Сразу после трагедии «Шарли Эбдо» на одном из российских телеканалов прошла дискуссия о допустимости «кощунств». Из пяти участников дискуссии один — абсолютно нормальный, карикатурист Андрей Бильжо, который говорил банальные вещи о свободе слова, о том, что не нравится — не смотри.
А вот другая, небанальная сторона баррикады.
Владимир Кара-Мурза мягко: «Сейчас любое произведение превратилось в оружие. Так же как автомат Калашникова этих убийц был их оружием, так же любое произведение или стихи Салмана Рушди или карикатуры становятся оружием, кого-то этим ранили».
Это ведь неверно. Рана психологическая и рана физическая — разные раны. Карикатуристов Шарли не «ранили» — их убили. К ним пришли — они не приходили к «оскорблённым». Налицо оправдание убийцы — это как если оправдать насильника тем, что девушка своей красотой ранила его сердце.
Евгений Сатановский. Интонация гаера, точно как у Невзорова — высокомерно-снисходительная, отстранённая, человек всё повидал, всё понимает:
«Человек, который выходит на войну с религией, выходит на фронт, извините. Если это достойный человек, я буду его жалеть, а если это Шарли Эбдо, пожму плечами: там мозга не было, там кость, что я могу поделать. Клинические идиоты». Шарли — «плохо нарисованная порнуха». И подчёркивает: «Это не на вкус. Есть чёткие определения, что есть искусство и что есть порнография. Есть табуированные вещи».
Третий персонаж — Денис Батарчук. Был священником РПЦ МП, потом стал епископом протестантского толка, однако, употребляет выражение «божественная литургия». Начинает за здравие: «Кто угодно может делать что угодно». Но тут же заупокой (буквально):
«В отличие от всех тех, кто практиковался в этой, мягко говоря, сомнительной области журнал Шарли добивался определённой цели. … Они шли к тому, к чему пришли, не один день и не один год. Это действительно была, конечно, провокация. … Они делали это планомерно. И возникает аналогия: человек едет по городу, где разрешена скорость 40 километров в час, едет со скоростью 180 километров в час и разбивается. … Кто виноват?
Люди не просто высмеивали… Люди целенаправленно пытались объяснить, что те, кто верит в Бога, недолюди, лишний балласт, который рано или поздно будет сброшен с корабля нормального либерального общества.
Жалко ли мне их? На дорогах гибнет множество людей — мне их каждый раз жалеть?»
Каждый может делать всё, что угодно, но пусть примет как должное, когда его пристрелят.
Ещё один участник программы сравнил погибших с людьми, которые ходили по лезвию бритвы и не рассчитали, оступились, перерезали себе горло.
Метафоры разные, суть одна: никто журналистов не убивал, они сами себя убили. Они «спровоцировали». Они «превысили скорость». «Взялись за оружие и от оружия погибли». «Порезались бритвой».
В принципе, позиция Батарчука абсолютно стандартная для священника РПЦ МП. Обличать либерализм, вседозволенность, заодно, впрочем, и мусульман-изуверов. То есть, и Запад плохо, и Восток плохо. Однако, он-то был принял епископский сан в Апостольской Православной Церкви, которая провозглашала полнейший либерализм и реформу, свободу совести предельную, не говоря уже о свободе творчества. В чём дело?
Может быть, в самых первых словах Батарчука: «У людей совсем отсутствует инстинкт самосохранения?»
У него, видимо, инстинкт самосохранения присутствует. Он не хочет «порезаться». Он занял позицию, за которую ничего не будет, которая лишь вызовет у людей с бритвами одобрительные кивки. Искренне или нет? Сам Батарчук считает — как и Сатановский — что карикатуристы «Шарли Эбдо» были неискренни, выполняли заказ, так что они — «провокаторы». Слова «провокаторы», «провокация» повторялись им (и Сатановским) многократно.
Для вампиров живые — провокация. Для палача голова на шее — провокация.
На самом деле, неискренни были не карикатуристы — неискренни были те, кто их убил. Искренне бы верили в Бога — молились бы, а не стреляли.
Защитники убийц говорили, что просто надо было бы рассылать журнал только по подписке, в конвертах — но это лукавство. Уже и громили выставки, где картины были специально закрыты с предупреждениями, уже и судили за закрытые от посторонних тексты. Ну как же — если слово приравняли к оружию, полиция имеет право ходить и изымать оружие.
А инстинкта самосохранения нет. Был бы — не было бы Христа.