Ольга Тогоева

ИСТИННАЯ ПРАВДА

К оглавлению

Глава 8

Выбор Соломона

Я буду покупать у вас, продавать вам,

ходить с вами, говорить с вами и прочее, но

не стану с вами ни есть, ни пить, ни молиться.

У.Шекспир. Венецианский купец

Процессы Марион ла Друатюрьер, Жанны д'Арк и Жиля де Ре наглядно демонстрируют, каким образом в средневековом суде создавалось обвинение того или иного конкретного человека в уголовном преступлении, какие фольклорные и литературные аналогии, какие топосы для этого использовались, как формировалось общественное мнение, как, возможно, невиновного человека превращали в преступника и маргинала.

Однако средневековое общество знало и настоящих, не выдуманных маргиналов. Их отличали по социальному статусу (бродяги и нищие), по физическим недостаткам (прокаженные) или по вероисповеданию. К этим последним в первую очередь относилось еврейское население европейских государств. Взаимоотношения королевской власти с евреями, проживавшими во Франции, не раз становились предметом специального рассмотрения. И все же судебная, тем более уголовная средневековая практика в отношении евреев изучалась до сих пор недостаточно.

Благодаря «Регистру Шатле» у нас есть возможность проследить перипетии одного из таких процессов; выявить сходство и отличие подобных судебных казусов от дел, в которые оказывалось замешано христианское население страны; увидеть, как строилось обвинение и на чем основывалась линия защиты.

***

В феврале 1390 г. в королевском суде Шатле было рассмотрено дело Соломона из Барселоны, молодого испанского еврея, перебравшегося во Францию примерно за год до описываемых событий и со временем обосновавшегося в Париже 1 . Он обвинялся в многочисленных кражах, совершенных как в столице, так и в других городах.

На первом допросе Соломон счел возможным сообщить судьям, что родился в Арагоне, обучался ремеслу портного (cousturier), чем и зарабатывал себе на жизнь2. Сначала Соломон проживал в Шартре, где познакомился с неким Жоаном, вместе с ним переехал в Париж, где надеялся «зажить наилучшим образом», что на жаргоне парижских воров означало «жить воровством»3. Он также собирался «повидать других евреев» и «помогать им всем, чем только сможет»4.

Надеждам, впрочем, не суждено было сбыться: всего через месяц, 24 февраля 1390 г., Соломон и Жоан были арестованы по подозрению в краже «нового кожаного кошелька ценой в 16 франков», нескольких позолоченных колец и серебряного пояса в торговых рядах близ королевского дворца5. Сообщников заключили в тюрьму Шатле, и с этого момента их пути разошлись, поскольку против каждого было возбуждено отдельное дело6.

Признания Соломона позволяют достаточно полно представить его жизнь до ареста. Под давлением судей он «вспомнил» о 18-ти кражах, совершенных им в разное время как в Париже и его окрестностях (Провене, Труа, Шартре, Санлисе), так и в достаточно отдаленных от столицы местах ( Дижоне, Компьене, Нуайоне, Шамбери). Самая ранняя кража относилась к ноябрю 1389 г. (за три с половиной месяца до описываемых событий), самая поздняя была совершена накануне ареста - 23 февраля 1390 г. Так как времени прошло не так уж много, Соломон прекрасно помнил, что и у

1 RCh, II, 43-52.

2 RCh, II, 45: "Et ledit Salemon dit qu'il est nez du pays de Arragon, cousturier, qui a gaignie sa vie audit mestier le plus qu'il a peu et sceu".

3 RCh, II, 45: "…sont venus ensemble a Paris veoir les autres juifs, afin d'avoir leur vivre le mieulx qu'ilz pourroyent". О воровском жаргоне см.: Тогоева О.И. «Ремесло воровства».

4 RCh, II, 44: "…. pour avoir sa vie a servir les juifs au mieulx qu'il eust peu et sceu".

5 RCh, II, 44: "…accusez et souspeconnez d'avoir mal prins et emble une bourse de cuir nuefve, du pris de XVI f., a l’estal de Jehan Le Fevre, boursier, demourant devant le Palais, aussi pour ce qu'ilz se sont efforciez de prendre plusieurs anneaulx d'argent dorez a Festal Perrin Mahiet, et une sainture d'argent a Festal Jehan Boucher".

6 Дело Жоана также записано в «Регистре Шатле» (RCh, II, 53-54). Этот процесс не представляет из себя ничего интересного, для средневекового французского судопроизводства его можно назвать типичным. Жоан с первого дня отрицал все предъявленные ему обвинения, и поколебать его не смогли даже три сеанса пыток. Отсутствие признания заставило судей приговорить Жоана всего лишь к пожизненному изгнанию из Франции. Его поведение в суде никак не отразилось на судьбе Соломона из Барселоны.

кого он крал. Никакой особой воровской «специализации» у него не было, он брал все, что плохо лежало: от поношенных башмаков до серебряной посуды и украшений. Так, посетив город Шамбери в Савойе, он забрался в дом мэтра Тороса, еврейского судьи, и стянул со стола серебряный пояс ценой в 40 парижских франков, однако смог продать его только за один франк, поскольку вещь была ворованная. В другой раз, в том же Шамбери, в доме незнакомой ему еврейки он позарился на обыкновенные холщевые штаны, которые сам после и носил7. Столь же точно называл Соломон и стоимость вещей. Кражи происходили в среднем раз в 1-2 недели, и, по всей видимости, вырученные деньги шли на повседневные нужды.

Таких сведений парижским судьям оказалось достаточно, чтобы вынести окончательный приговор по этому делу. В присутствии Соломона, «приняв во внимание его положение, сделанные им признания, многочисленность краж и ценность украденного, они пришли к согласию и постановили считать его закоренелым вором и казнить подобающим образом», т.е. повесить8.

Однако, поскольку Соломон был евреем, приговор был вынесен с учетом религиозной принадлежности обвиняемого. И здесь в плавном ходе процесса произошел сбой, ибо решение, принятое судьями, было, на мой взгляд, исключительным для французской уголовной практики конца XIV в. Полностью признавая, что Соломон должен быть повешен «так, как принято это делать в отношении евреев»9, судьи предложили осужденному сделать выбор:

«Мэтр Жан Трюкам10 уведомил его [о приговоре] и посоветовал, чтобы он крестился и перешел в христианскую веру, а иначе его казнят как еврея, что означает, что он будет навечно проклят по причине его ложной веры и дурных убеждений, и что он будет повешен за ноги, и с каждой стороны от него будут, так же как и он,

7 RCh, II, 48: "…. il print et embla a une juifve de ladite ville unes chausses de blanchet, lesquelles il usa".

8 RCh, II, 51: "…veu l'estat d'icelli Salmon, juif, les confessions cy-dessus escriptes, par lui faites, les multiplicacions et reiteracions d'iceulx larrecins, et la valeur d;iceulx, delibererent et furent d'oppinion que ledit Salmon estoit un tres-fort larron, et que l’en ne le pouvoit espargnier qu'il ne feust excecute comme larron".

9RCh, II, 51: "…en lamaniere qu'il est acoustume ajusticierjuifs".

10 Жан Трюкам - лейтенант прево Парижа, до 1389 г. исполнявший обязанности judex Judeorum, т.е. судьи, в чьей компетенции находились все уголовные дела между евреями и христианами. По королевскому ордонансу от 16 февраля 1388/89 г. эти дела передавались в ведение самого парижского прево (Ord. T. 7. P. 226). Если прево по какой-то причине отсутствовал на заседании, его, как например в нашем случае, автоматически заменял лейтенант.

повешены за лапы две большие собаки. И после многих пререканий между мэтром Жаном Трюкамом и упомянутым евреем, этот Соломон сразу же смиренно попросил, чтобы ему разрешили принять христианство и креститься, и с этой просьбой упомянутый лейтенант согласился»11.

Решение было принято. Соломон крестился, получил имя Николя (в честь своего крестного отца, Николя Бертена, следователя Шатле) и 1 марта 1390 г. окончил свои дни как истинный христианин.

***

Чтобы лучше понять, что за выбор был предложен нашему герою, необходимо поближе познакомиться с особенностями наказания, которого так счастливо избежал Соломон и которое в специальной литературе именуется обычно «еврейской казнью». Сделать это на французском материале представляется однако практически невозможным. Насколько мне известно, процесс Соломона из Барселоны -единственное сохранившееся в судебных архивах дело, где упоминается «еврейская казнь» 12 . Видимо, во Франции подобное наказание не пользовалось особой популярностью. Более охотно его применяли в немецких судах. Собственно и изучалась «еврейская казнь» (сколь ни были редки эти работы) исключительно на германском материале13.

Впрочем, как справедливо отмечал Гвидо Киш, само название, данное специалистами этому виду наказания, не вполне отражало суть дела. Такое выражение не встречается ни в одном средневековом тексте: известное нам "more judaico" относилось к форме принесения клятвы в суде, но никогда не употреблялось в связи с

11 RCh, II, 52: "…par ledit maistre Jehan Truquan lui fu admoneste et ennorte qu'il se feist baptisier et chrestiener, ou l’en le feroit excecuter comme juif, c'est assavoir qu'il seroit dempne perpetuelment, pour la mauvaise foy et creance qu'il avoit, et aussy qu'il seroit penduz par les piez, et a ses deux costez a chascun un grant chien pendu par les piez samblablement comme lui. Et apres plusieurs altercacions eues et dittes entre ledit maistre Jehan Truquan et icelli juif, ledit Salmon, juif, requist instanment et humblement que l’en le volsist recevoir a soy chrestienner et baptisier, a laquelle requeste et peticion dudit Salmon fu obey par ledit lieutenant".

12 Западные исследователи также всегда ссылаются только на него: Cohen E. The Crossroads of Justice. P. 93; SansyD. Bestiaire des juifs, bestiaire du Diable // Micrologus. Natura, scienze e societa medievali. 2000. T. 8: Il mondo animale. P. 561-579, здесь Р. 576-577.

13 Glanz R. The "Jewish Execution" in Medieval Germany // Jewish Social Studies. 1943. № 5. P. 3-26; Kisch G. The "Jewish Execution" in Medieval Germany and the Reception of Roman Law // L'Europa e il diritto romano. Studi in memoria di Paolo Koschaker. Milan, 1954. T. II. P. 65-93. Иконографические вопросы отчасти затронуты в: Schnitzler N. Judenfeindschaft, Bildnisfrevel und das mittelalterliche Strafrecht // Bilder, Texte, Rituale: Wirklichkeitsbezug und Wirklichkeitskonstruktion politisch-rechtlicher Kommunikationsmedien in Stadt- und Adelsgesellschaften des spaten Mittelalters // Hg. von K.Schreiner und G.Signori. Berlin, 2000. S. 111-138.

«еврейской казнью» 14 . Данное наказание не было заимствовано из еврейского законодательства (на что также могло бы указывать его название). Кроме того, иногда (правда, очень редко) оно использовалось в отношении не только еврейского, но и христианского населения, особенно в более позднее время, в XVI-XVII вв. - например, для наказания должников15. (Ил. 1)

И все же историки признают, что в своем «классическом» варианте «еврейская казнь» в средневековой Германии применялась в основном к евреям, пойманным на воровстве. Она заключалась в подвешивании человека за ноги (или за одну ногу) на специально выстроенной ради такого случая виселице или на виселице, предназначенной для «обычных» преступников, но отдельно от них. По бокам от осужденного вешались за задние лапы две собаки16. (Ил. 2) Впрочем, от этой стандартной формы случались и отклонения. Так, собаки могли быть мертвыми или это бывала всего одна собака. Сам преступник также мог оказаться уже мертвым, однако его все равно вешали, дабы не допустить возможного вмешательства родных и близких, желавших захоронить труп и избежать его осквернения «собаками, птицами и воздухом», как было сказано в книге статутов швейцарского кантона Гларус17. Иногда «еврейская казнь» полагалась не за воровство, но за другие преступления: изготовление подложных документов и фальшивых денег, за богохульство или

1 й

клевету. Однако эти случаи были крайне редки18 . Уже повешенного за ноги еврея могли помиловать, если он все же решал обратиться в христианство: его либо полностью освобождали от наказания, либо заменяли длинную и мучительную казнь на быстрое отрубание головы.

14 Оно также использовалось для описания особых островерхих шляп, в которых обязаны были ходить немецкие евреи, начиная со второй половины XIII в. Согласно «Швабскому зерцалу» (около 1275 г.), эти шляпы помогали различать евреев и христиан: "….. die juden suln hute tragen, die spitz sin; da mit sint si uz gezeichent von den christen, daz man si fur juden haben sol". - Des Schwabenspiegels Landrechtsbuch / Hrsg. von H.G.Gengler. Erlangen, 1875. Art. 214. В середине XIV в. этот принцип был распространен и на повешенных евреев: "…pileus de scutella lingno quodam elevato superius scutelle more judaico imposito factus cum pice ardente crinibus et capiti judei impressus cum eodem pilleo, ut a christianis suspensis discerneretur". - Die Stadtrechte von Brunn aus dem XIII. und XIV. Jahrhundert / Hrsg. von E.F.Rossler. Prague, 1852. S. 202. Подробнее о «еврейских шляпах» см.: Kisch G. The Yellow Badge in History // Historia Judaica. 1942. № 4. P. 95-144, здесь Р. 107-138.

15 Чаще всего это были люди, задолжавшие именно еврейским ростовщикам — на что, возможно, и указывало подобное наказание (Kisch G. The "Jewish Execution". P. 67, 89; Schnitzler N. Op. cit. S. 130).

16 GlanzR. Op. cit. P. 3,12-13.

17 Ibidem. P. 7,16-17.

18 Ibidem. P. 13, 15-16; Kisch G. The "Jewish Execution". P. 90. В Италии (прежде всего, во Флоренции) такая казнь полагалась также за измену: Schnitzler К Op. cit. S. 119-121, 128.

Насколько можно судить, в немецких архивах сохранилось достаточно много описаний «еврейской казни», начиная с XIII в. и заканчивая уже Новым временем. Одно из наиболее ранних и самых полных содержится в дневнике Андреа Гаттаро, уроженца Падуи и делегата Базельского собора от Венеции, лично наблюдавшего казнь двух еврейских воров 24 июня 1434 г.: «В Базеле были схвачены за воровство два немецких еврея. Они были сразу же подвергнуты пытке и признались в совершенных преступлениях. После того, как им была предоставлена обычная [в таких делах] отсрочка для подготовки своей защиты, их настойчиво убеждали обратиться в христианство, дабы не умирать как животным. В конце концов один из них перешел в христианскую веру и крестился. Когда подошло время их казни, они были приведены в ратушу, где, как это принято, им было зачитано обвинение и вынесен приговор. Того, кто стал христианином, приговорили к протаскиванию [по улицам города] и отрубанию головы, тогда как еврей должен был быть повешен за ногу рядом с собакой. Прибыв на место казни, христианин упал на колени, и в тот момент, когда ему должны были отрубить голову, еврей плюнул ему в лицо. Тогда бальи закрыл ему лицо и отрубил голову мечом. Затем он приступил к повешению. Виселица треугольной формы была установлена на трех каменных столбах. Несколько преступников в цепях уже висело на ней. Когда еврея подтащили к лестнице, его снова спросили, не хочет ли он перейти в христианство, но он остался непоколебим и упорствовал в своей вере. Наконец, его ногу обвязали веревкой и вздернули на виселице. Затем к ноге прикрепили цепь. После этого огромная собака была подвешена за задние лапы рядом с ним. Она огрызалась и рычала самым ужасным образом. Еврей призывал к себе на помощь Моисея, Авраама и Иакова, а также весь свой народ, тогда как стоящий рядом с лестницей священник просил его перейти в христианство. В таком положении он оставался до двух часов дня. Когда он осознал, что его пророки ничем ему не помогут, он обратился к нашей вере и стал призывать на помощь Богоматерь. Внезапно произошло настоящее чудо. Собака перестала нападать на него и успокоилась. Видя это, еврей тотчас же закричал священнику: «Я хочу стать христианином. Я умоляю вас сделать так, чтобы меня окрестили». Священник отвечал: «Успокойся, я прослежу за тем, чтобы тебя окрестили. Но это не спасет тебя от наказания, ты должен умереть». На что еврей отвечал: «Я согласен, дайте только мне стать христианином». Когда об этом [решении] стало известно властям, палач был сразу же послан снять с виселицы собаку. И так еврей оставался один всю ночь, получая увещевания и утешение священника и прочих, кто наставлял его в вере…Внезапно его рука освободилась от пут, и он указал ею на небо. Палач, наблюдавший за этим, был крайне удивлен и утром рассказал о виденном своим начальникам, которые удивились не меньше. Все жители Базеля поспешили к виселице, чтобы увидеть это чудо, спрашивая, как оно могло произойти. Еврей же отвечал, что он искренне отдал себя на волю Господа, и внезапно его рука была освобождена. Затем священник отправился к [папскому] легату и просил его переговорить с бургомистрами о том, чтобы этот человек был немедленно казнен и не мучился более. Легат отправил своего слугу к епископу Любека, императорскому послу. Когда письмо было доставлено, епископ ответил: «Нет, я сделаю даже больше. Я использую все свое влияние, чтобы этот человек был помилован»… Бургомистры ответили, что они обсудят этот вопрос. Они собрались вместе и долго совещались. Наконец, было решено простить преступника при условии, что он покинет страну в течение восьми дней. Около девяти часов вечера его сняли с виселицы и отнесли в дом епископа Любека»19.

К сожалению, ни одного похожего описания «еврейской казни» во французских источниках на сегодняшний день не найдено. Как я уже отмечала выше, данное наказание, очевидно, не входило в повседневную практику средневековых французских судов. Возможно, это объяснялось особым положением еврейской общины во Франции в интересующий нас период и более толерантным отношением к ней как рядовых граждан, так и представителей власти.

***

В отличие от Германии и Испании, где на рубеже XIII и XIV вв. антисемитизм приобрел ничем не прикрытую форму, во Франции столкновения евреев и христиан носили локальный характер. Как отмечал Сало Барон, открытого противостояния здесь не существовало достаточно долго, и, хотя евреи внушали подозрение и

Цитирую по: Glanz R. Op. cit. P. 4-5.

временами подвергались гонениям, отношение к ним в обществе оставалось терпимым20 . Тем не менее, на протяжении XIV в. между двумя религиозными общинами постепенно нарастала напряженность. В 1315 г. Европу поразил голод. В Париже люди сотнями умирали на улицах. Цена на сетье зерна поднялась с 12 до 60 су, хлеб пекли из свиного помета и виноградного жмыха. Были часты случаи каннибализма. В 1316-1317 гг. урожаи по-прежнему оставались низкими, и, хотя в 1318 г. наступило облегчение, последствия голода сказывались еще очень долго. В 1320 г. разоренные крестьяне северной Франции покинули свои дома и устремились на юг в надежде на лучшую долю. По пути, как сообщают хронисты, одному из них, молодому пастуху, было видение: чудесная птица опустилась ему на плечо и призвала сражаться с неверными21 . В качестве врага были избраны евреи, и волна насилия захлестнула Ош, Гимонт, Рабастен, Гайяк, Альби, Тулузу и другие города юга, с молчаливого согласия населения и при полном попустительстве королевских властей. Только после того, как участились стычки «пастушков» с местным духовенством, Филипп V был вынужден послать против них войска. В конце 1320 г. восстание было подавлено.

Однако, массовые избиения евреев на юге стали причиной новых обвинений, выдвинутых против них всего несколько месяцев спустя. Французский историк Леон Поляков объясняет это чувством вины и страха перед возможной местью со стороны еврейской общины22.

Летом 1321 г. во Франции распространились слухи о чудовищном заговоре евреев и прокаженных, якобы замышлявших погубить все христианское население страны, отравив источники и колодцы с питьевой водой. Отрава, по мнению хронистов, состояла из человеческой крови, мочи и трех секретных трав, к которым была добавлена освященная гостия, растертая в порошок. По другой версии в состав яда входили лягушачьи лапки, змеиные головы и женские волосы, пропитанные какой-то черной вонючей жидкостью, которая не горела в огне. Был даже пойман

20 Baron S. W. A Social and Religious History of the Jews. 2nd ed. N.-Y., 1952-1983. 18 vols. T. 9. P. 7-79; T. 11. P. 65- 70.

21 Подробнее см.: PoliakovL. The History of Anti-semitism. N.-Y. 1976. Р. 102-103.

22 Ibidem. P. 104.

некий прокаженный, при котором нашли эту отраву, и он признался, что получил ее от одного богатого еврея, чтобы раскидывать во все известные ему колодцы. За эту услугу ему заплатили 10 ливров (огромную по тем временам сумму) и обещали гораздо больше, если он сможет склонить к участию в заговоре других прокаженных23 .

Королевская власть поспешила воспользоваться слухами. Всем сенешалам и бальи были разосланы письма, подтверждавшие информацию о заговоре прокаженных и евреев и призывавшие бороться с ними всеми силами. Волна судебных процессов прокатилась по всей Франции, не менее часты были и случаи самосуда. Евреям было предписано покинуть страну, их имущество конфисковывалось. Те же, кто был признан невиновным и мог остаться, должны были уплатить штраф. Всего в королевскую казну поступило 150 тысяч ливров24.

И все же в 1361 г. дофин Карл (будущий король Карл V) даровал евреям право вернуться во Францию, что объяснялось финансовыми трудностями: денег на выкуп Иоанна Доброго из английского плена не хватало. По этой причине глава каждой еврейской семьи был обязан заплатить за возвращение в страну: за себя и свою жену по 14 золотых флоринов и по 1 флорину за каждого ребенка и прочих домочадцев. Налог на занятие ростовщичеством отныне равнялся 86,6% в год, что вдвое превосходило прежний тариф. Все евреи подпадали исключительно под королевскую юрисдикцию, получали четко определенный статус, право исповедовать свою религию, отправлять богослужения, иметь свои кладбища. Еврейская община могла назначать собственных сборщиков налогов и свой суд, решающий все внутренние

rye

конфликты25 . Разрешение на проживание возобновлялось каждый год. А в 1391 г., узнав о погромах в Испании, французский король счел своим долгом заявить, что парижские евреи будут отныне находиться под его личной охраной и что всякого, кто посягнет на жизнь кого-либо из них, будет ждать смертная казнь26 .

23 Ibidem. P. 105.

24 AnchelR. Les juifs de France. P., 1946. P. 87. См. также: Ginzburg C. Le sabbat des sorcieres. P. 43-93.

25 Ord. T. 3. P. 471-473.

26 Сhronique des 4 premiers Valois (1327-1393) / Ed. par S.Luce. P., 1862. Р. 319: "Les Juifs de Paris ... furent mis en la sauvegarde du roy de France; et fut criee la sauvegarde a la trompette, sur peine de mort". Ср. с положением дел на Пиренейском полуострове: Варьяш О.И. Иудеи в португальском праве XIII-XIVВВ. // СВ. 1994. № 54. С. 94-102.

В конце XIV в. в Париже было не более 600 евреев, которые компактно проживали на четырех улицах в районе Тамля27 . Этот квартал, где, по всей вероятности, поселился и Соломон, пользовался среди парижан дурной славой. Его считали настоящим «разбойничьим вертепом» (spelunca latronum)28, где находили пристанище воры, убийцы и прочие подозрительные личности, стремящиеся избежать встречи с королевскими сержантами Шатле, призванными следить за порядком в столице: «Район Тампля - тот, где, как говорят, находят приют бездельники и бродяги» 29.

Впрочем, Тампль являлся одновременно одним из центров деловой жизни Парижа, поскольку здесь находились лавки ростовщиков и старьевщиков. Самые преуспевающие старьевщики считались вполне состоятельными людьми, и доля евреев среди них была велика30. Герцог Бурбонский, королевский казначей, и его подчиненные даже пытались заставить евреев покупать патент на это занятие. Сержантам Шатле было прекрасно известно, что очень многие старьевщики не брезгуют ворованными вещами, хотя закон, естественно, запрещал скупку краденого. Судя по «Регистру Шатле», понятия «старьевщик», «еврей», «скупщик краденого» концу XIV в. стали почти синонимами31 . Герой нашей истории, Соломон из Барселоны, особо оговаривал те считанные случаи, когда он воспользовался услугами скупщиков-христиан, большинство же его покупателей было евреями. Один из них даже выступил свидетелем обвинения на процессе Соломона: мэтр Давид, проживавший на Еврейской улице (rue aus Juifs), сам явился к сержанту квартала и вручил ему «22 кошелька из шелка и бархата», проданных ему обвиняемым32 . Неприязнь к скупщикам-евреям, нередко выступавшим сообщниками воров,

27Demurger A. Temps de crises, tempes d'espoires (XIVe-XVe siecles). P., 1990. Р. 86.

28 Spelunca latronum - образ, позаимствованный французскими средневековыми авторами из Библии, являлся стереотипным определением бедственного положения королевства: Gauvard C. Grace et execution capitale: les deux visages de la justice royale francaise a la fin du Moyen Age // BEC. 1995. Т. 153. Р. 275-290, здесь Р. 275.

29 "Terre du temple en laquelle on dit que se lougnet et hebergent les gens oysifs et vacabondes". - Архив суда Тампля (цитирую по: GeremekBr. Op.cit. P. 113).

30 Ibidem. P. 315-316.

31 Косвенно об этом свидетельствует и ордонанс 1361 г., где специально оговаривалось, что любое сообщение об украденых вещах, якобы найденных в домах евреев, не будет приниматься во внимание королевскими судебными властями (Ord. T. 3. P. 473). Подробнее об этом: Parkes J. The Jew in the Medieval Community. A Study of his Political and Economical Situation. N.-Y., 1976. P. 81-84.

32 RCh, II, 50.

усиливала религиозную нетерпимость, присутствовавшую в обществе в латентном состоянии.

Тем не менее, отношение королевских властей к евреям в 60-90 гг. XIV в. можно назвать толерантным. Когда в 1380 и 1382 гг. община подверглась нападкам со стороны парижан, на ее защиту встал тогдашний прево, Уго Обрио (Hugues Aubriot), впоследствии обвиненный университетскими кругами в ереси33. О соблюдении интересов евреев свидетельствуют и правовые источники. Преступления против евреев (нападения на дома, поджоги, погромы, убийства) преследовались в обычном уголовном порядке. Все споры между евреями и христианами должен был решать специальный судья - judex Judeorum, которым с 1389 г. являлся сам парижский прево. Ни один христианин не мог выдвинуть обвинение против еврея, если не собирался с ним судиться. В том случае, когда дело бывало все-таки возбуждено, требовалось провести предварительное расследование еще до ареста подозреваемого. Под залог, внесенный каким-либо достойным человеком (иудеем или христианином), еврей мог быть освобожден из тюрьмы, даже если он обвинялся в уголовном преступлении. Евреи могли выступать свидетелями в уголовном суде, а их апелляции в Парижский парламент рассматривались на равных с христианами условиях. Без крайней надобности евреев, как и христиан, нельзя было пытать, к ним не применялась ордалия (по вполне понятным религиозным причинам), они не участвовали в судебном поединке34. Правдивость собственных показаний в христианском уголовном суде евреи должны были подтвердить с помощью клятвы. Так, в первый раз представ перед судьями Шатле, Соломон поклялся говорить правду «по своему праву, положив руку на голову»35.

33 Истинной причиной возбуждения против Обрио уголовного дела была его неприязнь к парижским студентам, чего никак не мог ему простить Университет. Однако, защита интересов еврейской общины стала прекрасным предлогом для обвинения. Именно эта деталь сохранилась в памяти потомков, и спустя почти триста лет Анри Соваль писал в своей «Скандальной хронике»: «… это был человек , погрязший в разврате и сладострастии. Тайно он посещал еврейских проституток и замужних женщин, которые предавались с ним самым разнузданным развлечениям... И это было одним из преступлений, в которых обвинил его Университет» (Sauval H. La chronique scandaleuse. Chronique des mauvais lieux de Paris. P., 1910. P. 51). Этот слух имел под собой реальную почву: Уго Обрио, в качестве прево Парижа, энергично боролся с городской проституцией и лично инспектировал дома терпимости (Geremek Br. Op. cit. P. 259).

34 Ord. T. 3. P. 473.

35 RCh, II, 44: "…. jurer en leur loy, en mettant la main sur la teste".

Примерный текст такой клятвы приводит в своем исследовании Бернард Блюменкранц: «Клянусь тебе истинным Богом, Богом Авраама, Исаака и Иакова, [тем], кто создал небо и землю, и Его священным законом, который даровал Господь своею рукою Моисею и предкам нашим на горе Синай ... и пусть поглотит земля меня, как Дафана и Авирона при бунте Корея (Числ, 16, 32 - О.Т.), и поразит меня проказа Неемана из Сирии (4 Цар, 5, 1-27 - О.Т.), и подвергнусь я анафеме, маран-афа (1 Кор, 16, 22 - О.Т.), и настигнет меня и дом мой то, чем Бог поразил Египет, и пусть падут

на меня все эти несчастья, что здесь перечислены, но этой клятвы я не преступлю»36 . По мнению французского историка, этот текст имел смешанный характер, причем влияние христианства ощущалось в нем даже больше, чем влияние иудаизма.

Это наблюдение имеет для нас первостепенное значение, ибо, как мне кажется, смешение христианских и иудейских представлений наблюдалось во всей системе уголовного судопроизводства в отношении евреев и, прежде всего, в интересующей нас процедуре «еврейской казни».

***

Как уже говорилось выше, работы, специально посвященные этому вопросу, основывались на средневековом германском материале. Соответственно, прообраз и символические смыслы «еврейской казни» их авторы искали также исключительно в немецкой истории.

Как отмечал Рудольф Гланц, повешение за ноги евреев не являлось в Германии нормой права и представляло собой, скорее, некий, весьма распространенный, но неизвестно когда возникший обычай. Он не описывается и даже не упоминается ни в одном дошедшем до нас сборнике немецкого права37. Так, например, в «Саксонском зерцале», записанном в самом начале XIII в., между преступниками не проводилось никаких различий по конфессиональному признаку: вор-христианин и вор-еврей

36 "Iuro tibi per deum verum, deum Abraham, Isaac et Iacob, qui fecit celum et terram, et per illam legem sactam, quam dedit dominus per manum Moysi patribusque nostris in monte Syna, et per rubum, in quo deus apparuit, et per arcam foederis atque testamenti, et per sanctum Adonay, et per pactum Abrahe; et si me non degluciat vivum terra sicut Dathan et Abiron in sedicione Chore; et si lepra Neaman Syri super me non veniat; et non veniat anathema maranatha; et si non veniat super me et super domum meam illud, cum quo percussit deus Egiptum; et non veniant omnes ille maledictiones super me, que scripte sunt in hoc volumine: de hoc sacramento periurus non sum" (цитирую по: Blumenkranz B. Juifs et chretiens dans le monde occidental. P., 1960. P. 359-365).

37 GlanzR. Op.cit.P. 17.

должны были претерпевать одно и то же наказание - повешение за шею. Не упоминалась «еврейская казнь» и в комментариях к «Саксонскому зерцалу», созданных около 1325 г. Йоханном фон Бюхом, судьей при дворе курфюрста Бранденбургского и известным глоссатором, который также настаивал на общих для

всех преступников правилах38 .

Насколько можно понять, в XIV в. ситуация оставалась неизменной, о чем свидетельствуют миниатюры из разных кодексов «Саксонского зерцала», созданных в это время. Так, например, в кодексе из Гейдельберга, датируемом 1300-1315 гг., изображение казни вора-еврея ничем не отличается от казни вора-христианина: это все то же повешение за шею со связанными спереди руками39. Ту же картину мы наблюдаем в кодексе из Дрездена середины XIV в.40 и в кодексе из Вольфенбюттеля, созданном в 1348-1371 гг.41: еврея вешают здесь за шею, хотя руки его связаны за спиной. (Ил. 3-4-5)

Согласно немецким сводам обычного права, казнь еврея отличалась от казни христианина только одной, но весьма важной деталью. Первого должны были вешать в уже упоминавшейся выше островерхой шляпе, служившей отличительным знаком и знаком диффамации42. Шляпа наполнялась кипящей смолой, которая стекала по лицу и телу повешенного. Исследователи описывают «казнь в шляпе» как существовавшую параллельно с обычной «еврейской казнью»43 . Однако миниатюры из кодексов

38 Как отмечает Гвидо Киш, отсутствие упоминаний о «еврейской казни» не было следствием незнания или невнимания к особенностям уголовного законодательства в отношении евреев. Напротив, Йоханн фон Бюх отмечал в своих комментариях все судебные различия между христианами и евреями и, в частности, «странный обычай, по которому евреи, приносящие клятву, должны стоять на свиной коже». Подробнее об этом см.: Kisch G. The "Jewish Execution". P. 69-70; Idem. The Jews in Medieval Germany: A Study of Their Legal and Social Status. Chicago, 1949. P. 86-93, 101,282.

39 Die Heidelberger Bilderhandschrift des Sachsenspiegels / Hrsg. von W.Koschorreck. Frankfurt am Main, 1979. Bd. 1: Facsimile der Handschrift. Bd. 2: Kommentar. Bd. 1. Fol. 13v.

40 Die Dresdener Bilderhandschrift des Sachsenspiegels / Hrsg. von K. von Amira. Leipzig, 1902. Bd. I: Facsimile der Handschrift; Leipzig, 1925-1926. Bd. II: Erlauterungen. Bd. 1. Tafel 74, fol. 37b.

41 Eike von Repgow. Sachsenspiegel: die Wolfenbutteler Bilderhandschift Cod. Guelf 3.1 Aug. 2° / Hrsg. von R.Schmidt-Wiegand. Berlin, 1993. Bd. 1: Text. Bd. 2: Facsimile. Bd. 3: Kommentar. Bd. 2. Fol. 43v.

42 См. прим. 14. На самом деле здесь стоило бы обратить внимание не только на шляпу еврея, но и на изображение связанных рук. Дело в том, что во Франции в XIV в. у осужденных на смерть за воровство руки связывались сзади, но если этот же человек совершал убийство, их связывали спереди. Так поступили, к примеру, в 1389 г. с неким Жаном Лореном: "…furent d'oppinion que ledit prisonnier feust punis comme larron; et que, pour ce qu'il avoit este present a la mort d'icelle Jehennete, qu'il feust liez les mains devant, comme compeignon dudit fait" (RCh, I, 119). Возможно, что и в средневековой Германии имелась подобная практика, однако это - тема для отдельного исследования.

43 GlanzR. Op.cit. Р. 7,25-26; Kisch G. The "Jewish Execution". Р. 71-72.

«Саксонского зерцала» указывают на то, что такой вариант наказания (возможно, правда, еще без использования смолы) возник раньше повешения за ноги и, возможно, являлся первоначальной формой специфической «еврейской казни», трансформировавшейся затем в повешение за ноги с собаками по бокам. Как в таком случае произошла данная трансформация? Откуда возникла идея вешать преступника вверх ногами, да еще и вместе с животными?

***

Исследователи, пытавшиеся проследить истоки «еврейской казни» на немецком материале, объясняли использование животных в средневековых судебных процедурах рецепцией римского права, начавшейся в германских землях в XIV в. Они, в частности, отмечали прямую связь между римской "poena cullei" и немецкой «казнью в мешке» (sacken). Человек, признанный виновным в убийстве близкого родственника (parricidium), зашивался в кожаный мешок вместе с собакой, петухом, змеей и обезьяной и сбрасывался в реку или море44.

Символический смысл, который вкладывали средневековые судьи в подобное наказание, заключался в уподоблении преступника этим животным. Уже известный нам Йоханн фон Бюх писал в своих комментариях к «Саксонскому зерцалу»: «Собака означает, что такой человек никогда не относился с уважением к своим родителям - как собака, которая бывает слепа первые девять дней своей жизни. Петух означает само преступление и необузданную самонадеянность, угрожающую отцу или ребенку этого человека. Гадюка означает несчастье его родителей… Обезьяна означает самого преступника, физический облик его, но не деяния. Ибо как обезьяна во многом похожа на человека, но все же не является человеком, так и этот преступник похож на человека, но в своих поступках и в сердце своем он - не человек, поскольку способен действовать столь бесчеловечно против собственной плоти и крови»45.

То, что идея уподобления преступника животному на самом деле была заимствована средневековыми юристами из римского права, не вызывает никаких возражений. Во Франции эта ассоциация возникла даже раньше, чем в Германии,

44 Dig. 48. 9. 9; Inst. Just. 4. 18. 6.

45 Цитирую по: Kisch G. The "Jewish Execution". Р. 79.

поскольку уже в 1260 г. в своде обычного права "Livres de Jostice et de Plet" (представляющем собой переложение «Дигест»46) упоминалась та же самая «казнь в мешке» - с петухом, собакой и змеей47.

Однако в римском судопроизводстве не существовало практики повешения с животными, да и самих животных не вешали48. Этот обычай появился, видимо, только в средние века. Во Франции, к примеру, процессы над животными велись уже с конца XIII в.49 Они сопровождались весьма оживленной полемикой (прежде всего, среди теологов) о необходимости и возможности наказывать (в частности, вешать) подобных преступников. Ведь в этом случае животные уподоблялись людям: признавалось существование у них разума и ответственности за совершенные поступки, т.е. наличие души50. Типичным, с этой точки зрения, можно назвать один из наиболее хорошо документированных процессов, состоявшихся во Франции, - дело свиньи из Фалеза (Нормандия) 1386 г. Виновная в убийстве младенца, свинья была приговорена к повешению за задние ноги на площади перед замком. Однако, прежде чем привести приговор в исполнение, палач переодел свинью в мужское платье (куртку, перчатки на передних ногах и штаны на задних), а на ее морду прикрепил маску, напоминавшую человеческое лицо51. Не менее показателен процесс 1457 г., имевший место в Савиньи-сюр-Этанг в Бургундии, когда свинья, сожравшая вместе со

46 Foviaux J. Livre de jostice et de plet // Dictionnaire des lettres francaises. P. 955-958.

47 Li Livres de Jostice et de Plet / Publie pour la premiere fois d'apres le manuscrit unique de la Bibliotheque Nationale par H.Klimrath et J.Rapetti. P., 1850. Ch. XXV. P. 284: "Une autre loi porsiet par novele paine un tres aspre crime, qui est apelee la loi que Ponpeius fist de cex qui ocient leur peres; en quoi il est contenu que se aucun apareille la mort a son pere, ou a sa mere, ou a son fill, ou a aucun de ses autres, ou en apert ou en repost; cil par tricherie ce est fet ou qui est consantanz de cel crime, ja soit ce que il soit estranges, soient puniz par la peine a cex qui ocient leur peres. Ne ne soit pas sozmiz a olme, ne a feu, ne a autre painne solempne, ainz soit liez en un sac o un chien, et o un coc, et o une serpant, et o une singesse; soit gitez o elx en la mer, et en une eue, selonc ce que la region le requiert, si que il perde s'ame, l'usage de toz les elemenz, et li ceaux И soit devez en sa vie, et la terre a sa mort". О «казни в мешке», полагающейся по французскому обычному праву за детоубийство, см.: Brissaud J.-B. L'infanticide a la fin du Moyen Age, ses motivations psychologiques et sa repression // RHDFE. 1972. T. 50. № 2. P. 229-256.

48 Казнь через повешение полагалась по римскому праву только рабам.

49 Первое известное нам описание относится к 1266 г., когда свинья, убившая и съевшая младенца, была приговорена к сожжению живьем в пригороде Парижа, Фонтене-о-Роз, подпадавшем под юрисдикцию аббатства Св.Женевьевы (Pastoureau M. Une justice exemplaire: les proces aux animaux (XIIIe-XVIe siecles) // Les rites de la justice. Cahiers du Leopard d'Or. 2000. Vol. 9. P. 173-200, здесь Р. 177).

50 Подробнее об этой полемике: Pastoureau M. Op. cit. P. 175-176,194-198.

51 Подробнее: Pastoureau M. Op. cit. Р. 178-182.

своими шестью поросятами пятилетнего мальчика, призналась на пытке в совершении этого преступления52.

Интересно, что в Бургундии повешение за ноги животного, виновного в убийстве или нанесении увечий, являлось не просто неким обычаем, но и законом. Об этом свидетельствует текст «Кутюм Бургундии», записанных между 1270 и 1360 гг. Для нас особое значение имеет тот факт, что казнь животного упоминалась здесь в одном контексте с казнью еврея: «Говорят и считают, что, в соответствии с законом и обычаем Бургундии, если бык или лошадь совершат одно или несколько убийств, их не следует казнить или судить, но они должны быть схвачены сеньором, на территории которого они совершили преступление, или его людьми. Их следует конфисковать [у их хозяина], продать и использовать для возмещения ущерба этого сеньора. Но если какие-то другие животные или евреи совершили подобное преступление, они должны быть повешены за задние ноги»53.

Этот текст, где впервые в средние века был официально зафиксирован обычай вешать евреев наподобие животных, т.е. вверх ногами, безусловно, был всегда известен специалистам по «еврейской казни», однако вызывал у них сомнения и споры. Так, Гвидо Киш настаивал на ином (и, замечу в скобках, совершенно неверном) переводе интересующего нас пассажа, видя в нем указание на «других животных, принадлежащих евреям»54. Соответственно, он не рассматривал и саму возможность проведения аналогии между процессами над животными и судебной практикой в отношении евреев55. В отличие от него, Рудольф Гланц указывал на близость текста «Кутюм» к описаниям «еврейской казни». Он, однако, отказывался признавать идентичность данных процедур на том основании, что данное наказание полагалось в

52 Ibidem. P. 183.

53 Coustumes et stilles gardez ou duchie de Bourgoinge // Le coutumier bourguignon glose (fin du XIVe siecle) / Ed. par M.Petitjean, M.-L.Marchand, Y.Metman. P., 1982. P. 239-240. § 300: "L'en dit et tient, selon droit et la coustume de Bourgoingne, que se un buef ou un cheval fait un ou pluseurs omicides, il n'en doivent point mourir, ne n'en doit on point faire justice, mais il doivent estre prins par le seigneur en quelle justice il on fait le delit ou par ses gens et lui sont confisquiez, et doivent estre venduz et exploitiez au proufit dudit seigneur, mais se autres bestes ou juifs le font, ilz doivent estre pendus par les piez derrieres".

54 Kisch G. The "Jewish Execution". P. 75, n. 2: "If other animals or an ox or horse belonging to a Jew…" (курсив мой -О.Т.).

55 Г.Киша не устраивало также то, что в «Кутюмах Бургундии» не упоминались собаки (Kisch G. The "Jewish Execution". Р. 76).

Бургундии за убийство, тогда как в Германии повешение предназначалось только для воров56.

Пытаясь найти прообраз «еврейской казни», Гланц обращался к давнему исследованию Карла фон Амиры (хотя и не ссылался на него прямо). Основатель «правовой археологии» видел истоки данного наказания в древнегерманских ритуалах, а точнее - в процедуре жертвоприношений некоторым языческим богам, в частности, Одину. Как отмечал фон Амира, обычай вешать жертву вверх ногами в компании собак или волков имел хождение в Германии и Скандинавии, а затем трансформировался в уголовное наказание для евреев57 . Почему именно евреи удостоились такой сомнительной чести, фон Амира не уточнял. За него это пытался сделать сам Гланц, указывавший, что эта казнь предназначалась не для всех евреев, а только для воров. Жертвы, посвященные Одину, также вешались «между небом и землей», а поскольку повешение было уделом исключительно воров, оно и оказалось задействовано в «еврейской казни». Положение вверх ногами должно было лишь подчеркнуть унизительный характер наказания и позволить окружающим различать

евреев и христиан58 .

К сожалению, гипотеза Р.Гланца не выдерживает никакой критики, если принять во внимание повсеместное распространение «еврейской казни» в странах средневековой Европы, системы уголовного судопроизводства которых были отнюдь не идентичны немецкой. В частности, и в Бургундии, и во Французском королевстве смертная казнь через повешение полагалась не только за воровство, но за целую группу особо опасных уголовных преступлений: убийство, разбой на дорогах, похищение, поджог, измену сеньору (позднее - королю)59. Эта система сложилась не позднее конца XIII - начала XIV вв., поскольку на протяжении XIV в. она

56GlanzR. Op. cit.P.20.

57 Amira K. von. Die germanischen Todesstrafen, Untersuchungen zur Rechts- und Religionsgeschichte // Abhandlungen der Bayerischen Akademie der Wissenschaften, philosophisch-philologische und historische Klasse. 1922. Bd. 31. № 3. S. 87ff.,. См. также: Idem. Grundriss des germanischen Rechts. Strasbourg, 1913. P. 240-241.

58 Glanz R. Op. cit. P. 16, 22. На унизительный характер повешения за ноги указывает и Г.Киш: Kisch G. The "Jewish Execution". P. 65, 88.

59 См., например: Livres de Jostice et de Plet. P. 289: "…de quas don И cors sont dampnable, c'est a savoir de murtre, d'omecide, de traison, de larrecin, de rat"; Coutumiers de Normandie / Textes critiques publies par E.-J.Tardif. Rouen- Paris, 1881, 1903. T. I-II. Ch. 86, 3: "…criminalia autem sunt convicia quorum actum corporis vel membrorum sequitur damnamentum, ut si quis aliqui imputer latrocinium, vel homicidium, vel aliquod consimile vicium, quorum actum membrorum vel vite sequitur damnamentum".

превратилась в обычную практику, о чем свидетельствуют судебные архивы60. Понимание того, что повешенный за воровство или убийство повисал, по образному выражению автора уже знакомых нам статутов Гларуса, «в воздухе, оторванным от земли», было весьма близко и французским судьям. В деле Пьера Аршилона, казненного за воровство в середине XV в., мы встречаем не менее поэтические строки: «…и будешь ты повешен высоко и далеко от земли, чтобы ты понял, что эта земля, которую ты не побоялся осквернить, отныне не дарует тебе ни укрытия, ни поддержки»61. Однако представить, что в основе этого и многих других приговоров лежали смутные воспоминания о жертвоприношениях Одину, будет весьма затруднительно.

Скорее, необходимо еще раз внимательно присмотреться к уголовным процессам над животными и отметить, что за ноги их вешали не только в Бургундии -это была весьма распространенная практика и касалась она не одних лишь свиней, но кошек, быков и собак (об отсутствии упоминаний которых в «Кутюмах Бургундии» так сожалел Гвидо Киш)62 . То, что животных вешали действительно в основном за убийство, объяснялось тем, что воровство, совершенное животным, в интересующий нас период не рассматривалось как уголовное преступление. В этом случае виновным считалось не само животное, а его хозяин, который платил штраф в гражданском суде63.

Что же касается повешения за ноги, то и здесь, как представляется, указания на унизительный характер такой казни являются недостаточными. Дело в том, что основная масса животных, для которых средневековая судебная практика предусматривала подобное наказание - кошки, собаки, свиньи, быки, ослы -

60 Так, например, в "Confessions et jugements", составленных в 40-е гг. XIV в., упоминается дело некоего Перрина Полеве, повешенного за воровство, но также дело Гийома Бретонца и его сообщников, казненных сходным образом за убийство Гишара де Нантерра (Confessions et jugements. P. 34-36, 51-74). Ту же ситуацию мы наблюдаем в конце века, в «Регистре Шатле» (воровство: RCh, I,1-8, 37-41, 102-107,131-136; убийство: RCh, I,406-419; RCh, II, 269-277).

61 Gasparri F. Crimes et chatiments en Provence. Р. 178.

62 Помимо уже упоминавшейся статьи М.Пастуро см.: Berriat de Saint-Prix. Rapport er recherches sur les proces et jugements relatifs aux animaux // Memoires et dissertations sur les antiquites nationales et etrangeres. 1829. T. 8. P. 403-450 (с публикацией некоторых судебных документов); Evans E.P. The Criminal Prosecution and Capital Punishment of Animals. London, 1906; Cohen E. Law, Folklore and Animal Lore // Past and Present. 1986. № 110. P. 6-37.

63 Pastoureau M. Op. cit. P. 182.

принадлежала к так называемому «дьявольскому бестиарию». Это были животные Дьявола, его помощники в земном мирем. К тому же бестиарию, как отмечает Даниэль Санси, уже с XII-XIII вв. относились и евреи65. Вместе с тем считалось, что именно за ноги вешали грешников, попадавших в ад66. Очевидно, что и в реальном мире приспешников Дьявола должны были вешать точно так же, чтобы лишний раз напомнить об их подлинной сущности. (Ил. 6)

Насколько можно судить, понимание связи, существовавшей в воображении людей средневековья между Дьяволом, евреями и некоторыми животными, отсутствует в работах по «еврейской казни». И, в частности, это мешает исследователям ответить на вопрос, почему рядом с казненным евреем вешали именно собак. Р.Гланц видит истоки этого обычая в уже упоминавшихся древнегерманских языческих жертвоприношениях67. Г.Киш упирает на римскую традицию и ее интерпретацию немецкими глоссаторами, считавшими собаку неблагодарным, нечистым животным, символом слабости и позора68. Он, впрочем, идет чуть дальше своего коллеги, упоминая мимоходом, что так же воспринимали

г- «69

собаку христианская и иудейская традиции69 .

Однако, именно эти две традиции, их влияние на восприятие всех судебных процедур, связанных с еврейским населением средневековой Европы, заслуживают, безусловно, гораздо более пристального изучения.

***

И христианская, и иудейская традиции видели в собаке не просто символ слабости, для них она была прежде всего олицетворением греха - греха зависти. Как отмечает М.Винсент-Касси, зависть, сочетавшая в себе жадность и тщеславие, в

64 Sansy D. Op. cit. Помимо домашних животных, к «дьявольскому бестиарию» относились также змеи, жабы, пауки, скорпионы, пчелы, гиены, обезьяны, совы, вороны, а также василиски и драконы. Интересно, что животные из этого списка использовались и в средневековой «казни в мешке». Т.о. заимствованное из римской судебной практики наказание обретало иное, христианское смысловое наполнение.

65 Ibidem. P. 561.

66 Sansy D. Op. cit. Р. 578. Примеры см.: BaschetJ. Les justices de l'au-dela. Pl. II, VII. Fig. 142, 143.

67 GlanzR. Op. cit. P. 22.

68 Kisch G. The "Jewish Execution". P. 78-79. На той же позиции стоит и Норберт Шнитцлер, который в своей работе опирается на исследования Г.Киша: Schnitzler N. Op. cit. S. 127, 133.

69 Ibidem. P. 84.

средние века часто изображалась в виде злобной собаки, увидевшей кость70. «Нет лучшего способа для Дьявола добраться до христианина, чем ненасытная глотка. Собака, которая возвращается к своей блевотине, символизирует тех, кто после исповеди снова впадает в грех,» - отмечал анонимный автор одного из бестиариев XIII в., буквально цитируя Библию71. Типичный для средневековья образ раскаявшегося, но затем вновь впавшего в ересь грешника был прекрасной аналогией для уголовного преступника-рецидивиста, каким к концу XIV в. французские судьи привыкли считать практически любого попавшего им в руки вора. Как мы помним, Соломона из Барселоны также обвинили в том, что он является «закоренелым вором» (un tres-fort larron)72.

Однако в данном случае использование собаки имело, безусловно, дополнительное значение. Для французских юристов, как и для авторов многочисленных бестиариев и морализаторских сочинений, еврей ассоциировался с собакой, уподоблялся ей. Как писал в конце XIV в. Жан Ле Кок, христианин, имевший сексуальные отношения с еврейкой, должен был быть сожжен заживо на костре, поскольку его преступление представляло собой ни что иное как "commixtio nature", способное породить монстров и равноценное совокуплению с собакой73. «Собачья», в прямом и переносном смысле, смерть вора-еврея заставляла лишний раз усомниться в его человеческой природе74.

70 Vincent-Cassy M. Les animaux et les peches capitaux: de la symbolique a l'emblematique // Le monde animal et ses representations au Moyen Age (XIe-XVe siecles). Actes du XVe Congres de la SHMESP, Toulouse 1984. Toulouse, 1985. P. 121-132, здесь Р. 121, 127, 130. Об отношении к собаке в библейской, талмудической и христианской традициях см. статью Menache S. Dogs: God's Worst Enemies? // Society and Animals. 1997. V. 5. № 1. P. 23-44, в которой приводится список самых последних исследований по данной теме. Я благодарна С.И.Лучицкой за указание на эту работу.

71 Le Bestiaire. Texte integral traduit en francais moderne / Presentation et commentaires de X.Muratova et D.Poirion. P., 1988. P. 82. Ср.: Притчи, 26, 11: "Как пес возвращается на блевотину свою, так глупый повторяет глупость свою".

72 Это выражение вообще очень характерно для «Регистра Шатле»: из 62 обвиняемых в воровстве, чьи дела были записаны Аломом Кашмаре, 30 человек были приговорены к смерти как «закоренелые воры». Среди них была даже одна женщина - "une forte larrenesse" (RCh, I, 327).

73 Questiones Johannis Galli. P. 481-482. Quest. 403: "…habere rem cum Judea, pro Christiano, est rem habere cum cane, juris interpretatione: sic comburi debet. Tunc etiam, quia oportet regulam habere uniformem in hac materia, nec est distinguendum an pueri nascantur ex coitu tali necne, sed an Christianus habeat rem cum Judea que canis reputatur, et propter commixtionem nature, eo quod potest ex coitu tali concipi et generari homo qui Christianus non fiet".

74 Когда Грациано из «Венецианского купца» У.Шекспира обвиняет Шейлока в том, что в нем - душа волка, он руководствуется теми же представлениями: «И я почти поверить с Пифагором / Готов в переселенье душ животных / В тела людей. Твой гнусный дух жил в волке, / Повешенном за то, что грыз людей: / Свирепый дух,

В иудейской традиции собака также считалась нечистым животным, никогда не принадлежавшим к числу домашних. Она презиралась за обжорство и неразборчивость в еде, поскольку питалась отбросами, а в случае голода -собственными экскрементами. Слово «собака» было ругательным: так, например, называли жрецов Астарты, повинных в содомском грехе. Быть съеденным собаками считалось у иудеев позорнейшей смертью75. Именно этот мотив - мотив поедания — насколько я могу судить, никогда еще не звучал в исследованиях по средневековой «еврейской казни». Хотя сам смысл подобного наказания заключался как раз в медленном умирании повешенного от зубов двух собак76.

***

Поедание являлось одной из важнейших метафор политической жизни средневековья77. Она основывалась на известном библейском пассаже о подчинении Ною всего животного мира, ставшего для него источником питания78 . Средневековые мыслители последовательно разрабатывали эту тему. Их самой известной, пожалуй, метафорой для объяснения устройства церкви, а затем светского государства стало человеческое тело79. Как следствие, метафорой функционирования власти и - шире -всего общества явился процесс питания80. Превосходство Ноя над животными и растениями стало для людей средневековья аллегорией устройства их собственного мира, где - после грехопадения Адама и Евы и изгнания их из Рая - также появилось неравенство, возникли сословия, из которых одни занимали более высокое положение,

освободясь из петли / В утробе подлой матери твоей / В тебя вселился...» (акт 4, сцена 1,перевод Т.Щепкиной-Куперник).

75 Еврейская Энциклопедия. Свод знаний о еврействе и его культуре в прошлом и настоящем / Под общ. ред. Л.Кацнельсона. М., 1991. T. 7. Кк. 834-855; Т. 14. Кк. 419-420. См. также: Втор, 23, 18; Псалтирь, 22, 17; Исайя, 56, 11; Матфей, 7, 6.

76 В 1315 г. еврейская община Мальорки обратилась с прошением к королю Санчо отменить повешение за ноги, особенно упирая на его бесчеловечный характер, не позволяющий человеку умереть сразу же, но заставляющий его страдать два или три дня. Особенно злые собаки, «способные загрызть еврея до смерти», использовались в Дортмунде в 1486 г. (Kisch G. The "Jewish Execution". P. 87, n. 2, 3).

77 Наиболее полно метафора поедания рассмотрена в: Buc P. L'ambiguite du Livre. Prince, pouvoir, et peuple dans les commentaires de la Bible au Moyen Age. P., 1994. P. 206-231. Отчасти этот вопрос затронут в: Дюби Ж. Трехчастная модель, или Представления средневекового общества о себе самом. М., 2000. С. 152-154.

78 Бытие, 9, 2-4: «Да страшатся и да трепещут вас все звери земные, и все птицы небесные, все, что движется на земле, и все рыбы морские; в ваши руки отданы они. Все движущееся, что живет, будет вам в пищу; как зелень травную даю вам все. Только плоти с душею ее, с кровию ее, не ешьте».

79 Дюби Ж. Ук. соч. С. 72-73,222-223,228-229,236-240; KrynenJ. L'empire du roi. P. 240-252.

80 О контроле за пищей и питанием как способе (реальном и символическом) утверждения власти и противодействия ей: Bynum C. W. Holy Feast and Holy Fast. The Religious Significance of Food to Medieval Women. Berkley, 1987.

чем другие. Первые, к которым прежде всего относились священники, сохранили человеческий облик и получили право подчинять себе тех, кто, говоря образно, превратился в животных. Иными словами, пожирать своих подданных, удерживая их таким образом в лоне церкви или возвращая их туда. В первую очередь это касалось грешников, уподобившихся животным, и - на том же основании - еретиков, евреев и язычников81.

В XIII в. метафора поедания была взята на вооружение теоретиками светской власти во Франции. В "Gesta Philippi Augusti" и "Roman des rois", положивших начало «Большим французским хроникам», она была использована для подтверждения авторитета будущего короля Филиппа II Августа и его права на увеличение собственных владений82 . Отныне светская власть также имела законное право поедать своих подданных.

Очевидно, что та же самая метафора могла использоваться в средние века не только в политическом, но и в сугубо правовом контексте. В этом случае поедание означало право короля судить своих подданных и посылать их на смерть. В «еврейской казни» этот символический смысл лишь усиливался. Здесь человека не просто приговаривали к повешению: узурпируя до некоторой степени полномочия церкви, светские судьи в буквальном смысле поедали преступника-еврея, возвращая его таким образом как в правовое, так и в религиозное пространство.

В связи с этим особое значение приобретало и предложение о принятии христианства, которое следовало понимать не только как проявление милосердия (в юридическом смысле этого слова - как облегчение или прекращение страданий), но и как возможность для осужденного вернуть себе человеческий облик, отказаться от «животного» образа жизни83. Как мне представляется, именно так представляли себе

81 BucP.0p.dt Р. 209-210.

82 Ibidem. P. 230-231.

83 Интересно, что в некоторых странах в средние века существовала практика смены вероисповедания еще до начала уголовного процесса, что могло существенным образом облегчить участь виновного. Так, испанский мусульманин, имевший сексуальные отношения с иноверкой, мог избежать смертной казни, перейдя в христианство и отделавшись незначительным штрафом (по сообщению И.И.Варьяш). Ф. Родригес Медиано приводит историю марокканского вора-еврея, который всякий раз, когда его арестовывали, заявлял, что собирается перейти в ислам. Так продолжалось до тех пор, пока новый кади не приказал казнить его, несмотря на столь благородные намерения ((Rodriguez Mediano F. Justice, crime et chatiment au Maroc au XVIe siecle // AHSS. 1996. № 3. P. 611-627).

дело базельские судьи и священники, убеждавшие в 1434 г. двух воров-евреев перейти в христианство, «дабы не умирать как животным».

***

Точно так же, как в немецком судопроизводстве, принцип милосердия являлся основополагающим и для французского права. Споры о том, какой из двух принципов - милосердие или строгость - предпочтительнее, велись на протяжении всего позднего средневековья как в теории, так и на практике, приводя порой к весьма неожиданным результатам84. Жак д'Аблеж, автор «Большого кутюмье Франции» конца XIV в., размышляя о произволе судей, писал: «Судьи - подозрительны, а им необходимо быть более склонными к оправданию, нежели к осуждению [преступника]. Лучше отпустить двух виновных, чем наказать одного невиновного. Судья должен скорее смягчаться под влиянием смирения и милосердия, чем становиться строгим и бесчувственным. Ибо правосудие без милосердия - жестоко, а милосердие без правосудия - малодушно»85.

Тем не менее, большинство исследователей сходятся в том, что «Регистр Шатле» был призван продемонстрировать прежде всего действенность и суровость королевского правосудия. По подсчетам Бронислава Геремека, 79% дел, описанных автором регистра Аломом Кашмаре, закончились вынесением смертного приговора. Из 84 человек, осужденных за воровство, только 11 (т.е. менее 13%) смогли избежать смерти86.

Как я уже отмечала выше, всего в регистре описано 107 уголовных процессов, на которых были вынесены приговоры 124 обвиняемым87 . Вне всякого сомнения, эта

84 Так, в 1382 г. при торжественном въезде в Руан французский король продемонстрировал свою приверженность "bona justicia" следующим образом. Из 12-ти приговоренных к смерти преступников, просивших его о снисхождении, он помиловал ровно половину, а остальных послал на казнь. Об этом эпизоде: Gauvard C. L'image du roi justicier en France a la fin du Moyen Age d'apres les lettres de remission // La faute, la repression et le pardon. Actes du 107e congres national des societes savantes, Brest, 1982. Section de philologie et d'histoire jusqu'a 1610. P., 1984. T. 1. P. 165-192.

85 d'Ableiges J. Le Grand Coutumier. P. 650: "Les juges sont douteux, et doit l’en tousjours plus estre enclin a absolucion que a condampnacion; et vauldroit mieulx espargner deux coulpables que punir ung innocent; et si doit le juge plus fleschir par humilite et par misericorde que soi endurcir par rigueur. Car justice sans misericorde est crueuse et misericorde sans justice est laschete". Позднее, в XV в., к этим двум принципам добавился третий, заимствованный из римского права — ни одно преступление не должно оставаться ненаказанным. Подробнее на эту тему: Gauvard C. La justice penale du roi de France.

86 GeremekBr. Op. cit. P. 66-67.

87 См. «Вступление».

выборка не отражала реального положения дел ни с преступностью, ни с судопроизводством в Париже. Цель, которую преследовал Кашмаре, можно назвать двоякой. Прежде всего он стремился создать представление о наиболее опасных для королевской власти и общественного порядка типах преступлений и о методах борьбы с ними. По мнению Кашмаре, сюда относились воровство, политические преступления (т.н. lese-majeste), сексуальные преступления, избиения, убийства, колдовство. Количество обвиняемых указывало на особое внимание судебных органов к такого рода происшествиям88 . О том же свидетельствовали судебная процедура (ко всем подозреваемым применялась пытка) и наказание - в подавляющем большинстве случаев смертная казнь.

На этом фоне выделяются некоторые дела, которые по типу преступления, характеру процедуры или по примененному наказанию, на первый взгляд, кажутся не соответствующими общей направленности регистра. Так, например, Кашмаре описывал дело о краже винограда и виноградного сока и попытке их продажи в Париже, за что виновные, Оливье ле Руффе и Тевенин де ла Рош, были поставлены к позорному столбу с венками из виноградных гроздьев на головах89 . Неясны причины занесения в регистр и единственного дела о шулерстве: некий Тевенин де Брен был осужден на пожизненное изгнание из страны за то, что обыграл своих случайных знакомых в кости и другие азартные игры и оставил их совсем без денег90 . Кашмаре также занес в свой регистр один случай частного вооруженного конфликта (guerre privee) 91 , два случая публичного оскорбления 92 и три случая, связанные с проституцией в Париже: дела о сводничестве, о ребенке, брошенном девицей легкого поведения, и о шантаже93.

Причины, по которым эти дела попали в «Регистр Шатле», проясняются, если вспомнить, что именно в конце XIV в. во Франции появилось правило, по которому сержанты Шатле могли задержать любого человека, обвинив его в нарушении

За воровство было осуждено 77 человек, за политические преступления - 16, за сексуальные преступления - 6, столько же - за избиения, за убийство и колдовство - по 4 человека.

89 RCh, II, 301-305.

90 RCh, II, 137-147.

91 RCh, I, 65-66.

92 RCh, II, 20-26, 353-357.

93 RCh, I,42-47; II, 525-533; II, 119-130.

королевского законодательства. Это означало, что отныне для ареста было не обязательно использовать доносы, слухи или пытаться застигнуть кого-то с поличным - единственным обоснованием становилось мнение сержантов Шатле о нарушении закона. Примеры, собранные Кашмаре, должны были проиллюстрировать эту новую практику и продемонстрировать действенность ордонансов. Так, ордонанс 1383 г. о защите виноградников и сохранности вин предписывал прево Парижа следить за

торговлей вином и виноградом и препятствовать разорению виноградников Ордонансы 1348 и 1397 гг. запрещали публичные оскорбления и призывали население доносить об известных им подобных случаях95. Запрет на азартные игры был тесно связан с законодательством против бродяжничества и действовал на протяжении всего XIV в.96 То же самое можно сказать и о запрете на ведение частных войн (guerres privees) и ношение оружия97. Что касается проституции, то с конца XIV в. парижские власти прилагали огромные усилия для сокращения численности публичных домов и контроля над ними. Уже известный нам Уго Обрио предпринимал самые решительные шаги в этом направлении98.

Казалось бы, ко второй группе дел, собранных Аломом Кашмаре, и должен был относиться процесс Соломона из Барселоны. Известно, что в феврале 1389 г. был опубликован королевский ордонанс, в котором, в частности, критиковались действия Жана Трюкама на посту judex Judeorum: ему вменялась в вину слабая раскрываемость преступлений, совершаемых евреями " . Отныне всеми уголовными делами, связанными с еврейской общиной, должен был заниматься лично прево Парижа, Жан де Фольвилль, которому также поручалась реорганизация деятельности тюрьмы Шатле. Первые шаги в этом направлении были предприняты уже в июне 1389 г.100 Возможно, что дело Соломона, рассмотренное в феврале 1390 г., было также связано с новой политикой королевских советников.

94 Ord. T. 5. P. 529.

95 Ord. T 2. P. 283; T. 8. P. 130-131.

96 GeremekBr. Op. cit. P. 31-41.

97 Cazelles R. La reglamentation royale de la guerre privee de Saint Louis a Charles V et la precarite des ordonnances // RHDFE. 1960. № 38. P. 530-548.

98 Rossiaud J. Op.cit.

99 Ord. T. 7. P. 227.

100 Gauvard С "De grace especial". P. 232.

И все же, учитывая в целом весьма терпимое отношение к еврейской общине во Франции в это время101, посмею предположить, что это был уникальный процесс. Ибо призванное подтвердить действенность королевского законодательства дело Соломона из Барселоны на самом деле противоречило ему в таком важном вопросе, как допустимость насильственного крещения евреев.

***

Вопрос о насильственном крещении являлся одним из центральных для французского королевского судопроизводства в отношении евреев, начиная с правления Людовика VII (ордонанс 1144 г.). Особой строгостью отличался закон 1361 г., запрещавший крестить евреев против их желания. Одной из причин такой категоричности было то, что выкресты теряли право на занятие ростовщичеством, что больно ударяло по королевской казне. Церковь, рассматривавшая ростовщичество как один из смертных грехов, в принципе также порицала насильственное обращение иудеев в христианство. Этим методом разрешалось действовать только в отношении мусульман и язычников. Церковная доктрина гласила, что в конце времен все евреи сами примут христианство, возвестив тем самым о втором Пришествии Христа. Впрочем, такая постановка вопроса была близка не всем отцам церкви. Отрицая насилие, они призывали действовать методом убеждения, справедливо полагая, что для смены вероисповедания необходимо искреннее желание. Наилучшей формой подобного убеждения, с их точки зрения, были проповеди и теологические диспуты между христианами и иудеями, где каждый из выступавших доказывал преимущества

„ 102

своей религии102 .

101 За 1361-1394 гг. (т.е. с момента возвращения евреев во Францию и до их окончательного изгнания) в уголовных регистрах Парижского парламента мне удалось найти еще только одно дело, в котором обвинение было предъявлено еврею. Это было решение по апелляции еврейского торговца из Санлиса, обвиненного местным бальи в воровстве. Следствие показало, что последний превысил свои полномочия, еврей был несправедливо посажен в тюрьму, где подвергся пыткам. Судью временно отстранили от должности и приговорили к уплате штрафа - X 2a 7, f. 329vB-332vA (avril 1367).

102 Baron S.W. Op. cit. P. 79ff. В Париже такой диспут состоялся в 1240 г. по приказу Людовика IX в ответ на циркуляр папы Григория IX, требующего конфисковать все имеющиеся в наличии экземпляры Талмуда. Среди обвинений в адрес иудаизма особый упор делался на легенды о том, что Адам якобы совокуплялся с домашними животными, а Ева - со змеем. Та же ситуация наблюдалась и в Германии, где также приветствовалось добровольное крещение (Glanz R. Op. cit. P. 11; Schmitt J.-C. La conversion d'Hermann le juif. Autobiographie, histoire et fiction. P., 2003. P. 179-193).

Однако, словесное убеждение также могло быть истолковано как насилие над человеком. В римском праве термин "vis" (насилие) ассоциировался с понятием "metus" (страх), в широком смысле означавшим любого рода вымогательство, принуждение. Различались два вида принуждения: "vis absoluta" (физическое насилие) и "vis compulsiva" - психическое принуждение, предполагавшее обоснованный страх (iustus metus), который мог заставить даже смелого человека действовать против своей воли103. Большинство средневековых юристов, в соответствии с римской традицией, сомневались в законности и эффективности убеждения, основанного на угрозах104.

Однако, как представляется, Алом Кашмаре не относился к их числу. В его изложении выбор, предложенный Соломону из Барселоны, следует расценивать именно как проявление "vis compulsiva", т. е. как психическое давление на обвиняемого. Конечно, никто силой не заталкивал Соломона в купель, но ему совершенно ясно дали понять, насколько выгоднее будет для него христианская смерть. Как образованный юрист Алом Кашмаре имел полное право принимать участие в дискуссии и высказывать собственное мнение о степени допустимого насилия в зале суда. Но как королевский судья и автор образцового уголовного регистра он не мог открыто подвергнуть критике королевское законодательство.

Ордонанс 1361 г. не просто запрещал насильственное крещение евреев, он также отрицал возможность воздействовать на них путем убеждения, т.е. заставлять посещать проповеди105. В 1368 г. адвокат парижских евреев Дени Кинон (Denys Quinon) обратился к Карлу V с просьбой подтвердить запрет, поскольку проповеди с целью обращения евреев в христианство продолжались. Кинон настаивал на том, что евреи не имеют привычки ходить в церковь и не получают от этого никакого религиозного удовлетворения. Напротив, они чувствуют себя там в опасности, подвергаются оскорблениям и насмешкам со стороны прихожан. Прошение евреев было удовлетворено106.

103 Gai D. 4,2, 6: "Metum non vani hominis, sed qui merito et in homine constantissimo cadat". См. также: Бартошек М. Римское право. Понятия, термины, определения. М., 1989. C.215, 328,409.

104 Baron S.W. Op. cit. P. 12-19; GlanzR. Op. cit. Р. 19.

105 Ord. T. 3. P. 473.

106 Ibidem. T. 5. P. 167.

Кашмаре обязан был знать об этом постановлении, тем более, что негативное отношение к выкрестам оставалось в обществе неизменным 107 . Могло ли в образцовом регистре королевского суда появиться дело о принудительном крещении, если закон это запрещал? Мог ли его автор изменить детали реального судебного казуса, дабы выразить таким образом собственное мнение по вопросу о крещении евреев108?

***

Если предположить, что дело Соломона являлось собственной интерпретацией Кашмаре, перед нами сразу же встает вопрос о ее возможных источниках. Одним из них, как представляется, мог служить т.н. сюжет о раскаявшемся преступнике, который был известен к тому времени уже много веков и представлял собой «готовую форму», основанную на «всеохватном мифологическом образе»109. Рассмотрению этой темы как «временной исторической категории» во всех возможных проявлениях -от исландского мифа о Фритьофе и поэм о Робин Гуде до «Демона» Лермонтова и «Дубровского» Пушкина - был посвящен опубликованный не так давно доклад О.М.Фрейденберг «О неподвижных сюжетах и бродячих теоретиках»110. Фрейденберг на обширном литературном материале пыталась проследить, как видоизменялся сюжет о раскаявшемся разбойнике, какие сюжетные ходы и особенности получали

107 Типичным было представление о том, что выкресты продолжают тайно исповедовать иудаизм и поддерживать отношения с еврейской общиной. Примером может служить дело некоего Шарло-Конверса, заслушанное в 1390 г. в Шатле. Шарло обвинялся, в частности, в том, что, согласно слухам (commune renommee), «крестился (fu converti et baptisie) в Испании,... затем крестился во Франции... И со времени последнего крещения этот Шарло пил, ел и общался с евреями (beu, mengie et converse avecques les juifs) и продолжал все делать так, как до крещения» (RCh, II, 22).

108 Поступок Кашмаре не должен вызывать у нас удивления: многие средневековые юристы, настроенные критически по отношению к тому или иному постановлению, выражали собственную, а не общепринятую точку зрения в своих произведениях. Лучшим примером может служить Филипп Бомануар, который «для свидетельства того, что какой-нибудь обычай поставлен под сомнение, неизменно ссылается только на одно судебное решение, так как одного прецедента достаточно, ибо он имеет решающее значение» (Hubrecht G. Commentaire historique et juridique // Beaumanoir Ph. de. Coutumes de Beauvaisis. P., 1974. T. 3. P. 4). Другое дело, что Кашмаре находился на службе короля, а потому включение в регистр дела Соломона было для него весьма ответственным шагом. Однако и здесь «напряженный поиск идеала мог выражать ... критическую оценку обыденности, т.е. был результатом известной неудовлетворенности ею и самого автора, и его читателей», причем «противоречие жизненного опыта идеалам и их литературным воплощениям не вело ни к исчезновению самих идеалов, ни даже к уменьшению их притягательности» (Бессмертный Ю.Л. Это странное ограбление... // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории — 1996 / Под ред. Ю.Л.Бессмертного и М.А.Бойцова. М., 1997. C. 29-40, здесь С. 38,40).

109 Брагинская Н.В. Siste, viator! (Предисловие к докладу О.М.Фрейденберг «О неподвижных сюжетах и бродячих теоретиках») // Одиссей -1995. Человек в истории. М., 1995. С. 244-271, здесь C. 259.

110 Фрейденберг О.М. О неподвижных сюжетах и бродячих теоретиках (из служебного дневника) // Там же. С. 272-297.

особое звучание в ту или иную эпоху, каким образом «мировоззрение как таковое» превратилось в «готовый композиционный стержень», а затем в фабулу111 .

Наиболее близкой по времени создания к «Регистру Шатле» оказывалась пьеса-миракль «Роберт-Дьявол», датируемая XIV в.: «Он одновременно черт, разбойник и святой. Его жизнь принадлежит дьяволу, и сам он убийца и насильник; собирает вокруг себя банды негодяев, удаляется в лес и делается атаманом разбойников. Но потом на него находит раскаянье и он кончает жизнь глубоким благочестием»112. Сюжет, таким образом, распадался на три ключевых момента. Во-первых, Роберт продавал душу Дьяволу (он «сын черта», по выражению О.М.Фрейденберг). Во-вторых, под влиянием этого богомерзкого поступка он становился разбойником (т. е., безусловно, преступником). В-третьих, спустя какое-то время он раскаивался в содеянном и умирал с именем Господа на устах.

История Соломона в интерпретации Алома Кашмаре вполне совпадала с этим описанием. Как мы знаем, то, что евреи - первые пособники Дьявола, давно продавшие ему душу, для средневекового христианина являлось практически

11Я

аксиомой113 . «И то правда, что жид - воплощенный дьявол,» - восклицал Ланчелот в «Венецианском купце». Не только церковные проповеди, но и многочисленные мистерии и моралите, исполнявшиеся в средневековом театре, свидетельствовали о том же. Так, например, в мистерии о священнике Теофиле героя лишали его поста, и он заключал договор с Дьяволом при помощи еврея (в иных редакциях - с помощью нескольких евреев). От беды Теофила спасало лишь раскаяние114. Авторы мистерий отправляли всех евреев прямиком в ад (например, в "Jeux du Jugement dernier", "Аllegories de la Mort"), и отражение подобных популярных идей мы находим в деле Соломона: судьи угрожали ему, что, отказавшись от христианства, он будет проклят навечно. Единственным способом вырвать иудея из лап Дьявола было крещение. Вернее, дьявольский дух должен был сам покинуть душу своей жертвы под

111 Там же. С. 289.

112 Там же. C. 282. Текст миракля опубликован: Miracle de Notre-Dame, de Robert-le-Dyable, fils du duc de Normandie. Rouen, 1836.

113 Отношение к евреям как к пособникам Дьявола появилось еще в античности: Fontette F. de. Histoire de l’antisemitisme. P., 1982. P. 28-29.

114 Delumeau J. La peur en Occident (XIVe-XVIIIe siecles). Une cite assiegee. P., 1994. P. 365.

воздействием святой воды. В 1391 г. во время погромов в Валенсии разъяренная толпа преследовала евреев с криками: «Смерть или святая вода!»115. Ростовщики-евреи, жадностью своей напоминавшие прожорливых собак из книги пророка Исайи, ассоциировались в представлении средневековых христиан с грешниками, продавшими душу Дьяволу.

Истории Роберта и Соломона совпадали и во втором пункте: оба они занимались преступным ремеслом. Что же касается влияния Нечистого на их жизненный выбор, то многие воры-рецидивисты, описанные Кашмаре, частенько прибегали к подобной уловке. Ссылаясь на происки Дьявола, обвиняемые пытались снять с себя ответственность за преступление: признавая свершившийся факт, они убеждали судей, что личной их вины в этом нет, что они действовали «по наущению врага» (par temptacion de l'ennemi) и не несут за него ответственности. Их вина состояла лишь в том, что они поддались этому пагубному влиянию. И, хотя Соломон об этом не упоминал, для судей, по всей вероятности, такая связь была очевидна.

Добавлю к этому, что благородством помыслов, присущим на некоторых этапах развития сюжета раскаявшимся в дальнейшем разбойникам, отличался и наш герой: в самом начале следствия он сообщал судьям, что прибыл во Францию, в частности, для помощи еврейской общине. Помощь, впрочем, оказалась весьма сомнительной. Но ведь Соломон признался в содеянном. И здесь снова наблюдается определенное сходство с историей Роберта.

В конце жизни, на пороге смерти оба героя обращались к Богу116. И если христианина Роберта этот шаг превращал в святого, то раскаяние Соломона выглядело проще и значительнее одновременно. Он не только признавал все свои преступления (они же грехи), но и оставлял веру отцов, дабы обратиться в христианство. Таким образом, в его истории мотив раскаявшегося разбойника получал особое звучание. Как представляется, именно такой эффектный конец дела был важен

115 Ibidem. P. 381.

116 Отмечу еще одну, на первый взгляд незначительную, параллель. В истории Роберта, как и в судьбе Соломона важную роль играют собаки. Первый во время покаяния живет и ест с собаками: «С Луве его найдете, // собакой, мой отец,» - сообщает служанка отшельнику, у которого находит приют Роберт (Miracle. P. 117). Как отмечает О.М.Фрейденберг, «жизнь среди зверей, в частности среди собак, - редупликация образов смерти», смерти метафорической, после которой человек перерождается (Фрейденберг О.М. Поэтика сюжета и жанра. C. 293). Соломона, как мы помним, также ждут собаки на виселице.

для Алома Кашмаре, который вписал этот сюжет в свой регистр в качестве поучительного примера, которому должны были следовать в своей практике другие судьи.

***

И здесь, как мне кажется, следует лишний раз задуматься о возможной близости в понимании Алома Кашмаре понятий «судебный казус» и «пример» (exemplum). Предположение о том, что некоторые судебные документы напоминают своим строением и содержанием этот, наиболее доходчивый и эффективный элемент средневековой проповеди, уже высказывалось в историографии, хотя и не получило сколько-нибудь развернутого объяснения. В частности, параллель была проведена между «примерами» и приговорами (arrets) Парижского парламента - краткими записями окончательных решений с изложением сути дела и обстоятельств следствия, призванных продемонстрировать справедливость принятого решения117. Приговор начинался с истории того или иного человека, что совпадало с преамбулой любого поучительного «примера». Затем шли детали процесса (соответствующие, пусть приблизительно, чудесному происшествию, описанному в «примере»), заключавшиеся своеобразным судебно-правовым «моралите». Понятие «прецедент», которым оперировали средневековые судьи, создавая сборники самых интересных, с их точки зрения, казусов, отчасти применимо и к религиозным «примерам», так как и те, и другие имели дидактическую направленность, должны были «учить, назидать, внушать отвращение к греху (или преступлению - О.Т.) и приверженность к благочестию»118 . Существенными различиями «примеров» и приговоров являлись их разная аудитория и отсутствие в последних «двумирности» (термин А.Я.Гуревича), т.е. ситуации, когда действие происходит как в реальном, так и в потустороннем мире. А потому об их близости можно говорить лишь как о формальной.

117 Как отмечает Клод Говар, при составлении приговора судей прежде всего волновал не конкретный, а, скорее, метафорический его смысл, придававший ему больше силы, создававший видимость эффективной работы суда (Gauvard C. "De grace especial". P. 128). О понимании «примера» как «словесного образа» (icone verbale) см.: Berlioz J. Le recit efficace: l'exemplum au service de la predication (XIIIe-XVe siecles) // Melanges de l'Ecole francaise de Rome. Moyen Age. Temps modernes. 1980-1981. T. 92. P. 122-127, здесь Р. 122.

118 Гуревич А.Я. Культура и общество средневековой Европы глазами современников (Exempla XIII века). М., 1989. C. 7.

Но даже с этой точки зрения интересно сравнить историю, рассказанную Аломом Кашмаре, с дидактическим религиозным «примером». Сюжет о раскаявшемся преступнике-еврее, принявшем перед смертью христианство, как нельзя лучше подошел бы какому-нибудь средневековому проповеднику, ведь не всегда в «примерах» происходили чудеса, часто они строились при помощи «конкретных казусов, случаев из жизни... и древних легенд»119. Рассказ о Соломоне должен был, как настоящий «пример», поразить потенциальных слушателей, даже если учесть, что регистр Кашмаре предназначался для служебного пользования. Ведь слухи и сплетни были не просто частью жизни средневекового общества, на них во многом строилась вся система уголовного судопроизводства эпохи 120 . «Событие, упоминаемое «примером», обычно изображает поворотный, переломный пункт в жизни человека или его кончину. «Пример» динамичен, ибо он драматичен», - замечает А.Я.Гуревич121 , и сказанное им в полной мере можно отнести к истории жизни и смерти Соломона из Барселоны.

Впрочем, сюжеты «примеров», как и сюжет о раскаявшемся разбойнике, представляли собой те самые «готовые формы», о которых писала О.М.Фрейденберг, предлагая считать эпохой их существования и доминирования (т.е. временем полного

111

отсутствия «свободного сочинительства») весь период до XVIII в. И, следовательно, нет ничего удивительного в том, что Алом Кашмаре построил свой регистр (ибо подобным образом записано не одно только дело Соломона) по схеме, хорошо ему известной по другим произведениям «риторической культуры» (термин С.С.Аверинцева). Случилось ли это на самом деле, было ли выдумано автором, в данном случае - вопрос второго плана, как и то, происходили ли в действительности те чудеса, о которых говорится в многочисленных "De miraculis"...

***

119 Там же.

120 Бомануар дает слухам следующее юридическое определение: «то, что говорится (ce qui est dit) большинством людей» (Beaumanoir Ph. de. Coutumes de Beauvaisis. § 40). Автор «Кутюмы Бретани» отмечает, что для применения пытки в некоторых случаях надлежит уточнить то, что «известно всем (notoirement a commun) в приходе, на ярмарке или на рынке» (Сoutume de Bretagne. Ch. 97). Слухам и общественному мнению в позднее средневековье был посвящен специальный номер журнала "Medievales". 1993. № 4.

121 Гуревич А.Я. Ук. соч. C. 27 (курсив мой - О.Т.).

122 Брагинская Н.В. Siste, viator! C. 261.

Попытаемся подвести итог нашей истории. Единственное, о чем с уверенностью можно сказать: мы никогда не узнаем, произошло ли все описанное в «Регистре Шатле» в действительности или же было выдумано его автором.

Если судьба Соломона из Барселоны реальна, мы, видимо, имеем дело с ситуацией, которую можно было бы (за неимением дополнительной информации) именовать «прагматической»123 . Из того, что позволил нам узнать о Соломоне Алом Кашмаре, следует лишь один, более или менее обоснованный вывод: Соломон выбрал быструю и менее мучительную смерть и для этого принял христианство. Все прочие предположения возможны, но не доказуемы.

Как мне представляется, основным стимулом работы Кашмаре было желание не только создать определенного рода формуляр уголовного судопроизводства, но и показать исключительные казусы, чья единичность могла бы со временем обернуться нормой, правилом, стереотипом. Только личная позиция Алома Кашмаре может в данном случае иметь право на существование в качестве исторического казуса, реально произошедшего. Вопрос о том, была ли его история о выборе Соломона выдумкой, переложением давно известного сюжета о раскаявшемся разбойнике, остается открытым, что делает нашу историю еще более привлекательной и позволяет считать ее казусом интерпретации - как авторской, так и нашей, сугубо индивидуальной.

***

Использование фольклорных и литературных аналогий, определенного набора известных всем окружающим топосов способствовало усилению роли средневековых судей в уголовных процессах точно так же, как и работа собственно с текстом, с его формуляром, специфической правовой лексикой и стилем. Основной задачей, которую ставили перед собой и с большим, как представляется, успехом решали судьи, было придание их текстам правдивого характера.

Приговор, составленный с учетом всех рассмотренных выше особенностей, должен был вызывать доверие у окружающих. Они не могли усомниться в том, что

123 Подробнее о ситуации прагматического выбора как о новом подходе в исторических исследованиях см.: Бессмертный Ю.Л. Что за «Казус»? // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории - 1996. С. 7-24.

раскрытое преступление действительно имело место, что человек, стоящий перед ними в зале суда, на самом деле совершил его. Они должны были почувствовать опасность, грозившую им, и понять, что только судьи способны защитить их, уберечь их спокойствие, сохранить мир.

И все же совершенно очевидно, что далеко не все жители того или иного города могли присутствовать на заседаниях уголовного суда и слышать зачитывавшиеся вслух материалы дел. Большая их часть собиралась на улицах города, чтобы посмотреть на осужденного преступника в тот момент, когда его поведут к месту казни. И здесь главным средством коммуникации между властью и подданными становился язык жестов, язык судебных ритуалов, чье содержание и смысл должны были быть понятны без слов. Это прежде всего касалось собственно ритуалов наказания, когда необходимо было создать у окружающих уверенность не только в том, что тот или иной человек заслужил смерть или публичное поношение, но и в том, что само приведение приговора в исполнение согласуется как с людскими, так и с божественными установлениями и предписаниями. Один из таких ритуалов - ритуал передачи преступника на казнь - особенности его возникновения и функционирования будут рассмотрены в следующей главе.

Однако, образ идеальных судей, остающихся справедливыми по отношению к преступнику вплоть до его смертного часа, был все же не единственным возможным. Ведь любой из них мог сам оказаться обвиняемым - в нарушении процедуры, в предвзятости, в некомпетентности, в принятии несправедливого решения. Конечно, такие случаи были редки, и уж тем более мы не найдем подобной информации в тексте того или иного процесса. Ошибка судьи становилась очевидной обычно уже после приведения приговора в исполнение, а то и несколько десятилетий спустя124. Но даже в этом случае средневековое правосудие оставалось на высоте. Выход из положения был найден в создании образа виновного судьи, способного признать свои

124 Так, в сочинении Джованни Сабадино "Gynevera de le Clare Donne", написанном около 1483 г., сообщалось, что при пересмотре дела Жанны д'Арк, двое ее оставшихся в живых судей были признаны виновными и наказаны, а кости тех, кто уже умер, были извлечены из могил: "Per la qual cosa condennarano И dui viventi consiglieri et le ossa di defonti nel loco, publicando И loro beni, de li quali e stata hedificato una bella ecclesia nel loco, dove fu lei combusta, et doctata per tal modo de li publicati beni, che ogni giorno molte messe se dicono". - Gynevera de le Clare Donne di Joanne Sabadino de li Arienti / A cura di Corrado Ricci e A.Bacchi della Lega. Bologna, 1888. P. 113.

заблуждения и искренне в них раскаяться. Свое выражение он также нашел в весьма любопытном судебном ритуале, рассмотрению которого будет посвящена последняя глава книги.

Глава 9

Мертвец идет

(Символические смыслы судебного ритуала)

Судебный ритуал, о котором пойдет речь ниже, не слишком хорошо знаком историкам права. Насколько можно судить, его подробное описание известно по одному-единственному источнику, не привлекавшему до сих пор особого внимания специалистов1. Этот документ, хранящийся ныне в муниципальном архиве г. Реймса, был опубликован еще в середине XIX в.2 Он представляет собой запись свидетельских показаний по делу о правах на два участка земли, чьи владельцы умерли, не оставив наследников.

Спор о том, в чьей юрисдикции должна отныне находится данная земля, шел между монахами аббатства св.Ремигия и архиепископом Реймса. Допрос свидетелей велся Жаном Бутийе, лейтенантом бальи Вермандуа, и Жаном Лаббе, его помощником. Разбирательство длилось с 18 декабря 1431 г. по 17 ноября 1432 г. Свидетели по делу в количестве 10 человек были выбраны из людей почтенных, с достойным положением и репутацией. Семеро из них в разное время состояли на службе в аббатстве. Это были Готье де Руйи, шателен аббатства, 80-ти лет от роду; Филипп Лоппэн, сержант аббатства, 40 лет; Жан Бонбёф, 60 лет, являвшийся сержантом аббатства 20 лет назад; Ферри Тюпэн, 66 лет, бывший сержантом аббатства на протяжении 12 лет; Колессон Ле Бальи, 60 лет, нотарий, состоявший на службе в аббатстве в течение 14 лет; Жак де Шомон, старшина аббатства, 66 лет; Жан Руссель, сержант аббатства, 54 лет. Показания этих людей интересуют нас прежде всего, поскольку все они в той или иной степени были знакомы с судопроизводством, с гражданским и уголовным правом, а потому лучше прочих могли ответить на интересующие следствие вопросы3.

Чтобы понять, кому в действительности следует присудить спорные земли, представителям королевской власти необходимо было составить представление о

1 Мне известно всего одно исследование, в котором данному сюжету было уделено несколько страниц: Gauvard C. Memoire du crime, memoire des peines. P. 700-707.

2 Archives municipales de Reims, 56 H 39. Опубликовано: Enqueste afuture fort ample et notable pour la recognoissance des droicts de la terre et justice du ban de Saint-Remy de Reins // Archives legislatives de la ville de Reims / Ed. par P.Varin. P., 1840-1853. 6 vol. T. 1. Coutumes. P. 481-602 (далее - ER).

3 Подробнее о людях, состоявших на службе в аббатстве св.Ремигия, и их обязанностях см.: Desportes P. Reims et les remois aux XIIIeme et XIVeme siecles. Lille, 1977. T. 1-2. P. 331-333.

всей, крайне сложной и запутанной системе правовых взаимоотношений аббатства и архиепископа - системе, складывавшейся на протяжении веков4. Они задавали вопросы, касавшиеся не только территорий, подвластных каждой из сторон, и их границ. Их интересовало буквально все: права на ведение торговли и взимание пошлин; права на контроль за мерами и весами; наличие рынков и рыночных дней, печей для выпечки хлеба и рыбных садков; отношения с королевской властью и городскими эшевенами; структура судебных органов и их функции.

Один из пунктов составленного ими вопросника (включавшего в общей сложности 25 статей) касался и права высшей юрисдикции - права на вынесение смертных приговоров и приведение их в исполнение. Речь шла, конечно, не о церковном, а о светском суде: как аббатство, так и архиепископ обладали в Реймсе правом светской юрисдикции.

Насколько можно судить по сохранившимся записям, именно этот вопрос больше других задел свидетелей за живое. Если во всех прочих случаях ответы их были кратки и однотипны, то здесь они сменились весьма пространными монологами, детально описывающими непростую ситуацию с уголовным судопроизводством, сложившуюся в Реймсе. Ведь борьба за обладание правом высшей юрисдикции велась между аббатством и архиепископом начиная с XII в. -с того времени, когда папа Пасхалий II в булле от 1114 г. определил и закрепил судебные права аббатства5.

Невозможно сказать, когда именно, но стороны все же пришли к некоему компромиссу. За аббатством признавалось право на светскую юрисдикцию, «свободную и независимую ни от кого, а особенно от господина архиепископа»6. Как следствие, монахи могли вести уголовные дела, т.е. «арестовывать и заключать

4 Ibidem. P. 118,230-234,328-331,422,713-723.

5 Поводом для появления буллы Пасхалия II послужил спор, разгоревшийся между аббатством св.Ремигия и более молодым аббатством св.Никеза, о правах на дома и земли, находившиеся между двумя церквями. Конфликт длился с 1110 по 1112 г. Согласно булле Пасхалия II, аббатство св.Никеза сохраняло за собой церковь св.Сикста, но ее прихожанами становились жители Врилли, небольшого поселения на берегу Веслы, к югу от церкви св.Ремигия. Жители же бурга становились прихожанами церкви св.Тимофея, подчиненной аббатству св.Ремигия. Территория бурга отныне считалась подвластной последнему. К юрисдикции аббатства св.Никеза относились всего несколько домов в непосредственной близости от его стен. В той же булле Пасхалий II закреплял за аббатством св.Ремигия право светской, в частности уголовной, юрисдикции: "…. ut Beati Remigii abbas in eodem burgo teneat singulariter justitiam; et ter in anno placita; communiter vero cum Remensi archiepiscopo mensuram annonae, et vini roaticium, et latronem, si ibi captus fuerit". - Privilegium de burgo (S.Remigii) et de concordia intra abbatiam S.Remigii jam dicti et abbatiam de S.Nichasio // PL. T. 163. Col. 322-327, здесь Col. 327.

6 ER, 499: "…frans, quictes, et immuns de toute autre justice temporelle, et par especial dudit monseigneur l'arcevesque".

в тюрьму всех найденных преступников, допрашивать, пытать, судить их, а также приговаривать их к смерти, если они ее заслужили, подавать и рассматривать апелляции, изгонять [преступников] из своих земель, ставить их к позорному столбу, который имеется у этих монахов, и применять к ним прочие наказания или же освобождать их, в соответствии с каждым конкретным случаем»7. Они могли также привести смертный приговор в исполнение, если осужденный проживал не в Реймсе, а в одном из близлежащих городков, подпадающих под юрисдикцию аббатства8 . Если же преступник проживал в самом Реймсе, монахи не имели права казнить его самостоятельно, но были обязаны передать осужденного ими человека людям архиепископа (его прево и лейтенантам), которые должны были свершить правосудие9.

Именно этот ритуал передачи уголовного преступника на смертную казнь и будет находится в центре нашего внимания. К сожалению, мы не знаем, когда точно он возник: из всех свидетелей один лишь Жак де Шомон, старшина аббатства, заметил, что «так принято делать уже очень давно»10. Однако к 1431 г., к которому относятся наши документы, ритуал можно считать уже более или менее

сформировавшимся. Познакомимся с ним поближе.

***

После вынесения приговора осужденный на смерть помещался в тюрьму аббатства п . Бальи или его лейтенант отправлялись к прево Реймса (т.е. к представителю архиепископа) с сообщением о том, что у них есть человек,

7 ER, 497: "…de prendre et emprisonner en leurs prisons…tous les malfaiteurs trouvez…les interroguer, questionner, jugier, et condampner a mort, se deservi l'ont, les appeller, ou faire appeller a ban, les bannir, mectre a l'eschiele, dont iceulz religieux en ont une belle et notable dressiee en leur ban, ou autrement les punir selon l'exigence des cas, ou les absolre, ainsi que raison le vuet".

8 ER, 497: "…et pour ledit cas convaincus et condempnez a recevoir mort, iceulz religieux seroient tenus d'en faire l'execucion en leur terre et justice hors de ladicte ville de Reins, comme de Juniville, au Laingne, aux Mortes Yaues, a Sapicourt, a Cruny, et autre part ou ilz ont justice".

9 ER, 499: "…n'ont pas l'execucion de ceulz qui sont condampnez a mort, mesmement quant ilz sont demourans a Reins; mais sont condempnez a mort, bailliez et delivrez a la justice de monseigneur de Reins".

10 ER, 572: "…l’en a acoustume de faire en tel cas de toute anciennete, comme il a oy dire et tenir aux anciennes gens". К 1254 г. относится единственное более раннее описание данного ритуала. В нем упоминаются только некое избранное для передачи преступника место, а также 30 денье, которые прево архиепископа должен «уплатить» за этого человека людям аббатства: "Item depponunt omnes testes quod archiepiscopus non habet aliquam jurisdicionem in burgo Sancti Remigii, nisi hoc solum quod condempnatus ad mortem redditur proposito archiepiscopi per majorem Sancti Remigii in quodam loco determinato, solutis prius a proposito archiepiscopi dicto majori triginta denariis, et in hoc concordant omnes testes utriusque partis" - BN. Lat. 9015. Рieces 5-9 ( цитирую по: GuilhiermozP. Enquetes et proces. P., 1892. P. 328 (курсив мой- О.Т.).

11 ER, 585: "…. une bonne prison bien fermee a clef et a serre, ou a veu detenir pluseurs personnes prisonniers".

которого необходимо казнить12 . До момента приведения приговора в исполнение могло пройти какое-то время, поскольку у архиепископа, имевшего в своем распоряжении виселицу, не было собственного палача. Палач по прозвищу Убыток (Dommage), к услугам которого прибегали в то время в Реймсе, проживал в Шалоне, и его следовало каждый раз специально оттуда приглашать13.

Когда палач прибывал на место, назначался день для передачи преступника. Осужденный в сопровождении декана аббатства, бальи и сержантов покидал стены тюрьмы и подходил к камню, около которого его поджидали люди архиепископа. Декан аббатства поднимался на камень и обращался к прево Реймса с речью, объясняя, за какое именно преступление присутствующий здесь человек осужден на смертную казнь. Он предлагал прево забрать этого человека - в обмен на 30 парижских денье. Декан получал от прево деньги, и сержанты аббатства вели преступника дальше - по улице, в конце которой стоял деревянный крест. Только здесь они окончательно передавали его людям архиепископа14.

К этому, весьма подробному описанию, данному сержантом аббатства Жаном Бонбёфом, следует добавить несколько деталей, известных по другим свидетельским показаниям. Так, Ферри Тюрпэн уточнял, что передача преступника происходила на рыночной площади бурга св.Ремигия, около дома Гийома Кокренеля, который в свое время был деканом аббатства15. По дороге из тюрьмы преступник, по свидетельству Жака де Шомона, бывал связан16. Однако, около

17 18

камня веревку вешали ему на шею17 или отдавали в руки18 - в знак того, что он

12 ER, 550: "… lui deposant…ala signifier a Colesson de Sez, pour lors prevost, en disant que es prisons desdis religieux avoit ung malfaiteur condempnez a recevoir mort, et qu'ilz feissent diligence d'avoir ung bourel pour le mectre a execution; et l’en estoit prest de eulx delivrer".

13 ER, 549: "…fut par la justice d'iceulz religieux mande ung nomme maistre Dommange, bourreau, demourant a Chaalons".

14 ER, 539: "…. auquel jour tel malfaiteur, aprez ce que par la justice desdis religieux est condempnez a recevoir mort, icellui malfaiteur est prins et mene des prisons desdis religieux a une pierre qui est tenant a la maison qui fut Guillaume Cocrenel, auquel lieu le doyen d'iceulz religieux montre sur ladicte pierre, declaire au prevost de Reins, qui la est, la cause de l’emprisonnement dudit prisonnier, ladite condempnacion sur lui faite, et pour icelle mectre a execution ledit doyen baille a icellui prevost et delivre ledit prisonnier; et ledit prevost est tenu, en recevant ledit prisonnier, de bailler et paier audit doyen trente deniers parisis; et apres ce que par icellui doyen tel prisonnier est delivre audit prevost en prenant trente deniers, les sergens dudit ban prennent ledit prisonnier, et le mainnent au long de la charriere pardevant Saint-Thimothieu, jusques a l'endroit de la croix de fust, auquel lieu le baillent audit prevost, lequel est tenus de le prendre, et mener au gibet, sans tourner autre part."

15 ER, 549: "…icellui meffaiteur estoit admene au marchie de Saint-Remy, assez prez d'une maison qui jadis fut a Guillaume Cocrenel…, pour lors doyen desdis religieux".

16 ER, 572: "…mis hors desdictes prisons loye comme l’en a acoustume de loyer murtrier…". ER, 576: "…ledit Baudry fut mene tout loyez comme larron".

17 ER, 556: "Et en le delivrant audit prevost par ledit doyen, ledit doyen baille audit malfaiteur une colee sur le col", (свидетельство Колессона Ле Бальи).

«достоин смерти». Впрочем, веревку мог заменить и простой удар по шее19. Вновь связанным осужденный оказывался уже около деревянного креста: помимо прево и прочих «людей архиепископа» там находился палач, который усаживал его на повозку и вместе с ним отправлялся к месту казни20.

Ритуал передачи таким образом завершался. Представители аббатства теряли власть над «своим» преступником, но имели право сопроводить его к месту казни, окружив повозку21 - кто верхом, кто пешком - и проследить за тем, чтобы он был повешен с соблюдением всех правил22 . Только после этого они покидали территорию, подвластную архиепископу, с тем, чтобы уже на следующий день заняться конфискацией имущества повешенного, которое по праву принадлежало отныне аббатству св.Ремигия23 .

***

Нет сомнения в том, что речь в данном случае идет именно о ритуале, т.е. об определенной раз и навсегда последовательности действий и жестов, которые призваны исполнить участники той или иной процедуры, дабы достичь поставленной перед ними цели. Мы, безусловно, имеем здесь дело с одним из обрядов перехода (rites de passage), ведущих к социальной и/или правовой трансформации индивида (или группы индивидов), к изменению его статуса -точно так же, как в ритуале аноблирования, помазания или, если говорить только о судебной сфере, в ритуале публичного покаяния24.

18 ER, 572: "…ledit doyen, a cause de son office, donna une colee audit Bedelet, en disant qu'il estoit digne de mort". ER, 576: "…et par ledit Rogier, doyen dessus nomme, fut baillee la colee audit Estienne en signe de mort, et le bailla audit prevost" (свидетельство Жака де Шомона).

19 ER, 593: "….il frapa de sa main ung cop sur le col dudit homme" (свидетельство Жана Русселя).

20 ER, 572: "…auquel lieu et au boud de la rue avoit une cherrete a l'opposite de ladicte croix…et d'illeques fut menez ledit Bedelet sur ladicte cherrete, sur laquelle il fut loye par le bourel" (свидетельство Жака де Шомона). См. также: ER, 556, 576, 593.

21 ER, 576: "…lesdis bailly, officiers et serviteurs desdis religieux estans les aucuns devant, les autres derrieres, et aux costelz de ladicte cherrete" (свидетельство Жака де Шомона).

22 ER, 539: "…et a veu pluseurs fois que monseigneur de Saint-Remy envoyoit de ses gens montez a cheval, et poursuir ledit prisonnier, et veoir quelle execution on en feroit, et adfin aussy que l’en ne le menast autre part" (свидетельство Жана Бонбёфа); ER, 593: "…et alerent ledit deposant, et autres officiers desdis religieux, audit gibet pour veoir quelle diligence seroit faite de executer ladicte sentence" (свидетельство Жана Русселя). В частности, преступника нельзя было сажать в тюрьму архиепископа — даже временно; его дело нельзя было пересматривать в суде архиепископа; представителям архиепископа запрещалось получать от него признание in extremis.

23 ER, 573-574: "…apres l'execution dudit Bedelet, le lendemain au matin… alerent en la maison ou demouroit lors Marguet, femme dudit Bedelet, …et illeques saisirent et firent inventorier, et mirent en la main desdis religieux, tout ce qu'ilz porent trouver dez biens meubles appartenans a ladicte femme et a sondit mary".

24 Smith P. Rite // Bonte P., Izard M. Dictionnaire de l'ethnologie et de l'anthropologie. P., 1992. P. 630-633.

Столь подробное описание судебного ритуала - вещь достаточно редкая для правовых текстов25. И оно, безусловно, представляет собой лакомый кусочек для историка. При его рассмотрении меня будет прежде всего интересовать то, какие смыслы были заложены в отдельные этапы данной процедуры, в те или иные действия и жесты ее участников; какое значение они имели как для действующих лиц, так и для зрителей - обычных жителей Реймса - собиравшихся посмотреть на проход осужденного на смерть преступника по городу; какую именно информацию представители судебной власти стремились передать окружающим посредством этого ритуала.

Дабы ответить на все эти вопросы, я буду рассматривать данную процедуру последовательно, поэтапно, попытавшись не упустить из виду ни одной из ее любопытных деталей и не запутавшись в них.

***

Никаких данных о точном времени проведения ритуала передачи преступника у нас нет. По всей видимости, день назначался произвольно, и единственным условием было присутствие в городе палача. Однако, учитывая в целом высокую ритуализированность средневекового судопроизводства и, в частности, системы уголовных наказаний (будь то повешение, отсечение головы, публичное покаяние, выставление к позорному столбу или катание на осле по улицам города), мы можем предположить с высокой степенью вероятности, что действо разворачивалось, естественно, днем и, вполне возможно, в рыночный день или в день какого-нибудь церковного праздника, а на худой конец - просто в воскресенье, как это было принято в подобных случаях26.

***

Место проведения процедуры выбиралось явно не случайно. Как можно заметить из приведенного выше описания, процедура передачи преступника состояла из двух частей. Ее первая половина происходила на территории, подвластной аббатству - возле камня, лежащего на рыночной площади,

25 Возможно, такое детальное описание ритуала свидетельствовало о том, что процедура эта была все же относительно новой, требующей дополнительных пояснений для людей посторонних, каковыми, без сомнения, являлись лейтенант бальи и его помощник, проводившие опрос свидетелей. Ср.: Moeglin J.-M. Harmiscara. Р. 14.

26 См., например: Gauvard C. Pendre et dependre; Тогоева О.И. Казнь в средневековом городе.

подпадающей под юрисдикцию монахов. Сюда выходила их собственная тюрьма ; рядом располагался зал для судебных заседаний28; на площади был установлен и позорный столб аббатства29 . Дом, рядом с которым лежал упомянутый камень, принадлежал в прошлом декану аббатства Гийому Кокренелю и тоже, естественно, относился к владениям монастыря.

Однако деревянный крест, стоявший на улице Барбатр (Barbastre)30, где процедура передачи преступника завершалась, не принадлежал монахам. В этом были уверены все свидетели 31 . Учитывая то обстоятельство, что здесь приговоренный к смерти поступал в распоряжение людей архиепископа, следует предположить, что крест находился уже на его территории.

Проблема заключалась в том, что крест стоял не на границе между владениями архиепископа и монастыря св.Ремигия. Между ним и церковью св.Тимофея «вклинивались» земли, подпадавшие под юрисдикцию реймсского капитула32. Сама церковь, а также дома за ней и прилегающее к ним кладбище относились к аббатству33 . Граница между владениями капитула и аббатства проходила здесь по самой ограде церкви, вдоль которой и должен был проследовать осужденный на смерть, идущий от камня на рыночной площади к кресту на улице Барбатр34. (Ил. 1)

Т.о. первую половину пути преступник проделывал по, образно говоря, «нейтральной» территории. Часть улицы Барбатр, проходившей по земле капитула,

28 ER, 576: "…son proces fait et parfait, tant par interrogatoires a lui faites comme par question et tourmens de gehine fais au lieu accoustume, asses pres desdictes prisons". О внешнем и внутреннем устройстве средневековых тюрем и зданий суда см.: Jacob R., Marchal N. Jalons pour une histoire de l'architecture judiciaire // La justice en ses temples. Regards sur Г architecture judiciaire en France. Paris-Poitiers, 1992. P. 23-68; Jacob R. Images de la justice. Essai sur l’iconographie judiciaire du Moyen Age a Page classique. P., 1994. P. 95- 106.

29 ER, 500: "…. mis a l'eschiele desdis religieux, estant en icellui ban ou marchie".

30 ER, 572: "…tout droit a la croix de fust, qui est sur le coing et assez pres du boud de la rue par ou l’en vat de l'eglise de Saint-Thimothieu en Barbastre".

31 ER, 518: "Requis se ledit ban Saint-Remy s'extent jusques a la croix de fust: dit que non". См. также: ER, 545, 588.

32 ER, 545: "Du four Chetivelle, en alant droit amont pardessoubz une chayne de fer tenant aux eglises de Saint- Thimothieu et Saint-Martin, droit parmy le cimitiere de Saint-Martin, a une grosse pierre estant devant Sainte- Nourice, faisant, comme on dit, la separation de la jurisdicion desdis religieux et de messeigneurs de chapitre….Requis se lesdis religieux ont jurisdicion depuis le four Chetivel jusques a la croix de fust, dit que non, mais appartient a messeigneurs de chapitre".

33 ER, 488: "…et est vray que des demourans en trois petites maisonneges joingnians de ladicte eglise de Saint- Thimothieu, et regardans sur le cymetiere d'icelle eglise, lui deposant, comme chastelain, a prins et receu amende".

34 ER, 539: "…. au long de la charriere pardevant Saint-Thimothieu, jusques a l'endroit de la croix de fust".

ER, 525: "… a .a mectre hors de prison…. et a mener ou marchie desdis religieux, prez d'une eschiele qui la est".

не относилась ни к ведению архиепископа, ни к ведению аббатства35. Как и эти последние, реймсский капитул обладал правом светской юрисдикции, а потому передача преступника на его территории осуществляться не могла36 . Это была чужая земля - пограничная для обеих сторона зона, лишь за пределами которой мог состояться интересующий нас ритуал37.

Вместе с тем обращает на себя внимание тот факт, что часть процедуры имела место на рынке. Как известно, и в древности, и в средние века рынок ассоциировался не только с торговлей и обменом, но в равной степени и с судом38. Напомню, что в бурге св.Ремигия все действия, связанные с судебной властью, происходили на рынке или вблизи от него. Т.о. место для нашей процедуры было выбрано неслучайно. Тем более, что преступника в обязательном порядке должны

были обменять на деньги, иначе «сделка» не могла состояться.

***

Мы помним, что прево архиепископа заранее готовил и приносил с собой к камню на рыночной площади 30 парижских денье (в парижской монете), о чем ему специально напоминал бальи аббатства (или его лейтенант) во время своего предварительного визита. Но являлась ли подобная «сделка» актом экономическим?

То, что передача преступника не рассматривалась ее участниками как добровольная, сомнений не вызывает. Аббатство и архиепископ находились в состоянии соперничества, а потому о даре не могло быть и речи, ибо его принятие символизировало бы подчиненное положение одной из сторон (в нашем случае -аббатства)39. Люди аббатства и люди архиепископа желали быть или по крайней мере казаться равными друг другу. Следовательно, единственный выход для них заключался в обмене преступника на некий, равноценный ему объект. «Продажа» здесь, безусловно, являлась враждебным актом, при котором были возможны

35 ER, 588: "…lesdis religieux ont juridicion d'un costel, et messieurs de chapitre d'autre; c'est assavoir lesdis de chapitre du lez vers Barbastre, et lesdis de Saint-Remy de l'autre lez".

36 Desportes P. Op.cit. P. 326.

37 Судя по картам города, составленным Пьером Депортом, в XII в. такого территориального разделения в Реймсе не существовало (Desportes P. Op. cit. P. 76bis). Однако, уже в XIV в. границы владений архиепископа, капитула и аббатства св.Ремигия соответствовали показаниям свидетелей, данным в 1431- 1432 гг. (Ibidem. P. 322bis). Следовательно, мы может предположить, что ритуал передачи преступника на смертную казнь сложился не ранее XIII-XIV вв.

38 Фрейденберг О.М. Введение в теорию античного фольклора // Фрейденберг О.М. Миф и литература древности. С. 95, 134-135; Jacob R. Images de la justice. P. 104.

39 О даре как символе подчинения см., например: Гуревич А.Я. Богатство и дарение у скандинавов в раннем средневековье. Некоторые нерешенные проблемы социальной структуры дофеодального общества // СВ. 1968. № 31. С. 180-198; Он же. Дары. Обмен дарами // Словарь средневековой культуры / Под общ. ред. А.Я.Гуревича. М., 2003. С. 129-134.

разного рода конфликты (и они действительно регулярно возникали40). Она не носила экономического характера, но представляла собой обмен двух

моносемантических объектов41.

***

Использование подобной архаической формы обмена могло и не предполагать, как отмечает О.М.Фрейденберг, никакого обмена репликами42 . Однако в нашем случае мы имеем целый ритуализированный диалог, приведенный сразу двумя свидетелями в форме прямой речи. Этот обмен репликами весьма напоминает то, как ведут себя продавец и покупатель при заключении сделки.

Так, по воспоминаниям Колессона Ле Бальи, «декан монахов, поднявшись на лежащий там камень, спрашивает у прево Реймса, чего тот требует. На что тот обычно отвечает, что он требует этого преступника. И декан говорит: "Делайте свое дело". И сразу же прево достает тридцать денье и передает их декану, после чего декан берет заключенного и говорит прево: "Такого-то, обвиняемого в том-то и приговоренного к такой-то казни, я передаю вам, чтобы вы сразу же повесили его и удушили". Или что-то иное, в зависимости от приговора»43.

Чуть иначе процедура помнилась Жану Русселю: «…и передавая его (преступника - О.Т.) упомянутый декан спросил у прево, чего он требует? И прево ответил так: "Я требую вот этого человека". На что декан ответил, протягивая руку: "Делайте то, что вы должны, и мы его вам отдадим". После чего прево отдал … 30 парижских денье, все в парижской монете. И когда декан получил их, он ударил по шее этого преступника и передал его прево, говоря при этом: "Прево, я передаю вам этого человека, чтобы вы повесили его на виселице Реймса как убийцу и

40 Так, например, Ферри Тюпэн рассказывал, что прево архиепископа постоянно задерживал отправление правосудия в отношении преступников, приговоренных к смерти в суде аббатства. Ферри как сержант аббатства был вынужден по три раза напоминать прево о том, что следует вызвать палача (ER, 550). Жак де Шомон вспоминал, что люди архиепископа часто пытались заговорить с осужденными по дороге на виселицу, дабы получить у них последние признания, а также отвезти их в свою собственную тюрьму для возобновления следствия (ER, 569, 573, 576, 577).

41 Фрейденберг О.М. Ук.соч. С. 94.

42 Там же. См. также: Брагинская Н.В. Комментарий // Фрейденберг О.М. Миф и литература древности. С. 684. Прим. 9.

43 ER, 556: "…par le doyen d'iceulz religieux monte sur une pierre qui la est, est demande auprevost de Reins que c'est qu'il demande, lequel repond communement qu'il demande ledit malfaiteur; et ledit doyen leut repond: "Faites vostre debvoir". Et tantost ledit prevost prent trente deniers, et les baille audit doyen; ce fait, icelluy doyen prent ledit prisonnier, et dit audit prevost: "Tel, pour telle cause detenu, et jugie a mort telle, je vous baille et delivre pour tantost le pendre et estrangler"; et autrement dit, selon ce qu'il est jugie".

поджигателя. Он будет отведен людьми монахов св.Ремигия к деревянному кресту, где его встретит палач"»44.

Как отмечает Жан-Мари Мёглэн, любой средневековый судебный ритуал должен был быть понятен окружающим без слов. В задачи людей, исполняющих его, не входило пояснение смысла всей процедуры и/или каких-то ее этапов45. Мне представляется таким образом, что использование речи в момент передачи преступника на казнь, как и подробное описание всего действа в целом, свидетельствовало о том, что данная процедура была еще относительно новой - как для зрителей, так и для ее непосредственных участников.

***

Обмен репликами происходил у камня, на который поднимался декан аббатства. Вокруг собирались его подчиненные и представители архиепископа. Как известно, в фольклоре камень часто связывался с процессом говорения — мало того, воспринимался как оракул46 . У многих народов камень использовался для принесения клятвы - на него вставали или клали руку, призывая покарать говорящего, если тот нарушит данное слово (что указывает на, безусловно, ордалический характер процедуры)47. Стоя на камне, древние норвежцы, по сообщению Саксона Грамматика, громко объявляли о том, за кого проголосуют во время выборов короля48. В Германии существовали камни, которым женщины могли пожаловаться на свою злосчастную судьбу (и камень при этом темнел от сочувствия), а также т.н. судебные камни (в Кёльне и городах Рейнской области), около которых выставлялись на всеобщее обозрение преступники, приговоренные к смертной казни49. Тот же обычай существовал и во французских землях. Так, в уголовных регистрах Парижского парламента за 1383 г. сохранилось описание

44 ER, 593: "…et en le baillant ledit doyen demanda audit prevost qu'il demandoit? Et ledit prevost respondit par telz mots: "Je demande cest homme ycy." A quoy ledit doyen respondit: "Faictes ce que vous devez, et on le vous baillera", en tendant la main. Apres lesquelles paroles dictes ledit prevost bailla …. trente deniers parisis, tous en parisis; et quant ledit doyen lez ot receus, il frapa de sa main ung coup sur le col dudit homme, et le bailla audit prevost, en disant: "Prevost, je vous baille et delivre cest homme ycy, pour le justicier au gibet de Reins, comme murtrier et bouteur de feux, lequel sera convoye par les officiers de messeigneurs de Saint-Remy jusques a la croix de fust, ou le boureau l'actent".

45 Moeglin J.-M. Harmiscara. P. 52-53.

46 Фрэзер Дж. Фольклор в Ветхом Завете. М., 1990. С. 273-280.

47 Там же. С. 293-295.

48 «Когда древние должны были выбирать короля, они обыкновенно становились на вросший в землю камень и с него громко объявляли, за кого голосуют, показывая тем самым, что их слово так же твердо, как камень» (цитирую по: Фрэзер Дж. Ук.соч. С. 292).

49 Handworberbuch des deutschen Aberglaubens / Hrsg. von H.Bachtold-Staubli, E.Hoffmann-Krayer. Berlin;N.-Y., 1987. Bd. 1.Sp. 1385-1386.

сходной процедуры, к которой прибегали судьи в Эперне: «Как это принято в городе Эперне, когда какой-нибудь преступник должен быть казнен за свои проступки, его при свете дня ведут в суд, и он должен признать свои преступления у камня (курсив мой - О. Т.), а также около виселицы, так, чтобы все слышали»50.

Таким образом, камень выступал в средневековом судопроизводстве аналогом древа правосудия, прообразом которого в свою очередь являлось собственно мировое древо51. (Ил. 2) Иногда он также заменялся на «колонну правосудия», особенно в Германии и Лотарингии (Gerichtssaule), и украшался крестом52 . (Ил. 3)

Действие, происходившее у камня, должно было привлечь к себе внимание максимального количества людей: в деле из Эперне об этом сказано прямо. Поэтому и устанавливались такие камни всегда в публичных местах - на рыночной площади или перед ратушей.

Однако в нашем случае обращает на себя внимание тот факт, что сделка с передачей преступника людям архиепископа происходила все же не на самой рыночной площади (где обычно устраивались экзекуции), а на ее краю — около дома Гийома Кокренеля 53 . Дальше, как я уже отмечала, располагалась «нейтральная» территория.

50 X 2a 10, fol. 161v (juillet 1383): "Combien qu'il soit accoustume ou lieu d'Espernay que quant aucun malfaiteur doit estre execute pour ses desmerites l’en le mene de plain jour a la justice et doit confesser son malefice a la pierre etc et au gibet aussi, oyant le peuple". Еще один, более ранний пример (за 1291 г.) использования подобной процедуры упомянут у Дю Канжа: "Per praeceptum quod fecerunt et adhuc intendunt facere de veniendo dicto Johanne ad Lapidem, hoc est dicere, in prisionem venire comppellunt" - Du Cange. Glossarium mediae et infimae latinitatis. Graz, 1954. T. 4. P. 28.

51 О средневековом суде под открытым небом и его символике см.: Schwerin C.von. Einfuhrung in die Rechtsarchaologie // Amira K. von., Schwerin С von. Rechtsarchaologie. Gegenstande, Formen und Symbole germanischen Rechts. Berlin-Dahlem, 1943. T. 1. S. 21; Kunssberg E.von. Rechtsgeschichte und Volkskunde. Koln- Graz. 1965. S. 38-39; Kobler G. Bilder aus der deutschen Rechtsgeschichte. Von der Anfangen bis zur Gegenwart. Munchen, 1988. S. 76-79, 151-156. Как неоднократно подчеркивает Робер Жакоб в своей обобщающей работе «Образы правосудия», средневековое правосознание соединяло в себе современные ему нормы со значительно более ранними идеями и представляло собой некий «коллаж» из фольклорных (и часто утративших свой первоначальный смысл) и ученых представлений о праве и судопроизводстве. К числу наиболее ярких образов, в которых заметно влияние самых разных традиций, Жакоб относит не только древо правосудия, но и, к примеру, повязку на глазах Госпожи Правосудия (еврейская традиция); весы у нее в руках (египетское влияние); цветовую символику одежды судей (индо-европейские корни) (Jacob R. Images de la justice. P. 30, 45, 118-120, 193, 220, 232-236). Таким образом, мне представляется вполне естественным рассматривать ритуал передачи преступника на смертную казнь также на более широком, нежели средневековый, историческом фоне.

52 Jacob R. Images de la justice. P. 43-45; Schwerin C.von. Op.cit. S. 21, 151; Maisel W. Die italienischen, spanischen und portugiesischen Hoheitssaulen // Forschungen zur Rechtsarchaologie und rechtlichen Volkskunde. 1987. Bd. 9. S. 17-30.

53 ER, 496: "…au coing d'une maison qui jadis fut a Guillaume Cocrenel, et a l'endroit d'une grosse pierre estant emprez l'uys d'icelle maison".

Т.о. камень приобретал здесь значение границы, межи между двумя территориями - территориями, враждебными друг другу. Но межа, как мы знаем, символизирует не только географическую границу; она имеет и более глубокое, сакральное значение, отделяя этот мир от другого, потустороннего54. За межой, если можно так выразиться, начинается пространство смерти. В нашем случае это пространство имело конкретную топографическую привязку - ту самую улицу Барбатр, по которой должен был двигаться преступник до деревянного креста, исполняющего в данном случае роль второй межи. И именно потому, что улица эта являлась «нейтральной», с точки зрения представителей аббатства и архиепископа, территорией, все они имели право пройти по ней вместе с осужденным.

Но если камень в начале их пути представлял собой границу между жизнью и смертью, то что же происходило с самим преступником в тот момент, когда он ее переступал? Не символизировал ли этот переход от камня до креста его смерть? Как мне представляется, в пользу такого предположения говорят некоторые особенности внешнего вида человека, приговоренного к казни. И прежде всего - веревка, наброшенная ему на шею.

***

Веревка ( и особенно веревка на шее, петля) занимает весьма почетное место в мифологии разных народов. Мотив веревки, по которой главный герой спускается в подземное царство, где рискует остаться навсегда, когда веревка рвется (или ее рвут намеренно), знаком нам по русским сказкам. Петля является одним из непременных атрибутов древнеиндийских богини Кали и бога Варуны, тесно связанных со смертью и нижним царством55. В позднекитайской мифологии существовало представление о подземном судилище Диюй, где в залах третьего судилища Хейшэн (что означает «черная веревка») грешникам перевязывали пеньковой веревкой горло (а также руки и ноги), дабы затем всласть над ними поиздеваться56. Тот же мотив с набрасыванием веревки на горло присутствовал и в скандинавской мифологии. Старкад, пытаясь заслужить расположение Одина, именно таким образом - хотя и совершенно непреднамеренно - убивал своего

54 Thompson S. Motif-Index of Folk Literature. F. 92.3, 92.4. См. также: Ле Гофф Ж. Хождения в потусторонний мир в средние века: версии ученые и народные // Ле Гофф Ж. Средневековый мир воображаемого. М., 2001. С. 133-154.

55 Топоров В.Н. Варуна // Мифология. Большой энциклопедический словарь / Гл. ред. Е.М.Мелетинский. М., 1998. С. 115-116.

56 Рифтин Б.Л. Диюй // Там же. С. 192-193.

вождя, норвежского короля Викара. Веревка, наброшенная ему на шею, впивалась в горло, а стебель камыша, которым Старкад собирался лишь дотронуться до короля, превращался в копье57.

Веревка на шее являлась также одним из хорошо изученных атрибутов средневекового европейского судопроизводства, в частности, ритуала публичного покаяния. Его использование зафиксировано как во Франции, так и в германских землях. Человек, пытавшийся искупить свой проступок, представал перед окружающими и, в первую очередь, перед своей жертвой (или ее родственниками) в одеянии кающегося грешника (поскольку, как полагают исследователи, ритуал светского судебного покаяния был заимствован из церковной практики)58 . Обычно он бывал одет в штаны и нательную рубаху (если не во власяницу), а на шее у него во многих из известных нам примеров болталась веревка.

Жан-Мари Мёглэн, специально изучавший этот элемент судебной и парасудебной процедур, склонен видеть в нем указание на то, что приносивший покаяние человек был достоин смерти59. Он, в частности, проводит аналогию с другим, достаточно хорошо известным судебным ритуалом, носящим в источниках название harmiscara. Суть последнего заключалась в том, что человек, приговоренный к публичному покаянию, должен был пронести по улицам города на плечах или на шее собаку, седло или иной предмет, имевший, как полагает Мёглэн, некое «социо-профессиональное» значение (как, например, прялка,

вешающаяся на шею женщине)60 .

Близость двух ритуалов - harmiscara и покаяния с веревкой на шее - вполне очевидна, но, как мне кажется, Мёглэн уделил недостаточно внимания одному из основных источников, на которых базируется наше знание ритуала harmiscara. Речь идет о пассаже из «Деяний Фридриха» Оттона Фрайзингского, в котором говорится, что у франков и швабов существовал обычай, который воспринимался ими как закон, по которому человек, осужденный на смерть, должен был, прежде

57 Гуревич А.Я. Старкад // Там же. С. 512.

58 О близости ритуала светского судебного покаяния его церковному образцу см. главу «Право на ошибку».

59 Moeglin J.-M. Edouard III et les six bourgeois de Calais // RH. 1994. T. 292. P. 229-267; Idem. Penitence publique et amende honorable au Moyen Age; Idem. Von der richtigen Art zu kapitulieren - die sechs Burger von Calais (1347) // Krieg im Mittelalter / Hrsg. von H.-H. Kortum. Regensburg, 2001. S. 141-166.

60 Moeglin J.-M. Harmiscara. P. 44-57; Idem. Les bourgeois de Calais. Essai sur un mythe historique. P., 2002. P. 369-406, особенно Р. 394-398.

чем приговор приведут в исполнение, пронести по улицам города на своих плечах собаку или седло61.

Как мы видим, речь здесь идет не только о публичном покаянии: очевидно, что человека ждала смерть и совсем не символическая, а самая что ни на есть реальная. Действительно, ношение на плечах собаки, седла или какого-то иного объекта можно рассматривать как указание на то, что преступник был достоин смерти62. Но важным, как мне кажется, является и второй смысл этой процедуры: этот человек должен был быть казнен, и процедура покаяния в некоторых случаях только отсрочивала приведение приговора в исполнение. Следовательно, и собака, и седло, и все прочие предметы представляли собой символы самой смерти.

Именно здесь, как мне кажется, дело из Реймса смыкается с обычаем, описанным Оттоном Фрайзингским. В нашем случае речь также идет о людях, которых ожидала смерть. Она была неотвратима, ибо приговор был уже вынесен и обжалованию не подлежал: никто не заменил бы казнь на публичное покаяние. Следовательно, веревка на шее осужденного указывала на то, что он умрет: она не заменяла собой наказания, она лишь предваряла и символизировала его63.

Кроме того, важное значение в данной процедуре, как представляется, имела не только веревка (на которой обычно задерживается внимание исследователей), но и то место, куда ее набрасывали - шея преступника. Так, например, в «Саксонском зерцале» «осуждение к шее» означало вынесение смертного приговора 64 . Повязывание веревки на шее или удар по шее (такой вариант передачи

61 Ottonis episcopi Frisingensis et Rahewini Gesta Frederici seu rectius cronica / Hrsg. von F.J.Schmale. Darmstadt, 1965. S. 377-378: "…denique vetus consuetudo pro lege apud Francos et Suevos inolevit, ut, si quis nobilis, ministerialis vel colonus coram suo iudice pro huiusmodi excessibus reus inventus fuerit, antequam mortis sententia puniatur, ad confusionis sue ignominiam nobilis canem, ministerialis sellam de comitatu in proximum comitatum gestare cogatur" (курсив мой - О.Т.). См. об этом отрывке: Moeglin J.-M. Penitence publique. Р. 266-267; Idem. Harmiscara. P. 29; Idem. Les bourgeois de Calais. Р. 374-375.

62 О ношении на плечах собаки см.: SchwenkB. Das Hundetragen. Ein Rechtsbrauch im Mittelalter // Historisches Jahrbuch. 1990. Bd. 110. S. 289-308.

63 В тексте свидетельских показаний есть прямые указания на такое восприятие веревки на шее преступника. См., например: ER, 572: "…ledit doyen, a cause de son office, donna une colee audit Bedelet, en disant qu'il estoit digne de mort" (выражение «достоин смерти», как мы уже знаем, свидетельствовало, что человек осужден и будет казнен); ER, 576: "…. par ledit Roger, doyen dessus nomme, fut bailliee la colee audit Estiene en signe de mort" (курсив мой - О. Т.).

64 «Если один другого убьет в условиях необходимой обороны и не рискнет при нем остаться для того, чтобы доставить его [труп] в суд, чтобы [можно было] судить об этом, из боязни за свою жизнь, и если он явится в суд без убитого и признается [в убийстве] до того, как против него будет заявлена жалоба, и попросит о том, что следует по праву, то он не должен быть осужден к шее…». - Саксонское зерцало. Памятник, комментарии, исследования / Отв. ред. В.М. Корецкий. М., 1985. С. 55; «Если же мир нарушит тот, который обещал за самого себя, то это падает на его шею». - Там же. С. 83; «Король и каждый судья имеют право решать о шее, и руке, и о наследственном имуществе каждого из своих людей.…». — Там же. С. 111.

преступника присутствовал, как мы помним, в показаниях одного из свидетелей в Реймсе65) дублировали т.о. только что произнесенный вслух приговор.

Впрочем еще один, дополнительный символический смысл все же был заложен, как мне кажется, в этом жесте набрасывания веревки на шее. Напомню, что речь шла о передаче преступника из одной юрисдикции в другую и что эти две юрисдикции были враждебны друг другу, причем главным предметом спора являлось как раз право самостоятельно казнить своих собственных преступников. Аббатство такого права было лишено - мало того, монахи прекрасно понимали, что своей виселицы в Реймсе у них никогда не будет66. Они приводили человека, осужденного ими на смерть, к камню на краю рыночной площади, чтобы отдать своим «врагам» - людям архиепископа. Набрасывая преступнику на шею веревку или ударяя его по шее, они, как мне кажется, пытались таким образом дать понять окружающим, что для них этот человек уже мертв, что они не просто приговорили его к смерти но и - в символическом смысле - привели приговор в исполнение.

Насколько можно судить, идея символической смерти преступника во время или еще до приведения приговора в исполнение была отнюдь не чужда средневековому правосудию. Так, например, человек считался (временно) умершим во время принесения публичного покаяния: «Пусть грешник растянется на земле, как если бы он был мертв, пусть он публично объявит, что он умер, пусть он публично продемонстрирует, как он раскаивается в содеянном, чтобы окружающие плакали над ним и показывали, как они страдают. И так христианская община, опозоренная его прегрешениями, смягчится, видя его перерождение, и будет молиться за того, о ком она скорбела, когда он был мертв»67.

Для нас, однако, значительно больший интерес представляет ситуация с передачей преступника, приговоренного к смерти, в руки тех, кто имел право

65 ER, 593: "….il [doyen] frapa de sa main ung cop sur le col dudit homme" (свидетельство Жана Русселя).

66 Желание совершенно не зависеть от архиепископа приводило, по воспоминаниям свидетелей, к периодически возникавшим у них разговорам о необходимости собственной виселицы. Это объяснялось тем, что люди архиепископа всячески оттягивали приведение в исполнение приговоров, вынесенных в суде аббатства: "…il oyt une fois dire aux officiers desdis religieux, que se le prevost de Reins reffusoit ou delayoit a mectre a execution aucuns malfaiteurs detenus prisonniers par la justice desdis religieux, lesdis religieux pouroient dressier un gibet en leur terre". — ER, 549. Однако, это желание было неосуществимо: исключительное право на возведение виселиц в Реймсе принадлежало архиепископу еще с XIII в. (Desportes P. Op.cit. Р. 118).

67 De vera et falsa poenitentia ad Christi devotam // PL. T. 40. Col. 1113-1130, здесь Col. 1123: "Sic itaque mortuus jaceat, sicque se mortuum ostendat, publice mortem suam praedicando, publice fructus poenitentiae ostendendo, ut turba ploret amissum, et defleat quem dolet mortuum" (курсив мой - О.Т.). Жан-Мари Мёглэн, приводя этот отрывок в качестве иллюстрации ритуала покаяния, не обращает внимания на такое важное обстоятельство, как восприятие кающегося человека как мертвеца (Moeglin J.-M. Penitence publique. P. 234-235).

привести такой приговор в исполнение. Например, передача из церковного суда в суд светский: «…этим нашим окончательным решением мы постановляем и заявляем, что ты, Жаннетт, была и остаешься еретичкой, идолопоклонницей и вероотступницей. И мы приговариваем тебя [к смерти] как нераскаявшуюся [грешницу]. Этим решением мы передаем тебя во власть светского суда как труп и негодный член [общества]»68.

То, что процедура передачи в Реймсе происходила на камне, за которым располагалась «нейтральная» территория, было представителям аббатства только на руку. Вступив на нее, преступник символически «умирал». Набросив ему на шею веревку, монахи «казнили» его сами, в обход всех реально существовавших правовых норм и установлений. На то, что уже в сам момент передачи преступник воспринимался ими как мертвый, указывал, как мне кажется, и крест на другом конце улицы. Так, в средневековой Германии крест на дороге или на пересечении дорог считался местом отдыха для мертвецов, совершавших свой последний путь69. В этом же символическом ряду можно рассматривать и деньги, «уплаченные» за

преступника и приобретающие таким образом значение выкупа за умершего70.

***

Однако, как мы помним, веревку могли и не повязывать преступнику на шею, а просто отдать ему в руки. Он сам нес ее до креста, где палач снова связывал его. Мотив орудия наказания, которое осужденный на смерть сам несет в руках, рассматривается в литературе как совершенно ясный и бесспорный христологический мотив, особенно применительно к позднему средневековью71. (Илл. 4)

Этот мотив заставляет нас еще раз внимательно присмотреться ко всей описанной выше процедуре и поставить вопрос о том, не была ли она выстроена по

68Maier E. Op.cit. P. 250: "…per hanc nostram diffinitivam sententiam dicimus, pronunciamus, sententiamus, declaramus, diffinimus et ordinamus te Johannetam hereticam, ydolatram et apostatam fore et esse et tanquam impenitentem condempnamus in hiis scriptis teque brachio secularis potestatis tamquam cadaver et membrum putridum relinquimus per presentes" (курсив мой - О. Т.).

69 Handworberbuch des deutschen Aberglaubens. Bd. 8. Sp. 1081-1082.

70 Фрейденберг О.М. Ук.соч. С. 174.

71 См., например: Connell W.J., Constable G. Sacrilege and Redemption in Renaissance Florence: The Case of Antonio Rinaldeschi // Право в средневековом мире / Отв. ред. О.И.Варьяш. СПб., 2001. С. 101-154, здесь С. 104; Moeglin J.-M. Les bourgeois de Calais. P. 394. Обращает на себя внимание также мотив 30 денье, которые прево архиепископа был обязан уплатить за поступающего в его власть преступника. Как предполагает Клод Говар, здесь можно усмотреть параллель с 30 сребренниками, уплаченными Иуде за предательство Христа: Gauvard C. Memoire du crime, memoire des peines. P. 707.

мотивам одной и совершенно определенной сцены, а именно - сцены передачи Иисуса Христа из суда синедриона в суд прокуратора Иудеи для последующей казни. Как мне представляется, мы можем найти несколько подтверждающих эту гипотезу и дублирующих друг друга элементов в этих двух описаниях.

Обращает на себя внимание прежде всего сам момент передачи преступника, уже осужденного на смерть, из суда, не имеющего права приводить приговор в исполнение, в суд, таким правом обладающий. Преданный Иудой, Иисус был схвачен и приведен на суд синедриона, где сам признал свое мессианское достоинство. Его вину т.о. посчитали доказанной: «Тогда первосвященник разодрал одежды свои и сказал: Он богохульствует! на что еще нам свидетелей? Вот, теперь вы слышали богохульство Его!» (Матф. 26, 65). Судьи признали Иисуса «повинным смерти», однако не могли сами казнить его, поскольку правом высшей юрисдикции обладал лишь прокуратор Иудеи: «Они сказали ему в ответ: если бы Он не был злодей, мы не передали бы Его тебе. Пилат сказал им: возьмите Его вы и по закону вашему судите Его. Иудеи сказали ему: нам не позволено предавать смерти никого» (Ио. 18, 30-31).

Точно так же, как и средневековых преступников, Иисуса вели к Пилату связанным: «Немедленно поутру первосвященники со старейшинами и книжниками и весь синедрион составили совещание и, связавши Иисуса, отвели и передали Пилату» (Мк. 15, 1).

Суд Пилата происходил на камне - Лифостротоне (или Гаввафе), что означает Каменный помост: «Пилат, услышав это слово, вывел вон Иисуса и сел на судилище, на месте, называемом Лифостротон» (Ио. 19, 13).

И, наконец, особого внимания заслуживает, безусловно, крест и связанная с ним христианская символика, которая могла учитываться в интересующей нас процедуре. В нашем случае деревянный крест на дороге являлся не просто межой, отделяющей «нейтральную» территорию (территорию капитула) от земель, подвластных архиепископу. Здесь, около креста, преступника вновь связывали, чтобы везти его к виселице. Т.о. крест ассоциировался прежде всего с юридической процедурой, с отправлением правосудия.

В христианской традиции прямостоящий крест (а у нас нет оснований считать, что крест из Реймса - обращенный) - символ Христа, восстанавливающего

нарушенный миропорядок. Т.о. крест в определенном смысле также символизировал суд. Любопытная параллель к такому пониманию креста содержится и в апокрифическом «Евангелии от Филиппа»: «Апостол Филипп сказал, что Иосиф, плотник, посадил сад, ибо он нуждался в деревьях для своего ремесла. Это он создал крест из деревьев, которые он посадил, и семя его было подвешено к тому, что он посадил. Его семя было Иисус, а посаженное - крест… [Бог] создал рай…Это - место, где я буду есть все, ибо там древо познания. Это оно убило Адама. Но в этом месте древо познания сделало человека живым. Закон был древом. У него есть сила дать знание того, что хорошо, и того, что плохо …»72. Таким образом крест является здесь посаженным деревом, но дерево (древо познания) есть также и закон.

В рамках этой традиции рассматривала крест и средневековая правовая мысль. Как отмечает Робер Жакоб, крест (распятие) со временем заменил собой древо правосудия через естественную ассимиляцию с мировым древом73 . Особое влияние на этот процесс оказала воспринятая в агиографических сочинениях история чудесной находки распятия Христа св.Еленой, матерью императора Константина74 . Считалось, что на его изготовление пошло дерево от древа познания (от которого происходила также ветвь, посаженная Сетом, несущие конструкции храма Соломона и жезл Моисея). А потому связь между древом познания и деревянным крестом считалась средневековыми авторами совершенно очевидной. Так, св.Иреней заявлял: «Господь искупил неподчинение древу [познания] подчинением древу [распятия]», а Иво Шартрский отмечал: «Смерть, которая воспоследовала от дерева, деревом была побеждена»75 . В системе представлений, увязывающей воедино древо познания, распятие и Высший суд, довольно быстро нашлось место и для земного правосудия.

***

72 Евангелие от Филиппа, 91, 94 // Апокрифы древних христиан. Исследования, тексты, комментарии. М., 1989. С. 287-288.

73 Jacob R. Images de la justice. P. 48-50.

74 Подробнее см.: Drijvers J.W. Helena Augusta. The Mother of Constantine the Great and the Legend of Her Finding of the True Cross. Leiden, 1992; Hunt E.D. Holy Land Pilgrimage in the Latter Roman Empire. Oxford, 1982. P. 28-49.

75 Цитирую по: Dufour-Kowalska G. L'arbre de vie et la croix. Essai sur l’imagination visionaire. Geneve, 1985. P. 67-68. Отождествление креста с древом познания породило определенную иконографическую традицию, в рамках которой распятие часто изображалось с ветвями и даже «цветущим»: Alibert D. Aux origines du pressoir mystique. Images d'arbres et de vignes dans l'art medieval (IXe-XVe siecles) // Le pressoir mystique / Ed. par D.Alexandre-Bidon. P., 1990. P. 27-42.

И все же выявленные нами параллели вовсе не означают, что сцена передачи Иисуса Христа в суд прокуратора Иудеи послужила тем самым, единственным образцом, с которого могла быть скопирована процедура передачи уголовного преступника в средневековом Реймсе. Скорее, следует говорить об определенном сходстве двух описаний, возможно, о заимствовании каких-то отдельных элементов.

В подобном символическом заимствовании нет на самом деле ничего удивительного. Скорее, это типичное явление для средневекового судопроизводства и, в частности, для системы уголовных наказаний. Так, например, мы с уверенностью можем говорить о том, что катание мужчины, побитого собственной женой (в чем он объявлялся виновным), на осле по улицам города76 в основе своей имело сцену въезда Христа в Иерусалим, а, возможно, и более ранние, греческие образцы77 . Точно так же ритуал наказания неверной жены и ее любовника, известный по южнофранцузской средневековой практике под именем «currant nudi»78, возможно, брал начало в описанной еще в законах лангобардов процедуре наказания женщин, совершавших нападения на людей, избивавших и мучавших их «насильственным дурным образом»79.

Однако использование в качестве прототипа скорее негативного, нежели позитивного (прежде всего, с моральной точки зрения) образца может поначалу смутить. Ведь распятие, висящее в средневековом суде, должно было прежде всего напоминать присутствующим о самой первой судебной ошибке, о ненадежности земного правосудия, об ответственности его представителей перед Высшим Судией - а вовсе не служить примером для подражания.

76 Описание этого любопытного судебного ритуала см.: Flandrin J.-L. Familles. Parente, maison, sexualite dans l'ancienne societe. P., 1976. P. 122-123.

77 См. об этом: Фрейденберг О.М. Въезд в Иерусалим на осле // Фрейденберг О.М. Миф и литература древности. С. 624-665; Schmitt-Pantel P. L'ane, l'adultere et la cite // Le Charivari. Actes de la table ronde organisee a Paris (25-27 avril 1977) par EHESS et CNRS / Publies par J. Le Goff, J.-C. Schmitt. P., 1981. P. 117- 122, здесь Р. 119-120.

78 Подробнее о нем см.: Carbasse J.-M. "Currant nudi". La repression de l'adultere dans le Midi medieval (XIIe- XVe siecles) // Droit, histoire et sexualite / Textes reunis et presentes par J.Poumarede et J.-P.Royer. Lille, 1987. P. 83-102.

79 «…пусть представитель местной власти, где это произойдет, поймает самих женщин и, раздев тех и отстегав плетью, проведет через соседние села округа, чтобы никто из прочих женщин не отваживался бы совершать такое коварство». - Законы короля Лиутпранда, § 141 // Е.А.Шервуд. Законы лангобардов. Обычное право древнегерманского племени. М., 1992. С. 112. Тема сексуального насилия и псевдонасилия над мужчинами и женщинами в средневековом суде заслуживает отдельного исследования.

Тем не менее, парадокс ситуации заключается как раз в том, что средневековое правосознание знало немало случаев подобных «негативных» заимствований.

Одним из наиболее ярких тому примеров, безусловно, является фигура Госпожи Правосудия с завязанными глазами (эти иконографические черты знакомы нам по образу Фемиды). Как показали исследования последних лет, ее прототипом стал образ Синагоги, получивший известность в Европе с XI в. В отличие от Церкви, также изображавшейся в образе женщины, Синагога представлена с повязкой на глазах. (Илл. 5-6) Ее образ в восприятии людей средневековья всегда был связан с негативными ассоциациями: с силами зла, со смертью, с ночью81 . «Cинагогами» изначально именовались сборища ведьм и колдунов, позднее получившие название «шабаш»82. И тем не менее, именно этот отрицательный образ стал прототипом Госпожи Правосудия, которой не обязательно было видеть перед собой участников процесса: суть спора она могла постичь с помощью внутреннего зрения83 . (Илл. 7)

Точно так же и сцена передачи Христа на казнь не рассматривалась средневековыми авторами (прежде всего, теологами) исключительно в негативном ключе. На неоднозначность трактовки библейской истории, как мне представляется, указывал уже пассаж из «Письма» Алкуина, который уподоблял грешника, обязанного покаяться перед священниками, Христу в суде синедриона84.

80 Besancon A. L'image interdite. Une histoire intellectuelle de l'iconoclasme. P., 1994. P. 101, 118 ff., 129ff., 174; Jacob R. Images de la justice. P. 233-236.

81 Panofsky E. Essais d'iconologie. Themes humanistes dans l'art de la Renaissance. P., 1967. P. 167.

82 Например: "Et ultra dixit, debite interrogata, quod antiquitus synagoga seu conventicula eorum tenebatur in domo illius de Murten". - Quellen zur Geschichte der Waldenser von Freiburg im Uchtland (1399-1439). S. 341; "Interogata si unquam viderit dictum Sager in aliqua sinagoga sive congregacione dictorum confessorum, dixit quod non". - Ibidem. S. 359; "Et primo interrogata, utrum unquam fuerit in sinagoga sive congregacione dicte secte Waldensium, dixit quod sic, sunt circa duodecim anni". - Ibidem. S. 371. О появлении самого термина в материалах ведовских процессов и о смысле, который в него был заложен: Strobino S. Op. cit. Р. 74-76;

L'imaginaire du sabbat. P. 323-327.

83 В основе такой интерпретации лежало библейское утверждение о том, что евреям не следует видеть образ Господа: «Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли. Не поклоняйся им и не служи им…» (Исход, 20, 4-5). Подробнее см.: Besancon A. Op.cit.

84 "Christus pro nostris sceleribus ab inimicis judicari in hunc mundum venit, ut nos redimeret a diaboli servitute: et nos dedignamur a sanctis Dei sacerdotibus judicari, ut liberemur a vinculis peccatorum nostrorum? Ille absque omni peccato, hominum assistere, et hoc impiorum, judicio non renuit: et nos cum multis peccatis hominum judicia, et hoc sanctorum, subire contemnimus?" - Alcuinus. Epistola CXII. Ad fratres in provincia Gothorum // PL. T. 100. Col. 337-341, здесь Col. 339.

В начале XIII в. ту же идею развивал Александр из Хейлса, английский

ос

теолог, учившийся, а затем преподававший в Парижском университете85 . В своих "Questiones ordinariae" (до 1236 г.) он заявлял, что страдания, которые Христос претерпел на кресте, не должны рассматриваться ни как справедливо вынесенный приговор, ни как судебная ошибка. Дабы избежать этой ложной альтернативы, Александр вводил понятие «искупление». Наказание, понесенное Христом, рассматривалось им как добровольно принятое на себя искупление человеческих грехов.

Эта доктрина, сформулированная не без влияния трудов Ансельма Кентерберийского (XI в.), получила широкое распространение в последующий период, особенно у Фомы Аквинского. Именно он ответил на один из важнейших теологических вопросов средневековья: Насколько нужны были страдания Христа? По мнению Фомы Аквинского, посылая Своего сына на казнь, Господь не мог поступить иначе. Это было сделано по необходимости (necessitate finis) и представляло собой одновременно акт правосудия и милосердия. Смерть Христа на кресте должна была таким образом восприниматься как добровольное искупление человеческих грехов. Отныне все грешники должны были так же добровольно принимать наложенное на них наказание - как искупление, позволяющее им «возродиться» к жизни, вновь стать достойным членом общества и, вместе с тем, восстановить нарушенные их преступлениями мир и порядок. Грешники, но также и преступники, воспринимались отныне как подобия Христа в тот момент, когда он предстал перед судом синедриона и принял наложенное на него наказание86. Христос выступал здесь в качестве идеального преступника, и именно в этой роли желали видеть своих «подопечных» средневековые судьи. На такую трактовку указывает и получившая особое распространение в XV-XVI вв. иконографическая тема "Eссe homo", когда выставленные на всеобщее обозрение преступники приравнивались к осужденному Христу (Илл. 8). О ней же свидетельствовало и уподобление места казни в средневековом городе Голгофе - месту Страстей Господних. Так, во «Всемирной хронике» Хартманна Шеделя (1440-1514), изданной в 1493 г., на гравюре с видом Нюрнберга на переднем плане хорошо

85 PoirelD. Alexandre de Hales // Dictionnaire des lettres francaises. P. 45-46.

86 Подробнее об этом см.: Moeglin J.-M. Les bourgeois de Calais. P. 340-349.

просматриваются столб для бичевания, распятие и прислоненное к нему копье. (Илл. 9)

Процесс превращения подозреваемого в виновного, начинавшийся в зале суда и находивший свое выражение в материалах дела, достигал здесь своего логического конца: казнь человека, в чьих преступных помыслах уже никто не сомневался, воспринималась не просто как справедливое, но и как богоугодное дело. Как мне кажется, именно такая трактовка библейской сцены могла иметь значение для реймсских судей, выстраивавших ритуал передачи преступника на казнь по ее образцу.

***

И все же, как мне кажется, в рассмотренном выше ритуале мне удалось выделить влияние не только христианской мысли, но и следы иных, более древних традиций, имеющих универсальное смысловое наполнение.

Детальный анализ данной процедуры, безусловно, подтверждает тот факт, что мы имеем дело не с набором разрозненных символически окрашенных действий, но с единой смысловой системой - ритуалом наказания. Содержание этого ритуала должно было быть понятно окружающим без слов, ибо на каждом его этапе происходил процесс дублирования символического смысла всей процедуры в целом.

Каждый жест участвующих в ней людей (будь то обмен преступника на деньги; связывание его; набрасывание ему на шею веревки или удар по шее; обмен репликами), каждый объект, задействованный в ней (камень, крест, та же веревка) представляли собой равнозначную метафору смерти. Все они повторяли друг друга, только были по-разному оформлены. Этот смысл был совершенно очевиден

для зрителей, и никакая иная интерпретация не допускалась87 .

Человек, осужденный на казнь, не мог и не должен был избежать смерти. Мало того, он превращался в мертвеца задолго до того, как оказывался на виселице. Приговор более не подлежал обжалованию: весь ритуал передачи преступника свидетельствовал об этом. Конечно, в нем был заложен и еще один, не менее важный смысл - урегулирование сложных отношений между аббатством св.Ремигия и архиепископом Реймса, регламентация их судебных прав. Но в сам

87 Об обязательной доступности смысла судебного ритуала для окружающих см.: Moeglin J.-M. Harmiscara. P. 52-53.

момент прохода осужденного по улице Барбатр вряд ли кто-то из окружавших его зрителей помнил именно об этом. Для них по улицам города шел мертвец.

Глава 10 Право на ошибку

Что же происходило после того, как осужденный на смерть человек оказывался на виселице? Его тело продолжало оставаться там до тех пор, пока полностью не разлагалось, ибо хоронить преступников было запрещено1. Вынося приговор, судья не просто посылал обвиняемого на казнь - он обрекал его на вечные мучения. До того, как в XV в. преступников стали исповедовать перед смертью, было принято считать, что их души нигде не находят себе покоя, а сами они лишены надежды на Спасение, ибо тело, подвергшееся гниению, не может возродиться в день Страшного суда2.

И все же надежда сохранялась. Родные или друзья казненного человека могли подать апелляцию, настаивая на том, что был вынесен несправедливый приговор, что судья превысил свои полномочия, совершив тем самым уголовное преступление (abus de justice) и что виновен именно он. Так, в мае 1411 г. прево Шато-Тьерри (Chateau-Thierry) был уличен в том, что пытал и приговорил к смерти некоего Ги Морно, клирика. Апелляцию в Парижский парламент подали отец повешенного, а также епископ Суассона, настаивавший на том, что дело Морно не входило в компетенцию королевского суда3.

Сколь ни были редки подобные апелляции во французском средневековом суде, они бросали тень на всю корпорацию, каковой пытались представить себя королевские судьи уже в XIV в.4 Они вполне допускали, что кто-то из их коллег мог, руководствуясь личными мотивами, совершить ошибку - и не боялись демонстрировать это. Тема собственной виновности, признание возможности вынести несправедливый приговор имела для средневековых судей большое значение.

1 С этой особенностью средневекового правосудия связан, в частности, миф о его чрезмерной жестокости. Однако, столь ужасающие современного человека «никогда не пустовавшие в средние века виселицы» на самом деле имели другой, более прозаический смысл.

2 Подробнее об этом: Bynum C. Warum das ganze Theater mit dem Korper?; Vincent-Cassy M. Prison et chatiments a la fin du Moyen Age // Les marginaux et les exclus dans l'histoire. P., 1979. P. 262-274, здесь Р. 270; Wolff H. Traitres et traison d'apres quelques oeuvres historiques de la fin du Moyen Age // Exclus et systemes d'exclusion dans la litterature et la civilisation medievales. Aix-en-Provence, 1978. P. 43-55, здесь Р. 44-45.

3 X 2a 16, f. 135v-136: "…dicendo seu recognoscendo se predictum Guidonem male et in lesione justiciae occasione questionasse et mori fecisse veniam super hoc implorando".

4 Подробнее см. главу «Судьи и их тексты».

Широкую известность в средние века получила история о суде царя Камбиса, кратко изложенная у Геродота, а затем повторенная в «Замечательных деяниях и речах» Валерия Максима: «Отец этого Отана - Сисамн был одним из царских судей. За то, что этот Сисамн, подкупленный деньгами, вынес несправедливый приговор, царь Камбис велел его казнить и содрать кожу. Кожу эту царь приказал выдубить, нарезать из нее ремней и затем обтянуть ими судейское кресло, на котором тот восседал в суде. Обтянув кресло [такими ремнями], Камбис назначил судьей вместо Сисамна, которого казнил и велел содрать с него кожу, его сына, повелев ему помнить, на каком кресле восседая, он судит»5. (Ил. 1-2)

Как отмечает Робер Жакоб, история Камбиса, а также истории о суде Траяна (приказавшего казнить своего сына, виновного в убийстве), суде Херкамбальда (приговорившего к смерти, а затем собственными руками казнившего любимого племянника, совершившего изнасилование), наконец, суде Оттона (пославшего на костер жену, оклеветавшую и погубившую одного из его придворных), служившие источником вдохновения для средневековых авторов 6 , получили особую популярность в XV в. Картины на эти сюжеты заказывались самими судьями и вывешивались в залах заседаний в Брюсселе, Лувене, Брюгге, Кельне, Монсе7.

Для судей, преступивших закон, предусматривались весьма жесткие наказания, вплоть до смертной казни, хотя прибегали к ней, по всей видимости, все же очень редко. Робер Жакоб приводит несколько подобных примеров, в основном из немецкой практики8. В регистрах Парижского парламента за XIV - начало XV в. мне их найти не удалось. Значительно большей популярностью во Франции эпохи позднего средневековья пользовалось другое наказание проштрафившихся судей -и один из наиболее ярких судебных ритуалов этого времени - ритуал снятия с виселицы9.

***

5 Геродот. История в девяти книгах / Пер. и прим. Г.А.Стратановского. М., 1999. V, 25. Ср.: Valerius Maximus. Factorum ac dictorum memorabilium libri IX / Hrsg. von C.Kempf. Lipsiae, 1888. VI, 3.

6 Подробнее на эту тему см.: Recht und Gerechtigkeit im Spiegel der europaischen Kunst / Hrsg. von W. Pleister, W. Schild. Koln, 1988. S. 52-53, 156-163; HolkL.E.von. Eine mittelalterliche Rechtslegende und ihre Darstellung in der Kunst des 17. Jahrhunderts // Forschungen zur Rechtsarchaologie und rechtlichen Volkskunde. 1983. Bd. 5. S. 135-157.

7 Jacob R. Images de la justice. P. 65-80.

8 Ibidem. P. 75-77.

9 Насколько мне известно, ритуалу снятия с виселицы до сих пор не уделялось особого внимания. Несколько страниц его описанию посвятила Клод Говар: Gauvard C. Pendre et dependre. Р. 19-22.

Ритуал снятия с виселицы представляется весьма интересным объектом исследования. Эта специфическая юридическая процедура являлась по сути ю зеркальным отражением процедуры смертной казни и одним из вариантов публичного покаяния (amende honorable). Если смертная казнь вела к исключению человека, совершившего преступление, из общества, то публичное покаяние имело обратную силу: возвращение преступника в правовое пространство, включение его вновь в жизнь общества11.

Важно отметить, что подобный «возврат» в рассматриваемый период был возможен исключительно через признание собственного преступления. Только так человек мог рассчитывать на прощение. Во французской судебной практике XIV-XV вв. существовало два пути получения такого прощения. Осужденного на смерть мог простить сам король, даровав ему, по просьбе родственников или друзей, письмо о помиловании (lettre de remission)12. Если же преступление не заслуживало смертной казни, наказанием за проступок могло стать публичное покаяние, когда виновный получал прощение от своей жертвы или ее близких13.

Именно это обстоятельство (прощение, даруемое отдельными членами общества) отличало публичное покаяние от прочих наказаний, принятых в средневековом суде. В данном конкретном случае сами судьи не являлись исполнителями приговора, но выступали лишь в роли наблюдателей: контролировали исполнение ритуала и гарантировали «мир», заключенный сторонами. Основными действующими лицами процедуры покаяния становились преступник и потерпевший (или его родные).

«Частный» характер публичного покаяния вполне уживался при этом с общественным характером преступлений, за которые полагалось подобное

10 О ритуале смертной казни см.: Тогоева О.И. Казнь в средневековом городе.

11 Такое противопоставление смертной казни и публичного покаяния хорошо заметно по делу 1405 г. из Монпелье (X 2a 14, f. 265-278). Некий Пьер Морэ был обвинен в убийстве местного менялы и его служанки и повешен. Его отец, Жирар Морэ, обратился с апелляцией к королевскому прокурору, требуя, чтобы судья Антуан Гарнье принес покаяние и собственноручно снял труп его сына с виселицы. Однако прокурор, признав ошибочность действий Гарнье ("… en disant que c'estoit mal fait"), заявил, что уголовный преступник обязательно должен быть казнен ("….. quant une personne est condempnee pour un crime enorme et qui est contre chose publique, il doit estre execute"). Поэтому он отклонил требование истца, объясняя свое решение тем, что оставшийся на виселице труп послужит окружающим хорошим примером: "…pour bien de justice et pour donner exemple a touz autres, il vault mieulx qu'il demeure au gibet".

12 О письмах о помиловании, особенностях их составления и юридического оформления см.: Braun P. Le valeur documentaire des lettres de remission // La faute, la repression et le pardon. T. 1. P. 207-221; Gauvard C. "De grace especial". P. 59-109.

13 Ритуал публичного покаяния наиболее подробно изучен Жаном-Мари Мёгленом: Moeglin J.-M. Penitence publique; Idem. Harmiscara. Его, однако, в первую очередь интересовали случаи группового публичного покаяния, никаких примеров публичного покаяния судей он не приводит.

наказание. Судя по регистрам Парижского парламента, к ним в первую очередь относились вооруженные нападения (на физических лиц, частные дома и замки, церковные учреждения), убийства, публичные оcкорбления, ложные доносы, похищения несовершеннолетних девиц с целью заключения брака14.

Однако иногда причиной публичного покаяния становились преступления самих судей. В качестве abus de justice в регистрах парламента XIV- начала XV в. упоминаются: несправедливое обвинение или смертный приговор, незаконное тюремное заключение, несанкционированное применение пыток, нарушение прав юрисдикции, а также оскорбления в адрес собственных коллег и укрывательство уголовных преступников15.

Вот как, к примеру, описывал Ангерран Монстреле один из самых знаменитых судебных процессов своего времени: снятие с виселицы двух клириков, которых в 1406 г. прево Парижа Гийом де Тиньонвиль незаконно приговорил к

14 Полностью мною были изучены регистры приговоров (arrets) по уголовным делам Парижского парламента за 1314-1380 гг. (Archives Nationales. Serie X - Parlement de Paris. X 2a - Registres criminels. Х 2а 1-Х2а9):

Вооруженные нападения: на частных лиц: X 2a 4, f. 172 (aout 1343); X 2a 6, f. 368vB-369vA (aout 1357); X 2a 7, f. 21B-24A (juin 1361); X 2a 8, f. 19B-22 (dec. 1367); f. 52v-54 (juillet 1368); f. 54v-56 (juin 1368); f. 69B-70vA (aout 1368); f. 168v-169vA (juillet 1370); f. 440-441v (aout 1375); X 2a 9, f. 20vB-22vA (mars 1376); f. 27vB-29A (avril 1376); f. 30vB-31 (mai 1376); f. 37B-38 (juin 1376); f. 44vB-46A (aout 1376); f. 78B-79v (fevr. 1377); f. 81vB-83A (aout 1377); f. 121v-123v (avril 1378); f. 175-177A (juillet 1379); f. 177B-179vA (juin 1379); f. 185B-187 (sept. 1379); f. 205vB-207vA (mars 1380); f. 238B-240A (aout 1381); f. 277-279vA (janv. 1382); f. 279vB-282A (fevr. 1382); f. 282vB-285A (aout 1382); на частные дома: X 2a 8, f. 58B-61vA (juillet 1368); f. 159vB-161A (mars 1370); на замки: X 2a 7, f. 13-16A (fevr. 1361); f. 344B-346vA (juillet 1367); X 2a 8, f. 47v-52 (juin 1368); X 2a 9, f. 207vB-210A (mars 1380); на церковные учреждения: X 2a 7, f. 78B-80A (sept. 1362); X 2a 8, f.64B-65vA (aout 1368); f. 96B-vA (mars 1369); f. 98B-101vA (mars 1369).

Убийства: X 2a 7, f. 34B-35A (sept. 1361); f. 139vB-142A (sept. 1364); X 2a 8, f. 17B-19A (fevr. 1368); X 2a 9, f. 42vB-44vA (aout 1376); f. 124-125 (mai 1378); f. 132vB-134v ( aout 1378); f. 135-138vA (aout 1378); f. 171B-173vA (dec. 1378); f. 216vB-219A (juin 1380); f. 235B-237vA (mai 1381).

Диффамация: X 2a 5, f. 188v (mars 1350); X 2a 8, f. 156B-157A (mars 1370); X 2a 9, f. 128B-vA (juillet 1378).

Ложный донос: X 2a 5, f. 8 B, G (mars 1346); X 2a 8, f. 35-vA (avril 1368).

Похищение девиц: X 2a 9, f. 125v-126vA (mai 1378). Более поздние дела приводятся выборочно.

15 X 2a 5, f. 138-142 (juillet 1348) [оскобление коллег, укрывательство преступника].

X 2a 6, f. 342vB-345 (fevr. 1357) [тюрьма, пытки, казнь]; f. 349vB-350vA (avril 1357) [пытки до смерти]; f. 350vB-351 (avril 1357) [без уточнения состава преступления]; f. F. 357vB-360 (juin 1357) [без уточнения]; f. 394vB-395vA (fevr. 1358) [убийство в тюрьме, пытки сестры погибшего]; ? 445B-446vA (fevr. 1360) [без уточнения]; f. 454vB-456v (dec. 60) [тюрьма].

X 2a 7, ? 16B-21A (fevr. 1361) [без уточнения]; ? 25B-30v (fevr. 1361) [без уточнения]; ? 164vB-167A (avril 1363) [тюрьма]; ? 229B-234vA (janv. 1366) [без уточнения]; ? 267B-274v (sept. 1366) [без уточнения]; ? 293B-294v (juillet 1366) [тюрьма, пытки, казнь]; ? 325vB-327A (mars 1367) [тюрьма]; ? 329vB-332vA (avril 1367) [приговор].

X 2a 8, ? 35vB-37A (mai 1368) [тюрьма, пытки, казнь]; ? 114-115A (juillet 1369) [тюрьма, приговор]; ? 116B-118 (juillet 1369) [приговор]; ? 119-121vA (janv. 1369) [тюрьма, приговор]; ? 168-169vA (mai 1370) [юрисдикция]; ? 268-270v (dec. 1371) [приговор, казнь].

X 2a 9, ? 181vB-185A (aout 1379) [укрывательство убийцы]; ? 211-213A (juin 1380) [тюрьма, обвинение]; ? 213B-215A (juin 1380) [тюрьма, обвинение, препятствия в подаче апелляций].

X 2a 14, ? 265-278 (aout 1405) [тюрьма, пытки, казнь].

X 2a 16, 81v (aout 1410) [оскорбление коллег]; ? 135v-136 (mai 1411) [юрисдикция].

смерти16: «… Некоторое время спустя господин Гийом де Тиньонвиль, прево Парижа, приказал казнить двух университетских клириков: Роже де Монтийе, родом из Нормандии, и Оливье Буржуа, бретонца. Они обвинялись в многочисленных кражах. По этой причине, несмотря на их статус и на то, что по дороге к виселице они кричали: «Мы клирики!», дабы их освободили, они, как было сказано, были казнены и повешены. А затем по иску, поданному университетом, упомянутый прево был лишен права занимать королевские должности, а кроме того обязывался сделать каменный крест, большой и высокий, [и поставить его] около виселицы, на дороге, ведущей в Париж. И на этом кресте были изображены оба клирика. Кроме того [прево] приказал снять их [тела] с виселицы и положить на повозку, покрытую черной тканью. И в сопровождении сержантов и прочих людей, держащих в руках зажженные свечи, были перевезены [тела] в церковь Сен-Матурен, где прево передал их ректору университета, который приказал похоронить их с почестями в этой церкви. И там тоже было установлено надгробие с их изображением и на вечную память»17.

К сожалению, количество подобных дел в судебных архивах невелико, и далеко не все из них дают более или менее подробное описание процедуры публичного покаяния, составной частью которой являлось снятие несправедливо

1 8

казненного человека с виселицы18 . Не сохранилось также никаких специальных

16 Сведения, относящиеся к 1408 г., у Монстреле упоминаются под 1403 г. (отсюда и выражение «некоторое время спустя…»). В уточнении нуждаются и обстоятельства дела: в частности, Гийом де Тиньонвиль не был лишен права занимать королевские должности. Описание процесса см. также: Chronique du religieux de St.- Denis / Ed. et trad. par L.F.Bellaguet. P., 1839-1852. 6 vols. T. 3. P. 722. В архивах Парижского парламента материалы процесса сохранились только в регистрах гражданских дел: X 1a 4788, f. 1v-4 (28-29 nov. 1407).

17 Chroniques d'Enguerrand de Monstrelet // Collection des chroniques nationales francaises du XIIIme au XVIme siecle / Ed. par J.A.Buchon. P., 1826-1827. 15 vols. T. 1. P. 128: "En apres, en autre temps, messire Guillaume de Tignonville, prevot de Paris, fit executer deux clercs de ladite universite; c'est a savoir: un nomme Roger de Montillel, qui etoit Normand, et l'autre, nomme Olivier Bourgeois, qui etoit Breton; lesquels etoient charges d'avoir commis plusieurs larcins en divers cas. Et pour cette cause, nonobstant qu'ils fussent clercs, et qu'en les menant a la justice criassent haut et clair: Clerge! afin d'etre recous neanmoins, comme dit est, furent executes et mis au gibet. Et depuis, par les pourchas de l'universite, fut icelui prevot prive de tout office royal, et avec ce, fut condamne de faire une croix de pierre de taille, grande et elevee, assez pres dudit gibet, sur la chemin de Paris, ou etoient les images d'iceux deux clercs entaillees. Et outre, les fit dependre d'icelui gibet, et mettre sur une charette couverte de noir drap; et ainsi accompagne de ses sergents et autres gens portant torches de cire allumees furent menes a Saint- Mathurin, et la rendus par le prevot au recteur de l'universite qui les fit enterrer honorablement au cloitre de ladite eglise. Et la fut derechef fait une epitaphe, a leur semblance, pour perpetuelle memoire".

18X 2a 6, f. 342vB-345 (fevr. 1357) [требование истцов, дело не закончено]; X 2a 7, f. 293B-294v (juillet 1366) [требование истицы, дело не закончено]; X 2a 8, f. 35vB-37A (mai 1368) [окончательный приговор]; X 2a 8, f. 268-270v (dec. 1371) [требование истицы, судья признан невиновным]; X 2a 9, f. 181vB-185A (aout 1379) [окончательный приговор]; X 2a 14, f. 35-36v (juillet 1401) [окончательный приговор]; X 2a 16, f. 81v (aout 1410) [окончательный приговор]; X 2a 16, f. 135v-136 (mai 1411) [окончательный приговор]; X 2a 16, f. 188 (juin 1412) [окончательный приговор]. К ним примыкает дело Гийома де Тиньонвиля (исполнение приговора - май 1408 г.). Сюда же можно отнести и одно более раннее дело - X 2a 6, f.349vB-350vA (avril 1357 - когда очень пожилой человек (на момент следствия ему было «больше 70 лет») был приговорен к публичному

«инструкций» относительно ее проведения (прежде всего, в королевском законодательстве или в сборниках кутюм). Возможно, это объясняется тем, что такое наказание считалось обычным в делах по abus de justice, его ритуал был давно известен и хорошо разработан самими судьями, которые не нуждались в постоянном уточнении деталей19.

И все же на основании имеющихся у нас архивных данных мы вполне можем реконструировать ритуал публичного покаяния средневекового судьи и выделить в нем наиболее значимые, как с правовой, так и с общественной точки зрения, элементы. В данном случае меня будут интересовать не только формальный набор и последовательность действий всех участников данной процедуры. Поскольку публичное покаяние представляет собой любопытный пример светского наказания20, берущего начало в церковной процедуре21, будет также интересно обратить внимание на сочетание элементов религиозного и светского характера. Наконец, говоря о публичном покаянии, нельзя обойти стороной его символические смыслы.

***

Насколько можно судить по имеющейся у нас информации, оптимальным временем для принесения публичного покаяния в рассматриваемую эпоху считались дни религиозных праздников22 . Это, безусловно, было связано с

покаянию за несправедливо вынесенный смертный приговор, но ритуала снятия с виселицы не предусматривалось за давностью лет.

19 Впрочем, отсутствие описания могло быть связано не только с известностью данного ритуала. Например, в «Дневнике» Парижского горожанина имеется упоминание о казни бургиньонами «грязного предателя» Колине де Пюизо, сдавшего мост Сен-Клу арманьякам в 1411 г. В том же году ему отрубили голову и четвертовали. Голову, надетую на копье, выставили на площади Les Halles, руки и ноги вывесили на четырех главных воротах Парижа, а тело в мешке оказалось на виселице на Монфоконе. При очередном захвате города арманьяками в 1413 г. все части тела де Пюизо собрали вместе и похоронили, однако Парижский горожанин, столь красочно описавший его казнь, не посчитал нужным хоть как-то уточнить ритуал снятия с виселицы: "Item, le vendredi 15e jour de septembre 1400 et 13, fut ote le corps du faux traitre Colinet de Puiseux du gibet, et ses quatre membres des portes, qui devant avait vendu le pont de Saint-Cloud; et neanmoins [il] etait mieux digne d'etre [ars ou] baille aux chiens que d'etre mis en terre benite, sauf la chretiente, mais ainsi faisaient a leur volonte les faux bandes" (Journal d'un bourgeois de Paris. § 83. P. 69). Как полагает Клод Говар, никаких подробностей автор не привел потому, что самого ритуала снятия с виселицы не проводилось по политическим соображениям: Колине де Пюизо был предателем, а честь и достоинство предателей нельзя было восстановить (Gauvard C. Pendre et dependre. P. 25). На мой взгляд, проблема заключалась в другом: Парижский горожанин симпатизировал бургиньонам и враждебно относился к арманьякам, поэтому все их действия он расценивал негативно и описывал весьма кратко.

20 В одном из дел за 1379 г. специально оговаривается, что публичное покаяние может быть наложено на преступника только в том случае, если он не является клириком (X 2a 9, f. 175-177A).

21 Об истории этого заимствования см.: Moeglin J.-M. Penitence publique. P. 231-236; Idem. Les bourgeois de Calais. P. 331-358.

22 Например, X 2a 6, f. 349vB-350vA: на ближайшую Пятидесятницу или Троицу; X 2a 6, f. 357vB-360: в праздник Успения; X 2a 14, f. 35-36v: в праздник Богоматери.

изначально религиозным характером всей процедуры. Действо происходило обязательно днем и при большом скоплении народа23. Рыночные дни, если они совпадали с праздничными, были наиболее предпочтительными. Сами праздники выбирались, по всей видимости, абсолютно произвольно: обычно назначался ближайший по времени день24.

Иногда обстоятельства дела требовали повторения покаяния несколько раз. В этом случае выбирались ближайшие, наиболее важные религиозные праздники. Например, в 1368 г. за нападение на прево местного аббатства и его ранение от ответчиков требовали покаяться 4 раза - на Рождество, на Пасху, на

rye

Пятидесятницу и в День Всех Святых25 . Очевидно, нечто подобное происходило и в случае abus de justice. Так, в 1410 г. некий Анри де Руа, судья из Амьена, был приговорен к публичному покаянию за оскорбления, нанесенные мэру и эшевенам: он заявлял, что они управляют городом «жестоко и тиранически»26. Покаяние должно было быть принесено в разные дни в двух разных городах: в Париже (по месту вынесения решения) и в Амьене (непосредственно на месте преступления)27 . В назначенный срок судья в окружении своих коллег, призванных следить за точным исполнением приговора, и стражи28 выходил из здания тюрьмы (суда) и присоединялся к праздничной процессии, двигавшейся по центральным улицам города к собору или церкви. Стража не только не давала осужденному сбежать: она защищала его от возможных нападений и следила за тем, чтобы на протяжении всего пути осужденный сам вслух объявлял о своем проступке29.

24 Тот же принцип соблюдался и в тех случаях, когда провинившийся судья должен был покаяться перед своей жертвой, оставшейся в живых.

25 X 2a 8, f. 69B-70vA. Впрочем, окончательный приговор ограничился всего одним днем покаяния — но по выбору аббата.

26 X2a 16, f. 81v: "…valde rigorose et tirannice gubernaverant".

27 Интересно, что в другом деле об оскорблении, нанесенном судьей своим коллегам, виновный приговаривался к принесению покаяния прямо в зале заседаний парижского парламента (X 2a 5, f. 138-142). Похожую процедуру описывает в своем «Журнале» Клеман де Фокамберг. В 1429 г. парижский портной Гийом Куртабло за публичное оскорбление королевского советника Жана де ла Порта был приговорен к принесению извинений лично каждому члену парламента во время их очередного заседания за то, что он "folement et comme mal advise et mal conseillie, a tort et sans cause, il a baillie ladicte requeste, et s'en repent et leur crie mercy et supplie qu'ilz lui veuillent pardonner" (Fauquembergue С de. Journal / Ed. par A.Tuetey. P., 1903-1915. 3 vols. T. 2. P. 308-309).

28 Например, X 2a 16, f. 136: "…. in presencia certi commissarii per dictam curiam deputandi".

29 См., например, X 2a 6, f. 349vB-350vA: пройти в процессии по улицам города Анноне (Annoney) по направлению к «большой церкви», «говоря в полный голос о своем преступлении». То же требование предъявлялось к судьям, чьи жертвы остались в живых. Так, в деле X 2a 7, f. 229B-234vA о диффамации королевы (судья сказал, что она — всего лишь «соседка» короля) провинившийся судья обязывался в полный голос заявлить, что «произнес эти слова ошибочно».

X2a 16, f. 135v: "… cum magna convocatione populi". См. также: X2a 16, f. 188.

Внешний вид судьи, приносящего публичное покаяние, также заслуживает внимания. В нижней рубашке, без пояса, без шапки, босой - таким представал кающийся преступник перед окружающими30 . Подобная практика была характерна для всех без исключения случаев светского покаяния, берущего начало в покаянии церковном. Уголовный преступник преображался в грешника, лишенного всех привилегий - в том числе и одежды, символизирующей его прежнюю жизнь и определенный социальный статус31.

Однако, в отличие от процедуры церковного покаяния, когда основным местом действия становилась церковь, в случае abus de justice покаяние приносилось прежде всего на месте совершения преступления - у виселицы - и лишь затем виновный отправлялся замаливать свои грехи перед Господом. Интересно, что во всех прочих случаях принесения светского покаяния (за вооруженное нападение, ранение или убийство) сохранялась та же последовательность действий, что и в церковном прототипе: преступник направлялся в церковь, после чего просил прощения у потерпевшего или его близких.

Как мне представляется, отличие ритуала снятия с виселицы от других вариантов светского покаяния может объясняться прежде всего тем, что в данном случае речь шла не о рядовом члене общества, а о судье — лице не просто светском, но олицетворяющем собой светскую власть - власть, данную ему не Богом, но королем. Последовательность мест покаяния таким образом лишний раз подчеркивала эту идею, ставшую в XIV в. одной из доминирующих в судебном дискурсе.

Итак, процессия двигалась к виселице. Сложно сказать, кто конкретно (кроме самого судьи и его стражи) принимал в ней участие. Вероятно, это были родные и друзья казненного, хотя точных данных у нас нет. «Подсказкой», как кажется, может служить дело некоего Жана Бонвалета, повешенного за многочисленные кражи по приговору парламента. Его мать, Белона ла Бонвалетт, подала апелляцию, обвинив прево Парижа в abus de justice и требуя от него

30 Например, X 2a 6, f. 349vB-350vA: «со спущенным капюшоном»; X 2a 7, f. 229B-234vA: «без головного убора и без пояса»; X 2a 16, f. 135v-136: «в рубашке, без шапки и босиком».

31 В этом смысле ритуал публичного покаяния самым радикальным образом отличался от ритуала смертной казни, когда по дороге на виселицу или эшафот осужденный бывал одет в соответствии с тем положением, которое занимал.

принесения публичного покаяния32 . Дело Жана было решено пересмотреть и, в частности, выяснить, являлся ли он, как заявляла его мать, клириком. Для этой цели была составлена специальная комиссия, отправившаяся к виселице, дабы снять и осмотреть труп на предмет «наличия у него на черепе тонзуры или остатков волос»33 . К этой процедуре были также привлечены Белона и ее представители.

В результате осмотра прево был признан невиновным. В обратном случае ему пришлось бы лично снова снимать труп повешенного с виселицы. Он должен был собственноручно обернуть его в саван, а затем перенести на руках (или на плечах) в церковь или в дом родственников34. В деле четырех повешенных клириков из Каркассона, рассмотренном Парижским парламентом в 1408 г., судьям, вынесшим несправедливый приговор, предписывалось самим выкопать их трупы из могил (церковный статус несчастных позволил им быть похороненными сразу же после казни), положить на повозки, сесть рядом и двигаться по направлению к собору35.

Если же в силу обстоятельств разложение трупа достигало такой степени, что взять в руки было практически нечего, разрешалось изготовление «имитации (representation) [повешенного] в натуральную величину», с которой в дальнейшем и производились все положенные по ритуалу действия. Таким образом, как мне кажется, достигалось не только восстановление чести и достоинства, но и физической идентичности умершего, что отличало ритуал снятия с виселицы от прочих вариантов светского публичного покаяния36.

Особого внимания во всей этой процедуре заслуживает не просто физический контакт судьи и его жертвы (их объятия в буквальном смысле слова),

32X2a8,f.268-270v.

33 Ibidem. F. 270.

34 X 2a 6, f. 342vB-345: по требованию истцов провинившийся судья должен был перенести труп или его «имитацию в натуральную величину» в дом погибшего и передать его близким друзьям (amis charnels) для достойного захоронения; X 2a 7, f. 293B-294v: по требованию истицы лейтенант бальи Санлиса на своих руках должен был перенести труп ее несправедливо казненного мужа в часовню (заблаговременно построенную для этой цели?) для отпевания и захоронения; X 2a 9, f. 181vB-185A: по приговору бальи Мо был обязан перенести тело убитого им человека в церковь для отпевания и последующего захоронения; X 2a 16, f. 135v-136: прево Шато-Тьерри должен был завернуть снятый с виселицы труп казненного клирика в саван и на плечах отнести его в приходскую церковь, где его ожидал епископ Суассона.

35 Martin-Chabot E. L'affaire des quatre clercs pendus et dependus a Carcassonne (1402-1411) // Recueil des travaux offerts a Clovis Brunel. P., 1955. T. II. P. 238-252, здесь Р. 250. Требование родственников нести трупы на плечах в окончательном приговоре было отклонено.

36 Ж.-М.Мёглен указывает, что при принесении покаяния в тех случаях, когда жертва оставалась в живых, предусматривалось только восстановление ее достоинства (Moeglin J.-M. Harmiscara. P. 26).

но обязательный поцелуй в губы, которым виновный награждал умершего. Так вынужден был поступить уже известный нам прево Шато-Тьерри 37 . В упоминавшемся чуть выше деле из Каркассона требование поцеловать в губы всех четырех жертв в окончательном приговоре было отклонено38 . Ритуал поцелуя, восстанавливая поруганную честь умершего и, одновременно, умаляя достоинство преступника, исполнял функцию отведения агрессии: предотвращал возможность мести со стороны родственников потерпевшего39.

В этой связи интересно отметить отличие данной процедуры от принятого повсеместно и известного задолго до конца XIV в. обычая обмена поцелуями при

заключении мира между противниками (иными словами, между живыми людьми)40 . В случае abus de justice, если жертва оставалась в живых, просьба о прощении сопровождалась отнюдь не примиряющим поцелуем, но поклоном или даже преклонением колен, что символизировало, скорее, выражение зависимости, подчинение воле другого человека41.

Клод Говар совершенно справедливо отмечает, что поцелуй, которым награждал судья свою жертву, символизировал союз мертвого и живого тела, попытку хотя бы временно вдохнуть жизнь в труп казненного человека42. К сожалению, французская исследовательница не уделяет при этом внимания тем метаморфозам, которые, как кажется, претерпевало в тот же момент тело главного действующего лица всего ритуала - самого провинившегося судьи.

***

Как мы уже знаем, судья представал перед окружающими в одеянии кающегося грешника, символизирующем полный отказ от прежней жизни, стремление начать все по-новому. Любопытно, что внешний вид человека, приносящего публичное покаяние, часто ассоциировался у средневековых авторов с наготой. Даже будучи одет в нательную рубашку, бре или власяницу, грешник все равно оставался голым, лишенным каких бы то ни было профессиональных

37 X2a16,f. 135v-136.

38 Martin-Chabot E. Op. cit. P. 250.

39 Подробнее об этом: Carre Y. Le baiser sur labouche au Moyen Age. Rites, symboles, mentalites. P., 1992.

40 См., например: Espinas G. Les guerres familiales dans la commune de Douai au XIe et XIIesiecles, les treves et les paix // NRHDFE. 1899. № 23. Р. 415-473. См. также интересные соображения о «состоянии мира» в: BoltanskiL. L'amour et la justice comme competences. P., 1990. P. 239ff.

41 Например: X 2a 6, f. 257vB-360; X 2a 7, f. 164-vA; X 2a 7, f. 229B-234vA; X 2a 8, f. 64B-65vA. Подробнее о преклонении колен как жесте зависимости: Кулаева С.Б. Символические жесты зависимости в оформлении средневекового оммажа // Одиссей - 2002. М., 2002. С. 151-168.

42 Gauvard C. Pendre et dependre. P. 20.

и/или социальных отличий43. Принося покаяние, человек как бы рождался заново -вернее, из мертвого вновь становился живым.

Выше я уже говорила о том, насколько близка была средневековой религиозной и правовой мысли идея о символической смерти преступника во время или даже до приведения приговора в исполнение44 . Как представляется, наиболее последовательно она разрабатывалась как раз применительно к ритуалу публичного покаяния.

Уже у Григория Великого на примере истории Лазаря (Иоан. 11, 43-44) рассматривалась аналогия между жизнью во грехе и смертью, между исповедью и восстанием из гроба: «Каждый грешник, пока он скрывает свой грех, остается пленником, поглощенным мраком. Мертвец возвращается к свету, когда грешник чистосердечно раскаивается в своих ошибках. И так Он сказал Лазарю: «Иди вон». Как если бы сказали человеку, похоронившему себя во грехе: «Зачем ты прячешь свое преступление внутри себя? Вернись к свету, покаявшись, ты, который погребен из-за отказа исповедоваться». Пусть выйдет грешник, т.е пусть он признает свой грех. Ученики развяжут того, кто выйдет из могилы. Точно так же священники должны освободить от наказания того, кто не побоялся признаться в своем прегрешении»45.

Эта тема получила развитие в пенитенциалиях IX в., например, у Халитгара, епископа Камбре: «Господи, … соблаговоли даровать своему слуге прощение вместо вечных мучений, радость вместо страдания, жизнь вместо смерти»46 . А

43 Например, X 2a 14, f. 207-207v (sept. 1404): "…nuz en chemise". Ср.: "…touts nuds, excepte leurs chemises et les petits draps qu'on appelle communement les brayes" (цитирую по: Moeglin J.-M. Penitence publique. P. 258). Ср. также: "… nudi…tantum in braccis, cum torta in collo et virgis in manu", "vadant nudi et discalciati, brachis dumtaxat retentis, fune vel corrigia ad collum ligata" (цитирую по: Idem. Harmiscara. P. 45). Другие примеры: Ibidem. P. 46,59,60.

44 См. главу «Мертвец идет».

45 Sancti Gregorii Magni romani pontificis XL Homiliarum in Evangelia libri duo // PL. T. 76. Col. 1075 -1314, здесь Col. 1200: "Omnis quippe peccator dum culpam suam intra conscientiam abscondit, introrsum latet, in suis penetralibus occultatur. Sed mortuus venitforas, cum peccator nequitias suas sponte confitetur. Lazaro ergo dicitur Veni foras. Ac si aperte cuilibet mortuo in culpa diceretur: Cur reatum tuum intra conscientiam abscondis? Foras jam per confessionem egredere, qui apud te interius per negationem lates. Veniat itaque foras mortuus, id est culpam confiteatur peccator. Venientem vero foras solvant discipuli, ut pastores Ecclesiae ei poenam debeant amovere, quam meruit qui non erubuit confiteri quod fecit" (курсив мой - О.Т.).

46 Poenitentiale Pseudo-Romanum // Wasserschleben F.W.H. Die Bussordnungen der abendlandischen Kirche. Halle, 1851 (Graz, 1958). S. 361-364: "Domine sancte…desque huic famulo tuo pro suppliciis veniam, pro moerore laetitiam, pro morte vitam, ut de tua misericordia confidens pervenire mereatur ad vitam aeternam".

также в Романо-германском Понтификале X в.: «Господи… выслушай с благосклонностью молитвы слуги твоего, дабы он продолжал жить в покаянии»47. Однако, наиболее ясное выражение идея о символической смерти грешника в момент покаяния нашла у Псевдо-Августина (оказавшего большое влияние на «Декрет» Грациана и сочинения Петра Ломбардского48): «Покаяние эффективно и

г- 49

плодотворно, оно никого не оставляет без прощения и воскрешает из мертвых»49 . «Пусть грешник растянется на земле, как если бы он был мертв, пусть он публично объявит, что он умер, пусть он публично продемонстрирует, как он раскаивается в содеянном, чтобы окружающие плакали над ним и показывали, как они страдают. И так христианская община, опозоренная его прегрешениями, смягчится, видя его перерождение, и будет молиться за того, о ком она скорбела, когда он был мертв»50. Духовной смерти можно было избежать, по мнению автора, лишь обратившись за помощью и поддержкой к представителям церкви, которые своими молитвами помогали грешнику покаяться. Иначе его ждала смерть реальная. В подтверждение своих слов Псевдо-Августин приводил историю Иуды: раскаявшись в совершенном предательстве, тот обратился к фарисеям, но не найдя у них сочувствия, покончил жизнь самоубийством51.

То, что средневековый судья, приносящий покаяние, должен был восприниматься окружающими как мертвец, подтверждалось не только его внешним видом, не только теми особыми отношениями, которые складывались у него с его жертвой. Как отмечает Жан-Мари Мёглен, в самом ритуале публичного покаяния (в частности, в ритуале harmiscara) содержалось прямое указание на то, что человек, исполняющий его, на самом деле достоин смерти, которой он избегает

47 Pontifical romano-germanique du Xesiecle / Ed. par C.Vogel, R.Elze. Citta del Vaticano, 1963. T. II. P. 277-278: "…domine …Tuprecibus eius benignus aspira, ut in confessioneflebilipermanens ”.

48 См. об этом: Vogel C. Le pecheur et la penitence au Moyen Age. P., 1982. P. 162.

49 De vera et falsa poenitentia ad Christi devotam. Col. 1119: "Cum itaque poenitentia efficax sit et fructifera, neminem relinquens sine venia, mortuos resuscitans" (курсив мой- О.Т.).

50 Ibidem. Col. 1123: "Sic itaque mortuus jaceat, sicque se mortuum ostendat, publice mortem suam praedicando, publice fructus poenitentiae ostendendo, ut turba ploret amissum, et defleat quem dolet mortuum".

51 Ibidem. Col. 1123: "Nisi enim unitas Ecclesiae succurat, nisi quod deest peccatori, sua opitulatione compleat, de manibus inimici non eripietur anima mortui….. Ideoque non petat sacerdotes per aliquam culpam ab unitate Ecclesiae divisos. Judas enim poenitans ivit ad Pharisaeos, reliquit Apostolos: nihil invenit auxilii, nisi augmentum desperationis. Dixerunt enim, Quid ad nos? Tu videris". В Библии эта история рассказана в «Евангелии от Матфея» (27, 3-5): «Тогда Иуда, предавший Его, увидев, что Он осужден, и раскаявшись, возвратил тридцать сребренников первосвященникам и старейшинам, говоря: согрешил я, предав Кровь невинную. Они же сказали ему: что нам до того? смотри сам. И бросив сребренники в храме, он вышел, пошел и удавился».

почти чудом, лишь благодаря великодушию своей жертвы, согласившейся даровать ему свое прощение52. Т.о. покаяние всего лишь заменяло собой смертную казнь.

Тот же мотив, как представляется, звучал и в делах по abus de justice, когда ритуал покаяния проштрафившегося судьи включал в себя имитацию наказания, примененного им к своим жертвам53. Например, в 1366 г. Парижский парламент рассмотрел одно подобное дело, ответчиком по которому выступал королевский бальи в Мо. Признанного виновным бальи должны были отвезти в Мо привязанным к лошади 54 и выставить на рыночной площади с руками, прикрепленными к осям телеги - «так же, как он поставил шестерых подданных королевы». В этом положении он должен был объявить, что наказал их несправедливо55. В деле 1408 г. из Каркассона епископ Симон де Грамо обвинял судью Жана Дрюана не только в «убийстве» (meurtre) четырех клириков, но и в недостойном отношении к другому обвиняемому, местному священнику Жану Феррье, которого он не только не желал передать церковным властям, но и велел «провести и выставить на показ в каждом квартале Каркассона»56. Епископ требовал, чтобы Дрюана также провели через весь город, «так же, как он велел провести священника, и подвергнуть его диффамации, выставив его голым и

открыв [для обозрения] его срамные места»57.

***

С места своего преступления провинившийся судья в сопровождении родственников и друзей погибшего, а также стражи отправлялся в церковь. По дороге - помимо тела своей жертвы - он часто был обязан нести зажженные свечи (обычно весом в 1-2 кг), как в описанном выше случае с покаянием Гийома

52 Moeglin J.-M. Harmiscara. P. 43-44.

53 Ту же особенность принесения покаяния в случае публично нанесенного оскорбления отмечает Клод Говар. Она пишет, что положение, в котором оказывался провинившийся человек, являлось по сути обратной проекцией той ситуации, в которой он совершил свое преступление. При его покаянии присутствовали те же люди, оно происходило в том же месте, и даже слова, которые произносил кающийся, были почти те же — только со знаком отрицания. Например, X 2a 14, f. 35-35v: "Je vous ay sans cause navrez, villenez et injuriez dont il me deplaist et m'en repens. Je vous supplie…me pardonner l'offense que j'ay en ce mesprins et faicte envers vous et chacun de vous" (Gauvard С "De grace especial". P. 746-747).

54 Привязывание человека к лошади, по-видимому, считалось в средневековой судебной практике актом диффамации - указанием на то, что этот человек совершил уголовное преступление. Так, в деле X 2a 6, f. 342vB-345 это обстоятельство приводилось в качестве обоснования для апелляции в Парижский парламент: «… привязал его к лошади как вора».

55X2a7,f.229B-234vA.

56 ".“ … [le] fist montrer et mener de quarrefour en quarrefour par la ville de Carcassone". - Martin-Chabot E. Op. cit.

P. 247.

57".“ …comme il avoit fait mener le prestre et diffamer, les pudibondes nuz et descouvers". - Ibidem.

Тиньонвиля58 . Эти свечи, как отмечают исследователи, символизировали очищение от зла и преступления, а также примирение сторон59.

Свечи устанавливались и в церкви, где для судьи наступал, наконец, момент покаяния в буквальном смысле этого слова - церковного покаяния перед Богом, который, единственный, мог простить оступившегося человека. Здесь же служилась заупокойная месса с просьбой ко Всевышнему благословить захоронение невинно убиенного в освященной земле.

Для судьи, приносящего публичное покаяние, было также обязательным присутствие на похоронах своей жертвы60. Впрочем, эта часть процедуры была часто отнесена во времени, как и установление специальных знаков в память о совершенном преступлении. Ими могли стать таблички (ymages), сделанные из камня, кожи или серебра (очень редко из дерева), на которых кратко излагалась суть дела и последовавший за ним приговор61. Иногда, как в деле из Каркассона, на табличке изображалась как само преступление (повешение клириков), так и сцена принесения покаяния всеми виновными, «согласно их статусу»62 . Вывешивались такие таблички в публичных местах для всеобщего обозрения: около виселицы, на

fx'X

рыночной площади, в церкви или в здании суда63 . Интересно, что их название (amende honorable) совпадало с названием всего ритуала в целом64.

Иногда вместо табличек (редко - вместе с ними65) устанавливались статуи (также обозначаемые термином "ymages") или «портретные» надгробия66, как в

58 Например, X 2a 6, f. 349vB-350vA: зажженная свеча весом в 2 кг.

59 Benveniste H. Strategies judiciaires et rapports sociaux d'apres les plaidoiries devant la chambre criminelle du Parlement de Paris (vers 1345-vers 1454). These 3e cycle dactylographiee. Universite Paris-I. 1986. P. 205-206; Gauvard С "De grace especial". P. 747.

60 Например, X 2a 6, f. 342vB-345; X 2a 8, f. 35vB-37A: присутствие на похоронах оговорено в приговоре отдельно.

61 X 2a 10, f. 77: серебряная табличка; X 2a 14, f. 8v: серебряная табличка; X 2a 16, f. 221v: табличка из кожи.

62 "…ymages d'argent… representans le cas [de pendaison] et les amendes [honorables], chacune personne depaincte selon son estat" - Martin-Chabot E. Op. cit. P. 250.

63 X 2a 10, f. 77: табличка была установлена в часовне королевского дворца в Париже; X 2a 16, f. 81v: таблички были установлены сразу в двух местах : две таблички — в церкви, еще одна — в ратуше Амьена; X 2a 16, f. 135v-136: одна табличка была установлена в приходской церкви Шато-Тьерри, другая — в соборе Суассона.

64 Эти памятные таблички не имели ничего общего с обличительными рисунками, весьма популярными в Италии, начиная с XIII в. вплоть до XVI в. На них обычно изображались преступники, приговор которым был вынесен заочно. Подробнее об этом см.: Edgerton S.Y. Pictures and Punishment. Воспроизведение некоторых таких рисунков см. в: Ortalli G. "Pingatur in palatio…". La pittura infamante nei secoli XIII-XVI. Rome, 1979. Судя по «Дневнику» Парижского горожанина, такие рисунки имели распространение и во Франции: Journal d'un bourgeois de Paris. § 738-741. P. 378-379.

65 В деле X 2a 15, f. 291 v специально оговаривалось, что памятным знаком может стать либо табличка, либо статуя жертвы. Окончательный выбор оставался за обвиняемым.

66 термин М.А.Бойцова: Бойцов М.А. «Индивидуальность» умершего государя. Репрезентация покойного правителя в позднесредневековых погребальных церемониях // В своем кругу. Индивид и группа на Западе и

случае двух клириков, повешенных Гийомом Тиньонвилем. Они изготавливались на деньги обвиняемого и изображали его самого и/или его жертв67. К сожалению, отсутствие сколько-нибудь детальных описаний лишает нас возможности порассуждать о достоверности этих изображений (как, впрочем, и «имитаций в натуральную величину», заменявших при необходимости разложившийся труп)68. (Ил. 3)

Памятным знаком могла стать и часовня, построенная на средства все того же проштрафившегося судьи. В ней назначались заупокойные мессы69.

***

Итак, ритуал снятия с виселицы и публичного покаяния судьи завершался. Преступник, полностью искупив свою вину, возвращал себе привычный облик, а часто - и прежнюю должность70.

Так, Пьер де Морне, сенешал Каркассона, подписавший в 1402 г. приказ о казни четырех клириков и обвиненный в нарушении прав юрисдикции, пережил многолетнее следствие (дело шло с перерывами, возобновляясь в 1408 и 1411 гг.) и в 1414 г. снова вернулся на свою должность71.

В деле уже упоминавшегося прево Парижа Гийома де Тиньонвиля приведение приговора в исполнение вообще оказалось отложенным на неопределенный срок именно потому, что обвиняемый занимал слишком высокий пост в королевском суде. Только его смещение с должности в 1408 г. (при захвате Парижа бургиньонами арманьяк Тиньонвиль был заменен на Пьера дез Эссара) позволило решить дело. Однако и после принесения публичного покаяния Гийом де Тиньонвиль не оставил службу: вплоть до своей смерти в 1414 г. он трудился в королевской Счетной палате.

Востоке Европы до начала Нового времени / Под. ред. М.А.Бойцова и О.Г.Эксле. М., 2003. С. 129-190, здесь С. 138.

67 Например, X 2a 9, f. 181vB-185A: в церкви, где был схвачен убитый впоследствии человек, должны были стоять статуи самого покойного, а также его убийц — бальи Мо и двух королевских сержантов.

68 Некоторые замечания на эту тему см. в: Бойцов М.А. Ук. соч. С. 138-145.

69 X 2a 6, f. 342vB-345: часовни с рентой в 1000 парижских ливров; X 2a 7, f. 293B-294v; X 2a 8, f. 35vB-37A: часовня с годовой рентой в 50-60 ливров a terre.

70 Хотя требование лишить проштрафившегося судью занимаемой должности присутствует в половине известных мне апелляций по abus de justice, только в одном случае состав преступления (убийство подозреваемого, укрывшегося в церкви, что давало ему право неприкосновенности) повлек за собой немедленное лишение права занимать любые «королевские или общественные» посты (X 2a 9, f. 181vB- 185A).

71 К сожалению, неизвестно, приносил ли сам де Морне публичное покаяние, но его подчиненные, как мы знаем, были к этому приговорены и потеряли право занимать какие бы то ни было официальные посты. Подробнее см.: Martin-Chabot E. Op.cit. P. 251-252.

Впрочем, смысл публичного покаяния заключался, очевидно, не только в возвращении провинившегося судьи на старую (или какую-то новую) должность. Прежде всего этот ритуал был призван продемонстрировать окружающим два основных принципа французского королевского правосудия эпохи позднего средневековья: его строгость и милосердие.

Отринув (пускай на время) одного из своих членов72, заставив его признать свою вину, пережить символическую смерть и очиститься от совершенного преступления, зарождающаяся судебная корпорация тем самым лишний раз могла продемонстрировать окружающим собственную справедливость и профессионализм. Возможность наказать человека, не уничтожая его физически, свидетельствовала о милосердном характере судебной власти, способной исключить месть со стороны родственников невинно убиенной жертвы73.

Совершенно очевидно, что процедура снятия с виселицы (как и любая другая форма публичного покаяния) представляла собой вариант культурно-исторического ритуала и выполняла именно те функции, которые характеризуют так называемый вынуждающий или запрещающий ритуал: функции сообщения (передачи необходимой для окружающих информации), отвода агрессии и создания единого сообщества людей.

Именно последняя из перечисленных функций получала в ритуале снятия с виселицы особое звучание. Признавая за тем или иным судьей право на ошибку и ее исправление, окружающие тем самым предоставляли ему право вновь стать достойным членом общества. Ту же возможность (хотя и посмертно) обретал и несправедливо казненный человек. Социальный порядок таким образом казался вполне восстановленным.

72 Индивидуальный характер покаяния также брал свое начало в покаянии церковном. Ср. у Псевдо- Августина: "…. docens corporali praesentia confitenda peccata, non per nuntium, non per scriptum manifestanda". - De vera et falsapoenitentia ad Christi devotam. Col. 1122 (курсив мой - О.Т.).

73 Так, в уже известном нам деле из Каркассона специально оговаривалось, что судьи заменяют смертную казнь в отношении провинившихся коллег на публичное покаяние, «усмиряя строгость милосердием»: "…misericorditerpocius quamrigoroseprocedendo". -Martin-ChabotE. Op. cit. P. 250.

О пользе фрагментарной рефлексии (вместо заключения)

В этой книге я попыталась ответить на вопрос, чем же была на самом деле та «истинная правда», которую искали в суде люди средневековья. В мои задачи входило проследить некоторые особенности средневекового правосознания, понять, как в то время вопринимались уголовный процесс, тюремное заключение, система наказаний, институт обязательного признания. Что говорили и как вели себя люди в зале суда, как пытались защитить себя, оказавшись в роли обвиняемых.

Для этих людей, как представляется, существовала своя «правда» - та, которую они пытались донести до окружающих. И далеко не всегда эта «правда» заключалась в признании преступления. Напротив, как показывает анализ регистров уголовных дел, добровольное признание (этот идеал средневекового правосудия) слишком часто оказывалось недостижимой мечтой. Люди, подозреваемые в преступлении, вступали в зале суда в опасную игру в слова, где выигрышем могла стать их собственная жизнь. Ради нее обвиняемые готовы были на все: притворяться клириками, пытаясь избежать светского наказания; переодеваться в чужую одежду и прикрываться чужими именами, рассчитывая изменить свой социальный статус; симулировать беременность или сумасшествие, надеясь получить снисхождение; рассказывать небылицы о женах, возлюбленных, многочисленных детях и прочих родственниках, не имеющих никакого отношения к делу; искать поддержки у друзей и заступничества у высокопоставленных лиц, способных повлиять на ход дела. Кто-то пытался изменять установленную процедуру следствия, предлагая вместо пытки проведение судебного поединка (атрибута, скорее, Божьего, нежели инквизиционного процесса); кто-то проявлял чудеса выносливости, не признаваясь в совершении преступления ни после первого, ни после второго, ни после третьего (и даже четвертого) сеанса пыток; кто-то нанимал адвоката, не в силах противостоять обвинению в одиночку. У каждого из наших героев была своя, в высшей степени индивидуальная стратегия поведения, но цель у них была одна и та же - сделать все возможное, чтобы доказать свою невиновность и непричастность к совершенному преступлению. В этом и заключалась та «истинная правда», которую эти люди искали в суде.

Однако, она вовсе, как кажется, не устраивала противную сторону -собственно судей, призванных доказать, что именно этот, конкретный человек виновен в преступлении, опасном для мира и благополучия общества, а потому заслуживает наказания. Эту, свою «правду» судьи также обосновывали самыми разными способами.

Уже сами протоколы уголовных дел (особенности их составления, формуляра, лексики и стиля) всячески подчеркивали справедливость и - главное -обоснованность каждого вынесенного решения. Человек, чей образ встает перед нами со страниц этих документов, не мог, по мысли их авторов, не совершать преступлений. Это был портрет идеального преступника со всеми, только ему присущими чертами: трудным детством, недостаточным воспитанием, дурным нравом, развратным образом жизни, сомнительными приятелями, отсутствием дома, семьи и достойной профессии. Столь опасному типу, способному на любое, самое ужасное преступление, на страницах регистров (как, впрочем, и в зале суда) противостоял другой человек, получивший право судить и наказывать по закону. Человек не менее идеальный во всех отношениях: знаток права, опытный профессионал, гарант мира и спокойствия, верный слуга короля, член могущественной корпорации, созданной для искоренения преступности.

Конечно, этот образ судьи был не менее фиктивен, нежели образ идеального преступника. Во Франции XIV-XV вв. не существовало еще ни могущественной судебной корпорации, ни сколько-нибудь полного и ясного уголовного законодательства, ни развитой системы розыска и следствия. Все эти институты только складывались - но именно по этой причине средневековым судьям так важно было выдать желаемое за действительное, обосновать свое право на власть, показать действенность собственного правосудия. Это и была та «истинная правда», в которую им так хотелось верить самим и заставить поверить окружающих.

Именно поэтому каждое новое уголовное дело становилось для средневековых судей своеобразным испытанием, проверкой на прочность. В каждом конкретном случае - особенно, в ситуации, когда преступление было неявным и/или трудно доказуемым - им предстояло создавать обвинение практически на пустом месте, без опоры на какое бы то ни было

кодифицированное законодательство, с использованием лишь известных им самим прецедентов и собственного воображения. Вот почему, как мне кажется, в рассмотренных выше процессах так сильны литературные и фольклорные аналогии: сказочные мотивы «доброй» и «злой» ведьмы в деле Марион ла Друатюрьер, история библейской Юдифи в деле Жанны д'Арк, описание обряда инициации в деле Жиля де Ре. Эти ассоциации помогали судьям выстраивать обвинение, делать его правдоподобным, не вызывающим сомнений у окружающих.

К сожалению, приемы построения средневековых судебных протоколов и скрывающаяся за ними - пусть вымышленная, фиктивная, но все же существующая в сознании людей - реальность исследуются в современной историографии сравнительно мало. Прежде всего это связано с уже упоминавшейся выше склонностью историков права к использованию судебных протоколов в качестве серийных источников и, как следствие, к созданию полномасштабных обобщающих работ на их основе. Что касается Франции, то эпоху позднего средневековья принято считать здесь временем складывания централизованного государства и системы судопроизводства. Идея о том, что процесс кодификации права в этот период шел полным ходом, является аксиомой практически для любого французского (и не только) медиевиста. Как представляется, это убеждение накладывает отпечаток на все работы, так или иначе затрагивающие правовые вопросы. Складывается своеобразная теория исторического прогресса применительно к средневековым правовым нормам - их рассмотрение с точки зрения уже кодифицированного права, кодекса1. Вполне понятно, что далеко не последнюю роль здесь играют работы Мишеля Фуко о некоей надличностной системе подавления (тюрьме, больнице, государстве), с позиции которой надлежит рассматривать любые явления социального порядка.

В этой связи представляются интересными размышления французского философа Жана-Люка Нанси о частном характере подобных кодексов: «Моделью corpus'а является Corpus Juris, собрание или компиляция Institutiones, Digestes и других Codices, объединяющий все статьи римского права …. Право возвышается над всеми частными случаями, но само оно есть частный случай своего установления, посторонний как природе, так и Богу. Corpus подчиняется правилу, переходящему от одного случая к другому, этой прерывной непрерывности принципа и исключения, требования и нарушения. Юрисдикция заключается не столько в провозглашении абсолютного характера Права и его разъяснении, сколько в оговаривании того, чем право может быть здесь, вот тут, сейчас, в этом конкретном случае, в этом конкретном месте…Однако нет ни сущности случая, ни трансцендентального синтеза: есть только цепь последовательных восприятий, случайные контуры, видоизменения…» (НансиЖ.-Л. Corpus. М., 1999. С. 81-82, курсив автора - О. Т.).

Только в самое последнее время в отчественной науке и зарубежом получили развитие микроисторические исследования по истории права. Речь идет об изучении единичных судебных казусов, которое, как показывает практика, может быть спровоцировано самыми разнообразными причинами: личностью обвиняемого (его известностью), специфическим составом преступления, неординарным поведением того или иного человека в суде или «непонятным» решением судей2.

Как ни странно это может показаться на первый взгляд, но в истории права такие «микроисследования» имеют давнюю традицию. Сама идея прецедентного права в средние века была основана на тщательной фиксации и изучении отдельных казусов. История средневекового права и судопроизводства - это история непрекращающейся борьбы за кодификацию, которая велась в разные эпохи с разным успехом - с завоеваниями в виде Дигест, Consiliae глоссаторов и постглоссаторов, кампании по редактированию кутюм и т.д. Кодификация права на основании отдельных прецедентов шла многие столетия, и от каких-то периодов истории у нас уже не осталось единичных казусов (может быть, только самые знаменитые, вроде De divortio Lotharii), а есть только промежуточные обобщения, как например варварские «правды».

Мне показалось вполне естественным рассматривать судебные казусы, дошедшие до нас в «Регистре Шатле» и в протоколах Парижского парламента (не говоря уже о процессах Жанны д'Арк и Жиля де Ре, представляющих собой уникальные прецеденты), не как иллюстрацию общего развития права, но как единичное явление. Как представляется, такой подход дал возможность увидеть то, что обычно остается за рамками исследования: особенности индивидуального мировосприятия средневековых судей и обывателей, которые часто не укладывались в норму, в систему «коллективного ментального».

Я не ставила перед собой задачи создать полную, законченную картину средневекового правосознания. Я не знаю, разделяли ли мнение Алома Кашмаре о

2 На русском языке см. прежде всего статьи, опубликованные в альманахе «Казус. Индивидуальное и уникальное в истории». М., 1997-. См. также: Дэвис Н.З. Еще раз о самозванцах: от Мартина Герра до Соммерсби // Homo historicus. К 80-летию Ю.Л.Бессмертного. М., 2003. Т. 2. С. 171-188; Кошелева О.Е. Снова Рыбников: обман и доверие // Там же. С. 152-170; СэбианД.У. Голоса крестьян и тексты бюрократов: нарративная структура в немецких протоколах начала Нового времени // Прошлое — крупным планом. Современные исследования по микроистории / Под общей ред. М.Крома, Т.Зоколла, Ю.Шлюмбома. СПб., 2003. С. 58-89.

насильственном крещении евреев в суде прочие его коллеги. И не могу утверждать, что обвинение в колдовстве в средние века всегда связывалось с обвинением в проституции (как в случае Жанны д'Арк). Мне неизвестно, все ли профессиональные парижские воры выбривали себе тонзуры и притворялись клириками, дабы облегчить собственную участь - или до этого додумывались лишь самые изворотливые. От подобных обобщений и излишнего теоретизирования я постаралась воздержаться, исповедуя тем самым принцип фрагментарной рефлексии, сформулированный в свое время Михаилом Ямпольским3.

Другой вопрос, как соотносится подобное микроисторическое исследование с работами, выполненными с позиций макроанализа, но трактующими примерно те же сюжеты (в данном случае, особенности средневекового правосознания). Иными словами: какой исторический контекст должен учитываться при изучении индивидуального правосознания?

Как представляется, любой микроисторический сюжет предполагает некое дробление соответствующего ему общего контекста. Причем дробление это может иметь несколько этапов, поскольку знание ситуации и ее интерпретация - вещи сугубо различные. Из общего контекста мы всегда вынуждены выбирать только часть - ту, на фоне которой будут разворачиваться перепетии нашего сюжета. А потому, приступив к рассмотрению особенностей мировосприятия средневековых судей и их обвиняемых во Франции XIV- XV в., самым общим фоном своей работы я сделала политическую ситуацию в стране (прежде всего, влияние на нее Столетней войны), идеологию, отношение к королевской власти, судебную процедуру и право того времени. Это был, если можно так сказать, самый дальний уровень исследования, тот общий исторический контекст, без которого невозможны никакие дальнейшие шаги.

Вместе с тем передо мной встали совсем иные - однако, не менее «контекстуальные» - проблемы средневековой истории: восприятие собственного тела, физической боли и смерти, понимание исповеди, различение тела и души, взаимоотношения христианства и иудаизма, влияние Библии на мировосприятие людей эпохи, отношение к Дьяволу и многие-многие другие. Эти общие знания и составили тот - уже ближайший - фон, на котором отдельные человеческие судьбы,

5 Ямпольский М. Демон и лабиринт. С. 16.

слова и поступки конкретных людей проявились ярче и стали более очевидны их сходства и различия. Знакомство с «коллективным ментальным», с общими представлениями собственно и делает исследование единичного и индивидуального столь значимым и столь привлекательным. Оно позволяет добавить к уже отчасти известной нам картине прошлого такие штрихи и детали, без которых она по-прежнему оставалась бы неполной, слишком схематичной, слишком правильной - и слишком правдоподобной.