Е.А.Рыжова (Сыктывкар)

СЕВЕРНОРУССКАЯ АГИОГРАФИЯ В КОНТЕКСТЕ ТРАДИЦИОННОЙ НАРОДНОЙ КУЛЬТУРЫ («ПОЧЕМУ УБИТЫЕ ГРОМОМ – СВЯТЫЕ»)

Оп.: ЛОКАЛЬНЫЕ ТРАДИЦИИ В НАРОДНОЙ КУЛЬТУРЕ РУССКОГО СЕВЕРА (Материалы IV научной конференции «Рябининские чтения-2003»). Сборник научных докладов. - Петрозаводк, 2003

К севернорусским житиям относится большой корпус памятников, разнообразных по своей форме. Значительный интерес с точки зрения эволюции житийного жанра представляют так называемые «народные» жития, которые «мало следуют литературному этикету»⁰⁰¹.

«Народные» жития необычны по форме и, более того, по типу изображаемого героя: он мог быть самым обычным смертным, но с необычной, несчастной судьбой. Таковы Жития Иоанна и Логгина Яренгских, Варлаама Керетского, Кирилла Вельского, Адриана Пошехонского, Артемия Веркольского и некоторые другие.

Исследовав литературную историю Жития Артемия Веркольского, Л.А.Дмитриев отметил, что Артемий «не отличался никакими подвигами ни церковного, ни государственного характера. Из рассказа о его жизни совершенно непонятно, почему он должен был стать святым»⁰⁰². Действительно, в Житии Артемия Веркольского повествуется о трагическом жизненном случае, лишенном, на первый взгляд, церковно-религиозного значения: сообщается, что в 1532 г. двенадцатилетний отрок Артемий, сын крестьян-земледельцев села Верколы на Пинеге, погибает в поле во время грозы. Такое необычное преставление святого противоречит построению традиционной сюжетной схемы житий в целом. Как отмечал Л.А.Дмитриев, уход из жизни святого это, как правило, очень важный и существенный момент жития: либо это торжественно величавый переход из жизни временной в жизнь вечную – к Богу, либо страдальческая смерть подвижника за веру⁰⁰³. Нарушением канона является в данном произведении и несоблюдение принципа сюжетного построения Жития: герой не проходит искус монашества, не переносит физические страдания во славу веры, не уединяется в молитвах и т.п., то есть отсутствуют «житийные» моменты в самой фабуле.

Из Жития святого известно, что жители Верколы узнали о новом чудотворце Артемии лишь спустя 33 года после его преставления. Обнаружил мощи Артемия в 1577 г. дияк местной церкви Николая Чудотворца по имени Агафоник, причем это сопровождалось чудесным видением божественного света: «ходяй по тому месту лесомъ, идеже лежитъ тело святаго и праведнаго Артемия, и возсия светъ от места того» (л.181об.)⁰⁰⁴. Сияние исходило от тела, которое не было повреждено временем: «тело святаго ничимъже не вреждено», «мощи блаженнаго» «плотию целы» (л.181об.-182). В 1577 г. жители Верколы перенесли останки Артемия и положили их в паперти церкви святого Николы в Верколе. В том же году произошло массовое исцеление от лихорадки-«трясавицы» жителей Верколы, а впоследствии – многочисленные исцеления от болезней жителей Северного края. После чудесного исцеления в 1635 г. сына воеводы Афанасия Пашкова по его распоряжению был основан в Верколе монастырь в честь святого Артемия.

Житие Артемия Веркольского было широко распространено на Русском Севере и в рукописно-книжной традиции бытовало в большом количестве списков, относящихся к трем редакциям памятника⁰⁰⁵. В пинежской рукописной традиции, как отмечает Н.В.Савельева, «сравнительно мало списков жития местного святого Артемия Веркольского, ставшего впоследствии общерусским»⁰⁰⁶. Однако почитание Артемия Веркольского «на Пинеге было и до сих пор остается очень сильным. С одной стороны, о церковном почитании свидетельствуют многие списки Службы и отдельных частей Службы святому (тропари, кондаки и т.п.), находящиеся в пинежских рукописях, с другой – Артемий Веркольский – народный святой, покровитель пинежан, что отражается и в фольклорных текстах, и в литературном памятнике Пинежья – «"Тетради о чудесах Параскевы Пиринемской", по устному преданию – сестры святого отрока, где одним из персонажей является Артемий Веркольский»⁰⁰⁷.

Л.А.Дмитриев справедливо считал, что первоосновой Жития Артемия Веркольского является устное народное предание о нем. Он объясняет это тем, что «на Русском Севере в народе стихийно возникали свои “народные” святые, которым приписывался дар чудотворения, и этими святыми были не подвижники христианства, а обычные люди, только с необычной судьбой, … почитание таких ”своих” святых в народе в одних случаях преследовалось церковью, а в других церковь волей или неволей включала их в число официально признаваемых святых, вследствие чего легендарные предания об этих святых облекались в форму житий. Такой характер носит и Житие Артемия Веркольского»⁰⁰⁸. Тем не менее, ученый не дал объяснения самому факту возникновения народного почитания отрока Артемия.

На наш взгляд, прояснить истоки народного почитания убитого во время грозы отрока и художественные особенности Жития Артемия Веркольского позволяет привлечение материала, связанного с традиционной народной культурой.

В народной культуре существовало особое отношение к людям, умершим не своей смертью, к так называемым «заложным» покойникам. «Выражаясь словами "мертвеннаго канона", - писал Д.К.Зеленин, - это те покойники, "иже покры вода и брань пожра; трус же объят и убийцы убиша, и огнь попали; внезапу восхищенныя, попаляемыя от молний, измерзшие мразом и всякою раною"»⁰⁰⁹ и др.

Обращает на себя внимание то обстоятельство, что, согласно тексту Жития, тело отрока Артемия, убитого во время грозы, не было погребено по христианскому обычаю: «Положено же бысть тело сего блаженнаго Артемия на пусте месте, на лесе, еже нарицается Сосония, верхъ земли, не погребено, отдаль церкви» (л.181-181об.). Раскопки археологов средневекового могильника около д.Веркола Пинежского района Архангельской области показали, что недалеко от монастыря существовало кладбище заложных покойников, захороненных «в срубе». Это позволило исследователям сделать предположение о подобном типе захоронения останков Артемия: «… древний, по сути – дохристианский, способ захоронения сохранялся на Пинеге до XVI в. как способ погребения заложных покойников»⁰¹⁰.

Примечательна запись о захоронении Артемия в рукописи РНБ, собрание Погодина, №1554 (конец XVII - нач. XVIII вв.), приведенная Л.А.Дмитриевым, в которой указывается, что тело отрока было положено сельчанами в «пусте месте», «понеже они тех убьеных громом или молниею гнушаются»⁰¹¹.

Захоронения убитых во время грозы на общем кладбище, согласно народному поверью, могло навлечь несчастье. Д.К.Зеленин отмечал, что у некоторых народов «требуются особые места для погребения лиц, убитых громом»⁰¹². Так, например, у черкесов «убитых громом хоронят на месте их смерти»⁰¹³, осетины «избегают хоронить на общем кладбище лиц, убитых громом» поскольку в случае таких похорон данное селенье постигает какое-нибудь несчастие - «в одном таком случае, например, наступила засуха, которая окончилась только тогда, когда труп покойницы вырыли и перенесли в другое место; в других случаях наступают сильные дожди и ненастье… Даже лиц, которые только ”подпали влиянию молнии” (опалены были молнией?), нельзя хоронить на кладбище: иначе общество постигнет какое-либо несчастие»⁰¹⁴.

Отношение к убитым молнией как к нечистым прослеживается в разных жанрах русского фольклора. Это связано с целым комплексом поверий, относящихся к природным стихиям – грозе, дождю молнии. Властелином грозных небесных стихий в народной культуре является Илья-пророк, традиция почитания Ильи-пророка как покровителя грома и дождя была общей для восточнославянских народов⁰¹⁵. По мнению Т.С.Макашиной, «библейская легенда и апокрифические сказания, надписи на иконах, а позднее лубочные картинки создавали представление об Илье-пророке как об ”огненном”, ”тученосном” громовержце, ”небопарном орле”, метавшем кремни и кремницы. Все это сближало в народном сознании его образ с древним образом языческого бога-громовика. Заслышав гром, считали, что Илья-пророк разъезжает по небу в огненной колеснице, запряженной четырьмя быстрыми как ветер конями»⁰¹⁶.

Именно таким рисуется образ пророка Ильи и в рукописном тексте виршевого Месяцеслова (под 20 июля):

Пророк Илия,
яко молния,
горе творит восходы,
на колеснице огненней седит,
четвероконными конями ездит⁰¹⁷.

Исследователи отмечают, что Илья считался в народе хозяином дождя: как говорит народная пословица, «Илья грозы держит»⁰¹⁸. Это народное верование было утверждено и церковью: «С давних пор в Новгороде в Ильин день и неделю после него совершались по завету крестные ходы в Ильинскую церковь на Славне улице с молебном о дожде и ведре. В Новгороде в старину были церкви Ильи Мокрого и Ильи Сухого; в засуху совершался крестный ход к первой церкви с мольбами о дожде, а с просьбой о сухой и ясной погоде – к церкви Ильи Сухого… Церкви Сухого и Мокрого Ильи (как и Николы) были не только в Новгороде, но и в Москве, Пскове, и, вероятно, в других городах»⁰¹⁹.

В большинстве легендарных сказок, в плачах, в рассказах, основанных на поверьях, Илья-пророк выступает в своем «грозном облике громовержца, карающего и немилостивого»⁰²⁰. Карательная функция Ильи в традиционном мировоззрении тесно связана с очистительной. По народным представлениям, он «призван очищать землю от всякой нечисти, он преследует и уничтожает злых духов, наказывает людей за дурные поступки: «Грозою гремит над всеми темными силами»⁰²¹. Согласно народным представлениям, Илья-пророк карает не сам, а является только оружием божественного мщения: «в народных рассказах, сказках, легендах и поверьях Илья выступает как грозный вестник гнева божьего…»⁰²².

В «Плаче об убитом громом-молнией» И.А.Федосовой Илья безжалостно наказывает крестьянина за безбожье, за непочитание церковных праздников, за то, что он продолжал работать в поле:

Уж я дам да эту тучу неспособную.
Уж я на это на чистое на полюшко
Я стрелу спущу в крестьянина могучего,
Заражу-да я грудь-то его белую!
Не могу терпеть велика беззаконья:
Но не ходит-то, крестьянин, во божью церковь,
Он не молится-то Богу от желаньица,
О душе своей крестьянин не спахается,
Да он в тяжких грехах попу не кается!⁰²³

Представление о карающей функции Ильи-пророка и связанных с нею предписаниях нашло отражение в ряде письменных памятников. В одном из северных вариантов духовного стиха о 12 пятницах для сохранения себя от убийства громом, а своего дома от пожара необходимо было почитать пятницу накануне Ильи-пророка:

Шестая великая изабранная пятница
Супротив праздника Ильи пророка Божия.
Кто целовик постится великую изабранную Пятницу
Святым постом и молитвамы,
Земныма поклонамы,
Того человека громом не убьет,
Дом его от гня не сожжен будет.⁰²⁴

Подобное наставление звучит и в апокрифе «Сказание о двунадесятих пятницах»: «6. Пятница прежде св. пророка Божия Илии, кто сию пятницу постит, тот человек от громоваго убийства сохранен будет»⁰²⁵.

Согласно народным представлениям, одна из главных функций Ильи-пророка - его борьба с нечистой силой. «У населения Купянского у. Харьковской губ. (как, впрочем, и во многих районах России), - пишет Т.С.Макашина, - существовало представление, что ”пророк Илья ездит по небу в огненной колеснице, в которую запряжены четыре огненных дракона, в руках у него четыре огненных стрелы, ими он бьет бесов во все четыре стороны”»⁰²⁶.

Существует поверье, что в Ильин день (20 июля по старому стилю) нечистые духи «вселяются в зверей и гадов, которые выходят из своих нор и бродят в этот день по лугам и лесам. Они вредят домашнему скоту и людям, и только один гром может разогнать этих врагов»⁰²⁷. К Ильину дню в традиционной народной культуре относился ряд запретов, многие из них связаны с земледельческим трудом крестьянина и его бытом. Среди них и запрет купаться после Ильина дня. Данный запрет мог мотивироваться по-разному, в частности, и тем обстоятельством, что «вода после Ильина дня осквернена, испорчена чертом»⁰²⁸. Украинцы считали, что купаться после Ильи-пророка нельзя, так как «с этого дня дьяволы начинают жить в воде»⁰²⁹. Подобный мотив звучит в народной легенде «Илья пророк и стрелец»:в ней рассказывается о том, как Илья-пророк с помощью стрельца убивает черта, спрятавшегося в воде⁰³⁰.

С представлениями о преследовании Ильей чертей и другой нечисти связаны поверья-обереги. Так, во время грозы необходимо было креститься самому и крестить место вокруг себя, «чтобы нечистый не вошел в человека»⁰³¹. По представлениям русских, пророк Илья «поражает молниею тех, к коим спрятался какой-либо представитель нечистой силы, почему убитые громом так же нечисты, как и прочие заложные»⁰³². В севернорусских житиях встречаются описания последствий попадания в людей молнии: если оно и не вызывает смертельного исхода, то приводит человека к тяжелым болезням. Таково, например, описание болезни «расслабленной удами» после удара молнии дочери Леонтия из Каренги в Житии Варлаама Важского: «Случися же ей болезнь сия сицевым образомъ. Во единъ убо от дний в летнее время прилучися ей быти вне дому своего на поле, воста буря ветренняя и туча велия, громи и молнии быша мнози и дождю многу падшу на землю. И паки и возгремевшу грому велию, и молнии блеснувши. И от того возгремения порази девицу сию о землю. Всем зрящимъ, домашнии же ея приидоша к ней и обретоша ю безгласну трясущуся, и от устъ пены точащу и едва живу сущу. По часе же временне едва от земли воставиша ю. И едва от земли воставша, понеже вся уды тела ея раздробишася от громнаго поражения и трясущися, не владеяше собою, ни же ко устомъ хлеба принести можаше своими руками, аще не от своихъ кормима бысть, ни же слова проглаголати можаше»⁰³³.

Однако в традиционной народной культуре, в том числе и славянской, сформировалось двойственное отношение к убитым молнией. Существует ряд поверий, которые выделяют убитого грозой человека из «заложных» покойников: у русских есть особое поверье (редкое) – «после убитого грозой человека дождь идет шесть недель, омывая его»⁰³⁴. Д.К.Зеленин отмечает, что «внезапная смерть пораженного молниею приписывается силе высшей, небесной, почему убитый громом на Кавказе почитается, словно как бы избранный небом»⁰³⁵; «Те же верования связывают с Ильей-пророком и другие народы. Осетины даже приносят ему жертвы; об убитом молнией они говорят: “Илья пророк взял его к себе”, и чествуют его труп»⁰³⁶.

По народным представлениям, «нечистый может спрятаться в человека, а Илья, преследуя чертей, может убить невинного. Поэтому распространены были поверья, а также рассказы о том, что убитые громом попадают ”в царство небесное”⁰³⁷. На этом представлении основана легенда «Почему убитые громом – святые», записанная в Ветлужском крае Костромской области: «Бог-от спорил с дьяволом. Бог и говорит: ”Я, - говорит, - тебя везде найду”. А дьявол ему в ответ: ”А я спрячусь в камень!” – ”Я и камень расшибу!” – ”Я - в дерево!” – ”Я и в дереве найду”. – ”Я в раба!” - ”И раба не пожалею”». Заканчивается легенда тем, что безвинно убитый громом человек попадет в рай: «За то возьму его в царство небесное»⁰³⁸.

В связи с этим важно еще раз обратиться к тексту Жития Артемия Веркольского.

Вступление к Житию Артемия Веркольского, как полагал Л.А.Дмитриев, носит весьма отвлеченный и обобщенный характер, практически не связанный с содержанием произведения: автор говорит «о рождении Христа, о его смерти и воскресении, рассуждает о догмате Троицы, о сотворении мира, о сатане, вспоминает историю Адама и Евы»⁰³⁹.

На наш взгляд, не случайно в Житии Артемия Веркольского большое внимание уделено во вступлении описанию сотворения мира и борьбе Бога с сатаной, его низведению на землю («и виде Господь сатану, спадша с небес, яко молния» - л.177-177об.)⁰⁴⁰, а в центральной части произведения описанию грозной стихии – грозы. Это описание сконструированно автором почти дословно из цитат, восходящих к Псалтыри: «В то же время Божиимъ повелениемъ воста ветръ велий, и дыханию ветреному многу бывшу, якоже Давид глаголет: ”Яко той рече – и быша, той повеле - и создашася. Хвалите Господа от земле змиеве вся бездны, огнь, и градъ, снегъ, голодь духъ буренъ, творящая слово его”. И бысть облакъ теменъ на небеси, аки нощь. Из облака же дождю многу, и громъ велий, и молния неизреченная страшна, яко Давидъ глаголетъ во псаломстей книги: ”Собирая, яко мех, воды морская, пологая возкровищихъ бездны, да убоит же ся Господа вся земля. От него же подвижатся вси живущеи по вселенней. Темна вода во облацех воздушных от облистания пред нимъ, облацы проидоша градъ и углие огненно и возгреме и небесе, Господь и Вышний дастъ гласъ свой, и пусти стрелы, и разгна я, и молния умножи, и смути ихъ, и явишася источницы воднии, и открышася основания вселенныя от запрещения твоего, Господи, и отдохновения духа гнева Твоего”. Бывшу же многу гласу громному, и абия над Артемиемъ зелнейша и крепчайша с прещениемъ велиимъ громъ возшуме. Блаженный же ужасеся и от того великаго ужаса и грому испусти духъ и предастъ в руце Господеви, якоже сам Господь рече: «Бежите от гнева Господня» (л.180об.-181)⁰⁴¹. Полное динамизма описание природной стихии выполняет важную композиционную и сюжетную функцию: сотворенная Богом, природа участвует в акте «преставления святого». Данное вступление, как и пространное описание грозы, было необходимо автору для доказательства важной идеи произведения - Бог является творцом Вселенной и всех природных стихий, поэтому и смерть Артемия во время грозы является знаком божественного промысла: «Якоже сам Господь рече: «”Аще гневъ Божий или молния и громъ поразитъ человека, и Азъ самъ сужду рабу моему”» (л.181)⁰⁴². Та же мысль о божественном произволении звучит в Службе Артемию Веркольскому: «тело же бысть положено на пусте месте, но Богъ возвыси десницею своею по мнозехъ летех, просия чудесы своими в стране верней отечества своего» (л.164-164об.).

Таким образом, Житие Артемия Веркольского отражает новый этап в развитии жанра агиографии на Русском Севере. Житие Артемия Веркольского – это житие праведника («Житие святаго и праведнаго богомудраго отрока новоявленнаго Артемия Веркольскаго чюдотворца»), о жизни которого в миру ничего не было известно, а его смерть не соответствовала принятым нормам христианского канона. Почитание невинно убиенного во время грозы безгрешного отрока Артемия поддерживалось с самого начала особым отношением, сформированным в традиционной народной культуре к убитым громом, а потом уже приобрело форму официального почитания святого. Создание такого рода «народных» житий было основано на местном почитании того или иного праведника, которое во всех остальных случаях не выходило за рамки данной местности и поддерживалось особым отношением в народной традиционной культуре и в народном мировоззрении к людям определенной судьбы.