Николай Андреевич Клепинин

Клепинин Н.А. Мысли о религиозном смысле национализма // Путь. - №6. - Январь 1927.

СВЯТОЙ И БЛАГОВЕРНЫЙ ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ АЛЕКСАНДР НЕВСКИЙ

(1899-1939)

Николай Андреевич Клепинин (17 января 1899, Пятигорск—28 июля 1941, Орёл) — писатель, историк, старший брат священника Димитрия Клепинина, соратника матери Марии.

Жена: Клепинина Нина (Антонина) Николаевна (1894—1941) — искусствовед, из дворян, выпускница Смольного, внучатая племянница вице-адмирала В.А.Корнилова, героя Севастопольской обороны.

Дочь: Клепинина Софья Николаевна — журналистка, научный сотрудник Музея-квартиры М. Цветаевой в Болшеве.

Биография

Николай Андреевич родился в семье архитектора. Принимал участие в Гражданской войне на стороне Добровольческой армии как офицер Лейб-гвардии Конно-гренадёрского полка.

1920 — эмигрировал из России в Белград. Принимал участие в Русском студенческом христианском движении (РСХД).

1925 — в Хопове выступает с докладом на Третьей общей конференции РСХД в качестве представителя Белградского кружка. Тема доклада — проблема православных братств, в частности, возможных форм братств. Возможно, являлся одним из основателей братства Святого Серафима Саровского, которое вышло из состава РСХД в 1927 году.

1926 — переезжает в Париж, ставшему к тому времени центром российской эмиграции, где сотрудничает с издательством YMCA-PRESS. Начинается также сотрудничество с журналом «Путь». Где-то в это время, видимо, Клепинин примкнул к «движению евразийцев», в его работах начинается чувствоваться влияние Г.В. Вернадского.

1927 — выходит наиболее известный труд Николая Андреевича: книга «Святой и благоверный князь Александр Невский». Издание этой книги 1927 года имеется в РНБ. Выходу этой книги посвящены рецензии Г.П.Федотова в «Современных записках» и В.Н.Ильина в «Пути». Возможно, перу Клепинина принадлежит статья «Работа парижской группы евразийцев», вышедшая в следующем году в №10 «Евразийской хроники», изданной в Париже. Клепинин участвует в качестве редактора в выпуске 6-го сборника статей евразийцев.

1928 — редактором газеты «Евразия» становится Эфрон, Сергей Яковлевич, муж Марины Цветаевой. Клепинины дружили с семьёй Эфронов-Цветаевых где-то с середины 1920-х, всё время снимали жильё рядом.

Известная операция “Трест” позволила органам НКВД управлять ситуацией в “евразийском сообществе”. Сначала была выстроена литературная работа на основе “движения евразийства”, далее на литературной основе началась борьба идеологическая за приоритеты “евразийства”, потом борьба в рядах интербригад против фашизма, потом — Коминтерн против фашизма, потом против врагов России (тех же фашистов), потом — против просто врагов России (но уже Советской) — потом физическое устранение противника (но это уже не Коминтерн, это уже НКВД) — побег в Россию. Не так уж много звеньев, но они растянуты на 10 лет. Ввязавшись в литературный спор, трудно увидеть всю цепь. По некоторым данным, Клепинин перешёл на «советскую платформу» ещё в 1933 году.

1937 — парижская газета «Последние новости» (№6056) поместила материал: «Исчезновение генерала Е.К.Миллера. Обыск в "Союзе друзей Советской Родины". Бегство С.Я.Эфрона. Допрос М.И.Цветаевой в сюртэ». Из текста статьи: "...обыск в «Союзе друзей Советской Родины» связан с дознанием по делу об убийстве Игнатия Рейсса. Прямого отношения к делу об исчезновении генерала Миллера эта полицейская операция не имеет. Однако оба преступления совершены агентами ГПУ, по указанию Москвы… В течение последних дней в Париже распространились слухи, что вслед за таинственным отъездом Н.Н. и Н.А.Клепининых покинул Париж также и бывший евразиец С.Я.Эфрон … вступивший в «Союз Возвращения».

Клепинины и Эфрон бежали в Россию под чужими фамилиями: Клепинины – как Львовы, Эфрон – как Андреев.

По прибытии Клепинины вместе с Эмилией Литауэр (также бежавшей) в ноябре 1938 года поселились по адресу: Московская область, станция Болшево, улица "Новый быт", дом 4/33 (ныне ул. Свердлова, №15). Николай Андреевич числился научным консультантом восточного отдела ВОКСа. Позже сюда приедет и С.Я.Эфрон, еще позже и Марина Цветаева, «выдавленная» из Парижа, все с детьми. «Дача Экспортлеса» большая, но гостиная и кухня у обеих семей будут общими. Отсюда их (кроме М.Цветаевой) начнут всё чаще и чаще вызывать на допросы в НКВД.

1939 год.
27 августа первой арестована Аля, Ариадна Эфрон-Цветаева.
10 октября арестовали Сергея Яковлевича Эфрона.
в ночь с 6 на 7 ноября, в Болшеве, арестовали Николая Андреевича Клепинина и Эмилию Литауэр.
в ту же ночь с 6 на 7 ноября, в Москве, на Пятницкой, д.12, в доме академика-биолога Насонова арестовали Нину Николаевну Клепинину (она с дочерью Софьей приехала к матери встречать ноябрьские праздники).
в ту же ночь, в Москве, на Садово-Триумфальной, д. 7, кв. 30, в доме Е.А. Игнатович арестовали старшего сына Нины Николаевны от первого брака — Алексея Васильевича Сеземана.

28 июля 1941 в пересыльной орловской тюрьме как французских шпионов «расстреляли групповым расстрелом» С.Я.Эфрона, супругов Клепининых и Эмилию Литауэр.

Литературные труды

Братство и пути православного студенческого движения. Журнал «Путь», №3, 1926
Светлой памяти игумении Екатерины. Журнал «Путь» №4, 1927
Святой и благоверный князь Александр Невский. YMCA-PRESS, 1927
Мысли о религиозном смысле национализма. Журнал «Путь», 1927

Библиография русской зарубежной литературы 1918-1968 /Сост.А.ФостерЮ т.1 Boston, 1970
В.С. Н.А.Клепинин /Златоуст, 1992, №1
Карпов А.Ю. Комментарии / Клепинин Н.А. Святой и благоверный великий князь Александр Невский. М., 1994
Кривошеева Е.Г. Послереволюционное эмигрантское течение «евразийство». /Автореферат канд.диссертации, М. 1995
Федотов Г.П. Н.А.Клепинин. Святой и благоверный великий князь Александр Невский. YMCA-PRESS, Paris / Современные записки, т.36 Париж, 1928.

Родился 17 января в Пятигорске в семье архитектора (фамилия Клепинин-Львов). Брат священника Димитрия Клепинина. В эмиграции с 1920 г. Учился в Белграде. Участвовал в работе Русского студенческого христианского движения (РСХД). Переехал во Францию в 1926 г. Работал в ИМКА-Пресс. Присоединился к евразийскому движению. Николай Клепинин вернулся в Россию осенью 1937 года одновременно с Сергеем Эфроном.

Его жена Нина Николаевна Клепинина работала вместе с мужем в НКВД, то она уехала практически одновременно с ним. Сергей Эфрон и Николай Клепинин стали тесно сотрудничать с советскими органами и работать на благо России в 1934 году во Франции, а с конца 1938-го (после их возвращения в Россию) их семьи официально были поселены в поселке Новый Быт в доме 4/33, недалеко от станции Болшево Северной железной дороги. В одной половине дома жили Клепинины (Львовы) Антонина Николаевна и Николай с дочерью Софьей и сыном Димой, Ирина Горошевская с маленьким Николкой, а в другой половине - Сергей Эфрон, Марина Цветаева с сыном Георгием. В начале 1939 года сюда приехал Эфрон, летом - Марина Ивановна. Сначала арестовали Ариадну Сергеевну Эфрон, затем ее отца. Супруги Клепинины были арестованы в ночь с 6 на 7 ноября 1939 года - он в Болшеве, она в Москве, а расстреляны 16 июля 1941 года. Его дочь Софья Николаевна Львова (1928-2000). Её мемуары "...Тогда жили страшной жизнью", опубликованные в историко-краеведческом альманахе "Болшево" (№2).

Сын Нины Клепининой - Алексей Сеземан.

"Приведём отрывок из одного документа той эпохи - письма С.Н. Клепининой к А.И. Цветаевой от 16.05.1982 г., ранее нигде не публиковавшегося: "...Вы не очень хорошо представляете себе нашу тогдашнюю жизнь. Да, в наших двух семьях Аля была арестована первой, и эта беда пришла в наш дом в августе 1939-го. Но ведь семей, подобных нашим, было в то время немало в Москве. Самым спокойным среди взрослых был, по-моему, Сергей Яковлевич. Легче всех срывалась Марина Ивановна. Я думаю, нет, не правда, я знаю, что первая полоса отчуждения между Муром и ею пролегла именно тогда - летом 1939-го. То же произошло тогда между мною и моими родителями. Это было не столь заметно, потому что я была меньше Мура и лишилась обоих родителей через месяц после ареста Сергея Яковлевича - в ноябре 1939-го были арестованы и они.
Тем летом Мур (и я) не знал, что Аля арестована, её отсутствие объясняли нам отъездом за какой-то (теперь уже не помню) надобностью. Но арест отца потряс Мура. Через месяц такое же состояние потрясения, оглушенности и ненависти к миру пережила и я.
Так что, думаю, резкость, грубость, нежелание пойти навстречу матери, о которых говорили Вам люди, знавшие их после их переезда в Москву, были вызваны не столько возрастом, юношеским максимализмом, сколько явились следствием того потрясения души, которое пришлось испытать ему осенью 1939-го.
Я больше ни Мура, ни Марину Ивановну не встречала..." (http://www.mosoblpress.ru/kalin/show.shtml?d_id=2023 - Калининградская правда, 2 марта 2002 г.

Из показаний Ариадны Цветаевой: "Так, помню, т. Клепинин-Львов, живший вместе с нами в Болшеве, стал расспрашивать моего отца, не был ли тот дворянского происхождения, много ли у него было недвижимого имущества до революции, и старался добитьс утвердительных ответов. Отец же, никогда не бывший ни дворянином, ни капиталистом, был удивлен и удручен таким "допросом". Этот небольшой случай припомнился мне, когда я, арестованная в августе 1939 года, находилась под следствием и меня, наряду с другими дикими и ложными вещами, заставляли сказать об отце один день что он был дворянином, другой день евреем, третий капиталистом и пр." (Очерк Шенталинского в "Новом мире". 1997, №4).

Из показаний Эфрона: "Какие антисоветские разговоры вела Клепинина?

Мне трудно вспомнить все... Ну, что в СССР плохо живется, нет продуктов, ничего нельзя купить. Что люди, издающие советские газеты, безграмотны, бескультурны. Превознося при этом европейскую культуру, она резко выступала против происходящих в стране арестов, говорила, что существует эксплуатация, что восьмичасовой рабочий день фикция, а конституция ширма, за которой скрывается диктатура отдельных лиц. Клепинин соглашался с ней, а подчас и сам вел подобного рода разговоры. Кроме того, я должен также сообщить, что они оба, являясь секретными сотрудниками НКВД, разглашали это посторонним лицам...

Следовательно, устанавливаем, что вы, будучи секретным сотрудником НКВД, не сообщали о случаях антисоветского проявления со стороны Клепининых.

Я ограничился устным сообщением, о котором сказал выше...

Ариадна приводит в своих показаниях и такие возмущенные слова Нины Клепининой: "В НКВД перебили друг друга, и не знаешь, на кого опираться. И какие, в конце концов, гарантии, что Берия будет лучше Ежова?.." А Николай Клепинин однажды, в присутствии Ариадны, разразился грубейшей бранью в адрес Сталина. Испуганная жена тут же осадила его..."

Творения:

Памяти игумени Екатерины (Ефимовской). - Париж, 1926.
Братство и пути православного студенческого движения. - Париж, 1926. (Отдельный оттиск из журнала "Путь" (Париж, 1926. N 3)).
Святой и благоверный великий князь Александр Невский. - Париж: YMCA-Press, 1927. 202 с. (2-е издание - М.: Стрижев, 1993. 111 с.).
Евразийский сборник: Кн. VI. Политика, философия и россиеведение. - Прага, 1929. 80 с. (один из редакторов)

ВВЕДЕНИЕ

Княжение Св. Александра Невского совпало с одним из самых значительных периодов русской истории. При нем произошло окончательное разрушение Киевской Руси, бывшей до тех пор намечавшимся государственным центром России. При нем окончательно обособилась Суздальская Русь. При нем Россия сделалась улусом татарского царства. И в нем самом уже начало, первое предвозвестие возвышающейся великодержавной Московской Руси — той России, которая, восприяв духовное наследие Киева, медленным и тяжким трудом взрастила его под татарским игом и, объединенная под гнетом единой внешней силы, вышла из глухого лесного угла к широким историческим горизонтам.

Поскольку этот момент соприкосновения Руси и татарского всемирного царства недооценивался в русской истории, недооценивалась и вся глубина исторической заслуги Св. Александра Невского. Момент завоевания Руси татарами был поистине трагическим. Перед лицом татар Россия как единство, как государственная сила перестала существовать. Она была сильна только своим внутренним богатством. Ее внешняя риза была разодрана. Св. Александру Невскому пришлось творить эту ризу внешнего единства под ударами с востока и с запада. Кончили дело объединения Руси лишь его потомки. Но он заложил первый камень; сам стал живым основоположным камнем новой возродившейся из развалин России.

Вся жизнь Св. Александра была отдана России. Подходить к нему можно лишь через историю, через рассмотрение его эпохи и стоявших перед ним исторических задач. Поэтому и представляется необходимым описанию его личной жизни предпослать краткий исторический обзор предшествующих ему княжений и постепенного складывания тех сил, среди которых ему пришлось управлять Русью.

Одной из особенностей русской истории является полное перенесение центра государственной жизни с юга на север, закончившееся татарским нашествием как раз во время княжения Св. Александра.

Оба события — разрушение Киевщины и усиление Суздаля — подготовлялись длительным историческим процессом. Но этот процесс был скрытым и подземным. Он нарождался медленно, проявился стремительно: в течение одного столетия. Поэтому в нем есть неожиданность катастрофы, трагическая историческая динамика.

Киевская Русь разрушилась именно тогда, когда она, казалось, укрепилась и достигла благосостояния. От крещения Руси при Владимире прошло два с небольшим века. Южная Русь была уже христианской, православной страной. В ней была Киево-Печерская обитель с ее многочисленными подвижниками. В ней были князья подлинные христиане. Она создала свою христианскую письменность. Православие уже преломилось и преобразилось в русский дух: оказалось не простым заимствованием из Византии. Русские подвижники — и князь, и монах, и простолюдин — уже были русскими православными подвижниками, выявлявшими в своей святости русские черты. То, что осталось от тех веков — поучения, летописи, жития святых, многочисленные храмы, — ярко свидетельствует о своеобразности Киевщины.

Православие вошло в ее миросозерцание и слилось с ним. Киевщина неотделима от Православия и непонятна без него. Конечно, было бы глубокой ошибкой идеализировать древнюю Русь. Не только в народных толщах, в медвежьих углах, но и в княжеских теремах язычество еще далеко не было преодолено. Без дикости, разгула и темноты картина Киевской Руси будет неправильна и не полна. Но разве все то время, все средневековье, не являет из себя причудливой смеси света и тьмы, величия в святости и силы в грехе? "И свет во тьме светит и тьма не объяла его". А что этот свет светил как в княжеском тереме, так и в простой избе, свидетельствуют многие жития и сказания. Подвижники Киево-Печерской Лавры приходили отовсюду, и среди них были и князья, и смерды.

Все сведения о последнем столетии Киевской Руси говорят и о ее внешней силе. К началу 13-го века она достигла богатства и широты быта. Описания иностранцев представляют Киев богатым городом, с множеством церквей, монастырей, княжих палат и торжищ. Русские князья созидали библиотеки и устраивали школы. Многие из них владели несколькими иностранными языками. Они входили в сношения с иностранными королями и роднились с ними. Вся жизнь и быт князей и "больших" людей были богатыми и красочными.

Но, несмотря на это благосостояние, в Киевской Руси были внутренние недуги, медленно ее разрушавшие.

За три века бытия в Киевской Руси уже начало слагаться сознание национального единства — "всей русской земли". Но государственная власть не соответствовала этому единству. Князья "несли розно" русскую землю. Они не были связаны с землей и установившимся в ней земским строем. Они переходили со стола на стол. Их конечной целью было
великое Киевское княжение. Поэтому в уделах они были временными пришельцами, не связанными с земским строем. Сам переход со стола на стол вызывал распри. Этот порядок делался труднее с увеличением княжеского рода. Передвижение со стола на стол запутывалось все больше и больше. Меч был единственным средством разрешать эту путаницу. Удалые и умные князья начали захватывать уделы, не считаясь с правом старшинства. Земская Русь также начала вторгаться в дело размещения князей, призывая к себе князей вне очереди и старшинства. Князья вовлекали в свои распри уделы, бросая Киев на Чернигов, Переяславль на Смоленск. Усобицы сопровождались обычным разграблением, поджогами, уводами скота. Южная Русь сама разрушала себя и при наличии сознания единства делилась на враждебные области.

Но была еще причина, медленно подтачивавшая силу Южной Руси. Приднепровская Русь лежала на границе степей, в глубине которых сменялись кочующие орды. При единстве власти Русь, быть может, могла бы отбиться от . степей. Но постоянные усобицы делали ее беззащитной. Некоторые из князей в пылу междоусобной борьбы сами стали наводить половцев на русские пределы.

"Тогда сеяшеться и растяшет усобицами; погыбашет жизнь Даждь-Божа внука; в княжих крамолах веци человеком сократишася. Тогда по Русьской земле редко ратаеве кикахут, но часто врани граяхуть, трупие себе деляше... Усобица князем на поганыя погибе, рекоста бо брат брату: се мое, а то мое-же; и начаше князи про малое се великое мол-вити, а сами на себе крамолу ковати, а погании со всех стран прихождаху с победами на землю Русьскую... Възсто-на бо, братие, Кыев тугою, а Чернигов напастьми; печаль жирьна утече среди земли Русьскыя, а князи сами на себе крамолу коваху, а погании сами победами нарищуще на Русьскую землю, емляху дань по беле от двора... Уже бо Су-ла не течет сребреными струями к граду Переяславлю, и Двина болотом течет оным грозным Полчанам под кликом поганых".

В этом плаче "Слова о полку Игореве" есть глубокая скорбь о всей русской земле и сознание ее единства. Но этого сознания не было у князей, за исключением лишь немногих. Не князья, а земская Русь блюла единство России, как и неизвестный автор "Слова о полку Игореве", обращаясь к князьям с мольбой о мире: "Молимся, княже, тебе и братома твоима, не мозите межи собою погубити земли русские, юже бяще стяжали отцы ваши и деды трудом великим и храбростию" (1). Иногда голос земщины доходил до князей, и они, собравшись на съезде, разделяли уделы и сговаривались совместно защищать Русскую землю, каждому в своей вотчине. За такими съездами следовали совместные походы на степь, и набеги временно прекращались. Но князья разъезжались в свои уделы, и новая усобица, поднятая каким-нибудь князем, недовольным разделом, снова разбивала княжества на враждующие стороны.

Набеги половцев были истинным бедствием Киевщины. Эти набеги совершались совершенно неожиданно и внезапно. Владимир Мономах говорил на Долобском съезде: "Начнут (весною) люди орати и пришедше половцы, самех из-биют, а лошади их возьмут, а в село ехавши и жены и дети их поемлют и все, что имеют, а села пожгут".

Слова Владимира Мономаха указывали другим князьям на самое роковое последствие половецких набегов. Эти набеги обрушивались на сельское население. Торговое городское население отсиживалось за стенами городов. Крестьянство же не имело защиты. Половцы внезапно появлялись из степей и также внезапно скрывались со своим "пленом" в степи, теряясь в далеких и широких просторах трав, ковыля и яругов, шедших от пределов Руси к берегам Азовского моря. Крестьянство вообще было угнетено рабством. Набеги кочевников переполняли чашу терпения. Население поднималось с мест и бежало с черноземья в места более бесплодные, но зато и более спокойные. Эти трагедии отчая шихся смердов остались скрытыми и неизвестными. причины, побуждавшие их к уходу, были те же, которые по будили Андрея Боголюбского уйти с юга на север: — "скобря о нестроении братии своея, братаничев и сродников, як" всегда в мятежи и волнении вси бяху и много крови лияш ся и несть никому ни с кем мира и от сего вси княжения опустеша... и от поля половци выплениша и пусто сотвориша"...

Бедность и угнетенность сельского населения были одним из главных недугов Киевщины. Быстро воздвигнутое и богато украшенное здание Киевской Руси стояло на слабом фундаменте. Подземные воды усобиц и потоки половецких нашествий еще больше размывали этот фундамент. Здание стало быстро распадаться и неожиданно быстро рухнуло.

Одной из первых зловещих трещин были запустение и потеря торговых путей. Сами князья заметили появившуюся трещину. Так, в 1170 году Великий Князь Мстислав Изяславович заметил, что половцы "и Греческий путь изъ отимают и Соляной и Залозный",— т.е. торговые пути в Византию, Тавриду и Хозарию. Съезд князей решил "по-искати отец и дед своих пути и своей чести". Князья разбили половцев на Угле, но пути не были возвращены этой временной победой.

К концу 12-го века Киевская Русь заметно запустела. Целые города и области были оставлены жителями. Торговля пришла в упадок.

Татарское нашествие 1240 года окончательно сломило Киевщину. На несколько веков она вообще как бы вышла из русской истории.

В том споре, который теперь начинают вести о том, была ли Киевская Русь началом русского государства, явно смешиваются два понятия: духовно-культурное и внешне-государственное,— великодержавное. Поскольку духовно-культурное начало является основным ядром всякого народа, обрастающим плотью внешнего государственного единства, совершенно бесспорно, что Россия начала существовать в Киеве. Киев воспринял Православие и претворил его в русскую жизнь. Киев создал русское миросозерцание, русскую культуру. В 13-м веке и Киев, и Суздаль, и Новгород представляли собою внутреннее единство. И только эта внутренняя сила веры и культуры смогла превозмочь пришедший извне удар; только благодаря ей Россия не погибла "ако обре", но сама завоевала своих поработителей. Непрерываемая линия духовного преемства идет от Византии и Киева к Суздалю и от Суздаля к Москве.

Иначе обстоит дело с линией государственно-политического великодержавного преемства. Киевская Русь к концу своего существования все больше погружалась в провинциализм, теряя и свое единство и свои торговые пути. Она не создала государственного единства и не передала его Суздалю. Суздаль наново начал строить свою государственность. Возникая из болот и лесов, он был еще более провинциальным. Татары, придя на Русь, не застали там единого государства. Каждое княжество оборонялось отдельно и отдельно гибло.

Вхождение Северной Руси в татарское царство приобщило ее к мировой истории. Оно открыло Суздалю те горизонты, которых у него до тех пор не было. Единая татарская власть была одним из главных факторов укрепления- русского единодержавия и великодержавия. Московские князья обязаны своей властью не столько своей силе, сколько ловкой политике, благодаря которой они получали от ханов ярлыки на великое княжение. Власть хана сделалась той силой, воспользовавшись которой московские князья превозмогли центробежные силы удельного сепаратизма. Укрепившись под властью ханов, Москва свергла татарское иго, из завоеванной стала завоевательницей, постепенно начала расширять свою власть на области, прежде находившиеся под татарами. Это расширение шло через всю русскую историю.

Поэтому можно говорить о двух линиях преемства и двух наследиях Руси: о "наследии Византии и Киева" и о "наследии Чингис Хана". При отвержении одного из этих наследий взгляд на русскую историю становится односторонним, не охватывает полноты ее государственного бытия. Первая линия преемства идет не прерываясь от Киева. Вторая начинается с Суздаля. Самый беглый взгляд на то, как складывалась Суздальская земля, уловит глубокое отличие от Киева. Все условия жизни на севере были иными. Под их влиянием Суздальская государственность с самого своего возникновения пошла самобытными путями.

Суздальская и Рязанская земли, лежавшие между верхней Волгой и Окой, были глухой стороной. От Киевской Руси они были отделены непроходимыми и непроезжими "брынскими" лесами. Население страны — финские племена — Емь, Весь и Мерь — "Чудь", как их называли русские, жили в болотных чащах и по берегам озер. Постепенно приходившие из Киевской Руси и из Новгорода переселенцы захватывали поселения Чуди, частью сливались с ней, частью оттесняли ее еще дальше в леса. Так на урочищах Чуди возникли старинные суздальские города: Ростов и Переяславль на озерах Неро и Клещино и Суздаль на реке Малой Нерли. Киевские князья, случайно и временно приходя в Суздальскую землю, воздвигали там города. Ярослав Мудрый основал на Волге Ярославль, а Владимир Святой или Владимир Мономах — Владимир на Клязьме.

Суздальская земля дольше чем другие области оставалась языческой. Христианство встречало здесь ожесточенный отпор русского и финского населения. У просветителей земли не было поддержки княжеской власти, как на юге. Св. Леонтий, первый суздальский епископ, пострижен-ник Киево-Печерской Лавры, был изгнан язычниками из Ростова. Он ходил по весям, обращая в христианство народ, главным образом, детей. Вернувшись в Ростов, он принял там мученическую смерть. Его преемник, Св. Исайя, тоже постриженник Киево-Печерской Лавры, продолжал его дело. Он проповедовал христианство, разрушал капища и воздвигал храмы. В одно время с ним жил Св. Авраамий, уроженец Суздаяьской земли, началоположник иночества на севере. С детства возлюбив постынное житие, он ушел из мира и на лесистых берегах озера Неро поставил себе ке-лию. На месте разрушенного идола Велеса у Чудского конца Ростова Великого он основал Богоявленский монастырь — первую обитель на севере. Это было в конце 11-го века. Так христианство постепенно проникало из городов в глухие урочища и веси. Но язычники долго отстаивали свою веру. Летопись говорит о частых мятежах, вызванные происками волхвов.

Суздальская Русь, отделенная от Приднепровья лесами, долгое время лежала в стороне от общерусских дел и почиталась князьями за маловажный удел. Сначала она придавалась к Переяславскому княжеству, потом перешла в удел к младшей ветви Мономаховичей. Сам Владимир Мономах только изредка бывал на севере для устройства земских дел. Эта отверженность Суздальской земли послужила ей на пользу. Незаметно она увеличивалась и пополнялась переселенцами с юга. Ко времени Юрия Долгорукого она вступает в историю уже многолюдной землей.

Юрий Долгорукий первый почувствовал себя дома в Суздале и принялся за устройство земли. Он строил и укреплял города, воздвигал храмы, поощрял колонизацию, населял землю пленными. "Того же (6660) лета Князь великий Юрий Долгорукий Суздальский, быв под Черниговом ратью и возвратися в Суздаль на свое великое княжение и пришед, много церкви созда: на Нерли святых страстотерпец Бориса и Глеба и во свое имя город Юрьев заложи, нарицаемый Полеский, и церковь в нем камену святаго Георгия созда,а в Владимире церковь святаго Георгия камену же созда, и город Переяслав от Клещина перенесе и созда больши стараго и церковь в нем постави камену святаго Спаса, а в Суздале постави церковь камену Спаса же святаго" (2).

Начатое Юрием Долгоруким дело устроения земли и укрепления единодержавия продолжали его сыновья и преемники—Андрей Боголюбский и Всеволод Большое Гнез-ДО (3).

Благодаря все ускорявшемуся упадку Киевщины, Суздальская земля при Всеволоде сильно возвысилась и сделалась многолюдной. "Слово о полку Игореве" обращается к нему со словами: "Великый княже Вьсеволоде! не мыслию ти прилетети издалеча, отня стола поблюсти: ты бо можеши веслы Волгу раскропити, а Дон шеломы вы-лити".

Уже ко времени княжения Всеволода— деда Св.Александра— Суздальская Русь окончательно сложилась. По сравнению с Приднепровьем в ней замечается много нового и самобытного, не похожего на прежний строй Киевщины.

Князья здесь перестали переходить со стола на стол. Они все больше становились хозяевами земли. Вместе с ними и дружина начала оседать и приобретать земский характер. Становясь хозяевами-собственниками, бояре перестали менять одно княжество на другое, "ищуще себе славы, а князю чти", а прочно обосновывались на своих землях. Интересы земли делались и их интересами. Быт князей и дружины стал более оседлым. Начала стираться грань меж-
ду княжеством и вотчиной. Государственное управление приблизилось к княжескому хозяйству.

Вместе с тем изменился и весь строй земли. Вместо богатых торговых городов Киевщины здесь преобладало крестьянство, разбросанное по небольшим урочищам. Поэтому земская воля и притязания городов постепенно ослабели. Вскоре само слово "учинить вече" стало синонимом мятежа, беспорядка, стихийного и неорганизованного движения народа, временно вырывающегося из-под княжеской власти.

Пришлое русское население смешалось с коренным, финским. Это изменило его речь, быт и наружность. Под влиянием северной природы изменился характер и сложился новый великорусский тип.

По сравнению с Киевской Русью Русь Суздальская кажется возвращением назад, упадком. Ни один город на севере не может сравняться с Киевом. Образование и культура падают. Письменность и литература, высоко развившиеся на юге, замирают на севере. Весь внутренний облик Киева и Суздаля представляются глубоко различными.

Киев был устремлением к Византии, к степям и к Хоза-рии. С киевских гор открывались широкие горизонты и свободные дали. Все, что совершалось за рубежами, в Византии и в степях, было ему ведомо и непосредственно на него влияло. На севере горизонты сужаются, заслоняются лесами. Суздаль обращен на восток, к болгарам, более диким, чем Русь. Все, что доходит до него из других стран через Киев и Новгород, становится лишь далекими отголосками.

Киев как бы согрет отблесками золотопарчевой Византии. На юге князь и его дружина переходили из удела в удел, от стола к столу. Полем их интересов и стремлений была вся Русь. Удел и город были только временным житием, "прокормлением", а мысли их мерили просторы от Полоцка до Киева, от Новгорода до Тмуторакани. В Киеве — широта и размах. В киевских князьях былинная поэзия удали и лихого полета. И все краски киевской жизни пестры, беспокойны, полны противоречий, языческого буйства жизни и строгости первых монастырей.

На севере эти краски тускнеют. В Суздале сдержанность, труд и прикованность, часто на всю жизнь, к одному городу, к одному урочищу. Работа над землей приковывала взгляд к одному болотистому, неплодородному полю. Мысль не могла рыскать по всей земле. Для этого не было и южных просторов. Здесь княжества затеряны среди широко, во все стороны растекающихся рек, неизвестно куда выводящих, никуда не влекущих, как прямой и многоводный Днепр, устремленный к Византии. Поэтому на Суздале по сравнению с Киевом лежит печать глухого провинциализма, медвежьего угла.

И князь, и боярин, и смерд здесь упорно работают над землей. Пусть они иногда сталкиваются в своих интересах, спорят и восстают. В них всегда есть единая воля.

В Суздале уже не чувствуется парчи. Образ Суздаля — серая, сермяжная Русь. И суздальский князь, и боярин, становясь хозяевами-вотчинниками, входят в быт. Их богатые одеяния вливаются в сермяжную Русь, становятся в ней неотъемлемым, ярким пятном. Киевцы презрительно называли суздальцев "мужиками залешанами". И правда, Суздаль — это мужик залешанин. Надолго затерянный в болотах, он воспринял, сам еще дикий, дикость окружавшей его Чуди. Христианство и язычество смешалось в нем в то двоеверие, с которым боролся через пять веков в своей митрополии Св. Димитрий Ростовский. Как это двоеверие, Суздаль на много веков причудливо сочетал владимирские и ростовские храмы с курными избами и бревенчатыми шалашами древолазов. И все это слилось в нем в единую задумчивую в однообразии лесов и озер картину. Суздаль создал русское пустынножительство, русские северные монастыри и погосты. Его благочестие, его вера иная, чем на юге. Он более целен, более смиренен. От Суздаля идет смиренная, убогая Русь. От Суздаля и великодержавность Москвы.

Одновременно с Суздалем на севере был еще один государственный центр, по своему складу отличный и от Киева, и от Суздаля— Господин Великий Новгород. Целый ряд исторических причин повлияли на создание в Новгороде совсем особенного государственного строя.
Первые варяжские князья не долго пробыли в Новгороде и ушли на юг. Киев сделался центром их интересов и стремлений, и Новгород был предоставлен самому себе. Неплодородная северная почва заставляла население заниматься охотой, рыболовством и бортничеством. Новгородским землям не хватало хлеба и они должны были покупать его: источником жизни стала торговля. Сам Новгород Великий был средоточием огромного края. Новгород создавался и богател трудами самого населения, без особого участия княжеской власти. Власть в нем принадлежала тому, кто держал в своих руках торговлю — крупным купцам-боярам. Само население создавало страну и само население принимало участие в ее усилении. Поэтому верховной властью в Новгороде было вече, собрание всех свободных новгородцев. Это вече направлялось и руководилось боярами, но иногда "меньшие" люди восставали на людей "больших", на боярство. Это основное противоречие новгородской жизни — фактическое господство боярства и одновременная подчиненность его вечу — было источником постоянных распрей и междоусобий. В одном новгородцы были едины: в отстаивании своих вольностей. Князь для них был только предводителем войска и судьей, и они постоянно пытались ввести княжескую власть в эти границы. Прикованность князей к Приднепровью помогала новгородцам. В Новгороде не было своего княжеского рода, как в других областях. В течение 11-го и 12-го веков князья постепенно уступали свои права новгородцам. Вступая на княжество, они стали давать Новгороду договорные грамоты, в которых определялись их права. Эти права были очень ограниченны. Так, князь не мог начинать войны без согласия Новгорода, должен был посылать тиунами на волости новгородцев, а не своих дружинников, не выдавать без посадника грамот, не судить холопов без участия в суде их господ, не собирать для себя дани в коренных новгородских владениях, пользоваться только княжьими селами, не приобретать для себя и для своих мужей земель в новгородских пределах, охотиться только в Русе и на 60 верст вокруг Новгорода, варить мед и ловить рыбу только в Ладоге, не затворять немецкого двора, вести торговлю с заморьем только через новгородских купцов и т. д. Всякая попытка князя перешагнуть эти границы вызывала отпор Новгорода. Поэтому князья за редкими исключениями не усиживались подолгу в Новгороде.

В южной Руси княжеская власть и земский строй существовали одновременно и разъединенно и так и не слились, не образовали единства. В северо-восточной Руси княжеская власть поборола земский строй и подчинила его себе. В Новгороде же, обратно Суздалю, земский строй усилился за счет княжеской власти. Эта самостоятельность Новгорода наложила на него свой особый отпечаток, сказалась во всем складе новгородской жизни.

Возвышение Суздаля столкнуло его с Новгородом. В северной Руси оказалось два средоточия. Крепкий своей княжеской властью Суздаль и богатый, свободолюбивый Новгород. В облике Суздаля и Новгорода — глубокая разница. Суздаль — мужик, залешанин, крепкий своей связью с землей, медленным, но верным ростом из болот. В Новгороде есть крепость горожанина торговца, упрямого и свободолюбивого.

Новгород стал на пути Суздаля. Началась постоянная борьба суздальских князей с Новгородом. Эта борьба не похожа на южные усобицы. Это была борьба двух воль, двух упрямых стремлений.

Такова была историческая обстановка на Руси к началу 13-го века- времени рождения Св.Александра Невского Ш юге - разрушающийся Киев, на севере- Суздаль и
Св. Александр связан и с Суздалем, и с Новгородом. Поэтому его образ в детских и юношеских годах встает на фоне двух исторических картин: сермяжного, строгого, размеренного Суздаля и буйного, пестрого Новгорода И уже только в зрелых годах мы видим Св. Александра в ханской ставке в глубинах Азии, на перепутье Русской истории когда ему пришлось княжить в совсем новых, небывалых условиях и искать новых неизведанных прежде путей (4).

(1) Полное собрание Русских Летописей. Изд. Археограф. Комиссии, СПБ, 1856 г. Том VII, стр. 14.
Дальнейшие ссылки приводятся по тому же изданию.

(2) Ипатьевская Летопись.(И. Грабарь. "История Русского Искусства". Том I.)

(3) Приводим вкратце историю Суздальского княжества от Юрия Долгорукого до рождения Св. Александра Невского.

Юрий Долгорукий еще не был вполне Суздальским Князем. Киев все еще влек его к себе. Он ушел на юг и умер на Киевском столе. Иным был его сын — Андрей Боголюбский. Андрей родился и вырос на севере и всецело врос в северную жизнь. Оторванный от нее и принужденный жить на юге, он скучал по северу. Ни Киев, ни усобицы князей не занимали его. Он думал там о Суздальской земле, где не было княжеских усобиц, где он мог спокойно княжить, созидая храмы и закладывая новые города. Посаженный отцом в Вышгород, он в 1155 г. без разрешения отца — "без отчей воли", тайком ушел во Владимир, увезя с собою чудотворную икону Божией Матери, написанную Евангелистом Лукой, которая потом и прославилась на Руси под именем Владимирской.

Андрей Боголюбский был первым князем с яркой волей к единодержавию: "хотя самовластец быти всей земли Суздальской". В этом стремлении было не одно честолюбие. Для медленного и упорного строительства земли в Суздале была нужна крепкая и постоянная власть. Поэтому и Андрей Боголюбский предпочитал тихое население Суздаля вечам Киевской Руси. Сделавшись Великим Князем Киевским, он не поехал в Киев, а правил им из Суздаля — пренебрежение к Киеву до сих пор еще небывалое.

Стремление к единовластию и ссора с дружинным и земским боярством погубили Андрея Боголюбского. В Петров день, 29-го июля 1175 года он был убит своими домочадцами. Смерть его вызвала смуты в Суздальской земле, осложненные ссорой бояр и "лучших" людей с людьми "меньшими" — простонародьем, и недовольством старших городов, Ростова и Суздаля, против младшего Владимира, возвышенного Андреем. После продолжительных усобиц Ростиславичей и Юрьевичей, при происках и подмоге Рязани и Суздальских городов, Великим Князем сделался сын Юрия Долгорукого — Всеволод Большое Гнездо.

При нем окончательно сложилась Суздальская Русь. Всеволод был осторожный и умный князь. Перед ним стоял пример убитого брата Андрея Боголюбского. Крепко отстаивая свою власть, он все же соблюдал старину и держал в чести боярство и дружину. Победитель половцев и Рязани, он избегал войн, медлил вступать в битву, предпочитал уклониться от прямой встречи. Он был, как отец и брат, усердный храмостроитель.

В 1212 году Всеволод умер. ОН оставил после себя шесть сыновей, из которых особенно выдвинулись трое: Константин, Юрий и Ярослав — отец Св. Александра Невского. Умирая, Всеволод разделил княжение между своими сыновьями. Это вызвало усобицы. Младшие сыновья — Юрий и Ярослав отказались признать старшинство Константина. Константин призвал на помощь смолян и новгородцев с князем Мстиславом Удалым.'Произошла сеча у урочища Липцы, на рассвете 23-го апреля 1216 года. Юрий и Ярослав были разбиты и бежали. Но Суздальская Русь не способствовала усобицам. Братья вскоре помирились, признав Константина великим князем. Но Константин не долго прокняжил и скоро умер. По его смерти в 1219 году Юрий занял великокняжеский стол, а Ярослав получил в удел Переяславль Залесский (где родился Св. Александр) и Тверь. Сыновья Константина сели в Ростове Великом и Ярославле.

(4) Общим пособием к событиям домонгольского периода служат: С.М.Соловьев, "История России", В.О.Ключевский, "Курс русской истории", М. Любавский, "Древняя русская история до конца XVI в.", Д. Иловайский, "История России".

Глава I

Св. Александр Невский родился 30-го мая 1219 года в уделе своего отца — Переяславле Залесском.

Над впадением Трубежа в глубокое и волнистое Клещино озеро Переяславль белелся своим каменным собором Спаса Преображения — постройкою Юрия Долгорукого — четырехугольным с тяжелою главою на тонком барабане, с высокими узкими окнами, массивным и тяжелым, но в котором уже сквозит будущая стройность суздальских храмов. Город окружали земляные валы и деревянные стены детинца. За стенами взгляд захватывал светлый круг озера, кайму поемных лугов и леса и перелески, наступавшие на низменные и болотистые берега. У города на холме стоял Никитский монастырь. За три четверти века до рождения Св. Александра Невского переяславский купец Никита, стяжавший себе неправедное богатство, раскаялся в сотворенных неправдах и обидах, оставил дом и имущество и ушел в этот монастырь спасаться на столпе. Там он прославился под именем Никиты Столпника.

Отец Св. Александра— князь Ярослав Всеволодович — сын Всеволода Большое Гнездо и внук Юрия Долгорукого — был типичным суздальским князем. В его образе уже слагается облик будущих скопидомных собирателей земли — московских князей. Некоторые черты особенно сближают Ярослава с его дядей Андреем Боголюбским. В их характере и во всем их образе чувствуется кровная, родовая связь. Они оба наиболее ярко воплотили особенности своего рода.

Основной чертой суздальских князей было глубокое и коренное благочестие. Они глубоко чувствовали красоту церковных служб, церковного пения и храмостроительства. Каждый из них оставил по себе храмы, которые он любил крепкой любовью, как свое творение и как свой дар Богу. Эта любовь сквозит в самих описаниях построения храмов. — "Христолюбивый Князь Андрей уподобился царю Соломону и доспе в Володимире церковь камену соборную святыя Богородицы, пречудну вельми и всеми розличными виды украси ю от злата и сребра и пять верхов ея позолоти, двери же церковный трои золотом устрой, каменьем, дорогим жемчугом украси ю многоценным и всякими узорочьи удиви ю, и всеми виды и устроением подобна бысть Соломонови святая святых" (1)— Андрей Боголюбсккй приходил по ночам в любимый Боголюбский храм Рождества Пресвятой Богородицы, зажигал свечи и долго стоял посреди полутемной церкви, любуясь ее росписью, полом, измощенным мрамором красным, разноличным, блеском изукрашенной драгоценными камнями и жемчугом ризы на чудотворной иконе. Перед утреней Андрей первый приходил в церковь и сам затеплял свечи и лампады. Часто он вставал ночью до петухов и приходил слезно молиться перед иконой. То же благочестие отличает и Ярослава. О нем летопись говорит как о просветителе Корелии, где он крестил "мало не вся люди". И весь быт княжеской семьи, в которой родился Св. Александр, был проникнут глубоким и исконным благочестием.

Эта любовь к церкви и понимание церковного благолепия были у тех суздальских князей, которые в своей политике выступают кремневыми, подчас черствыми владетелями. Только в церкви раскрывалось и размягчалось их сердце. Окружающая жизнь была иной. И они обращали к ней иное лицо. Пролежавши ночь перед иконой со слезами умиления, Андрей или Ярослав выходили утром из храма властными и суровыми князьями-самодержцами.

Суздальские князья-хозяева держали землю крепкой рукой и для многих эта рука была тяжелой. В них чувствуется тяжелая, но верная поступь, знающая, куда она направляет шаги. Они умели смиряться и выжидать. Но, выжидая, они не забывали. Их отличает незабывчивость, подчас злопамятность. В своих войнах .они предпочитали медлить, утомлять противника, пользоваться распутицами, разливами рек, холодами. Но, раз уверившись в победе, они шли решительно и становились беспощадными к врагам. На большинстве суздальских князей и, главным образом, на Андрее и Ярославе, лежит печать медлительности, тяжести расчетливого взгляда.

Но эта медлительность не была равнодушием или апатичностью. Под этой сдержанностью лежит большая страстность, большое властолюбие. Андрей в молодости любил врываться в самую гущу сечи и рубился, не замечая, что с него сбивали шлем. Вся его жизнь — это прорывы страстности и честолюбия через внешнюю оболочку выдержки. Вспышки необузданной натуры и сгубили его.

Ярослава отличает та же страстность. В свои молодые годы он вполне отдался ей, пошел на Мстислава с новгородцами и старшего брата, не слушая доводов своих бояр и самонадеянно отвергнув предложение мира. Липецкий разгром и изгнание из удела послужили ему уроком на всю жизнь. Он сделался выдержанным и расчетливым.

Глубоко верующий, благочестивый, суровый и замкнутый, с прорывами гнева и милосердия, — таким встает перед нами образ отца Св. Александра.

О его матери — княгине Феодосии — известно очень мало. Летописные сказания противоречивы даже в указаниях того, чьей она была дочерью (2). Ее имя изредка и кратко упоминается в летописи и всегда только в связи с именем мужа или сына. Житие называет ее "блаженной и чудной". У нее было девять человек детей. Через житие Св. Александра она проходит тихой и смиренной, отдавшей себя своему женскому служению.

Св. Александр вырастает из своего рода. Вместо неподвижной, медленной тяжести характера отца и дедов в нем есть ясность, легкость сердца, быстрота мысли и движений. Но он унаследовал от них серьезность взгляда, сдержанность и умение переживать и таить в себе свои думы. Во всей своей деятельности он является преемником суздальских князей, ни в чем не ломает родовых традиций, лишь преображая их благоуханием своей святости.

Прямые сведения о детстве Св. Александра очень скудны. Но летописные сведения, намечающие внешние вехи его жизни, рассказ жития и сведения о воспитании княжичей восстанавливают обстановку его детства.

До трех лет Св. Александр, как и все княжичи его времени, жил в тереме, при матери. В этих годах, по-видимому, была детская тишина, отгороженность от мира. Кругом были только княгинины покои, внутренний быт семьи и церковь.

По достижении трехлетнего возраста над Св. Александром был совершен обряд пострига. После молебна священник, а, может быть, и сам епископ, первый раз обстриг ему волосы, а отец, выведя из церкви, впервые посадил на коня. С этого дня он был взят из княгинина терема и сдан на попечение кормильцу или дядьке — ближнему боярину.

После пострига начиналось воспитание, которое вел кормилец. Воспитание заключало в себе две стороны: обучение грамоте и письму по Библии и Псалтири и развитие силы, ловкости и храбрости. Княжича сызмала брали на лов. С своего коня он видел облавы на туров, оленей и лосей. Потом, когда он подрастал, его приучали поднимать с рогатиной медведя из чащи. Это была опасная охота. Но и впереди княжича ждала опасная жизнь. Молодые князья рано узнавали жизнь со всей ее суровостью и грубостью. Иногда уже шестилетних княжичей брали в поход. Поэтому для них с молодых лет, наряду с играми, благостью церковной жизни и тишиной терема, были ведомы война, кровь и убийство.

То постепенное познавание жизни, которое совершает в годы детства, имеет неизгладимое значение на всю последующую жизнь человека. Миросозерцание начинает складываться именно в детские годы.

Две стороны суздальской жизни должны были оказывать особое влияние на выработку миросозерцания молодых князей.

Во-первых, это была церковь и церковная жизнь. Княжеский терем внутренним ходом сообщался с церковью. С самых ранних лет князья ежедневно ходили на раннюю обедню и на все другие церковные службы. Вся жизнь княжеской семьи определялась кругом богослужений. Церковное благолепие было главной заботой. Вся красота жизни сосредотачивалась в церкви. Поэтому и для молодого князя церковь была первым откровением иного мира, отличавшегося от всей окружающей жизни. "Занеже Церковь наречется земное небо",— это свойственное всей древней Руси ощущение церкви входило в сознание с ранних лет. Вся внешняя обстановка церкви — красота храма и икон, горящие свечи и лампады, облачения, курящийся фимиам — было для княжича самым ярким впечатлением детства.

Последующее воспитание не разрушало этого первого детского впечатления. Княжич обучался письму и грамоте по Библии и Псалтири. Он постоянно слышал жития святых. Древнерусская письменность указывает, насколько библейский мир был реален для Руси. На старинных иконах события Ветхого и Нового Заветов изображены на фоне русских городов и русской природы. Таким же было и русское миросозерцание. В нем не было отрыва жизни от Библии. При появлении чего-либо непонятного и нового древняя Русь пыталась найти объяснение в Писании. Так, например, неизвестно откуда пришедшие татары были для Руси библейскими народами, вышедшими из "пустыни Ефровския, их же загна тамо (судия) Гедеон".

Эта цельность церковного миросозерцания сказывалась и в воззрениях на жизнь и долг князя. Церковь была мерилом жизни. Многие из князей самым грубым образом попирали церковное учение. Но все же и у них было церковное сознание добра и зла. Древняя Русь не создала внецерковных ценностей. Церковь входила с детства в жизнь как высшая ценность и так сопутствовала человеку до самой его смерти.

Второй особенностью суздальской жизни, накладывавшей отпечаток на князя с молодых лет и дававшей ему особое восприятие предстоящей ему государственной деятельности и власти, было сближение княжеского двора со всем княжеством.

Ко времени Св. Александра суздальский удельный княжеский двор уже совмещал в себе хозяйство и быт княжеской семьи с управлением княжества. Грань между государственными делами и делами хозяйственными помещика-вотчинника уже стиралась. Поэтому княжич, постепенно выходя из замкнутости терема на княжий двор, начинал узнавать жизнь не только двора, но и всего княжества. Для него все княжество, с сидевшими на волостях боярами и тиунами, казалось расширенным княжеским двором.

Это первое детское восприятие в известной мере также оставалось на всю жизнь. В князьях складывалось новое, для Киевской Руси неизвестное понимание своей власти над княжеством как над своим хозяйством и достоянием. В них выковывалась твердая воля к единодержавию и к стяжанию земли, которая так ярко проявилась у московских князей.

Эти два главных влияния суздальской жизни наложили сильный отпечаток и на Св. Александра Невского. Во всей своей жизни он не только не нарушает, но наоборот, наиболее ярко и полно проявляет древнерусское суздальское миросозерцание. И начало этого миросозерцания восходит к первым детским годам в Переяславле.

Житие указывает на способности Св. Александра, проявившиеся еще в детстве. Он быстро научился читать и писать, пристрастился к чтению и целыми часами сидел над книгами. Он был силен, ловок и красив. Поэтому во всех играх, на лове, а потом и на войне он был всегда первым, как и за чтением Псалтири.

Житие повествует, что еще мальчиком он был серьезен, не любил игр и предпочитал им Священное Писание, Эта черта осталась у него на всю жизнь. Св.Александр— это ловкий охотник, храбрый воин, богатырь по силе и сложению. Но в то же время в нем есть постоянная обращенность во внутрь. Из слов жития видно, что эта резко его отличающая особенность — совмещение двух, казалось бы, противоречивых черт характера — начала проявляться еще в годы раннего детства.

Но эти детские годы в Переяславле были очень кратки. Св. Александру рано пришлось выйти в жизнь. Причиной этому послужил переезд его вместе с отцом из Переяславля в Новгород.

(1) Поли. собр. Летоп. Том IV, под 1160 г.

(2) По новейшим сведениям, княгиня Феодосия, мать Св. Александра Невского, была половецкой княжной.

Глава II

Суздальские владения на западе доходили до границ Новгородских земель. Переяславское княжество лежало на пути из новгородских городов Волока Ламского и Торжка в Поволжье. Владея из Переяелавля Зубцовым, Тверью и| Коснятиным, суздальский князь мог запереть путь новгородским караванам, шедшим вниз по реке Нерли за хлебом, и прекратить подвоз хлеба в Новгород. Начавшаяся борьба с западом заставляла Новгород искать помощи на востоке. Поэтому новгородцы были в некоторой зависимости от Суздаля и должны были с ним ладить. Начиная с 13-го века, они все чаще и чаще начали брать на княжение молодых князей суздальского рода.

Призвание суздальских князей раскололо сам Новгород на две партии. Одна признавала необходимость союза с Суздалем для борьбы с Западом. К ней примыкали многие новгородцы, лично заинтересованные в союзе: торговавшие с Суздалем или посыпавшие караваны на Волгу. Другая партия упорно стояла за новгородскую волю и видела в суздальских князьях угрозу этой вольности. Эта партия держала сторону южно-русских князей, менее властолюбивых и более удаленных от Новгорода, не пытавшихся вторгаться в новгородские дела. От победы то одной, то другой партии на вече зависела смена князей. Когда на княжении сидел суздальский князь, его властолюбие и обиды усиливали южно-русскую партию. Когда в Новгород приходил южнорусский князь, нападения врагов и все невыгоды ссоры с Суздалем давали перевес партии суздальской.

В 1220 году новгородцы "показаша путь" своему князю Всеволоду Мстиславовичу — южно-русскому князю— и послали Владыку и Посадника к Великому Князю Суздальскому Юрию, старшему брату Ярослава, прося его о князе. Великий Князь послал в Новгород своего молодого сына Всеволода.

Положение молодого суздальского князя в Новгороде было очень трудным. Он должен был одновременно исполнять приказания своего отца и ладить с новгородцами. К тому же на Новгород со всех сторон поднимались войной его западные соседи. Раздираемый приказами отца, мятежами новгородцев и наступающим врагом, от которого он должен был защищать Новгород, Всеволод пришел в отчаяние. В 1220 году, зимней ночью, он тайком от новгородцев со всем своим двором и дружиной убежал из Новгорода в Суздаль, Ввиду наступающих отовсюду недругов бегство Всеволода озадачило и опечалило новгородцев. Они должны были снова просить себе князя от самого сильного соседа— Великого Князя Суздальского. Их старейшины приехали к Юрию Всеволодовичу, говоря: "Аще не хощешь у нас держати сын свой, то вдай нам брата своего" (1). Юрий согласился. В 1222 году Ярослав с княгиней Феодосией, сыновьями Феодором и Св. Александром и дружиной приехал из Переяславля на новгородское княжение.

Новгородский князь жил с семьей и дружиной не в самом Новгороде, а в княжьем селе Городище, в трех верстах от стен города. Эта новая обстановка Городища, в которой жил Св. Александр, немногим отличалась от Переяславля. Городище было куском Суздальской земли, перенесенной в Новгород. Князь был здесь хозяином и распоряжался в селе по своей воле, не спрашивая новгородцев. Его окружали свой двор и своя дружина. Поэтому и жизнь молодых княжичей шла по-старому. Продолжалось начатое в Переяславле обучение; ловы в лесах, по Мете и Ловати; отъезды в охотничьи села и богомолья по многочисленным монастырям, разбросанным вокруг Новгорода: к святому Антонию Римлянину, на Хутынь, к Спасу Нередице, в Свято-Варваринский, в Перынский, в Свято-Юрьевский, в Аркажский.

Все же переезд в Новгород был большой переменой в жизни Св. Александра. В Переяславле весь удел был расширенным княжеским двором. Выезжая из него, князь повсюду был хозяином. Княжий двор переносился в волости, и волости приходили на княжий двор. Здесь, в Новгороде, за пределами Городища кончался суздальский двор и начинался иной мир, живший по своей, враждебной Городищу воле. Жизнь в Городище была для княжичей продолжением суздальской жизни, но выезды в город и подчас буйное! вторжение города в Городище и самый вид богатого и пестрого Господина Великого Новгорода глубоко отличались залесской тишины Переяславля.

Окруженный земляными валами, Новгород широко раскинулся на обоих берегах Волхова своими пятью концами: Загородским, Наревским и Людицым на Софийской стороне и Славянским и Плотницким на Торговой. Каждый конец и каждая улица жили своей особой жизнью, управляемые кончанскими, сотскими и улицкими старостами. Каждая улица имела свои предания, свои старинные семьи, издавна связанные с улицей и верховодившими в ней. Памятниками этих семейных преданий были раскинутые по всему Новгороду среди деревянных изб и хором каменные храмы, воздвигнутые богатыми и почетными семьями в своих улицах (2).

Средоточием этих далеко разбросанных улиц и храмов был Софийский детинец, — общее достояние всего Новгорода, его главная святыня — "Святая София", на верности которой новгородцы целовали крест. Узкие, кривые улицы и проулки отводили с разных сторон к каменным башням детинца с церквами и часовнями над проездными воротами, по имени которых самые ворота назывались Богородскими, Спасскими, Покровскими и Владимирскими. За воротами в Новгородской твердыне детинца, над всеми церквами и палатами возвышалась белая громада Св. Софии. Это тяжелый, пятиугольный храм, неповторимый во всем новгородском зодчестве. Ни один зодчий не посмел строить храма по подобию Св. Софии — она была едина, непревзойденна в Новгороде. Внутри храма с темного свода смотрел строгий образ Спасителя с полусжатой десницей. Царьградские иконописцы, расписывавшие храм при епископе Луке Жидяте, три раза писали десницу благословляющей, но три раза она сжималась. Тогда они услышали голос: "Писари, писари, не пишите Мне благословляющую руку, но пишите сжатую; Аз в сей руце Новгород держу; а когда рука Моя распрострется, тогда будет граду сему кончание". В пределах храма покоились новгородские князья и владыки. К нему примыкал "дом Святой Софии" — архиепископские покои со службами. И в Св. Софии, и в каменных башнях детинца, и в постройках владычного двора до наших дней сохранилась крепость и строгая массивность Новгорода.

На другом берегу Волхова, прямо напротив детинца, было другое средоточие Новгорода. Здесь был Ярославов двор и торг с храмом Св. Николая Мирликийского, с звонницей вечевого колокола и вечевой степенью-помостом, — место шумного и бурного новгородского веча, нередко кончавшегося побоищами.

На торговой стороне от Ярославова двора и находившегося на нем храма Св. Параскевы Пятницы, заложенного заморскими купцами, посылавшими свои товары за море и вымаливавшими здесь избавление от морских напастей, — шел вдоль берега Волхова пестрый и шумный Новгород-торговец, с лавками и лабазами. Здесь было два иностранных двора с иностранными церквами: "Варяжской божницей" Св. Олафа и "немецкой ропатой" Св. Петра, склады и дома готского и немецкого торговых домов. Эти иноземные миры, занесенные в самый центр Новгорода, заключались опять новгородским храмом Св. Иоанна на Опоках. При этой церкви было купеческое братство "Ивановское сто": Новгородская Первая Гильдия (3).

В этом пестром мятении торговища и белой неподвижности пяти софийских куполов за рекой было соединение двух начал новгородской жизни, затейливо сплетенных новгородцами в единый образ.

В Св. Софии была степенность и размеренная важность. Здесь во владычиных покоях собирался "совет господ", под председательством князя или владыки, состоявший из степенных и старых посадников, тысяцких, сотских, концевых и бирючей. Здесь же три раза в неделю "во владычне комнате" садились думать 10 "докладчиков", разбиравших судебные дела, по боярину и житьему человеку от конца, под страхом денежной пени за неявку. Святая София собирала из всех концов Новгорода самых знатных и почтенных людей. Она знала строгую иерархичность новгородских званий с гордой замкнутостью и сознанием своей важности на каждой ступени. Здесь было ясно, кто правит Новгородом. Во главе стояли бояре — владельцы земель и денег, ссужавшие купцов деньгами, но сами считавшие торговлю недостойным для боярина занятием. Пониже — "житьи люди", более мелкие бояре. Еще ниже — купцы разного богатства и разного почета и жившие на новгородских землях мелкие помещики-своеземцы. Потом "черные люди", ремесленники и мелкие торговцы. И совсем уже внизу — смерды, половники, закупы и одерноватые холопы, рассеянные на новгородских землях (4).

Торговище тоже собирало новгородцев из всех концов на общее вече. Но здесь нет ни степенности, ни сановитости Св. Софии. Здесь движение толпы, шум и выкрики, быстро проявляющееся возмущение. Иногда Св. София выходила унимать торговище. При кровопролитных драках Владыка в облачении с духовенством шел разнимать дерущихся. Но иногда торговище нападало на Св. Софию.

В обычное мирное время Св. София на "совете господ" правила Новгородом. Она решала все дела, вела переговоры с иноземными державами, собирала вече, рассылая бирючей по всем концам, и держала вечников в своих руках. Это вече, собранное Св. Софией, происходило чинно, насколько это было возможно при большом стечении людей. Со степени к вечу обращались посадский и тысяцкий, а вечевые дьяки записывали постановления, сидя в особой вечевой избе у края помоста. В то время Св. София накладывала свою степенность и иерархичность на весь Новгород. Боярин и купец были выше "меньших" людей. Меньшие люди с почетом расступались перед ними.

Но во время неурядиц Торговище овладевало городом. Вече собиралось само собой, по звуку набата. Здесь не слушали ни посадника, ни тысяцкого, не заботились о записях дьяков. Тогда уже Торговище погружало Новгород в свой шум и кипение. Иерархичность и степенность кончались. Меньшие люди избивали своих бояр, иногда даже владык, грабили имущество и дома людей "больших". В этом восстании Торговища было стихийное движение. Св. София размеряла свои действия и подчас шла на уступки. Торговище не знало расчета.

В этой сумятице новгородской жизни до сих пор трудно решить, кто был хозяином Новгорода: — степенный ли Совет Господ, правивший в нем, или вече меньших людей, в короткие дни своих восстаний свергавшее этот Совет и проявлявшее свою волю.

(1) Поли. собр. Летоп. Изд. Арх. Комис. Том IV, стр. 27.

(2) Церковь Св. Власия, церковь Св. Мирона, построенная купцом Войгостом, церковь Св. Якова на Яковлевой улице, храм Св. Архистратига Михаила на Прусской улице, воздвигнутый боярином Михалком Степановичем и сыном его посадником Твердиславом Михалковичем, церковь Вознесения, построенная Милонегом, каменный храм в Детинце в честь Свв. Бориса и Глеба, построенный богатым новгородским гостем Сотко Сытиничем (по-видимому, героем былины о "Садко, богатом госте").

(3) "Ивановское сто" было первым среди новгородского купечества и имело особые права. Пять его старост вместе с тысяцким вершили суд при всех спорах иноземных купцов с новгородцами. "Ивановское сто" ведало также мерами веса: "вощаныя скальвы, медные пуды и гривенку рублевую" и мерой длины — "Ивановский локоть". Для того, чтобы стать полноправным — "пошлым" — членом гильдии, нужно было внести 50 гривен серебра в товарищество и 211/2 гривны на церковь

(4) Организация новгородского общества была следующей. Высший класс составляли бояре, владевшие капиталом и землями и ссужавшие деньгами купцов. Имея деньги, бояре занимали все высшие должности. Благодаря задолженности им других сословий, влияние бояр было очень значительно. Следующий класс составляли житьи люди — более мелкие капиталисты и землевладельцы, не занимавшие высших должностей и иногда пускавшиеся в торговлю. Потом шло купечество, делившееся на гильдии, из которых высшей было "Ивановское сто". За купцами шли черные люди — ремесленники, мелкие торговцы и рабочие.

Вверху иерархической лестницы сельского населения Новгорода за боярами стояли своеземцы, обрабатывавшие собственные земли. Ниже их были смерды, т. е. крестьяне, жившие на государственных землях и платившие оброк. Под ними были половники, изорники, к о ч е т н и к и — крестьяне, обрабатывавшие частновладельческие земли. Еще ниже были закупы — крестьяне, бравшие плату вперед и становившиеся временно, до выплаты долга, рабами владельца земли. Ниже всех стояли одерноватые холопы, т. е. полные рабы, ставшие таковыми или вследствие преступления, или невыплаты долга.
Во главе новгородского управления стояли избранные вечем посадник и тысяцкий. Вих функции входило: сношение с иноземными государствами, суды и внутреннее управление. Во время исполнения обязанностей они назывались степенными (от "степени" — помоста, с которого они обращались к вечу). При отставке они получали название старого посадника и тысяцкого. Тысяцкий был предводителем новгородского ополчения.

Каждый конец имел свое вече. Каждый конец делился на две сотни. Сотни делились на улицы. Во главе их стояли кончанские, сотские и улицкие старосты. Во время войны каждая улица, сотня и конец составляли особую часть, входившую в ополчение.

Помимо этих административных должностей и веча, в Новгороде был совет господ — как бы новгородская высшая палата. В него входили: архиепископ, посадник, тысяцкий, сотские и кончанские старосты и старые посадники и тысяцкие. Взаимоотношения совета господ, посадника и веча с князем и распределение функций устанавливались особыми договорными грамотами. (См.: М. Любавскйй, "Древняя Русская История до конца XVI века. Москва. 1918 г., стр. 183-195.)

Глава III

Княжение Ярослава в Новгороде было неспокойным. В первый же год по своем приезде он пошел походом на Чудь. С тех пор летопись пестрит рассказами о его походах на Литву, на Емь и на Чудь, со всех сторон наседавших на новгородские пределы.

Промежутки между походами были заполнены распрями с новгородцами. Только война объединяла Новгород с его князем. Само княжение Ярослава в Новгороде было двусмысленным. Принужденные ладить с Суздалем и искать у него поддержки, новгородцы сажали на княжение своего недруга. За все княжение в Новгороде Ярослав никогда не переставал быть суздальским князем, думавшим о выгоде своей земли. Он не мог примириться с положением временного предводителя новгородской рати. И сам его характер, властный и неуклонный, восставал против новгородского своеволия.

За семь лет Ярослав четыре раза уходил из Новгорода в Переяславль и четыре раза в него возвращался. Все эти четыре ухода и возвращения происходили почти одинаково. Рассерженные на Новгород Ярослав и его старший брат Юрий начинали из Суздаля прижимать новгородцев. Они задерживали новгородские караваны, хватали и заковывали новгородских купцов, приезжавших в Суздаль, и захватывали пограничные новгородские владения, по словам летописи, "много им пакости подеа" (1).

Ободренные распрями Новгорода с Суздалем Литва, Чудь и меченосцы начинали совершать набеги на новгородские владения. В этих напастях суздальская партия брала верх и обращалась к Суздалю за помощью. Ярослав и во время ссор с новгородцами считал себя новгородским князем. Новгород был для него русской землей. Поэтому при нападении иноземцев он приходил с суздальской низовой ратью, настигал врага, гнался за ним и возвращался в Новгород. Избавленный князем от врагов, Новгород встречал его с радостью и честью. Ярослав водворялся в Городище. Но лишь наступал мир, все давно накипевшие обиды снова начинали пробиваться наружу.

В 1228 году Ярослав опять поссорился с Новгородом и ушел осенью с своей княгиней в Переяславль, оставив в Новгороде сыновей с боярином Феодором Даниловичем и тиуном Акимом.

Так девятилетний Александр остался с братом один без поддержки отца среди взмятенного Новгорода. Молодые князья не могли править самостоятельно. За них правили тиуны. Но все же это было первым княжением Св. Александра совместно с братом.

Во все время своей жизни в Городище с отцом и матерью Св. Александр постепенно узнавал Новгород, как беспокойное море, которое нужно обуздывать. Он видел разгоравшуюся ненависть суздальской дружины и челяди против новгородцев. Князья, приучая сыновей к управлению, рано брали их с собой на суд или вече. Св. Александр, наверно, не раз видел ожесточенные споры отца во владычней комнате с упорными, прямо резавшими правду в глаза, новгородскими боярами. Он тогда же начал узнавать сплетения политических интриг— борьбу приверженцев суздальской власти, на которых опирался Ярослав, с южнорусской партией. Это была трудная школа "управления, которая могла научить многому.
Новгород, споривший с сильным Ярославом и принудивший его уйти, мало считался с оставленными ему княжескими тиунами. Длинная борьба с князем, окончившаяся победой, вызвала в Новгороде открытые мятежи против тех, кто держал сторону Ярослава.

В это время Новгород уже сам избирал себе архиепископов, которые ездили только на утверждение к митрополиту в Киев. У суздальской и южно-русской партий были свои владыки. Приверженец Суздаля архиепископ Митрофан был низвержен с Престола еще до первого прихода Ярослава и на его место поставлен архиепископ Антоний. Когда суздальская партия победила, при Ярославе был низвержен Антоний и возвращен Митрофан. Так в Новгороде оказалось два владыки. Киевский митрополит утвердил Митрофана и тот пробыл на кафедре до своей смерти. Когда он умер, южно-русская сторона решила вернуть на Престол Антония. Но суздальцы, чтобы воспрепятствовать этому, избрали архиепископом хутынского чернеца Арсения.

Когда Ярослав ушел из Новгорода, на кафедре остался его сторонник Арсений. В этом году была дождливая осень; разливы мешали распахивать поля и убирать сено, загнивавшее в стогах. Меньшие люди стали волноваться и кричать, что Бог наказывает Новгород за то, что на Владычнем Престоле сидит Арсений, а не Антоний. Суздальский летописец, с неодобрением относящийся к новгородским распрям, объясняет эти волнения происками дьявола: — "окаянный дьявол, исперва не хотя добра роду человеческому и завидев ему (Арсению), зане прогоняет его нощным стоянием, пением и молитвами, воздвиже на Арсения мужа кротка и смиренна, крамолу велику" (2). Произошло бурное вече. Люди стали кричать, что Арсений сел на престол, дав мзду Ярославу. Толпы черных людей бросились с Торговища в детинец, ворвались во владьгчины палаты и выволокли оттуда Арсения. "Аки злодея пхающе, а инии за ворот, выгнаша, мало ублюде его Бог от смерти" (3). Другая
толпа пошла с веча в Хутынский монастырь, где был заточен Антоний, и с честью посадила его на архиепископский престол. Но этим волнения не кончились. Весь город пришел в смятение. Вооруженные толпы прямо с веча пошли расправляться со сторонниками Суздаля.

Одни разграбили двор тысяцкого Вячеслава и его брата. Другая толпа была послана вечем, чтобы разгромить двор Липенского старосты Душильца, а самого его повесить. Душилец едва успел скрыться и убежать в Переяславль.

Этот открытый мятеж против Суздаля с набатом, грабежами и вооруженными толпами черных людей испугали княжеских тиунов. Они не чувствовали себя безопасными в Городище. Той же зимой, во вторник сыропустной недели, захватив молодых княжичей, они ночью побежали из Новгорода к Ярославлю в Переяславль.

Известие о бегстве молодых князей, означавшее окончательный разрыв с Суздалем, озадачило новгородцев. Собравшись на вече, они сказали: — "мы их не гонили, но братию свою казнили есма, а князю есма зла не учинили ничего же" (4). Раз суздальские княжичи бежали, новгородцы решили промыслить себе другого князя. На этом же вече они призвали Св. Михаила Черниговского, замученного впоследствии в Орде. Св. Михаил целовал крест, что будет соблюдать новгородские вольности, "ходити по Ярославль-им граматам"... "И рады были новгородцы".

Но Св. Михаил не прокняжил долго в Новгороде. В его княжение продолжались бедствия. Шли непрестанные дожди. Потом ударил ранний мороз и побил озими. Начался голод. "Бысть же мор в Новгороде от глада; таков бо бе глад, яко мнози своего брата режуще ядяху, а инии мертвое тру-пие ядаху, друзии конину и псину и кошки, и инии мох и сосну, и игел и лист и толико бе множество мертвых, яко не быть кому погребати их... уже бяшет при кончине град сей" (5).

В то же время Ярослав захватил Волок Дамский. Посланного к нему Св. Михаилом посла Нездилу Прокшича он велел заковать в цепи и продержал в Переяславле целое лето. В самом Новгороде продолжались нескончаемые раздоры между двумя посадниками с грабежами, поджогами и убийствами на самом вече.

Св. Михаил ушел в Чернигов, оставив вместо себя в Новгороде своего сына Ростислава. Но южно-русский князь из своего далекого удела не мог защищать Новгород ни от Суздаля, ни от его внешних врагов. Напрасно прождав присылки обещанного войска с юга, новгородцы изгнали Ростислава, сказав ему: — "Как отец твой рекл был всести на конь (сесть на коня, чтобы вести ополчение) с Воздвижения, и крест целовал, а се уже Николин день; с нас крестное целование (т. е. благодаря нарушению Св. Михаилом крестного целования защищать Новгород и с нас снимается целование подчиняться ему); а ты пойди прочь, сами себе князя промыслим" (6). Видимо, суздальская партия опять победила. Новгородцы послали к Ярославу звать его на княжество.

30-го декабря 1231 года Ярослав въехал в Новгород и у Св. Софии дал обещание: — "целова Св. Богородицу" — блюсти новгородские вольности.

На этот раз он не остался в Новгороде и, пробыв там две недели для устройства дел, в середине января вернулся в Переяславль, оставив в Новгороде своими наместниками Феодора и Св. Александра с боярами.

Молодые князья опять очутились в Новгороде между волей отца и волей Новгорода, в том трудном положении, которое дважды принудило молодого Всеволода тайком убежать в Суздаль. Но на этот раз княжение было еще труднее: в эти годы Новгород и всю Русь посещали одно за другим разные несчастья и беды.

(1) Поли. собр. Летоп. Том XV, стр. 344. — Во время ухода Ярослава Юрий пытался держать в Новгороде сына Всеволода. Но Всеволод во второй раз тайком сбежал в Суздаль, не снеся новгородских мятежей. Тогда разгневанный Юрий захватил Торжок, требуя у Новгорода выдачи постоянных застрельщиков противосуздальских мятежей. Он послал им послов с грозным предостережением: "выдайте Якима Иванковича, Седину Совинича, Вятка, Иванца, Родка; а аще ли не выдадите, а поил есмь конь Тферию, а еще Волховом напою". Но новгородцы целовали крест никого не выдавать и умереть за Св. Софию. Тогда Юрий пошел походом на Торжок и разорил новгородские области.

(2) Поли. собр. Летоп. Том XV, стр. 350.

(3) Ibid, стр. 350.

(4) Ibid, стр. 351.

(5) Поли. собр. Летоп. Том VII, стр. 137.

(6) Поли. собр. Летоп. Том XV, стр. 357.

Глава IV

За полвека до рождения Св. Александра Невского, в глубинах Азии произошли события, оставшиеся тогда неведомыми Руси, но которые оказались чрезвычайно значительными для ее исторических судеб.

Около 1160 года у Ексукай Багадура, одного из ханов многочисленных и разрозненных татарских орд, кочевавших в уходящей к стенам Китая азиатской пустыне Гоби, родился сын, названный им Тенгрин Оггюсен Темучин, т. е. "дарованный богами Темучин". Темучин рано потерял отца и, пользуясь его молодостью, улусы Ексукай Багадура отказались ему подчиняться. На его кочевье напало враждебное племя Тайджигутов. Молодой хан девять суток скрывался без пищи и еды в пещере на обрывистом берегу Онона, но все же был схвачен и закован. Ему удалось разбить колодки и бежать, скрываясь в болотах.

Несчастная молодость, полная преследований и унижений, выковала в Темучине волю и упорство, жестокость, хитрость и вероломство, умение всеми путями идти к своей цели. Длительной борьбой он вернул себе власть над улусами отца. Но этого уже было для него мало. Его честолюбие открывало ему иные горизонты. Объединив тринадцать татарских родов, он разбил своих давних врагов Тайджигутов и убил, бросив в кипящие котлы, их семьдесят беков. Потом настал черед других монгольских ханов. Храбростью и вероломством, разбивая врагов и приобретая союзников, избавляясь от них ядом и убийством, когда они становились не нужны, Темучин сделался единым ханом над всеми монгольскими ордами. В 1203 году он созвал в долинах Кернона Великий Курултай и был провозглашен верховным ханом. С этого Курултая он стал называться Чингис Ханом. Перед его ставкой был вознесен бунчук из девяти хвостов яка, по числу девяти монгольских племен. В это время ему было за сорок лет (1).

Молодость Чингис Хана проходит в почти библейской простоте на фоне богатых азиатских пастбищ. В ней древнее божественное происхождение соединено с первобытной жизнью номада. Это жизнь среди кочевнических племен, где ханы и князья живут в юртах и кибитках и так же пасут стада, как и их подданые, где пропажа шести аргамаков и поездка хана за невестой являются историческими событиями племени. В Азии, вообще, есть великая неподвижность. Она словно погружена в полусон. Но в ее глубине дремлют силы, как бы полусонные мечтания ее прошлого и будущего. И образы тех, кто претворяет эти мечтания в жизнь, — образы великих азиатских завоевателей — принимают нечеловеческие, уже легендарные размеры. Из неизвестности и темноты азиатских недр они сразу выходят на мировые просторы. Исторические завоевания Чингис Хана кажутся такими же легендарными, как и во многом явно легендарные события его молодости. В самом его имени встают просторы пройденных с боем равнин и пустынь. В расширении его владений, в создании им великого кочевого царства, начавшемся после Великого Курултая, есть стремительность всеуносящего потока.

Краткие хронологические даты ярче всех описаний говорят о силе и быстроте этого потока.
Завоевания Чингис Хана почти одновременно направлялись на запад, восток и юг. После Великого Курултая на Керноне он завоевал Кара Китай-, т. е. восточный Туркестан, и земли Уйгиров, живших на Алтае. В 1206 году к царству монголов был присоединен Тибет.

Окончательное завоевание Китая завершилось лишь при преемниках Чингис Хана. Но уже при его жизни монгольские орды начали проникать за Великую китайскую стену. Китайцы оборонялись в своих укрепленных городах, но татары научились их брать, разбивая стены таранами. В 1211 году были завоеваны китайские провинции Шенеси и Чжили, в 1213 году взят Шандун, в 1215 году Пекин. Китайские императоры перенесли столицу на юг, за Желтую реку, оставив весь северный Китай в руках Чингис Хана.

На западе постепенно расширявшиеся владения Чингис Хана достигли границ Ховзарема — царства шаха Магомета — лежащего на территории теперешнего Туркестана. На западе Ховзарем доходил до Каспийского моря, на юге граничил с Хорасаном. Избиение купцов в пограничном городе Отраре, произведенное по приказу Хана Ингала, вассала шаха Магомета, послужило предлогом войны. В 1219 году Чингис Хан вторгся в пределы Ховзарема. Под Отрарой он разделил свое войско. Своего сына Огодая он оставил осаждать город, а сам с другим сыном, Тулуем, пошел на Бухару и Самарканд. После ожесточенного сопротивления Отрара была взята и Хан Ингал казнен. Высокие каменные стены туркестанских городов только временно задерживали Чингис Хана. После осады и разрушения стен он брал их приступом, разрушал богатые мечети, рынки и караван-сараи и избивал жителей или уводил их в плен. В феврале

1220 года он взял Бухару и Самарканд. Внутренние религиозные смуты суннитов и шиитов, разрушавшие Ховзарем-ское царство, помогли монголам. Шах Магомет бежал в пределы Хорасана. Чингис Хан послал за ним Тулуя.

Преследуя шаха, Тулуй взял Мервь, перебив в городе не только всех жителей, но и домашних животных. Та же участь постигла Нишапур. У трупов, лежавших на улицах города, были отрублены головы и сложены в три пирамиды: отдельно головы мужские, женские и детские. Потом город был срыт и место, где он стоял, засеяно ячменем.

Силы Ховзарема были уничтожены и начался окончательный разгром отдельных уцелевших городов и преследование по всем направлениям бежавших врагов. В 1221 году Чингис Хан, преследуя сына Магомета — Джала-лэдцина, перешел Гиндукуш и дошел до Инда.

Сам шах Магомет с остатками своего войска отступал после взятия Нишапура на запад. Чингис Хан послал вслед за ним свою конницу под начальством воевод Джебе Нойона и Субудай Багадура. Это преследование сделалось знаменательным для Руси (2).

Джебе Нойон и Субудай Багадур оттеснили Магомета до самого Каспийского моря. Когда Магомет умер, укрывшись на одном из островов, татарские воеводы получили от Чингис Хана приказ продолжать поход на север и на запад для дальнейших завоеваний. Они покорили Азербайджан и Грузию и через Шемаху подошли к горным хребтам Кавказа. Перейдя через снежные перевалы, они спустились в степи и разгромили кочевавшие там половецкие вежи. Половцы были частью перебиты, частью покорены, частью бежали. Татары прошли по очистившейся степи в Крым, разрушили Судак и на зиму ушли в половецкие кочевья, чтобы продолжать поход с наступлением весны.

Так из неведомых азиатских равнин татары впервые вступили в круг русских летописей. "По грехом нашим, приидоша языци незнании, при великом князе Киевском Мстиславе Романовиче, внуце Ростиславле Мстиславне. Приидоша бо неслыхании безбожнии Моавитяне, рекомые Татарове, их же добре ясно никто же свесть, кто суть и откуда приидоша, и что язык их, и котораго племени суть, и что вера их... Бог един весть их; но зде вписохом о них памяти ради кнйзей Русских и беды яже суть им от них" (3).

Прибежавшие на Русь половецкие ханы, среди них хан Котяк, тесть Мстислава Удалого, стали упрашивать о помощи. Они одаривали князей конями, верблюдами, буйволами и.половецкими девками, говоря им: "нашу землю днесь одолели татари, а вашу заутра возьмут пришед, то побороните нас; аще же ли не поможете нам, то мы ныне посечены будем, а вы поутре посечены будете" (4).

По побуждению Мстислава Удалого, князья съехались в Киев и решили поход в степи, чтобы встретить татар на чужой земле. Решив это, они разъехались по уделам собирать ополчения.

С первыми ясными весенними днями в апреле 1223 года соединенные стяги князей Киевских, Черниговских, Смоленских, Северских, Волынских и Галицких стали собираться к Днепру. Здесь были четыре Мстислава: Галиц-кий — Мстислав Удалой, Киевский великий князь — Мстислав Романович, Черниговский — Мстислав Святославович и Волынский — Мстислав Ярославович, по прозванию Немой, их подручные удельные князья и вся половецкая земля с ее ханами. Когда ополчение было у города Заруба, к князьям пришли татарские послы, предлагая мир. Но князья, зная от половцев о вероломстве татар, не послушали послов и убили их. Татары снова отправили послов, которые нашли князей у Ошелья. На этот раз князья отпустили их живыми.

У Хортицы южно-русская рать начала переправляться на стругах и плотах через широкий и многоводный в половодье Днепр. Перед ней лежали весенние степи, в которых маячили татарские разъезды. По обычаю, молодые князья с передовыми дружинами поскакали вперед. После небольших стычек с разъездами они вернулись к Днепру, рассказывая о татарах. В молодом задоре они недооценили их силы. Но старый галицкий воевода Юрий Доморечич, бывший с ними, твердил, что это сильный враг.

Мстислав Удалой с "тысячью вой" первым переправился через Днепр, налетел на сторожевой татарский полк и погнал его в степь. За ним начали переправляться и другие князья. Труба за трубой, стяг за стягом, ставка за ставкой, земля за землей, Русь переходила через Днепр и выходила в степь. Это было самое большое южно-русское ополчение, когда-либо выходившее совместно на врага — здесь было до ста тысяч воинов.

Ободренная первыми успешными стычками, Русь углублялась в степи вслед за отступавшими передовыми полками татар. Через 8 дней похода русские князья стали станом на реке Калке, на другом берегу которой стояли главные силы татар.

Здесь, в приазовских степях, Русь и татары впервые встретились лицом к лицу.

В этот грозный час русской истории южно-русские князья не поняли, что из мелких междоусобных стычек они вышли на просторы мировой истории. Перед ними, за Калкой, были татарские отряды, прошедшие через плоскогорья и равнины и взявшие с боем каменные твердыни китайских и туркестанских городов. У татар была единая воля воевод, за которой стояла воля оставшегося в Азии, но грозного и в отдалении Чингис Хана. В русском стане было много ставок, много воль и много честолюбий. Даже во время похода через степи князья ссорились между собою и до конца так и не смогли выбрать единого предводителя.

Глубоко символично, что самый типичный южно-русский князь, самый привлекательный по своей удали, самый храбрый и самый опытный в ратном деле — Мстислав Удалой, сделался первым виновником поражения.

Сидя в своей ставке на берегу Калки, Мстислав боялся, что слава победы над татарами достанется не ему одному. На рассвете 31-го мая он велел своим полкам переправляться через реку, не сговорившись с другими князьями, даже не предупредив их о переходе, а оставив их спать в своих станах.

Татары засыпали переправлявшиеся через реку полки тучами стрел. Натиск Мстислава был по обыкновению быстр и стремителен. Произошла жестокая сеча. Казалось, что победа близка. Татары обратились в притворное бегство.

Из рассказа летописи видно, что даже в переправившихся с Мстиславом полках не было единства. Шедшие за ним половцы сами решили вступить в битву. Увидев бегущих татар, они нестройными толпами, с гиком, погнались за ними. Татары остановились и повернули на половцев. Половцы не выдержали встречного удара и побежали, смешав и Мстиславовы полки. Началось беспорядочное отступление. Тесня их, татары переправились через реку и ворвались в русский стан, где князья только начинали спешно выстраивать свои полки. Произошло жестокое избиение русской рати по частям. Только один Мстислав Киевский успел огородиться телегами в своем стане на высоком и каменистом берегу Калки. Остальные рати побежали к Днепру. Татары разделились: часть их пошла преследовать бегущих, а воеводы Чегыркан и Тешукан остались осаждать Мстислава Киевского в его стане. Эта осада продолжалась три дня. Утомленный постоянными нападениями, Мстислав согласился на предложенный ему татарами мир. Но лишь только киевский князь вышел из стана, татары тучами надвинулись на него. Все киевляне были перебиты. Самого великого князя и его двух младших князей татары бросили под деревянный помост, на котором они справили победный пир (5).

Между тем главные силы татар продолжали теснить бежавшие по степям к Днепру рати. Во время преследования шесть князей было убито, среди них Мстислав Черниговский. Некоторые князья успевали собирать вокруг себя бегущих и в одиночку отбивались от наседавших татар.

Мстислав Удалой с разбитыми и разрозненными дружинами первый прибежал к Днепру и, переправившись через него, велел жечь и рубить струги. Потом он ушел в Галич. Вся южная Русь, разбитая в степях, была открыта для врагов. Отдельные конные отряды татар, переправившись через Днепр, продолжали преследование. Жители русских городов выходили к ним навстречу с крестами и хоругвями, но бывали избиваемы. Однако татары на этот раз не воспользовались победой. Дойдя до Новгорода Святополкского, они повернули назад в половецкие степи, разбили камских болгар и ушли в Азию так же неожиданно, как и появились: "не сведаем откуда быша пришли на нас и камо ся дели опять" (6).

(1) Хронологические сведения о первом периоде жизни Чингис Хана довольно противоречивы. Время его рождения колеблется между 1155 и 1161 годами, а год Великого Курултая, провозгласивши
шего его Великим Ханом, между 1187 и 1205 годами. Арабский историк Абулгази указывает на 1203 г., что кажется наиболее вероятным.

(2) В. Бартольд, "Туркестан в эпоху монгольского нашествия", СПБД900 г., часть II, стр. 417—500. Д. Иловайский, "История России", Москва, 1876г., часть И, стр. 348—357. Вс. Иванов, "Мы", Харбин, 1926 г., стр. 84—88 и 96—100. Последняя книга дает чрезвычайно интересные и художественно изложенные предания о молодости Чингис Хана.

(3) Поли. собр. Летоп. Том VII, стр. 129.

(4) Ibid, стр. 129.

(5) Поли. собр. Летоп. Том VII, стр. 130—132; том XV, стр. 338-342.

(6) Поли. собр. Летоп. Том VII, стр. 132.

Глава V

Поражение на Калке не коснулось непосредственно ни Суздальской Руси, ни Новгорода. Туда дошли лишь известия об этом несчастии. Но подавленность и предчувствие новой беды распространились на всю Русь. Все время детства Св. Александра, распрей Ярослава с Новгородом, его приходов и уходов, было временем бедствий и знамений новой грядущей беды. Особенно же эти бедствия увеличились с 1230 года, т. е. как раз ко времени второго самостоятельного княжения Феодора и Св. Александра в Новгороде.

Это время отмечают пожары, засухи, наводнения, голоды, моры и небесные знамения. В 1230 году по всей Руси прошло землетрясение. В церкви Св. Богородицы во Владимире во время богослужения заколебались своды и начали качаться лампады и горящие свечи. В Киево-Печерской Лавре со свода трапезной попадали камни и засыпали стол и приготовленные на нем яства. Это было в присутствии митрополита Кирилла, князя Владимира, бояр и множества людей, сошедшихся в Лавру ко дню празднования Преп. Феодосия. В Переяславле Русском в церкви Св. Михаила расселся надвое купол и упала кровля, завалив иконы, лампады и свечи. Это землетрясение прошло по всей Руси во время литургии за чтением Евангелия.

В том же году, 14-го апреля, стало затмеваться солнце и шло днем по небу, как молодой месяц, среди частых мелких облаков, бежавших с севера. В Киеве знамение было еще грознее: по обеим сторонам затмевающегося солнца стали червленные, зеленые и синие столпы. Огонь великим облаком сшел на ручей Лыбедь. Люди пришли в смятение, помышляя о страшном суде и кончине, и возопили к Богу. Огненное облако прошло без вреда через весь город и пропало на Днепре. "То же, братие, быша не на добро, но на зло, грех ради наших; Бог нам знамения кажет, да быхом ся по-каали грех наших" (1).

В лето, предшествовавшее возвращению Феодора и Св. Александра в Новгород, началась небывалая засуха. Горели леса и болота, и все дали были застланы дымной пеленой и гарью. Солнце стояло в небе бледным пятном. Потом ударили ранние морозы и побили озимые посевы. В Новгороде, как и в предыдущем году, при Св. Михаиле Черниговском, начался голод. Люди ели падаль, ужей и мох. Началось людоедство. Казни не прекращали случаев людоедства: голод превозмогал страх смерти. Чернь нападала на дома, где, по слухам, была рожь, и, поджигая их, разграбляла имущество. Мертвые лежали без погребения по улицам, на торгу и на мосту через Волхов. Были вырыты три великих скудельницы, но и те не могли вместить умерших. "Не бысть милости между нами, но бяше туга и печаль, на улицы скорбь друг с другом, дома тоска, зряще детей плачущи хлеба, а друга умирающа" (2).

В годы несчастий сердца одних людей окаменевают, других же, наоборот, наполняются любовью и состраданием. Потому среди жестокости и озверения всегда и всюду особенно проявляется милосердие тех, кто за этими несчастиями ощущает близкое присутствие Бога. Так было и в Новгороде. Большинство людей не знало жалости друг к другу. Ни брат брату, ни отец сыну, ни мать дочери, ни сосед соседу не соглашался уступить куска хлеба. Среди этого ожесточения впервые проявилось в молодом новгородском князе милосердие Св. Александра, заступника сирот и вдовиц, помощника страждующим. Он старался помочь голодающим чем мог и из дома его "не изыде никто-же тощ".

С новой жатвой голод прекратился. Следующие годы княжения Феодора и Св. Александра были сравнительно спокойными. В эти годы Ярослав, не живший в Новгороде, все время держал его в своей власти. При мятежах или набегах иноземцев он приходил с низовыми ратями на помощь сыновьям и подолгу оставался в Новгороде.

В 1233 году Феодор должен был жениться. В Новгород съехались родичи жениха и невесты. Но перед самой свадьбой Феодор занемог. 10-го июля он скончался и был погребен в монастыре Св. Георгия.

В летописях имена Феодора и Св. Александра всегда упоминаются вместе. Они вместе росли и учились, остались одни в Новгороде, из него бежали, вернулись в него, вместе княжили в нем при голоде. Так, наряду с несчастиями всей земли, Св. Александра впервые посетило семейное горе в радостной обстановке готовящегося свадебного пира. Св. Александр и его родители были верующими, церковными людьми. Они приняли смерть старшего сына и брата также глубоко, стойко и трогательно, как об этом пишет неизвестный летописец, не принадлежащий к княжеской семье: "Еще млад и кто не пожалует о сем? Свадба приготовлена и невеста приведена, князи съзвани и бысть в весе-лиа место плачь и сетование, грех ради наших; но, Господи, слава Тебе, Царю Небесный, изволивши ти тако; и покой его с всеми праведными" (3).

После смерти брата Св. Александр остался один в Новгороде. В 1234 году Ярослав приходил в Новгород и водил новгородцев под Юриев на меченосцев, а потом на Литву. По всей вероятности, Св. Александр уже участвовал в этих походах.

Через два года, в 1236 году, Ярослав сделался Великим Князем Киевским, и с этого года началось уже совсем самостоятельное княжение семнадцатилетнего Александра в Новгороде. Но уже в следующем году начали исполняться все зловещие предзнаменования предыдущих лет.

(1) Поли. собр. Летоп. Том XV, стр. 354.

(2) Ibid, стр. 358.

(3) Ibid, стр. 361.

Глава VI

Чингис Хан умер в 1227 году. Татарское царство, при сохранении общего единства, было разделено между его тремя сыновьями и внуком Батыем, сыном старшего сына Джучи, умершего еще при жизни Чингис Хана.

По этому разделу старший из трех братьев — Огодай, получил Каракорум и Монголию, Чаадай — Среднюю Азию и Туркестан; младший Тулуй — Манджурию и северный Китай; Батый — западную часть царства за Аральским и Китайским морями, включая подонские и поволжские степи.

Собравшийся в 1229 году Курултай избрал Великим Ханом Огодая, подчинив ему братьев и племянника.

Огодай продолжал завоевания отца. Он совершил походы на Персию и на Китай, кончившиеся низложением китайской династии.

Курултай на Ононе, собравшийся в 1235г., задумал новые великие походы. Он послал Тулуя на южный Китай, Чаадая на Персию. Батыю с его трехсот тысячной ордой было поручено завоевание Европы. При ставке Батыя был сын Огодая Гаюк, его другой племянник Менгу и воевода Субудай Багадур, разбивший русских князей на Калке. С этой ордой Батый двинулся от Иртыша на запад, постепенно присоединяя к себе кочевые орды. Вступив в поволжские степи, он послал Субудай Багадура воевать Камских болгар. Осенью 1236 года земля болгар была завоевана и опустошена.

Князья стали собирать ополчения, когда враг уже стал у рубежа. В этих ополчениях только княжеские дружины были настоящим, привычным к бою войском. Остальное была наскоро вооруженная земская рать. Эти ополчения знали удалые рукопашные сечи. Люди во главе с князем сходились вплотную с врагом и тяжко бились мечами и бердышами. Первый удар и упорство в сече решали исход.

Напротив, татарские воеводы никогда не врубались в ряды врагов, а следили за сечей издали, с холма. В азиатских походах они выработали особую тактику, осторожную и лукавую, но стремительную и сосредоточенную. Наступая, они выпускали вперед сеть сторожевых конных отрядов. Подходя к врагу, они засыпали его стрелами, наступали, обращались в бегство, потом повернув, со всех сторон налетали на врага, ударяя в слабое место. Вступая в чужую землю, они шли облавой, как на ханской охоте на тигров в камышах Амура. Они двигались широкой лавой, разрушая города, и потом сходились в назначенном месте для совместного удара.

"Во всех их войнах, — пишет Плано Карпини, — они пользуются большим вероломством. Когда они готовы вступить в бой, они строят свое войско в боевой порядок. Вожди и князья не вступают в битву, но держатся вдалеке, чтобы следить за войском противника, и окружены слугами, женами и лошадьми. Первому нападению конницы противника они противопоставляют ряды пленников, в которые становятся лишь немногие из татар. Все же наиболее доблестные из их бойцов становятся справа и слева (на флангах) так, что противник их не видит и поэтому они могут окружить и победить его" (1).

Марко Поло также подробно говорит об этой тактике татар. "Когда какой-либо татарский князь идет на войну, то он берет с собой, как говорят, 100.000. Он назначает начальника на каждый десяток, сотню, тысячу, десять тысяч, так что его личные приказания отдаются лишь десяти лицам, а каждый из тех — другим десяти и т. д. Когда войско на походе, они всегда высылают вперед 200 всадников, чтобы шли вперед на хороших конях в двух переходах расстояния, для разведки. Такие же заставы они отправляют и в тыл и имеют их с обоих флангов, так что они все время зорко смотрят за внезапным нападением.

"Когда они сходятся с врагом, то побеждают его следующим образом: они никогда не нападают на него строем, но скачут вокруг и стреляют в него из луков, и таким образом причиняют большой урон... Они сражаются нападая, а потом убегая, и на скаку оборачиваясь и пуская тучи стрел на противника, который уже думает, что выиграл битву. И когда татары видят, что убили и поранили много коней и людей, они опять поворачивают коней, как до того, и мчатся в полном порядке, с громкими криками и скоро все враги погибают"... (2).
В Батыевой орде каждый татарин сызмала привык к войне. Эта орда надвинулась на Русь со всеми кочевьями, с женами и детьми. Это уже был не набег, а нашествие, одна из тех волн, которые на протяжении столетий находили из Азии.

Татарская конница не могла идти облавами среди русских лесов и озер. Поэтому для похода на Русь Батый выбрал зиму, когда реки и болота скованы льдом.

В начале 1237 года орды Батыя прошли через молдавские леса и пошли на Рязань.

Деревянные стены города не выдержали ударов порот. Татары ворвались в Рязань, убили князя и княгиню, всех бояр, иереев, чернецов и простых людей — мужчин, женщин и детей, и обесчестили монахинь.

Во время погрома Рязанской земли Великий Князь Юрий Всеволодович поспешно собирал ополчение. Передовая Суздальская рать и великокняжеская дружина с сыном Юрия — Всеволодом, шедшая на помощь Рязани, встретилась с татарами под Коломной. Была великая и жестокая сеча и суздальская рать была разбита. Всеволод едва успел бежать. Татары двинулись через Москву на Суздаль. Юрий, потерявший свою дружину под Коломной, ушел на север собирать новое ополчение. Набрав его, он стал станом на берегу реки Сити, поджидая прихода своего брата Ярослава — отца Св. Александра.

В день памяти Св. Симеона Богоприимца татары подошли к стольному Владимиру. Владимирцы пускали в них со стен стрелы. Татары же вывели к Золотым Воротам пленного московского князя Владимира. Князья Всеволод и Мстислав с боярами стояли на Золотых Воротах и увидели брата, бледного и истомленного пленом.

Татары объехали город и стали станом у Золотых Ворот. В мясопустную субботу они начали строить полки и всю ночь обносили город тыном. На рассвете князья и владыка Митрофая вышли на стены. Они увидели, что город будет взят, а помощи ждать неоткуда, и пошли в церковь Святой Богородицы. Владыка Митрофан постриг в иночество обоих князей, мать их — великую княгиню, и многих других мужчин и женщин. Татары же после заутрени пошли на приступ. Поротами они разбили стены, завалили рвы бревнами, и во многих местах ворвались в нижний город. Князья, увидев, что город уже зажжен и люди гибнут в огне, отошли в детинец. Но татары ворвались и в верхний город; оба князя-инока пали в сече. В церкви Св. Богородицы, запершись ва хорах, молились владыка Митрофан, великая княгиня с дочерью и внуками, княгини и боярыни с детьми и множество другий людей. Когда татары уже начали ломиться в двери, владыка Митрофан возгласил: "Господи, Боже сил, Светодавче, седяй на херувимех и поучи Иосифа и укрепи Давида на Голиафа, и воздвигнув Лазяря четверо-дневного яз мертвых, простри руку Твою невидимую и приими с миром души раб Твоих" (3). Татары ворвались в храм, посекая бывших в нем людей. Потом они зажгли церковь. Владика Митрофан и великая княгиня задохнулись в дыму и сгорели. Церковь была разграблена; с чудотворной иконы содрана богатая риза.

Захватив Владимир, татары облавами рассыпались по всей земле. Частью они пошли на великого князя, а частью на другие города Суздальской области и взяли их четырнадцать за один месяц.

Великий князь Юрий стоял станом на Сити, когда пришла весть, что Владимир взят, владыка Митрофан, великая княгиня и все семейство сгорели, а сыновья убиты в сече на стенах. Услышав об этом, Юрий заплакал и, как новый Иов, сказал: "Господи! се ли годе бысть Твоему милосердию?" И, после молитвы, скорбно прибавил: "Ох мне, Владыко, что ради ныне остах аз един?" (4).

Тотчас же за этой вестью к великому князю пришло известие, что татары уже окружают его. Юрий стал строить свою рать. Произошла злая и великая сеча 4-го марта 1238 года, и Русь добежала. Юрий был убит, а его племянника, ростовского князя Василько, татары захватили в плен. Это был первый князь мученик, приявший от татар смерть за веру.

Татары довели Василько до Шереньского леса и здесь стали с угрозами принуждать к перемене веры, предлагая воевать с ними и обещая ему великие почести. Но Василько отказывался от их еды и пития, говоря: "О, глухое царство и скверное! Никакже мене отлучити от христианский веры, аще и в велице вельми беде есмь, но се ми иаведе Бог грех моих ради". Татары с угрозами наступали на князя. Василько же плакал, вспоминая свои грехи, и лицо его было уныло от томления и издевательства татар. Он возвел глаза к небу и сказал: "Ты, Господи, веси вся тайная сердца моего и вся моя мысли и аще годе бысть Твоему милосердию?" Потом, тайно помолившись, он сказал: "Господи, Иисусе Христе, Вседержителю, приими дух мой, да и аз почию во славе Твоей". Татары, "много мучивши", убили его, а тело бросили в лесу (5).

Возвращавшийся из Белоозера епископ Кирилл нашел тела Юрия и Василька и отвез их для погребения в Ростов.

Между тем татары продолжали рыскать по всей суздальской земле, разгромляя встречные города. Жители ожесточенно оборонялись и гибли, а оставшиеся в живых бежали в леса. Киевское небесное знамение исполнялось. Сшедший с неба огонь заревами пожаров шел по земле.

Один из татарских отрядов, взяв Переяславль Залес-ский, вышел в новгородские земли. Дойдя до новгородского города Торжка, татары обложили его. Сидевшие в городе под начальством посадника Иванка люди изнемогали, а помощь не приходила. Татары две недели били поротами стены и, наконец, взяли город. Все жители были посечены. От Торжка татары пошли на Новгород, где княжил Св. Александр.

Новгород пришел в смятение. У Св. Софии служились молебны и горели тысячи свечей. Св. Александр начал укреплять город и готовиться к обороне. Впереди была безнадежность и лютая смерть, избиение жителей, позор женщин, разграбление церквей, как в других русских городах.

Но на этот раз Господь спас Новгород и Св. Софию.

Был март месяц. Еще стояла зима, но в потемневших на солнце сугробах, в звонком воздухе, в ярком мерцании звезд уже чуялась весна. Шла буйная русская весна с быстрым таянием снега, с разливами рек и ручьев, с северной весенней распутицей. Татары тоже почуяли первое предвозвестие весны. Они знали, что их конным ордам, бившим русские рати, не устоять перед распутицей, топкими болотами и разлившимися озерами новгородской земли.

Дойдя до Игнач Креста, всего в ста верстах от Новгорода, они внезапно повернули на юг.

Батый собрал свои отряды, рассеявшиеся по всей Руси, по дороге разорил Козельск и ушел в половецкие степи.

Разгромив половцев, он двинулся на южную Русь. Зимою 1240 года он взял приступом Киев и разрушил его. Католический монах Плано Карпини, проезжавший через Киев, насчитал в прежде богатом городе всего двести домов.

Потом Батый до тла разорил Владимир, Волынь и Галич. Оттуда он пошел на Венгрию, послав часть своей орды в Польшу. Эта орда взяла приступом и сожгла Краков. Под Лигницем татары встретили соединенное войско Тевтонского ордена, поляков и силезцев, под командой Генриха Благочестивого. Татары разбили это войско и несли голову Генриха на копье перед своей ставкой.
После боя под Ольмюцем татары повернули на юг и пошли из Моравии на соединение с Батыем, который между тем вторгся в Венгрию через Русь и Молдавию. Разбитый татарами венгерский король Бела IV бежал на юг. Будапешт был взят и сожжен.

Преследуя Белу, Батый продолжал продвигаться на юг и дошел до Далматинского побережья, разорив Катарро и Ра-гузу. Как некогда шах Магомет, Бела должен был спасаться на одном из островов Адриатического моря.

Нашествие татар взволновало Европу. Великий Герцог Австрийский и Король Богемский стали стягивать свои войска для защиты Вены.

Но в это время умер Огодай. Среди Чингизидов начались несогласия из-за раздела владений. В 1242 году Батый собрал свои орды и через южную Русь ушел в Азию.

Русь была разрушена. В степях долго лежали черепа и кости убитых. Вернувшиеся в свои уделы князья "не возмогоста идти в поле смрада ради множества избиенных: не бе бо на Владимире не остал живый, церковь Св. Богородицы исполнена трупия, иныя церкви наполнены быша трупия и телес мертвых" (6).

На этот раз татары, уйдя в Азию, не оставили Русь. Она сделалась их улусом, как Ховзарем и Китай, как многие другие азиатские области. Во всех городах были поставлены ханские наместники. Земля была обложена тяжелой данью. Князья должны были получать ярлыки на княжение от ханов и ездить к ним на поклон в орду.

Русь приняла это несчастье, разорение, а потом двухвековой плен, как Божию кару за грехи. С тех пор наука открыла многие причины народных несчастий. Мы можем их всегда объяснить множеством исторических причин, но последняя причина всегда остается одной. В годы, когда приходят эти несчастья, когда люди испытывают на себе тяготу народной беды, эта первая и последняя причина несчастий встает перед ними. И разве слова Препод. Феодосия Печерского, приводимые летописцем после описания татарского нашествия, не говорят также и о нашем несчастии, и о нашем пути к спасению:

"Бог бо не хощет зла в человецех, но блага... Земли же коей съгрешивши, казнит Бог смертию, или гладом, или поганых наведением или иными казньми: аще ли покаемся, в нем же ны Бог велит жити, глаголет бо к нам пророком: обратитеся кь мне всем сердцем вашим, постом, и плачем и стенанием; да аще сице сътворим всих грех прощены будем... И кто, братие, от нас не поплачется о сем, кто нас остал живых?... Да и мы то видевши, устрашилися бы-хом и плакалися грехов своих день и нощь с въздыханием; мы же творим съпротивное, пекущеся о имении и о ненависти братни" (7).

(1) "Voyages tres curieux faits et ecrits par les RR P.P. Jean de Plan Carpin et N. Asselin envoyes en qualite de legats apostolique et d'ambassadeurs de la part du Pape Innocent IV vers les Tartares et autres peuples orientaux". La Haye, 1735, стр. 52—53.

(2) Марко Поло. Книга I, глава 54. (В. Иванов, "Мы", стр. 94).

(3) Поли. собр. Летоп. Том VII, стр. 141.

(4) Ibid, стр. 141.

(5) Ibid, стр. 142.

(6) Ипатьевская Летопись под 1240 г.

(7) Поли, собр. Летоп. Том XV, стр. 367 и 371.

Глава VII

В 1239 году Св. Александр женился на княжне Александре, дочери полоцкого князя Брячислава. Венчание совершено было в Торопце. Там же Св. Александр устроил свадебный пир: "Кашу чини". Вернувшись в Новгород, он устроил второй свадебный пир — для новгородцев.

В том же году он начал сооружать укрепления по берегам Шелони.

До этого времени имя Св. Александра только упоминается в летописи среди других имен и событий. Борьба Ярослава с новгородцами, княжение Св. Александра под надзором тиунов, голод, татарское нашествие и порабощение Руси, ожидание нашествия на Новгород, тихий Переяславль и буйный Новгород — вот обстановка его детства и отрочества. Эти исторические события, среди которых он вырос, несомненно наложили на него свой отпечаток. Можно лишь предполагать, как эти события повлияли на него, как под ними складывался его образ.

С 1240 года Св. Александр уже сложившимся входит в историю. Отныне мы слышим его голос и знаем про его действия.

Величие исторической заслуги Св. Александра во всех подробностях ясно встает из его жизнеописания. Но его величие заключается не только в его делах и в том, какое влияние эти дела имели на последующие судьбы России: оно в нем самом, в его образе и в его личной святости. Здесь же сведения чрезвычайно скудны. Его житие не говорит ни о внутренних подвигах, ни о духовном возрастании. Даже его личная семейная жизнь остается в тени; сведения о ней ограничиваются краткими датами рождений, смертей и свадеб. Но за внешними делами постоянно стоит сам Св. Александр. Его внутренний образ ощущается за всеми его поступками. И погружаясь в его житие, все больше и больше начинаешь ощущать и понимать глубочайшую живую силу его личной святости.

Наше слово сильно и выразительно лишь там, где борение страстей, где раздирание и двойственность непреображенной и греховной человеческой природы. Там же, где страсти уже побеждены, где достигнута целостность и умиротворение в Боге — там наше слово становится бледным и ограниченным. Границы слова лишь касаются пределов духовной жизни, но не простираются за них. Все подлинно реальное, умиротворенное — святое — остается невыразимым для слова. Здесь лежит вся трудность жизнеописания Св. Александра. Эта трудность — в невыразимости "витийствующим языком" того внутреннего облика Св. Александра, который светится за его внешними делами, который постигается лишь через движимую Святым Духом жизнь Церкви, прославившей и причислившей его к лику святых. Житиям святых всегда соприсуща великая умиротворенность. Постепенное восхождение к Богу и подвиги уводят от суеты жизни. Все внешнее в жизнеописании подчинено внутреннему. Поэтому от самих житий веет тишиной пустыни или келий, постоянным богозрением и богообщением. Иное житие Св. Александра Невского. В нем постоянный и утомляющий шум сражений, зарево пожаров, набат вечевого колокола, происки бояр, усобицы, вторжение врагов через все рубежи. Его имя иногда начинает теряться среди других имен, мест и событий. В его внешней жизни нет покоя. Он то на коне, то во владычных палатах, он отражает врагов, умилостивляет ханов, строит церкви и города, подавляет мятежи. Его жизнеописание столько же житие, сколько и страница русской истории.

Но в святости есть великое единство при различии служений. В ней единство благодатной жизни и принесения различных даров на единый алтарь. Поэтому, заимствуя прекрасный образ епископа Игнатия Брянчанинова, можно сказать: как вечерние облака проплывают в небе многоцветные и многообразные, но гонимые единым ветром и к единой цели, таковы и святые. От урочищ и погостов, от городов и монастырей, в разных одеяниях и разных служениях, пустынножители, епископы, проповедники, монахи, юродивые, красноречивые и косноязычные, образованные и простые — идут они к единой цели, к единой пристани. У каждого свое служение, отличное от служения другого. Но лики их обращены к единому свету. Каждый из них избрал свой подвиг не как высший, наиболее его достойный. Но каждый уничижил и смирил себя; в признании своей нищеты услышал в себе голос Бога, призывающий к взращению данного ему дара; принял этот дар как нищий, получивший на хранение и взращение богатство, не ему принадлежащее. Поэтому разные, они едины в простоте и смирении. Их смирение в приятии своего служения, не предизбранного своей волей, но указанного Богом.

Этими различными служениями, на многих путях творилось русское Православие. Среди этих путей есть и путь внешнего охранения веры, насаждения правды, защиты епископов на их кафедрах и подвижников в пустыне, всех русских христиан и их святынь. Это путь Св. Александра Невского. Этот путь он принял так же смиренно, как и другие святые: не предизбрал своей волей, но принял как служение и не уклонился от него. И всю свою жизнь отдал на "водительство к небесам стада своего христолюбивого", отложив личную славу и выгоду.

Поэтому Св. Церковь, прославляя Св. Александра, воспевает:

"Подвигами же отвержения себе и ко благим делом принуждения, стяжал еси свободу чад Божиих" (1).

"Радуйся, сопричастниче преподобных лика богосветлаго" (2).

Вся жизнь Св. Александра — это одно устремление, как бы прямо летящая стрела, ибо вся она всецело отдана одному служению. Об этом и говорит акафист:

"Владыка Христос призвал есте Тебе к служению людем своим в дни посещения" (3).

Рождением в княжеской семье Господь призвал Св. Александра к княжению во дни лихолетия: к битвам, управлению и суду. Св. Александр принял это служение: бился в сечах, управлял и судил. За своей княжеской властью видел Божию волю и Божию правду и знал, что власть дана ему, чтобы созиданием и управлением княжества исполнять свой долг перед Богом.

"Всего себе повинув Богу, яко раб благий и верный послужил Ему еси, блаженне Александре, паче сверстник твоих для земли твоей потрудився" (4).

И в княжеском служении и во всей внутренней и внешней жизни Св. Александра отличает глубокий, подлинный реализм Православия в жизни духовной и земной. Перед ним стояло его служение: польза вверенной ему земли, и никакое отвлеченное понятие славы или чести не затмевало Для него реальности этого служения и реальности жизни со всеми тяготами. В этом Св. Александр бесконечно чужд средневековому идеалу героя-рыцаря. Он никогда не пытался делать невозможного ради своей чести, даже ради чести своей земли. У него ясный и трезвый взгляд и смирение перед силой жизни, с ее, подчас, непреодолимыми препятствиями. Поэтому в его пути свобода и широта. Он был выше всех его окружавших и не боялся уступать им, не упорствовал в малом и не втягивался в мелкие происки политической борьбы. Мелочи жизни никогда не затмевали для него главной цели. Он шел путями, которые были реальны и возможны. Эти пути были для него второстепенными, а служение — главным. Но именно потому, уступчивый в мелочах, там, где честолюбие или ослепление восставали против того, в чем он видел Божию правду, он становился твердым и непреклонным. И тогда, для достижения цели, он твердо пользовался своей властью и своим правом карать. Он принимал народ со всеми его недостатками и грехами. Если народ в своем ослеплении шел против своего собственного блага, Св. Александр не потворствовал ему. В своей действенной любви к народу, даже принуждениями и карами, он вел его к тому, в чем видел и благо и Божию волю, несмотря на ропот и сопротивление.

Это различение между важным и маловажным, подлинным и неподлинным было особым даром Св. Александра. Его путь менее всего можно назвать путем компромисса. Он никогда не оказался податливым там, где податливость была бы изменой и вероотступничеством, нигде не уступал там, где уступка была бы ущербом не чести, но правды Руси. Он подчинился татарам, он отверг попытку спасения Руси ценой измены Православию, он поклонялся Батыю, но отказался, несмотря на угрозу мученической смерти, стать идолопоклонником.

Подлинное служение всегда связано с подвигом самоотречения. Самый враждебный взгляд не сможет приметить в жизни Св. Александра личного честолюбия. Он не совершил ни одного похода для славы и не начал ни одной битвы для личной выгоды. С одинаковой твердостью он шел на войну, покрывавшую его славой, и на унижение в ханской ставке. Его жизнь — постоянный подвиг смирения и отречения от себя для служения людям.

"Царя небеснаго возлюбив от всего сердца твоего и от всея души твоея и всею мыслию твоею, принеся еси Ему, блаженне Александре, посреди многочисленных приношений веры и усердия себе самого в жертву святу, благоуханну" (5).

Святые отцы учат, что для человека, верно исполняющего данное Богом служение, дела заменяют продолжительную молитву. Его жизнь претворяется в непрестанную молитву делами. Так и жизнь Св. Александра, протекшая не в тишине пустыни, а на пути, орошенном кровью и омраченном смутами, была жизнью подвижника.

"Имея всегда пред очима своими Господа, трезвенно пожил еси и вся, яже творил еси, творя во славу Божию" (6).

"Радуйся, подвижниче веры, угождение Богу паче всего предизбравый (7).

Поэтому Церковь прославляет его как подвижника, отрекшегося от мира и предавшего себя Богу.
Он поистине подвижник, но в то же время в нем и приятие мира.

"Сказание о Св. Александре Невском" повествует, что "некто силен от западныя страны", — меченосец — увидев Св. Александра, сказал: "прошед страны язык и не видех такого ни в царех Царя, ни в князех Князя", что Батый, отпуская его, сказал: "истину ми сказасте, яко несть подобна сему Князя". Через все житие Св. Александра проходит изумление и любовь, которую он возбуждал в современниках своим видом. И теперь, из глубины веков, мы ощущаем великое обаяние его земного облика, исполненного внешней красоты и силы. По внешности Св. Александр — отважный воин, неутомимый охотник, выходивший с рогатиной на медведя. "Взор его паче инех человек и глас его, аки труба, лице же его аки лице Иосифа". Эта внешняя красота и мужественная сила углубляются в нем ясностью и красотой внутренней.

Наряду с этой мужественностью и решительностью и умением карать, проявляется в Св. Александре еще одна, чисто русская черта. Это милосердие и жалостливость. Рассказывая, как он отпустил пленных, летопись говорит, как бы даже упрекая князя за излишнее милосердие: "бе бо милостив паче меры".

Св. Александр — это образ князя-христианина: благочестивого, милостивого, защитника убогих, правосудного судьи.

"Бе бо любя чин церковный, — говорит летопись, — священники, митрополиты, епископы чтяще яко самого Христа и вся христианы любляше" (8).

За это его прославляет и акафист:

"Радуйся ревнителю уставов и чина церковнаго благолепия" (9).

"Радуйся в житии всех рабов Божиих друже и ревнителей благочестия собеседниче" (10).

"Радуйся, нищих алчущих питателю" (11).

"Радуйся мира беспомощных сильный оградителю" (12).

"Радуйся, яко все житие свое освещал еси непрестанным имене Божия призыванием" (13).

Св. Александр — князь, подвижник и мученик, — не уходил в пустыню, а жил в миру княжеской жизнью. У него была многочисленная семья, он пировал — "кашу чини" — ездил на ловы. В нем не только сила духа и отрешенность подвижничества, но и красота, и ясность, и легкость жизни—ее преображенность. Ничто так не выражает его земного образа, как слова летописи: "бе же лицем красен, очима светел и грозен взором, и паче меры храбор, сердцем же легок" (14).

Оттого, погружаясь в житие Св. Александра, столь отличное от жития других святых, словно погружаешься в небо и дышишь легкостью и широтой неба. И весь Св. Александр как бы предстоит в синеве неба, легкий и ясный, постоянно горящий, твердый и неуклонно устремленный к одной цели. Это ясность и твердость святости.

Этот внутренний образ Св. Александра и проходит через все его житие, от самого рождения до кончины, в умиротворенности и преображенное над всем взмятенным морем его внешней жизни.

"Боготечною звездою прешел еси в мире, блаженне Александре, блистающь славою и добродетелию; тем же ныне сияеши на небесех славою вечною с лики праведных, с ними же выну воспевавши Христу: Аллилуйя" (15).

(1) Акафист Св. Александру Невскому. Икос 4.

(2) Ibid, Икос 1.

(3) Ibid, Кондак 7.

(4) Ibid, Кондак 9.

(5) Ibid, Икос 10.

(6) Ibid, Икос 3.

(7) Ibid, Икос 2.

(8) Собр. Летоп., V, 187; 1,202; III, 54; IV, 38.

(9) Акафист. Икос 1.

(10) Ibid, Икос 1.

(11) Ibid, Икос 9.

(12) Ibid, Икос 5.

(13) Ibid, Икос 3.

(14) Поли. собр. Летоп. Том VII, стр. 142. Слова эти относятся к князю Василько Ростовскому, умученному татарами.

Глава VIII

После того, как татары повернули от Игнач Креста на юг, Св. Александр мог ясно увидеть всю трудность положения Новгорода. Длинная упорная борьба не кончилась, но только начиналась.

На востоке была разоренная земля, восстановляемые города и постепенно возвращающиеся из лесов жители — тяжесть разорения, угнетение татарских баскаков и постоянная боязнь нового нашествия. Помощи оттуда быть не могло. Каждое княжество было слишком занято своей бедой, чтобы отражать нашествия от других княжеств.

Между тем, в течение последних десятилетий, против Новгорода стоял другой враг, натиск которого постоянно отражался с помощью Суздаля. Это был мир латинского средневековья, авангардом своим — Ливонским орденом меченосцев — утвердившийся на берегах Балтийского моря и надвигавшийся на новгородские и псковские пределы.

Краткая история возникновения этого ордена и его наступления на Русь такова (1).

Во второй половине 12-го века в Ливонии для проповеди христианства высадился монах Августинского ордена Мейнгард. Его проповедь вызвала ожесточенное сопротивление. Тогда Мейнгард, возведенный в сан ливонского епископа, прибег к мечу. Он воздвиг в окрестностях Икскуля несколько замков. По смерти Мейнгарда его преемники продолжали обращение и завоевание.

Один из преемников Мейнгарда, Альберт фон Буксгевден, построил в 1201 году на берегу Двины у впадения ее в море город Ригу с кафедральным собором во имя Св. Марии. Видя трудность борьбы с язычниками, он решил создать монашеский рыцарский орден тамплиеров, подобный существовавшему уже в Палестине. В 1202 году папа Иннокентий III издал буллу, утверждавшую статут нового ордена. Альберт стал набирать тамплиеров. Спешная вербовка отразилась на составе ордена. Меченосцы мало соответствовали намерениям папы и ливонского епископа. На призыв Альберта, наряду с убежденными и верующими рыцарями, отозвались искатели приключений, рыцари с темным прошлым, самозванцы, сыновья бременских и любекских купцов, ландскнехты. Большинство стремилось только к наживе и грабежу в дикой стране. Увлеченные борьбой, Альберт и магистр ордена не могли разбираться в людях, ни в их намерениях, ни в их прошлом. Все это наложило на Ливонский орден особый отпечаток. Образ его жизни мало походил на монашеский. Первый магистр ордена Винно фон Рорбах был убит своим же рыцарским братом, а убийца повешен в Риге по приговору орденского суда. Вскоре сами ливонские епископы ощутили на себе беспокойную и непокорную силу ордена. Другой рыцарский орден — Тевтонский, — существовавший в Пруссии и состоявший из знатных и родовитых рыцарей, связанных дисциплиной и строгими обетами, смотрел на ливонских меченосцев с презрением и недоверием.

Дикие языческие племена ливов не могли сопротивляться меченосцам, ни их броне, ни твердыням их замков, постепенно воздвигавшихся по всей земле. Вскоре ливы были покорены. Потом настала очередь литовцев. До тех пор часть литовских племен платила дань полоцким князьям, а полоцкие миссионеры обращали литовцев в Православие. Здесь, в литовских лесах, произошла первая встреча меченосцев с русскими. Но полоцкое княжество в то время было слабо. Альберт хитро обошел недалекого полоцкого князя Владимира. Проповедь католичества и завоевания в Литве продолжались без особого сопротивления Полоцка.

После литовцев меченосцы обратились на Эстонскую Чудь. Здесь они встретились с новгородцами. Новгород оказался сильнее и упорнее Полоцка. Он не захотел уступить своих владений меченосцам. Началась длительная, то замиравшая, то снова разгоравшаяся, война Новгорода с меченосцами. Успех в этой войне склонялся то на одну, то на другую сторону.

Новгородцы несколько раз разбивали орденских братьев. В 1217 году они взяли приступом город Медвежью Голову. В следующем году они осаждали столицу ордена Венден.
Эти успехи Новгорода побудили меченосцев обратиться за помощью к Дании. В 1219 году датский король Вальдемар высадился на балтийском побережье. Но, завоевав Эстию, он объявил ее датским владением. Орден вынес спор на решение папы, и Гонорий III решил его в пользу датского короля. Эти разногласия на некоторое время всецело захватили орден и помешали дальнейшим завоеваниям.

Вскоре король Вальдемар во время междоусобной смуты был взят в плен собственным вассалом. Орден опять усилился. В 1224 году, после длительной осады, меченосцы взяли новгородский город Юрьев и перебили всех сидельцев. Новгород заключил с меченосцами мир, уступив им все земли к западу от Чудского озера.

Все это время орден пополнялся новыми рыцарями и увеличивался. Он постепенно утверждался в завоеванных землях, и границы его надвинулись к рубежам Руси и Литвы. Он освободился от власти бременского архиепископа, которому был раньше подчинен, и стал самостоятельным. После долгих переговоров он соединился с Тевтонским орденом.

Так постепенно, против русских городов, на низких песчаных берегах Балтики и в эстонских и ливонских лесах вырос целый мир западного католического средневековья, с каменными стенами, с башнями городов, с полумраком высоких готических соборов, со всем укладом средневековой жизни.

В то же время другой авангард Европы — шведы, наступали на север, угрожая Ладоге.
Борьба с Западом велась в течение всех первых десятилетий 13-го века. Момент ослабления Руси — одиночества Новгорода — совпал с усилением натиска с Запада.

Начало 13-го века может быть названо вершиной всего средневековья. К этому времени окончательно сложились королевства Европы, долго восстававшей из хаоса нашествия варваров. Определился новый быт и уклад жизни. Создалась иерархичность средневековья. В вершине всего здания утвердился папский престол, победивший и язычество и сопротивление светской власти. В Европе именно к этому времени окончательно сложилась и расцвела великая цельность и монолитность средневековья, его размерная уставность, подчиненность всего миросозерцания единому высшему началу.

Эта внутренняя крепость и внутренняя победа сказались в стремлении к распространению во вне, к расширению своих внешних пределов. Поэтому как раз начало 13-го века ознаменовано походами Европы на восток. Эти войны и внешне и внутренне исходят из Рима, из папской курии. Папы побуждали эти походы и буллами благословляли выступающих для завоеваний. Внутренний смысл этих походов был в утверждении власти Рима, в насаждении средневековой цельности и уставности в тех странах, которые по своему облику и культуре были глубоко чужды средневековью и католичеству.

В 1204 году крестоносцы взяли Византию и утвердили там латинское царство. В это же время усилился натиск на Польшу, Галич и Литву. Создались Ливонский и Тевтонский ордены. Началось наступление Швеции.

Поэтому продолжительные войны Новгорода как западной окраины Руси не были частными и случайными пограничными войнами. Это было сопротивление жестокое и упорное целой исторической волне. Новгородские князья сознавали себя защитниками Православия и Руси. И это сознание исторической важности сопротивления было свойственно всему новгородскому ополчению, встречавшемуся с рыцарями. Во всей культуре средневековья русские ощущали чуждый и враждебный мир. Они сознавали его монолитность, его иерархическую подчиненность католичеству. Они окрестили его именем "латинства", которое в течение нескольких веков применялось ко всей Европе, ко всему разнообразию ее проявлений, в конечном итоге восходивших к средневековому католическому единству.

Как новгородский князь Св. Александр Невский преемственно воспринял историческую миссию защиты Православия и Руси от Запада. Выступить на эту защиту ему пришлось в годы самого высшего напряжения борьбы и одновременно наибольшего ослабления Руси.

Весь первый период его жизни прошел в борьбе с Западом. Татары остались за суздальскими лесами. Перед ним непосредственно стоял лишь западный враг. Борьбой с этим врагом было поглощено все его внимание. И в этой борьбе прежде всего выступают две черты: трагическое одиночество и беспощадность.

Несмотря на все ужасы татарских нашествий, западная война была более ожесточенной. Здесь шла борьба на смерть или на жизнь. И это отличие враждебных волн, шедших с запада и с востока, объясняет два совершенно различных периода жизни Св. Александра: различие его западной и восточной политики.

Татары лавинами находили на Русь. Тяжко давили ее поборами и произволом ханских чиновников. Но татарское владычество не проникало в быт покоренной страны. Само татарское царство, как и все азиатские кочевые царства, было мозаичным. Оно втягивало в себя многие народы, подчиняло единой власти, складывало данью, карало неповиновение. Но оно, в конечном итоге, не утверждало насильственно своего быта. Несмотря на грандиозный размах завоеваний, на сосредоточенность воли, направленной на внешние деяния, в татарском царстве отсутствовала внутренняя сила. И поэтому быстро возникшее, оно сравнительно быстро и распалось. Татарские завоевания были лишены религиозных побуждений. Отсюда их широкая веротерпимость. Татарское иго можно было переждать и пережить. Татары не покушались на внутреннюю силу покоренного народа. И временным повиновением можно было воспользоваться для укрепления этой силы при все растущем ослаблении татар.

Совсем иным был наступавший с запада мир средневековья. Внешний размах его завоеваний был бесконечно меньше, чем татарские нашествия. Но за ними стояла единая целостная сила. И главным побуждением борьбы было религиозное завоевание; утверждение своего религиозного миросозерцания, из которого вырастал весь быт и уклад жизни. С Запада на Новгород шли монахи-рыцари. Их эмблемой был крест и меч. Здесь нападение направлялось не на землю или имущество, но на самую душу народа — на православную Церковь. И завоевания Запада были подлинными завоеваниями. Они не проходили огромных пространств, но захватывали землю пядь за пядью, твердо, навсегда укреплялись в ней, воздвигая замки. Восток бурным наводнением заливал землю. Но когда его волны отливали, прежняя почва снова выступала наружу, почти не тронутая разливом. Воды Запада медленно просачивались в самую глубь почвы, которую они заливали, напитывали ее собой, меняя ее сущность. Завоеванные Западом области теряли свой облик и становились западными.

Поэтому в наступлении шведов и ливонских меченосцев на лишенный поддержки Новгород было трагическое отсутствие иного исхода, кроме неравной борьбы без пощады. Это сознание жило в Новгороде. Весь первый период жизни Св. Александра именно и заключается в этой отчаянной борьбе. Годы, непосредственно следовавшие за нашествием Батыя, были годами ожидания готовящегося нападения.

(1) Д. Иловайский. "История России", часть II, стр. 124—142.

Глава IX

В 1240 году, в глухое летнее время — в самую страду полевых работ, — в Новгород пришла весть о нападении с севера. Зять шведского короля Фолькунг Биргер вошел на ладьях в Неву и высадился с большой ратью в устье Ижо-ры, угрожая Ладоге.

Неравная борьба началась. Враг был уже в новгородских пределах. Св. Александр Невский не имел ни времени послать к отцу за подкреплением, ни собрать людей из далеко разбросанных новгородских земель. По словам летописи, он "разогрелся сердцем" и выступил против шведского войска только со своей дружиной, владычным полком и небольшим новгородским ополчением.

Перед выступлением он пришел в Софийский храм, пал на колени перед алтарем и со слезами начал молиться Св. Софии, говоря: "Боже хвальный, Боже праведный, Боже великый и крепкый, Боже превечный, сътворивый небо и землю, и постави пределы языком и жиги повелевый не приступаа в чюжаа части", и услышав воспеваемый в это время псалом, сказал: "суди, Господи, обидящим мя и возбрани борющимся со мною, приими оружие и щит, возстани в помощь мне" (1).

Окончив молитву, он встал и поклонился архиепископу. Архиепископ благословил его и отпустил с миром.

Св. Александр, выйдя из храма, обратился к своему ополчению, укрепляя его и говоря: "не в силах Бог, но в правде; помянем песнопевца Давида, глаголюща: сии во оружии, а сии на конех, мы же во имя Господа Бога призовем, ти спяти быша и падоша" (2).

Потом он сел на коня и повел свою рать из Новгорода на север: "и пойди на них во ярости мужества своего, в мале вой своих, не дожда многа вой своих, с великою силою, но улова на святую Троицу" (3).

Идя вверх по течению Волхова, Св. Александр привел свою рать под стены Ладоги, лежавшей на порогах Волхова, среди сосновых лесов, у берегов сумрачного Ладожского озера. Это был посад Новгорода, его оплот на севере — памятник сурового и простого новгородского зодчества в северных областях, с церковью Св. Климента и гостинными рядами, защищенный низкими стенами из круглого булыжника и плитняка, с круглыми угловыми башнями и продолговатыми щелями в стенах для метания стрел.

Дойдя до Ладоги, Св. Александр присоединил ладожское ополчение к своей рати и через леса пошел к Неве на шведов, стоявших станом у своих ладей при устье Ижоры.

Сеча произошла 15-го июля, в день памяти Св. Равноапостольного Великого Князя Владимира.

Этой сече, в ночь перед ней, предшествовало чудо. Среди ижорских старейшин был некто Пелгусий — христианин, в крещении нареченный Филиппом. Среди своего языческого племени он вел благочестивую жизнь, строго соблюдая посты. Выследив шведские станы, он пошел со своим полком навстречу Св. Александру, чтобы поведать ему о силе и расположении врага. В ночь перед сечей он остановился у самого берега и провел ее в бдении, наблюдая за морем.

На восходе солнца он услышал шум и увидел шедший по морю насад. В нем стояли в червленных одеждах, положив друг другу руки на плечи, Свв. страстотерпцы Борис и Глеб; гребцы же в насаде сидели словно одетые мглою. Св. Борис сказал: "брате Глебе! вели грести, да поможем сроднику своему великому князю Александру Ярославличю" (4).

Пелгусий, увидев видение и слыша голос святых, стоял объятый страхом, пока насад не скрылся. Тогда он поскакал навстречу Св. Александру и, увидев его, рассказал ему с "радосными очима" о видении. Св. Александр ответил ему: "Сего не рци никому, о, друже!"

К 11-ти часам дня солнце рассеяло лежавший на лесах туман. В это время Св. Александр ударил на шведов.

Нападение было неожиданным. Оно застало шведов в их стане. Все же шведы упорно оборонялись: "бысть бой силен зело, ужасен и страшен". Бились в одиночку, среди стана и ладей. Сам Св. Александр, пробившись к Биргеру, ранил его копьем в лицо.

Летопись упоминает имена шести новгородцев, отличившихся в сече, и описывает их подвиги.
Гавриил Олексич, увидев шведского королевича, которого приближенные влекли из битвы к ладьям, погнался за ним и вскочил на доски сходни. Подбежавшие шведские ратники столкнули его с конем в воду. Выбравшись невредимым на берег, Олексич схватился опять со шведами и посреди их полка убил шведского воеводу и епископа.

Другой новгородец Сбыслов Якунович рубился одним тяжелым топором и многих удивил своей храбростью.

Яков Половчанин, ловчий князя, рубился мечом и "мужествовах крепко, и похвали его князь".
Новгородский воевода Миша напал на шведов с пешей дружиной и изрубил три ладьи.

Княжий отрок Сава прорубился на коне через шведов к златоверхому шатру Биргера, стоявшему посреди стана, и подрубил столб. Шатер рухнул к великому смятению шведов.

Другой княжий отрок Ратмир в пешем бою был окружен целой толпой врагов и долго оборонялся от них один, пока не пал от многих ран (5).

Житие передает, что ангелы пришли на помощь новгородцам, как в древнее время при нашествии Сенахериба, царя Ассирии, на Иерусалим. За Ижорой, там, где не проходило новгородское войско, были найдены тела убитых шведов, павших от ангельских мечей.

Сеча кончилась к вечеру. Остатки шведской рати сели на ладьи и ночью ушли в море.
По словам летописца, тела убитых шведов наполнили три ладьи и несколько больших ям, а новгородцы потеряли убитыми всего двадцать человек. Можно думать, что летописец неправильно передает соотношение убитых в сече, но, во всяком случае, его рассказ выражает сознание великого значения этой сечи для Новгорода и всей Руси. Натиск шведов был отражен.

Слух о победе прошел по всей стране. Новгород, объятый перед тем страхом и тревогой за исход неравной борьбы, возликовал. При звоне колоколов Св. Александр вернулся в Новгород.

Архиепископ новгородский Спиридон с духовенством и толпы новгородцев вышли ему навстречу. Въехав в город, Св. Александр проехал прямо к Св. Софии, "хваля и славя Святую Троицу" за одержанную победу.

(1) Повести о житии и о храбрости благоверного и великого князя Александра (Историко-Лит. Хрестоматия В. Соколова и П. Борзаковского. Одесса, 1887 г., стр. 181). Поли. собр. Летоп. Том VII, стр. 147. Том XV, стр. 377.

(2) Ibid, стр. 182; стр. 147; стр. 377.

(3) Поли. собр. Летоп. Том VII, стр. 147.

(4) Ibid, стр. 148.

(5) Ibid, стр. 148. Том XV, стр. 378 и 379.

Глава X

Летом 1240 года Св. Александр при звоне колоколов и ликовании народа въехал в Новгород.

Зимой того же 1240 года он с матерью, женой и всем княжьим двором уехал в Суздаль, поссорившись с новгородцами.

Эта распря на фоне общего несчастия Руси и постоянной угрозы врагов кажется непонятной. Но прежняя борьба Новгорода с князем, скрытая внешними событиями, продолжалась еще со времен Ярослава. Пока угроза была лишь угрозой, Новгород жил своей обычной вольной жизнью. Только когда враг подходил к рубежам, смолкал вечевой шум, наполнялись храмы и Новгород искал защиты у князя. Только в дни походов воля князя и воля Новгорода сливались воедино. Когда наступал мир, после короткого ликования победы, они снова становились враждебными.

Св. Александр, по-видимому, не был ослеплен невской победой. Эта победа была только началом длительной войны. Ее признаки сказывались во всем. Во время похода новгородцев к Неве, меченосцы совершили набег на Псков. Поэтому Св. Александр готовился к дальнейшей борьбе.

Для него Новгород продолжал оставаться на военном положении, как и при выступлении в поход.

Но, видимо, новгородцы не понимали, что война не кончилась невской победой и что наступление шведов лишь первое нападение Запада, за которым последуют другие. В попытках Св. Александра к усилению своей власти князя-предводителя рати они увидели прежнюю враждебную им княжескую суздальскую волю. Сама слава Св. Александра и любовь к нему народа делали его в глазах новгородских бояр еще более опасным для новгородской вольности. Это непонимание страшного часа Руси вызвало у Св. Александра раздражение и досаду. На этой почве произошла распря, вызвавшая мятеж. Тогда Св. Александр поклонился Св. Софии и отъехал в Переяславль.

В этой распре правым оказался Св. Александр. Еще летом 1240 года, в то время, как Св. Александр с новгородским ополчением отражал на Неве шведов, меченосцы вместе с медвежанами, юриевцами, велиадцами и князем Ярославом Владимировичем взяли Изборск — оплечье Пскова на западе, лежащий на взлобье высокого холма, над двумя озерами, против литовских и ливонских лесов. Узнав о взятии своего пригорода, псковичи вышли всем городом под Изборск. Произошла злая сеча. Псковский воевода Гаврила Бориславлич был убит. Меченосцы погнали псковичей; многих убили, а многих захватили в плен. Гонясь за псковичами до самого города, они зажгли посад. Сгорели многие церкви. Меченосцы разграбили иконы и всю утварь церковную и опустошили села вокруг Пскова. Они простояли под Псковом неделю, города не взяли и, захвативши многих псковичей в плен, ушли. Но мира не наступило. В самом Пскове нашелся перебежчик, Твердило Иванкович. Он захватил власть в городе и при поддержке меченосцев начал воевать новгородские села. Многие из псковских бояр, противившихся немцам, с своими семьями бежали из-под власти Твердила в Новгород.

Той же зимой, уже по отъезде Св. Александра, меченосцы опять пришли в новгородские владения Чудь и Водь, опустошили их, обложили данью и воздвигли город Копорье на самой новгородской земле. Оттуда они взяли Тесово и подошли на 30 верст к Новгороду, избивая по дорогам новгородских гостей. На севере они дошли до Луги. В это время на новгородские рубежи напала Литва. Меченосцы, Чудь и литовцы рыскали по новгородским волостям, грабя жителей и отбирая лошадей и скот; предстоящей весной смердам нечем было пахать.

В этой беде новгородцы отправили к Ярославу Всеволодовичу послов с просьбой о князе. Но новгородцы не верили, что молодой князь выведет их из небывалых бед. Они снова послали к Ярославу архиепископа Спиридона с боярами, умоляя его отпустить на княжество Св. Александра.

Ярослав согласился. Зимой 1241 года Св. Александр после года отсутствия снова въехал в Новгород, и "рады быша новгородцы". Общие беды и невзгоды крепко связали Св. Александра с Новгородом. Через все житие Св. Александра проходит любовь к буйному, часто непокорному Новгороду, несмотря на ссоры и разногласия, а, иногда, и открытую борьбу. Для Новгорода Св. Александр был одним из тех немногих князей, которых он любил и чтил, как своего князя. И эта любовь, скрывавшаяся подчас за недовольством и ропотом веча, как свеча, горящая под нагаром, иногда вдруг вспыхивала и горела ярким светом. Так было в дни тяжкой болезни Св. Александра, так было и в дни надвигавшейся общерусской беды.

Св. Александр, приехав в Новгород, застал его сумрачным и примолкшим. Вечевой колокол смолк и распри временно утихли. Спешно строились укрепления, стягивались ополчения и церкви наполнялись молящимися.

По приезде, Св. Александр собрал ополчение из новгородцев, ладожан, корельцев и ижорян, напал на воздвигнутое на новгородской земле Копорье, разрушил город до основания, перебил многих меченосцев, многих увел в плен, других отпустил — "бе милостив паче меры", — а перебежчиков вожан и чудь велел казнить (1).

В ответ на это нападение орденские братья, несмотря на зимнее время, напали на Псков и, разбив псковичан, посадили в город своих наместников.

Услышав об этом, Св. Александр "велми оскорбе за кровь християньскую и, не умедлив нимало, но разгоревся духом и своею ревностью по святей Троице и по святей Софии, и поим с собою брата своего и вся воа своя, и прииде к Новутороду и поклонися святей Софии с молбою и пла-чемь" (2).

Во главе новгородского и низового войска Св. Александр с братом Андреем пошел на орден. По дороге он взял приступом Псков и орденских наместников отослал закованными в Новгород. Из-под Пскова он двинулся дальше и вошел во владения ордена.

Вступив в орденские земли, Св. Александр пустил полки в зажития. Меченосцы напали на передовой полк новгородцев и изрубили его. Домаш Твердиславович, брат новгородского посадника, "муж добр", был убит. Из всего полка лишь немногие успели убежать к своему князю.

При известии о вторжении русских, магистр собрал весь орден и подчиненные ему племена и выступил к рубежам. Узнав, что на него идет большая рать, Св. Александр отступил из орденских владений, перешел через Чудское озеро и поставил свои полки на русском его берегу, на Узмени у Вороньего камня. Наступил уже апрель, но все еще лежали снега, и озеро было покрыто крепким льдом. Готовился решительный бой. На новгородцев шел весь орден. Немцы шли "похваляясь", уверенные в своей победе. Из рассказа летописи видно, что вся новгородская рать сознавала глубокую серьезность боя. В этом рассказе — в напряженном ожидании битвы — есть ощущение лежащей за спиной русской земли, участь которой зависела от исхода сечи. Исполнившись ратного духа, новгородцы сказали Св. Александру: "О, княже наш честный и драгий; ныне приспе время положити главы своя за тя" (3). Но вершина этого сознания решительности боя заключается в молитвах Св. Александра, которые приводит летопись: Св. Александр вошел в церковь Св. Троицы и, воздев руки и помолившись, сказал: "суди, Боже, и разсуди прю мою от языка велеречива: помози, Господи, яко же древле Моисеови на Амалика и прадеду моему, князю Ярославу, на окаяннаго Святополка" (4).

В субботу (5-го апреля) на восходе солнца рать меченосцев в накинутых поверх доспехов белых плащах, с нашитыми на них красным крестом и мечом, двинулась по льду озера на новгородцев.

Построившись клином — "свиньей" — и сомкнув щиты, они врезались в русскую рать и пробились через нее. Среди новгородцев началось смятение. Тогда Св. Александр с запасным полком ударил в тыл врага. Началась сеча, "зла и велика"... и трус ст копей лом-ленье и звук от мечного сечения... и не бе видети озеру, покрыло бо есть все кровью". Чудь, шедшая вместе с орденом, не устояв, побежала, опрокинув и меченосцев. Новгородцы гнали их по озеру семь верст, до другого берега озера, называемого Супличским. На широком ледяном пространстве бежавшим некуда было скрыться. В битве пало 500 меченосцев и множество Чуди.

Пятьдесят рыцарей было взято в плен и приведено в Новгород. Многие утонули в озере, провалившись в полыньи, а многие израненные скрылись в лесах.

Как во времена невской битвы, современники видели Божий полк в воздухе, помогавший новгородцам.

Св. Александр со славою въехал в Псков. За конем его шли пленные рыцари. Игумены и священники и множество народу, с образами и хоругвями, вышли ему навстречу.

Св. Александр проехал прямо в собор Св. Троицы, где был отслужен молебен.

Летописец, заканчивая описание этой сечи, восклицает: "О, невегласи Псковичи, аше забудете великаго князя Александра Ярославича, или отступите от него, или от детей его, или от всего роду его, уподобитеся Жидомь, их же препита Господь в пустыни крастельми печеными, и сих всех забыша благ Бога своего, изведшаго из работы Египетскиа Моисеом; се же вам глаголю: аще кто приидет напоследок род его великых князей, или в печали приидет к вам жити во Псков, а не примите его или не почтите его, наречется вторая Жидова" (5).

Разгром на Чудском озере тяжело поразил орден. Меченосцы выставили против русских всю свою силу, и вся эта сила была разбита. Тем же летом магистр прислал в Новгород послов с предложением мира. Орден отказывался от своих завоеваний в новгородских владениях и предлагал обмен пленных меченосцев на захваченных им в плен новгородцев и псковичей.

Борьба с Западом не окончилась Невской и Чудской битвами. Она, возобновлясь еще при жизни Св. Александра, продолжалась несколько столетий. Но Ледовое побоище сломило вражескую волну в то время, когда она была особенно сильна и когда, благодаря ослаблению Руси, успех ордена был бы решительным и окончательным. На Чудском озере и на Неве Св. Александр отстоял самобытность Руси от Запада в самое тяжелое время татарского полона. Обе эти сечи были битвами, которые не принесли ни мира, ни полного освобождения, но которые обозначают собою глубокий перелом, направляют историческую жизнь народа в иное русло.

Память об этих битвах долго жила и в Новгороде и в Пскове. Более трехсот лет на всех ектеньях поминались павшие в сечах на Неве и на Чудском озере.

(1) Повести о житии и т. д., стр. 183. Полн. собр. Летоп. Том VII, стр. 149.

(2) Полн. собр. Летоп. Том VII, стр. 150.

(3) Ibid, стр. 150.

(4) Ibid, стр. 150.

(5) Ibid, стр. 151.

Глава XI

Два главных противника Новгорода — шведы и меченосцы — были отражены и на время отступились от нападений. Оставался третий враг — воинственная и полудикая Литва.
И шведы и орден выставляли собранную воедино рать. Поражение этой рати означало и поражение противника, наступление — если не мира, то многолетнего перемирия.

Иначе было с Литвой. Разделенная на множество мелких княжеств, она делала набеги на Русь небольшими сравнительно отрядами. Эти отряды появлялись из литовских лесов перед тем или иным русским городом, иногда захватывали его и грабили окрестности. Потом они снова скрывались в леса. Если русские князья настигали такой отряд и уничтожали его, то это не прекращало набегов. Один литовский князь или несколько литовских князей, соединившись вместе, снова приходили на Русь.

Постоянная борьба с Литвой отличалась от борьбы с орденом и шведами. В ней не было угрозы иного мира и иной культуры. В ней не было и трагического ожидания битвы, как на Неве или у Вороньего камня. Борьба была постоянно тянущейся партизанской войной. Она постепенно обескровливала землю. Как в Киевщине набеги степных кочевников, так и набеги Литвы делали жизнь населения неспокойной и неустойчивой. В опасные для Новгорода времена этот скрытый в лесах враг становился серьезной угрозой, ослабляя Новгород и укрепляя других, более сильных врагов.

Все новгородские князья вели постоянную войну с Литвой. Это вошло в новгородскую княжескую традицию, как и война с меченосцами.

Памятниками этой постоянной войны остались до наших дней могилы в монастырских склепах и кресты на деревенских погостах Печерского края, воздвигнутые над "убиенными от Литвы" в 13—15 веках.

Св. Александру Невскому пришлось оборонять русскую землю и от этого врага. Постоянные набеги литовцев особенно усилились в 1242 году, в следующее за Ледовым побоищем лето.

"В то же лето, — говорит летопись, — умножишася языка Литовьскаго и начаша пакостити во области великаго князя Александра" (1).

Св. Александр пошел на Литву. С новгородской ратью он разбил один за другим семь литовских отрядов, проникших на новгородскую землю. Новгородцы ловили уцелевших от разгрома литовцев и, озлобленные на них, уводили в плен, привязавши к хвостам коней. Этот быстрый разгром прекратил литовские набеги. "Оттоле начаша блюстися и трепетати имени его" (2).

Несколько лет за Ледовым побоищем и поражением Литвы прошли спокойно. Постоянные враги Новгорода — шведы, орден и литовцы — примолкли. Мир был и в Новгороде. За это время не было слышно ни о мятежах, ни о восстаниях, ни ссорах с князем. Этот редкий случай в новгородской истории свидетельствует и о крепкой связи Св. Александра с Новгородом и об особенности его исторического пути. Как новгородский князь Св. Александр принимал участие в управлении Новгородом. В тяжелые дни постоянной войны с многими врагами от внутреннего состояния княжества зависела его внешняя сила и его способность к обороне. Прошедшие века выделяют Св. Александра из всех живших в то время. Имена его политических противников — новгородцев — забыты. Над сплетением новгородских партий мы видим только его ясный и прямой взгляд, ведущий Россию по правильному историческому пути. На этом пути он постоянно сталкивался с непониманием, ослеплением своими местными интересами и личным упорством. При сознании правильности пути особенно трудно уступать находящимся в заблуждении. Есть исторические деятели, всегда шедшие напролом. Св. Александр не принадлежал к их числу. В нем есть особое соединение ясного и прямого пути, непреклонно идущего к своей цели и одновременно большой гибкости и умения уступать. Мы увидим дальше, что были столкновения Св. Александра с Новгородом, когда он становился непреклонным и делался противником Новгорода вплоть до угрозы ратью. Но годы длительного мира после шведской и орденской войн свидетельствуют о гибкости Св. Александра, о его умении уступать, если эти уступки можно было делать.

Эти годы внутреннего спокойствия отмечают лишь краткие сведения о жизни княжеской семьи и о литовских набегах.

В 1244 году, 5-го мая, скончалась мать Св. Александра княгиня Феодосия Ярославна, жившая в Новгороде. Перед смертью она была пострижена в монашество при монастыре Св. Георгия с именем Ефросиний и погребена в том же монастыре, рядом со своим сыном князем Феодором.

В 1245 году Литва снова совершила набег на новгородские владения. Несколько литовских князей, соединившись вместе, прошли до Бежецка и Торжка. Жители Торжка со своим князем Ярославом Владимировичем выступили против них и были разбиты. Литовцы захватили большой полон и повернули назад в Литву. Этот набег поднял всю северную Русь. Тверичи, дмитровцы и новоторжцы погнались за уходившею с полоном Литвою и разбили ее под Торопцом. Литовские князья со своей ратью скрылись за стенами города. Русские обложили город. Наутро после этой сечи к Торопцу подошел с новгородцами Св. Александр. Взяв приступом город, он отнял у литовцев весь полон. В этой сече пало восемь литовских князей.

Здесь, под стенами Торопца, у Св. Александра вышло разногласие с новгородцами. Новгородцы считали, что поход кончен. Но Св. Александр знал, что поражение одного литовского отряда не избавит Новгород от дальнейших набегов. После длительных споров князя с посадником и воеводами новгородская рать разделилась. Новгородское ополчение и владычин полк с посадником и тысяцким вернулись в Новгород, а Св. Александр со своей княжей дружиной пошел в литовские пределы.

Войдя в Смоленскую землю, он встретил Литву под Жижичем и разбил ее. На обратном пути он встретил другую рать под Усвятом. "Поиде к Новугороду в мале дружине, — говорит летопись, — и срете ину рать, и бися с ними, и ту ему Бог поможе, изби их, а сами прииде здоров и вся воя его" (3).

Разгром литовцев не на новгородской земле, а в литовских лесах надолго прекратил набеги. Эта война, как и все войны Св. Александра, была оборонительной по существу, но наступательной по действиям. Военные действия Св. Александра отличает быстрота и стремительность. Он не ждал врага, но сам шел на него, и, вступив в войну, он Доводил ее до конца, до окончательного поражения противника, которое на долгое время могло обеспечить мир, прекратив возможность нападений.

(1) Поли. собр. Летоп. Том VII, стр. 151.

(2) Ibid. Том XV, стр. 386.

(3) Ibid. Том VII, стр. 152.

Глава XII

Походом на Литву в 1246 году кончается первый период жизни Св. Александра. До этих пор он был обращен лицом на Запад. Перед ним небольшое пространство русской земли с ее пограничными городами, литовские, ливонские и шведские леса. Он исходил это пространство со своей дружиной, бросаясь с севера на юг, от Невы к Торопцу. В этом периоде его жизни — стесненность, отстаивание крепкое и упорное каждой пяди своей земли. До этого времени ничего не известно об отношении Св. Александра к татарам. Новгород был защищен от них Суздальской землей. Пока был жив его отец, Св. Александр был избавлен от необходимости вести общерусскую политику по отношению к татарам. Но со смертью Ярослава это положение изменилось. Судьба поставила перед ним вопрос того или иного отношения к ханам, как прежде поставила задачу защиты новгородских областей.

После литовского похода, с 1246 г. он оборачивается лицом на восток к азиатским просторам.

И это обращение от запада к востоку, от Европы к Азии, меняет всю его жизнь, открывает иного врага, иные пути и иные горизонты.

По разделу ханских владений покоренная Русь вошла в улус Батыя, кочевавшего со своей ордой в приазовских и поволжских степях.

При большой самостоятельности отдельные улусы татарского царства подчинялись верховной власти великого хана, жившего в Каракоруме. Дух Чингисхана продолжал еще жить в его потомках, проявляясь в сплоченности и сосредоточенности власти при огромной разбросанности и разнообразии улусов. Раздавая русским князьям ярлыки на княжение, Батый посылал некоторых из них на поклон к Хагану, словно указывая этим на их зависимость от высшей власти.

Великий князь Ярослав Всеволодович, отец Св. Александра, приехав к Батыю, подвергся этой участи. С небольшим отрядом он совершил длинный путь в глубины Азии. Многие из его спутников умерли по дороге в степях от жажды и истощения.

Приезд Ярослава в Орду и последовавшая за ним перемена в жизни Св. Александра совпали с переменами в самом татарском царстве.

Когда Ярослав приехал в Орду, хан Огодай уже умер, и до выборов нового хана царством в течение пяти лет правила любимая жена умершего— Туракиня. При Ярославе произошло избрание нового хана. Бывший одновременно с Ярославом в Орде Плано Карпини, упоминающий и его имя среди других ханов и князей, оставил описание Великого Курултая, свидетелем которого пришлось быть русскому князю.

К этому времени в Орду собрались ханы и князья монгольских орд и улусов, которым надлежало избрать Хагана из числа потомков Чингис Хана.

"Мы нашли там светло-пурпуровый шатер,— пишет Плано Карпини, — настолько большой, что в него, по нашему мнению, могло поместиться более двух тысяч человек. Находясь там с сопровождавшими нас татарами, мы видели большое собрание ханов и князей, которые сошлись сюда со всех сторон со своими племенами и стояли конно кругом на соседних холмах. В первый день они были одеты в светлый пурпур, во второй день в красный — Гаюк пришел тогда в шатер. В третий день они были в лиловом, на четвертый в малиновом... Все ханы и князья были под шатром, где они беседовали и обсуждали избрание Великого Хана. Остальной народ находился за оградой, ожидая, что будет решено" (1).

О выборе хана велись долгие споры. Отдельные ветви Чингизидов не могли столковаться, каждая выдвигая своего претендента. Наконец, под давлением Туракини выбор пал на сына умершего хана — Гаюка.

25-го августа 1246 года огромные толпы сошлись к ханскому шатру. При чтении молитв они кланялись по направлению могилы Чингис Хана. Князья и ханы, войдя в шатер, посадили Гаюка на золотой стол, положили перед ним меч и пали на колени, говоря: "Мы хотим, мы просим, мы требуем, чтобы ты принял власть над всеми нами". Толпы, стоявшие вокруг шатра и далеко за шатром на равнине, также пали на колени.

— Если вы хотите, чтобы я владел вами, — сказал Гаюк, — то готов ли каждый из вас исполнять то, что я ему прикажу, приходить, когда позову, идти, куда пошлю, убивать, кого велю?

Стоявшие на коленях отвечали согласием.

— Если так, — сказал Гаюк, — то впредь слово уст моих, да будет мечом моим (2).

Тогда присутствующие посадили Гаюка и его жену на войлок и, подняв вверх, громкими криками объявили Великим Ханом. Потом они принесли богатую казну умершего хана и вручили ее Гаюку. Новый хан одарил из нее присутствующих.

После пиршества, длившегося целый день, Гаюк, сидя на золотом столе, стал принимать дары покоренных народов. Послы вереницей входили в шатер, четырехкратно па-Дали на колени, простирались на земле перед ханом и клали перед ним свои дары. У подножия золотого ханского стола постепенно вырастала груда даров: здесь был бархат, пурпур, златотканые покрывала Ховзарема, шелка, лаковые изделия Китая, русские меха, точеная слоновая кость. В этом разнообразии и многоцветное даров был словно символ татарского царства — соединение воедино у ног хана многих народов, царств, наречий, культур и верований.
После возведения Гаюка на престол Ярослав Всеволодович был отпущен домой. Но ему не суждено было увидеть Руси. Он скончался в степях 30-го сентября 1246 года. И Плано Карпини, и летопись утверждают, что он уехал уже больным из Орды, так как был отравлен по приказу Тура-кини.

Эта одинокая смерть в чуждых степях, далеко от Руси, глубоко поразила современников. Она наложила на Ярослава печать мученичества. "О таковых бо Писание глаголет, — говорит летописец, описывая "нужную" смерть Ярослава, — ничтоже боле ино таково пред Богом, но еже аще кто положит душу свою за други своя; сии же великий князь положи душу своя за други своя и за землю Русскую, и причте его Господь ко избранному своему стаду; милостив бо бяше ко всякому, и требующимь же невозбранно даяше, еже требоваху" (3).

(1) "Voyages tres curieux etc.", стр. 10—11.

(2) Ibid, стр. 14; Д. Иловайский, "История России", ч. II, стр. 397.

(3) Поли. собр. Летоп. Том VII, стр. 156.

Глава XIII

Смерть Ярослава освободила на Руси великокняжеский престол. Великим князем временно сделался брат Ярослава — Святослав Всеволодович. Перемена на великом княжении вызывала перемещения на других столах. Перемещение коснулось и Св. Александра как старшего сына умершего великого князя. Занятие нового стола зависело от татар. Для получения княжеств Св. Александр и его брат Андрей должны были ехать за ярлыком в Орду.
"Того же лета князь Андрей Ярославович поиде в Орду к Батыеви. Ко Александру же Ярославичу приела царь Батый послы своя, глаголя: "мне покорил Бог многи языкы, ты ли един не хощеши покоритися дрьжаве моей? но, аще хоще-ши ныне соблюсти землю свою, то прииди ко мне", — так об этом повествуют житие и летопись (1).

Кипчацкие ханы из своей ставки следили за Русью. Имя Св. Александра было уже прославлено по всей Руси. Победы его над шведами, меченосцами и Литвой сделали из него народного героя, защитника Руси от иноземцев. Он был князем в Новгороде — единственной области Руси, куда не доходили татары. И, вероятно, у многих русских в то время жила надежда, что не этот ли князь, разбивавший с небольшим ополчением иноземные рати, освободит Русь от татар. Это подозрение должно было возникнуть и в ханской ставке. Поэтому приказ Батыя явиться в Орду вполне понятен (2).

Также понятно и колебание Св. Александра — нежелание его ехать в Орду. В Новгороде он был свободен. Он открыто боролся со своими врагами. Не было ли у него мысли выступить против татар? Мы можем это только предполагать, но многие данные делают это предположение вполне обоснованным.

Мысль о свержении ига претворялась в действие у многих князей, имевших гораздо меньше оснований надеяться на успех, чем Св. Александр. Защитник Руси от врагов, мог ли он не думать об избавлении от самого сильного врага?

Приказ Батыя поставил его перед необходимостью ответа. Согласие или отказ приехать означал мир или войну.

Это был самый решительный и трагический момент в жизни Св. Александра. Перед ним лежали два пути. На один из них нужно было становиться. Решение предопределяло его дальнейшую жизнь.

Этот шаг был полон тяжких колебаний. Поездка в Орду — это была угроза бесславной смерти — князья и шли туда, почти как на смерть, уезжая оставляли завещания, — отдача на милость врага в далеких степях и, после славы Невского и Чудского побоищ, унижение перед идолопоклонниками, "погаными, иже оставивше истиннаго Бога, покланяются твари".

Казалось бы, что и слава, и честь, и благо Руси требовали отказа — войны. Можно твердо сказать, что Русь и, особенно, Новгород, ждали неповиновения воле хана. Бесчисленные восстания свидетельствуют об этом. Перед Св. Александром был путь прямой героической борьбы, надежда победы или героической смерти. Но Св. Александр отверг этот путь. Он поехал к хану.

Здесь сказался его реализм. Если бы у него была сила, он пошел бы на хана, как шел на шведов. Но твердым и свободным взглядом он видел и знал, что нет силы и нет возможности победить. И он смирился.

Для средневекового рыцаря это было бы концом славы. Трубадур не стал бы слагать песен в честь рыцаря, пошедшего на унизительный шаг. Но Св. Александр не был рыцарем. Он был православным князем. И в этом унижении себя, склонении перед силой жизни — Божией волею — был больший подвиг, чем славная смерть. Народ особым чутьем, быть может, не сразу и не вдруг, понял Св. Александра. Он прославил его еще задолго до канонизации, и трудно сказать, что больше привлекло к нему любовь народа, победы ли на Неве, или эта поездка на унижение.

Отныне на Св. Александра ложится печать мученичества. И именно это мученичество, страдание за землю, почувствовал и оценил в нем народ, сквозь весь ропот и возмущение, которыми был богат путь Св. Александра после его подчинения злой татарской неволе.

Приказ Батыя застал Св. Александра во Владимире, куда он приехал из Новгорода после смерти отца.

Всех ехавших в Орду особенно смущало требование татар поклониться идолам и пройти через огонь. Эта тревога была и у Св. Александра, и с ней он пошел к Митрополиту Киевскому Кириллу, жившему в то время во Владимире.

"Святый же (Александр) слышав сие от посланных печален быша, вельми боля душею и недоумевашеся, что о сем сотворити. И шед святой поведа епископу мысль свою".

Митрополит Кирилл сказал ему: "брашно и питие да не внидут в уста твоя, и не остави Бога сотворившаго тя, яко иний"сотвориша, но постражи за Христа, яко добрый воин Христов".

Св. Александр обещал исполнить это наставление. Митрополит Кирилл дал ему запасные Св. Дары "в спутники быти" и отпустил со словами: "Господь да укрепит тя" (3).

Из Владимира Св. Александр с небольшой свитой направился к приазовским степям. На берегу Дона было русское село, основанное Батыем для перевоза через реку ехавших из Орды на Русь послов. Глухие задонские степи после татарского нашествия были совсем пустынны. В них бродили лишь шайки разбойников. Ехавшие в Орду не встречали ни одного жилья вплоть до Волги, где было снова село пленных русских перевозчиков.

Описания Плано Карпини, посланного к татарам папой Иннокентием IV, и монаха Рубриквиса, посланного королем Людовиком IX, говорят о том глухом степном пути, который сделал и Св. Александр через Дон и Волгу в поволжские степи до самой ставки. Плано Карпини описывает и самую ставку.

"Батый живет великолепно... У него привратники и всякие чиновники, как у императора, а сидит он на высоком месте, как-будто на престоле, с одной из своих жен. Все же прочие, как братья его и сыновья, так и другие вельможи, сидят ниже посередине, на скамье, а остальные люди за ними на полу, мужчины с правой, а женщины с левой стороны. У дверей шатра ставят стол, а на него питье в золотых и серебряных чашах. Батый и все татарские князья, а особенно в собрании, не пьют иначе, как при звуке песен или струнных инструментов. Когда же выезжает, то всегда над головой его носят щит от солнца или шатер на коне. Так делают все татарские знатные князья и их жены.

Сам Батый очень ласков к своим людям; но все же они чрезвычайно боятся его. В сражениях он весьма свиреп, а на войне хитер и лукав, потому что воевал очень много" (4).

Как и других князей, Св. Александра по приезде в Орду привели к двум кострам, между которыми он должен был пройти, чтобы подвергнуться очищению и затем поклониться идолам. Св. Александр отказался исполнить обряд, сказав: "не подобает ми, христианину сушу, кланятися твари, кроме Бога; но поклонитеся Святой Троице, Отцу и Сыну и Святому Духу, иже сотвори небо и землю, и море, и вся, яже в них суть" (5).

Татарские чиновники послали сказать Батыю о неповиновении князя.

Св. Александр стоял у костров, ожидая решения хана, как год перед этим Св. Михаил Черниговский (б).

Посол Батыя привез приказ привести к нему Св. Александра, не заставляя проходить между огней.

Ханские чиновники привели его к шатру и обыскали, ища спрятанного в одежде оружия.

Секретарь Хана провозгласил его имя и велел войти, не наступая на порог, через восточные двери шатра, потому что через западные входил лишь сам Хан.

Войдя в шатер, Св. Александр подошел к Батыю, который сидел на столе из слоновой кости, украшенном золотыми листьями, поклонился ему по татарскому обычаю, т.е. четырехкратно пал на колени, простираясь затем по земле, и сказал:

"Царь, тебе поклоняюся, понеже Бог почтил тебе царством, а твари не поклоняюся: та бо человека ради сотворена бысть, но поклоняюся единому Богу, Ему же служю и чту И" (7).

Батый выслушал эти слова и помиловал Св. Александра.

Трудно установить точную причину этой милости. Жизнь отдельного человека мало значила для татарских ханов. В их стихийном движении, разрушившем многие царства и сравнявшем с землею города, смерть была обычным естественным явлением, законом, никого не удивлявшим, никого не занимавшим. Азиатской жестокостью веет от слов Чингис Хана, записанных арабом Рашид-уд-Эддином: "Наслаждение и блаженство человека состоит в том, чтобы подавить восставшего, победить врага, вырвать его из корня, заставить вопить служителей их, заставить течь слезы по лицу и носу их"... (8). В жестокости этих слов сквозит уже нечто бесстрастное, глубоко равнодушное перед страданием и смертью отдельного человека. Но наряду с жестокостью в татарских ханах уживалось уважение к храбрости противника. Иногда следствием этого являлось и помилование врага, приходившее частью как прихоть, под влиянием непосредственного ощущения. Так, Батый, казнивший Св. Михаила Черниговского, неожиданно помиловал Киевского посадника Димитрия, захваченного в плен раненым после разрушения Киева, "мужества его ради".

Так же он помиловал и Св. Александра, — быть может, за его храбрость, быть может, под влиянием его внешнего облика и внутренней силы: "Рукописное сказание" повествует, что, отпуская от себя Св. Александра, он сказал: "истину мне сказасте, яко несть подобна сему князя".

(1) Поли. собр. Летоп. Том VII, стр. 156.

(2) Факт поездки Св. Александра в Орду не по собственному почину, а по приказу Батыя, утверждаемый житием, оспаривается многими историками. Если возникает противоречие между рассказом жития и историческим исследованием, то оно, в конечном итоге, разрешается верою или неверием, принимающими или отвергающими большую достоверность жития, чем изыскание человеческого ума. Однако, подходя к этому разногласию чисто рационалистически, нужно взвесить, есть ли вполне достаточные основания для отвержения, в том или ином вопросе, жития как исторического документа. В данном вопросе добровольной или принудительной поездки Св. Александра в Орду — не имеющего, впрочем, особого значения ни для его внутреннего облика, ни для его исторического пути — нужно сказать, что, рассматривая рассказ жития даже в порядке обычного исторического документа, нет достаточных оснований отвергать его истинность.

Противоположное предположение не имеет за собой большого основания, ибо вся обстановка того времени делает вполне обоснованной и достойной доверия версию, что Св. Александр поехал впервые в Орду именно по приказу Батыя.

Что касается до слов летописи "езди другое к Батыеви", то нужно заметить, что поездки в Орду передаются летописью неточно и с ошибками на несколько лет, чему можно привести несколько примеров. Сопоставляя хронологические даты походов Батыя и его участия в азиатских делах с постоянным упоминанием имени Св. Александра, как участника новгородских дел, как раз в тот период, когда он мог бы ездить к хану, очень трудно предположить, что Св. Александр был в Орде до 1247 года.

(3) Пролог. Книга I. Ноября 13-го дня. СПБ. 1895. Лист 101.

(4) Д. Иловайский. "История России", ч. II, стр. 395.

(5) Пролог. Лист 101.

(6) Описание мученической кончины Св. Михаила Черниговского и его боярина Феодора, помимо своего глубокого церковно-житийного значения, дает также некоторые подробности приема в Орде и тех обрядов, исполнять которые отказался Св. Александр. Поэтому приводим ниже это описание, как в известной степени дополняющее житие Св. Александра.

Мученичество Св.Михаила— соперника Ярослава и Св.Александра на новгородском княжении — тем более замечательно, что предшествующая жизнь его не была героической. При приближении Батыя к Киеву Св. Михаил бежал в Угрию, оставив свое княжество обороняться собственными силами. Не князь, а киевский посадник Димитрий мужественно защищал город. Киев был взят и разграблен. Св. Михаил после многолетних скитаний за рубежом вернулся на Русь и поселился в Чернигове. Оттуда Батый вызвал его в Орду. Духовный отец князя — Иоанн — увещевал Св. Михаила и его спутника боярина Феодора не поклоняться идолам и не исполнять татарских очистительных обрядов. Когда Св. Михаил и Феодор дали это обещание, он благословил их на поездку и дал в путь запасные Св. Дары.

По приезде Св. Михаила в Орду, татары, по установленному обычаю, стали принуждать его пройти между огнями, чтобы подвергнуться очищению, прежде чем предстать перед Батыем. Дойдя до костров, князь Михаил и Феодор отказались исполнить обряд. Оставив их на этом месте, татары послали к Батыю поведать ему о неповиновении русского князя. Батый "взъярився еси" и послал своего стольника Елдегу передать князю: "отселе избери себе живот или смерть: аще повеление мое сътвориши, жив будеши и великое княжение свое все восприимеши, аще ли не пройдеши сквозь огнь и не покло-нишися кусту и солнцу и идолом, то злою смертию умреши". Выслушав эти слова, князь Михаил повторно отказался исполнить обряд. Тогда Едцега угрожающе сказал ему: "Михаиле, ведаа будешь яко мертв еси". Св. Михаил отвечал: "Аз того хощу еже за Христа пострадати".

Вокруг Св. Михаила и Едцеги собралась толпа. Среди нее был внук Св. Михаила молодой Ростовский князь Борис Василькович, сын умученного татарами Василька, и его бояре, которые приехали к этому времени в Орду за ярлыком. Борис, слыша слова Едцеги, с плачем стал убеждать деда исполнить приказ хана.

Ростовские бояре, поддерживая своего князя, обещали принять епитимью за нарушение обета на себя и на всю свою волость.

Тогда боярин Феодор, видя слезы Бориса и слыша убеждения ростовских бояр, испугался, что его князь ослабеет духом, вспомнив о своей земле, жене и детях, и сдастся на их просьбы. Он начал убеждать Михаила, говоря: "помнишь ли, Михаиле, слово отца своего ду-ховнаго, аще учаше нас от святого Евангелия? Рече бо Господь: иже хощет душу свою спасти, погубит ; а иже погубит душу свою мене ради, той спасет; ...иже бо постыдится Мене и Моих словес в роде сем и Сын Человеческий постыдится его",
Борис и ростовцы не переставали умолять Св. Михаила покориться хану. Тогда Св. Михаил снял с себя княжеский плащ, бросил его ростовцам и сказал: "приимите сего света славу, аще вы ею хощете".

Елдега, услышав, что увещевания не подействовали нз князя, поскакал опять к Батыю. Св. Михаил и Феодор начали петь церковные песни и, взяв Св. Дары, причастились. В это время ростовцы закричали: "Михаиле, идут от царя убийцы убивати вас; поклонитеся и живы будете". Но Михаил и Феодор отвечали: "не кланяевеся, ни слушаеве вас, славы ради света сего" и продолжали петь. Убийцы соскочили с коней, схватили Св. Михаила, бросили на землю и, держа за руки и ноги, стали топтать и бить по сердцу. Один христианин вероотступник, по имени Дамас, мечом отсек князю голову. Потом они убили Феодора и бросили тела обоих мучеников в степи.

Это случилось 20-го сентября, за неделю до смерти Ярослава в монгольских степях.

(7) Изречение 29 (В. Иванов, "Мы", стр. 92).

Глава XIV

Продержав Св. Александра в Орде, Батый не решил вопроса о разделе русских княжений. Он послал Св. Александра и Андрея, как послал прежде их отца, в Каракорум, на поклон к Великому Хану.

Перед русскими князьями лежал длинный, уже пройденный Ярославом путь. Этот путь вел через Урал, через Киргизские степи, земли бесерменов (Хиву), через горные перевалы в Каракитай и через плоскогорья Монголии к преддвериям Китая в Каракорум. Князья ехали с татарским конвоем по проложенным татарами дорогам, меняя лошадей на станциях-ямах.
Летопись ничего не сообщает об этом путешествии. Она только упоминает: "ходи Св. Александр в Канович". Для летописца, остававшегося на Руси, и далекий азиатский путь, и ханская ставка со всей ее жизнью оставались далекими и неведомыми. Нам неизвестны подробности пути и пребывания Св. Александра в Каракоруме. Но, по описаниям свидетелей, посещавших Орду в те времена, можно восстановить ее жизнь и обстановку, которую увидел и в которой как-то действовал Св. Александр, добиваясь ярлыка на княжение.

На равнинах Европы каждое столетие глубоко меняет весь внешний облик местности. Но в тех местах, через которые проходил Св. Александр, лицо земли не изменилось за семь столетий. Путь Св. Александра к Каракоруму был совершенно таким же, как и путь современного исследователя, проникающего в преддверия Тибета.

Этот длинный путь через иссеченные хребты гор, плоскогорья и перевалы, в условиях обычного путешествия через Среднюю Азию, т. е. верхом, с ночевками у костра на
разостланном войлоке, с редкими встречами на пути, длился много месяцев, пока Св. Александр и Андрей с их конвоем и спутниками не достигли ханской ставки.

Каракорум во время его посещения Св. Александром менялся, как и само татарское царство. Из кочевого племени возникала империя. Поэтому и в ставке, среди первобытного кочевья, с табунами пасущихся лошадей и с толпой кочевников в грязных одеждах и войлочных шляпах, уже вырастал город. Татарское царство коснулось Китая на востоке, древней арабской культуры на западе, Индии на юге, и все эти культуры начинали менять облик монгольских кочевников.

Между юрт воздвигался настоящий город, окруженный земляными валами. Из своих походов ханы привозили комедиантов, художников, мастеровых и ремесленников. Эти мастера и художники работали над убранством Каракорума.

Среди них были и русские. Плано Карпини встретил в Орде молодого русского пленника— Козьму "хитреца", умевшего ковать золото. Он видел у него сделанный им ханский престол и ханскую печать. Рубриквис встретил в Орде другого пленника — зодчего.

Послы и иноземные купцы вкрапливались в татарскую толпу. Их лавки постепенно проникали в воздвигавшийся из кочевья Каракорум.

"Там две большие улицы, — пишет Рубриквис, — одна из которых называется Сарацинской; на той улице идет торг и ярмарка. Много иностранных торговцев ездят по ней, потому что на ней стоит дворец, а также большое количество разных посольств, прибывающих из разных стран. Другая улица зовется китайской, и на ней живут ремесленники. Кроме этих двух улиц есть палаты, где живут секретари хана, (город) окружают земляные валы с четырьмя воротами.

У восточных ворот торгуют просом и другими сортами зерна, которого там очень немного. У западных — торгуют баранами и козами; у южных — быками и повозками, и у северных — конями" (1).

В Каракоруме было двенадцать храмов идолопоклонников разных сект и наций, две мусульманские мечети и христианская церковь.

В самом центре города находилось жилище Хагана. Ханский дворец был выстроен через несколько лет после приезда Св. Александра. При нем это был светло-пурпуровый шатер на столбах, украшенных золотыми листьями, за расписной деревянной оградой. "Мы нашли там светло-пурпуровый шатер, — говорит Плано Карпини, — настолько большой, что в нем могло поместиться более двух тысяч человек. Вокруг шла балюстрада, наполненная различными картинами и статуями" (2).

Влияние Китая, Индии и ховзаремских городов больше всего сказалось на самом Хагане и его приближенных. Это уже не были простые кочевые князья, одно поколение тому назад жившие в юртах, как и их поданные. В их жизнь вошла роскошь азиатских владетелей.

Хаган жил в этом шатре, отделенный от народа целой лестницей придворных, секретарей и чиновников.

"В палисаде у шатра было двое ворот, через одни из которых входил сам император, даже без телохранителей, так что ворота эти оставались все время закрытыми, и никто не осмеливался входить в них, а входили в другие, где стояли телохранители с мечами, луками, стрелами.

Если же подходил к воротам кто-либо из простых, то его били, или даже стреляли" (Плано Карпини).

"В заборе у шатра было двое больших ворот, через одни из которых входил сам Хаган. Там не стояла стража, хотя ворота эти оставались все время открытыми, ибо никто из входящих и выходящих не осмеливался пройти через них, но входил в другие, где стояли телохранители с луками и стрелами. Если кто-нибудь приближался к шатру ближе положенных пределов, его били или даже метали в него стрелами" (Плано Карпини) (3).

Таким был, по описаниям очевидцев, внешний вид Каракорума ко времени приезда туда Св. Александра.

Во внутренней жизни ханской ставки при нем происходили смуты и приготовления к выборам нового хана.

Гаюк умер в 1247 году, пробыв великим ханом лишь один год. При нем возобновились завоевания. За один год были произведены набеги на Моссул, Диабекир и Грузию.

Подготовлялся новый великий поход на запад, для завоевания Европы.

Неизвестно, застал ли Св. Александр в живых Гаюка и видел ли его. Но, во всяком случае, он был свидетелем длительных смут и приготовлений к новому Великому Курултаю.

Ордою временно правила вдова Гаюка, Это правление длилось несколько лет. Громадные расстояния, разделявшие отдельных ханов, мешали им быстро собраться в Каракорум.

Помимо этого, благодаря отсутствию определенного закона, устанавливавшего права на занятие престола, между несколькими линиями Чингизидов начались распри.

Спор шел между старшей линией Огодаевичей, из которой происходил умерший Гаюк, и младшей — Тулуевичей. Сыновья Тулуя были даровитей и энергичней своих пробе
тивников. Старшим из них, которого и выдвигали претендентом на престол, был Мешу. В нем более всех других ханов сказались черты его деда — Чингис Хана. Он был сумрачен и неразговорчив, не любил пиров и роскоши, предпочитал войну, охоту и прежнюю первобытную простоту жизни. У Менгу были сильные сторонники, среди них Батый, с ордою которого Менгу приходил в 1238 году на Русь, и воевода Мангусар, главный советник умершего Гаюка и великий Судья Татарского Царства. Борьба становилась ожесточенной.

Один из сторонников Огодаевичей, князь Шира-нон, составил заговор против Менгу. Заговор этот был раскрыт и около семидесяти заговорщиков казнено на площади Каракорума.

Смуты продолжались почти 5 лет, до 1251 года, когда Великий Курултай провозгласил Менгу Великим Ханом.

Св. Александр уехал из Орды до этого Курултая. Но все смуты в Орде происходили при нем. Это междуцарствие надолго, по крайней мере на год, задержало его и Андрея в Каракоруме. При всей системе татарского управления для получения ярлыка нужно было пройти через много ступеней, всюду богато одаряя чиновников и писцов. Смуты в орде поглощали все внимание татарских ханов и воевод и делали для них неважным дело разделения княжеств на далекой окраине.

Наконец, русские князья добились решения. Св. Александр получил ярлык на Великое Княжество Киевское, а Андрей на Великое Княжество Владимирское. После этого они были отпущены на Русь.

В Орде Св. Александр воочию увидел мощь татар, единое царство которых, несмотря на внутренние распри, простиралось от Тихого океана до границ Европы. Из Каракорума задумывались и осуществлялись походы, которые опоясывали полмира. В татарском царстве еще жили здоровье и сила кочевого народа, только что пробудившегося к жизни. Об этом свидетельствовали и стремительность завоеваний, и быстрота заимствований, и несомненный культурный рост, менявший весь облик татар.

Св. Александр избрал путь подчинения татарам еще до поездки в Каракорум. Но, несомненно, что живое лицезрение татарской силы утвердило его на этом пути. Поэтому пребывание в ставке во многом предопределило всю его дальнейшую деятельность по отношению к татарам.

(1) Voyage remarquable de Guiiaume de Rubriquis, envoye en Ambassade par le roi Louis IX, en differentes parties de L'Orient: principalement en Tartane et en Chine. La Haye, 1735, стр. 106.

(2) Плано Карпини, "Voyages tres curieux...", стр. 10,11.

(3) Ibid, стр. 12.

Глава XV

Зимою 1250 года, после трех с лишним лет отсутствия, Св. Александр вернулся на Русь. Киевщина, на которую он получил ярлык, была опустошена. От Киева оставались только развалины. Св. Александр не поехал в Киев, а вернулся на свое новгородское княжение. Летопись кратко передает об этом: "Того же лета прииха Князь Александр Ярославич из Орды в Новгород и рады быша Новгородци" (1).

Вскоре по возвращении в Новгород он тяжело занемог. Длинное путешествие по пустыням Азии подорвало его здоровье. "Бысть болезь его тяжка зело" — Св.Александр был близок к смерти.

Эта болезнь поразила Новгород. Во всех церквах горело множество свечей, поставленных за его здоровье, служились молебны. Как в годы нашествий, вольный Новгород соединился со своим князем.

Св. Александр начал поправляться и вскоре совсем выздоровел. "Умножи Бог живота ему: бе бо любя чин церковный" (2).

В 1251 году приезжали в Новгород Митрополит Кирилл и ростовский епископ Кирилл и поставили Далмата Новгородским епископом на место незадолго перед тем умершего Спиридона. Этим же летом прошли сильные дожди и затопили все пастбища и сенокосы и снесли большой мост через Волхов. Осенью ударили ранние морозы. Грозил голод, но Новгород перебился эту зиму с небольшими запасами прежних лет.

Эта зима, грозившая голодом, была последней для Св. Александра на новгородском княжении. Причиной этому была ханская опала, которую Андрей навлек на себя неповиновением, и новое перемещение на княжеских столах.

Со времени покорения Руси татарами не сменилось еще ни одного поколения. Вся Русь надеялась на избавление от ига и была готова к восстанию. Стать во главе мятежа и избавить Русь от татар казалось каждому князю высоким и завидным уделом.

Андрей, сделавшись Великим Князем Владимирским и почувствовав свою силу, не устоял перед искушением стать освободителем Руси. Со своим зятем — Даниилом Галицким, он начал подготовлять восстание против татар.

Но ханы зорко следили за князьями. В самом Владимире нашлись изменники, недоброжелатели князя, которые донесли на него хану Сартаку, сыну и преемнику Батыя.

Действия татар были стремительны. За неповиновением следовало нашествие и разгром.

Узнав о замыслах Андрея, Сартак двинул на него в 1252 году карательную орду под начальством ордынского царевича Неврюя и воевод Котяна и Алабуги. Андрей был слишком слаб, чтобы бороться с ордой. Но он все же наскоро собрал рать и храбро пошел против татар.

Неврюй неожиданно — "таящеся" — перешел брод через Клязьму под Владимиром и пошел к Переяславлю. В день памяти Св. Бориса произошла сеча — "и бысть сеча велика, гневом же Божиим, за умножение грехов наших, погаными христиане побежени быша" (3). Андрей едва уснел спастись и убежал в Новгород. Но новгородцы побоялись принять к себе провинившегося перед ханом князя. Андрей убежал в Псков, дождался там своей княгини и уехал в Колывань (Ревель). Оттуда он переправился с семьей в Швецию.

Разбив Андрея, Неврюй взял Переяславль. В систему татарского управления входила беспощадная кара восставшим. Город был разграблен. Татары убили находившуюся в городе жену Ярослава— младшего брата Св.Александра, воеводу Ждислава и множество жителей.
Почти в то же время, когда орда Неврюя разбила русского князя под Переяславлем, на юге другая орда под начальством брата нового Хагана— Улагая, взяла приступом и разорила древний и прекрасный Багдад — столицу халифов. Последние наследники Гарун Аль Рашида были завернуты в ковры и растоптаны конями победителей.

Во время нашествия Неврюя Св. Александра не было в Новгороде. Он снова ездил в Кипчацкую орду. С бегством Андрея за море освободился Владимирский стол. Св. Александр получил на него ярлык от Сартака и вернулся на Русь Великим Князем Владимирским (4).

(1) Поли. собр. Летоп. Том XV, стр. 396.

(2) Собр. Летоп., I, 202; III, 54; IV, 38.

(3) Поли. собр. Летоп. Том VII, стр. 159.

(4) Татищев высказал предположение, что Сартак послал орду на Андрея по проискам Св. Александра, обиженного неправильным разделом княжений. Карамзин считал это вымыслом Татищева. Позднейшие историки (напр., Соловьев, Иловайский и др.) присоединяются к мнению Татищева. Беляев подверг этот вопрос особому исследованию (Великий Князь Александр Ярославович Невский, Временник об. И. и Др. 4, 18), придя к выводам, обратным выводу Татищева.

На чем основывается обвинение, выставленное Татищевым и поддержанное другими историками? На том, что Св, Александр был в 1252 году у Сартака (причем в летописи не указано — до, во время или после нашествия Неврюя), что он был обижен Андреем, что до нас дошли слова Андрея: "доколе будем наводить друг на друга татар". Эти слова предполагают факт жалобы. Но от кого она исходила? На это нет указаний и остается делать на этот счет предположения. Татищев, а за ним и другие предполагают, что жалоба исходила от Св. Александра. Между тем, если сопоставить другие события того времени, то все данные побуждают дать на это иной ответ. В 1250 году Андрей сел на Владимирское княжение, на котором до этого времени был его дядя Святослав Всеволодович. Суздальская летопись (Собр. Летоп., I, 202), говорит об этом: "прогна Андрей Святослава, а сам седе". В 1250 году Святослав поехал в Орду. Князь, управляющий своим княжеством, мог ехать в Орду за льготами или по вызову хана. Князь, лишившийся удела, мог ехать только с жалобой. Единственной целью поездки Святослава в Орду могла быть жалоба на племянника и попытка получить ярлык. По всей вероятности, у Святослава были сторонники в самом Владимире, которые и могли донести хану о замышляемом Андреем, при поддержке Даниила Галицкого, восстании, чтобы этим помочь своему князю вернуть княжение. Суздальская летопись относит смерть Святослава к 1252 году, т. е. как раз к году нашествия Неврюя. Таким образом, если Святослав и добился ярлыка на Владимирское княжение, то после бегства Андрея он не мог стать великим князем, и единственным преемником остался Св. Александр, Поэтому, если считать, что нашествие Неврюя было вызвано жалобой русского князя, то все данные указывают, что эта жалоба исходила от Святослава, а не от Св. Александра.

Исторические данные об источнике жалобы настолько смутны, что строить на них предположение можно лишь исходя из психологии князя, что и делают в данном случае историки. Многие князья Наводили татар на Русь, поэтому почему-то считается "логичным" предположить, что это должен был сделать и Св. Александр. К этому нужно прибавить общую тенденцию рационалистического низведения всех явлений на степень поступков обычного человека. Поэтому, если бы Св. Александр был обычным князем, то предположение, что он навел татар на Русь, было бы более вероятным, все же оставаясь лишь предположением. Но все дело в том, что Св. Александр не был обычным князем, и это можно утверждать не только на основании церковного на него взгляда, но на основании чисто рационалистического, беспристрастного подхода. Вся его деятельность, завершившаяся поездкой в Орду для отвращения нашествия и связанной с большой личной опасностью, делает возможность наведения татар настолько на него непохожей, что нужно было бы с серьезной критикой и недоверием подходить к явно и определенно выраженному об этом известию летописи, если бы таковое существовало. Многие же историки делают как раз обратное: на основании известий, из которых никак не следует, что Св. Александр был виновником нашествия, они высказывают это обвинение совершенно определенно. При этом они исходят из психологии обычного честолюбивого князя, приписывая эту психологию Св. Александру. Между тем, вся жизнь Св. Александра (не лишенная поступков, которые были нормальны в то время, но которые кажутся нам жестокими, как, например, кара восставшим новгородцам) и все дело его жизни не могут быть объяснены в свете этой обычной психологии. Они явно указывают на иной облик, на иное сознание, на иную психологию. Приняв же эту психологию, нужно отвергнуть и предположение Татищева, не подкрепленное историческими данными, но всецело построенное на отдельных свидетельствах летописи, которые могут создать обвинение лишь при особом подходе к этому вопросу путем приписывания Св. Александру тех настроений, которые ему совершенно чужды и которые противоречат всему его облику.

Глава XVI

В 1252 году Св. Александр -въехал во Владимир, вотчину отцов и дедов. Кирилл, Митрополит Киевский и всея Руси, живший после разгрома Киева во Владимире, духовенство в облачении и с крестами и все население Владимира встретили нового великого князя у Золотых ворот. Они ввели его в Успенский собор и торжественно посадили на великокняжеский престол.

С этого времени жизнь Св. Александра связана с Владимиром. Отсюда он правил всей Русью, но его постоянным местожительством был Владимир и Владимирская область.
Владимир — один из старейших городов северо-восточной Руси — был издавна излюблен суздальскими князьями, всегда предпочитавшими его двум старшим городам: Суздалю и Ростову. Св. Александр любил Новгород, но к Владимиру его, по-видимому, влекли еще давнишние детские воспоминания. По своему складу он был суздальским князем, продолжателем семейных традиций рода. Владимир был связан с многими поколениями его предков. Здесь не было ни веча, ни сильного самостоятельного боярства. Князь был хозяином земли, издавна изначально крепко сжившимся с княжеством. Он был строителем и созидателем области. Самый склад владимирской жизни был тише, размеренней и строже, чем в Новгороде.

В Св. Александре есть особая вращенность в суздальский быт. И образ его в той глубине - и тишине, которые соприсущи ему, несмотря на вихрь внешней жизни, предносится ни на фоне Новгорода, ни Чудского побоища, ни ханской ставки, но на фоне тихого Владимира. В самом Св. Александре есть глубокое созвучие Владимиру, не только его быту, но всему его облику, его храмам и окружающей природе.

Владимир лежал на узкой и высокой обрывистой полосе, между реками Клязьмой и Лыбедью. Как все города Суздальской Руси, он состоял из детинца — внутреннего города, и острога — города внешнего. Коса, на которой лежал Владимир, была так узка, что острог не окружал детинца, прямо стоявшего над обрывом, но замыкал его с двух сторон, сам делился на два города: Печерный и Новый. Из острога в детинец вели многие ворота: Волжские, Медные, Аринины, Серебряные и главные Золотые, с храмом Риз Положения над проездными воротами.

Любимый город суздальских князей-храмостроителей, весь Владимир белелся храмами. Над обрывистым берегом Клязьмы стоял соборный храм Успения Богородицы, с главной святыней Владимира — чудотворной Иконой Владимирской Божьей Матери. Княжий двор соединялся крытыми переходами с хорами храма Св. Димитрия Солунского. На том же обрыве над Клязьмой, в самом детинце, находился мужской монастырь, а за стенами, в остроге, над Лыбедью — женский Успенский "Княгинин" монастырь, в котором постриглась княгиня Мария — бабка Св. Александра Невского. В Новгороде разбросанные по всему городу храмы были воздвигнуты боярами и именитыми купцами и говорили о самостоятельности каждого конца. Здесь же белевшиеся среди деревянных изб, торговищ и церковок каменные храмы все были воздвигнуты суздальскими князьями. Св. Георгиевский был построен Юрием Долгоруким, Преображенский — Андреем Боголюбским, Воздвижения на Торговище — Константином Всеволодовичем.

Все эти храмы— стройные, чисто суздальские, белого камня, с "обронными" резными украшениями, с узкими высокими окнами, с многими главами на узких и высоких барабанах — высились на крутом обрыве над широким разливом двух рек и далями поемных лугов.

Под этими храмами, среди деревянных построек, вились узкие и почти непроходимые в распутицу улицы, заполнявшиеся в дни торговища и престольных праздников приходившей из окрестных деревень сермяжной Русью, в которой уже сказывался северный великорусский тип: высокий рост, серые глаза, светлые "льняные" волосы и бороды, северный "окающий" говор.

На фоне этой картины — широкой, привольной просторами рек и далеко разбегавшихся дорог— встает образ Св. Александра в последнее десятилетие его жизни. В эти года, в промежутки между поездками в Орду и походами, он жил размеренным княжеским бытом своих отцов и дедов. На рассвете ходил по крытому ходу из княжьего терема в храм Св. Димитрия Солунского на раннюю обедню. Вершил княжеский суд над тяглецами. Вел беседы с Митрополитом Кириллом. Беседовал со странниками и монахами, "бе бо любя чин церковный". Выезжал осенними утрами по первым изморозкам на лов в рощах Боголюбова, Все это несомненно было. Но эта мирная картина обычного княжеского быта скрывается за новым и необычайным трудом по управлению Русью под властью татар и непрестанными трудами по восстановлению земли.

Глава XVII

После Батыева нашествия Суздальская Русь была опустошена. Почти ни один город не избежал разграбления. Нашествие Неврюя принесло новые разрушения. Жители бежали в леса и болота, где многие и погибли. Св. Александру пришлось заново совершать дело своих предков — воздвигать церкви и города и возвращать в них жителей.

Владимирский период являет в Св. Александре новые черты князя — мирного строителя и управителя земли. Эти черты не могли проявляться на новгородском княжении. Там он был лишь князем-воином, защищавшим русские пределы. Попытки его ближе подойти к управлению землей вызывали распри с новгородцами. Только здесь, в Суздальской Руси, он вполне является тем князем, делание которого в сознании и князей и народа неотделимо от самого понятия княжеского служения.

Это, общее для всей древней Руси, понимание княжеского служения начало складываться под влиянием Церкви еще в Киевской Руси. Сложилось оно окончательно в Суздале, откуда и перешло в Москву. Оно проявилось почти во всех древнерусских памятниках, в летописях и поучениях. Наиболее полно оно отразилось в послании Преп. Кирилла Белозерского Московскому Великому Князю Василию Димитриевичу. Это послание, отражая общий взгляд и князей, и народа, и Церкви на подвиг княжеской власти, как бы изнутри освещает княжение Св. Александра. Оно открывает его собственный взгляд, как и взгляд его современников, на
всю его внешнюю государственную деятельность. Поэтому, хотя и написанное значительно позже, оно является ценным памятником, выявляющим миросозерцание Св. Александра.

"Ты же сам, Бога ради, — писал Преп. Кирилл из своей далекой озерной пустыни, — внемли себе и всему княжению твоему, в нем же тя постави Дух Святый, пасти люди Господня, яже стяжа честною си кровию. Якоже бо великиа власти сподобился еси от Бога, толиким большим и воздаянием должен еси. Въздай же убо Благодетелю долг, святыа его храня заповеди, всякаго уклоняясь пути ведущаго в пагубу. Якоже бо кораблех есть, егда убо наемник, еже есть гребец соблазниться мал вред творит плавающим с ним; егда-же кормчий, тогда всему кораблю сътворяет пагубу; такоже и о князех. Аще кто от бояр согрешит, не творить всем людям, но токмо себе единому; аще же ли сам князь, всем людем, иже под ним сътворяет вред. Ты же со многою твердостию храни себе в добрых делах... Возненавидя всякую власть, влекущую тя на грех: не приложен имей благочестия помысл и не возвышайся временною славою к суетному шатанию.

"Занеже ни царство, ни княжение, ни иная каа власть не может нас избавити от нелицемернаго суда Божия; а еже возлюбити ближняго яко себе и утешити души скорбящая и озлобленныя, много поможет на страшнем и праведнем суде Христове" (1).

В другом послании — к князю Андрею Димитриевичу Можайскому— Преп.Кирилл поучает князя не только о том, чем он должен жить и руководствоваться, но дает наставление в делах управления княжеством.

"И ты смотри того властелин отчине поставлен, люди свои унимай от лихово обычая; судии бо судили праведно, как пред Богом право, поклепов бы не было, подметов бы не было, судий бо посулов не имали, довольны бы были уроки своими; судя праведно без мзды спасени будут и царство небесное наследуют. И ты, господине, внимай себе, чтобы корчмы в твоей вотчине не было; занеже то велика пагуба душам. Такоже и мытов бы у тебя не было, понеже деньги неправедныя, а где перевоз, туго пригоже дати труда ради. Такоже и разбоя бы и татьбы не было и аще не уймутся, ты их вели наказывать своим наказанием, чему будут достойны. Такожде унимай от скверных слов, и аще не потщишся всего того унравити, все то на тебе взыщется понеже вла-стель есть своим людем от Бога поставлен. А крестьяном не ленись управы давати сам: то выше тебе от Бога вменится молитвы и поста... Ко церкви ходити не ленись... а в Церкви Божией стойте со страхом и трепетом, помышляюще в себе аки на небеси стояще. Занеже церковь наречется земное небо, в нем же совершаются Христовы таинства... Аще кого видеши от вельможи твоих или от простых людей беседую-ща в церкви и ты им возбраняй. Занеже глава есть и властель от Бога поставлен, иже под тобою крестьян" (2).

В этом древнерусском понимании княжеской власти очень знаменательно ее "оцерковление". За исполнением князем обычных государственных дел — судов, установлением мытов, устройством перевозов — признается религиозное значение. В основе этого отношения к власти лежит сознание, что мир не оторван от полноты бытия, заключенного в церкви, но как-то уже сопричастен этому бытию и может и должен усилиями людей входить в Церковь, т. е. оцерковляться. Поэтому религиозный долг каждого человека, но особенно облеченного властью — князя — заключается в том, чтобы, по возможности, сделать еще неоцерковленный мир сопричастным Церкви. В этом сознании древней Руси была заключена глубоко православная мысль, что церковным и религиозным может быть и чисто мирское дело, творимое посреди греховного мира. Праведное исполнение своего дела ставилось для мирянина князя даже выше чисто религиозного делания, как об этом говорит и Преп. Кирилл Белозерский: "то выше тебе от Бога вменится молитвы и поста".

Поскольку это служение совершалось в миру, оно было связано с греховной порчей, которая неотъемлема от мира. Средствами государственного управления служат война, кары и казни.

Благословение Церкви никогда не давалось именно этим средствам, как таковым. Церковь благословляла государство и его цель— служить оградой от зла на земле, хранить правосудие, принимая и войну, и казнь как печальные, но неизбежные последствия греховной порчи мира. Поэтому Церковь, поучая князей "наказывать своим наказанием, чему будут достойны", освящает не самый факт наказания, но ту цель, которой это наказание служит, т. е. правосудие.

Церковь всегда освящает государственное служение за его цель и побуждения. Во вне государственная деятельность, исходящая из религиозных побуждений, может не отличаться от государственной деятельности, основанной на совсем иных стремлениях. Князь мог заботиться о правосудии, следить за порядком, закрывать корчмы, "унимать людей от лихого обычая" из желания укрепить княжество, Дать ему внешнюю силу и мощь, прославив этим свое имя. - современной точки зрения такой правитель, дающий благо своей стране, был бы назван праведным. Церковно православный взгляд древней Руси был совсем иным. Поучая Василия Димитриевича — крепко и "грозно" править своим княжеством, Преп. Кирилл Белозерский убеждает его "не возвышаться временною славою к суетному шатанию". Не внешняя мощь княжества, не его слава, не богатство были последней целью и первым побуждением, а Правосудие, устроение государства на основе божественной Правды, — спасение вверенных князю Богом людей. Дело правления становилось оцерковленным только тогда, когда князь имел перед собою эту цель. Только при этом условии дела мирского управления могли вмениться ему во спасение.

Вне этого церковного понимания княжеского служения нельзя понять ни Св. Александра Невского, ни его дел, ни его святости. Вся его государственная деятельность — войны, поездки в ставку, смирение перед ханом, борьба с Новгородом, устроение земли — была именно мирским делом, которое ему и было вменено Богом "выше молитвы и поста".

Св. Александр сам смотрел на свое служение так, как его выразил в своем послании Преп. Кирилл, ибо его жизнь и была осуществлением в жизни заветов и указаний Церкви о долге князя.

Как это видно и из приведенных посланий, Церковь благословляла прежде всего повседневный княжеский труд. Государство идет своими мирскими путями. Поэтому Церковь, благословляя или осуждая его общее устремление, дает ему свободу действовать по своим мирским законам, не предписывая общих правил о заключении союзов, войне или мире, утановлении договоров с соседями. Только в редкие трагические минуты истории, как, например, перед Куликовской битвой, она прямо дает указания власти, почти что посылает ее на общее историческое дело, или же наоборот, удерживает от него. Но и тогда эти прямые указания даются всегда конкретно, именно на данное дело, в зависимости от того, соответствует ли оно Божьей правде. Из этих указаний нельзя вывести общего правила. Митрополит Кирилл благословил Св. Александра на поездку к Батыю, Св. Митрополит Алексий сам ездил в Орду, Преп. Сергий Радонежский послал Димитрия Донского на бой с татарами. В их поступках не было противоречия. Изменилась обстановка, изменилась историческая задача, изменилось соответственно и указание Церкви.

Наоборот, постоянная задача князя — управление своим княжеством — всецело определено Церковью. Здесь можно найти множество советов и увещеваний, касающихся самых повседневных и обычных дел управления.

Именно оттого, что по церковному пониманию княжеской власти, которое было свойственно и самому Св. Александру, главным делом князя было не столько защита внешних границ, сколько внутреннее устроение княжества на основах правды, Владимирский период придает особую полноту всей деятельности Св. Александра.

Его княжеский труд заключался в построении храмов и укреплений, в постройке городов и в упорядочении внутренней жизни страны, главным же образом в установлении правосудия.

По словам жития, Св. Александр, возлюбив правосудие, "о нем же и боляр своих часто наказуя притчами от божественных писаний" (3). Во многом его деятельность направлялась на улучшение и укрепление церковной жизни. Здесь его труд совпадал с трудами церковной власти. Поэтому и известия о борьбе церковной власти за упорядочение и восстановление церковной жизни уясняют внутреннее состояние Суздальской земли и дополняют краткие сведения о княжеских трудах Св. Александра.

(1)Н.Я.Аристов. Историко- Литературная Хрестоматия. Стр. 434-437.

(2) Ibid, стр. 439-440.

(3) Ник. Летоп. 6748-1240.

Глава XVIII

Со времени вокняжения Св. Александра во Владимире начинается его тесная и до конца жизни длившаяся дружба с Митрополитом Кириллом.

При той близости государственной власти к Церкви, которая была в древней Руси, личность духовного отца и советчика князя становится особенно значительной. Часто причину многих поступков и государственных решений князей нужно искать именно в личности их духовных руководителей. Почти все исторические события Руси связаны с именами подвижников, святителей и отшельников, своими указаниями и советами направлявших князей. Но эта духовная связь была особенно крепка между князем и епископом его города, если они оба были на высоте своих служений и не расходились из-за честолюбия или разногласий.

В первые годы княжения Св. Александра в Новгороде его духовным руководителем был архиепископ Спиридон. Он благословлял его на Невскую и Чудскую битвы. Но на самый решительный шаг — поездку в Орду — он испрашивал уже благословение Митрополита Кирилла. С этих пор жизнь Митрополита тесно сплетается с жизненным путем Св. Александра и всей его семьи. В 1250 году Кирилл венчал Великого Князя Андрея во Владимире и сажал его на великокняжеский престол. В 1255 г. хоронил Константина — второго брата Св. Александра; в 1263 году похоронил самого Св. Александра.

Одно обстоятельство делает отношения Св. Александра и Митрополита Кирилла еще более значительными.

Св. Александр был одиноким в своем историческом пути. Нет ни одного указания на человека, близко стоявшего к нему и всецело понимавшего его поступки. Наоборот, все сведения говорят о непонимании и прямом противодействии. Против него восставали даже родные братья и сын. Св. Александр пользовался любовью народа, бояр и дружины. Об этом свидетельствует описание великого горя всей земли при его кончине. Но эта любовь еще не означает понимания. Это была любовь интуитивная, высокая оценка его дела по плодам. Но в минуты решения он всегда был одиноким. И проводил свои решения против воли большинства, при скрытом, а иногда и явном противодействии.

Митрополит Кирилл был единственным человеком, о котором достоверно известно, что он понимал и поддерживал Св. Александра в его государственном служении. Об этом говорит и благословение, данное на поездку к Батыю, и постоянная близость к Св. Александру, и слова самого Св. Александра по возвращении из Новгорода, после принудительной татарской переписи, и отношение Кирилла к ханам, всецело совпадающее с политикой Св. Александра.
Все это выделяет Митрополита Кирилла из среды его современников, соединяет со Св. Александром и ставит их рядом, над всеми современниками.

Ни происхождение Кирилла, ни его молодость, ни пострижение, ни первые монашеские годы неизвестны. Известно лишь, что он был русским, а не греком. По-видимому, он родился на юге. В 1243 году он уже носил сан Митрополита Киевского и жил в Галиче. Когда в 1246 году князь Даниил Галицкий вернулся из Орды с ярлыком на княжество, он послал Кирилла в Византию к Патриарху для утверждения в Митрополичьем сане. По пути в Константинополь Кирилл остановился в Венгрии и по поручению короля Белы вернулся назад в Галич, чтобы передать предложение короля выдать свою дочь за Льва — сына Даниила Галицкого. Предложение это было принято. Кирилл совершил венчание и потом снова отправился в Грецию. Патриарх Мануил II утвердил его в сан Митрополита Киевского и Кирилл вернулся на Русь (1).

Приехав в Киев, он застал его в развалинах. Киево-Печерская Лавра была пуста. Жители городов разбежались. Разоренная и выжженная Киевская Русь, лежавшая на границе степей, постоянно подвергалась новым набегам. Все татарские орды, которые посылались время от времени ханами для покорения Европы, проходили через Киевскую Русь, и их мирные привалы разоряли уцелевшие селения и города не менее, чем завоевания.

Митрополит Кирилл начал усердные труды по восстановлению церковной жизни. Он совершал большие поездки по всей митрополии. Так, в 1250 году он поехал из Киева в
Чернигов, Рязань и Суздаль. Это посещение Северной Руси решило его дальнейшую жизнь.

После смерти епископа Митрофана, сгоревшего при взятии города татарами, Владимирская епархия оставалась незамещенной и ею управлял из Ростова соседний ростовский епископ. Приехав во Владимир, Митрополит Кирилл остановился там. Сначала это было временной остановкой на пути. Потом он постоянно поселился во Владимире.

Оставаясь Митрополитом Киевским, он стал из Владимира управлять своей митрополией. Его заботы сосредоточились, главным образом, на Владимирской епархии. Из Владимира он продолжал свои поездки по Руси. Так, он ездил в Киев и в Новгород — в 1251 году, когда там еще княжил Св. Александр Невский.

Труды Митрополита Кирилла прежде всего были направлены на воссоздание церковного управления, разрушенного вместе с городами. Приехав во Владимир, он застал запустение. Большинство церквей было разрушено. Епископы не объезжали своих епархий и не пытались поучать паству. Среди духовенства распространялось святокупство. Полуграмотные, а то и совсем неграмотные священники извращали древний чин богослужения. Сами невежественные, они не только не исправляли невежество паствы, но часто еще более его укрепляли. Христианство, недавно пришедшее на север, не уничтожило язычества. Оно во многом слилось с ним. Поэтому в жизнь и в вероучение вошло много языческих верований. Возникло то затейливое сочетание суеверия с верой, которое веками продолжало жить в северной Руси. Внешние судьбы России менялись, глубоко менялся ее облик, а это двоеверие оставалось прежним. Св. Димитрий Ростовский, придя на Ростовскую митрополию через четыре с половиной века после Митрополита Кирилла, застал ту же картину. И его борьба с темнотой и суеверием была такой же, как и борьба Кирилла.

По словам летописи, Кирилл "по обычаю своему учаше, наказуяше, исправляйте". Постоянно объезжая епархии, он пытался исправлять и духовенство и паству. Он особенно заботился о просвещении духовенства и искоренении двоеверия; обличал святокупство и нечестивую жизнь. Сам совершая объезды, заставлял епископов следить за своими епархиями. Кроме того, он неотступно заботился о внешнем благосостоянии Церкви, восстанавливая, созидая храмы и вводя благолепный церковный чин.

Его деятельность не ограничивалась пределами Руси. Неизвестно, ездил ли он сам в Орду, но, во всяком случае, он два раза посылал туда ростовского епископа по имени тоже Кирилл. Христианство, главным образом, несторианство, было известно ханам и не вызывало к себе враждебного отношения. Мать хагана Мешу была христианкой. Много было христиан и среди приближенных хана. Есть сведения, правда, непроверенные, что сам хаган Гаюк умер христианином. Большинство татар, однако, оставалось верным своей религии, а впоследствии в большинстве своем приняло Ислам, пафос которого был наиболее близок воинственному духу татарского царства. Часто именно отсутствие фанатизма и веротерпимость, побуждавшая видеть частичную истину во всякой религии, препятствовали перемене веры. Так, хаган Мешу отвечал Рубриквису, убеждавшему его принять христианство: "Мы, монголы, веруем, что есть только один Бог; но, как рукам Он дал много пальцев, так и людям назначат многие пути в рай. Вам, христианам, он даровал Священное Писание, но вы его не соблюдаете; а нам дал волхвов, мы их слушаемся и живем в мире" (2).

Пользуясь веротерпимостью Мешу, Митрополиту Кириллу удалось добиться от него ярлыка, которым русской Церкви давались особые права и льготы. Так, при всеобщем обложении данью духовенство и монастыри были от нее избавлены.

Одним из главных дел Митрополита было учреждение в 1261 году отдельной епархии в Сарае для русских пленных, находившихся в Орде.

Таким образом, не только во внутреннем управлении Суздальской Русью, но и во внешних делах по сношению с ханами, защите Церкви и учреждению епархии в Орде дело Митрополита Кирилла всецело совпадало с делом Св. Александра. И как государственная политика Св. Александра сделалась основоположной для его наследников, так и начатая Митрополитом Кириллом церковная политика по отношению к татарам была воспринята всеми его преемниками на Владимирской, а потом и Московской митрополиях.

(1) Проф. Е. Голубинский, "История Русской Церкви".

(2) Рубриквис. "Remarquable voyage etc.", стр. 119.

Глава XIX

Мирная деятельность Св. Александра по воссозданию русской земли заполняет все его десятилетнее княжение во Владимире. Это было его повседневным трудом, подробности которого теперь уже неизвестны. Но на этом фоне встают его внешние действия, его походы и поездки в Орду, его политические отношения с Западом и с Востоком, целью которых было оградить русскую землю и сделать возможным этот мирный труд воссоздания и укрепления страны.

Неудача шведов и меченосцев, нападение которых было сломлено Новгородом, не приостановило попыток католичества распространить свою власть на православный восток.

Нашествие татар и разорение Руси, казалось, облегчали эту задачу. В руках у папы был светский меч — его власть и влияние на королей и рыцарство. Обещанием крестового похода на татар Рим думал купить согласие русских князей на унию и признание власти папы.

В 1246 году папа Иннокентий TV отправил два посольства: на юг и на север Руси — к Даниилу в Галич и Св. Александру в Новгород. Ко времени прибытия посольства Св. Александр уже уехал в Орду. Папские послы застали его уже во Владимире в 1251 году.

Отношение к этим посольствам и к привезенной ими булле совершенно различно в Галиче и во Владимире. Это различие коренится в противоположности облика Даниила и Св. Александра и в глубоком отличии южной и северной Руси.

Даниил благосклонно принял предложение папы. Галич, стоявший на окраине Руси и находившийся в постоянном общении с Венгрией, Австрией и Польшей, во многом приближался к Западу. В его столкновениях с ним не было того коренного различия двух миров, как в противостоянии новгородских окраинных крепостей и ливонских замков на берегах Балтики. В самом Данииле Галицком — талантливом и честолюбивом — было уже много от средневекового рыцарства. В нем было сильно стремление к земному государству и к собственному могуществу и власти, то, что Преп. Кирилл называл "возвышением временною славою к суетному шатанию". Сила и утверждение самоценности государства были в Галиче сильнее, чем в какой-либо другой области древней Руси. "Слово о полку Игореве" обращалось еще к деду Даниила—, Ярославу Г'алицкому, со словами: "высоко сидиши на своем златокованном столе, подперт Горы Угорский своими железными полки, заступив королевичи путь, затвори Дунаю ворота, меча бремени через об-лакы, суды рядя до Дуная. Грозы твоя по землям текут, от-воряеши Кыеву врата, стрелявши с отня златна стола салта-ны за землями". Стремление к возвращению могущества деда не оставляло Даниила.

Иноземное влекло его к себе. Подчинение татарским ханам и зависимость от степных варваров-азиатов было ему невыносимо, "злее зла честь татарская". Мысль о борьбе с татарами не оставляла его. Вся его деятельность была подготовлением восстания. Так, он сносился со своим зятем Андреем Владимирским, подготовляя совместное выступление.

Нашествие Неврюя и бегство Андрея за море лишили его союзника. Видя свою слабость, он искал сильных союзников и готов был купить помощь. Папа предлагал ему помощь рыцарства и королевский титул. Даниил согласился. Папа Иннокентий издал буллы о крестовом походе на татар и в 1255 году дал Даниилу титул короля. Но, приняв его, Даниил оттягивал свой
переход в католичество, продолжал вести переговоры и уклонялся от окончательного шага.

Одновременно он воздвигал крепости, готовясь к походу на татар. При нем в Киеве сидел ханский наместник Куремса — ленивый и не энергичный, чем и объясняется то, что Даниил мог безнаказанно вести переговоры с папой и строить укрепления на глазах у ханского наместника. Крестовый поход не удавался. Тогда Даниил, соединившись с Литвой, напал на Киев и отнял его у татар. Хан сместил Куремсу и назначил на его место Бурундая. Бурундай пошел на литовцев и принудил Даниила вместе с ним идти войной на прежних союзников. На обратном пути он прошел через Галич и до основания срыл все сооруженные Даниилом крепости: Львов, Креме-нец, Луцк и Владимир. Даниил попал в полную зависимость от татар, и его полки ходили под начальством татарских воевод во все их походы против Запада.

Так попытка Даниила заключить союз с католическим Западом путем измены Православию кончилась неудачей. Результатом ее было полное подчинение татарам, но при потере той внутренней творческой и самобытной силы страны, которая могла возрасти и свергнуть иго. Даниил не усилил, но окончательно ослабил Галич (1).

Совсем иным было отношение к посольству во Владимире.

В своем послании к Св. Александру Иннокентий IV после догматических доказательств преимущества католичества перед Православием, подтверждал это указанием на то, что Ярослав — отец Св. Александра — под влиянием проповеди Плано Карпини, в бытность свою в Орде, перешел в католичество и умер католиком. Это утверждение представляется неверным. Ярослав умер в степях, далеко от Руси. Плано Карпини был одним из последних людей, видевших его. Хотя в своем послании Иннокентий ссылается именно на него, сам Плано Карпини в своих очень подробных записках, описывая встречу с Ярославом, ничего не упоминает об его переходе в католичество. Да и сам облик Ярослава противоречит этому известию. По-видимому, это было лишь средством заставить Св. Александра более внимательно отнестись к посольству.

Приняв от посланных грамоту папы, Св. Александр сел думать с Митрополитом Кириллом, духовенством и боярами. После совещания был написан ответ. Этот ответ гласил:

"От Адама до потопа, от потопа до разделения язык, от разделения язык до начала Авраамля, от начала Авраамля до проитиа Израилева сквозе море, от исхода сыновь Изра-илевь до умертвиа Давыда царя, от начала царства Соломо-ня до Августа Римського кесаря и до Рождества Христова, до страсти и воскресениа, от воскресения же Его и на небеса
вьсшествия, до Константина царя, и до 1-го събора и до седмаго собора добре сведаем; а от вас учениа не приимаем" (2). Рукописное житие приводит другой ответ — более пространный, но который был приписан к житию уже в 16-м веке и содержит обличение лютеранства.

Так попытка папы мирным путем подчинить себе северную Русь оказалась неудачной, как и возбужденные им походы шведов и меченосцев. Отказ вступить в переговоры с Римом был продолжением дела защиты Руси от католичества, начавшегося на Неве и Чудском озере и продолжавшегося во всех последующих походах Св. Александра на запад для обороны новгородских рубежей.

(1) Интересное сравнение Св. Александра Невского и Даниила Галицкого см. в статье Г. Вернадского: "Два подвига Св. Александра Невского" (IV Евразийский Временник, Берлин, 1925 г.).

(2) Поли. собр. Летоп. Том XV, стр. 397.

Глава XX

Отвергнув союз с Западом, Св. Александр принял подчинение Востоку. Его политика по отношению к татарам была его самым великим, но и самым тяжелым историческим делом, послужившим соблазном для многих, но выведшим Россию из развалин на правильный исторический путь.

Св. Александр был несомненным врагом татар. Уже после своей кончины, в видениях, он дважды являлся на помощь русской рати, сражавшейся против татар. Открытая борьба с татарами, когда она стала возможной, была продолжением дела Св. Александра. Само его подчинение было началом долголетней борьбы с татарщиной. Это подчинение менее всего объясняется признанием полезности для России татарской власти или преклонением перед татарами, которых он, как и все русские, считал идолопоклонниками и неверными. Это подчинение объясняется лишь любовью к Православию и России, пониманием исторической линии и ясным различением между возможным и невозможным, трезвым учетом сил своих и вражеских.

Св. Александр во время пребывания в Каракоруме увидел лицом к лицу всю мощь татар. Сила татарского царства Долго недооценивалась. В то время это было поистине несокрушимое царство. С первобытной дикостью и здоровьем молодого народа татары сочетали наследие древних восточных культур, быстро, хотя и поверхностно заимствованных. При описании татарских нашествий на Русь уже говорилось о военной организации татар, об их стремительных походах и тактике боя. Но и во времена мира, завоевав страну, татары из своих далеких орд умели удержать ее в Повиновении. Они покрыли все свое царство сетью дорог, Шедших на тысячи верст и сходившихся к единому цент-РУ — Золотой Орде. Марко Поло оставил подробное описание этих дорог, которые, как и в Римской империи, были первыми и главными средствами держать в повиновении покоренные земли.

"Чрез каждыя 25 миль, — пишет Марко Поло, — посланцы Великаго Хана находят станцию, которая по монгольски называется ямь, т.е. "станция с почтовыми лошадьми".

В некоторых ямах есть по 400 коней, в других же меньше. Всего великий хан содержит на этот предмет до 400.000 коней.

Кроме этой связи есть еще связь скороходами, для чего на каждых 3 мили есть станция таких скороходов. Скороходы бегут со звонками, и путь, который пеший сделает в 10 дней, те пробегают в два.

Если же известие или лицо должно быть доставлено очень скоро, то едущему выдается табличка с изображением сокола; каждая станция только услышит колокольчик скачущих, тотчас обязана приготовить лошадей так, чтобы перепряжка могла быть незамедлительна. Обладающий такой табличкой может, в случае падежа лошади в пути, отобрать коней у любого встречного. Ночью рядом со скачущей телегой бегут факельщики. При таком способе передвижения можно сделать в день до 250 миль.

Эти дороги великий хан приказал обсадить большими деревьями; в пустынных местностях дорога указывается столбиками, камнями и т. п.

Для переправы через реки жители окрестных к переправам селений должны иметь три парома" (1).

При этой быстроте передвижений татары могли следить за каждым углом своего царства. Известие о мятеже или даже попытке к мятежу или заговоре немедленно сообщалось в ханскую ставку. И тотчас на непокорных двигалась орда для разрушения, пожаров и поголовного истребления жителей. Татары карали каждое неповиновение с жестокостью, которая надолго вселяла ужас в уцелевших и заставляла умолкать всякий ропот.

Св. Александр видел не отдельные татарские орды. При нем в Каракоруме готовилось нашествие на Европу, совершались завоевания далеких азиатских стран. Он видел мировой размах татарского царства. Поэтому он увидел и воспринял полную реальную невозможность открытого сопротивления татарам. Он ощутил в татарах стихийную силу, бороться с которой так же невозможно, как противостоять потоку, лавине или обвалу.

Это ясное понимание татарской силы могло побудить или к полному отчаянию, часто выражавшемуся в безнадежных восстаниях, или к попытке найти иной способ борьбы. Но это последнее предполагало глубокую веру в свой народ и углубленный взгляд, проникающий за рябь внешних событий, обычно кружащую и увлекающую людей, в те глубокие и постоянные пути, на которых совершается история. Этот углубленный взгляд присущ лишь отдельным великим людям. Но единственно тот, кто им обладает, может вывести свой народ - из беды, не погибнуть и не погубить его безнадежными попытками сопротивляться несокрушимому.
Народ всегда живет своей внутренней творческой силой. Поскольку эта сила ему присуща, он не может погибнуть, несмотря на все внешние несчастья. Сокрытая в нем сила всегда проявится наружу, преодолев все препятствия, потому что она, как произрастающее семя, всегда стремится распространиться во вне, сделаться равной и внешне своему внутреннему содержанию. Поэтому все усилия подлинного спасения должны прежде всего направляться на сохранение этой творческой основы, на отвращение посягательств именно на нее. Поэтому менее страшны грандиозные по размаху разрушения внешнего, чем незаметные попытки уничтожить внутреннее.

Св. Александр Невский сознавал этот исторический закон. Вся его деятельность явно свидетельствует об этом.

Он видел подлинную сущность России, ее внутреннюю силу, и все его усилия были направлены на ее сохранение. Этим объясняется его упорная борьба с католическим Западом.
Как уже раньше указывалось, несокрушимое тогда татарское царство по всей своей организации давало возможность сохранения подлинной русской сущности. Оно давало возможность постепенного накопления сил после разрушения первого нашествия.
Обычное представление о татарах, как бессмысленных разрушителях только ради разрушения, глубоко неправильно. Имена их ханов связываются с разрушенными до основания городами, поголовно перебитыми жителями и отдельными проявлениями зверства и жестокости. Но нельзя забывать, что в то же время и в Европе существовала инквизиция и пытки. За несомненной жестокостью и равноду-шием к смерти и у Чингис Хана и у его потомков лежало сознание миссии сделать монголов великим народом — "Кеке Монгол", "чтобы он из всего, что движется на земле, был самый великий". Сам Чингис Хан говорит об этой миссии: "согласно повеления высшего Царя Тенгри Хор-муза, отца моего, я подчинил себе 12 земных царств, я привел к покорности безграничное своеволие мелких князей, огромное количество людей, которые скитались в нужде и угнетении, я собрал и соединил в одно, и так я выполнил большую часть того, что должен был сделать. Теперь я хочу дать покой моему телу и душе". "И от этого года Дракона (1208) до года Собаки (1226), т. е. в течение 18-ти лет, покоился повелитель, учреждал порядок и закон для своего огромного народа, на твердые столбы ставил свое царство и державу... и росло счастье и благополучие его народа" (2).

История подтверждает истинность этих слов о мирном строительстве ханов. Хан Менгу в 1253 году даровал всеобщую амнистию. Он посылал свои войска на помощь крестьянскому населению Китая, разоренному войной. Он же устанавливал законы справедливого обложения данью. При нем была провозглашена свобода совести. При обложении Руси данью Церковь была изъята от всех взносов. Из этого видно, что покоренные татарами народы могли существовать под их властью, что не избавляло, конечно, ни от тяжелого экономического гнета, ни от произвола ханских чиновников, ни от других последствий завоевания.

Из ясного осознания своей миссии — сохранить Русь — и двух сторон татарского ига — несокрушимости и гибельности при открытой борьбе и известной терпимости, дающей простор для внутреннего роста при повиновении, — вытекает вся восточная политика Св. Александра Невского, которая стала политикой его преемников и которая всецело оправдала себя в дальнейшие века.

Его деятельность шла по двум направлениям. С одной стороны, мирным строительством и упорядочением земли он укреплял Русь, поддерживал ее внутреннюю сущность, накапливал силы для будущей открытой борьбы. В этом заключаются все его долголетние упорные труды по управлению Суздальской Русью. С другой стороны, подчинением ханам и исполнением их повелений он предотвращал нашествия, внешне ограждал восстановленную силу России.

Нашествия были величайшим злом, грозившим полной гибелью. Русь десятилетием оправлялась от Батыева разгрома. При нашествии татары стремились до основания разрушить страну. Новое нашествие на Русь, подобное Батыеву, могло окончательно подорвать ее, уничтожить и ту внутреннюю силу, которая теплилась и начинала возрождаться.

Поэтому вся политика Св. Александра Невского сводилась к предотвращению нашествий. Он шел на все уступки, лишь бы только предотвратить ханский гнев на Русь. Для этого он добивался полным повиновением доверия ханов, пытался возможно больше отдалить Русь от ханов и стать посредником между ними. Для этого он должен был становиться как бы наместником хана, от которого он получали самую власть, и предотвращать всякую попытку мятежа.

Только с этой точки зрения понятно все дело жизни Св. Александра Невского.

Эта политика была чрезвычайно трудной. Вся Русь была тяжело подавлена игом. Глубокий взгляд на исторические события, видящий их глубокий смысл и дальнейшие перспективы, недоступен народной массе. Народная масса видит перед собой лишь внешние факты и непосредственно на них реагирует. Она может лишь подсознательно понимать и ценить путь своих вождей, подобных Св. Александру, которые исполняют ее скрытую и для нее самой неосознанную волю, но на тех путях, которые вызывают ее сопротивление. В этом есть глубокая трагедия истории. Из народа выходящие и народную сущность утверждающие и со
знающие, отдельные великие люди творят подлинную волю народа среди сопротивления народа. Они живые камни, на которых создается история народа. Они наиболее всех народны. Они получают народное признание и любовь на каких-то особых, неосознанных путях, именно как наиболее ярко осознавшие и воплотившие национальную волю. Но их жизнь полна непонимания и открытых мятежей. Они всегда одиноки.

Русский народ видел перед собой самый факт татарского ига. На него непосредственно действовали насилия и произвол татарских чиновников и постоянные поборы, разорявшие страну. Поэтому в стране накипало возмущение против татар, готовое прорваться наружу. Мятежи были проявлением подлинного национального чувства и обнаружением внутренней силы. Выраставшие из живого национального чувства при сложившейся обстановке, они творили противонациональное дело.

Поэтому перед Св. Александром лежала трудная задача сдерживания возмущенного и озлобленного народа. Все его долголетние труды созидали здание на песке. Одно возмущение могло разрушить плоды многих лет. Поэтому он подчас силой и принуждением заставлял народ смиряться под татарским ярмом, постоянно сознавая, что народ может выйти из под его власти и навлечь на себя ханский гнев.

Эта внешняя трудность усугублялась трудностью внутренней. Русский князь становился как бы на сторону хана. Он делался подручником ханских баскаков против русского народа. Св. Александру приходилось осуществлять ханские приказы, которые он осуждал как пагубные. Но для сохранения общей главной линии спасения Руси он принимал и эти приказы. Ему приходилось казнями карать восставших против татар. Если понять, что подчинение Св. Александра было в сущности борьбой с татарами, то станет очевидной глубокая трагичность этих казней. Св. Александр казнил тех, кто творил одно дело с ним, исходя из одних побуждений, но заблуждаясь лишь во внешних путях.

Эта трагичность положения между татарами и Русью делает из Св. Александра мученика. С мученическим венцом он и входит и в русскую Церковь, и в русскую историю, и в сознание народа.

Если теперь, на расстоянии веков, оценивать исторический путь, по которому Св. Александр повел Русь, то можно только признать его совершенную правильность. Он выбирал этот путь среди внешнего смятения жизни. Он шел по нему неуклонно, с исключительной твердостью и гибкостью и ни перед чем не отступая. Во всей его деятельности была особая уверенность, сознание того, куда он идет. Поэтому в нем с даром силы сочетается углубленный и провидческий взгляд, словно глядящий сквозь внешние явления в сокровенную от других сущность исторических путей Руси.

(1) С. M. Relations de pais orientaux de Marc Polo Venetien, Livre II, ch. XXII, стр. 81; В. Иванов, "Мы", стр. 163.

(2) Сананг Сетсен (В. Иванов, "Мы", стр. 86).