Иисус как свет
Ранее
«Пришёл к своим, и свои Его не приняли» (Ио. 1, 11).
«Свои» — в смысле, евреи? Или всё-таки пошире — все люди? Второе, конечно, это ясно из предыдущего стиха, где говорится о творении всех, о творении «мира» через Иисуса. Но как же можно говорить, что Его не приняли? Кто-то не принял (предположим, большинство из того меньшинства, которое Иисуса увидело — или пусть даже влиятельное меньшинство), а кто-то принял. Почему общий итог подводится, исходя из тех, кто не принял?
А почему о судьбе «Титаника» говорят, исходя не из того, сколько спаслось, а из того, сколько не спаслось? Спаслась треть из двух тысяч пассажиров, а мест в шлюпках хватило бы вообще для всех. А почему прочность цепочки определяется прочностью самого слабого её звена? Если цепочка стальная, но одно звено пластилиновое, то цепочка — пластилиновая.
Поразительная парадоксальность христианства именно в том, что спасены должны быть все, но спасается каждый, а не группы. Собственно, большого парадокса нет — ведь «группа» это лишь пародия на «все». Отсюда и чувство вины у спасённых — оно должно быть, если его нет, это нездорово: ну как это, я — тут, а они — нет? Отсюда и тайна Неявления Христа, тайна Ненаступления Страшного Суда.
Не Церковь — корабль. Церковь — вселенная, а тонет как раз корабль человечества. Вот и не надо торопиться, как торопились на «Титанике», вот и надо дать шлюпкам время — пусть все погрузятся, все подымутся и спустятся, включая и тех, кто уже вроде бы отказался спасаться, и вроде бы уже потонул в пучине...
Что мы, не утонувшие, знаем про пучину? Живые — про смерть? Ничего. И не надо. Надо знать Бога, исследовать Бога, изучать Бога. Бездну смерти невозможно узнать не потому, что она какая-то особо глубокая, а потому что она — никакая. Бездну Бога и любви и можно узнать, и вечная жизнь и есть познание этой бездны.