Йозеф Лортц

ИСТОРИЯ ЦЕРКВИ

К оглавлению

Вторая глава

Католическая реформа

§85. Общая характеристика

1. Обзор истории Реформации XVI в. не может не произвести на католика самого удручающего впечатления. В сущности, в то время католики терпели одно поражение за другим. Многие полагают, что виной тому была потрясающая воображение слабость католичества. Означает ли это, что сила католицизма была исчерпана?

2. Исторические труды, написанные протестантами, сделали расхожей концепцию, согласно которой XVI в. и первая половина XVIIв. рассматриваются как Реформация и Контрреформация. Но помимо Контрреформации (§87 сл.) имеется и другая альтернатива Реформации, и она даже важнее для Церкви и ее истории. Речь идет о католической реформе⁹⁴.

Чудовищная реальность упомянутого католического бессилия и победное шествие Реформации не должны заставить нас забыть о католической реформе, необходимо рассматривать оба эти фактора одновременно. И, кроме того, следует обратить внимание на пробуждение новой католической жизни. На фоне всемирноисторических событий ростки новой жизни (несмотря на отдельные значительные успехи орденов, знаменитых проповедников и мирян) кажутся едва заметными. Но новое возникло, начало было положено, и результат во второй половине XVIвека и в XVIIвеке оказался весьма впечатляющим.

I. Католическая реформа в XVIвеке

1. Католичес кая реформа XVIв., о которой мы будем говорить ниже и которая должна была привести к успеху, имеет самостоятельные внутрицерковные корни, является позитивным достижением католицизма; она не была вызвана протестантскими нападками. Доказатель ством может служить тот факт, что первые шаги в направлении католической реформы были сделаны хронологически еще до Реформации, не говоря уже об упомянутых выше позднесредневековых попытках обновления, предпринятых приходским духовенством и клиром орденов; не говоря уже о феноменах простонародного благочестия, которые, несмотря на все свои недостатки, были все же подобны добрым семенам, посеянным в укромных местах и принесшим богатый урожай. Другие факторы, которым обязана своим внутренним возрождением католическая Церковь, возникают независимо от нее (Игнатий и его орден; Тереза Иисусова, §§88, 92). Итоги этого развития не были исключительно негативно-защитного характера. Во многом они были позитивно-конструктивными: речь идет о возрождении католического благочестия.

2. Наряду с этим, как нам хорошо известно, уже в XVIв. шла глубинная работа над реформой внутри Церкви, атакованной протестан тизмом. Доказательством служит весь комплекс «причин Реформации», которые сделали реформаторский протест поистине неизбежным. Сейчас трудно понять внутрицерковное сопротивление жизненнонеобходимой реформе, особенно со стороны курии (Собор: §89); но именно это доказательство особенно весомо. Протестантские нападки пробудили католицизм от безволия; можно сказать, вынудили его проводить и ускорять реформу, постоянно сохранять бдительность, искать и находить правильные ориентиры. Возникла угроза гибели, и католические жизненные силы реагировали на нее. На Тридентском соборе это противодействие было особенно наглядным.

3. Это стремление, эта тяга к жизни есть, в сущности, не что иное, как неотторжимо присущая Церкви сила внутренней святости. Именно она явилась материнским лоном всего обновления, в конечном счете— предпосылкой и залогом успеха. Как во всех поворотных пунктах церковной истории, она и теперь проявилась в новом, более сильном подчеркивании аскезы; ответом на обмирщение были новые требования и новые проявления высокого служения. Слово «аскеза» следует понимать здесь в самом широком и самом глубоком смысле. Католичес кая theologia crucis [богословие креста] была реализована строго буквально, без всякого спиритуалистического выхолащивания. Разумеется, речь идет о theologia crucis, которая помнит о триумфально Воскресшем. Следует также добавить, что и после того, как удалось расширить сферу реформы, таинство — надежно сохраненное учением — лишь в недостаточной мере смогло занять свое место в спиритуализ ме⁹⁵; тем самым морализм получил некоторые шансы. Нельзя также забывать, что из-за религиозно-нравственного одичания, которое в XVIв. постоянно распространялось, прежде всего в Германии, задача могла быть поставлена лишь в таком элементарном виде; часто (и даже довольно длительное время) приходилось мириться с удовлетво рением всего лишь рудиментарных требований. Другим насущным требованием на фоне безбрежного беспорядка стала самая элементар ная катехизация и исполнение обрядов.

Но коренной перелом в творческих кругах обнаружит совсем другой облик католичества и вскоре положит основание для свершения высочайших подвигов веры; мы это увидим.

Однако вначале, в эпоху Ренессанса и перед лицом часто нерелигиозной критики со стороны ослабевших в вере гуманистов, программа заключалась не в том, чтобы критиковать других, но в том, чтобы улучшить самих себя; изменять не учреждения Церкви, но их представителей. Главным злом было обмирщение клира; поэтому девизом обновления была реформа духовенства.

Снова и снова приходится в нашем анализе напоминать о действительности «communio sanctorum» [общения святых]: великая литература и приведенные ею в движение мистико-аскетические круги; конгрегации, которые объединяли людей, искавших «божественной любви», «евангельских советов» и «радостей молитвенной жизни» (Джустиниани) были в чем-то похожи на сверхъестественный живительный поток, который изливается после засухи на бесплодную землю, заставляя пустыню плодоносить.

4. При всей осторожности и при всех дальнейших уточнениях можно все же сказать, что работа над внутрицерковной реформой велась в неожиданно крупных масштабах, хотя и по-разному в различных странах. Само это различие служило убедительным доказательством того, насколько важную роль играет церковная организация в религиозной жизни. Различное развитие в Германии, с одной стороны, в Италии и Испании, с другой стороны,— яркие тому примеры. По ту сторону Альп всеобщее обмирщение зашло намного дальше, чем в Германии; курия и сенат кардиналов были подвержены ему в уже известной нам скандальной мере. И все-таки оказалось, что религиозное католическое обновление в Германии протекало намного медленнее, чем на юге, и во многом его пришлось осуществлять иностранными силами.

Частично это можно объяснить следующими обстоятельствами: (1) Несмотря на обмирщение, итальянцы, в основном, не посягали на неприкосновенность Церкви и ее учреждений, на божественно установленный авторитет, на объективные средства благодати. В Германии, напротив, распространилась лично-субъективная позиция по отношению к благочестию. Само собой разумеется, что этот эпитет следует понимать не только как уничижительный, хотя он и имеет в виду поведение, определяемое ослаблением связи с авторитетом, преимущественно внелитургической религиозностью и излишним доверием к заслугам. Но ведь и на юге такое поведение нашло множество подражателей. С другой стороны, благочестие немцев отличалось той значительно большей серьезностью, о которой говорит Клеменс Мария Хофбауэр. Однако решающим обстоятельством оказалось все-таки преобладание личного элемента— постольку, поскольку в Германии намного более сильным, чем на юге, было пренебрежение к церковному авторитету, олицетворяемому Римом. Ведь представителями церковной иерархии в самой Германии были в основном князья, а они слишком несовершенно и отнюдь не привлекательно являли собой церковный авторитет. (2) Вторая причина заключалась в том, что антикатолическая Реформация привлекла на свою сторону большую часть национальных сил, в то время как католицизм растрачивал себя на малопродуктивную защиту— в его распоряжении было очень немного положительных и уж совсем мало творческих сил. Вот почему в католически-религиоз ном смысле Германия была истощена значительно больше, чем Испания, Италия и даже Франция. (3) Начиная, примерно, с середины века непосредственной причиной церковно-религиозного бессилия в Германии оказывается поистине невообразимая нехватка священнослужителей в результате хаоса, вызванного Реформацией. И морально-религиозный уровень этого обескровленного сословия (не говоря уже об уровне богословском) был поистине ужасающе низок. Работа над внутрицерковной реформой, которую вели на юге образованные немецкие священники (германики) и их иностранные собратья, потребовала героических усилий и преданности делу; им пришлось вести изматывающую ежедневную борьбу за каждую малость в удручающей обстановке бесперспективности, растянувшей ся на долгие годы.

5. Такой расстановке сил соответствовало и церковное самосознание на севере и юге Европы— фактор, который, по нашему мнению, является определяющим в развитии католической Церкви. Положение католиков в Германии после атаки Лютера сильно напоминало положение разгромленной армии. Правда, в какой-то степени католики начали оправляться от поражения и подчас проявляли достойную восхищения верность Церкви. Но все-таки работа слишком долго была направлена только на оборонительные цели, к тому же велась беспорядочно, в ней было больше рвения, чем точной направленности и ясности. Не хватало великого чувства уверенности и осознания своей мощи, ведь его дает только наличие резервов. Кроме того, курия подчас сильно разочаровывала даже самых своих верных защитников на севере. Епископ Фрайзингский Марий, посвятивший всю жизнь борьбе против Реформации, был настолько разочарован, что в 1538г. заявил о том, что потерял веру в спасение. Капитул Базельского собора ясно высказался в том смысле, что считает победу Реформации окончательной. Кохлей и Экк, которые отдали жизнь преданному служению Церкви, на закате дней выражали глубокое разочарование в результатах своих усилий (§90).

Насколько же иначе обстояло дело на юге! По крайней мере, в церковных руководящих кругах, близких к папе и курии. Конечно, там до тридцатых годов и даже, что касается Павла III и Юлия III, вплоть до сороковых и пятидесятых, ужасающе слабо отдавали себе отчет в той опасности, которую Реформация несла Церкви; слишком медленно осознали там всю серьезность религиозной борьбы, веры и молитвы противной стороны. Для Льва X конфликт представлялся поначалу попросту сварой монахов; в своем театре он привык смеяться над такими фарсами. Потом дело веры было практически принесено в жертву партийно-политическим соображениям (Фридрих Мудрый— кандидат в императоры от курии, см. §81). В конце концов, торжественно осудив Лютера, в Риме вообразили, что избавились от опасности. Понтификат Климента VII, в свою очередь, имел сугубо политичес кий смысл: религиозно-церковную угрозу с севера он считает настолько ничтожной, что заключает союз с Францией и Миланом против императора, вынуждая его тем самым отложить в долгий ящик борьбу с опасным нововведением. Не иначе ведет себя и католический король Франции, который руководствуется чисто политическими и эгоистическими интересами, разве что менее последовательно. Спустя долгое время после того, как курия пересмотрела и изменила такую позицию, Павла III обуял прежний дух, когда он в середине января 1547г. внезапно отозвал свои войска (хотя и присланные всего на полгода) со Шмалькальденской кампании и переметнулся к французам; пользу из этого извлекло только лютеранство. В те времена политические колебания папы были спасительными для церковного нововведения.

6. Но, с другой стороны, эта ужасная картина не должна заставить нас позабыть об истинном величии другой стороны ситуации. В той само собой разумеющейся уверенности, с которой глава Церкви и ее дальновидные богословские защитники в те времена ужасного крушения сохраняли верность всему существенному, что донесла традиция, эта их безусловная, само собой разумеющаяся слепая вера в непогрешимость Церкви поражает воображение. Даже в самых честных кругах Италии, глубочайшим образом уязвленных церковными нестроениями и действительно знакомых с протестантизмом, как, например, кардинал Контарини, словно бы отсутствует ощущение того, что совсем близкая угроза может осуществиться. Впрочем многими настойчиво и даже резко высказывалась мысль о плачевном положении Церкви, чей глава (Лев X) предается игре, развлекается музыкой, охотой и хохочет над выходками шутов вместо того, чтобы печься о нуждах своей паствы (Тицио Сиенский). Некоторые проповеди первого периода Тридентского собора переполнены такого рода жалобами.

Тем не менее большинство разделяло убеждение, что Церковь стоит неколебимо⁹⁶. Можно утверждать, что именно эта непреклонная твердость и уверенность в своей неуязвимости спасла жизнь католической Церкви в Италии. Уже следующее столетие с непреложностью доказало это. Когда различные протестантские вожди, включая Кальвина и сторонников его конфессии, прилагали огромные усилия, чтобы поправить свое пошатнувшееся из-за внутренних ересей положение, Церковь, которую провозгласили мертвой, обрела новую силу. Она не только пережила гибель целой эпохи; посреди этого конца света и в течение всего того гибельного времени она произвела нечто великолепное; начав с малого, она сотворила два столетия святых. Вряд ли когда-нибудь внутренняя неотторжимая сила Церкви подтверждалась с такой убедительностью, как в этом факте. Непреклонная вера во все существенное, что сохраняет традиция, нашла себе и здесь блестящее оправдание.

7. Все это остается правдой даже тогда, когда мы настойчиво напоминаем себе, что грандиозная внутрицерковная реформа далеко не устранила нестроения в Церкви, как не устранила она их причин в среде высшего клира; ей также не удалось сделать доступной католикам проповедь о Распятом и о вере в Него по Его святому слову. Слишком уж буквально воспринимали тогда церковную революцию только как ошибку. Слишком мало прислушивались тогда к поставленным ею искренним вопросам; а те, кто слышал эти вопросы, как, например, Контарини или Серипандо или десяток других, кто с новым пониманием прочитывали Послание св. Павла к Римлянам,— оставались в меньшинстве.

Что касается сторонников нового, то они, напротив, упорствовали в своем ослеплении (не в последнюю очередь это было вызвано отсутствием католического понимания) и не видели, что в старой Церкви с очевидностью сохранены те основные принципы, которые они же сами и отстаивали, и что определенные богословские тезисы ждут только некоторого очищенного толкования, чтобы стало ясным, что и под этой оболочкой спрятано зерно подлинной евангельской истины.

II. Папство и реформа

1. За исключением папы Адриана VI (§87) папство, как мы видели, поначалу не принимало участия в католической реформе, которая с таким трудом пробивала себе дорогу. Только разорение ренессансного Рима в 1527г. («sacco di Roma», §86, 7) создало негативную предпосылку для участия пап в деле реформы. При Павле III, происходившем из весьма сомнительной ренессансной среды (отношения его сестры Юлии с Александром VI), реформа начала обретать силу; некоторые из ее предприятий уже имели долгосрочное значение: Тридент; утверждение ордена иезуитов. На фоне остальных сил, которые частично добились поразительных успехов и путем совместных действий создали и распространили плодотворную атмосферу церковного обновления, эти два фактора приобрели выдающееся значение. Главным центром внутренней реставрации папство стало при Павле IV (хотя именно он своей войной с Испанией и деспотическими методами нанес огромный вред церковной реформе).

2. Подобно тому как в средние века стремящиеся к религиозному обновлению и прогрессивные движения никогда прямо не исходили от папства и епископской иерархии, но зарождались в менее высоких кругах communio fidelium [сообщества верных] (Клюни, цистерциан цы, нищенствующие ордена, §§47, 50, 57), так же обстояло дело и теперь; но всякий раз только присоединение к папству позволяло средневековым движениям активизировать свои глубинные силы и достичь организационной прочности. XVIвек подтвердил это правило.

3. Силы, стремившиеся к реформе, были различного характера, партии реформы отличались многообразием. Поскольку они никогда не имели каких-либо «либеральных» установок, тем паче никогда не были склонны к гетеродоксии (как были склонны к ней некоторые направления евангелизма, §86), постольку для всех них характерно полное присоединение к Церкви и подчинение ее авторитету. Гуманизм эразмианского толка, взятый сам по себе⁹⁷, по этой причине выпадает из ряда. Индивидуалистически углубленная ученая религиозность Эразма была бледным католицизмом, его католическая позиция— в некоторой степени сломленной. В рамках общей платформы партии реформы охватывали, таким образом, целый спектр католических возможностей: необходимость реформы осознавали и воцерковленные гуманисты, участвовавшие в соборах (включая партию экспектантов, §90), и Павел III, который колебался между личной светскостью и склонностью к лавированию, с одной стороны, и религиозно-церковным служебным рвением, с другой, и богословы— литературные противники Лютера, занимавшие теоретически строгую позицию, и иезуиты, которые вели многообразную работу по осуществлению реформы, и даже инквизиция, проявлявшая ригористическую строгость в своих начинаниях. Кардинал Садолет требовал применять против реформаторов мирные средства; кардинал-гуманист Контарини сочинил смелый манифест реформы, обличавший церковные нестроения и призывавший вернуться к христианской жизни (и этот манифест был лишь одним из многочисленных примеров такого рода литературы). Но папа Павел IV, например, высказывается за беспощадное применение пыток. В благочестии того времени можно различить два вида: мистическое (в определенном смысле узкие кружки ораториумов, §§86, 92, и некоторые из эремитов; Тереза и испанские мистики) и активное (Игнатий и его орден).

4. Для исторического анализа особенно важно понять, что внутрицерковная реформа пробила себе дорогу несмотря на мощное сопротивление со стороны самой Церкви и многочисленные ответные удары противников. Игнатий Лойола еще в 1555г. категорически высказался о необходимости радикального реформирования папства и курии. Высказывания св. Петра Канизия и некоторых других сторонников внутрицерковной реформы даже в 70-х годах звучат так, словно никакая работа в направлении реформы еще и не начиналась. Ответные удары противников реформы суть не что иное, как очередные публичные высказывания еще не преодоленных ренессансных взглядов, политические инвективы и сведение личных счетов внутри Церкви. По ним можно судить, насколько большим был урон, нанесенный католицизму духом политики и общепризнанным прагматизмом Ренессанса.

а) Препятствовала реформе прежде всего папская династическая и светская политика. А курия возражала против созыва собора, поскольку ожидалось, что на нем пойдет речь о реформе, которой чиновники курии опасались более всего⁹⁸. Вот почему страстные попытки Адриана IV расшевелить курию оказались безрезультатными, и Адриана не только не поняли, но оказали ему сопротивление; вот почему еще в 1534г. смог стать папой такой человек, как Павел III, вот почему даже самый строгий среди строгих иерархов Павел IV впал в недостойный непотизм; здесь же заложена причина того, что сомнитель ный в нравственном отношении дель Монте даже в 1550г. смог быть избран на папский престол (Юлий III), что даже Пий IV (1559_1565), столь выдающийся папа последнего периода Тридентского собора, был человеком, ведущим светский образ жизни.

б) Такое же впечатление почти неискоренимого зла производит жизнь некоторых католических дворянских соборных капитулов в Германии и огромного количества равнодушных и нравственно небезупречных епископов в Польше и во Франции еще в 60-е годы и много лет спустя. Позиция клира в некоторых местах настолько бездуховна, нравственно неустойчива, как будто никогда и не было Реформации, как будто Церковь не раскололась на две половины, как будто она не борется за свое существование и ей не угрожает гибель. Материала, который можно привести в доказательство этого тезиса, ужасающе много. И он показывает, как мало было сделано Тридентским собором, который все-таки принял спасительную принципиальную реформу, и сколько предстояло работы в последующие времена, чтобы провести ее в жизнь.

в) К сожалению, и спустя столетие, в конце XVIв., и позже эта слабость не была решительно преодолена: Урбан VIII (1623_1644) заботился прежде всего о княжеской пышности собственного дома (Барберини) и проявлял подозрительно активное участие в военных приготовлениях (строительство крепостей, оружейные фабрики, литейные мастерские). Или взять хотя бы Иннокентия X (1644_1655) с его двумя Олимпиями! Да и в епископатах князей Германии и грансеньо ров французского двора продолжал существовать тот же дух. И он переживет даже «ancien revgime»: при Наполеоне целый ряд кардиналов так активно принимали участие в придворной жизни, что никому и в голову не приходило, что их глава, папа вселенской Церкви, пленен тем самым политическим узурпатором, при чьем дворе они вращались. И даже нравственно чистый Пий VI (1755_1799) в свои лучшие годы способствовал непотизму, прежде чем стать великим страдальцем и изгнанником Валенсии.

5. Итак, внутрицерковная реставрация XVI_XVIIвв. является сложным и запутанным процессом роста. Не только ее силы поначалу переплетаются с силами Контрреформации (§90), причем таким образом, что именно решающие силы одного движения становятся самыми значительными факторами другого (иезуиты и папство), но и сам ход реформы во многом опирается на взаимопересекающиеся силы различных центров. Наиболее благоприятной и плодородной почвой была, без сомнения, Испания (§88). Испания и Италия — в разной степени — положили начало католической реформе. Но в Италии наряду с местными епископами, мирянами и священниками в эту работу энергично включились испанские силы, и произошло это значительно раньше, чем в ней принял масштабное участие религиозно -церковный центр— папство. И когда папство возглавило великое дело восстановления, оно осуществило его, опираясь в основном на испанские силы ордена иезуитов.

6. Чтобы показать соотношение сил и этапы этого строительства, мы предлагаем следующую хронологию. (1) Первый период. Самостоятельное католическое движение реформы. (2) Второй период. Контрреформация. (3) Третий период. Завершение всего дела (святые, а также искусство и миссии). Когда речь пойдет о первом периоде, т.е. о самостоятельной католической работе над реформой, мы сначала проанализируем ее силы (§86), а затем увидим, как с помощью этих сил Церковь осуществляла дело реформы (§87 слл.).

7. Сразу же оговорим важный момент, который ограничивает ценность внутрикатолической реформы. Он заключается в том, что ее развитие, отклоняясь от существенной исходной точки (энергичное участие мирян), пошло в направлении, определяемом благочестием орденов. Свершения Филиппа Нери, капуцинов и Франциска Сальского не снимают этого ограничения.

§86. Начало. Братства в Италии. Орден театинцев

1. Внутренняя реформа XVIв. есть прежде всего осуществление благочестивых упований позднего средневековья и тех многочислен ных попыток провести реформу, о которых мы писали выше. Все это имело большое значение как стимул и традиция. Если нам будет позволено назвать важнейшим какой-либо один элемент общей многокрасочной картины, то таким элементом окажется тогдашнее народное благочестие; но при этом надо преимущественно иметь в виду не поверхностные вульгарно-католические его проявления вроде празднеств, паломничеств, торговли реликвиями, а возрождающееся благочестие мирян, таких, например, как Геерт Гроот (§70)⁹⁹. Это благочестие сохранилось в различных кругах, о чем нам уже известно из вышесказанного. Что же касается братств, то они были в основном объединениями мирян, к ним иногда примыкали и духовные лица, но число их было весьма невелико. Например, несколько священников входило в кружок Джустиниани в Венеции или в генуэзский кружок (см. ниже, п. 2). Единственным религиозно творческим новообразованием того времени было знаменитое «Братство общей жизни»; члены братства, будучи классическими носителями devotio moderna и духовными наследниками Геерта Гроота, проявляли мирское благочестие в гуманистических формах.

Во всех ранних попытках реформы мы узнаем пробуждение простого христианского благочестия, программа этих ранних попыток укладывается в формулу «стремись к святости»; она-то и была самой глубокой основой внутреннего преображения Церкви. Еще одним впечатляющим доказательством этому служат различные итальянские братства 90-х годов XVв., дух этих братств на протяжении истории не раз являлся источником нового католического благочестия и церковности.

2. На начальном этапе оживления католического благочестия важная роль принадлежала Ораториуму божественной любви. Этот Oratorio del divino amore был совсем обычным церковным братством, одним из нескольких или многих, чьи объединенные усилия настолько укрепили церковно-религиозную жизнь, что оказали великую и длительную помощь всему церковному организму. С самого начала следует констатировать, что братства в своей деятельности руководствовались чувством здорового реализма: они весьма энергично занимались благотворительностью, т.е. требовали от своих членов братского служения ближнему. В 1494г. Джироламо из Винченцы основал у себя на родине братство, которое должно был радеть о спасении души своих членов. Там же известный народный проповедник Бернардин из Фельтре основал ораториум св. Иеронима, который привлекал участников из высших слоев общества и стремилась к праведной жизни, занимаясь благотворительностью и наставлениями в благочестии. В 1497г. один мирянин (Этторе Вернацца) основал аналогичное братство в Генуе, которое также стремилось к праведности и ставило своею целью благотворительность и богоугодные дела; число допущенных в это братство священников было ограничено. Существуют архивные документы, подтверждающие тогдашнее название братства— «Ораториум божественной любви». Объединения того же названия возникают затем в Риме, Венеции, Падуе и Брешии.

В Винченце начиная с 1518г. развивал свою деятельность тамошний уроженец Гаэтано да Тьене¹⁰⁰ († 1547г.). Вступив в Риме в Ораториум божественной любви, он начал работу по осуществлению реформы клира, которую провел в своем родном городе. Ему удалось основать группу в Венеции; в Вероне основателем ораториума был Джиберти, ставший позднее образцовым епископом. Сохранился список римского ораториума, датированный 1524 г.; среди членов братства мы находим епископов, папских камерариев и писцов апостольской курии, но наряду с ними фигурируют и имена мирян¹⁰¹; в этом же перечне значатся Гаэтано да Тьене и Джан Пьетро Карафа (п. 4).

Уставы братств (сохранились римский, генуэзский и брешийский) называют главной своей целью «сеять и насаждать любовь в наших сердцах». Это может показаться не слишком оригинальным девизом, но в действительности такой девиз чрезвычайно показателен. Ибо понятие «божественной любви» стало центральным лозунгом истинного христианства и высшего совершенства (см. выше, §85; Джустиниани даже написал трактат «Del'amor di dio» [«О божественной любви»]). В качестве средства для достижения этой цели членам братств предписывались следующие упражнения в благочестии: еженедельные собрания, на которых служили Святую мессу; ежедневные посещения мессы (или, по меньшей мере, присутствие при пресуществлении!); ежемесячное причащение Святых Таин¹⁰². Кроме того, члены братства были обязаны раз в неделю поститься и ежедневно читать семь раз «Отче наш» и «Аве Мария». Но прежде всего они должны были ухаживать за неизлечимо больными; таким образом, ораториумы стали основателями и попечителями многочисленных больниц для тех, кто заразился новыми инфекционными болезнями, завезенными из недавно открытой Америки; такие больницы были открыты в Риме, Неаполе, Виченце, Венеции и Брешии. В римском ораториуме состояло 60 членов, и они были обязаны хранить молчание о своем братстве.

Самым главным в богословском смысле обстоятельством было примыкание к Церкви как к единственной хранительнице истины и святости, и ораториумы считали это единство с Церковью само собой разумеющимся; точно так же они не подвергали сомнению различие между личностью и священным саном. По сравнению с ниспроверга тельской, в лучшем случае неплодотворной критикой со стороны индивидуализма и субъективизма позиция ораториумов выражала первичную объективную точку зрения в рамках обязывающей церковной общины¹⁰³.

3. Особым средоточием возраставших церковных сил стала, как мы уже знаем, Венеция. И снова ревностное отношение к вере проявили городские круги. Томмазо Джустиниани, который еще долгое время спустя оставался в миру, собрал вокруг себя молодых людей, чтобы приобщить их к серьезной христианской жизни. Гуманистический идеал высоконравственной общинной жизни, который позже привел его в Камальдоли к эремитам, вдохновлял участников этого братства, среди которых был и уже упомянутый выше Винченцо Квирини.

Особое историческое значение придает этому кружку Гаспаро Контарини. Контарини был как бы связным итальянских сил реформы, центром церковной работы над реформой и при папе Павле III активно контактировал с лютеранами (§87). Вообще, следует заметить, что многие личности, которые в 20-х годах в Италии участвовали в работе над обоснованием и частично над осуществлением католической реформы, поддерживали друг с другом тесную связь; таким образом, они также являли собой важную силу восстановления Церкви. Тогда уже имелись не только внутренне родственные программы действий, направленные на достижение одной и той же цели, имелись настоящие «круги», стремившиеся к общей цели церковного обновления. Разумеется, между ними возникали и напряженные, подчас весьма и весьма напряженные, отношения (например, из-за изменения позиции Карафы, §91), но так или иначе, они знали друг о друге, поддерживали дружественные отношения, подолгу гостили друг у друга (например, Джустиниани гостил у Гаэтано да Тьене в Риме), чтобы при этом «стать всецело духовным»).

4. В общественной среде того времени, отмеченного проявлениями нового благочестия, мы встречаем множество групп обычных клириков, сыгравших значительную роль в проведении реформы. Орден барнабитов, основанный в 1530г. Антонио М. Заккарией († 1539г.), стремившийся к очищению нравов и учреждавший народные миссии, возник из одного миланского братства. В Венеции Иероним Эмильяни († 1537г.) с помощью театинцев основал орден сомасков (1532г.).

Самым же важным событием стало основание членами римского ораториума Гаэтано да Тьене и Джан Пьетро Карафой ордена театинцев (1524г.)¹⁰⁴.

Эти два человека олицетворяют собой два пути развития реформы. Гаэтано придерживался мягкого францисканского образа мыслей, действовал средствами убеждения, апеллировал к душевным потребнос тям верующих. Карафа же, который позже стал папой под именем Павла IV, применял инквизиторские методы Контрреформации.

Благодаря Гаэтано орден театинцев скоро стал образцом для всех участников движения. На него ориентировались многочисленные уже имевшиеся или возникавшие в то время общины, и все вместе они образовали некое клерикальное объединение, стремившееся к общей цели.

5. Собственно цель нового католического движения была задана изначально: необходимо было восстановить то, чего более всего не хватало Церкви,— заботу о спасении душ; это само собой разумеющееся попечение необходимо было сделать задачей каждого клирика, осуществить заново. Эту цель еще сто лет назад ставили многочисленные поборники реформы; они говорили об этом на синодальных собраниях областей и диоцезов, они писали об этом трактаты и буллы, в которых шла речь о создании нового клира, озабоченного спасением душ своей паствы (испытание при рукоположении; требование религиозного образования, устранение скандальной практики диспенсаций в курии).

В сочинениях того времени неустанно доказывалось, что необходимо снова вернуться к заповеданной Отцами Церкви упорядоченной жизни священства, дабы соответствовать потребностям времени («Stimulus pastorum» Вимпфелинга). Речь шла о том, чтобы восстановить в представлении верующих образ епископа как чистого сердцем пастыря. Многие выдающиеся мужи подавали в этом смысле благой пример прочим: Контарини и епископ Веронский Джиберти († 1543г.) весьма близки к этому идеалу.

Такова была атмосфера, в которой протекала целеустремленная работа ордена театинцев. Оба основателя ясно отдавали себе отчет в том, что из всех нестроений Церкви два были наиболее вредоносными и тесно связанными друг с другом: неправедный бездуховный клир и чрезмерное богатство. Поэтому орден ставил себе целью выкорчевать с корнем оба эти порока. Уже в венецианском кружке ни один из членов не имел бенефициев. Теперь же театинцы должны были, живя в совершенной бедности, служить образцом безупречного церковного священства, чтобы их пример способствовал обновлению всего приходского клира— сверху донизу. Те, кто в наши дни требуют от общин отказа от всяческих доходов, от недвижимости, даже от просьб о подаянии, следуют традиции, идущей от Гаэтано— этого пламенного почитателя св. Франциска Ассизского.

6. а) Обычаи упомянутых братств и устав ордена театинцев не содержали в себе никаких полемических элементов, никаких выпадов против протестантизма, они имели явно позитивную направленность. И в этом была их сила. Эти общественные образования следовали великому закону жизни, ибо жизнь возникает из малого. Чем глубже погружается она в тишину и покой обращенного внутрь становления, тем мощнее проявляется затем ее энергия.

б) Сотрудничество этих братств с гуманизмом во многих случаях непосредственно предопределялось личными контактами и мотивами. Гуманистическое благочестие, которое исповедывали эти круги, многими ложно трактовалось как протестантская крамола. В некоторых местах к нему примешивался довольно бесформенный «евангелизм», а также спиритуализм неоплатонического толка, известный нам по сочинениям Пико делла Мирандола (§76). Этот спиритуализм, который близок эразмианству в своей переоценке религиозной ценности образования, мог показаться в те времена подозрительным.

Но в кругах вышеназванных братств или других общин, в жизни которых принимали участие Микеланджело и его подруга Виттория Колонна, верность Церкви и ее учению оставалась нерушимой. (Хотя и здесь приходилось подчас преодолевать напряженные ситуации, примером чему может служить кризис в Италии вокруг Оккино.). В данном случае инквизиция ошиблась, проявив излишнюю подозрительность, как она ошиблась и в обвинениях, выдвинутых против кардиналов Мороне и Поля.

С другой стороны, подозрения тех, кто обвинял гуманизм в церковной некорректности, далеко не всегда были беспочвенными, и мы уже достаточно подробно останавливались на этом выше. Но вопрос о том, как следует точно определять роль гуманизма в развитии католической реставрации, имеет очень большое значение. Это особенно касается Италии, а также — в различной степени— и других стран, куда проник дух Ренессанса и гуманизма: общая атмосфера духовно-религиозно-культурного перерождения была чрезвычайно неоднознач ной. Вот почему, пытаясь углубленно рассмотреть эту проблему, мы немедленно втягиваемся во все конфликты и расколы, которые таит в себе и продолжает провоцировать история гуманизма XV и XVIвв.

в) Положительная роль, которую сыграл гуманизм своим новым прочтением Священного Писания и «истинной древней философии»,— очевидна. Огромным достижением было издание полных собраний сочинений Отцов Церкви, особенно в Базеле и Париже; редакцион ная работа Лоренцо Валлы над текстом Библии, который ему удалось в значительной мере очистить (хотя, разумеется, далеко не полностью); издание Лефевром пятиязычной Псалтыри; издание Хименесом в Алькале Комплутенской полиглотты; издание Эразмом греческого текста Нового завета; новые возможности в изучении греческого и еврейского языков (Алькала, Лёвен, книги Рейхлина) — работы, проводившиеся в Испании, Франции и Германии. Все это было материальным средством передать богословско-религиозные идеалы древней Церкви тем современным силам, которые были способны к обновлению и восстановлению Церкви. Таким образом состоялось возвращение к первоначальному тексту чистых источников.

Уже Фичино (§76, III) стремился к религиозной реформе. Но как раз у него мы наталкиваемся на столь характерный для критических наблюдателей синтез обновленной христианской веры и античной образованности. Для Фичино и многих других «неоплатонический» Платон был великим святым, и, восстанавливая здание веры, они слишком сильно уповали на его благословение¹⁰⁵. Так или иначе, существенное значение сохраняет самый факт выступления за религиозное возрождение. Через Пико делла Мирандола, который был другом Фичино, помимо всего прочего, устанавливается прямая связь с Савонаролой, и это обстоятельство наряду с принятием церковной реформы высвечивает всю проблему Церковь_культура, иными словами, проблему расхождения обмирщенной ренессансной культуры с Церковью во всей ее остроте. С другой стороны, штудии ученика Фичино Джона Колета, занимавшегося наследием Павла, приводят Эразма на путь «нового богословия» Писания и Отцов Церкви. Но тем самым перед нами снова встает вопрос, сформулированный выше, когда мы говорили о гуманизме и анализировали Эразма: насколько гуманистическое движение, начатое добрыми христианами и исповедуемое преобладающей частью христиан, было религиозно-христианским в своем ядре (в смысле Откровения Распятого) и способствовало укреплению Церкви? Иначе говоря: насколько далеко простиралась его тенденция поставить в центре человека? И не было ли оно католически творческим лишь там и постольку, где и поскольку его сторонники, живущие по церковным заповедям, использовали новые богословские средства, предостав ляемые гуманизмом, для внутрицерковной реформы?

г) В самом деле, мы с самого начала обнаруживаем гуманистические силы в пределах собственно католической реформы XVIв.: в наиболее влиятельных кругах ордена театинцев (утвержденного папой Климентом VII в 1524г.); в антипротестантском контроверсном богословии; среди участников Тридентского собора на его ранних этапах; позже гуманистический элемент настолько сильно повлиял на достижения Контрреформации, на воспитательную работу ордена иезуитов, на благочестие Филиппа Нери и французского XVIIвека, что их стало невозможно мыслить в отрыве от этого элемента. Да, на Эразма гуманизм оказал в какой-то мере разлагающее воздействие, для Цвингли и всего XVIIIв. он оказался губительным, но католическое благочестие сумело использовать его как окрыляющую силу реформы. Снова и снова подчеркнем, что речь, разумеется, идет о людях, которые исходно вдохновлялись церковным духом и чей гуманизм преодолел тот элемент, который можно назвать излишним акцентированием «humanum» [человеческого] и который как раз вводил и продолжает вводить в соблазн. Соблазн же заключается в том, чтобы считать человека мерою всех вещей, что противно или мало согласуется с церковным взглядом на вещи и на человека.

7. Sacco di Roma [римский мешок] 1527г., во время которого 20000 императорских наемников (испанцев, итальянцев и немцев), из которых многие были лютеранами, долгое время не получавшие жалованья, изголодавшиеся и озверевшие, грабили и убивали¹⁰⁶, было началом широкого воздействия новых религиозных сил. Разрушение ренессансного Рима, в том числе доvма и церкви театинцев, послужило на пользу католическому обновлению: люди, жаждавшие реформы, рассеялись по всей стране. В Венеции они установили контакт с кругом гуманистов, выступавших за реформу и возглавляемых Гаспаро Контарини (§90). Садолето и Джиберти возвратились из Рима в свои епископства.

Пример Джиберти в Вероне, его работа, направленная на глубокое реформирование клира, стали подлинным началом «выздоровления итальянского епископата» (Pastor) и клира, предпосылкой всеохватывающей реформы. Епископ снова стал пастырем, пекущимся о спасении душ¹⁰⁷. Дух реформы сказался на постановлениях Тридентско го собора, которые предписывали воспитание и нормы жизни клира, а также принес свои плоды в деятельности Карла Борромеуса и его Академии (§91). Что касается иезуитов, Филиппа Нери, Франциска Сальского и Винсента де Поля, то для них забота о создании нового клира стала делом всей жизни.

§87. Осуществление реформы. Папство первой половины XVIвека

I. Пролог

1. Вслед за Львом X, этим «папой-сибаритом», на папский престол взошел Адриан VI (1522_1523), последний из пап неитальянского происхождения. Он родился в Нидерландах, воспитывался у Братьев общей жизни (гуманистическая devotio moderna, § 70), был профессором богословия, учеником Эразма, воспитателем Карла V, обладателем епископства в Испании, а после смерти Фердинанда Католика был назначен наместником императора в Испании. Внем немецкая внутренняя духовность соединялась с ригористической испанской церковностью, образуя истинное благочестие и возбуждая энергичное стремление к реформированию Церкви. Он войдет в историю как великая и трагическая фигура.

а) Величие этого мужа проявляется в том, что среди всех соблазнов Ренессанса он— единственный из пап последней трети XVв. и первой половины XVIв.— занимал соответствующую его сану ответствен ную религиозную позицию, следуя в своих деяниях примеру Христа. Он нашел в себе мужество публично признать вину клира и особенно римской курии в религизно-церковном мятеже¹⁰⁸. Это признание было сделано в январе 1523г. на рейхстаге в Нюрнберге, где от имени папы выступал легат Кьерегати. Адриан VI не только обещал провести реформу, но с жаром взялся за ее осуществление. Чтобы занять подобную позицию в те времена, в ренессансном Риме, по отношению к тогдашней курии, тогдашним кардиналам, требовалось огромное мужество и самопожертвование, особенно со стороны папы-неитальянца.

Признание папы в своей вине не вызвало в Нюрнберге ответной реакции. Предпочли возобновить по пунктам свои жалобы и отсрочить в силу его поразительной богословской неясности решение религиозного вопроса вплоть до свободного немецкого собора, который должен был состояться в течение одного года. Правда, в дальнейшем продвижении Лютеру пришлось столкнуться с препятствиями (он, однако, написал тогда среди прочего памфлеты о «монахе-тельце» и «папе-осле»), однако исполнение вормсского декрета против Лютера и его приверженцев не осуществлялось.

Все это ничуть не сказывается на подлинно христианском характере позиции Адриана; он осуществлял основное требование Евангелия, чья ценность никоим образом не может быть поставлена в зависимость от успеха.

б) С другой стороны: у папы не было понимания конкретных целей основатель ного обновления; вместо того чтобы медленно издавать целесообразные распоряжения и твердо придерживаться их, он с ними слишком поторопился. Ему, правда, и время не позволило бы перестроиться и исправить допущенные ошибки, а также вообще провести свои реформы: его понтификат длился 20 месяцев. Прежде всего просто отсутствовали предпосылки реформ. Ни общая духовная почва для сторонников улучшения — особенно в курии — не была подготовлена соответствующим образом, ни — что имело решающий характер — не было органа, который внутри себя осознал бы программу и мог бы подготовить для нее почву: клир высшего и низшего ранга не находился на должном уровне. Неудача Адриана VI доказывает значение ордена театинцев и параллельно с ним разворачиваю щихся попыток выстроить католическую реформу снизу.

Утешением в общих несчастьях считают достигнутое тогда возвращение патриарха-схизматика Феофила Александрийского в лоно римской церкви.

2. Следующим папой был Климент VII, из рода Медичи, нравственно чистый, неутомимый работник при своем легкомысленном двоюродном брате, Льве Х. Его понтификат был целиком посвящен политике. Конклав, который привел его на папский престол, был поприщем постыдной борьбы интриганов за власть. Как папа он выказал нерешительность (его неудачная попытка сохранять ложно понятый нейтралитет между императором и Францией); он был «несчастней шим из всех пап» [Ranke и Pastor], хотя именно он, несмотря на свою вечную нужду в деньгах, более последовательно, чем его современники, отказывался от торговли кардинальскими шапками. Но собора, прекрасного средства улучшить ситуацию, «он боялся как привидения».

II. Поворот при Павле III

1. Когда речь идет об участии папства во внутрицерковной реформе в XVI в. или о реформе самого папства, нужно точно придерживаться значения слов: еще долгое время в этой области реформа (кроме как в зародыше) не будет затрагивать собственно религиозную область, особенно в смысле сакральности. Прежде всего речь идет о том, чтобы преодолеть единовластие обмирщенных сил в римской курии и положить начало выстраиванию правильных взаимоотношений между религией и культурой. Сам этот поворот осуществлялся чрезвычайно медленно.

2. Но в конце концов нестабильность церковных обстоятельств, в частности положение дел в курии, в жизни епископов и вообще вся практика администрирования стали настолько широко известны общественности, подспудная титаническая работа над реформой настолько продвинулась вперед, а давление самых различных реформацион ных кругов стало настолько энергичным, что влияние их на ближайшее окружение папы и высшую администрацию проявилось, наконец, самым решительным образом. Это произошло во время понтификата Павла III (Фарнезе) (1534_1549). Этот папа— человек высокой образованности и больших дарований, некогда теснейшим образом связанный с римским окружением Александра VI, имевший к моменту своего восхождения на престол трех сыновей и дочь, известный весьма и весьма светским образом жизни, а также своим порочным непотизмом, начинает поощрять деятельность учрежденных в 30-е годы новых орденов: барнабитов, театинцев, капуцинов, сомасков, урсулинок, позже— иезуитов (§88); в 1536г. и потом еще дважды он производит назначения, роль которых невозможно переоценить: рукополага ет в кардиналы большую часть благороднейших, высокорелигиозных людей. Контарини, Мороне, Поль, Карафа, Садолет, мученик Фишер Рочестерский— все они входят в верховный сенат Церкви при Павле III. (Для дальнейшего развития реформы важное значение имеет та напряженность, которая существовала в отношениях между ригористическим кругом Карафы и группой Контарини, предпочитавшей мирные методы осуществления реформы.)

Эти кардиналы и епископы (Джиберти!) были включены папой в комиссию по реформе, куда не попал ни один кардинал из курии. Комиссия разработала важные рекомендации, в том числе знаменитый «Консилиум об обновлении Церкви» 1537г., имевшие в конечном счете эпохальное значение. В этих документах с предельной серьезностью вскрывались нестроения в Церкви Господней и, особенно, «в этой римской курии», в среде приходского клира и монашества. Вкачестве путей к реформе предлагалось устранить произвол и стяжательство из деятельности курии; тщательно отбирать епископов, назначаемых в диоцезы, чтобы в принципе сделать возможным руководство диоцезами: сами епископы должны отнестись к своему назначению как к долгу.

Комиссия по реформе объявила борьбу придворной лести и придворному богословию, служившему опорой куриализму. Тексты этих рекомендаций производят потрясающее впечатление и даже в наши дни целительно при испытании совести. Комиссия укоряет это богословие в том, что оно настолько рьяно провозглашает папу владельцем всех бенефициев, что формулирует тезисы вроде нижеследую щих: «Поскольку папа продает только свою собственность, он вообще не имеет отношения к симонии». Или: «Поскольку воля папы,— какова бы она ни была,— есть направляющая нить его намерений и деяний, отсюда, вне всякого сомнения, следует, что ему позволено совершать все, что ему будет угодно».

Широкая раздача диспенсаций, разрушительно воздействующая на приходскую жизнь, должна быть устранена. Здесь обнаруживаются такие вопиющие случаи, как, например, диспенсация на «religiosi apostatae» или освобождение от целибата для представителей высшего клира. Документы комиссии снова и снова осуждают симонию во всех ее проявлениях, а отпущение этого греха за деньги называют безобразием. В документах говорится не только о невообразимой неопрятности священнических одеяний, но и о недобросовестности священников при служении мессы. В самой общей форме постулируется вполне христианский, само собой разумеющийся принцип, который, однако же, глубоко шокировал тогдашнюю курию: папе, представи телю Бога, не должно быть позволено извлекать какой-либо денежной выгоды из употребления власти, завещанной ему Христом. Ибо Христов завет гласит: «Даром получили, даром давайте» (Мф 10, 9). Комиссия строго порицает отсутствие заботы о молодом поколении клириков, что приводит к падению всего сословия— к скандалам, с одной стороны, и всеобщему презрению, с другой.

3. Ничего подобного Рим до сих пор не слышал. Но поначалу это была всего лишь программа. Между тем, Павел III со своей стороны также поддержал идею созыва вселенского собора. Несмотря на все трудности, он твердо держался этой линии, хотя ему приходилось лавировать и подчас прямо-таки непостижимым образом избегать подстерегающих его опасностей. В конце концов, так сказать, в последний момент, когда самые страстные защитники идеи созыва собора разочаровались и потеряли всякую надежду, папа уступил сильному давлению политических и церковных сил и назначил открытие Собора в Триденте на декабрь 1545г.

В составе Собора были большие пробелы (§89)¹⁰⁹. Несмотря на это, созыв Собора позволил папству решительным образом сконцентрировать церковные силы и взять на себя руководство и согласование повестки дня. Сегодня мы понимаем, что только такое распределение функций соответствовало сущности Церкви, только так можно было добиться победы в грядущих решающих битвах. При тогдашней внутрицерковной слабости, при наличии внешнего давления со стороны все шире распространяющегося нововведения, эта концентрация была единственным деловым решением, единственным правильным выходом из опасного положения.

В 1542г., после отпадения от католической Церкви кардинала Оккино, папа по настоянию Карафы и Игнатия Лойолы учредил римскую инквизицию (§83) и собственную римскую центральную администрацию с явно выраженной инквизиторской миссией, призванную печься о сохранении чистоты веры. Благодаря этим инстанциям зачатки Реформации в Италии были уничтожены (§83, II, 7).

§88. Орден иезуитов

1. а) Необходимо снова и снова напоминать, что внутрикатоличес кая реформа XVIв. была сложным процессом, в котором принимали участие различные церковные силы, действовавшие самым различным образом и далеко не всегда проявлявшие последовательность. Выше мы уже говорили о том, насколько разносторонним было участие Италии в этом процессе возрождения Церкви. И все же, не боясь повториться, подчеркнем важное значение сформулированного выше тезиса: той страной, которая обновила католицизм, была Испания ¹¹⁰. Ее религиозный жар, ее католическое церковное чувство, осознание своей исторической миссии по отношению к вере и неверию и ее отнюдь не безобидное и подчас не безопасное и все-таки подчеркнуто верное Церкви духовенство обладали огромной энергией. Страна находилась на вершине государственного и культурного развития. Ведущая страна мира в эпоху Реформации оставалась верной католицизму! Отсюда понятно, что католические силы столетия были преимущественно испанскими. Не говоря уже о важной предваритель ной работе и значительных побочных результатах, эти силы создавали три центра притяжения, имевшие весьма различное значение: иезуиты, Тереза Иисусова, инквизиция. Решающую роль сыграли два первых фактора.

б) Все формы благочестия располагаются между двумя полюсами— жизнью активной и жизнью созерцательной. И только образуя целое, только действуя совместно и без односторонности, они оплодотворяют развитие, которое может быть всеобъемлющим и здоровым в смысле христианского Откровения. Испания XVIв. дала блестящее тому подтверждение, ибо может гордиться великими личностями и учреждениями, определившими развитие церковного Нового времени. Игнатий и его орден были представителями активного, даже самого активного благочестия. Тереза Иисусова, ее окружение и влияние были вершиной мистики; но дело именно в том, что мистическая созерцательность тоже оказывалась плодотворной работой на благо активного проведения реформы.

2. а) Игнатий Лойола (1491/95?_1556)— личность, которую трудно обрисовать во всех подробностях. В нем самом и в его деятельнос ти много проблематичного, много такого, что его ученики и последователи малодушно желали бы затушевать. Но ведь только феноменальное умение владеть самыми напряженными внешними и внутренними ситуациями смогло высвободить ту невероятную энергию, которой отмечены его деяния. В основе этого феномена— две причины: религиозный жар и чувство меры. И в том, и в другом проявлялась его непобедимая, его несгибаемая воля. Игнатий— один из редчайших в истории примеров концентрированной воли к действию. Но при этом следует тут же заметить, что его деятельность всегда и во всем была служением Церкви. И здесь перед нами встает проблема смирения великого святого, которая, пожалуй, труднее всего поддается рациональному постижению. Ибо наряду со смирением он обладал способностью к почти невероятно точному, хладнокровному самонаблюдению, к апробации и оценке средств и их в высшей степени реалистическому применению; все это не оставляет места для наивного подхода к проблематике, связанной с его личностью.

б) Игнатий (Дон Иниго) был дворянином баскского происхождения, воспитывался и долго жил при дворе испанского короля; во времена своей юности он отнюдь не отличался примерным поведением, был исполнен тщеславия и страстно стремился к славным подвигам, желая заслужить благосклонность «прекрасной дамы». В возрасте 30 лет, будучи офицером, под началом вице-короля он участвовал в войне с французами, где отличился при защите приграничной крепости Памплона в Наварре, был ранен и долгое время прикован к постели. Чтение благочестивой литературы стало инструментом его внутреннего преображе ния. Ибо в родовом замке Лойолы не было модных рыцарских романов. Поэтому прикованный к постели офицер читал «Жизнь Христа» Лудольфа Саксонского (§85) и жития святых (Франциск и Доминик). Под влиянием этого чтения он начал мечтать не о лаврах воина, но о славе праведника¹¹¹. Его «прекрасной дамой» стала мадонна. Теперь его привлек старинный, хотя и несколько расплывчатый, идеал странствующего кающегося грешника (§50).

в) Почва была подготовлена. А засеяна она была в Монсеррате (1522/1523г.)¹¹² и— во время вынужденной праздности перед запланированным путешествием в Палестину— в Манрезе (1523г.). В строжайших покаянных упражнениях и точнейшим образом контролируя свои мысли, чувства и поступки, под влиянием педагогической мистики Братьев общей жизни, которые познакомили его с сочинением об аскезе испанского бенедиктинца Гарсии де Чиснероса (реформатора монсерратского монастыря) под названием «Exercitatorium», а также с сочинением «О подражании Христу», он совершает первое великое деяние своей жизни: пишет набросок «книжечки упражнений», которую позже будет постепенно дополнять, записывая туда результаты пристальнейшего самонаблюдения и испытаний в аскезе.

Это сочинение— «Ejercicios espirituales» [Духовные упражнения]— стало самой значительной книгой всего католического Нового времени. Ее отличает непревзойденно стройная композиция, а также несравненная надежность средств, призванных мобилизовать духовные силы. Последнее утверждение вовсе не означает, что применение этих средств есть безошибочный путь к праведности; говорить так— значило бы впадать в преувеличение. Впрочем, для Игнатия эта книга никогда не была главным делом, но только действенным способом приобщения к упражнениям, которым призван обучать мастер (поначалу лишь одного или немногих учеников). И хотя в самой книге метод имеет весьма существенное значение, главным было содержание. Речь в ней идет о том, что Христос возглавляет свое воинство, особенно в Римской Церкви, но что к ней принадлежит весь мир, все миссии в христианских и языческих странах. (Этой книге упражнений суждено было развиваться постепенно, путем в высшей степени осторожных изменений и многих возвращений назад; и так же постепенно формировалась вся последующая жизнь святого: постепенно учреждался орден, постепенно исполнялись задуманные им планы; они отнюдь не были, как считает о. Nadal, плодом некоего внезапного озарения.)

Но и после Манрезы и поездки в Палестину внутреннее просветление происходило весьма постепенно. Тяжелые внутренние метания, борьба за надежность спасения души и изматывающие угрызения совести приводят Игнатия почти на грань самоубийства. И именно здесь проявляется его все подчиняющая себе воля; он все-таки достигает той надежности, к которой стремился. Он познает опасные бездны души, но теперь уже умеет владеть ими. Со временем он достигает полной самодисциплины. Уже по одному этому можно понять: Игнатий не только развивался, он сам формировал себя, формировал свою волю. Прежде чем начать образовывать других, он проверил метод на себе самом. И так во всем. Позже мы услышим, что он, например, переписывал свои письма по двадцать раз.

г) После возвращения из Палестины (январь 1524г.), где Игнатий не получил разрешения остаться, он со страстью пытается повлиять на души окружающих его людей, что вызвало незаслуженные подозрения инквизиции.

Между тем формируется его программа: на первый план выходит активное стремление к душепопечительной деятельности. Для того чтобы действовать, ему необходимо овладеть образованностью своего времени. Итак, в 33 года он начинает изучать элементарные научные дисциплины. Более высокие ступени знания поначалу ему недоступны. Но, проучившись семь лет в Париже, где он изучал философию и богословие, он защищает диплом на степень магистра (1535г.). Средства на жизнь добывает тем, что просит подаяния. Очень быстро обнаруживается его огромная притягательная сила (она тоже была выражением неутолимого желания привлекать к себе души) и его необычайное знание людей. Вокруг него собирается небольшой, но тесный круг благочестивых студентов. В 1534 или 1535г. это всего шесть человек. Каждый из них— поразительно яркая индивидуальность. За одним исключением все они испанцы. Каждый прошел курс упражнений под руководством Дона Иниго, и каждый извлек из этого видимую пользу. Во время Святой мессы на Монмартре, которую отслужил один из них— Пьер Фабер, они дают обет бедности и целомудрия (не только послушания), а также обет совершить паломничество в Иерусалим (духовный крестовый поход для обращения неверующих); согласно этому обету, если они не достигнут Святой земли¹¹³, они явятся к папе в Рим и предоставят себя в его распоряжение. Программа носит пока еще самый общий характер. Якоб Лайнес однажды сформулировал ее следующим образом: «Служить Иисусу Христу в бедности и служить ближнему проповедью и уходом за больными».

Обеты также постепенно усложняются. В одном отчете Фабера за 1529г., который был написан в 1539г., т.е. спустя 10 лет, речь, например, идет об обете, каждый год в течение 40 дней преподавать детям по одному часу закон Божий; пять обетов были выполнены. Первые обеты 1534г. соратники повторяют в соборе Нотр-Дам в 1535 и 1536г. Первый отчет об исполнении обета после выбора Игнатия предстоятелем состоялся в 1541г. в соборе св. Петра в Риме. Обязатель ство жить в бедности впервые явно выходит на первый план: подтверждающие буллы Павла III (1540г.) и Юлия III (1550г.) налагают долг бедности также на общину. Уход за больными, поначалу сильно акцентированный, отступает в программе на второй план.

В первые годы чрезвычайно сильно подчеркивалось требование аскезы, но постепенно Игнатий начинает высказываться против строгих самоистязаний; тело должно стать полезным инструментом служения Господу.

д) Впрочем, соратники Игнатия очень долго и не помышляли о том, чтобы основать новое религиозное товарищество. Однако в Италии из этой группы единомышленников образовался некий организм, в котором с самого начало дело не обошлось без напряженных внутренних несогласий. В 1537г. в Венеции, где они принимали рукоположение в священнический сан и где Игнатий отличился в уходе за больными, они назвали себя compania¹¹⁴ Иисуса. С 1537г. Игнатий постоянно живет в Риме. В 1538г. он, Лайнес и Фабер становятся членами курии. Участники братства принимают решение постоянно держаться вместе. В 1539г. в Риме возникает план основать настоящий орден, и возникает первый проект устава. Согласно этому проекту, Игнатий и учрежденный им орден, преодолев серьезные внутренние и внешние препятствия, должны присоединиться к усилиям папства, имевшим важное всемирноисторическое значение. Кроме того, основателю ордена пришлось, преодолевая телесные страдания (болезнь желчного пузыря) взять на себя труд грандиозной переписки.

е) Подтверждающая булла 1540г., которая с первых же слов соотносит учрежденный орден с «воинствующей Церковью» и обращается к членам нового сообщества как к боевому отряду под знаменем Господа, была не заключительной главой, но лишь началом, что глубоко связано со своеобразием личности Игнатия, умевшего великолепно сочетать верное служение с самостоятельностью мышления и стойкостью пред лицом Господа. Своеобразие цели или целей, а также средств и методов, применявшихся обществом, еще долгое время останется предметом интенсивных усилий и экспериментов. Та форма, которую в результате принял орден, отнюдь не предусматрива лась подтверждающей буллой.

Вообще говоря, цели ордена (число его членов первоначально не должно было превышать 60) были аналогичны тем целям, которые ставили перед собой театинцы (§86); само собою разумелось и настойчиво подчеркивалось, что его члены прежде всего должны стремиться к праведности и занимались душепопечительной деятельностью: распространением веры в любой форме— среди неверующих, среди заблуждающихся, среди верующих, для всех социальных слоев и профессий ¹¹⁵.

Особый четвертый обет предписывал самым испытанным членам ордена предоставлять себя непосредственно в распоряжение папы для особых поручений при выполнении «миссии» в самом широком смысле слова, а надежный, глубоко продуманный устав на много лет сделал этот орден ядром боевых сил папства.

3. а) Члены ордена отбирались самым тщательным образом¹¹⁶. Они получали основательное образование, а также подвергались многообразным испытаниям (даже и таким, которые могли бы показаться выбранными произвольно). Для выполнения различных задач община была разделена на многочисленные группы, так что возникло сильное внутреннее расслоение, но это же расслоение создало всепроникающий дух сплоченного боевого отряда. На общем фоне выделялся в узкий круг избранных, обладавший замечательно большой свободой в рамках предписанного послушания. С другой стороны, здесь таилась опасность напряженных ситуаций, конфликтов, которые подчас оборачивались личными душевными трагедиями. Но в целом эта напряженная атмосфера великолепным образом была поставлена на службу высокой цели и принесла свои благие плоды. Все это вместе взятое, в том числе руководящая роль упражнений, показывает, что Игнатий утверждает идеал сильной, своеобразной, самостоятельно действующей личности. И это следует толковать не в философском или психологическом аспекте, но исходя из основных богословских категорий. Игнатий считает весьма важным труд магистра, занимающегося упражнениями, и напоминает, что следует «предоставить Творцу действовать через творение, а творению непосредственно общаться с Творцом».

Правда, Игнатий отступает от этого идеала, в чем проявляется некоторый субъективизм: он прежде всего формирует своих учеников согласно общему принципу орденских уставов и Церкви, проявляя при этом неумолимую твердость, даже строгость; обе величины объективируются в наиболее чистой— даже жесткой— форме. Его орден— жесткая реакция на внутрицерковные, но особенно на внецерковные и направленные против Церкви разлагающие тенденции той эпохи. Строжайшая концентрация и дисциплина под началом пожизненно избранного генерала, обладающего (по уставу ордена) почти неограниченной властью распоряжаться и приказывать, отвергает даже ту свободу, которую предоставляли своим членам тогдашние конгрегации; такая организация позволяет в полную силу и гибко использовать все силы для осуществления планов центрального руководства или папы. Не осталось никаких следов какой бы то ни было stabilitas loci [постоянства места], даже постоянного пастырского попечения о спасении душ; никаких хоровых молитвенных песнопений, никакого собственного орденского одеяния.

б) Вырабатывается новый жесткий подход к церковно-религиозной идее послушания. Игнатий рассматривает послушание как высшую добродетель религиозного человека— и с каким жаром он ее отстаивает!— подхватывая тем самым мысль св. Франциска о том, что верующий должен быть послушен Церкви «как труп», при этом Игнатий, а позже его орден (генерал Аквавива), подходят к этой идее с позитивно-воинствующей точки зрения, и она становится поистине центральным моментом иезуитского сознания¹¹⁷.

Идея абсолютного послушания включала в себя явное ограничение личной свободы. Преодолевая лежащие именно здесь напряжения, орден иезуитов добился того, что стал необычайно сплоченной ударной силой. Разумеется, это имело свои опасные стороны (ср. п.3а). Чтобы справедливо оценить деятельность ордена, необходимо провести различие между исключением и правилом и прежде всего судить по результату. Орден возник в момент реформаторски-субъективного мятежа против Церкви. В Новое время величайшей опасностью для духа и души верующего стало злоупотребление ложно понятой свободой, и опасность эта все более возрастала. Преодолеть ее можно было, только ограничив свободу. В этом смысле как в XVIв., когда Церкви грозила гибель, так и в более поздние столетия, когда все безудержнее ширился автономный произвол, «несвобода», предписанная Игнатием, была просто необходима для тех, кто хотел бы спасти Церковь, спасти эпоху: подчиняться, владеть собой, подчинять других! Военный приказ исполнить просто: даже вопрос о причине уже есть бунт.

Протестантизм всегда видел в этом «отказе от собственной личности» нечто противное природе христианства. Конечно, с индивидуалистической точки зрения такая позиция непонятна. Но с точки зрения Церкви как общности она обладает высокой ценностью. Разумеется, героическая позиция самоотвержения небезопасна, как было сказано выше. Однако такие требования следует рассматривать в связи с проблемой личного отношения к Богу каждого отдельного человека. Итогда речь пойдет никак не об «отказе от собственной личности», но о формировании и о том, что эта личность вовлекается в последний диалектический конфликт.

4. Главным признаком формально-духовной позиции св. Игнатия является ясная постановка цели¹¹⁸, неукротимая воля, устранение всех препятствий и помех. Вто время, когда ты сидишь за книгами, даже благочестивые мысли, если они не имеют отношения к изучаемому предмету, есть препятствие, помеха, бесполезная трата сил. Значит, надо взять себя в руки, овладеть своей волей. И над этим следует работать систематически. Позже говорили о дрессировке воли, особенно в связи с упражнениями, но это было несомненным преувеличением: духовная жизнь Игнатия отличалась такой полнотой, что тренировка воли не имела ничего общего с мертвящей дух внешней муштрой. Цель, к которой он столь неуклонно стремился и которую желал осуществить в своих учениках, заключалась в том, чтобы полностью овладеть собой и своими реакциями. И именно для того, чтобы стать по возможности совершенным орудием осуществления планов Господа. Ибо само собою разумеется, что центром всего оставался Бог. На иезуитских церквях, на изданных иезуитами книгах, театральных программках, плакатах с приглашениями к диспутам, значится девиз, впечатляюще резюмирующий цели ордена: OAMDG— Omnia ad maiorem Dei gloriam— Все ради вящей славы Божией!

5. а) Активность стала характерной чертой ордена иезуитов, которому предписывалось апостольское служение. Игнатий этого и не скрывает: какой бы основательной ни была подготовка,— пишет он,— в счет идет только результат (письмо к Канизию от 18.8.1554). Пассивное состояние во время молитвы сознательно отвергается. Доверие к Богу должно быть абсолютным, и все-таки оно должно дополняться естественной силой воли. Сила воли не только подчеркивается, но подчеркивается в первую очередь: «Я могу в любое время найти Бога, когда только захочу». (Вот что значит обучение у Франциска Сальского и Винсента де Поля!)

б) Однако активность должна приносить возможно большую непосредственную пользу. Этот тезис относится как к области философии и богословия, так и к сфере благочестия и попечения о спасении души. Это имело значительные, но и опасные последствия. Поскольку, например, нельзя предаваться такому занятию, как «бесполезный» поиск истины, а следует в строгом педагогическом русле как можно быстрее обращать эту истину на пользу делу, то тем самым в определенном смысле преодолевается духовное (гуманистическое) высокомерие, которое ставит знание выше жизни; при таком подходе в школах и семинарах иезуитов были достигнуты поразительные, в сущности, не имеющие себе равных результаты; без всякого преувеличения можно сказать, что в XVI и XVIIвв. эти школы спасли церковную жизнь.— Но с другой стороны, есть опасность, что подобный метод обучения в духовной сфере может легко выродиться в мелочную формализованную назидательность, и познание и действие обратятся в свою противоположность. Уровень теории, критики, чистой науки очень скоро упал. XVIIIвек не раз обратит это обстоятельство во вред Церкви.

в) Активизм тоже становится суетливым, порой навязчивым. Неустрашимость и боевая направленность ордена иезуитов давали достаточно пищи этой тенденции. Да, благодушное «быть невозмутимым» позволило высоко подняться многим значительным членам ордена, полностью отдавшим себя делу, как то и требовалось, но ордену в целом с его религиозными задачами такая позиция не подходила. Бессмертная душа каждого человека— в опасности¹¹⁹. Значит, душу нужно спасать. Времени слишком мало. Когда речь идет о спасении души, не следует останавливаться ни перед чем. Иезуиты с хладнокровной усмешкой принимали сыпавшиеся со всех сторон упреки в отсутствии у них просветленности.

6. Политический— в великом смысле— элемент составлял сущность ордена. Он и придавал иезуитам их уверенную расчетливость и твердость. Во времена Контрреформации орден стал, пожалуй, самым мощным источником возрастаю щего католического самосознания; твердость иезуитов часто была той силой, которая устраняла сомнения и удерживала в Церкви как отдельных людей, так и целые общины¹²⁰.

Разумеется, при той расстановке сил, о которой только что шла речь, столь мощная и всеохватывающая католическая воля к действию не могла оставаться в стороне от решительного вмешательства в политику в узком смысле. Извечная опасность угрожала Церкви с новой стороны и частично реализовалась. Канизий и Надаль откровенно и с некоторой горечью признают, что вмешательство иезуитов в политические дела отрицательно сказывалось на престиже ордена. Сюда же относилось с самого начала далеко идущее влияние придворных исповедников, чья деятельность часто подвергалась суровой критике. Борьба пятого генерала Аквавивы против «аулицизма» не имела прочного успеха (ср. § 96, о роли отца-исповедника французского короля).

7. а) Упомянутое выше самосознание не слишком способствовало католичес кой установке на то, чтобы терпеть рядом с собой в качестве равноправных и другие формы благочестия, богословия и жизни орденов; в известном смысле стремление нового ордена к монопольному влиянию глубоко коренилось в его своеобразии¹²¹. Орден взял на себя обучение традиционным практикам благочестия (четки, крестный ход, ношение скапулярия; в качестве духовного чтения он настойчиво рекомендовал старинное сочинение «О подражании Христу»). Но он отдавал себе отчет в своеобразии своих методов и делал все возможное, чтобы вводить их в чистом виде. Человек XVI столетия с его гуманизмом, открытиями заморских земель и отзвуками Реформации был сформирован иначе, чем человек конца XVв. и средних веков. Образование, аскеза, благочестие и новые формы попечения над душами, которые предлагались иезуитами, лучше учитывали этот факт, чем методы работы большинства старых орденов.

Кроме того, приходилось принимать в расчет слабость и малочисленность старых орденов. Когда иезуиты, например, брали под свою опеку университет, они настойчиво стремились полностью исключить из него неиезуитские преподава тельские кадры (Прага), если они приобретали монастырь, они вытесняли старый орден даже оттуда. Множество жалоб и исков было подано на них кармелитами, картезианцами, францисканцами (одна принадлежит францисканцу Иоганну Назу, воспитаннику иезуитов!) и доминиканцами. Похоже, Канизий считал эти жалобы справедливыми, ведь он писал о ненасытности и стяжательстве иезуитов. Здесь, собственно, и проявляется та сверхличная «superbia» [гордыня], которую иезуит Кордара позже назовет характерным пороком своего ордена. (§104).

Впрочем, сам Игнатий внушал своим ученикам подчеркнутое сознание превосходства новой организации. Мы говорили уже выше о том, что у него было необычайно развито корпоративное чувство; казалось, интересы ордена он часто ставил если не наряду с Церковью, то, по меньшей мере, наряду с ее интересами. С этим вполне согласуется то обстоятельство, что (особенно на начальном этапе деятельности ордена) иезуитам не полагалось знакомиться даже с духовной и высоко ценимой Церковью литературой, если она не соответствовала своеобразию ордена. То же относилось и к научным доктринам и системам. Но историческая справедливость требует задать вопрос, можно ли было вообще, будучи «реальным политиком» и имея дело с обычными людьми, избежать такой беспощадной строгости при попытке создать новое образование в столь опасной ситуации?

Во всяком случае, тот факт, что Игнатий не вступил ни в один из старых орденов, имел огромное значение. Реформу Церкви можно было провести только на новом пути, доказательством чему служат бесчисленные, очень важные и, тем не менее, в конечном счете провалившиеся попытки провести реформу в XVв. (§85). Теперь же Игнатий не был связан старыми монастырскими порядками и вытекающими отсюда обязательствами, которые до сих пор неизбежно приводили к провалу многих начинаний, связанных с реформой. Неплохим оправданием ордену является то внушающее оптимизм обстоятельство, что новое оживление духовной жизни в старых орденах было до некоторой степени заслугой столь явно нового ордена, ибо он служил им примером или оказывал на них прямое влияние.

б) С другой стороны, будущие мастера аккомодации (§94) уже очень рано приобрели столь типичную для иезуитов, в высшей степени мудрую способность к приспособлению. Канизий, например, рекомендует отказываться от определенных католических реформаторских претензий, если того потребуют обстоятельства.

в) Разумеется, в воспитательных учреждениях юношество получало образование в соответствии с требованиями той эпохи, т.е. гуманистическое¹²². Тем самым был сделан выбор, возможно, менее убедительный с точки зрения философии и логики, но зато жизненный; он диктовался исторической необходимостью. Ошибочным этот выбор стал позднее, в Германии, когда там, в гимназиях и воспитатель ных домах, пренебрегли рекомендациями «ratio studiorum» и продолжали держаться за культуру мертвого латинского языка, в то время как в стране уже давно начали трудиться над сооружением живой немецкой культуры. Здесь критика XVIIIв. оказалась права: иезуиты отстали от своего времени, они упустили шанс позитивного преодоления Просвещения (это потребовало бы культивирования истории и естественных наук), они потеряли из виду главную цель учителя— воспитание самостоятельности учеников и потому стали лишними (S.Merkle). Во Франции и других романских странах это отставание, разумеется, не было столь чувствительным.

Другой недостаток иезуитского школьного дела заключается в том, что преподавание было слишком сильно ориентировано на потребнос ти будущих клириков. Для чиновников, коммерсантов, офицеров и будущих отцов семейств иезуитское преподавание не было в той же степени плодотворным.

8. Религиозная позиция св. Игнатия и его ордена была принципиально и последовательно церковной и папистской. Весомость и исключительность этой установки явствует из парадоксального напоминания, сформулированного в уставе ордена: «Вы должны называть белое черным, если так решит иерархическая Церковь». Отдельные пункты устава являются следствием этой главной установки. О том же свидетельствуют и упражнения: целью человека, вне всякого сомнения, является спасение души, но приводящая все в движение первопричина и исходная точка есть богопочитание. Такова объективная, изначально католическая позиция иезуитов, такова была энергическая реакция на субъективизм гуманистического и реформаторс кого толка. И таким было решительно отстаиваемое ими теоцентри ческое мировоззрение¹²³.

9. а) Орден иезуитов возник в силу масштабной исторической необходимости как прямая противоположность и антагонист протестан тизма. Строптивый индивидуализм восстает против средневековой папской Церкви; безусловное послушание спасает Церковь и формирует ее заново. И происходит это благодаря тому, что послушание снова объединило идею и жизнь Церкви, между которыми произошел губительный разрыв. Практическому клерикальному релятивизму была противопоставлена позиция твердости вероисповедания в учении и жизни. Орден иезуитов не был основан для борьбы с Реформацией. Но умонастроение Лойолы с неизбежностью сделало его победителем Реформации.

б) Первым иезуитом, направленным в Германию, был мягкосердеч ный Петер Фабер (он молился за Лютера и Буцера); в Майнце в 1543г. он принял в орден Петра Канизия— первого из подданных Германской империи (разд. II). В 1544г. в Кёльне возник первый филиал иезуитского ордена на немецкой земле, в 1551г. в Вене появился второй такой филиал. Герцог Вильгельм V призвал иезуитов в Баварию и передал им университет в Ингольштадте (1556г.). В том же году иезуиты получили в свое распоряжение университет в Праге, пришедший в совершенное запустение после гуситских выступлений. Затем была основана иезуитская высшая школа в Диллингене (1563г.).

Распространение влияния ордена в Германии было еще одним следствием катастрофической нехватки духовенства. Многие монастыри не имели настоятелей и решили обратиться к иезуитам. Влияние их все продолжало расширяться и углубляться. И здесь, в Германии, как и в прочих странах, это объясняется достижениями иезуитского воспитания в гимназиях и интернатах, затем все большими успехами в подготовке подрастающего поколения священников, а также в значительной мере полемической и апологетической (хотя и не всегда значительной) литературой, которую сочиняли и издавали члены ордена.

10. Успехи нового ордена очевидны. В момент смерти св. Игнатия, т.е. через 16 лет со дня основания, орден имел свои провинции во множестве стран, вплоть до Японии и Бразилии, насчитывал 1000, а через 50 лет— уже 13 000 членов. Большинство заметных движений в новой истории Церкви инициировалось или по крайней мере распространялось иезуитами. Без ордена иезуитов невозможно представить себе ни Контрреформацию, ни миссии в языческих странах. Решающую роль сыграла их работа с молодежью, особенно с молодой сменой духовенства, ибо это корень всякого исторического становления. Постепенно почти вся воспитательная работа католицизма сосредоточилась в их руках. В этой сфере, так же как и в попечении над душами, в понимании современных потребностей, в искусстве индивидуального подхода и вообще наставничества им не было равных¹²⁴.

11. а) Не следует забывать, что всеобъемлющая программа реформы потребовала для своего осуществления огромной повседневной работы. Ничто не показывает лучше, чем подробности рутинной работы, как далеко зашло разложение. Именно она дает представление о чрезвычайно религиозной, во многом героической позиции и деятельности первых иезуитов.

б) В Германии действовал неутомимый человек, который в качестве духовного наставника превосходил всех прочих. В течение пятидесяти лет он в своих бесчисленных поездках осуществлял эту «будничную» работу: читал проповеди, доклады и лекции, давал уроки в школах, учреждал новые школы и университеты, писал отчеты, вел переговоры, исповедовал, был дипломатом и церковным политиком, миссионером и диспутатором, экспертом по вопросам богословия в Триденте, папским посланником, советником Фердинанда I и многих других государственных мужей того времени, папских легатов и немецких политиков, не в последнюю очередь как раз в силу того, что являлся одним из организаторов Общества Иисуса в Германии, но, прежде всего, как автор сочинений по теории и практике богословия (см. ниже). Мы говорим о Петре Канизии из Нимвегена, первом немецком иезуите (1521_1597), которого по праву называют вторым апостолом Германии. В характере этой личности пламенная вера сочеталась с мягкой притягательной силой. Из Кёльна, где он вращался в кругу картезианцев, он приехал в Майнц к Фаберу, чтобы получить «благословение от того, кто посадил это дерево».

За 17 лет до своей смерти из-за расхождений со своим преемником в Германии ему пришлось уйти с большой сцены. Он был переведен во Фрайбург, в Швейцарию, где для него не было широкого поля деятельности. Там он и умер. В 1925г. он был канонизирован как святой и учитель Церкви.

Стремясь к тому, чтобы повседневная работа христианского восстановления становилась все более доступна и другим участникам процесса, Канизий создал для них и их воспитанников самое главное — точное изложение содержания веры: свои знаменитые три катехизиса, выдержавшие в Германии свыше 400 изданий. В них, как и в других его сочинениях, благочестие опирается на великолепное знание Библии. Канизий видел в нерасторжимой связи с Немецкой Церковью свой высший долг. За два дня до торжественного посвящения в сан ему было видение, оказавшее решающее влияние на всю его судьбу. И все же его борьба с реформацией не была свободна от срывов. Он отвергал ту страстность, с которой Линдан опровергал еретиков, так как желал, чтобы споры с еретиками проходили хотя и вдохновенно, но трезво и с достоинством. Однако его миролюбие подчас затуманивала страстная увлеченность. Он даже защищал использование насильственных методов против нововведений и одобрял инквизицию, хотя сам Игнатий считал инквизицию неподходящим инструментом для борьбы с реформаторами в Германии.

12. Уникальным достижением ордена, которое имело решающее значение для процесса церковного обновления в Германии, был Collegium Germanicum(1552г.) в Риме. В этой школе в течение восьми лет получают образование будущие немецкие священники, причем весь курс обучения строго ориентирован на идеалы ордена. Успехи коллегиума в восстановлении католического попечения над душами верующих (а это попечение к середине XVIв. совершенно пришло в упадок) заслуживают восхищения. Из этого учебного заведения вышло весьма впечатляющее число епископов. В XVIIв. их деятельность оказала Немецкой Церкви неоценимую услугу. В наши дни суждение об этой школе зависит от того, как относиться к монополии коллегиума на образование немецкого католического клира и как расценивать научную подготовку, которую получали германики.

Еще раньше (1551г.) Игнатий учредил в Риме Collegium Romanum в качестве центральной институции ордена. Позже этом коллегиум был преобразован в Папский университет «Грегориана», руководство которым по сей день находится исключительно в ведении иезуитов. Благодаря огромному числу слушателей со всего мира этот университет имеет ни с чем не сравнимую возможность однородного формирования клира. Понятно, что ценность этого научного учреждения, основанного святым Игнатием,— несколько иного ранга, чем значение созданных им душепопечительных учреждений.

13. Эта высшая духовная школа, созданная основателем ордена, была во многом усовершенствована при его преемнике, генерале Аквавиве, возглавлявшем орден с 1581 по 1615 г. Однако при нем преподавание было несколько односторонне сориентировано на активную форму благочестия. Аквавива твердо установил границы и цели отдельных предметов, строго очертил рамки учебного распорядка и упражнений. Он возражал против аулицизма— деятельности иезуитов при дворах. Большое значение имела также деятельность Иоганна Филиппа Ротхана (1829_1853)— первого генерала после восстановления ордена.

Знаменитыми учениками иезуитских школ, не принадлежавшими к ордену, были Декарт, Кальдерон, Корнель, Вольтер.

14. Ни один из орденов Церкви ни раньше, ни позже не подвергал ся стольким нападкам, сколько их обрушилось на Общество Иисуса. В странах протестантизма и протестантской культуры, таких как Германия, Англия, Шотландия, противниками иезуитов были лютеране и кальвинисты. К ним примыкали янсенисты во Франции и Голландии, а позже, в частности, энциклопедисты. Во всех этих случаях причина антипатии понятна. Иезуиты были передовым отрядом Контрреформации; их неутомимые атаки и оборонительные меры были тем фактором, который затормозил и даже приостановил продвижение протестантизма. Они были защитниками Римской Церкви и самыми стойкими борцами с просветительским рационализмом.

Но и внутри Церкви их деятельность встречала различную оценку, при этом враждебные высказывания в адрес иезуитов весьма часто окрашивались странной эмоциональностью. Очевидно, что само своеобразие Общества Иисуса снова и снова вызывало недовольство, что было связано с его стремлением к монопольному положению в Церкви, но отнюдь не означало сплошного отрицания¹²⁵.

Не все упреки были взяты из воздуха. Но орден, который достиг столь многого, может также взять на себя значительную «mea culpa». Недостатки ордена были оборотной стороной его достоинств (см. выше). Такой гениальный человек, как Игнатий, умел достигать сложного синтеза активного благочестия и пламенного мистического жара любви. Что же касается его преемников, то им были свойственны проявления односторонности и перегибы, например своевольные поступки, которые далеко не всегда соответствовали действовавшему в тот или иной момент уставу ордена. Случалось им и злоупотреблять той полной свободой действия, которую предоставлял устав, что вызывало справедливые нарекания. Внескольких случаях оказалось необходимым вмешательство пап (§104, II о роспуске ордена папой Климентом XIV). Как и все другие ордена, может быть, за единственным исключением картузианцев, орден иезуитов время от времени сталкивался с феноменом разрушения. Но эти достойные всяческого сожаления эпизоды, пожалуй, следует считать ценой, которую орден— с момента своего основания— был вынужден платить за огромные достижения.

Зависть и ненависть в течение нескольких веков породили огромное количество «сказок об иезуитах», которые имели невероятную популярность во всем мире. Кажется, в наши дни с этим покончено. Достаточно сказать, что орден нашел в себе достаточно гибкости и прочности для обновления. И в этом, вероятно, есть его самая большая тайна. Максимально прочная внутренняя структура в сочетании с величайшей гибкостью есть основная формула жизненной силы.

§89. Тридентский собор

I. Созыв и работа Собора

1. Требовани я созыва вселенского собора со времени Констанцы и Базеля становились все более открытыми и громкими (реформатор ские сочинения, рейхстаги, Gravamina, отдельные апелляции, гуситы). Вопрос о реформировании Церкви все еще не был решен, положение дел по существу только ухудшалось. То и дело предпринимались попытки внутрицерковной реформы, но им не хватало творческой формирующей энергии. Латеранский собор 1512_1517гг. ничего не решил и не добился, что было неудивительно, поскольку руководили им такие папы, как Юлий II и Лев X. Даже в Италии он не имел никакого значения; в Германии никто не обратил на него внимания, а во Франции его созыв вызвал возражения. Протестантская Реформация выдвинула в качестве новой дискуссионной темы вопрос веры, и он оказался в центре общественного интереса. Призыв Лютера к созыву собора летом 1518г. и протестантский раскол снова поставили со всей остротой вопрос о единстве Церкви: сочинения той эпохи, германские рейхстаги и программы всех сторонников реформы все более настойчиво требовали прибегнуть к последнему, как тогда в очередной раз казалось, средству спасения.

Когда вселенский собор, наконец, начался в Триденте, папская булла, изданная к его открытию, провозгласила его выдающимся средством спасения Церкви; в этой булле буквально говорилось о том, что над христианством нависла величайшая и непосредственная угроза.

Как мы уже наблюдали на примере соборов начала XVв., где также ставился вопрос о реформе, требования созыва собора выходили далеко за рамки теоретического спора о «causa unionis» [основание единства] и «reformationis» [преобразования]. Речь шла далеко не только о формулировке доктрины и конкретных тезисов. Речь шла о самой жизни Церкви, о ее силе и здоровье. Собор в тогдашней ситуации должен был стать моделью жизни Церкви, должен был придать католической пастве новые силы, укрепить слабое самосознание и волю к реформированию в самом широком смысле слова. В этом отношении весь Тридентский собор фактически явился демонстрацией воли и живым основанием дальнейших усилий. Уже одно то, что он собрался после стольких тщетных попыток, после стольких разочарований, внушало надежду и придавало мужество. Однако перестройка общекатолического самосознания протекала с большим трудом; в основном она стала заметна только на третьем этапе собора. Отдельные слишком громкие официальные победные реляции не смогли ввести в заблуждение ни современников, ни тем более нас, оглядывающихся назад потомков. Еще в 1559г. (!) Канизий называл собор «единствен ным, оставшимся в нашем распоряжении средством защиты от полной пагубы».

2. На пути к осуществлению плана созыва собора с самого начала возникли значительные преграды. Богословская неясность была настолько большой, что могла привести к резкому кризису, что и подтвердили острые противоречия на соборе. Но факт богословской неразберихи, к сожалению, осознавался лишь в очень небольшой степени. Более непосредственным препятствием были опасения со стороны Климента VII и Павла III, а затем категорические возражения ПавлаIV против возобновления концилиаризма, а также страх курии, многих кардиналов и их чиновников, что собор урежет их права или даже вообще уничтожит материальную основу их существования. Кроме того, проблему созыва собора на фоне общего положения Церкви сильно осложняли национально-политические притязания. В высшей степени разнообразные и сложнейшим образом переплетавшиеся интересы и тенденции в большой игре «император— Испания— Франция— протестанты (включая внутригерманские политические конфликты)— политически ангажированное папство» также всячески препятство вали созыву собора. В 40-х годах к этому прибавилось самонадеянное поведение императора в его важных, продиктованных благими намерениями, но малоэффективных религиозных беседах; чуть ли не основной проблемой стал вопрос о месте проведения собора, и курия постоянно выдвигала этот вопрос как предлог для затягивания сроков открытия, а позже для прерывания заседаний собора. К этому списку препятствий следует добавить также инертность и сопротивление епископов. Самой мощной фигурой, настаивавшей на созыве собора, был император Карл V. Но таким образом Франция автоматически становилась противником этого плана, и фактически ФранцискI сыграл фатальную роль в судьбе Тридентского собора.

Не приняв во внимание этого весьма реального столкновения политических интересов, которые были в свою очередь прямым и неизбежным наследием средневекового состояния дел в Церкви и курии, невозможно понять, что представлял собой Тридентский собор. Подчеркнем еще раз: он ни в коем случае не был всего лишь богословским диспутом. Более того, пришлось, преодолевая упорное сопротивление, выяснять, что есть богословски-догматическое ядро собора, и только после этого (после длительных усилий, предпринятых уже после закрытия синода) приступать к его реализации.

3. И все-таки, после опасного промедления и колебаний со стороны Климента VII Павел III, преодолев сопротивление курии, несмотря на сомнения и упрямое нежелание католических и протестантских князей, назначил местом проведения собора Мантую (1537г.). Но открытие собора несколько раз переносилось на более поздние сроки из-за упорного сопротивления протестантских князей (Шмалькальденский отказ 1537г.), Франциска I и из-за изменения позиции императора в результате было отложено на неопределенное время. После того как религиозные совещания императора с протестантскими князьями оказались безрезультатными, открытие собора было назначено в Триденте на 1541г. После бесконечных колебаний и всякого рода возражений в курии и при французском дворе, французский король и император, подписавшие в 1544г. мирный договор в Крепи, согласились на созыв собора, и собор— с опозданием на девять месяцев— был открыт в Триденте 13 декабря 1545г.

4. Собор протекал в три этапа: при Павле III с 1545 по 1547г. (в Болонье до 1548г.), при Юлии III с 1551 по 1552г., при Пие IV с 1562 по 1563г.

Первый этап закончился перенесением заседаний в Болонью¹²⁶. Второй этап (снова в Триденте) закончился угрожающим выпадом Морица Саксонского против императора. Десятилетний перерыв после второго этапа был, во-первых, выражением глубокого разочарования, которое вызвали даже у самых ревностных сторонников реформы догматические и церковно-политические результаты Собора, и, казалось, непреодолимые политические конфликты в католическом христианстве, а во-вторых, следствием сепаратистской политики государственной Церкви Франции. Эту ситуацию по-своему использовал Павел IV (1555_1559): он распростился с идеей собора, и вместо него назначил на 1556г. папский синод по вопросам реформы, который, к счастью, не состоялся. Только его преемник ПийIV (1559_1565) снова созвал Собор и довел его до завершения.

5. Число участников Собора с правом голоса поначалу было очень небольшим. В момент открытия на нем присутствовал тридцать один человек; к концу— примерно семьдесят. Ядро участников (кроме самого начала, когда ведущая роль принадлежала итальянцам) постоянно составляли испанцы, чья серьезность, церковность и компетент ность оказали на всех самое сильное влияние. (Ср. §76, IV, о косвенной подготовке реформы кардиналом Хименесом.) Испания послала на Собор самых крупных богословов, экспертов, без которых никогда не были бы достигнуты те блестящие результаты, какими оказались декреты по вопросам веры. Среди них следует назвать Якоба Лайнеса († 1565г.), Доминго де Сото († 1560г.), Альфонсо Сальмерона (†1585г.) и Мельхиора Кано († 1560г.). Правда, на первом этапе наибольшие заслуги следует приписать генералу ордена августинцев Джироламо Серипандо († 1563г.), хотя далеко не все, чего он пытался добиться, нашло поддержку среди участников. Немецких участников, к сожалению, было очень мало, и пробыли они недолго. Мы уже говорили, что многие прелаты не решались удалиться из своих резиденций, ибо во время их отсутствия могла возникнуть угроза со стороны протестантских князей. Франция вплоть до третьего этапа была настроена по отношению к Собору самым враждебным образом. Итолько опасное распространение кальвинизма несколько поколебало эту позицию. Когда в ноябре 1562г. влиятельный и ловкий кардинал Гиз появился в Триденте в сопровождении тринадцати французских прелатов с правом голоса, папскому итальянскому большинству пришлось иметь дело с оппозицией испанских, императорских и французских отцов Собора.

6. Вопрос об участии протестантов ставился лишь постольку, поскольку эти последние полагали, что Собор примет их доктрину (так было в 1535г., когда отпавший позднее от Церкви Петер Пауль Верджерио выступал в Виттенберге в качестве папского легата). Соответственно, они отвергали участие в Соборе в 1537г. («Шмалькальден ские артикулы»: резкое противоречие католическому учению) и в 1545г. (рейхстаг в Вормсе: памфлет Лютера «Против папства в Риме, учрежденного дьяволом»). В 1548г. победоносный император заставил немецких протестантов прибыть на Собор; на втором этапе (1551_1552) приехали представители из Курбранденбурга, Вюртемберга, от князя Морица Саксонского и от шести верхненемецких городов. Но они выдвинули неприемлемые требования: (1) отмена и пересмотр всех решений; (2) обновление решений, принятых в Констанце и Базеле; (3) разрешение епископов от обета послушания папе. Воспользо вавшись этим поводом, вюртембергская делегация вручила Собору «Confessio Wirtembergica»— символ веры, составленный руководителем немецкой делегации Иоганном Бренцем по заказу его герцога. В своем отрицании католического учения этот текст заходил дальше Аугсбургского исповедания веры, но в нем звучали и антикальвинистские акценты.

7. Решающее значение для хода Собора и для его результатов имело то обстоятельство, что руководили Собором папы; это означало, что регламент, повестку дня и официальные формулировки внесенных предложений устанавливали назначенные папами легаты. Тем самым папы через своих легатов смогли поддержать попытки разных партий, в частности испанской, добиться изменений.

Право голоса на этом Соборе, в отличие от Констанцы и Базеля, где голосовали также и богословы, имели только прелаты, обладавшие собственной юрисдикцией (епископы, кардинал-легаты, аббаты и генералы крупных орденов).

Голосовали не по нациям, как это происходило на «реформатор ских Соборах», а поименно.

Протоколы велись только начиная с 1 апреля 1546г.; их вел Анджело Мазарелли¹²⁷.

В качестве сотрудников, кроме имевших право голоса «отцов», действовали также: (1) с политической стороны «ораторы» князей или государств. (Существовал точно отрегулированный порядок заседания, за установление которого на третьем этапе велась острая борьба.) (2) Легатам, ораторам и всему Собору помогали в качестве экспертов— советников и консультантов — ученые богословы; папские легаты имели в своем распоряжении иезуитов Лайнеса, Сальмерона, Канизия и доминиканца Амброзия Катарина Полита; со стороны императора выделялись испанские доминиканцы Мельхиор Кано и де Сото. Были представлены томисты, скотисты и августинцы (Серипандо!). Эти богословы, естественно, и выполняли основную работу.

8. Насколько глубоко влияла на Собор политика, насколько она была опасной для католического дела и его единства, показывает удручающая история созыва Собора. Но особенно отчетливо свидетель ствует об этом перенесение Собора в 1547г. из имперского города Тридента в Болонью в Церковном государстве. Это происходит как раз в тот момент, когда император, будучи на вершине власти, наконецто добивается прибытия на Собор сторонников протестантского нововведения. Перенесение Собора было проявлением потрясающей церковной и церковно-политической близорукости. «Если бы Собор не был перенесен в Болонью, Реформация могла бы принять другой оборот» (Jedin). Императора («Бог весть почему»!) перенесение глубоко уязвило; оно поставило под угрозу или даже вовсе свело на нет все его посреднические усилия, направленные на преодоление богословс ко-церковных противоречий (религиозные беседы; попытки доставить на Собор протестантов); 14 «императорских» участников остались в Триденте; император в 1548г. опубликовал «Аугсбургское Interim»¹²⁸, которое в свою очередь вызвало недоверие папства и вынудило католическую Баварию выступить на стороне протестантских сословий. Положение еще более усложнилось и запуталось в 1549г., когда Мориц Саксонский издал в Лейпциге протестантское Interim.

9. Болонский этап, во время которого состоялось три публичных заседания, не довел дела до формулировки декретов. Однако совещания отдельных богословских конгрегаций по вопросу об учении о таинствах сыграли очень важную роль. Результаты дискуссий о евхаристии и индульгенциях послужили основой для позднейших декретов. Всеобщее значение имеют решения, признавшие недействительными так называемые кландестинские браки (заключавшиеся без свидетелей по обоюдному обязательству партнеров). Эти решения были опубликованы только на третьем этапе Собора, но стали основополагающими для канонического брачного права.

10. Уступая настояниям императора, Юлий III (выступавший на первом этапе в качестве папского легата под именем кардинала дель Монте) в 1551г. снова созвал Собор, опять-таки в Триденте. На этот раз туда явились представители немецких протестантов (п. 5), а также трех рейнских курфюрстов (в числе их богословов была столь значительная фигура, как Каспар Гроппер). Надежда на то, что прямые переговоры с приверженцами Реформации могли бы способствовать воссоединению расколотой Церкви, не оправдалась из-за их требований. Заговор князей против императора Карла V привел к внезапному прекращению совещаний (28.IV.1552).

Результатом этого этапа был декрет о евхаристии (реальное присутствие и транссубстанциация в противоположность лютеровской консубстанциации и учению о убиквитете), каноны об исповеди (судейский, а не только ходатайственный характер отпущения) и о причащении больных, а также реформационный декрет о правах и обязанностях епископов.

При обсуждении этого декрета испанцы выдвинули предложение закрепить за епископами на основании божественного права долг пребывания в своей резиденции, дабы сделать невозможным «скопление» нескольких епархий в одних руках и организовать попечение о спасении душ паствы. С другой стороны они настаивали на дефиниции, согласно которой епископская власть происходит непосредственно от Бога (божественное происхождение власти рукополагать в священники никогда не оспаривалось). Это подталкивание к децентрализа ции вызвало решительное сопротивление куриалистов.

Наконец (только на следующем этапе) было принято более «политическое» решение: в отношении правительств оппозицию можно было принудить к молчанию, а окончательный вариант декрета обходил этот вопрос, хотя и допускал испанскую трактовку.

Для Церкви до сегодняшнего дня и в будущем важное значение этого декрета заключается в том, что куриалистическая попытка догматизировать строгую папскую систему провалилась.

11. Третий этап (при папе Пие IV, т.е. значительное время спустя после заключения Аугсбургского религиозного мира и отречения КарлаV) проходил почти без немецких представителей. Протестантские князья теперь все как один отвергли приглашение на Собор. Переговоры на Соборе еще более тормозились внутрикатолическими противоречиями в споре об упомянутой юрисдикции и резиденции епископов, а кроме того, встречали политические препятствия, во-первых, со стороны Франции (кардинал де Гиз), а во-вторых, со стороны испанской короны («самая опасная из всех интервенций», Jedin). Собор переживал острейший кризис, но благодаря выдающемуся дипломатическому такту кардинала Мороне и умному обращению папы Пия в Риме с де Гизом удалось предотвратить роспуск Собора и привести его к благополучному завершению.

В 1562г. указом о реформе император Фердинанд упразднил чашу для мирян, восстановил целибат, отменил реформы монастырских уставов и запретил немецкий язык во время литургии. Переговоры на Соборе касательно этих пунктов проходили весьма напряженно; но прямые контакты кардинал-легата Мороне с Канизием и позиция Фердинанда привели к успеху.

Важным результатом третьего этапа был целый ряд реформацион ных постановлений касательно брака (п. 9), назначения и обязаннос тей епископов, назначения и обязанностей священнослужителей, реформы орденов, а также декреты о чистилище, отпущении грехов, почитании святых, реликвий и изображений.

Последние постановления Собора были приняты на заключительном 25-м заседании 3 и 4 декабря 1563г. Их подписали 232 участника с правом голоса (199 епископов, 7 аббатов, 7 генералов орденов, 19 прокураторов). Преодолев сопротивление курии, папа Пий IV издал единодушно одобренное Собором подтверждение всех декретов и учредил особую конгрегацию для их аутентичного изложения и наблюдения за их исполнением. Когда для нескольких немецких диоцезов он допустил причастие под обоими видами, оказалось, что это не внесло особых изменений: этот обычай, начиная с 1571г., встречался все реже и реже.

II. Результаты

1. а) Главная цель всех усилий Собора (не только совещаний) была задана по существу положением Церкви: внутренними нуждами и протестантскими новшествами, которые воспринимались отцами Собора как революция. На Соборе речь шла о реформе и об учении. Император стремился избежать четкой формулировки доктрины, чтобы заведомо не лишать протестантов возможности возвращения в лоно Церкви. Папа же, напротив, требовал преимущественного рассмотре ния вопроса веры. Начиная с пятого заседания они пришли к соглашению, что следует параллельно решать оба вопроса. И хотя соображения, выдвинутые императором, имели весьма важное значение, все же намного важнее было выяснение вопроса веры, ибо здесь коренилась основная причина спора. Фактически решения, принятые по вопросу о дефинициях доктрины имели более существенное значение для истории Церкви.

В том, что касалось учения, Тридентский собор целиком и полностью придерживался старой христианской традиции: Церковь и Собор призваны защищать католическое учение от ложных толкований путем уточнения смысла новыми, не вызывающими разночтений формулировками.

Благодаря длительному и многоплановому обсуждению в схоластике всех проблем, касающихся вероучительных формулировок, такая задача была уже хорошо знакома, однако все уже были далеки от религиозного смиренного страха, скажем, Илария Пиктавийского, перед такими понятийными разъяснениями (не говоря уже о Епифании, который видел в философии корень всех ересей). Тем не менее, Серипандо и другие воспринимали буквальный текст Писания настолько безусловно, что опасное схоластическое стремление к разного рода экспликациям не перешло установленных границ.

б) Но все-таки не следует путать Собор с научным семинаром. Разумеется, достойным сожаления и объективным недостатком переговоров было то, что многие отцы имели слишком слабое представление о лютеранской, а позднее, о кальвинистской доктрине. Но ведь участники Собора и не могли ставить перед собой такую цель, как исчерпывающее выяснение не устоявшихся и внутренне противоречивых доктрин Лютера и других новаторов. Задачей Собора было размежевание католической истины и некатолического учения. Но, преследуя именно эту цель, участникам Собора следовало бы признать те христианские истины, которые содержались в сочинениях реформаторов. Может быть, в исчерпывающем обсуждении и не было необходимости, но если бы протестантская позиция была бы в достаточной мере принята в расчет, это пошло бы на пользу декретам.

Здесь следует упомянуть еще один аспект, имеющий важное значение с церковно-исторической точки зрения. Хотя формулировки учения и осуждающие постановления были направлены против Лютера, а затем против Кальвина, папа и отцы категорически отказались осудить реформаторов, назвав их поименно. Это оказалось чревато далеко идущими последствиями. Дело в том что в постановлениях Собора возник таким образом серьезный пробел: участники его даже не попытались дать аутентичную интерпретацию Лютера или Кальвина, оставляя открытой возможность того, что осуждающие постановле ния Собора не всегда будут прямо соотноситься с учением реформато ров; более того, остается открытым и вопрос о том, не является ли учение реформаторов в отдельных аспектах более католическим, чем воззрение, отвергнутое Собором.

в) Отличие реформаторских доктрин от католических формально характеризу ется тем, что первые недостаточно акцентируют статически-онтологический момент и слишком выдвигают на первый план динамически-личное начало. Что касается содержания, то здесь можно указать на следующие различия: (1) односторонность источника веры (только Писание); (2) односторонность в определении процесса спасения: спасение только от Бога (sola fide) [только верой], человек же, будучи грешником, есть ничто, а отсюда (3) спиритуалистически и субъективистски ложно истолкованное понятие Церкви в описанном выше смысле.

г) Против ведущих к односторонности характеристик направлены определения и осуждающие постановления Собора (декреты и каноны). Не только человечески -естественная традиция, но и традиция догматическая является источником веры, из которого можно черпать содержательные аспекты Откровения. Собор с полной уверенностью пришел к выводу, что Писание нуждается в объяснении, которое может в конечном счете быть получено только от Церкви. Церковь определила, что есть Писание; поэтому был подтвержден канон вдохновленных Откровением сочинений; латинская Вульгата была признана аутентичным, т.е. догматически точным изложением учения Церкви. В этой связи весьма важно увидеть, насколько позитивно и настойчиво подчеркивалась Собором ценность и необходимость Священного Писания. Это было сделано так, что «могло бы удовлетворить даже Лютера» (Merkle)¹²⁹.

У Церкви есть сакраментальное духовенство и семь таинств, каковые суть действенные средства обретения милости Божией. Центром ее является месса, определяемая четко как жертва, а именно искупительная жертва (а не только, как считал Лютер, хвалебная и благодарственная жертва), и если приносящие ее прихожане обращаются к Господу с доверием, верой, страхом Божиим, раскаянием и покаянием, это ведет к прощению грехов. Единственно избавительная жертва есть единожды принесенная Христом на кресте. Месса же воспроизводит это событие в современности и в памяти, причем Христос Распятый есть одновременно и Тот, Кто жертвует, и Тот, Кого приносят в жертву; во время мессы священник является Его орудием.— К сожалению, и после Тридентского собора «месса осталась тем, чем она стала в Средние века,— литургией клира; клир служит мессу, не слишком обращая внимание на народ, и она лишь в некоторой степени понятна народу» (Jungmann).

2. а) Особую важность имеет подробный декрет о спасении, который по праву вызывает восхищение. Он явился главным результатом первого этапа Собора¹³⁰. Спасение есть внутреннее преображение, достигаемое благодаря приобщению освящающей благодати Господней, но отнюдь не покрытие или забвение грехов. Всякая вызывающая спасение сила исходит от благодати Господа, но все-таки и человек, одаренный свободной волей,— хотя и пораненной первородным грехом, но еще не разрушенной,— приобщен к этой силе; свободная же воля свершает то, что служит к спасению души, ибо и поскольку она освящаема и движима благодатью Господа. И заслуги человеческие также суть дары Господни¹³¹. — Церковь в очередной раз в развитии догмата пошла своим привычным путем: догматические постановле ния Тридентского собора также являются magna charta системы «золотой середины». Еретическому «только» Собор противопоставил католическое «и» в уже более определенном смысле. Решает только Господь и Его благодать. Но спасение — это чудо, когда Господь таинственным образом возвышает грешного человека, приобщая его к сверхъестественному творению.

При разработке доктрины о спасении дело дошло до острых столкновений, поскольку «партия экспектантов» (§90), представленная энергичнее всего высокообразованным генералом ордена августинцев Серипандо (1492_1563), которого Меркле называет «почти святым и достойным любви», настойчиво пыталась провести свою точку зрения. Формулировки Серипандо не были приняты. Однако, благодаря тому, что легат Червини (будущий папа Марцелл II), отвечавший за разработку догматических вопросов на Соборе, привлек его к активному участию в пересмотре предлагавш ихся формулировок декрета о спасении (а этот декрет пересматривался четыре раза), решающие элементы августинско-библейской трактовки вошли в текст окончательной формулировк и.

б) На Соборе выступала также формально не определившаяся группа участников, куда входили и «отцы», и богословы, выдвигавшие концепцию веры, греховности и спасения, опиравшуюся на тексты ап. Павла (в частности, на Послание к Римлянам, гл. 7), на Евангелие от Иоанна и на Первое послание Иоанна. Эта концепция содержала в себе католическую theologia crucis, католический принцип «simul iustus et peccator». Возможно, самое глубокое представление об этом дает письмо английского кардинала Поля, адресованное председателю Собора дель Монте, написанное в связи с выходом Поля из коллегии легатов и из числа участников Собора¹³².

в) Так же как при определении процесса спасения, поступил Собор, отклоняя учение об уверенности в спасении: гарантия Откровения как таковая— абсолютна (cui falsum subesse non potest) [коему невозможно ошибаться]; и эта абсолютная безошибочность не подобает личной уверенности в спасении души. Однако Собор ни в коем случае не ставит христианам в упрек их обязательную надежду на свое спасение.

3. Материалы и программа проведения реформы были представле ны папе Павлу III в форме официального одобрения комиссий по реформе. Главная же работа в этом направлении после явно недостаточ ных шагов первого этапа была проделана только позже, на третьем этапе Собора (1562/1563). По крайней мере, принципиально был принят ряд решений о необходимости общего очищения.

а) Практика бенефициев погубила клир в религиозном отношении. Теперь же вышел запрет пастырям (в том числе и кардиналам) иметь в одних руках более одного прихода; должность собирателя милостыни (сопряженная с правом отпущения грехов, т.е. с продажей индульгенций) была упразднена; святость брака защищал декрет о том, что брак должен заключать только священник. Ко спасению души народа должны были послужить регулярные и более возвышенные проповеди по воскресным и праздничным дням. Вышло также постановление, что по воскресеньям чтение Евангелия на любой литургии должно происходить на местном языке. Было высказано также пожелание избегать полемики во время проповедей; но в этих декретах начинает заявлять о себе определенная опасность морализма (красота добродетели, губительность порока).

Прежде всего, была осознана необходимость создания нового клира. В знаменитом декрете о семинариях говорилось о перспективе создания соответствующих воспитательных учреждений для будущих священнослужителей (при этом вовсе не имелось в виду какое-либо противопоставление этих учреждений университетам). Декрет о семинариях стал оплотом реформы. Недостаток духовных образовательных учреждений был решительно устранен; в какой-то степени достаточное богословское и аскетическое образование стало доступно всем клирикам.

Основополагающим моментом внутрикатолической реформы было все более зрелое понимание того, что епископ и соответственно приходской священник должны заботиться о спасении души верующих. Элементарной предпосылкой исполнения этого долга стала необходимость постоянства резиденции епископов и священников. Именно эта связь с одним— своим— приходом снова стала строгой обязаннос тью пастыря. Епископы должны были через визитации и синоды обеспечивать проведение реформы в жизнь.

б) «Reformatio in capite», т.е. реформа курии, в сущности не состоялась, хотя провизионные поездки и экспектанции были сокращены. Не удалось также подтвердить ранее существовавшее право митрополитов на освящения и визитации своих суфраганов (Суфрагания— всякая епархия, входящая в митрополичий округ, помимо столичной; суфраган— правящий епископ в суфрагании.— Прим. ред.), которое после изгнания и схизмы перешло к папе.

в) Что касается орденов, то по этому пункту Собор также издал ряд общих инструкций и указаний. На заключительном заседании был принят декрет, который предписывал орденам не иметь никакой частной собственности; предъявлять более строгие требования к женским монастырям; устанавливать возрастной ценз (минимальный возраст) для принятия пострига; ограничить численный состав руководства.

4. Принятие и введение в практику догматических и реформацион ных декретов Собора государственными органами и церковной иерархией проходило в католических странах, за исключением Польши и Италии, весьма медленно и неравномерно. Эта медлительность и неравномерность как в зеркале отражали интересы различных церковно-политических и богословско-иерархических групп, которые так интенсивно боролись друг с другом на Соборе и продолжали существовать после его завершения. Догматические декреты были приняты католическими князьями. Только национальная Церковь Испании (включая Нидерланды), в которой в этот момент наметилась опасность цезарепапизма, приняла их «при условии, что это не ущемит королевских прав». Галликанская Франция (Екатерина Медичи) в свою очередь отказалась публиковать декреты о реформе. Их постепенно вплоть до 1615г. провозглашали на синодальных собраниях в диоцезах.

Положение в империи было тяжелым из-за позиции императора Максимилиана II¹³³, в глубине души склонявшегося к протестантизму. Однако католические сословия приняли декреты на рейхстаге в Аугсбурге в 1566г. Венеция выдвигала возражения, руководствуясь торгово-политическими интересами (связь с протестантской Ганзой).

Собственно говоря, принятие и осуществление декретов, пусть только в принципе, составляет множество глав новой церковной истории. Трудности, которые становились очевидными при введении декретов в практику, лишний раз являются наглядной иллюстрацией того, как далеко зашли нестроения в Церкви; но они же свидетельствуют о достижениях все-таки обновлявшейся Церкви. В Германии над осуществлением декретов работают Петр Канизий, целый ряд епископов (Вюрцбург, Майнц, Фульда) и папские легаты. Заслуживает всяческих похвал деятельность Иоганна и Каспара Гропперов, прежде всего в Кёльне. Относившиеся к сфере их влияния реформированные синоды в диоцезах и провинциях конца XVI и всего XVIIв. и огромные усилия, приложенные для спасения душ постепенно формировавшимся новым клиром, являются славной страницей в истории католической реформы.

5. Глубочайшее значение Тридентского собора заключается не в провозглашении тех или других доктрин или предписаний; оно даже не заключается в догматически основополагающих эпохальных декретах об источнике веры и спасения; оно заключается в том, что Тридентский собор внес решающий вклад в выяснение католического понятия Церкви и сделал это в исторически действенной форме. Именно Собор в Триденте дал конкретное представление о том, что такое Церковь. Для Церкви и папства Собор был победоносным окончанием великой антицерковной битвы, начавшей в XIIIв. и постоянно направленной против папства; ибо Тридентский собор есть фактическая и частично уже принципиальная победа над концилиаристской идеей и, с другой стороны,— как конечное следствие— над протестантской идеей Церкви. В обеих этих идеях содержались тенденции раскола Церкви, национальные, демократические, субъективистски -индивидуалистические тенденции партикуляризма. Тридентский собор показал и (частично) определил Церковь как объективный, утвержденный в папстве, универсальный оплот спасения; в опроверже ние всех прежних опасений со стороны курии он стал папским Собором истории вплоть до I Ватиканского собора.

Правда, до теоретической формулировки вопрос о примате папства еще не созрел; слишком сильны были еще национально-церковные течения (епископализм в антикуриалистском смысле), а куриализм был еще слишком мало прояснен. Впрочем, следует обратить внимание на тот факт, что выявившийся в Триденте, представленный главным образом испанцами «епископализм» в отличие от позднесредневековых, современных Собору и более поздних галликанских тенденций не был направлен против примата иерархии. Скорее, он подтверждает примат папы над всей Церковью и его независимость от любой земной власти, будь то власть политическая или концилиаристская; этот «епископализм» Тридентского собора выступает— догматически вполне корректно— за самостоятельную власть епископов, вытекающую из божественного права.

Как мы уже говорили выше, Собор просил у папы подтверждения всех своих решений. Кроме того, декреты о реформе выразительно формулировались с расчетом на папское одобрение. Это означало, что Собор принимал и подтверждал правомочность папы самолично сокращать, урезать или дополнять эти решения, подтверждать их и придавать им тем самым решающую силу в Церкви. Именно так и поступил в 1564г. Пий IV.

Аналогичная куриальная позиция Собора проявилась в том, что множество нерешенных проблем было передано папе для решения по его усмотрению. Таким образом, Тридентский Индекс, новый Catechismus Romanus, миссал и молитвенник стали папскими изданиями (все три вышли при Пие V). Здесь уже твердо намечается линия, ведущая к Ватиканскому собору и к чисто ватиканско-католи ческому новому церковному уставу (важные ограничения перечислены в § 95).

6. В свое время Лютер апеллировал к Вселенскому собору, чтобы получить от него доказательство своего правоверия. Но мы уже знаем, насколько незначительную роль сыграл Тридентский собор в смысле непосредственного влияния на ход Реформации. Церковное единство христианства стало неразрешимой для того времени проблемой.

И все-таки: не будь Лютера, не было бы и Тридентского собора! АТридентский собор привел к I Ватиканскому собору с его определением о папской непогрешимости и римском верховном епископате. Издесь также можно видеть, какое значение имело реформаторское наступление для всего хода истории католической Церкви. На Тридентском соборе было много мелочной неразберихи, да и посещение Собора участниками,— если иметь в виду масштаб стоявших перед ними задач,— было из рук вон плохим. Но результат перевешивает человеческие слабости. Он ведет к медленному, однако проникающе му в глубины души обращению (метанойе), как того требует Евангелие. Тридентский собор и пронизанный его духом Catechismus Romanus (1566г.) утешительным образом подхватили призыв, которым некогда Лютер начал борьбу и который в те времена никто публично не защищал как католический: «Вся жизнь христианина должна стать покаянием».

Третья глава

Контрреформация

Обзор

1. Фердинанд I (1556_1564) наследует империю после отречения своего брата Карла V. Борьба с турками и Францией связывает его силы и не позволяет предпринять решительные шаги против протестантизма. Орден иезуитов расширяет свое влияние в Германии. Максимилиан II (1564_1576) запрещает обнародовать решения Тридентского собора в Германии. Много раз он дает повод считать себя тайным протестантом; почти на семи десятых империи принято лютеранство. Самым надежным оплотом католицизма в стране становится Бавария (однако это не всегда касается ее Церкви или епископов); баварский герцог Вильгельм V препятствует проникновению протестантизма в Западную Германию, добиваясь назначения своего брата Эрнста архиепископом Кёльнским. Это предотвращает секуляризацию тамошней области архиепископом Гебхардом II Труксесом фон Вальдбургом (1577_1583), который перешел в протестантизм. Курфюрст Эрнст Кёльнский был одновременно епископом Мюнстерским, Лютичским, Фрайзингс ким и Хильдесхаймским. Нижнерейнские епископства более 120 лет находились в руках младших сыновей рода Виттельсбахов.

Сын Максимилиана Рудольф II (1576_1612) проводит в жизнь решения Тридентского собора и расчищает путь для Контрреформации. Обострение противоречий между католиками и протестантами в религиозной области приводит к тому, что протестанты обнаруживают стремление к объединению («Формула согласия», 1577г.; см. §83). В политической сфере это ведет к основанию двух княжеских союзов, а именно, протестантской Унии (Пфальц, Бранденбург, Гессен-Кассель, 17 верхненемецких имперских городов)— и католической Лиги 1609г. (Бавария, южнонемецкие епископы, три рейнских курфюрста, принявшие священнический сан, и большинство католических сословий).

2. Франция. Генрих II (1547_1559) добивается поддержки со стороны немецких протестантов Меца, Тули и Вердена (§83, II), но у себя в стране преследует гугенотов. После его смерти его вдова Екатерина Медичи (племянница Льва X и Климента VIII) становится регентшей при своих несовершеннолетних сыновьях Франциске II и Карле IX. Начиная с 1562г. происходят постоянные тяжелые столкновения между католиками и гугенотами. Последние к этому времени уже составляют политическую партию, применяющую насильственные методы воздействия на противника. Католиков возглавляли лотарингские герцоги Гизы, а гугенотов— дом Конде-Бурбонов. Екатерина пытается лавировать, чтобы сохранить свое влияние на обе партии. Но когда влияние гугенота адмирала Колиньи на ее достигшего совершеннолетия сына становится слишком сильным (Колиньи подбивает юного короля начать войну с Испанией, которая в тот момент находилась в союзе с Францией, так как Филипп II Испанский был обручен с дочерью Екатерины Елизаветой), королева использует присутствие всех влиятельных гугенотов на свадьбе Генриха Бурбона-Наваррского с ее дочерью Маргаритой (1572 г.), чтобы убить Колиньи и после него еще тысячи гугенотов. Гражданская война во Франции продолжается до 1598г., т.е. до момента, когда династия Валуа прекращается и Генриха Бурбона-Наваррского как ближайшего претендента из потомков Капета признают королем под именем Генриха IV (1589_1610). В 1598г. он издает Нантский эдикт, который предоставлял гугенотам свободу вероиспове дания. Ему удается восстановить истощенную страну. В 1610г. он пал жертвой покушения полусумасшедшего фанатика Равальяка (то, что в этом покушении был замешан орден иезуитов, следует считать одной из «сказок об иезуитах»).

3. Англия. Здесь регенты при несовершеннолетнем сыне Генриха VIII Эдуарде IV (1547_1553) вводят протестантское учение, хотя внешняя форма Церкви остается католической (§83). В 1549г. издается «Common Prayer Book». После ранней смерти Эдуарда ему наследует его старшая сестра Мария (1553_1558); ее попытка восстановления католицизма терпит провал. Елизавета I (1558_1603) снова вводит протестантизм и придает окончательную форму Англиканской Церкви. В эпоху ее правления закладываются основы современной мощи и престижа Англии. Англичане становятся народом мореходов, возникают первые английские колонии. После уничтожения испанской Армады в 1558г. Англия занимает место Испании как ведущая морская держава.— С католической точки зрения законной наследницей английского трона была кузина Елизаветы Мария (Стюарт), королева Шотландии, но она не сумела отстоять свои позиции перед лицом народа, находившегося под влиянием пуританско-кальвинистского духа; она бежала в Англию и была казнена там в 1587г. Однако ее сын был признан Елизаветой наследником английской короны.

4. Испания. Филипп II (1556_1598) наследует своему отцу Карлу. Будучи строгим католиком, он тщетно применяет неадекватные методы подавления Реформации в Нидерландах и в Англии. Поощряемая им инквизиция приводит к отпадению Нидерландов. Великая испанская Армада терпит крушение на пути в Англию. Евреи и мавры изгоняются из Испании. При его сыне Филиппе III (1598_1621) Испания теряет свое мировое значение.

Иезуит Франсиско Суарес (1548_1617) прокладывает новые пути в богословии (учение о благодати; сущность орденов), а также предвосхищает концепцию естественного права, которую позже развивает Гроций. Он оказывает также большое влияние на протестантскую ортодоксию.

5. В какой-то степени компенсируя потерянные в Европе позиции, в связи с великими географическими открытиями начинают активную деятельность колониальные миссии (§94). В испанских колониях государство поощряет христианизацию индейцев; методы и сопутствующие обстоятельства этой деятельности далеко не всегда соответствуют духу Евангелия. В 1541г. миссионеры добиваются гуманного законодательства для защиты индейцев (Лас Касас).

6. К сожалению, термин Контрреформация весьма часто употребляется неточно и содержит различные смыслы. Мы отличаем его от комплекса внутрицерковной реформы и в дальнейшем будем применять буквально, имея в виду католические устремления, направлен ные против протестантских движений. Относящиеся сюда явления, разумеется, связаны с понятием власти, которое мы со времени Григория VII признали центральным для сознания пап (§48). Но приписать их просто эгоистическому властолюбию значило бы судить слишком поверхностно и общо. Во всей совокупности католического контрдвижения, которое было вызвано как стремлением к самосохранению, так и всеобъемлющим миссионерством, мы можем легко обнаружить религиозные импульсы.

С другой стороны, не следует забывать, что эта миссия подвергает христианскую любовь тяжелому испытанию на стойкость. И церковные, и светские правящие слои находились в состоянии тяжелого конфликта. Если рассмотреть ситуацию в целом, то следует признать, что и те, и другие, даже при самом самоотвер женном отношении к своей миссии отдельных властителей, были далеки от евангельского духа. Католикам необходимо было: (а) выдержать атаку; (б) побороть протестантизирующие настроения внутри Церкви; (в) снова завоевать утерянные позиции. Для решения этих трех задач были использованы все религиозные, теоретико-богословские, политические, в том числе и сомнительные (инквизиция), средства. Однако нельзя утверждать, что католики приложили достаточно усилий, чтобы с пониманием оценить справедливые религиозные устремления сторонников новой конфессии.

В сфере политических интересов понятие Контрреформации приобрело особое узкое значение (§91, ос. разд. II). При этом следует обратить внимание на то, что политическое и церковно-политическое соотношение сил на католическом фронте даже после Тридентского собора оставалось далеким от единства (достаточно упомянуть о противоречиях между Габсбургами и Бурбонами).

§90. Литературные противники Реформации

Лютер начал свою публичную деятельность с богословского диспута. Его 95 тезисов о силе отпущения грехов, сформулированные в 1517г., благодаря изобретению книгопечатания в самое короткое время стали известны всем заинтересо ванным лицам в Германии и за ее пределами. Они были вызовом всему тогдашнему богословскому миру, требованием высказаться по поводу взглядов, изложенных в тезисах. В те времена богословие было предметом интереса почти всех образованных людей. Споры, подобные тому, который спровоцировал Лютер, с поистине спортивным азартом велись на диспутах, в письмах и брошюрах. Это было время увлечения схоластико-гуманистическими диспутами, участники которых воспринимали себя очень серьезно, а приватные и публичные столкновения происходили по правилам своего рода «свода норм и правил поведения». Что касается содержания этих дискуссий, то оно соответствовало высшим интеллектуальным достижениям поздней схоластики и гуманизма: много слов, много резких и преувеличенных понятийных расхождений по второстепенным вопросам, мало настоящего богословия. Тезисы, выдвинутые Лютером в 1517 и 1518 годах, намного превосходят мелочные диспуты такого рода; в религиозном и богословс ком отношении они являют собой чреватые роковыми последствиями свидетель ства процесса душевных и духовных борений, переоценки ценностей, происходившей в его сознании. Несмотря на это, богословская борьба вокруг воззрений Лютера еще долго велась в этой туманной атмосфере, где к речам относились серьезнее, чем к мышлению, или заменяли мышление резонерскими рассуждени ями. Уже Лейпцигский диспут 1519г. в самом своем возникновении обнаруживает зависимость от такого взгляда на вещи. Более того, ничто так наглядно не демонстрирует катастрофически опасной неясности богословской ситуации, как сама возможность подобного диспута о фундаментальных католических устоях— через два года после опубликования тезисов об индульгенциях и после всего, что с тех пор было предано гласности Лютером.

Для описанного выше углубленного подхода к богословским проблемам, к которому стремился и которого достиг Лютер, тезисы об индульгенциях имели особое значение (§81). Они начинаются со вполне католического высказывания, в котором впечатляюще сформулировано христианское учение о метанойе и о стремлении к внутренней справедливости. В целом эти тезисы фактически были восприняты как тяжелое обвинение в адрес Церкви, хотя они возникли в лоне Церкви и мыслились Лютером как серьезная попытка ее реформирования.

2. Тезисы 1517г., а также опубликованные после них богословские высказывания Лютера еще в течение долгого времени воспринима лись официальной католической стороной с достойной осуждения беззаботностью как монашеская свара. Вот почему следует специально подчеркнуть заслугу тех мужей Церкви, чей проницательный взгляд с самого начала увидел в тезисах Лютера атаку на устои католициз ма, хотя реакция этих богословов в религиозном и в богословском отношении заметно отставала от масштабов задачи.

а) В первую очередь следует назвать высокообразованного д-ра Иоганна Экка (1486_1543), профессора богословия и священника в Ингольштадте.

Прежде чем стать богословом, специалистом в области контроверсно го богословия, он отдал дань гуманистическому интересу к географии, математике и естествознанию и приобрел известность своими широкими познаниями. Еще мальчиком он знал все Священное Писание.Ксо жалению, нельзя сказать, чтобы его богословское мышление питалось непосредственно из этого источника. Он неверно истолковал не только упомянутый выше первый тезис Лютера об отпущении грехов, не толь-ко не почувствовал душепопечительного пафоса тезисов вообще, но и впоследствии, постоянно выступая против Лютера со своими скоропалительными опровержениями, представлял католическое богословие не с лучшей стороны, поскольку, подобно многим другим участникам спора (и подобно самому Лютеру), не сумел усмотреть католического элемента в религиозных исканиях реформаторов, что оказалось чреватым тяжелыми последствиями. Его сочинения о мессе отличаются досадной назидательной поверхностностью, а потому они вряд ли оказали бы влияние на Лютера даже в том случае, если бы он прислушивался к Экку немного больше, чем делал это фактически.

Несмотря на это, деятельность Экка в истории Церкви была крупным достижением, которое по сей день не оценено по достоинству. Прежде всего, он очень рано распознал в Лютере автора той принципиально новой концепции, которая отрицает традицию, т.е. основывается на новом понятии Церкви или стремится к таковому. Выступая против Лютера, Экк способствовал прояснению ситуации на католической стороне, он пробуждал бдительность католиков, хотя не всегда делал этот достаточно умело. Всю свою жизнь он отдал борьбе против религиозного новшества, опровергая его в своих сочинениях и участвуя в важных диспутах как богослов, представляющий католическую позицию (Баден, 1526 г.; Хагенау, 1540г.; Вормс, 1540/1541г.). С годами его религиозная деятельность приобретала все большую серьезность. Будучи священником монастыря св. Девы («Unserer Lieben Frau») в Ингольштадте он подкреплял свою замечательную душепопечительную работу изданием проповедей (в пяти томах).

б) К Экку через некоторое время присоединились более 300 противников Лютера— прежде всего из нищенствующих орденов, но также из приходского клира и из числа мирян в Германии, Италии, Испании, Англии, Польше.

Одним из первых был Иероним Эмзер (1478_1527), секретарь герцога Георга Саксонского, у которого Лютер в свое время прослушал гуманистическую лекцию.

С точки зрения истории Церкви особенно важное значение имела работа настоятеля собора в Бреслау Иоганна Кохлея (1479_1552).

Он был человеком незаурядных дарований, гуманистически образованным исследователем— историком, географом и педагогом, хотя образование получил довольно поздно; в 1504г. мы встречаем его на артистическом факультете в Кёльне. В 1510г. он прибывает в Нюрнберг, куда его пригласили на должность ректора латинской школы св. Лаврентия. Чтобы осуществить планы своих друзей-педагогов, он написал несколько учебников, например, латинскую грамматику и песенную азбуку, выдержавшие множество переизданий.

Он оставил любимую педагогическую деятельность, чтобы служить теснимой Церкви. Самоотверженный труженик, он постоянно испытывал денежные затруднения, ибо тратил все, что зарабатывал, на нужды католиков— то на приобретение богословской и душепопечительной литературы, то на приобретение того или иного печатного пресса. Как и многие другие, он почти не получал материальной поддержки от влиятельных сановников Церкви.

Наиболее длительный след в истории оставил созданный им неудачный образ Лютера, который вплоть до XXв. сохранялся в представлениях почти всех без исключения католиков.

Создавая этот портрет, Кохлей безмерно преувеличил некоторые недостатки Лютера; опираясь на бездоказательные легенды, он изобразил своего противника в самых черных красках (если верить этому изображению, Лютер был лгуном, пьяницей и развратником). Как случилось, что самоотверженный и умный христианин создал такой непростительный образ своего противника? Это можно понять, только если вспомнить о тех публичных искажениях католического учения и католической церковной жизни, о которых Лютер столь часто трубил на весь свет и которые так сильно затемнили его проповедь веры.

Назовем некоторых других представителей католического контроверсного богословия. Конрад Вимпина (ок.1460—1531)— профессор и ректор нового университета, основанного во Франкфурте-на-Одере. Иоганн Дитенбергер (1475_1537)— в конце жизни профессор в Майнце и автор тяжеловесного перевода Библии. Ученый францисканец Каспар Шацгейер (1463_1527)— один из самых симпатичных, миролюбиво мыслящих, строго догматических контроверс-бого словов, который проявлял глубокое понимание концепции мессы. Альберт Пигге (1490_1542)— защищал традицию и иерархию; Георг Витцель (1501_1573)— в юности был протестантом, позже вернулся к католицизму; был советником настоятеля монастыря в Фульде, позже имел литературный успех в Майнце; Михаэль Хельдинг (1506_1561)— рукоположенный епископ в Майнце, некоторое время (очень недолго) представлял майнцское архиепископство на Тридентском соборе, выдающийся участник религиозной беседы в Регенсбурге; Иоганн Гроппер (1503_1559)— сначала выступал за Церковь как мирянин, позже в качестве старшего настоятеля кафедрального собора в Бонне в борьбе с Германом фон Видом удержал диоцез на стороне католиков; Иоганн Вильд (1495_1554)— проповедник кафедрального собора в Майнце; Якоб Гретсер (1562_1625)— профессор в Ингольштадте; кардинал Станислав Хозий (1504_1579)— епископ Эрмландский, он получил этот диоцез как католический анклав в Восточной Пруссии, которая становилась протестантской; ему принадлежит решающая заслуга победы Церкви в Польше; трое лиц, которые носили одно и то же имя Иоганн Фабри, среди них наиболее крупной фигурой был, пожалуй, архиепископ Венский (1478_1541), автор сочинения «Молот лютеранской ереси» («Malleus in haeresim Lutheranum»,1524 г.); другом Канизия и автором одного из катехизисов был Иоганн Фабри (1504_1558), проповедник кафедрального собора в Аугсбурге; третий Фабри (1470_1530) был доминиканцем и страстным противником новой конфессии.

в) Существенный вклад в дело защиты католического учения и опровержения Лютера внесли итальянцы. Впрочем публикации Сильвестра Приерии († 1523г.), магистра sacri palatii папы, который был первым, кто начал официальную борьбу с Лютером, не отличались особыми литературными достоинствами и богословской глубиной.

Некоторые значительные представители итальянского контроверс ного богословия выделяются глубоким пониманием проблем, связанных с Евангелием (§86), которые были по-новому поставлены реформаторами. Это Гаспаро Контарини, Серипандо и Наккьянти; двое последних во время первого этапа Тридентского собора принадлежали к самой прогрессивной группе участников. Наккьянти, в частности, глубоко изучил книгу Лютера «О свободе христианина».

Другими литературными противника ми Лютера в Италии были: доминиканец кардинал Томас де Вико Каетан († 1534г., см. выше), один из самых значитель ных богословов своего времени, автор комментария к Summa Theologica св. Фомы Аквинского. Далее Амброзий Катарин Полит (1484_1553), также доминиканец. Его «Apologia pro veritate catholica fidei» [«Апология католической истины веры»], изданная в 1520г. и посвященная молодому императору Карлу, также использовалась немецкими богословами. Лютер сочинил в 1521г. возражение, которое вышло в свет в 1524г. под немецким названием «Offenbarung des Endchrists aus dem Propheten Daniel wider Catharinum» [«Разоблачение антихриста у пророка Даниила, против Катарина»]. Вслед за первой книгой Катарин выпустил несколько других, частично направленных против Лютера, частично против Эразма и других католиков, в чьем правоверии он сомневался. Будучи епископом Монцы, он принимал участие в Тридентском соборе; его богословские сочинения пользовались успехом.

г) В соответствии с высоким уровнем развития богословия в Испании, достижения контроверсного богословия испанцев также сыграли значительную роль. Особенно важный вклад испанцы внесли в работу Тридентского собора (§89).

д) Наряду с известными авторами Лютеру возражали и такие, чьи полемичес кие сочинения против Лютера в большинстве своем ныне забыты. Например, Джан Антонио Пантуза († 1562г., участник Тридентского собора) писал о евхаристии, видимой Церкви и примате. Исидор Кларий († 1555г.) был одним из немногих бенедиктинцев в этом ряду; ему принадлежит сочинение «Напоминание о единстве», настолько миролюбивого характера, что Кохлей не позволил печатать его в Германии, и оно вышло в Милане в 1540г. Кардинал Марино Гримани († 1546г.) составил комментарий к Посланию к Римлянам и Посланию к Галатам в защиту веры (опубликован в Венеции в 1542г.). Антонио Пуччи, кардинал-епископ Альбано († 1544г.) защищал действительное присутствие Христа в евхаристии. Большое значение имеет также литературное творчество францисканца Дельфина (†1560г.), богослова, участвовавшего в первом этапе работы Тридентског о собора.

До недавнего времени почти все эти имена пребывали в забвении. Внаши дни¹³⁴ они снова вызывают интерес, ибо все шире распростра няется убеждение, что наше представление об истории Реформации и духовных силах того времени останется односторонним до тех пор, пока мы будем судить об этой эпохе только по сочинениям сторонников нововведения, выслушивать только обвинителей, не желая предоставлять слово защитникам.

3. Хотя в количественном отношении работа была проделана большая, она, к сожалению, не имеет соответствующей внутренней ценности. Среди названных выше богословов очень многие вызывают наши симпатии. Мы знаем теперь, что они сделали много важного, например Гроппер или Контарини, но в их сочинениях отсутствует гениально-творческий элемент, и они не до конца продуманы. Им не хватает незаурядности личных достоинств, масштабности идей, блеска изложения.

За исключением Каетана, который был действительно выдающимся богословом, все остальные ставили перед собой в основном оборонительные задачи. Лютер нападает, они защищаются. Их собственные идеалы не обладают силой притяжения, их мысли не зажигают света убежденности. Они делали прежде всего полезную второстепенную работу. Вместо того чтобы стремиться к апологии, они остаются на уровне полемики. Но победа достается только тому, кто идет в атаку, кто обладает творческой мощью. Кроме того, в их рядах слишком слабо проявляется то вдохновенно-гениальное начало, которое в конечном счете привело к положительному преобразованию Церкви: святость.

Разумеется, среди них есть мужи, чья религиозность трогала сердца, вызывала симпатию, придавала некоторую энергию их полемике с Лютером, производила впечатление на людей и на Церковь. Можно напомнить и о том, что их богословские труды, например Гроппера в Кёльне, или Витцеля, или Гаспаро Контарини, и особенно некоторых богословов Тридентского собора (в частности, упомянутого выше Серипандо или совершенно ему противоположного по характеру кардинала Хозия) производят сильное впечатление. Но непосредственная притягательность отсутствует и здесь. Никто из тех, кто занимал оборонительную позицию, не обладал будоражащей, бурной, всесокрушаю щей силой, свойственной языку и образному мышлению Лютера. Ктому же, в дискуссионных выступлениях и полемичес ких сочинениях католических богословов отсутствует непосредственность простонарод ного мироощущения. Вот почему такое важное средство пропаганды, как сатирические листки использовалось почти¹³⁵ исключительно протестантами. Сама по себе истина, даже облеченная в отжившие формулы, не теряет ничего. Но теряется сила ее воздействия, ибо язык по существу связан с формой.

Все перечисленные выше изъяны и недостатки католического контроверсного богословия были обусловлены сложившимся к тому времени положением. Накануне Реформации оно характеризовалось как ослабление или истощение. (Епископ Брисонне, описывая в 1518г. положение дел в своем диоцезе, говорит о его «малокровии»). Атака Лютера застала современников врасплох. Его мнения и идеи, несмотря на постоянные уверения, что Лютер всего лишь повторяет давно опровергнутые ереси, были во многом новыми и смущали умы. От Лютера защищались, как могли, но его атаки повторялись по все более широкому фронту, новые и старые инвективы следовали одна за другой, их едва успевали отражать.

4. Но именно это заставляет настойчиво выдвигаться на первый план тех богословов, которые сохраняли верность католицизму, о чем мы уже упоминали выше. И хотя выступлениям этих богословов, особенно Экку, свойственна подчас назидательность, все-таки потоку обвинений в адрес католической Церкви были в некоторых местах положены преграды. Литературные противники Лютера в первой половине XVIв., а тем более во второй половине столетия, в большинстве случаев имели своей задачей остановить напор противника, служить плотиной для его инвектив. С этой задачей в указанном смысле и объеме им удалось справиться.

Верность католицизму принципиально проявилась в том, что работа его защитников была сориентирована на Церковь. Правда, нельзя утверждать, что все вообще высказывания и сочинения, касавшиеся Церкви, соответствовали глубине новозаветных текстов (особенно тех, где речь идет о Corpus Christi mysticum). Католики слишком подчеркивали иерархический аспект и пользовались для этого юридической терминологией. И все-таки в этом обнаружилась решающая сторона дела: в великом смысле единая и опирающаяся на традицию основа. Что это означало, показывает диспут в Лейпциге, показывают отдельные крупные достижения той эпохи, например успех кардинала Хозия в Эрмландии: при всей неясности тогдашнего богословия, он сохранил всеобщее уважение и авторитет; официальная католическая доктрина осталась тем фундаментом, на котором велись дискуссии, выяснялись и сопоставлялись позиции, а позже оказалось возможным обновить жизнь католической Церкви. Здесь сказывается сила традиции. Такой человек, как кардинал Хозий, сумел опереться на этот фундамент самоотверженного служения, пусть даже оно иногда сводилось к сухому учительству, и обрести силу, чтобы широким, даже решающим образом влиять на столь важные взаимоотношения государства и Церкви.

Благодаря неутомимости и преданности делу, благодаря твердости своих принципов эти писатели укрепили самосознание католиков. Издесь их усилия создают особенно важную предпосылку успеха начинающегося положительного внутреннего преобразования Церкви. С течением лет полемико-дискуссионная работа все более обогащает ся позитивным обучением, попечением над душами. Расширяется деятельность пастырей и проповедников (вспомним о чрезвычайной проповеднической активности Экка, о неутомимых стараниях провести в жизнь внутреннюю реформу, о многочисленных переводах Библии, о собственно научной богословской работе Тридентского собора).

5. а) Общекатолическая позиция была представлена разными богословами в различной акцентировке в соответствии с их темпераментом и, разумеется, прежде всего в соответствии с их различным духовным багажом. Сначала среди множества единомышленников выделилось два типа борцов. Характерными признаками первого типа были интеллектуализм, хладнокровие, подчас даже самонадеянность; однако, несмотря на самоотверженные усилия этих богословов, они, очевидно, не принимали достаточно всерьез нравственно-религиозную сторону проблемы, или же не понимали и не умели точно передать, в чем заключается смысл занимаемой противником позиции. (Долгие годы самой крупной фигурой среди них оставался Экк.) К этому типу, к сожалению, относится большая часть католических противников Реформации. Особенно ярким примером здесь снова является Хозий. Его полемика отличается предельной жесткостью, он даже принципиально отказывает протестантам в праве считаться христианами, называет их не иначе как детьми сатаны, а в качестве мотивов приписывает им только дурные побуждения и пороки, такие как гордыня и жажда славы. Хотя одновременно он сохраняет бесстрастность и деловитость: он выносит свой беспощадный приговор без малейших колебаний, не обнаруживая при этом личной ненависти.

б) Ко второму типу принадлежали те мужи Церкви, которые с болью взирали на расширяющуюся трещину и всем существом сопротивлялись допущению, что эта трещина приведет к окончательному расколу. Здесь точки зрения различаются в зависимости от того, идет ли речь о Лютере или о его последователях. (Кажется, первым признал решительный разрыв с Лютером Фишер, епископ Рочестерский.) Это те представители богословской полемики, которые пытаются понять смысл утверждений противника и, даже опровергая его позиции, относиться к нему справедливо. Таковы были Шацгейер и Контарини (см. ниже), а также некоторые участники Тридентского собора.

С самого начала эта позиция сложилась благодаря методу дискуссии— приводить доказательства, ссылаясь на Писание. Поскольку противники признавали в качестве авторитета только Писание, богословы второго типа взяли на вооружение ту же тактику и опроверга ли новаторов их собственными методами. Объективно следует сказать: эта аргументация была удачной по всем существенным вопросам. Ибо Писание, если ссылаться на него в целом и равномерно, само собой опровергает односторонность протестантской доктрины, предлагая необходимые дополнения.

С другой стороны, это не означает, что аргументы, опирающиеся на цитаты из Писания, всегда отличаются достаточной богословской прозрачностью. Использование библейского материала часто оказывалось весьма поверхностным. Далеко не у всех хватало мужества подкреплять свое систематически-богословское мышление библейской— в собственном смысле слова— аргументацией и тем самым заново выдвигать католические тезисы из Писания. Способ аргументации, к которому прибегал Экк, наглядно демонстрирует эти недостатки.

в) Подобная ситуация привела к тому, что некоторые богословы приняли программу своего рода посредничества. К числу этих богословов относятся деятели Церкви, находившиеся под сильным влиянием гуманизма, такие как Пигий, Контарини, Пфлуг, Витцель, в какой-то мере Хельдинг и даже Гроппер, а также— особым образом— упомянутый кардинал Поль. Их принято называть партией экспектантов, но при этом необходимо помнить и о существенных расхождениях по ряду частных вопросов, главным образом, по вопросу о доктрине спасения. Слово «экспектанция» [ожидание] следует понимать в самом широком, наиболее общем смысле. Главной отличитель ной особенностью этой посреднической партии была своеобразная доктрина о двойном оправдании: с одной стороны, внутренне преобража ющем, а с другой— всего лишь (в юридическом смысле) вмененном.

Поскольку в то время доктрина об оправдании еще не была строго сформулирована, экспектанты могли беспрепятственно выражать свою точку зрения перед церковной общественностью (§89, 4; на внутреннее преображение ссылался Мороне во время своей защиты перед инквизицией). Кроме того, скрупулезное исследование текстов показывает, что необычная терминология экспектантов в конечном счете имеет в виду корректную католическую доктрину.

г) Проблематика, с которой мы столкнулись в данном случае, с неизбежностью приводит нас к замечательной личности кардинала Гаспаро Контарини, о котором мы уже неоднократно упоминали выше.

Получив блестящее гуманистическое образование, Контарини всегда оставался светлой личностью в нравственном и религиозном отношениях и сохранял верность Церкви. Для будущих последователей особенно ценными оказались принципы его апологетического метода: строжайшая правдивость, даже в тех случаях, когда требовалось признать наличие нестроений с католической стороны; критическая оценка католической полемики, причем многое в ней он признавал вредным и отвергал. Он сделал все возможное, чтобы добиться богословского понимания нововведения и связать лютеранский подход с католическим. О нем говорили, что его попытка сказать «да» обусловила правоту Тридентского собора, когда Собор сказал «нет» (Jedin).

Правда, как раз на этом примере становится понятным, что для большинства с той и другой стороны— и особенно для Лютера— конфликт настолько стал борьбой не на жизнь, а на смерть, что лишь очень немногие католики задавали вопрос о том, что есть католического в учении реформаторов, и, в свою очередь, лютеране и кальвинисты вряд ли интересовались, что есть евангелического в католичес кой Церкви. В течение почти 400 лет продолжалось это бесплодное противостоя ние, и только в наши дни, при сохранении твердой собственной позиции, по обеим сторонам широкого фронта начали, наконец, задаваться вопросами по поводу противоположной стороны.

6. Почти все наследие этих богословов представляет собой литературу по случаю. Использованный в ней материал и методические установки только в конце столетия были обработаны Беллармином (п. 9) и составили обширный научный раздел богословия. Здесь мы уже оказываемся в совершенно другой атмосфере. Полемика остается, но она превращается в часть позитивной работы и служит уже средством наступления, а не обороны.

7. Некоторые католические богословы попытались в какой-то степени организовать литературную защиту, а заодно и поддержать католические типографии. К числу этих энтузиастов относились Экк, Кохлей, Хельдинг, бреславский епископ Якоб фон Зальца, Алеандер, Мороне (который, кстати, предупреждал коллег о возможных провокациях), Канизий. Если судить об этом направлении борьбы в целом, то следует признать, что курия оказалась неспособной оказать им финансовую поддержку; только некоторые (Алеандер, Мороне и Контарини) понимали масштабы происходящего и то, какие огромные средства нужно было привлечь для успешной борьбы с Реформацией. По сути дела, немецкие богословы, такие как Кохлей или Экк, растрачивали свои силы впустую; Рим снова и снова разочаровывал их. Только много позже широкомасштабные централизованные мероприятия, особенно со времени понтификата Григория XIII (§91), обозначили поворот к лучшему.

8. Особый этап в области контроверсного богословия (впрочем, как и в области защиты и восстановления Церкви) характеризуется трудами иезуитов. Петр Канизий считал, что в такое время в Германии один писатель стоит десяти профессоров. Он рекомендовал учредить специальный иезуитский колледж для писателей, задачей которых стала бы разработка немецкоязычной литературы по контроверсному богословию.

В соответствии со своей программой иезуиты поначалу были не столько борцами против протестантизма, сколько реформаторами клира. Вина клира в крушении Церкви часто и настойчиво признавалась в отчетах и на синодах. В своих антипротестантских проповедях иезуиты также проявляли поначалу осторожность. Игнатий неутомимо внушал своим людям: «Мы должны начинать с того, что привлечет к нам сердца и души, а не с тех вещей, который приведут к спору». Противника, по словам Игнатия, нужно «побеждать мягкостью и скромностью». Следует защищать апостольский престол, но нельзя допускать, чтобы слово «папист» стало ругательством, ибо тогда будет подорвано доверие. «Попытайтесь завязать дружбу и с умом и любовью удержать или избавить человека от заблуждения!» «Тот, кто в наши дни желает принести пользу заблуждающимся в вере, должен обладать прежде всего великой любовью и изгнать из своей души все, что могло бы уменьшить его внимание к еретикам; он должен обращаться с ними дружески». Генерал Аквавива запретил распространение одного сочинения против Лютера из-за того, что оно было слишком ненавистническим.

К сожалению, предписанная Игнатием сдержанность проявлялась далеко не везде. Все большее распространение приобретали радикальные взгляды (высказываемые подчас в вульгарной форме). Известны случаи, когда убийство протестантов ставилось на одну доску с убийством воров, фальшивомонетчиков и мятежников.

9. Научный подход к этой проблематике ознаменован, как упоминалось выше, богословскими сочинениями разносторонне образован ного иезуита Роберта Беллармина (1542_1621), профессора, провинциала, папского придворного богослова при Клименте VIII и кардинала (в 1930г. он был причислен к лику святых, а через год— к учителям Церкви). Хотя первый том его главного труда «Контроверсы», где он признавал за папой лишь косвенную власть над мирским, был включен Сикстом V в «Индекс запрещенных книг» и хотя это сочинение вызвало к нему резкую неприязнь даже в самом ордене, о чем он говорил с большой горечью, все же его тезисы стали вехой, указывающей верный путь.

Впрочем, Беллармин, как и Канизий, приобрел всемирное влияние благодаря своим катехизисам, переведенным на 60 языков. Малый катехизис Беллармина выдержал 400 изданий. Беллармин проповедовал аскетизм (например, в сочинении «Искусство умирать») и занимался историческими исследованиями. Неприятное впечатление, которое производит на некоторых его автобиография, сглаживает факт его дружбы с Филиппом Нери и Франциском Сальским. Однако и в его сочинениях мы иногда сталкиваемся с той же ограниченностью контроверс ного богословия, которую замечаем и в трудах Контарини: оба богослова недостаточно распознавали и признавали католические ценности в еретическом учении своих противников и в их религиозных намерениях. В этом отношении Беллармин, как и Контарини, был слишком связан представлениями своего времени.

§91. Папство и Контрреформация. Католическая национальная церковность

Двойное название этого параграфа не случайно. Оно указывает на параллель ное возникновение двух исторических факторов, которые поэтому и должны рассматриваться параллельно. Между этими факторами существует тесная историческая взаимосвязь. Несмотря на напряженные, подчас даже чрезвычайно напряженные отношения, папство и национальные Церкви все-таки не могли обходиться друг без друга. Иногда это становилось для обеих сторон жизненной необходимостью.

I. Работа пап

1. а) Внутрикатолическая реформа, создавая новые католические ценности или возвращая к жизни старые, сама собой создала католически-церковное самосознание. Там, где это самосознание наталкива лось на силы или структуры Реформации, естественным образом формировалась контрреформаторская позиция. Там, где эта позиция культивировалась сознательно и находила особые средства выражения, мы имеем дело с расширением внутрикатолической реформы до собственно Контрреформации.

Предварительной стадией Контрреформации следует считать все политическое сопротивление нововведению, а кроме того, все католические политические союзы, которые позже стали решающим фактором Контрреформации.

В границах церковно-религиозной сферы сознательный перелом датируется 1542г.— годом учреждения римской инквизиции. Основателем ее был Карафа, неаполитанец, в ком нашел мощное воплощение фанатический дух испанской инквизиции. Испанец Игнатий принимал участие в этом предприятии. Эта инквизиция была средством уничтожения всех еретических поползновений в Италии, а затем в Испании. К сожалению, римская инквизиция была столь же ужасающим институтом, как и испанская (§56). К счастью, отношение к ней со стороны пап было разным.

Она повергла всех в ужас, когда ее создатель под именем Павла IV (1555_1559), в возрасте 79 лет, одержимый страшным религиозным фанатизмом, взошел на папский престол. Он был преемником Марцелла II, кардинал-легата Червини, принимавшего активное участие в Тридентском соборе на первом его этапе. Червини был великолепно образованным церковным гуманистом, избрание его папой вызвало вздох облегчения у сторонников внутрицерковной католической реформы. Однако через 22 дня понтификата его призвал к себе Господь.

Новый папа был сама жестокость. Он выдвигал требования, прямо противоположные требованиям кардинала Серипандо. Инквизиция, по словам того же кардинала, предпочитала всякому другому воздействию на людей бесчеловечное применение грубой силы в духе своего создателя, который оставил чудовищное признание: «Даже если бы еретиком оказался мой собственный сын, я принес бы дрова для костра, на котором его сожгут». Обвиняя в ереси кардинала Мороне, которого два года противозаконно держали в заключении, но после смерти Павла полностью оправдали и освободили, этот папа высказался так: «В настоящем судебном процессе нет никакой необходимо сти. Папе лучше знать, что к чему, он есть истинный судья и может выносить приговор без суда и следствия».

б) Этот папа вообще отличался огромной самонадеянностью; как и ИннокентийIII в XIIIв., уже в середине XVI столетия и после того, как протестанты в империи оттеснили на оборонительные позиции императора и его союзников, он требует для себя верховной власти над всеми политическими силами. Поистине невероятно звучит его булла 1559г., которую вместе с ним подписал еще 31 кардинал. В ней говорится, что папа обладает всею полнотой власти над народами и царствами и все направляет и обо всем судит. Эта булла снова вводит все прежние кары для еретиков, она повелевает, чтобы все, кто отпал от веры, были лишены своих должностей, титулов, земель и корон, которые затем будут принадлежать тому католику, кто первым возьмет их себе. Радикальные формулировки этой буллы лишают сана даже самого Pontifex Romanus, если он отпал от веры и еще не был promotus. Исходя из того же автократического духа, который столь сильно окрашен подозрительностью, булла грозит отлучением даже Вселенскому собору.

Такая же подозрительность по отношению к орденам, например к иезуитам, создавала значительные трудности на пути к новым методам работы внутри католической Церкви.

Но как раз этот папа, ревностно отстаивая чистоту веры, был столь глубоко погружен в политические расчеты, что не заметил опасности для католицизма в своем союзе с Францией— главным оплотом протестантов и союзницей турков. Он и здесь руководствовался чувством недоверия: преемник Карла Фердинанд принял императорскую корону без содействия папских легатов!

Между тем, этот папа доверял своим племянникам, которые у него за спиной занимались злостным шантажом. Двоих из этих племянников он сделал кардиналами, третьего наделил огромным церковным имуществом. Подталкиваемый своим безнравственным, бессовестным и кровожадным племянником Карло (а частично, и собственным местным неаполитанским патриотизмом), он довел дело до войны с Испанией, главным оплотом католицизма, что грозило новым sacco di Roma (на этот раз со стороны войск Альбы, которые подошли к самому городу). И только в конце понтификата у него раскрылись глаза на ущерб, причиненный его племянниками. Пий IV положил конец этой ситуации (п. 2).

в) С другой стороны, Павел IV был истинным преобразователем; он твердо взял в свои руки дело реформирования Церкви, для которого до сих пор мало что делалось даже на Соборе, и продвинул его вперед; он со всею строгостью препятствовал нестроениям, например, таким как симония; он пытался принудить епископов находиться постоянно в своих резиденциях, а «скитающихся» монахов (одно из старых зол добенедиктинских времен) привязать к монастырям.

г) И в этом случае оказалось, что в конечном счете исторически значимую роль играют не только силы частной морально-религиоз ной сферы, но и эффективно действующая и творческая структура— или отсутствие таковой. При всех упомянутых выше отрицательных чертах, Павел IV руководствовался самыми благими намерениями, но его односторонняя реакция не достигала цели. Его чудовищная подозрительность и беспощадность, его склонность пользоваться грубой силой в отстаивании истинной веры и то почти беспредельное расширение прав, которые он предоставил инквизиции (она преследовала за богохульство, за безнравственность и симонию: чтобы начать процесс, достаточно было безосновательного доноса или простого подозрения), а также отказ от созыва Вселенского собора нанесли существенный вред великим усилиям, направленным на проведение Реформы¹³⁶ . Павел IV не признавал элементарных социальных закономерностей, и его деяния подчас грубо противоречили закону христианской любви к ближнему. Тем самым он существенно замедлил ход Контрреформации, которую столь энергично поддерживал.

2. а) Тот же самый закон исторического воздействия (согласно которому решающую роль в истории играет не чья-то личная воля, но правильно организованная структура и включение объективных сил, носителем которых является община) был проиллюстрирован— в противоположном смысле— понтификатом следующего папы Пия IV Медичи¹³⁷ (1559_1565). В отличие от своего предшественника, проявлявшего чрезвычайное религиозное рвение, его личные интересы лежали в мирской сфере. Но поскольку он принимал как данность политические и церковно-политические реалии и использовал имевшиеся силы, ему удавалось подавлять то, что приносило явный вред делу Контрреформации. Он не только достиг значительных успехов, он добился решающего перелома, и при этом не допустил разрушений. В его лице папство снова стало осуществлять политику императора, папа снова созвал собор и довел его до конца. И кроме всего прочего, он позволял проявляться личностям тех, кто предлагал ему свои услуги, благосклонно и бережно относился к действиям других людей, если они были направлены к общей цели. Вот почему именно при нем началась подлинная церковно-политическая Контрреформа ция (разд. II): Канизий привлекает на свою сторону баварского герцога Альбрехта II (обзор и разд. II, 3); кардинал Станислав Хозий спасает католицизм в Эрмландии.

Начатый при Пие IV процесс против двух племянников Павла IV, завершившийся смертной казнью преступников, имел историческое значение— в самом великом смысле, ибо тем самым фактически был положен конец широкомас штабному политическому непотизму в истории папства.

б) Здесь следует сказать, что тот же самый Пий IV, руководствуясь не столько религиозными, сколько личными мотивами, оказывал мощную протекцию своим племянникам. Двоих он сделал кардиналами чуть ли не в детском возрасте. Но один из двоих отроков стал потом святым, которому суждено было сыграть огромную роль во внутреннем обновлении Церкви. Карл Борромей (1538_1584) в 21 год стал государственным секретарем папы, с 1561г. — архиепископом Майнцским, но только в 1563г. был рукоположен в сан священника. Он и явился образцовым и передовым представителем религиозно -каритативной реформы, осуществленной благодаря героическому христианскому служению. После смерти папы Пия IV в 1565г. Борромею удалось добиться того, что папой был избран святой Пий V. С этого времени Борромей живет в своем миланском епископстве и проводит в жизнь постановления Тридентского собора, направленные на реформирование Церкви. Он начал эту деятельность уже в 1564г. в своем римском диоцезе, откуда его влияние распространилось далеко за границы диоцеза, на Северную Италию, включая Тессин и Вельтлин, относящийся к Энгадину. Главное внимание он уделял воспитанию молодого поколения клириков, основывал семинарии, оказывал поддержку учащимся, строил школы, церкви, заботился о торжествен ном оформлении богослужений (в те времена это было одним из важнейших средств внутрицерковного преобразования душепопечитель ной деятельности). Для того чтобы осуществить на деле предписания Тридентского собора, касавшиеся внутрицерковной реформы и обеспечить ее распространение, он организовал одиннадцать синодов в диоцезах и пять провинциальных синодов.

Насколько глубоко пустили корни нетерпимые в Церкви нестроения, показывает то сопротивление, которое пришлось преодолеть этому бескорыстному кардинал-архиепископу, отдававшему все силы христианскому служению. Дело дошло до покушения на его жизнь, предпринятому членами совершенно обмирщенного ордена гумилиатов (распущенного позже Пием V).

в) Результаты деятельности этого святого проявились в том, что молитва и самопожертвование как образ жизни, в центре которой стоит созерцание Распятого, стали приобретать все большее значение. В этом сказалось влияние на него ордена иезуитов.

Григорий XIII даже издал распоряжение, которое обязывало Борромея смягчить чрезвычайно суровую аскезу. Основную часть своих доходов он тратил на благотворительные цели. Он проявил себя как добрый пастырь, ухаживая за больными во время чумы 1576г. Героическое начало в нем нисколько не умаляло его притягательности (= окружение Филиппа Нери и Маттео Джиберти).

В Риме наряду с реформированием Церкви, Борромей тесно соприкасался с культурными и научными кругами, однако его интерес к наукам не имел в себе ничего языческого. В его доме в Ватикане бывали все значительные ученые того времени¹³⁸, он поддерживал дружеские отношения с Палестриной. Здесь мы снова встречаемся с очищенным христианско-церковным гуманизмом, подобным гуманизму Джустиниани, Контарини и Червини.

Он умер в 1584г., когда ему было всего лишь 46 лет.

3. а) В деятельности Пия V (Гислиери, 1566_1572) оживает более строгая традиция— курия вновь осознает свое господствующее положение в Церкви. Но такая позиция и строгость, свойственная папе как бывшему великому инквизитору, предстают перед нами, даже по сравнению с Павлом IV, сильно измененными. Теперь это ярко выраженное религиозное сознание ответственности в героическом преломлении. Пий V стал первым святым папой Нового времени: «Только тот может управлять другими, кто управляет самим собой по заветам Христа...». Центром его благочестивой жизни (как и жизни Карла Борромея) является созерцание Распятого и по-детски простодуш ное почитание Марии. Понтификат Пия V знаменовал кардинальное изменение папской программы, сформировавшейся в средние века и обмирщенной в эпоху Ренессанса. Изменение это заключалось в том, что политические интересы больше не являются ни главной, ни самостоятельной целью папы (п. 6), и его власть больше не служит ни светскому, ни династическому эгоизму. Иногда его подход кажется нереалистичным, например, когда он считает излишним строить в Ватикане крепости или укрепления: «Оружие Церкви есть молитва, пост, слезы и Священное Писание». Можно было шутить, что он собирается превратить Рим в монастырь. Но нельзя не признать: «Наконец-то мы увидели воочию идеал религиозного папы в полном смысле слова» (Seppelt).

Cоответственно для него в вопросах реформы не было слова «невозможно»; он начал борьбу и с продажей должностей в курии и с тяжелыми нестроениями в орденах. Осуществлению реформы служили визитации, он отдавал все силы подготовке и воспитанию клира по всему свету, в Риме он проводил в жизнь декреты Тридентского собора: издавая соответствующие распоряжения, он стремился проложить им дорогу во всей Церкви.

б) Политически Запад давно был расколот. Однако Святой престол проявил истинное понимание той опасности, которая грозила западной цивилизации как общности со стороны турок, и проводил самоотверженную политику, пытаясь противостоять этой опасности (Pastor). В союзе с Испанией он снаряжает венецианский флот (Лига) под командованием Хуана Австрийского, которому в 1571г. удалось одержать победу в морском сражении при Лепанто («самая большая военная удача за всю историю христианства», Ranke). Но уже в 1573г. Венеция заключила позорный сепаратный мир с турками.

в) Таким образом, если римская инквизиция и Павел IV означают начало, а Пий IV— решительный поворот к католической Контрреформации, то Пий V был ее первой вершиной. Несмотря на все рецидивы, на все отступления, многие важные начинания в какой-то степени вошли в жизнь; теперь они сосредоточились в папском центре, во главе которого стоял святой человек. Игнатий, Канизий, Борромей и Пий V— вот имена, которые знаменуют собой начало века святых.

4. а) Теперь программа папства состояла в том, чтобы продолжить консолидацию сил, осуществлявших католическую реформу и Контрреформацию в широком масштабе, систематически распространяя свое влияние за пределы Италии. Григорий XIII (Буонкомпаньи, 1572_1585; реформа календаря, 1582 г.) был юристом по образованию и блестящим организатором. Следуя примеру Борромея, иезуитов и ПияV, этот светский политик в 37 лет становится духовным реформатором. В течение всего своего долгого понтификата, имевшего столь важное значение для истории Церкви, он ведет достойный образ жизни, ревностно относится к религии, регулярно выполняет религиозные упражнения¹³⁹.

б) Только теперь угрожавшая Церкви опасность достигла своего пика. Она исходила не от лютеранства, но от кальвинизма, проникшего во Францию, Польшу и Венгрию. Возвращение Швеции в лоно католической Церкви, казавшееся таким близким, не состоялось. Неужели вся Европа к северу от Альп должна была оставаться протестантской? Это был кризис. Но он терял последние силы и подтвердил факт спасения Церкви. Григорий понял, какая энергия таилась в ордене иезуитов, и его понтификат стал временем высших достижений ордена. Иезуиты стали главной силой, пользуясь которой Григорий добился стремительного распространения католического духа по всей Европе. К иезуитам к северу от Альп присоединился орден капуцинов. Св. Тереза реформирует орден кармелиток, Филипп Нери основывает ораториум. Папские нунциатуры становятся постоянными учреждениями, и их число постоянно возрастает (Люцерн, Грац, Кёльн): на них возлагаются уже не только дипломатические, но и церковно-религиозные задачи (это преобразование закончилось при Сиксте V). Нунциатуры позволяют лучше ориентироваться в ситуации в различных странах и предпринимать соответствующие шаги через римские кардинальские конгрегации, которые были учреждены как раз в то время и сыграли эпохальную роль. Специальная конгрегация была учреждена для решения вопросов, связанных с положением дел в Германии. Среди инициаторов были кардиналы Хозий и Отто фон Вальдбург († 1573г.). Официальной целью конгрегации было сохранение и приумножение того немногого, что осталось от католической религии в Германии.

Самым значительным свершением папы Григория XIII было, однако, учреждение, точнее восстановление национальной образцовой семинарии в Риме. Субсидии, предоставленные Collegium Romanum, создание университета Gregoriana и основание Collegium Germanicum (настоятельная необходимость в котором диктовалась нехваткой священников в немецких землях), основание английского коллегиума в 1579г. (его мученики)— таковы были предприятия, возглавленные иезуитами. Эти меры касались самой сердцевины тогдашних преобразований и особенно восстановления Церкви.

Еще до учреждения в Риме английского коллегиума иезуитов, в Дуэ (на севере Франции) была основана семинария, которая готовила миссионеров для Англии. Позже такие же семинарии были учреждены в Испании и Португалии.

В соответствии со своей установкой на миссионерскую деятельность Григорий XIII поощрял миссии в колониях.

В Германии были учреждены иезуитские школы в Вене, Граце, Оломоуце, Праге, Браунсберге, Фульде, Диллингене.

в) Эффективность этих учебных учреждений была разной: в Польше они сыграли решающую роль; в Германии добились заметных успехов.

Здесь следует иметь в виду ту роль, которую сыграли в этом процессе конкретные исторические личности: (1) баварские герцоги Альбрехт V и его сыновья Вильгельм V и Эрнст (1554_1612); (2) Юлий Эхтер фон Меспельбрунн († 1617г.), с 1572г.— архиепископ Вюрцбургский. Ситуация, которую он застал, была катастрофической; он коренным образом изменил положение, проявляя заботу о подготовке молодой смены священнослужителей и церквях; основал университет и больницу, существующую по сей день. (3) Габсбурги, начиная с Рудольфа II (1576_1612), хотя сам Рудольф потерпел неудачу при попытке осуществить Контрреформацию в своих наследственных австрийских землях.

О борьбе между католиками и кальвинис тами во Франции см. Обзор.

г) Если подходить к истории с позиций высокой духовности, особенно с религиозной точки зрения, сам по себе успех никогда не может означать полного оправдания примененных для его достижения средств. Умение проводить это различие очень важно для христианства и оценки его истории. Об этом не следует забывать, если мы хотим оценить по достоинству поразительные церковные достижения понтификата Григория XIII во всем объеме и с христианских позиций. Нужно отдавать себе отчет, что этот папа, несмотря на сказанное выше, руководствовался религиозными побуждениями далеко не в той степени, как его святой предшественник. Но поскольку именно тогда столкновение с церковным нововведением из-за особенно разрушительного воздействия кальвинизма превратилось в настоящую борьбу за существование католического христианства вообще (по крайней мере, к северу от Альп), повышенное церковное самосознание реагировало, к сожалению, также в насильственных формах, которые не подлежат оправданию с христианской точки зрения.

В борьбе с нововведением в Англии Григорий поддерживает мятеж в Ирландии, а это в свою очередь приводит к усилению преследований английских католиков.

О том, что Варфоломеевская ночь 1572г. не была исключительно религиозной или церковной акцией, хотя религиозные страсти сыграли тогда значительную роль, мы уже говорили выше. Папе ничего не было известно об этом плане. Французский двор post factum объявил, что Варфоломеевская ночь имела целью раскрытие антиправительственного заговора и разгром еретиков. Папа отслужил благодарственную мессу и отправил в Париж поздравительное послание: он лично принимал участие в торжестве в честь Французской национальной Церкви; он объявил победу над еретиками всеобщим праздником и приказал отчеканить монету в память этого события. Такая реакция вызывает, по меньшей мере, чувство досады, даже если иметь в виду, что в этой «конфессиональной» борьбе насилие применяли все стороны. Подлинно христианскую оценку дают этому событию в новейшее время прежде всего французские католики, которые раскаиваются в насилии, совершенном в Варфоломеевскую ночь по отношению к христианам -евангелистам, и молят Господа о милосердном прощении этого греха.

5. Политическая, церковно-политическая и конфессиональная ситуация все более обострялась. Она навязывала новому папе Сиксту V новый курс, но и он умел владеть ситуацией. Возможно, на примере его понтификата лучше, чем на примере любого другого, можно показать, насколько неизбежными в те времена были политический образ мыслей и расчет в действиях верховного главы Церкви. Но тот же понтификат служит доказательством, что и подобное мышление, и подобный образ действий может оставаться свободным от обмирщения.

а) Сикст V (Перетти, 1585_1590) происходил из бедной семьи. Еще мальчиком он вступил в орден францисканцев и всю свою жизнь оставался монахом. Став знаменитым проповедником, он прилагал все силы для реформирования жизни орденов и поднялся до чина генерала ордена и кардинальского сана.

После смерти Григория XIII он сам выдвинул в конклаве свою кандидатуру на папский престол, и был избран единогласно. Его недолгий понтификат, который резко отличается от его политики как генерала ордена, был необычайно успешным. Ибо этот францисканец проявил себя не только как пастырь и учитель, но и как сильный правитель. В этом нашла отражение тогдашняя кризисная, более того, угрожающая ситуация, и со всех точек зрения позиция папы в этой ситуации была единственно правильной. Жизнь Церкви была в опасности, и ее необходимо было спасать политическими мерами.

То обстоятельство, что Сикст, возможно, не во всех частных вопросах строго придерживался одной линии (например, при уравновеши вании испанских требований и французских угроз) было в то время вызвано интересами церковной политики; однако с точки зрения истории Церкви этот эпизод не имеет большого значения. Решающую роль играет принципиальная последовательность позиции папы в деле защиты Церкви; при этом он держался в рамках возможного и не наносил вреда христианской религиозности.

Опасная ситуация складывалась во Франции и вокруг Франции. Это касалось как ее внешней, так и внутренней государственной и, разумеется, церковной политики. Франция как великая держава была необходима папству, иначе Испания стала бы угрожать свободе папства еще больше, чем это проявилось в дерзких требованиях, выдвинутых испанцами. Но ведь та же самая Франция в церковном отношении представляла собой кипящий котел, который мог взорваться в любую минуту. На каждую уступку курии испанским требованиям Франция реагировала галликанскими поползновениями: она угрожала созывом собора, более того, национального собора, и даже схизмой. Кроме того, из Франции исходила угроза кальвинизма: выдвижение на первый план кальвинистов из-за возможности восхождения на трон протестанта Генриха IV Наваррского стало вопросом жизни и смерти для Французской Церкви. Ибо хотя в Варфоломеевскую ночь Генрих отрекся от протестантизма, он потом снова отпал от католицизма и снова стал вождем гугенотов. Ему противостояла католичес кая Лига во Франции, находившая существенную поддержку со стороны Испании. Другая католическая, уже антииспанская, группировка держала сторону Генриха Наваррского. Таким образом, в тот момент во Франции существовали три партии, которые угрожали единству Франции и тем самым подрывали ее значение как великой церковной державы.

б) Наряду с теми огромными задачами, которые папе предстояло решить в Испании, Франции и Германии, он не терял из виду великий план возвращения Англии и Нидерландов— с помощью Испании— в лоно католической Церкви. Правда, поскольку Сикст держался уклончиво по отношению к Генриху Наваррскому, Филипп II, в свою очередь, тянул с нападением на Англию¹⁴⁰. Армада опоздала. Ее гибель в 1588г. означала поражение Испании. Границы Испании как великой державы все более сужались, ее угрозы в адрес папства слабели. Но какой ценой был оплачен этот успех! Испания теряла могущество, Англия возвышалась. В католическом мире остались две конкурирующие силы: Франция и Австрия Габсбургов. И та, и другая были католическими, но обе все больше подчеркивали национальные интересы. Папству с обеих сторон грозила опасность.

в) Сикст приложил всю свою огромную энергию для укрепления Церковного государства и самой Церкви: проявляя беспощадную строгость, он подавил бандитизм, привел в порядок финансы, сформировал до сего дня неповторимый «новый» (барочный) облик Рима¹⁴¹. Он сделал Рим центром всемирного паломниче ства. Он модернизировал церковную администрацию, преобразовав курию: если прежде все присутствовавшие кардиналы отвечали за решение всех вопросов, то теперь каждый из них стал нести ответственность за деятельность того или иного ведомства, ибо Сикст продолжил специализацию, начатую Пием V и Григорием XIII.

г) Благодаря Реформации вопрос о каноническом тексте Библии приобрел центральное значение. Латинский текст Вульгаты, объявленный аутентичным, имел множество в высшей степени досадных искажений. Сикст понимал всю важность этого вопроса, но проявил излишнюю торопливость в его решении. Повышенное самомнение привело его к твердому убеждению, что он всегда пользуется Божией помощью,— даже и тогда, когда критически правит текст Священного Писания (так Francisco Toledo SJ). Следуя подобным представле ниям, он выпустил в свет издание Библии и предписал использовать только его. Это создало лишь ряд новых затруднений в церковной жизни.

II. Католические государи

1. Распространение Реформации в скором времени стало делом политики. И такой же взгляд на религию с аналогичными последствия ми мы наблюдаем со стороны защитников старой веры. Речь шла в обоих случаях о пробуждении национального самосознания как в рамках средневековой, особенно позднесредневековой, традиции, так и в европейской ситуации Нового времени. Политический подход к вопросам веры с обеих сторон был обычным явлением.

В сфере католической церковности это означало далеко не только поддержку папского универсализма, о чем говорилось выше. Политизация проявлялась также в возникновении и распространении нового церковного партикуляризма (примером которого может служить, в частности, галликанизм, §96). Носителем этих тенденций являлся католический поместный или провинциальный клир (в то время как в реформаторском движении ведущую роль играли города и городские магистраты). Католическая национальная церковь снова оказала Церкви неоценимую помощь. Но эта помощь стала тяжелым бременем для самой национальной церковности и таила в себе опасность. Во Франции эта угроза с особой остротой обнаруживается в XVIIв., в других странах— в течение XVIIIв.

2. В тот момент, о котором идет речь, т.е. в эпоху Контрреформа ции, все это наиболее ярко проявилось в Испании Филиппа II (1556_1598). Филипп представляет собой классический пример глубоко верующего католического государя, стремящегося спасти веру и Церковь, которая ее провозглашает и оберегает. Как носитель высшей власти, как государь «милостью Божией» он ощущает себя ответствен ным за соблюдение национально-политических интересов. Но в то же время он считает, что является носителем власти в Церкви и над Церковью, и претендует на все вытекающие отсюда права и привилегии— в том числе и далеко не в последнюю очередь финансовые. Нам уже известно из истории предыдущих столетий, какую важную роль сыграло право государей назначать и смещать епископов и аббатов. Теперь к этому добавляются новые формы: если, например, из печати выходил новый миссал или бревиарий, то вся прибыль от продажи издания отнюдь не шла в пользу печатников, имевших привилегию римской курии, но поступала полностью в государственную или королевскую казну.

Положение вещей было таково, что опасность таилась в церковно-политической сфере. В сущности, развивался испанский цезарепапизм. С папой и курией Филипп объясняется отнюдь не как покорный сын; он выдвигает жесткие требования. Да, ему были свойствен ны догматическая правильность, глубокая религиозность, даже подчеркнутая преданность вере. Но еще со времен Константина, на протяжении всей церковной истории раннего и позднего средневековья известно множество примеров тому, как легко государи, обладающие церковно-политической властью, начинают ощущать себя не подвластными никому и ничему и действовать в соответствии с этим ощущением. Теперь отсюда проистекала особая опасность, так как перед лицом протестантского наступления по всему фронту к северу от Альп, а также нестабильной в конфессиональном отношении позиции Франции Испания как политически и экономически более мощная держава, представляла собой в конечном счете наиболее прочный оплот Церкви. Тяжелая задача папства состояла в том, чтобы воспользо ваться этой опорой, но не попасть в смертельную зависимость от нее; хотя порой папы слишком неуверенно и эгоистично действовали в подобной ситуации, но в целом они и на этот раз, защищая свободу Церкви, сохранили значительную долю уверенности в своих силах.

3. В Германии с момента принятия решений рейхстага в Аугсбурге (1555г.) возможность поддерживать и распространять Реформацию политическими средствами официально опиралась на принцип «cuius regio, eius religio» («чья страна, того и вера»). Разумеется, этот принцип выражает убеждение, что во всем, что касается спасения души, может иметь место только одна истина и, следовательно, разрешено исповедовать только одну конфессию; тем не менее, это правило справедливо называют «языческим» (Krebs и Pribilla), ибо оно подчиняет религию внешнему принуждению, ставит убеждения многих в зависимость от воли одного правителя. Эта формула вопиющим образом противоречит основным тенденциям протестантизма: радикальному непризнанию авторитета, воплощенного в иерархии, во-первых, и праву на личную свободу совести, лежащему в основании нового учения, во-вторых. Именно это право всегда подчеркивал и так или иначе провозглашал протестантизм. Но сформулировать подобный принцип в столь обнаженной форме стало возможным лишь после того, как была отвергнута общая (католическая) живая духовная иерархия, обучавшая паству догматам веры. Но одно дело, когда догматическую нетерпимость проявляет церковный авторитет, установленный Христом, и совсем другое дело, когда ее обнаруживает светская власть. Правда, корни могут быть различными: они обнажаются всякий раз, когда политический эгоизм в собственных интересах вмешивается в дела Церкви. И началось это вмешательство еще в эпоху cредних веков и предреформационное время (§75,76).

И все же стремление политических сил осуществить прямое вмешательство в церковные дела находило себе внутреннее оправдание во всех тех случаях, когда именно эти силы пытались по собственной инициативе проводить реформирование клира или монастырей, воспринимаемое всеми как крайне необходимая мера. Бывало, что светские правители действовали без поддержки епископов и аббатов и даже вопреки их воле, бывало также, что некоторые государи испрашивали соответствующие полномочия у Рима (так, например, поступали баварские герцоги), а случалось, что они просто присваивали себе такое право. При этом всегда следует иметь в виду наблюдавшу юся во всем мире запутанность и глубинное взаимопроникновение светских и церковных отношений и бесконечное разнообразие и многочисленные градации правовых норм.

4. а) В истории Реформации этого периода с общественно-правовой точки зрения можно четко различить следующие основные этапы (§81, IV): (1) решения Шпайерского рейхстага 1529г.; (2) Аугсбургское исповедание 1530г.; (3) Шмалькальденский союз 1531г. (протестантских имперских сословий) и Шмалькаль денские артикулы 1537г.; (4) Пассауский договор 1552г.; (5) Аугсбургский религиозный мир 1555г.

б) Протестантско-богословские, соответственно церковно-политические обоснования были разными. Правда, сам Лютер уже в первые годы Реформации высказывает мнение, что местная Церковь должна быть самостоятельной и независимой от Рима. Однако, о том, что право надзора за Церковью должно принадлежать политическим властям, он говорит только начиная с 1525г. Именно в это время церковному порядку стало явно угрожать богословское и социальное влияние секты «мечтателей», и в сфере нового учения обнаружилась настоятельная необходимость церковного и школьного надзора. В представлениях Лютера народная Церковь и местная Церковь («под» эгидой местных государей) были связаны друг с другом. Он отнюдь не был в восторге от идеи «верховного епископата» князей.

в) Протестантские местные князья с самого начала претендовали на право вмешиваться в дела церковного управления и основывать «местные» Церкви. Формальное правовое обоснование этим претензиям они видели (помимо многообраз ных деловых связей) первоначально в постановлениях Шпайерского рейхстага 1526, а затем 1529г. (§81).

г) На практике дело происходило таким образом, что в Центральной, Северной и Восточной Германии под властью протестантских князей образовывались местные Церкви, а в южной Германии и в Швейцарии шло формирование преимущественно городских общин. В одних случаях в качестве инициатора, движущей и даже принуждающей силы выступал городской совет, а в других— к Реформации призывал «народ», возбуждаемый и руководимый проповедниками. Формы воплощения лозунгов в жизнь были самыми разнообразными и результаты подчас весьма эклектичными.

5. История католического развития в Германии в эпоху Реформации вплоть до Аугсбургского религиозного мира обнаруживает следующие этапы:

(а) 1521: рейхстаг в Вормсе, Вормсский эдикт, Лютер и его приверженцы объявлены вне закона;

(б) 1530: католические депутаты рейхстага отклоняют Аугсбургское исповедание; они протестуют против Вормсского эдикта как нарушающего мир в стране;

(в) 1538: образование Лиги католических имперских сословий.

(г) 1546_1547: Шмалькальденская кампания императора и его победа;

(д) 1555: Аугсбургский религиозный мир.

6. Однако же, как мы видели, заключением Аугсбургского религиозного мира был достигнут всего лишь компромисс. Этот мир отнюдь не означал равновесия между католиками и сторонниками Аугсбургского исповедания. И вполне естественно, что растущая религиозная и культурная сила католицизма и возвращающееся самосознание вынуждало католиков воспринимать как вопиющую несправедливость огромные потери, которые они понесли в политической, экономической и церковной областях. С другой стороны, как мы уже говорили, католицизму угрожало все более широкое распространение кальвинизма. Но в то же время оба эти фактора оказали на него активизирующее воздействие, побудив перейти от Реставрации к Контрреформации в церковно-политическом смысле слова. Иными словами, оживилось стремление католиков воспользоваться политическими средствами для возвращения позиций, отданных религиозному новшеству. Такими политическими средствами были рейхстаги, союзы, дипломатия, выселения, война.

Однако, имея в виду упомянутые выше многообразные корни местной церковности, нельзя безусловно утверждать, что протестантские завоевания в Германии в общем и целом были только беззаконием. Тем не менее далеко не последнюю и не второстепенную роль играет то обстоятельство, что владения, за которые теперь шла борьба, были отчуждены протестантами, а не католиками. Более того, поскольку распространение нового учения опиралось на упомянутые средства политического давления, оценка ситуации с имущественной точки зрения приобретает решающее значение.

С другой стороны, католики также считали, что ради возвращения утраченных позиций можно и нужно применять жесткие меры. Вот почему попытки Реставрации приводили к достойным сожаления— с христианской и человеческой точки зрения— процессам. Хотя проявления жестокости в Англии (Мария Католическая) и Франции (мучения, которым подвергались члены кальвинистских общин; Варфоломеевская ночь) сопровождались аналогичными ответными действиями со стороны протестантов (казни католиков в елизаветинской Англии; подавление ирландских мятежей при Кромвеле; акты насилия, к которым прибегали гугеноты во Франции), тем не менее они остаются актами жестокого насилия и не подлежат никакому оправданию. К тому же они нередко бывали продиктованы почти невообразимой глупостью преследователей.

7. Из множества случаев, когда (во время Реформации и позднее) с той или иной территории выдворялись ее жители по причине их конфессиональной принадлежности, выделяются два случая выселения протестантов, оказавшие влияние на ход истории¹⁴² :

а) В первую очередь речь идет о французских гугенотах, объединившихся за границей в общину «revfugievs» или «Eglise de revfuge». После многочисленных персональных осуждений и выселений в 1535г. началось всеобщее подавление религиозного новшества во Франции. К моменту Варфоломеевской ночи число эмигрантов перевалило за несколько тысяч. После Варфоломеевской ночи, т.е. после 1572г., оно резко увеличилось. Потом, в 1598г., был издан Нантский эдикт о веротерпимости, и поток эмигрантов прекратился (и Ришелье, и Мазарини достаточно широко мыслили в категориях государственной политики, чтобы приостановить эмиграцию инаковерующих из Франции). Однако начиная с 1661г., т.е. с начала единоличного правления Людовика XIV, эмиграция приобрела крупные масштабы и постоянный характер. За каких-нибудь двадцать с лишним лет— до отмены Нантского эдикта в 1685г.— из Франции эмигрировало примерно десять тысяч семей. Они бежали в Швейцарию, в Нидерланды и в Германию (в одном только Брауншвейге насчитывалось тридцать три французских колонии). При тогдашней плотности населения это была огромная цифра! И она являлась доказательством высокой силы, которую дает вера. Число протестантских беженцев из Франции, включая вальденсов из долин Пьемонта, составило в целом 500_600 тысяч человек. Протестантская эмиграция из Франции прекратилась только в середине XVIIIв.

б) Второй случай касается изгнания зальцбургских протестантов тамошним архиепископом Фирмианом зимой 1731/1732г., т.е. в начале эпохи Просвещения, когда такое отношение к инаковерующим должно было казаться непостижимым. Речь шла о 22 тысячах подданных, в большинстве своем крестьян, отказавшихся (за что их и назвали «рекузантами») принять католический символ веры. Поскольку католическая Бавария не разрешила изгнанникам пройти кратчайшим путем через свои земли, их путь пролегал через всю Германию. Одна часть беженцев добралась до Америки, другая осела в Голландии. Примерно половина была расселена Фридрихом Вильгельмом I в Восточной Пруссии, в основном в области Гумбиннен.

8. В Германии церковная Контрреформация была полностью осуществлена в 1558г. в Баварии. До конца столетия она охватила всю Верхнюю и Нижнюю Австрию; в 1583г. Контрреформация завершилась в Кёльне¹⁴³, а также в Вюрцбурге, Трире, Падерборне, Мюнстере, Зальцбурге, Бамберге. В 1609г. была заключена католическая Лига между Максимилианом Баварским и некоторыми князьями духовного звания. Эта Лига сыграла важную роль в Тридцатилетней войне. Чтобы составить представление о душепопечительной деятельности и достигнутых благодаря ей результатах, т.е. о возрождении католической Церкви в эпоху Контрреформации, необходимо изучить все подробности этой работы, например по отчетам иезуитов, или биографиям германиков или по архивным документам малых и больших синодов. Поворот в Церкви был достигнут ценой величайших усилий.

9. Было бы в высшей степени наивным утверждать, что несчастье Тридцатилетней войны, обрушившейся на Германию, было вызвано Контрреформацией. Тридцатилетняя война была результатом раскола веры, который коренным образом нарушил равновесие сил среди властей имущих. Если же мы попытаемся обнаружить более конкретные причины войны, то нельзя забывать о травле, которой с конца XVIв. подвергался католицизм со стороны протестантов даже с церковной кафедры. Обострение католической полемики, католическая точка зрения на допустимость убийства государя (см. выше, Григорий XIII), отравленная атмосфера политических и конфессио нальных конфликтов во Франции, сложные, чреватые столкновени ем взаимоотношения между католическими державами, а также напряженность между католическими и протестантскими областями— все это следует учитывать при попытке составить объективное суждение. Не в последнюю очередь сюда же относится издание в 1629г. нелепого эдикта о реституции, против которого возражал Валленштейн. Того эдикта, который разрушил казавшуюся столь близкой победу императора и тем самым надежду на мирное разрешение конфессиональных противоречий.

Четвертая глава

Венец трудов

§92. Столетие святых

XVI столетие было самым славным периодом католической церковной истории в Новое время. Что же привело к глубочайшему внутреннему преображению Церкви? Что сделало это преображение необратимым? Что сообщило энергию и религиозную ценность контрреформаторскому движению? Святость, достигшая в то время своего наивысшего расцвета. Мы уже встречались с ее проявлениями в различной связи и имеем представление о том, насколько важна ее функция. Для XVIв. характерна поражающая воображение полнота святости. Но если мы хотим осмыслить те исторические силы, которые вызвали процесс преобразования Церкви и проследить их воздействие на жизнь, мы должны учитывать не только полноту этих сил, но и их разнообразие. И мы станем свидетелями триумфа одного из величайших идеалов Возрождения, облагороженного христианством. Речь идет об идеале человеческого достоинства (dignitas), воплощенного в исключительной и своеобразной личности. Вот имена, которые составили славу и величие Контрреформации: Игнатий— Франциск Ксаверий— Франциск Борджа— Петр Канизий— Алоизиус Гонзага— Станислав Костка— Пий V— Филипп Нери— Карл Борромей— Джиберти— епископ Дж. Фишер— Томас Мор— Тереза Авильская— Хуан де ла Крус — Петр из Алькантары. В том же ряду стоят английские и не только английские мученики из числа иезуитов и многие, многие другие. Какая гордая череда, и ни один не равен другому и лишь иногда — похож! Каждому из них было свойственно возвышенное чувство свободы, каждый отличался неповторимым, подчас шокирующим своеобразием. Каждый прожил истинную жизнь— жизнь не по шаблону. И все они были глубочайшим образом связаны в одно целое единым Христом и единой Церковью!

Мы уже знакомы с некоторыми из этих людей (§88, §91). О Франциске Ксаверии мы скажем ниже, когда речь пойдет о дальневосточной миссии (§94). Вданной главе мы несколько подробнее будем говорить о Терезе Авильской и Филиппе Нери. Не зная этих имен, нельзя составить исчерпывающее представление о церковной истории XVIв. и вообще понять современное католическое благочестие. Их деятельность протекала не столько в политической, сколько в духовной и интеллектуальной сфере. Оба они настойчиво учили¹⁴⁴, что решающую роль в истории играют силы, коренящиеся преимущественно в религиозной сфере святого. В то же время оба они оказали косвенное влияние на другие области человеческой деятельности, и влияние это было столь глубоким, что его нельзя сбросить со счетов. Именно это обстоятельство свидетельствует о всеобъемлющей гениально сти их человеческой природы.

I. Тереза Иисусова

1. Тереза Иисусова родилась в 1515г. в городе-крепости Авила, расположенном на высоком плато и окруженном прочными каменными стенами. Она происходила из старинного кастильского рода. С17 лет и до самой смерти Тереза страдает тяжелым телесным недугом. В 18 лет она вступает в монастырь кармелиток с не слишком строгим уставом, который находился в ее родном городе. Только двадцать два года спустя (1557г.) она переживает момент полного перерождения и налагает на себя жестокий, в сущности, обет постоянного совершенствования. Вот что ей удалось совершить в течение жизни.

(а) Восстановление в ордене кармелиток прежней строгости в соблюдении полной бедности ¹⁴⁵ при упорнейшем сопротивлении со стороны обмирщенного духовенства ордена и светских кругов (открытие в Авиле первого реформированного монастыря, 1562 г.); (б) мистические сочинения (все написанные по приказу ее духовного наставника). Тереза умерла 4 октября 1582г.¹⁴⁶

2. Упадок и разложение, распространившиеся в эпоху Реформации, затронули и испанские монастыри (см. §78). История Терезы показывает, до какой степени разрослись и превратились в жестокую вражду противоречия между конвентуа лами и обсервантами. Пренебрежительное отношение к монастырской аскезе стало самым обычным делом. Этому способствовали папские диспенсации. При Евгении IV и Пие II монастыри либо вообще не соблюдали клаузуру [затвор], либо весьма часто ее нарушали. И хотя голоса, призывавшие к внутреннему реформированию Церкви все громче раздавались сначала из женских, а потом и из мужских монастырей, этот христианский дух не находил отклика или хотя бы спокойных и обдуманных возражений. Нет, он встречал яростное сопротивление; в борьбе с ним все средства были хороши: интрига, клевета, даже пытки (так, например, пыткам был подвергнут конгениальный соратник св. Терезы Хуан де ла Крус, † 1591г.; в 1926г. канонизирован). Вспомним только, что дело происходит в середине XVIв., когда эффективная внутрицерковная реформа становится настоятельной необходимостью. Тереза, со своей стороны, проявила в этой борьбе не только необычайную творческую энергию, но и поистине героическое смирение. В течение пяти лет она стойко выносила обрушившийся на нее шквал враждебности. Он вызывал у нее только молчаливую печаль, свойственную мудрости. Ничто на свете не могло оторвать ее от служения Господу. Она стала живым воплощением парадоксальной силы послушания, которое умеет сочетать смирение с осознанием масштаба своей личности и своей миссии: «Пусть обычные солдаты требуют себе ежедневной платы за ратный труд (т.е. утешения); а мы желаем служить Господу из чистой, свободной любви, как благородные вельможи служат своему государю». Когда в 1571г. генеральный капитул монастыря кармелиток после длинной цепи придирок самого разного свойства принял постановление подавить реформу, Тереза немедленно подчинилась этому решению¹⁴⁷. Но это тяжелое бремя раскрыло в ней новые, еще более мощные силы, которые она потом отдала делу реформы. Реформа была проведена позже, благодаря вмешательству короля (которого подвигнула на него принцесса Эболи, хотя она и не являла собой образец высокой нравственности!) и при поддержке епископа Авильского, расчистившего реформе путь.

Этот апостольский подвиг был эманацией стремления к святости, результатом непрерывной покаянной молитвы, в которой проходила вся жизнь Терезы¹⁴⁸. Некоторые признания и поступки далекой от суетного мира монахини представляются с рациональной точки зрения непостижимыми. Но ее пример лишний раз доказывает, что святое бегство от мира, когда его совершает великий человек, отнюдь не является безумием или асоциальным поступком, но способствует формированию мира. Программой Терезы очевидно была заступническая молитва, особенно молитва за тех, кто защищает Церковь от нововведения.

3. а) Самой характерной чертой этой кармелитки и самым значительным ее вкладом в историю Церкви была мистика, которую она сделала достоянием своего ордена. Тереза достигла высочайших вершин в созерцательной молитве и преуспела в обучении молитве своих сестер-монахинь. «Для меня теперь,— пишет она в 1557г.,— началась жизнь в молитве, и этоесть жизнь Бога во мне; я имею право говорить так». Видения (и вообще сверхъестественное) не были для нее главным смыслом жизни. Сама Тереза всегда считала их вещами несущественными; она даже боялась необычных переживаний и сопротивлялась им. В конечном счете, главным своим делом она считала целеустремленность к исполнению воли Божией. Она постоянно возвращается мыслью к вечности. Молитва для нее— дружеское общение с Господом; но в этом общении она ощущает гнетущую внутреннюю сухость, которая в течение четырнадцати лет не позволяет ей достигнуть истинного созерцания. Она наблюдала происходящие в ней процессы и свойственные ей состояния и оставила великолепные литературные свидетельства своих наблюдений («ибо кое-что я знаю по собственному опыту»).

б) Мистика всегда является в сущности личным благочестием. Однако мистика Терезы лишена всякого одностороннего индивидуализма. Она прежде всего церковна и уже только поэтому свободна от всякого спиритуализма; она настолько возвышенна и теоцентрична («Его Величество»), настолько связана с личностью Несотворенного Посредника— Иисуса Христа, что не несет в себе никакой опасности пантеизирующего восприятия. И как во всякой истинной мистике (§69), эта погруженность в Бога сущностно связана с апостольским служением и благотворительной деятельностью.

Обновление ордена является доказательством всему вышесказанному. Знаменитая статуя работы Бернини в соборе Мария делла Виктория в Риме (1645_ 1652), которая слишком часто определяет наше представление об этой святой, передает только одну сторону ее натуры; к тому же, несмотря на очевидные художественные достоинства этого изображения, в нем есть чрезмерная искусствен ность, некоторая слащавость, почти истерическое преувеличение. Скульптура слишком подчеркивает физическую хрупкость и даже неврастеничность оригинала, но не выражает того великолепного синтеза, который был самым существенным свойством св. Терезы. А ведь ее смирение и эмоциональность являли собой нерасторжимое целое с сильным интеллектом, несгибаемой волей и чувством собственного достоинства. И если в более позднюю эпоху квиетистская мистика стала ссылаться на ее наследие, то виной тому односторонность и узость в интерпретации ее наследия и ее образа. Сама же Тереза не только проявляла большую активность в служении ближнему, но и как всякий простой человек, как любой христианин, горячо молилась вслух. У нее и в мыслях не было считать этот способ молитвы чем-то несовершенным, как это делает квиетизм. Она не ждала, как это делает квиетизм, внутреннего вдохновения или личного обращения к ней Господа, она просто созерцала жизнь исторического, проповедующего, страдающего Христа. Она с подкупающей непосредственностью могла сесть в удобное кресло, если это помогало молитве, или с чувством благодарности к Богу наслаждаться сладким вкусом спелых фруктов.

4. Для понимания роли св. Терезы в церковной истории важно помнить о том огромном впечатлении, которое произвело на нее проникновение религиозного новшества во Францию. Она вполне обдуманно и сознательно выдвинула инициативу внутренней католичес кой реформы, чтобы таким образом преградить путь реформе антикатолической. Позже орден реформированных кармелиток был переведен во Францию (в 1642г. в Париже открылась миссионерская семинария) и идеи св. Терезы послужили основанием для французской мистики XVIIв.; эта мистика в свою очередь породила высшие религиозные достижения того времени (§96).

5. По происхождению и воспитанию Тереза принадлежала к старинной аристократии, которая тогда переживала пору нового расцвета. Святость Терезы не только не находится в каком-либо противоре чии с культурным наследием Испании, но является зрелым плодом этого наследия. Доказательством служат ее сочинения; они считаются жемчужиной классического периода испанской литературы¹⁴⁹. Святость Терезы кажется порой сверхчеловеческой, но она есть проявление великой человечности. В то же время этой святой было свойственно неотразимое обаяние и любезность. В ее благочестии не было ничего мрачного. С другой стороны, хотя в ее натуре столь гармонично, столь органически сочетались описанные выше свойства, ей отнюдь не было чуждо то внутреннее борение, которое— как мы уже говорили выше— является признаком христианской подлинности и которым отмечена все богословие Креста и всякое истинно христианское благочестие: Терезе так же, как и другим святым, были знакомы тяжкие внутренние искушения вплоть до сомнения. Но ее благородная душа, не ведавшая низменных чувств, одержала победу и над этим искушением.

II. Филипп Нери

1. Исходным пунктом внутрикатолической реформы в Италии, как нам уже известно, было основание Ораториума, а также возникшего под его влиянием ордена театинцев (§86). Тот же неутомимый дух вдохновлял и Филиппа Нери, который поначалу привлек к себе сторонников благодаря упражнениям в благочестии в молитвенном зале одного из ораториумов. Но Филипп не только стоит у истоков обновления; за свой долгий век (1515_1595) он пережил пятнадцать пап и наблюдал несколько стадий глубокого церковно-религиозного преобразования в Европе и драматические перипетии борьбы, которая велась рядом с ним, в курии. И он принимал живое участие в процессе внутрицерковного реформирования, особенно в Риме.

В какой-то мере его образ действия противоположен образу действия ордена Игнатия Лойолы, с которым он поддерживал дружеские отношения. В лице Филиппа Нери неисчерпаемо многообразное в церковном смысле XVI столетие обретает еще одну новую грань. Есть большая доля истины в утверждении, что почти все устремления католицизма Нового времени были осуществлены орденом Игнатия Лойолы или благодаря ему. Но все же одна важная область душепопечи тельной работы является в этом смысле исключением. Мы говорим о тех силах, которые действовали скорее по свободной и личной инициативе, чем в качестве членов строгой организации, подчиняясь ее приказам. Программа и образ действия папства и ордена иезуитов как раз опирались на организацию. Ее роль была чрезвычайно важной. В хаотических бурях шестнадцатого и последующих столетий (т.е. в борьбе против национально-церковного и духовно-субъективистского сепаратизма) только жесткие формы и энергичная власть могли спасти жизнь. Но чтобы эта жизнь не закоснела, не застыла, ей оставалось выражать себя (разумеется, в рамках Церкви!) в более свободном, более подвижном благочестии, каковое в глазах многих обладало даже большей привлекательностью, чем строгое соблюдение дисциплины. Самым значительным представителем этого направления Контррефор мации в XVIв. был Филипп Нери. Его можно считать образцом свободы, которую дарует христианину католическая вера. Он обладал той притягательност ью, которая бывает свойственна святости, не разрушающей, но облагораживающей естественные человеческие черты характера и поступки. Его наследие также было воспринято французским семнадцатым столетием, которое без него невозможно ни представить, ни истолковать. Новейшая история Церкви не уделяла достаточного внимания тому духу, который нашел свое воплощение в личности Филиппа Нери, хотя именно он принес новые ростки в деяниях кардинала Ньюмана (§118).

2. а) Биография Нери весьма поучительна. Еще будучи мирянином и не имея ясного представления о предстоящем пути, Нери начинает обращаться к Господу. Свое истинное призвание он осознает с того момента, когда начинает ухаживать за больными. Исповедовать христианство означало для него творить дела милосердия. И он основывает соответствующее братство для паломников («Братство св. Троицы», 1548 г.). Только 36 лет отроду он принимает священство (1551г.), а затем вступает в одно неформальное братство, куда входило несколько священников; не имея устава, они совместно молились и поощряли друг друга творить богоугодные дела. Филипп сплачивает это содружество, но сознательно не пытается сделать общую связь более тесной.

б) Наконец (1564г.) он совершает главное дело своей жизни: основывает конгрегацию «Ораториум божественной любви». Обучение членов ораториума проходило в форме непринужденных бесед в узком кругу, как это было принято в гуманистической традиции devotio moderna (§86). Эта конгрегация, с 1574г. с общинной жизнью, утверждается в 1575г. Григорием XIII, не имеет обетов, и каждый дом остается самостоятельным. (После смерти Филиппа Нери члены ораториума никогда не избирали себе нового главу.) Все дисциплинар ные требования сводились к двум тезисам: «Хочешь, чтобы тебя слушались? Не приказывай слишком многого!» и «Наш единственный устав— любовь».

3. а) Такое свободное построение общинной жизни отнюдь не вело к поверхностному благочестию. Как для Игнатия и для всех святых, идеалом Филиппа было «сдерживать свою волю»¹⁵⁰. Для достижения этого идеала, чтобы упражняться в смирении, он назначал себе и другим членам ораториума порой несколько странные формы епитимий; они сближали его с Бедняком из Ассизи (которого тоже обзывали глупцом). И близость заключается не в странности этих форм, а в той прозрачной ясности сыновнего чувства к Богу, которое просвечивает в них. Смирение этого человека было исполнено мягкости и радости.

б) Филипп беспрекословно подчинялся Церкви; в определенном отношении он являл собой прямую противоположность Савонароле (§77), но, повторим, отнюдь не спорил с ним: он почитал Савонаролу как святого и опирался на его пример и его сочинения. Как и Савонарола, он был художником молитвы, но в отличие от пророческой язвительности флорентийца, проповедь Нери была проникнута мистической нежностью и жаром, который иногда доводил его до полного изнеможения¹⁵¹. Торжественная месса стала для него таинственным источником обновления ¹⁵², во время литургии он каждый раз испытывал прилив любви к Богу: «Имею желание разрешиться и быть со Христом» (Флп I, 23). Однако всякая мечтатель ность была ему чужда.

в) В его высокодуховной аскезе сказывалась одна очень привлекательная для современного человека черта: Филипп считал, что аскеза не имеет ничего общего с телесной грязью, и содержал свое тело в чистоте.— Но значительно большее значение для будущего имел его метод индивидуального подхода в пастырском служении: и здесь он также отвергал жесткую систему.

4. Поистине гениальная внутренняя свобода Филиппа Нери обнаруживает всю свою значимость только в исторической перспективе. Речь шла о сохранении Церкви. Строгие постановления Тридентского собора и беспощадная твердость Павла IV были, так сказать, официальными экспонентами столетия. В то время, да и позже могло казаться, что только орден иезуитов владеет правильным методом работы по спасению Церкви. Но какой пробел возник бы в католическом самопреобразовании, не будь Филиппа с его совершенно другим подходом к душепопечительной деятельности. Лютер осудил и отверг налагаемые Церковью узы как иудейские и ветхозаветные; он противопоставил им идеал индивидуальной свободы христианина. Но Филипп, как некогда Франциск, явил миру впечатляющее доказатель ство того, что самая тесная связь с Церковью, в частности с папством (Нери поддерживал близкие контакты с Григорием XIII, с Григорием XIV и Климентом VIII), не лишает человека ни личной свободы, ни возможности осуществлять свое пастырское служение; эта связь даже может сделать служение более плодотворным. И снова мы видим, как покорность и преданность Церкви идут рука об руку с импонирующим чувством свободы. Как Бернард Клервоский в XIIв. не боялся открыто высказывать свое мнение Евгению III, так и Филипп отваживался призывать к смирению высшего руководителя Церкви (Климента VIII), более того, он направил ему мягко сформулированный приказ соответствующего содержания.

Филипп был лишен всякой расчетливости и всякого стремления к власти. Он никогда не оказывал давления, но пользовался всеобщей симпатией. Его твердость не была упрямством. Его стойкость казалась самой понятной и естественной вещью на свете. Его с поразительной доверчивостью называли «добрым Пиппо», но, находясь рядом с ним, люди испытывали стремление стать лучше.

5. Филипп Нери был энтузиастом изучения христианских древностей Рима и истории Церкви. Он основал знаменитую библиотеку Валличельяна, был одним из первых любителей катакомб (где проводил целые ночи в молитве и приобрел опыт внутреннего созерцания). Его ученик Антонио Бозио († 1629г.) стал первым ученым исследовате лем катакомб. Готовясь к докладам в ораториуме, Чезаре Бароний (1538_1607), будущий кардинал и префект Ватиканской библиотеки, собрал материал, пригодившийся ему позднее при написании эпохального труда по истории христианской Церкви («Annales ecclesiastici»), доведенной до 1198г. (этот труд был задуман как опровержение протестантских «Магдебургских центурий» Флация Иллирика); и Филипп Нери был тем человеком, кто каждый раз побуждал отчаявшегося автора продолжать осуществление своего грандиозного замысла. В смысле своего значения для внутренней реформы Церкви оба этих сочинения были великими свершениями. Здесь лозунг Возрождения «назад к истокам!» обрел свое христианское воплощение. Перед глазами читателей снова возникли первые героические времена Церкви. Знаменитый продолжатель труда Барония Одерих Райнальд († 1671г.) также был ораторианцем.— Музыкальные представления в ораториумах св. Филиппа дали толчок к возникновению жанра музыкальной «оратории» (Палестрина был одним из сподвижников святого).

Ораториумы стали учреждаться по всей Европе, в Южной Америке и на Цейлоне, но в соответствии со своей внутренней структурой они всегда были небольшими по составу (pusillus grex [малое стадо]). Огромная притягательность ораториев обнаружилась только в XIXв., когда в Англии их обновил Ньюман.

6. В следующем столетии ораториум возникает и во Франции. Он был учрежден в 1611г. в Париже молодым, но духовно зрелым и весьма решительным священником Пьером де Берюлем († 1629г.). Его внутреннее обращение было плодом упражнений, к которым он был приобщен в иезуитской школе. Он включил в свою жизненную программу борьбу с кальвинизмом и прославился как поразительно талантливый проповедник и духовник. Его духовное влияние сказалось на многих семинариях и коллегиях, основанных французским ораториумом. Этот ораториум также не налагал никакого обета на своих членов, но подчинялся жесткому центральному руководству. Во главе стоял генерал и генеральное собрание. Французский ораториум быстро распространил свое влияние сначала в стране, а постепенно и за ее пределами.

В конце XVII и вплоть до середины XVIIIв. французская община переживала тяжелый кризис, связанный с влиянием янсенизма на некоторую часть ее членов. Она была распущена незадолго до революции и дважды учреждалась заново— в 1864 и 1925г.

III. Другие ордена

1. Все сказанное выше далеко не исчерпывает богатства церковной жизни XVIв. Мы уже говорили о Карле Борромее, племяннике ПияIV, являвшем живой пример преодоления ренессансного духа, склонявшего его к беззаботному благополучному существованию. Карл Борромей учредил свободное объединение священнослужителей, напоминавшее ораториум. Его притягательная сила помогла ему также основать небольшую общину «облатов», которые также не приносили обетов (1578г.). Он был духовником св. Анджелы Меричи († 1540г.), которая за пять лет до смерти, в 1535г., основала в Брешии религиозную общину «урсулинок». Женщины, входившие в это объединение, первоначально не приносили обетов и не отказывались от личного имущества. Они ухаживали за больными и занимались воспитани ем и образованием молодежи. Позже монахини ордена урсулинок по обету возлагали на себя, помимо трех названных выше, четвертую обязанность: образование девушек.

2. а) Теперь, наконец, кроме иезуитов, пора упомянуть и орден капуцинов, второй воинствующий орден той эпохи. Сначала они представляли собой группу францисканцев-обсервантов, выступавших за внутрицерковную реформу. Во главе этой группы стоял Марк Анкона. Их целью было строгое соблюдение (отсюда «обсерванты») устава св. Франциска, на что они получили разрешение у папы Климента VII (1525г.). Первоначально новая община склонялась к отшельническому или, по крайней мере, к уединенному образу жизни, предпочитая разного рода мирские занятия (ремесленные работы, уход за больными, запрет на ученые труды, только одна месса в каждом монастыре!). Булла Климента VII, изданная в 1528г., учреждает эту группу как самостоятельную общину. Многие сторонники реформы из числа обсервантов и конвентуалов способствовали расширению прав и численному увеличению этого ордена. Начиная с 30-х годов XVI столетия (тогда же возникло и название «капуцины»), и вплоть до избрания генеральным викарием Бернардина Асти (1535/1536) и принятия новой формулировки устава, на общину были возложены дополнительно задачи проповедничества и научно-богословских штудий. Контрреформаторская работа ордена капуцинов имела, конечно, важное значение, но еще большие заслуги принадлежат ему в осуществлении внутрикатолической реформы, а именно в подготовке новой смены священнослужителей (миссионеров и солдатских священников).

б) Стремление сформировать идеальный орден приводило подчас к кризисным ситуациям. Например, к тому, что в первые годы проведения реформы наиболее крупные умы оказались не у дел. Когда в 1537г. генеральн ый министр ордена Бернардино Оккино отпал в реформаторское нововведение, это прямо поставило под удар только что основанный им орден: последовал запрет на деятельность капуцинов вне Италии и запрет на проповедь (1542_1545). Но затем францисканский образ жизни, который изначально вели капуцины, привлек к ним множество последователей. В 1574г. Григорий XIII снял запрет на деятельность вне Италии, и новый орден проник во Францию, Испанию, Германию и Нидерланды. Подъем продлился до середины XVIIIв.. В отличие от иезуитов, которые были богословами, духовниками принцев крови и воспитателями дворянской молодежи, капуцины работали среди простого народа.

3. Во второй половине XVIв. возник целый ряд других орденов: так, в 1584г. св. Камилл де Лелли († 1624г.), один из учеников Филиппа Нери, основал орден, задачей которого был уход за больными; численно орден был невелик, но его члены героически жертвовали своими жизнями во время чумных эпидемий XVI, XVII и XVIIIвв. Франциск Караччоло учредил орден «регулярных меньших братьев», который вел душепопечительную работу среди бедных и заключенных. Св. Иосиф Каласанца († 1648г.) основал орден пиаристов (1597г.), которые, подобно урсулинкам, связали себя четвертым обетом воспитания молодежи. Той же цели была посвящена деятельность Сезара де Бю († 1607г.), основавшего в 1592г. орден «Отцов христианского учения». Петер Фуррье († 1640г.) стал учредителем ордена «Сестер Божией Матери», имеющего образовательные цели, а св. Иероним Эмильяни († 1537г.)— основателем ордена «сомасков», первоначально для сирот, бедных и стариков, о других аналогичных учреждениях см. §86.

Следует назвать в этом ряду также имя Франциска Сальского. Он еще застал в Риме старого Нери. Но его духовная деятельность протекала уже в другое время, она приходится на «великое столетие Франции» и мы будем говорить о ней в другой связи (§96).

§ 93. Барокко

1. В эпоху Реформации изобразительное искусство Германии деградировало; за поколением великих гениев (Дюрер, Фейт Штосс, Рименшнайдер, Грюневальд), которое в основном возросло на католической почве, последовал резкий упадок; в евангелическом ареале заметен только Лукас Кранах Младший. Это объясняется, вероятно, стесненным положением всех духовных сил вообще. Искусство все еще продолжало оставаться в основном католическим, его заказчиком прямо или косвенно всегда была Католическая Церковь: ей были нужны храмы, алтари, статуи святых, иконы, фрески, росписи. Теперь все это отошло на задний план, а иногда и подавлялось насильственно («мечтатели», кальвинизм). Силы нации были подорваны расколом, единая культурная основа отсутствовала.

Очень крупной фигурой был Ганс Гольбейн (1497_1543), но он не сыграл роли в церковной истории. Выполненные им портреты Эразма, Томаса Мора, Генриха VIII и его жен зримо— и как проникновенно!— воссоздают лики той эпохи, но основная часть его творчества, хотя в нем и присутствуют изображения мадонн и другие религиозные мотивы в общем не отмечена печатью религиозности (достаточно сравнить его «Христа во гробе» в Базеле с мертвым Христом Грюневальда на пределле в Ашаффенбурге!). Гольбейн секуляризован.

2. Лишь один вид искусства переживал эпоху расцвета— музыка. Ее понимал и ею занимался даже Лютер. Его проникновенные хоралы благодаря религиозному содержанию и сплачивающей силе являются драгоценным памятником церковной истории. После Тридцатилетней войны протестантская музыка достигает еще больших высот после Генриха Шюца († 1672г.) у Георга-Фридриха Генделя (1685_1759) и Иоганна-Себастьяна Баха (1685_1750). Источником вдохновения для обоих, особенно для Баха, служила религия, внушенное свыше религиозное озарение. В творениях Баха, написанных специально для евангелического богослужения, вокальная и инструмен тальная музыка достигала поразительной объективности веры; Бах черпает свою энергию в общем христианском источнике (таковы «Страсти по Матфею», несмотря на пиетистские тексты; такова латинская месса h-Moll, разумеется, включая «Credo»; мощные духовные кантаты).

Музыкальная жизнь Италии XVIв. развивалась под влиянием Джованни Палестрины (1525_1594) и его церковной музыки, исполнявшейся a-capella и даже в наши дни вызывающей восхищение.

3. а) Каждая эпоха, в той или иной степени охваченная единым великим порывом, находит выражение в художественном творчестве. Последняя треть XVIв. и весь XVIIв. отмечены расцветом искусства барокко; в целостности его архитектуры, скульптуры и живописи нашло отражение глубинное осознание общности, характерное для той эпохи. Это время не было чисто религиозным. Но самым мощным его порывом было католическое сознание; начиная с середины XVIв., опираясь на Испанию и Италию, оно медленно, но верно набирало силу.

Наиболее полно барокко выразило себя в церковном искусстве. Поэтому следует признать правильным определение барокко как искусства Контрреформации¹⁵³.

Барокко стоит между Ренессансом и классицизмом. Оно заявляет о себе поразительно рано. Уже в первой четверти XVIв. (1523г.) во Флоренции сооружается Biblioteca Laurenziana, с лестницей, построенной по проекту Микеланджело, которая считается прообразом барочной архитектуры.

Стилистически эта архитектура развивала элементы Ренессанса, используя внутреннюю напряженность готики¹⁵⁴, но стремясь при этом достичь максималь ной раскрепощенности формы. Барокко любит не только трезвую линию, оно зажигает множество огней; не сдерживает свою силу, но скорее всячески ее акцентирует. Ему по душе грандиозность масштабов, значительность и эффектность ракурсов, ослепительная яркость освещения, экспансивность, возвышенность и триумфальность мировоззрения. Во всем этом сказывается эпоха открытия и колонизации мира. Экзотические заморские мотивы появляются не только в потолочных росписях, но даже на алтарях, например во Фрауенбурге. Барокко в религиозной области становится изображением обновления и возвращения утерянных позиций. Подобно своей эпохе барокко проникнуто великим беспокойством. Но одновременно многие из его скульптур и живописных полотен излучают почти физически ощущаемый мистический жар. В Испании этот огонь пылает во всем, даже в заурядных убранствах (церковные фасады, капеллы внутри кафедральных соборов). В Италии того времени мы не находим ничего подобного.

Вообще говоря, мистический жар барокко не везде был вполне искренним, и перегруженность внешнего убранства нередко означала лишь суетный пафос (особенно в Италии, в меньшей степени— в Южной Германии, еще меньше— во Франции, менее всего— на Дунае и в Испании). В убранстве и росписи барочных интерьеров и в применении поддельных материалов есть некая театральность, даже что-то от оперы.

Это вынуждает нас поставить вопрос о религиозной серьезности барокко. Всякое провозвествование христианства есть одновременно и непременно theologia crucis. Разумеется, не следует забывать о том, что крест— это символ победы и радости, но законным и христианским является вопрос о том, имеет ли право прославляющее веру искусство настолько самоупоенно стремиться к возбуждению чувственной радости, чтобы theologia gloriae [богословие славы] свидетель ствовала скорее о человеческом восхищении, чем об истинном просветлении. Многие изображения телесно совершенных кающихся грешниц и святых мучениц, кокетливо играющих золотым бичом, сразу же вызывают сомнение в серьезности их аскезы. Да и соседство чувственной наготы или полуобнаженности с мистикой (гравюры, надгробия) тоже не бесспорно. У такого замечательного мастера, как Питер-Пауль Рубенс, мистика, чувственная светскость, полнота жизнелюбивого мироощущения сплавляются в некий синтез, который, не умаляя мистического содержания, все-таки акцентирует, прежде всего, чувственно-плот ский элемент. Творчество Рубенса как отражение общего сознания эпохи не производит успокоительного впечатления. Некоторые статуи святых (например, Mater Dei [Богоматерь] в Мюнстерском соборе) вызывают почти невыносимое чувство эклектичности¹⁵⁵.

б) Но, задавая эти вопросы и выражая сомнение, нельзя постичь глубин и высот этого поразительного искусства, которое, кажется, не имеет и не признает никаких границ. Критика недостатков достигает цели лишь тогда, когда мы не забываем и о достоинствах этого искусства: об исповедальном и возносящем хвалу Всевышнему осознании веры. Нельзя также упускать из виду, что барокко в бесконечной мелодии «земной и небесной хвалы» (Albrecht Goes) изобразило радость вечного блаженства и сделало ее необычайно привлекательной.

Барокко является также выражением (и требованием) расцветав шей одновременно католической молитвенной жизни— как в литургии, так и в области личного благочестия. В церковных сооружениях само свободное пространство и убранство пронизанных светом интерьеров, вмещающих огромные массы народа, производили огромное впечатление на молящихся. Искусство барокко все еще остается богатым и аристократическим¹⁵⁶.

С другой стороны, напомним, что это искусство на юге Германии чрезвычайно плодотворно соединилось с сельским народным благочестием (деревенские приходские церкви с их убранством, религиозные процессии с их эмблематикой). Иезуитский театр и великолепно декорированные в стиле барокко молитвенные залы иезуитских мужских конгрегаций также сыграли важную религиозную и душепопечительную роль.

в) Барокко было многообразным не только в географическом, но и в социальном смысле: ошеломляющее придворное барокко в Австрии находит свое стилистическое выражение в личности Абрахама а Santa Clara († 1709г.); хотя его духовно-богословское наследие не отмечено печатью гениальности, он был словно специально рожден для своего времени— эпохи после окончания Тридцатилетней войны; рейнскому народно-бюргерскому барокко соответствовал природный талант капуцина Мартина фон Кохема († 1712г.), еще и сегодня сохраняющий поразительную силу.

Наряду с укреплением католического самосознания важное значение имела еще одна примета времени: миролюбивое отношение к христианам евангелического вероисповедания. Ни в одном из 70 сочинений Мартина фон Кохема не найдется ни одного худого слова о «господах протестантах». Он на собственном опыте понял и испытал бесплодность всякой полемики.

4. На высшей точке своего развития архитектура Италии создает непревзойденный шедевр, являющий миру давно чаемое слияние устремленности ввысь и покоя: купол собора св. Петра в Риме работы Микеланджело (завершен в 1592 г.). Это творение воистину религиозно; в нем нет ничего от прометеевского штурма небес и титанического упрямства— Микеланджело преодолел эти настроения уже в изображении своих рабов, олицетворяющих жажду избавления, и тем более в сценах Страшного Суда (роспись Сикстинской капеллы). Купол устремлен ввысь так же, как и все значительные творения готики. Но все-таки красота его очертаний, каждый раз вызывающая чувство заново обретенного счастья, больше воздействует на наши чувства, чем любой готический собор или, скажем, великолепно рассчитанный купол Флорентийского собора (Брунеллески). И в то же время в нем выражается повелительность и властность церковного сознания: по воле Брабанте и Микеланджело над четырьмя равными сторонами креста, символически обнимающими с четырех сторон всю землю, вознесен венец— фигуры четырех небесных князей-апостолов.

5. Число художников барокко столь велико, что на этих страницах невозможно подробно проанализировать значение каждого для истории Церкви. Ограничимся упоминанием лишь нескольких имен.

Наряду с несравненным Микеланджело есть еще один художник самой первой величины, которому принадлежит особая роль в истории Церкви и благочестия. Это голландец Рембрандт Харменс ван Рейн (1609_1669), один из самых значительных рисовальщиков и художников всех времен. Он придерживался реформированной веры. Многообразие его искусства не поддается краткому определению в нескольких фразах. Линия этого искусства, как и линия жизни этого живописца, с беспощадной последовательностью направлена ко Кресту. Вряд ли кто-нибудь показал человеку Нового времени главные евангельские сюжеты с таким пониманием душевной нищеты и беспощадностью искреннего признания.

6. И, наконец, основание, на котором зиждятся воззрения религиозного искусства барокко,— это огромный массив аскетической литературы. Проповедь покаяния, составляющая суть этой литературы, никоим образом не остается только на бумаге: существенной частью благочестия той эпохи были упражнения в аскезе как основа и гарантия истинности мистической молитвы. Это дает нам право предположить прямую связь ее с искусством и приписать ему тем большую религиозную глубину. Наше недоверие ко всякого рода неискренним преувеличениям обнаружит в этом случае свою несостоятельность. На примере такого мастера как Мартин фон Кохем, чья религиозная искренность нашла высшее признание в словах Йозефа Гёрре, можно показать, что по крайней мере часть высокопарной и многоречивой литературы барокко находила себе пищу в глубинах подлинно религиозного чувства.

7. С церковно-исторической точки зрения интересно то обстоятельство, что наряду с папством (§91: Сикст V как создатель барочного Рима) величайшего зодчего поддерживала самая мощная церковная сила Контрреформации— орден иезуитов. Многие церкви и монастыри других орденов также уделяли заметное внимание строительству, но их постройки не идут в сравнение с архитектурными шедеврами иезуитов. Благодаря иезуитам стиль, возникший в Италии, стал фактически образцовым для всей церковной архитектуры той эпохи. Главная церковь иезуитов в Риме— храм «Al Jesu» является непревзойденным его образцом. Но собственно «иезуитского стиля» не существует.

8. В XVIIIв. в искусстве, как и во всех областях, специфически религиозное начало отступает на второй план. Правда, в Германии, да и по всей Европе, мало что может сравниться с восхитительными творениями Бальтазара Неймана (1687_1753), который спроектировал Вюрцбургскую резиденцию, включая церковь; Фирценхайлиген, замок в Брюле, Нересхаймская аббатская церковь. Следует упомянуть также великолепные творения доминиканца Циммермана (1685_1766), например церковь в Визе.

И все-таки эти чудесные постройки не владели тем религиозным языком, на котором говорила готика; неизмеримое количество эскизов Неймана и Циммермана свидетельствуют прежде всего о неутомимом поиске формы.

9. Над искусством барокко значительно возвышается культура барокко— общеевропейское движение, обнимающее все сферы жизни. Масштабы и своеобразие этой культуры проявляются, в частности, в неожиданно интенсивном излучении католическо-романского ареала на север, в протестантскую сферу. Влияние барокко сказывается в литературе, заметнее всего в области философии, отчасти богословия, оно ощущается даже в лютеранской ортодоксии (§83), проникает и в Россию вплоть до Киева (латинская схоластика).

§94. Миссионерство за пределами Европы

1. Миссионерская работа в XVв. почти совсем замерла. Однако эпохальное открытие «Нового Света» поставило перед западным христианством задачу проповедовать Евангелие народам и племенам новых стран. Эта задача была сформулирована как программа и выдвинута папой Александром VI в 1493г. во время знаменитого дележа новооткрытых земель между португальцами и испанцами, и стала осуществляться на практике.

Сначала миссионерскую работу взяли на себя старые ордена францисканцев и доминиканцев. Не преуменьшая их заслуг, следует все же сказать, что в этой области были достигнуты еще большие, исторически судьбоносные успехи, когда Церковь, столкнувшись с новыми реформаторскими учениями и общинами стала сама заново формировать себя и в ней возникли новые структуры. Несмотря на огромную внутреннюю беду, постигшую западную Церковь, несмотря на тяжелые притеснения, чинимые ей протестантизмом, она откликнулась на призыв. Унее хватило сил, чтобы даже в момент слабости, в момент опасности вести духовное наступление. Церковное самосознание, несколько укрепившееся в сороковые годы XVIв. и резко возросшее в конце XVIIв., придало необычный размах этому наступлению.

2. Главными исполнителями миссионерской работы стали иезуиты (а наряду с ними и капуцины). Само утверждение ордена папой Павлом III было прямо связано с потребностями христианизации недавно приобретенных европейцами территорий. Первое заморское владение португальцев— Филиппины— стало и первой миссионерской областью. (В 1521г. право собственности на эти острова получили испанцы; в 1543 г. они назвали их в честь юного короля и начиная с 1569г. вели планомерное завоевание.) Члены различных орденов окрестили там до 1600г. не менее 700 000 аборигенов.

а) В 1541 г. королю Португалии Жуану III потребовались миссионеры для работы в португальской колонии Гоа на западном побережье Индии. Иезуит Франциск Ксаверий (1506_1552), дворянин из Наварры, один из великих сыновей человечества, положил начало миссионерской работе в Восточной Азии.

Он принадлежал к когорте первых сподвижников св. Игнатия; в Париже он жил в одной комнате с ним и Петром Фабером. Они вместе вели душепопечительную и благотворительную работу там же, в Париже, а затем в Верхней Италии (когда превратности войны помешали им совершить паломничество в Палестину). И вот, начиная с 1542 г., он в качестве папского легата работает сначала в Гоа (в те времена это означало 400 дней морского пути длиной в 20 000 км), затем в Южной Индии, затем на Молуккских островах, наконец, 2 года в Японии (всего 2000 обращенных). Его подвижничество продолжалось всего 10 лет: в 1552 г., не успев начать миссионерскую работу в Китае, он умер в одиночестве на острове Сансян, свидетелями его кончины были двое новообращенных туземцев.

Непостижимая и неудержимая энергия и целеустремленность этого высокоодаренного и святого человека снова и снова подвергалась тяжким испытаниям. Ее поддерживал стихийный порыв духа религиозной церковности, атмосфера святости и высочайшей активности, созданная личностью и системой основателя ордена. Только этим, пожалуй, можно объяснить, как вообще мог Ксаверий осуществить свою миссию, почти не владея иностранными языками. Как в свое время в Верхней Италии, так и на Дальнем Востоке он пользовался обрывками фраз и речевыми оборотами любых известных ему языков; кроме того, он, по-видимому, умел заражать своим энтузиазмом переводчиков. При упоминании имени Франциска Ксаверия мы думаем о таинственном огне, который ниспослал с небес Господь.

Но все же существовала огромная диспропорция между гигантскими расстояниями, которые спешил преодолеть Ксаверий, и краткостью отпущенного ему времени. И она неизбежно влияла на успех дела, точнее, на прочность достигнутых результатов. Ксаверий работал один и не рассчитывал, что ему удастся основать хотя бы совсем небольшую церковную организацию (см. разд. 6). Франциск отдавал себе в этом отчет. Он осознавал себя первопроходцем.

Благочестие Франциска Ксаверия, которому он умел находить красноречивое выражение, показывает, насколько осторожно следует судить об общепринятых ценностях: морализм, мысли о воздаянии, страхе и каре— все это растворяется в пламени христианской любви к ближнему, даже сознательно преодолевается¹⁵⁷. Тот факт, что во имя распространения веры он умел пользоваться и светской властью, создает некую напряженность, которую нельзя просто так сбросить со счетов. Но это стало опасностью только при эпигонах, не ощущавших того все расплавляющего жара, который переполнял душу их учителя.

б) Поначалу христианизация Передней Индии шла успешно, и даже была создана церковная организация. Еще до Ксаверия здесь существовало епископство Гоа (о его размерах ходили самые фантастические слухи, ведь оно включало в себя все территории от Мыса Доброй Надежды до Японии), а в 1541 г. была основана семинария для туземных священников. Но в полную силу миссионер ская деятельность этого епископства развернулась после прибытия иезуитов.

в) И в Японии последователи Франциска Ксаверия действовали поначалу весьма успешно: среди обращенных ими были даже члены старых аристократических фамилий. В 1579г. здесь насчитывалось 150 000 христиан, вскоре их стало 200000, а число церквей доходило до 300; в 1585 г. к папе Григорию была отправлена делегация во главе с двумя принцами. Но уже в 1587 г., затем в 1597 и 1612г. по наущению армии и местных бонз начались жестокие преследования новообращенных христиан: их подвергали пыткам (распинали на крестах), а их церкви разрушали. Это нанесло тяжелый урон проповеди Евангелия в Японии. При этом не следует забывать, что и здесь катастрофу приблизило соперничество конфессий и недальновидная политика орденов, враждовавших с голландскими купцами, в чьих руках находилась торговля.

Несмотря на все гонения, число обращенных все еще увеличивалось: в 1625г. их насчитывалось 600 000. Но в 1637 г. после восстания преследуемых христиан пришедшее с Запада учение было окончательно запрещено; одновременно всем европейцам было запрещено ступать на японскую землю (исключение было сделано лишь для нескольких купцов, которые, однако, должны были прежде публично подвергнуть поруганию крест и изображения Божией Матери). И, тем не менее, когда в XIXв. в Японию вернулись миссионеры, они еще обнаружили там семьи, в которых сохранилась христианская традиция.

3. Наиболее значительную роль сыграло миссионерство испанцев и португальцев в Центральной и Южной Америке. На этой территории распространение христианства и создание диоцезов успешно и быстро продвигалось вперед. Здесь шла огромная работа, имевшая всемирное значение, здесь осуществлялось духовное завоевание, результатом которого было, в частности, учреждение к 1610 г. примерно 400 монастырей. Начиная с 1549 г. в Центральной Америке работали доминиканцы. В Бразилии учреждали миссии иезуиты, в Перу— также доминиканцы. В Новой Гренаде (Колумбия) св. Людвиг Бертран обратил 150000 индейцев (1562_1569), а иезуит Сандоваль— 30000 негров. Капуцины и доминиканцы вели миссионерскую работу в Гайане; после завоевания ее голландцами католическая миссия не смогла продолжать свою деятельность.

В Канаде, Флориде и Калифорнии христианизацию осуществили в XVIIв. французские миссионеры. Военные действия англичан в Канаде приостановили начатую в 1611 г. миссионерскую работу, так как здешние индейцы намеренно были втянуты в конфликты между Англией и Францией. После того, как французы завладели Канадой, началась ее христианизация. Иезуиты оплатили ее кровью своих мучеников. В 1674 г. Квебек получил статус самостоятельного епископства. Католицизм утверждался в Канаде даже после английского завоевания. В1774г. в Канаде была введена свобода совести— на 55 лет раньше, чем произошла эмансипация католиков в самой Англии. В Калифорнии страстное стремление жителей к независимости долгое время препятствовало миссионерству; только в 1697 г. смогли начать иезуиты эту работу.

4. Великое дело обращения Америки в христианство было долго отягощено брутальным эгоизмом конкистадоров: они порабощали туземцев, беспощадно эксплуатировали их и принесли с собой много болезней и бед. Изданная уже в 1537 г. булла Павла III представляет воззрения этих христиан-эксплуататоров в очень мрачном свете: она запрещает рабство и достаточно четко формулирует доктрину, согласно которой индейцы, так же как и белые люди, имеют бессмертную душу и способны воспринимать христианское учение и причащаться Святых Таин. Но это предостережение не умерило алчности завоевателей, о чем свидетельствует продолжавшаяся почти 50 лет борьба доминиканца Бартоломео Лас Касаса († 1566г.), а позже защиту негров героически ведет в Картахене иезуит Петр Клавер (1616_1654), причисленный ныне к лику святых.

5. Значительный успех был достигнут в Парагвае; иезуитские миссии генерала Аквавивы († 1615г.) основали там объединения туземцев— «редукции», к которым принадлежали примерно 1500000 местных жителей. Под руководством иезуитов они вели точно распланированную жизнь, строго чередуя работу и отдых. Они признавали верховенство Испании, платя налоги, но в остальном пользовались свободой. Заработанные деньги поступали в общую кассу. Поскольку распорядок дня и образ жизни определялся религией, миссионерская деятельность и культурное воспитание достигли здесь более глубоких результатов. Эти общины— редукции— предотвратили эксплуатацию и просуществовали более 130 лет (1631_1767). Хотя и здесь имели место нестроения (например, финансовые выгоды, которые извлекал из редукций орден), этот масштабный эксперимент заслуживает в целом положительной оценки. Прекращение эксперимента, связанное с преследованием ордена, было недальновидным шагом и послужило во вред делу (§104, II).

6. Уже первые миссии на Востоке (где жили народы, имевшие древнюю культуру) и в Америке (где жили народы, не знавшие цивилизации, но где существовала также древняя культура— инков) столкнулись с серьезными внутренними трудностями, которые не преодолены до наших дней.

а) Христианская культура была принесена язычникам европейски ми завоевателями; нередко христианство навязывалось силой. Когда «христианские» завоеватели вели себя как мучители, угнетатели и истребители, да к тому же оказывались безнравственными людьми, то местные жители замыкались, не подпускали к себе миссионеров и всячески избегали общения. Христианская культура в ходе колонизации многократно совершала греховные деяния (§119).

б) Некогда апостол Павел, дабы обратить афинян, изучил их образ мыслей и овладел искусством их красноречия. Подобно ему, Григорий I и европейские миссионеры раннего средневековья в определен ной степени приспособились к германскому образу мыслей. Во времена высокого и позднего средневековья на западе слишком часто не умели проводить различие между преходящей изменчивой формой и неизменным содержанием проповеди Откровения. Мужи, подобные Раймонду Луллию (§73), духовно подготовленные к сближению с аборигенами, в средние века были большой редкостью.

К началу Нового времени христианство уже прошло долгий путь сложного формирования принципов вероучительства; его сознание целиком и полностью определялось духом и образованием Запада. Но теперь на Дальнем Востоке это западное христианство столкнулось с духовным и душевным складом людей, чья древняя культура и религия с незапамятных времен была отмечена печатью высокой мудрости. Стремясь приобщить эти древние культуры к христианской истине, миссионеры, в первую очередь иезуиты, пытались использовать каждую возможность сближения, более того, максимально приспособиться к образу мыслей, способу выражения и жизни туземцев.

Многие и многие подвижники с радостью посвящали всю жизнь этому служению, готовились принять и принимали мученическую смерть; за прошедшие 400 лет им не раз удавалось достичь блестящих успехов. Но, несмотря на это, грандиозная задача, от решения которой, вероятно, зависит будущее Церкви и мира (Запад-Восток), до сего дня остается нерешенной. Были примеры (и они имеют важнейшее значение!) укоренения христианства на Дальнем Востоке. Но если судить о положении в целом, то следует признать, что семена Слова Божиего нигде не проникли в новую почву настолько глубоко, чтобы дать всходы, заполняющие духовное пространство (§5).

Речь идет о принципиальной проблеме церковной истории— о проблеме умеренной аккомодации.

в) В Индии и Китае эту проблему особым образом пытались решить иезуиты.

Великим знаменосцем открытой, искренней терпимости по отношению к обращенным аборигенам в Китае был иезуит Маттео Риччи (1552_1610). Важно помнить, что он прошел школу миссионерства в Гоа, а затем постоянно работал в Пекине (с 1601 г.). Чтобы добиться успеха, он работал над доказательством единого происхождения европейской и китайской науки, стремясь достичь по возможности максимального человеческого и религиозного сближения с китайским миром и найти точки соприкосновения с ним. Он проявлял необычайную широту религиозных взглядов, понимая, что китайское почитание предков и даже жертвы Конфуцию было бы вполне возможно отделить от первоначального политеистического значения и направить на почитание истинного Бога. Именно это он и пытался продемонстрировать, используя имена китайских божеств для описания Бога христиан.

После смерти Риччи его научное наследие сначала тщательно замалчивалось, а затем даже было использовано для шантажа руководства ордена иезуитов. Уже в 1606 г. генерал ордена запретил рукополагать китайцев. Это решение объяснялось негативными отчетами и результатами работы в Японии, но оно шло вразрез с рекомендациями ранних миссионеров-иезуитов, которые в 1580 г. активно высказывались за формирования туземного клира. Впрочем, попытки сформировать местный клир в Японии в самом деле в ряде случаев потерпели неудачу из-за отсутствия выбора и недостаточного образования кандидатов, а также из-за проблем, связанных с целибатом.

Однако в 1613 г. преемник Риччи в Китае обратился к Святому престолу с просьбой пересмотреть решение по этому делу. Он просил, во-первых, чтобы священникам в Китае было разрешено служить мессу с покрытой головой (поскольку непокрытая голова считается в Китае проявлением непочтительности). Вторая просьба заключалась в том, чтобы разрешить рукополагать китайцев в священный сан с условием, что им будет позволено служить литургию и читать молитвы на «литературном» китайском языке. Обращение имело успех. Прежде всего, благодаря вмешательству Беллармина и личному вмешательству папы Павла V генерал ордена отменил свой запрет на рукоположение китайцев. Одновременно (1615г.) священникам-китайцам было дозволено служить мессу на литературном китайском и читать молитвы на том же языке¹⁵⁸.

г) К сожалению, предоставленную папой привилегию не удалось реализовать. Когда документ был доставлен в Китай, там уже начались гонения на христиан. Кроме того, понадобилось еще шестьдесят лет для завершения перевода Священного писания на китайский.

Тем временем расстановка миссионерских сил в Китае значительно ухудшилась из-за соперничества и вражды между доминиканцами, францисканцами, лазаристами и священниками из Парижской миссионерской семинарии. За этим последовали конфликты и трения, аккомодация иезуитов подвергалась несправедливым нападкам. К концу века, первый раз в 1671 г., китайские иезуиты попытались добиться обновления привилегии. Но теперь отношение к ним было отрицательным. Они безрезультатно обращались в Рим не менее пяти раз— в последний раз в 1726 г. Затем в 1742 г. от папы Бенедикта XIV был получен решительный отказ.

д) Тогда же были окончательно запрещены «малабарские обряды». Эти аккомодационные акции проводились на юго-востоке Индии в миссии в Мадавре. Распространению христианства в Индии существен но препятствовало мнение о нем как о религии неприкасаемых. Итальянский иезуит Роберто де Нобили (1577_1656) вписался в местный образ жизни, носил местную одежду, изучил отношения каст и сделал попытку исключить из проповеди Откровения все, что в христианской обрядности и терминологии могло оттолкнуть высшую касту брахманов.

Де Нобили обладал необычайной способностью к усвоению языков, знал многие индийские диалекты и написал на них целый ряд сочинений для обучения новообращенных.

Его метод встретил неодобрительное отношение со стороны его собратьев и миссионеров-капуцинов. Сначала ему чинил всяческие препятствия архиепископ Гоа, затем Рим, и только в 1623 г. правота де Нобили была признана и подтверждена буллой папы Александра VII (§95).

Позже де Нобили, соответственно видоизменив метод, т.е. внешность и манеру поведения, попытался найти доступ в касту неприкасае мых. Он даже предлагал ввести специальную подготовку миссионеров— отдельно для брахманов и для париев.

В начале XVIIIв. «малабарские обряды» подверглись резкой критике миссионерских и политических кругов. В 1704 г. Рим запретил 16 таких обрядов. Хотя иезуиты немедленно опубликовали ряд сочинений в защиту метода, Бенедикт XIV, как мы уже говорили, окончательно осудил его в 1742 г. Этот шаг повлек за собой далеко идущие последствия. Миссионеры были дезориентированы, а поскольку португальцы к тому времени утратили господство в колониях, на территории католических миссий стали энергично проникать протестан ты— голландца и англичане. Роспуск ордена иезуитов означал полную сдачу позиций. Результатом было катастрофическое отступление миссий в XVIIIв.

е) Была еще одна важная причина, из-за которой проповедь благой вести не нашла отзвука в заморских странах— религиозная и нравственная несостоятель ность проникавших туда европейцев. Христиане-европейцы весьма часто оказывались злейшим врагом миссионерства. Уже Франциск Ксаверий пытался вернуть колонизаторов к христианским нормам жизни прежде, чем учреждать миссии для обращения собственно язычников. Но, даже крестившись, местные уроженцы внутренне были далеки от христианства.

6. Несмотря на все трудности и провалы, в колонии устремлялись все новые группы подвижников, чтобы углубить христианизацию и распространить проповедь Откровения на все новые области.

Планомерное учреждение миссий началось лишь в XVIIв. Большую роль сыграло при этом основание Григорием XV (1622г.) собственно папской кардиналь ской конгрегации, в ведении которой, кстати, находились отпавшие области в Европе¹⁵⁹.

Основание конгрегации свидетельствует о том, что Церковь осознала всемирное значение своего миссионерского долга. Самосознание Церкви укрепляют не только успехи, но и выполнение миссии, возложенной на нее Богом. Победа будет одержана, но только в конце времен. А до тех пор Церковь должна смиренно выполнять веление свыше; и до тех пор миссионерская работа должна подчиняться христианскому закону, о котором столь часто напоминает нам история Церкви: семя должно сначала умереть (Ин 12, 24). История миссионерства служит доказательством тому, что в конечном счете проповедь Откровения в заморских странах направлялась духом смиренного послушания. Мы видим, что миссионерское движение в Америке, так же как и на Дальнем Востоке, имело множество недостатков: на Востоке— т.е. при столкновении с древними культурами— оно почти не дало стойких результатов; в Америке всяческими способами навязанное христианство оказалось поверхностным слоем, нанесенным на старое язычество. Но, несмотря на это, приложенные огромные усилия и их скромные результаты позволяют воздать хвалу христианской вере и формирующей силе Церкви. Животворящая сила Евангелия проявилась в истории миссионерства. (О кардинальном изменении ситуации в XIX и XXвв. см. §119.)