Яков Кротов. Богочеловеческая история. Вспомогательные материалы: Европа, XVI-XVII вв.

Уильям Монтер

РИТУАЛ, МИФ И МАГИЯ В ЕВРОПЕ РАННЕГО НОВОГО ВРЕМЕНИ

К оглавлению

3. Кальвинистская традиция

В чем состоит главное отличие кальвинизма от лютеранства или англиканства? Не во внимании последнего к государственному контролю над церковью, хотя, по сути, и в Англии, и в лютеранских государствах этот контроль был всеобъемлющим. Человек, давший свое имя цезаре-папизму XVI века, Томас Эраст, был швейцарским кальвинистом, работавшим по большей части в Пфальце, наиболее влиятельном кальвинистском княжестве Германии. Можно сказать, что кальвинизм в Пфальце и на всей территории Империи отличался от кальвинистской традиции других европейских стран, где она обычно предполагала значительную автономию для своей церкви со стороны светского государства. Наиболее важное различие между кальвинистской традицией и другими вариантами протестантизма, однако, заключается не в ее экклезиологии, но в ее стремлении к всеобъемлющей и более динамичной Реформации, которое должно было реализоваться через усиление дисциплинарных мер.

Между кальвинистами и представителями других форм официального протестантизма существовали заметные трения. С одной стороны, кальвинисты испытывали шок, присутствуя на лютеранских службах, как это было со швейцарским теологом Мускулусом, побывавшем в Айзенахе в 1536 году, а также с английским послом-пуританином, посетившим шведский собор в 1653 году. С другой стороны, огромное количество памфлетов и законо-

дательных актов немецких лютеран было направлено против пугала кальвинизма, который в сотнях случаев изображался более страшным, нежели католицизм; англиканские сочинения, нацеленные против пуритан, были столь же многочисленны. Лютеранские и кальвинистские государства редко оказывали друг другу военную помощь, что продемонстрировала трагедия Тридцатилетней войны; в Англии же дело дошло до открытого военного противостояния епископальной церкви и пуритан. Протестанты нигде не выступали единым дипломатическим или военным блоком, невзирая на всю серьезность Контрреформации.

Однако почти везде кальвинисты оказывались наиболее воинственно настроенными по отношению к католикам. Энергия кальвинизма вдохновляла радикальный подход практически ко всем аспектам литургии и культа, которые не имели четкого обоснования в Библии. Поэтому кальвинисты удалили из своих церквей все органы и витражи как пережитки идолопоклонничества. (Лютеране сохранили свои органы и к концу XVII века периодически исполняли на них величественные хоралы.) Кальвинисты хотели отменить все праздники, кроме воскресений, а также стремились чтить воскресные дни так, чтобы это (по словам их врагов) напоминало почитание субботы у евреев. Неприятие кальвинистами религиозного искусства было более глубоким и последовательным, нежели у представителей других протестантских исповеданий, что объясняет ряд противоречий между ними. Кальвинизм более решительно противостоял всем формам традиционных «суеверий». Кажется примечательным, что именно Кальвин, а не Лютер взял на себя задачу написания памфлетов против почитания мощей (1543 ) и против астрологии (1549 ), двух разных, но для него одинаково скандальных практик. Наиболее значимый популяризатор Кальвина Пьер Вире1 развил его нападки на идолопоклонничество и суеверие в дюжине трактатов, которые были посвящены церемониям или институтам, а не догме.

Самыми известными и популярными сочинениями Вире были его полемические диалоги, направленные против ряда католических практик. Многие из его тем стали общими местами протестантских полемистов со времен Лютера, но Вире отличался от них, пытаясь найти языческие корни каждой католической практики, которую он высмеивал. Вире был нетипичен, потому что его сатиры обычно избегали личных нападок и бесцеремонности, хотя их автор был способен и на грубость: он первым среди протестантов заявил в печати, что учение о пресуществлении предполагает каннибализм; худшей его чертой была явная занудность. Его диалоги затрагивали такие темы, как католические молитвы, в частности Аве, Мария; использование четок; культ святых; католическое представление о церковных соборах; «истинное и ложное священство»; институт папства; монашеские обеты. Вире составил цикл диалогов против католических похоронных обрядов, украшенных такими названиями, как «Алхимия чистилища», «Отрочество мессы» и «Папская некромантия». Самая амбициозная его сатира — «Le monde à l'Empire ou le monde démoniacle»2 (1561), название которой при помощи игры слов показывает, как все в мире, населенном демонами, ухудшается (empirant) (1).

Если мы посмотрим, насколько сильно кальвинизм затронул город Кальвина — Женеву и родину Вире — кантон Во и как быстро это произошло, мы обнаружим значительные расхождения, в зависимости от того, была ли то сельская или городская среда. В Женеве старые обычаи, католические или просто дохристианские, были выкорчеваны относительно быстро. В течение десятилетия со времени возвращения Кальвина в 1541 году в Женеву, ее власти запретили родителям давать детям небиблейские имена, уничтожив тем самым не только имена святых, но и традиционные местные имена, подобные Бальтазару или Безансону. Нонконформисты всех видов вызывались для допросов в новый орган, названный Консисторией, состоявший из мирян и клириков. Каль-

вин не питал иллюзий относительно женевцев и того, каким способом следовало приучать их к дисциплине благочестивых: «У нас должны быть тугие поводья для грубых ослов», — однажды сказал он, согласно легенде. Неприемлемые практики карались отлучением, а в случае необходимости виновные передавались светским властям как уголовные преступники. Обследования каждого домохозяйства на предмет вероучения его обитателей, проводившиеся ежегодно в 1550-х годах, выявили нескольких тайных католиков, но гораздо больше случаев невежества в религиозных вопросах. Благодаря этой необычной группе документов мы можем увидеть работу механизма отлучения в Консистории, действовавшего в 1564 году, в год смерти Кальвина. В Женеве около 15% (73 из 472) отлученных были обвинены в невежестве; лишь дюжина была наказана за «идолопоклонничество», то есть за католицизм, и только трое — за «суеверие», включая одного человека, переданного светским властям для сожжения за ведовство. Более обширный материал за период после смерти Кальвина, 1567—1569 годы, демонстрирует лишь около 1% отлученных за невежество, а «идолопоклонничество» и «суеверие» вместе составляют еще 3%. Однако отлучения в сельских районах вокруг Женевы выглядят совсем иначе. Здесь почти никого не отлучали ни за невежество, ни за католицизм, но 15% (78 из 530) было отлучено за суеверие, в основном за посещение магов-целителей или devins3. В самой Женеве таких магов практически не было; лишь три или четыре devineresses4 упоминаются в судебных протоколах XVII—XVIII веков. В целом вера в магию не была серьезной проблемой в Женевской республике после смерти Кальвина, если, конечно, не считать наведения порчи (2).

В кантоне Во при жизни Вире кальвинизму потребовалось гораздо больше времени, чтобы укорениться. На протяжении целого столетия после принятия протестантского исповедания судебные протоколы здесь пестрели упоминаниями о множестве традиционных обычаев, дав-

но осужденных как суеверия. В 1630—1670-х годах было подано множество жалоб на людей, почитавших ствол священного дерева, которое, по слухам, исцеляло от подагры; или священный источник, предположительно избавлявший людей от «злых духов» (прибывавшие на лодках паломники простирались на берегу и совершали другие «суеверные жесты»). В документах упоминаются прихожане, отправлявшиеся на католическую территорию, чтобы присутствовать на местных праздниках и танцах; колокольный звон во время стихийных бедствий; или соблюдение традиционных праздников, таких, как «день Св. Узды», когда лошадей нельзя было использовать в хозяйственных работах. Через сто лет после того, как Вире опубликовал свои сатиры на католические похоронные обряды, пасторы в Во все еще говорили о прихожанах, раздававших милостыню по выходе с кладбища; не менее восьми раз в 1635—1690-е годы они сообщали о произнесении длинных речей во время похорон — обычай, подозрительно напоминавший католические молитвы за умерших. Через сто лет после предпринятого Вире тщательного поиска языческих корней католических обычаев пасторы в Во все еще боролись с языческими суевериями, подобными Майскому дню или обычаю, согласно которому гости врывались в спальню новобрачных и потчевали их, лежащих в постели, перченым «кроличьим супом» (3).

Кальвинистский клир кантона Во имел и собственные суеверия. В 1645 году некий помощник пастора был лишен прихода за то, что практиковал экзорцизм: он обращался со своими пациентами как любой народный целитель, давая им настойки на травах и красном вине, прикладывал к их головам листки бумаги, исчерченные крестами, одновременно читая молитвы на латыни, а также посылал их пить воду из священного источника Во. Около 1700 года другой пастор из Во имел обыкновение отмечать в своих записях рождений астрологические знаки, под которыми являлись на свет младенцы. Все эти священники неукоснительно хранили обычай, свойствен-

ный кальвинистской традиции, но популярный в основном в сельских районах, — день, когда община предавалась совместному посту и молитве. Эти протестантские праздники ad hoc, соблюдавшиеся еще строже, чем воскресенья, объявлялись для того, чтобы отвратить гнев Господень в случае какого-либо бедствия; они напоминали католические процессии кающихся, поскольку в обеих ситуациях жест коллективного умилостивления имел внешнее, механическое выражение. Таких коллективных постов не было в период ранней Реформации, они возникли лишь в конце XVI века. В Во посты объявлялись по случаю убийства Генриха IV5, резни протестантов в Вальтеллине6, землетрясений (1621, 1639) и даже во время прохождения кометы в 1665 году. Около 1650-х годов по всей протестантской Швейцарии один из дней сентября был объявлен днем ежегодного поста, но в 1678 году женевское духовенство жаловалось, что в кантоне Во и Швейцарии слишком много постных дней, и соблюдение их стало привычкой, а не стимулом к искреннему покаянию и изменению образа жизни (4).

Подобно прочим католическим и протестантским землям, кантон Во был полон магов-целителей. Здесь в 1599, 1610 и 1640 годах с каждого амвона звучали слова обязательных предписаний, осуждавших все виды белой магии, каравших высокими штрафами тех, кто обвинялся впервые, и изгнанием — тех, кто совершал это преступление повторно. Но вытеснить devins было трудно. Священники Лозанны жаловались городским властям на известную всем целительницу четыре раза на протяжении 1650— 1665 годов, прежде чем были предприняты какие-то меры. В альпийском районе кантона Во маги-целители спокойно дожили до XIX века.

Наиболее опасный вид магии — колдовство встречало разное к себе отношение в городе Женеве и в сельском кантоне Во. Последний приобрел сомнительную славу, ибо из всей протестантской Европы именно он был более всего охвачен охотой на ведьм. Пастор Франсуа Перро7, опуб-

ликовавший в 1653 году трактат «Démonologie ou Traité des Demons et Sorciers»8, в предисловии к нему жаловался на нападки французских католиков «из-за количества ведьм, которые, по их словам, были сожжены, особенно в кантоне Во; из этого они делают вывод, что причина тому — в нашей вере». Перро использовал пример Иова, чтобы показать: праведники всегда сталкиваются с наибольшими трудностями, — но он не пытался опровергнуть основное обвинение. По самым минимальным подсчетам в кантоне Во, включавшем в себя приблизительно 160 приходов, от начала Реформации и до 1680 года состоялось более 2000 судебных процессов над ведьмами, а местные примеры указывают на то, что количество смертных казней составляло 90%, гораздо больше, чем в других регионах французской Швейцарии. Единственная страшная паника, разразившаяся в Швейцарии, когда за четыре месяца были сожжены 27 ведьм, имела место именно в Во, в Шийоне. Периодически власти пытались ослабить накал охоты на ведьм в кантоне, введя, например, в 1652 году более строгие правила поиска метки дьявола. Но историк медицины, изучавший данный вопрос, доказал, что этим распоряжениям не следовали. Более эффективным средством мог стать новый катехизис, введенный властями в 1666 году, который был призван смягчить местную одержимость и страх перед ведьмами. В последней статье катехизиса подчеркивалось, что даже если ребенок помечен дьяволом, он не должен терять веры в свое конечное спасение.

Если данные из Во относительно охоты на ведьм являются наиболее пессимистическими для протестантской Европы, то показатели Женевы — одни из лучших. За исключением нескольких проявлений специфических видов паники (в 1530 г. — еще до Реформации, а также в 1545, 1568—1569, 1571 и 1615 гг.), когда группы людей обвиняли в распространении чумы посредством магического масла, Женевская республика казнила только 68 ведьм в ходе 318 процессов. Этот показатель количества смерт-

ных приговоров (21%) ниже, чем даже в английском Эссексе. После 1626 года в Женеве казнили одну только ведьму, которая была осуждена лишь после того, как из кантона Во были доставлены врачи, чтобы удостовериться в наличии у нее метки дьявола9, так как их женевские коллеги отказались однозначно определить это (5).

Город Женева и сельский кантон Во, следовательно, совершенно по-разному понимали борьбу с дьявольским ведовством и более безобидными суевериями. Однако и там, и тут кальвинистская церковь обладала полной религиозной монополией; никакой другой конфессии здесь не было до тех пор, пока Людовик XIV не заставил женевцев разрешить его послу слушать частные мессы в 1670-е годы, задолго до того, как лютеранам в 1707 году была предоставлена церковь в Женеве. И в Во, и в Женеве реформатская церковь возникла в 1530-е годы, явившись прямой наследницей позднесредневекового католицизма. Нигде в Европе не было таких условий. Кальвинизм обычно становился либо первым серьезным протестантским течением, которое, однако, оказывалось не в состоянии захватить власть в стране, как это было во Франции или в Речи Посполитой, либо он контролировал светскую власть, являясь при этом второй волной реформационного движения, вслед за лютеранством в Империи или анабаптизмом в Нидерландах. Ни в одной стране, кроме Швейцарии и, пожалуй, Шотландии, кальвинистские церкви не обладали длительной монополией на народную религию в раннее Новое время. Но в Шотландии кальвинистская церковь появилась относительно поздно и никогда всерьез не контролировала значительную часть страны, а именно Хайленд.

В Германии, придерживавшейся принципа cuius regio, eius religio, два из четырех светских курфюршеств перешли в кальвинизм — Пфальц в 1559 году и Бранденбург в 1613 году. Хотя ряд мелких княжеств последовал их примеру, кальвинизм так и не стал серьезной угрозой для преобладавшего в протестантской Германии лютеранства.

Кальвинизм появился здесь поздно, поэтому его влияние на народные религиозные практики никогда не было всеобъемлющим. В Бранденбурге, где лютеранство укоренялось при жизни двух поколений, кальвинизм так и не стал верой большинства, за исключением правящей элиты; в Пфальце, куда он проник раньше, распространение кальвинизма было прервано семилетним периодом возвращения к лютеранству и более длительной католической оккупацией в 1620-е годы. Однако наибольший ущерб был нанесен обращением в католичество курфюрста Иоганна Вильгельма (1690—1716), чьи преследования вынудили тысячи кальвинистов уехать из Пфальца в Америку и заслужили упреки со стороны католического императора Иосифа I. Кальвинистской церкви в Империи не хватало относительной автономии от светской власти, что во всех других странах было, как представляется, неотъемлемой частью ее традиции. Лучшим достижением немецкого кальвинизма явился прекрасный катехизис, заимствованный кальвинистской церковью Нидерландов, но он оказал незначительное влияние на религиозную жизнь подданных Империи.

Первый пфальцский курфюрст-кальвинист отличался среди князей своим благочестием, а его отношение к суевериям и терпимости было необычным. Фридрих III10 был первым влиятельным протестантским государем, который категорически запретил суды над ведьмами в своих владениях, и именно он был первым, кто арестовал суперинтенданта своей церкви за антитринитаризм11 (тот бежал в Трансильванию, а впоследствии, оказавшись в Стамбуле, обратился в ислам; один из трех арестованных с ним священников был казнен в 1573 г.). Фридрих III сместил большую часть лютеранских пасторов в своих землях. Принимая во внимание конфессиональную чересполосицу в Рейнской области, такие перемены создавали сложности, но не вызывали катастроф: когда соседнее герцогство Цвайбрюккен перешло в кальвинизм в 1588 году, 27 из 63 лютеранских священников лишились своих

приходов, но 19 из них нашли новые бенефиции на расстоянии всего лишь 12—30 миль от прежних мест (пятеро вышли в отставку, а двое уехали дальше) (6).

История кальвинистской церкви во Франции, на родине Кальвина, представляет собой историю хорошо организованной системы с консисториями конгрегации и региональными синодами, отвечавшими за дисциплину. Она, однако, оказалась не в состоянии завоевать контроль над государством, даже в тот период, когда законный наследник французского престола исповедовал кальвинизм (1589—1593). С юридической точки зрения, существование кальвинистов во Франции распадается на два отдельных периода: этап религиозных войн (1562—1598), отмеченный фазами терпимости de facto, и более длинная стадия терпимости de jure согласно Нантскому эдикту (1598— 1685), прерванная религиозной войной 1620-х годов12. Эта история, соответственно, имеет два отдельных этапа, соотносящихся с военной ситуацией воинствующего XVI века и местом кальвинизма как терпимого меньшинства во Франции XVII века. В эпоху расцвета, в 1560-е годы, кальвинистские проповедники утверждали, что им благоволит значительная часть французской знати, а церкви росли по всей стране, как грибы. Но религиозная война взяла свое. В 1598 году во Франции гугеноты составляли лишь 10% населения — доля, которая постепенно уменьшилась до 5% к моменту отмены закона о терпимости к ним в 1685 году.

В XVI веке французская кальвинистская церковь была склонна выставлять напоказ свои отличия от окружавших ее католиков. Гугеноты гордились своей строгостью и дисциплиной, тем, что они ведут более трезвую и праведную жизнь, нежели их соседи: даже их новые церкви, подобно той, что была построена в Лионе в 1567 году, были дерзкими в своей простоте и неприхотливости. Гугеноты пели псалмы, работая и играя, и даже идя в бой; они намеренно избегали публичности, отменив все похоронные обряды. Возможно, наиболее показательным для

стиля поведения кальвинистов XVI века (и его ограниченности) был принятый их армиями в 1562 году военный кодекс. Если в королевской армии была запрещена игра в карты, то гугеноты запретили все азартные игры; если королевский кодекс регулировал дуэли, то гугеноты запретили их; если король запретил своим войскам грабить церкви, то гугеноты запретили любой грабеж. Позднее офицер-гугенот вспоминал, что его солдаты придерживались этой идеальной дисциплины целых два месяца. Редко гугеноты метили столь высоко и терпели поражение столь быстро (7).

Поскольку Франция была единственным крупным западноевропейским государством, в котором существовали две признанные законом церкви, история французской кальвинистской церкви в период после Нантского эдикта заслуживает особого внимания. Ее ключевым словом в XVII веке было détente13. В деревнях, население которых было целиком или преимущественно гугенотским, терпимость означала автономию. Деревенская община в Дофина, упомянутая Даниелем Лигу, выглядит типичным случаем. Она медленно росла вплоть до 1660-х годов. Ее консистория отлучила немногих, но непрестанно спорила о том, в каком порядке следует рассаживаться в церкви (XVII в. был эпохой, когда особое внимание уделялось старшинству; ни в какое другое время миряне не пытались организовать приходскую жизнь в соответствии с местом прихожанина в храме). Члены общины по-прежнему давали своим детям библейские имена, хотя некоторые дворянские отпрыски получали такие имена, как Сезар, Александр или Олимпия. Духовенство довольно успешно боролось за отказ от пышных похоронных обрядов, но с гораздо меньшим успехом пыталось предотвратить браки кальвинистов с католиками. На протяжении половины столетия церковь лишь четыре раза объявляла постные дни, так как прихожан беспокоили только немногочисленные местные бедствия. Другие области, где гугеноты составляли около половины населения, жили

почти так же спокойно. Одна такая деревня у подножия Пиренеев разделила между двумя общинами не только муниципальные должности, но и местную церковь. Когда католические клирики не позволили выбить имена протестантских магистратов вместе с католиками на новом церковном колоколе, жители деревни удалили оттуда и имена католиков, а также вставили в свои анналы исполненный достоинства упрек: «Только невежи не знают, что облачения чиновников-протестантов того же цвета, а власть того же объема, что и у католиков» (8).

Возможно, наибольший интерес представляют те редкие случаи, когда гугеноты составляли большинство населения крупного города и его окрестностей, как это было в диоцезе и городе Ним в Лангедоке. После того, как Ришелье в 1628 году захватил Ла Рошель, Ним оставался единственным крупным французским, городом с протестантским большинством населения (в 1663 г. здесь жили 12 тыс. гугенотов и 8 тыс. католиков, а в Нимской епархии насчитывалось 76 тыс. протестантов и 34 тыс. католиков). До того, как переход из одной конфессии в другую был запрещен эдиктом Людовика XIV14 в 1681 году, католики в Ниме обращались в кальвинизм в больших количествах, нежели гугеноты — в католицизм; примером могут служить несколько монахов, бывший раввин, первоначально обратившийся в католицизм, и даже приходский священник, объявивший о своем обращении перед лицом обескураженной паствы во время пасхальной мессы: все они приняли кальвинизм. От верхушки до низов нимского общества были распространены смешанные браки между католиками и гугенотами: самый ревностный католик — автор дневника был вынужден вторично жениться на вдове-гугенотке, чтобы собрать деньги, необходимые для вступления его дочери в монастырь. Сосуществование конфессий принимало и множество других форм. Еще в 1673 году консистория осудила нескольких влиятельных членов протестантской общины за то, что они посетили похоронную службу, на которой проповедовал иезуит, приглашенный еписко-

пом — пламенным сторонником Контрреформации. Десять лет спустя некий каноник в течение нескольких недель укрывал у себя беглого священника-гугенота и в конце концов помог тому бежать. Образовательные учреждения Нима были мирно поделены между преподавателями — гугенотами и иезуитами, точно так же, как были поделены и четыре городских совета.

Если правящий класс Нима был настроен миролюбиво, то низшие классы общества разделяли одни и те же суеверия. Консистории приходилось иметь дело с гугенотами, отправлявшимися в паломничества или посещавшими мессы для того, чтобы исцелить больных детей. В 1670 году два протестанта — нотарий и содержатель гостиницы — были осуждены за то, что они посещали прорицателя (devin), а позднее избили человека, обвинив того в ведовстве. В 1675 году местный синод осудил практику вызова пасторов в любой час для крещения опасно больных младенцев как «суеверие, противоречащеее Слову Божию». Нимская консистория метала громы и молнии по поводу «суеверия и тщеславия» тех, кто нанимал плакальщиков в 1609 году, но восемь лет спустя она позволила вдове дворянина возвести надгробие на могиле мужа. Подобные процессы схожи с событиями, происходившими в Пфальце, окруженном католическими и лютеранскими соседями, где консистории боролись против смешанных браков и, спорадически, против католических или языческих суеверий; в этом отношении они напоминают, как представляется, процессы, свойственные охваченному кальвинистской проповедью кантону Во около 1650 года. Единственное важное различие состояло в том, что, поскольку французские кальвинисты не контролировали региональные правительства, они не могли проводить процессы над ведьмами. По той же причине они были бессильны сопротивляться лишению их юридического статуса в 1685 году. Но они избежали ассимиляции в католической Франции и сохранили большую часть своих отличительных черт и в смягченном режиме XVII века:

«Я не могу не отметить, к стыду католиков, — писал в 1680 году священник-янсенист15, — что запрет на танцы соблюдается более строго в так называемых реформированных церквях Франции» (9).

Только в двух других странах кальвинизм успешно укоренился: в Шотландии и в Соединенных Провинциях. В сравнении с Францией, здесь он стал официальным вероисповеданием, но, в отличие от Германии, кальвинистская церковь сохранила определенную степень автономии от светской власти. Однако в других важных аспектах шотландская и нидерландская церкви значительно различались. Первая из них стала наследницей дотридентского католицизма в относительно удаленной и дикой стране. В последнюю кальвинизм пришел гораздо позднее, после того, как лютеране и анабаптисты посягнули на этот наиболее урбанизированный и экономически развитый регион Северной Европы. В культурном плане пропасть разделяла страну Макбета и первую буржуазную нацию Европы, а также кальвинистскую церковь, синоды которой контролировались феодальными лэрдами, и другую церковь, где консистории состояли из городских патрициев. В Шотландии большая часть управляемой территории к началу XVII века была уже кальвинистской; но в Нидерландах, сражавшихся и пытавшихся ассимилировать в 1600-е годы католические территории, кальвинизм так и не стал верой большинства. Сопоставление шотландской дикости и непрерывного развития церкви после 1580 года с городской утонченностью и неискоренимым религиозным плюрализмом Соединенных Провинций, которые провозгласили кальвинизм официальной религией, в то же самое время явно демонстрирует больше расхождений, нежели сходств.

Эти различия между шотландским и нидерландским кальвинизмом нигде не проявлялись столь полно, нежели в их отношении к ведовству. Шотландия была одной из стран протестантской Европы, наиболее сильно захва-

ченных охотой на ведьм. А голландцы первыми среди европейцев полностью от нее отказались. Положение в Шотландии было менее удручающим, чем в кантоне Во или в других славившихся охотой на ведьм княжествах лютеранской Германии, например в Мекленбурге. Принимая во внимание, что Шотландия была единственной страной, где серьезная охота на ведьм была начата самим монархом, который верил, что ведовство представляет угрозу для него лично и даже издал трактат «Демонология» в 1597 году16, данные о преследованиях не могли не быть довольно яркими. Поскольку ведовство было единственным преступлением (помимо измены), требовавшим обращения к шотландскому апелляционному суду, казнено было меньше половины ведьм, представших перед ним (другие ведьмы представали перед местными судами согласно специальным лицензиям, данным Высшим судом Юстициария, и некоторые из обвиняемых были оправданы). По наиболее благожелательным оценкам, в 1560—1700 годах в Шотландии было казнено около 1350 ведьм (в результате 2300 процессов). Эта статистика более всего напоминает показатели Датского королевства. Не случайно ведовские процессы в Шотландии начались всерьез после того, как Яков I женился на датской принцессе17; к охоте на ведьм приступили одновременно в Эдинбурге и Копенгагене; эти процессы должны были объяснить несчастья, случившиеся с конвоем, которому было поручено доставить невесту короля в Шотландию. Тем не менее нельзя отрицать, что охота на ведьм в Шотландии была более жестокой, чем в других кальвинистских землях Европы за исключением кантона Во, и национальная религия сыграла здесь свою роль; самое полное из современных исследований по данному предмету подтверждает суждение У.Е.Х. Лески, высказанное в 1841 году, согласно которому «шотландское ведовство было порождено шотландским пуританизмом». Здесь охота на ведьм хронологически совпала с мощной кампанией по созданию благочестивого общества. Почти 2/3 известных

нам шотландских ведьм предстали перед судом между 1639 и 1670 годами, когда движение в поддержку Ковенанта достигло высшей фазы (10).

Однако словам Лески противоречат наблюдения Йохана Хёйзинги: «Как бы мы ни восхваляли кальвинизм как фактор нашей цивилизации, невозможно отрицать, что интеллектуальная жизнь Нидерландов в XVII веке, если рассматривать ее в целом, лишь отчасти уходила корнями в учения, распространявшиеся в Дордрехте. В данной связи мы должны упомянуть тот факт, что, по моему мнению, нельзя переоценить, а именно то, что мы прекратили жестокую охоту на ведьм более чем за столетие до того, как это сделали наши соседи» (11).

Последняя казнь ведьмы в Нидерландах произошла в Утрехте в 1591 году, а последний известный ведовской процесс имел место в провинции Голландия в 1610 году и закончился оправдательным приговором. Знаменитый нидерландский моралист и ревностный пуританин, Якоб Катс18, добился признания, участвуя в этом процессе. Правда, большинство нидерландских predikants19, как и другие протестантские клирики, продолжали верить в реальность ведовства и были даже способны лишить одного из своих коллег сана в 1692 году за то, что он опубликовал объемистое сочинение, оспаривавшее основы представлений о ведовстве. Но важно и то, что кальвинистская церковь в Нидерландах, часто имевшая возможность влиять на благочестивых и ортодоксальных представителей Оранского дома20, никогда после 1610 года не пыталась возобновить ведовские процессы. Нидерланды занимают особое место в европейском спектре ведовских процессов: нигде они не закончились столь быстро и столь спокойно.

Нидерланды выделяются на фоне европейских государств и по их отношению к de facto религиозной терпимости в XVI—XVII веках. В стране, где родились Эразм и глава мюнстерских анабаптистов, Ян Лейденский21, ценности веротерпимости явно доминировали. Принимая во внимание размах и продолжительность движения анабаптис-

тов и северных Нидерландах (оно было достаточно сильным, чтобы организовать в 1535 г. серьезный заговор прогни крупнейшего города Севера, Амстердама), — примечательно, что после 1553 года ни один еретик не был осужден на смерть в провинции Голландия, и всего несколько — во Фрисландии после 1557 года. Местные магистраты отказывались сотрудничать с инквизиторами точно так же, как они несколько позже перестали исполнять законы против maleficium. Последствия такого отношения привели к тому, что в средних размеров нидерландском городе, подобном Роттердаму, в XVII веке проживали представители не менее десяти различных религиозных групп. Евреи-сефарды22 мигрировали сюда, когда их убежища в католических Нидерландах перестали быть безопасными; сюда же бежали и антитринитарии, когда Польша и Трансильвания стали ненадежным укрытием. Нидерланды XVII века гарантировали физическую безопасность любой религиозной группе и даже тем, кто не принадлежал ни к одной из них, при условии, что их члены не будут обращать в свою веру местных жителей: это была привилегия официальной кальвинистской церкви Нидерландов. Вер но, как подчеркивает Хёйзинга, что многие великие умы Голландии ХУЛ века не принадлежали к ней: Гроций был ремонстрантом (и долгое время провел в ссылке по религиозным причинам)23, Рембрандт — меннонитом24, поэт Бонд ел25 — католиком, Спиноза был евреем, изгнанным из синагоги26. Тем не менее можно перечислить многих известных голландцев, принадлежавших к официальному исповеданию. Важно, что никто не обязан был обращаться в кальвинизм, чтобы сделать карьеру (12).

Соединенные Провинции в 1600-е годы не были вполне терпимыми. Преследования — хотя, пожалуй, более адекватным термином будет «травля», — были направлены против наиболее многочисленной и опасной религиозной группы — католиков. Приверженцы старой веры, безусловно, составляли большинство, вероятно, даже подавляющее большинство, населения во времена Вильгельма

Оранского27. Когда в 1587 году было объявлено, что лишь 1/10 часть населения принадлежит к кальвинистской церкви, ее predikants не стали оспаривать эту оценку. В подобных обстоятельствах вожди восстания против Испании чувствовали необходимость дискриминационных мер в отношении религии Филиппа П. В 1580 году провинция Утрехт объявила католические службы вне закона; на следующий год ее примеру последовала Голландия, которая ввела вдобавок цензуру в отношении религиозных и политических сочинений, «которые в настоящее время могут привести необразованных простых людей к заблуждению, отпадению от веры и мятежу». В момент пика репрессий, после триумфа воинствующих сторонников учения о предопределении на синоде в Дордрехте (в 1619 г.)28, католикам было запрещено отправлять свой культ как публично, так и в частных домах. Нидерландцам возбранялось иметь католические книги или предметы культа, петь католические гимны или отмечать католические праздники. Ни один католик не мог занимать гражданские или военные посты. Преследования доходили до того, что отрицалось право католиков посылать своих детей учиться за границу, а также право незамужних католичек составлять завещание. Для католиков в Нидерландах свобода совести оказывалась возможной в течение полутора столетий, поскольку в этот период карательные законы оставались в силе лишь потому, что их редко исполняли с положенной строгостью. Невзирая на них, многие католики становились магистратами, а еще большее их число — армейскими офицерами. После 1630 года во всех крупных городах были созданы нелегальные католические церкви и молельни; все, включая и местных predikants, знали о них, но не могли их разрушить, как не могли они воспрепятствовать католическим священникам служить в них мессы. Наглядной иллюстрацией религиозной атмосферы Амстердама в ХУЛ веке может служить контраст между уютной синагогой и большей по размеру католической церковью Господа Нашего, что на

сеновале (Ons Lieve Heer op Solder), построенной после того, как в трех соседних купеческих домах были снесены разделявшие их стены на третьем этаже. В отличие от Англии, в Голландии не казнили иезуитов; их здесь было немного, поскольку местная подпольная католическая иерархия, склонная к янсенизму, их не жаловала. Однако в долговременной перспективе травля все же оказала свое воздействие. Если в 1580-е годы подавляющее большинство населения Нидерландов были католиками, то к 1650 году их стало гораздо меньше, и протестанты составляли уже половину населения. (К 1795 г., когда кальвинистская церковь лишилась статуса официальной, на долю католиков приходилось около 40% населения страны) (13).

В отличие от Нидерландов, Шотландия не приобрела репутации образца религиозной терпимости. В конце концов именно шотландский парламент в 1645 году торжественно призвал английский «отказаться от терпимости к сектам и от свободы совести». Однако нужно отметить относительно мягкий характер преследований. Известный историк шотландской Реформации указывал, что, в отличие от Англии, религиозные перемены в Шотландии произошли без роспуска монастырей и не спровоцировали народных восстаний против протестантских нововведений. Отправление мессы считалось уголовным преступлением, каравшимся смертной казнью, но лишь один священник был предан смерти по этой причине. Однако XVII век был менее терпимым, нежели XVI столетие: именно шотландские ковенантеры вырезали католических пленников и мирное население под возгласы «Иисус, и никакой пощады!»; именно они, придя к власти, объявили терпимость «греховной». Более того, изменения официальной конфессии в Шотландии во второй половине XVII века оказались еще более разрушительными, чем в Англии; из тысячи местных приходов около 30% перешли в другие руки во время восстановления епископальной церкви в 1660 году, после Славной Революции, когда пресвитерианство стало официально признанным вероиспове-

данием, причем половина приходского клира была лишена бенефициев (14).

История борьбы шотландской церкви со следами языческих или католических суеверий напоминает историю кантона Во. Хайленд, чьи жители говорили на другом языке и вели полукочевой образ жизни, сохранил более дикие обычаи, чем даже Швейцарские Альпы. Еще в 1656 году считавшиеся протестантами обитатели северо-западного побережья Шотландии почитали Св. Моури, принося в жертву быков, поклоняясь камням, совершая возлияния молоком и придерживаясь прочих языческих обычаев. Но в Нижней Шотландии кальвинистская церковь, опиравшаяся на поддержку государства и не имевшая никаких католических соседей, обычно была в состоянии претворять в жизнь свое законодательство точно так же, как это было в Швейцарии. В 1567—1692 годах в шотландской церкви были епископы (за исключением периода Ковенанта, 1639—1662 гг.), которые порой могли отменять решения, принятые приходскими сессиями. Например, светский суд мог принудить человека к покаянию за отказ работать на Рождество, а архиепископ Сент-Эндрюсский спустя несколько лет подверг человека тюремному заключению за несоблюдение Рождества.

Публичные посты были здесь распространены так же, как и в кантоне Во; ковенантеры запрещали то же самое, что и швейцарцы, и даже превзошли их в вопросе соблюдения воскресений. Еще до Реформации (и до Тридентского Собора) шотландский архиепископ выработал строгие законы против несоблюдения Субботы и выступил против танцев и празднований Майского дня. Впоследствии кальвинистское государство запретило работать, развлекаться и выпивать по воскресеньям (1579), а священники добавили еще и запрет на путешествия по воскресеньям. Эти законы оставались в силе вплоть до XX века, хотя их нарушение не сопровождалось светскими карами после 1700 года. На пике шотландского движения за соблюдение воскресений в 1650-е годы детей наказывали, если они играли

в эти дни, а их родителей — если они носили воду, убирали дома или выгребали золу. Если в шотландской церкви присутствовали проявления суеверия, то их следует искать именно здесь, особенно среди ковенантеров-сепаратистов, которые сформировали пресвитерианскую церковь и породили четыре раскола в XVIII веке, а впоследствии, в 1820 году, объединились в поистине шотландский институт, Объединенную церковь Сепаратистов. Ее члены продолжали сожалеть о запрете ведовских процессов и придерживались такой строгой церковной дисциплины, которая была давно оставлена официальной церковью (15).

Принимая во внимание религиозный плюрализм и высокий уровень грамотности в Нидерландах, очевидно, что здесь будет трудно отыскать явные признаки суеверного поведения. Наиболее крайние проявления были связаны с иностранцами. Например, тысячи сезонных рабочих, мигрировавших из католической Вестфалии, еще в начале XX века преклоняли колени перед свалкой в доках, бывшей некогда местом расположения средневековой часовни для паломников, которая с XV века находилась под покровительством их предков, но оказалась разрушенной протестантами в 1660 году. Нидерландские predikants с гораздо меньшим успехом, нежели их шотландские или французские собратья, увещевали свою паству оставить такие развлечения, как театральные постановки или танцы. В удаленных аграрных провинциях им удавалось убедить людей строго соблюдать воскресенья и игнорировать «папистские» праздники — Рождество или Новый год. Но даже на пике своей власти в 1620-е годы они не могли закрыть театры и танцевальные залы в голландских городах. Подобным же образом кальвинистская церковь в Нидерландах была не в состоянии отменить kermis, праздники местных святых покровителей, которые к XVII веку превратились в двух- или трехнедельные карнавалы в брейгелевском духе, представлявшие собой самые дикие оргии, какие только можно было встретить в протестантской Европе (16).

Таким образом, разброс типов коллективного поведения в разных национальных ответвлениях кальвинистской традиции был весьма велик, начиная с голландских kermis и заканчивая шотландскими постами и Субботами. Однако обе эти церкви имели сходные черты, которые впоследствии приобрели особое значение. И Шотландия, и Нидерланды в течение первой половины XVII века (в период Дордрехта и Ковенанта) основывали переселенческие колонии, куда прибывали жители в основном из сельских районов стран-метрополий. Нигде — и, безусловно, ни в одном из приведенных случаев, — колонисты-реформаты не пытались обращать в христианство или иным образом ассимилировать окружавшие их народы. Кальвинистское учение об избранных плохо сочеталось с миссионерским и ассимиляторским порывом. По этим причинам наследники Ольстера и плантаций Кейптауна, переселившиеся в Ирландию шотландцы-пресвитериане и буры-кальвинисты29 продолжали придерживаться принципов исключительности по религиозным и этническим критериям. Мало где кальвинистская традиция сейчас сильнее, нежели в Северной Ирландии или в Южной Африке; и нигде более резко не бросаются в глаза наиболее уродливые последствия подобной элитарности. В метрополиях кальвинистская традиция сосуществовала с общеевропейской модернизацией и даже поощряла ее: склонный к порядку и точности, трудолюбивый, привыкший полагаться на себя кальвинист стал чем-то привычным задолго до того, как к нему привлек внимание Макс Вебер. Члены кальвинистских общин обладали непропорционально большим влиянием во Франции того времени, они внесли свой вклад и в очевидное процветание Швейцарии, смягчили характер англичан и еще более — американцев. Привлечь внимание к вкладу кальвинизма в колониальную нетерпимость Ирландии и Южной Африки не означает отрицание значимости европейского и американского опыта, это всего лишь указание на оборотную сторону медали.