| | К оглавлению VII. ЕПИСКОП I. ЕПИСКОП, КАК ПРЕЕМНИК СТАРЕЙШЕГО ПРЕСВИТЕРА 1. "Nihil innovetur nisi quod traditum еst[1]. Это изречение папы Стефана содержит основной закон церковной жизни: ничего не следует вводить нового, но все должно покоиться на церковном предании. Если в начале II-го века в посланиях Игнатия мы находим в местных церквах епископов, то они не могли появиться неожиданно. Еще меньше они могли быть созданием самого Игнатия. Церковное сознание не приняло бы того, чего совсем не было раньше. Предшественником епископа посланий Игнатия был старейший или первый пресвитер апостольского времени. Фактически старейший пресвитер уже имел все то, что было у епископа посланий Игнатия: он возглавлял местную церковь и священнодействовал в Евхаристическом собрании. Тем не менее, епископ посланий Игнатия не был вполне тождествен со старейшим пресвитером. В апостольское время не было епископов посланий Игнатия, а были епископы-пресвитеры новозаветных писаний. В их числе был «приносящий благодарение", как старейший между ними. Епископ посланий Игнатия стоит отдельно от пресвитеров, хотя связь между ними еще не потеряна. Больше уже нет епископов-пресвитеров, а есть епископ и пресвитеры. Начальная точка превращения старейшего пресвитера в епископа лежала в месте, занимаемом старейшим пресвитером в Евхаристическом собрании. Занимая в нем центральное место, он был «приносящим благодарение". В силу этого он оказался первым или старейшим священником в среде народа священников. Это не было особым служением по отношению к священству всего народа, а было выявлением этого служения. Старейший пресвитер стал епископом, когда его старейшинство или первенство в среде народа священников обратилось в особое служение первосвященства или архиерейства. Это означает, что служение епископа возникло из служения священства народа. Оно было перенесено на то лицо, которое, занимая постоянно первое место среди предстоятелей церкви и постоянно совершая «приношение благодарения", фактически уже было старейшим священником, хотя еще и без особого служения. Если бы центральное место в Евхаристическом собрании занимало не одно и то же лицо, но разные лица, то такого рода превращение "приношения благодарения" в особое служение было бы невозможно. Таким образом, основа служения епископа лежит в самой природе Евхаристического собрания, в котором с самого начала всегда было одно центральное место, занимаемое одним и тем же лицом. В силу этого сохраняется связь служения епископа со служением старейшего пресвитера. Один стал на место другого без всякого перерыва преемства между ними. Возникшее из священства народа, первосвященство епископа не заслонило его. Первоначально генетическая связь между ними сохранялась. Первосвященство епископа продолжало оставаться в сфере священства народа, а не вне его или над ним. Епископ был первосвященником по отношению ко всему народу священников, а священниками были все члены церкви, в том числе и пресвитеры. Служение священства оставалось одним, но в нем только появилась высшая степень, которая, будучи соединена с предстоятельством, стала особым служением. Следующей стадией развития первоначального служения старейшего пресвитера было служение священства пресвитеров, которое стало второй степенью священства. Пресвитеры получили вторую степень не только но отношению к епископу, но и по отношению к народу священников. Когда диаконы получили служение священства, то появилась третья степень священства. В таком виде священство епископов, пресвитеров и диаконов может рассматриваться, как особое священство, понимая под этим не некое инородное священство, а высшие степени единого священства народа. Обособление высших степеней священства от общего служения народа произошло под влиянием учения о посвящении. Последнее привело к затемнению в церковном сознании служения священства народа, которое уже начало ослабляться с образованием высших степеней священства. Школьное богословие довело до крайности течение, которое стремилось на идее посвящения обособить высшие степени священства. Рассматривая носителей высших степеней священства посвященными по отношению ко всем остальным членам церкви, которые не получают посвящения, оно вошло в противоречие с церковной традицией. Школьное богословие в таком виде представляет основные положения церковного устройства, что они не могут быть обоснованы на церковном предании и оправданы историческими фактами. Этим самым оно не укрепляет их в церковном сознании, но их подрывает. Идея посвящения, как мы видели, не содержится в учении Церкви, а является результатом богословской спекуляции. До настоящего дня Церковь продолжает исповедывать в своей литургической жизни единое священство, которое принадлежит всему народу Божьему, высшей степенью которого является особое священство членов церковной иерархии. 2. Служение епископа возникло из места, занимаемого старейшим пресвитером на Евхаристическом собрании. Это не должно нас особенно удивлять, т. к. такого рода процессы возникновения служений бывали, как в истории вообще, так и в истории церкви. Аналогии в истории вообще опасны, но, тем не менее, с известной осторожностью ими можно пользоваться. Положение старейшего пресвитера среди остальных пресвитеров до некоторой степени напоминает положение митрополита, как епископа главного города провинции, среди других епископов. Когда стали складываться митрополичьи округа, митрополит отличался от других епископов своей провинции только занимаемым им местом среди них, главным образом, на провинциальных соборах. Он был таким же епископом, как все остальные епископы, и его служение было совершенно тождественно со служением любого городского епископа. Постепенно он начинает выдвигаться среди остальных епископов провинции не только по чести, вытекающей из занимаемого им места, но и по служению. Он резервирует за собою поставление епископов в пределах провинции. Однако, это право продолжало принадлежать всем епископам, а потому не было чем то специальным, которым не обладали остальные епископы. Поэтому право совершения митрополитом епископских хиротоний не выделилось в особую функцию, принадлежащую только одному митрополиту, а потому место, им занимаемое, не успело перейти в особое служение, отличное от служения других городских епископов. Митрополит мог завоевать себе больший авторитет, чем тот, который имели обычные епископы и даже некоторую власть над ними, но по существу служение митрополита оставалось обычным служением епископа. В подобном же положении оказались и патриархи. Им удалось добиться большего влияния на большее количество епископов и большую власть над ними, но они продолжали оставаться такими же епископами, как все остальные епископы. Однако, чем выше становилось место, ими занимаемое, тем больше появлялось тенденций превратить это место в особое служение. Мы находим такого рода попытку в Византии. Константинопольский епископ, сделавшись имперским патриархом, фактически стал высшим епископом на Востоке. Учение о "khdemonia pantwn" Константинопольского патриарха пыталось богословски обосновать его фактическое положение. Согласно этому учению он является преемником апостола (без обозначения какого), которому одному поручена забота о всей вселенской церкви. В порядке административного удобства патриарх передает часть своей власти митрополитам, которые являются его представителями и управляют от его имени частями вселенской церкви[2]. Патриарх становится общим отцом всех, в том числе и епископов, которые рассматриваются, как его дети. Учение о "khdemonia pantwn" возникло поздно, на закате византийской истории и не имело особого в ней значения. Но если бы оно удалось, то служение имперского патриарха превратилось бы в особое служение. Интересно отметить, что учение о "khdemonia pantwn" перешло в Московскую церковь, в которой сначала русский митрополит, а затем патриарх, стали проводить его в жизнь. Обращение епископов к патриарху, как к брату, стало недопустимым, т. к. он не собрат епископов, а их общий отец. Служение патриарха начинает отличаться от служения остальных епископов, что сказывается в его особом облачении, отличном от остальных епископов и митрополитов. Об этом же свидетельствуют случаи специального поставления епископов, избранных в патриархи. Несколько наивно рассматривать особую патриаршую хиротонию, как выражение русской богословской безграмотности. Несомненно, она возникла из идеи особого служения патриарха, отличного от служения других епископов. Патриарх пытается завоевать себе место сверх-епископа или епископа епископов. Как в Византии, так и в России, эта попытка не осуществилась, так как исторические условия мало ей благоприятствовали. Приведенные аналогии могут дать некоторое пояснение, каким образом из места, занимаемого каким-либо лицом, при известных обстоятельствах может появиться особое служение. Мы указывали выше, что место, занимаемое старейшим пресвитером в Евхаристическом собрании, обратилось в особое служение. Занимая это место, он был с самого начала единственным совершителем "благодарения", а также всех литургических актов. Связанное с этим старейшинство священства превратилось в особое служение, а он сам стал первосвященником или архиереем.
II. ПЕРВОСВЯЩЕННИЧЕСКОЕ СЛУЖЕНИЕ ЕПИСКОПА. 1. Когда и где произошло усвоение старейшему пресвитеру первосвященнического служения, мы не знаем точно, и сомнительно, что когда-нибудь узнаем. Такого рода явления не происходят сразу, но постепенно намечаются в сознании, и, вероятно, как это обычно бывает, не в одном месте, а сразу в нескольких местах. История очень скупа и оставляет нам крайне мало документов, что в одних случаях облегчает задачу историка, но в других крайне затрудняет. На основании имеющихся в нашем распоряжении документов мы только в состоянии указать, в каком из дошедших до нас памятников впервые нашло свое выражение учение о первосвященстве епископа. Поэтому наш ответ всегда до известной степени остается гипотетическим. Еще труднее обстоит вопрос, почему и как это произошло. Живая жизнь всегда необычайно сложна, а изучая ее, мы почти всегда ее схематизируем. В ней действует не одна, а целый комплекс причин, который нам большею частью неизвестен полностью. Мы склонны, что вполне естественно, упрощать жизненные процессы, останавливая наше внимание на одной только причине, которая может оказаться не главной. Историческая перспектива особенно нарушается, если мы ищем эту причину или причины не там, где надо. Исследуя церковные процессы, мы должны прежде всего искать их причины в самой церковной жизни, а не вне ее. Мы считаем необходимым еще раз повторить, что Церковь обладает такой творческой силою, что она в состоянии из самой себя создать то, что ей необходимо. Это не значит, что можно отбросить все внешние факторы, но мы должны при всех обстоятельствах сохранять правильный масштаб. 2. Основой церковной жизни первохристианства было священство народа. Мы выяснили, что служение епископа возникло из этого священства. Епископ сделался первосвященником по отношению к народу священников. Если в этом было новшество, то сама по себе идея первосвященства не была необычной для церковного сознания. Для иудейского сознания священство было тесно связано с храмом и не могло без храма существовать. Если есть священство, то есть и храм, и обратно, если есть храм, то должно быть и священство. В свою очередь священство не могло мыслиться без первосвященника. Если имеются священники, то должен быть первосвященник, и обратно. Для первоначального церковного сознания священство народа вытекало из первосвященства Христа. Будучи живыми камнями духовного храма, христиане причастны к первосвященству Христа через Его тело, которое есть их храм.
"Освящающий и освящаемый все от Единого ( agiazwn kai agiazomenoi ex enoj pantej)" (Евр. 2,11)[3]. Первосвященство и священство имеют одно и то же происхождение или, точнее, составляют одно целое. Учение о первосвященстве Христа содержится в новозаветных писаниях. Наиболее ясно оно выражено в иоанновых писаниях и в послании к Евреям[4]. В последнем Христос прямо называется Первосвященником. "Итак, братия святые, участники в небесном звании, уразумейте Посланника и Первосвященника (‘ Apostolon kai‘ Arcierea) исповедания нашего Иисуса Христа" (Евр. 3,1; ср. 10,20 и др.). Необходимо еще раз отметить[5], что автор послания к Евреям строит первосвященство Христа не по образу Аарона, а по чину Мельхиседека, царя и священника Бога Всевышнего (7,1-3). Ветхозаветный храм заменен "духовным домом", кровавые жертвы - духовными, Аароново первосвященство - служением Царя правды и Первосвященника, и левитское священство - лаическим. Идеи первосвященства "explicite” мы не находим в посланиях Павла, но у него не имеется, как уже отмечено выше, и учения о священстве, хотя оно является основой всего его учения о служениях[6]. Вопрос о том, знал или не знал Павел учение о первосвященстве Христа, может решаться по разному. Важно не это, а то, что ни у Павла, ни даже у автора послания к Евреям нигде не имеется никаких указаний, что служением первосвященства облечены какие бы то ни были лица, имеющие особые служения в Церкви. Означает ли это, что служение первосвященства Христа исключает возможность исполнения этого служения другими лицами? Этот вопрос тем более законен, что служение Пастырства Христа не только не исключает служения пастырей, но прямо предполагает их служение, без которого не может существовать местная церковь. Вопрос об особом служении первосвященства есть только другая форма вопроса, почему ап. Павел не упоминает в своих списках служений священство. Последнее принадлежит Церкви, как целому. Будучи общим служением всего народа Божьего, оно возглавляется Христом. "Он есть глава тела Церкви" (Кол. 1,18). Из служения священства народа Божьего не может быть выделено особое служение первосвященства, потому что само служение священства не является особым. Если бы служение Христа строилось по образу служения Ааронова, то тогда служение священства было бы особым служением Церкви. Оно бы не исключало служения первосвященства в среде особого служения священства. Учение автора послания к Евреям об "efapax" исключает многократность служения первосвященства в Церкви. Для церковного сознания апостольского времени, кроме служения Христа, не могло быть другого служения первосвященства. В Евхаристическом собрании каждой местной церкви проявляется вся полнота Церкви, и вся Церковь священнодействует через первосвященство Христа. В совершенно ином положении оказалось пастырство. В эмпирической жизни единство и полнота "Церкви Божьей во Христе" проявляется во множественности местных церквей. В каждой местной церкви должно быть служение пастырства, т. к. без этого служения не могла бы реализоваться эта множественность. Без предстоятелей не может быть Евхаристического собрания, а, следовательно, не может быть местной церкви. Служение предстоятельства является особым служением, т. к. к нему призывается не весь народ Божий, а только некоторые его члены. Имея общего Пастыреначальника, предстоятели являются пастырями в местной церкви под главенством Христа. 3. Учение о первосвященстве епископа было неизвестно Клименту Римскому, но он уже вращался в кругу идей близких к этому учению под влиянием ветхозаветного сакрального устройства. Он всецело еще стоял на точке зрения послания к Евреям, считая Христа единственным первосвященником: "’ Ihsoun Criston, ton arcierea twn prosforwn hmwn"[7]. Христос есть единственный архиерей наших приношений. Епископ для него является совершителем Евхаристии, но не в качестве первосвященника, а как предстоятель своей церкви, что показывают термины: " episkopoj" и "presbuteroj". Попытка доказать, что Климент прилагал термин “первосвященник” к епископу, не может быть признана удачной. Перед духовным взором Климента возникло ветхозаветное сакральное устройство, но он не решался переносить его в Церковь, а пользовался им только, как доказательством того, что в церквах должен соблюдаться порядок и строй, как он соблюдался и в Ветхом Завете, т. к. он установлен самим Богом. "На первосвященника возложены были особые места, левитам было поручено особое служение"[8]. Если эти слова относить к новозаветному церковному устройству, то это исторически неверно. В эпоху Климента не существовало никакого особого священства пресвитеров, а потому он не мог уподоблять их ветхозаветным священникам. Еще меньше он мог уподоблять епископа ветхозаветному первосвященнику, так как для него епископ не отличался от пресвитера. Если относить, как это принято, время появления послания Климента к 95-96 годам, то через 10 или 15 лет мы находим старейшего пресвитера, ставшего епископом на основе первосвященнического служения. Об этом свидетельствуют послания Игнатия Богоносца. Правда, Игнатий еще не применял термина "первосвященник" к епископу[9]. Но отсутствие термина еще не может служить несомненным доказательством того, что служение, обозначаемое термином, не существует. Обычно термин только фиксирует то, что уже существует в жизни. Это фиксирование придает ему, в свою очередь, точность и определенность, которой до появления термина не имеется. Несмотря на отсутствие термина первосвященническое служение старейшего пресвитера выступает в посланиях Игнатия с полной ясностью. Термин "епископ" теряет в посланиях Игнатия свою прежнюю неопределенность и прилагается только к тому лицу, которое возглавляет местную церковь. Старейший пресвитер не растворяется в среде пресвитеров, как это мы еще наблюдаем в послании Климента, но выступает у Игнатия отдельно от пресвитеров. Выделившийся из среды пресвитеров старейший пресвитер становится епископом, так как его выделение, как мы видели, могло произойти только на основе его первенства или старшинства в среде народа священников. Но первенство священства, как особое служение, может быть только первосвященством или архиерейством. Епископ посланий Игнатия не является новым лицом, имеющим совершенно новое служение. Он есть старейший пресвитер апостольского времени, одна из функций которого стала отдельным служением. Поэтому у Игнатия определение служения епископа имеет двойной характер. С одной стороны все то, что Игнатий усваивает епископу, уже имелось у старейшего пресвитера, а с другой всего этого у него не было. "Дух возвестил, говоря так: ничего не делайте без епископа"[10]. "Пусть никто ничего не делает без епископа, что имеет отношение к церкви. Только та Евхаристия твердая (т. е. действительная), которую совершает епископ или тот, кому он сам позволит. Где будет епископ, там должен быть и народ, так как где Иисус Христос, там и кафолическая церковь. Непозволительно без епископа ни крестить, ни совершать вечерю любви..."[11]. "Старайтесь же иметь одну Евхаристию. Ибо одна плоть Господа нашего Иисуса Христа и одна чаша в единении крови Его, один ; жертвенник, как и один епископ с пресвитерством и диаконами, сослужителями моими..."[12]. И без старейшего пресвитера ничего не могло происходить в местной церкви: ни прием в Церковь, ни вечеря любви, ни Евхаристическое собрание, которое было с самого начала единственным в каждой церкви. Но это не язык апостольского времени. Это даже не язык послания Климента. Это первый наиболее яркий манифест первосвященства епископа. Все, что составляет по Игнатию прерогативу епископского служения, относится к его священническому служению, которое с ним никто не разделяет. Новозаветные писания совершенно умалчивают о старейшем пресвитере, т. к. его служение было с одной стороны функцией служения предстоятелей, а с другой - общего священнического служения народа. Лично старейший пресвитер ничего этого не имел, т. к. он не имел особого, по сравнению с пресвитерами служения. Игнатий Богоносец, не мог бы умолчать о своем епископе, т. к. его служение лично ему принадлежало. Оно перестало быть функцией служения пресвитеров и служения народа. Старое стало у Игнатия новым, потому что это старое получило иное освещение. Это особенно ясно выступает из тех мест его посланий, где он говорит не столько о служении епископа, сколько об его положении и его роли в жизни местной церкви. "Почитающий епископа почтен Богом. Кто делает что-нибудь без епископа, тот служит диаволу"[13]. Интерполятор посланий Игнатия эту мысль передает иначе: "Чти Бога, как виновника и Господа всего, епископа же, как первосвященника, носящего образ Божий". И он вполне прав, т. к. в основании рассуждений Игнатия лежало учение о первосвященническом служении епископа. «Старайтесь все сделать в единомыслии с Богом, под управленим епископа, председательствующего на место Бога ( eij topon Qeou) ..."[14]. "Ибо и Иисус Христос, общая наша жизнь, есть воля Отца (tou patroj h gnwmh), как и епископы, поставленные на всех концах земли, состоят в воле Иисуса Христа (en‘ Ihsou Cristou gnwmh eisin) "[15]. Христос есть "gnwmh" Отца, а епископы состоят в " gnwmh " Христа. "Из сего видно, что и на епископа должно смотреть, как на самого Господа"[16]. "Не ему (т. е. епископу) они (т. е. пресвитеры) повинуются, а Отцу Иисуса Христа, общему епископу всех"[17]. "Все последуйте епископу, как Иисус Христос Отцу..."[18]. Ни ап. Павел, ни автор послания к Евреям, ни ап. Иоанн не мог бы этого написать, хотя для всех них старейший пресвитер был центром местной церкви, но не сам по себе в силу своего служения, а потому что он занимал центральное место на Евхаристическом собрании. Место стало особым служением, а потому и лицо, его занимающее, получило иное положение в церкви. 4. Служение епископа по посланиям Игнатия выступает вполне ясно и отчетливо, но это не снимает вопроса, в какой мере его послания отражают действительное положение вещей. Выявляют ли они действительное положение епископа в его время или они отражают некоторые личные тенденции Игнатия, которые он стремился провести в жизнь? Если наш ответ на первый вопрос будет положительным, то он ставит другой вопрос, находился ли процесс превращения старейшего пресвитера в епископа в его начальной или конечной стадии. Рассматривать послания Игнатия, как некоторый продукт видений или как письменное воплощение идеала, который предносился перед Игнатием, означает не решать вопроса об его посланиях, а просто его устранять. Послания Игнатия настолько жизненны и настолько в них чувствуется связь с церковной плотью, что надо потерять всякое историческое чутье, чтобы их оторвать от действительной жизни. С другой стороны, они имеют ясно выраженный полемический характер. Если бы в церковной жизни его времени все было твердым и устойчивым, то была ли нужда постоянно возвращаться к одной и той же теме, как это делал Игнатий? Если отбросить его послание к Римлянам, то основной его темой является епископ и все, что связано с его служением и положением в местной церкви. Его послания есть призыв, постоянный и настойчивый, призыв великого христианского деятеля. который перед смертью хотел утвердить дело своей жизни, чтобы, оно не исчезло с ним. У него нет эпического спокойствия Климента Римского, который даже не выражает своего возмущения по поводу "возмущения" в Коринфской церкви. В силу этого характера посланий Игнатия нам трудно определить, каково было действительное состояние не только тех церквей, к которым он писал, но даже самой Антиохийской церкви. Игнатий осознавал себя носителем особого служения, которое выделяло его из числа остальных пресвитеров. Вероятно, полностью или, во всяком случае, в значительной степени он воплотил свои идеи об епископском служении в жизнь благодаря своему необычайному авторитету в Антиохии и за ее пределами. Он утверждал в послании к Ефесянам, что епископы имеются во всех местных церквах: "oi episkopoi, oi kata ta perata orisqentej"[19], т. е. имеются епископы в его понимании, а не новозаветные епископы-пресвитеры. Между тем Поликарп, которого Игнатий именует епископом в послании к Смирнской церкви и в послании к нему самому, не прилагает к себе этого наименовании. Тот же самый Поликарп в своем собственном послании совершенно не упоминает об епископе Филиппийской церкви[20]. Еще более поразительно, что Игнатий в послании к Римлянам обходит полным молчанием Римского епископа. Должны ли мы из этого заключить, что и другие лица, которых Игнатий называл епископами, не прилагали к себе этого наименования, а тем самым признать, что слова Игнатия об епископах, имеющихся во всех концах Римской империи, являются сознательным или бессознательным преувеличением? Такого рода заключение было бы также преувеличением. Совершенно недопустимо, чтобы Игнатий требовал от ряда церквей, к которым он писал, особого отношения к тому лицу, которого он сам называл епископом, если для этого не было никаких , оснований в самой церковной жизни. Игнатий мог в своих посланиях развивать идеологию епископского служения, но он не мог создать самого служения. Если Игнатий не знал, каково было точно положение отдельных церквей, то он не мог не знать, каково было положение тех церквей, к которым он писал. Если он называл Поликарпа епископом, то это может свидетельствовать, что положение Поликарпа, как старейшего пресвитера, в Смирнской церкви фактически приближалось к тому положению, которое сам Игнатий занимал в Антиохийской церкви. Поликарп и старейшие пресвитеры других церквей, к которым писал Игнатий, могли еще не прилагать к себе термина "епископ", но Игнатий со своей точки зрения мог считать их епископами[21]. Подобно тому, как отсутствие термина "первосвященник" не указывает у Игнатия на отсутствие первосвященнического служения, так и отсутствие термина "епископ" не может рассматриваться, как доказательство отсутствия самого служения, обозначаемого этим термином. Поликарп мог еще не осознавать себя епископом, т. к. на первых порах фактически не было различия в жизни местной церкви между старейшим пресвитером и епископом. Различие заключалось в идеологии епископского служения, но даже и эта идеология не была совершенно чуждой, а содержалось в самом фактическом положении старейшего пресвитера. Поэтому послания Игнатия могли быть толчком к усвоению этой идеологии теми церквами, к которым Игнатий писал. Каждый старейший пресвитер мог осознать себя епископом, т. е. осознать свое первенство в среде священства народа Божьего, как особое первосвященническое служение. Усвоение старейшими пресвитерами первосвященнического служения не могло произойти сразу во всех церквах, а когда оно происходило в той или иной церкви, то оно не сопровождалось обязательно принятием термина "епископ". Как показывают писания Иринея Лионского даже в конце второго века епископ продолжал еще именоваться пресвитером, хотя в это время епископ уже вполне ясно отличался по своему служению от пресвитеров. Традиция термина продолжала еще действовать несмотря на то, что он уже не выражал действительного положения. Все эти соображения приводят нас к заключению, что послания Игнатия отражают начальную точку или, по крайней мере, первую стадию процесса превращения старейшего пресвитера в епископа. Был ли Игнатий действительно первым старейшим пресвитером, ставшим епископом, мы не знаем, но история сделала его первым епископом. Его жизнь, его деятельность, а особенно его смерть были одним из самых крупных факторов, определивших успех этого процесса превращения. Его писания дали возможность оформить идею первосвященнического служения епископа. Но конечный успех этого процесса зависел от позиции Римской церкви. Без принятия ею епископства, как особого служения, он бы остался местным течением, а не мог бы стать фактом кафолического значения. Игнатий понимал значение Римской церкви, которую он сам охарактеризовал, как председательствующую в любовном множестве местных церквей[22]. Вероятно, здесь лежит объяснение того, что он в своем послании к ней умолчал об ее епископе. Мы, конечно, уяснить точно этого факта не сможем, но пройти мимо него нельзя. Какое может иметь значение, что по всей римской вселенной имеются епископы, если его нет в Риме? Возможно, конечно, предположить, что Игнатий не знал имени старейшего пресвитера Римской церкви, но это так мало вероятно. К тому же это предположение ничего не объясняет, т. к. он имел возможность упомянуть об епископе, не называя его имени. Для Игнатия епископ существовал в Римской церкви и им был ее старший пресвитер, но она сама этого не считала. Игнатий не рискнул навязывать свои идеи самой авторитетной церкви его времени. Может быть, он рассчитывал это сделать не в послании, а лично. Что ему удалось сделать в этом направлении, мы не знаем. 5. Рим медлил и колебался в силу своего консерватизма, хотя, может быть, и сочувствовал идущим к нему новым идеям. Мы знаем, что Климент Римский не знал об особом первосвященническом служении старейшего пресвитера. Как свидетельствует Иустин Мученик, оно было неизвестно Римской церкви и в его время. При описании Евхаристического собрания в своей Апологии Иустин употреблял для обозначения епископа или точнее старейшего пресвитера термин "proestwj"[23], тогда как для целей защиты христианства перед римским общественным мнением действительнее было бы употребить термин "arciereuj", имея в виду обвинение христиан в безбожии. Как для Климента, так и для Иустина, старейший пресвитер совершал Евхаристию не в качестве первосвященника церкви, а как ее предстоятель. Вслед за Климентом он считал Христа единственным первосвященником: «Бог объявил, что вечный священник Его, называемый от Духа Святого Господом, будет священником необрезанных"[24]. Но тот и другой смутно чувствовали идею первосвященства старейшего пресвитера, исходя не из каких либо богословских предпосылок, а из его фактического положения. У Иустина его "предстоятель (proestwj) " выступает с такими литургическими функциями, которые его приближают к епископу посланий Игнатия. Ерма, который писал приблизительно в это время в Риме своего "Пастыря", не обмолвился ни одним словом о первосвященническом служении. Очень показательно то, что он не употреблял выражения "епископы и пресвитеры", а или "епископы и диаконы", или "пресвитер и диаконы"[25]. Для него, как и для Климента, епископ и пресвитер синонимы. Если мы читаем у него: «Для этого ты напишешь две книги и одну отдашь Клименту, а другую Грапте. Климент отошлет во внешние города, ибо ему это предоставлено..."[26], то самое большее, что мы можем из этих слов заключить, что Климент был старейшим пресвитером. В своем послании к папе Виктору по поводу пасхальных споров Ириней Лионский рассказывает, что Поликарп Смирнской и папа Аникита не могли прийти к согласию о праздновании Пасхи, "потому что Аникита не мог убедить Поликарпа не соблюдать того, что он всегда соблюдал, живя с Иоанном, учеником Господа нашего, и обращаясь с другими апостолами; ни Поликарп не убедил Аникиту соблюдать, ибо Аникита говорил, что он обязан сохранять обычаи предшествующих себе пресвитеров"[27]. Поликарп не применял к себе наименования епископа, но и Аникита, по крайней мере по посланию Иринея, все еще только старейший пресвитер. Игнатий Богоносец с полным правом мог бы назвать их обоих епископами в своем понимании, т. к. и один, и другой действовали, как должен был бы действовать епископ послания Игнатия. "Несмотря на такое состояние дела, они однакож находились во взаимном общении; так что Аникита, по уважению к Поликарпу, позволил ему совершать (в своей церкви) евхаристию..."[28]. Но для Поликарпа, как вероятно и для Аникиты, первосвященником был только Христос: "Зa сие и за все восхваляю Тебя, благословляю Тебя, прославляю Тебя чрез вечного Архиерея Иисуса Христа, возлюбленного Твоего Сына, чрез которого Тебе вместе с Ним во Св. Духе слава и ныне и в будущие веки Аминь"[29]. "Secunda Clementis", время и место которой остается до сих пор под сомнением, но которая по всей вероятности римского происхождения второй половины II-го века, говорит исключительно о пресвитерах, не называя епископов. Однако, Рим не мог долго оставаться безучастным к учению, которое шло к нему со всех концов христианского мира все с большей и с большей настойчивостью. Восток осваивается вполне с термином "епископ", прилагая его только к одному лицу, который стоит во главе местной церкви. "В Азии погребены, писал Поликрат папе Виктору, великие началовожди... (Господь воскресит Филиппа, одного из двенадцати апостолов), Иоанна, который возлежал на персях Господа, был священником и носил дщицу...; равным образом, смирнского епископа и мученика Поликарпа, эвменийского епископа и мученика Фрасея, почившего в Смирне. Упомянуть ли еще об епископе и мученике Сагарисе, который почил в Лаодикии и евнухе Мелитоне... Из родственников моих считается семь епископов, я осьмой... Mor бы я упомянуть и о соприствующих мне епископах, которые созваны мною по вашему совету..."[30]. На Востоке процесс превращения старейшего пресвитера в епископа заканчивался. Не только во всех церквах имелись епископы, но ретроспективно все старейшие пресвитеры считались епископами. Развивающееся учение об апостольском преемстве начинает вбирать в себя учение о преемстве первосвященства епископов, которое в свою очередь окончательно закрепляет учение об апостольском преемстве. Через апостолов первосвященство Христа переходит к епископам. Егезипп передает следующее: "Управление церковью вместе с апостолами принял брат Господень Иаков... Ему одному только позволялось входить во Святая, потому что он носил не шерстяные одежды, а льняные"[31]. Для нас не важна историческая ценность этих слов. Какова бы ни была их ценность, они свидетельствуют, что в церковном сознании появляется мысль, что апостолы имели первосвященническое служение. Наряду с палестинской традицией, которую представлял Егезипп, мы имеем малоазийскую традицию, которая естественно усвоила первосвященство ап. Иоанну. Указание об этом мы находим в цитированном выше послании Поликрата: "Иоанн, который возлежал на персях Господа, был священником и носил дщицу"[32]. Несомненно, что Поликрат желал отметить, что Иоанн был первосвященником. Предание о первосвященстве Иакова и Иоанна позднее получило широкое распространение. Об этом говорят Епифаний[33], Иероним[34] и ряд других более поздних церковных писателей. Конечно, церковное сознание не могло ограничиться первосвященством Иакова и Иоанна, которое должно было естественно распространиться на всех апостолов. В "Дидаскалии" Адаи говорится, что в день Своего вознесения Господь "поднял руки, положил их на голову одиннадцати учеников и вверил дар священства"[35]. Первосвященство является установлением самого Спасителя. Римская церковь, вероятно, отнеслась равнодушно к первосвященству Иакова, брата Господня, о котором она могла узнать от самого Егезиппа, и к первосвященству ап. Иоанна, о котором ей писал Поликрат. Чувство реальности, которое ей было присуще, мешало принять первосвященство апостолов, как продолжение иудейского первосвященства. К тому же первосвященство Иакова и Иоанна должно было ей весьма мало говорить. Она как-будто ждала того момента, когда идея первосвященства будет связана с апостолами, в частности с ап. Петром, на основе апостольского преемства. Пока богословская мысль медлила и колебалась, жизнь не ждала и развивалась в общей линии церковного процесса, который настоятельно требовал превращения старейшего пресвитера в епископа. Римский старейший пресвитер фактически стал епископом, вероятно, раньше, чем в других церквах. Этому способствовало чувство дисциплины, которое нашло свое яркое выражение в послании Климента Римского. Значение старейшего пресвитера росло, как внутри Римской церкви, так и вне ее. Преемству ее старейших пресвитеров придавали огромное значение. Повидимому, список преемства впервые был составлен для Римской церкви Егезиппом.[36] Когда закончился в Римской церкви процесс превращения ее старейшего пресвитера в епископа, можно, конечно, ответить только приблизительно. Вероятнее всего, что это произошло при папе Викторе. Он был настоящим епископом, а не старейшим пресвитером Римской церкви. Правда, Ириней в своем послании к нему пишет: “Пресвитеры, жившие до Сотира и управлявшие тою церковью, которою ты ныне управляешь, именно: Аникита, Пий, Игин, Телесфор и Ксист, как сами не соблюдали этого обычая в праздновании Пасхи, так и своим не позволяли соблюдать его”[37]. Не имея начала послания Иринея с обращением, мы не можем утверждать, что термин "пресвитер" Ириней прилагал и к папе Виктору, но мы не можем утверждать и того, что он прилагал к нему термин “епископ”. Мы уже знаем, что в силу традиции Ириней продолжал обозначать через термин "пресвитер" настоящих епископов. В своем послании к Виктору он, может быть, имел особые причины обозначить Виктора через этот термин. Будучи несогласным с политикой Виктора по отношению к малоазийским церквам в вопросе празднования Пасхи, он мог подчеркивать не только различие отношения “предшествующих Виктору пресвитеров” которые управляли Римской церковью, но и различие положения их по сравнению с Виктором в самой церкви. Независимо от того, как называл Ириней Виктора, несомненно в его глазах он был "ab apostolis institutus episcopus"[38]. Так понимал свое положение и Виктор. достаточно сравнить его позицию по отношению к Поликрату с позицией Климента Римского по отношению к Коринфской церкви. Он действует от своего имени, как глава Римской церкви, а не от имени самой церкви, как Климент, который отождествлял себя с ее пресвитерами. Мы не сделаем грубой ошибки, если мы допустим, что при нем или непосредственно после него в Римской церкви появляется специальное поставление епископа, сохраненное нам Ипполитом Римским. "Даруй рабу Твоему сему, его же Ты избрал для епископства, чтобы он пас стадо Твое святое и служил, как Твой первосвященник, исполняя свое служение безупречно ночью и днем..."[39]. Римский старейший пресвитер стал епископом на основе первосвященнического служения. Не забудем, что Виктор согласно "Liber pontificalis" был африканского происхождения, а Карфагенская церковь знала при Тертуллиане, а может быть и раньше, термины " “sacerdos” и “episcopus”. Рим закончил превращение старейшего пресвитера в епископа, закончил его не только для себя, но и для всех церквей. Если после Виктора в некоторых местах продолжал употребляться термин “пресвитер” по отношению к епископу, то это было уже анахронизмом. 6. Основным фактором, вызвавшим превращение старейшего пресвитера в епископа, было первосвященство, как особое служение. Констатируя это, мы еще не даем объяснения, каким образом и в силу каких причин возникло в местных Церквах первосвященническое служение. Правильнее было бы поставить вопрос следующим образом: каким образом первосвященническое служение Христа перешло к старейшему пресвитеру. Мы видели, что для первоначального церковного сознания первосвященство Христа исключало особое служение первосвященства. Надо открыто признаться, что вопрос относительно возникновения этого особого служения является одним из наиболее трудных. Первоначальное христианское сознание испытывало своего рода атаку со стороны идеи первосвященства. Она шла из окружающего его языческого мира. Из языческих культов наиболее ясно выраженным в смысле этой идеи был культ императоров. Не говоря о том, что христианство инстинктивно отталкивалось от всего языческого, императорский культ мог оказать, даже бессознательно, наименьшее влияние на христианскую мысль. Он мог оказать только обратное действие и задержать развитие учения о христианском первосвященстве. До некоторой степени пример такого действия императорского культа дают послания Игнатия. Мы указывали, что термина "первосвященник" в них не содержится, хотя служение епископа основывается на служении первосвященства. Несомненно, что Игнатия пугал этот термин своею близостью к культу императоров, и он предпочел вместо него взять обычный термин "епископ". Он соответствовал другой основной функции служения епископа, которая состояла в охранении правого учения и в борьбе с ересями. Еще в большей степени идея первосвященства шла со стороны иудейства. При том уважении, которым пользовались ветхозаветные писания в церковных кругах, учение о ветхозаветном первосвященстве должно было иметь притягательную силу. Несомненно, что эта идея оказала огромное влияние, но ее влияние было сильнее во вторичной стадии возникновения первосвященства в церкви, чем в первичной. Мы видели, что Климент Римский не шел дальше некоторой аналогии между ветхозаветвым сакральным устройством и новозаветным церковным устройством. Иустин Мученик, как показывает его "разговор" с Трифоном иудеем, был очень хорошо знаком с ветхозаветными писаниями, но и он не переходил границы, которая отделяла Ветхий Завет от Нового. Поэтому было бы неправильно искать объяснение появлению христианского первосвященства только в Ветхом Завете. Если мы даже примем это объяснение, то все же остается вопрос, каким образом идея ветхозаветного первосвященства проникла в христианское сознание. В своей первоначальной форме идея первосвященства не была связана с ветхозаветным первосвященством. Эту форму отражают послания Игнатия. В учении о Церкви он всецело следовал ап. Павлу. Евхаристическое собрание выявляет в полноте в каждой местной церкви всю Церковь Божию, а само оно является "иконой" Тайной вечери [39a]. Место Христа на Тайной вечери через ап. Петра занимается тем, кто восседает в центре Евхаристического собрания, а потому епископ для Игнатия есть образ невидимого Епископа. Игнатий нашел готовым учение о первосвященническом служении Христа и только перенес его в порядке "топологического" сравнения на старейшего пресвитера. Это выражено Игнатием в его знаменитой формуле: "Где будет епископ, там должен быть и народ, так как где Иисус Христос, там кафолическая церковь"[40]. Полнота в единстве Церкви там, где Христос, но Христос пребывает в полноте своего тела в Евхаристическом собрании. Поэтому кафолическая Церковь там, где имеется епископ, так как без него невозможно Евхаристическое собрание, на котором он занимает место Христа на Тайной вечери. Христос через свое первосвященническое служение приобрел Себе царственно-священнический народ, а епископ, восседая на месте Христа, продолжает это служение, «собирая число спасаемых и принося дары святой Церкви"[41]. В топологическом порядке сравнения священническое служение старейшего пресвитера становится особым служением первосвященства[42]. Двухстепенное священническое служение, имеющееся в Церкви с апостольского времени, в котором первой степенью является первосвященническое служение Христа, а второй - священническое служение всего народа, включая сюда всех пресвитеров, обратилось в церковную двухстепенную иерархию, в которой первую степень имеет епископ, как образ (tupoj) Христа на Евхаристическом собрании, а вторую - весь народ. Топологическое учение Игнатия о первосвященстве епископа возникло не только из его богословской спекуляции, но главным образом из потребностей современной ему церковной жизни. С первого взгляда может показаться непонятным постоянный и настойчивый призыв Игнатия к подчинению епископу и к сохранению с ним полного единения. Епископ посланий Игнатия есть старейший пресвитер, первенство которого в области священнодействия стало особым служением. Он наследовал от своего предшественника все то, что тот имел. Можем ли мы допустить, что ни подчинения, ни единения с предстоятелями или предстоятелем не существовало в церквах до Игнатия, а что оно возникает в связи с епископским служением в эпоху Игнатия? "Единство духа в союзе мира" (Еф. 4,3) есть Павлова идея: единение всех в Церкви и, конечно, прежде всего, единение с предстоятелями. III-е Иоанново послание свидетельствует, что подчинение предстоятелям было церковным фактом. Власть предстоятеля была настолько крепкой, что она могла конкурировать с авторитетом самого "старца" Иоанна. "Беспорядки" в Коринфской церкви, вызванные "возмущением" некоторых лиц против пресвитеров, было необычайным явлением. 1-е послание Петра должно было предостерегать пресвитеров против злоупотребления своей властью, убеждая их не господствовать над клирами, но подавать пример стаду. Пастырские послания не подвергают даже сомнению власть епископов-пресвитеров. Епископ управляет церковью, как глава семьи: Церковь есть дом Божий (1 Тим. 3,15), а епископ есть Божий домостроитель (Титу, 1,7). Для древнего сознания власть главы семьи (paterfamilias) была настолько бесспорной, что доказывать ее необходимость было излишне. Поэтому призыв Игнатия к полному подчинению епископу наводит на мысль, что в церковной жизни времени Игнатия начинался процесс, угрожавший единению членов церкви с епископом. Хотя этот процесс был новым или сравнительно новым явлением в церковной жизни, но он не стоял в прямой связи с образующимся епископским служением. Он происходил бы и при старейших пресвитерах, но мог бы получить при них иное направление. Игнатий боролся с новшеством, стремясь вернуть церковную жизнь к ее прежней норме. Мы не знаем, происходил ли этот процесс во всех церквах, но относительно Антиохии и церквей, к которым писал Игнатий, можно быть почти уверенным. Наряду с единым Евхаристическим собранием, которое было изначала, появляются частные собрания, объединяющие не всех членов церкви, а только некоторых. Одна из причин этого нового явления заключалась в том, что некоторые члены местных церквей под влиянием иудейской практики желали совершать Евхаристию не в "первый день после субботы", не в день Господень, а в субботу. «Итак, если жившие в древние времена (oi en palaioaj pragmasin) приблизились к новому упованию и уже не субботствуют, но живут жизнью воскресенья..."[43]. Вероятно, они устраивали Евхаристическое собрание под предстоятельством одного из пресвитеров, разделявших их взгляды. Не в том ли лежит объяснение слов Игнатия: "Только та Евхаристия твердая, которую совершает епископ или тот, кому он сам позволит"[44]? Кроме них, отдельные собрания устраивали докеты: «Они удаляются от Евхаристии и молитв, потому что не признают, что Евхаристия есть плоть Спасителя нашего Иисуса Христа..."[45]. Игнатий советует не общаться с докетами: "Посему надобно удаляться таких людей, и ни наедине, ни в собрании не говорить о них..."[46]. Совершение Евхаристии небольшой группой христиан является нарушением единства местной церкви, т. к. они разделяют одно тело и одну чашу Господа. "Надобно не только называться христианами, но быть на самом деле, тогда как некоторые на словах признают епископа, а делают все без него. Такие, мне кажется, недобросовестны, потому, что не вполне по заповеди делают собрания"[47]. Тенденции к устройству отдельных Евхаристических собраний усиливаются в связи с численным ростом местных церквей. Устройство таких отдельных собраний диктовалось чисто практическими соображениями, а потому бороться с этой тенденцией было гораздо труднее. Если позднее церковная власть склонилась перед необходимостью отдельных Евхаристических собраний, то Игнатий не желал и не мог в силу его евхаристической экклезиологии принять этого. Вопреки всем тенденциям к образованию отдельных Ев харистических собраний он утверждал его единство, т. к. в пределах «polij" должен быть один жертвенник и один епископ, т. к. один Господь и одна вера. Не трудно усмотреть, что основным аргументом Игнатия против множественности Евхаристических собраний в пределах города было учение о первосвященническом служении епископа. Первосвященник может быть только один для всех христиан проживающих в одном месте, а потому может быть только один жертвенник и одно собрание. Учение о старейшем пресвитере, как предстоятеле местной церкви, было недостаточно для обоснования единого Евхаристического собрания в пределах города. Старейший пресвитер предстоятельствовал тем, кто были собраны на Евхаристию. Пределы церкви определялись пределами Евхаристического собрания. Если эти пределы переходили границу, то христиане могли бы образовать новое Евхаристическое собрание, т. е. новую местную церковь, не нарушая заповеди любви и единения. В этом новом Евхаристическом собрании был бы новый старейший пресвитер. Надо заметить, что учение о первосвященстве епископа не побороло тенденции к образованию отдельных собраний в пределах города, но оно поставило епископа, как первосвященника, над всеми ними. Это были такие последствия учения Игнатия, которых сам Игнатий, не мог предвидеть. Он защищал древний принцип единого Евхаристического собрания. Топологическое учение о первосвященстве для его времени действительно исключало возможность отдельных Евхаристических собраний. Учение о первосвященстве епископа очень скоро отошло от богословских предпосылок Игнатия. На практике они оказались недостаточными, когда в пределах городской церкви начинают появляться дополнительные литургические центры. Церковное сознание искало новых оснований, более ясных и прочных, и более отвечающих действительной жизни. Оно естественно обращается к ветхозаветному сакральному устройству. Механическое заимствование ветхозаветного первосвященства было невозможно. Церковное устройство не совпадало с сакральным ветхозаветным устройством. Местные церкви оставались независимыми и самостоятельными, и ни один епископ не мог претендовать на то положение, какое занимал иудейский первосвященник. Попытки установить связь иудейского первосвященства с апостольством, о которых мы уже знаем, не могли найти широкий резонанс в церковных кругах, особенно в римских. Такого рода попытки предполагали бы учение об универсальной церкви, которое во II веке только начинает намечаться. Возможно, что раньше всего идея универсальной церкви была воспринята монтанизмом. Термин «первосвященник" впервые встречается в "Учении 12-ти апостолов", но применяется он не к епископу, а к пророку. Монтанизм мог дать толчок к более ясному оформлению первосвященнического служения епископа. Церковное сознание вбирает из иудейского сакрального устройства только идею особого первосвященства, как Божьего установления. Первосвященническое служение рассматривается, как особое служение, восходящее ко Христу через апостолов. Учение о первосвященстве епископов встречается с учением о "diadoch". В результате этой встречи окончательно закрепляется учение о первосвященстве, которым Христос облек апостолов. От них оно перешло в порядке преемства к епископам. Это была новая форма учения о христианском первосвященстве по сравнению с топологическим учением Игнатия. Последнее не удержалось в истории, так как не удержалась его евхаристическая экклезиология. Учение о Церкви отрывается от Евхаристии, а потому и учение о первосвященстве епископа отходит совершенно от своих евхаристических основ. Первосвященническое служение не обуславливается больше Евхаристией. Тем не менее, содержание учения остается неизменным, пока оно не теряет своей связи со священством всего народа Божьего. Оно рассматривается, как особое служение внутри священства народа. Школьное богословие поставило его вне народа Божьего, т. к. оно сконструировало все служение священства по образцу ветхозаветного, которое принадлежит только особо поставленным лицам. В результате народ Божий оказался лишенным служения священства, на которое каждый член Церкви поставляется в таинстве приема в Церковь. III. ПЕРЕМЕНЫ В ЦЕРКОВНОЙ ЖИЗНИ,
ВЫЗВАННЫЕ ПРЕВРАЩЕНИЕМ СТАРЕЙШЕГО ПРЕСВИТЕРА В ЕПИСКОПА 1.Процесс превращения старейшего пресвитера в епископа происходил незаметно, так что церковное сознание на первых порах могло даже не заметить эту перемену. Никакого разрыва в церковной жизни не происходило: старое переходило в новое, продолжая сохраняться в этом новом. Поэтому в ней не происходило никакого кризиса, а еще меньше революции. Будучи по существу одним из самых значительных процессов в церковной жизни, он вызвал в ней гораздо меньше потрясений, чем другие процессы, менее важные и имевшие меньше последствий. В момент установления епископского служения церковная жизнь продолжала оставаться такой же, какой она была раньше. Первосвященническое служение возникло из места, занимаемого старейшим пресвитером, а это место оставалось прежним. Как и раньше, епископ восседал на центральном месте в Евхаристическом собрании, а пресвитеры оставались на своих местах. Порядок Евхаристического собрания оставался тем же, что был раньше. Как раньше старейший пресвитер, епископ священнодействовал совместно со всем народом, который первоначально ничего не потерял из своего служения. Царственно-священническое достоинство членов народа Божьего начинает ослабляться не тогда, когда появляется учение о первосвященническом служении епископа, а когда появляется учение о священстве пресвитеров. Пока епископ остается единственным первосвященником, священство народа сохраняет свое значение и всю свою силу. Народ не может священнодействовать без епископа, но и епископ не может быть «устами церкви» без народа. Первосвященство епископа охраняло священство народа, и священство народа создавало первосвященство епископа. 2. Если в самом начале первосвященническое служение старейшего пресвитера, через это ставшего епископом, не внесло заметных изменений в церковную жизнь, то тем не менее, оно было началом глубоких перемен в догматическом сознании, а затем и в самой церковной жизни. Первоначальное христианство несло в себе возможность появления епископского служения, а появившееся служение само по себе в силу своей внутренней логики определило все его дальнейшее развитие, которое не во всем и не всегда соответствовало тому, что содержала первоначальная церковь. Епископ, как раньше старейший пресвитер, остался предстоятелем Евхаристического собрания, но здесь очень скоро произошло первое и существенное изменение. Через занятие центрального места в Евхаристическом собрании, старейший пресвитер становился старейшим священником в среде народа священников. Это последнее его старейшинство всецело обуславливалось его старейшинством в среде предстоятелей: он потому был старейшим священником, что он был старейшим пресвитером. Его служение священства в Евхаристическом собрании, выражающее служение священства народа, вытекало из его служения предстоятельства. Когда епископ сделался носителем особого служения первосвященства, установленного Христом, то взаимоотношение между предстоятельством и священством становится обратным тому, что было раньше. Только тот, кто имел харизму первосвященства мог занять в Евхаристическом собрании место, которое занимал Христос на Тайной вечери, впервые занятое ап. Петром в Иерусалимской церкви. Как первосвященник, епископ был предстоятелем местной церкви. Получая в особом поставлении харизму первосвященства, епископ тем самым приобретал предстоятельствование в той церкви, для которой он поставлялся епископом[48]. Эта незаметная перестановка в области догматической мысли имела огромные последствия. Евхаристическое собрание было началом и источником служения старейшего пресвитера. «’Epi to auto» как выявление Церкви, создавало старейшего пресвитера, но создав его, оно не могло быть без него. Епископ, как первосвященник, поставляется в Церкви, но не создается через «epi to auto». «’Epi to auto» становится зависимым от епископа. Оно может быть без него, если в нем предстоятельствует лицо, уполномоченное епископом. Уже Игнатий высказал мысль, что Евхаристия действительна, если она совершается тем, кому епископ это поручает, но Игнатий думал об едином Евхаристическом собрании. Епископ может поручить совершение Евхаристии кому он желает, сохраняя за собою первосвященство. В силу этого в пределах местной церкви может появиться несколько Евхаристических собраний, но ее единство не будет нарушено, т. к. единым первосвященником во всех собраниях останется епископ. Предстоятели дополнительных Евхаристических собраний будут уполномоченными епископа. Епископ остается внутри центрального Евхаристического собрания, в котором он лично предстоятельствует, но он становится над дополнительными собраниями, в которых Евхаристию по его поручению совершают пресвитеры. Границы местной церкви раздвигаются и определяются границами власти епископа, как первосвященника. Евхаристический принцип единства местной церкви переходит в епископальный. После возникновения первосвященнического служения положение пресвитеров оказалось наиболее уязвимым. Изменения в нем сказались очень скоро, хотя и не следовали непосредственно за появлением епископского служения. Продолжая занимать свои места в Евхаристическом собрании, они оставались «prwtokaqedritai», а тем самым могло казаться, что они сохраняют свое служение предстоятельства и все, что с этим связано. Однако, именно здесь лежал невралгический пункт всего дальнейшего развития. Как это ни парадоксально, но тяжесть проблемы церковной иерархии лежит не в епископе, а в пресвитере. Епископ наследовал все, что имел старейший пресвитер, но служение пресвитеров, как оно устанавливается постепенно, начиная с III-го века, не имело прямых точек соприкосновения в предыдущей эпохе. Служение священства пресвитеров не вытекало прямо из Евхаристического собрания, хотя и с ним связано. Поэтому оно было гораздо более новым, чем первоначальное служение епископов. Первоначальная история развития епископского служения представляет из себя, главным образом, историю потери пресвитерами своего служения в пользу епископа, правда, временной, т. к. сравнительно скоро, они приобретают священническое служение, приобретают его из рук епископа. Занимая центральное место в Евхаристическом собрании, старейший пресвитер как-бы выражал или воплощал все служение пресвитеров, но пресвитеры оставались при своем служении предстоятельства, т. к. только при этом условии старейший пресвитер мог восседать на своем месте. Епископ, как носитель особого служения первосвященства, не нуждался в служении предстоятельства пресвитеров, т. к. его предстоятельство не вытекало из их служения. Перестав быть предстоятелями, пресвитеры сохранили свои места на Евхаристическом собрании по обе стороны епископа, как единственного первосвященника и предстоятеля местной церкви. Эти ближайшие и самые почетные места, которые продолжали занимать пресвитеры, могли принадлежать только сотрудникам епископа, образовавшим пресвитериум. Когда Игнатий Богоносец называет пресвитериум «синедрионом», то это означает не вполне то, чем стал пресвитериум в конце II-го или в начале III-го века. «Старайтесь же иметь одну Евхаристию... ибо один епископ с пресвитерством (ama tw presbuteriw)…»[49]. У Игнатия епископ органически еще связан с пресвитериумом. Эта формула почти напоминает формулу Поликарпа: «Polukarpoj kai oi sun autw presbuteroi»[50]. Поликарп вполне отождествляет себя с пресвитериумом, а Игнатий различает себя от пресвитериума, хотя еще не отделяет себя от него. «Повинуйтесь так же и пресвитерству, как апостолам ( wj toij apostoloij)[51]. «Старайтесь все делать в единомыслии с Богом, под управлением епископа, председательствующего на месте Бога, пресвитеров, занимающих место собора апостолов ( eij topon sunedriou twn apostolwn)»[52]. Пресвитеры составляют по Игнатию синедрион апостолов, в который епископ входит, занимая в нем особое место. Он не может в него не входить, т. к. не может быть синедриона церкви без епископа. Они его сослужители в области управления, но не сослужители в области священнодействия, точнее они его сослужители в этой области в той мере, в какой каждый член Церкви является священником Богу и Отцу[53]. «Боже и Отче Господа нашего Иисуса Христа... призри на раба Твоего сего и даруй ему духа благодати и совета, чтобы он мог восседать в пресвитериуме и управлять Твоим народом в чистоте сердца...»[54]. В этой молитве поставления пресвитеров, которую мы находим у Ипполита Римского, им испрашивается «дух благодати и совета», чтобы они могли управлять народом. «Дух совета» становится харизмой пресвитеров, т. к. все служение пресвитеров, когда старейший пресвитер стал епископом, состояло в том, чтобы быть сотрудниками и советниками епископа, совместно с которым они осуществляли управление церковью. Тем не менее, для всего доникейского периода пресвитериум оставался советом местной церкви, а не советом при епископе. Когда внешние обстоятельства церковной жизни продиктовали необходимость раздробления единого Евхаристического собрания местной церкви, то церковное сознание практически легко справилось с этой задачей. Игнатий Богоносец утверждал единство жертвенника и единство епископа в каждой местной церкви, а в результате развития его учения о первосвященстве епископа церковное сознание удержало единство епископа и отказалось от единства жертвенника. Принципом единства местной церкви оказался епископ, как единый первосвященник в своей церкви[55]. Когда какая-нибудь идея усваивается частично, то это не только деформирует идею, но является часто полной ее противоположностью. Так именно произошло в истории с мыслью Игнатия об едином Евхаристическом собрании. В местной церкви должен быть один епископ, но может быть, если это необходимо, несколько Евхаристических собраний. Как в служении пастырства епископ имеет своих сотрудников, так он может иметь их и в области священнодействия. Вполне естественно, что такими сотрудниками стали пресвитеры. В этом выразилось еще раз в истории старое положение пресвитеров, как предстоятелей церкви. Если некоторые колебания имелись в этом вопросе, то они были временными и местными. Епископ оставался совершителем Евхаристии центрального собрания, а в дополнительные литургические центры он посылал пресвитеров. Они оказались «приносящими благодарение», но не самостоятельными, а в зависимости от своего епископа. Совершение Евхаристии было главным содержанием особого служения священства епископа, а потому оно естественно должно было распространиться на пресвитеров, когда они стали возглавлять дополнительные Евхаристические собрания. Когда пресвитерам было усвоено особое священство, то они могли получить только вторую степень, т. к. первосвященство по своей природе едино в каждой церкви. Я бы хотел в связи с этим отметить еще раз позицию Римской церкви. Мы знаем, что она долго колебалась относительно усвоения первосвященства епископу. В силу того же консерватизма она долго стремилась преодолеть множественность Евхаристических собраний в одной церкви. При многочисленности ее членов, ей это гораздо было труднее, чем какой-либо другой церкви. В порядке богословской спекуляции она рассматривала дополнительные центры, как пространственное расширение главного Евхаристического собрания, а потому совершителем Евхаристии в пределах городской церкви оставался епископ. Я имею в виду учение Римской церкви о «fermentum». Мы не имеем сведений, что это учение было знакомо другим церквам, хотя есть некоторые основания это предполагать. Само по себе это учение богословски очень значительно, но практически оно не могло, конечно, преодолеть множественность Евхаристических собраний[55a]. IV. АПОСТОЛЬСКОЕ ПРЕЕМСТВО. 1. Учение об апостольском преемстве должно быть предметом особого исследования. Я останавливаюсь на нем только для того, чтобы выяснить связь его с учением о первосвященстве епископа. Говоря о связи этих учений, не следует ее представлять таким образом, что одно является причиной другого. Правильнее говорить, как я уже отмечал, о взаимодействии этих учений. Учение об апостольском преемстве окончательно оформило учение о первосвященстве епископов, но в свою очередь учение о первосвященстве закрепило учение об апостольском преемстве. Оставаясь верным ранее высказанному мною положению, я не считаю возможным принять взгляд, очень распространенный в настоящее время, что учение об апостольском преемстве возникло в определенный исторический момент под влиянием ряда причин, большею частью лежащих вне церкви. В лучшем случае гностицизм мог дать только толчок к формулированию этого учения. Ядро этого учения содержалось в Церкви с самого начала, но формы этого учения естественно менялись в истории его развития. 2. Идея преемственности служений и лиц, исполняющих их, была очень распространенной в древнем мире, как языческом, так и иудейском[56]. У нас нет никаких оснований считать, что ее не имелось с самого начала в Церкви. Основой жизни первоначальной церкви была традиция. «Ибо я от Господа принял то, что и вам передал...» (1 Кор. 11,23). «Ибо я первоначально преподал вам, что и принял...» (1 Кор. 15,3). Преемство традиции было привычной мыслью для Павла, т. к. он сам до обращения был воспитан у ног Гамалиила (Дн. 22,3). Идея преемства традиции включает в себе идею преемства лиц, которые являются хранителями традиции. И эта идея была привычной для Павла с детства, т. к. он и в ней воспитан был Гамалиилом. Для Павла носителями первоначальной традиции были двенадцать, в частности Петр. Веря, что пришествие Христа застанет его в живых, Павел мог в начале не быть особенно озабоченным, чтобы обеспечить преемство того, что он передал церквам. Это нисколько не подрывает факта преемства традиции при жизни Павла: от двенадцати к Павлу, а от него к основанным им церквам. Когда угроза смерти нависла над Павлом, то преемство традиции стало его больше тревожить. «Посему бодрствуйте, памятуя, что я три года день и ночь непрестанно со слезами учил каждого из вас» (Дн. 20,31). Наиболее ясно идея преемства лиц, носителей традиции, выступает в Пастырских посланиях. «И что слышал от меня при многих свидетелях, то передай верным людям (pistoij anqrwpoij), которые были бы способны и других научить» (II Тим. 2,2). Учение веры передано апостолом церквам, а в них оно должно сохраниться неповрежденно через преемственность и последовательность (diadoch) лиц, которым поручена охрана учения. Таков во всяком случае смысл этого трудного для толкования стиха из II-го послания к Тимофею. 3. Идея «diadoch» не только содержалась в Церкви, но даже содержалась в нескольких формах, в которых носителями преемства выступали разные лица. Для Климента Александрийского таким лицом был дидаскал. В «Hypotyposes» он говорит, что «по воскресении Своем Господь сообщил гнозис Иакову Праведному, Иоанну и Петру, а они передали его прочим апостолам, прочие же семидесяти, из которых один был Варнава»[57]. Истинный гнозис, ведущий свое начало от самого Христа, через апостолов передается от одних дидаскалов к другим, причем в одной части он остается тайным и передается тайно[58]. Мы не можем допустить, что Климент был единственным представителем учения о преемственности дидаскалов в великой церкви. Послание Варнавы, на которое ссылается Климент, несомненно содержит это учение. Однако, учение о дидаскалах, как хранителях апостольского предания, не удержалось в церкви не только в силу несколько подозрительного сходства с гностическими сектами, но и потому, что для него не было прочных основ в первоначальной церкви. У Оригена это учение менее ясно выступает, и вообще оно очень смягчено в целях ограждения от ложного гнозиса. Тем не менее, и у него мы находим учение о духовной иерархии, иерархии Слова, представителем которой является дидаскал, и которую он противополагал церковной иерархии. Истинный епископ для него тот, кто обладал гнозисом, а не тот, кто занимал первое место в церковном собрании[59]. Повидимому, среди монтанистов имелось учение о преемственности пророческого служения[60]. Это довольно ясно вы ступает из одного текста «Oxyrhynchus Papyri»[61]. Любопытно отметить, что некоторые православные противники монтанизма не отрицали учения о преемственности пророческого служения, но только подвергали сомнению, что монтанистические пророки могут доказать непрерывность их служения. Так, Мильтиад, по Евсевию, писал: «если Монтановы женщины получили дар пророчества, как утверждают, преемственно после Кодрата и Аммии филадельфийской, то пусть покажут, кто из них то самих был преемником Монтана и его женщин»[62]. Это заявление очень любопытно, т. к. оно показывает, какое значение в глазах православных имело «diadoch», но оно могло иметь такое значение только в том случае, если оно имелось в самой Церкви. С другой стороны слова Мильтиада не доказывают, что в Церкви содержалось учение о преемстве служения пророков. Об этом мы не имеем указаний. Об этом даже ничего не упоминает Ириней Лионский, который, как известно, не занимал по отношению к монтанизму крайней позиции. Церковь не могла принять учения о «diadoch» ни дидаскалов, ни пророков, т. к. она имела учение о «diadoch» пресвите ров-епископов, содержащееся в самом учении о Церкви. Первые учения были вторичными по отношению к учению о «diadoch» пресвитеров-епископов, и несомненно возникли позднее. Они предполагают учение об универсальной церкви, которое не содержалось в первоначальном церковном сознании. Утвердить учение о преемстве дидаскалов или пророков в пределах местной церкви было невозможно, т. к. не все местные церкви всегда имели од них или других. В них не только мог произойти разрыв в преемстве дидаскалов или пророков, но фактически он и происходил: один дидаскал не следовал преемственно за другим, также как один пророк не следовал за другим. Местная церковь не могла сохранить их преемство, так как забота об этих служениях не лежала на ней. Если пророческое или учительское служение в ней прекращалось вследствие смерти или ухода пророка или учителя, она не могла поставить на их место других, чтобы новые лица восприняли служение старых. Установить преемство этих лиц можно только с известным шансом в пределах Церкви вообще, независимо от местных церквей. На этой точке зрения стоял Мильтиад, которого мы цитировали выше. Из понятия «духовной церкви» исходил Климент Александрийский, утверждая преемство дидаскалов. В результате учения об универсальной церкви «сокровищница веры» оказалась вверенной не Церкви, а отдельным лицам, что в свою очередь благоприятствовало возникновению тайного гнозиса. Универсальная Церковь не может иметь своего эмпирического выражения, а потому она не может быть хранительницей традиции. «Сокровищница веры» вверена кафолической Церкви, которая полностью выявляется в каждой местной Церкви. 4. Прежде, чем перейти к исследованию учения о преемстве пресвитеров-епископов, необходимо отметить, что это учение имело две формы. В первой форме учение о преемстве выражается в том, что служение пресвитеров-епископов, поставленных апостолами или другими лицами, имеющих на это полномочие, не прекращается в местной церкви, но непрерывно продолжается: одни пресвитеры-епископы заступают других, так что образуется непрерывная цепь лиц, исполняющих одно и то же служение. Вторая форма отличается от первой тем, что апостолы не только поставляли первых епископов, но и передавали им свое служение, которое продолжает сохраняться в Церкви через непрерывную цепь епископов. В этой форме «diadoch» епископов имеет только инструментальную роль, т. к. через нее сохраняется апостольское служение. Эти формы не исключают друг друга, т. к. идея передачи служения не отсутствует вполне в первой форме. Различие между ними заключается не в этой идее, а в том, что именно было передано апостолами. Первое положительное указание о «diadoch» епископов мы находим в послании Климента Римского. Но это только указание, а не изложение учения о преемственности епископов-пресвитеров. Такой задачи себе не ставил Климент. «Diadoch» было для Климента одним из аргументов, что не должно сменять пресвитеров-епископов, безупречно исполняющих свое служение. Если учение о «diadoch» было использовано Климентом в качестве аргумента, то это свидетельствует, что оно содержалось в церковном сознании, а не было его личной идеей. Попробуем определить содержание излагаемого Климентом учения. Оно содержит три главных тезиса. Первый тезис: Христос послан от Бога (Ihsouj Cristoj apo tou Qeou)[63]. Второй тезис: Христос от Бога и апостолы от Христа; одно и другое стройно проистекает из воли Божьей (‘O Cristoj oun apo tou Qeou kai oi apostoloi apo tou Cristou egeonto oun amfotera eutaktwj ec qelhmatoj Qeou)[64]. Между этими тезисами имеется некоторый параллелизм, но в чем именно он заключается? Вряд ли Климент мог думать о параллелизме служения Христа и апостолов. Апостолы облечены служением Христом, т. е. источник служения апостолов лежит во Христе, как служение Христа покоится в Боге. Но одно и другое восходит к Богу, т. к. все проистекает из Его воли. На этом параллелизм заканчивается. Третий тезис Климента состоит в следующем: наставленные Христом апостолы после Его воскресения и верные слову Божьему, будучи облечены силою духа для своего служения, пошли благовествовать царство Божие. Проповедуя по странам и городам, они поставляли начатки верующих после испытания в духе в епископы и диаконы для имеющих быть верующих[65]. Служение апостолов заключалось в созидании местных церквей, а не в обращении отдельных лиц в христианство. Последняя задача лежала на образованных ими церквах. В порядке созидания церквей апостолы поставляли начатки верующих в епископы, т. к. без служения епископов не могут существовать местные церкви. Не трудно усмотреть, что между первым и вторым тезисом с одной стороны и третьим имеется некоторый «hiatus». Его бы не было, если бы третий тезис Климента гласил: епископы от апостолов. Этого как раз не могло быть. Апостолы не могли облечь епископов служением, как они сами были облечены Христом. Как ни высоко положение апостолов в Церкви и как ни исключительно их служение, источник служения епископов, как и вообще всех служений, лежал не в них, а в Боге через Духа[66]. Поэтому третий тезис включает в себе мысль, что не только апостолы, но и епископы от Христа, а через Христа от Бога. Поэтому, несмотря на некоторый «hiatus» все три тезиса внутренне между собою связаны. Установив первое звено «diadoch», Климент переходит ко второму своему основному положению: «И апостолы наши знали через Господа нашего Иисуса Христа, что будет раздор об епископском достоинстве. По этой самой причине, получивши совершенное предвидение, они поставили означенных лиц и потом присовокупили закон, чтобы, когда они почиют, другие испытанные мужи принимали на себя служение их. Итак считаем несправедливым лишать служения тех, которые поставлены самими апостолами или после них другими достоуважаемыми мужами с согласия церкви, и которые служили стаду Христову неукоризненно, со смирением, кротко и беспорочно и притом в течение долгого времени от всех получили одобрение»[67]. Хотя это место из послания Климента исключительно трудно для толкования, его общий смысл выступает вполне ясно. Цепь «diadoch» не должна прерываться в Церкви. После почивших епископов, поставленных апостолами, другие лица должны принять их служение. Это непреложный закон жизни Церкви, вытекающий из самой ее природы. Не может быть местной церкви без Евхаристического собрания, а собрания не может быть без старейшего пресвитера. Всякий перерыв в их служении означал бы перерыв в существовании местной церкви. «Diadoch», охраняет не только преемство служения епископов, но и его харизматический характер. Первые предстоятели были испытаны в Духе ( dokimasantej tw pneumati) Их преемники также должны быть испытанными (dedokimasmenoi) и поставлены с соблаговоления всей церкви. В Духе и через Духа поставлены были на свое служение апостолы, в Духе и через Духа апостолы поставили первых епископов, и в Духе и через Духа с соблаговоления всей церкви должны быть поставлены их преемники. Климент Римский явно подчеркивает харизматический характер не только апостольского, но и епископского служения. В силу этого очень рискованно говорить, как это принято, об институционном характере служения апостолов и епископов у Климента. Противопоставление институционного и харизматического характера служений в первоначальной церкви в большинстве случаев является непониманием природы служений. Апостолы были установлены Христом, но стали апостолами в день Пятидесятницы, о чем говорит сам Климент (meta plhroforiaj pneumatoj). Епископы поставлялись апостолами, но поставление имело целью ниспослание даров Духа на тех, кто были предъизбраны Богом. Таков общий смысл приведенного выше места из послания Климента. При толковании этого места мы должны не упускать из виду, что задача Климента совсем не заключалась в том, что бы убедить Коринфскую церковь принять учение о «diadoch». Оно было совершенно бесспорно и для Римской, и для Корнифской церкви. Лица, произведшие возмущение в Коринфской церкви, не думали, конечно, что они нарушают букву закона о «diadoch» пресвитеров-епископов. Они не намеревались заменить, постоянно или временно, служение пресвитеров другим служением, например, пророческим, как это мы находим в «Учении 12-ти апостолов» Они желали одних пресвитеров заменить другими, не нарушая через это преемство их служения. Поэтому Клименту не было необходимости оправдывать учение о «diadoch». Если это так, то что именно хотел доказать Климент? Из контекста 42-й главы его послания ясно, что ударение лежит не столь ко на «diadoch», сколько на том, что одни пресвитеры должны заступать место других. Заповедь или приказание, которое дали апостолы, относилось не к установлению «diadoch» епископов, а к порядку замещения епископов. Так как апостолы знали через Иисуса Христа, что будут раздоры относительно епископства, т. е. так как они знали, что порядок замещения епископов будет нарушаться, то они предписали, чтобы новые епископы вступали только на места почивших. Поэтому смещение епископов, беспорочно исполняющих свое служение, является нарушением заповеди апостолов. Грех коринфян заключался не в том, что они отвергали «diadoch», а в том, что они нарушали порядок внутри самой «diadoch»[68]. Учение о «diadoch» епископов включает в себе мысль о преемстве их служения. Через поставление один епископ воспринимает служение от другого. Можем ли мы на этом основании утверждать, что епископы, поставленные апостолами, восприняли их служение? Апостольство, как уже указано выше, было исключительным явлением, и, как таковое, совершенно не имеет преемства. Поэтому епископы не могут рассматриваться преемниками апостолов в том смысле, в каком один епископ является преемником другого. Этой мысли мы не находим у Климента. Для Климента служение епископов-пресвитеров и служение апостолов были особыми служениями. Смешение этих служений было бы нарушением воли Божьей, т. к. она заключается не в смешении служений, а в их разнообразии. Преемство может быть только в области однородных служений, а не разнородных. Сами по себе разнородные служения исключают идею преемства. Если бы служение апостолов должно было иметь преемство, то их преемниками были бы апостолы, а не епископы. Церковное сознание стало рассматривать старейших пресвитеров, как епископов, что было вполне законно, т. к. они действительно восприняли их служение, но никогда оно не рассматривало епископов, как апостолов. Тем не менее, этот ответ не исчерпывает всего вопроса, а только одну его часть. Но прежде, чем перейти к дальнейшему рассмотрению вопроса, необходимо резюмировать, что содержится по вопросу «diadoch» у Климента. Начало служения епископов лежало в апостолах поставлявших первых епископов, служение которых должно продолжаться непрерывно в местных церквах. В Церкви должен сохраняться чин и порядок, который лежит в воле Божьей, и этот порядок должен соблюдаться в «diadoch» епископов. Он выражается в том, что на место почивших епископов вступают другие. 5. Апостолы поставляли начатки верующих в епископы и диаконы. Церковное сознание придавало огромное значение этому факту, т. к. через него устанавливалась связь служения епископов-пресвитеров со служением апостолов. Лука специально говорит о поставлении пресвитеров Павлом и Варнавою: «Рукоположив же им пресвитеров в каждой церкви, они (т. е. Варнава и Павел) помолились с постом, и предали их Господу, в которого уверовали» (Дн. 14,23). Зависел или не зависел Климент Римский от Луки, не имеет особого значения, т. к. поставление начатков верующих в епископы было живым преданием Церкви, лежащим в основе всего ее церковного устройства. В виду такого значения этого факта необходимо правильно уяснить его смысл. Мы должны решительно отказаться от мысли, что поставление начатков верующих в епископы было индивидуальным актом апостолов, вытекающим из их власти. Школьное учение, под влиянием индивидуализма, проникшего в церковную жизнь, именно так это понимает. Основываясь на случайно высказанном мнении Иеронима[69], оно рассматривает власть поставления, как исключительную прерогативу епископского служения. Древняя церковная жизнь не знала нашего современного индивидуализма. Поставление было церковным, а не индивидуальным актом кого бы то ни было. Мы не должны себе представлять дело так, что апостолы, проповедуя по странам и городам, поставляли первых верующих в епископы и диаконы, а затем образовывали местную церковь. Поставление не может совершаться вне церкви, т. к. поставление есть церковный акт, который постулирует существование церкви. Если имеет место поставление, то значит имеется местная церковь, а если нет ее, то нет и поставления. Апостолы поставляли начатки верующих в епископы не вне местных церквей, а в них. Но как образовались эти церкви? Как Церковь Божия актуализовалась на Петре в первом Евхаристическом собрании, так и местные церкви реализовались на апостолах. Реализация местной церкви была реализацией в ней служения предстоятельства. Местная церковь образовывалась, когда апостол вместе с начатками верующих совершал в ней первую Евхаристию. Поставление епископов совершалось в Евхаристическом собрании местной церкви. Поставленные епископы занимали на нем те места, которые апостолы занимали в первых Евхаристических собраниях Иерусалимской церкви. В частности, старейший пресвитер занимал то место, которое до него занимал апостол, совершивший в ней первую Евхаристию. Совершая первую Евхаристию, апостол был в местной церкви ее первым предстоятелем. Топологически служение пресвитеров, а особенно старейшего пресвитера, было продолжением служения апостолов. Поставленные апостолами пресвитеры воспринимали от них служение предстоятельства. Оно было одной из функций апостольства, но не было их особым служением. Оно становится особым служением поставленных апостолами епископов. Поэтому, воспринимая от апостолов служение предстоятельства, епископы не были преемниками их служения апостольства, но только преемниками их места в Евхаристическом собрании. Связь между апостольством и епископством заключается не только в том, что апостолы поставляли первых епископов, но и в том, что последние воспринимали служение предстоятельства от апостолов. Таким образом, «diadoch» епископов является непрерывной цепью служений епископов, начиная от первого поставленного апостолами, от которых он воспринял служение предстоятельства. В этом смысле апостолы входят в цепь «diadoch» епископов.[70] 6. Принято считать, что в посланиях Игнатия мы не находим указаний на учение о преемстве епископов. Более того, послания Игнатия используются в качестве доказательства, что первый известный нам идеолог епископского служения ничего об этом не знал[71]. Такого рода мнение представляется очень подозрительным. В самом деле, каким образом Римская церковь могла ссылаться на учение о «diadoch» если оно не было уже общепринятым. Но действительно ли Игнатий ничего о нем не знал? Он прямо о нем не говорил, т. к. задачи, которые он ставил себе, этого не требовали. Он стремился утвердить в церковном сознании единство старейшего пресвитера, ставшего епископом на основе первосвященнического служения. Учение о «diadoch», в той форме, в которой оно содержалось в его время, не давало ему решающего аргумента, чтобы утвердить в церковном сознании превращение старейшего пресвитера в епископа. Тем не менее, послания Игнатия дают право утверждать, что он о нем знал. Топологическое учение о преемстве епископов-пресвитеров от апостолов должно было быть близко и понятно Игнатию, т. к. он сам топологически строил свое учение о первосвященстве епископа. Мы находим об этом указания в его посланиях. Выше мы говорили[72], как надо понимать утверждение Игнатия, что пресвитериум занимает место собора апостолов. Он думал, вероятно, одновременно о первых Евхаристических собраниях Иерусалимской церкви, в которых апостолы составляли в известном смысле собор при ап. Петре, и о Тайной вечере Христа, где все они были собором при Христе. Но он невольно выдвигал на первый план картину Тайной вечери в связи с его учением об епископе. В той же Иерусалимской церкви пресвитеры, будучи поставлены апостолами, заняли их места на ее Евхаристическом собрании. Было бы неправильно на этом основании считать, что Игнатий утверждал только топологическое апостольское преемство пресвитеров. Мы должны не забывать, что эпоха Игнатия была переходной. Старейший пресвитер, ставший епископом, различался от пресвитеров, но не выделялся из пресвитериума. Он внутри его занимал особое место, как он занимал особое место в Евхаристическом собрании. Утверждая топологическое преемство пресвитеров, он тем самым еще в большей степени утверждал апостольское преемство старейшего пресвитера, ставшего епископом[73]. Топологическое первосвященство епископа нисколько этому не противоречит. Доказательством этого может служить, что в дальнейшем первосвященство оказалось соединенным с учением об апостольском преемстве. 7. По мысли Климента Римского «diadoch» относится ко всем епископам-пресвитерам, включая сюда даже диаконов, но фактически, конечно, оно относится к старейшему из них, т. к. в нем и через него оно находило свое выражение. Если наша догадка правильна, то, как мы видели, все послание Климента было вызвано тем, что среди смещенвых был старейший пресвитер. Когда Церковное сознание пыталось конкретно выразить общее учение о преемстве пресвитеров-епископов в последовательном ряде имен, то она естественно остановилась только на именах старейших пресвитеров. Церковная память не могла удержать имена всех пресвитеров. К тому же невозможно было установить последовательность служения отдельных пресвитеров, т. к. нельзя было определить какой пресвитер в пресвитериуме заступает место другого. В ином положении были старейшие пресвитеры: они всегда были точно определенными лицами, последовательно заступающими один другого. Преемство старейшего пресвитера обеспечивало преемство всех остальных. Рано или поздно должна была появиться потребность в составлении списков преемства. Естественно, что в эти списки вносились только старейшие пресвитеры. Трудно предположить, что Егезипп первый стал составлять списки преемства, но, повидимому, он первый составил такого рода список для Римской церкви[74]. «Находясь в Риме я составил список преемства до Аникиты, которого диаконом был Елевферий. За Аникитой следовал Сотир, а за ним Елевферий. В каждом преемстве и в каждом городе ( en ekasth de diadoch kai en ekasth polei) все шло так, как проповедуют закон, пророки и Господь»[75]. Невозможно на основании короткой цитаты Евсевия составить полное представление об учении Егезиппа о «diadoch». Отказываясь делать какие-либо предположения, мы ограничимся только тем, что содержит приведенная цитата. Егезипп точно указывает, что он составил список преемства Римской церкви. Что касается остальных церквей, то утверждение Егезиппа, что в каждой церкви имеется подобного рода преемство, является его заключением. Оно является вполне законным, т. к. само учение содержалось в церковной традиции, но вряд ли оно нашло свое конкретное выражение во всех Церквах. Список Римской церкви, составленный Егезиппом, заканчивается Елевферием. должны ли мы считать, что во главе списка стоял ап. Петр? Это сомнительно, т. к. «diadoch» Егезиппа означало только последовательность служения старейших пресвитеров или епископов без всякого указания, что через эту преемственность сохраняется служение апостолов[76]. В той стадии, в которой находилось учение о «diadoch» в эпоху Егезиппа, особенно в Римской церкви, оно не могло включать в себе апостолов, т. к. апостолы не рассматривались, как старейшие пресвитеры. Если действительно Егезипп составил списки преемства, кроме Римской Церкви, для других церквей, то в них далеко не всегда он мог поставить в начале имя какого-нибудь апостола. Вторая половина второго века была поворотным пунктом для учения о преемстве епископов. «Hiatus», который мы обнаружили у Климента Римского в его учении о «diadoch» был постепенно заполнен первосвященническим служением епископа. Когда в церковном сознании появилась мысль, что Христос облек этим служением апостолов, то была найдена конкретная связь между первосвященническим служением Христа и епископов: Христос вверил первосвященство апостолам, а последние, поставляя епископов, передавали им это служение. Одновременно с этим было найдено недостающее звено в учении о «diadoch» между апостолами и епископами. Учение о преемстве епископов переходит в учение об апостольском преемстве. Это тем легче могло произойти, что с самого начала была осознана связь между апостольством и служением епископов. Топологическое преемство епископов переходит в конкретное апостольское преемство. Апостолы, основывая церкви, были в них первыми первосвященниками, а потому они смогли быть поставленными во главе списков преемства епископов. Каждый епископ в своей местной церкви является конкретным преемником апостолов[77]. Ириней стоит на грани между топологическим и конкретным учением об апостольском преемстве, но с уклоном в сторону второго. По Иринею епископы «ab apostolis institute»[78] и «successionem habent ab apostolis»[79]. Как понимал Ириней «successionem habent ab apostolis»? У нас нет никаких оснований считать, что Иринею не было известно учение о первосвященническом служении епископов. Но он выдвигал не первосвященство епископов, а их учительство. Это диктовалось задачами борьбы с лжеименным гнозисом, которые он себе поставил. «Сокровищница веры» вверена церквам, но охраняется епископами, так как они при поставлении получают «charisma veritatis certum»[80]. Они являются свидетелями и охранителями традиции, восходящей от апостолов, т. к. каждый епископ последовательно через апостолов получает харизму верности апостольской традиции. Эта харизма составляет основное содержание преемства епископов от апостолов. Если смотреть на учение Иринея о преемстве исключительно с этой стороны, то его учение соприкасается с учёнием о «diadoch» дидаскалов Климента Александрийского и Оригена, но с тем существенным различием, что носителями «diadoch» являются не дидаскалы, а пресвитеры, которые были поставлены апостолами и которым апостолы вручали церкви[81]. Поэтому преемство епископов от апостолов является гарантией истинности веры, содержимой Церквами, которыми управляют епископы[82], т. к. в этих церквах не прекращалась «charisma veritatis». В силу этого списки епископов приобретают для Иринея огромное значение. Ириней указывал, что для каждой местной церкви он мог бы составить такой список, но в этом нет необходимости[83]. Вполне достаточно списка одной Римской церкви, «maximae,et antiquissimae, et omnibus cognitae, a glorissimis duobus apostolis Petro et Paulo Romae fundatae et constitutae ecclesiae»[84]. В силу этого особого положения Римской церкви, каждая церковь должна согласовать с нею свое учение: «necesse est ad hanc ecclesiam convenire omnem ecclesiam»[85]. Однако, повидимому, у Иринея небыло еще вполне отчетливого сознания, что Петр и Павел, которые основали Римскую церковь, были ее епископами[86]. Тем не менее, идея преемства от апостолов выступает у него ясно. Через поставление первого епископа или первых епископов, апостолы передали им «charisma veritatis». Они их преемники в области учительства и охранения церковной традиции, но учительство не могло быть изолировано от первосвященства[87]. Оно должно было рассматриваться Иринеем, как функция предстоятельства, с которым было связано первосвященство. Топологическое преемство ясно склоняется в сторону конкретного преемства. Римская церковь приняла учение о преемстве Иринея, т. к. оно фактически, вероятно в ней существовало, и окончательно его формулировала на основе первосвященства епископов включающего в себе учительство и охранение веры. В такой форме мы находим учение о преемстве у Ипполита Римского. Апостолы первые получили дары Св. Духа, которыми обладают епископы, как их преемники (didacoi) воспринявшие от них первосвященство и учительство ( arcierateiaj te kai didaskaliaj)[88]. Вряд ли возможно считать, что это учение было личным богословием Ипполита. Скорее Ипполит формулировал то, что он нашел в Римской церкви и что на деле осуществлял папа Виктор, а затем и противник Ипполита, папа Каллист. Возможно, что не мало способствовал окончательной формулировке учения об апостольском преемстве другой противник Каллиста Тертуллиан[89]. Вероятно, не случайно именовал Тертуллиан Каллиста «pontifex maximus», но полагаться на Тертуллиана трудно в виду страстности его характера и крайней полемичности его писаний. Если оставить в стороне Тертуллиана, то Ипполит наиболее верный свидетель того, что учение об апостольском преемстве сложилось на основе учения о первосвященническом служении. С этого времени в догматическом учении первосвященство епископа включает в себя его апостольское преемство, а последнее предполагает первое. Это вполне соответствует историческому развитию учения об апостольском преемстве и о первосвященническом служении епископа. 8. На этом мы заканчиваем наше исследование о превращении старейшего пресвитера в епископа. Все дальнейшее содержание епископского служения развивается на основе апостольского преемства, включающего в себе первосвященство и учительство. Первые страницы истории этого процесса нам нужны были, как аргумент в пользу правильности описанного нами первоначального устройства церкви. Начало его мы искали в самой Церкви, а не вне ее, исходя из того, что в Церкви ничего не может возникнуть из ничего, так как все в ней имеет свои корни в ее прошлом, хотя бы даже это прошлое отстранялось тем, что шло ему на смену. Мы сознательно почти не говорили о влиянии на этот процесс эмпирических факторов, т. к. их влияние в эту эпоху было крайне незначительно. Как сила должна иметь определенную точку приложения, чтобы иметь возможность действовать, так и эмпирические факторы должны иметь в Церкви свою точку приложения, чтобы влиять на церковную жизнь. Эта точка приложения для эмпирических факторов находилась в том, что в самой себе содержала Церковь и из самой себя развивала. Наша задача состояла в том, чтобы показать, что начальная точка появления епископского служения находилась в самой Церкви. Оно не возникло в определенный исторический момент, как нечто совсем новое, в Церкви не содержащееся. В потенции первоначальная церковь заключала в себе основы этого служения, хотя и не имела его. Она знала единое служение предстоятелей в лице епископов-пресвитеров, которых возглавлял на Евхаристическом собрании старейший из них.
[1] Киприан Карфагенский, Epist. LXXIV, 1,2. [2] П. Соколов, “Русский архиерей из Византии”. Киев, 1913, стр. 167 и сл. [3] См. перевал С. Spicq'а "L'Epitre aux Hebreux" в серии "Lа Sainte Bible", Les Editions du Cerf, Paris 1950, р. 40, См также статью О. Procksch, "agiazw" в TWTN., В.I, S. 112-114. [4] С. Spicq, "L'origine johannique de la conception du Christpretre dans l'Epltre aux Hebreux" в "Aux sources de la tradition chretienne". Neuchatel-Paris 1950, pp. 256 sq, а также Н. Sahlin, "Zur Typologie des Johannesevangelium", Uppsala 1950. [6] "Implicite" оно, повидимому содержится во многих местах его посланий, в частности Рим. 3,25. Толкование этого стиха см. W. D. Device, "Paul and Rabbinic Judaism", p. 232 sq. [7] Посл. к Кор. XXXVI,1. На этой точке зрения, повидимому, стоял Игнатий Антиохийский, как эта можно заключить иэ Филад. IХ,l, если считать, что термин "архиерей" относится к Христу, а не к ветхозаветному первосвященнику: "хороши священники, но первоссвященник, которому вверено Святое Святых, которому одному вручены тайны Божии, лучше их. Он дверь ко Отцу, которою входят Авраам, Исаак и Иаков, и пророки, и апостолы, и Церковь". [8] Климент P., “Посл. к Кор.”, XLV,5. Греческий текст:
"Tw yar arcierei idiai leitourgiai dedomenai eisin, kai toij iereusin idioj o topoj prostetaktai, kai leuitaij idiai diakoniai epikeintai o laikoj anqrwpoj toij laikoij prostagmasin dedetai". [9] Я считаю, что термин "o arciereuj"" в Филад. IX,I обозначает скорее всего Христа или иудейского первосвященника. См. Р. Th. Camelot, "Ignace d'Antioche. Lettres", SCH. 10, Paris 1081, р. 150. [14] Магн. VI,l. (20) W. Bauer (Rechtglaubigkeit, 77) высказал пРедположение, что Поликарп не упомянул епископа Филипп, т. к. он быд еретиком; на эта ии на чем не асдазаиа. [20] W. Bauer (Rechtgläubigkeit, 77) высказал предположение, что Поликарп не упомянул епископа Филиппа, т. к. он был еретиком; на эта ни на чем не основано. [21] В послании Смирнской церкви о мученичестве Поликарпа (XVI,2) он уже именуется "episkopoj thj en Smurnh kaqolikhj ekklhsiaj". [22] Надписание его Послания к Римлянам. [24] Разговор с Трифоном, XXXIII,2. [25] Видение II,4,2-3;III,5,1; Подобие IX,27,2 и др. [27] Евсевий, "Ц. Ист.", V,24. [29] Мученический Акт Поликарпа, XIV,3; Евсевий, "Церк. Ист." IV,15,35. [30] Евсевий, "Церк. Ист." V,24,2-8. [31] Евсевий, "Церк. Ист." II,23,4-5. [33] Против Ересей XXIX, 4. [35] F. Nau, "Lа didascalie des douze Apotres", Paris 1902. [36] Евсевий, "Ц. Ист.", IV,22,3. На это указывает употребленное Егезиппом слово «epoihsamhn- я составил". [37] Евсевий, "Ц. Ист.", V,24,14 [38] Пр. Ересей, III,3,1. [39] Апостольское Предание III,4. Ср. Nicolas Afanassieff. Quelques réflexions sur les prières d'ordination de l'évêque et du presbytre dans la «Tradition Apostolique". dans La Pensée orthodoxe, n 1 (12). Paris, 1966. [39a] На этой идее о. Николай останавливается в своем неизданном труде. "Церковные соборы и их происхождение" 1936-1939 (готовится к печати). (От ред.).
[40] Смирн. VIII,2: «’ Opou an fanh o episkopoj, ekei to plhqoj estw, wsper opou an h Cristoj‘ Ihsouj, ekei h kaqolikh ekklhsia". Я даю этот текст в русском переводе (Издание Казанской духовной Академии 1857 г., стр. 174), который я считаю наиболее правильным. [41] "Апостольские постановления" VIII,5. [42] Идея топологического первосвященства епископа наиболее ясно выступает из тех мест посланий Игнатия, в которых встречается термин "sunedrion", конечно, при условии, что этот термин употребляется Игнатием в его специфическом иудейском значении, а не в обычном греческом. Первое предположение наиболее вероятно. Так, в послании к Филадельфийцам он обозначает пресвитериум, как "sunedrion tou episkopou" (VIII,1). Тем же самым термином он обозначает собрание апостолов (sunedrion twn apostolwn, Магн. VI,1), указывая этим, что пресвитериум занимает в Евхаристическом собрании его место, а в послании к Филадельфийцам он говорит об апостолах, как пресвитериуме церкви ( wj presbuterion ekklhsiaj, V,1). Термин "sunedrion", как обозначающий иерусалимский синедрион, включает в себе мысль о первосвященнике. Топологическое значение пресвитериума, как синедриона, предполагает топологическое первосвященство епископа. [48] Это совершенно ясно выступает из молитвы поставления епископа, которую мы находим у Ипполита Римского: “Боже и Отче Господа нашего Иисуса Христа... даруй рабу Твоему сему, его же Ты избрал для епископства, чтобы он пас стадо Твое святое и служил, как Твой первосвященник, исполняя свое служение беспорочно ночью и днем и чтобы он умилостивлял беспрестанно Твое лицо и чтобы он приносил Тебе дары Твоей святой Церкви; чтобы он силою первосвященнического духа мог отпускать грехи согласно Твоему повелению, давать клиры согласно Твоей заповеди, развязывать каждые узы согласно власти, которую Ты дал апостолам...” (Апостольское Предание, III). Все священнодействия, которые здесь перечислены, проистекают из первосвященнического духа. Епископ поставляется, как первосвященник своей церкви, а потому епископ есть первосвященник, а, как первосвященник, он предстоятель своей церкви. Власть приносить благодарение, давать клиры, развязывать узы и отпускать грехи принадлежит ему лично, как первосвященнику. В эпоху Ипполита епископ не мог пользоваться этой властью самостоятельно. Она дана была ему в Церкви, а потому пользоваться ею он мог только в Церкви, когда весь народ сослужит ему, как своему предстоятелю. [50] Посл. к Филиппийцам. Ср. H. de Genouillac, «L’eglise chretienne au temps de Saint Ignace d’Antioche» Paris 1907, р. 157. «Autour de l’eveque il avait un petit groupe de collaborateurs, attendant de lui le mot d’ordre...» Я считаю это толкование неправильным, так как оно не отвечает фактическому положению Поликарпа в Церкви. [53] Если наше толкование термина (sunedrion) в посланиях Игнатия правильно, то оно является свидетельством того, что Игнатий был еще далек от мысли об особом священстве пресвитеров. (О составе Иерусалимского синедриона см. экскурс у E. Jacquir, «Les Actes des apotres», р. 772). Вместе с тем этот же термин свидетельствует, что у Игнатия не было мысли об особом священстве или первосвященстве апостолов. [54] Апост. Предание,VIII. [55] См. выше стр. 257. [55a] См. F. Cabrol, «Fermentum et Sancta», dans Dict. d’Archeologie Chretienne et de Liturgie, t. V, 1371-74. [56] См. Elie Bikermann, «La chaine de la tradition pharisienne», в R.B., 59(1952) 1, р. 44-45. [57] У Евсевия, “Ц. Ист.” II,1,4. [58] “Строматы”, VI,7. Ср. P. Th. Camelot, «Foi et Gnose: Introduction a l’etude de la mystique chez Clement d’Alexandrie», Paris, 1945, р. 90 sq. [59] См. J. Danielou, «Origene», Paris 1948, р. 52 sq. [60] Идея пророческого преемства была известна иудаизму. См. E.Bikermann, ор. cit., р. 50-51. [61] «To yar profhtikon pneuma to swmateion estin thj profhtikhj taxewj, o estin to swma thj sarkoj Ihsou Cristou to migen th anqrwpothti dia Mariaj» (Grenfell-Hunt, «Oxyrhynchus Papyri», London 1898; ср. Pierre de Labriolle, «La crise montaniste», Paris 1913). [62] Евсевий, “Церк. Ист.”, V,17,4. [63] “Посл. к Кор.”, гл. ХLII,1. [65] Ibid. 3-4. Греческий текст: «Paraggeliaj oun labontej kai plhroforhqentej dia thj anastasewj tou Kuriou hmwn Ihsou Cristou kai pistwqentej en tw logw tou Qeou, meta plhroforiaj pneumatoj aggiou axhlqon, euaggelizomenoi thn basileian tou Qeou mullein erceisqai. Kata cwraj oun kai poleij khrussontej kaqistanon taj aparcaj autwn, dokimasantej tw pneumatic, eij episkopouj kai dikonouj twn mellontwn pisteuein». В этих словах Климента содержится почти целое учение об апостольстве. Мы имеем у него все отмеченные нами выше моменты, определившие апостольское служение: избрание Двенадцати во время земной жизни Христа, и их научение, явление им Воскресшего и, наконец, сошествие на них Духа в день Пятидесятницы. [66] Ср. G. Bardy, «La Théologie de l’Eglise de saint Clément de Rome a saint Irénée», Paris 1945, р. 44. [67] Гл. XLIV. Греческий текст: «Kai oi apostoloi hmwn egnwsan dia tou Kuriou hmwn Iisou Cristou, oti erij estai epi tou onomatoj thj episkophj. Dia tauthn oun thn aitian prognwsin eilhfotej teleian katesthsan touj proeirhmenouj kai metaxu epinomhn dedwkasi, opwj, ean koimhqwsin, diadexwntai eteroi dedokimasmenoi andrej thn leitourgian autwn. Touj oun katastaqentaj up ekeinwn h metaxu uf eterwn ellogimwn andrwn suneudokhsashj thj ekklhsiaj pashj, kai leitourghsantaj amemptwj tw poimniw tou Cristou meta tapeinofrosunhj hsucwj kai abanauswj, memarturhmenouj te polloij cronoij upo pantwn, toutou ou dikaiwj nomizomen apoballesqai thj leitorgiaj». Это место обычно используется защитниками гипотезы апостолы-епископы. Они толкуют следующим образом это место: поставив начатки верующих в епископы и диаконы, апостолы присовокупили закон, что после их смерти другие испытанные лица приняли бы на себя их служение. Поэтому нельзя смещать со служения тех, кто были поставлены апостолами или их преемниками (Ср. A. Michiels, «L’origine de l’episcopat», Louvan, 1900). Совсем недавно, к такому толкованию вернулся G. Dix, («The Ministry in the early Church», in «The Apostolic Ministry», р. 253 sq.). Таким образом, Климент утверждал не преемство служения епископов и пресвитеров и порядок их замещения, а апостольское преемство в точном смысле слова. По словам Климента как-будто выходит, что апостолы дали закон, чтобы их преемники поставляли епископов и диаконов. Если принять такое толкование, то естественно встает вопрос, зачем об этом писал Климент? Какое отношение могло иметь преемство апостолов к делу Коринфской церкви? Единственный ответ на это недоумение заключается в том, что сам Климент был таким преемником апостолов (G. Dix, op. cit., р. 265). Тогда все дело Коринфской церкви приобретает иное освещение. “Скандал” состоял не в том, что коринфяне сместили пресвитеров, но в том, что они нарушили права Климента, поставив без него новых пресвитеров. Это предположение надо решительно отбросить, т. к. оно не имеет никаких оснований в церковной традиции. Кроме того, текст самого Климента не уполномачивает к такому толкованию. В нем термин «leitorgia» то не означает служение апостолов, а служение епископов-пресвитеров. Поэтому подлежащим выражения «ean koimhqwsin» являются епископы, а не апостолы. Нет оснований считать, “испытанных мужей” и “достоуважаемых мужей” за преемников апостолов. Во всяком случае относительно “испытанных мужей” не может быть сомнения, что это были епископы. Что касается “достоуважаемых мужей”, то это были либо епископы, либо лица, которые одновременно с апостолами основывали церкви по их поручению. Наконец, еще одно замечание: нельзя быть вполне уверенным, что «metaxu» которое два раза употреблено Климентом, в 44-й главе означает “после”. В первом случае: «kai metaxu epinomhn dedwkasin» явно не значит, что после поставления начатков верующих апостолы установили закон об апостольском преемстве. Это логический non sens. [70] Ср. E. Caspar, «Geschichte des Papstums», Tübingen 1930, t. 1, s. 10 sq. [71] Ср. H. Lietzmann, «Histoire de l’Eglise ancienne», Paris 1937, t. II, р. 57. [72] См. выше стр. 255, прим. 42. [73] В послании к Римлянам и в послании к Траллийцам Игнатий противополагает себя апостолам, но это противоположение скорее чисто литературное, чем реальное. Я имею в виду прежде всего известное место из первого упомянутого послания: “Я не даю вам приказания, как Петр и Павел: они апостолы, а я осужденный; они свободные, а я еще доселе раб” (4,3). Для меня не имеет никакого значения, связывал ли Игнатий имена Петра и Павла с Римом или Антиохией. Когда он писал эти строки, скорее всего он думал об одном и о другом. для меня важно следующее: Игнатий как-будто желал указать, что он, будучи осужденным, не может говорить с тем же авторитетом, как апостолы. За литературным противоположением кроется мысль о преемстве от апостолов. Ту же мысль, причем в той же форме, мы находим и в по слании к Траллийцам (я даю в переводе P. Th. Camelot, «Ignace d’Antioche. Lettres», SCH. 10, р. 115): «Je n’aurais pas le pensée, étant un condamné, de vous donner des orders comme un apôtre» (III,3). Здесь мысль Игнатия, может быть, даже яснее выражена: он мог бы давать распоряжения с авторитетом апостола, но он не желает этого делать, будучи осужденным. Во всяком случае в сознании Игнатия имелась мысль об апостольском преемстве, конечно, топологическом, его служения, как епископа Антиохии. [74] См. M. Goguel, «Les premiers temps de l’Eglise», Paris-Neuchâtel, 1944, p. 212; H. v. Campenhausen, op. cit., S. 181. [75] Евсевий, “Ц. Ист.”, IV,22,3. [76] См. Einar Molland, «Le development de l’idée de succession apostolique», в Rev. d’Histoire et Philosophie Religieuses, 34 (1954) 1, р. 19—20. [77] Топологическое преемство не могло перейти в конкретное апостольское преемство на основе служения управления, которое передавали апостолы поставляемым ими пресвитерам. Эта передача была тесно связана с предстоятельством на Евхаристическом собрании. Между тем, в пределах местной церкви, самое позднее к середине III-го века, появляется несколько Евхаристических собраний, из которых только одно возглавляется епископом, а остальные пресвитерами. [80] Ibid. О значения «charisma veritatis certum» см. Van den Eynde, «Les norms de l’enseignement chrétien aux trois premiers siècles», Paris, 1933, р. 186 sq. [82] Как правильно указывает E. Lanne в своей статье «Le ministère apostolique dans Saint Irénée», в Irénikon 25 (1952), р. 130, для Иринея «ce sont les Eglises qui ont la succession apostolique, et dans la pensée de S. Irenée les évêques successeurs des apôtres la détiennent en tant qu’ils dirigent une Eglise». [86] E. Caspar, «Die älteste römische Bischofsliste», Berlin, 1926, S. 426-472; H. v. Campenhausen, op. cit., S. 184. Даже у Евсевия список Римских епископов не начинается с апостолов. См. Церк. Ист. III,2; IV,1. [87] Для Иудейского сознания первосвященство включало в себе идею преемства. См. Иосиф Флавий, “Иудейские древности” XIII,3,4 § 78; E.Bikermann, op. cit. р. 54. [88] Philosoph. I,1. Греческий текст: «Tauta de eteroj ouk elegxei h to en ekklhsia paradoqen agion pneuma, ou tucontej proteroi oi apostoloi metedosan toij oroqwj pepisteukosin wn hmeij diadocoi tugcanontej thj te authj caritoj metecontej arcierateiaj te kai didaskaliaj kai frouroi thj ekklhsiaj lelogismenoi...» [89] E. Caspar «Geschichte des Papstum», t. I, S. 26-27. |
| |
