Ко входуЯков Кротов. Богочеловвеческая историяПомощь
 

Владимир Пропп

 

 

К оглавлению

 

Комментарии

Текстологический комментарий

Настоящее издание «Проблем комизма и смеха» хоть и является третьим выходом в свет, но, по сути, — первым научным изданием. Работа над книгой велась Проппом после 1965 г, и вплоть до самой смерти. Текст, подготовленный женой Проппа, впервые опубликован в 1976 г. в явно черновом варианте с имеющимися повторами, отсутствием и путаницей отсылок, с коротким, крайне сдержанным редакционным предвареннем. В 1997 г. издательством «Алетейя» этот же текст был повторен с добавлением чисто отрицательных изменений: опечаток и технических ошибок (вроде потери строк или добавления путаницы с отсылками из-за передвижения нумерации в списке литературы).

В настоящем издании предпринята попытка хотя бы частично устранить не-достатки — нормализовать текст в соответствии со стандартными правилами русского языка (поправок сравнительно немного, и они не оговариваются), но без всякого покушения на авторское письмо, снабдить его вспомогательным научным аппаратом, отыскать и проверить цитаты из научных работ. Последняя, самая сложная задача, не доведена до конца: Пропп часто цитирует словно по памяти (иногда даже без указания автора, не говоря уж о сочинении) — в естественном для памяти превращении чужих слов. Наиболее явные из этих случаев приводятся ниже. Комментируемые места помечены в тексте звездочкой*, не помеченные автором отсылки даются на массово доступные издания и переводы. В последнем случае в библиографическом списке приводится также иноязычный источник, которым, вероятно, пользовался автор. Когда же источник был недоступен, цитата осталась без проверки и без проверки сноски (хотя почти везде, где сноска дана и где проверена, она, не считая опечаток, верна).

257


В статье «Ритуальный смех в фольклоре», впервые опубликованной в 1939 г., порядок сносок приведен к тому же принципу.

С, 8 * Очевидно, эта глава писалась позже основного текста, где Пропп действительно ссылается на Белинского.

С. 15 * У Чернышевского — «простонародные игры». Кроме того связь у него иная: он говорит о комическом в его фарсовом виде и отсылает к его массовому примеру — к этим самым «играм».

С. 103 * В отличие от варианта Проппа текст советского издания гласит: «Во всем, что вызывает веселый неудержимый смех, должно быть что-то нелепое» (а не «противное разуму»).

С. 103 **: «...Части смешного, т.е. чувственно созерцаемого бесконечного безрассудства». В этой версии и определяемое, и определяющее — другие понятия, нежели у Проппа.

С. 103 *** У Добролюбова иначе. Начало фразы: «Общего между трагедиею и комедиею то, что содержание обеих почерпывается из ненормального положения вещей... Но трагедия... изображает положения, зависящие от понятий внешних... Комедия выставляет на посмеяние» (а не на посрамление) и т.д.

С. 103 **** У Д. П. Николаева не так. Он соглашается с более широким, чем полагает Пропп, положением Добролюбова, но не согласен с его узким пониманием «Ревизора»: по Николаеву, городничий не столько глуп, сколько в «глупом положении» (Николаев, 129), что не значит еще — «социально-отрицательный тип», Впрочем, Николаев, как и Пропп в этом же абзаце, имеет в виду именно это последнее толкование.

С. 103 ***** Начало фразы: «Главное.„что кое-что в глупости, нелогичности и т. д. выглядит сначала как благоразумие и продуманность, ибо комично...». Продолжение фразы так же шире пропповской версии.

С. 139 * Имеется в виду пассаж о единичном герое: «Отсюда возникает комическое противоречие... Дон-Кихот — это душа, которая в своем безумии вполне уверена в себе и своем деле; вернее, его сумасшествие в том и состоит, что он уверен и остается уверенным в себе и своем деле».

С. 156 * Видимо, Пропп пользовался следующим источником: Kanzler F, v. MQIIer. UnterhaItungen mit Goethe. Weimar, 1959.

С. 180 * Видимо, тут пересказ следующего места: «Феномен смеха означает таким образом всегда внезапное понимание несоответствия между таким понятием и мыслимым в нем реальным объектом» (Шопенгауэр, И, 181).

 

258
Учитывая контекст (там же и: I, 196) о вторичности «случайных наименований» для смеха, надо отметить, что понятие «реплика» не уместно.

С. 185 * Это замечание было высказано Белинским по поводу городничего из «Ревизора».

С. 191 * На самом деле Д. П. Николаев считает «социально-комическое» всего лишь важнее «элементарно-комического» для общества.

С. 192 *  У З, Вулиса противопоставление сатиры и юмора начинается со с. 18, оборот на с. 13 противопоставляет шутника в жизни и профессионала, сатирика. «Схема комического явления» введена еще раньше (с. 11), и это понятие в другом своем контексте Пропп вполне одобрял (см. с. 145 данного издания).

С. 225 * У О. М. Фрейденберг: «..."смех", "улыбка" семантизируются сперва как новое сияние солнца...» Дальше речь идет о земледельческой «Семантике смеха». Это выпадение выделенного нами разрядкой слова и игнорирование дальнейшего существенно, если помнить, что все рассуждение Проппа о ритуальном смехе есть развернутый парафраз и приложение к сказке названного параграфа из книги Фрейденберг «Поэтика сюжета и жанра».

Ю. Рассказов

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

259


Ю. Рассказов

Проба смеха

(О морфологии комического В.Я. Проппа)

Работа «Проблемы комизма и смеха» по теме, на первый взгляд, кажется совсем не типичной для Проппа1. На протяжении всей своей жизни он так или иначе занимался фольклором: широко известны его эмпирико-теоретические исследования о сказке, эпосе, обрядах. И вдруг — чистая теория, одна из общих категорий эстетики, пусть, по существующему представлению и не основная, — комическое. Однако это «вдруг» возникает только при поверхностном знакомстве с изысканиями Проппа.

Круг его занятий не ограничивался фольклором. Точнее, хоть и парадоксальнее сказать, что занимался он народным творчеством. И не столько теоретически, сколько практически. Сюда входят его увлечения древнерусским искусством (включая намерение написать книгу о древнерусской архитектуре), русской живописью (включая занятия фотографией), классической музыкой (как ценитель и пианист), литературой (как читатель-писатель автобиографических и дневниковых2 опытов в прозе, а в стихах — на первом родном, немецком языке). Собственно, практическая частная погруженность во все эти виды творчества, так сказать, в свободное от основной работы и специальности время и делает его творцом народными3, в этих сферах аноним1 По этой причине она практически никем не рассматривается как что-то серьезное и важное, о ней обычно стыдливо умалчивают.

2 Его способность Читателя видна в каждой книге, он исследует благодаря этой способности, правда вышколенной, играющей по правилам своей установки. Отчего же тогда возникает следующее верное наблюдение Б. Н. Путилова: «В авторе Дневника старости нет ничего от историка литературы, от ее исследователя. Он — читатель» (Живое наследие ученого // Русская литература, 1995, № 3, с. 234)?

3А учитывая, что сразу после революции и окончания университета он символически-коротко пережил основной начинающийся народный опыт — посидел в тюрьме и поработал братом милосердия, — его нормальную народную творческую силу вообще нельзя оспаривать.

 

 

260


 ным и дописьменным. Другими словами, теоретически исследуя исторический социальный фольклор, практически он создает образцы со-временного индивидуального фольклора4. При этом очевидна тенденция: практическое творчество становится с течением времени теоретическим, грубо говоря, хобби переходит в исследование, умение — в знание, а знание — в познание. Способ этого перехода один — осознание, то есть индукции и сопровождающее ее обобщение.

Нетрудно заметить, что каждая новая работа Проппа переходит к новой ступени индукции. От логической структуры («морфологии», «композиции») волшебной сказки к историческим корням (т,е. к ритуальным прообразам ее основных образов — не только композиционных), далее — от ритуальных прообразов сказки к систематическо-му циклу обрядов. Параллельно с этим, чисто индуктивньви, эмпирическим движением к основам форм, в глубь содержания, совершается расширение — захватываются другие фольклорные жанры, сначала— эпос (чисто экстенсивно, без ясного сознания, что расширение должно быть обобщением содержания)5, и вырабатываются наметки теории жанров, костяк «Поэтики фольклора». Совершенно логично и завершение: систематизирующая работа о познании (от собирания до тол-кования), структуре, исторических образах и идейном содержании, бы-товании, или творении, сказки — модель, «теория» эмпирического предмета («Русская сказка»), и параллельное с ней эмпирическое описание эстетико-психологических, «теоретических» корней всех жанров словесности, то есть чувства комического, костяка идейного содержания. Как видим, одна сторона есть расширяющаяся систематизация

4Б. Н. Путилов о концепции фольклора, пропповской (и своей), которая трактовалась как «...творчество народных низов, т.е. ограничивая в социальном плане, ...как словесное художественное творчество (в наши дни оба эти ограничения подвергаются... пересмотру: мы готовы теперь рассматривать (фольклор как универсальное, не знающее социальных, профессиональных и иных границ явление традиционной культуры, отнюдь не замыкающееся в рамках искусства)» (Русская литература, с. 232). Прошу заметить, как практическое дело Проппа стало теорией «наших дней», да и то — еще не в полном объеме, подвергнутое другим «ограничениям».

5 К. В. Чистов: «Предполагалось, что подход к проблеме будет сходным с выработанным уже на материале русской сказки... Однако вся книга ... стала исследованием о русском героическом эпосе» (Пропп — исследователь русской сказки // В. Я. Пропп. Русская сказка, Л„ 1984, с. 17-18). Автор имеет в виду — исследованием содержания.

261


единственного предмета, возможная благодаря переходу ко все более широкому основанию6, другая — исследование все более широкого основания, возможное благодаря отвлечению от конкретных предметов. Но в любом случае это философия задом наперед: к сущности он под-ходит в конце, точнее, натыкается на нее опытным путем.

Важно, что Пропп очень хорошо осознавал только первую часть, индукцию, без конца описывая ее как метод своего исследования7. И в этом исследовании он действительно мастер — мастер сбора и обработки фактов, мастер каталога, школьной систематизации, проведенной с немецкой педантичностью, мастер того, что немцы любят называть пропедевтикой, введением, подготавливающим настоящее изучение, теорию. В этом деле и требуется то, чем Пропп как раз и обладал: простота, доходчивость, наглядность, арифметическая посчитан-ность предмета — свойства, провоцирующие читателей-учеников на очередной естественный шаг, на собственное обобщение, на теорию. Это и есть главная причина последующей популярности Проппа8 у русской семиотической школы и особенно у западных структуралистов,

6Половины дела, прямо противоположным образом увязывая аспекты этой половины„касается Б. Н. Путилов: «Его методические поиски шли в двух направлениях... — выявление закономерностей фольклорного творчества на разных его уровнях и объяснение на основе этих закономерностей художественного содержания фольклора» (Типологические исследования по фольклору. М., 1975, с. 14).

7 Для сравнения со сказанным мною — из пропповскнх возражении ЛевиСтросу: «Если "Морфология" составляет как бы первый том большого исследования, а Исторические корни второй, то литературная критика могла бы составить третий том. Только после изучения формальной системы сказки и определения ее исторических корней окажется возможным объективно и научно раскрыть заложенный в сказке интереснейший и весьма значительный мир народной философии и народной морали в их историческом развитии. В этом отношении сказка показала бы слоистое строение, наподобие слоям геологических отложений» (Ссылки на Проппа по предыдущим томам данного Собрания трудов: Поэтика фольклора. М., 1998, с. 225).

8Естественно, самой популярной стала первая книга — наиболее простая и формализованная классификация материала. С.Ю. Неклюдов все видит прямо наоборот: «Результаты первого, как бы подготовительного анализа настолько превысили результаты основного этапа, что с Морфологией сказки оказались несовместимыми другие работы Проппа» (Пропп и «Морфология сказки» // Живая старина, 1995, № 3, с. 29).

262


все сводящих к простым схемам9, а науку — к обнаружению заданных схем в конкретном явлении. По сути же, ни к какому формализму и структурализму исследования Проппа относить нельзя. Он руководствуется одним крепким здравым смыслом10, способным все поименовать, маркировать, разложить по полочкам, наконец, в целях наглядности и экономии исследовательских усилий — формализовать систему, то есть сгруппированные факты заменить понятиями, а понятия— символами, знаками. Во всем этом нет никакого специфического структурализма и семиотики (к сожалению, они сами обычно сводят себя к этому). В противном случае и того, кто первым придумал числа, а Аристотеля уж подавно, нужно считать структуралистом. В работах о сказке Пропп всегда занят описанием и систематизацией совершенно конкретного эмпирического материала, и назвать эти работы

теорией сказки11 — совершенно неправомочная подмена действительных существенных заслуг ложными. Приняв грамматическую (морфологическую) аналогию как композицию сказки (дав теорию композиции), Пропп занимается конструированием генетических связей в области фольклора, то есть на основе правильно прочитанных текстов выводит условия их возникновения.

Прекрасно сознавая и виртуозно владея своим индуктивным методом, Пропп теоретически не знает и не использует своих практических дедуктивных способностей. Точнее, он может их увидеть и пользоваться ими по мере того, как практическая способность становится теоретическим сознанием. Это означает, что его способность сознания впрямую зависит от того, насколько много знания он успел накопить, сколько он успел пережить, какой исторический опыт жизни

9Любопытно, что уже Леви-Строс, отрицая ценность «Морфологии сказки», по-своему провоцируется ею на теорию. Это видит и Пропп: «Я абстрагирую от материала, проф. Леви-Строс абстрагирует мои абстракции» (Поэтика... с. 221). 0 том, как другие люди выводят свои теории из Проппа, см. работы А. В. Рафаевой (хотя бы в предыдущем томе этого Собрания, в комментариях к «Морфологии...»).

10 «Леви-Строс... не понял моего совершенно эмпирического конкретного детализированного исследования» (Поэтика , с. 217).

11Прежде всего это не могли первые читатели (а Леви-Строс — как осознавший это читатель), не видя теории в элементарных наблюдениях, типовых в то время. 0 массовости подхода Проппа см. указ. соч. К.В. Чистова (с. 10-11), частично — у Е. М. Мелетинского в его статье к «Морфологии сказки»

263


находится за его плечами, Путь мышления у Проппа тождествен с путем жизни, теория — с историей; они развиваются одинаково. Хотя при наличии высокого здравого смысла и чрезвычайной добросовестности и трудолюбии, какие были у Проппа, совпадение путей мышления и жизни позволяет определенные научные достижения (о них я упомянул), этот принцип совершенно тупиков для мышления, для сознания, для науки. Ни один человек не может пережить жизнь всего человечества, охватить опыта всей истории, узнать весь мир, поэтому сознание, образующееся на этой основе, всегда оказывается частичным, поверхностным, позитивистским, ослепленным знанием.

Следует отдать должное Проппу: он это знает и не претендует ни на особую философичность, ни на всеохватность, ни даже на теоре. тичность в строгом смысле этого слова. Он прямо признается, что делает предварительные наброски, черновик, который нуждается в дальнейшей переделке и переписке12. Собственно, он только и делает что переписывает, Но признавая это в общем, во всех своих конкретных штудиях он же не может не мыслить так, как он мыслит: слишком эмпирично, арифметично. Нагляднее всего это проявляется в его поневоле советском слегка алогичном стиле13. Но и со всех остальных сторон говорит о «трех фазисах» переписки, ведущей к популяризации. Понятно, что наиболее доступен читателю последний. Первая книга завершает круг ученической переписки становящегося ученого (вот почему так много ученых учеников делают на ней свои популярные теории), последняя — завершает круг ученой популяризации, оттого-то в ней так силен школьный, «педагогический», по словам К. В. Чистова, момент: в «Русской сказке» «глава о волшебной сказке, построенная на основании двух знаменитых книг, представляет собой пример простой и четкой передачи сложной концепции» (указ. соч,, с. 21). Я бы возразил только против сложности концепции.

13Очень легко цитировать. «Книга эта, как и многие другие, вероятно была бы забыта, и о ней изредка вспоминали бы только специалисты, но вот через несколько лет после войны о ней вдруг снова вспомнили» (Поэтика, с.208). Этот извиняющийся тон... А оборот «как и многие другие» непонятно к чему относится: то ли к другим книгам самого автора, то ли вообще ко всем книгам. А ложное противопоставление: была бы забыта, но вспоминали бы (вспоминают, значит не забыта). А общая конструкция, смешивающая сослагательность и действительность наклонений: вспоминали бы, но... вспомнили. А что касается советскости стиля, отнюдь не ритуальной... Речь не о ссылках на классиков. Пропп мыслит по-советски и по сути и в мелочах. Например, «ужасающий абстракционизм» теорий на первой странице или эпитет «вредные» по всей работе — это все слова-сигналы. Впрочем, словечки—

264


рон дело обстоит так же, что им самим и признается. Например, его

понятииныи аппарат. Он говорит, что принял термин «морфология» от Гете по аналогии, в его ботанико-остеологическом и даже поэтическом значении, а не в значении грамматическом, а действительным термином должен быть термин «композиция». Тем самым вместо ясного понятия дается сложная игра слов, которая только усугубляется, если помнить, что грамматическое значение на самом деле является наиболее существенным: Пропп ведь описывает как структуру, как последовательность частей сказочное повествование, речевое высказывание, протяженное во времени, проще говоря, сказку как предложение, состоящее в речи из своих членов-функций, а в языке — из частей речи-ролей, действующих лиц, — описывает, прямо оперируя грамматическим аппаратом14. Таким образом, одно (морфологию организмов) он подставляет вместо другого (грамматики), а мыслит при этом третье (композицию), которое случайно аналогично другому15. Эта аналогия есть результат. Хотя общеизвестен факт, что с аналогии наука лишь начинается (см. у самого Проппа — с. 105). Тут с другой стороны опять открывается то, что морфология Проппа — это мифология. Однако самое полное и подлинное обнаружение сущностной особенности пропповского принципа можно увидеть, лишь проанализировав содержание этого принципа. Поскольку форма и содержание— явления ситуативные, о чем неоднократно говорит сам же Пропп, а развитие его исследований всякий раз было переходом ко все более широкому основанию, более общему содержанию, то понятно, что нужно рассматривать содержание его наиболее теоретичной и наименее фольклорной работы. Такой являются «Проблемы комизма и смеха»,это самые явные мелочи. О структуре такого мышления — эта статья. А ведьесть еще содержание этого мышления, этой мифологии...

14Ведь что такое его функция? «Под функцией понимается поступок действующего лица, определенный с точки зрения его значимости для хода действия» (Морфология... М,, 1998, с. 20). Конкретно взятый поступок — часть речи (действующих лиц, типовых поступков — семь), значимый для сюжета — член предложения: подлежащее, сказуемое и т,д. Что делать, книг по немецкой грамматике Пропп написал не меньше, чем о сказке (см. библиографик1 трудов Проппа в упомянутых «Типологических исследованиях...»). Однако нетрудно заметить странную путаник понятий язык и речь в доводе аналогии...

15С. Ю. Неклюдов: «Используемый им аналитический инструментарий был логичен и строг» (указ. соч., с, 30)

265


Надо сказать, что и в этой работе «неподкупный эмпирик» (по его собственному самоопределению — Поэтика, с. 210) начинает с объявления верности своему индуктивному методу. Однако нетрудно заметить, что первоначальные предположения о комическом и смехе, намеренно не различаемые в слове «комизм», фактически без изменения окажутся выводами. Выходит, что опять с самого начала выдается одно за другое: занимаясь комическим, он придает своему, по сути, дедуктивному изучению форму привычной индукции. Но точнее, тут нет ни индукции, ни дедукции, а только аналогия. Каково же это общее содержание по аналогии полученного комизмам

К сожалению, ни определений, ни даже определенного употребления слов комизм, комическое и смех Пропп не дает. При желании можно понять, что комизм — это сфера сознательного творения смеха, обстоятельства, вызывающие смех, «Разные виды комизма ведут к разным видам смеха» (с. 16). В таком понимании комизма можно найти оправдание общей композиции книги, начинающейся с оспаривания теоретиков комического, а заканчивающейся оспариванием практиков, сатириков. Основной текст — практико-теоретическое критическое описание видов высмеивания и смеха, видов, возникающих на пересечении практического умения и теоретического представления16. «Смех осуществляется при наличии двух величин; смешного объекта и смеющегося субъекта — человека» (с. 21).

Но, предположив, что комизм — условия смеха, мы тут же обнаруживаем нелогичность: какое-никакое понятие комизма и появляется из рассмотрения видов смеха, и прямо обусловливается смехом. «Общую форму теории комического можно выразить так: мы смеемся, когда в нашем сознании положительные начала человека заслоняются внезапным открытием скрьггых недостатков, вдруг открывшихся сквозь оболочку внешних, физических данных» (с. 176). То есть комическое — такое изобличающее духовный недостаток сознание, которое физически разоблачает себя смехом, проще говоря, это раз-облачающее смеховое сознание. Пропп очень верно, хотя и слишком эмпирично, показывает его механизм: 1) в сознании есть представление о норме «достатка» (о соответствии внутреннего достоинства и его внешнего проявления), 2) сознание неожиданно замечает в каком-то

16Сюжет этом книги зеркален с композицией «Русской сказки», о которой я упоминал.

266
объекте недостаток, отклонение от внешнего проявления нормы, что и 3) вызывает смех, сотрясение тела вместе с легким потрясением ума, вызванным наблюдением противоречия, что, наконец, может действовать как заражающий резонанс. Если вспомнить заявление о комизме как условии смеха, то как раз и можно заметить, что комическое как факт со-трясения ума и тела есть то же, что и смех: они — именования одного события с двух разных сторон. Поэтому в лучшем случае они взаимообусловленны; хотя и это неточно: тут не историческая, а логическая связь. Зато в исторической связи, наоборот, смех обусловливает (сигнализирует, указывает силу) комическое, в том числе пробуждая его в других.

Однако Пропп случайно хитер17: к коня книги приходится различать комическое и комизм. Комическое им употребляется больше как понятие, сознание; смех — как физическое проявление-заявление (деятельность) комического, а комизм — как физическо-психологическая ситуация, порождающая смех и комическое. Вот это и можно считать теорией (в обличье истории, примера) 18 комизма Проппа. Смех он фактически не рассматривает, комическое — только в первой и последней главе (критикуя теории и конкретные опыты комического), он действительно в основном занят комизмом — типологией речевых ситуаций, которые названы именами появляющегося в них смеха. «Мы расположили их по формам комизма, что совпало с расположением по причинам смеха» (с. 171).

Думается, что изучать комическое, анализируя ситуации, вызывающие комическое, не очень уместно, хоть и согласно с индуктивным методом Проппа и господствующим марксизмом, которые тут, на счастье автора, совпадают19. Ситуаций, различающихся статусом личности

17Явно в соответствии со знаменитым гегелевским: «Разум сколь хитер. столь и могуществен...»

18 Эта теория лишь намечалась в «Ритуальном смехе...», где Пропп еще отказывается от определения и показывает, какое возможно: «Видимо, невозможно дать общего философского определения комического и смеха: такое определение может быть только историческим» (с. 226).

19Абсолютно прав Б. Н. Путилов: «К использованию некоторых базовых положений исторического материализма Пропп пришел от собственного материала, от анализа» (Живая старина, 1995, № 3, с. 3). Непонятно только, зачем все-таки дальше считать его марксизм внешним. Из-за неглубокости

этого марксизма?

267


и общества, уровнем образованности, политико-экономического момента и личностных настроений, может быть необьятное количество, На этом нуги когда-то можно осознать и общую структуру всякой ситуации — наличие объекта с недостатком и субъекта с достоинством. Это, однако, ничего не прибавит и не убавит для понимания комического и смеха: они хоть и порождаются в ситуации комизма, но на самом-то деле являются ее собственным содержанием. Вспоминая схему его «Морфологии», надо сказать, что комизм — это композиция, соположение поступков лиц, способных к смеху и комическому, а комическое — это содержание ситуации комизма20, сюжет олицетворенных ролей: всегда один смеется, а другой — комичен. Смех, выходит, — соединяющее начало двух противоположных точек зрения. Говоря иначе, но по Проппу, комизм есть система функций комического, или положение поступков, имеющих для смеющихся значение комического. В ситуации комизма поступок и сознание — единое, а это единство есть основа эстетического бытия. В «Морфологии» рассмотрена самая первая, самая видимая структура эстетического, в «Комизме»— попытка рассмотрения его природы, проба смеха на ощупь.

Эта аналогия двух работ Проппа лучше всего показывает их различие: в первом случае его интересует композиция произвольно-вымышленных действий, сказочного события, в последнем — композиция любых реально-непроизвольных действий, самосказывающегося, как бы сказал Бахтин, собьггия бытия. Первое он описывает по аналогии со структурой речевого высказывания, последнее, как следует даже из этого контекста, — по аналогии с речью. Однако ни в пер-вом, ни в последнем случае эта аналогия не проводится сознательно, аналогия с грамматикой подменена аналогией естественнонаучной и поэтической, числом21 и тропом, в единстве — символом, условным приписыванием значения какому-то знаку. А такое приписывание, или

20Поэтому между комическим и комизмом нет прячиннои связи, как тут думает Пропп, хотя на материале структуры сказки он понимает верно: «Я анализирую сюжет (содержание) и композицию (форму) в их неразрывной связи» (Поэтика, с. 224). Что делать, последняя книга дошла лишь до первого чернового «фаэиса» сознания, хотя уже гораздо более глубокого, чем в статье «Ритуальный смех в фольклоре».

21В. В. Иванов и В. Н. Топоров прямо говорят об «исчнслении трансформаций ннварианта» сказки (в кн.: Типологические исследования по фольклору, М., 1975. с. 46).

268
сознание, есть не речь, а язык. Следовательно, возникает путаница внешней, речевой ситуации с внутренней, языковой, — реальности и сознания, бытия и мышления, Все эти характеристики суть определения мышления, отождествляющего вещи и мысль, ход жизни с развивтием идеи, — историко-практического, или мифологического мышления.

Уже говорилось о путанице в жизни Проппа, пытающегося экстенсивно, расширяя предмет, докопаться до сущности («теория»), и замечающего факты только постфактум, только побывав в мясорубке фактов как один из них («практика»). Показательно, что Проппу в жизни повезло смешаться с советской жизнью совершенно естественно и с наименьшим количеством шишек и усилий с его стороны. Ему повезло родиться советским человеком до появления системы советской власти — с уникальной жизне- и трудоспособностью и выдающейся силой практического ума, без которой, конечно, невозможно было выжить в искусственном, но реальном кошмаре.

Говорилось о путанице речи и языка (в виде путаницы синтаксиса и морфологии) в «Морфологии сказки»: функции — члены предложения, действующие лица — части речи; изучаются — функции действующих лиц. Но это игра, смешение двух разных точек зрения ис-следователя на один предмет (синтаксис — точка зрения адресанта, автора речи; морфология — адресата, читателя языка), фигура речи и мысли, превращающая действующее лицо в абстракцию высказывания, Мир читателя смешивается с миром автора, понимаемый с выговариваемым. Возникает знак, новая смешанная реальность, ценность. Так, на школьных уроках говорится «подлежащее выражено существительным» для того, чтобы показать знание, различение раз-ных аспектов целого, позволяющее высказывания правильно строить по одному аспекту и правильно понимать их по другому, Связь двух аспектов, явленная словом «выражено», — это наш домысел, аналогия, речевой узелок памяти, могущий оказаться просто болтовней или — могущим инструментом воспоминания и формулирования мысли. Случайное совпадение памяти и речи в этом узелке всякий раз происходит в живой речевой деятельности: один с каким-то вниманием манипулирует словесными вещами в определенной вещественной ситуации, другой, внимая этим манипуляциям в ситуации своего сознания, что-то понимает. Все зависит от внимания. Леви-Строс увидел в

 

269


этом болтовню, и большинство последователей Проппа сделало из этого болтовню, а он использовал как инструмент выуживания были из сказки в то время, когда соответствующая ему22 страна сказку делала былью.

В «Проблемах комизма» в чистом виде проявилось, отчего путаница комического и комизма, ситуации понятий и ситуации вещей стала возможной: оба понятия крутятся, зеркально отражаясь друг в друге, вокруг одного — вокруг понятия смеха. Именно он является той фигурой речи, которая порождала и обе ситуации, и сам текст Проппа, и даже его и всю нашу жизнь со всеми подстановками «одного вместо другого». Все на самом деле крутится вокруг смеха. Он является тем самым узелком памяти, фигурой речи, речевой деягпельностью, в которой тождественны и поэтому неразличаемы ситуация понятий и ситуация вещей, бытие и мышление, авторское и читательское сознания, язык и речь. Поэтому речевая деятельность для Проппа есть, с одной стороны, живая жизнь, с другой — его научное мышление, аналогия разных сторон жизни.

По сути, реабилитируя комическое как эстетическую категорию23 и вплотную занявшись смехом, пытаясь опробовать его структуру, Пропп даже не подступается к смеху, останавливается на пороге — описывает комизм как речевую ситуацию (насмешливости) эстетического объекта и эстетического субъекта. Он вязнет и пропадает в этой путанице объекта и субъекта, в этом смешении бытия и мышления, неразличения языка и речи, своей теоретической неспособностъю, но практическим топтанием по смеху случайно обнаруживая его природу. Проблема в том, что он сам есть, существует только как это смешение, на нем стоит высшая проба смеха — практический «ум» — такое высокое достоинство природной личности, которое равно полному недостатку духовного человека. Он может что-то понять тео-ретически, только переведя в поле теории какую-то часть своего прак22Наибольшая соответственность пришлась на «Русский героический эпос». И речь не столько о мировом и советском признании, пришедшемся как раз на этот момент, а о максимальном понимании, обсуждении, со-, до- и протиэотэорчестве со стороны совокупного Ученого страны и мира.

23 Этой стороны дела я почти не касался. Замечу лишь, что следуя по пути Проппа, обязательно придешь к выводу о том, что комическое есть основополагающая эстетическая ценность, производными абстракциями от которой являются все другие явления и категории — прекрасное, трагическое и т,д.

 270
тического бытия. Но в этом случае он должен перевести, сделать предметом не просто часть, а свою сущность, Эго значит отстранитъся от себя настолько, чтобы стать предметом, перестать быть собой. С имеющейся у Проппа способностью историко-познающего мышления— умереть.

Нужно довести до конца, переводя в сферу метафизического ума, его аналогию-жизнь, то есть вновь спровоцироватьея фактами, проподевтически сведенными в одну книгу, в одну проблему, и сделать попытку иного познаниями24. Я с радостью поддаюсь этой провокации, делая очередную пробу смеха.

Весь опыт теоретической и практической жизни Проппа и природа изоморфного ему советского бытия, как мы помним и до сих пор чувствуем на собственной шкуре, сводится к путанице, смешению начал — субъекта и объекта, разного рода оппозиций, пар в производстве, политике, культуре. Случайно ли слово смех указывает своим корнем на смешение как на субстанцию? Смех — это и есть основополагающее смешение всех и вся, которое в единичной и особенной формах описали Пропп и Бахтин25.

24 выводящая из этого тупика попытка познания по силам мышлению, синтетически вбирающему в себя не только пропповское филогенетически-познающее, но и параллельное ему онтогенетически-познающее (различающее мышление и бытие, но путающее историю и логику; я имею в виду формальную школу). Эта синтетическая феноменология, различающая теоретическое и практическое я, эстетический объект и субъект, эстетическое событие и реальное бытие, историю и логику события бытия, способна не только посмотреть на себя со стороны, но и превратить себя в другого: для начала — из практических и теоретических побуждений превратить себя в автора, пищущего как герой в условном хронотопе эстетически-сотворенного события советского бытия. Конечно, я говорю о Бахтине, начавшего с практического моделирования смеховой ситуации выдачи другого вместо себя в сфере теоретической, но расплачивающегося за это распадом собственной морфологии (остеомиелитом) и теневым социальным существованием.

25Бахтинская проба смеха в книге о Рабле пошла существенно глубже пропповской. Бахтин описывает смеховую ситуацию как онтологию социального космоса — смеховую культуру. Структура атой ситуации — иерархия оппозиций, пар одного и иного, официального — теневого, верха — низа и т.д. И в этом еще нет ничего принципиально отличающегося от единичного представления Проппа. Новое заключается в обнаружении механизма, принципа деятельности этой культуры — осмеяния, смеха, заключающегося в смешении, творящем ценность взаимопереходе оппозиций. Однако этот результат

271


Говоря естественнонаучно (а не по аналогии с естественной наукой), смех — это та элементарная физическо-энергетическо-предметно-волевая деятельность природных существ, которая является их непроизвольной реакцией на акции окружающих их физических тел: контактирующие тела, соприкасаясь, сталкиваясь, сотрясаются, соединяются энергетически; проникая друг в друга, вызывают судорогу, связное напряжение всех атомов, клеток и органов, всех предметов существа; отторгаются или усваиваются силой содрогания действий, однонаправленного исторгания существа; приспосабливаются друг к другу в содрожании, резонансе воль. Тем самым смех и есть исходное тождество предметов, условий, действий, воль, которые образуют человека как единое с природой предметов, единородное, и одинаковое со всеми родами существ, однородное, существо, по-разному видящее, представляющее — разновидности, и имеющее подобие лиц, костяк, ocmue, духа — личность. Другими словами, словами Лосева, такая единородно-однородная видовая личность есть миф. Нет сомнения, что физиологически полноту смеха как деятельности легче всего представить в деятельности полового акта, генетически и порождающего первый узелок памяти, первую речь-слово, первое родовое субъект-объектное сознание, личность, первым миф26, — все это разные слова, с разных точек зрения ухватывающие единый акт.

Тем самым можно коснуться и сферы, которая на деле была основой механизма аналогий для Проппа, — речевой деятельности. Но тут прежде всего следует осмыслить правильность не самой аналогии, производимой Проппом, а полноту его возможного представления о

достигается лишь случайно, путем соответствия, совпадения в общем месте эстетической структуры сочинения Рабле и реальной структуры средневековья — смеховая культура понимается как частная культура эстетического двоемионого, ответственного события бытия.

26Показательно, что, занимаясь этим мифом в «Ритуальном смехе...» Пропп удовлетворяется мифологическим (обрядовым) смыслом сказки. Этот смысл он толкует абсолютно верно: у древних «смех есть один из способов... создания н воссоздания жизни» (с. 239). Но Пропп считает зту роль смеха «неправильным представлением о подлинных причинах рождения» (с. 240 ), потому что в соответствии с господствующим по сей день мировоззрением не признает (с. 241) магического, духовно-вещественного характера порождения жизни, или — что равно — считает смехом только его частныя, интеллектуализирозанный случай — эстетический смех. Но реальная жизнь отнюдь 'не исчерпывается ее приятно-выглядящими сторонами,

272
речи и языке. На первый взгляд, осмыслить это — возможность чужого сознания — невозможно. Но это сознание все же проявилось в результате, в доводе аналогии, то есть в представлении о комическом и комизме, где комическое — переряженный язык, а комизм — переодетая речь. Если отвлечься от наивной эмпирики толкования того и другого и заметить структуру двух этих пропповских категорий, то можно использовать эту структуру как повод к аналогии о структуре языка и речи. Как можно понять, это равнозначно выходу из путаницы — многократного превращения знания — к сознанию многократных превращений языка и речи.

Попытаемся же осознать хоть поводы к аналогии. Кажется, что структура комического у Проппа намекает на язык как на постоянно-данное безусловное соответствие достоинства, недостатка, первое смешение-смех которых и образует из себя смысл-внимание, норму, единую способность, аналогически развивающуюся в разных субъектах, Кажется, что речь (как понятие, извлекаемое из ситуации комизма) и есть те сами собой сказывающиеся условия, то есть единая почва для контакта объекта недостатков с субъектом достоинства, — условия бытия (общества, образования, настроения), в которых возникает слово смеха, Тогда двоякая речевая деятельность связывает воедино ус-ловия создания и восприятия слов и запараллеливает два разных внимания, авторское и читательское. Собственно, тождество условий создания и восприятия слов и есть речь, набор однотипных словес-ных отрезков, в однотипных условиях понимаемых однотипно; а язык — параллелизм двух однотипных вниманий, система однотипных тавтологий, определений одних и тех же отрезков. Вот потому-то у смеха, по Проппу, две «причины»: комизм, положение «реальных объектов», создающих условия, и комическое — «психологическое» расположение субъектов, внимающих одинаково.

Поэтому речевая деятельность есть наиболее общая структура смеха, поскольку она совмещает, смешивает язык и речь: деятельность речения есть ситуация у слова (произнесение слова в определенной ситуации мира), условие для аналогий общающихся; деятельность об-речения-обретения смысла — аналогия условий внешних и внутренних. Пропп жил изрекая, и мыслил обретая. Но таковы мы все. Главное: научиться не путать две этих деятельности. Язык как проба осмысленности вещей и речь как проба вещественности смысла ана

273


логичны в пробе смеха, рефлекторно-свободного дыхания, т,е. того, что вылетает из, с меха легких. По сути и исходно все суть одно: сами собой сказывающиеся условия — у слова я — это есть человек, самопроизвольно рождающийся во всем разнообразии своих начал из мехов смеха — сотрясения-судороги-содрогания-содрожания косных частиц природы27 — без внешних, инопланетных или божественных условий.

По этой причине смех оказывается основой и всего дальнейшего развития человека, основой его культуры — способа взращивания, возделывания и доведения разнообразных начал до полноты. Культура человека в основе своей поистине есть смеховая культура, смешение природного и человеческого, социального и личностного, меня и другого, индивидуального и универсального. Смешивая недостатки двух сторон (по условиям бытия комичной и без условий глупо смеющейся), смех, по определению без-умный, погашает эти недостатки и вырабатывает совместное общее достоинство сторон, сигнализируя о нем — общаясь — словом культуры, в которое отчуждается, переходит это достоинство как новая личность нового родового сознания. В качестве новой личности, отчужденной в знак, эта культура перестает, однако, бьгть культурой — достоинсгпво, через смех реализуясь в слове, становится стоимостью, ценностью, результатом культурного процесса, который в его систематической связанности называют цивилизацией. Культура — процесс образования достоинства личности на данной обстоятельствами почве недостатков, цивилизация— результат этого процесса, культурная образованность, система образования личностей, господствующая в обществе28.

Переживаемая нами смеховая историческая ситуация, во всей полноте ухваченная жизнью и деятельностью Проппа, была, как мы видели, смешением опыта и ума, знака и знания, пере-живания и сознания: в процессе этого смешения первый элемент оппозиций стал

27Тут можно опять заметить, что пропповское сознание все видит вверх тормашками: так, для него главный смех — насмешливый, хотя начинать надо с животного, чего он не в полном объеме коснулся в конце.

28К сожалению, обычно все понимают прямо наоборот: за культуру принимают цивилизованность, знак (знание, всплывающее при виде вещи), хотя культура является способностью сознания смешивать новые материи, всякий раз свободно трансформировать знания, создавать новое сознание — смеяться над старыми знаками, авторитетами, ценностями.

274
вместо второго, вьггеснил его в тень, где произошел обратный процесс — второй член оппозиции стал главным. В теории Пропп казался ум-ным, знающим, сознающим, но сам себя ощущал лишь опьггным, ознакомленным с проблемой, что-то чувствующим. С другой стороны, в личном обиходе прямо противоположный расклад: он был опытен в жизни, выполнял функцию, а думал, что умен; был знаком с нужными лицами, имел связи, а считал себя знающим людей; был лишь чувствующим читателем, а полагал себя сознающим автором. Хотя вторая, теневая сторона его личности не слишком-то доказуема29, не обязательно доказывать это на примере Проппа. Каждый может легко найти ее в себе (конечно, не в пропповской полноте и чистоте, а в гораздо более мелких частных появлениях) по той простой причине, что этот смех, смешение по этой модели, породил такое новое родовое сознание, узнающее себя и жизнь постфактум, существование которого известно под именем советский человек (для кого с достоинством, для кого с недостатком). Мы еще очень мало осмеяли самих себя: наши авторы — все еще лишь что-то чувствующие читатели — несут на себе пробу настоящего Проппа30, пробу советского человека, запу-тавшегося все в тех же советских речах и не понимающего иных мыслей. Мы вляпались в комическую историю смешного теоретизирования, вбивая его в Историю силой веры единогласного несмеющегося сверхличного Индивидуума — Советского человека. Пришло время осознать эту личность до конца, что равнозначно — в этом смехе пере-жить ее. Без переживаний явно не обойтись; боюсь, что обойдется без сознания — пробой смерти.

29Косвенное подтверждение: В. И. Еремина: «Шаткость собственных выводов Пропп видел прежде всего в недостаточно широком... владении мате. риалом» (Книга В. Я. Проппа... // Исторические корни волшебной сказки. Л., 1986, с. 7). Дескать: мало знаков я усвоил... На самом деле важна способность делать верные выводы из данного количества знаний. Фактология дурна своей безумной бесконечностью.

30Это была и есть, конечно, сказочная ситуация. Поэтому Пропп и вани. мался сказкой, интуитивно зная наше родство с ее главным героем: «Дурак русских сказок обладает нравственными достоинствами, и это важнее наличия внешнего ума» (с. 124). Вот так: ум не важен, потому что мы до сих пор не знаем ума, но лишь ценность, «В герое волшебных сказок есть самое важное: душевная красота и моральная сила» (там же).

 

275


Список литературы

Абрамович Г. Л. Введение в литературоведение. М., Учпедгиз, 1961.

Акимов Н. Не только о театре. М,, «Искусство», 1966. Байрон Дж. Г. Дневники и письма. М., «Наука». 1965,

Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная смеховал культура средневековья и Ренессанса. М., ИХЛ, 1965,

Белинский В. Г. Сочинения в 9-ти т, М., 1982,

Бергсон Г. Смех в жизни и на сцене. Ilep, йод «рд, А. Е, Яновского, СП6., 1900.

Берков П. Н. Русская народная драма XVIII — ХХ вв. [6. г.]

Борев Ю. Комическое и художественные средства его отражения, — Сб, «Проблемы теории литературы». М., Издво АН СССР, 1958.

Борев Ю. 0 комическом. М,, «Искусство», 1957,

Борев Ю. Сатира. — Сб, «Теория литературы». М., «Наука», 1964.

Бушмин А. С. К вопросу о гиперболе и гротеске в сатире Щедрина. — «Вопросы советской литературы», вып, 5, V (s. а.)

Вулис А. В лаборатории смеха, М., ИХЛ, 1966.

Гартман Н, Эстетика. М., Изд-во иностранной литературы, 1958.

Гегель Г. В, Ф. Эстетика. В 4-х томах, М., «Искусство», 1968 — 1978. (G. W. Hegel, Vorlesungen iiber Asthetik. Hrsg. von Н. G. Hoto, Bd 1 — Ill, Berlin, 1885 — 1838)

Гуральник У. Смех — оружие сильных, М., «Знание», 1961.

 

 

 

 

276
Добролюбов Н. А. Полн, собр. соч. В б-ти т. М., 1934.

«Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым», Изд-во АН СССР, 1958.

Ершов Л. Ф, Советская сатирическая литература. Л,, «Знание», 1955.

Жан Поль. Приготовительная школа эстетики. М., 1981, Qean Рац1. Vorschule der Asthetik nebst einigen Vorlesungen in Leipzig, Bd 1 — II. Wien, 1815.)

Игин И, Сигареты «Тройка». М., 1965.

Каган М. Лекции по марксистско-ленинской эстетике, ч. I — Ш. Л,, Изд-во ЛГУ, 1966.

Кант И. Сочинения, т. 6. М., Соцэкгиз, 1966. (I. Kant.

Kritik der LIrteilskraIt. Hrsg. von К, Kehrbach. Leipzig, 1878)

Ликок С. Юмористические рассказы. М. — Л., Изд-во «Художественная литература», 1967,

Лимантов Ф. 06 эстетической теории комического.

«Ученые записки Ленинградского гос. пед, ин-та им. Герцена», т. 162, ч. Il, 1959, с. 29 — 71.

Луначарский А. В. Собр. соч, В 8-и т. М., 1963Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, 2-е изд.

Мандельштам И. 0 характере гоголевского стиля. Гельсингфорс, 1902.

Народно-поэтическая сатира, Л., «Советский писатель», 1960.

Несин А. Приходите развлекаться. М., «Прогресс», 1966.

Николаев Д. Смех — орудие сатиры, М., «Искусство>, 1962.

Подскальский 3. 0 комедийных и выразительных средствах и комическом преувеличении. — «Искусство кино», 1954 № 8

Пушкин А. С. Полн. собр. соч. В 10-ти т. Л., 1978.

Русская сатира XIX — начала ХХ вв, М.— A., «Советский писатель», 1960.

Сретенский Н. Историческое введение в поэтику комического, ч. 1. Ростов-на-Дону, 1926,

Тургенев И. С, Полн. собр. соч, и писем. Т. 14. М,— Л., 1967

 

277


Чернышевский Н. Г. Полное собрание сочинений в 15-ти томах. М., «Художественная литература», 1929 — 1953.

Чехова М. Я. Из далекого прошлого. М., 1960,

Шевцов Н. Покушение на авторитет. Юмористические рассказы. Алма-Ата, 1965.

Шопенгауэр А. Мир как воля и представление. М., «Наука», 1993, т. 1 — 2. (Schopenhauer А. Die Welt als Wille und Vorstellung. — Samtliche Werke, Bd II. Leipzig, 1908.

Zur Theoric des Lacherlichen. — Samtliche Werl<e. Bd III. s. а.)

Щербина А, А. Сущность и искусство словесной остроты (каламбура). М.. Изд-во АН СССР, 1958.

Эльсберг Я. Вопросы теории сатиры. М., «Советский писатель», 1957.

Эльсберг Я. Некоторые вопросы теории сатиры. — Сб. «Проблемы теории литературы». М., Изд-во АН СССР, 1958.

Юренев Р. Механика смешного. — «Искусство кино», 1964, № 1.

Юренев Р. Советская кинокомедия. М., «Наука», 1964.

Якутский фольклор. Тексты и переводы А. А. Попова. Лит. обработка Е. Тагер. Общая редакция М, А. Сергеева, М., 1936.

Ястремский С. В. Образцы народной литератры якутов. — Труды Комиссии по изб:ению Якутской АССР, т. 7, Л., 1929.

Beyer Е. Deutsche Poetik. Theoretisch-pral<tisches Handbuch der deutscher Dichtl<unst, Bd 1 — II, Stuttgart, 1882.

Brandes G. Asthetische Studien. 1900.Hartmann Ed. Аsthetil<. Bd Ц, Heriin, 1887.Hartmann N. Astl;~til<. Berlin, 1958.

Heckler Е. Die Physiologic und Psychologic des Lachelns und des Komischen. Berlin, 1873,

Kirchmann J, Н. Asthetil< auf realistischer Grundlage, Bd 1 — II. Berlin, 1868.

Mannhardt W. Mythologische Forschungen, Strassburg, 1884.

 

278

 


Vischer Fr. Th. Asthetik oder Wissenschaft des Schonene, Reutlugen — Leipzig, Bd 1 — 6, 1846 — 1857,

Viecher Fr. Th. Uber das Erhabene und Komische. Ein Beitrag гцг Philosophic des Schonen. Stuttgart, 1887.

VolkeIt J. System der Asthetik, Bd 1 — IV. Munchen, 1905— 1914.

Ziesing А. Аsthetische Forschungen, Frankfurt а/m, 1855.Zimmermann R. А. Asthetik. Bd 1 — II. Ф|еп, 1858 — 1865.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

279


Сокращения

Именной указатель


Андр, — Андреев Н. П, у'казатель сказочных сюжетов по системе Аарне. Л., 1929,

Аф. — Народные русские сказки А. Н, Афанасьева в трех томах, Подготовка текста, предисловие и примечания В. Я. Проппа. М., 1957.

Боас — Boas F. Indianische Sagen von der nordpasifischen Kuste Amerikas. Berlin. 1895.

Бог. — Богаевский Б. А. Земледельческие религии Африки.

Записки истор,филол. фак-та Петроградского ун-та, ч.130, Пг.,1916.

БП — Большая серия «Библиотеки поэта».

Заруб. — Белуджские сказки, собранные И, И. Зарубиным. Л., 1932.

ЗВ — Великорусские сказки Вятской губернии. Сборник Д. К. Зеленина. Пг., 1915.

ЗП — Великорусские сказки Пермской губернии. Сборник Д. К. Зеленина. Пг., 1914.

Онч. — Северные сказки. Сборник Н. Е. Ончукова. СПб., 1909.

Рейнак — Reinach S. 1е rire rituel. — Cultes, Mythes, Religions, IV,

Сок. — Сказки и песни Белозерского края. Записали Б. и Ю. Соколовы. М., 1915.

Ферле — Fehrle. Das Lachen im Glauben der Volker. ZeitschriIt йг Volkskunde, пепе Folge. Bd. II, 1930.

Фробен. — Frobenius L. Das Zeitalten des Sonnengottes, Berlin, 1904.

Худ. — Худяков И, А. Великорусские сказки. Вып. 1-Ш. М., 1860-1862.

279
Абрамович Г,Л., 191; 277

Адрианова-Перетц В.П., 63 Александр Македонский,

75

Андреев Н.П., 280Аникин П.В., 62Апухтин А., 37Аристотель, 8; 20; 30; 51;

52; 57; 131; 132; 166;174

Аристофан, 13; 15; 64Афанасьев А.Н., 122; 167;

247; 250; 280

Байрон Дж.Г,, 118; 277Бахтин М.М,, 79; 166; 167;

168; 277

Бейер Е., 14

Белинский В.Г., 8; 24; 82;

135; 137; 157; 167; 168; 184; 192; 208; 211; 213; 277

Бергсон Г., 21; 27; 29; 36;

48; 67; 69; 82; 136; 155; 277

Березайский В 107

Берков П,Н., 79; 122; 277Боас Ф., 280Богаевский Б.А., 249; 254;

280

Богданов В, В., 22Боккаччо Дж., 9; 106Бомарше О., 142Борев Ю., 20; 76; 81; 85;

115; 188; 189; 190; 277


Боровков А.К., 242

Брандес Г., 31; 174 Бушмин АС 85 277

Буш В,, 100Варламов К., 23Верли Ф., 249; 250Верн Ж., 79; 172Викентьев.В.М., 243Вольтер А., 194Вулис' А,3„103; 145; 151;

192; 277

Вяткин Б., 105; 139Гартман Н., 21; 35; 81;

103; 151; 196; 198; 277

Гауптман Н., 22Гашек Я., 201Гегель Г.В.Ф., 11; 105; 132;

138; 156; 188

Геккер Э., 118

Герцен А, И. 21 278 Гесиод, 250

Гете И., 26; 70; 118; 156Гоббс Т., 181

Гоголь Н,В., 7; 8; 9; 13; 14;

22; 32; 34; 38; 39; 40; 41; 42; 43; 44; 45; 48; 50; 56; 59; 60; 65; 66; 67; 68; 71; 73; 75; 76; 81; 84; 85; 86; 88; 90; 91; 94; 95; 99; 103; 104; 111; 112; 113; 116; 122; 123; 125; 127; 128; 129; 130; 131; 133; 134; 135; 136; 148; 155; 157; 165; 167; 172; 179;

 

 

 

 

280


185; 186; 202; 204; 205;

206; 210; 211; 212 Гойя Ф., 86

Гольдони, 94; 142; 172Гомер, 225; 250Гончаров А.И., 37

Горбунов И.Ф., 23 Горький А.М., 23; 193; 194 Гофман Э.Т.А., 28; 45; 205 Грибоедов А,, 22

Гримм, 73Гриммельсгаузен, 170; 200Гроос, 182Гуральник У., 215; 216; 277Гюго В., 79Жиро Д., 94Даль В.И., 50; 60; 193; 206Деменни, 70Державин Г.Р., 184Диккенс Ч., 22; 87; 128;

143; 152; 201 Дитрих, 224

Добролюбов Н.А., 103;

127; 211; 278 Доде А,, 128

Ершов, 63; 64; 213; 215;

278

Жан Поль, 103; 144; 157;

196

Зарубин И.И., 280Зимрок К., 246Зощенко М.М., 147; 214Ибергорст, 115; 174Иванов А.И., 25Ильинский И., 23; 194Ильф В., 124; 147; 200;

202; 208; 212 Иоллес, 115

Ионов В,М., 239Каган М.С, 21; 278Кант И., 103; 144; 145;

162; 180; 278

Карандаш, 139

 

281
Кирхманн Й.Х., 12; 29Кирша Данилов, 167Ковалевский М., 23Корчагина-Александровская

Е.П., 152

Крылов И.А., 62

Левитин М., 217 Лейен Ф., 246

Ленин В.И., 109; 193; 208;

278

Лессинг Э.Г., 19; 151Лехин И, В., 116Ликок С., 13; 87; 100; 101;

156; 278

Лимантов Ф., 190; 191; 278

Лукиан, 53

Луначарский А.В., 193;

194; 278

Лурье С.Я., 231Людовик XVIII, 66Мандельштам И.Э,, 14; 278Маннгардт В., 224; 234Маркс К., 53; 222; 238;

240; 278

Массне, 203

Маяковский В.В., 84; 119;

216; 217

Мерклин, 224; 238Мизинова, 65Минкус, 203Мольер Ж.Б., 13; 74; 75;

94; 125; 132; 136; 137;141; 142; 146; 172

Моцарт В, А., 24; 25Мур Т,, 118

Мюллер, 224 Невежин, 210

Несин А., 194; 196; 207;

278

Николаев Д.П., 103; 145;

188; 191; 215; 278 Нильссон, 254

Новиков Н.В., 229
Норден, 224Образцов А., 70О'Генри 185 196Ожегов С.И, 116Островский А.И,, 48; 65;

91; 94; 95; 105; 123; 131;

138; 199; 210 Петр 1, 69

Петров Ф.Н,, 116;Подскальский 3., 53; 81;

278

Поливка Ю.И, 222Попов А. А,, 279Пропп В.Я., 1; 2; 3; 4; 99;

163; 167; 231; 239

Пушкин А.С., 14; 24; 25; 35; 56; 80; 81; 82; 133; 140; 141; 146; 152; 156; 157; 202

Рабле Ф., 15; 44; 85; 141;

165; 167; 168; 207; 277

Расмуссен К., 229Рейнак С., 224; 225; 236;

238; 249

Репин И., 19

Роден, 37Салтыков-Щедрин ';~ Е 22.

24; 46: „-4; 67; 70; 121; ""~; 136; 201; 205; 214;

215

Семашко М.Р., 147Сервантес М., 15; 94; 200;

203

Скриб, 13

Соколовы Б. и Ю., 22; 23 Сретенский Н., 117 Суворин А., 65; 161 Тагер Е., 279

Твен М., 201; 207Толстой Л.Н., 23Тургенев И,С, 25; 161; 241Уайльд О., 120Узенер Х., 224; 237
Ферле Ф., 224, 225; 234;

236; 237; 244; 246

Фишер К., 11; 115; 118;

173

Флюк Х., 224Фолькельт И., 9; 12; 169Фонвизин Н., 95; 127; 137Франс А., 22; 27; 277Фрейд 3., 115Фрейденберг О.М,, 224;

225

Фробениус Л., 233Фрэзер Д>к., 236Худяков И.А., 248; 249;

280

Чаплин Ч., 88; 89Чернышевский Н.Г., 14;

27; 28; 102; 118; 180,182; 279

Чехов А:П., 9; 23; 24; 40;

42; 44; 59; 65; 77; 78; 79; 91; 92; 120; 121, .s24' 125; 126; 129; 147; 148; 152; 153; 154; 155; 159; 161; 170; 179; 194; 196; 212; 213; 279

Чосер Б., 106Шевцов Н., 101; 279Шевченко Т., 85

Шекспир Y., 12; 35; 70; 91;

94; 125; 127; 128; 140;141; 146; 148; 172; 192

Шопенгауэр А., 10; 11;

113; 144; 180

Шоу Б., 22; 106Щербина А.А., 115; 116;

279

Эколампадий, 244Эльсберг Я., 192; 279Энгельс Ф., 107; 222; 238;

239; 240; 241; 278

Эразм Роттердамский, 244Эсхил, 53

282


Юренев Р., 18; 19; 52; 145;

150; 187; 190; 198; 202;

215; 217; 279Ястремский С, В., 234; 279Beyer Е., 14; 279Boas F., 230Brandes G., 279Cuching F.Н., 230Dorsey G.А., 233Flogel К,F., 84Fluck Н., 224; 244Hahn Ed., 245Hartmann N., 279Hecker Е., 279|еап Раи1, 278Kirchmann J.Н., 12; 279

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

283

 

 

 

 


Kroeber АЛ.., 233Мапп1Тагй W., 279Nansen F„229Polivka Y,, 222Rasmussen К., 229Schmidt ВЛ~,, 231Schopenhauer А., 279Simrock К;, 24бSittl С, 249Usener Н., 237Vischer F.Т., 280VolkeIt J., 280Wehrli F., 249; 250Wesselski А., 242Ziesing А., 280

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 


 

Содержание

 

Проблемы комизма и смеха……………………….5

Глава 1 НЕМНОГО МЕТОДОЛОГИИ………………5

НАСМЕШЛИВЫЙ СМЕХ………17

Глава 2 ВИДЫ СМЕХА И ВЫДЕЛЕНИЕ НАСМЕШЛИВОГО СМЕХА………17

Главл 3 О ТЕХ, КТО СМЕЕТСЯ И КТО НЕ СМЕЕТСЯ………………………….21

Глава 4 СМЕШНОЕ В ПРИРОДЕ……………….27

Глава 5 ИСХОДНЫЕ НАБЛЮДЕНИЯ……..…..31

Глава 6 ФИЗИЧЕСКОЕ СУЩЕСТВО ЧЕЛОВЕКА ……36

Глава 7 КОМИЗМ СХОДСТВА……………….….47

 Глава 8 КОМИЗМ ОТЛИЧИЙ ……………..……51

ГЛАВА Глава 9 ЧЕЛОВЕК В ОБЛИЧЬЕ ЖИВОТНОГО………………………….58

Глава 10 ЧЕЛОВЕК-ВЕЩЬ.…65

Глава 11 ОСМЕЯНИЕ ПРОФЕССИЙ………..….71

Глава 12 ПАРОДИРОВАНИЕ..76

Глава 13 КОМИЧЕСКОЕ ПРЕУВЕЛИЧЕНИЕ ..81

Глава 14 ПОСРАМЛЕНИЕ ВОЛИ ……………….86

Глава 15 ОДУРАЧИВАНИЕ …93

Глава 16 АЛОГИЗМЫ………….. 102

Глава 17 ЛОЖЬ………………..110

Глава 18 ЯЗЫКОВЫЕ СРЕДСТВА КОМИЗМА ……..114

Глава 19 КОМИЧЕСКИЕ ХАРАКТЕРЫ………..131

 Глава 20 ОДИН В РОЛИ ДРУГОГО. МНОГО ШУМА ИЗ НИЧЕГО…………..144

ДРУГИЕ ВИДЫ CMEXA…………150

Глава 21 ДОБРЫЙ СМЕХ …..150

Глава 22 ЗЛОЙ СМЕХ. СМЕХ ЦИНИЧНЫЙ……………158

Глава 23 ЖИЗНЕРАДОСТНЪ|Й СМЕХ…….…..161 

Глава 24 ОБРЯДОВЫЙ СМЕХ………………..…162

Глава 25 РАЗГУЛЬНЫЙ СМЕХ 165

Глава 26 ЗАКЛЮЧЕНИЕ. ДОПОЛНЕНИЯ И ИТОГИ…170

 Глава 27 ВОПРОСЫ МАСТЕРСТВА……………186

РИТУАЛЬНЫЙ СМЕХ В ФОЛЬКЛОРЕ

(По поводу сказки о Несмеяне)………220

КОММЕНТАРИИ……………..……257

ТЕКСТОЛОГИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ…………..…..257

Ю, РАССКАЗОВ. Проба смеха……..…………260

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ .……276

СОКРАЩЕНИЯ……………………280

          ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ……..281

 

284

 
Ко входу в Библиотеку Якова Кротова