVIIIв. в значительной мере была принята и сама эта теория. Наконец, тоталитарные режимы нашего времени сделали самые последние выводы из учения Макиавелли, хотя современные тираны и кажутся бесконечно далекими от мыслей и чувств людей той эпохи и не имеют никакого права ссылаться на тех, кто еще были христианами.

в) Политика властителей Церковного государства в XV и XVIвв. также во многом практически следует учению Макиавелли. Политика федерализма, проводимая в то время папами, была необходима для сохранения Церковного государства. Но эта политика с ее слишком частыми переменами фронта носит на себе печать недостаточной верности. И когда Александр VI, противник Савонаролы, ради материальных выгод вступает в союз с врагом христианства турецким султаном, или когда Лев X, исходя из политических расчетов, долго колеблется, прежде чем энергично выступить против Лютера, или когда Климент VII отворачива ется от католического императора и встает на сторону французского союзника протестантов и тем самым, так сказать, спасает протестантизм,— во всем этом проявляется секуляризирующее мышление Ренессанса. С точки зрения истории Церкви, эти события принадлежат к самым позорным и трагическим внутренним противоречиям той эпохи. Напомним, что исторически самая важная проблема состояла не в личной несостоятельности отдельных пап, но в том, что личная слабость являлась характерным проявлением принципиальной позиции, которая стала для курии чем-то само собой разумеющимся.

г) Тот же дух индивидуалистической посюсторонности, естественно, охватил и торговлю. Преследуя сиюминутные интересы, люди перестали задавать вопрос о «праведной прибыли»; средневековый запрет на занятие ростовщичеством практически и даже принципиально был отодвинут в сторону; девизом предпринима тельства становится безоглядное использование любых возможностей обогащения; повсюду возникают банки, процветает торговля деньгами, все способы извлечения прибыли используются с тою же беззаботностью, с какой продаются индульгенции.

7. Новый реализм приводит к точному наблюдению природы и ее эксперимен тальному исследованию. Совершаются великие географические открытия, появляются новые изобретения. Многие ученые мужи испытывают непреодолимое стремление вырвать у природы ее тайны: Васко да Гама, Колумб, Мартин Бехайм, Парацельс, Кеплер, Коперник возглавляют этот список. Наряду с наукой той же цели призваны были служить магия и астрология²⁷. Результатом было необычайное расширение картины мира.

8. Наконец, Ренессанс является культурой внешнего выражения; в этом отношении он несет на себе печать единого эстетического и художественного стиля, для которого характерно поразительное многообразие форм.

9. Итак, возникает новый идеал жизни²⁸. Движение, которое создал этот новый идеал, воспринимало себя как противоположность недавнему прошлому и его несущим силам: т.е. противопоставляло себя средневековью, всем его «пережиткам» и нелепостям в области схоластики, государства и Церкви. Прошлое казалось неподвижным, затхлым, тупым, давящим и косным. Все хотели видеть человечество более свободным, более прекрасным, более гармоничным. Идея свободы и прав человека, которая в той или иной форме (хоть подчас и отодвинутая на второй план) сопровождает развитие человечества в Новое время, явно стоит у самих его истоков. Требование большей свободы имело важные последствия для области веры. Как результат различных (упомянутых выше) точек зрения сформировалась решительная терпимость, но и равнодушие, безразличие к инаковерию. Ценность обязывающей истины потеряла притягательность. Свобода была переоценена за счет веры. Здесь— питательная почва одностороннего воззрения, до сего дня рассматривающего Ренессанс как время свободы, прерванное, к сожалению, Реформацией и Контрреформацией.

10. Гуманизмом принято называть тот аспект ренессансного движения, который занимался преимущественно литературным образованием, языком, воспитанием, научными штудиями. Плодами гуманистической интеллектуальной жизни были многочисленные издания, прежде всего древних авторов, а также эпистолярное наследие и эссеистика. Гуманисты, высоко ценившие искусство духовного контакта и переписки, любили демонстрировать свое близкое знакомство с античностью, в изобилии приводя цитаты, заимствованные из личной библиотеки. Этим ученым редко удавались собственные крупные произведения.

Многозначителен и сам термин: гуманизм— эпоха человека, т.е. такое время, когда человеческое становится мерой вещей.

11. Подведем итоги: Ренессанс и гуманизм— великое пробуждение европейского духа благодаря возвышению и дифференциации человеческого самосозна ния и представлению о положении человека в мире и, не в последнюю очередь, во времени. С этого момента в принципе ведет свое начало историческое мышление. С этого момента формируется осознание своеобразия эпох, их отличий друг от друга и их преемственности и взаимной обусловленности.

III. Ренессанс и гуманизм как факторы истории Церкви

Движение, подобное описанному выше, не могло не оказать решающего влияния на религиозную и церковную жизнь. Это обнаружилось уже на соборах, где обсуждались вопросы внутренней реформы и где новая индивидуалистическая позиция многократно находила формальное и содержательное выражение. Однако решающую роль в истории Церкви это движение начало играть только благодаря (А) ренессансному папству (в связи с политикой и искусством) и (Б) гуманистическому богословию и гуманистическому благочестию.

А. Ренессансное папство

1. Уже Мартин V (1417_1431), который некогда после окончания схизмы торжественно возвратился в заваленный мусором, грязный, полуразрушенный Рим, работал над украшением города. Вскоре после него близко соприкоснулся с Ренессансом серьезный ЕвгенийIV (августинец; 1431_1447)²⁹; из-за римской революции он был вынужден многие годы (между 1433 и 1442г., кроме трех лет в Риме) провести во Флоренции, центре нового образования. Стремясь к унии с греками, он привлек для работы в папской канцелярии многих ученых— знатоков греческой культуры (Эрмолаэ Барбаро, † 1493г., Пьеро дель Монте, † 1457г., Флавио Бьондо, † 1463г.).

а) Новый тип художественного восприятия и новый способ творить молитву бросается в глаза на фресках Фра Анжелико, которые он создавал в Ватикане в 1448_1453гг. по заказу папы Николая V. Фра Анжелико представляет одно из самых ранних и чистых воплощений религиозно -церковного ренессансного искусства. Изображения святых на его фресках еще незатронуты рефлексией, гармоничны, цельны (не говоря уж об архитектоническом обрамлении, например в сцене Благовещения), но в то же время уже свободно индивидуализированы, что в средние века было бы невозможным³⁰. Типичной чертой гуманистов было их пристрастие к книгам и манускриптам, античным и христианским, которые они увлеченно разыскивали, покупали и коллекционировали³¹. На Объединительном соборе в Ферраре-Флоренции (§66) собранные вместе старые греческие тексты сыграли большую практическую роль. Таким путем была частично заново открыта и введена в оборот западной культуры греческая патрология. Широкое распространение греческого языка делает возможным возвращение к изучению Евангелия в греческом оригинале, что явилось одной из решающих предпосылок благочестия грядущих столетий (Эразм, Реформация).

б) Восторженным другом книги был и только что упомянутый папа Николай V (1447_1455), который однажды в одном из немецких монастырей обнаружил сочинения Тертуллиана. Он на полных правах вводит Ренессанс в папскую курию. Он был основателем Ватиканской библиотеки. Папы стали величайшими меценатами ренессанс ного искусства. Только благодаря их большим заказам гениальные художники, архитекторы и скульпторы, начинавшие работать в небольших итальянских княжествах и крупных городах-республиках, приобрели мировое значение. Достаточно назвать имена Браманте, Рафаэля и Микеланджело, напомнить о Ватикане и соборе св. Петра.

2. Благодаря своей щедрости, привлекавшей все таланты и дарования, поощрявшей всякое творчество, с невероятно высокомерной беззаботностью пренебрегавшей нравственными и религиозными изъянами, папы заслужили непреходя щую благодарность человечества. Католическая Церковь доказала, что ей можно без преувеличения приписать прямо-таки неисчерпаемую культурную силу. Ее тогдашнее свидетельство веры, вызывающее почтительное восхищение, целые столетия, вплоть до наших дней продолжает оказывать свое воздействие через произведения искусства, вдохновленные папами и выполненные по их заказу. Многие некатолики, никогда не имевшие возможности приблизиться к величию церковной веры, испытывали глубокое потрясение при виде собора св. Петра и в Ватикане. Великие мастера Ренессанса, из которых столь многие состояли на службе пап, еще и сегодня воспринимаются зрителями как современники, как родственные души, ибо дают некоторое представление о вневременном бытии и значении Церкви. Об этой заслуге Церкви с полным правом следует сказать во всеуслышание.

3. Однако о религиозной ценности ренессансного искусства и христианской ценности папского меценатства разговор особый. Эту ценность подчас чрезмерно преувеличивают.

а) Как эпоха Ренессанса в целом, так и ее искусство полно внутренних напряженностей, вплоть до противоречий. Это время характеризуется двойной антиномией: тамошнее_здешнее, церковное_светско-индивидуалистическое, которую очень часто не удавалось привести к внутреннему единству. Роковое значение имело не то, что мастера Ренессанса наряду с религиозными разрабатывали и светские и мифологические сюжеты. Речь идет о духе. Уже многие мадонны Рафаэля проникнуты духом не божественным, а разве что человечески-материнс ким, они производят впечатление нежное и трогательное, но еще или уже не христианско-религиозное в собственном смысле. Его Disputa, т.е. чисто религиозный или богословский сюжет, представляет собой недостижимое чудо в смысле рисунка и композиции, но это не творение благочестия; иллюстрируется не то, что требовалось бы изобразить в первую очередь,— поклонение, но типично ренессансная тема торжественно-возвышенного ученого диспута.

Разумеется, нельзя ставить в укор художникам Ренессанса то, что они наряду с церквями сооружали дворцы в Вероне, во Флоренции, в Сиене, Римини, Перудже, Риме, но дух посюсторонности, страстное желание роскошной, полной наслаждений светской жизни «в чертогах царских» (Мф 11, 8) проникал оттуда и в сакральные сооружения. Церкви перестали быть устремленными ввысь, к небу, аскетичес ки строгими помещениями для молитвы, погруженными в мистическую полутьму. Под влиянием языческой античности, благодаря акцентированию горизонтальных линий, они превратились в прочно стоящие на земле дворцы для хотя и священных, но пышных обрядов. Свет вливается в них мощным потоком; в таком праздничном помещении можно фланировать, можно чувствовать себя в обществе собравшихся там современников, наслаждаться великолепным убранством здания, на фронтоне которого и часто на многих других местах красуется герб и имя строителя³². Конечно, приводя такого рода соображения, мы отнюдь не отказываем в сакральном достоинстве столь многочисленным ренессансным церквям, не отрицаем возвышенной ценности, которую их торжественное обрамление придавало и придает бесчисленным богослужениям, совершаемым в тиши или при звуках священных песнопений. Но, как показывает история Церкви, скрытая тенденция к чрезмерно пышному украшательству храмов оказала свое роковое влияние.

б) Относительно второй антиномии (церковное_светско-индивидуалистическое) напомним: для жителя Италии эпохи Ренессанса отложение от Церкви в смысле религиозного ей противопоставления, каким является Реформация, было немыслимо. И все-таки творения Ренессанса оказывали свое расшатывающее действие и в этом направлении. Несравненной славой Церкви и ее верным сыном был Микеланджело. Его творения принадлежат к самым мощным проявлениям человеческого гения в изобразительном искусстве. Леонардо и Рафаэль, которых обычно ставят на ту же высшую ступень Ренессанса, значительно уступают ему в раскрытии душевной глубины и религиозного чувства.

Но именно величие такого гения, как Микеланджело, заставляет говорить о религиозной опасности. Работы его раннего и зрелого периода отмечены столь безудержным выражением субъективного чувства, что только его несомненная глубокая воцерковленность не позволяет этому персоналистскому мироощуще нию перерасти в принципиальный субъективизм. Но воздействие его творений на других обнаруживает эту угрозу: Микеланджело торил дорогу разнуздыванию субъекта, ибо его несравненные произведения как некая природная сила захватывали и подчиняли зрителя. Здесь необходимо правильное понимание. Для католика является поистине откровением (в смысле синтеза) ощутить это глубоко личное проявление воли в рамках церковной общности, воспринять это излучение активно благочестивой, верной Церкви души. Опасность возникает там, где это субъективистское проявление встречается с нецерковными, сепаратистскими устремлениями (хотя бы с зачатками таковых). А мир очень скоро переполнится ими.

Разумеется, нельзя забывать, что и сам Микеланджело активизировал силы, которые преграждали путь этим опасным воздействиям. Таковы его грандиозные поздние творения: «Страшный суд» в Сикстинской капелле, купол собора св. Петра и потрясающие своим покаянным настроением последние шедевры— «Снятие с креста» и «Пьета».

4. а) После того, что было сказано выше, встает вопрос: как папы эпохи Ренессанса осуществляли свои главные задачи? Были ли они добрыми пастырями стада Христова?— История папства того времени знает тому немало примеров. Личная христианская жизнь некоторых пап, например Евгения IV или Пия II (начиная с его сорокалетия) или Николая V, свидетельствует об усилиях, достойных глубокого уважения. Можно сказать, что вообще нельзя исчерпывающе перечислить усилия в сфере официального администрирования и руководства. И все-таки: политика, богатство, гедонистический образ жизни, светское образование, благополучие собственных семей и неуемное покровительство родственникам настолько захватили их, что некоторые папы явили собой глубокое искажение Духа Христова, Чьими наместниками на земле они были. Чудовищные, так сказать сверхличные, нестроения Авиньона и схизмы, симония и непотизм, отрава подчас безнравственной жизни, усугубленной стремлением превратить Церковное государство во что-то вроде семейного владения,— все это говорит о порочной мирской суетности, к которой папство проявляло слишком сильную приверженность.

б) Позором папства стал высокоодаренный Александр VI (1492_1503), которого его противники считали отпрыском марранов (второй папа из испанского рода Борджа). С его именем связаны юбилейный 1500год, симония, прелюбодеяния и отравительство. И все-таки опасность, о которой идет здесь речь, обнаруживается даже не на примере этого морально несостоятельного папы; при нем отступниче ство пап от своей миссии проявилось в виде личной нравственной деградации. Более наглядным примером, так сказать, структурного изъяна ренессансного гедонизма является папа Лев X, чья личная мораль не вызывала нареканий. Он получил превосходное образование, владел греческим, любил театр и рыбную ловлю. Но именно он— «наместник» Распятого!— во всеуслышание заявил: «Позвольте нам наслаждаться папством, раз уж Господь послал нам этот сан». Имя этого папы связано с позорной историей майнцских индульгенций (афера Тецеля) и безответственной организацией процесса над Лютером.

в) Эти папы и соперничавшие с ними, во всем подобные им кардиналы, а также епископы и соборные клирики во всем мире, подобные этим кардиналам, в то время привели Церковь, с точки зрения религиозно-апостольской, на край гибели. Они в такой степени навлекли на себя гнев Божий, что только чудо могло спасти папство и Церковь. Не следует преуменьшать тогдашних вопиющих к небу нестроений Церкви. Необходимо со всей последовательностью отдавать себе в них отчет, ибо именно это знание служит поистине потрясающей в своей мощи апологией Церкви. Становится ясным, что Церковь достигла того, что недоступно любому всего лишь естественному организму: будучи отравленной, она исторгла из себя яд. Правда, кризис был тяжелым и привел ко многим потерям, но Церковь вышла из него не ослабленной, но окрепшей, она не стала меньше, но внутренне выросла. Вот почему христианское рассмотрение событий сквозь призму очищения, т.е. подлинная история Церкви, не должно забывать о преходящем периоде разложения и постоянно присутствующих и в очищении слабостях, не должна забывать о страшном суде Божием.

Б. Гуманистическое богословие и благочестие

С точки зрения истории Церкви, значение Ренессанса определяется главным образом связью гуманизма с богословием.

Гуманизм представляет собой очень сложный комплекс явлений. Он обнаруживает богатейший диапазон феноменов и содержит столь кардинальные различия в существенных пунктах (это касается схоластики, сакраментальной и иерархической Церкви, а также Евангелия), что дать его исчерпывающий обзор на нескольких страницах представляется предприятием безнадежным. Пусть читатель еще раз вспомнит, как много уточнений понадобилось для тех скупых данных, которые мы сообщили выше.

Гуманизм является также в широком смысле социальным явлением. Гуманисты знали и узнавали друг друга по уже упомянутой ненасытной страсти к книгам и манускриптам. Общительность и обширная переписка, имеющая целью расширение образования,— типичная черта гуманистов. Любовь к переписке была характерна даже для образованны х отшельников-аскетов (ср. Джустиниани и др.).

1. Уже первый гуманист Франческо Петрарка (1304_1374) противопоставлял побежденной схоластике новую рассудочную манеру рассуждать о Священном Писании: морализаторскую «философию Христа», опирающуюся на Платона. Заложенная здесь связь античного образования и христианского благовестия проявилась впервые в Платоновской академии (основана Марсилио Фичино (1433_1499) во Флоренции под покровительством Лоренцо ди Медичи).

2. а) Цель Платоновской академии была вполне религиозной и с точки зрения Церкви вполне корректной: возрождение и углубление христианства (включая иерархию и культ) через связь с античной (неоплатоническо-стоической) мудростью. Речь шла о том, чтобы вернуться от схоластики к источникам Откровения и мудрости. Но к тому времени было уже принято читать древние рукописи из почтения к античности. В них искали и находили не просто религию спасения и благодати, но в основном стоическую мудрость. Правда, превосходной основой для этих усилий были Павел и Нагорная проповедь. Однако и то, и другое в эпоху Ренессанса понимали скорее моралистически, т.е. как призыв к напряжению собственной воли, или неоплатонически, как некий способ самовозвышения. Кроме того, подобно апологетам IIв. люди эпохи Ренессанса подчеркивали общечеловеческое содержание источников, но оставляли на заднем плане четко очерченные догмы и своеобразие Церкви, основанной Господом на таинствах и особом священстве.

б) В этом дистилляционном процессе мы встречаем тенденцию, которая с тех пор более не исчезала из истории христианского мышления. Тенденция заключается в том, чтобы из общей сферы «Церкви», «Писания» и «традиции» извлечь нечто якобы существенное, некий сущностный комплекс. Историческое значение (точнее влияние) имели не столько постулируемые тезисы, воззрения или экзегетические выкладки, сколько метод и способ мышления.

Эти элементы и их сочетания весьма различны. В качестве характерного примера можно назвать спиритуализм, который проявлялся подчас в весьма свободных, а иногда поистине разнузданных формах. Его опасным проявлением было философское богословие гениального молодого графа Пико делла Мирандолы († 1494г.). Савонарола, поддерживавший с ним дружеские отношения, упрекал его за это в некрологе. Он писал, что Пико был настолько опьянен силой и достоинством человеческого духа и своеволия, что в его зыбкой терминоло гии спасение оказывается почти идентичным самоспасению, а добродетель— познанию («сократическое заблуждение»). Концепция «logos spermatikos» [семенного логоса] доведена до единства всех религий, так что и понятие единой истины, и христианское учение (разумеется, зафиксированное) как единственно истинная религия оказывают ся под угрозой.

Спиритуалистическая тенденция проникает в богословие кардинала Виссариона (§66), Рудольфа Агриколы и Эразма. Она выражала или прокладывала путь формирующемуся субъективизму в догматически опасной форме.

3. Приведенная выше характеристика (II, 3) позволяет надеяться, что мы сможем наглядно показать, чем является Ренессанс и гуманизм, непосредственно на примерах отдельных выдающихся личностей, чьи поступки и деяния отнюдь не отличались систематичностью, последовательностью и цельностью, но скорее произвольностью и энергичностью. Это в полной мере относится к основателю Платоновской академии во Флоренции, упомянутому Лоренцо ди Медичи († 1492г.) из рода флорентийских банкиров. Занявшись общественной деятельностью, он привлек к себе всех, обладавших умом и талантом. Он превратил свое собрание книг в первую публичную библиотеку (Лауренциана), для которой было построено великолепное здание по проекту Микеланджело. В характере Лоренцо сочетались такие крайне противоречивые качества, как благочестие, деспотичность, жажда знаний и безудержный гедонизм. Можно сказать, что он более, чем кто-либо, отражает ренессансный идеал: в его натуре настолько неуловимо перемежаются свет и тень, что всякая попытка точного определения окажется бесполезной. Насколько же значительным окажется то обстоятельство, что его сын и его племянник, будущие папы Лев Х и Климент VII, выросли при его дворе!

4. В Германии гуманизм утвердился во 2-й половине XVв.³³ Это объясняется повышением роли итальянского гуманизма, оплодотво ренного влиянием греков после 1453г., экономическим расцветом Германии в этот период и связанным с ним развитием школ (Девентер, Мюнстер, Шлеттштадт) и университетов³⁴. Расцвет ренессансного искусства, которое в Германии остается христианским, приходится на начало XVIв.³⁵

5. И все-таки в Германии гуманизм не имел твердой почвы. Увлечение чужими древностями изначально носило здесь по понятным причинам значительно более сдержанный характер. Ни форма, ни языческое содержание не оказывали здесь такого непосредственного и сильного влияния, как на Юге. Поэтому при изучении языческой античности немцы в отличие от итальянцев не так быстро забывали об абсолютной неприкосновенности единой христианской истины, будь то учение, будь то моральные предписания.— Критика схоластики и церковных нестроений, даже весьма острая критика, первоначально воздерживалась от радикальных нападок на принципы и основы и, соответственно, была далека от скепсиса. Кроме того, немцы не забывали о христианской надстройке. Особенно в вопросах воспитания они пытались освоить новейшие достижения путем улучшения метода, путем очищения языка научных исследований. С точки зрения истории Церкви, роль немецкого гуманизма заключалась в том, что он способствовал формирова нию национального сознания, во многих отношениях противопоставленного Риму (язык, право, история). Тем самым немецкий гуманизм во многих отношениях проложил дорогу Реформации.

6. а) Этот «более дисциплинированный» способ духовного обновления практиковался главным образом ранним немецким гуманизмом в городах на Рейне. На юге Германии гуманисты чувствовали большую свободу. Революционные тенденции немецкий гуманизм обнаружил в начале XVIв., когда вокруг Мутиана Руфа († 1526г.) сформировалась молодая эрфуртская группа. Здесь мы сталкиваемся со свободным образом жизни, безверием и напыщенной риторикой. Здесь критика уже не просто направлена на (действительные или вымышленные и в любом случае бесстыдно преувеличенные) нестроения, но становится принципиально враждебной Церкви и христианству. К этому кругу некоторое время примыкал и Ульрих фон Гуттен (1488_1523).

б) Здесь же— почва для возникновения пресловутых «Писем темных людей». Они возникли в связи с конфликтом вокруг известного грециста и первого гебраиста Германии Иоганна Рейхлина (он приходился дядей Меланхтону). Рейхлин из-за своего вполне благоразумного обращения к еврейскому литературному наследию подвергся нападкам бывшего иудея Пфефферкорна, который со всем рвением новообращенца обвинил его в безверии (т. 1, §72). В этой борьбе враждебность радикальной части немецкого гуманизма к Церкви проявилась особенно остро; взыграл дух ядовитой, не знающей преград издевки, недостойной агрессивности (в частности, против монашества и схоластики), радикальный, отнюдь не церковный, даже антицерковный тон, так что этот конфликт стал непосредственным прологом Реформации. Горстка духовных банкротов, бесстыдно искажая факты, добилась в глазах общественности права определять, что является современным, а что нет; монахи были высмеяны в этом произведении как безнадежные ретрограды, ханжи и дураки. И тем самым лишены уважения со стороны общества. Эта литературная сатирическая забава оказала глубокое воздействие на жизненную реальность.

в) Воистину христианским гуманистом, безупречно религиозной личностью был ученый аббат-бенедиктинец Иоганн Тритемий († 1516г.). Он затратил много усилий для осуществления подлинной реформы в своем монастыре в Шпонгейме. Когда ему это не удалось, он перебрался в Вюрцбург, в тамошний шотландский монастырь, где позже стал аббатом (1506г.). Это был очень знающий, хотя, возможно, несколько некритично мыслящий ученый³⁶. Его аскетические сочинения сохраняют свою непреходящую ценность. Однако для них характерно не только странное пристрастие к разного рода тайным наукам, но и упорное суеверие.

7. Дезидерий Эразм из Роттердама (1466_1536) стал королем в новом духовном царстве гуманизма. Голландец по происхождению, но прежде всего европеец, он стал величайшим латинистом Запада; ему обязан гуманизм своим мировым значением.

История филологии, историческая критика и богословие немыслимы без его достижений; им принадлежит решающая роль. Он значительно обогатил богословие своими трудами, вернувшись к первоначальному греческому тексту Библии (который он в 1516г. впервые напечатал). Ему также принадлежит заслуга издания многих Отцов Церкви. Всю свою жизнь он боролся против механистичности в религии, выдвигал требования совершенствовать внутреннее чувство справедливости и почитать Господа в Духе и в Истине. Он боролся против любых проявлений формализма в вопросах религии, хотя и заходил в этом подчас слишком далеко. Он призывал к обновлению христианского благочестия и, критикуя недостатки Церкви, в значительной мере способствовал улучшению ситуации. И его страстная борьба за реформу была совершенно искренней.

а) Но история того, как воспринимали Эразма с начала XVIв., так же как и состояние его литературного наследия, служат ярким доказательством того, как трудно дать правильную оценку этому великому человеку, как трудно определить его истинное место в истории Церкви. Значительно легче отмести несправедливое крайнее суждение, согласно которому он уже не мог считаться католиком.

С другой стороны, нельзя не видеть того ущерба, который он причинил Церкви. Жизнь и учение Эразма фатальным образом отражают основную слабость гуманизма: отсутствие интереса к догматам и склонность к спиритуализму. Ибо Эразм недооценивал точно сформулированный догмат так же, как недооценивала его гуманистическая критика, упрекавшая схоластику в ее понятийной определенности. Можно только приветствовать, что Эразм отвергал досадную тенденцию некоторых поздних схоластов находить богословское объяснение всему на свете. Но он идет много дальше. Его биография и его учение свидетельствуют о заинтересованности в практической нравственной религиозной жизни (хотя ни его сочинения, ни его деяния не могут служить образцовым примером аскетизма). Однако он не проявляет такого же интереса к догме и к пламенной и глубокой вере. Он принимает догму и Церковь как институт, но они не являются для него движущей силой. В эпоху Реформации Эразм выступает на стороне католической Церкви и ее учения; однако нельзя сказать, что это для него источник жизни. Даже в 30-е годы он считает, что можно было бы согласиться с реформаторским расколом, если бы паписты и лютеране придерживались его концепции. Такого рода «адогматизм» означал в то время ослабление Церкви, поскольку именно тогда было необходимо снова вернуться к признанию центрального положения догмата и его богословской ясности³⁷ . Лютер правильно угадал в Эразме недостаточную приверженность догмату, хотя одновременно предъявлял к нему совершенно неправомерные претензии касательно догмата о благодати.

б) Благочестие Эразма также не может считаться образцовым с церковной точки зрения. Ибо этот великий человек, с его необычайной энергией притяжения и отталкивания, сыгравший такую значитель ную роль в мировой истории и в истории Церкви, имеет прямое отношение к проблематике «причин Реформации». И здесь следует сказать: то, что, возможно, было бы несущественным в уравновешенной среде при спокойном развитии событий, может оказать решающее влияние накануне великой смуты и даже оказаться одной из ее важнейших сил.

a) Есть некоторая трудность в том, чтобы правильно описать церковность Эразма. Эта трудность заключается в вопросе о праве среднего человека, возможно даже, о праве посредственности в пределах христианского благовестия. Церковь никогда не ратовала за ригоризм, но всегда выступала против ригоризма. Она всегда считала, что Царство Небесное Господь держит открытым и для людей более скромных по своим душевным качествам.

Но Церковь никогда не забывала заповеди «Возлюби Господа превыше всего!», никогда не изменяла Святому Кресту. Как же трактовались темы совершенства, amor Dei, евангельских советов и радости молитвы (Джустиниани) в кругу набожных гуманистов? Была ли именно эта заповедь — «Возлюби Господа превыше всего!»— главная заповедь для всех христиан— центральным вопросом реформатор ских дискуссий? И только тогда можно оценить роль Эразма во всей ее полноте.

Мы уже упоминали, что суждение о ценности его благочестия изменялось в ходе истории. Были в высшей степени благочестивые в церковном смысле люди, которые прилежно читали, почитали и рекомендовали Эразма. Но как раз они считали его главным недостатком религиозную посредственность. Эразм был человеком средины, но средины слабой. Ему была свойственна нерешительность, склонность к колебаниям, неопределенность, нежелание определять свою позицию. Именно в этом видит посредственность Эразма Хейзинга (Huizinga)— лучший знаток его наследия среди исследователей новейшего времени. В тогдашнем положении Церкви и при выдающихся способностях Эразма уже одно это обстоятельство было отягчающим. В те времена спасительную роль могла сыграть только святость, а не простая корректность.

b) Творчество Эразма и его личность противоречивы. Нетрудно составить ясное суждение о его месте в истории образования. Его достижения в этой области заслуживают высшей похвалы. Но в истории развития Церкви в XVIв. значение Эразма далеко не так ясно.

Есть свидетельства, что в детстве он отличался благочестием. Но у меня нет уверенности в том, следует ли понимать под этим почитание св. Анны, перед которой он преклонялся всю жизнь и которой посвятил «Rhythmus iambicus». Судя по его оценке вульгарного католицизма (Эразм оставляет право опираться на чувственное восприятие только за начинающими), это почитание при его столь мощной духовной потенции не играло решающей роли, особенно тогда, когда простому, живому, буквальному смыслу Писания отводилась столь незначитель ная роль, а деяния Павла прочитывались как аллегории молитвы и веры.

g) Эразм был и стремился быть ученым богословом— богословом, который не идет по следам схоластики. Это было его право. Но он столь же мало был чистым библеистом, как и Лютер. В то время как Лютер вполне в духе Евангелия всерьез и буквально воспринимал слова Писания и чувствовал себя ответственным за каждое слово перевода, слово у Эразма оставалось необязательным и неточным— даже в исповедании веры. Эразм никогда не был плоским скептиком, но его спиритуалистическая манера письма отнюдь не проявляет почтения к рациональ но не разрешимой, явленной в Откровении тайне. В значительно большей степени характерной для его личности и его творчества является двусмысленная «Похвала глупости»: та остроумная половинчатость, которая даже при корректном исповедании веры придает сознанию явный оттенок безответственности и необязательности.

Эразм многое критиковал и предъявлял много упреков, он писал трактаты о морали и выступал с предложениями об улучшении Церкви. Сам он вел нравственный образ жизни, никогда не предавался кутежам, всю жизнь со страстью занимался интеллектуальным трудом. Но он не был героем ни в нравственном, ни в религиозном отношении. Не то чтобы он стремился к чинам и почестям, но слава его имени (и сознание ценности своего таланта и своих воззрений) занимала центральное место в его мышлении, что отнюдь не было наивностью, но полностью осознавалось им. И ему случалось прибегать к не слишком достойным методам, чтобы раздобыть денег у богачей и князей. Он не отличался большой верностью своим убеждениям; он никогда не рисковал репутацией, а тем более жизнью, чтобы защитить свои взгляды или своих друзей. Ему не была свойственна решительная определенность поведения, а тем более нельзя сказать, что он систематически работал над собой, добиваясь внутренней гармонии. Для него характерна неопределенность. Вот почему так трудно судить о его роли в истории Церкви. Справедливости ради напомним, что он был внебрачным ребенком, что он не знал родительской любви, что в монастырь он попал не по своей воле, и что всю жизнь он был слабым, робким, немощным человечком. Однако для гения, каким был Эразм, в эпоху мировой смуты, для той роли лидера богословия, которую он взял на себя, недостаточно вести религиозную жизнь, недостаточно молитвы, которая, повторимся, заслуживает разве что эпитета «корректной». В данном случае масштабом должны служить категории полноты и пламенной веры. Требовать пламенной веры можно и должно. К сожалению, мы ее не находим. Эразм не принадлежит к числу великих и пылких молитвенников.

в) В Оксфорде в 1499г. Джон Колет (1467_1519), ученик Марсилио Фичино, духовник Томаса Мора и критик народного благочестия, познакомил Эразма с христианским морализмом Фичино, с двумя составляющими его богословия— со стоицизмом Цицерона (который принято называть платоническим) и Новым Заветом. В отличие от упрекаемой в узости схоластики, это было богословие, сформулированное в живой, отнюдь не абстрактной терминологии и вооруженное великолепным знанием Отцов Церкви; оно ставило своей целью возродить христианство, связав его с античностью.

г) Результат этой связи был весьма эклектичен. Сегодня Эразм настойчиво выдвигает тот или иной тезис, а завтра он может в нем усомниться. И мы опять видим, что он по самой своей сути не способен придерживаться догмата. Энергичная определенность догмата, раз и навсегда утвержденного и питающего дух учения, чужда его натуре.

Кроме того, его богословие не является выражением сакраментального мышления. В самом деле, было бы трудно доказать, что священство такого духовного лица, как Эразм, обладает тем достоинством, которое признает за ним католичес кая вера. Речь идет о том, что чувство внутренней справедливости и поклонения в Духе и Истине, которое является центральным в христианской религии, будучи взято само по себе, отдельно от сакраментального культа, легко приближается к моралистической или спиритуалистической концепции христианской миссии. У Эразма дело идет как раз к этому. Его требования жить в Духе, уподоблять свою жизнь жизни Христа в сущности не воспринимаются в полноте смысла, как у Павла, но скорее выглядят блеклым морализаторством (как у апологетов IIв.). Согласно его концепции, главное— это благочестивая нравственная жизнь, даже соответствующее образование в духе благочестия; но эта концепция не всегда достаточно глубока для однозначного «да» Христу и всей Церкви и ясного «нет» всему нехристианскому. С полным правом можно утверждать, что Эразм призывает не к серьезному благочестию в мире, но к секуляризированному аскетизму, который больше всего на свете дорожит независимостью своего рабочего кабинета (Iserloh). Более конструктивная интонация престарелого Эразма ничего по сути в этой концепции не меняет. Вот почему и он, несмотря на корректность своего католицизма, не смог сформулировать спасительного, освобождающего сonfessio [исповедания] всех догматов как целого, т.е. Церкви, которая несет нам веру и спасение.

д) Это упрощение прежде всего сильно обеднило провозглашаемые христианские принципы. Но еще большая опасность, опасность внутреннего растворения, заключалась в том, что такая религия оказывается более или менее идентичной всякой истинной религии и морали, когда-либо существовавшим в мире. При таком подходе подлинная античность Цицерона, Сенеки и т.д. оказывается не только в значительной степени родственной христианству, но и— в смысле преувеличенного значения, придаваемого logos spermatikos,— идентичной ему. Эти тенденции, если продумать их до конца, должны привести к воззрениям, которые ранят христианство в самое сердце. Эразм не только не сделал этого, но и отверг подобные выводы благодаря корректности своего католического исповедания. Но ссылавшиеся на него просветители XVIIIв. всего лишь сделали логические выводы из тех многочисленных предпосылок, которые он столь неосторожно высказывал в свое время.

е) Позитивной стороной наследия Эразма является требование личного серьезного углубления в христианскую религию. Иногда он находит для этого потрясающие слова. Заурядный человек мог бы, испытывая подобные чувства, считаться образцом религиозности. Но не Эразм. Ему не хватает религиозной реализации христианских категорий, такой веры, какая была у Иоанна, такой энергии, которую черпал в Распятом Павел. Будь это так, выдающийся интеллект Эразма и его ораторская одаренность соответствовали бы миссии, возложенной на него исторической ситуацией. Эразм был гением. Он был богословом. Он был великолепным спорщиком. Он должен был бы стать гениальным антагонистом Лютеру. Конгениальным антагонистом. Но, поскольку его религиозное чувство, хотя оно корректно придержива ется Евангелия, не достигает евангельской полноты, и не обладает преимуществом евангельской простоты, Эразм остается всего лишь корректным, действующим извне защитником католической доктрины, но не ее горячим проповедником, вдохновляемым духом святой благодати. Его внутренняя независимость от католических догматических тезисов и его понимание имеющихся здесь возможностей реформы давали ему интеллектуальную возможность постичь замысел Лютера, не выступая за его тезисы. Но он не понял, какое собственно реформирование было необходимо в тот момент Церкви.

Его манера критиковать церковные недостатки также вызывает недоверие. Он высказывается отнюдь не религиозно, как, например, Савонарола или позже Адриан VI. Существующие нестроения он безмерно преувеличивает, а потом издевательски вытаскивает на свет, в нем говорит насмешливость, а не сострадание. Несмотря на почитание св. Анны, о котором мы уже упоминали, он по-настоящему не понимает религиозных ценностей народного благочестия, тогда еще весьма распространенных; он слишком стремится освободить св. Анну от «плоти» («развоплотить»; Alfons Auer). В то же время его одухотворенность аллегорикой не достигает той полноты, которой требовал ап. Павел. Только позже буря Реформации открывает великому гуманисту глаза на опасность многих его высказываний. Он признался, что никогда не сделал бы их, если бы предвидел их воздействие на верующих.

Наконец, его жизнь показывает, как чужды были его душе догматы и таинства. Он был священнослужителем. Но как же редко он упоминает о таинствах в своих сочинениях. Он редко причащался и умер без причастия.

з) Специальной критики заслуживает то, что у Эразма может быть названо принципом Библии. Здесь таится настоящая опасность для христианского учения. Как и в высказываниях Эразма по другим поводам, и в этом случае необходимо различать корректность католического исповедания, с одной стороны, и жизнь и мышление в католической полноте, с другой. Без сомнения, Эразм признавал Церковь и ее образовательные учреждения высшей инстанцией в трактовке Священного писания и высказывал готовность подчиняться ее решениям. Но на практике его филологический экзегетический метод, его ученость и знание языков делает как раз его экспертом в этих вопросах. Принцип Писания в реформаторском смысле католик Эразм не признает. Но он проложил дорогу этому реформаторскому принципу. Уже его современники отдавали себе в этом отчет.

и) Эразм имеет мировое значение. Духовная жизнь XVI, XVII и XVIIIвв. без него непредставима. Но благодаря индивидуализму своей духовной позиции и своего благочестия, благодаря изданию греческого Нового Завета, благодаря своей критической работе над Библией и подчас разрушительной критике Церкви, он стал к тому же одним из ближайших предшественников Реформации.

Правда, ему приходилось спорить с ней по решающим вопросам богословия. Эразм подчеркивает собственную силу человека, его волю, его способность к анализу; согласно католической традиции, он постулирует совместное действие божественной благодати и человеческой воли в процессе спасения. К сожалению, и в этом специальном вопросе его высказывания неоднозначны. С одной стороны, он говорит, что «философия Христа», которую он сам называет возрождением (Ин 3, 3), «есть не что иное, как обновление хорошо устроенного естественного положения вещей». Но в своем сочинении «О свободной воле» он явно отрекается от Пелагия и даже от Дунса Скота, приписывает почти все (в том числе и заслугу) благодати Божией, требует, чтобы человек не тщеславился тем хорошим, что в нем есть. Вполне в духе католичества он отказывается видеть в человеке скопище грехов. Возражая Эразму в своем знаменитом сочинении «О рабской воле», Лютер несправедливо вульгаризировал тезисы Эразма.

8. Со стороны Церкви не было предпринято никаких мер против опасности, таившейся в позиции таких умов, как Эразм, в вопросе о догматах и Церкви³⁹. Для времени, которое практически глубоко запуталось в богословских неясностях (и это касается многих высоких должностных лиц Церкви), было весьма характерно, что оно не ставило в вину священнику, ученому, поэту и мудрецу его сочинения, представлявшие угрозу принципам церковного существования. Размягчающий релятивизм («ни горяч, ни холоден», по слову Евангелия) глубоко проник в саму Церковь; ей грозило саморазрушение. В том же направлении происходит и фактическое воздействие Эразма на умы современников. Но Церковь слишком поздно заметила грозящую опасность.

Вот почему ужасный удар Реформации, расколовший гуманизм, достиг своей цели, он заставил многих в Церкви очнуться от их гуманистической беспечности и релятивистского безразличия и пересмотреть свое отношение к образованию, всколыхнул в них веру в спасение, принесенное Христом. И это потрясение имело положительное значение в божественном плане спасения.

IV. Гуманизм в Испании

По всей Европе, и особенно во Франции, на переломе XV_XVIвв. и в течение XVIв. мы встречаем движение «евангелизма». На него оказывали влияние гуманистические силы, и, будучи религиозно-твор ческим, оно одновременно разрушало церковную иерархию. Наряду с ним во Франции, Италии и Германии возник просвещенный гуманизм, который принес Церкви больше вреда, чем пользы. Но была одна страна, где гуманизм уже тогда доказал, что он в состоянии сослужить великую службу католической религии. Мы говорим об Испании. Здесь гуманизм в лице францисканца, архиепископа Толедского и примаса Испании, кардинала, а позже Великого инквизитора Франcиско де Чиснероса Хименеса (1436_1517⁴⁰) встретил девственную средневековую церковность и благочестие. Духовный климат в Испании не был затронут внутрицерковным и религиозным разложением. Продолжавшаяся несколько столетий борьба против мавров была победоносно завершена в 1492г., при жизни Хименеса, завоеванием Гранады их «католическими величествами» Фердинандом и Изабеллой. Церковное отчуждение, широко распространившееся повсюду по вине гуманизма, не затронуло Испанию. И она смогла стать страной католицизма будущего, страной католической реформы и контрреформации. В следующем столетии мистический жар Испании найдет свое выражение в деяниях Терезы Авильской, в рыцарствен ной отваге Игнатия и борьбе ордена иезуитов с врагами Церкви⁴¹.

§77. Религиозные нестроения

1. Впечатляющим свидетельством подрыва религиозной жизни этого времени являются возникающие в ней еретические и сектантские тенденции. Ядро истинной религиозности посреди описанного выше засилья внешней обрядовости, они являются также и предпосылками и признаками грядущего мощного сдвига, и без них невозможно понять, что такое Реформация. Не будь поверхностной обрядовости, призыв Лютера к серьезности не смог бы найти отклика. Не будь ересей, призыв Лютера к ломке не был бы услышан.

2. Говоря о ересях, мы имеем в виду не столько прочные союзы, сколько духовные течения⁴² . Ядром ересей повсюду было недовольство положением дел и разладом в Церкви, государстве и обществе. Голоса недовольных сливались в общий хор, выдвигавший старое требование возвращения к бедной и простой Церкви апостольских времен; это требование уже долгое время предъявлялось прелатам и римской курии. Апостольская жизнь в бедности часто объявлялась непременным условием церковного авторитета, при этом на передний план выступало спиритуалистическое понимание Церкви (совершенно явно у Уиклифа и в сообщениях о самонаказаниях у флагеллантов). Недовольство обретает теперь взрывную мощь из-за чрезвычайной напряженности социальных отношений. Социальные претензии, адресованные богатой Церкви, которая в Германии, например, владела примерно половиной земельной собственности, переходят в религиозно-революционную плоскость. Именно сочетание религиозно-церковного, политического и социального недовольства придает кризисным тенденциям ту широту, которая составляет их главную опасность (даже там, где в них не содержалось ничего еретического).

3. Свою религиозную мощь эти движения черпают из Библии. По сравнению с предыдущим периодом чтение Библии широко вошло в практику благодаря изобретению книгопечатания (первая Библия была отпечатана в 1452г.). И это чтение в сложившейся тогда обстановке парадоксальным образом таило в себе опасность. Писание Нового Завета проповедует и восхваляет бедность. Однако в начале Нового времени стало очевидным, что средневековая Церковь, сделав крутой поворот к культуре, отвернулась от бедности и обратилась к богатству. Расчленение церковной иерархии и расчленение ведомого этой иерархией общества привели к тому, что социальные трения переросли в раздраженное противостояние. Всему этому люди, лишенные имущества, противопоставляли слова Библии о бедности; сюда же привлекалась идея естественного состояния («Волынщик из Никласхауза» Ганса Бёма, 1476 г.); все требовали бедности и равенства,— так зарождается христианский социализм.

Такого рода тенденции находят в Германии революционное выражение в различных крестьянских восстаниях, которые начинаются с 1491г. и постоянно подавляются самыми жестокими средствами (союз Башмака; Бедный Конрад; крестьянская война). С точки зрения истории Церкви, их значение состоит главным образом в том, что они психологически подготовили народ к восприятию критики Лютера, направленной против церковной иерархии или многочислен ных проявлений маммонизма в Церкви (индульгенции, замещение должностей). Учение Лютера о свободе христианина, как показало дальнейшее развитие событий, в такой атмосфере легко придавало опасное направление даже христиански -консервативному мышлению.

4. Распространившееся повсюду радикальное недовольство легко сочеталось с угрожающими или обнадеживающими предсказаниями будущего. В этот период необычайно оживились апокалиптические пророчества, ожидание заслуженной кары, ожидание конца света или второго пришествия Христа для Суда над грешниками, или ожидание «тысячелетнего царства», и они также питались Библией (Евангелия и Апокалипсис). Апокалиптика позднего средневековья⁴³ стала поистине «духовной эпидемией». Она частично вращается вокруг идеи об антихристе, которая и прежде часто использовалась в качестве оружия в борьбе пап с императорами. Благодаря искусству книгопечатания старые пророчества из новых печатных книг и действ об антихристе проникли в сознание широких народных масс («Богемский земледеле ц» Иоганна фон Зааца, † 1414г.).

5. Развитие религиозно й жизни начиная с 1300г. постоянно обнаруживает движения, которые стремятся приуменьшить роль видимой Церкви как не имеющую решающего значения для христианского Откровения и постулировать концепцию односторонне внутреннего благочестия— спиритуализм . Мы достаточно часто уже наталкива лись на его следы. Недовольство реальной, видимой и господствую щей Церковью, ее богатством, ее обмирщением и ее политической активностью проявилось в этом направлении и теперь. Но и здесь мы совершенно очевидно имеем дело также и с легитимными, правоверными требованиями неудовлетворенного благочестия. Общее культурное развитие того времени выдвинуло в поддержку этих требований индивидуалистические устремления гуманизма, истинные и извращенные элементы новой мистики, использование старой мистики, ставшей доступной благодаря книгопечатанию, и, разумеется, вполне правомерную, но безграничную критику клира.

6. Упомянутые явления отнюдь не только соседствуют с правоверной церковной жизнью. Непомерное (именно в количественном отношении) увлечение внешней стороной благочестия в молитве, песнопениях, церковной архитектуре, паломничествах, индульгенциях, пожертвова ниях и прочем (§70) в XVв. уже представляло собой некоторую угрозу; оно же давало возможность укорениться нездоровым еретическим тенденциям. В общем и целом мы наблюдаем здесь нарушение баланса, отсутствие должного равновесия христианской силы, многое выходит из берегов, нарастает ощущение неуверенности и опасности.

7. Именно в таком климате создаются условия для появления пророков, предрекающих гнев Божий, проповедующих покаяние, чтобы положить предел всеобщему падению нравов, требующих возвращения назад. Покаянные проповеди XVв.— яркие свидетельства таких настроений.

Символом борьбы с царящим вокруг распадом стал монах-домини канец Иероним Савонарола (род. 1452 г.; сожжен в 1499 г.), приор монастыря Сан-Марко во Флоренции. Его проповеди подобны апокалиптическим пророчествам о каре Божией. Его образ, его трагическая гибель навечно запечатлены в памяти человечества.

Для истории Церкви и особенно для Нового времени Савонарола имеет основополагающее значение.

а) Местом действия является Флоренция 1490_1499гг., переживавшая момент самого сильного ренессансного неравновесия; до победоносного похода Карла VIII Французского в Италию и во время этой кампании город боролся за свою свободу против тирании рода Медичи. В этой среде (Феррара, Флоренция) семья Савонаролы из поколения в поколение слыла образцом серьезной религиозности и нравственности. Иероним Савонарола, о котором сейчас идет речь, мог в то время получить только гуманистическое образование, но в его душе пустило глубокие корни преклонение перед Фомой Аквинским, этим «великаном» благочестия, которого он вновь и вновь перечитывает и по сравнению с которым считает себя ничтожно малым. К тому же он великолепно знал Священное Писание.

б) Самое главное в нем— его мощная, более того, героическая вера, его безупречной чистоты благочестие, серьезность его покаяния и строгость аскезы. Источником его набожности были ветхозаветные пророки. Он осознавал свою пророческую миссию посланца Божиего. Иэто сознание пророческого служения сделало его страстным апокалипти ческим проповедником покаяния. Он говорил о горькой необходимости церковной реформы по примеру апостольской Церкви, мечтал о полноте веры и совершенной любви, осуждал языческий дух Ренессанса и особенно преданность этому духу римской курии.

Его проповедь направлена против морально разнузданной эпохи, когда месть считается правом, разбой на большой дороге— обычным делом, насилие и яд— общепринятым способом захвата вожделенной власти. Этот мир кажется юному студенту таким развращенным, что он готов посягнуть и на саму веру. Но он преодолевает искушение, призывая Господа: «Пусть любовь к Тебе ранит мне сердце, чтобы я обрел Тебя!»

в) Как приор монастыря Сан-Марко он самым тесным образом связывает свои проповеди с событиями национальной истории. Он настойчиво обращается к Италии, Риму и Флоренции; но, говоря о Риме как о «Вавилоне», он имеет в виду Церковь, более того, клир, упрекая его в многократном увеличении количества богослужений («О, если бы в них была нужда!»). Остро критикуя монахов и прелатов, он возлагает на них ответственность за «эту непогоду», за «это зло». Он прямо провозглашает: «Голова больна». «Горе этому телу».

Общее содержание проповедей сводится к трем пунктам: 1) Церковь следует подвергнуть наказанию; 2) тем самым ее следует обновить; 3) это скоро произойдет. Отзвук старинных (Иоахим Флорский) и новых мотивов так и слышится в проповедях Савонаролы; в поле излучения столь выдающейся личности эти мотивы оказывали мощное воздействие на слушателей.

г) Савонарола был великим молитвенником и мистиком, выдающимся аскетическим писателем, героическим характером в борьбе за Церковь и свободу христианской совести. Возможно, что в добродете ли смирения он не достиг той степени совершенства, которая позволяет полностью отрешиться от собственной воли. Но добродетель пророка («Ему должно расти, а мне умаляться», Ин 3, 30) была ему свойственна в полной мере. Он ясно говорит о том, что его миссия и ниспосланное ему свыше знание ни в коем случае не оправдывают его. И, наконец, его настойчивость в провозглашении пророческих требований никогда не соскальзывает в суетность тщеславия.

д) Непосредственно возложенным на Савонаролу делом было руководство монастырем. Но это дело тесно переплетается с его общими трудами по преобразова нию Церкви, особенно столь горько упрекаемого клира. В своем монастыре он пытается восстановить древнюю епитимью. Кроме того, он занимается учреждением конгрегации обсервантов. Здесь было узкое место, здесь была та точка, где пыталась действовать оппозиция курии, но не для того, чтобы способствовать реформе, а для того, чтобы предотвратить ее и тем самым нейтрализовать влияние Савонаролы.

Савонарола бесстрашно нападал на Александра VI, чье избрание на престол произошло благодаря подкупу и связям. Критика наталкивается на сопротивле ние папы, который запрещает этому брату чтение проповедей. Реформированный монастырь Сан-Марко хотят повернуть назад, введя менее строгий устав. Дело всей жизни пророка оказывается под угрозой. Он отказывается, он ссылается на высшее веленье Божие. Политические враги вступают в союз с его церковными противниками. Партия его противников использует неудавшийся «Божий суд», чтобы возбудить чернь (не народ!); Савонаролу бросают в тюрьму и, подвергая ужасным пыткам, вырывают неоднозначные признания, затем их еще и фальсифицируют и приговаривают его к смерти как еретика, схизматика и сторонника порочных новшеств. Но монах продолжал твердить: «Я говорил так, потому что этого желал Господь».

Испытывая физические и душевные муки в заточении, он перед лицом подлых врагов узнает и признает тяготеющую над ним длань Господню. В потрясающем душу толковании псалма «Miserere» [Пс 50 (51)] он умоляет Отца Небесного о милосердии и прощении грехов. Перед нами «радикальное уничтожение самого себя в бесконечности Бога и исполненное любви стремление к возрождению целостного живого тела Церкви» (Mario Ferrara).

После того, как он и двое его соратников исповедались и причастились (Савонарола причастил себя сам), его с соблюдением обычной церемонии лишили сана, «отлучили от воинствующей Церкви», затем повесили, тело сожгли, а прах рассеяли по Арно.

е) Имя Савонаролы стало символом впечатляющей, но не всегда достигающей успеха апокалиптической проповеди покаяния; в нем сосредоточились острые противоречия эпохи Ренессанса: общие нестроения в Церкви, мерзости папства, великие битвы в монашестве между обсервантами и лаксизмом, но также и неисчерпаемая драгоценная религиозная полнота Церкви даже на краю гибели. Случай Савонаролы заставляет понять, что различие между чином и личностью имеет существенное значение в Церкви. И сама борьба Савонаролы является впечатляющим проявлением главной проблемы католицизма Нового времени— определения правильного соотношения между чином, иерархией и индивидуумом, Церковью и совестью отдельного человека.

ж) Надо сказать, что уже и тогдашние взгляды на отлучение и симонистские выборы папы оправдывали проповедника, противостояв шего папе. Вопрос находит значимое решение только тогда, когда его ставят в связи с делом Орлеанской девы (тоже XVв.). Она также заявила, что, услышав указания «голосов» и указания папы, должна была предпочесть указания «голосов», и скорее отказалась бы от пасхальной мессы и христианского погребения, чем ослушалась бы своей совести и своих голосов. Позицию осужденной церковным судом Орлеанской девы Церковь признала католической, когда причислила Жанну д'Арк к лику святых. Однако дело клирика Савонаролы подобно этому, но все же не точно такое же: Савонаролу отлучил развратник на папском троне, действовавший из политических соображений.

Нет сомнения в том, что Савонарола не только оставался в лоне Церкви, но и жил ею. Католичество во всей евангельской полноте было для него основой. Об этом еще раз свидетельствуют упомянутое толкование «Miserere», написанное после чудовищной пытки, и торжественное исповедание веры, произнесенное им перед последним причастием. То, что его называли предреформатором, было грубым заблуждением. Но это не исключает того, что видимость революционно сти, свойственная его поступкам и проповедям, могла показаться поистине революционным отказом от послушания, какое, например, в скором времени проявит Лютер. Стоит задуматься и над тем, что Савонарола как в своей критике курии Борджа и некоторых ее основных воззрений (юридическая концепция potestas; симония; обмирщение), так и в своих позитивных требованиях (покаяние; Священное Писание; свобода христианской совести) защищает идеи, которые мы обнаруживаем в центре интересов Реформации.

Личность и кончина великого монаха, вступившего в конфликт с таким человеком, как Александр VI, проливали свет на чудовищное смущение умов, поразившее Церковь. Неужто сбудется его слово: «Рим, ты погибнешь!».

§78. Церковно-политические силы: национальная церковность

1. Самым значительным корнем Нового времени, ядром грядущего развития является национальный элемент, тот таинственный, созидательный, творческий, но одновременно трагически разрушитель ный и низменный общественный эгоизм народов, который формирует их современную жизнь. С его зачатками мы уже встречались. Но только с момента «пробуждения народов» в эпоху позднего средневековья можно применять понятие «национальный» в собственном смысле, хотя еще довольно долго это понятие не будет отягчено тем разделяющим содержанием, которое много раз за последние несколько веков становилось его проклятием.

Мы имеем дело с автономизацией государства и его идеи. Тесная связь Церкви и государства в средние века, в частности финансовая мощь Церкви, вызывала у князей стремление помешать использова нию этого богатства Римом и обратить его на пользу себе. В конце XIIIв. князья стали добиваться, помимо политической власти, также возможности распоряжаться Церквями своих территорий и их владениями.

Национальная церковность становится с того времени и вплоть до XIXв. крупнейшим противником папства. Вот почему ядро своей программы— возможно более полное объединение народов или Церквей вокруг Рима— папству приходилось осуществлять в постоянной борьбе с этим противником. Но так как национальная церковность стала в конечном счете решающим фактором победы Реформации и осуществления Контрреформации, для понимания новейшей истории Церкви необходимо знать, как она возникла и в чем ее своеобразие.

2. а) Национальная церковность, если рассматривать ее с точки зрения истории Церкви, представляет собой регрессивное движение, направленное против централизирующих усилий папства высокого средневековья. Оно знаменует исчезновение церковного универсализма, растущий партикуляризм, обмирщение, а также возникновение и усиление зависимости папства от новых государств. Трагическая сторона вредоносной зависимости заключается в том, что, борясь с императором и позже с демократическими идеями своей Канцелярии, папство само способствовало формированию этого движения. Папство заключало конкордаты с князьями, а позже предоставляло им разного рода привилегии. Национально -церковные движения, даже когда они решительно нарушали установившиеся с Римом отношения, весьма часто ссылались на пример раннего средневековья (§§35; 38). Но функция этих отношений с тех пор изменилась. То, что ранее было свободным от Рима, теперь обнаруживало антиримскую тенденцию; то, что прежде постепенно в каком-то отношении интегрировалось в универсально-церковном мышлении князей, теперь обнаружило явно выраженную центробежную тенденцию, и папству приходилось защищаться от партикуляристских тенденций светских и духовных государей.

б) Разумеется, тогда это развитие направлялось не народами как целым, но государями или их «передовыми» чиновниками. Теоретической базой и одновременно движущей силой была античная идея государства, почерпнутая из гуманистических штудий римского права (§57) и обновленная Ренессансом. Поскольку Ренессанс вообще возник из «национального» стремления к обновлению жизни, постольку его проникновение во внеитальянские страны начиная с XVв. проявилось в стремлении формировать национальный элемент, собирать все силы в некое государственное единство, замыкаясь от внешних соседей. Недовольство различных слоев народа финансовой эксплуатацией со стороны римской курии и пробуждение национального самосознания, в том числе и в рядах клира, были мощными союзниками в борьбе с Римом. Все еще не осуществленное реформиро вание Церкви и вопиющие нестроения (например, в монастырях, сопротивляв шихся реформированию⁴⁴) создавали ситуацию, которая давала светской власти повод и оправдание для вмешательства в церковные дела, а иногда прямо-таки требовала этого вмешательства.

в) Следует назвать те средства, с помощью которых светские государи добивались возможности манипулировать «церковными» силами. Князья влияли на раздачу церковных должностей, особенно «важных» приходов, а именно диоцезов и аббатств, претендовали на самостоятельное отпущение грехов, обложение налогами Церквей, монастырей, клира. Во Франции и Испании таким устремлениям прямо служили два правовых установления: (1) Placet: право контролировать папские предписания о платежах и назначениях, препятствуя проникновению их в свою страну; (2)appel comme d'abus: передача дела, рассматриваемого духовным судом, светскому суду (именно в этом вопросе особенно заметна происходившая тогда перегруппировка, даже радикальное изменение соотношения сил). Особенно важными этапами развития этих тенденций были западная схизма и период концилиаризма.

3. Отгороженность Испании и (вплоть до освобождения Гранады в 1492г.) постоянная необходимость борьбы с маврами с ранних пор создала там церковно-политический фронт, который наложил глубокий отпечаток на сознание нации. Соответственно духовная власть там с самого начала попала в зависимость от государственной власти, в чьей вооруженной помощи она непосредственно нуждалась. Материальное положение Церкви было таким же, как в раннесредневеко вой Франции примерно в эпоху Бонифация (§38), разве что более четко было организовано распоряжение вспомогательными средствами. Решительный поворот происходит в период правления Изабеллы Кастильской и Фердинанда Арагонского, которые были ревностными сторонниками проведения внутрицерковной реформы. Благодаря их браку произошло объединение Испании (1469г.). Их помощником был проповедник покаяния кардинал Хименес (§76, IV). Конкордат 1482г. дал этим государям широкие права назначения на высокие церковные должности. В лице строго централизованной новой постоянно действующей инквизиции (направленной против обращенных в христианство, но склонных к отступничеству евреев и мавров: марраны, §78) они создали ужасный инструмент, который облегчил осуществление как политической, так и церковной реформы⁴⁵.

Это средство— инквизиция— было, безусловно, негодным (§56, III), но общий результат всех усилий оказался весьма значительным: государственно-церковно-научная реформа под руководством католической королевской пары. Правда, на действиях испанских королей болезненно сказывалась ограниченность тогдашнего образа мыслей и национальной традиции. Эта работа подготовила почву, на которой произросли самые мощные вспомогательные силы католической реформы и Контрреформации: орден иезуитов, Тереза и испанское королевство Карла V и Филиппа II.

4. Интересующее нас развитие во Франции начинается с Филиппа IV и его легистов (§63) и по сути связано с концилиаризмом, который сослужил особую службу французской государственной церковности (и будет служить ей вплоть до XIXв.). Юридической основой стали Буржская прагматическая санкция 1438г. (основание: декреты Базельского собора), а после ее (теоретического) упразднения — Конкордат 1516г.: практически неограниченное влияние короля на назначения в диоцезы и аббатства, господство над духовным судом.

5. В Англии царила английская национальная церковность, близкая французскому галликанизму, для которого послужила образцом.

6. а) В Германии аналогичное единое развитие оказалось невозможным вследствие многочисленности самостоятельных княжеств. Поэтому здесь ход событий определялся территориальной церковнос тью⁴⁶. То же самое можно сказать и о процессах в свободных имперских городах. В общем можно утверждать, что городские советы в период позднего средневековья постарались использовать все возможности, чтобы подчинить себе церковные учреждения в своих городах. Наиболее подходящий для этого повод представился в период величайшего ослабления папской власти— в период схизмы, во время и после реформаторских соборов. Этот повод был соответственно использован для того, чтобы удержать в стране церковные деньги, получить власть над церковными силами, свести на нет влияние иностранных церковных визитаторов и их судебные права.

б) Классическим примером может служить ход событий при герцоге фон Клеве. (Папа предоставил ему такие привилегии, что родилась выражающая общее мнение поговорка: «Герцог фон Клеве— папа в своей стране».)

В связи с этими фактами приобретает весьма значительную и чреватую последствиями силу поощрение внутренних церковных и религиозных сил, мотивированное прежде всего (хотя и не исключительно) политическими соображениями. Выдвигались требования участить паломничества и снабжать их всем необходимым. Разлагающее воздействие этого подхода обнаружилось полностью только в эпоху Реформации.

7. Теперь мы представляем себе, как формировались церковные, политические и духовные основы Нового времени: начиная с XIIIв. они были движущими силами времени. Результатом оказался многообразный комплекс течений. То был момент острых противостояний, которые постоянно и повсеместно вызывали трения и привели весь организм к чрезвычайной раздражимости и даже к болезненным воспалениям. Время давало много возможностей. Несмотря на частично осуществленное и с ликованием воспринятое возрождение, оно отнюдь не уверено в себе и не отличается спокойствием; оно почти зримо ожидает какого-то события, какого-то толчка, который должен направить его к исполнению. Говоря так, мы не прибегаем к запрещенному приему интерпретации post factum. Об этом свидетельству ют упомянутые события и события, о которых будет сказано ниже, высказанные публично мысли, планы, требования; государственные, эстетические, литературные, религиозные, церковные и научные явления. Эта идея четко формулировалась и до и после 1517г.

8. И начало процесса, и его завершение (непосредственно перед взрывом Реформации) отмечено появлением документа, и каждый из этих двух документов сформулирован в Ватикане как всеобъемлющая программа необходимой внутрицерков ной реформы. Эта программа, включающая соображения, требования и предложения, позже была осуществлена Тридентским собором как реформа Церкви.

Речь идет о предложениях кардинала Доменико Капраника (род. в Капранике под Палестриной, жил и работал преимущественно в Риме), 1450г., и предложениях Томазо Джустиниани и Винченцо Квирини, 1513г.

Многосторонне одаренный кардинал Капраника был человеком масштаба святого; он дважды был кандидатом в папы и умер незадолго до своих выборов папой на конклаве 1458г. Его смерть была одним из трагических моментов в истории папства, так же как смерть Адриана VI и Марцелла II в следующем столетии. Джустиниани пользовался всеобщим почитанием как «venerabilis». Он происходил из лучшего общества Венеции, являл собой наиболее привлекатель ную фигуру в кружке венецианских сторонников реформы, куда входили главным образом светские участники движения. Членом того же кружка был и Квирини, являвшийся посланником Республики Венеции, а также, например, великий Гаспарро Контарини. Джустиниани пользовался славой высокоученого гуманиста, отшельника из Камальдоли; позже именно он и реформировал эту конгрегацию. Его гуманистиче ски-мистическо е благочестие до самой его кончины сохраняло полную естественность, так что его тоже можно считать человеком, достойным причисления к лику святых. Его друг Квирини последовал за ним в Камальдоли. Программа реформирования, которую два отшельника вручили папе Льву X для V Латеранского собора, была «самой масштабной и одновременно самой радикальной программой эры соборов» (Jedin). В этой программе, как и в программе кардинала Капраники, мы встречаем высокорелигиозное и озабоченное попечением о душах понимание задач реформирования⁴⁷. Но суть предложений далеко выходила за рамки простого устранения внешних недостатков в делах курии (фискальной раздачи должностей и расточительства), которые угрожали религиозному здоровью Церкви. В них содержалось требование ответственности папы как пастыря заблудших душ.

Правда, этим двум проектам в начале и в конце описываемого развития не суждено было иметь успех, как и всем другим проектам, представленным в тот период. Но в середине XVв. успех еще никоим образом не исключался. Увы, проснувшиеся гигантские силы получили ложное направление; барометр времени, если рассматривать его показания с точки зрения церковной, религиозной и, наконец, духовной, указывал не на созидание, а на бурю. И буря разразилась; это была Реформация Лютера.