Ирина Спасенкова

Православная традиция русского города в 1917-1930-е гг.

(на материалах Вологды)

К оглавлению

Глава IV. Расколы и нестроения

Обращение к проблемам разнообразных направлений обновленческого раскола и иным нестроениям в церковной жизни в г. Вологде обусловлено тем, что внутриконфессиональное реформаторство стало в 1920-30-е годы одной из важных сторон повседневной церковной жизни православных горожан. Выделение этого вопроса в отдельную главу позволит прояснить роль обновленчества в провинциальных центрах и выявить отличительные стороны их воздействия на религиозную повседневность Вологды. Несмотря на то, что обновленчество рассматривается как автономное образование, стремившееся реформировать церковную организацию, традиционные нормы и формы Православия, тем не менее действия обновленцев ограничивались в рамках данной конфессии, они осознавали свою историческую преемственность с нею, а потому и названный аспект рассматривается как часть православно-церковной жизни города.

§ 1 Организационное становление обновленчества (1922-1928 гг.)

Общие причины и предпосылки обновленческого движения следует искать в начале века, когда часть священнослужителей и церковной интеллигенции стала весьма откровенно симпатизировать общественно-демократическому движению, идеям реформы церковного управления, требованиям отделения Церкви от государства, введения “демократизма” в Церковь, перестройки церковного уклада[1]. В исторической литературе данный этап в истории Русской Православной Церкви рассматривается как первая волна обновленчества.

В Вологде явных сторонников обновленчества первой волны не было, тем не менее, некоторые признаки тяготения к идее демократизации церковноприходской жизни города наблюдались. Так, в конце 1905 года группой молодых священников было предложено образовать кружок Вологодских пастырей. Однако, как свидетельствуют документы, “за незначительностью лиц из городского духовенства, пожелавших быть членами кружка, кружок не образовался”. Тогда отдельные молодые священники (до десяти лиц - А. Попов, В. Кулаков, А. Голубев, А. Малиновский, А. Углицкий, Н. Караулов, М. Подъяков, С. Непеин, А. Соколов), с ведома и благословения епископа, стали устраивать товарищеские собрания в своих квартирах. На них преимущественно обсуждались статьи духовных периодических изданий и богословских журналов, решались разного рода вопросы, касательные благоустройства церковной и церковноприходской жизни, определялось отношение духовенства к современным событиям[2].

Вторая волна обновленческого течения дала о себе знать после Февральской революции в России, но не получила практического развития в городе.

В период развернувшейся в стране кампании 1921-22 годов по изъятию церковных ценностей, обновленческое крыло в Церкви было поддержано властями на высшем уровне. Политбюро ЦК РКП(б) и ГПУ поставили своей целью активное сотрудничество с обновленцами для инициирования и стимулирования церковного раскола и развала Церкви в целом. Идейным организатором данного плана являлся Л. Д. Троцкий, призывавший использовать раскол в церковных кругах для изъятия церковных ценностей и уничтожения старой иерархии. Предлагалось разрешить обновленцам организоваться и созвать собор. Между тем, параллельно планировалось “к моменту созыва собора подготовить теоретическую и пропагандистскую кампанию против обновленной церкви” и уничтожить второе крыло церкви - обновленцев[3].

В Вологде обновленческое крыло в Православной Церкви возникло весной 1922 года. В директиве Политбюро ЦК РКП(б) от 23 марта 1922 года, полученной в Вологде, отмечалось, что “нужно расколоть попов или верующих, углубить и заострить существующий раскол”[4]. В прессе появились сообщения о том, что часть так называемого прогрессивного духовенства во главе с правящим архиереем архиепископом Александром (Надеждиным) положительно отреагировали на известие о прошедшем в Москве учредительном собрании сторонников “Живой церкви”. Уже 20 мая 1922 года было создано Временное Вологодское управление по делам церкви, которое отстранило от работы сотрудников прежнего епархиального управления и приняло в свое ведение все епархиальные дела[5]. На проходившем 22 мая 1922 года собрании духовенства всех церквей г. Вологды во главе с архиепископом Александром (Надеждиным) официально было заслушано сообщение о том, что в Москве образовалось новое временное управление церковью - Высшее Церковное Управление, в состав которого вошли представители так называемой прогрессивной группы духовенства. В связи с этим сторонники Временного Вологодского управления по делам церкви предложили духовенству Вологды определить свое отношение к новой центральной церковной власти и приступить к реорганизации епархиального управления в губернии путем создания коллегиальной власти. Итогом работы прошедшего собрания стало “Обращение прогрессивной группы православного духовенства и верующих мирян г. Вологды к пастырям и всем верующим Церкви Вологодской”, призывавших всесторонне поддержать обновленчество. Однако данный вопрос вызвал много рассуждений самого разнообразного характера, поэтому было решено назначить новое собрание духовенства Вологды, где повторно продебатировать вопросы, касающиеся реформы Церкви[6].

Реакция городского духовенства на предложенное заявление была крайне неоднозначной. Большинство причтов вологодских храмов не приняли предлагаемых мер по реорганизации епархиального управления, в связи с чем был избран Совет уполномоченных в составе протоиерея о. Анатолия Попова и священников о. Николая Чапурского, о. Анатолия Неклюдова, о. Евгения Вахрамеева. Он должен был объединить приходские общины Вологодской епархии, признающие патриаршее управление. В дополнение к этому Совет уполномоченных выпустил воззвание к духовенству и приходским общинам епархии, “желающим признать своим духовным руководителем Патриарха”. В последнем содержался призыв отказаться сотрудничать с Епархиальным управлением обновленцев и прервать с ним всякие сношения, в том числе и денежные взносы. Здесь же было рекомендовано “за богослужениями по-прежнему поминать Святейшего Патриарха Тихона, а праздники отправлять по старому стилю, как это принято Патриархом и православными общинами Москвы и других городов”[7].

Окончательное организационное оформление обновленцев в Вологде произошло в июле 1922 года, когда вместо Временного Вологодского управления по делам церкви было образовано Вологодское Епархиальное управление (ВЕУ). Основной задачей предполагаемой деятельности управления была признана “борьба с религиозным невежеством в обществе и стремление освободить Церковь от всяких политических тенденций, служащих причиной ненормальных, а иногда и враждебных отношений к государственной власти”[8]. По предложению архиепископа Александра (Надеждина) членами ВЕУ были назначены: протоиереи о. Иоанн Белков, о. П. Беседенский, о. Александр Малиновский, о. Александр Сахаров, о. Тихон Шаламов, священники о. Иоанн Мальцев, о. Александр Рязанов, о. Иоанн Смирнов, о. Сергий Шейбухов, диакон о. Алексей Рычков, причем трое из них - о. Александр Сахаров, о. Тихон Шаламов и о. Иоанн Смирнов были членами бывшего Епархиального управления [9].

Провозгласив себя местным отделением религиозной организации “Живая Церковь”, Вологодское Епархиальное управление не было зарегистрировано губернским отделом управления, согласно предписания НКВД от 21 декабря 1922 года[10]. Основной причиной отказа явилось то, что ЦК группы “Живая Церковь”, не имея собственного устава, не был зарегистрирован во всероссийском масштабе[11]. Несмотря на это, уже 27 декабря 1922 года в Вологде открылся губернский съезд представителей “прогрессивного” духовенства и сочувствующих мирян Вологодской губернии, ставивший своей целью планирование и обсуждение вопросов предстоящей работы[12].

В период становления организационных структур обновленцев состав ВЕУ менялся несколько раз. Согласно “Положения о Епархиальном управлении”, утвержденном Поместным собором обновленцев 1923 года, в Вологодской епархии, границы которой на момент проведения собора, приближались к существующему административному делению, должно было образовываться новое Епархиальное управление[13]. На этот раз его состав ограничивался пятью членами: председателем, двумя членами от духовенства и двумя членами от мирян. В случае местной необходимости, Епархиальному съезду духовенства и мирян предоставлялась возможность увеличения Епархиального управления до нужного состава. Все члены Епархиального управления, кроме епископа, избирались на епархиальном съезде сроком на 1 год и утверждались Священным Синодом. Председателем определялся епархиальный архиерей[14]. Спустя некоторое время (в 1923 году), состав ВЕУ несколько изменился: вместо переведенного на другую кафедру архиепископа Александра (Надеждина) председателем и уполномоченным Священного Синода стал епископ Иоанн (Миртов), заместителем председателя - протоиерей о. Иоанн Смирнов, членами управления - протоиерей о. Тихон Шаламов, священник о. Иоанн Мальцев, секретарем управления - протоиерей о. Николай Вохомский и делопроизводителем - протоиерей о. Николай Кибардин[15].

26 октября 1923 года ВЕУ вынесло решение об образовании коалиционного Епархиального управления с сокращением его состава до четырех членов и об упразднении должности уполномоченного. Но последнее, согласно Указа Священного Синода Вологодскому Епархиальному управлению от 10 ноября 1923 года, представлялось невозможным. Вместо этого Синод предложил создать “...согласительную комиссию для объединения всех под единым знаменем Единой Святой Соборной и Апостольской церкви”[16]. Сокращенный состав Епархиального управления Указом Св. Синода (обновленцев) от 10 ноября 1923 года был утвержден из следующих лиц: епископа Иоанна (Миртова), протоиерея о. Иоанна Смирнова, протоиерея о. Тихона Шаламова и священника о. Иоанна Мальцева. Обязанности уполномоченного Св. Синода возлагались на епископа Иоанна (Миртова)[17].

В 1926 году вновь произошла смена состава ВЕУ: председателем был определен архиепископ Александр (Лавров), заместителем председателя - священник - о. Иоанн Леоферов, членом управления протоиерей о. Палладий Малиновский, секретарем - протоиерей о. Николай Вохомский[18]. В 1930 году состав Вологодского Епархиального управления обновленцев был следующим: архиепископ Александр (Лавров) - председатель, протоиереи о. Иоанн Леоферов, о. Александр Самонов, о. Павел Румянцев[19].

Высшим органом Епархиального управления обновленцев было Епархиальное собрание, созываемое не менее одного раза в год. Представительство на собрании осуществлялось по благочинническим округам, не менее двух представителей от клира и мирян[20]. Отметим, что епархиальные собрания обновленческого духовенства и мирян собирались ежегодно до 1929 года включительно[21].

Вологда являлась местом пребывания и обновленческих архиереев. Здесь, как на патриаршей кафедре, была частая сменяемость последних (см. таблицу № 8).

Таблица № 8

Архиереи обновленческой Церкви

в период 1922-1938 гг. на Вологодской кафедре

Источники: Акты Святейшего патриарха Тихона и позднейшие документы о преемстве высшей церковной власти 1917-1943. Сост. М. Е. Губонин. М., 1994. С. 918; УФСБ по Вологодской области. Ф.3. ПХ. П/П 1. Т.23. Л.50.

Административное оформление обновленцев привело к чрезвычайному состоянию дел в епархии: произошло фактическое разделение на сторонников обновленчества и тех, кто не признал данную епархиальную власть. Был очевиден дисбаланс в силах: в юрисдикции Вологодского Епархиального управления (обновленцев), официально признанном властью, состояла незначительная часть приходов, в том числе в г. Вологде только шесть, в то время как патриарших общин на 1923 год в городе было 36. Тем не менее, первое время казалось, что обновленцы, имея меньшее представительство, как в городе, так и в губернии в целом, административно контролировали епархию.

Как уже отмечалось городское духовенство, не поддержавшее обновленцев, пыталось изначально противостоять новой церковной власти. Приходским общинам предлагалось в кратчайший срок зарегистрировать свои религиозные объединения с дальнейшими перспективами организационного оформления епархии, состоящей под патриаршей юрисдикцией. К концу сентября 1923 года в преимущественном большинстве приходских храмов прошли открытые собрания прихожан, на которых православные общины обсуждали вопрос об отношении к течениям в Православной Церкви, и, главным образом, к “Живой Церкви”. Например, 19 августа 1923 года подобное обсуждение прошло в Никольской Владыченской церкви[22], 28 января 1924 года - в Спасо-Всеградском соборе[23], 16 сентября 1923 года - в Петро-Павловской общине[24], 30 ноября 1924 года - в Царе-Константиновской церкви[25] и т. д.

Более того, на проходящих в то время собраниях религиозные общины, придерживавшиеся патриаршего управления, выбирали уполномоченных представителей на предстоящее общегородское собрание духовенства и верующих для выбора епископа и вспомогательного органа, состоящих в юрисдикции патриарха[26]. Обновленческое руководство фактически опротестовало попытку проведения 2 октября 1923 года епархиального собрания духовенства и мирян, состоявших под патриаршим управлением[27].

В итоге общее собрание уполномоченных религиозных общин патриаршего управления состоялось значительно позднее - 29 марта 1925 года. Епархиальным архиереем был избран архиепископ Сильвестр (Братановский). Таким образом, с официальным признанием в епархии патриаршего руководства наступило время, когда юридически стали сосуществовать две церковно-административные структуры - обновленцев и сторонников патриаршего управления. С одной стороны, это создало определенные сложности как в организационно-управленческом плане, так и в повседневной церковной жизни города. С другой - позволило тихоновским общинам активизировать свою работу “по укреплению истинной Веры” среди православных горожан.

Инициативы обновленцев по распространению своего влияния в городе носили самый разный характер. Прежде всего это проявилось в действиях по “захвату” городских храмов, а вместе с ними и в овладении паствой и расширении своего пространства. Процесс складывания приходской сети обновленческой организации в Вологде был непродолжителен во времени. В начале марта 1923 года в Губернский отдел управления поступило ходатайство от Вологодского Епархиального управления за подписью архиепископа Корнилия (Попова) “о разрешении передать вновь организованной приходской общине, не имеющей никакой связи с монастырской, в пользование храмы бывшего Свято-Духова монастыря с церковно-богослужебным имуществом, зарегистрировать эту общину и начать там богослужение вновь назначенным священником из белого духовенства”[28]. Данный выбор был не случаен. Свято-Духов монастырь исторически являлся особым духовным центром епархии. Первое религиозное объединение обновленческого толка было зарегистрировано 21 марта 1923 года под названием Свято-Духовская община, численностью 77 человек[29].

Становление церковной организации и приходской сети обновленцев проходило в период общей регистрации религиозных обществ. Вологодское Епархиальное управление, желая привлечь на сторону обновленчества как можно больше приходских общин города, обратилось в губернский отдел управления о приостановлении на некоторое время регистрации православных религиозных объединений Вологодской епархии. Этот перерыв, по мнению епархиальной власти, был бы для приходских общин необходимой паузой до получения из центра нового приходского устава группы “Живая Церковь”[30]. Выступая в поддержку прогрессивной группы, отдел управления приостановил регистрацию общин с 19 июня 1923 года (предположительно на 2,5-3 месяца), тем самым, предоставив возможность обновленцам выбрать необходимую тактику в ведении собственной агитации за паству[31].

Следующим шагом обновленцев стало овладение главным городским храмом города и епархии в целом - кафедральным собором. В связи с этим, 13 августа 1923 года в Вологодский отдел управления от Вологодского Епархиального управления было подано заявление, в котором содержалось требование о расторжении договора с общиной кафедрального собора на пользование храмом. ВЕУ указывало, что в составе общины оказались опороченные по суду лица - протоиерей о. Федор Казанский, Е. П. Кокарев и С. Н. Самарин, и то, что сама община кафедрального собора “обнаружила контрреволюционное настроение, захватив ключи от собора и архиерейской ризницы и демонстративно начав в соборе поминовение за богослужением бывшего патриарха Тихона”[32]. Предложение организовать новую общину из лиц вполне благонадежных в политическом смысле было поддержано местной властью и уже 14 августа 1923 года Постановлением Губернского отдела управления договор с общиной верующих патриаршего толка на пользование храмом и имуществом Вологодского кафедрального собора был расторгнут[33]. Последней в вину ставилось нарушение отдельных пунктов договора: проведение политических собраний, произнесение проповедей и речей, враждебных советской власти, а также неуплата всех текущих расходов по содержанию храма[34]. В результате, при кафедральном соборе была организована религиозная община, стоящая на платформе обновленческого Поместного собора 1923 года, численностью 60 человек, ставившая своей целью “проводить в церковное общество принципы социальной революции и вообще постановления означенного собора”[35].

Дальнейшие действия обновленцев были направлены на расширение и укрепление своего влияния в приходах других районов города. Так, в октябре 1923 года были зарегистрированы обновленческие общины при Ильинской[36], Зосимо-Савватиевской[37] церквях, в апреле 1924 года при Введенском храме[38], в декабре 1924 года прогрессивная община была образована и при Благовещенской церкви[39]. Вместе с тем, неудачно закончились предпринимаемые обновленцами неоднократные попытки (в 1924, 1926 годах) зарегистрировать религиозное объединение при Богородском кладбищенском храме[40] и Власиевской церкви (в 1924 году)[41]. Таким образом, к 1924 году в городе была создана собственная приходская сеть обновленческих общин, а сложившаяся к тому времени общая ситуация в стране некоторое время благоприятствовала развитию этого течения в Вологде.

Для усиления позиций обновленцев в городе требовалось не только создание новых обществ, но и своего рода внедрение в религиозные общины патриаршего направления. Например, священник Петро-Павловской церкви о. Александр Резанов, открыто поддерживавший живоцерковников, пытался обратить свою религиозную общину в обновленчество. Однако его точка зрения не была принята верующими. И как уже отмечалось нами ранее, на собрании членов приходской общины 16 сентября 1923 года священник о. Александр Резанов был уволен, в связи с тем, что религиозные убеждения обновленца о. Александра, весьма резко расходились со взглядами членов общины. Ярким примером может служить то, что он нарушил канонические правила, вступив во второй брак, а также весьма часто отказывался от выполнения треб[42].

Другим примером расширения влияния обновленцев в городе было участие в выборах настоятелей в приходских церквях. Так, на общем собрании членов Царе-Константиновской общины 30 ноября 1924 года обсуждался вопрос о выборе настоятеля к этой церкви. Среди кандидатов в священники прихода патриаршей ориентации был обновленец протоиерей о. Николай Марков. После обсуждения участниками собрания предложенных кандидатов, последний не набрал ни одного голоса[43]. Более того, священник о. Николай Марков участвовал в выборах настоятеля и во Владимирской общине, на общем собрании ее членов 7 декабря 1924 года. В Пятницком приходе[44] на должность настоятеля храма баллотировался священник о. Иоанн Мальцев, перешедший на сторону обновленцев. Однако из 41 присутствовавших на собрании прихожан за последнего проголосовал лишь один. В связи с этим, бывший священник Пятницкой церкви был уволен от должности настоятеля[45].

Использовали обновленцы и преднамеренный раскол внутри общин с помощью мирян-обновленцев, всецело поддерживаемый местной властью. Так, например, особым секретным предписанием зав. регистрацией религиозных общин по Вологодской губернии в июне 1924 года предлагалось “Ильинскую общину перевести в одну из церквей Богородского кладбища в целях разложения религиозных групп. После перевода церковь закрыть”[46]. Между тем данный шаг обновленцев не получил распространения, так как преимущественное большинство верующих оставались верны своим традиционным убеждениям.

Обновленцы стремились выйти за пределы приходских общин с целью усиления религиозного влияния обновленческого направления на массы. Они организовывали открытые диспуты с участием обновленческого духовенства[47]. 13 сентября 1922 года в кафедральном соборе Вологодский епархиальный комитет группы “Живая церковь” провел собрание духовенства и верующих мирян “для ознакомления верующих с обновленческим движением”[48]. Дважды (в 1923 и 1924 гг.) в Вологду приезжали лидеры обновленческого течения епископ Александр (Введенский), прочитавший в “Доме революции” лекцию на тему “Брак, свободная любовь и Церковь”, “Бог ли Иисус Христос”[49], а также священник о. Владимир Красницкий, выступивший с лекцией на тему “Живая Церковь и тихоновщина”[50]. Отметим, что в своей религиозно-просветительской деятельности обновленцы актуализировали социально-политические проблемы, старались показать близость христианства коммунистической идее.

Несмотря на то, что обновленцы добились официального признания их самостоятельным церковно-административным образованием, в целом духовенство слабо поддержало идеи “внутрицерковной демократии”. И к ним примкнула лишь незначительная его часть (см. таблицу № 9).

Таблица № 9

Численные характеристики священно- и церковнослужителей обновленческого направления в Вологде (1923-33 гг.)

Источники: ГАВО. Ф.53. Оп.2. Д. 214, 236, 244, 276, 289, 293, 322, 332, 344; там же. Ф.412. Оп.1. Д.170; УФСБ по Вологодской области. Ф.3. Т.22. Л.10-11.

Потребность в собственных кадрах была одной из насущных проблем обновленцев. С этой целью в 1922 году в Вологде при Епархиальном управлении обновленцев была открыта Пастырская школа, готовившая кандидатов на священство. Ее преподавателями были лидеры обновленческого движения в городе: протоиерей о. Иоанн Смирнов - заведующий, епископ Иоанн (Миртов), протоиерей о. Николай Кибардин, протоиерей о. Тихон Шаламов, священник о. Иоанн Мальцев[51]. К сожалению, отсутствуют сведения о том, как долго действовала данная школа, однако можно предположить, что своей главной цели она так и не выполнила.

Для усиления престижа обновленческого духовенства одним из первых решительных действий епархиального архиерея Александра (Надеждина) было возведение в сан протоиерея известного священника Тихона Николаевича Шаламова, считавшегося “убежденным и наиболее деятельным прогрессистом”[52].

В июне 1923 года обновленческое духовенство г. Вологды предприняло попытку организовать краткосрочные пастырские курсы для духовенства и мирян в г. Грязовце (с 25 июня по 6 июля 1923 года). В образовательной программе последних, кроме вопросов церковно-канонической и богослужебной направленности, были введены предметы общеобразовательного цикла с марксистской направленностью и ряд специальных предметов по различным отраслям знаний: основы политической экономии и социологии, христианское мировоззрение, курс “наука и библия”, религиозная философия и психология, сектоведение, сельское хозяйство и пчеловодство. Лекторами были приглашены члены группы “Живая церковь”, преподаватели Пастырской школы в Вологде протоиерей о. Иоанн Смирнов, священник о. Иоанн Мальцев, преподаватель Н. И. Янусов, а также член Грязовецкого уисполкома Гуляев-Зайцев и уездный уполномоченный Вологодского Епархиального управления в Грязовце протоиерей о. Николай Соколов. Однако, несмотря на, казалось бы, марксистскую направленность основных программ курсов, последние были признаны ГПУ как нежелательные, так как “в работниках данной квалификации Республика не нуждается”[53].

К концу десятилетия все громче будут звучать опасения, что “обновленческое поповство приближается к концу. Совершенное отсутствие кандидатов в священники грозит церкви естественной смертью”[54]. В этой связи показателен пример, когда в ситуации недостатка кадров обновленческие священники вынуждены были практиковать совершение богослужений в нескольких храмах. Например, в течение 1924-28 гг. священник о. Александр Резанов и диакон о. Алексей Рычков совмещали службу как при Зосимо-Савватиевской, так и при Введенской церквях[55]. Протоиерей кафедрального собора о. Василий Роднин с 20 октября 1929 года служил одновременно и во Введенском храме[56]. Из сводок ОГПУ за январь 1929 года следует: “В Вологде, в соборе, нет духовенства, служить некому. В силу необходимости будничную службу правит архиерей. Из того положения, в котором сейчас находится Вологда, нужно торопиться выйти. Собор нужно обеспечить достаточным количеством духовенства и с помощью соборного штата укреплять свое положение на окраине города - на кладбищах”[57].

Обновленчество, зародившись как противоположное патриаршей Церкви течение, породило и иные крайние проявления реформирования Церкви.

В сентябре 1922 года большой резонанс получило сообщение о появлении в Вологде новой автономной религиозной группы “Свободная религия”, организованной при Власиевской церкви священником Модестом Федоровичем Сатраповым и диаконом Иваном Александровичем Преображенским[58]. Несмотря на то, что официальное оформление общины произошло на состоявшемся 17 сентября общем собрании ее членов, тем не менее, временем своего появления она считала 1 февраля 1919 года[59]. Открыто объявляя о своей благосклонности к советской власти, Власиевская община, являясь частным учреждением (согласно устава), не поддержала обновленческое епархиальное управление. В своем заявлении в Вологодский губисполком учредители общества отмечали следующее: “Общее собрание граждан общины решило взять власть управления в свои руки, отстранив право распоряжаться собой духовенство, которое стремится под видом разных групп, управлений, причем, маскируясь благонадежностью к советской власти, создать вид старых Синодов и быть не служителями, а повелителями общин. Оно боится огласки и потому всячески отстраняет мирян от дела управления[60]. Старые органы управления Православной Церкви община считала прекратившими свое существование, духовных же лиц церкви, признавших новые секты, группы и управления, утратившими общецерковные права как вошедших в то или оное религиозное направление”[61]. Община ставила своей целью удовлетворение религиозных нужд членов общины на началах православной кафолической апостольской церкви, ее обрядностей. Выступая за упразднение всякой церковной иерархии и невмешательства духовенства в дела общины, своим верховным органом управления община признавала общее собрание ее членов. Общее количество членов Власиевской общины, принявших означенные условия в сентябре 1922 года, было 95 человек (60 мужчин, 35 женщин). Социальный состав религиозного объединения был довольно разнообразен: основную массу членов общины составляли рабочие (34 человека) и служащие (35 человек), неработающих прихожан было 26 человек, занимающихся торговлей - 8 человек[62]. Несмотря на лояльное отношение к советской власти, религиозное общество не получило должного понимания со стороны местных органов. Губернский исполнительный комитет, согласно секретного указанию ГПУ, отказал общине в регистрации, обосновав это несоблюдением требуемых форм в принятом уставе[63]. Не признала данное объединение и высшая церковная власть обновленцев, лишившая священнического сана и иерархических полномочий на совершение таинств и богослужения священника о. Модеста Сатрапова и диакона о. Ивана Преображенского - “за противоканонические действия, после принятых, но не имевших успеха всех мер нравственного воздействия на них”[64].

В ноябре 1922 года в Вологде появилось еще одно новое религиозное объединение - “Русская народная церковь”. В своих программных заявлениях данное общество противостояло существующему церковному управлению (имеется ввиду патриаршее) и особенно к группе “Живой Церкви”. Организатором и руководителем этого общества был священник Рафаил Бурачек[65].

Таким образом, обновленческий раскол в Вологодской епархии наиболее явно проявился в период кампании по изъятию церковных ценностей. Поддерживаемые центральной и местной властями, обновленцы предприняли реальные шаги по организационному оформлению. Были созданы основные церковно-административные структуры. Вместе с тем обновленческий раскол в Вологде вызвал к жизни непривычное для Церкви “двоевластие”, то есть произошло фактическое разделение епархии на сторонников обновленцев и тех, кто не поддержал эту епархиальную власть (сторонников патриаршего управления).

Расширение сферы влияния обновленцев в городе имело в своей основе несколько направлений: действия по захвату городских храмов, внедрение в религиозные общины патриаршего направления, участие обновленческого духовенства в выборах настоятелей в приходских церквях, преднамеренный раскол внутри религиозных общин с помощью мирян-обновленцев, просветительская и образовательная деятельность среди горожан.

С распространением идей обновления церковной жизни, в городе имели место и крайние проявления внутриконфессионального реформаторства: религиозные группы “Свободная религия” и “Русская народная церковь”.

§ 2 Проблемы обновленческих приходов

Обновленческие приходы структурно воспроизводили внутриприходскую организацию приходских общинах патриаршей юрисдикции. Отличительной же их чертой была утрата такого существенного признака прихода как территориальное единство. Члены приходских общин обновленцев, как правило, проживали в разных приходских районах.

Численный состав их общин на протяжении всего исследуемого периода был весьма незначительным, их доля составляет всего 6-10% всего учтенного состава православных приходов Вологды. При этом наименьший удельный вес последних относится к 1926 году (см. таблицу № 10).

Таблица № 10

Сведения о количестве членов приходских общин, стоящих на платформе Поместного Собора 1923 года.

Источники: ГАВО. Ф.53. Оп.2. Д.214, 236, 244, 276, 289, 293, 322, 332, 344;

Там же. Ф.412. Оп.1. Д.170.

Практически все обновленческие общины следует отнести к малым, так как на протяжение всего исследуемого периода каждая из них имела в своем составе менее 100 человек. Исключение составляла лишь религиозная община кафедрального собора, в которой в 1926 году было зарегистрировано 106 человек.

Возрастной состав приходских общин обновленческого толка несколько отличался от тихоновских, хотя здесь, как и в патриарших приходах на протяжении всего исследуемого периода видны те же тенденции (см. таблицу № 11).

Таблица № 11

Возрастной состав обновленческих общин

в 1923-33 гг. (в %)

Источники: ГАВО. Ф.53. Оп.2. Д.214, 236, 244, 276, 289, 293, 322, 332, 344.

Очевидно, что к обновленцам примкнула наиболее динамичная часть верующих, быстрее отреагировавшая на политические изменения. С другой стороны, за обновленцами пошли и те, кто видел в этом направлении вариант спасения и даже будущего возрождения Русской Православной церкви, возможность устоять перед всесилием государства. Так, например, старейшая жительница г. Вологды, дочь священника, лично знавшая Т. Н. Шаламова, М. Н. Богословская объясняла автору этих строк, что его переход к обновленцам был продиктован, прежде всего, желанием спасти свое святое дело, семью, избежать репрессий.

Несмотря на определенные успехи обновленчества по расширению своего влияния в городе, уже на начальном этапе своего развития (1923-25 гг.) наблюдался отход от него духовенства и мирян. С одной стороны, это было связано с возвращением в лоно патриаршей Церкви священников городских храмов. Известно, например, что к 1923 году вернулись в юрисдикцию патриаршего управления протоиерей о. Александр Малиновский, протоиерей о. Иоанн Белков, диакон о. Иоанн Преображенский, которые поддержали в 1922 году обновленцев[66].

С другой стороны, происходило общее сокращение количества и численности приходских общин новоцерковников. Так, уже 30 декабря 1924 года общее собрание членов религиозной общины Ильинской церкви постановило: вместо выбывшего священника о. Александра Сахарова единогласно выбрать протоиерея о. Алексея Углицкого, присоединяясь одновременно к Патриаршему управлению. В связи с означенным решением в патриаршую приходскую общину были приняты и новые члены в количестве 53 человек[67]. Через год, в декабре 1925 года, в общину Благовещенской церкви стали “вливаться” новые члены и в том же месяце, по мнению приходского актива, “в общине получился раскол, то есть большинство членов откололись от обновленцев, образовав общину старого толка”. На проходившем 20 декабря 1925 года собрании объединенной общины, состоявшей тогда из 178 человек (по списку обновленческой общины на 29 сентября 1925 года значилось 53 человека) было принято решение об образовании новой общины патриаршего направления, а также избран новый состав церковного совета[68]. В связи с тем, что в Благовещенской религиозной общине образовались два течения (причем группа патриаршего течения насчитывала большинство членов), то особым распоряжением административного отдела губисполкома в марте 1926 года Благовещенский храм был передан тихоновской группе[69]. Отколовшейся группе (обновленческого толка) “за малочисленностью членов было предложено присоединиться к храму, находившемуся в пользовании группы однородного с ней течения”[70]. В итоге им пришлось присоединяться к религиозному обществу кафедрального собора[71].

В целом, к 1926 году сфера влияния обновленцев в приходских общинах города значительно сокращается. Теперь обновленческие объединения были сосредоточены лишь при четырех храмах: в кафедральном соборе, в бывшем Свято-Духовском монастыре, в Зосимо-Савватиевской и Введенской кладбищенской церквях, в то время как тихоновских храмов в Вологде было 32. И все же можно считать, что вплоть до конца 1920-х годов обновленцы представляли серьезную оппозицию патриаршим приходам. В преимущественном большинстве они стремились любыми возможными способами “опорочить” тихоновские приходы перед властью, объявляли себя истинно верным направлением в Русской Православной Церкви. Пытаясь получить в свое пользование холодный храм Богородской кладбищенской церкви, представители Вологодского Епархиального управления (обновленцев) неоднократно обвиняли тихоновскую общину в крайней нетерпимости, контрреволюционной, антисоциалистической направленности, а также в том, что она “создавалась искусственно из элементов случайных, распыленных большей частью по другим приходским общинам и представляла собой неорганизованную религиозную фанатичную толпу”[72]. В связи с этим, со стороны тихоновцев вспыхнуло своего рода сопротивление. На состоявшемся 15 июля 1928 года собрании общины при обсуждении вопроса о передаче холодного храма Рождества Богородицы обновленческой общине единогласно постановлено: “Ни в каком случае добровольно храм не передавать”[73]. По наблюдениям современников, отношение большинства православного населения Вологды к обновленцам было явно негативным. Среди верующих разрасталось возмущение незаконными действиями новоцерковников. Из полученного отчета секретных осведомителей ОГПУ следует, что среди верующих нередки были активно-деятельные противники обновлечества, как например, Александра Александровна Стрежалковская, “проводившая агитацию среди женщин прихода против предоставления одного из храмов Богородской общины Духовской обновленческой общине”[74]. В документах встречаются подобные высказывания: “Мы стараемся, чтобы не пустить их (обновленцев - И. С.)”[75], “Обновленцы выносят из храмов иконостасы и в церкви не дают народу креститься, по второму разу женятся и продают дело Христово в руки безбожников”[76], “Если к нам вселят обновленцев, то мы обновленческого попа за волосы вытащим на улицу и с ним разделаемся”[77]. Отмечен случай, когда миряне инициировали судебное дело “о выселении обновленцев с Богородского кладбища”[78].

Несмотря на то, что каких-либо серьезных столкновений между обновленцами и “староцерковниками” в эти годы все же не было, тем не менее, мы имеем примеры открытых выступлений последних против тихоновцев. Например, Вологодское Епархиальное управление (обновленцев) обратилось с открытым протестом в отдел управления губисполкома по поводу заявления тихоновских общин о проведении крестных ходов 1 и 15 августа 1923 года, мотивируя это тем, что “отправление богослужений и крестных ходов по старому и новому стилю увеличивает число праздничных дней; причем праздники по старому стилю обычно сопровождаются разгулами, обильными винопитиями, драками и убийствами”[79]. Несколькими днями позже 30 августа 1923 года обновленцы выступили с подобным протестом против проведения крестного хода Кирилло-Рощенской общиной, приуроченного к празднику Успения Божьей Матери, который предполагалось чествовать по старому стилю. Это же, по мнению обновленцев, было вопреки распоряжению центральной и местной гражданской власти[80]. Желая увеличить количество молящихся в День памяти Дмитрия Прилуцкого 3 июля (по старому стилю!) 1928 г., обновленцы выступили с просьбой открыть монастырский храм только для обновленцев, чтобы “у тихоновцев в церкви было пусто ...и устроить в монастыре в праздник торжественное служение в противовес торжеству тихоновцев”[81].

Новое наступление на обновленческие приходы в Вологде началось в 1928 году в рамках кампании по закрытию приходских церквей. Так, в секретном предписании начальника губотдела ОГПУ от 18 января 1927 года отмечалось: “...закрытие Зосимо-Савватиевской обновленческой церкви будет выгодно в интересах нашей работы, будет выгодно политически,... и закрытие обновленческой церкви еще больше подорвет их мощность, которая и без того плачевная”[82], “...закрытие обновленческого храма вызовет громадное торжество (тихоновцев - И. С.) и подрыв авторитета обновленцев”[83].

Обновленческие Зосимо-Савватиевский и Свято-Духовский приходы оказались к 1928 году в состоянии особой материальной нужды. Последнее наиболее всего проявилось в невозможности уплаты налогов и проведения необходимого ремонта храмов. Приходской актив и причт обновленческих общин были вынуждены во всем надеяться только на помощь верующих. Последние же (в отличие от тихоновских приходов, где наблюдалось большее сплочение), осознавая безвыходность сложившегося положения, тем не менее, не поддержали свои религиозные объединения. Так, прихожане Зосимо-Савватиевской церкви после закрытия соседних Кирилло-Рощенской и Вознесенской церквей надеялись, что любая из тихоновских общин (Кирилло-Рощенская или Вознесенская) “сумеют их храм привести в надлежащий порядок, не задевая их прихожан материально. Зосимовские прихожане начали бойкот обновленческих попов. С момента закрытия двух храмов посещаемость церкви Зосимы не увеличилась, как этого следовало бы ожидать, а наоборот уменьшилась, и коренные Зосимовские прихожане ушли частью к церкви Екатерины и Дмитрию Чудотворцу, думая, что ... обновленцы попы постараются сами”[84]. Как видно из агентурных донесений, в Свято-Духовской и Зосимо-Савватиевской церквях значительно снизилось посещение мирянами церковных великопостных служб[85], этот храм посещали только миряне-обновленцы и то, только в числе 15-20 человек[86]. Похожие события происходили и в приходской обновленческой общине при Введенском храме. Здесь члены общины отказалась платить причитающийся по соглашению налог со строений, несмотря на уговоры протоиерея данной церкви о. Василия Роднина[87]. В итоге, Знаменская церковь бывшего Свято-Духова монастыря (26 июля 1928 г.) и Зосимо-Савватиевский храм (13 декабря 1928 г.), находившиеся в пользовании обновленческих общин, были закрыты. Дальнейшая судьба этих религиозных объединений решилась по-разному. Зосимо-Савватиевская община после закрытия храма распалась, частично ее члены перешли в Введенский храм[88], другие верующие разошлись по церквям города[89]. Свято-Духовской общине удалось добиться разрешения на пользование холодным храмом Богородской кладбищенской церкви и часовней святого Николая Рынина[90]. Процесс передачи части Богородского храма обновленцам затянулся на довольно большой срок и сам по себе заслуживает отдельного описания. Так, еще в 1926 году, в период, когда причт Богородского кладбищенского храма был арестован (за продажу песка с могилы св. Николая Рынина), обновленцы, желая получить в свое ведение эту церковь и часовню, воспользовавшись случаем, стали собирать подписи мирян для создания общины[91]. Однако реализовать свои планы им удалось не сразу и лишь при явной поддержке ОГПУ. В феврале 1928 года в секретном письме на имя начальника Вологодского Губотдела ОГПУ пришло указание, в котором отмечалось следующее: “Передачу Богородского кладбища необходимо все-таки произвести в самом ближайшем времени, так как этот факт подбодрит обновленцев и будет способствовать обострению разногласий между тихоновцами и обновленцами”[92]. В ОГПУ сложилось мнение, что “Обновленцы при этом ничего не теряют, а, напротив, упрочивают свое существование в Вологде, так как кладбищенский храм в г. Вологде считается самым прочным в отношении закрытия церквей”[93]. Тогда же со стороны Вологодского Епархиального управления (обновленческого) был возбужден вопрос о передаче Свято-Духовской обновленческой общине Богородского кладбищенского храма и кладбища, “которые имеют большое стратегическое значение, как база для работы обновленцам в городе[94]. В результате проводимой кампании, в 1928 году, холодный храм (2 этаж) Богородской кладбищенской церкви был передан обновленцам. Таким образом, в известном смысле произошел беспрецедентный случай, когда в одном храме совершали богослужение сторонники патриаршего управления и обновленцы.

В целом, на начальном этапе деятельности обновленцев (1923-25 гг.), их поддержала весьма незначительная часть духовенства и верующих горожан. Однако уже в этот период очевидны первые признаки отхода от реформаторов клира и мирян.

Несмотря на то, что обновленческие приходы в своей повседневной жизни немногим отличались от патриарших, тем не менее они представляли серьезную социально-политическую оппозицию тихоновцам вплоть до конца 1920-х годов.

§ 3 Угасание обновленчества (конец 1920-1930-х гг.)

С конца 1920-х годов для обновленческой Церкви наступило время, когда кризисные явления охватили все стороны ее жизнедеятельности.

К 1928 году властные органы вновь вернулись к своим планомерным действиям по поддержке обновленцев, но теперь, вероятно, в связи с предполагаемой кампанией по закрытию храмов. Предвидя опасность потери союзника в борьбе с тихоновскими общинами, власть активизировала свою деятельность. С этой целью со стороны органов ОГПУ в порядке строгой секретности разрабатывался дополнительный план “укрепления обновленчества в Вологде”. Предполагалось усилить среди прихожан тихоновских общин агитацию за их переход в обновленчество. Реализовать данные цели, по мнению представителей ОГПУ, можно было следующим образом: “Воздействовать на “двадцатки” через наличный состав причта или создать такие условия, когда бы общины сами заговорили об организации обновленческой общины”[95]. Предполагалось начать агитацию с Покрово-Козленской, Екатерининской Власиевской, Царе-Константиновской и Никольской Владыченской общин. Заметим, что данные приходы являлись наиболее крупными в городе в означенный период. Для поднятия авторитета обновленцев рассматривался и вариант передачи последним одного из закрытых храмов, например, Иоанно-Предтеченскую Рощенскую церковь[96].

Из агентурных сводок ОГПУ за 1928 год следует, что “из того положения, в каком сейчас находится Вологда нужно торопиться выйти. Собор (имеется в виду кафедральный - И. С.) нужно обеспечить достаточным количеством соответствующего духовенства и с помощью соборного штата укреплять свое положение на окраинах города - на кладбищах, приняв меры к занятию и третьего обновленцами (Лазаревский храм на Горбачевском кладбище - И. С.), чтобы Вологда была в кольце”[97].

Эти наблюдения позволяют думать, что с 1930 года обновленческие приходы оказались в явном преимуществе перед “тихоновскими”. Внешне это проявилось в том, что в результате кампании массового закрытия церквей, в пользовании трех обновленческих общин остались кафедральный собор, холодный храм Богородской кладбищенской и Введенская церкви, в то время как 19 религиозных общин патриаршего направления совместно совершали богослужение в двух храмах - Лазаревском и теплом Богородском.

Параллельно проводилась политика налогового послабления обновленческим приходам, также инициируемая ОГПУ. Так, в июне 1928 года, вследствие переоценки церковных зданий в Вологде и Вологодском уезде, в несколько раз был увеличен налог со строений. Однако, по сведениям финотдела Вологодского губисполкома, выяснилось, что “по просьбе ОГПУ произвели обложение так называемых “новоцерковников” в половинном размере, то есть оклад налога по новому расчету уменьшили вдвое, но только по отношению к обновленцам, по отношению же к “староцерковникам” никаких льгот не допускали”[98]. В другом письме начальника Вологодского губотдела ОГПУ к заведующему Вологодским Губфинотделом следует: “Вам надлежит договориться о снижении оценок церквей (имеется в виду обновленческих), а, следовательно, и налога с них, в соответствие с платежеспособностью. В отношении церквей староцерковнических - никаких снижений не производить, а, наоборот, там, где это можно, увеличить”[99]. Спустя месяц последовало новое предписание: “Обновленческому духовенству, как лояльно относящемуся к Советской власти, предоставлять возможные льготы и механически не преувеличивать их доходности, переложив эту тяжесть на тихоновское (более реакционное) духовенство”[100]. Подобные меры, по мнению ОГПУ, были необходимы “для того, чтобы не допустить развала обновленцев”[101], способствовали относительно спокойной их деятельности.

На первых порах это дало свои результаты. Обновленцы продолжали вести активную работу. Во всех обновленческих храмах (исключение составляет кафедральный собор) в течение всего времени совершались ежедневные богослужения, а в соборе в воскресные дни проводились собеседования при участии обновленческого духовенства[102]. В праздничные дни в противовес тихоновским общинам устраивали общегородские крестные ходы, торжественные архиерейские богослужения в кафедральном соборе, практиковалось хождение со святым крестом (со славою) по домам прихожан в праздничные дни[103]. Например, в 1928 году в День Преполовенья в Вологде был разрешен крестный ход только обновленцам.

Пожалуй, наиболее неприятным фактом, серьезно взволновавшим обновленцев в конце 1920-х годов, было изменение отношения власти к церковным реформаторам. Политическая лояльность перестала быть исключительным преимуществом обновленцев после подписания митрополитом Сергием Декларации 1927 года, в которой было сформулировано новое отношение патриаршей Церкви к советской власти. Для обновленцев, ранее поддерживаемых властью, наступили тяжелые времена. Власть изменила свое отношение к обновленцам, так как они не оправдали ее надежды на ликвидацию “старой иерархии”.

Однако и в новых условиях властные структуры и, прежде всего органы ОГПУ, считали, что в Вологде “ликвидация обновленческих церквей и обновленчества в целом в данное время крайне нежелательна”[104]. В связи с этим в секретных документах ОГПУ мы находим следующее: “Чтобы на некоторое время удержать обновленчество в Вологде требуется много кой чего сделать, которое почти невыполнимо в такие дни. Во-первых, чтобы обновленчество осталось, необходимо выслать всех монахинь бывшего Девичьего монастыря, как черносотенную подпольную банду; во-вторых, для существования собора необходимо закрыть церкви Благовещение и Пятницу, для существования Введенского кладбища требуется закрыть Антипьевскую, Дмитриевскую и Леонтиевскую, в противном случае обновленческие церкви должны умереть естественной смертью, никакие ходатайства и поблажки в сторону обновленчества их не спасут”[105]. И тем не менее кризис обновленчества в Вологде нарастал.

К рубежу десятилетий нарастало разочарование в социальной доктрине обновленчества в рядах его последователей. Этот факт признали и вологодские лидеры обновленчества. На состоявшемся 2 февраля 1928 года Епархиальном съезде обновленческого течения, во время свободного обмена мнениями среди делегатов звучали высказывания, что “на съезде все хорошо, а на самом деле получается не так. Тихоновщина задавила обновленцев, все средства к существованию в руках буржуазно-кулацкого населения, которое хорошо умеет поддерживать тихоновских попов и они все живут очень хорошо. Обновленцы же со своей идеей остались при пиковом интересе, т. е. без средств”[106]. Из переписки священника о. Александра Резанова с протоиереем о. Иоанном Смирновым следует: “Нам обновленцам каюк, следует уходить в подполье, будущее за атеобаптизмом. Ни тихоновцы, ни обновленцы не спасут Церкви, разве только поможет вмешательство промысла Божия. На вопрос протоиерея о. Иоанна Смирнова: “Что делать?”, - священник о. Александр Резанов отвечает, что посоветовать ничего не может, спасайся как благорассудится”[107]. В письме протоиерея о. Александра Самонова епископу Рафаилу (Прозоровскому) от 18 февраля 1931 года также присутствуют некоторые ноты разочарования в обновленчестве: “Дальнейшее мое пребывание в Вологде в настоящий момент для меня представляется не имеющим смысла. При таком положении, в каком мы, обновленцы, теперь находимся в Вологде, оно не может быть полезным ни в пастырском отношении вообще, ни для меня, как человека лично”[108]. Несостоятельность реформаторов осознается и в сводках агентов ОГПУ. Так, в сведениях от июня 1928 года присутствует опасение за дальнейшее существование обновленцев: “Вологодские обновленцы чувствуют себя неважно. Разговоры о мире с тихоновцами оставлены, так как тихоновцы не идут на уступки. Обновленчество в Вологде бледнеет и бледнеет, народ от них отходит и обновленцы остаются с пустыми храмами[109]...При настоящих условиях церковной жизни дальнейшее существование обновленцев невозможно, а выхода никакого нет”[110].

В сводках осведомителей ОГПУ за январь 1929 г. отмечается: “Положение обновленческого епархиального управления становится критическим в этом смысле, что члены его президиума по независящим от них причинам уходят, попадая в условия невозможной работы. Так, за последнее время, член президиума протоиерей кафедрального собора Малиновский Палладий категорически отказался от всех обязанностей, как по управлению, так и по службе в кафедральном соборе. Причиной ухода его с таких видных должностей послужило то, что его детей погнали со службы как поповских сыновей. ...Член президиума протоиерей Иоанн Леоферов ... в настоящее время, живя от Вологды в 30 верстах, не имеет возможности участвовать на заседаниях, так как дороги совершенно не оплачиваются. Член президиума протодиакон Румянцев Павел совершенно бездеятельный и место занимает в президиуме только как протодиакон кафедрального собора. Таким образом, фактически остаются в президиуме только Председатель - архиепископ Александр и секретарь - протоиерей Вохомский Николай”[111].

В среде обновленцев к концу десятилетия наметился собственный раскол и непонимание друг друга. Например, протоиерей Тихон Шаламов, веривший в силу обновленчества, произносил в кафедральном соборе проповедь в Рождество 1929 года, в которой речь шла о том, что единственное спасение Церкви в коренной реформе обрядовой стороны и канонов Церкви. Казалось бы, этот шаг был достоин не только уважения, но и поощрения со стороны обновленческого духовенства, однако епископ Александр (Лавров) запретил протоиерею о. Тихону Шаламову говорить проповедь, “называя его грубым проповедником, ругающим неосторожно безбожников”[112]. Священник о. Александр Резанов, по сведениям осведомителей, “имеет оригинальный взгляд на религию и вполне понимает нападение безбожников и на поповщину”. Он считал: “Всю поповщину и церкви нужно уничтожить и перейти к домашнему религиозному культу. Безбожники ни одного меткого выстрела не сделали по религии, а все бьют по поповщине и обрядовой стороне церковной”. Более того, “особой деятельности в делах Церкви не проявляет, потому что в корне не согласен с такой постановкой церковного дела, в частности с епископом Александром и секретарем Вохомским. Он ждет коренной ломки всего старого и перехода к домашнему культу в этом вопросе”[113]. Из перехваченного письма обновленческого протоиерея о. Иоанна Савойского от 27 июля 1928 года следует: “Положение наше конечно нелегкое, но в тоже время есть твердая надежда на помощь свыше, лишь бы хватило терпения, силы воли у верующих. Пиши откровенно по прочтении письма, как думаешь жить, за кем идти, быть ли со Христом, или с духом злобы - тихоновщиной”[114].

О кризисном положении обновленцев свидетельствуют и материалы проходившего 6-8 июня 1929 года Вологодского епархиального собрания духовенства и верующих мирян[115]. Участников собрания волновали многие проблемы: нарастание паники на местах, ослабление пастырской деятельности, потеря паствы, наступление атеистов и многое другое. На собрании крайне остро звучали вопросы об усилении разногласий обновленцев со “староцерковниками”, сектантами, атеистами. Понимая, что только храм остался единственным местом единения верующих, участники собрания обращали внимание на необходимость нового подхода к пастырской деятельности, которая должна носить просветительский характер. Протоиерей о. Тихон Шаламов призывал “возвысить храм, поднять его воспитательное значение и ввести пасомых в активную храмовую жизнь и работу”. Он отмечал, что изжить все невзгоды морального характера возможно “путем усиленной самодеятельности, при активном участии пасомых”. Выход из сложившегося крайне тяжелого для обновленцев положения участники съезда видели в развертывании проповеднической деятельности, делая акцент на пролетарском характере христианства, социальной правде и т. п. В декабре 1930 года Вологодское Епархиальное управление обновленцев обратилось ко всем причтам, приходским советам и верующим церквей Вологодской епархии с праздничным приветствием по случаю праздников Рождества Христова и Крещения. С горечью отмечалось, что в 1930 году ряды обновленцев по-прежнему редели. “Таких случаев в 1930 году было несколько. Отпадали и рядовые наши братья по вере (миряне) и некоторые из священнослужителей”[116].

В конце 1920-х - начале 1930-х годов все более сложными становятся взаимоотношения обновленцев с властью. Закрылись их духовные учебные заведения, прекратился выход периодических изданий[117]. В Вологде в 1930 году был расторгнут договор с обновленческой общиной на пользование Введенского кладбищенского храма, который был передан религиозной группе григорианского направления - сторонникам ВВЦС. Обновленческая же община была вынуждена совершать богослужения в помещении, ранее используемом как усыпальница - помещение для хранения умерших[118].

В целом по стране уже в 1934 году начались массовые аресты обновленческого духовенства. Власть стремилась навсегда стереть следы былого союза.

Для верующего большинства раскол становился все менее понятен. На рубеже 1920-30-х годов было очевидно, что православные вологжане, независимо от юрисдикции своих приходов, оказались в равной степени в условиях воинствующей антицерковной политики. На уровне прихожан наблюдалось движение к единению. Казалось, что они перестали соперничать и встали на путь совместной борьбы за выживание. В секретных донесениях в ОГПУ за март 1928 год отмечается, что “в современных условиях народ понял, что верхушки спорят из-за власти, а вовсе не из-за различия или измены православию, и выражает желание созыва общего собрания, на котором присутствовали бы представители от всех ориентаций для выбора единой власти”[119]. 8 апреля 1928 года, в Вербное воскресение, по инициативе патриарших приходов прошла организованная акция демонстративного протеста по поводу сноса церквей. При этом, как отмечают осведомители ОГПУ обновленчество приняло в ней самое активное участие[120]. А на состоявшемся 17 сентября 1928 года собрании обновленческого духовенства протоиерей о. Тихон Шаламов и священник о. Александр Резанов настояли на вынесении соответствующего постановления в отношении предполагаемого закрытия кафедрального собора, “...пригласив для протеста всех верующих граждан, хотя бы они и находились в идейно-противоположной организации староцерковников, а также снестись в частной беседе с главками тихоновщины о том, чтобы хлопотать перед Центром о приостановке закрытия церквей вообще в г. Вологде”[121]. Из наблюдений современников следует, что к этому времени церковная жизнь в обновленческих приходах Вологды немногим отличалась от тихоновских. Многие православные в равной степени посещали как тихоновские, так и обновленческие храмы, особенно, если обновленческий храм был освящен в честь почитаемых святых, праздника и т. п. Например, в Духов день праздничное богослужение в бывшем Свято-Духовом монастыре ежегодно сопровождалось большим приходом молящихся, независимо от их принадлежности к тому или иному направлению в Русской Православной Церкви.

В сводках ОГПУ за апрель 1928 года фиксировалось следующее: “Что же касается масс верующих, то здесь выявилось безразличное отношение в разделении ориентации. Так, например, Зосимо-Савватиевская церковь, посещавшаяся до Пасхи только мирянами-обновленцами и то в числе 15-20 человек, в пасхальную заутреню была полна”[122]. Обновленцы столкнулись с серьезной проблемой - потерей паствы. Усилился выход верующих из обновленческих общин и отток в “староцерковничество”. Например, в 1929 году 20 членов Свято-Духовской общины объявили о своем желании влиться в другую общину - староцерковническую, в случае отказа - совсем ликвидироваться[123]. Подобные примеры зафиксированы по всей епархии, особенно в тех районах, где обновленчество являлось серьезным оппонентом патриаршей Церкви. Из доклада настоятеля Свято-Духовской общины протоиерея о. Николая Вохомского видно, что “в смысле посещения богомольцев обстоит дело плохо, почти никто не ходит. В последний воскресный день было за поздней обедней до 5 человек, к доходу поступило в старостинский ящик 90 копеек. В будничные дни ежедневно служится поздняя обедня, но богомольцев никого нет, когда как у староцерковников ни одного дня пустого не бывает. По воскресным же праздничным дням тихоновцы нанимают ходить по кладбищу двух попов. Пока обновленцы служат обедню, староцерковники в это время успевают удовлетворить всех пришедших на кладбище, и Вохомскому бывает ничего делать на кладбище”[124].

Для сохранения в своих рядах прихожан, обновленцам пришлось отказаться от планов реформирования традиционного церковного уклада.

К середине 1930-х годов все более заметным становится организационный кризис обновленчества. 29 апреля 1935 года Священный Синод обновленцев издал Постановление “Об упразднении коллегиальной системы управления в Православной обновленческой церкви”. В соответствии с ним на заседании Вологодского Епархиального управления 7 мая 1935 года в присутствии председателя ВЕУ епископа Александра (Самонова), протоиерея о. Александра Головкова, протодиакона о. Павла Румянцева, мирян Ю. Воскресенской и Г. Шахова, было принято решение о ликвидации Вологодского Епархиального управления. Дальнейшее осуществление верховной власти в отношении всех обновленческих церквей в СССР переходило митрополиту Виталию, в отношении Северной митрополии - управляющему митрополией Северного края епископу Александру (Рябцовскому), а в отношении Вологодской епархии - епископу Вологодскому Александру (Самонову) - единолично[125].

После ликвидации коллегиальной системы стало очевидно, что обновленцы не способны сохранить прежнее положение. Данное решение совпало с новым витком ликвидационной антицерковной политики в городе, пришедшимся на 1938 год и затронувшим в первую очередь обновленческие храмы. Так, в марте 1938 года специальными постановлениями Вологодского горсовета были закрыты принадлежавшие в то время обновленческим общинам Введенская церковь и Воскресенский кафедральный собор, а несколько месяцев спустя, в декабре 1938 года, и холодная церковь Богородского кладбищенского храма[126]. Приходские общины этих храмов, согласно принятому решению оргкомитета ВЦИК по Вологодской области об оставлении по одной церкви верующим двух течений, объединились в одну общину при Лазаревском кладбищенском храме г. Вологды[127]. Организационное собрание представителей обновленческих общин при Лазаревской церкви проходило 3 апреля 1938 года, на котором присутствовало: от общины кафедрального собора - 10 человек, от Введенской общины - 6 человек, от Лазаревской общины - 16 человек. На собрании “представители от Лазаревской общины изъявили свое согласие влиться в обновленческую общину при Горбачевской (Лазаревской) церкви, а представители обновленческих общин кафедральной соборной и Введенской кладбищенской объявили свое согласие принять их в свою общину” в виду чего объединение было признано состоявшимся[128]. Тогда же был избран и исполнительный орган в составе 24 человек и церковный совет - 8 человек[129]. Дальнейшая судьба обновленцев в Вологде, в силу ограниченности источников, не известна. Остается невыясненным вопрос, как долго после этого продолжалось богослужение в Лазаревской церкви? Можно предположить, что с закрытием Лазаревского храма (в 1940-41 гг.) обновленческая община в Вологде распалась сама по себе. Более того, последний обновленческий архиерей, поставленный на Вологодскую кафедру, также закончил свое служение в феврале 1938 года[130].

Итак, с конца 1920-х гг. все более нарастали кризисные моменты в обновленчестве. Попытки местной власти по усилению влияния последних в городе (агитация за переход в обновленческие общины, политика налогового послабления и т.п.) не дали ожидаемых результатов. Обновленцы потеряли некогда прочные позиции и поддержку в некоторых слоях общества. В среде прихожан (сторонников обновленчества и патриаршей Церкви) наметилось движение к единению, обусловленное нарастающей опасностью полного разрушения Церкви. В конце 1920-х годов обнаружились и внутренние проблемы обновленчества, которые переросли в кризис организационной системы. В целом “обновленчество в Вологде успеха не имело. В их храмах было пусто, хотя в Воскресенском соборе в течение всего десятилетия тридцатых годов служил обновленческий архиерей”[131].

§ 4 Нестроения в патриаршей Церкви

В середине 1920-х годов в Русской Православной Церкви возникли новые нестроения, связанные с изменениями в высшей иерархии после смерти патриарха Тихона. Один за другим, несколько авторитетных иерархов Церкви выразили свое несогласие с порядком временной передачи местоблюстительских полномочий митрополиту Крутицкому Петру (Полянскому), а затем - митрополиту Нижегородскому Сергию (Страгородскому). Так, в 1925 году возникло течение во главе с архиепископом Свердловским Григорием (Яцковским), получившее название григорианского раскола. Его представители образовали Временный Высший Церковный Совет (ВВЦС). В 1927 году организационно отделились последователи митрополита Иосифа (Петровых) и митрополита Виктора (Островидова)[132]. Позднее появилось множество иных оппозиционных течений, которые носили более локальный характер.

Весьма важная страница церковной истории Вологды, вызвавшая к жизни “внутриепархиальные нестроения”, связана с подписанием заместителем патриаршего местоблюстителя митрополитом Сергием (Страгородским) и членами Временного Патриаршего Священного Синода “Послания пастырям и пастве”, получившего в литературе название “Декларация 1927 года”. Появление Декларации означало изменение церковно-политического курса Русской Православной Церкви в сторону политической лояльности к советской власти. В связи с этим было выпущено воззвание Вологодского архиепископа Сильвестра (Братановского) к пасомым Вологодской епархии.

Реакция духовенства и верующих на данный шаг митрополита и Священного Синода была различна. Многие приходские общины и причт с пониманием отнеслись к Декларации, приняв новую формулу поминовения церковной и гражданской власти. Между тем в сводках ОГПУ за ноябрь 1927 года отмечались крайние случаи реакции верующих вологжан: “некоторые недовольны митрополитом и архиепископом Сильвестром, что они неправильно ведут церковную массу, что не следовало бы прислуживаться к советской власти”[133].

В феврале 1928 года архиепископ Сильвестр в своем письме Вологодскому Епархиальному совету сообщил, что “соловецкие епископы признали власть митрополита Сергия, как и многие за границей”. По мнению архиепископа, этот факт был очень важен, так как “епископам, находящимся в Соловках, население верит и полагается на них, как на правоправящих слово истины”[134]. В следующем послании от 11 февраля 1928 года архиепископ Сильвестр советовал “воздержаться церковного поминовения митрополита Петра Крутицкого”[135]. В начале февраля 1928 года, судя по сводкам ОГПУ, “противников митрополита Сергия в Вологде не замечено”. Однако уже в марте 1928 года в тихоновских приходах, согласно донесениям агентов ОГПУ, стали замечаться “колебания и неуверенность в правоте своих вождей”[136].

Развитие событий происходило в крайне ограниченный период марта-мая 1928 года. В связи с указом митрополита Сергия от 12 апреля 1928 года “О введении поминовения его и советской власти по новой формуле”, Вологодский Епархиальный совет издал и распространил свой указ “О введении поминовения” по причтам епархии с 14 апреля 1928 года. Вместе с тем, из 28 приходов Вологды поминовение было введено только в четырех приходах. В 11 приходах категорически отказались вводить поминовение до Поместного Собора (среди “непоминающих” - священник о. Анатолий Неклюдов в Екатерининской церкви, протоиерей о. Николай Чапурский в Антипиевской церкви, иеромонах Феодосий (Смирнов) во Владимирской церкви[137], священник о. Вассиан Лебедев в Дмитриевской церкви[138], священник о. Александр Правдин в Спасо-Преображенской Болотской церкви[139]), в остальных поминовение вводили только тогда, когда в Вологду приезжал правящий архиерей архиепископ Сильвестр (Братановский). Например, члены Вологодского Епархиального совета протоиерей о. Константин Богословский, протоиерей о. Анатолий Попов и священник о. Андрей Воскресенский, подписав данный указ, в своих приходах поминовение не вводили, мотивируя это тем, что “митрополит Сергий бывший обновленец и только временно замещает патриаршего местоблюстителя, что местоблюститель Петр Крутицкий уже освобожден и скоро приедет, поэтому вместо Сергия они поминают Петра”[140].

Во время пребывания архиепископа Сильвестра в Вологде некоторые священники, несмотря на состоявшиеся с ними переговоры, остались при своем мнении и поминовения не ввели. В данном случае архиерей предложил члену Епархиального совета священнику о. Евгению Лощилову наладить связь с церковно-приходскими советами. В том случае, где верующие не возражают против поминовения, “заставлять священников ввести поминовение”[141].

Некоторые священники вологодских церквей ставили вопрос о поминовении на обсуждение церковно-приходских советов, как например, священник о. Анатолий Неклюдов и епископ Николай (Караулов) в Екатерининской церкви, протоиерей о. Симеон Видякин - в Никольской Глинковской церкви. Во всех случаях приходские советы выносили постановления “от поминовения воздержаться в силу поддержки митрополита Петра Крутицкого”[142].

Протоиерей о. Константин Богословский также ставил вопрос о поминовении на приходском совете, который решил ввести поминовение, однако настоятель отказался подчиняться постановлению совета[143].

Во Владимирской общине на заседании церковно-приходского совета обсуждался вопрос о введении поминовения митрополита Сергия и гражданской власти. В результате произошло разделение мнений. Первый священник протоиерей о. Анатолий Певгов высказался за поминовение, а второй священник иеромонах Феодосий (Смирнов) был против, заявив при этом, что настоящий местоблюститель - Петр Крутицкий и поминать нужно его. Более того, большинство членов приходского совета заявили: “Поминать бандитов, отбирающих и ломающих церкви, нечего”. Некоторые члены совета открыто заявляли протоиерею о. Анатолию Певгову: “Если будешь поминать власть и Сергия, выгоним из прихода”[144].

Судя по имеющимся в нашем распоряжении документам, отказ духовенства и верующих ввести поминовение власти расценивали как реакцию на ликвидационную политику государства в отношении Церкви. Так, например, среди верующих раздавались такие суждения: “Как поминать и молиться за такую власть, которая закрывает церкви и ломает их. Не успели ввести поминовение за власть, а она в один месяц закрыла две церкви (Вознесения и Кирилло-Рощенскую)”[145].

Это понимал и архиерей. В своем распоряжении от 17 апреля 1928 года архиепископ Сильвестр указывал, что “подводить итоги и выявлять, кто и почему не поминает, нельзя, потому что не улеглось настроение верующих от закрытия и сноса церквей и изъятия в музей иконы Спасителя. Нужно, чтобы это перебродило и улеглось и есть надежда, что непоминающие церкви будут поминать, присоединяться к поминующим. Благовещенская церковь будет поминать после меня, а о. Андрей Воскресенский поминает, будет поминать и преосвященный Николай (имеется в виду епископ Николай (Караулов) - И. С.) ”[146].

Из перехваченного органами ОГПУ письма протоиерею о. Александру Каменскому из Вологды в Полтаву следует: “У нас тревожно, хмарно и впереди мерещится что-то нехорошее. Аввакумчики бунтуют против митрополита Сергия. Пока втихомолку, но того и гляди, заговорят громко”[147].

В мае 1928 года органами ОГПУ было оказано давление на архиепископа Сильвестра и членов Епархиального совета с целью более твердого и решительного проведения формулы поминовения. Для нарушивших было предложены меры церковно-дисциплинарного воздействия[148].

Казалось, что верующие, порой, оказывались на более высоком уровне, понимая, к чему ведет раздор внутри Церкви. Данный тезис подтверждается выдержкой из перехваченного в июне 1928 года письма протоиерею о. Акиндину Правдину в Семипалатинск от его сестры. “Наши православные миряне решили не делать раскола из-за поминовения Сергия, внушили это и духовенству и последнее сейчас поминает во всех храмах г. Вологды и губернии, молится и за власть, как гласит распоряжение Сергия. Было много колебаний, несогласий и раздоров - признать или не признать. И решили все же миряне, но только как элемент скромный, не пожелали принять инициативу на себя, а с жестом горя передали это первенство духовенству. Миряне в этом случае, как всегда, были снисходительны до благородства, с большой надеждой, что это последний случай, когда миряне ведут духовенство, и что этот урок послужит к большой пользе, что дальше духовенство само будет разбираться и поведет паству”[149]. С другой стороны, отрицательное отношение к власти и невыполнение необходимых норм могло сильно ударить по конкретным общинам, прежде всего - к закрытию приходского храма.

В результате, в мае 1928 года практически все вологодские приходы, как вынужденный компромисс, приняли заявление митрополита Сергия. По донесениям осведомителей, в мае 1928 года духовенство Вологды, не вводившее ранее формулы поминовения митрополита Сергия и власти (Екатерининская церковь - епископ Николай (Караулов), протоиерей о. Анатолий Неклюдов, Антипиевская церковь - священник о. Николай Чапурский и другие), боясь внести рознь и раскол в среду духовенства, ввели поминовение[150]. Вопрос о введении поминовения епископом Николаем (Карауловым) лично контролировался архиепископом Сильвестром[151].

В “Почтительном рапорте” архиерею благочинного первого округа Вологды протоиерея о. Анатолия Неклюдова от 16 мая 1928 года было отмечено, что с недели Жен Мироносиц во всех церквях второго округа был проведен в жизнь указ о поминовении митрополита Сергия и гражданской власти[152]. Благочинный первого округа протоиерей о. Николай Чапурский сообщал, что все церкви округа в той или иной форме совершают эти поминовения[153]. В то же время из донесений агентов ОГПУ от 26 мая 1928 года следует, что поминовение не произносится в следующих церквях: при Екатерининской - с ведома и желания членов общины, при Ильинской протоиерей о. Алексей Углицкий не произносит поминовение за то, что питает ненависть к власти, а также за то, что был арестован и сидел в тюрьме, при Троице-Герасимовской - священник о. Авенир Соболев также неодобрительно отзывается о власти[154].

Обновленцы крайне негативно оценили все действия “староцерковников” в связи с выходом Декларации 1927 года. Так, на съезде обновленцев, проходившем 2 февраля 1928 года в вологодском кафедральном соборе, выступавший архиепископ Николай (Платонов) - член обновленческого Священного Синода, - отмечал: “Тихоновщина, как утопающий, хватается за гражданскую власть, думая, что она выведет их из положения критического”[155].

Таким образом, Декларация 1927 года и деятельность церковной власти по легализации Русской Православной Церкви в государстве вызвали волну колебаний и расколов среди духовенства и верующих г. Вологды, состоящих в юрисдикции патриаршего Священного Синода. В результате этого выявилась неформальная группа приходов, несогласных с действиями церковной власти.

Возникли в Вологде и иные расколы и нестроения.

После проведенного Всесоюзного съезда ВВЦС на местном уровне все сильнее обсуждался вопрос о его поддержке. По мнению представителей силовых структур губернии, это могло бы углубить существующий раскол Церкви. В Вологде секретный отдел ОГПУ в январе 1928 года начал разработку плана по укреплению и усилению сторонников ВВЦС “исключительно за счет сергиевского духовенства и мирян”[156]. В указаниях своим агентам уполномоченные ОГПУ в секретном порядке предлагали следующее: “Выясните, в каких именно приходах и на кого персонально произвело хорошее впечатление постановление ВВЦС. При выявлении приходов или лиц, склонных к ВВЦС, проработать вопрос об использовании для перевода их в ВВЦС, ведя среди них регулярную работу по данному вопросу. Если же перевод в ВВЦС по каким-либо причинам будет затруднителен, то во всяком случае нужно использовать моменты колебаний для перевода хотя бы в обновленчество”[157]. Даже так называемые скрытые противники власти изначально мыслились местными органами ОГПУ как потенциальные сторонники ВВЦС[158].

В связи с этим воззвание ВВЦС было направлено во многие городские приходы. Получили подобные воззвания протоиерей Никольской Глинковской церкви о. Симеон Видякин, протоиерей Пятницкой церкви о. Николай Миролюбов, староста Владимирской церкви Степан Баландин[159].

Вопрос о присоединении к ВВЦС обсуждался не только среди “староцерковников”. В Вологде в период закрытия в конце 1927 года двух обновленческих храмов (Зосимо-Савватиевского и Свято-Духовского), по данным ОГПУ, эти общины рассматривали вопрос о присоединении к ВВЦС[160]. Позиция же духовенства и верующих, стоявших на платформе патриаршей Церкви была прочна. Об этом констатировал в февральском отчете 1928 года уполномоченный ОГПУ: “В Вологде почвы для ВВЦС, как и в губернии, нет”[161].

Между тем, случаи перехода на сторону ВВЦС в городе все-таки были. Известно, что григорианский раскол в Русской Православной Церкви произошел еще в 1925 году, однако первые сведения о поддержке приходскими общинами ВВЦС в Вологде относятся к лишь к 1930 году. На наш взгляд, этот шаг во многом был обусловлен обстоятельствами местного характера, когда на фоне разногласий в епархиальном совете патриаршей юрисдикции выбор данного пути представлялся одним из многих предлагаемых вариантов дальнейшей деятельности данных общин. Прежде всего это было связано с присоединением к ВВЦС двух вологодских общин - Дмитриевской и Иоанно-Предтеченской Пустынской.

Фактически раскол в Дмитриевской общине произошел весной 1930 года. Однако предпосылки к нему наметились еще в 1928 году. Тогда одним из поводов, повлиявших на это, явилось нежелание настоятеля общины священника о. Вассиана Лебедева поминать митрополита Сергия, в то время как другой священник, о. Дмитрий Добряков, в своих богослужениях поминал митрополита Сергия[162]. Ситуация массового закрытия церквей в 1929-30 гг. подвигла верующих и причт к примирению: священник о. Вассиан Лебедев стал поминать митрополита Сергия и власть. Но тем не менее нестроения в приходской общине пережить не удалось[163].

Весной 1930 года, после закрытия Дмитриевского храма, вновь открыто зазвучали идеи о поддержке ВВЦС. В результате произошло следующее. Священник о. Вассиан Лебедев, самостоятельно перешедший на сторону ВВЦС, не был признан частью прихожан своим духовным руководителем. Дмитриевская приходская община разделилась на две. Верующие, не согласившиеся с избранием на должность настоятеля о. Лебедева, провели альтернативные выборы, выбрав к своему, "отделившемуся” религиозному обществу, приходским священником о. Дмитрия Добрякова. Свои действия они мотивировали следующим образом: “Наша Вознесенская община носит это название не потому, что она есть та самая община, которая принадлежит к церкви Вознесения, что у бывшего “Нового моста”, а Дмитриевская, которая при выборах священника разделилась на две половины, из которых одна стала именоваться Дмитриевской, а другая т. е. наша - Вознесенской, так как к нам был выбран священник бывшей Вознесенской церкви Дмитрий Добряков, а не Вассиан Лебедев, которого мы за священника не признали”[164].

В то время среди прихожан, поддержавших священника о. Вассиана Лебедева, шло обсуждение вопроса о возможном образовании нового религиозного объединения. 16 апреля 1930 года в Вологодский Административный отдел поступило заявление от уполномоченных Дмитриевской религиозной общины с просьбой зарегистрировать священника о. Вассиана Лебедева и данную общину (стоящую на платформе ВВЦС), общей численностью 62 человека, а также предоставить в их пользование летний храм Дмитриевской церкви с необходимым богослужебным имуществом[165]. Однако данная община тогда не была зарегистрирована местной властью.

Единственным действующим центром ВВЦС в Вологде был Введенский храм. Находившаяся там религиозная община бывшей Иоанно-Предтеченской Пустынской церкви принадлежала к григорианскому течению. Данная община была зарегистрирована Вологодским окружным административным отделом в январе 1930 года. Настоятелем храма и духовным руководителем верующих был избран священник о. Федор Тихонин. В 1931 году на вакансию диакона был приглашен по найму диакон о. Александр Владимиров.

Судя по источникам, “григорьевцы стараются создать такое настроение среди верующих, что они разделились с местным архиепископом Амвросием (Смирновым) исключительно из-за личности митрополита Сергия, которому они не доверяют из-за его интервью (имеется в виду интервью, данное митрополитом Сергием иностранным журналистам, в котором глава Российской Православной Церкви заявил, что в СССР нет гонений на верующих - И. С.). Здесь настойчиво оттеняется политический момент”[166].

7 января 1936 года в отдел культов Вологодского горсовета поступило заявление от священника о. Федора Тихонина, в котором он отказывался от должности “служителя культа” и объявлял о снятии с себя сана. В связи с этим он просил принять все церковное и богослужебное имущество, находящееся в пользовании Иоанно-Предтеченской Пустынской общины[167]. В результате Иоанно-Предтеченская Пустынская религиозная община прекратила свое существование. С ее распадом исчез последний островок раскола в среде “староцерковников” Вологды.

* * *

Обновленческий раскол в Вологде изначально был инициирован малочисленной группой духовенства и интеллигенции. Как правило, поддерживаемое и поощряемое органами ОГПУ-НКВД, обновленчество рассматривалось одной из самых действенных сил против патриаршей Церкви, для усиления нестроений внутри нее. В то же время, именно лояльность власти и силовых структур помогала обновленцам поддерживать собственную жизнедеятельность.

Несмотря на решительные действия обновленцев по расширению своего влияния в городе, они не получили широкого распространения в Вологде. Известно, что в целом по стране в 1923 году около 70% приходов перешли на сторону ВЦУ, в то время в Вологде их удельный вес был значительно ниже - всего 12%.

Деятельность вологодских обновленцев сосредоточилась преимущественно вокруг социально-политических вопросов. Нет оснований полагать, что в Вологде было осуществлено сколько-нибудь значительное реформаторство богослужебной и обрядовой деятельности, а также форм и норм церковной жизни.

Традиционализм православного населения не допустили глубокого проникновения крайних идей обновленчества и иных внутрицерковных расколов в церковную жизнь Вологды.

Заключение

Локальное исследование православной традиции русского города в период двух послереволюционных десятилетий выявило ее гибкость и вариативность в зависимости от этапов развития советского общества и динамики государственно-церковных отношений.

На первом этапе (1918-1921 гг.) произошла принципиальная замена социально-политического контекста православной традиции. Состоялся официальный разрыв Церкви и государства. Более того - в деятельности власти появились первые признаки антицерковной направленности, что не имело прецедента в истории города. Уже в 1918 году был нанесен удар по таким значимым единичным объектам православной организации города, как монастырские корпорации, духовные учебные заведения, домовые церкви. Были предприняты и первые шаги по ограничению формального и реального статуса церковных структур: национализирована церковная собственность, заключены договоры на пользование церковными зданиями, проведена государственная регистрация приходских объединений, реорганизация епархиальных органов управления и др. Между тем на этом временном отрезке в неповрежденном виде сохранялась насыщенная православная семантика городской среды и воцерковленная повседневность вологжан, не испытавшая сколько-нибудь значительных внешних или внутренних толчков.

На следующем этапе (1921-1922 гг.) наступление на Церковь приобрело яркий конфискационный характер. Правовая незащищенность религиозных общин сделала возможным открытое вмешательство органов местной власти во внутрицерковную и внутриприходскую деятельность. На состояние православной традиции Вологды в сильной степени повлияли решительные меры по изъятию церковных ценностей и опустошению православных храмов - основной ячейки православной жизни города. Чуть позднее (1922-1924 гг.) состоялось очередное изменение юридического статуса приходских объединений, вызвавшее повторную их регистрацию и создавшее предпосылки постепенного ограничения религиозной жизни лишь рамками приходской общины и храма. В среде православных вологжан ощущались разнообразные формы открытого и скрытого сопротивления, складывалось несвойственное прежде православному сознанию восприятие власти как богоборческой. Произошла внутренняя перегруппировка в традиционной самоорганизации Церкви: проведены учредительные собрания религиозных общин, сформированы приходские советы, прошли выборы настоятелей и др. Состоялось и первое “нестроение” в канонической и богослужебной сфере православной традиции: шесть приходов встали на путь обновленчества, в городе и епархии установилось иерархическое двоецентрие. Разномыслие между патриаршей Церковью и обновленческой в Вологде, как и в целом по стране, искусственно усиливалось органами ОГПУ, что придавало ему политическую окраску. Вместе с тем, на путь раскола встала лишь незначительная часть православных горожан, в целом религиозная жизнь города сохранялась в рамках традиции.

1924-1925 годы отмечены закрытием известных и почитаемых среди вологжан храмов на Сенной площади, кафедрального Софийского собора, Горнего Успенского монастыря, церкви Сошествия Святого Духа в Свято-Духовом монастыре и др. Результатом данного наступления явилось вытеснение действующих храмов из центральной части, по-особому значимой в православной топографии города. Параллельно происходила и смена идеологически-маркированных ориентиров: рядом с закрываемыми храмами Сенной площади устанавливался памятник В.И. Ленину, в Софийском соборе - антирелигиозный музей и пр. Так нарастали целенаправленные усилия по выведению городской среды из сферы православной традиции. В условиях нового наступления на церковную организацию в Вологде наблюдается все возрастающая вовлеченность в приходскую жизнь значительного количества прихожан: от 12 до 14% взрослого населения города являлись официально-зарегистрированными членами приходских общин. Прецедент ликвидации православных центров стимулировал усилия прихожан по сохранению жизнедеятельности прихода: нарастало ощущение соборной собственности, православной солидарности, закреплялся опыт жертвенности во благо храма и духовенства и т.п. Православная традиция сконцентрировалась на сохранении самого института прихода: складывались надежные механизмы адаптации к новым условиям, прихожане закрываемых храмов все чаще практиковали создание межприходских объединений (межобщинных конфедераций) при сохранении приходской автономии (материальное содержание прежнего клира, сохранение самоназвания общины, почитания приходских святынь, память о приходе и др.). Вообще после 1923 года в Вологде наступает время наивысшей приходской активности верующего населения. Удалось сохранить социальную значимость православной традиции, включая публичные формы ее проявления: общегородские и приходские крестные ходы. Это характерно и для 1925-1928 годов, когда в рамках города в церковно-государственных отношениях наступил период временной стабилизации.

К 1929 - началу 1930 года относится период массового закрытия храмов в Вологде, ставший наиболее разрушительным в эволюции церковно-государственных отношений: за 15 месяцев были закрыты 32 храма, к 1930 году 5 храмов разрушено, запрещен колокольный звон. Таким образом, лишь через 12 лет, когда в антицерковную деятельность удалось вовлечь входящее в жизнь послереволюционное поколение вологжан, ликвидационная политика в основном завершилась. Стала деформироваться православная семантика городской среды, бывшие храмы пытались включить в новую идеологическую систему, в пафос социалистического строительства.

В первой половине 1930-х годов в Вологде произошел распад традиционного сообщества - прихода. В 1930 годы литургическая жизнь православных горожан - духовное средоточие православной традиции - была вытеснена на окраины города и сконцентрирована в четырех храмах.

Тогда же становился очевидным дисбаланс социального, профессионального и половозрастного состава воцерковленного православного населения Вологды. На неработающую и пожилую часть прихожан (главным образом - женщин) легла основная доля ответственности за сбережение православной традиции. Активность прихожан, свойственная 1920-м годам, сменилась тенденцией к сворачиванию общественно-значимой, социокультурной сферы православной традиции. Доминирующей становится установка на выживание. Резкое постарение приходских общин в 1930-е годы превращало Церковь в глазах власти в малоопасный институт, своего рода анахронизм, и в какой-то степени защитило ее от дальнейших репрессий.

К 1940 году в Вологде произошло почти полное сворачивание церковной организации. Все верующие вологжане объединялись вокруг одного храма. Фактически была упразднена кафедра.

Православная традиция к 1940 году подошла к той рубежной черте, после которой могли начаться необратимые последствия. Остановилось воспроизводство священнослужителей, прекратилось богословское образование, стал труднодоступным храм, произошел сбой календарного ритма церковной жизни и православной седмицы, какие-либо публичные проявления религиозной жизни пресекались. Вместе с тем, можно утверждать, что в это время православная традиция не лишилась своей духовной основы - в единственном храме сохранялся полный литургический круг тайносовершительства, уставное богослужение, нормы христианской этики и церковное благочестие в среде верующих. Гарантом сохранения традиции были сами православные горожане. Глубокая укорененность православной традиции сохранила следы православной топографии как в образе Вологды (остались видимыми зрительными доминантами города храмы, соборы, монастыри и др.), так и в памяти горожан (на бытовом уровне сохранялась православная топонимика). Очевидно, что внутреннего кризиса православной традиции не произошло, резко сократилась лишь сфера ее бытования. Несмотря на сворачивание внешних форм церковной жизни, православная традиция продолжала существовать, концентрируясь вокруг литургии и перенося нормы религиозной повседневности в “домашнюю церковь”, в семью.

Список источников и литературы

I . Архивные источники

1.Государственный архив Архангельской области:

Ф. 4097. Административный отдел Архангельского губисполкома. Оп.1. Д. 59, 70, 79, 89, 99, 105, 148, 313, 358, 410.

Ф. 286. Отдел управления Архангельского губисполкома. Оп.1. Д. 146, 173, 307, 490, 625, 659, 882.

2.Государственный архив общественно-политических движений и формирований Архангельской области:

Ф. 1. Архангельский губернский комитет ВКП(б). Оп.1. Д. 25, 26, 72, 554, 582,760.

Ф. 290. Северный краевой комитет ВКП(б). Оп.1 Д.378, 784, 753.

3. Государственный архив Вологодской области:

Ф. 5. Вологодский губернский финансовый отдел. Оп. 1. Д. 306, 2533, 2865, 2488, 2883.

Ф. 53. Вологодский губернский отдел управления. Оп. 1. Д. 41, 211, 244, 287-а, 294, 613, 683, 729,734, 755, 780.

Оп. 2. Д. 113, 209, 211-344, 806-816.

Оп. 3. Д. 108.

Ф. 111. Вологодский губернский отдел народного образования. Оп.1. Д. 43, 44,59, 83, 182, 184, 456, 937, 958, 1510.

Ф. Р-294. Вологодский губернский совет профессиональных союзов (1917-1929 гг.). Оп.1. Д. 296,308, 804, 938-а, 1133,1549-а,1842.

Ф. 366. Губернский исполнительный комитет. Оп.1. Д. 211, 274, 282, 309, 859, 860.

Оп. 3. Д. 21, 44, 48, 64, 2733.

Ф. 412. Вологодский губернский административный отдел (1923-1929 гг.) Оп.1. Д. 3, 14,23, 25, 36, 121, 149, 169, 170, 181.

Ф. 496. Вологодская Духовная консистория. Оп. 1.18408,18568, 18990, 19250, 19359,19628.

Оп. 4. Д. 412, 125.

Ф. 585. Вологодский губернский исполнительный комитет (1917-1929). Оп.1. Д. 71,72, 107, 176, 307, 496.

Ф. 652. Вологодское общество изучения северного края (1903-1917 гг.) Оп.1. Д. 37, 41, 51, 85,

Ф. 892. Вологодский Окружной совет профессиональных союзов (1929-30 гг.). Оп.1. Д. 11, 13, 38, 65, 71, 13, 75, 78, 146, 151, 152,158.

Ф. 889. Вологодская губернская комиссия по изъятию церковных ценностей в фонд помощи голодающим (1922-1923 гг.). Оп.1. Д. 1, 2, 3, 11-18.

Ф.1300. Вологодский облисполком. Оп. 1. Д. 12, 415.

Оп. 14. Д. 12, 13.

Ф. 4389. Вологодское общество изучения северного края (1918-1930, 1938 гг.). Оп.1. Д. 32, 115, 183, 190, 237.

4. Вологодский областной архив новейшей политической истории:

Ф. 1853. Вологодский губернский комитет ВКП(б). Оп.13. Д. 15, 17.

Ф. 1858. Вологодский городской комитет ВКР(б). Оп.1. Д. 156, 162, 309, 312, 428, 429, 435, 570, 630, 711, 716, 721.

Оп.2. Д. 9, 28, 29, 164.

Ф.2522. Вологодский областной комитет ВКП (б). Оп.1. Д. 66,185.

Оп. 2. Д. 40, 41, 148, 414, 416.

Оп. 3. 183.

Оп.6. Д. 548.

Оп.21. Д.104.

5. УФСБ России по Вологодской области

Ф. 3. Т. 18, 19, 22, 23, 24.

6. Отдел письменных актов Вологодского государственного историко-архитектурного художественного музея-заповедника

Ф. 6. Оп.1. Д.42, 55, 57, 58, 59, 60, 62, 80.

Ф. 52. Оп.3. Д.1, 4, 6, 16, 27, 28, 45, 52, 55, 59, 61, 66.

II. Опубликованные источники

1. Акты Святейшего Тихона Патриарха Московского и всея России и позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной власти. 1917-1943 / Сост. М. Е. Губонин. М., 1994.

2. Архивы Кремля. Политбюро и Церковь 1922-1925 гг. Москва-Новосибирск, 1997.

3. Гидулянов П. В. Отделение церкви от государства в СССР: Полное собрание декретов, ведомственных распоряжений и определений Верховного Суда РСФСР и других Советских Социалистических республик. М., 1926.

4. Декреты Советской власти в 13 томах. М., 1957.

5. Деяния Священного Собора Православной Российской Церкви 1917-1918 гг. В 2-ти т. М., 1994-1996.

6. Законодательство о религиозных культах. М., 1969.

7. К канонизации новомучеников российских / Комиссия Священного Синода Русской Православной Церкви по канонизации святых. М., 1991.

8. КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК: В 14 томах. М., 1970.

9. Русская Православная Церковь в советское время (1917-1991): Материалы и документы по истории отношений между государством и церковью: в 2 кн. / Сост. Г. Штриккер. М., 1995.

10. Русская Православная церковь и коммунистическое государство. 1917-1941: Документы и фотоматериалы. М., 1996.

11. Русская Православная Церковь. 988-1988: В 2 вып. Вып. 2: Очерки истории 1917-1988 годов. М., 1988.

12. Собрания определений и постановлений Священного Синода Православной Российской Церкви. Вып. 1-4. М., 1918.

13. Собрание узаконений (законодательства). 1922-1929.

14. Церковь и государство: Сборник постановлений, циркуляров по отделения церкви от государства, отчетов и разъяснений ликвидационного отдела НКЮ. Вып. 4. Харьков, 1922.

III. Периодическая печать

1. Вологодские Епархиальные ведомости. Вологда, 1911-1917.

2. Красный Север. Вологда, 1918-1940.

IV. Полевые материалы

1. Воспоминания Андреевой Р. А. (Архив автора).

2. Воспоминания Дудниковой Г. П. (Архив автора).

3. Воспоминания Ереминой З. А. (Архив автора).

4. Воспоминания Палтусовой Е. С. (Архив автора).

5. Воспоминания Полянской И. С. (Архив автора).

6. Воспоминания Федышина Н. И. (Архив автора).

7. Воспоминания протоиерея о. Василия Чугунова. (Архив автора).

Литература

1. Алексеев В. А. Была ли в СССР. “безбожная пятилетка”? // Диспут. 1992. № 2. С. 12-22.

2. Алексеев В. А. В начале был Декрет // Диалог. 1991. №. 4. С. 86-90, 92-97.

3. Алексеев В. А. Иллюзии и догмы. М., 1991.

4. Алексеев В. А. О характере антирелигиозного движения в СССР в 20-30-е годы // Научный коммунизм. 1989. №. 2. С. 98-103.

5. Алексеев Н. П. Характер религиозности в среде колхозного крестьянства и основные факторы ее преодоления. Автореф... к. ф. н. М., 1966.

6. Алексеев В. А. “Штурм небес” отменяется?: Критические очерки по истории борьбы с религией в СССР. М., 1992.

7. Алексеева Н. В. Покаяние в православной традиции русских крестьян XVIII-XIX вв. (по материалам Европейского Севера России). Дисс... к. и. н. Вологда, 1998.

8. Анохина Л. А., Крупянская В. Ю., Шмелева М. Н. Быт и его преобразования в период построения социализма // Советская этнография. 1965. № 4.

9. Анохина Л. А., Шмелева М. Н. Культура и быт колхозников Калининской области. М., 1964.

10. Анохина Л. А., Шмелева М. Н. Религиозно-бытовые пережитки колхозного крестьянства и пути их преодоления // Вопросы преодоления религиозных пережитков в СССР. М.-Л., 1966.

11. Артамонов Д. С. Северные церковники на службе у царизма. Архангельск, 1940.

12. Архивы Кремля. Политбюро и Церковь 1922-1925 гг. Москва-Новосибирск, 1997.

13. Бабинов Ю. А. Государственно-церковные отношения в СССР: история и современность. Симферополь, 1991.

14. Баделин В. И. Золото церкви: Исторические очерки и современность. Иваново, 1993.

15. Барменков А. И. Свобода совести в СССР. М., 1986.

16. Белкин А. И. Государственно-церковные отношения в Мордовии в 20-начале 60-х годов ХХ века (на материалах русского православия). Автореф... к. и. н. Саранск, 1995.

17. Белоглазов М. Л. Взаимоотношения органов государственной власти и православной церкви на Алтае. (Октябрь 1917-1925 гг.). Автореф... к. и. н. Томск, 1992.

18. Белявина В. Н. Развитие духовной культуры городского населения Белорусской ССР (этносоциальный аспект). Минск, 1985.

19. Бердяев Н. А. Христианство и классовая борьба. Париж, 1953.

20. Бердяев Н. А. Церковная смута и свобода совести // Путь. 1926. № 5.

21. Боголепов А. А. Церковь под властью коммунизма. Мюнхен. 1958.

22. Бонч-Бруевич В. Д. Живая церковь и пролетариат. М., 1927.

23. Бонч-Бруевич В. Д. Избранные атеистические произведения. М., 1973.

24. Борисов Н. С. Посвящения престолов в русских храмах XVIII-XIX вв. // Вестник МГУ, серия 8 (История. 1993. № 3. С. 23-24.

25. Брихничев И. П. Патриарх Тихон и его церковь. М., 1923.

26. Будина О., Шмелева М. Этнографическое изучение города в СССР // СЭ. 1977. № 6.

27. Будина О., Шмелева М. Город и народные традиции русских. М., 1989.

28. Булатов В. Н. К расколу в русской православной церкви. Вологда. 1922.

29. Буров Я. Что означает закон о свободе совести и отделении церкви от государства: (подробное, постатейное рассмотрение Декрета о свободе совести с прил. самого Декрета). М., 1921.

30. Валк С. Н. Избранные труды по археографии: Научное наследие. СПб., 1991.

31. Варичев Е. С. Православная церковь: История и социальная сущность. М., 1982.

32. Васильев Ю. С. Герасим Вологодский и начало города Вологды // Вологда: Краеведческий альманах. Вып. 2. Вологда, 1997. С. 588-600.

33. Васильева О. Ю. Русская православная церковь в 1927 - 1943 годах // Вопросы истории. 1994. № 4. С. 35-46.

34. Васильева О. Ю. Русская православная церковь и Советская власть в 1917-1927 годах // Вопросы истории // 1993. № 8. С. 40-54.

35. Васильева О. Ю., Кнышевский П. Н. Красные конкистадоры. М., 1994.

36. Введенский А. И. За что лишили сана бывшего патриарха Тихона. М., 1923.

37. Введенский А. И. Церковь и государство: Очерк взаимоотношений церкви и государства 1918-1922. М., 1923.

38. Введенский Церковь и революция. Пг., 1922.

39. Введенский А. И. Церковь патриарха Тихона. М., 1923.

40. Вениамин (Федченков, митрополит). На рубеже двух эпох. М., 1994.

41. Виноградов А. И. Свобода совести и религия. М., 1969.

42. Возрастной состав населения г. Вологды (перепись населения 28 августа 1920 года). Вологда. 1922.

43. Вологда 1780-х годов в описаниях современников (А. А. Засецкий. Исторические и топографические известия; Экономические примечания к Генеральному межеванию. Публикация А. В. Камкина) // Вологда: Историко-краеведческий альманах. Вып. 1. Вологда, 1994. С. 279-301.

44. Вологодский иллюстрированный календарь. 1894. Вологда, 1894.

45. Воспоминания Ильинского Н. А. В 2-х т. Рукопись.

46. Воспоминания Ропаковой Н. А. Машинопись. Вологда. 1994.

47. Воронцов Г. В. Ленинская программа атеистического воспитания в действии (1917-1937). Л., 1973.

48. Воронцов Г. В. Массовый атеизм: становление и развитие. М., 1975.

49. Ворошилов А. С. Религиозность как предмет социологического исследования Автореф. дисс... к. ф. н. Ростов-на-Дону, 1974.

50. Вострышев М. И. Божий избранник: Крестный Путь святителя Тихона, Патриарха Московского и всея России. М., 1990.

51. Вострышев М. 1922 год постановили: обобрать и расстрелять // Журнал Московской Патриархии. 1993. № 12.

52. Вострышев М. И. Великий защитник веры // Слово. 1990. № 6.

53. Вострышев М. И. Митрополит Петроградский и Гдовский Вениамин // Журнал Московской Патриархии. 1993. №. 2. С. 37-43.

54. Вострышев М. И. На основе устных директив // Журнал Московской Патриархии. 1993. № 8. С. 5-10.

55. Вострышев М. И. Патриарх Тихон / ЖЗЛ. М., 1995.

56. Гагарин Ю. В. Религиозные пережитки в Коми АССР и их преодоление (на материалах конкретно-социологических исследований). Сыктывкар, 1971.

57. Гарковенко Ф. И. Внутрицерковная и междуцерковная борьба в православии в период социальной революции // Религия и идеологическая борьба. М., 1974;

58. Гидулянов П. В. Церковь и государство по законодательству РСФСР / Наркомат юстиции. М., 1923.

59. Глан Я. Антирелигиозная литература: Аннотированный библиограф. кн. и ст. по вопросам религии и атеизма, вышедших в 1917-1931 гг.: в 3 т. Т.1-3. М., 1930-1932.

60. Глан Я. Антирелигиозная литература послеоктябрьского периода. М., 1933.

61. Головкин А. И. Методика антирелигиозной кампании. М., 1931.

62. Гольст Г. Р. Религия и закон. М., 1975.

63. Гомаюнов С. А. Проблемы методологии местной истории. Киров, 1996.

64. Гордиенко Н. С. Современное православие. М., 1968.

65. Гордиенко Н. С. Современное русское православие. Л., 1988.

66. Гордиенко Н. С. Эволюция русского православия (20-80 гг. 20 столетия). М., 1984.

67. Гордиенко Н. С., Курочкин П. К. Особенности модернизации современного русского православия. М., 1978.

68. Горев М. Голод и церковные богатства. М., 1922.

69. Государственно-церковные отношения в России / Сост. Н. А. Трофимчук. М., 1993.

70. Государственно-церковные отношения в России: (опыт прошлого и современного состояния). М., 1996.

71. Граббе Г. Правда о Русской Церкви на Родине и за Рубежом. (По поводу книги С. В. Троицкого “О неправде Карловацкого раскола”). Джорданвилль, 1961.

72. Григорий (Граббе, епископ). К истории русских церковных разделений за границей: (Опровержение ошибок и неправд в сочинении Д. Поспеловского “РПЦ при советском режиме 1917-1982”). Джорданвилль, 1992.

73. Григорий (Граббе, епископ). Русская Церковь перед лицом господствующего зла. Джорданвилль, 1991.

74. Гринберг М. Л. Жизнь и деятельность Архиепископа Андрея (князя Ухтомского). Из истории Русской Православной Церкви ХХ в. Автореф. дисс.... к. и. н. М., 1995.

75. Громыко М. М. Православие у русских: проблемы этнологического исследования // Православие и русская народная культура. Кн. 6. М., 1996. С.160-185.

76. Громыко М. М. Традиционные нормы поведения и формы общения русских крестьян XIX века. М., 1986.

77. Громыко М. М. Этнографическое изучение религиозности народа: заметки о предмете, подходах и особенностях современного этапа исследований // Этнографическое обозрение. 1995. № 5. С. 77-83.

78. Громыко М. М., Кузнецов С. В., Буганов А. В. Православие в русской народной культуре: направления исследований // Этнографическое обозрение. 1993. № 6. С. 60-68.

79. Дамаскин (Орловский, иеромонах). Мученики, исповедники и подвижники благочестия Российской Православной церкви ХХ столетия: жизнеописания и материалы к ним. Кн.1. Тверь, 1992. Кн.2. 1996.

80. Двадцатилетие отделение церкви от государства. М., 1938.

81. “Дело” митрополита Вениамина (Петроград, 1922 г.). М., 1991.

82. Документы архива // Журнал Московской Патриархии. 1993. № 1. С. 10-14.

83. Дунаев В. Н. Социально-политическая ориентация и действия православных церковников в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции и первые годы советской власти (1917-1922) (На материалах Воронежской, Курской и Тамбовской губ.). Автореф...к. и. н. Воронеж, 1972.

84. Дьяков Л. П. Советские законы о церкви. Л., 1926.

85. Елфимов В. Ф. О причинах и условиях существования религиозных пережитков в СССР. Вологда, 1971.

86. Емельянов Н. Е. Оценка статистики гонений на Русскую Православную Церковь в ХХ веке // Культура. Образование. Православие. Сб. Материалов региональной научно-практической конф. / Под ред. А. М. Селиванова, Н. Лихоманова. Ярославль, 1996 С. 248-252.

87. Желнакова Н. Ю. Государственная политика по отношению к Русской Православной Церкви в 1920-30-е гг. Дисс... к. и. н. М., 1995.

88. Жизнеописания отечественных подвижников благочестия 18 и 19 веков. Введенская Оптина пустыня. Декабрь. Часть 1. 1994. С. 137-147.

89. Жирнова Г. В. Брак и свадьба русских горожан в прошлом и настоящем. М., 1980.

90. Жиромская В. Б. Советский город в 1921-1925 гг.: проблемы социальной структуры. М., 1988.

91. Жиромская В. Б. Православный христианин и гражданин Российской державы // Наука и религия. 1993. № 9. С. 14-16.

92. Журавский А. Жизнеописания новых мучеников Казанских. Год 1918. Москва, 1996.

93. Зайцев К. (протоиерей). Время святителя Тихона. М., 1996.

94. Законодательство о религиозных культах. М., 1969.

95. Заозерский Н. Что есть православный приход и чем он должен быть. Сергиев Посад, 1912.

96. Зеленогорский М. Жизнь и деятельность архиепископа Андрея. М., 1991.

97. Зернов М. Русское религиозное возрождение ХХ века. Париж: ИМКА-ПРЕСС, 1991.

98. Зорин А. Н. Русский город в Казанском Поволжье. Научный доклад - в качестве дисс... д. и. н. М., 1992.

99. Зыбковец В. Ф. Национализация монастырских имуществ в Советской России: (1917-1921). М., 1975.

100. Иванов А. И., Лобазов П. К. Политика Советского государства по вопросам религии и церкви. М., 1973.

101. Иванов Ю. А. Местные власти и Церковь в 1922-1941 гг. (по материалам архива Ивановской области) // Отечественные архивы. 1996. № 4. С. 90-94.

102. Из документов о Святейшем Патриархе Тихоне, собранных М. Е. Губониным // Журнал Московской Патриархии. № 1.

103. Ильинская А. Церковь гонимая (30-е годы) // Литературная учеба. 1995. Кн. 1. С. 192-208.

104. Иоанн, архиепископ Рижский и Латвийский. В день погребения Святейшего Патриарха Тихона // Журнал Московской Патриархии. 1993. № 1. С. 14-19.

105. Иоанн (Снычев, митрополит). Митрополит Мануил (Лемешевский): Биографический очерк. СПб., 1993.

106. Иоанн (Снычев, митрополит). Церковные расколы в Русской Церкви 20-х и 30-х годов ХХ столетия. Сортавала, 1993.

107. Иоанн (Снычев, митрополит). Стояние в вере. Очерки церковной смуты. СПб., 1995.

108. Исаев И. А., Омельченко О. И. Историко-правовые вопросы взаимоотношений государства и церкви в истории России // Сборник научных трудов ВЮЗИ. М., 1988.

109. История Русской Православной Церкви. От Восстановления Патриаршества до наших дней. Том 1. 1917-1970 / Под общ. ред. М. Б. Данилушкина. Спб., 1997

110. История Советской Конституции. 1917- 1956. М., 1957.

111. Итоги борьбы с голодом 1921-22 гг. М., 1922.

112. Камкин А. В. Православная церковь на Севере России. Вологда, 1992.

113. Камкин А. В. Севернорусский сельский приход XVIII века: пространство, населенность, клир // Культура русского севера: межвузовский сборник научных трудов. Вологда, 1994. С. 91-108.

114. Камкин А. В. Традиционные крестьянские сообщества Европейского Севера России в XVIII в. Дисс... д. и. н. М., 1993.

115. Калинин М. И. Советское законодательство о свободе совести и религиозных организациях. М., 1980.

116. Кандидов Б. П. Легенда о Христе и классовой борьбе. М., 1929.

117. Кандидов Б. П. Монастыри-музеи и антирелигиозная пропаганда. М., 1929.

118. Кандидов Б. П. Октябрьские бои в Москве и церковь. М., 1931.

119. Кандидов Б. П. Религиозная контрреволюция 1918-1920 и интервенция. М., 1930.

120. Кандидов Б. П. Церковь и Октябрьская революция. М., 1933.

121. Карташев А. В. Революция и собор 1917-1918 гг. Париж, 1942.

122. Кашеваров А. Н. Государство и церковь: Из истории взаимоотношений Советской власти и Русской Православной Церкви 1917-1945. СПб., 1995.

123. Кашеваров А. Н. Кампания советской власти по вскрытию святых мощей в 1918-1920 гг. // Новый часовой. 1994. № 2. С. 31-40.

124. Кашеваров А. Н. Некоторые аспекты взаимоотношений Советского государства в Русской Православной Церкви в конце 20-х - начале 30-х годов // Первые Дмитриевские чтения. Материалы научной конференции 21-24 апреля 1996. СПб., 1996.

125. Кириллова Э. А. Очерки музыкальной жизни. Вологда, 1997.

126. Киселев И. Н. Население СССР в 1920-26 гг.: Методические проблемы определения численности и национального состава. Дисс... к. и. н. М., 1988.

127. К канонизации новомучеников российских. М., 1991.

128. Клочков В. В. Закон и религия: От государственной религии в России к свободе совести в СССР. М., 1982.

129. Клочков В. В. Религия, государство и право. М., 1978.

130. Клюшкина И. В. Закрытие Оптиной пустыни и создание музея в отчете Л. В. Защук (монахини Августы) за 1922 год // Православие и русская народная культура. Кн. 6. М., 1996. С. 187-203.

131. Кобецкий В. Д. Социологическое изучение религиозности и атеизма. Л. 1978.

132. Коваль С. Приложение к плану г. Вологды. Вологда, 1908. С. 7.

133. Коголь Т. Н. Русская Православная Церковь и государство 1917-1927 гг. (на материалах Западной Сибири). Дисс... к. и. н. Томск, 1995.

134. Кожевникова И. Опустошение церквей // Лад. 1994. № 11. С. 54-58.

135. Кожевникова И. Здесь стоял Спосо-Духов монастырь // Вологодские новости. 21 ноября. 1996. С. 7.

136. Козаржевский А. Ч. А. И. Введенский и обновленческий раскол в Москве // Вестник Московского Университета. 1989. Серия 8. № 1. С. 54-67.

137. Козаржевский А. Ч. Церковноприходская жизнь Москвы 1929-30-х годов: Воспоминания прихожанина // Москва. 1996. № 3. С. 194-201.

138. Козлов В. Ф. Гибель церковных колоколов в 1920-1930-е годы // Отечество: Краеведческий альманах. М., 1994. С. 143-160.

139. Козлов В. Ф. Свидетельствуют документы // Журнал Московской Патриархии. 1993. № 9.

140. Козлов В. Ф. Судьбы мощей русских святых // Отечество: Краеведческий альманах. М., 1991. Вып.2. С. 136-159.

141. Комиссарова Э. Я. Великая Октябрьская социалистическая революция и изменения тактики РПЦ (1917-1923). Магнитогорск, 1991.

142. Коновалов Ф. Я., Панов Л. С., Уваров Н. В. Вологда XII - начало XX века. Краеведческий словарь. Архангельск, 1993.

143. Константинов Д. (протоиерей). Гонимая церковь: (Русская Православная Церковь в СССР). Нью-Йорк, 1967.

144. Корзун М. С. Русская православная церковь. 1917-1945 гг.: изменение социально-политической ориентации и научная несостоятельность вероучения. Минск, 1987.

145. Корьев А. А. Политика ВКП(б) по отношению к Русской Православной Церкви в 1928-1937 годах: (историография вопроса). М. 1989. Деп. ИНИОН РАН 12. 09. 89, № 39569.

146. КрапивинМ. Ю. Противостояние: большевики и церковь (1917-1941 гг.). Волгоград, 1993.

147. Красиков П. А. Избранные атеистические произведения произведения. М., 1970.

148. Красиков П. А. На церковном фронте. М., 1923.

149. Крестный путь церкви в России 1917-1987. Франкфурт-на-Майне: Посев, 1988.

150. Кривова Н. А. Власть и церковь в 1922-1925 гг. М., 1997.

151. Кривова Н. А. Сопротивление против изъятия церковных ценностей в 1922 году /Ежегодная Богословская Конференция Православного Богословского Института: Материалы 1992-1996 гг. М., 1996. С. 365-372.

152. Крупянская В. Ю., Будина О. Р., Полищук Н. С., Юхнева Н. В. Культура и быт горняков и металлургов Н. Тагила 1917-1970 гг. М., 1974.

153. Крывелев И. А. Русская православная церковь в первой четверти ХХ века. М., 1982.

154. Кукушкина А. В. Указ Московской Патриархии № 362 от 7 (20) ноября 1920 г. и Русская Православная Церковь за границей // Культура. Образование. Православие. Сб. материалов. Ярославль, 1996. С. 233-235.

155. Куприянов А.И. Русский город в первой половине XIX века. М., 1995.

156. Куроедов В. А. Религия и церковь в советском государстве. М., 1984.

157. Куроедов В. А. Советское государство и церковь. М., 1976.

158. Курочкин П. К. Эволюция современного русского православия. М., 1971.

159. Куцая М. А. Место обновленческого движения в эволюции Русской Православной Церкви. Дисс... к. ф. н. СПб., 1993.

160. Лаговский И. Коллективизация и религия. Париж: ИМКА-ПРЕСС, 1932.

161. Левитин-Краснов А. Воспоминания: В 4 т. Лихие годы. Париж, 1977.

162. Левитин-Краснов А., Шавров В. Очерки по истории русской церковной смуты 20-30-х ХХ века. Т.1-3. М., 1996.

163. Летопись Вологодской епархии с 1930 по 1940 годы. Памятные записки / Сост. А. Резухин. Машинопись. 1984.

164. Летопись церкви Рождества Пресвятой Богородицы, что на Верхнем Долу, в городе Вологде.

165. Лещенский А. И. Время новых подходов: о советских государственно-церковных отношениях. М., 1990.

166. Лившиц Г. М. Религия и Церковь в истории нашего общества. Минск, 1980.

167. Лука (Войно-Ясенецкий В. Ф., архиепископ). Я полюбил страдания... М., 1996.

168. Лукин Н. М. Революция и церковь. М., 1924.

169. Лукин Н. М. Церковь и государство. М., 1922.

170. Лунин А. О делах тихоновских. М., 1922.

171. Маторин Н. Религия и борьба с нею в Северном крае. Л., 1930.

172. Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры: В 3 т. Т. 1. Ч. 1. М., 1994.

173. Мелехова Г. Н. Православные традиции в Каргополье в XIX - в первой трети XX века. Дисс... к. и. н. М., 1997.

174. Мельников Е. В. Голод 1921-1922 гг. в Вятской губернии // Религия и Церковь в культурно-историческом развитии Русского Севера. Том 1. Киров, 1996. С. 352-356.

175. Миров А., Мухин А. Как закрывали храмы // Лад. 1994. № 11. С. 58-63.

176. Миронов Б. Н. Русский город в 1740-1860-е годы. Л., 1990.

177. Митрофанов Г. Православная церковь в России и в эмиграции в 1920-е годы. СПб., 1995.

178. Михайлов С. В. Государство и церковь: отношения органов власти, религиозных организаций и верующих на Архангельском Севере в 1918-1929 гг. Дисс... к. и. н. Архангельск, 1998.

179. Музафарова Н. И. Политика советского государства в религиозном вопросе 1917-1937 (на материалах Урала). Дисс... д. и. н. Екатеринбург, 1992.

180. Мухин А. В. Лазаревская Горбачевская церковь. Вологда, 1992.

181. Набиев Р. А. Политика советского государства по отношению к религии и церкви в 20-30-е годы (на материалах национальных республик Поволжья и Приуралья). Дисс... д. и. н. Казань, 1992.

182. Назаров М. В. Меньшее зло? Русская Зарубежная Церковь в годы “второй гражданской войны” // Родина. 1997. № 11. С. 74-80.

183. Назаров М. В. Три ветви русского зарубежного православия // Вопросы истории. 1997. № 6. С. 3-16.

184. На пути к свободе совести / Сост. И общ. ред. Д. Е. Фурмана, о. Марка (Смирнова). М., 1989.

185. Народное хозяйство СССР 1922-1972. Юбилейный выпуск. М., 1972.

186. Народное хозяйство СССР за 60 лет. Юбилейный выпуск. М., 1977.

187. Настольная книга священнослужителя. Т. 4. М., 1983.

188. Невский Н. Программа для изучения бытового православия. Л., 1930.

189. Нейтман М. Л. Проведение ленинского декрета “Об отделении церкви от государства и школы от церкви” в Забайкалье (1918-1923 гг.). Автореф... к. и. н. Иркутск, 1974.

190. “Не стесняясь никакими средствами”. Материалы Комиссии ЦК РКП(б) по вопросам отделения церкви от государства. Октябрь-декабрь1922 г. // Исторический архив. 1993. С. 76-89.

191. Нечаев М. Г. Контрреволюционная деятельность церкви в период подготовки и проведения Великой Октябрьской Социалистической революции и гражданской войны на Урале (1917-1919). Автореф... к. и. н. Свердловск, 1988.

192. Нечаев М. Г. Красный террор и церковь на Урале. Пермь, 1992.

193. Никольский Н. М. История русской церкви. М., 1931.

194. Носова Г. А. Бытовое православие (на материалах Владимирской области). Дисс... к. и. н. М., 1969.

195. Обвинительное заключение по делу Белавина Василия Ивановича и др. М., 1923.

196. Одинцов М. И. Государственно-церковные отношения в России (на материалах отечественной истории ХХ века). Автореф... д. и. н. М., 1996.

197. Одинцов М. И. Государство и церковь в России: ХХ век. М., 1994.

198. Одинцов М. И. Государство и церковь: история взаимоотношений 1917-1938. М., 1991;

199. Одинцов М. И. Декларация митрополита Сергия от 29 июля 1927 г. и борьба вокруг нее // Отечественная история. 1992. № 6. С. 123-139.

200. Одинцов М. И. Жребий пастыря // Наука и религия. 1989. № 1, 4-6.

201. Одинцов М. И. “Хождение по мукам” // Наука и религия. 1990. № 5. С. 8-10; № 6. С. 12-13; № 7. С. 56-57; № 8. С. 19-21. 1991. № 7. С. 2-3.

202. О религии и церкви. М., 1977, 1981.

203. Орлеанский Н. Закон о религиозных объединениях. М., 1930.

204. Останина О. В. Обновленчество и реформаторство в русской православной церкви в начале ХХ века. Автореф... к. ф. н. Л., 1991.

205. Памятная книжка 1896-97. Вологда, 1896.

206. Панков Г. Д. Изменение места и функций церкви в советском обществе (на материалах русского православия). Дисс.. к. ф. н. М., 1990.

207. Патриарх Алексий II о Декрете “Об отделении церкви от государства и школы от церкви” // Диалог. 1991. № 4. С. 87-98.

208. Патриарх Сергий и его духовное наследство. М., 1947.

209. Патриарх Тихон и история Русской Церковной смуты. Книга 1 / Сост. М. Е. Губонин. СПб, 1994.

210. Патриарх Тихон и Православная Русская Церковь // Журнал Московской Патриархии. 1993. № 8. С.3-5.

211. Пахолков Х. Город Вологда и окрестности. Вологда, 1896.

212. Персиц М. М. Отделение церкви от государства и школы от церкви. М., 1958.

213. Пивоваров В. Г. Опыт монографического исследования религиозной группы прихожан в системе церковного прихода. Дисс... к. ф. н. М., 1968.

214. Пивоваров В. Г. Религиозность: опыт и проблемы изучения. Йошкар-Ола, 1976.

215. Плаксин. Р. Ю. Крах церковной контрреволюции в 1917-1923 гг. М., 1968.

216. Плаксин Р. Ю. Тихоновщина и ее крах. Л. 1987.

217. Плаксин Р. Ю. Церковная контрреволюция1917-1923 гг. и борьба с ней. Автореф... к. и. н. Л., 1968.

218. Платонов Н. Ф. Православная церковь в 1917-1935 годах // Ежегодник Музея истории религия и атеизма. Т. 5. М.-Л., 1961.

219. “Повесть о чудесах” Герасима Вологодского (Публикация Ю. С. Васильева Е. А. Малышевой) // Вологда: Краеведческий альманах. Вып. 2. Вологда, 1997. С. 601-619.

220. Покровский Н. Н. Время публиковать источники // Вестник Российского Гуманитарного научного фонда. М., 1996. С. 11-21.

221. Покровский Н. Н. Документы Политбюро и Лубянки о борьбе с Церковью в 1922-23 гг. // Ученые записки Российского православного университета. Вып. 1. М., 1995. С. 125-173.

222. Покровский Н. Н. Источниковедение советского периода. Документы Политбюро первой половины 1920-х гг. // Археографический ежегодник за 1994 год. М., 1996. С. 18-46.

223. Покровский Н. Н. Политбюро и Церковь. 1922-1925. Три архивных дела // Новый мир. 1994. № 8. С. 186-213.

224. Польский М. Каноническое положение высшей церковной власти в СССР и за границей. Джорданвилль, 1948.

225. Польский М. Новые мученики российские. Сведения о мучениках и исповедниках Русской Церкви, биографические данные о епископах и документы о внутрицерковной борьбе после 1927 года. Т.1-2. Джорданвилль, 1949-1957.

226. Польский М. Положение церкви в советской России. Очерк бежавшего из России священника. СПб., 1995.

227. Поспеловский Д. В. Православная российская церковь и гражданская война // Гражданская война в России: перекресток мнений. М., 1994. С. 106-121.

228. Поспеловский Д. В. Православная церковь в истории Руси, России и СССР: Учебное пособие. М., 1996.

229. Поспеловский Д. В. Русская православная церковь в ХХ веке. М., 1995.

230. Правда о религии в России. М., 1942.

231. Предварительные итоги Всесоюзной переписи населения 17 декабря 1926 года по Вологодской губернии. Вологда 1927.

232. Пресылкин О. Палестина, близкая к нам // Эхо планеты. 1992. № 1.

233. Рар Г. Плененная церковь: очерк развития взаимоотношений между церковью и властью в СССР. Франкфурт-на-Майне, 1954.

234. Ревякин Е. С. Политика государственных партийных и общественных организаций в отношении религии и церкви в 1929-36 гг. (по материалам Ивановской Промышленной области). Дисс... к. и. н. Иваново, 1995.

235. Регельсон Л. Трагедия Русской Церкви: 1917-1945. М., 1996.

236. Резвушкин. Я. Суд над богом. М., 1925.

237. Резникова И. Православие на Соловках: Материалы по истории Соловецкого лагеря. СПб., 1994.

238. Религиозная жизнь Архангельского Севера: История и современность / Под ред. Ю. Ф. Лукина. Архангельск, 1997.

239. Религиозные организации в СССР: накануне и в первые годы Великой Отечественной войны: (Документы 1938-1943 гг.) / Подгот. к печати, предисловие и комментарии И. В. Князьковой // Отечественные архивы. 1995. № 2. С. 37-67.

240. Религия и церковь в истории России (советские историки о православной церкви в России) / Сост. И автор примечаний Е. Ф. Грекулов. М., 1975.

241. Роговая Г. Н. Состояние религиозности и процесс секуляризации женщин (на материалах Молдавской ССР). Дисс...к. ф. н. Кишинев, 1990.

242. Рожицин В. Тихоновцы, обновленцы и контрреволюция. М., 1926.

243. Розенбаум Ю. А. Советское государство и церковь. М., 1985.

244. Роль православной церкви в истории России: Круглый стол // Вопросы истории. 1990. № 3. С. 84-106.

245. Романов Г. А. Семисоборная организация крестных ходов в Москве XVI в. // Этнографическое обозрение. 1997. № 5. С. 46-59.

246. Российская церковь в годы революции (1917-1918) / Подготовил М. И. Одинцов. М., 1995.

247. Румянцев Н. Православные праздники, их происхождение и классовая сущность. Киров. 1938.

248. Русак В. (Степанов). Свидетельство обвинения. Часть 1-3. М., 1993.

249. Русак В. (Степанов). Пир сатаны. Русская православная церковь в “ленинский” период (1917-1924). М., 1991.

250. Русская православная церковь в советское время (1917-1991). Материалы и документы по истории отношений между государством и Церковью / Сост. Г. Штриккер. В 2 кн. М., 1995.

251. Русская Православная Церковь и коммунистическое государство. 1917-1941. Документы и фотоматериалы. М., 1996.

252. Русское православие: вехи истории. М., 1989.

253. Русское православие и атеизм в отечественной истории: Сборник научных трудов / Государственный музей истории религии и атеизма. Л., 1988.

254. Свенцицкий А. Воспоминания. Они были последними? // Путь православия. 1995. № 3- 4.

255. Синельников С. П. “Великий перелом” в борьбе советской власти с Русской Православной Церковью и верою в 1929-1930-х гг.: снятие колоколов (по материалам Сталинского округа Нижне-Волжского края) // Религия и Церковь в культурно-историческом развитии Русского Севера. Том 1. Киров, 1996. С. 366-370; он же. “Великий перелом” в борьбе советской власти с Русской Православной Церковью и верою в 1929-1930 гг.: закрытие церквей // Там же. С. 371-375.

256. Снегирева Э. А. Политическая переориентация русского православия в первое десятилетие Советской власти (1917-1927 гг.). Автореф... к. и. н. Л., 1974.

257. Советский город: социальная структура. М., 1988.

258. Соколов М. С. С беспощадной решительностью // Собеседник. 1990. № 16.

259. Сопротивление в ГУЛАГе. Воспоминания. Письма. Документы // Сост. С. С. Виленский. М., 1992.

260. Список православных клириков, убитых и казненных в СССР за 1917-1930 гг.; Список православных епископов, подвергавшихся гонениям до 1 марта 1930 г. // Красный террор в годы гражданской войны. Лондон, 1992. С. 386 - 409.

261. Степанов И. (И. И. Скворцов-Степанов). О живой церкви. М., 1922.

262. Степановский И. К. Живая старина. Историко-археологический сборник. Вологда, 1890.

263. Стратонов И. А. Русская церковная смута (1921-1931) // Из истории христианской церкви на родине и за рубежом в ХХ столетии. Сборник. М., 1995. С. 29-172.

264. Стрельникова Е. Р. Новомученики и исповедники белозерские. Монастыри Кирилловского уезда в ХХ веке // К свету. Край Кирилла Белозерского. 1996. № 15. С. 121-171.

265. Теребихин Н. М. Архангельская Северная Фиваида: о религиозных истоках народной культуры Русского Севера. Архангельск, 1995.

266. Теребихин Н. В. Сакральная география Русского Севера (религиозно-мифологическое пространство севернорусской культуры). Архангельск, 1993.

267. Титлинов Б. В. Борьба за мир в церкви. Самара, 1926.

268. Титлинов Б. В. Новая церковь. Пг.- М., 1923.

269. Титлинов Б. В. Смысл обновленческого движения в истории. Самара, 1926.

270. Титлинов Б. В. Церковь во время революции. Л. 1927.

271. Трифонов И. Я. Раскол в Русской Православной Церкви (1922-1925) // Вопросы истории. 1972. № 5. С. 64-77.

272. Троицкий Н. Необходимость обновления церкви и тихоновщина. Тверь, 1923.

273. Тульцева Л. А. Религиозно-бытовые пережитки у русского сельского населения (на материалах Рязанской области). Дисс... к. и. н. М., 1970.

274. Тутаев Н. М. Этнокультурная преемственность в процессе внепроизводственной деятельности горожан. Автореф. дисс... к. и. н. М., 1987.

275. Филиппов Б. Православная церковь и советская власть // История. 1996. № 18. С. 10-13.

276. Фиолетов Н. Н. Церковь и государство по советскому праву. Саратов, 1923.

277. Фирсов С. Л. Православная Церковь и Российское государство в последнее десятилетие существования самодержавия в России. СПб., 1996.

278. Флоровский Г. Пути русского богословия. Париж: ИМКА-ПРЕСС, 1983.

279. Фоминых Е. В. Проекты церковных преобразований в России в начале ХХ века. Дисс. к. и. н. Л., 1987.

280. Фриз Г. Л. Церковь, религия и политическая культура на закате старой России // История СССР. 1991. № 2. С. 107-118.

281. Хенкин Е. М. Очерки по истории борьбы Советского государства с голодом: (1921-1922). Красноярск, 1988.

282. Хрусталев М. Е., Гусев О. А. Митрополит Петроградский Иосиф (Петровых) в сонме новомучеников и исповедников Российских // Устюжна: Историко-литературный альманах. Вып. 2. Вологда, 1993. С. 147-152.

283. Церковь и государство: новые аспекты старой темы // Наука и религия. 1991. № 6. С. 2-3.

284. Церковь и государство по законодательству РСФСР. Сборник узаконений / Сост. П. В. Гидулянов. М., 1923.

285. Цыпин В. История Русской Православной Церкви. 1917-1990 М., 1994.

286. Цыпин В. Русская Церковь: 1917-1925. М., 1996.

287. Цыпин В. А. Церковное право. Курс лекций. М., 1994.

288. Черная книга / Сост. А. А. Валентинов. Париж, 1925.

289. Чудиновских Е. Н. Обновленческий раскол на Вятке в 20-х годах XX века // Религия и Церковь в культурно-историческом развитии русского севера. Киров, 1996. С.356

290. Чумаченко Т. А. Советское государство и Русская Православная Церковь: история взаимоотношений (1940-е-первая половина 1950-х гг.). Дисс... к. и. н. М., 1994.

291. Шаламов В. Т. Четвертая Вологда. Вологда, 1994.

292. Шафаревич И. Р. Законодательство о религии в СССР. Париж, 1973.

293. Шейнман М. М. Обновленческое течение в Русской Православной Церкви // Вопросы научного атеизма. Выпуск 2. М., 1966.

294. Шишаков В. А. Церковь и Октябрьская революция. М., 1931.

295. Шишкин А. А. “Обновленческий” раскол русской православной церкви. Автореф... д. и. н. Саратов, 1973.

296. Шишкин А. А. Сущность и критическая оценка “обновленческого” раскола русской православной церкви. Казань, 1970.

297. Шкаровский М. В. Монастыри северо-запада России в 1920-1930-е годы // Церковь в истории России. Сборник 1. М., 1997.

298. Шкаровский М. В. Петербургская епархия в годы гонений и утрат 1917-1945. СПб., 1995.

299. Штриккер Г. Русская Православная Церковь в советское время 1917-1991. М., 1995.

300. Щепанская Т. Б. Кризисная сеть (традиции духовного освоения пространства) // Русский Север. СПб., 1995. С.110-176.

301. Эзрин Г. И. Государство и религия. М., 1974.

302. Эйнгорн И. Д. Очерки истории религии и атеизма в Сибири (1917-1937). Томск, 1982.

303. Эйнгорн И. Д. Религия, церковь и классовая борьба в Сибири в переходный период от капитализма к социализму (1917-1937 гг.). Автореф... д. и. н. Томск, 1985.

304. Экономцев И. Православие и этнос в контексте русской истории // Путь православия. 1991. № 1. С. 106-122.

305. Ярославский Е. М. Как родятся, живут и умирают боги и богини. М., 1959.

306. Ярославский Е. М. О религии. М., 1958.

[1] Останина О. В. Указ. соч. С. 3-4.

[2] ГАВО. Ф.496. Оп.1. Д.18343. Л.

[3] Архивы Кремля... С. 161-164.

[4] ГАВО. Ф.53. Оп.1. Д.755. Л.10.

[5] Новое управление церковью // Красный Север. 24 мая. 1922. С.2.

[6] Собрание духовенства // Красный Север. 24 мая. 1922. С.2.

[7] ГАВО. Ф.53. Оп.2. Д.807. Л.65-65 об.

[8] Организация Вологодского Епархиального Управления // Красный Север. 23 июля. 1922. С.3.

[9] Там же.

[10] ГАВО. Ф.53. Оп.2. Д.806. Л.41-41 об.

[11] Там же. Л.41-46.

[12] Съезд духовенства // Красный Север. 29 декабря. 1922. С.3.

[13] ГАВО. Ф.412. Оп.1. Д.25. Л.177.

[14] Там же. Ф.53. Оп.2. Д.214. Л.31.

[15] Там же. Ф.412. Оп.1. Д.25. Л.175.

[16] Там же. Л.173.

[17] Там же. Л.173.

[18] Там же. Ф.53. Оп.2. Д.214. Л.121.

[19] Там же. Д.337. Л.25.

[20] Там же. Ф.412. Оп.1. Д.25. Л.177-178.

[21] УФСБ по Вологодской области. Ф.3. Т.18. Л.33, 35, 64; Т.24. Л.59-63; ГАВО. Ф.53. Оп.2. Д.337. Л.36-45.

[22] ГАВО. Ф.53. Оп.2. Д.807. Л.51.

[23] Там же. Д.309. Л.3-3об

[24] Там же. Д.267. Л.28.

[25] Там же. Д.286. Л.54.

[26] Там же. Д.807. Л.61,63,66.

[27] Там же. Д.806. Л.97.

[28] Там же. Д.236. Л.7.

[29] Там же. Л. 58, 143, 150.

[30] Там же. Д.807. Л.6.

[31] Там же.

[32] Там же. Д.214. Л.31.

[33] Там же. Л.44.

[34] Там же. Л.4.

[35] Там же. Л.40.

[36] Там же. Д.244. Л.1-7

[37] Там же. Д.276. Л.1-3, 5, 7.

[38] Там же. Д.293. Л.68, 74-79, 83-84 об.

[39] Там же. Д.214. Л.101; Ф.412. Оп.1. Д.170. Л.3.

[40] Там же. Ф.53. Оп.2. Д.289. Л.12-13; Д.287. Л.125-125 об.

[41] Там же. Д.294. Л.33.

[42] Там же. Д.267. Л.28.

[43] Там же. Д.286. Л.54.

[44] Там же. Д.227. Л.48 об.

[45] Там же. Д.265. Л.13.

[46] Там же. Д.806. Л.7.

[47] Религиозный диспут // Красный Север. 23 декабря. 1922. С.2.

[48] Красный Север. 16 сентября. 1922. С. 2.

[49] Обновленцы, тихоновцы и власть // Красный Север. 31 октября. 1923. С. 3; Панкратов С. Отзвоним и с колокольни // Красный Север. 25 января. 1924. С.4.

[50] Живая Церковь и тихоновщина // Красный Север. 22 января. 1922. С.4.

[51] ГАВО. Ф.412. Оп.1. Д.25. Л.96.

[52] Красный Север. 20 июля. 1922. С.2.

[53] ГАВО. Ф.53. Оп.2. Д.806. Л.74, 82-85.

[54] УФСБ по Вологодской области. Ф.3.Т.23. Л.13-13 об.

[55] ГАВО. Ф.53. Оп.2. Д.276. Л.73, 76; Д.293. Л.102, 107.

[56] Там же. Д.293. Л.115; Д.332. Л.16.

[57] УФСБ по Вологодской области. Ф.3. Т.23. Л.7.

[58] ГАВО. Ф.53. Оп.2. Д.294. Л.1, 2, 38 об; Новая церковная политика // Красный Север. 23 сентября. 1922. С.3.

[59] ГАВО. Ф.53. Оп.2. Д.294. Л.5.

[60] Там же. Л.2, 5.

[61] Там же. Л.8-8 об.

[62] Там же. Д.294. Л.10-11.

[63] Там же. Л. 1, 16-16 об.

[64] Из жизни духовенства // Красный Север. 13 января. 1923. С.3.

[65] Разговор начистоту // Красный Север. 20 ноября. 1922. С.2.

[66] Организация Вологодского Епархиального Управления // Красный Север. 23 июля. 1922. С. 3; ГАВО. Ф.53. Оп.2. Д.294. Л.1, 2, 38 об.

[67] ГАВО. Ф.53. Оп.2. Д.244. Л.36-41.

[68] ГАВО. Ф.412. Оп.1. Д.170. Л.3-3 об.

[69] Там же. Ф.53. Оп.2. Д.214. Л.101.

[70] Там же. Ф.412. Оп.1. Д.170. Л.3 об.

[71] Там же. Ф.53. Оп.2. Д.214. Л.101.

[72] Там же. Д.287. Л.125-125об; Д.289. Л.123.

[73] УФСБ по Вологодской области. Ф.3.Т.18. Л.238.

[74] Там же. Л.314.

[75] Там же. Л.341.

[76] Там же. Л.305.

[77] Там же. Л.314.

[78] Там же. Л.83.

[79] ГАВО. Ф.53. Оп.2. Д.807. Л.48.

[80] Там же. Л.42.

[81] УФСБ по Вологодской области. Ф.3. Т.18. Л.278.

[82] Там же. Л.70 об.

[83] Там же. Л.71.

[84] Там же. Т.18. Л.105-106.

[85] Там же. Л.121.

[86] Там же. Л.143.

[87] ГАВО. Ф.53. Оп.2. Д.293. Л.111.

[88] Там же. Д.276. Л.82.

[89] Там же. Л.85, 87.

[90] Там же. Д.289. Л.131,133-133 об.

[91] УФСБ по Вологодской области. Ф.3. Т.18. Л.95-95 об.

[92] Там же. Л.94.

[93] Там же. Л.309.

[94] Там же. Л.164.

[95] Там же. Л.48-49.

[96] Там же.

[97] Там же. Т.23. № 116/б. Л.7.

[98] Там же. Т.18. Л.213.

[99] Там же. Л.214.

[100] Там же. Л.332.

[101] Там же. Л.205.

[102] Там же. Л.33.

[103] ГАВО. Ф.53. Оп. 2. Д.325. Л.1 об.

[104] УФСБ по Вологодской области. Ф.3. Т.18. Л.217.

[105] Там же. Л.289.

[106] Там же. Л.35.

[107] Там же. Л.339 об.

[108] УФСБ по Вологодской области. Ф.3. Т.23. Л.50.

[109] Там же. Т.18. Л.287.

[110] Там же. Л.289.

[111] Там же. Т.23. Л.6.

[112] Там же.

[113] Там же.

[114] Там же. Т.24. Л.67-69.

[115] ГАВО. Ф.53. Оп.2. Д.337. Л.36-45.

[116] УФСБ по Вологодской области. Ф.3. Т.23. Л.43.

[117] Поспеловский Д. В. Указ. соч. С. 164.

[118] ГАВО. Ф.366. Оп.1. Д.859. Л.4.

[119] УФСБ по Вологодской области. Ф.3. Т.18. Л.252.

[120] Там же. Л.261.

[121] Там же. Л.373.

[122] Там же. Л.143.

[123] ГАВО. Ф.53. Оп.2. Д.236. Л.160 об

[124] УФСБ по Вологодской области. Ф.3. Т.18. Л.83.

[125] ГАВО. 366. Оп.1. Д.860. Л. 51-52.

[126] Там же. Л.85, 97.

[127] Там же. Л.89.

[128] Там же. Л.99.

[129] Там же. Л.99, 113.

[130] Акты Святейшего Тихона... С. 960.

[131] Летопись Вологодской епархии с 1930 по 1940 годы...С. 2.

[132] Митрополит Иоанн (Снычев). Стояние в вере. Очерки церковной смуты. СПб., 1995. С.19.

[133] УФСБ по Вологодской области. Ф.3. Т.19. Л.2.

[134] Там же. Т.18. Л.30.

[135] Там же. Л.63.

[136] Там же.

[137] Там же. Л.143.

[138] Там же. Л.268.

[139] Там же. Л.152.

[140] Там же. Л.120.

[141] Там же. Л.143.

[142] Там же. Л.120.

[143] Там же.

[144] Там же. Л.144.

[145] Там же. Л.120.

[146] Там же. Л.268-268 об.

[147] Там же. Т.18. Л.111.

[148] Там же. Л.150.

[149] Там же. Л.220.

[150] Там же. Л.177.

[151] Там же. Л.146.

[152] Там же. Л.158.

[153] Там же. Л.156.

[154] Там же. Л.282.

[155] Там же. Л.33.

[156] Там же. Л.28.

[157] УФСБ по Вологодской области. Ф.3. Т.21. Л.1.

[158] Там же. Т.18. Л.42.

[159] Там же. Л.58.

[160] Там же. Т.23. Л.24 об.

[161] Там же. Т.18. Л.58.

[162] Там же. Л.147.

[163] Там же. Л.153.

[164] ГАВО. Ф.53. Оп.2. Д.235. Л.159.

[165] Там же. Л.140.

[166] УФСБ по Вологодской области. Ф.3. Т.23. Л.27.

[167] ГАВО. Ф. Оп. 2. Д. 293. Л. 128.