Людвиг фон МизесИНДИВИД, РЫНОК И ПРАВОВОЕ ГОСУДАРСТВО К оглавлению В капиталистической системе
рыночной экономики истинными
суверенами являются потребители. Капитализм, или рыночная
экономика, -- это система социальной
кооперации и разделения труда, основанная на
частной собственности на средства производства. Подобно любому деловому человеку,
предприниматель является аналитиком,
просчитывающим разные сочетания
неопределенных условий будущего. Его успех
или провал зависят от правильности предвосхищения
неопределившихся пока обстоятельств. 3.1. Характеристики рыночной экономики
[L. von Mises. The Human action, p. 254--272] Рыночная экономика -- это социальная система разделения труда и частной собственности на средства производства. Каждый действует на свой страх и риск, но, действуя, всякий человек имеет в виду скорее потребности других, чем свои собственные. В предпринимательстве человек нуждается в окружении сограждан. Каждый сам по себе есть цель и средство: последняя цель для себя и средство для других в попытках достичь собственных целей. Эта система отшлифована рынком. Рынок направляет активность людей в такое русло, где они лучше всего соответствуют потребностям окружающих. Рынок работает без принудительных мер. Государство, карательный аппарат не вмешиваются в рынок и систему гражданских отношений, управляемых рынком. Только в случае необходимости предотвращения деструктивных явлений оправдано применение силовых санкций, цель которых -- регулярное функционирование рыночной экономики. Поддержание жизни, здоровья и собственности против насилия, агрессии, надувательства со стороны внутренних преступных элементов и внешних врагов -- таковы функции государства, гаранта нормальной работы рыночной экономики. Выражение марксистов "анархическое производство" на деле характеризует такую экономическую структуру, в которой нет места диктатору или царю, дающему задание каждому, а затем требующему строгого исполнения и подчинения всем командам. Каждый человек свободен, для деспотов нет подчиненных. Индивид интегрируется, как умеет, самостоятельно в систему кооперации. Рынок показывает ему, как лучше обустроить себя и других. Только рынок в состоянии упорядочить всю социальную систему, сообщить ей смысл и значение, поэтому роль рынка наиважнейшая. Рынок не есть нечто вещное, локальность или коллективное образование. Это процесс взаимодействия и кооперации различных индивидов, соединенных системой разделения труда. [...] Определяющие государство силы непрестанно меняются, ценностные суждения, определяемые рынком, становятся мотором конкретных поступков людей. Статус рынка в любой момент есть структура цен, т.е. тотальность меновых отношений между теми, кто намеревается купить или продать. Нет ничего мистического или бесчеловечного в рыночных отношениях. Этот процесс выглядит как результирующая человеческих действий. Любой феномен может быть сведен к разнообразным актам выбора взаимодействующих индивидов. Рыночный процесс есть адаптация индивидуальных поступков к требованиям взаимной кооперации. Цены указывают производителям, что, как и в каком количестве следует производить. Рынок есть фокус, в котором пересекаются и отражаются виды активности; из этого центра они распространяются дальше. Рыночную экономику следует строго отличать от второй мыслимой системы, даже если и нереализуемой, кооперации в разделении труда. Систему государственной собственности на средства производства обычно называют социализмом, коммунизмом, плановой экономикой или государственным капитализмом. Рыночная экономика или, как обычно говорят, капитализм, и социалистическая экономика взаимно исключают друг друга. [...] Концептуальный инструмент рыночной экономики -- экономический расчет, а фундаментальное понятие -- капитал и соответствующий доход. Понятия капитала и дохода в бухгалтерской практике представляют собой очищенные и сопоставленные друг с другом понятия средств и целей. Умственный расчет действующего лица проводит демаркационную линию между расходами, тратами, необходимыми для непосредственного удовлетворения нужд, и материалами всех порядков, включая первоочередные, необходимыми в будущем для удовлетворения будущих потребностей. Дифференциация средств и целей становится дифференциацией прихода и расхода, продажной цены и внутренней экономии, оборотных средств и собственного имущества. Полный комплекс назначенных для приобретения средств, оцененных в форме денежных знаков, их сумма -- капитал -- изначальный момент экономического расчета. Непосредственная цель акций приобретения, покупки -- накопление или хотя бы сохранение капитала. Суммы, расходуемые на протяжении определенного срока без уменьшения капитала, составляют так называемый доход. Когда потребление превышает имеющуюся в распоряжении прибыль, разницу называют потреблением капитала. Если имеющиеся в распоряжении средства потребления превышают израсходованную сумму, то разницу называют экономией. Поэтому главной задачей экономического расчета является установление размера дохода, экономии и потребления капитала. Размышления, ведущие каждого предпринимателя к связанным между собой понятиям капитала и дохода, имманентны любому спланированному действию. Даже крестьяне примитивных хозяйств имели глубокие убеждения по поводу последствий некоторых своих действий, называемых современным бухгалтером потреблением капитала. Нежелание охотника убивать беременную самку оленя и замешательство самых отчаянных воинов перед необходимостью уничтожать фруктовые деревья -- это свидетельство ментальности, внутри которой значимы подобные рассуждения. Они присутствуют в античной легальной практике узуфрукта (ростовщичества) и аналогичных обычаях. Только тот, кто в состоянии разобраться в денежных расчетах, может со всей ясностью выделить различие между экономической субстанцией и извлекаемой из нее прибылью, приложить это соотношение ко всем классам, видам, продуктам и сервисным услугам. Только профессионал может установить похожую разницу в непрерывно меняющихся условиях высокоразвитого промышленного производства и усложненной структуры социальной кооперации с сотней тысяч операций и специализаций. Понятие капитала не может быть выделено из контекста денежного расчета и социальной структуры рыночной экономики, в рамках которой эти расчеты только и возможны. За пределами рынка это невозможно. Функция рынка ограничена планами, счетами и отчетностью действующих на свой страх и риск индивидов в системе частной собственности на средства производства. Развитие рынка связано с общей распространенностью экономических расчетов в денежной форме. Современное счетоводство -- плод длительной исторической эволюции. Между деловыми людьми и экономистами существует полное единодушие относительно смысла капитала. Капитал есть денежная сумма, эквивалентная всем активам за минусом сумм, эквивалентных всем пассивам, задействованных на определенный срок для ведения операций неким коммерческим агентом. Неважно, в чем состоит деятельность -- землеройные работы, изготовление снаряжения, инструментов, кредиты, кассы, правовые услуги и пр. [...] Понятие капитала осмыслено только в рамках рыночной экономики, ибо оно входит в расчеты одного или нескольких индивидов для принятия решений и самостоятельных действий на рынке. Это инструмент капиталистов и предпринимателей, желающих получить прибыль и избежать убытков. Не категория действия вообще, а действия, характерного для рыночной экономики.[...] Направление экономических акций в условиях рынка является задачей предпринимателей. За ними остается и функция производственного контроля. Они стоят у штурвала и управляют кораблем. Поверхностному наблюдателю кажется, что именно они занимают ключевые позиции. Однако это не так: сами предприниматели безусловно подчиняются командам капитана, и этот капитан -- потребитель. Устанавливают, что именно должно быть произведено, не предприниматели, капиталисты, землевладельцы, а потребители. Если коммерсант не подчиняется строгим порядкам, выраженным в структуре рыночных цен, то его ждут сначала убытки, а затем банкротство. Его просто вытесняют другие агенты, те, кто лучше способен удовлетворить спрос потребителей. Потребители поддерживают магазины, в которых они приобретают приглянувшиеся им товары по более низким ценам. Их покупки или отказ от покупки являются решающими в вопросе, кто должен владеть предприятиями и землей. Именно потребители способны сделать богатого бедным, а бедного -- богатым. Только они с точностью определяют количество и качество, а также сам вид продукции. Беспристрастные эгоисты, они состоят из капризов и фантазий, изменчивых и непредсказуемых. Помимо собственного удовлетворения, они ничего не желают знать. Не имеют значения ни былые заслуги, ни преданные интересы. Если появляется более выгодное предложение, они тотчас покидают старых поставщиков. В качестве покупателей и потребителей они иногда выглядят жестокими и упрямыми тупицами, безразличными к другим. [...] У капиталистов, предпринимателей и землевладельцев нет другого способа сохранить и умножить богатство, как привести в соответствие с запросами потребителей свою продукцию. У них нет права свободно тратить деньги, заставляя потребителей оплачивать продукты по более высокой цене. Коммерсанты вынуждены иметь каменное сердце и быть бесчувственными, поскольку именно потребители -- стоящие над ними повелители -- бесчувственны и бессердечны. [...] Над потребителями нет никакой власти даже у "шоколадного короля". Он снабжает шоколадом наилучшего качества по возможно низкой цене потребителей, которые никак с ним не связаны, но они свободны поддерживать его магазины. Если покупатели забывают к ним дорогу, король теряет свое царство. То же происходит с управлением рабочими. Предприниматель принимает их умения, оплачивая ровно столько, сколько он получает от потребителей, покупающих его продукт, значит, тем самым оснащающих его новыми средствами. 3.2. Действие рыночного механизма
[L. von Mises, Bureaucracy, p. 20--22] Капитализм, т.е. рыночная экономика, -- это система социального взаимодействия и разделения труда, основанная на частной собственности на средства производства. Материальные факторы производства находятся в собственности отдельных граждан, капиталистов и землевладельцев. Производство на заводах и фермах организуют предприниматели и фермеры, т. е. индивиды или ассоциации индивидов, которые либо сами являются собственниками капитала, либо взяли в долг или аренду у собственников. Характерной чертой капитализма является свободное предпринимательство. Цель любого предпринимателя, будь то промышленник или фермер, состоит в получении прибыли. Капиталисты, предприниматели и фермеры играют важную роль в сфере экономики. Они стоят у штурвала и ведут корабль. Но они не вольны определять его курс. Они всего лишь рулевые, обязанные беспрекословно подчиняться приказам капитана. Капитаном является потребитель. Капиталисты, предприниматели, фермеры не определяют, что следует производить, -- это делают потребители. Бизнесмены производят не для собственного потребления, а на рынок. Их основная цель -- продать свою продукцию. Если потребители не покупают предлагаемые товары, бизнесмен не может окупить понесенные затраты. Он теряет свои деньги. Если он не сможет приспособить производство к желаниям потребителей, ему очень скоро придется расстаться со своим привилегированным положением штурмана. Его заменят другие, кому лучше удается удовлетворять запросы потребителей. Действительными хозяевами в капиталистической системе рыночной экономики являются потребители. Покупая или воздерживаясь от покупок, они решают, кто должен владеть капиталом и управлять предприятиями. Они определяют, что следует производить, а также сколько и какого качества. Их выбор выливается в прибыли либо в убытки для предпринимателя. Они делают бедных богатыми, а богатых бедными. С такими хозяевами нелегко поладить. У них полно капризов и причуд, они непостоянны и непредсказуемы. Они ни в грош не ставят прежние заслуги. Как только им предлагают что-либо, что им больше по вкусу или же дешевле, они бросают старых поставщиков. Главное для них -- собственное благо и удовлетворение. Их не волнуют ни денежные затраты капиталистов, ни судьбы рабочих, теряющих работу, в качестве потребителей они перестают покупать то, что покупали прежде. Когда мы говорим, что производство определенного товара А не окупается, что имеется в виду? Это свидетельствует о том, что потребители не хотят более платить производителям, сколько тем нужно для покрытия необходимых производственных затрат, в то же самое время доходы других производителей оказываются выше издержек производства. Запросы потребителей играют важную роль в распределении производственных ресурсов между различными отраслями производства товаров потребления. Потребители, таким образом, решают, сколько сырья и труда уйдет на изготовление А и сколько потребует другой товар. Бессмысленно поэтому противопоставлять производство ради прибыли и производство ради потребления. Стремление к прибыли заставляет предпринимателя поставлять потребителям те блага, на которые есть спрос в первую очередь. Если бы предприниматель не руководствовался мотивом прибыли, он мог бы производить больше товаров А, несмотря на предпочтения потребителей иметь что-то другое. Стремление к прибыли -- тот фактор, который заставляет бизнесмена наиболее эффективным образом обеспечивать производство наиболее предпочитаемых самими потребителями товаров. Таким образом, капиталистическая система производства -- это экономическая демократия, где каждый цент имеет право голоса. Народом-сувереном является потребитель. Капиталисты, предприниматели и фермеры -- уполномоченные народа. При несоответствии порученному делу, если они не в состоянии производить с минимальными издержками товары, требуемые потребителями, они теряют свои должности. Их обязанность заключается в обслуживании потребителей. Прибыли и убытки -- вот инструменты, посредством которых потребители контролируют все виды экономической активности. 3.3. Предприниматель
[L. von Mises. The Human Action, p. 252, 253, 289, 290, 585, 871, 872, 112, 113, 299, 300] Говоря о предпринимателях, мы имеем в виду не людей, а определенную экономическую функцию. Эта функция не есть характеристика особой группы или класса людей, она присуща всякому действию и каждому действующему лицу. Припишем эту функцию воображаемой фигуре и рассмотрим методологический аспект. Слово "предприниматель" в рамках нашей теории означает активно действующего человека в условиях неопределенности, присущей всякому действию. Используя этот термин, нельзя забывать, что любое действие развернуто во времени, значит, включает в себя спекулятивный, умозрительный аспект. Капиталисты, фермеры и рабочие по необходимости являются теоретиками, спекулянтами. Покупатель, просчитывающий свои будущие потребности, также является спекулянтом, т. е. мыслителем. Между словом и делом -- дистанция величиной с море. [...] Прибыль, в узком смысле слова, есть заработок, образовавшийся в результате действия, направленного на достижение удовлетворения, разница между максимальной оценкой полученного результата и минимальной стоимостью затрат, связанных с достижением результата. Другими словами, это продукт за вычетом затрат и издержек. Прибыль является неизменной целью любого действия. Если действие не достигает поставленной цели, тогда цена продукта не превышает затрат либо остается на уровне ниже уровня издержек. В последнем случае мы имеем эффект снижения заинтересованности и удовлетворения. [...] Как любой деловой человек, предприниматель — всегда спекулянт. Он погружен в неопределенные условия будущего. Успех или неуспех зависит от правильности предвидения будущих событий. Если бизнесмен ошибся в прогнозе грядущих перемен, он обречен. Единственный источник прибыли -- его способность лучше других просчитывать потребительский спрос в перспективе. Если бы все могли точно предвидеть статус рынка, спроса и предложения на определенный товар, то соотношение будущих цен на все дополнительные факторы интересуемого вида продукции уже сейчас было бы известно и адаптировано к реальной ситуации. Для деловых людей, участвующих в игре с заранее известными данными, не было бы ни дохода, ни убытков. Специфическая функция предпринимателя состоит в определении того, какие факторы должны участвовать в производстве. Предприниматель, придавая им особые цели, движим исключительно эгоистическим интересом прибыли. Однако ему не дано скрыться от закона рынка. Только лучше обслуживая потребителей, ему удается увеличить доход, правомерность которого всегда доказывают покупатели. [...] Реальный предприниматель является спекулянтом, он жаждет утвердить собственное мнение по поводу будущей структуры рынка и обещающих доход операций. Это специфическое предвидение и понимание неясных пока условий будущего бросает вызов любому правилу систематизации. Этому нельзя научить и весьма сложно усвоить. Если было бы иначе, каждый мог бы быть предпринимателем с перспективой на успех. Что отличает предпринимателя, движущегося к успеху, так это факт, что, в отличие от других, его не заботит, что было и что будет. Он выстраивает свои дела исключительно в перспективе собственного видения будущего. Они видят прошлое и будущее почти как все, но судят о будущем не как масса, а по-своему. Их мнение о будущем и поступки зависят от оценки производственных факторов и будущих цен на товары, вычисляемых особым, только им известным способом. Если бытующая структура цен слишком выгодна для торговцев опрсденным видом изделий, то и тогда их продукцию будут распространять ровно настолько, насколько, по мнению предпринимателей, рыночный спрос оправдывает новые инвестиции. Если бизнесмены не уверены в росте спроса, то даже очень высокие прибыли не заставят их наращивать продукцию. Именно такова причина отказа инвестировать направления, которые предприниматели оценивают как бесперспективные, несмотря на массированную критику со стороны тех, кто не понимает механизма рыночной экономики. Манипуляторы технократической ментальности жалуются и клянут культ прибыли, который препятствует потребителям иметь в изобилии все то, что может посулить им технологически выпестованное сознание. Демагоги без устали разоблачают ненасытную жадность капиталистов, на деле их устраивает лишь общая нищета и собственное привилегированное положение. [...] Сама идея точной предсказуемости будущего, того, что формулами можно заменить специфическое понимание ситуации, основу предпринимательской активности, что знакомство с формулами делает человека бизнесменом, -- все это следствие ошибок и непродуманных интерпретаций, лежащих в основе распространенной сегодня антикапиталистической политики. В так называемой марксистской философии нет и малейшего упоминания того факта, что суть человеческого поступка состоит в предвосхищении событий неопределенного будущего. Сам факт, что термины "спонсор" и "спекулянт" ("спекулятор") имеют коннотат "омерзительный", лучше всего доказывает, что наши современники даже не понимают, в чем заключается фундаментальная проблема действия. Оценка предпринимателя -- одна из немногих вещей, которых нет, сколько ни ищи, на рынке. Идея предпринимателя о способе получения прибыли есть в точном смысле слова идея, которой лишено большинство. Не прогноз как таковой производит прибыль, а прогноз лучший и самый точный из всех возможных. Награда ждет, как правило, инакомыслящих, тех, кто не поддался ошибкам толпы. Намек на возможную прибыль замечают те, у кого есть чувствительность к будущим нуждам и потребностям, которыми большинство пренебрегает. Капиталисты рискуют собственным материальным благосостоянием, когда они полностью уверены в благотворности собственных планов. Они никогда не посвящают свою экономическую активность какой-то цели, основываясь на чужих советах. Невежи, спекулирующие на торговых и финансовых биржах, обречены на убытки просто потому, что получаемая информация имеет случайный характер. Действительно, как экономисты, так и бизнесмены отдают себе отчет в неопределенности будущего. Предприниматели не ждут от экономистов данных о будущем, все, чем они располагают, -- это статистические данные о ситуации прошлого. Мнение экономистов по поводу будущего для предпринимателей имеет ценность исключительно дискуссионного плана, поэтому они скорее скептики, чем мошенники. Они справедливо хотят иметь любую информацию, относящуюся к их делам, не пропускают прогнозов, публикуемых в журналах. Большие фирмы имеют большой персонал служащих, отслеживающих всю возможную экономическую и статистическую информацию. Экономический прогноз терпит крах, когда пытаются элиминировать неопределенность будущего и лишить предпринимательскую активность специфической характеристики -- спекулятивной функции. Остается лишь собирать и интерпретировать имеющиеся данные о тенденциях и темпах экономического роста и прошлом. [...] Игра, изобретательность и спекуляции -- три разных способа трактовки будущего. Игрок ничего не знает о событиях, от которых зависит результат его игры. Все, что ему известно, -- это частота благоприятных исходов в некоторой серии случаев, что совершенно бесполезно для его целей. Остается лишь довериться фортуне, т. е. исключительно собственному плану. Сама жизнь подвержена множеству факторов риска. В любой момент нам угрожают инциденты, аварии и катастрофы, контролировать которые должным образом мы не в состоянии. Любой из нас верит в свою удачу, в то, что молния нас не ударит и гадюка не укусит. В человеческой жизни всегда есть элемент игры. Наиболее тяжкие последствия природных или иных катастроф человек может смягчить при помощи страховых агентств, веря при этом в возможности противоположного плана. Страхование -- это игра. Взнос страхуемого лица будет убытком, если несчастный случай вовсе не произойдет. Позиция игрока неизбежна для человека в ситуации, когда он не контролирует ход событий. С другой стороны, инженеру известно все, что необходимо для решения проблем по созданию механизма. Любой момент неопределенности он пытается вытеснить и включить в диапазон опеределенности. Инженер знает только, что есть решаемые проблемы и проблемы, решение которых недостижимо наличными средствами. Иногда из противоположного опыта он узнает, что есть вещи, о которых он и не подозревал, значит, недооценил значение неопределенности некоторых следствий, которые, как казалось, находятся под контролем. Так мы стремимся к более полному знанию, хотя элиминировать полностью элементы игры и сюрпризы жизни нам не удается. Однако принцип действия вписан в орбиту определенности, и над элементами деятельности инженер старается сохранять полный контроль. Сегодня часто говорят о "социальной инженерии". Этот термин синонимичен терминам "диктатура", "тоталитарная тирания", "планирование". Идея заключается в способе обращения с людьми как с предметами, с такими, например, как машины, дороги, мосты и т. п. Социальный инженер мечтает сделать так, чтобы навязать свою волю другим людям ради создания собственной утопии. Человечество при этом делится на два класса: всемогущий диктатор -- с одной стороны, и подданные в проли пешек или зубцов все перемалывающей молотилки -- с другой. Если б такое было возможно, не было бы никаких забот по поводу будущего и чьих-то поступков, конструктор применял бы технологию работы, например, с деревом или металлом. В реальном мире мы воспринимаем как факт то, что каждый действует по-своему. Необходимость приспособить свои действия к поступкам других делает каждого из нас спекулятором, а успех или неуспех зависит от степени проникновения и понимания будущего. Любая инвестиция есть форма спекуляции. В беге событий человеческой жизни нет и не может быть стабильности, а потому не может быть и уверенности. [...] Функция предпринимательства, преследование цели получения прибили -- вот основная движущая сила рыночной экономики. Прибыль и убытки суть инструменты, посредством которых потребители господствуют и повелевают на рынке. Именно поведение потребителей определяет размер прибылей и убытков, из-за чего собственность на средства производства переходит в руки более умелых предпринимателей, идущих навстречу запросам и требованиям потребителей. Не будь убытков и прибылей, предприниматели оставались бы в неведении о запросах потребителей, а если и угадывали бы, то все равно отсутствовал бы механизм адаптации. Прибыльные предприятия подчинены власти покупателей, неприбыльные же совершенно безответственны по отношению к публике. Добиваться прибыли -- значит необходимым образом производить нечто полезное, поскольку прибыль сопутствует пользе, доставляемой покупателям. Моралисты и проповедники, критикуя прибыль, никогда не попадают в цель. При чем здесь предприниматели, если обыватели предпочитают Библии ликеры и серьезным книгам -- детективы, а правительство вместо масла заказывает пушки! Размер прибыли не зависит от того, хорошие или плохие вещи продают предприниматели и торговцы. Прибыль тем больше, чем интенсивнее спрос на некий товар. Люди пьют токсичные напитки не затем, чтобы обогатить капиталиста, производящего спиртное, идут воевать не ради прибылей торговцев смертью. Военная индустрия -- не причина, а следствие воинственных настроений. Заменить нездоровую идеологию здоровой -- задача не предпринимателей, а скорее философов. Производитель обслуживает сегодняшнего покупателя таким, каков есть, даже если он порочен и невежествен. 3.4. Управление в системе, ориентированной на получение прибыли Все деловые операции внимательно изучаются путем подсчета прибылей и убытков. Новые проекты подлежат тщательному исследованию с точки зрения предлагаемых ими возможностей. Каждый шаг реализации отражается записями в бухгалтерских книгах и на счетах. Баланс прибылей и убытков показывает коэффициент прибыльности дела и любой из его частей. Цифры бухгалтерской книги служат ориентирами для ведения как всего бизнеса, так и каждого из его подразделений. Нерентабельные подразделения закрывают, а те, что приносят прибыль, расширяют. Не может быть и речи о том, чтобы сохранять убыточные производства, если отсутствуют перспективы в не слишком отдаленном будущем сделать их прибыльными. Детально разработанные методы современного бухгалтерского учета, отчетности и коммерческой статистики дают предпринимателю достоверную картину всех его дел. Он имеет возможность знать, насколько удачной или неудачной была каждая из его операций. С помощью этих подсчетов он может проверить деятельность всех интересующих его структурных подразделений, какими бы крупными они ни были. Существует, конечно, некоторая свобода в распределении накладных расходов. Но в остальном цифры дают достоверное отражение всего, что происходит в каждом филиале и структурном подразделении. Бухгалтерские книги и балансовые счета -- это совесть и компас предприятия. Приемы бухгалтерского учета и отчетности настолько привычны для бизнесмена, что он и не замечает, насколько изумительны эти инструменты. Только гений великого поэта и прозаика мог оценить их по достоинству. Гете назвал бухгалтерию "одним из самых блестящих изобретений человеческого ума". С ее помощью, заметил он, деловой человек может в любое время в общих чертах обозреть целое, и при этом не обязательно ломать голову над деталями. Характеристика, данная Гете, отразила самое главное. Преимущество коммерческого управления заключается именно в том, что мы получаем в распоряжение метод наблюдения за целым и всеми его частями без риска утонуть в мелочных деталях. Предприниматель получает возможность выделить расчеты в каждой составной части своего дела таким образом, чтобы определить роль, которую она играет во всем предприятии. Для публики каждая фирма или корпорация представляется неделимым целым. Но с точки зрения ее управляющего она состоит из нескольких подразделений, каждое из которых рассматривается как отдельная единица и оценивается по доле ее вклада в успех всего предприятия. В рамках системы коммерческих расчетов каждое подразделение представляет собой некий цельный организм, так сказать, гипотетически независимое дело. Предполагается, что это подразделение является собственником определенной части всего капитала, используемого предприятием, что оно покупает у других подразделений и продает им, что у него имеются свои собственные расходы и доходы, что его операции приносят прибыли или убытки, которые определяются ведением его собственных дел, рассматриваемых отдельно от результатов, достигнутых другими подразделениями. Таким образом, главный руководитель может предоставить управленческому аппарату каждого из подразделений значительную долю независимости. Ему не нужно беспокоиться о второстепенных деталях управления каждым из подразделений. Управляющие различных подразделений могут иметь полную свободу в ведении внутренних дел своего подразделения. Тем, кому доверено управление различными подразделениями и филиалами, главный управляющий дает одно-единственное указание: "Получайте как можно больше прибыли". А изучение отчетных материалов показывает, насколько успешно они действовали, выполняя это указание. На крупном предприятии многие подразделения производят лишь детали или полуфабрикаты, которые не продаются непосредственно, а используются другими подразделениями при изготовлении конечной продукции. Этот факт не меняет описанных выше условий. Главный управляющий сравнивает издержки на производство таких деталей и полуфабрикатов с ценами, которые он должен был бы заплатить, если бы покупал их на других заводах. Он всегда сталкивается с вопросом: "Окупится ли производство этих вещей в наших собственных цехах? Не выгоднее ли было бы покупать их на других заводах, специализирующихся на их производстве?" Таким образом, в рамках ориентированного на прибыль предприятия ответственность может быть разделена. Каждый управляющий отвечает за работу своего подразделения. Его заслуга, если отчеты свидетельствуют о получении прибыли, и его вина, если они свидетельствуют об убытках. Собственные эгоистические интересы понуждают вести дела своего подразделения с предельным вниманием и усердием. В случае убытков он окажется жертвой. Его заменят другим человеком, от которого руководитель ждет больших успехов, иначе подразделение закрывают. Как бы то ни было, от услуг неудачника откажутся, и он потеряет свою работу. Если же сотрудник добьется получения прибыли, его доход будет увеличен или, по крайней мере, ему не будут угрожать потери. Имеет или не имеет управляющий право на часть прибыли своего подразделения, не так важно для личной заинтересованности в результатах деятельности подразделения. Его судьба в любом случае тесно связана с судьбой данного подразделения: он работает не только на хозяина, но и на самого себя. Было бы неразумно ограничивать свободу действий управляющего слишком подробным регламентированием частностей. Если он способный руководитель, такое вмешательство, в лучшем случае, излишне и, скорее всего, вредно, поскольку ограничивает его инициативу. Если он неспособный руководитель, оно не сделает его деятельность более успешной, только предоставит в его распоряжение слабую отговорку, что причиной неудачи были неправильные указания сверху. Единственно необходимое указание самоочевидно и не нуждается в специальном повторении: стремись к прибыли. Более того, большинство частностей может и должно быть оставлено на попечение главы каждого из подразделений. Такая система сыграла важную роль в развитии современного бизнеса. Крупномасштабное производство в мощных производственных комплексах и создание филиалов в отдаленных частях страны и за рубежом, универмаги и сети небольших розничных магазинов -- все это построено на принципе ответственности управляющих подразделениями. Это никоим образом не ограничивает ответственности главного управляющего. Подчиненные отчитываются только перед ним, что не освобождает его от обязанности найти нужного человека на каждую из должностей. Если нью-йоркская фирма создает дочерние придприятия (магазины или заводы) в Лос-Анджелесе, Буэнос-Айресе, Будапеште и Калькутте, ее руководитель определяет отношения филиала с главным офисом фирмы или материнской компанией только в самых общих чертах. Решение всех второстепенных вопросов должно входить в обязанности местного управляющего. Ревизионно-контрольный отдел штаб-квартиры тщательно проверяет финансовые операции филиала и сообщает главному управляющему о возникающих отклонениях от нормы сразу, как только они появляются. Меры предосторожности принимаются быстро, чтобы предотвратить невосполнимый ущерб вложенному в филиал капиталу, не утратить доброжелательности и доверия клиентов к репутации концерна в целом, чтобы избежать столкновения между политикой филиала и политикой штаб-квартиры. Но во всех остальных отношениях местному управленческому аппарату предоставляется полная свобода действий. Главе дочернего предприятия, отдела или более мелкого подразделения можно доверять, потому что его интересы совпадают с интересами всего концерна. Если он потратил слишком много денег на текущие операции или упустил благоприятную возможность заключить выгодную сделку, он подверг опасности не только прибыли концерна, но и свое собственное положение. Он не просто наемный клерк, единственная обязанность которого состоит в добросовестном исполнении полученного определенного задания. Он сам является бизнесменом, так сказать, младшим партнером предпринимателя, какими бы ни были договорные и финансовые условия его найма. Он прилагает максимум способностей для успеха фирмы, с которой связан. По этой причине можно без опасений оставлять важные решения на его усмотрение. Он не будет транжирить деньги, покупая товары и услуги, не будет нанимать некомпетентных помощников и работников, не будет увольнять способных сотрудников, чтобы заменить их некомпетентными друзьями или родственниками. Хладнокровный и неподкупный трибунал -- баланс прибылей и убытков -- оценивает все поступки и деятельность. В бизнесе только одно имеет значение -- успех. Неудачливый управляющий обречен независимо оттого, виноват ли он лично в своем провале и мог ли он достичь лучшего результата. Не приносящий прибыли филиал рано или поздно закрывают, а его управляющий теряет место. Суверенитет потребностей и демократизм рыночного механизма не ограничен рамками крупной коммерческой фирмы; они пронизывают все ее подразделения и филиалы. Ответственность перед потребителем -- источник жизненной силы предпринимательства в свободном рыночном обществе. Мотив получения прибыли, побуждающий предпринимателей как можно лучше обслуживать потребителей, является в то же время первым принципом внутренней организации любого торгового или промышленного предприятия. Он соединяет предельную централизацию фирмы в целом с почти полной автономией ее частей, согласует безусловную ответственность центрального управленческого аппарата с высокой степенью заинтересованности и инициативности нижестоящих руководителей филиалами, отделами и другими подразделениями. Это делает систему свободного предпринимательства подвижной и легко адаптируемой, в ней отчетливо проявлена неуклонная тенденция к самосовершенствованию. 3.5. Верховная власть потребителя
[L. von Mises. The Anticapilalistic Mentality, p. 1--3] Отличительной чертой современного капитализма является расширенное производство товаров массового потребления. В результате появляется тенденция постоянного повышения среднего уровня жизни, что способствует постепенному обогащению многих. Капитализм депролетаризирует простого человека, из пролетария делает буржуа. В капиталистическом обществе простой человек является полноправным хозяином-потребителем, который, покупая или воздерживаясь от покупки, в конечном счете определяет, что и в каком количестве должно производиться, какого качества должны быть товары. Магазины и заводы, удовлетворяющие преимущественно самых состоятельных членов общества предметами роскоши, играют лишь подчиненную роль в условиях рыночной экономики. Они никогда не достигают размаха большого бизнеса, ибо большой бизнес прямо или косвенно всегда обслуживает массы. Именно в этом возрастании роли масс состоит радикальный переворот, совершенный "промышленной революцией". Социальные низы, которые в предыдущие эпохи состояли из рабов и крепостных, бедняков и нищих, становятся теперь покупателями, публикой, им старается угодить бизнесмен. Клиент, который всегда прав, -- полновластный хозяин, он способен сделать бедного богатым, а богатого -- бедным. В условиях рыночной экономики нет места вельможным чиновникам, держащим в повиновении чернь и собирающим с нее налоги и подати, чтобы предаваться веселью, а на долю простолюдина оставляющим хлебные крохи. Капиталистическая система производства позволяет преуспевать лишь тем, кто научился как можно лучше и с минимальными затратами служить другим. Разбогатеть можно только обслуживая потребителя. Капиталист неизбежно теряет состояние, если он не сумел или не успел вложить его в дело для наилучшего удовлетворения общественных потребностей. Ежедневно каждый грош дает нам право голоса, именно потребители определяют, кому владеть и управлять заводом, магазином, фермой. Контроль за материальными средствами производства является теперь общественной функцией, одобряемой или отвергаемой потребителями, благодаря их высшей власти. Что же представляет собой в подобных условиях понятие свободы? Любой взрослый индивид имеет возможность создавать образ жизни по собственному плану. Никто не принуждает жить согласно единственно допустимому плану, навязываемому властями с помощью полиции, милиции и вообще аппарата принуждения. Свободу ограничивает не насилие или угроза насилия со стороны других людей, а только физиологическая структура тела и ограниченность природных факторов производства. Понятно, что способность человека определять свою судьбу предполагает наличие границ в виде законов природы. Констатируя это, мы не рассматриваем индивидуальную свободу с точки зрения абсолютных критериев или метафизических понятий. Мы далеки от правых и левых апологетов тоталитаризма. Не стоит разделять мнение, что массы слишком неразвиты, чтобы понять, в чем состоят их подлинные потребности и интересы, и потому нуждаются в опеке правительства. С другой стороны, вряд ли стоит терять время на анализ претензий самоузакониться со стороны претендентов-опекунов из числа суперменов.
4. Экономический расчет и практическая неосуществимость социализма
Экономический расчет -- компас
человека, посвятившего себя производству. Без экономического расчета
экономическая деятельность невозможна. Факт, что денежный эквивалент
средств производства поддается
определению исключительно в рамках
социального порядка, в котором средства
производства находятся в частной
собственности, с необходимостью
доказывает практическую
неосуществимость социализма. 4.1. Экономический расчет
[L. von Mises. Bureaucracy, p. 22--30] Превосходство капиталистической системы состоит в том, что она является единственной формой социального взаимодействия и разделения труда, позволяющей грамотно рассчитывать новые проекты и оценивать эффективность работы существующих заводов, ферм и мастерских. Нежизнеспособность любых схем социализма и центрального планирования предопределена невозможностью какого-либо экономического расчета в условиях отсутствия частной собственности на средства производства, когда не существует рыночных цен, оценивающих реальное участие различных факторов. Руководителю, имеющему дело с экономической деятельностью предприятия, необходимо решить следующую задачу: как выбрать из огромного количества различных материальных факторов производства оптимальный набор нужных средств, имея в виду, что факторы отличаются один от другого как по своим физическим свойствам, так и по месту, где они имеются в наличии. Существуют миллионы рабочих, отличающихся друг от друга способностями к труду. Технология предоставляет информацию о бесчисленном количестве вариантов производства товаров потребления, использования имеющихся в наличии природных ресурсов, капиталов и рабочей силы. Какие из этих технологий и планов обладают наибольшими преимуществами? Какие из еих следует принять как в наибольшей степени способствующие удовлетворению самых насущных нужд? Какие следует отложить или отвергнуть, чтобы не отвлекать факторы производства от других проектов, осуществление которых будет в наибольшей степени способствовать удовлетворению насущных нужд? Очевидно, на эти вопросы нельзя ответить при помощи натурального числового ряда. Объединить множество различных факторов в единый план можно только при наличии общепринятого деноминатора. В капиталистической системе проектирование и планирование основано на рыночных ценах. Без них все проекты и плановые схемы становятся просто академическими упражнениями. Планы показывают, что и как можно сделать, но с их помощью нельзя определить, действительно ли реализация определенного проекта повысит материальное благосостояние или, уничтожив дефицитные факторы производства, поставит под угрозу удовлетворение более насущных нужд, т.е. того, что потребители считают более важным. Основным фактором в процессе экономического планирования служит рыночная цена. Только рыночные цены позволяют ответить на вопрос, будет ли выручка от осуществления проекта больше, чем затраты на него, т. е. принесет ли оно больше пользы, чем осуществление других возможных планов, не могущих быть реализованными из-за того, что необходимые факторы производства используются именно для данного проекта. Основой экономических расчетов является публичная оценка потребительских товаров. Конечно, потребители подвержены заблуждениям и могут ошибаться в своих суждениях. Возможно, они иначе оценили бы различные товары, если бы были лучше информированы. Но такова еловеческая натура, нет никакой возможности заменить поверхностные суждения обывателей мудростью непогрешимого авторитета. Рыночные цены не следует считать выражением вечной и абсолютной ценности. Нет абсолютных ценностей вне субъективных, иногда ошибочных, предпочтений. В суждениях о ценности, иногда совершенно произвольных, отражены все слабости и недостатки их авторов. Однако единственная альтернатива рыночным ценам, основанным на предпочтениях всех потребителей, -- их определение на основе суждений небольших групп людей, в не меньшей степени, чем большинство потребителей, подверженных ошибкам и промахам, хотя и они называются авторитетными лицами. Как бы ни определялись цены потребительских товаров, устанавливаются они решением диктатора либо всеми потребителями, целым народом, ценности всегда носят относительный, субъективно-человеческий характер, они никогда не бывают абсолютными, объективными и божественными. Необходимо ясно понимать, что в рыночном обществе, организованном на основе свободного предпринимательства и частной собственности на средства производства, цены потребительских товаров верно и достаточно точно отражены суммой цен различных факторов, требующихся для их производства. Таким образом, появляется возможность путем точного расчета обнаружить, какие из бесконечного множества процессов производства являются самыми выгодными. Понятие выгоды ориентирует в этой связи на использование факторов производства таким образом, что производство потребительских товаров, особо настойчиво требуемых потребителями, получает преимущество по сравнению с производством менее спрашиваемых и требуемых потребителями. Экономический расчет дает возможность приспосабливать производство к запросам потребителей. Напротив, в рамках любой разновидности социализма центральные органы управления не в состоянии производить экономические расчеты. Нет рынка и, следовательно, нет рыночных цен, стало быть, отсутствует сама основа расчета. Мы можем рассматривать весь рынок материальных факторов производства и труда как аукцион, где участниками являются предприниматели. Потолок предлагаемых ими цен ограничен готовностью потребителей оплатить данную продукцию. В таком же положении другие участники торгов: конкуренты должны предложить более выгодные условия, если не хотят уйти с пустыми руками. Все участники торгов действуют как доверенные лица потребителей. Но каждый из них представляет в чем-то особый аспект потребительских запросов -- другой товар или иной способ производства того же самого товара. Конкуренция между различными предпринимателями -- это, по существу, спор между различными возможностями. Каждое отдельное решение купить холодильник и отложить покупку нового автомобиля является определяющим фактором формирования цен автомобилей и холодильников. Благодаря конкуренции между предпринимателями цены на потребительские товары влияют на формирование цен факторов производства. Тот факт, что различные индивидуальные потребности конфликтуют друг с другом из-за дефицитности факторов производства, что они представлены на рынке различными конкурирующими предпринимателями, весьма усложняет установление цен на эти факторы. Все это делает экономический расчет не только желательным, но и императивным. Предприниматель, не производящий экономических расчетов или игнорирующий их результаты, встает на путь банкротства, лишает себя управленческой функции. Но в социалистическом обществе, где существует только один управляющий, нет ни оценки факторов производства, ни экономического расчета. Предпринимателю в капиталистическом обществе фактор производства грозит ценой: не трожь, я предназначен для удовлетворения другой, более важной потребности. При социализме все факторы производства немы, никаких советов плановику. Известно огромное разнообразие технологически возможных решений одной и той же задачи. Каждое из них требует затрат различных факторов производства в разных количествах. Но поскольку менеджер в условиях социализма не может привести их к общему знаменателю, он не в состоянии определить степень прибыльности и принять нужное решение. 4.2. Экономический расчет как ориентир действия для производителя
[L. von Mises. The Human Action, p. 229--230] Расчет в денежных знаках -- путеводная звезда в социальной системе разделения труда и надежный компас для производителя. Только расчет может помочь отделить прибыльные аспекты производства от убыточных, одобренные покупателем товары от тех, что отвергнуты сувереном. Каждый начинающий предприниматель держит экзамен на владение денежными расчетами. Предвосхищение программируемого действия предполагает набросок коммерческой калькуляции расходов и доходов. Ретроспективное определение результатов предыдущих операций становится основой бухгалтерского расчета. Экономический расчет в денежной форме обусловлен определенными социальными институтами. Он функционирует только в контексте системы разделения труда и частной собственности на средства производства, когда продукты и услуги всех порядков обмениваются на общий эквивалент -- деньги. Монетарный расчет -- метод, используемый всеми членами общества, основанного на частном контроле средств производства. Такой способ засчета предполагает, что богатство и рента, прибыль и доход имеют частный характер, что агенты начинают предпринимательство, действуя на свой страх и риск. Все результаты имеют точный референт в лице индивида. При суммировании статистических результатов финальные данные показывают итог автономных действий множества самоопределяющихся индивидов. При этом нет речи о действиях коллектива, целого или некой тотальности. Денежный расчет становится бесполезным и неприменимым, если нет индивидуализации. Мы говорим об индивидуальных прибылях, а не о социальных ценностях и всеобщем процветании. Монетарный расчет -- главный носитель программирования и деятельности в социальной сфере свободного предпринимательства, контролируемого рынком и ценами. В этой сфере он возник, постепенно совершенствовался вместе с рыночным механизмом и распространялся на весь товарный рынок. Именно экономическому расчету мы обязаны завоеваниям нашей цивилизации с ее функцией соразмерности и сосчитываемости. Физические и химические меры имеют смысл только в силу наличия экономических смет. Счет сделал арифметику оружием за лучшую жизнь. Он внедрил способ использования лабораторных экспериментов ради устранения дискомфорта. Монетарный расчет доведен до совершенства в мире капитала. Цены на имеющиеся в распоряжении средства он сопоставляет с переменами в действиях других факторов. Расчет показывает произошедшие изменения, их относительную величину, успех и неуспех, прибыль и убытки. Систему свободного предпринимательства пренебрежительно называют капиталистической. Однако такое словоупотребление совершенно неуместно. Здесь ссылаются на основную характеристику системы и ту роль, которую выполняет в ней капитал. Те, кого тошнит от экономических расчетов, спят и не желают, чтобы их сны были нарушены голосом критического разума. Реальность раздражает мечтающих о царстве безграничных возможностей. Они возмущаются убогой системой, где каждый пустяк просчитан в долларах и центах. Эти друзья героического духа и всего прекрасного считают верхом благородства свое фрондерство рядом с мещанской тупостью и убожеством мелких буржуа. Им неприятно думать, что культ красоты и благородства, мудрости и истины вполне совместимы с рациональностью вперед смотрящего и просчитывающего разума. Только романтический бред плохо уживается с трезвым и критическим умом. Холодный калькулятор -- суровый обличитель экстатического визионера. Наша цивилизация связана неразделимым образом с нашими методами экономического расчета. Она погибла бы, если б мы утратили этот бесценный интеллектуальный инструмент оценки действия. Гете имел все основания назвать бухгалтерский учет с двойной записью одним из самых великолепных изобретений человеческого разума. 4.3. Экономический расчет и практическая неосуществимость социализма
[L. von Mises. Socialism, p.101--105] Есть два необходимых условия расчета стоимости в денежной форме. Первое состоит в том, что в сферу обмена входят не только товары низшего уровня, но и ценности высшего порядка. В отсутствие этого условия нет нормальных отношений обмена. Не меняет дела и случай Робинзона Крузо, по собственному усмотрению обменивающего свой труд и муку на хлеб, ведь точно так же он смог бы поменять хлеб на одежду, попав на рынок. Следовательно, есть все основания считать, что любую экономическую акцию, включая случай Робинзона Крузо, можно представить как обмен. Кроме того, разум одного, даже очень смышленого человека, слишком слаб, чтобы уловить важность одной ценности относительно множества других в ряду товаров высшего качества. Никто не может предвидеть и оценить все производственные возможности без помощи системы счета и учета. В обществе, основанном на разделении труда, распределение прав на собственность предполагает сначала некое мысленное распределение труда, без чего не возможны ни экономика, ни производственная система. Второе условие предполагает наличие некоего общепризнанного медиума -- денег -- с всеобщей обменной функцией. Если бы все было иначе, отношения обмена нельзя было бы свести к общему деноминатору. Только в примитивных условиях можно позволить себе недооценку монетарного расчета. Например, в узких пределах семейной экономики отец распоряжается делами целиком и полностью, с большей или меньшей точностью он оценивает важность изменений в производственном процессе без калькуляций. В этом случае капитал невелик по размеру, а продукты высшего качества довольно близки к продуктам потребления. Разделение труда -- на зачаточной стадии: человек выполняет работу от начала до конца, сложный процесс производства близок к потреблению. В условиях коллективного производства все складывается уже иначе. Простое производство без монетарного расчета не имеет никакой поддержки, оно ушло в прошлое. В узких рамках замкнутой семейной экономики можно обозреть единым взглядом производственный процесс, но в нашей экономической реальности обстоятельства деятельности максимально усложнены. И в социалистическом обществе 1000 литров вина лучше, чем 800 литров. Не так сложно определить, что лучше, -- 1000 литров вина или 500 литров масла. И без калькуляций ясно, что достаточно воли экономически заинтересованных субъектов. Однако, раз приняв то или иное решение, необходимо поставить задачу в направлении рациональной экономики, приспособить средства к поставленной цели. Чтобы прийти к этому, необходим экономический расчет. Без него разуму не сориентироваться в путанице промежуточных производственных звеньев и множестве возможностей. Проблемы определения времени и места, экономического управления были бы неразрешимыми. Ошибочно думать, что в условиях социализма расчет в натуральном выражении можно заменить монетарным расчетом. Расчет в натуре в рамках нерыночной экономики применим только к продуктам потребления. Он терпит поражение при первой же попытке применения к продуктам высшего качества. Как только утрачен свободно устанавливаемый критерий монетарной оценки продуктов высшего качества, становится невозможным рациональный способ производства. Каждый шаг в сторону от частной собственности, денежного инструмента производства отдаляет нас от рациональной экономики. Легко отмахнуться от такой постановки вопроса, ведь социализм пока образует собой некий заказник в рамках общества с денежным обращением, достаточно пока свободного общества. В определенном смысле мы можем согласиться с аргументом социалистов (в другом контексте демагогическом), что национализация и муниципализация предприятий нс является истинным социализмом. Организация их деятельности зависит от общей экономической системы, от свободы рыночных отношений. В государственные предприятия вводятся технические усовершенствования только тогда, когда становится очевидной их эффективность в рамках частных фирм на родине и за рубежом, поскольку частный сектор, производящий материалы для более совершенных технологий, стимулирует их внедрение. В таких фирмах всегда видят пользу от реорганизации, ибо система, основанная на частной собственности на средства производства и денежном обращении, включает оценку и расчет. Этого нет на предприятиях, работающих в чисто социалистической среде. Без экономического расчета не может быть никакой экономической активности. Из-за отсутствия системы экономического расчета в условиях социалистического государства невозможна экономическая активность в том смысле, какой мы придаем этому выражению. Нет способа опознания рационального поведения, т. к. производство не направляется экономическими мотивами. Пока есть воспоминание об опыте конкурентной экономики, устоявшей на протяжении тысячелетий, есть шанс спасти искусство экономики от полного коллапса. Старые процессы сохраняются не потому, что рациональны, а как освященные традицией. Показав свою иррациональность, они не будут больше соответствовать новым условиям. Вследствие общих изменений экономических представлений эти процессы должны будут показать свой внеэкономический характер. Производство продуктов можно наладить неанархическим способом, это верно. Все, направленное на удовлетворение потребностей, можно подчинить контролю высшей власти. Однако на месте "анархической" экономики появится способ производства без начала и конца с совершенно иррациональным механизмом. Колесо будет вращаться, но вращаться в пустоте. Можно представить возможные характеристики социалистического общества. Сотни и тысячи работающих учреждений, из которых лишь немногие производят продукты потребления, большая часть -- полуфабрикаты и накопления. Все учреждения тесно связаны, каждый продукт проходит через серию стадий-превращений, пока не дойдет до потребителя. Однако в этих бесконечных переплетах властвующая элита руководителей никогда не сможет разобраться, распутать мертвые узлы она не в состоянии. Никогда не ответить определенно, проходил ли продукт длинный производственный цикл, или труд и материалы истрачены впустую. Как можно определить ту или иную степень эффективности производства? Конечно, можно сопоставить количество и качество конечного продукта, готового к употреблению, но только в редчайших случаях их можно было бы соотнести с производственными затратами. Создается видимость экономической организации для достижения определенных целей. Чтобы сократить до минимума возможные потери, нужны расчеты для нахождения подходящего пути. Естественно, понадобится расчет стоимостных показателей. Не требует дальнейших доказательств, что в такой ситуации недостаточно рассуждений технического характера по поводу объектного использования продуктов и услуг. В системе, гарантирующей частную собственность на средства производства, шкала ценностей является результирующей независимых друг от друга индивидуальных поступков. Каждый участвует в ее формировании двояким образом -- как потребитель и как производитель. Как потребитель человек устанавливает шкалу оценок потребительским товарам. В качестве производителя он ищет блага высшего качества, чтобы использовать там, где они приносят наибольший результат. Таким образом, все продукты высшего качества занимают свое место в соответствии с социальными условиями производства и потребностями общества. Так в процессе игры и взаимопересечения двух оценочных процессов экономический принцип показывает способ управления как потреблением, так и производством. Так возникает стоимостная шкала, дающая каждому из нас возможность соразмерять запросы с экономическими критериями. Всего этого нет в государстве социалистического типа. Дирекции может быть совершенно точно известно, какие материальные блага наиболее необходимы и требуемы. Однако одного из необходимых реквизитов все же недостает для экономического расчета -- оценки производственных факторов. Можно установить суммарную стоимость всех факторов производства, очевидно равную стоимости всех удовлетворяемых ими потребностей. Можно было бы установить стоимость каждого отдельного фактора, просчитав последствия его изъятия из производства и поставив в соотношение с потребностями. Однако свести стоимость к единообразному выражению в виде денежной цены может только экономическая система конкуренции. Даже сохраняя деньги, социалистическая экономика не в состоянии отразить в цене стоимость общего труда и производственных факторов, ведь деньги не имеют четких функций в экономическом расчете. Вообразим, что строится новая железнодорожная линия. Какой из возможных путей следует выбрать? В условиях конкуренции и денежного обмена ответ на подобные вопросы дает денежный расчет. Новая линия удешевила бы транспортировку некоторых продуктов, значит, следует подсчитать, покрывает ли экономия на перевозках затраты на строительство и эксплуатацию новой линии. Расчет возможен только в денежной форме, нерационально сопоставлять расход и сбережения в физических единицах. Нельзя свести воедино труд, железо, уголь, различные материалы, машины и все необходимое для строительства дороги. Составить экономически грамотный план можно только тогда, когда все факторы переведены в форму денег. Верно, что экономический расчет имеет как преимущества, так и дефекты, однако ничего более подходящего для замены у нас нет. В здоровой денежной системе для решения практических целей вряд и требуется что-то большее. В случае отказа от нее система расчетов становится абсолютно невозможной. Социалистическое государство может предпринять что-то еще, например, взвесить все за и против планируемых сооружений. Все же опорой будут по-прежнему сомнительные оценки, а не прочный фундамент точного экономического расчета. 4.4. Неизбежный крах экономического расчета в условиях социализма
[L. von Mises. Epistemologic problems of Economics, p. 157--158] В случае внезапного исчезновения экономического расчета, например вследствие полной коллективизации, вся система капиталистического производства в короткое время превратилась бы в хаос, после чего оставля бы один выход -- вернуться к экономическим условиям примитивного общества. Поскольку цены на средства производства в денежной форме органично устанавливаемы только в социальном порядке частной собственности на средства производства, то отсюда логически необходимым образом следует вывод о практической нереализуемости социализма. С точки зрения политики и истории это наиболее важное открытие экономической теории. Практическую важность его сложно переоценить. Одно только это открытие образует основу окончательного политического осуждения любой разновидности социализма, коммунизма и вообще плановой экономики. Оно позволит будущим историкам понять, как случилось, что победа социалистического движения не привела к утверждению обещанного царства справедливости. Однако углубляться далее в этом направлении мы не можем. Мы обязаны рассмотреть проблему экономического расчета в свете различия между экономическим действием в узком смысле слова и действием вообще. Специфическая характеристика расчета как ментального инструмента отвечает факту, что сфера его использования выглядит особой провинцией более широкого домината деятельности. Экономическая сфера распространяется на всю область денежных расчетов. Люди обычно полагают, что вводить их на территории неэкономических отношений незаконно. Мы не можем согласиться с таким взглядом, трактующим экономическую акцию и неэкономическое поведение как гетерогенные. Мы видели, что такое разделение приводит к обману. Сам факт, что мы придаем важность экономическому расчету, выраженному в денежной форме, как незаменимому инструменту в оценке производства, иногда выглядит как терминологическое разделение этих сфер. Мы должны отказаться от противопоставления экономического и внеэкономического, приняв одно уточнение -- экономическое в узком и широком смысле, с условием, что не будем интерпретировать их как существующее разделение в сфере рационального и экономического поведения. Можно добавить, что монетарный расчет -- такая же функция монеты, как астрономическая навигация -- функция звезд. Экономический расчет представляет собой просчет будущих возможностей, принятых за основу важных направляющих решений, либо уточнение достигнутых результатов, баланс прибылей и затрат. Его нельзя назвать совершенным ни с какой точки зрения. Теория непрямого обмена (денег и кредита) ставит как раз задачу показать несовершенство, точнее, границы этого метода. Тем не менее, это единственная в нашем распоряжении процедура, позволяющая в условиях системы разделения труда свести и сопоставить средства и цели производственных процессов. Следовательно, совершенно обречены попытки апологетов социализма изобрести схему социалистического экономического расчета. Человек свободен постольку,
поскольку его жизнь не подвластна
чужим произвольным суждениям. Мир -- это социальная теория либерализма. Свобода печати есть чистый
обман, если власть контролирует все
типографии и бумажные фабрики. Это
относится ко всем прочим правам человека. 5.1. Праксеология и либерализм
[L. Von Mises. The Human Action, p., 153--155] Либерализм -- это политическая доктрина. Это не теория, а применение разработанных праксеологией теорий, в том числе экономики, с целью решения проблем человеческого поведения. Как политическая доктрина либерализм не нейтрален по отношению к ценностям и конечным целям. Отталкиваясь от предпосылки, что большинство людей ставят цели и пытаются их достичь, он информирует, какие средства следует применить для достижения поставленных целей. Защитники либеральной доктрины отдают себе отчет в том, что принципы имеют силу только для тех, кто разделяет их оценки и позицию. Праксеология, а также экономика пользуются терминами "счастье", "устранение дискомфорта" в сугубо формальном смысле. Зато либерализм приписывает им совершенно конкретный смысл. Он исходит из того, что люди жизнь предпочитают смерти, здоровье -- болезням, нормальное питание -- недоеданию, благосостояние -- бедности, аргументирует, как нужно действовать для реализации этих ценностей. Стало привычкой называть такие установки материалистическими, обвинять либерализм в пристрастиях к грубому материализму и пренебрежении высокими и благородными целями. Человек жив не хлебом единым, говорят критики, осуждающие мизерность утилитарной философии. Тем не менее эти страстные диатрибы во всем ошибочны, ибо совершенно деформируют принципы либерализма. Во-первых, либералы не требуют от людей следовать указанным выше целям. Они утверждают, что подавляющее большинство людей предпочитают здоровую жизнь нищете, недоеданию и смерти. Правильность такой предпосылки невозможно опровергнуть. Ее доказывает факт, что все антилиберальные доктрины -- теократические догмы различных религий, государственных партий, националистов и социалистов -- явно или неявно принимают эти установки. Все они обещают своей пастве сытую жизнь, никто из проповедников или политиков не скажет о возможном вреде, который принесет их программа. Напротив, они настаивают на том, что реализация планов партийных соперников приведет к обнищанию народа, лишь они знают, как достичь изобилия. Христианские партии не уступают националистам и социалистам в проворных обещаниях более высокого уровня жизни. Служители церкви сегодня больше говорят об увеличении зарплаты и фермерской прибыли, чем о христианских догмах. Во-вторых, либералы не пренебрегают духовными и интеллектуальными запросами. Наоборот, они страстно стремятся к моральному и интеллектуальному совершенству, мудрости и эстетическим высотам. Однако их способ трактовки этих высоких ценностей отличается от понимания их оппонентов. Они не разделяют мнения, что любая социальная система может организовать и вдохновить научную и философскую мысль, способствовать рождению шедевров и просветить массы. Они понимают, что общество можно оснастить так, что не будет неразрешимых препятствий на пути гения, что при любой ориентации можно освободить человека от материальных нужд, дать ему нечто большее, чем заботы о хлебе насущном. С точки зрения либералов, социальный путь к тому, чтобы сделать человека более человечным, состоит в борьбе с бедностью. Мудрость, наука и искусство расцветают в обществе изобилия, а не в среде нищих. Те, кто чернят эпоху либерализма, намеренно искажают факты. XIX век был веком беспрецедентных в техническом отношении новшеств и роста массового благосостояния. Средняя продолжительность жизни благодаря этому резко увеличилась. Это была эпоха великих музыкантов, писателей, поэтов, художников, скульпторов и их бессмертных творений. Философия, история, экономика, математика, физика, химия, биология дали доступные простому человеку мысли, возвысив общество своими открытиями и шедеврами. 5.2. Наука и технология: экономика и либерализм
[L. von Mises. Epistemologic Problems of Economics, p. 37--40] Наука познает и исследует по внутренней логике либо ради получения информации для действия, либо преследуя обе цели -- практическое использование результатов научного исследования не противоречит науке. Человек думает не только из любви к философии, но и ради успешных действий. Не было бы нужды повторять очевидные истины, если антилиберальная пропаганда партизанского толка не пыталась бы ежедневно отрицать их. Обстоятельство, что экономическая наука нейтральна по отношению к ценностным суждениям, похвалам и порицанию, не мешает нам пытаться понять, воспользовавшись экономической теорией, как нужно спланировать действия, чтобы достичь поставленных целей. Цели бывают разные. Калигула, например, хотел, чтобы у всех римлян была одна голова -- рубить проще. Ясно, что другие смертные хотели несколько другого. Конечно, крайние случаи редки, поскольку саморазрушительны в тенденции. Калигула, реализуя свои желания, не мог рассчитывать на долгую жизнь. Люди, насколько позволяет разница в желаниях и ценностях, обычно следуют своей биологической природе и видовым целям. Несмотря на разные восприятия мира, религиозную, национальную, расовую, классовую принадлежность, личные пристрастия, возраст, здоровье, люди стараются найти благоприятные физиологические условия для жизни. Они хотят есть, пить, быть одетыми, иметь дом и нечто большее. Они уверены, что больший выбор из большего количества еды, одежды, жилищ лучше, чем их недостаток. Каждый человек желает себе и близким здоровой жизни и процветания. Здоровье и благополучие других ему могут быть безразличны. Окруженный хищниками с атавистическими инстинктами, человек может заподозрить, что ему перекрывают дорогу, устраивают ловушку, что его лишили пищи, что он должен убить, чтобы удовлетворить собственные потребности. Научно обоснованная технология показывает, что дело обстоит не совсем так. Работа, исполняемая на основе разделения задач, продуктивнее, чем работа изолированного человека. Когда объединяются люди с высокими интеллектуальными и физическими данными с теми, у кого они намного ниже, совместные их действия более эффективны (это следует из закона ассоциации, или сравнительных затрат Рикардо). Следовательно, любой человек быстрее добивается нужных целей путем социального сотрудничества. Сотрудничество возможно только на основе частной собственности на средства производства. Социализм -- общественная собственность на средства производства -- делает невозможным любой экономический расчет, поэтому совершенно неприемлем. Абсурдность синдикализма очевидна без обсуждений. Что касается вмешательств, рекомендуемых интервентистами, то в результате получается, что они противоречат цели, производят следствия, которых инициаторы хотели избежать. Если мы строго придерживаемся канонов научной процедуры, то не можем не прийти к выводу, что частная собственность на средства производства -- единственная приемлемая для социальной организации форма, при этом речь не идет ни об апологии капитализма, ни о научном обслуживании либерализма. Человеку, принимающему научный метод осмысления проблем человеческого действия, либерализм должен казаться единственной политической силой, укрепляющей благосостояние для него самого, близких и всех прочих. Отвергать либерализм могут только те, для кого жизнь, здоровье и процветание неважны, кто предпочитает болезни, нужду и страдания. Защитники статализма и государственного вмешательства совершенно не понимают сути либерализма. Они полагают, что за ним стоит определенная концепция мира. Однако глобальные воззрения, метафизика и ценностные суждения не имеют ничего общего с либерализмом. Вообразим, что некие человекообразные существа захотели избавиться от человеческого начала. Положив конец мысли и действию, они решили вести пассивно вегетативный образ жизни растений. Трудно сказать, были такие существа или нет. Скажем, святой Эджидио, самый радикальный защитник аскетизма, был крайне непоследователен в своем рвении к нестяжательству. Примером для подражания он считал птиц и рыб, хотя логичнее было бы выбрать полевые лилии: они лучше воплощают идеал полного отказа от улучшения жизненных условий. Нам нечего сказать людям такого типа, аскетам, встающим на путь самоотрицания и смерти. Но им тоже нечего нам сказать. Если кому-то хочется трактовать эту доктрину как воззрение на мир, то нельзя не добавить, что это типично нечеловеческая концепция мира, поскольку она последовательно ведет к устранению человеческой цивилизации. Наша наука рассматривает человека как активное существо, а не как растение с человеческими признаками. Действующий человек преследует цели, он желает преодолеть, насколько возможно, свою неудовлетворенность. Наша наука показывает, что ставить и добиваться целей необходимо для существования, что человеческие цели эффективнее в социальной системе разделения труда, чем в изоляции. Уместно заметить, что до сих пор нет никакого исторического опыта, подтверждающего нечто противоположное. Раз доказан этот факт, мы начинаем понимать, что нет нормативных стандартов в экономической и социологической теории либерализма, состоящей в применении упомянутой теории действия. Возражение, что экономия и социология либерализма настраивают на определенное видение мира, не выдерживает критики. Наука о действиях опеределенно занимается лишь активными людьми, ей нечего сказать о людях-растениях, живующих без мысли о завтрашнем дне. 5.3. Либерализм австрийских экономистов
[L. von Mises. The Historical Setting of the Austrian School of Economics, Arlington House, New Rochelle, 1969, p. 34--39] Платон мечтал о добропорядочном тиране, который доверил бы мудрому философу разработать совершенную социальную систему. Философы Просвещения, со своей стороны, уже не связывали свои надежды с хорошими правителями и прозорливыми мудрецами. Их оптимизм по поводу будущего человечества основан на двойной вере в человека и его разум. В историческом прошлом меньшинство негодяев -- вероломные короли, лицемерные попы, коррумпированные дворяне -- нашли способ наделать много зла. Все же просветители не слишком заблуждались, говоря, что как только человек почувствует силу разума, возврат в тьму невежества прошлых времен для него уже будет немыслим. Каждое новое поколение спешит добавить нечто свое к прекрасным свершениям предков. Человеческий род встал на путь постоянного подъема в направлении ко все более приемлемым условиям жизни. Неуклонно двигаться вперед -- в природе человека. Следовательно, глупо вздыхать о потерянном рае или золотом веке, ведь идеальные социальные условия могут быть только впереди, а не в прошлом. Политики девятнадцатого века, либералы, прогрессисты и демократы боролись за всеобщее голосование и представительскую систему правления с нерушимой верой в непогрешимость человеческого разума. Большинство, по их мнению, не ошибается. Идеи целого народа и принимаемые избирателями благоприятствуют процветанию всех. Важно отметить, что аргументы в пользу представительной демократии, сформулированные небольшой группой философов-либералов, никак не были связаны с предполагаемой непогрешимостью большинства. Юм отмечал, что правительство опирается на мнения, а длительный промежуток времени выдерживают лишь мнения большинства. Правительство, неподдерживаемое большинством, рано или поздно теряет власть: если само не уходит в отставку, то его свергают насильственным образом. Правители в конце концов передают власть и ответственность людям, которые в состоянии управлять страной по воле большинства. Нет никакой возможности долго удерживаться у власти непопулярному и считающемуся несправедливым правительству. Рациональность представительского правления заключается вовсе не в непогрешимости большинства, наподобие божественной. Она состоит в эффективности мирных методов корректировки политической системы и замены представителей власти в согласии с волей большинства. Разрушений революции и гражданской войны можно избежать, если нежелаемое правительство может быть заменено мирно, посредством выборов. Настоящие либералы полагают, что рыночная экономика, единственная экономическая система, позволяющая постоянное и прогрессивное улучшение материальных условий жизни человеческого рода, может функционировать только в атмосфере ненарушаемого мира. Они отстаивали необходимость представительской демократии, ибо предполагалось заранее, что только такая система может надолго удержать внешний и внутренний мир. Истинных либералов от мажоритаризма (большевизма) радикалов отделяло то, что первые не обосновывали своего оптимизма относительно будущего мистической верой в непогрешимость большинства. Они полагались исключительно на силу здравого логического аргумента. От их внимания не ускользал факт, что огромное большинство людей не блещет умом и смекалкой, люди слишком инертны, чтобы удерживать длинные цепочки умозаключений и абсорбировать получаемые выводы. Они надеялись, что массы, отдавая отчет в собственной недалекости и ленивой инертности, не откажутся от обоснований определенных идей, предложенных интеллектуалами. С солидными суждениями образованного меньшинства и их способностью убеждать большинство великие либералы прошлого века связывали возможное улучшение человеческих условий. С такой точкой зрения были вполне согласны Карл Менгер, Визер и Бём-Баверк. Среди неопубликованных рукописей Менгера профессор Хайек обнаружил аннотацию: "Нет лучшего способа показать всем абсурдность некоторого умозаключения, чем получить из него все возможные следствия". Все трое ученых любили повторять аргумент Спинозы из первой книги "Этики": "Sane sicut lux se ipsam et tenebras manifestat, sic veritas norma sui et faisi" ("Как свет обнаруживает себя и темень, так истина открывает себя и ложь"). Спокойно наблюдая за логикой неуемной пропаганды историцистов и марксистов, они убеждались, что логически недоказуемые догмы в свете определенных деяний отвергают все сколько-нибудь рассудительные люди, именно в силу абсурдности этих идей и факта, что массы необходимым образом должны быть направляемы интеллектуалами. [...] Менгер, Бём-Баверк и Визер решительно отклоняют логический релятивизм, присутствующий в концепциях прусской исторической школы. Возражая на аргументы Шмоллера и его последователей, они настаивают, что корпус экономических теорем равнозначно работает для любого вида действий, независимо от условий времени и места, национальных и расовых характеристик людей, религиозных, философских и этических идей. Величие трех австрийских экономистов трудно переоценить. Их эпистемологические убеждения не оставляют никакой почвы для оптимизма относительно будущей эволюции человеческого рода. Что бы мы ни думали о корректности логического мышления, вряд ли ближайшее поколение превзойдет предыдущее по части интеллектуальных усилий и их результатов. История непрерывно показывает, как периоды необычайного расцвета и интеллектуальных завоеваний сменялись упадком и регрессом. Сможет ли будущее поколение выдвинуть людей, способных конкурировать с гениями века ушедшего? Мы не знаем, какие биологические условия обеспечат этот интеллектуальный прорыв. Мы не можем исключить предположение о возможных пределах такого подъема. Разумеется, мы не можем знать и того, не наступит ли на пути умственного подъема некий момент, за пределами которого образованное меньшинство не сможет более убеждать и вести за собой массы. Из предпосылок Менгера, Бём-Баверка и Визера следовало, что долг пионеров-первопроходцев -- делать то, что их способности позволяют делать, однако они не обязаны пропагандировать свои идеи и еще менее использовать сомнительные методы, чтобы заставить людей принять их идеи. Первые австрийские экономисты не были заинтересованы в распространении своих сочинений. Менгер не стал публиковать второю редакцию своих знаменитых "Grundsatze", несмотря на настойчивость его издателя и успех книги у читателей. Главное, что интересовало Менгера, Бём-Баверка и Визера, был вклад в экономическую науку и ее продвижение. Они никогда не пытались убеждать и добиваться согласия иным способом, чем силой обосновываемых ими аргументов, содержащихся в их книгах и статьях. Они остались равнодушны к факту, что немецкие и австрийские университеты сохранили враждебность по отношению к экономической науке как таковой и субъективистским теориям в частности. 5.4. Социальная теория либерализма опровергает социальный дарвинизм
[L. von Mises. Socialism, p. 281--282] Известно, что Дарвин испытал влияние Мальтуса и его "Опыта о законе народонаселения". Однако Мальтус был весьма далек от понимания борьбы за выживание как необходимого социального института. Он не всегда понимает эту борьбу как взаимное истребление живых существ в схватке за обладание территорией, добычей и самками. Он использует это выражение в переносном смысле, метафорически, чтобы показать взаимозависимость живых существ и связь их с окружающей средой. Принимать это выражение в буквальном смысле -- грубая ошибка. Когда естественный отбор трактуют как борьбу на истребление, а затем конструируют социальную теорию на необходимости этого уничтожения, мы получаем еще более тяжкие последствия. Теория народонаселения Мальтуса есть не что иное, как часть социальной доктрины либерализма, хотя критики постоянно демонстрируют непонимание этого факта. Только в рамках общей картины ее можно понять. Ядро социальной теории либерализма -- это теория разделения труда. Только в тесной связи с ней можно правильно объяснить социальные условия закона народонаселения Мальтуса. Общество возникает как объединение людей ради лучшего использования естественных условий существования. По существу, общество есть запрет на взаимоистребление людей, борьба заменяется взаимопомощью, это образует основную мотивацию поведения всех членов единого организма. Внутри границ общества не должно быть борьбы, есть только мир. Любая борьба, по сути, тормозит социальную кооперацию. Сплоченное общество-организм может устранить борьбу за существование против враждебных сил. Однако изнутри, когда общество состоит из взаимодействующих индивидов, оно не может быть ничем иным, как сотрудничеством. Даже война не может разрушить социальные связи цивилизованного общества. Так, во время мировой войны, если признают силу международного права, остаются некоторые связи, свидетельствующие о кусочке мира, выживающем и во время войны. Частная собственность на средства производства есть регулятивный принцип, обеспечивающий равновесие между ограниченным числом средств, которыми общество располагает, и более быстро растущим числом потребителей. Этот принцип ставит каждого индивида в зависимость от квоты экономического продукта, социально резервируемого от коэффициента собственности и труда. Он выражается в снижении показателя рождаемости под давлением социального пресса, элиминацией излишних членов общества, как это случается в животном и растительном царстве. Однако функцию борьбы за существование выполняет "моральный тормоз", ограничивающий потомство. В обществе нет и не может быть борьбы за выживание. Было бы грубейшей ошибкой делать подобные варварские выводы из социальной теории либерализма. Вырванные из контекста выражения Мальтуса, используемые для превратных толкований, они объясняются простой недостаточностью и неполнотой первой редакции, написанной до того, как вполне сформировался дух классической политэкономии. Следует подчеркнуть тот факт, что до Дарвина и Спенсера никто не мог рассматривать борьбу за существование в современном смысле слова как действующий в человеческом обществе принцип поведения. 5.5. Социальная функция демократии заключается в поддержании мира
[L. von Mises. Socialism, p. 59--62] С помощью философии либерализма мы осознали факт, что принцип насилия должен уступить место принципу мира и согласия. Впервые философия позволила нам отдать отчет в собственных поступках. Человечество освобождается от власти романтической ауры, окружавшей его долгое время. Война, учит либеральная философия, губит не только побежденных, но и победителей. Общество -- плод мирных усилий; главный резон его существования -- сотворение и защита мира. Мир, а не война -- отец и мать всех вещей.. Процветание приносит экономическая активность: не ремесло военных, а мирный труд несет счастье. Мир созидает, а война разрушает. Нации фундаментальным образом миролюбивы, ибо осознают максимальную полезность мира. Они принимают войну только в порядке самозащиты, никогда не хотят агрессивных действий. Когда люди начинают верить, что можно обогатиться и добиться власти мародерством, тогда в силу вступает принцип войны. Важно предупредить народы, что реализация определенных желаний отрицает необходимые для ведения войны пути и средства. Любовь либералов к миру не рождается из филантропических побуждений, как в случае пацифистки Берты Зутнер и ей подобных. Либералы не имеют привычки жаловаться и побивать безумный романтизм кровавых битв строгой умеренностью международных конгрессов. Их миролюбие не есть спокойное времяпрепровождение, совместимое со всеми прочими возможными убеждениями. Это социальная теория либерализма. Тот, кто обосновывает межнациональную солидарность экономических интересов, безразличен к расширению территорий и национальных границ. Тот, кто преодолел коллективистские понятия и для кого выражение "честь государства" звучит непонятно, никогда не признает обоснованным агрессивное вторжение. Либеральный пацифизм -- следствие из социальной философии либерализма. Протекция институту частной собственности и отрицание войны суть два выражения одного и того же принципа. Во внутренней политике либерализм выступает за максимальную свободу в выражении политических мнений, а государство базируется на воле большинства. Законы создают представители народа или правительство, являющееся комитетом представителей народа. В случае принятия монархии либерализм идет на компромисс. Его идеалом остается республика, даже когда она, как в случае с Англией, в форме королевской власти. Самый высокий политический принцип -- самоопределение народов и индивидов. Бесполезно спорить, можно ли считать демократическим такой политический идеал. Некоторые из писателей склонны подчеркивать контраст между либерализмом и демократией, похоже, при этом не имеют четкого представления ни о первом, ни о втором. Их базовые философские идеи связаны исключительно с естественноправовой традицией. Конечно, большая часть либеральной теории соответствует доктрине естественного права о неотчуждаемом праве человеческих существ на самоопределение. Однако причины, по которым постулаты принимаются, не всегда совпадают с теми, по которым они усваиваются. Часто куда легче начать политическую акцию, чем прояснить последние мотивы собственных действий. Старый либерализм знал, что демократические основания неизбежно возникают из его социально-философской теории. Однако не совсем ясна была позиция отстаивания этих оснований в системе. Это объясняет затруднения и неопределенность либералов в определении последних принципов, отсюда и преувеличение некоторых псевдодемократических моментов со стороны считавших себя единственными демократами. Так возникал конфликт либералов и демократов. Значение конституционной формы демократии состоит не в том, что в ней лучше всего представлены естественные и неотъемлемые права человека, а также не в том, что она лучше реализует идеи свободы и равенства. То, что человек разрешает другим управлять собой, не хуже того факта, что он оставляет другому выполнять часть своей работы. Гражданин некоторого цивилизованного сообщества чувствует себя свободным и счастливым в условиях демократии, но его мнение о демократии как высшей форме правления и достойной самопожертвования нельзя объяснять фактом, что демократия достойна, чтоб ее любили ради нее самой. На самом деле, демократия развивает функции, которые гражданин не может недооценивать. Обычно утверждают, что существенную функцию демократии выбирают политические лидеры. В демократической системе распределение общественных должностей и обязанностей происходит посредством конкурсов, в конкурентной борьбе побеждают сильнейшие. Сложно понять, почему именно демократия более удачна в выборе управленческих кадров, чем аристократия или автократия. В недемократических государствах -- так учит история -- часто появлялись настоящие таланты в политике, и нельзя сказать, что в условиях демократии лучшим людям достаются самые важные посты. Друзья и враги демократии в этом вопросе никогда не находят согласия. Истина в том, что значение конституционной демократической формы состоит в удержании мира, позволяющем избегать насилия, революций и разрушений. Даже в недемократических государствах удерживается у власти только то правительство, которое опирается на общественное мнение. Сила любого государства не в оружии, а в духе, который вооружает людей. Небольшое меньшинство руководителей достигают власти и удерживают ее только в силу понимания души народа, подчиняя большинство своим командам. Если ситуация меняется и люди теряют убеждение, что нужно поддерживать данное правительство, то рано или поздно кабинет должен уступить место другому. Недемократические лидеры и системы меняются только насильственным путем, потерявших поддержку руководителей выбрасывают вон перевороты, другие занимают их место. Любая насильственная революция обходится дорогой ценой и большой кровью. Демократия умеет избегать материальных потерь и драматических моральных последствий, гарантирует согласие между волей государства, выражаемой общественными органами, и волей большинства. Такое согласие достигается установлением зависимости и подконтрольности работников государственных органов от воли большинства в каждый данный момент. Во внутренней политике реализуется то, чего добивается во внешней политике пацифизм. 5.6. Равенство как равенство перед законом
[L. von Mises. Socialism, p. 65--66] Политическая демократия необходимо следует из либерализма. Часто говорят, что принцип демократии должен вывести за пределы либерализма. Реализованный принцип демократии якобы требует не только равенства политических прав, но и экономических. Так, социализм выводят из либерализма, поскольку полагают, что иначе он встал бы на путь собственного разрушения. Идеал равенства отстаивали с самого начала теоретики естественноправовой школы. Они обосновывали его с помощью религиозных, психологических и философских аргументов. Однако все попытки доказать этот идеал оказались тщетными. Природа не одаривает всех одинаковым образом, поэтому ни одна теория не сможет обосновать, почему все люди должны быть равными. Убожество естсственноправовых аргументов станет очевидным, когда мы проанализируем принцип равенства. Чтобы его понять, мы должны сделать исторический экскурс. В наше время, как и в прошлом, этот принцип использовали для устранения феодальных сословных делений. Пока существуют внутрисословные барьеры, препятствующие индивидуальному росту, жизнь общества будут сотрясать перевороты. Настоящая угроза общественному порядку — бесправные люди. Стремление устранить эти барьеры объединяет людей. Когда они убеждаются, что мирными путями им ничего не добиться, они прибегают к насилию. Мир можно сохранить только тогда, когда условия позволяют всем желающим участвовать в демократических институтах. Это означает равенство всех перед законом. У либералов есть другой довод в пользу такого равенства. Общество тогда хорошо функционирует, когда средства производства находятся в руках тех, кто знает, как их лучше использовать. Делить юридические права по случайному признаку знатности происхождения означало бы отобрать средства производства у тех, кто обеспечил бы их максимальную эффективность. Известно, какую роль придавали этому аргументу либералы в своей борьбе за отмену крепостного права. Простые соображения целесообразности ведут к принципу равенства, хотя либералы понимают, что равенство перед законом может обернуться в других обстоятельствах вредом. Либеральная идея равенства основана на необходимости социального порядка, поскольку порядок должен быть, то ради него обидчивостью индивидов можно пренебречь. Наравне с социальными институтами закон существует и работает на общество. Человек должен подчиниться обществу, поскольку его личные цели могут быть реализованы только посредством общества. Смысл юридических институтов извращается, когда им приписывают нечто большее, что затем становится основой требований, невзирая на цели социального сотрудничества. Для либерализма не существует другого равенства, помимо равенства перед законом. Совершенно несостоятельны аргументы критиков, доводящих равенство до дележа прибыли и перераспределения материальных благ. 5.7. Вне капитализма не существует ни цивилизации, ни свободы
[L. von Mises. The Human Action, p. 264, 279--287] Все цивилизации основывались на частной собственности на средства производства. В прошлом цивилизация и собственность находились в неразрывной связи. Признавать, что экономика есть экспериментальная наука, и несмотря на это требовать общественного контроля за средствами производства — постыдное противоречие. История учит, что нет цивилизации без частной собственности. Нет ни одного случая, чтобы реальный социализм показал бы более высокий образ жизни, чем уже реализованный капитализмом. Система рыночной экономики никогда не работала в полном и чистом виде. Максимально она проявилась в западной цивилизации, начиная с эпохи средневековья появилась тенденция на устранение препятствий рынку. Масса продукции стала быстро увеличиваться, как и уровень жизни, о котором никогда и не мечтали. Средний американский рабочий наслаждается жизнью так, что ему позавидовали бы Крез, Красе, Медичи и Людовик XIV. [...] Слова "свобода" и "независимость" для лучших из людей всегда означали самые желанные цели. Сегодня над ними насмехаются. "Это неопределенные понятия, -- трезвонят философы-модернисты, -- буржуазные предрассудки, чепуха". Независимости и свободы нет в природе, нет природных феноменов, приложимых к подобным терминам. Чтобы ни делал человек, а освободиться от накладываемых природой границ ему не дано. Чтобы цель удалась, человек должен безусловно подчиниться законам природы. Свобода и независимость относятся к межчеловеческим отношениям. Человек свободен, поскольку может жить и развиваться без того, чтобы быть игрушкой других. В социальной схеме никто не зависит от сограждан. Социальный человек не может пользоваться независимостью без благ кооперации. Самодостаточный индивид независим, однако он не свободен. Он -- добыча более сильного конкурента. Нет, стало быть, смысла болтать о естественной или врожденной свободе, которой якобы пользовался неиспорченный цивилизацией человек. Свободу может дать общество, только социальные условия могут очертить границы, внутри которых человек будет совершенно свободен. [...] Нет никакой свободы и независимости вне той, что реализует рыночная экономика. В тоталитарном обществе у человека остается только одна свобода, которой трудно лишить, -- самоубийство. Государство, исполнительный аппарат неизбежно выполняют роль гегемона. Правительство, если б было возможно, отменило бы рынок, чтобы расширить свою власть и установить тоталитарный социализм. Чтобы воспрепятствовать этому, нужно ограничить власть государства при помощи конституций, законов и расширения прав. В этом смысл всех баталий за свободу. Свободу обзывают буржуазной штукой, клянут права, которые она гарантирует. В сфере государства и правительства свобода означает ограничение, налагаемое на власть и принятое полицией. Свобода и независимость суть термины, принятые для описания социальных условий членов рыночного общества, когда государство, выполняющее роль гегемона, вынуждено не мешать функционированию рынка. В тоталитарной системе никакого свободного атрибута не может быть ни у кого, помимо диктатора. [...] Свобода при капитализме нужна человеку как условие конкуренции. Рабочий не зависит от благодушия работодателя. Если его уволят, он найдет другую работу. Потребитель не зависит от лавочника, он свободен менять магазин по собственному усмотрению. Никто не обязан прогибаться перед другим или бояться гнева начальства. Отношения между людьми похожи на деловые. Обмен товаров и услуг взаимно выгоден, купля-продажа продиктована эгоизмом, здесь нет милостивых и просящих. Верно, что каждый производитель зависит прямо или непрямо от потребительского спроса. Однако, как бы то ни было, превосходство потребителей небезгранично. Если кто-то вознамерится бросить вызов суверенитету потребителей, то может попробовать. В условиях рынка у каждого есть право противостоять оппозиции. Никто не может заставить покупать ликеры и оружие, если сознание возражает. Следовать целям общества не обязательно. Только человек может решить и выбирать между материальной выгодой и тем, в чем он видит свой долг. В рыночной экономике только индивид решает в последней инстанции, каким ему быть. В условиях капитализма никто не заставит поменять место работы, разве необходимость лучше соответствовать запросам потребителей. Именно этот вид давления многие считают невыносимым, потому и уповают на социализм. Люди слишком наивны и видят единственную альтернативу в том, чтобы поручить властям функцию распределения рабочих мест. В качестве потребителя человек не менее свободен. Только он может выбрать, что важнее, как лучше распорядиться собственными средствами. Замена рынка плановой экономикой отнимает свободу и оставляет человеку единственное право подчиняться. Власть, распоряжающаяся всеми ресурсами, контролирует все аспекты жизни и деятельности людей. Есть единственный работодатель, любая работа обязательна, воля начальника не обсуждается. Монарх определяет количество и качество того, что потребители должны приобрести. Нет такого сектора, где бы оставалось место личным оценкам. Власть выдает определенное поручение и полностью регламентирует место, время и способ выполнения. При первом же посягательстве на экономическую свободу все политические и правовые свободы превращаются в обман. Habeas corpus и судебные процесы -- сплошной обман, если под предлогом экономической необходимости власть отправляет в ссылку или на принудительные работы неугодных упрямцев. Свобода печати -- чистый обман, если власть контролирует все типографии и бумажные фабрики. То же относится и к прочим правам. Человек свободен, поскольку у него есть возможность проектировать собственную жизнь. Если его судьбу решает власть с ее исключительными полномочиями планировать, то он не свободен в том смысле, в каком этот термин понимают все сегодня, даже если семантическая революция наших дней приведет к полному смешению языков. 5.8. Государство
[L. von Mises. Omnipotent Government, Arlington House, New Rochelle, 1969, p. 46--47.] Государство существенным образом есть аппарат исполнения и принуждения. Его самая важная черта -- принуждать угрозой силы или убеждением к поведению, отличному от того, что нам нравилось бы делать. Однако не любой аппарат принуждения можно назвать государством. Только сильный, способный сохранить себя собственными усилиями аппарат может быть назван государством. Воровская шайка не имеет никаких шансов удержаться долгое время, если есть другая, более сильная организация, банда не может называться государством. Однако если государство не обезвреживает банду, значит, оно терпит ее. В первом случае ее власть недолговечна, во втором -- власть преступной клики прочнее, но у нее нет собственной опоры. Черносотенцы в царской России творили погромы, убивали и грабили именно благодаря попустительству правительства. Такое сужение понятия государства прямо ведет к понятиям территории и верховенства государства. Государство поддерживает собственную силу путем удержания пространства на поверхности земли, где функционирование аппарата ничем не ограничено и ничье вторжение невозможно. Это пространство -- государственная территория. Suprema potestas, высшая власть, означает, что есть сила, опирающаяся на собственные ноги. Государство без территории -- пустое понятие, а государство без суверенитета -- противоречие в терминах. Комплекс правил и уложений, на основе которых правительство действует и принуждает, называется законом. Собственная характеристика государства -- не столько законы и правила как таковые, сколько их применение и демонстрация силы. Государство, руководители которого не признают никаких законов, действуют по произволу, -- беззаконное государство. И степень порочности или добропорядочности самих тиранов не имеет здесь никакого значения. Слово "закон" используют также и во втором смысле. Мы называем международным законом набор соглашений, явно или неявно принятых главами государств со ссылкой на их взаимоотношения. Несущественно, какими признают себя государства в подобных соглашениях. Важны не формальности, а факт суверенитета как господства на территории. Люди, руководящие государственной машиной, могут исполнять множество функций, владеть и управлять школами, больницами, приютами, дорогами. Конкретные виды деятельности необязательны и случайны в рамках общего понимания государства. При любых функциях государство остается принуждающим к исполнению. Имея в виду человеческую природу, как она есть, государство необходимо и незаменимо. Государство при правильном исполнении является основанием цивилизованного общества и кооперации. Оно самый полезный инструмент для поддержания счастья и благополучия людей. Будучи средством и инструментом, государство, впрочем, не может быть конечной целью. Оно не Вседержитель, а только исполнение и принуждение, полицейская сила. Необходимо остановиться на этих очевидных истинах ввиду нагромождения мифологических и метафизических фантазмов статализма. Государство -- человеческий институт, ничего сверхчеловеческого в нем нет. Говоря о государстве, понимают принуждение и насилие. Когда говорят, что должен быть закон по этому поводу, подразумсвают, что вооруженные представители государства могут принудить людей делать то, чего они не хотят делать, и не делать того, что им хочется. Когда говорят, что этот закон должно лучше исполнять, подразумевают, что полиция должна силой склонить к подчинению. Если о государстве говорят как о Боге, то обожествляют оружие и тюрьмы. Культ государства -- культ некомпетентных чиновников и коррумпированных негодяев. Наибольшие беды принесли человечеству именно продажные правительства. Аппарат принуждения и насилия всегда приводили в действие смертные люди. Случалось, что правители превосходили современников по уровню компетенции и честности. Однако исторических доказательств противоположного свойства несоизмеримо больше. Предпосылка статалистов о том, что государственные функционеры умнее и интеллигентнее народа, что они лучше знают о том, что нужно народу, -- чистый абсурд. Фюрера и дуче нельзя считать викариями Господа. Существенные характеристики государства и правительства не зависят от их особой структуры и конституции. Они присутствуют как в деспотических, так и в демократических режимах. Демократия далеко не безгрешна, хотя мы говорим о пользе демократического правления. Однако какими большими бы ни были его преимущества, нельзя забывать, что большинство не менее диктаторов и царей подвержены ошибкам и недомыслию. То, что считается поддержанным большинством, не доказывает свою истинность. Проводимая большинством политика не доказывает свою приемлемость и уместность. Большинство не безгрешно, и их общие выводы не являются по необходимости божественными и неоспоримыми. 5.9. Государство и экономическая деятельность
[L. von Mises. Socialism, p. 45--46] Цель социализма -- передача средств производства из частной собственности в собственность организованного общества, т.е. государства. [Термин "коммунизм" означает то же, что и "социализм". Использование двух этих слов последние два столетия непрерывно менялось, однако расхождение между коммунистами и социалистами всегда касалось только политической тактики. И одни, и другие указывают на социализацию средств производства.] Социалистическое государство владеет всеми материальными факторами производства и, следовательно, всем производством. В итоге не происходит перемещение собственности с соблюдением формальностей, установленных правом в историческую эпоху, когда частная собственность на средства производства была основой права. Еще менее важна в этом процессе правовая терминология. Собственность есть власть обладания благами. Когда власть распоряжаться благами отделяется от своего традиционного имени и переходит к другому правовому институту, старая терминология становится совершенно бестолковой и бессвязной. Следует понимать не слова, а суть. Ограничение прав собственников является инструментом социализации, как и формальное перемещение собственности. Если государство постепенно отнимает собственность у подданных и расширяет свое влияние на производственную сферу, если растет направляющая сила в том, что и как нужно производить, то собственнику ничего не остается, кроме пустых слов, а собственность переходит в руки государства. Часто не могут понять принципиальную разницу между либеральным идеалом и анархией. Анархизм отвергает все социальные организации и не признает насилие в качестве социальной техники. Анархист намерен отменить государство и правовой порядок, ибо верит, что обществу лучше без него. Он не боится беспорядков, ибо надеется, что люди без вмешательства и принуждения объединятся в социальную организацию и будут вести себя вполне порядочно. Анархизм сам по себе не есть ни либерализм, ни социализм. Кто отрицает основную идею анархизма и не думает, что люди сами по себе будут соблюдать правовой порядок, без принуждения, тот отвергнет идеалы анархизма. Либеральные и социальные теории, сформулированные на основе строгой логической связи, встраивали в свои системы необходимый элемент принуждения, отвергая анархию. И те и другие признавали необходимость правового порядка, даже если понимали по-разному содержание и полноту такого порядка. Либерализм признает необходимость правового порядка, а когда ограничивает вмешательство государства, не считает его необходимым злом. Характеризует точку зрения либерализма отношение к проблеме собственности, а не неприязнь к государству-личности. С момента, когда либерализм принимает частную собственность на средства производства, все, что противоречит этому идеалу, он совершенно логически отвергает. Со своей стороны, социализм, отмежевываясь от принципа анархизма, должен попытаться расширить сферу контролируемого государством порядка, ибо его цель -- не допустить анархии производства. Далекие от запрета государства, социалисты пытаются ввести государственный контроль на те сферы, которые либерализм оставляет свободными. Писателям, пропагандирующим этику социализма, нравится говорить, что лишь при социализме процветание всех -- главная задача государства, а либерализм защищает интересы одного класса. Признаем, что можно судить о ценности той или иной формы социальной организации только тогда, когда есть четкая картина исторических следствий. Тогда тезис о защите общественных интересов немедленно следует отвергнуть. Либерализм защищает институт частной собственности на средства производства по причине ожидания высокого тонуса и уровня жизни от подобной экономической организации, а вовсе не затем, чтобы способствовать обогащению собственников. В условиях свободного рынка производят больше, чем при социализме. Прибавочная собственность полезна не только собственнику. Разоблачать ошибки социалистов поэтому не только в интересах богатых. Скорее, самым бедным идеи социалистов принесли наибольший вред. Стало быть, в лучшем случае ошибочно приписывать либералам намерение отстаивать интересы узкого класса. Между социализмом и либерализмом есть разница в средствах, а не в целях. 5.10. В тоталитарном государстве индивид с колыбели до могилы находится под контролем
[L. von Mises. Bureaucracy, p. 17--18] Тоталитаризм -- это гораздо больше, нежели просто бюрократия: подчинение всех сторон жизни, труда и досуга приказаниям тех, кто находится у власти, превращение человека в винтик всеобъемлющего механизма принуждения и насилия. Тоталитаризм заставляет отказываться от любой деятельности, не считается с правом. Он не терпит никаких проявлений несогласия, превращает общество в подчиняющуюся строгой дисциплине трудовую армию (по выражению сторонников социализма) или в тюрьму (по мнению его противников). Как бы то ни было, это полный разрыв с образом жизни цивилизованных народов недавнего прошлого. Это не просто возврат человечества к восточному деспотизму, при котором, отмечал Гегель, только один человек свободен, а все остальные -- рабы. Ведь азиатские деспоты не вмешивались в повседневную жизнь своих подданных. Земледельцам, скотоводам и ремесленникам предоставлялось определенное поле деятельности, в осуществление которой не вмешивался государь и его приближенные. В своем собственном хозяйстве и семейной жизни простые люди обладали известной автономией. Современный социализм тоталитарен в полном смысле этого слова. Он держит индивида под жестким контролем от рождения и до самой смерти. На протяжении всей жизни "товарищ" обязан беспрекословно подчиняться приказам высшего начальства. Государство надзирает и дает работу. Государство решает, чем заниматься, как питаться и развлекаться. Государство указывает, как следует думать и во что верить. Бюрократия является инструментом осуществления всех этих планов. Однако несправедливо обвинять отдельных бюрократов в пороках системы. Виноваты не мужчины и женщины из различных офисов и учреждений: они такие же жертвы нового образа жизни, как и все остальные. Порочна система, а не ее винтики. Правительство не может обойтись без бюрократических учреждений и методов. Поскольку взаимодействие в обществе невозможно без государственного управления, в каких-то пределах бюрократия всегда необходима. Нас возмущает не бюрократизм как таковой, а вторжение во все сферы жизни и деятельности человека. Быть против посягательств бюрократии -- значит, по сути, быть против тоталитарной диктатуры. Неверно называть борьбу за свободу и демократию борьбой против бюрократии. Тем не менее общая критика бюрократических методов и процедур в известном смысле оправдана. Недочеты такой критики свидетельствуют о глубинных изъянах любой социалистической или тоталитарной программы. 5.11. Национал-социализм и его пророки
[L. von Mises. Socialism, p. 528--532] Философия нацизма, в частности немецкой национал-социалистической партии, является самой чистой и яркой формой выражения антикапиталистического менталитета и социалистического духа нашей эпохи. Ее основные идеи не столько арийского происхождения, нельзя их приписать и современным немцам. В генеалогическом древе нацистов есть латинцы (например, Сисмонди и Жорж Сорель) и англосаксонцы (например, Карлейль, Раскин, Чемберлен), -- все они значили больше любого из немцев. Идеологический знак -- миф о превосходстве арийской расы -- отнюдь не немецкого происхождения. Его автор -- француз Гобино. Немцам еврейского происхождения -- Лассалю, Лассону, Шталю и Вальтеру Ратенау -- принадлежит существенный вклад в идеологию нацизма не менее, чем Зомбарту, Шпанну и Фердинанду Фриду. Нацистский жаргон впитал в себя экономическую философию (Gemeinnutz geht vor Eigennutz -- "примат общественного блага над частной собственностью"), что сходно с американской New Deal и советским способом ведения экономических дел. Экономика прибыли, утверждают они, уничтожает огромное большинство людей и грозит их жизненным интересам. Поэтому священный долг народного правительства -- не допустить образования и накопления прибыли посредством контроля за производством и распределением. Единственно немецкий специфический элемент нацизма -- борьба за обладание Lebenstraum. Этот вывод объединил идеи ведущих партий всех других стран. Партии декларировали в качестве основного принципа уравнение прибыли. Нацисты делают то же самое: их характеризует решительное несогласие оставаться "заключенными", как они сами говорят, на мизерной и перенаселенной территории, где продуктивность труда ниже, чем в странах, пространственно более свободных, там, где больше природных ресурсов и капиталов. Их настоящая цель -- равное распределение природных ресурсов земли. "Обделенная" (have-not) нация взирает на богатство более богатых наций в той же манере, в какой неудачники западных стран смотрят на незаслуженно высокие, как им кажется, доходы своих соотечественников. Прогрессисты англосаксонских стран утверждают, что "нет смысла быть свободным" тем, у кого относительно низкие доходы. Нацисты говорят о том же, только в отношении международных отношений. Единственная свобода, о которой для них есть смысл говорить, это свобода Nahrungsfreiheit (права импортировать продукты потребления). Они надеются завладеть настолько богатыми природными ресурсами территориями, чтобы жить в достатке и на экономическом уровне не ниже, чем любая другая нация. Они рассматривают сами себя в качестве революционеров, воюющих за неотчуждаемые права против интересов реакционных наций. Для экономистов нет никакого труда разоблачить фальшь нацистских доктрин. Но те, кто клеймит экономику как "реакционную ортодоксию", с пеной защищают ложные теории социализма и экономического национализма, никогда не смогут ни понять, ни опровергнуть нацизм. И в самом деле, нацизм есть не что иное, как логическое применение догм к особым условиям относительно перенаселенной Германии. Более семидесяти лет немецкие профессора политики, истории, права, географии и философии с несравнимым усердием насаждали истерическую ненависть к капитализму и предсказывали "освободительную" войну против капиталистического Запада. В Германии именно кафедральные социалисты, которых нахваливали во всех странах, стали проводниками двух мировых войн. В начале века немцы в своем подавляющем большинстве были радикальными защитниками социализма и агрессивного национализма. Уже тогда принципы нацизма они сделали собственными установками. Не доставало только нового слова для обозначения их доктрины, и вскоре оно было найдено. Когда к этому присоединилась советская политика массового уничтожения диссидентов и насилие захлестнуло все колебания и попытки сдерживания зверских убийств, еще беспокоивших немцев, ничто уже больше не сдерживало беспрецедентный подъем нацизма. Советские методы были немедленно взяты на вооружение нацистами: однопартийная система, господство партии в политической жизни, особые полномочия секретной полиции, концентрационные лагеря, убийство или тюремная изоляция всех оппозиционеров, уничтожение подозреваемых и ссыльных вместе с семьями, методы пропаганды, организация филиалов партий за границей, их участие в местном управлении, шпионаже и саботаже, использование дипломатических и консульских сотрудников для разжигания революций и многое другое в таком духе. Более прилежных учеников, чем нацисты, Ленин, Троцкий и Сталин не могли бы и сыскать. Гитлера нельзя считать основателем нацизма, он был его продуктом. Как и большинство его приспешников, он был садистом и гангстером. Необразованный недоучка, он сразу перепрыгнул в первый класс высшей школы. Он ничего не умел, это вранье, что он был обойщиком. Военная карьера во время Первой мировой войны показала его посредственность. Железный крест первого класса он получил в конце войны как премию за политическую службу. Одержимого манией величия бесноватого вскормили и возвысили ученые профессора. Вернер Зомбарт, поначалу похвалявшийся тем, что посвятил свою жизнь борьбе за идеи Маркса, затем избранный Американской экономической ассоциацией почетным членом, провозгласил со всей непосредственностью, что Fuhrertum означает перманентную революцию, что Fuhrer получает свои приказы непосредственно от Господа, который и есть Fuhrer Вселенной [Sombart. Das Lebenswerke von Karl Marx, Jena, 1909, p. 3]. План нацистов был несравненно более широким и гибельным по сравнению с планом марксистов. Они намеревались запретить свободную экономику laissez-faire не только в материальном производстве, но и в сфере детопроизводства. Fuhrer был не только генеральным директором всей промышленности, но и директором фабрики очистки и вскармливания сверхчеловеков, а также элиминации низшей расы. Грандиозный евгенетический проект должен был привести к нужным эффектам на основе "научных" принципов. Напрасно авторы евгеники возражали, что они и не предполагали того, что натворили нацисты. Евгеника возлагает на определенную группу людей, отобранных полицией, задачу контроля за воспроизводством себе подобных. Методы, отработанные на домашних животных, с ее точки зрения, вполне применимы для селекции людей. Именно этого искали нацисты. Единственное возражение евгеников можно принять, что их собственный проект отличается тем, что тип выращиваемых людей они видели иным, чем нацисты. Как всякий защитник экономического планирования надеется на реализацию своего плана, так сторонник генетического планирования рассчитывает осуществить собственный план и предлагает себя в качестве кормчего рода человеческого. Евгеники много рассуждают о необходимости истребить преступные элементы в породе. Однако квалификацию преступника дает суд в зависимости от принятых в данной стране правовых норм и господствующей идеологии. Ян Гус, Джордано Бруно и Галилео Галилей были преступниками с точки зрения законов, которые судьи сочли нужным применить к ним. Когда Сталин изъял из русских банков миллионы рублей, он совершил преступление. Сегодня в России выражать несогласие со Сталиным -- преступление. В нацистской Германии сексуальная связь между арийцем и "чухонкой" была преступлением. Кого хотят элиминировать евгеники -- Брута или Цезаря? Оба нарушили законы своей страны. Если бы евгеники XVIII века добились запрета заводить детей алкоголикам, то Бетховен вряд ли родился. Наконец, необходимо еще раз подчеркнуть, что выражение "ты должен" научно не обосновано. Превосходство или низкопородность людей можно установить только на основе личностных ценностных суждений, не поддающихся верификации или фальсификации. Евгеники ошибаются в том, что их кто-то призовет на роль селекционеров, решающих, что следует сохранить в человеческих особях. Они слишком недалеки, чтобы взвесить, какой выбор сделают люди на основе собственных ценностных суждений. В глазах нацистов "бестия со светлыми волосами" -- самый совершенный экземпляр рода. Горы изуродованных тел в местах нацистского зверства слишком красноречивы сами по себе и не нуждаются в словесных описаниях. Однако нацистам не помешало снабдить эти зверства теоретической базой, похваляться наукой с логическими доказательствами, хотя началось все с технических лабораторных исследований [Sombart. A New Social Philosophy, Princeton University Press, 1937, p. 194]. |
