В. И. Косик

ПРОБЛЕМА ВЫБОРА

http://www.rocor.de/html/documents/Moskwa/problemy_wibora.htm, присоединено к материалам конференции 2001 года.

См. библиографию.

22 июня — в день памяти Всех святых, в земле Российской просиявших, — Германия напала на Россию. В Югославии в тот день в некоторых районах можно было видеть радугу, знак появления которой каждый трактовал по своему.

Многие в русской эмиграции были убеждены в том, что от решения «русского вопроса» будут зависеть судьбы России и Германии. В этой ситуации задача патриотов в эмиграции сводилась к тому, чтобы находиться с русским народом и делать все для формирования российской национальной вооруженной силы[1]. Однако первое было весьма затруднительно уже потому, что Россия уже давно стала советской, а Кремль по-прежнему крепко держал власть в своих руках. (Пример с РОА достаточно наглядно показывает состояние дел в сфере формирования вооруженной силы.)

Сами возглавители Русской Православной Церкви За Границей не спешили выступать с широковещательными заявлениями. Известно, что митрополит Анастасий, несмотря на угрозу интернирования, не пожелал обратиться с воззванием к русскому народу о содействии немецкой армии, мотивируя свой отказ тем, что русским патриотам неизвестны цели и задачи немцев в России[2]. Все знали, что «война эта мыслилась как борьба и ликвидация большевизма, а русский народ должен был пережить неслыханное испытание, как плату за разрушение своего исторического прошлого, за увлечение политическими и социальными фантазиями. В этом случае русская эмиграция оказалась в исключительно тяжелом положении. Она приветствовала бы разрушение советского Карфагена, но она переживала русское горе и русское разорение. В этой трагической обстановке, пред чудотворной иконой Курской Божией Матери в Троицкой церкви, митрополит Анастасий служил молебен всем святым о спасении России»[3].

России без большевиков и от них!

И сама проблема выбора определялась мировоззрением, формирующимся в определенных ситуациях на основании известного закона отрицания отрицания той же формы, в которой живет и действует государство и общество. Не следует забывать и мощь идей как социализма, так и германского национал-социализма. Нужно вспомнить и русский мессианизм, «произраставший» как в «красной» так и в «белой» России. Не следует забывать, что чувство патриотизма было присуще не только известным «оборонцам», как например, А. И. Деникину, но и их политическим оппонентам «пораженцам», к которым можно отнести П. Б. Струве. Различные пути спасения Родины обуславливали разность действий.

Так, многие русские патриоты свою борьбу с коммунизмом вели в рядах различных военных формирований. Например, 12 сентября 1941 г. был сформирован Отдельный русский корпус, позднее получивший название Русской охранной группы, в ноябре 1942 г., — Русского охранного корпуса, в 1944 г. — Русского корпуса в Сербии, в конце 1944 г. — Русского корпуса, входившего в состав Вермахта. Корпус в основном занят охраной путей сообщения, рудников, мостов, туннелей от нападений партизан. У бывших офицеров и генералов взыграла кровь былых рубак, лихих солдат, и они вступали рядовыми в корпус, не желая упустить представившийся им шанс для будущего спасения Отчизны.

«Многие из них читали «Майн Кампф» и отлично знали истинные цели и намерения «Фюрера» в отношении России. Они верили в Россию и ее светлое будущее, не допускали мысли о возможности завоевания России Германией и мирились даже с временной победой Германии, считая большевизм-коммунизм Сталина более опасным. Поэтому «хоть с чертом, но против врага №1»[4].

Как и в былые времена царской армии в корпусе была своя церковь, освященная митрополитом Анастасием, и военные священники. Первым корпусным священником был назначен протоиерей Иоанн Гандурин. В полках исполняли свои обязанности о. Антоний Медведев, о. Владимир Ульянцев, о. Борис Молчанов, о. Никон Рклицкий, о. Никодим Нечаев, о. Григорий Баранников, о. Владимир Могилев[5]. Там же был и Сергей Максимов, сын Владыки Гермогена. Слушатель военных курсов генерала Головина и выпускник Богословского факультета Белградского университета Борис Крицкий трудился псаломщиком. Все они сделали свой выбор. Так, о. Антоний (Артемий Медведев; 1908) потом был военным священником в армии генерала А. А. Власова. Затем переехал в Джорданвилль (США). Занимался миссионерской деятельностью. 16 ноября 1956 г. хиротонисан во епископа.

На Восточный фронт корпус так и не был отправлен. Как вспоминал Н. И. Толстой, их туда не посылали, основательно опасаясь того, что, увидев фашистские зверства, они бы отказались воевать против своего народа[6]. Есть и другое мнение о корпусе. А. А. Заварин в своих воспоминаниях пишет: «Большинство служащих в корпусе были бывшие белые воины, которые считали своей обязанностью откликнуться на призыв и продолжать белую борьбу... они думали или мечтали, что их отправят на восточный фронт... во всем этом было очень много эмоционального и очень мало рационального. Мечты, фантазии и так мало здравого мышления. В какой-то степени это действие можно было бы назвать: «Поход Дон-Кихотов»... корпус и его судьба были частью нашей русской традегии.Конечно, посмотрев на участников корпуса, большинство из которых было уже в преклонном возрасте, немцы и не подумали посылать их на фронт, а воспользовались корпусом для охраны железнодорожных путей в самой Сербии... Должен сказать, что в корпусе нашли прибежище многие русские люди и обеспечили свои семьи в это трудное время, так как семьям выдавали содержание»[7]. Итак, все было не так романтично и не так уж сложно.

Война, повторяю, ставила перед многими проблему выбора. Духовенство тоже не избежало его. Наиболее громкую известность получило имя архиепископа Екатеринославского Гермогена (Максимова), который в 1942 г., вследствие посредничества Г. Г. Миткевича (его загадочная роль до конца неясна в этом деле), принял предложение Хорватского правительства возглавить Хорватскую Автокефальную Православную Церковь без канонического согласия Сербской Православной Церкви. В мае 1942 г. Владыкой Гермогеном были поставлены наместниками: Николай (Ружнецов) в Сараево, Анатолий (Парадиев) в Зенице, Василий (Юрченко) в Шиде, Серафим (Купчевский) в Загребе[8].

Предыстория этого сюжета такова. После вторжения немецкой военной машины на территорию Югославии хорваты, с помощью Берлина, образовали «Независимое Хорватское Государство», в котором начались жестокие преследования православного населения. С целью окончательного отрыва тамошних сербов от Сербской Православной Церкви и было принято решение о создании самостоятельной Хорватской Православной Церкви. Сама Сербская Православная Церковь в тогдашних условиях, не обладая прежней мощью и влиянием, была вынуждена ограничиться лишь жалобой к митрополиту Анастасию на действия члена возглавляемого им Синода архиепископа Гермогена. На архиерейском суде поступок Владыки был осужден, как нарушающий права Сербской Православной Церкви. Но, тем не менее, «виновник» остался верен своему выбору и, как писал В. А. Маевский, «подвижнически нес взятый на себя крест и мужественно защищал вверенную ему русскую (а также запуганную и провоцируемую сербскую) паству, оставаясь с ней до последнего момента. Когда же советские войска приблизились к Загребу, то митрополит Гермоген, — уступая настойчивым просьбам своей паствы, — согласился покинуть город. Но его автомобиль был захвачен красными партизанами, и старца-владыку, вместе с сопровождавшим его регентом Космаенко, зверски убили»[9].

(Маевский здесь несколько неточен. Хорватское правительство, пойдя на отмену юрисдикции Сербской Православной Церкви, пожелало, наряду с Хорватской униатской церковью, сохранить и восточно-православную и для этого пригласила митрополита. Загребская сербская церковь превратилась таким образом в русскую, неизвестной юрисдикции.)

По другим сведениям, Владыка Гермоген после освобождения Загреба был арестован новыми властями и судим вместе с хорватским католическим архипастырем Алоизием Степинцем, не возвысившим своего голоса против террора в отношении сербов. По приговору суда владыка, защищавший своих пасомых перед Анте Павеличем, был казнен вместе с настоятелем храма в Загребе протоиереем Серафимом и протодьяконом Алексеем Борисовым, в то время как А. Степинац отсидел два года из шестнадцати, и сейчас его бренные останки покоятся в кафедральном соборе хорватской столицы.

Война кончалась. Близилось освобождение Белграда, чьи жители уже могли слышать громыхание советской артиллерии. Многие уезжали, в их числе были и священники: Сергий Селивановский, Симеон Судоргин, Георгий Горский, Василий Бощановский продолжившие свой труд уже в иных странах.

Некоторые русские пастыри продолжали окормлять свою сербскую паству, как священник Владимир Родзянко, сумевший защитить прихожан-сербов в то смутное время смены власти от возможных неприятностей и посягательств новых «правителей». Но лишь немногие — стареющих соотечественников, для которых храм, приход были прибежищем в трудные годы эмиграции. (Стоит подчеркнуть, что не все русские люди собирались бежать перед советскими солдатами, надеясь увидеть в них черты «суворовских чудо-богатырей», освобождавших Европу. Победы советского оружия ассоциировались у многих с русским именем, рождая гордость за Россию. Некоторые становились членами «Союза советских патриотов», не желая замечать ни арестов, ни «исчезновений» некоторых своих знакомых после вхождения в города Красной армии. Проблемы ответственности, выбора тогда зачастую решались просто: здесь победитель, там побежденный.)

К осени 1944 г., времени освобождения Белграда, в список штатного духовенства русской Свято-Троицкой церкви в Белграде входили следующие клирики: Иоанн Сокаль, Виталий Тарасьев, Владислав Неклюдов, Владимир Мошин, Антоний (Бартошевич), Иннокентий (Анисимов)[10].

Именно ее настоятелем протоиереем Иоанном Сокалем в Москву на имя Местоблюстителя Всероссийского Патриаршего престола митрополита Ленинградского Алексия было направлено многознаменательное письмо, в котором, в частности, говорилось следующее: «7 сентября 1944 г. все русские архиереи во главе с митрополитом Анастасием и с канцелярией Архиерейского Синода выехали в Германию, оставив нам указ Архиерейского Синода Русской Православной Церкви за границей... который возложил на меня, как на старшего из оставшихся в Белграде протоиереев, возглавление Епископского Совета и управление русскими церковными общинами в Югославии на правах благочинного... Временно же Епископский Совет и благочинный русской православной церкви, которые остались без своей иерархии, взяты под покровительство Сербского Архиерейского Собора...

Таковы вкратце история и положение русской Православной церкви в Югославии, которая в настоящее время состоит из 11 церковных общин, двух монастырей (одного мужского и одного женского), 20 священнослужителей, 15 монахов, 32 монахинь и около 3 000 паствы (к концу 1930-х гг. по некоторым данным в Югославии проживало примерно 30 тысяч русских, т. е. от прежнего состава осталась в стране толтько десятая часть. Большинство делало свой выбор, уехав в иные страны. — В. К.)

От имени всех духовных лиц, оставшихся и ныне пребывающих в Белграде, и от лица всех русских церковных людей, поддерживающих тесную и постоянную связь с русской церковью, — выражаю искреннюю радость по случаю славных побед русского оружия, освободивших славянские земли от наших старых поработителей-врагов и давших нам, русским людям в раcсеянии сущим, возможность обратиться непосредственно к Вам, ВАШЕ ВЫСОКОПРЕОСВЯЩЕНСТВО, с покорнейшей просьбой, исходатайствовать нам право возвращения на родину с тем, чтобы мы вошли в состав Русской Церкви, под непосредственным управлением ВАШЕГО ВЫСОКОПРЕОСВЯЩЕНСТВА и, честно работая на ниве Христовой, могли бы принести посильную пользу как церкви, так и своей родине»[11].

Письмо-обращение было воспринято с должным вниманием. В начале 1945 г. глава Русской Православной Церкви Алексий I в письме к Высокопреосвященному Иосифу (Цвийовичу), митрополиту Скоплянскому о будущей официальной делегации Московского Патриархата писал, что в ее компетенцию будут входить и переговоры по вопросу о переходе в Московский Патриархат «русских приходов, которые находятся в ведении Протоиерея Сокаля»[12].

Это послание не осталось тайной для русского духовенства в Югославии и прежде всего для протоиерея Иоанна Сокаля. Уже 10 апреля 1945 г. на имя Патриарха Алексия I высылается очередное письмо, в котором подчеркивалось, что «моральным основанием для нашего ходатайства служит то обстоятельство, что мы не принимали участия в общем направлении Карловацкого Синода и в его деятельности, направленной к обособлению от Московской Патриархии. И как только представилась возможность, мы и проявили свое настроение в том, что решили остаться на местах, дождаться прихода Красной Армии и ходатайствовать о воссоединении нас с Русской Церковью»[13]. Все это достаточно ясно, зная и определенную фронду клира Свято-Троицкой церкви к своему бывшему священноначалию, учитывая и изменения во взглядах в среде духовенства на положение Церкви в СССР после возглавления ее Патриархом Алексием I. Тут же необходимо подчеркнуть, что в сущности в рапорте о. Иоанна Сокаля идет речь о переходе под крыло Московской Патриархии только его прихода: об остальных, упоминавшихся ранее, речи нет.

8 апреля 1945 г. в Белград прибыла делегация Московской Патриархии во главе с епископом Кировоградским Сергием (Лариным).

На обеде, устроенном русской православной церковной общиной, протоиерей Иоанн Сокаль, в частности, произнес такие слова: «На Родине нашей практически осуществляется христианство... между понятиями СССР и Святая Русь можно поставить знак равенства. 1. Церковь отделена от Государства, и этим исполняется завет Христов: воздадите Кесарево Кесарю, а Божие — Богови. Деятельность Церкви и Государства в России теперь можно уподобить двум рельсам, параллельно идущим в одном направлении — вперед. 2. Уничтожена возможность обогащения одних за счет других, опять, согласно Евангелию: «трудно богатому войти в Царство Небесное». 3. Принцип обяза­тельного и притом коллективного труда, когда один работает для всех, а все для одного — дышат заветом Апостола: «Кто не трудится, тот не ест». Таким образом Советский Союз и есть Святая Русь, осуществляющая Евангелие в жизни. Кому же мы обязаны созданием Советского Союза — Святой Руси? Кто осуществляет эту дивную гармонию жизни Государства и Церкви? Это сделал великий, гениальный Сталин. За его здоровье и благоденствие я поднимаю свою чашу»[14].

По сути это та же «политика», которая подвигала митрополита Анастасия на письмо рейхсканцлеру.

Тем временем, не все шло так, как думалось в Москве. Св. Синод Сербской Православной Церкви тоже делал свой выбор: отказавшись отмежеваться от «Карловацкой группировки», к чему подталкивала делегация. В каноническое и евхаристическое общение в апреле 1945 г. были приняты только причт и община Св. Троицкой церкви в Белграде с соответственным подчинением Московской Патриархии.

Был принят в общение с Московской Патриархией также и жен­ский Леснинский монастырь с игуменией Ниной во главе.

Восстановленные в советском гражданстве,сестры, сделавшие свой выбор, годами ждали возвращения в Советский Союз, о чем было подано соответствующее ходатайство гражданским властям[15].

По мысли Патриарха Алексия I предполагалось их поселить в Новодевичьем монастыре, о чем сохранились соответствующие бумаги.

Однако в столице СССР решение вопроса затягивалось. Зачем пускать «прошлое», которое еще не конца выкорчевано в СССР и не дай Бог еще пустит свежие ростки — вероятно так рассуждали в МИДе и в Совете по делам Русской Православной Церкви.

В ноябре 1949 г. о. Иоанн Сокаль в письме к одному из иерархов (видимо к Владыке Сергию) сообщал: «Хоповско-Леснинский монастырь каждый месяц хотят выслать из Белграда, но посольство, слава Богу, отстаивает, ссылаясь на то, что они ждут переезда на Родину.

Американцы, узнавши об их тяжелом положении, уже дважды предлагали перевезти их на казенный счет в Америку, обещая им все выгоды и удобства. Об этом пишут им епископы Никон и Серафим, но матушка-игуменья Нина ответила, что она принадлежит Московской юрисдикции и поэтому не может быть никакого разговора о переезде к отколовшимся от Матери-Церкви... В случае ее смерти сестры вряд ли выдержат долго такую тяжесть жизни. Уже 7 лет они живут как бы на вокзале, не уверенные, что с ними будет завтра... Думаю, что больше года они такого испытания больше не выдержат»[16].

Эти слова оказались пророческими.

В 1949 г. на место умершей матушки Нины заступила монахиня Феодора. В самой Югославии после фактического разрыва отношений с СССР наступили тяжелые времена для всех тех, кто каким-либо образом был связан с Москвой.

Тогда же начались гонения властей и на русских, в том числе и на инокинь. “Был изгнан в Албанию русский женский монастырь, составленный большей частью из наших Леснинских сестер, осно­ванный матушкой Диодорой. Изгнан в полчаса без церковных книг и церковного имущества. Его участь боялась разделить матушка Феодора и решила с Божьей помощью перевезти обитель во Францию”[17]. И 31 июля тронулся поезд, увозящий насельниц в Париж. Новое пристанище монахини обрели в Провемоне, где и сейчас теплится русская свеча.

В 1949 г. в числе клириков благочиния Московской Патриархии в Югославии числилось 17 человек: священники Иоанн Сокаль, Виталий Тарасьев, Владислав Неклюдов, Виталий Лепоринский, Алексей Крыжко, Сергий Ноаров, Александр Мирошниченко, Никон Веселовский, архимандрит Макарий (Матвеенко), протодиакон Александр Качинский, архимандрит Антоний (Бартошевич), игумен Лука (Родионов), иеромонахи Тимолай (Пастухов), Никандр (Беляков), Феофан (Шишманов), иеродиаконы Зосима (Йованович), Савва (Ранисавлевич)[18]. Протоиерей Иоанн Сокаль, о. Владислав Неклюдов, профессор Всеволод Троицкий были в Троице-Сергиевой Лавре почетными гостями на празднестве 500-летия по случаю поставления собором русских архиереев святителя Ионы митрополитом. Иеромонах Антоний (Бартошевич), ученик Пимена Софронова, в 1949 г. указом Патриарха Московского и всея Руси Алексия I был удостоен сана архимандрита.

Однако политика продолжала властно вмешиваться в церковные дела, постоянно выдвигая очередные проблемы, связанные с выбором своего пути, как это довелось испытать монахиням монастыря «Благовещение» под водительством игумении Диодоры (Лидия Николаевна Дохторова) (впоследствии схиигумения Мария) (1896—1978), обновившей и расширившей в Югославии семь монастырей, спасавшей, несмотря на смертельную опасность, в своей обители партизан в годы войны[19]. Все инокини приняли советское гражданство и ждали возвращения на Родину сначала в Югославии, потом в Албании, куда их выслали власти, не добившись от них отказа от советского гражданства и подчинения Московскому Патриархату.

Нельзя сказать, что Алексий I бездействовал: была отослана денежная помощь в размере 10 тысяч рублей, возбуждено ходатайство о въезде инокинь в СССР и размещении в одном из женских монастырей[20]. Но решающее слово принадлежало не ему, а Совету по делам Русской Православной Церкви, без позволения которого ничего нельзя было сделать. А такового не последовало. В 1951 г. глава МИД А. Я. Вышинский сухо сообщал Г. Г. Карпову, что его ведомство согласно с мнением Совета о нецелесообразности въезда монахинь и их священника на территорию СССР[21]. В сложившейся ситуации сестры, отказавшись от выезда во Францию или в США, запросили содей­ствия их размещения в Болгарии, куда они и прибыли в 1954 г., обосновавшись в расположенном неподалеку от Софии скиту преподобной Параскевы[22].

В Албанию высылались и священники, как например, Григорий Александрович Крыжановский, Дмитрий Северьянович Томачинский, просившие оттуда о возвращении на родину[23], в судьбах которых жило то непростое время выбора. Так, о. Григорий (1890—1977) долгое время служил священником в Хорватии, откуда в 1941 г. был выслан властями в Сербию, как нелояльно настроенный к хорватской католической церкви и не пожелавший служить в ней. В 1950 г. за отказ от «пропаганды против СССР» был выслан вместе с женой в Албанию, где до 1962 г. служил священником в Тиране. В том же году вернулся в СССР. Был принят в клир Московской епархии и назначен настоятелем известного Сретенского храма в пос. Новая Деревня Пушкинского района Московской области.

Судьбы священства были различны — кого-то ждала депортация, кого-то — тюрьма, кого-то — смерть. В связи с известной резолюцией Коминформбюро всех советских граждан стали подозревать в шпионстве: не замедлили последовать и репрессии.

Одна из жертв раздора Сталина с Тито — священник Владислав Неклюдов, сделавший свой выбор и принявший в 1946 г. советское гражданство, вошедший в Московский Патриархат.

Он был арестован скорее всего летом 1949 г. по обвинению в намерении по просьбе о. Алексея Крыжко просить посольство СССР ходатайствовать перед югославскими властями за невинно арестованных в Сараево. Как писал о. Иоанн Сокаль митрополиту Николаю (Ярушевичу), «эта просьба квалифицируется как шпионаж и за это подвергаются оба большой опасности»[24].

9 декабря о. Иоанн Сокаль сообщал митрополиту Крутицкому: «В ночь с 29 на 30 ноября погиб о. Владислав. Это случилось накануне суда над ним в Сараево, куда его и переслали из белградской тюрьмы... погиб исключительно благодаря своей честности и доверчивости. Понятно, что такого человека они и не допустили до суда. Он был храбрый, мужественный и бесстрашный; беззаветно любил Родину и преданным ей остался до конца. Его совесть была чиста, и потому он не боялся смерти»[25]. (По другим данным он погиб в белградской тюрьме[26].)

Солидарного мнения об о. Владиславе был и о. Владимир Родзянко. Сообщая Патриарху Алексию I о гибели своего собрата, он писал: «Известны мне обстоятельства последних минут протоиерея о. Владислава Неклюдова. Он был поставлен в такое положение, что самое его появление на суде должно было бросить тень на Мать-Церковь Русскую и дать повод для вражды к ней Церкви Сербской. Он предпочел «положить жизнь за други своя» и без колебаний это сделал. «Самоубийством» было названо то, что церковь венчает венцом мученическим, потому что это не был акт отчаяния или безверия, но наоборот — сознательная жертва за церковь, веру и истину. Самых последних минут о. Владислава никто из его тюремных товарищей лично вообще не видел»[27].

Другая судьба ждала архимандрита Антония (Бартошевича), ждавшего разрешения на въезд в СССР. Нельзя сказать, что о. Иоанн Сокаль не хлопотал за него перед Московской Патриархией: сохранились его письма к Патриарху Алексию I и митрополиту Николаю.

Однако Патриархия хранила молчание. В этой ситуации архи­мандрит Антоний (Андрей Георгиевич Бартошевич; 1910—1993), решил вовсе покинуть Югославию, уехав в 1949 г. в Швейцарию. (Затем он служил на приходах во Франции, Бельгии, Голландии, Люксембурге. В 1957 г. хиротонисан во епископа. С 1965 г. архиепископ Женевский и Западно-Европейский.)

Что же, право принятия решений здесь принадлежало не возглавителю Русской Православной Церкви, а прежде всего ведомству Карпова. Выбирало оно, а не Патриархия.

Коммунистическую Югославию оставляли многие. Небольшое примечание: если вместе с немецко-фашистскими войсками покинула страну треть русских эмигрантов, то в начале 50-х гг. из титовской Югославии выехали 4/5 из остававшихся еще русских людей. Причем 10% выбрали Восток, 90% — Запад[28].

Свой выбор делали и в других странах и регионах, например, на Дальнем Востоке. Но это уже другая тема, иные люди, обстоятельства, политика, настроения.

[1] Цит. по: Русский Корпус на Балканах во время II Великой войны, 1941—1945 гг. Нью-Йорк, 1963. С. 13.

[2] Православная Русь. 1985. № 8. С. 12.

[3] Маевский В. Русские в Югославии. Взаимоотношения России и Сербии. В 2-х т. Нью-Йорк, 1966. Т. 2. С. 277—278.

[4] Русский Корпус на Балканах. С. 15.

[5] Там же. С. 39—280.

[6] Запись воспоминаний Н. И. Толстого // Архив автора.

[7] А.А.Заварин Воспоминания. Рукопись. С. 92-93.

[8] См.: Ђ. Слиjепчевић. Историjа Српске Православне Цркве: В 3-х т. Београд, 1991. Т. 3. С. 99.

[9] Маевский В. Указ. соч. С. 300—303.

[10] ГА РФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 18. Л. 29.

[11] Там же. Л. 23 и об.

[12] Там же. Л. 35.

[13] Там же. Л. 37.

[14] Там же. Л. 53 об.

[15] См.: ЖМП. 1946. № 5. С. 42-43.

[16] ГА РФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 580. Л. 7.

[17] Православная Русь. 1964. № 21. С. 5.

[18] ГА РФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 580. Л. 40—41.

[19] Гавриил (Динев), архимандрит Животопис на схиигумения Мария (Дохторова) // Бялата емиграция в България. Материали от научна конференция София, 23 и 24 септември 1999 г. София, 2001. С. 322, 323.

[20] ГА РФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 723. Т. 5. Л. 112.

[21] Там же. Д. 842. Л. 48.

[22] Гавриил (Динев), архимандрит Животопис на схиигумения Мария (Дохторова). С.324.

[23] ГА РФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 842. Л. 73 — 74.

[24] Там же. Д. 580. Л. 71.

[25] Там же. Л. 75.

[26] Там же. Д. 737. Л. 5.

[27] Там же. Д. 991. Л. 4.

[28] Запись воспоминаний А. В. Тарасьева // Архив автора.