Х. М. Гарриг

ПРЕДСТАВЛЕНИЕ О РИМСКОЙ СУПРЕМАТИИ У МАКСИМА ИСПОВЕДНИКА

Оп.: «СИМВОЛ» №14, декабрь 1985, cтр 7-31.

ПОДОБНО большинству восточных Учителей Церкви первого тысячелетия, святой Максим Исповедник по-настоящему постиг значение церковного примата Рима тогда, когда ему самому пришлось вступить в борьбу за сохранение чистоты исповедания веры Церкви. Уже в первых творениях Максима Исповедника содержится ясное понимание сущности первенства апостола Петра. Максим называет Петра "экзархом, или главой, и акротесом, или вершиной, апостолов", а также "креписом, или великим основа­нием, Церкви". Максим исправляет то предвзятое толкование речения из Еванг. от Матфея, гл. 16, ст. 23, которое, вероятно, уже тогда своим острием было направлено против Рима:

"Вопреки мнению некоторых, Господь назвал Петра сатаной не для того, чтобы оскорбить его ... Он сказал ему: иди за мной. Этим он хотел сказать: исполняй мою волю, не заботься о злобе дня сего. С другой стороны, имя "сатана", как говорят иные, можно толковать как противящийся. Так что Господь употребил это наименование не для того, чтобы оскорбить Петра, но хотел сказать этим: не противься моим намерениям".

Однако с точки зрения общепринятой юридической автономии в рамках Пентархии - совокупности пяти Патриархатов, такое понимание существа служения апостола Петра, как правило, не увязывалось Восточными Патриархами с петровской традицией Римского престола, как это было на Западе. Восходящий к Петру наследный характер Римского престола не принадлежит к тайнодейственной структуре Церкви. Эта особенность Римского престола есть лишь своего рода харизма. Она по своему происхождению Божественна и дарована Христом, чтобы основать и утвердить апостоличность Церкви. И хотя эта харизма не принадлежит к сакраментальной стороне жизни Церкви, все же она дана ей, дабы служить к общей пользе, и становится явной лишь тогда, когда пользуются ее благодатными плодами. В нормальных условиях Восточные апостольские Церкви не испытывали нужды прибегать к этой харизме. На Востоке Рим не обладал юридической патриаршей властью. Поэтому восточные христиане, в частности Максим, редко имели возможность видеть петровскую харизму Римского престола как таковую, так сказать, в деле. С точки зрения восточного христианина, Рим был прежде всего Западным Патриархатом. С Восточными Церквами-сестрами его свя­зывали отношения равенства и взаимного согласия в канонических рамках Пентархии. Каждый вновь избранный Патриарх рассылал другим Патриархам Синодальное послание; содержащееся в нем испо­ведание веры должно было быть принято ими, с тем чтобы сохраня­лось общение и единство между Церквами в периоды между Вселенскими Соборами. В истории бывали случаи, когда возникшая ересь начинала колебать гармонию и равновесие внутри Пентархии. Именно тогда святые Учителя Востока, в частности Максим Исповедник, чувствовали необходимость обращаться к глубинным основам общей веры. Благодаря тому, что Рим выступил твердым защитником православной веры, Восточные Учителя Церкви смогли в полной мере оценить являющуюся достоянием Римского престола петровскую харизму в качестве высшего церковного критерия "regula fidei"¹. Именно тогда на фоне сакраментального и канонического равенства между Патриархатами, перед Максимом раскрылось харизматическое главенство престола апостола Петра в делах вероисповедания, други­ми словами, эта харизма предстала ему как основа единства Церкви. Это произошло в 640 г., когда вновь избранный Папа Северин и Константинопольский Патриарх Пир обменялись Синодальными посланиями. В общем, здесь имела место обычная формальность с точки зрения отношений между Патриархатами. Однако на этот раз, из-за возникшей ереси, выяснилось, что восточные Синодальные послания обязательно должны приводиться в единство с исповеданием веры Римского Папы, иначе их авторы не могли быть канонически признаны Церковью. Так же и вновь избранный Папа направлял свои Синодальные послания Восточным Патриархам в знак своего единства с церковным Востоком. Между тем, никто не мог требовать таких посланий от Папы на предмет канонического подтверждения его положения как епископа.

И весьма показательно, что Максим, ощущая угрозу со стороны ереси, декларирует и тут же сам принимает постулат: "Первый престол не подлежит суду кого бы то ни было".

Когда в 633 г. Патриарх Александрийский Сир, стремясь к единству с некоторыми монофиситами-северинианами, провозгласил, что у Христа одна - Божественная, а не две - Божественная и человеческая — энергия, то вспыхнула ересь моноэнергизма. Святой Софроний Иерусалимский обратился за помощью к Вселенскому Патриарху Сергию. Тот обнародовал послание — псефос, запрещавший говорить об одной или двух энергиях во Христе. Таким образом было восста­новлено прежнее положение вещей. Это решение Сергия было одоб­рено Папой Гонорием. Святой Максим, как и святой Софроний, подчинился, по крайней мере в своих действиях, этому решению. Однако в 638 г. был обнародован императорский указ — эктес, в котором содержалось исповедание веры. Помимо запрещения рассуждать об одной или двух энергиях во Христе, всем вменялось в обязанность исповедовать единую волю в Воплощенном Глаголе. В том же 638 г., после смерти Гонория, Римский престол оказался вакантным. Под влиянием нового Патриарха Константинопольского Пира император твердо решил дать свое согласие на посвящение ново­избранного Папы Северина лишь при условии, что последний примет императорское исповедание веры. Благодаря своим константинополь­ским друзьям, святой Максим мог непосредственно следить за ходом событий. На этот раз Патриарх Константинопольский нарушил истину православной веры, и взор Максима обратился к Римскому престолу. И теперь, когда ему пришлось встать на защиту церковной веры, Максим впервые на деле ощутил всю силу той харизмы, что была дарована апостолу Петру. В конечном счете это укрепило его в решении поднять свой голос. В послании, спешно отправленном его стороннику ливийскому монаху Фалассию, Максим рассказал, каким обра­зом римским представителям удалось получить утверждение на избрание Папы и при этом не подписываться под исповеданием веры, чуждым Римскому престолу.

"Римские легаты, убежденные в ценности того, что они защищали, но понимая, что этим они рискуют оставить главу и метрополию Церквей — Рим вдовствовать еще долгое время, сумели осуществить свой замысел следующим образом. Так как византийцы без всякого основания думали, что новшество будет принято самим Римом, легаты, для достижения поставленной ими цели прибегли к некоему спокойному рассуждению и, сделав вид, что уступают просьбам первых, сказали им: "Конечно, в этом деле мы не можем действовать своею властью, ибо мы должны получить утверждение Папы, исповедание же веры не есть наша прерогатива. Мы обещаем передать все, что вы нам представили, включая и это догматическое послание, тому, кто должен быть посвящен, и буде он найдет, что оно справедливо, мы склоним его поставить свою подпись под ним. Но теперь не чините нам неожиданных препятствий и не прибегайте к силе, чтобы изгнать или задержать нас. Поистине не след чинить насилие над кем бы то ни было, в особенности во всем, что касается веры. Ибо если есть вера, то и слабый преодолевает свою немощь, а кроткий оказывается великим воином: словом Божьим укрепляя дух свой во время самых страшных столкновений, он оказывается скорее стойким, нежели сла­бым. Тем паче справедливо это для Римской Церкви, которая от начала и поныне — старейшина всех Церквей, пребывающих под солн­цем; у нее - превосходство над всеми, и, безусловно, исходит оно как от Соборов и от апостолов, так и от их главы - Петра. И потому ей дано право на получение нового понтификата, и она может никому не давать письменного отчета в чем бы то ни было и не рассыпать Сино­дальные послания, тогда как все другие должны это делать в соответ­ствии со священным правом".

Так как они не выказали никакого страха и вели переговоры с клириками императорского града Константинополя со святой убежденностью и с благородством, которое отличает твердых служи­телей Петра-Камня, поистине прочного и неколебимого, ибо были уполномочены самой великой апостольской Церковью, они сумели успокоить их и, сохраняя смирение и простоту, действовали с осто­рожностью, с самого начала явив им искренность и православность своей веры".

Отметим несколько пунктов в этом письме святого Максима Исповедника. Прежде всего, самое главное с точки зрения римских представителей: никто в Церкви не может требовать от престола Петра исповедания веры в качестве предварительного условия для признания того, кто должен занять этот престол. Ибо в отличие от других Патриархатов Римский престол не обязан выносить свою веру на суд кого бы то ни было. На самом деле Рим рассылал по обыкнове­нию свои Синодальные послания Восточным Патриархам. Следователь­но, лишь после возникновения ереси моноэнергизма, несмотря на чрезвычайную политическую слабость Рима, смог выявиться особый статус престола святого Петра как высшего мерила веры, которое не подлежит суду никакой другой церковной власти. Таким образом, святой Максим высоко оценил позицию римский представителей. И не только он один, ибо, по всей вероятности, у византийских клири­ков также не возникло никаких возражений. Свой рассказ Максим заключает следующим образом:

"Что же касается до византийцев, то они, преисполненные восхи­щения благочестием римских легатов, решили, что поступок такого рода вполне заслуживает одобрения. Они более не настаивали на своей догматической хартии и обещали добиться утверждения епископ­ского избрания".

Отныне судьба Максима Исповедника связана с престолом святого Петра. В эту критическую эпоху, когда ересь нарушила обыч­ную симфонию церковной Пентархии, он решительно обращается к Римскому престолу, в котором видит высшую церковную гарантию той веры, которой он, как монах, проникся и которую богословски исповедовал. Это заставило Максима присоединиться к обычному римскому обоснованию супрематии Папы. Таким образом, в Максиме завершается на Востоке эволюция, началом которой было принятие Востоком формулы Гормисдаса в 519 г. Из нее Максим заимствовал отождествление Римского престола со Вселенской Церковью на уровне веры. Эту идею он развивает в послании 642 г., где просит одного из правителей Африки не принимать Пира как Патриарха, поскольку тот был низложен в результате одной из дворцовых интриг, но прежде всего потому, что он никогда не был признан Римом, так как подписал еретический императорский указ от 638 г.

"Действительно, если Римский престол не признаёт Пира не только потому, что он виновен, но и потому, что он верит и мыслит неправедно, совершенно ясно, что всякий, кто анафематствует тех, кто объявил Пира виновным, тем самым анафематствует Римский престол, то есть Вселенскую Церковь. Надо ли говорить о том, что, продолжая общаться с Римским престолом и с Божьей Вселенской Церковью, они тем самым предают анафеме и себя. Итак, я умоляю Вас, досточтимый господин мой, сделать повеление, дабы никто не наделял Пира титулом "святейший" или "блаженнейший". Согласно священному праву, он не достоин ничего подобного. Запрещено каким бы то ни было образом прославлять того, кто был осужден и отлучен апостольским престолом града Рима из-за своего непра­вославного образа мыслей, до тех пор, пока он не обратится к нему, - а вернее, к нашему Господу Богу, — через благочестивую исповедь и православную веру и, принятый Римом, обретет святость и наимено­вание "святейший". Если он не хочет оставаться еретиком или прослыть таковым, то не должен представлять свое удовлетворение кому-нибудь другому и в ином месте, это было бы излишним и неправо­мерным. Действительно, кто был оскорблен им, тот и должен полу­чить удовлетворение, и несомненно, что таким образом и все будут удовлетворены. Итак, пусть же он поспешит во всем удовлетворить Римский престол. А когда последний получит удовлетворение, тогда все единодушно и повсеместно провозгласят его благочестивым и православным. Тщетны будут слова его, если он начнет убеждать людей, подобных мне, что он не должен дать удовлетворения и умолять

Блаженнейшего Папу святейшей Римской Церкви, то есть тот апосто­лический престол, который от самого Бога — Воплощенного Слова, от всех святых Соборов, согласно канонам и священным правилам, получил в обладание всю власть во всем над всеми святыми Божьими Церквами, кои распространены по всей обитаемой земле, а также власть связывать и разрешать (Еванг. от Матфея, гл. 16, ст. 19). Действи­тельно, с ней сам Глагол связывает и разрешает на небесах, сам Глагол господствует над Силами Небесными. Итак, если Пир умоляет других, а не Блаженнейшего Римского Папу, то он действует подобно тому, кто, будучи обвинен в человекоубийстве или в каком-либо ином пре­ступлении, спешит доказать свою невиновность не перед тем, кто по закону обладает властью судить, но старается, тщетно и бесполезно, доказать свою невиновность перед другими людьми, частными лица­ми, у которых нет никакой власти освободить его от обвинения".

Не получив признания, Пир принужден был вступить с Максимом в публичное прение о вере. Оно состоялось в Карфагене в 645 г. Максим доказал Пиру, что тот впал в ересь. И так как Максим отка­зался от всякого примирения с ним до тех пор, пока престол Петра не примет его вновь в общение, Пиру пришлось отправиться в Рим. Далее Максим продолжает в своем письме:

"Раз нет иного выхода, чем этот, - сказал Пир, - и так как я больше всего дорожу собственным спасением, я готов пойти на это и дать полное удовлетворение. Я прошу лишь одного: дабы оказали мне великую милость, и я бы смог, во-первых, поклониться могилам апостолов или, вернее, самим Первоверховным апостолам, а потом увидеть лицом к лицу самого Святейшего Папу и вручить ему описа­ние тех горестных событий, которые имели место". Максим и Григо­рий, префект, сказали: "Предложение твое доброе и полезно для Церкви, да будет так". Таким образом, прибыв с нами в этот знаме­нитый град Рим, Пир выполнил свое обещание: он осудил нечестивое учение эдикта и, принеся православное исповедание веры, соединился со святой, кафолической и апостольской Церковью по милующей благодати нашего великого Бога и Спасителя Иисуса Христа, ему же подобает всякая слава во веки веков. Аминь".

Последние слова показывают, что Пиру было известно, в чем состоит подлинная основа Римской супрематии: могилы апостолов Петра и Павла находятся в Риме. Они здесь приняли мученическую кончину и в некотором смысле продолжают лично присутствовать здесь. Эта спонтанно сформулированная Пиром таинственная, интуи­тивно познаваемая истина не есть нечто новое для восточного созна­ния: она уже была выражена Феодоритом Кирским, который в посла­нии к святому Льву сказала, что Рим обладает первенством, ибо он, Рим, "метрополия - сердце религии и место жительства апостолов".

Все более и более проникаясь сознанием Римского первенства, святой Максим тем не менее не отрекается от той личной ответствен­ности, которую он несет как христианин и монах во всем, что каса­ется защиты истинной веры. Для него суть Римской харизмы заклю­чается в следующем: Рим утверждает православную веру, будучи подлинным гарантом соборности вероисповедания христиан. Однако при этом Рим не заменяет собой эту соборность в том, что касается выработки догматов. Оказавшись в 645 г. в Риме, Максим приложил все усилия, чтобы единая кафолическая вера истинных верующих обрела свое выражение в соборном исповедании, покоящемся на авторитете Петра. Каноны Латеранского Собора 649 г. явным образом несут печать христологии святого Максима; вне всякого сомнения, вначале они были составлена по-гречески. Максим Исповедник написал большой догматический труд для епископа Стефана Дорского, который стал одной из центральных фигур Латеранского Собора. Этот епископ был прислан в Рим святым Софронием Иеруса­лимским, затем Папа Феодор назначил его апостолическим викарием для Восточных Патриархатов, оказавшихся в руках монофелитов. Отметим также, что патриотические речения, встречающиеся в текстах Собора, заимствованы из догматического сочинения святого Максима. Во время суда над Максимом его ученик Анастасий признал, что на Соборе Максим не только анафематствовал типос (исповедание веры Константа II в 648 г.), но также составил некое прошение. Вероятно, речь идет о петиции греческих монахов, находившихся в Риме. Эту петицию подписали святой Максим и Анастасий. В ней было изложено обращение к апостолическому престолу и Папе анафематствовать монофелитскую ересь, ибо, говорилось в петиции, "сердца всех обращены к Богу, а после него - к вам, так как все знают, что Христос соделал из вас предводителя и главу Церквей". Также и святой Максим, оказавшись в ссылке во Фракии, подтвердил, что он подписал эту петицию.

Таким образом, святой Максим взял на себя всю ответственность верующего, монаха и богослова, не пощадив никаких усилий для того, чтобы в конце концов, через соборное исповедание веры, незыблемо покоящееся на достоинстве апостола Петра, в Риме анафематствовали монофелитскую ересь. Во время суда над ним Максим признал, что он анафематствовал типос как "чуждую пра­вославной вере Церкви хартию, и сделал это на Римском Соборе, в церкви Спасителя (ныне храм святого Иоанна Латеранского) и в церкви Божьей Матери (ныне Санта-Мария Маджора)". Латеранский Собор 649 г. в глазах Максима обладал той же ценностью, что и первые пять Вселенских Соборов. Это показывает, что, по его мнению, в исключительных обстоятельствах Собор, проходящий на вселенском уровне (как раз на Латеранский Собор были приглашены все Церкви) и собирающийся вокруг Римского Папы - хранителя исповедания апостола Петра, при необходимости может обладать статусом Вселенского Собора, даже если Восточные Патриархи отка­зались принять в нем участие и не признали его. Согласно Максиму, здесь перед нами явление исключительное, но вполне возможное и в данном случае реальное, адекватное обычному, нормальному выявлению соборности, основанному на симфонии Пяти Патриархатов Пентархии.

"Те, кто населяет все пределы обитаемой земли и исповедует повсюду чистую и православную веру в Господа, обращают прямо свой взор к пресвятой Римской Церкви, к ее исповеданию и вере, как к некоему солнцу, источающему вечный свет, воспринимая от нее великолепное сияние святого учения наших Отцов, как оно было со всяким благочестием и чистотой изложено шестью свя­тыми Соборами (пять Вселенских Соборов и один Латеранский Собор), вдохновляемые и ведомые Богом, когда они со всей ясностью провозгласили Символ веры. Действительно, как только Воплощенный Глагол сошел к нам, повсюду все христианские Церкви начали взирать и взирают на великую Церковь, которая здесь для них есть единственная основа и фундамент. Ибо, согласно пророчествам самого Спасителя, "врата ада никогда не одолеют ее" (см. Еванг. от Матфея, гл. 16, ст. 18). Наоборот, у нее — ключи веры и православ­ное исповедание. Тому, кто приближается к ней со всяческим благо­честием, она открывает подлинный и единственный источник чистоты.

Но она заграждает всякие еретические уста, оскверненные неправ­дой. Поистине то, что было основано и созиждено самим Творцом всех вещей, нашим Господом и Учителем Иисусом Христом, а также его учениками и апостолами, и далее святыми Отцами, Учителями и мучениками, стяжавшими святость своими делами и словами, своими подвигами и своим потом, своими страданиями и своей кровью, и, в конечном счете, своей мученической смертью ради кафо­лической и апостольской Церкви, нашей Церкви, Церкви тех, кто верит в Него, — все это, какими-то немногими словами, которые не требуют ни скорби, ни смертного страдания, — о великое милосер­дие и многотерпение Божье! — они стараются обратить в прах и уни­чтожить великую, исполненную сияния и достойную всякой хвалы тайну православной веры христиан".

Это письмо, написанное святым Максимом в Риме, представляет собой наиболее яркое, данное когда-либо одним из Отцов и Исповед­ников Восточной Церкви, свидетельство истинности Римского пер­венства. Это свидетельство оказало решающее воздействие на Влади­мира Соловьева, когда он размышлял о первенстве Петра, то есть Рима, и, в конце концов, принял его. (См. его труд "Россия и Вселен­ская Церковь".) Недавно профессор (лютеранин) Иельского универ­ситета Ярослав Пеликан, говоря об этом свидетельстве святого Максима, указал на следующее: "Свойственная Максиму Исповедни­ку и другим византийским богословам начального периода трактовка первенства Петра наводит на мысль о том, что, сделанный Ф. Дворни­ком пересмотр обычных представлений, касающихся сути апостоль­ства, сам должен быть пересмотрен. Ибо эта византийская аргумента­ция опирается не только на "гражданско-административное положение Рима и на тот факт, что в Риме жили и умерли Первоверховные апостолы"; византийские богословы постоянно указывали также на то, что православность вероучительной позиции Рима есть доказатель­ство свойственного ему особого апостольского статуса, исполнения обетования, о котором говорит евангелист Матфей (гл. 16, ст. 18)".

Святой Максим указывал на неизменное Православие Римской Церкви как на доказательство того, что именно к ней обращено обетование, данное Петру: "Врата ада никогда не одолеют ее". Максим был защитником чистоты веры престола апостола Петра еще до собы­тий 639 г., когда раскрылась вся твердость римской веры перед лицом императорского эдикта. Уже когда Папа Гонорий сохранял вероучительный статус-кво, запрещая спорить об энергиях, святой Максим в одном из своих писем защитил Папу от обвинений в том, что тот, будто бы, первый воспользовался монофелитской формулой в своем послании к Патриарху Сергию. Авва Анастасий - вероятно, все тот же ученик Максима Исповедника — был в Риме, где сам редактор папского послания авва Иоанн, чиновник римской канцеля­рии, объяснил ему настоящий смысл речения Гонория относительно единственной воли во Христе. Вот что мы читаем об этом у святого Максима:

"Авва Иоанн утверждает, что в послании никак не говорится о единой воле Христа в смысле нумерическом, хотя те, кто перевел его на греческий язык, и придали ему такой смысл. Ни в каком случае он не хотел упразднить или исключить естественную волю Спасителя как человека. Он лишь хотел изъять, исключить представление о воле Спасителя, как если бы она была подобна нашей воле, то есть непо­корной, ставшей причиной той борьбы, которая происходит в лоне самой нашей натуры. Он желал показать, что, согласно преданию Священного Писания и традиционному учению Отцов, воспринятая им плоть была свободна от всякого греха".

В письме от 641 г. святой Максим причисляет Гонория к тем Папам, которые умоляли Константинополь отказаться от еретических воззрений. Конечно, можно решить, что такая защита православности Гонория - лишь апологетический прием, единственная цель которого у Максима лишить монофелитов возможности опираться на вероучительный авторитет Рима. Однако мы знаем, что в 645 г. в Карфагене во время публичного диспута между Максимом и Пиром, который был советником Патриарха Сергия, а затем сам стал Патриархом и поэтому хорошо знал содержание посланий Гонория, Пир пришел к согласию с Максимом в отношении того, что Сергий, воспользовав­шись выражением "единая воля", истолковал его слишком упро­щенно и вне должного контекста.

"Пир: Что же ты можешь сказать о Гонории, который ясно выра­зил свое мнение моему предшественнику: "единая воля нашего Господа Иисуса Христа"?

Максим: Кто, по-твоему, более правильно толкует послание, о котором идет речь? Тот ли, кто составил его во имя блаженнейшего Гонория и кто еще жив и помимо других своих достоинств знаменит на весь Запад благочестием своего учения, или те, кто, сидя в Констан­тинополе, выражают хотения своего сердца?

Пир: Конечно тот, кто составил это послание.

Максим: Итак, составитель, обратившись от имени блаженного Папы Иоанна (IV) к блаженному Константину — прежнему императо­ру, изъясняя это послание, сказал: "Мы утверждали учение о единой воле в Господе, но имели в виду не его Божество и его человечество, а лишь его человечество. В действительности, так как Сергий писал, что некоторые учат о двух противоположных волях во Христе, мы ответили на это, что у Христа нет двух противоположных воль, — воли плоти и воли духа, как это мы наблюдаем в человеке после падения, но одна-единственная воля, являющаяся естественным свойством его человеческой природы". Это очевидно доказывается тем, что он упоминает о членах и плоти; поэтому невозможно отнести предыдущие слова к Божеству (Христа).

Далее, отвечая на предвиденное им возражение, он говорит: "Если кто-нибудь скажет: - По какой причине вы не упоминаете о его Божественной природе? — мы ответим, во-первых, что ответ дается на поставленный вопрос, затем, что поступая так, при всяком случае и в данном случае, мы следуем обычаю Писания. Оно в одном месте раскрывает его Божество, например когда апостол говорит: "Христос есть Божия сила и Божия премудрость" (См. 1 Посл. к коринфянам, гл. 1, ст. 24); в другом же месте оно раскрывает лишь одну его человеческую природу, например когда тот же апостол говорит: "Немудрое Божие премудрее человеков, и немощное Божие сильнее человеков" (1 Посл. к коринфянам, гл. 1,ст.25).

Пир: Мой предшественник, заимствовав это выражение, понял его слишком упрощенно".

Скоро Максиму пришлось вновь защищать православность престола Рима. Так, Синодальное послание Папы Феодора, избранного в 642 г., по-видимому, содержало Филиокве в разделе, где излагалась вера в Троицу. Прибыв в Рим в 645 г., Максим узнал, что византийцы нападают на веру Папы. Наведя справки у римлян, он отправляет послание на Восток и объясняет Филиокве в том смысле, что это учение никак не упраздняет Отца в качестве единственного источника Троицы; но, подобно латинским Отцам Церкви и святому Кириллу Александрийскому, западные речением "Дух исходит от Отца и Сына" выражают "единство и самотождественность сущности" Бога. Максим заключает следующими словами:

"Итак, они (римляне) были осуждены именно за это (Филиокве), но это было ошибочное осуждение. В то же время других (византий­цев) весьма справедливо обвинили в другом (монофелитство). И хотя они до сих пор никак не могут защититься, все же не отбрасывают то, что сами ввели неправедным образом".

В 648 г. в Рим прибыл посланник императора. Его миссия заклю­чалась в том, чтобы добиться от Римского престола принятия нового императорского исповедания веры (типос). И тогда Максим засви­детельствовал перед ним несгибаемость, стойкость веры римлян. Во время своего процесса в Константинополе в 654 г. он рассказал о своей встрече с императорским посланником, которая произошла в Лавре святого Саввы на Авентине.

"Господин Григорий (императорский посланник) сказал мне: "Наш добрый повелитель, которого Бог соделал сильным, имея попе­чение о том, чтобы установить мир между святыми Божьими Церква­ми, прислал благочестивейшему Папе приношение Святому Петру, и в то же время приказ, увещание примириться с епископом Констан­тинополя. И вот что его благочестивое величество соизволило пере­дать через меня, его смиренного посланника". Я же сказал ему: "Славен Бог, удостоивший тебя такой миссии! Но на чем покоится приказ его, увенчанного Богом величества, объединиться?" Он отве­тил: "Ты прекрасно знаешь, на основе типоса". Я сказал: "По-моему, это невозможно. Римляне не потерпят, чтобы исполненные света слова святых Отцов были упразднены в одно время с нечестивыми словами еретиков, а истина погашена одновременно с ложью, а свет погрузился в тьму".

Святой Максим правильно оценил позицию Рима. В 649 г. ново­избранный Папа - святой Мартин, даже не испросив признания у импе­ратора, созвал Латеранский Собор, на котором был анафематствован императорский типос. Однако восстановить прежнее положение вещей, запретив рассуждать о числе воль во Христе, было уже трудно. В 653 г. святой Мартин и святой Максим были арестованы византийцами и отправлены в Византию, где их обвинили в предательстве высших интересов империи и отдали под суд.

Папа святой Мартин, которого судили как преступника, обраща­ясь с ним чрезвычайно жестоко, предварил Максима в исповедании веры и мученичестве. Мужество пастыря Церкви укрепило монаха, и во время процесса Максим смело, без каких бы то ни было колеба­ний, встал на защиту Папы мученика.

Когда речь зашла о Соборе в Риме, Демосфен воскликнул: "Собор не имеет законной силы, так как тот, кто созвал его, низло­жен". Максим ответил: "Он (Папа) не низложен, а сослан! В каком соборном или каноническом деянии, касающемся этих событий, прямо говорится о его низложении? Но даже если бы он и был канони­чески низложен, это никак не наносило бы ущерба тому, что было православным образом решено в согласии с божественными канонами и в согласии с посланиями святого Папы Феодора". Услышав это, патриций Троилос ответил ему: "Ты сам не знаешь, что говоришь, авва! Что сделано, то сделано!"

На Востоке у многих, кто видел святого Мартина — в Наксосе, в Абидосе, и в самом Константинополе - образ этого благородного и смиренного Папы вызвал чувство благоговейного почитания. До нас дошло повествование о мученичестве Папы святого Мартина; оно было написано в 655 г. одним восточным христианином, который лично мог наблюдать ход процесса и потом рассказал о нем "пра­вославным Запада, живущим в Риме или в Африке": "Гонение на нашего святейшего Отца, стяжавшего блаженство в Боге, верного гла­ву пастырей и вселенского апостольского Папу, есть одновременно гонение на всю кафолическую Церковь". Вторя Максиму, автор повествования пишет, что святой Мартин "был изгнан, предан пору­ганию, низложен и сброшен со своего апостольского престола, на который Бог поставил его как апостола, изъясняющего Его, Бога, мысль, как проповедника православной истины". Рассказ полон подробностями тех унижений, которые выпали на долю Папы в Ви­зантии: "Тут же саккеларий, заорав, приказал одному из стражни­ков — брадобрею немедленно сорвать ... облачение высшего и апосто­лического пастыря всех христиан с того, кто подтвердил православ­ное исповедание святых Отцов и Соборов, иначе говоря веру, и кто на Соборе канонически анафематствовал недавних авторов нового заблуждения с их нечестивыми догмами".

Это ясное признание вселенского пастырства Римского Папы в устах восточного христианина может удивить. И все же оно вышло именно из-под пера восточного христианина седьмого века, который был свидетелем тех страданий, что принял на себя в Византии пастырь ради своих овец. Свидетельство это принадлежит Феодору Спудею, лично знавшему святого Максима. Феодор был человек благочести­вый и, так же как его брат Феодосии Гангрский, принадлежал к брат­ству Спудеев при базилике Воскресения Господня в Иерусалиме. Вероятно, они присутствовали на Соборе в Риме, принадлежа к окру­жению Стефана из Дора. Еще до Собора этот епископ был прислан в Рим святым Софронием Иерусалимским и стал апостолическим викарием Папы для всего Востока. Святой Мартин лично принял их и поручил им передать Константинополю соборные определения. Они упоминают об этом в своих записках, которые они составили с целью увековечить память всех тех, кто принял мучение от монофелитов. Записки эти были окончены около 668 г.: "На нас было возло­жено служение словом. К этому нас обязывало письменное повеление. Иначе говоря, это был приказ самого достопамятного Мартина, апостолического главы и Папы Римского, с которым мы встретились в этом славном граде. Мы были глубоко убеждены в правоте поручен­ного нам, в истинности тех благочестивых догматов, которые были ранее подтверждены самим Папой".

Братья Феодор и Феодосий поддерживали святого Мартина, а позже святого Максима, во время их константинопольских испыта­ний. Святой Мартин последовал за Христом, до конца прошел весь путь и через это уподобился апостолу, наследником которого был на Римском престоле, - святому Петру. Именно это и засвидетельствова­ли восточные христиане — братья Феодор и Феодосий. "Апостоличе­ский Папа Рима и наш корифей, — писали они, — отдал себя в жертву ради народа Божьего, последовав за Христом и во всем уподобившись ему, нашему Богу, который ведет сражение, и Петру, корифею апосто­лов, и стал его полным наследником".

Искреннее желание послужить Церкви привело братьев в далекий Херсонес, в Крым, место ссылки святого Мартина, где он умер в 655 г. С чувством благоговения приняли они повязку и сандалии изгнанника. Для них это были его первосвященнические туфли и епи­трахиль, более ценные, чем все священные облачения, после того как Папа полностью осуществил свое служение как преемник Петра, исповедав веру и приняв мученичество: "...(В Херсонесе) нам отдали часть священного орария Мартина, который служил ему повязкой, и одну из его первосвященнических туфель - его сандалий во время изгнания, все то, что может носить из всех людей один лишь Папа Римский. Он был сослан туда после того, как, удаленный из Рима, претерпел тяжкие унижения, и, сожигаемый великим желанием принять мученичество за Христа, отдал себя в жертву как последова­тель и наследник святого Петра — корифея апостолов... Свергнутый с престола врагами Бога, которые вполне достойны называться детьми дьявола, он был готов принять казнь чрез усечение главы".

Память о святом Мартине, который предварил Максима в испове­дании веры и мученичестве, еще долго сохранялась на Востоке. Когда в начале восьмого века возникла иконоборческая ересь, подвергнув­шиеся гонениям монахи вспоминали о несокрушимой храбрости свя­того Мартина, которого в одном греческом житии того времени назы­вали "столпом православной веры". А в посланиях Папы Григория II к иконоборческому императору Льву Исаврянину (вероятно, пред­ставляющих собою апокрифы, составленные в Византии приблизи­тельно в то же время) святой Максим предстает как образ независи­мости Церкви перед злоупотреблениями императорской власти:

"Дабы устрашить нас, ты говоришь: "Я пошлю в Рим людей, и они повергнут в прах образ святого Петра и, как это сделал Констант с Мартином, уведут в оковах местного епископа Григория". Ты дол­жен знать следующее и быть уверен в одном: епископы, последо­вательно сменяющие друг друга на Римском престоле, стремятся к миру и подобны пограничной стене, укреплению между Востоком и Западом. Они возглавляют тех, кто ищет мира... Наш предшествен­ник, епископ Мартин, во время своего понтификата постоянно призы­вал к миру. Но этот извращенный дух — Констант, который осквер­нил учение о святой Троице и пребывал в согласии с тогдашними епи­скопами еретиками — Сергием, Павлом и Пиром, отправил своих людей, чтобы они арестовали Мартина; и по его жестокому приказу Папу силой привезли в Византию. Затем, после нечеловеческого обхождения, он был отправлен в ссылку... Но жители Херсонеса, где он находился в ссылке, так же как жители Босфора и всего Севера, почитая его за блаженного, после его смерти толпой устреми­лись к его могиле и нашли здесь исцеление. И ты готовишь нам судьбу Мартина?"

Во время своего процесса, последовавшего сразу после того, как в 654 г. Папу отправили в ссылку в Херсонес, святой Максим столкнулся все с той же императорской властью, которая погубила святого Мартина. Святой Максим столкнулся с самым наглым цезарепапизмом. Вслед за Папой Мартином Максим потребовал предо­ставить Церкви независимость в духовных делах, ибо именно на Церковь, то есть на епископов, а не на императоров, Бог возложил ответственность за веру. Максим даже счел уместным напомнить, что уже первый христианский император, Константин Великий, которого слишком поспешно объявили на Востоке святым, был заодно с арианами, выступавшими против православных епископов:

"С тех пор, как Константин Великий вошел в согласие с теми, кто впал в ересь, о чем повествуют те, кто подробно описал прежние события, ни один из императоров не смог убедить вдохновленных Богом Отцов примириться на основе каких-либо компромиссных формул с теми, кто считался еретиками именно из-за тех пунктов, которые и заключали в себе эти формулы. Отцы же употребляли термины ясные и продуманные, соответствующие тому учению, о котором шел спор. Отцы недвусмысленно говорили о том, что лишь священникам принадлежит право искать и определять все касающееся спасительных догматов кафолической Церкви.

- Что же, — возразил императорский чиновник, — разве христиан­ский император одновременно не священник?

— Нет, ибо он не стоит у престола, и после освящения хлеба он не возносит его, говоря: святая святым. Он не крестит, не освящает елей, не возлагает рук и не посвящает епископов, священников и диаконов".

На протяжении своего процесса святой Максим постоянно, с осо­бой силой упрекал византийскую иерархию, с которой он упорно не желал входить в сношения, за то, что она проявила пассивность и из чувства подобострастия по отношению к злоупотреблениям императорской власти дала увлечь себя в монофелитскую ересь. Именно в этом, по его мнению, заключалось ее главное преступление, что и заставило Собор 649 г. и Римских Первосвященников лишить церковного общения тех епископов, которые постоянно нарушали данное слово и в угоду изменчивой императорской политике то и дело сами себе противоречили.

"Догматы, которые они определили в главах договора 633 г. с Александром, они осудили в императорском эдикте 638 г., а то, что они определили в эдикте, упразднили в типосе в 648 г. Таким образом, всякий раз они сами себя осуждали. А потому они, осудив­шие сами себя и осужденные римлянами и затем Собором 649 г., какого рода Литургию могут они совершать и какого рода Дух может содействовать делам таких людей?"

Во время своего процесса святой Максим постоянно ссылался на авторитет Рима, борясь с императорской иерархией. Понятно поэто­му, почему в конце концов ему был задан тот главный вопрос, который служил подоплекой его процесса в Константинополе.

"В наступившей тишине сакелларий сказал ему: "Почему ты любишь римлян и ненавидишь греков?"

Раб Божий ответил: "Полученная нами заповедь запрещает кого-либо ненавидеть. Люблю римлян, ибо у меня с ними одна вера; люблю греков, ибо у нас один язык".

Позднее византийцы возразили Максиму, говоря, что он желает быть большим папистом, чем сам Папа. Действительно, в июне 654 г., в Константинополь прибыли римские представители с миссией полу­чить императорское согласие на интронизацию нового Папы Евгения, избранного несмотря на то, что святой Мартин был жив и находился в Херсонесе. В качестве условия византийцы потребовали, чтобы новый Папа принял императорский типос 648 г., в знак же доказатель­ства своей доброй воли римляне должны были причаститься у Петра, вновь избранного Патриарха Константинопольского. Святой Максим отказался от такого причастия. Поэтому его судьи могли отныне сказать ему, что он более непреклонен, чем римские легаты, и думает, что только он один спасется. На это Максим ответил, что легаты были присланы Римом не для того, чтобы давать какие-либо обязательства относительно исповедания веры; кроме того, они не привезли с собой верительных грамот для монофелитского Патриарха, которого Рим не признает, но прибыли лишь вести переговоры относительно импе­раторского признания для нового Папы.

"Да поможет мне Бог никого не осуждать и не говорить, что я один спасаюсь. Все же, я предпочту скорее умереть, нежели смущать свою совесть, нарушая в чем-либо свою веру в единого Бога".

На это они сказали ему: "А как ты поступишь, если римляне дого­ворятся с византийцами? Все знают, что прибывшие вчера римские представители завтра будут причащаться вместе с Патриархом. И всем станет ясно, что это именно ты совращал римлян. Очевидно, что как только тебя удалили оттуда, они сразу же объединились с местными людьми".

Он ответил им; "Те, кто прибыл, даже если они и войдут в обще­ние с Патриархом, не в состоянии предвосхитить суждение Рима, ибо у них нет с собой послания для Патриарха. И я совсем не уверен, что римляне захотят объединиться со здешними, если они не дадут исповедания веры, согласно которой наш Господь и Бог, желая нашего спасения, совершает его в лоне двух природ: он — от них, он - в них, он - они".

Они сказали: "А если римляне согласятся со здешними, что ты будешь делать?"

Максим: "Устами апостола Святой Дух анафематствует даже самих ангелов, если они возвестят что-либо, противоположное керигме".

Святой Максим выразил полную уверенность в том, что, какова бы ни была позиция легатов в Византии, римляне не пойдут на союз, который нарушал бы их вероисповедание, сформулированное на Римском Соборе 649 г., и процитировал содержание 11 канона этого Собора. Византийцы настаивали. И тогда, рассматривая возможность союза между Римом и Византией, Максим привел то место из Павла, где речь идет об ангеле, который, согласно условной гипотезе, мог бы учить чему-то, противоречащему Евангелию. Как и Павел, Максим считал, что эта гипотеза носит чисто условный характер, но как это часто бывает с подобными гипотезами, она позволяет прийти к выводу, с богословской точки зрения правильному не в плане возможного падения римской веры, но в плане его собственного отношения к истине.

Мы уже видели, что для Максима исповедание Рима, то есть Петра, есть высшая церковная гарантия веры. Но, будучи именно высшим мерилом церковной веры, это исповедание есть лишь часть "инструментальности", присущей всему апостольскому организму исповедания веры, который существует исключительно ради духовно-богословской жизни верующих. Для Максима лишь исповедание духовно-богословской веры, воспринятое личным сознанием верую­щего, играет роль основательного довода с точки зрения оправдания верующего перед Богом. Исповедание веры Рима есть наиболее надеж­ное церковное подспорье для делания духовно-богословской веры. Но ни в коем случае оно не может заменить собой это делание, ибо исповедание Рима в плане оправдания верующих — это лишь средство, а не цель. Святой Максим не противопоставляет безошибочность убеждений верующего безошибочности престола Петра. Но он ставит второе на службу первому в соответствии с тем, что было торжест­венно произнесено на Соборе 649 г. и сказано устами святого Мартина. Уверенный в том, что, согласно своему неизменному правилу, Рим не станет сам себе противоречить, Максим однако отдавал себе отчет в том, что в жизни по Божьему попущению может произойти все, что угодно. И, как мы знаем, Максим действительно был принесен в жертву римскими дипломатами, был забыт Римской Церковью, которая не защитила его, когда ему пришлось провозгла­шать веру, исповеданную и подтвержденную престолом Петра.

Святой Максим был не первым и не последним, кто оказался в подобном положении. Опираясь на ранее данное престолом Петра исповедание веры, от которого, несмотря на случавшиеся порой недомолвки и уход от прямых высказываний, он никогда не отре­кался, святой Максим считал, что последняя инстанция это его собст­венная совесть, в глубине которой и совершается исповедание духовно-богословской веры в данную по Откровению истину. Завершая свое исповедничество, по необходимости мученик, испо­ведник оказывается одни на один с Богом и со своей совестью, и ника­кое церковное посредство, включая даже апостольскую харизму Петра, не может заменить личный подвиг исповедника. Однако это совершенно не означает, что в какой-то момент святой Максим начал сомневаться в присущей Риму харизме Петра, которая служит защите Православия. Об этом ясно свидетельствует письмо, которое по его настоянию было написано его учеником Анастасием. Письмо это было отправлено монахам Каглиари в Сардинии. Епископ города Каглиари был одним из главных деятелей на Соборе 649 г., и Максиму было известно, что он может положиться на добросовестность его монахов, которых просил в письме ходатайствовать о себе перед Римским престолом.

"Еретики, — пишет святой Анастасий, - не желают обратиться к Отцам и исправить свое учение. Более того, они принудили послан­ников Ветхого Рима одобрить свою собственную секту. Они пропо­ведуют о какой-то одной энергии, которая возвышается над двумя энергиями и волями в самом Иисусе Христе нашем Господе, чем и со­единяют зловоние с благоуханием древа познания. Они предлагают также всем ищущим некую веру, извлеченную как из добра, так и из зла. Из-за этого находятся в опасности дела почти всей кафолической и апостольской Церкви, основанной Богом. Поэтому, во имя Церкви, мы просим и умоляем вас — людей, исполненных всякой святости, не оставлять ее, находящуюся в опасности, но помочь ей, скорбящей в бурях, ибо все мы знаем, что любовь в Духе Святом рождается во время испытания. И мы вас молим поступить так, как обычно посту­пают в подобных случаях, и как можно быстрее, если у вас есть такая возможность, отправиться к людям Ветхого Рима, благочестивым и стойким, как камень, к тем, кто, совершенно очевидно, продолжают оставаться нашими защитниками и пламенными борцами за веру. Во имя всех христиан, припадите к ним со слезами и воплями, дабы, ради нас и самих себя, они вымолили у Господа благодать и уберегли православную веру от новых измышлений; да не утвердят они чего-либо вне того, что было определено святыми Отцами и Соборами, дабы через доброе соревнование в попечении, какое было у Отцов и Соборов, они, с помощью Божьей, прямо устремились к этой изна­чальной цели и, подобно им, ныне и в день Суда, имели своим долж­ником самого Бога, который был для них, несомненно, заимодавцем в столь многом и который дает не что иное, как самого себя, и отдает себя полностью, и также дарует исцеление, в котором мы нуждаемся, ибо ариане продолжают действовать посреди нас".

Святой Максим был прав, оказывая доверие "людям Ветхого Рима, благочестивым и стойким как камень". Вероятно, получив известие от монахов Каглиари, римляне встретили своих посланников настоящим бунтом. "Либер Понтификалис", летопись, которая рассказывает об этом, считает, что причиной бунта стало Синодальное послание новоизбранного Патриарха Константинопольского Петра. Новоизбранному Папе Евгению предлагалось в качестве условия для императорского согласия на его посвящение принять это Синодальное послание. Согласно летописи, оно было очень запутанное и изобилова­ло софизмами. Вероятно, в нем пытались оправдать последнюю по времени византийскую теорию, новый вариант монофелитства; как раз о нем идет речь в письме Афанасия к монахам Каглиари: единая личная энергия Христа, пребывающая над его двумя природными энергиями. Несмотря на исходящую из Равенны угрозу византийского вооруженного вмешательства и еще одной высылки, подобной высылке святого Мартина, Папа Евгений, опираясь на восставший народ и римский клир, не принял византийское Синодальное посла­ние и, вопреки императорскому приказу, был возведен на Римский престол в 654 г. Слишком занятый столкновениями с арабами, импе­ратор не смог сразу отреагировать на это. Однако в 656 г. его эмисса­ры уведомили о намерениях византийского двора в отношении Папы Евгения: "Да будет тебе известно, господин авва, что как только политическая обстановка станет немного благоприятней, мы, с помо­щью Святой Троицы, так или иначе вас всех соберем вместе с Папой (Евгением), который ныне исполнен гордыни, и всеми прочими, кто там (в Риме) поднимает свой голос, с горстью ваших последних учеников. И как мы расплавили в пещи огненной Мартина, так и вас всех расплавим".

В 656 г., опираясь на занимавшего твердую позицию Папу Евге­ния, находившийся в тюрьме Максим стал требовать в качестве условия своего примирения с Константинополем принятие последним решений Собора 649 г. Максим шел тем самым наперекор император­ской власти, которая навязывала всей Церкви типос веры, осужден­ный Римским Собором и Папой святым Мартином.

"Пусть они примут, — сказал он (Максим) посланникам импера­тора, — осуждение, вынесенное на Римском Соборе согласно право­славным догматам и канонам, и стена, нас разделяющая, будет снесе­на, и вам больше не нужно будет меня уговаривать.

(Они ответили ему): — Римский Собор не имеет законной силы, ибо он был созван не по приказу императора.

(Максим): — Но если Соборам прошлого придают законную силу приказы императора, а не православная вера, тогда мы должны принять также и Соборы, восставшие против едино сущности, ибо они были созваны по приказу императора; я имею в виду проходившие при арианском императоре Евдокии Соборы Тирский, Антиохийский, Селевкийский и Сирмийский; и проходивший много позднее Второй Ефесский Собор, на котором председательствовал Диоскор. Все они были созваны по приказу императора и все же были осуждены из-за принятых ими нечестивых учений, оскорбляющих святыню ... Соглас­но какому церковному правилу следует, что законную силу имеют лишь Соборы, созванные по приказу императора? По благочестивому установлению Церкви признаются святыми и имеющими законную силу Соборы, явившие свое Православие".

Святой Максим считал незаконным вмешательство император­ской власти в области догматического учения Церкви. Ложному догматическому авторитету императора он противопоставлял прин­цип, который часто приводится современными православными бого­словами: имеют законную силу и признаются лишь Соборы, которые православно исповедали христианскую веру. Однако вопреки совре­менным богословам, святой Максим не противопоставляет этот прин­цип апробации официальному церковному одобрению, основанному на первенстве апостола Петра, другими словами на Римском первен­стве. (Выше мы приводили прекрасные Максимовы слова об этом.) Ибо для Максима именно Рим является порукой соборного принятия, и его причастность к такому принятию есть высшее церковное мерило общения в вере. Поэтому, когда императорские посланники объявили о своей готовности принять, на основе представленных Максимом святоотеческих текстов, учение о двух волях во Христе, но при этом отказались признать Собор 649 г., так как на нем были анафематствованы Патриархи Сергий и Пир, реакция Максима была весьма пока­зательной. Действительно, в этот момент произошло нечто подобное расколу, наступившему после смерти Патриарха Акакия, который отказался признать Халкидонский Собор и был потому анафематствован Римом. В период между 484 г. и 519 г. его наследники на Патриаршем престоле, хотя и вернулись к халкидонской вере, все же отказывались анафематствовать своего осужденного Римом пред­шественника и поэтому оставались вне общения с Римом. В 519 г., когда Восток согласился "осудить того, кто был осужден Римом" — поручителем православности Соборов, раскол был преодолен. Ответ же Максима свидетельствует о тождественности его представлений с принципом, сформулированным Папой Гормисдасом в 519 г.

"Богу известно, — сказал присланный императором епископ, — что если бы Римский Собор никого не анафематствовал, то я его при­нял бы от всей души. Все же не будем терять попусту наше время: если Отцы постановили нечто, то я сразу словесно и письменно признаю две природы, две воли и две энергии (во Христе). Иди к нам, войди с нами в общение и пребудем в единстве.

- Владыко, - ответил Максим, - я, простой монах, не дерзаю принять ваше письменное согласие, касающееся дела такой важности. Но раз Бог внушил вам принять слова святых Отцов, то, согласно установленному правилу, отправьте соответствующую письменную декларацию Римскому Папе. Говоря "ваше", я имею в виду и импера­тора, и Патриарха, и Синод, который зависит от него. Ибо в настоящих условиях я не могу войти в общение с вами до тех пор, пока во время евхаристического приношения поминают лиц, преданных анафеме, так как я страшусь анафематствования".

Позиция Максима совершенно ясна: император и Патриарх долж­ны войти в общение с Римским Папой и не поминать более во время Евхаристии тех, кто был анафематствован Римом, так как у них нет иного способа доказать перед всей Церковью, что они приняли собор­ное исповедание веры. Если император и Патриарх согласятся напра­вить Папе соответствующее послание, то Максим объявляет о своей готовности отправиться в Рим, представить здесь их прошение и взять на себя всю нравственную ответственность за это.

"- ...итак, пусть император и Патриарх смирятся, уподобятся в смирении самому Богу; пусть император передаст это дело Римско­му Папе, а Патриарх обратится к нему с синодальным прошением. И, несомненно, по крайней мере Церковь всегда поступала так, Папа по достоинству оценит ваше нелицемерное исповедание веры и, при­мирившись с вами, явит вам свое благоволение.

— Да будет так, как ты говоришь! Но пообещай мне, что, если меня отправят в Рим, ты будешь сопровождать меня.

— Владыко, для тебя лучше будет, если с тобой пойдет мой соузник, который находится в Месембрии (Анастасий — представи­тель Рима, с 647 г. находившийся в заключении). Скорее с тобой дол­жен идти он, а не я, ибо, помимо всего прочего, он владеет их языком и пользуется там заслуженным уважением, так как уже долгое время страдает за Бога и за правую веру, которая царствует там, где утверж­ден их престол.

— У меня с ним бывали столкновения, и мне было бы неприятно ехать туда вместе с ним.

— Владыко, когда решение будет принято, — о., если бы оно было принято, — выход найдется: я последую за вами повсюду.

— Дело пошло на лад... Но согласится ли император послать такое прошение?

— Если он согласится последовать за Богом и подобно ему само­умалится ради нашего всеобщего спасения, то, несомненно, он посту­пит так. Вот что он должен принять в соображение: если Бог по своей природе спасает нас и спасает именно посредством своего доброволь­ного самосовлечения, то как человек, который по своей природе спа­сается, может спастись или спасти других без самоумаления?"

Однако императорская власть и Великая Церковь Константино­поля не приняли увещаний святого Максима, отвергли путь самоуни­чижения и "церковного установления", не став обращаться к Риму. Святой Максим, сохраняя верность самому себе, отказался войти в общение с теми, кого Римский престол не принял в свое общение, и предпочел отправиться в новую ссылку.

В 657 г. умирает Папа Евгений. Это позволило императорскому двору и Константинопольскому Патриарху в очередной раз изолиро­вать святого Максима, чтобы затем окончательно расправиться с ним. Вновь избранный Папа Витальен вошел в сношения с императором, согласно обычаю, испросив у него согласие на свое посвящение. На этот раз ни монофелитство, ни типос 648 г. не упоминались вовсе. Это позволило Патриарху Петру написать новому Папе, что он во всем с ним согласен. В действительности все было исполнено разных недо­молвок и недоговоренностей, ибо и та, и другая сторона остались при своем: в Константинополе типос по-прежнему сохранял всю свою силу, тогда как Рим сохранял верность Собору 649 г., который тор­жественно анафематствовал типос. Жертвой этого дипломатического "модус вивенди" пал святой Максим. В апреле 658 г. Патриарх Петр призвал его в Константинополь и с торжеством объявил ему о дости­жении того, что он назвал союзом Церквей, то есть о восстановлении Пентархии, во главе которой оказался Константинополь. Перечисляя Церкви, Петр на первое место, перед Римом, поставил Константино­поль. Об этой встрече святой Максим рассказывает в письме, которое он отправил своему ученику Анастасию:

"Вчера, 18 дня месяца (апреля 658 г.), в день преполовения святой Пятидесятницы, Патриарх указал мне на это, сказав: "К какой Церкви ты принадлежишь, к Константинопольской, к Римской, к Антиохийской, к Александрийской, к Иерусалимской? Ты видишь, что все они, со своими епархиями, соединились. Итак, если ты принад­лежишь к кафолической Церкви, присоединись, страха ради, что, пойдя по пути, чуждому Жизни, ты претерпишь то, чего не мог пред­видеть". Я ответил ему: "Кафолическая Церковь есть не что иное, как праведное и спасительное исповедание веры в Бога вселенной. Это исповедание он раскрыл нам, наименовав Петра благословенным, ради его праведного исповедания".

Здесь, в очередной раз, можно было бы решить, что святой Максим противопоставляет свое личное и, как он считает, православ­ное исповедание веры исповеданию веры Римского престола (и теперь ему указывают на то, что этот престол соединился с теми, кого он считает еретиками). Однако такое представление может держаться лишь благодаря волюнтаристскому понятию о догмате: догмат истинен, так как его исповедал Рим. Для того, чтобы оценить ответ святого Максима Патриарху, необходимо понимать, что такое пред­ставление есть современное искажение догмата о непогрешимости. Само по себе, это не только исторический анахронизм, но прежде всего — с богословской точки зрения, разрушительный принцип. Ни Церковь, ни Папа не выдумывают догматов. Догмат истинен, ибо он выражает истину, воспринятую подлинной верой. И именно пото­му, что учение истинно, апостольская совокупность епископов по благодати наследника Петра догматически исповедует его. Следова­тельно, святой Максим совершенно прав, когда исповедует свою веру в Божественность истины Христовой и утверждает, что кафолическая Церковь зиждется на праведном исповедании данной по Откровению истины, ибо Церковь основана на том, кто стал Петром (камнем) через исповедание своей веры в Воплощенного Сына Божьего. И даже тогда, когда напряжение достигает высшей точки, а Патриарх, зло­употребляя своими правами, объявляет Максиму о нависшей над ним опасности, ибо сам Папа может предать его анафеме, и когда Максим может надеяться лишь на благодать Божью, которая, накануне муче­ничества, озаряет его сознание, святой Максим продолжает сохранять веру в то, что Рим остается церковной гарантией православной веры.

Именно поэтому он составляет письмо — призыв о помощи - и просит своего ученика Анастасия переслать его в Рим (Анастасий уже делал нечто подобное во времена Папы Евгения).

"Послушай же, — сказали патриаршие посланники. — Если ты не подчинишься, император и Патриарх сочли за благо, чтобы ты был анафематствован папским повелением и казнен смертью, какую они избе­рут для тебя.

На это я отвечал им: "Желаю, чтобы от вечности предуготовленное Богом обрело во мне венец, и тем воздать ему ту славу, какую Он познал от вечности".

Я поведал тебе обо всем сказанном мне, чтобы ты знал это, помолился Богу и испросил у него милости. Ради пользы общего дела, прошу тебя рассказать обо всем нашему божественному Влады­ке (Папе) и нашим святым отцам, которые пребывают там (в Риме) вместе с ним".

Максим повелел мне переписать все это и передать вам для вашего сведения, благочестивые отцы, чтобы, узнав о происшедшем, вы все вознесли Господу молитву ради нашей Матери - кафолической Церкви, дабы все - и мы также — укрепились, дабы вы вместе с нами продолжали сохранять в ней православную веру, благочестиво пропо­веданную в ее лоне святыми Отцами. Ибо в мире царит великий страх, так как на всех может обрушиться это великое гонение. Остается лишь надежда на того, кто неизменно помогает нам и кто и на этот раз своей благодатью спасет нас, сохранив хотя бы в одном Ветхом Риме семя благочестия, и ради нас подтвердит то неложное обетова­ние, какое Он дал Князю апостолов (Еванг. от Матфея, гл. 16, ст. 18)".

Эти два упоминания о Петре суть последнее свидетельство об исповедании веры святого Максима Исповедника. Они бросают яркий свет на его мировоззрение. Церковь есть праведное исповедание веры, она основана на Петре, так как вместе с ним исповедует истин­ную веру во Христа. Это не исключает, но, напротив, подразумевает, что Петрово основание есть также неизменная, постоянная харизма, присущая престолу Петра в Риме. Эта харизма подтверждает и обеспе­чивает в Церкви праведное исповедание веры, на которой Церковь основана. Тождество веры Петра, которая и есть кафолическая Цер­ковь, и Камня веры (Рима) уже была лаконично выражена святым Максимом:

"Престол Рима, другими словами — кафолическая Церковь", ибо "от начала схождения к нам Воплощенного Глагола, повсюду все христианские Церкви относились и относятся к Великой Церкви, пребывающей здесь, как к единственной опоре и основанию, ибо, согласно обетованию самого Спасителя, врата адовы никогда не побеждали ее" (см. Еванг. от Матфея, гл. 16, стт. 18-19)."

Это тождество святой Максим запечатлел своей кровью, своим мученическим исповеданием. В 662 г. вместе со своим учеником Анастасием Максим был привезен в Константинополь. Здесь ему выпало завершить свое жертвоприношение.

"Против них был устроен процесс, и после того как анафематствовали и прокляли святого Максима, его блаженного ученика Анастасия, всесвятейшего Папу Мартина, святейшего Софрония Иеру­салимского и всех православных, которые разделяли их образ мысли, был приведен также и другой блаженный Анастасий (посланник), который претерпел те же анафемы и оскорбления. Затем им всем объявили: "...С помощью всемогущего Христа, нашего истинного Бога, Собор вынес каноническое решение относительно того, что необходимо сделать с вами — Максимом, Анастасием и Анастасием. Эти определения были вынесены, дабы ваши слова и неблагочестивые поступки подверглись тяжким карам закона, хотя и не существует наказания, достойного ваших столь великих богохульств и прегре­шений. Для более сурового наказания мы предаем вас в руки правед­ного Судии, а в жизни сей мы смягчаем строгость законов и даруем вам остаток дней. Относительно вас мы решили: пусть предстоящий здесь эпарх² немедленно отведет вас в главную тюрьму, где ваши спины будут высечены бычьими жилами, — ваши спины, Максим, Анастасий и Анастасий. Вам изнутри отсекут орган вашего непослуша­ния, то есть язык, которым вы богохульствовали, а затем мечом отсе­кут вашу ошуившуюся десницу, которая служила вашему святотат­ственному уму, и вас, изувеченных, лишенных ваших отвратительных членов, погонят, протащат через все двенадцать кварталов императорского града. Вас изгонят, и вы отправитесь в вечную ссылку, в бессроч­ное заключение, дабы впоследствии, на протяжении того времени, которое вам осталось в этой жизни, вы приносили покаяние за ваши святотатственные заблуждения, а проклятие, которое вы обратили на нас, обрушилось на ваши головы". Итак, эпарх взял их, изувечил их, отсек им члены, и, прогнав их через весь град, их отправили в ссылку в Лазикию".

Именно там, на склонах Кавказа, 13 августа 662 г. святой Максим предал свой дух Богу.

Святой Мартин, святой Максим и их соузники не напрасно пролили свою кровь. В 680 г. в Константинополе состоялся Шестой Все­ленский Собор. Римский Папа — святой Агафон — направил Собору догматическое послание. В нем повторялось исповедание веры Рим­ского Собора 649 г., то есть то самое исповедание веры, которое было подтверждено святым Мартином, а составлено святым Макси­мом Исповедником. Участники Вселенского Собора с великой радостью приняли это послание и, подобно тому, как это было ранее, на Халкидонском Вселенском Соборе, после прочтения типоса святого Льва, единогласно воскликнули: "Петр глаголет устами Агафона".

¹ Правило веры (лат.).

² 3д.: Градоначальник в Византии (греч.)