Яков Кротов. Путешественник по времени. Вспомогательные материалы: I век.

Валерий Максим

ДОСТОПАМЯТНЫЕ ДЕЯНИЯ И ИЗРЕЧЕНИЯ

К оглавлению

КНИГА II

О ДРЕВНИХ УСТАНОВЛЕНИЯХ

1. Предисловие. Теперь, досконально исследовав богатство и всемогущество царства природы, я обращу свое перо на древние и памятные установления нашего Города и сопредельных народов. Поскольку нам подобает изучать происхождение счастливой жизни, которую мы прожили при правлении нашего лучшего принцепса, то обратный взгляд может принести некоторую пользу для современного жизненного уклада.

1.1. У древних не только в общественной, но и в частной жизни никакое дело не предпринималось без предварительного гадания. От этого обычая повелось так, что сейчас далее на свадебных обрядах непременно присутствуют гадатели, и хотя они более не ищут ауспиций, но хотя бы сами по себе сохраняют старую традицию.

1.2. Женщины обычно садятся обедать с возлежащими за столом мужами. Этот обычай возник от единения людей с божественным началом, ибо на обеде у Юпитера сам он возлежал на ложе, а Юнона и Минерва сидели в креслах. Это своего рода строгость, которой наше поколение придерживается разве что на Капитолии, но не в своих семьях, потому что, без сомнения, более важно для общественного состояния, чтобы такие строгие обычаи поддерживались по отношению к богиням, нежели к земным женщинам.

1.3. Женщины, которые были замужем только один раз, обычно награждались венцом целомудрия. Считалось, что душа замужней женщины особенно верна и бескорыстна, и эта женщина не знала, как можно покинуть постель, на которой она утратила девственность. Полагали, что множество браков есть признак легализованной распущенности.

1.4. Начиная от основания Города и на протяжении пятисот двадцати лет не было ни одного случая развода. Спурий Карвилий был первым, кто расстался со своей женой по причине ее бесплодия. Хотя полагали, что у него была достаточная причина для такого поступка, его все же подвергли порицанию, потому что все считали, что даже желание иметь ребенка не должно затмевать супружескую верность.

{1.4. О Карвилии см. у Дионисия Галикарнасского (II.25.7).}

1.5. Некогда римские женщины не знали употребления вина, без сомнения, из-за страха перед последующем бесчестьем.! поскольку дальнейшие шаги приводили, по воле отца Либера, к незаконной связи. Но в конце концов их целомудрие не должно было выглядеть мрачным и грубым, его следовало прикрыть некоторого рода изяществом (за это качество мужья прощали им обилие золота и пурпура). Вот тут-то они и начали, превозмогая боль, окрашивать волосы в рыжий цвет с помощью золы, добавляя тем самым изощренность к своей красоте. И действительно, в те дни на свадебных церемониях глаза приглашенных еще не были полны страха, но повсюду царила взаимная добропорядочность и чистота.

{1.5. Либер в римской мифологии — древний бог плодородия, отождествлявшийся с Вакхом (Дионисом).}

1.6. Как только между мужем и женой возникала размолвка, им следовало отправляться в святилище богини Вириплаки на Палатине. Там они должны были высказать все, что хотели, после возвратиться домой в согласии, оставив всякие ссоры. Говорят, что эта богиня была названа так, потому что она умиротворяет мужей. Думаю, она сделалась достойной почестей, но особенных, по случаю, в качестве хранительницы повседневного домашнего спокойствия, воздавая за тяжесть любви ожидаемой женской честью в угоду мужниному достоинству.

{1.6. Вириплака — имя этой богини встречается только здесь. В нем усматриваются составные части: vir — муж, мужчина и placeo — нравиться.}

1.7. Таким было взаимное уважение между супругами. А разве то же самое не проявлялось при других обстоятельствах? Я бы отметил незначительным замечанием максимальную силу этого качества: долгое время непозволительно было отцу и взрослому сыну, тестю и зятю мыться вместе в бане. Слишком глубокий религиозный смысл несло в себе родство по крови или по женитьбе, смысл, внедренный самими бессмертными богами, так что пренебрежение этими священными узами считалось столь же нечестивым, как если бы кто-то обнажился в священном месте.

1.8. Наши предки установили также регулярный праздник и назвали его «каристии». В нем принимали участие только родственники по крови или женитьбе с той целью, чтобы все ссоры разрешались за обрядовым столом при всеобщем веселье и сводились к доброжелательному согласию.

{1.8. Этот праздник справлялся 22 февраля, см.: Овидий. Фасты, 11.617.}

1.9. Молодость выказывала полнейшее и всестороннее уважение к старости, как если бы старики были отцами всех молодых людей. В день заседания сената юноши должны были непременно сопровождать одного из сенаторов, либо родственника, либо друга отца в курию, а затем ожидать перед дверьми, дабы исполнить последующую обязанность, проводив его домой. Этим добровольным стоянием они укрепляли тела и души, неутомимо поддерживая общественные дела и пребывая в скромном размышлении, сами себя приучали к кратковременному проявлению доблестей.

Когда их приглашали на обед, они должны были осторожно выяснить, кто собирается за столом, чтобы не возлечь до прихода старших, а по окончании обеда должны были первыми встать и уйти. Теперь понятно, насколько умеренным и скромным был их разговор за столом в присутствии старших.

1.10. За обедом старшие имели обыкновение исполнять под звуки флейты стихи, посвященные предкам, и часто призывали молодежь активнее им подпевать. Что может быть более прекрасно, более полезно? Молодежь воздавала надлежащие почести седым волосам, зрелому возрасту, который теперь поощрял ее к вступлению в активную жизнь. И какие еще Афины, какую философскую школу, какие чужеродные учения я предпочел бы этому домашнему воспитанию? Отсюда вышли Камиллы, Сципионы, Фабриции, Марцеллы, Фабии. И, сколько бы ни было иных светочей нашей империи, скажу лишь: пусть же сияют Цезари — самая прославленная часть небес.

2.1. Столь велика была любовь к родине, что за много столетий ни один сенатор не разгласил тайные сенатские постановления. Только Квинт Фабий Максим, и то по небрежности, рассказал о принятом в курии тайном решении об объявлении Третьей Пунической войны Публию Крассу, встреченному на пути домой. Он помнил, что Красса тремя годами ранее избрали квестором, но не знал, что цензоры еще не причислили его к сенаторскому сословию, а это было обязательным условием для допуска магистратов в курию. Хотя это была вполне честная оплошность Фабия, он удостоился серьезного порицания со стороны консулов. Они полагали молчание наилучшим и самым безопасным основанием общественного устройства, не подлежащим никакому пересмотру.

А вот когда Эвмен, царь Азии и любимейший друг нашего Города, сообщил сенату о том, что Персей готовит войну против римского народа, об этом позволялось сказать во всеуслышание: и то, что он сообщил, и ответ сенаторов, но не прежде чем пришло известие о пленении Персея. Курия была сердцем содружества и глубокого доверия, укрепленным и защищенным со всех сторон благотворным молчанием, и если люди пересекали ее порог, они оставляли за ее стенами личные чувства, но обретали любовь к родине. Поэтому никто извне не смог бы услышать то, что доверялось там множеству ушей.

{2.1. Случай более нигде не встречается. Публий Лициний Красе Муциан был квестором в 152 г. до н. э. Третья Пуническая война началась в 149 г. Эвмен был царем Пергама, который позднее стал римской провинцией под названием Азия. Подробнее см. рассказ у Ливия (XLII.14). Случай с заговором Персея датируется 172 г. до н. э.}

2.2. Как внимательно магистраты относились в прошлом к соблюдению величия римского народа и своего собственного, может быть показано еще и на таком примере. Среди прочих установлений по поводу поддержания величия они твердо придерживались правила: никогда не отвечать грекам иначе, как по-латыни. И действительно, даже самих греков они обязали отказаться от своего величайшего вклада — изящества речи и принудили разговаривать через переводчика, причем не только в нашем Городе, но и в Греции и в Азии, чтобы достоинство латинской речи получило бы признание у всех народов. И не потому, что нашим не хватает ученого обоснования, но потому, что во всяком деле, как считается, паллий должен уступать тоге, и не годится, чтобы вес и авторитет империи приносился в жертву привлекательной сладости букв.

{2.2. Ср. признание Цицерона (Против Верреса II.IV.147): «Он [претор]... сказал, что мое выступление с речью в греческом сенате было недостойным поступком с моей стороны, но уж совершенно недопустимо было то, что я, находясь среди греков, говорил по-гречески» (пер. B. О. Геренштейна). Паллий — греческий плащ, тога — одеяние римского гражданина.}

2.3. И ты, Гай Марий, ты не должен быть обвинен в деревенской суровости не только потому, что старость твоя была увенчана двойным венком и славными трофеями в Нумидии и Германии, но еще и потому, что ты, победитель, не пожелал воспользоваться более изящным красноречием побежденного народа. Я думаю, ты боялся, как бы не стать постепенно изменником национальной традиции, упражняясь в чужеземном умствовании. Кто бы еще открыл двери нашей современной практике, когда уши сената не приемлют греческие разглагольствования? Ритор Молон, блестящий учитель Цицерона, был, как мы знаем, первым из всех иноземцев, кто выступал в сенате без переводчика. Он по праву заслуживал чести, поскольку принес пользу силе римского красноречия. Общеизвестна слава города Арпина, как бы мы ни хотели относиться к самому знаменитому критику писем или к самому изобильному источнику красноречия.

{2.3. Ср. сообщение Плутарха о Марии (2): «... Он так и не выучился греческой грамоте и ни в одном серьезном деле не пользовался греческим языком, почитая смешным обучаться наукам у наставников, которые сами в рабстве у других» (пер. C.А. Ошерова). Молон — оратор с острова Родос. См.: Цицерон. Брут, 309 и след. Арпин — родина Цицерона, отсюда понятен намек.}

2.4. Наши предки с величайшей тщательностью поддерживали традицию, в соответствии с которой никто не должен был находиться между консулом и первым ликтором, даже исполняя свои обязанности. Только сын консула и его мальчик-раб могли идти впереди. Этот обычай поддерживался настолько усердно, что даже когда Квинт Фабий Максим, человек, который был консулом пять раз, пользовался величайшим уважением и в то время находился в очень преклонном возрасте, был приглашен своим сыном, консулом, идти между ним и ликтором, дабы его не смяла встретившая их на пути толпа врагов-самнитов, он отказался.

Посланный сенатом в должности легата к своему сыну, консулу, в Свессу, он перед стенами лагеря решил исполнить надлежащий обряд уважения. Раздраженный тем, что ни один из одиннадцати ликторов не предложил ему спешиться, он в гневе продолжал сидеть в седле. Увидев это, его сын приказал своему первому ликтору, чтобы тот велел отцу спешиться и предстать перед ним. Фабий немедленно подчинился велению со словами: «Сын мой, я не презираю твою высшую власть, но я хотел проверить, знаешь ли ты, как вести себя в должности консула. И не потому, что не знаю, как надо уважать отца, но потому, что полагаю общественные установления выше частных».

{2.4. Максим смешивает здесь двух персонажей. Герой первого рассказа — Фабий Максим Руллиан, консул 292 г. до н. э. Второй — знаменитый Фабий Максим Веррукос по прозвищу Кунктатор (Медлитель), диктатор в 217 г., сторонник сдерживающей войны против Ганнибала. Его сын был консулом в 213 г. Аналогичный рассказ см. у Ливия (XXIV.44) и Авла Геллия (П.2.13), цитирующего «Анналы» Клавдия Квадригария. Вариант — у Плутарха (Фабий Максим, 24). Всего ликторов было 12, один из которых — первый и старший.}

2.5. С действиями Квинта Фабия, достойными похвалы, можно сравнить поступок нескольких мужей, отличившихся исключительным терпением. Они были посланы в качестве легатов в Тарент, чтобы потребовать возмещения ущерба, и подверглись там величайшему оскорблению, вплоть до того, что одного из них буквально опрыскали мочой. Когда, по греческому обычаю, они прибыли в театр, то рассказали о своей цели в предписанных им выражениях, ни словом не упомянув о нанесенных им обидах, чтобы не отклоняться от официального поручения. Даже тяжелейшее оскорбление не смогло нарушить их врожденного уважения к древним обычаям. О Тарент, ты действительно достиг предела в своем наслаждении процветанием, которым долго хвалился к всеобщей зависти. Ты слишком заважничал от блеска судьбы, ты смотрелся высокомерным, устойчивым и самодостаточным, но все равно рухнул из-за своей слепой безрассудности под неоспоримым мечом нашей империи.

2.6. Но вот, чтобы от нравов, испорченных роскошью, продвигаться в направлении строжайших установлений, сенат в стародавние времена учредил некое постоянное место, которое и сейчас называется «сенакул». И сенаторы не ждали особого постановления о созыве, но прямо оттуда следовали в курию, поскольку считали, что гражданин должен исполнять общественные обязанности по своей воле, не дожидаясь официального решения, ибо во втором случае он заслуживает сомнительной похвалы: служба, навязанная властью, способствует доверию к тому, кто требует, но не к тому, кто исполняет.

{2.6. Лат. senaculum, «малый сенат». Термин фиксируется у знаменитого римского энциклопедиста Марка Теренция Варрона (116-27 до н. э.) в трактате «О латинском языке» (V.156). Буква «С» означает censuerunt, «проверили». Скорее всего, имеется в виду буква «Т», прямо указывающая на трибунов.}

2.7. Надо бы еще вспомнить, что народным трибунам запрещалось входит в курию. Их скамья устанавливалась пред дверью, и они с величайшей тщательностью проверяли всякое постановление сената вплоть до того, что никакое решение не имело силы без их одобрения. Все древние сенатские постановления обычно подписывались буквой «С», и это означало, что трибуны также с ними согласны. Хотя они соблюдали интересы всего народа и имели право прекратить действие любого магистрата, они все же позволяли магистратам использовать в качестве знаков отличия всенародно одобренные серебряные сосуды и золотые кольца, с тем чтобы этими предметами подчеркнуть уважение к официальным лицам.

2.8. Сколь бы ни возрастало величие магистратов, оно все же сдерживалось. Внутренности жертвенных животных переправлялись в государственную казну, а затем квесторы их продавали. Таким образом, в жертвоприношениях римского народа культ бессмертных богов сопровождался человеческой умеренностью, когда наши правители прямо у алтарей приучались к необходимости иметь незапятнанные руки. Умеренность эту настолько ценили, что, по решению сената, вознаграждали тех, кто справедливо управлял провинциям. Ибо считалось неприемлемым и постыдным, чтобы тот, кто прекрасно зарекомендовал себя в глазах общества в дальних краях, у себя дома испытал падение своего достоинства.

{2.8. Упоминание о продаже жертвенных животных более нигде не фиксируется.}

2.9. Молодые люди из сословия всадников собираются дважды в году, чтобы предстать перед высокими властями. Обычай празднования Луперкалий был установлен Ромулом и Ремом, которые возликовали, когда их дед Нумитор, царь Альбы Лонги, позволил им основать город под холмом Палатином, где их нашел и взрастил Фавстул, в месте, которое освятил Эвандр из Аркадии. После жертвоприношения, массового забоя коз и радостного пиршества с обильными возлияниями, юноши, одетые в шкуры жертв, бегали вокруг и в шутку стегали ремнями всех встречных. В память об этом веселом обычае был учрежден ежегодный праздник. Квинт Фабий постановил устраивать в июльские иды смотр всадников, одетых в пурпурные плащи. Он же, будучи цензором, вместе с Публием Децием, чтобы положить конец распрям и чтобы чернь не захватила в свои руки проведение выборов, разделил все население по четырем трибам и назвал их городскими. За этот акт примирения он, хотя и так был прославлен военными победами, получил прозвище Максим.

{2.9. Легенда об основании Рима подробно рассказана Ливием (1.4 и след.). Название «Луперкалии» происходит, возможно, от lupus, «волк» и агсеге, «отгонять», а возможно и от lupus-hircus, «волк-козел». Этот праздник справлялся 15 февраля. О Фабий и Деции см.: Ливии, ГХ.46.14,15.}

3. Предисловие Похвальна скромность народа, который без промедления обрекал себя на тяготы и опасности воинской службы, так что военачальникам не было необходимости приводить к присяге представителей неимущих слоев, которым, в силу их чрезмерной бедности, не доверяли в руки оружие.

{3. Предисловие. Под неимущими здесь подразумевается сословие capite censi, то есть люди, внесенные в соответствующие списки только как физические лица, не имеющие собственности.}

3.1. Однако этот обычай, хотя и долго сохранялся, был нарушен Гаем Марием, который привлек неимущие слои к службе в армии. Человек, достойный в других отношениях, он не был большим приверженцем старины, считая себя представителем нового поколения. Он понимал, что если пренебрежение неимущими в армии и дальше будет усиливаться, то всякий зловредный толкователь доблестей наверняка назовет его «императором черни». Поэтому он и привлек в римское войско это досадное сословие, чтобы о нем забыли и чтобы такое клеймо не запятнало его собственную славу.

{3.1. Реформа в армии относится к первому консульству Мария (107 до н. э.). Тем самым Марий добился юридической ликвидации сословия capite censi.}

3.2. Мастерство владения оружием обеспечил воинам консул Публий Рутилий, коллега Гнея Маллия. В отличие от всех предшествующих военачальников он призвал в войска инструкторов из гладиаторской школы Гая Аврелия Скавра, чтобы те внедрили в легионах более изощренную технику нанесения ударов и уклонения от них. То есть он соединил храбрость с искусством и, наоборот, искусство с храбростью, с тем чтобы усилить качество и того, и другого.

{3.2. Рутилий — консул 105 г. до н. э. Сообщение более нигде не фиксируется.}

3.3. Велитов впервые использовали в войне, когда полководец Фульвий Флакк осаждал Капую. Наши всадники не могли устоять против частых атак кампанских конников, которым они уступали в численности. Тогда центурион Квинт Навий выбрал из пехотинцев наиболее проворных и вооружил каждого из них семью короткими кривыми дротиками и небольшим щитом, а также научил их быстро запрыгивать на коня и спрыгивать с него, так что пехота превращалась в кавалерию и в итоге смогла легко отражать атаки вражеских пехотинцев и всадников, пользуясь похожим оружием. Это тактическое новшество свело на нет атаки вероломных кампанцев, а Навий, его автор, получил от полководца награду.

{3.3. Велиты — легковооруженные воины, появились в римской армии в 212 г. до н. э. Ср.: Ливии, XXVI.4-10.}

4.1. От военных установлений наш следующий шаг — к городским лагерям, то есть театрам, хотя они часто выстраивались в боевой строй. Изобретенные для служения богам и отдыха людей, театры запятнали удовольствие и религиозное чувство кровью граждан ради сценического уродства, так что мир раскраснелся от стыда.

{4.1. Беспорядки в театрах были обычным явлением в Риме. Об одном таком случае, переросшем в настоящую резню в 15 г. н. э., рассказывает Тацит (Анналы, 1.77).}

4.2. Начали все это цензоры Мессала и Кассий. Но по просьбе Публия Сципиона Назики было решено продать с аукциона имущество актерской труппы. Постановлением сената было также заявлено, что никто в Риме или в радиусе одной мили не должен устанавливать скамьи или смотреть представление сидя, несомненно, для того, чтобы умственное расслабление сочеталось с положением стоя, свойственным римлянам.

{4.2.... Цензоры Мессала и Кассий -154 г. до н. э.}

4.3. В течение 558 лет сенаторы на представлении игр пребывали вместе с народом. Но эта традиция была нарушена эдилами Атилием Серраном и Луцием Скрибонием, когда они учредили игры в честь Матери богов. По совету молодого Сципиона Африканского они выделили сенаторам отдельные места - шаг, который обидел душу толпы и нанес удар по популярности Сципиона.

{4.3. Описанное событие произошло в 194 г. до н. э. Сципион Африканский — Публий Корнелий Сципион Африканский Старший, бывший консулом в 194 г. до н. э.}

4.4. Теперь давайте припомним причину зарождения игр. В консульство Гая Сульпиция Петика и Гая Лициния Столона разразилось моровое поветрие, невероятное жестокое, которое отвлекло наше сообщество от военных действии и заставило озаботиться внутренними бедами. Очевидно, что помощь следовало искать в новом религиозном культе, но не в людских советах. Тогда народ, который до сих пор знал только цирковые бега, учрежденные Ромулом под названием консуалий после похищения сабинских женщин, обратил свои уши к песням, сочиненным для умиротворения небесных божеств. Но, поскольку в людском нраве заложено следовать всякому мелкому начинанию с усердной настойчивостью, молодежь добавила к обрядовым словам, обращенным к богам, шаловливую жестикуляцию с грубыми и неловкими телодвижениями и, таким образом, дала начало приглашению танцоров из Этрурии. Их изящная стремительность происходила от древнего обычая куретов и лидийцев, от которых этруски ее и заимствовали, и она же очаровала глаза римлян своей приятной новизной. И поскольку в Этрурии танцор назывался «истер», то актеры стали зваться гистрионами. Постепенно мимическое искусство приблизилось к подобию сатур. Поэт Ливии первым из всех отошел от сатур и перевел внимание зрителей на связанные темы пьес. Он сам исполнял роль в одной постановке, и после того как его много раз вызывали зрители, у него пропал голос. Поэтому он поставил вместо себя мальчика с флейтистом, а сам в молчании исполнил мимическую партию. Ателланы пришли от осков. Эта форма представления соответствовала строгой италийской морали и не подлежала запрету, поэтому и актеры не изгонялись из своих триб и допускались к военной службе.

{4.4. ... Разразилось моровое поветрие — в 364 г. до н. э. Ливии рассказывает, что мор начался в 365 г., при предыдущих консулах (VII.2 и след.). Куреты — спутники богини Реи. Сатуры, исконно римский жанр, появились позже, не ранее середины II в. (Энний, Луцилий и др.). Речь идет, видимо, о текстах, написанных так называемым сатурнийским стихом. Ливии Андроник — автор второй половины III в. до н. э. Грек из Тарента, раб, затем вольноотпущенник, он положил начало римской поэзии и театру. Ателлана — короткая комедия с четырьмя постоянными персонажами: обжора Макк, глупый хвастун Буффон, незадачливый старик Папп и хитрый горбун Доссен. Жанр, скорее всего, происходил из оскского города Ателла.}

4.5. По названиям прочих игр можно судить об их происхождении, начало же их отнесем к Секулярным играм, о которых известно меньше. Когда Рим и его пригороды опустошались страшным моровым поветрием, некий богатый человек по имени Валезий, живший в деревне с двумя сыновьями и дочерью, страдающими от болезни, совершенно отчаялся найти помощь у врачей. Однажды, приготовив горячую воду на очаге, он опустился на колени и стал умолять домашних богов, чтобы они перенесли болезнь с детей на него, в его голову. И прозвучал голос, который сказал, что он спасет своих детей, если немедленно отправит их вниз по реке Тибр до Тарента, а там укрепит их силы водой с алтаря Юпитера и Прозерпины.

Валезия чрезвычайно смутило это предсказание, поскольку плавание предстояло долгое и опасное. Тем не менее хрупкая надежда пересилила страх, и он без промедления доставил своих детей на берег Тибра, — он жил на вилле неподалеку от сабинского округа под названием Эрет, — а потом перевез их на лодке в Остию. Глубокой ночью он причалил к Марсову полю. Больные дети хотели пить, а он не мог им помочь, потому что на лодке не было огня. Но кормчий указал ему на дымок неподалеку. И он же посоветовал высадиться у Тарента, — так называлось это место. Валезий немедленно схватил чашу и понес почерпнутую в реке воду к тому месту, откуда поднимался дым, теперь уже в более радостном настроении, так как решил, что напал на след божественного лекарства и что оно совсем рядом. Земля скорее дымилась, чем тлела, поэтому, твердо придерживаясь предсказания, он собрал несколько легких щепок, чтобы поддержать огонь, и раздул пламя, согрел воду и дал детям ее выпить. После этого дети заснули целительным сном и проснулись уже выздоровевшими от затянувшейся жестокости болезни. Они сказали отцу, что во сне увидели, как боги поочередно очищают их тела, и услышали указание принести черные жертвы на алтаре Юпитера и Прозерпины в благодарность за питье, а также предоставить богам пиршественные ложа и устроить ночные игры.

Валезий не увидел никакого алтаря в этом месте и подумал, что от него ждут его установления. Он намеревался отправиться в Рим купить алтарь, оставив людей, чтобы те вырыли яму в земле для твердого основания. Следуя указаниям хозяина, они разрыли почву и, дойдя до глубины в двадцать футов, обнаружили алтарь, на котором было написано, что он посвящен Юпитеру и Прозерпине. Один из рабов сообщил об этом Валезию, который, выслушав эту весть, отказался от намерения купить алтарь и совершил священный обряд с черными жертвами, которые в древнем Таренте назывались «темными», устроил игры и ложа на три ночи, потому что именно за три ночи его дети были спасены от опасности.

Валерий Публикола, который стал первым консулом, последовал его примеру, когда пожелал прибегнуть к помощи сограждан. У этого алтаря давали обеты, приносили в жертву рогатый скот черного цвета — быков Юпитеру, коров Прозерпине, — на три ночи устанавливали ложа и проводили игры. А потом алтарь засыпали землей, как и было ранее.

{4.5. См. также: Плутарх. Публикола, 21.}

4.6. С умножением богатства вслед за религией в игры проникло изящество. Побужденный этим, Квинт Катул, подражая кампанской роскоши, впервые навесил тент над сидячими местами для зрителей. Гней Помпей, дабы умерить летний зной, устроил небольшие каналы с водой. Клавдий Пульхр раскрасил сцену в разные цвета, тогда как до него она возводилась из простых досок. Гай Антоний отделал всю сцену серебром, Петрей - золотом, Квинт Катул — слоновой костью. Лукуллы сделали сцену поворачивающейся, Публий Лентул Спинтер украсил ее серебряным орнаментом. Марк Скавр ввел в обиход шествие актеров в специально подобранных одеяниях вместо былых ярко-алых туник.

{4.6. Нововведение Катула относится к 69 г. до н. э., Помпея -к 55 г., Пульхра — к 99 г., когда он был курульным эдилом, Антония, претора, — к 66 г., Петрея — до 64 г. Луций Лициний Лукулл и Марк Теренций Варрон Лукулл были курульными эдилами в 79 г., Спинтер — в 63-м, Скавр — в 58 г. См. также: Цицерон. Об обязанностях, 11.57.}

4.7. Первый бой гладиаторов в Риме был представлен на Коровьем рынке в консульство Аппия Клавдия и Квинта Фульвия. Устроили его в память об умершем отце сыновья Брута Перы, Марк и Децим. Состязание атлетов состоялось благодаря немыслимой щедрости Марка Скавра.

{4.7. Первый поединок гладиаторов датируется 264 г. до н. э. См.: Ливии. Периохи, 16.}

5.1. Никто никогда не видел позолоченную статую ни в Риме, ни в иной части Италии, до тех пор пока Марк Ацилий Глабрион не воздвиг таковую конную статую в храме Благочестия в память о своем отце, который построил этот храм в консульство Публия Корнелия Лентула и Марка Бебия

Тамфила по обету в знак победы при Фермопилах над царем Антиохом.

{5.1. Ср. Маний Ацилий Глабрион — дуумвир 181 г. до н. э. Победа над Антиохом была одержана в 191 г. до н. э. Ср.: Ливии, Х.40.34.5 и след. Благочестие — обожествленное понятие долга перед богами, отечеством, родителями.}

5.2. В течение многих столетий гражданское право было скрыто среди ритуалов и церемоний в честь бессмертных богов, и его знали лишь понтифики. Затем Гней Флавий, сын вольноотпущенника и писец, избранный к большому недовольству нобилитета курульным эдилом, сделал это право общественным достоянием и выставил на форуме календарь для всеобщего обозрения. Когда однажды он зашел навестить своего заболевшего коллегу, знать, заполнившая спальню, не предложила ему сесть. Тогда он приказал внести курульное кресло и уселся в нем, отомстив таким образом и за свою должность, и за пренебрежение к его личности.

{5.2. Сделал это право общественным достоянием — в 304 г. до н. э. См.: Цицерон. Письма к Аттику, VI. 1.8; Ливии, IX.46 и след. Календарь — доски с фастами, «чтобы народ знал, по каким дням можно вести тяжбы» (Ливии).}

5.3. Комиссия по ядам, прежде не известная ни римским нравам, ни законам, была учреждена после того, как вскрыли преступное деяние множества матрон. Они отравили своих мужей и были призваны к ответу благодаря сведениям, полученным от одной рабыни. Вплоть до ста семидесяти женщин были приговорены к высшей мере наказания.

{5.3. Это деяние датируется 331 г. до н. э. Подробнее см.: Ливии, VIII.18 и след.}

5.4. Коллегия флейтистов была предназначена для услады толпы на форуме, когда там совершались серьезные общественные и частные дела, при этом флейтисты носили маски и пестрые одеяния. Их сообщество имеет следующее происхождение. Однажды им запретили принимать пищу в храме Юпитера, как было принято с незапамятных времен, и они в негодовании удалились в Тибур. Сенат не мог допустить, чтобы священные обряды проходили без надлежащего управления, и через послов сообщил тибурцам, что флейтистам дозволено вернуться в римские храмы в знак особого к ним расположения. Когда же те стали упорствовать, для них было устроено праздничное пиршество, а затем их, сонных и опьяневших, посадили в повозки и доставили в Рим. Их прежние привилегии были восстановлены, как и право на их забавы. И с тех пор они носят маски, изображающие пьяную стыдливость.

5.5. Простота, с которой древние принимали пищу, — еще одно доказательство их достойной умеренности. Самые великие из них не дерзали завтракать или обедать в открытую. И не было у них никаких праздничных пиршеств, при виде которых народ бы краснел и опускал глаза. Они были до такой степени умеренны, что часто хлебу предпочитали кашу из полбы, — вот почему при священных обрядах они использовали сделанный из смеси муки и соли пирог, который зовется «мола», а полбу скармливали священным курицам при ауспициях. Они считали, что умилостивлять богов следует той же пищей, которую употребляли сами, и чем она проще, тем успешнее пройдет обряд.

5.6. Они почитали богов, чтобы снискать их благосклонность, а вот культ богини Лихорадки установили для того, чтобы уменьшить ее вредоносное воздействие, и воздвигали ей храмы, один из которых до сих пор сохранился на Палатине, другой — перед усыпальницей Мария, а третий — в возвышенной части Длинной улицы. В эти святилища обычно приносили лекарства для больных. Такой порядок был установлен, чтобы в какой-то степени смягчить душевные волнения людей. Но здоровье свое наши предки сохраняли с помощью самых очевидных средств, которым более всего доверяли, и бережливость была своего рода матерью их благополучия, врага роскошных пиршеств, чрезмерного винопития, невоздержанности в любовных связях.

6.1. Нечто близкое к строгости наших предков культивировали и спартанцы. Соблюдая суровые законы Ликурга, они долгое время отводили глаза от Азии, чтобы не попасть под влияние ее изощренного образа жизни. Они слышали, что именно из Азии происходят всяческие виды неумеренности и наслаждения и что ионийцы ввели в обиход умащивать себя благовониями и украшать венками за обедом да еще подавать вторые блюда — немалый стимул для роскоши. Поэтому совсем не удивительно, что люди, восхвалявшие труд и терпение, не желали, чтобы прочнейшие жизненные силы их родины расслаблялись и притуплялись под влиянием чужеземных наслаждений, ибо сознавали, насколько легко мужественности перейти в роскошь и насколько сложнее роскоши обратиться в мужественность. Да и их собственный полководец Павсаний показал, что эти страхи не лишены смысла. После выдающихся успехов, познакомившись с азиатским образом жизни, он, не краснея, променял свою храбрость на женственную утонченность азиатов.

{6.1. О Павсании см. рассказ Фукидида (1.130), ср.: Непот. Павсаний, 3.1: «Он пользовался царской утварью и носил мидийские наряды, таскал за собой телохранителей из мидийцев и египтян, задавал роскошные пиры по персидскому обычаю, вызывавшие негодование присутствующих, не допускал к себе посетителей, гордо отвечал, жестоко командовал» (пер. Н. Н. Трухиной).}

6.2. Войско этого государства не вступало в сражение, пока души воинов не впитают в себя теплоту бодрости под сопровождение флейт и стихов в ритме анапеста, ритме живом и быстром, побуждающем к стремительному натиску. Спартанцы носили в бою алые туники, чтобы скрыть кровь из ран не на ужас себе, но в расчете ошеломить врага.

{6.2. См. также: Цицерон. Тускуланские беседы, 11.37; Фукидид, V.70; Ксенофонт. Лакедемонская полития, XI.3 и след.}

6.3. Вслед за величественным воинским духом лакедемонян идут афиняне, самые опытные в мирных делах. У них безделье под видом тоски переместилось из потаенных мест на рыночную площадь, и какое бы преступное деяние ни обнаруживалось, оно вызывало разве что чувство стыда.

6.4. Самый древний и уважаемый орган власти в этом городе был Ареопаг, который обычно тщательно расследовал повседневные дела каждого афинянина, источники его заработка, а потому люди следовали добродетели, так как знали, что должны отчитываться за свой образ жизни.

6.5. Афиняне первыми ввели в обиход украшать достойных граждан венками, так, например, голова знаменитого Перикла — с венком из двух оливковых ветвей. Это — похвальный обычай, по отношению как к деянию, так и к человеку. А поскольку лучшая поддержка доблести — честь, Перикл заслужил право стать одним из тех, с кого началась эта традиция.

6.6. А вот еще одно установление афинян, достойное памяти. Неблагодарный вольноотпущенник, обвиненный своей бывшей госпожой, предпочел снять с себя право на свободу. Она же сказала ему: «Я не хочу, чтобы ты в моем лице обрел нечестивого гражданина и оценщика такого подарка и не могу заставить себя поверить в твою полезность для города, так как вижу, что злой умысел проник в твой дом. Давай-ка, иди отсюда и останься рабом, раз уж ты не умеешь быть свободным».

6.7. Также и массилийцы в смысле суровости исполнения своих обязанностей, следования обычаям предков, набожности удивительно напоминают римлян. Они позволяют себе трижды отменять отпуск на волю одного и того же человека, если обнаруживают, что последний трижды обманул своего хозяина. И они вовсе не думают, что могут ошибиться в четвертый раз, ибо считают, что содеянного трижды достаточно, чтобы уличить человека в преступных намерениях.

Это же сообщество представляет собой самого строгого хранителя суровости в том, что не разрешает мимам выходить на сцену, потому что темы их постановок большей частью запрещены законом, пусть даже никто не запрещает их смотреть. Закрыты ворота для тех, кто под предлогом религии ищет поддержку для праздности, ибо общество понимает, что всякое фальшивое или жульническое суеверие должно изгоняться.

А еще со дня основания города хранится там меч для умерщвления виновного. Меч уже покрылся ржавчиной и едва ли отвечает своему назначению, но это - знак того, что в мельчайших делах имеют значение памятники древних обычаев.

Кроме того, перед воротами там установлены два гроба. Из одного свозят на повозках к месту похорон тела вольноотпущенников, из другого - рабов, без всяких рыданий и воплей. Траур заканчивается в день похорон домашними жертвоприношениями и пиршеством для родственников и друзей. Для чего это устроено: чтобы удовлетворить людское страдание или вызвать ненависть к божественной силе за то, что она не желает делиться с нами своим бессмертием?

Яд в смеси с цикутой в этом сообществе охраняется и выдается лишь тому, кто представит Шестистам - так называется там сенат — убедительные доказательства того, что только смерть явится для него избавлением. Запрос сопровождается твердостью волеизъявления, дабы проситель убедил всех, что не намерен опрометчиво расстаться с жизнью, но хочет прибегнуть к мягким средствам, поскольку осознанно выбрал путь ухода. И тогда, сколь бы ни была враждебна судьба или сколь бы она ни благоприятствовала, каждый выбирает разумное основание либо для прекращения жизни, либо для ее продолжения, но в любом случае уход из жизни совершается по одобрению.

{6.7. Рассказ нигде более не зафиксирован.}

6.8. Я думаю, что этот обычай массилийцев заимствован не из Галлии, но из Греции, потому что наблюдал его на острове Кеос, где посетил город Юлид на пути в Азию вместе с Секстом Помпеем. Случилось так, что одна высокородная женщина очень преклонных лет, после того как объяснила согражданам, почему она хотела бы покончить с жизнью, решила прибегнуть к яду, причем сочла, что ее смерть станет более достославной в присутствии Помпея. Будучи носителем всех доблестей, этот достойный муж, преисполненный человечности, не мог оставить без внимания ее просьбу. Он посетил ее и обратился к ней с самой цветистой речью. Он долго и тщетно старался отвратить женщину от ее намерения, но в конце концов отчаялся. Она же, преодолевшая девятый десяток в здравом теле и разуме, улеглась на огромных размеров кровать более изящно, чем обычно, и, опершись на локоть, сказала: «Секст Помпей, пусть боги, от которых я ухожу, нежели тегж которым я направляюсь, вознаградят тебя за то, что ты не счел ниже своего достоинства побуждать меня к жизни и не отказался быть свидетелем моей смерти. Я-то сама всегда видела улыбающийся лик судьбы. И чтобы не увидеть ее нахмурившейся, я собрала остаток духа для счастливого завершения жизни, оставляя пережить меня двух дочерей и стайку внуков». И потом, дав наставления семье, чтобы она жила в согласии, женщина распределила свое имущество и, поручив старшей дочери исполнить обряды в честь домашних богов, недрогнувшей рукой приняла чашу, в которой был растворен яд. После возлияния Меркурию она призвала его руководить ею в ее спокойном путешествии к лучшему месту в подземном мире, а потом с чувством выпила роковой напиток. Затем женщина начала говорить, какие части тела постепенно цепенеют одна за другой, как это оцепенение охватывает ее внутренности и доходит уже до сердца, и все же она попросила, чтобы ее дочери исполнили последнюю обязанность и закрыли ей глаза. А нас, римлян, пораженных таким неожиданным зрелищем и преисполненных слезами, она отпустила.

{6.8. Секст Помпей — возможно, проконсул ок. 25 г. н. э.}

6.9. Однако вернемся к Массилии, от которой я немного отвлекся. Так вот, в этот город никто не может войти с оружием, но должен оставить его на хранение, а затем, при выходе из города, получить назад. Вот почему их гостеприимство столь расположено к иноземцам, но в то же время охраняет их самих.

6.10. Когда покидаешь их стены, сталкиваешься с одним древним галльским обычаем. Дело в том, что у них вошло в привычку давать в долг деньги, которые затем должны быть выплачены им в царстве мертвых, поскольку они уверены, что души людей бессмертны. Назвал бы я их глупцами, если бы был уверен, что они носят штаны, потому что и Пифагор носил паллий.

{6.10. Здесь речь идет о переселении душ, что утверждал Пифагор и во что верили галлы. См.: Цезарь. Записки о Галльской войне, VI. 14.5: «Больше всего стараются друиды укрепить убеждение в бессмертии души: душа, по их учению, переходит после смерти одного тела в другое; они думают, что эта вера устраняет страх смерти и тем возбуждает храбрость» (пер. М. М. Покровского). См. также Лукан 1.454-457.}

6.11. Философия галлов жадная и ростовщическая, у кимвров и кельтиберов она проворная и крепкая. Они ликуют в сражении, в преддверии славной и счастливой жизни, но горько рыдают в болезнях, словно готовятся к смерти в бесчестье и несчастье. Кельтиберы даже считали нечестием, если они выживали в битве, где погибал полководец, за которого они давали обет заплатить жизнью. Особенно похвальным у того и другого народа было присутствие духа, — они считали, что безопасность отчизны поддерживается храбростью, а дружба должна быть преданной и непоколебимой.

{6.11. Ср.: Плутарх. Серторий, 14: «По испанскому обычаю, если какой-нибудь вождь погибал, его приближенные должны были умереть вместе с ним — клятва поступить таким образом называлась у тамошних варваров "посвящением"» (пер. А. П. Каждана). О том же обычае у аквитанцев: Цезарь. Записки о Галльской войне, III.22.3; у германцев: Тацит. О происхождении германцев, 14.2: «... Выйти живым из боя, в котором пал вождь, — бесчестье и позор на всю жизнь...» (пер. А. С. Бобовича).}

6.12. Народ фракийцев заслуживает похвалы за свою мудрость, поскольку у них в обычае дни рождения отмечать со слезами, а похороны с радостью. Без всяких наставлений со стороны ученых мужей они сознают правдивую природу нашего жребия. И прочь отсюда, сладость естественной жизни, которая принуждает страдать, если нельзя отыскать ничего более счастливого и благословенного, нежели конец жизни в сравнении с ее началом.

6.13. И в общем правильно поступают ликийцы, когда во время траура облачаются в женские одежды, потому что, утомленные неприглядностью собственного одеяния, они стремятся таким образом быстрее преодолеть никчемную скорбь.

{6.13. Об этом обычае см.: Плутарх. Моралии, 113А.}

6.14 Но зачем же мне все время восхвалять за подобное благоразумие только храбрейших мужей? Давайте-ка взглянем на индийских женщин. По национальному обычаю у мужчины имеется много жен, и после смерти мужа они собираются для споров насчет того, кого из них он больше любил. Ликующая победительница, провожаемая родственниками и друзьями, с радостным лицом восходит на погребальный костер Мужа и сгорает вместе с ним как счастливейшая из женщин. А проигравшие со скорбью и печалью остаются жить. Поставь в середину дерзость кимвров, добавь веру кельтиберов, соедини с бесстрашной мудростью фракийцев, прибавь сюда еще умело найденный способ избавляться от скорби у ликийцев, и все равно ничто из этого ты не сможешь поставить над индийским костром, когда супружеское благочестие влечет к немедленной смерти, как будто возводит на брачное ложе.

{6.14. См. также: Цицерон. Тускуланские беседы, 5.78.}

6.15. Теперь я бы упомянул здесь о безнравственности пунийских женщин, тем более постыдной в сравнении. В городе Сикка имеется храм Венеры, где собираются матроны и откуда отправляются продаваться за деньги, смешивая честное супружество с бесчестными связями.

{6.15. Скорее всего имеется в виду культ Астар-ты. Город Сикка известен также под названием Новая Цирта, или Цирта. О храмовой проституции писали многие авторы, в частности см.: Элиан. Пестрые истории, IV. 1.}

6.16. А вот у персов в ходу похвальный обычай: не смотреть на своих детей, пока тем не исполнится семь лет, чтобы легче перенести их возможную утрату.

{6.16. Геродот (1.136) по этому поводу указывает возраст в 5 лет, Страбон (733) — 4 года.}

6.17. И не следует порицать нумидийских царей, которые, по своему национальному обычаю, не должны целовать никого из смертных. Кто бы ни находился на вершине, для большего уважения он должен быть свободным от всякой низкой и истертой привычки.

{6.17. Упоминание об этом- нигде более не встречается.!}

О ВОЕННОМ ДЕЛЕ

7. Предисловие. Теперь я перехожу к украшению и опоре Римской империи, сохранившейся в нетронутом виде вплоть до нашего времени благодаря здравой непреклонности, — к самым твердым узам военной науки, в недрах и под защитой которой пребывает в безмятежном и спокойном мире наше государство.

7.1. Публий Корнелий Сципион, получивший за разрушение Карфагена имя деда, будучи консулом, отправился в Испанию, чтобы сокрушить кичливую гордость города Нуманции, особенно расцветшую благодаря ошибкам предшествующих командующих. По прибытии в лагерь он немедленно распорядился, чтобы все предметы роскоши были собраны и убраны. Стало очевидным, что лагерь наполнен всякими торговцами и менялами да еще двумя тысячами проституток. Когда наше войско было очищено от этой грязной и постыдной водицы, оно, еще недавно запятнавшее себя страхом перед смертью и позорным договором, воспряло и с возвратившейся отвагой сокрушило храбрую Нуманцию, сравняв город с землей. Таким образом, пренебрежение военной дисциплиной привело к жалкому пленению Манцина, а восстановление последней -к блистательному триумфу Сципиона.

{7.1. См. также: Ливии. Периохи, 57 и след.}

7.2. Метелл действовал своим методом. Приняв в качестве консула командование над африканской армией в Югуртинской войне после купленной снисходительности Спурия Альбина, всеми орудиями власти он восстановил прежнюю воинскую дисциплину. Он не стал хвататься за отдельные части непорядка, но все вместе привел в надлежащее состояние. Он немедленно выгнал из лагеря менял и запретил выставлять на продажу всяческие яства. Он распорядился также, чтобы в походе ни один солдат не пользовался помощью рабов или вьючных животных, но сам нес свое оружие и продукты. Он стал часто перемещать лагерь, окружая его валом и рвом улучшенной конструкции, поскольку Югурта всегда оказывался неподалеку. И к чему привели восстановленная стойкость и обновленное усердие? Верно, к многочисленным победам над врагом, чью спину, однако, так и не довелось увидеть ни одному воину под командованием столь тщеславного полководца.

{7.2. Ср.: Саллюстий. Югуртинская война, 44 и след. В 109 г. до н. э. Метелл чуть было не захватил царя Югурту, но тот сумел ускользнуть и вообще действовал успешнее, благодаря стремительности и внезапности, хотя и уступал в открытом бою.}

7.3. И люди, которые внесли вклад в воинскую дисциплину, не колебались перед необходимостью отомстить и наказать нарушителей ее, не считаясь с семейными узами, даже если навлекали позор на свои семьи. Так, консул Публий Рупилий в войне, которую он вел против беглых рабов на Сицилии, приказал своему зятю Квинту Фабию покинуть эту провинцию за то, что тот по небрежности потерял крепость Тавромений.

{7.3. В войне... против беглых рабов на Сицилии.... — имеется в виду первое Сицилийское восстание рабов 136-132 гг. до н. э.}

7.4. Гай Котта наказал плетьми и поставил служить простым пехотинцем своего кровного родственника Публия Аврелия Пекуниолу, ответственного за осаду Липары, когда тот перешел в Мессену за новыми ауспициями, в результате чего лагерный вал был подожжен, а сам лагерь почти захвачен.

{7.4. Пример более нигде встречается, кроме краткой записи у Фронтина (IV.1.131), заимствованной у Максима.}

7.5. Цензор Квинт Фульвий Флакк изгнал своего брата и преемника Фульвия из состава сената за то, что тот без приказа консулов осмелился отослать домой легион, в котором состоял в должности военного трибуна. Подобные примеры не заслуживали бы даже краткого отклика, если бы я не находился под впечатлением более серьезных историй. Ибо что сложнее: на основании общественного наследия и фамильных портретов отдать приказ о неправедном возвращении на родину или наносить болезненные удары розгами по общему семейному имени, восходящему к древнему предку, и нахмурить цензорские брови в ответ на братскую любовь?

{7.5. Цензор в 174-173 гг. до н. э.}

7.6. Однако наш Город, заполнивший весь круг земель удивительными примерами разного рода, получил из лагеря топоры, сочащиеся кровью полководцев, и чтобы наказание за нарушение воинского порядка было ощутимо, топоры эти на публике сверкали, в частной жизни означали траур, а в целом воспринимались нейтрально, так что было непонятно, какое значение они имели прежде всего – восторг или скорбь. Поэтому, Постумий Туберт и Манлий Торкват, строжайшие охранители воинской дисциплины, я сомневаюсь, могу ли рассказать о вас, ведь ваша слава значительно перевешивает мои скромные возможности представить вашу доблесть в надлежащем свете. Вот ты, диктатор Постумий, — у тебя был сын. Ты его породил, чтобы продолжить свой род и соблюдать сокровенные священные обряды, ты впитывал его детский лепет, осыпая его поцелуями, ты учил его грамоте, пока он был ребенком, обращению с оружием, когда он стал юношей, причем безупречным, храбрым, любящим тебя точно так же, как и свою родину. И вот он, по своему побуждению, но без твоего разрешения покинул свое место в строю, одолел врагов, и ты его, победителя, приказал обезглавить; я понимаю, что твоя власть оказалась важнее отцовского голоса, но я также понимаю, что твои глаза не смогли бы выдержать зрелище мощного напряжения твоей души. Ты поступил, как Торкват, консул в Латинской войне, который приказал ликтору схватить его сына и забить, словно жертвенное животное. А твой сын, между тем, возвратился победителем, когда, вызванный на бой Гемином Месцием, вождем этрусков, одолел его, но, правда, без твоего ведома. И ты предпочел лишиться сына, нежели допустить, чтобы родина лишилась воинской дисциплины.

{7.6. Постумий — диктатор в 458 г. до н. э. Ливии (IV.29.6) не очень доверял этому рассказу: «Этому верить и не хочется, и не следует, ибо есть и другие мнения, опровержением же служит то, что мы называем такую суровость Манлиевой, а не Постумиевой...» (пер. Г. Ч. Гусейнова). Тит Манлий Торкват, консул 374 г. до н. э., казнил своего сына за неповиновение на поле сражения (Ливии, 8.7).}

7.7. А теперь давайте задумаемся о высоте духа диктатора Луция Квинкция Цинцинната. Так что же? После того как он сокрушил в бою эквов и прогнал побежденных под ярмом, он принудил Луция Минуция сложить с себя консульские полномочия только потому, что его лагерь окружили те же самые враги? Правильно, у него был человек, недостойный высшего командования: ров и вал лагеря сумели защитить, но он даже не почувствовал стыда за то, что римское оружие было от страха зажато внутри лагеря. Что ж, поэтому двенадцать фасций, которые за высочайшую славу дарует сенат, сословие всадников и вообще весь народ и которые признаны и в Лации, и во всей Италии, оказались разбиты и сброшены, по усмотрению диктатора. И какой бы вред ни остался безнаказанным для воинской славы, но уж консул, виновник всех проступков, был наказан заслуженно. Так вот, Марс, отец нашей империи, когда злодеяния людей привели к отклонению от твоих ауспиций, только искупительные жертвы, если можно их так назвать, заставили ввести строгий надзор за родством по женитьбе, кровным и братским родством, гибелью сыновей, постыдным сложением консульских полномочий.

{7.7. Цинциннат был диктатором в 458 г. до н. э. См.: Ливии, III.29.2 и след.}

7.8. Следующий пример — того же порядка. Начальник конницы Квинт Фабий Руллиан осмелился нарушить приказ диктатора Папирия и повел войска на врагов. Папирий приказал подготовить его к наказанию розгами, и ликторы уже сорвали с него одежду. А ведь он сокрушил самнитов и возвратился в лагерь, но ни его доблесть, ни успех, ни знатность не смягчили диктатора. Невероятное зрелище! Руллиан, начальник конницы, победитель, в разодранной ликторами одежде был подвергнут избиению плетьми, так что победа, достигнутая им в бою, оказалась обесчещенной, а к полученным им кровавым ранам добавились новые, от ударов. Войско, уступившее его мольбам, дало ему возможность оправиться в Рим, где он напрасно взывал к сенату о помощи, в то время как Папирий настаивал на жестоком наказании. Даже его отец, который и сам был диктатором и трижды консулом, обратился к народу и попросил заступничество у народных трибунов. Но и это обстоятельство не заставило Папирия смягчить свою свирепость. И только когда уже весь народ и народные трибуны обратились к нему с увещеванием, он согласился отменить приговор, но не ради Фабия, а подчиняясь власти народа и трибунов.

{7.8. Папирий был диктатором в 325 г. до н. э. Подробно эта история рассказана Ливием (VIII.30-36 и след.)..... Его отец — Марк Фабий Амбуст был консулом в 360, 356 и 354 гг. до н. э. и диктатором в 351 г.}

7.9. Вот и Луций Кальпурний Пизон, сражавшийся с беглыми рабами на Сицилии, использовал такие способы унижения достоинства префекта, когда Гай Тит, префект конницы, был окружен превосходящими силами врагов и сдал оружие. Пизон приказал, чтобы тот на протяжении срока службы находился при палатке полководца от рассвета до заката, босой, одетый в плащ с обрезанной бахромой и тунику без пояса. Он также запретил ему вступать в общение с людьми, принимать ванну, отнял у него конные турмы, которыми тот командовал, и перевел их в распоряжение вспомогательных отрядов пращников. Этим Пизон хотел показать, что те, которые, цепляясь за жизнь, упустили возможность установить трофеи в знак победы над рабами, более всего заслуживавших креста, те, которые не залились краской стыда, когда рабские руки протащили под ярмом их свободу, заслуживают познать горечь жизни и молиться о смерти как мужчины, а не страшиться ее как женщины.

{7.9. 133 г. до н. э. Турма — отряд из 30 всадников.}

7.10. Не менее строгим, чем Пизон, оказался Квинт Метелл. Когда он воевал в Контребии, пять когорт, поставленных им в надлежащем месте, покинули его под натиском врагов. Метелл приказал им немедленно атаковать эту позицию и не потому, что надеялся ее вернуть, но чтобы наказать воинов за отступление, подвергнув их опасности открытой битвы. Он также объявил во всеуслышание, что тот, кто вернется в лагерь, будет сочтен врагом и убит. Устрашенные такой суровостью воины, хотя тела их были уже измучены, а души отчаялись, сумели преодолеть неровности места и сокрушить множество врагов. Так необходимость победила человеческую слабость.

{7.10. Македонская война 143 г. н.э.}

7.11. В той же провинции Квинт Фабий Максим, желая ослабить и сокрушить дух воинственного народа, заставил свою милосерднейшую природу обрести строгость и даже жестокость, оставив на время добросердечие. Всем, кто дезертировал из римских рядов к врагу, но был схвачен, он велел отсечь руки, чтобы их изувеченные за измену конечности внушали ужас остальным. И вот эти отделенные от тел руки, разбросанные на окровавленной земле, действительно явились грозным предупреждением для других воинов, так что те даже и не дерзали совершить подобный проступок.

{7.11. Максим воевал в Македонии в 141-140 гг. до н. э.}

7.12. Никто не мог превзойти в мягкости старшего Сципиона Африканского. Однако для укрепления воинской дисциплины он не задумываясь привлек совершенно чуждую ему жесткость. Когда он захватил Карфаген и к нему доставили всех тех, кто дезертировали из наших войск к карфагенянам, Сципион гораздо более жестоко расправился с римскими перебежчиками, нежели с латинскими: первых он распял, как беглых рабов, покинувших свою страну, вторых обезглавил, как нарушивших союзническую присягу. Я не буду в дальнейшем возвращаться к его поступку, потому что это дело Сципиона и потому что нет нужды оскорблять римскую кровь, испытавшую наказание для рабов, пусть даже и заслуженное, и лучше мне перейти к деяниям, о которых надлежит рассказать без ущерба для национального чувства.

7.13. Сципион Африканский Младший после низвержения Пунийской империи бросил дезертиров — не римлян, а других национальностей — к диким зверям на публичных представлениях.

{7.13. 146 г. до н. э. См.: Ливий. Периохи, 51.}

7.14. И Луций Павел после победы над царем Персеем уложил жителей той же страны, виновных в том же преступлении, перед слонами, чтобы те их растоптали. Полезнейший пример, если только обсуждать деяния выдающихся людей со смирением, без упреков в высокомерии. Все потому, что воинская дисциплина требует жесткости и сурового наказания, ибо сила в оружии, которое, если не отклонится с верного пути, будет побеждать, пока не окажется побежденным.

{7.14. 168 г. до н. э. Сообщение нигде более не фиксируется.}

7.15. Теперь самое время рассказать о мерах, которые принимали не отдельные лица, но сенат в целом для поддержки и защиты воинских установлений.

Луций Марций, военный трибун, с поразительным рвением собрал рассеянные остатки армий Публия и Гнея Сципионов, сраженных пунийским оружием и с одобрения воинов, был назначен их полководцем. Свое донесение в сенат он начал словами: «Луций Марций, пропретор». Отцы-сенаторы не одобрили присвоение и использование им таковой должности на том основании, что полководцы, по обычаю, назначались решением всего народа, но не солдатами. Конечно, в связи с серьезным кризисом, вызванным военными потерями, даже и военный трибун мог воспользоваться некоей лестью, хотя только он один был способен отстоять права всего государства. Но никакое бедствие, никакие заслуги не могли оказаться выше воинской дисциплины.

Сенаторы вспомнили, какую душевную жесткость проявили их предки во время Тарентинской войны, когда могущество всей республики было поколеблено. Они получили в свое распоряжение большое число пленных, отпущенных царем Пирром, и постановили следующее: те из них, которые служили в кавалерии, переходят в пехоту, а бывшие пехотинцы приписываются к вспомогательным отрядам пращников, и чтобы никто из них не смел разбить палатку в лагере и не окружил валом и рвом любое назначенное им место вне лагеря, и вообще никаких палаток, сделанных из шкур. А к прежнему роду службы каждый из них мог вернуться только после доставки доспехов, снятых с двух врагов. Устрашенные этими карами, они из безобразных должников Пирра превратились в самых сильных его врагов.

Точно так же гнев сената обратился против тех, которые опозорили республику при Каннах. Находясь под тяжестью своего постановления о могилах погибших, они получили письмо от Марка Марцелла с просьбой разрешить ему использовать уцелевших солдат при осаде Сиракуз. Ему ответили, что те недостойны возвратиться в свои лагеря, впрочем, разрешили ему сделать все, что, по его мнению, пойдет на благо государства, но чтобы никто из солдат не был освобожден от военного дела, не получал награды и не возвращался в Италию, пока здесь находятся враги. Вот так доблесть по обыкновению презрела малодушие.

Посмотрим теперь, как тяжело реагировал сенат, когда солдаты позволили погибнуть консулу Луцию Петилию, храбро сражавшемуся против лигуров. Было решено приостановить ежегодную выплату легиону, так же как и все прочие выплаты, потому что солдаты не подставили себя копьям врагов, чтобы закрыть своего полководца. Этим же декретом было решено воздвигнуть Петилию величественный памятник на века, под которым захоронить его прах, чтобы прославить величие смерти на поле боя.

А вот как презрительно сенат отверг предложение Ганнибала о выкупе шести тысяч пленных римлян, содержащихся в его лагере. Сенаторы отказались, сознавая, что такое большое число вооруженных и вполне дееспособных воинов ни за что не попали бы бездарно в плен, если бы собирались умереть с честью. И вот тут я не знаю, что для них стало большим позором: что отчизна на них не надеялась, или что враги их не боялись, — между первым и вторым мнением разница небольшая.

Много раз сенат показал себя жестким и бдительным в отношении воинской дисциплины. Показателен такой случай. Солдаты, которые во время бесчестной войны захватили Регий и после смерти полководца Юбеллия избрали своим начальником его писца Марка Цезия, были брошены в тюрьму. Когда же народный трибун Марк Фурий объявил, что наказание, по обычаю предков, не может налагаться на римских граждан, решение все же не отменили. И постановили каждый день бить плетьми и казнить отсечением головы пятьдесят человек, тела их не хоронить, а смерть не оплакивать.

{7.15. Рассказ о Марций (211 до н. э.) см. у Ливия (XXVI.2). Эпизод Тарентинской войны относится к 279 г. до н. э. Подробный рассказ о Марцелле см. у Ливия (XXV.5.10-XXV.7.4). Пример с письмом (или с двумя письмами) относится к 212 г. до н. э., когда воины, уцелевшие при Каннах, по решению сената были сосланы на Сицилию. О Петилий см. у Максима (1.5.9) и Фронтина (IV.1.46), заимствовавшего рассказ Максима. См. подробный рассказ Ливия о предложении Ганнибала в 216 г. до н. э. (XXII.58.6-XXII.61.10). Ливии отмечает, что существуют разные версии этого события: см., например: Аппиан. Войны с Ганнибалом, 28.118 и след. История с Юбеллием и Цезием — 282 г. до н. э. Марк Фурий — случай, по-видимому, относится к 264 г. до н. э.}

Внешние примеры

Внешний пример 1. Деятельность отцов-сенаторов еще покажется мягкой, если мы захотим внимательно присмотреться к жестокости карфагенского сената по поводу военных дел. По его решению полководцы, неправильно проводившие кампанию, приговаривались к распятию, даже если судьба была к ним благосклонна. То есть их успехи приписывались помощи богов, а неудачи считались их собственными огрехами.

{Внешний пример 1. О том же обычае сообщает Ливии (XXXVIII.48.13).}

Внешний пример 2. Клеарх, спартанский полководец, поддерживал воинскую дисциплину примечательными, раз за разом повторяемыми словами: полководца должны больше бояться свои воины, нежели враги. Тем самым он внушил солдатам простую мысль: если сомневаешься, отдать ли свою жизнь в бою, лишишься ее при наказании. Это стало чем-то вроде лозунга, который внедрялся спартанцам еще дома, до сражения. Этого вполне достаточно для чужеземных сведений, тем более что мы можем привести и наши собственные примеры, более изобильные и плодотворные.

{Внешний пример 2. О Клеархе см. также: Ксенофонт. Анабасис, II.6.10.}

ЗАКОНЫ О ТРИУМФАХ

8. Предисловие. Ревностно соблюдаемая воинская дисциплина обеспечила власть римлян над всей Италией, над многими городами, великими царями, могущественными народами, воротами Понтийского пролива, уничтоженными границами в Альпах и Таврии, и превратила маленькое поселение Ромула в вершину всего круга земель. Все триумфы пребывают в недрах воинской дисциплины, так что приступаю к изложению законов о триумфах.

8.1. Многие полководцы желали быть награжденными триумфом даже за пустячные сражения. Чтобы им противостоять, был принят закон, согласно которому право на триумф даровалось лишь тому, кто уничтожит в одном сражении не менее пяти тысяч врагов. Ибо наши предки полагали, что украшение нашего Города — не число триумфов, но их слава. Менее знаменательный закон о награждении лавровыми венками был забыт, но затем поддержан другим законом, внесенным народными трибунами Луцием Марием и Марком Катоном. Согласно ему, подлежали наказанию те полководцы, которые отваживались в официальном донесении сообщать сенату неверное число убитых врагов или пропавших граждан: от них требовалось немедленно по прибытии в Город поклясться перед квесторами, что записанные ими для сената данные о тех и других верны.

{8.1. Дата принятия закона насчет пяти тысяч неизвестна. Закон Мария и Катона — 62 г. до н. э.}

8.2. После этих законов есть смысл рассказать о судебном процессе, на котором триумфальное право оспаривалось и победило в прениях между самыми высокопоставленными людьми. Консул Гай Лутаций и претор Квинт Валерий уничтожили крупный пунийский флот близ Сицилии, и в связи с этим сенат постановил предоставить триумф консулу Лутацию. Когда же Валерий запросил для себя то же право, Лутаций ответил, что нечестиво для триумфа ставить на один уровень более высокую и более низкую ветви власти. Дебаты настойчиво продолжались. Валерий призвал Лутация к торжественной клятве, что пунийский флот действительно был уничтожен под его командованием. Лутаций не колеблясь подтвердил это. Судьей в их споре был назначен Атилий Калатин, и при нем Валерий сообщил, что раненый консул все сражение пролежал на носилках, а ответственность за командование принял на себя он. Тогда Калатин, прежде чем Лутаций поведал свою версию, сказал: «Ответь, Валерий, если вы двое, имея разные мнения, спорите насчет того, кому следует приписать успех битвы, то как по-твоему, что ценится выше: команды консула или претора?» Валерий ответил, что он не оспаривает первенство консульских полномочий. «А теперь так, — сказал Калатин, — допустим, ты получил два взаимоисключающих предсказания, какому из них ты скорее последуешь?» «Конечно, консульскому», — ответил Валерий. «Вот теперь понятно, — сказал Калатин, — раз уж я взялся рассудить вас насчет того, чьи команды и предсказания первичны, и ты признался, что в обоих случаях консульские, для меня сомнений не осталось. Поэтому, Лутаций, хотя ты еще ничего не сказал, я склоняюсь в твою пользу». Удивительным образом был решен этот открытый спор: судья добился права высочайшей чести для более достойного Лутация, но и на Валерия не легло пятно бесчестия, хоть он и домогался награды за храбрую и успешную битву не совсем законным путем.

{8.2. Победа Лутация и Валерия — 242 г. до н. э.}

8.3. А вот что делать с Гнеем Фульвием Флакком, который презрительно отверг столь желанную честь триумфа, предоставленного ему сенатом за успешные военный действия? Можно сказать, что он не ожидал большего, по сравнению с тем, что случилось. Ибо, как только он вошел в Город, его подвергли общественному суду и изгнали. Так что своим высокомерием он оскорбил религиозные чувства, а вину искупил наказанием.

{8.3. 212 г. до н. э. См.: Ливии, XXVT.2.7.}

8.4. Более мудрыми оказались Квинт Фульвий, захвативший Капую, и Луций Опимий, заставивший сдаться жителей Фрегелл, когда обратились к сенату с просьбой о триумфе. Обоим было чем гордиться, но ни один не достиг желаемого, и не из-за ревностного отношения сената к этому делу и нежелания допустить в курии подобное, но в силу четкого следования закону, который предполагал награждение триумфом только в случае расширения границ государства, а не возвращения того, что ранее принадлежало римскому народу. В этом есть существенное различие: прибавить что-либо или вернуть то, что было отобрано, подобно тому как есть разница между началом благодеяния и концом несправедливости.

{8.4. Капуя — 211, Фрегеллы -125 гг. до н. э.}

8.5. И в самом деле, закон, о котором я говорю, так тщательно соблюдался, что триумфа не были удостоены ни Публий Сципион, возвративший Испанию, ни Марк Марцелл, захвативший Сиракузы, потому что они были посланы вести военные действия без каких-либо полномочий магистратов. Надо, конечно, одобрить охотников за славой, которые заслужили всяческую похвалу в виде лавровых ветвей, сорванных их проворными руками на безлюдных горах, или носов пиратских кораблей: Испания была вырвана из Карфагенской державы, от нее же были отрезаны Сиракузы, главный город Сицилии, но и они не могли стать основанием для триумфальных колесниц. И о каких людях идет речь! Сципион и Марцелл — их имена сами по себе бесконечный триумф. Но хотя сенат охотно короновал бы их, более суровые защитники правды и доблести, несущие на своих плечах благо нашей отчизны, сочли, что лавры следует сохранить для более законного деяния.

{8.5. По Ливию (XXVI.21.1-4), Марцелл все же был удостоен овации — «малого триумфа». По поводу Сципиона Ливии говорит, что «до сего дня ни один человек, не занимавший еще должностей, триумфа не получал» (XXVIII.38.4, пер. М. Е. Сергеенко).}

8.6. Добавлю еще одно. По обычаю, военачальник, готовящийся к триумфу, приглашал на обед консулов, но потом просил отказаться от приглашения, так как в день триумфа никто из высших магистратов не мог сидеть за столом военачальника.

8.7. Однако ни один человек, даже принесший знаменательную пользу республике в гражданской войне, не мог на этом основании быть удостоен ни титула «император», ни благодарственных молений, ни триумфальной колесницы, ни овации, потому что такие победы расценивались как печальные, хотя и необходимые, но обязанные крови соплеменников, а не внешних врагов. Так плачевно выглядели Назика и Опимий, когда устроили резню сторонников Тиберия и Гая Гракхов. Когда Квинт Катул разгромил своего коллегу Марка Лепида со всеми мятежниками, он вернулся в город с выражением сдержанной радости на лице. Гай Антоний, победивший Катилину, принес в лагерь уже вытертые мечи. Луций Цинна и Гай Марий со страстью глотали кровь своих соплеменников, это правда, но и они не спешили тотчас к храмам и алтарям богов. Даже Луций Сулла, который выиграл больше гражданских войн, чем кто-либо другой, и чьи победы были более жестокими и кичливыми в сравнении с другими, когда праздновал триумф после установления и укрепления своей власти, пронес в процессии изображения множества городов Греции и Азии, но ни одного римского. Досадно и отвратительно выставлять напоказ беды республики. Никому сенат не вручал лавровый венок, и никто не испрашивал его для себя, если лавр был залит слезами. Но руки тянулись к дубовому венку, которым награждали за спасение жизни соотечественника. Им в знак вечного триумфа был украшен косяк двери во дворце Августа.

{8.7. Ряд примеров по поводу побед в гражданских войнах см.: Цицерон. Филиппики, XIV.22-24. Строго говоря, венок из дубовых листьев давали за спасение жизни полководца.}

О ЦЕНЗОРСКОМ ЗНАКЕ

9. Предисловие. От лагерной дисциплины и внимательного рассмотрения военной системы я хотел бы перейти к цензорам, учителям и хранителям мира. Если богатство римского народа выросло до столь высокого уровня благодаря доблести полководцев, то честность и воздержанность поддерживались пристальной опекой цензоров, чьи достижения вполне сравнимы с военной славой. Что толку в приятной чужой земле, если жизнь дома нехороша? Можно захватывать города и народы, накладывать руки на царства, но лишь до тех пор пока на форуме и в сенате твердо соблюдаются обязанности и скромность, в противном случае огромные, уже доставшие до неба приобретения не будут покоиться на твердом основании. Потому-то нашей целью станет понимание и, более того, описание проявлений цензорской власти.

9.1. Цензоры Камилл и Постумий велели людям преклонного возраста и при этом холостякам вносить в казну некоторые суммы медными монетами в качестве штрафа. Они заслужили и второе наказание, потому что осмелились выступить против заслуженного установления, и им высказали такой упрек: «Природа пишет для вас закон: раз уж вы родились, то и вы должны рождать. Вскормив вас, родители приучили вас к почитанию и обязали вас воспитать и внуков. К этому надо добавить, что вы получили подарок судьбы в виде столь долгой задержки по отношению к этому обязательству, в течение этого времени вы безрассудно тратили ваши годы, избегая именоваться мужем или отцом. Так вот, идите и распутайте эти ветви, полезные для многочисленного потомства».

9.2. Суровости Камилла и Постумия последовали цензоры Марк Валерий Максим и Гай Юний Бубулк Брут, правда, суровости иного рода. Они изгнали Луция Анния из состава сената за то, что тот развелся с молодой женой, не пригласив на совет никого из друзей. Возможно, это было даже более серьезное преступление, поскольку здесь священными требованиями брака просто пренебрегли, что считалось вредоносным. Поэтому лучшее суждение цензоров заключалось в том, чтобы счесть его недойным входить в курию.

{9.2. Случай датируется 307 г. до н. э. Анний, возможно Антоний, ближе не известен.}

9.3. Подобным образом поступил Марк Порций Катон с Луцием Фламнием, вычеркнув его из списка сенаторов, потому что у себя в провинции тот обезглавил преступника, выбрав для этого такое время, чтобы женщина, в которую он был влюблен, могла бы взирать на это. Возможно, Катона немного удержало консульское звание, которое тот носил, а также авторитет его брата, Тита Фламиния. Но, будучи и цензором, и Катоном, он дал двойной образчик суровости и постановил, что Фламний заслуживает даже большего наказания, ибо запятнал величие высочайшего достоинства столь мерзким деянием, и что пусть теперь к его фамильным портретам добавятся изображения глаз проститутки, наслаждавшейся видом человеческой крови, и молящие руки царя Филиппа.

{9.3. Рассказ Ливия (XXXIX.43) датирует это событие 184 г. до н. э. О том же дважды упоминает Плутарх (Катон Старший, 17; Фламиний, 18).}

9.4. Что же сказать о цензорстве Фабриция Лусцина? Каждое поколение рассказывало и еще будет рассказывать, как Корнелий Руфин, прошедший через два консульства и диктаторство при всеобщем уважении, не был причислен к сенаторскому сословию, потому что собрал у себя десять фунтов серебряных сосудов, показав тем самым тягу к роскоши и дурной пример. Мне кажется, что сами писания нашего столетия вызывали изумление, когда рассказывали о такой суровости, и можно было даже решить, будто в них описаны дела какого-то другого города, но не нашего. Поскольку трудно поверить, что в нашем Городе какие-то десять фунтов серебра были расценены как чрезмерное состояние, вызывающее зависть.

{9.4. О Руфине см.: Ливии. Периохи, 14.}

9.5. Цензоры Марк Антоний и Луций Флакк изгнали из сената Дурония, потому что он, будучи народным трибуном, отозвал закон, ограничивающий расход денег на пиры. Замечательная причина для знака! И как же нахально этот Дуроний взобрался на ростральную колонну и возгласил оттуда следующее: «На вас накинули узду, квириты, еще вполне терпимую. Вы связаны и ограничены горькими оковами рабства. Закон этот был задуман для того, чтобы заставить вас стать бережливыми. Так давайте же отзовем это властное правило, отдающее ржавчиной суровой древности. Откуда, в самом деле, взяться свободе, если страждущим не дозволяется умереть в роскоши?»