Герхард Симон

ПАСТОРСКИЕ ПРОЦЕССЫ

НГ-религии, 5.6.2002, с. 11.

Публикуемый ниже материал представляет собой отрывок из книги немецкого историка Герхарда Симона «Константин Петрович Победоносцев и церковная политика Святейшего Синода, 1880-1905 гг.». Мы выбрали из этой книги фрагмент, посвященный политике государства в отношении Евангелической Лютеранской Церкви в Прибалтике и укреплению там роли Православной Церкви. Описанные автором события имеют ключевое значение для понимания современной религиозной ситуации в странах Балтии. Текст приводится в сокращенном виде.

Евангелическая Церковь в России впервые получила единую организацию и единое управление в 1832 г. Генеральной консистории в Петербурге подчинялись сначала восемь, а потом, после отделения в 1890 г. самостоятельных консисторий Эзеля, Риги и Ревеля, пять консисто-риальных округов: Лифляндия, Эстляндия и Курляндия (к Ку-ряндии относились Литва, Витебское, Минское и Могилевское губернаторства), а также два русских консисториальных округа - Петербургский и Московский. Важнейшими центрами Петербургского округа были немецкие поселения на Волыни и на юге России, тогда как немецкие поселения на Волге подчинялись Московской консистории. Внутри этой организации особое положение занимали реформированные общины, а за ее пределами оставались Евангелическая Церковь аугсбургского вероисповедания в Польше и Лютеранская Церковь в Финляндии.

Церковный закон 1832 г. низвел Евангелическо-Лютеранскую Церковь в Прибалтике до положения едва терпимого государством религиозного меньшинства. Последствия этой ситуации во всей своей остроте стали очевидными лишь в последующие десятилетия. Все же Прибалтийская Поместная Церковь сохранила свои внутренние структурные элементы.

Сохранилось, в частности, тесное переплетение церковной администрации с сословной структурой Остзейских губерний, которое выражалось в том, что светские патроны Церкви (патроном лютеранской церкви обычно становился тот человек, на чьей земле или на чьи средства она была построена) оказывали решающее влияние на назначение церковных иерархов и управление Церковью.

Вплоть до 40-х гг. XIX века Православная Церковь в Прибалтике насчитывала лишь несколько десятков тысяч членов, большую часть которых составляли проживающие в Риге русские. В 1836 г. Рига была передана под управление викарному епископу Псковскому; в 1850 г. она стала центром самостоятельной епархии, к которой теперь помимо Лифлян-дии относилась и Курляндия; в 1866 г. к новой епархии наконец присоединили и Эстлян-дию.

Переход в православие

Свой великий, решающий час православие пережило в 1840-х гг., когда в результате мощного, сопровождавшегося беспорядками движения многие латышские и эстонские крестьяне лютеранского вероисповедания перешли в лоно государственной Православной Церкви. Лютеранская Церковь потеряла как минимум 75 тыс. своих приверженцев (в основном крестьян). У этого уникального для российской истории XIX века феномена было много причин. Такие факторы, как неурожаи, голод и малоземелье крестьян, соединились с темными слухами о «теплой земле» на юге, которую якобы получат те, кто примет веру императора. Сыграло свою роль и наличие национальной и социальной пропасти, которая отделяла крестьян как от немецкого помещика, патрона церкви, так и от лютеранского пастора, который и по образу жизни, и по социальному сознанию целиком принадлежал к немецкому господствующему слою.

«Греческая вера» действительно обходилась дешевле. Русское правительство и государственная Церковь без колебаний делали все возможное, чтобы максимально облегчить и поощрить переход в православие. 14 мая 1886 г. император подписал закон, который запрещал взимание в Прибалтике каких бы то ни было податей, включая подати с земли, в пользу Лютеранской Церкви с лиц, которые были внесены в православные метрики. Правительство еще в 1840-х гг. и потом снова в 1860-х пыталось освободить перешедших в православие от податей с земли, но в обоих случаях реализация соответствующих мер была приостановлена из-за сопротивления дворянства. Сенат в феврале 1885 г. тоже принял решение, в соответствии с которым арендаторы, перешедшие в православие, должны были освобождаться от податей с земли в пользу Поместной Лютеранской Церкви. Тем не менее закон 1886 г. возбудил в Прибалтике политические страсти: освобождение от податей воспринималось как своего рода плата или премия за переход в православие, и в действительности очень может быть, что пик волны массовых обращений, который падает на 1886-1887 гг., был непосредственно связан с этим законом.

Характерно также, что Победоносцев последовал настойчивым рекомендациям своего секретаря Крыжановского и не стал вводить вместо поземельных податей в пользу Лютеранской Церкви твердый налог в пользу Православной Церкви, как предлагал в ноябре 1885 г. Рижский православный епископ.

Надежды обращенных на получение земли, естественно, не оправдались, к тому же Православная Церковь оказалась не в состоянии интегрировать новых членов, которые перешли к ней, движимые в первую очередь отнюдь не религиозными мотивами. Поэтому уже с 1850-х гг. началось обратное движение желающих вернуться в Поместную Церковь - движение, которое Лютеранская Церковь приветствовала. Правительство попыталось разрядить обстановку, приняв полумеры. Чтобы вернувшиеся к лютеранской вере могли воспитывать в евангелическом духе своих детей, Александр II в марте 1865 г. тайным указом отменил для Остзейских губерний действие закона об отказном обязательстве (пресекающего случаи обратного возвращения в первоначальную веру после принятия православия). В июне в качестве своего рода компенсации по просьбе архиепископа Рижского Платона (Городецкого) был отменен введенный в декабре 1845 г. шестимесячный «испытательный срок» для желающих принять православие.

Как бы то ни было, ситуация обострилась, когда в декабре 1865 г. впервые к суду были привлечены два пастора по обвинению в удовлетворении религиозных нужд людей, отпавших от православия. В ближайшие годы оказалось, что почти все пасторы Лифляндии могли ожидать аналогичных судебных процессов, проведение которых привело бы к смещению с должностей их всех, а значит, к недееспособности Лютеранской Церкви и как следствие -к революционному взрыву. Поэтому, вняв поступавшим со всех сторон ходатайствам, правительство в 1874 г. прекратило все готовившиеся тогда судебные разбирательства («пасторские процессы»).

Между тем в Прибалтике в результате роста национального самосознания эстонцев и латышей обострялись противоречия, и их не удалось сгладить даже в социально-политическом секторе, несмотря на борьбу за реформу Конституции, которую вело немецкое дворянство. Русское правительство разжигало эти противоречия, поддерживая антинемецкие настроения вплоть до большой волны русификации 1880-х гг., когда оно перестало принимать во внимание интересы не только немцев, но и эстонцев и латышей.

Весной 1883 г. новое движение желающих перейти в православие началось в Юго-Западной Эстляндии, и там до конца года к государственной Церкви присоединились более двух тысяч человек. Оттуда движение перекинулось на Перновский уезд (совр. Пярну) в северной Лифляндии, в 1884 г. оно охватило остров Даго (совр. Хийумаа), а в 1886 г. -шведов, живущих на острове Вормси. С 1885 г. массовые переходы в православие имели место также в Курляндии, особенно в Тукумской и Виндав-ской волостях (совр. Тукумс и Виндавы). Самое большое число вновь обращенных на этот раз дала Эстляндия, где движение активно поддерживали губернатор С.В. Шаховской (1885-1894) и Православная Церковь.

Движение достигло апогея в 1886 г., когда число обращенных составило 5700 человек. Всего, согласно статистическим данным, представленным Синодом, между 1881 и 1904 гг. православную веру приняли 31 341 человек. При этом с конца 1880-х гг. движение уже не имело массового характера, и люди часто переходили в православие (как, впрочем, это нередко случалось и раньше) в связи с заключением смешанного брака, чтобы избавить семью от конфессионального раскола. В остальном мотивы обращения были такими же, как в 1840-е гг., только теперь националистические, антинемецкие настроения играли, кажется, большую роль.

О подлинной тяге местного населения к православию как таковому можно говорить лишь с большой натяжкой; зато определенно имела место неприязнь эстонских и латвийских обращенных к Лютеранской Поместной Церкви, в которой главенствующую роль играли немецкие патроны и пасторы.

Русификация и возвращение в лютеранство

Ключевое значение в политике Александра III по отношению к Прибалтике имело не только поощрение переходов в православие, но и русификация Остзейских губерний. В 1885 г. русский язык был введен как обязательный язык делового общения в государственно-сословных учреждениях со смешанным национальным составом служащих и во взаимоотношениях между местными органами власти и любыми имперскими учреждениями; между 1885 и 1890 гг. правительство ввело преподавание на русском языке во всех прибалтийских школах, а в 1888-1889 гг. в Остзейские губернии были перенесены российские системы полиции и судопроизводства.

Особенно гнетущее впечатление производили на жителей прибалтийских провинций те государственные мероприятия, которые были направлены против Лютеранской Поместной Церкви. В октябре 1885 г. постановление, касавшееся Католической Церкви, согласно которому министр внутренних дел мог дать ей разрешение на строительство нового храма только после предварительной консультации с православным епископом соответствующей епархии, было распространено и на Лютеранскую Церковь в Прибалтике. Конкретным поводом для издания этого циркуляра министра внутренних дел послужило желание губернатора Эстляндии Шаховского воспрепятствовать сооружению лютеранской часовни в Иллуке (Везенбергский уезд -совр. Раквере), ибо неподалеку : оттуда, в Пюхтице, намечалось строительство православного женского монастыря.

Дальнейшим ограничением свободы Лютеранской Церкви был указ министра внутренних дел от 23 апреля 1887 г., который обязывал консистории заранее извещать губернатора соответствующей провинции о повестке дня ее очередной годичной сессии; при этом публикация повестки дня и протоколов заседаний была запрещена.

Прочнейшим звеном, которое соединяло Лютеранскую Поместную Церковь с правящим слоем немецкого дворянства и делало ее зависимой от последнего, было право патроната, и оно все в большей мере вызывало недовольство эстонцев и латышей: в 1890-е гг. дело не раз доходило до акций протеста крестьян против назначений на должность пастора кандидатур, выдвинутых землевладельцами. В Министерстве внутренних дел в Петербурге уже в начале 1880-х гг. обсуждались планы упразднения права патроната, однако не в интересах латышей и эстонцев, а как средство политической борьбы против немецкого дворянства. Единственная мера такого рода, которую правительству удалось осуществить, заключалась в том, что в марте 1891 г. дворяне потеряли право предлагать кандидатуру президента консистории (сохранив при этом право предлагать кандидатуры генерального суперинтенданта и членов консистории); президентов отныне назначал по предложению министра внутренних дел сам император.

В ходе русификации Остзейских губерний в июне 1891 г. Лютеранской Церкви было вменено в обязанность вести приходские книги на русском языке, и ко всем выпискам из этих книг в будущем следовало прилагать русский перевод.

Хотя все вышеперечисленные меры означали чувствительные ограничения прав Лютеранской Церкви, они все же кажутся второстепенными по сравнению с восстановлением 26 июля 1885 г. действия закона об отказном обязательстве; в необходимости этой меры убедил царя лично Победоносцев, и она была воспринята обеими сторонами как открытое объявление войны.

Таким образом, возвращение к лютеранской вере, которое с 1874 г. молча принималось как данность, хотя никогда не было юридически легализовано, вновь оказалось в центре межцерковной борьбы. На крестьян, которые уже на протяжении более чем десяти лет рассматривались местными чиновниками как лютеране, вдруг предъявила свои права Православная Церковь на том основании, что когда-то их имена были занесены в православные приходские книги. Кроме того, государственная Церковь претендовала теперь на (приблизительно) 16 тыс. детей от смешанных браков, детей, которые после отмены в 1865 г. закона об отказном обязательстве были крещены в лютеранскую веру. Губернаторы Эстляндии и Лифляндии Шаховской и Зиновьев поначалу были полны решимости со всей строгостью применять в Прибалтике законы, не допускавшие никакой возможности выхода из Православной Церкви, и грозили вероотступникам тяжелыми наказаниями, предусмотренными в законе об отпадении от государственной Церкви: браки и дети таких людей будут считаться незаконными, детей у них могут даже забрать, а за воспитание детей в лютеранской вере им грозит тюремное заключение.

Прибалтийское дворянство после 1885 г. многократно и безрезультатно обращалось к императору, министру внутренних дел и обер-прокурору, пытаясь добиться легализации положения людей, вернувшихся к лютеранству. В записке обер-прокурора (март 1887 г.) по поводу одной из таких петиций немецкие помещики и пасторы, чьи устремления с самого начала квалифицируются как противоречащие российским государственным интересам, обвиняются в том, что они агитацией и запугиванием склоняют крестьян к возвращению в лютеранскую веру.

Те же самые принципы Победоносцев излагал в одном из своих выступлений (в июле 1895 г.), в котором попытался опровергнуть представленные лютеранами данные о том, что число вернувшихся к прежней вере составляет 35 тыс. чел. Он заявил, что, по сведениям, поступившим от православной консистории в Риге, эта цифра может быть снижена до 15 тыс. По его словам, в последнее время случаи отпадения от государственной Церкви стали весьма редкими, и, как и прежде, можно надеяться на то, что благодаря русификаторским мероприятиям и влиянию Православной Церкви в будущем удастся вернуть в лоно православия даже вероотступников.

Между тем к применению уголовных законов против лиц, вернувшихся к лютеранству, власти прибегали редко, так как опасались беспорядков среди местного населения. И теперь, как во времена Александра II, чиновники придерживались того принципа, что наиболее строго следует обращаться с пасторами, судебные же процессы против самих лиц, вернувшихся к протестантской вере, возбуждались лишь в исключительных случаях - «ради острастки».

Государственная власть, наказывавшая самих вероотступников лишь в исключительных случаях, тем с большей беспощадностью обрушилась на немецких пасторов. К 1894 г. общее число «пасторских процессов» достигло двухсот, так что опять почти все лифляндские пасторы оказались втянутыми в судебные разбирательства, которые по большей части велись русскими судьями. Чаще всего такие процессы заканчивались отстранением виновного пастора от должности на несколько месяцев, однако девять лифляндских пасторов были высланы из Прибалтики, а несколько человек вообще лишились права заниматься пастырской деятельностью.

Сенат, однако, как это не раз бывало и раньше при разбирательстве уголовных дел религиозно-политического характера - во многих случаях отменял приговоры, вынесенные низшими судебными инстанциями, или снижал меру наказания.

Другой ужесточающий меры наказания закон приравнивал принятие православными конфирмации (миропомазания) к уголовному преступлению и включал соответствующую статью в Уложение о наказаниях.

Поворот в отношении к обострившейся проблеме «пасторских процессов» произошел в 1894 г., возможно, не без влияния новой петиции, с которой лифляндское дворянство обратилось к министру юстиции Н.В. Муравьеву; как бы то ни было, в Петербурге тоже наконец осознали противоестественность такой ситуации, когда против 101 из 120 лифляндских пасторов были возбуждены уголовные процессы.

Вначале императорским указом от 27 июня 1894 г. было предусмотрено, что в будущем вопрос о возбуждении или прекращении «пасторского» судебного процесса в каждом отдельном случае будет решаться лично министром внутренних дел после консультации последнего с министром юстиции и обер-прокурором. Затем «Манифест о помиловании» Николая II, изданный 14 ноября 1894 г. по случаю бракосочетания царя, привел к прекращению многих таких процессов, а из немногих оставшихся большинство, так сказать, «ушло в песок».

Укрепление позиций Православной Церкви

Православная Церковь в Прибалтике, помимо участия в борьбе против Лютеранской Церкви, занималась еще и тем, что пыталась укрепить собственные позиции, приобрести новых прозелитов и вновь вернуть в свое лоно тех, кто от нее отпал.

Численность православных верующих в Прибалтике возросла от 200 тыс. в 1879 г. до 282 тыс. в 1904-м, и теперь приверженцы государственной Церкви составляли около 10% всего населения. Примерно на четверть православная община состояла из русских, на три четверти — из латышей и эстонцев.

С 1883 по 1900 г. Синод открыл в прибалтийских провинциях 49 новых церковных приходов; на жалованье клира выделялось в общей совокупности от 1500 до 2900 руб. в год - это была довольно большая по российским меркам сумма, но все равно недостаточная, чтобы обеспечить православному духовенству такой же уровень жизни, какой был характерен для лютеранских пасторов. Православное духовенство в Остзейских губерниях было гораздо более образованным и безупречным в плане своего поведения, чем духовенство других российских губерний. В 1902-1903 гг. Православная Церковь в Прибалтике имела 243 священника, 32 диакона и 390 певчих - вместе они обслуживали 198 церковных приходов.

С открытием новых православных приходов в Прибалтике возникла потребность в строительстве большого количества церквей, и Победоносцеву удавалось получать необходимые дополнительные средства из казны. С 1886 по 1888 г. государство ежегодно выделяло для этой цели 100 тыс. рублей.

Чтобы облегчить для латышей и эстонцев переход в православие, государственная Церковь во многих отношениях сознательно пыталась приспособиться к культу и обычаям Лютеранской Церкви. Так, например, при строительстве православных церковных училищ воспроизводили архитектурные особенности лютеранских школ; Православная Церковь также придавала большое значение как можно более частому совершению богослужений с проповедями, потому что проповеди нравились местным жителям. В Прибалтике читались катехетические поучения для молодежи и даже была введена православная конфирмация. И наоборот, Православная Церковь не настаивала здесь, например, на строгом соблюдении постов.

Одной из тяжелейших внутренних проблем Православной Церкви в Прибалтике было наличие напряженности в отношениях между эстонско-латышской и русской группами православного духовенства. В начале 1880-х гг. русское духовенство, по большей части переведенное сюда из Пскова, сосредоточило в своих руках все руководящие должности в Риге, консистория целиком находилась под контролем русских священников, и епископскую кафедру всегда занимали только русские иерархи. Знание эстонского и латышского языков у учеников Рижской духовной семинарии было минимальным, и Победоносцев, который во время своей первой инспекционной поездки летом 1880 г. посетил эту семинарию, нашел уровень преподавания в ней весьма низким (что отчасти объяснялось разногласиями между местными и русскими преподавателями). В 1882 г. ректор семинарии, латыш, был смещен с должности.

Подводя итоги, можно сказать, что Православная Церковь в Прибалтике с 1880-х гг. не только выросла в количественном отношении, но одновременно сумела значительно улучшить свою организационную структуру. В этом ее поддерживали как российское правительство в Петербурге, так и влиятельные русские чиновники в Остзейских губерниях.

Расширение сферы влияния государственной Церкви происходило не только за счет Лютеранской Поместной Церкви, но и сопровождалось массовыми репрессиями против последней; русское высшее церковное руководство и обер-прокурор одобряли эти репрессии, потому что им было выгодно поддерживать дело православия, которое они идентифицировали с русскими государственными интересами. В представлении же Победоносцева и националистически настроенной общественности государственные интересы были неразрывным образом связаны с интересами русско-национальными, требовавшими русификации западных пограничных территорий империи. •

Герхард Симон - специалист по истории Церкви в России и Советском Союзе, сотрудник Федерального института восточноевропейских и международных исследований в Кельне (Германия). Перевод с немецкого Татьяны Баскаковой.