Александр Экземплярский

ВЕЛИКИЕ И УДЕЛЬНЫЕ КНЯЗЬЯ СЕВЕРНОЙ РУСИ В ТАТАРСКИЙ ПЕРИОД С 1238 ПО 1505 ГГ.

К оглавлению

ВЕЛИКОЕ КНЯЖЕСТВО ВЛАДИМИРСКОЕ

В русской исторической литературе уже давно установилось мнение о том, что города северо-восточной Руси обязаны своим возникновением по преимуществу Юрию Долгорукому; этим, хотя и косвенно, сын Мономаха становился главным виновником заселения края. Действительно, летописи указывают на мнoгиe города, поставленные Юрием. Но почти исключительно Юрию Долгорукому приписывать возникновение городов в северо-восточной Руси не совсем справедливо. Мы знаем, что еще до Юрия в северо-восточной Руси были уже города со славянскими названиями и славянскими обитателями. Таковы Суздаль и древнейший из городов Ростов. Белозерска до призвания князей и при первых князьях, может быть, и не было, но славянское население на Белоозере было, на что указывает самое название озера. Таким образом, дело колонизации северо-восточной Руси было делом не князей, а самого народа; князья были только продолжателями этой колонизации. Но и при князьях, даже в позднейший период, при царях, народ продолжал свое дело: стоит только припомнить историю присоединения Сибири, чтобы убедиться в этом. Когда князья пришли в верховья Волжского бассейна, они нашли здесь уже крепко осевшее славянское население. Но это население, сравнительно с окружавшими его со всех сторон финскими племенами, представляло, так сказать, небольшие островки в громадном море. Не надобно далеко ходить, чтобы убедиться в этом последнем: достаточно одного беглого взгляда на этнографическую карту древней Руси... Благодаря духовному превосходству своей природы, сравнительно весьма малочисленное население помянутых островков не только не было затоплено волнами Финского моря, но и утишило и покорило эти волны, шаг за шагом делая приращения к своим островкам. Славянские колонизаторы до того успели освоить инородцев с своими интересами, что эти последние принимают участие в призвании князей. Существует мнение, что под финскими племенами, участвовавшими в этом важном акте жизни русских славян, надобно разуметь славянских колонистов, живших среди инородцев. Едва ли это мнение вполне справедливо. Не говоря уже о том, что летописец определенно и положительно говорит об этом предмете, некоторые соображения, логически вытекающие из внимательного рассмотрения обстоятельств этого важного дела, заставляют признать участие финского элемента в призвании князей не подлежащим сомнению. Сравнительно ничтожное количество славянских поселенцев крепко оседает среди многочисленного финского племени. Будь последнее выше по культурному развитию, славянские поселенцы, несомненно, были бы поглощены им. А между тем мы видим совершенно обратное явление, которое становится более очевидным для нас тогда, когда славян, в их поступательном движении, застает история, другими словами - когда явились князья, а потом - летописцы, обращавшие большее внимание на деяния князей, чем народа. Вот почему дело колонизации северо-восточной Руси несправедливо приписывается иногда исключительно первым князьям. Деятельность этих последних направлена была по преимуществу к сплочению, к объединению славянских племен. А если ближайшие преемники первых князей, начиная с IX века, заходили далеко и занимали земли за границей поселений главной массы славянства с необыкновенной легкостью, то легкость этих приобретений особенно на северо-востоке, нужно объяснять исключительно тем обстоятельством, что князья являлись в места, уже колонизированные славянским племенем, в места, так сказать, уже насиженные последним.

Мы знаем по летописям, что еще при Вещем Олеге многочисленное финское племя Мери было известно под своим собственным именем; под этим именем оно принимало участие в походе Олега на Константинополь в 907 году. Но после этого похода мы уже не встречаем известий о мерянах, как особом народе. Неужели, как некоторые думают, Меря куда-то ушла, столько времени живши на одном месте, или, как полагает Ходаковский, племя это - было племя славянское, легко утратившее свою частную кличку в общей массе русских славян? С мнением первых излишне, кажется, спорить: исчезновение многочисленного племени посредством темного переселения в темные края, так сказать, на глазах истории не могло кануть в область неизвестности; думать же о том, что Меря было племя славянское, значит совсем отвергать те источники, о которых сохранились этнографические известия о первобытных обитателях северо-восточной Европы, а на основании этих источников только и возможно опираться при всевозможных суждениях и мнениях о древнейшей истории Руси. Кроме этого, не надобно терять из виду и того обстоятельства, что названия рек и многих урочищ северо-восточной Руси носят исключительно финские названия, - а обозначение таких предметов, как реки и урочища, под теми или другими частными названиями, всего скорее должно принадлежать первым поселенцам края. Ближе к истине будет предположение, что Мерянское племя от более или менее продолжительного сожития с славянскими колонистами, благодаря духовному превосходству последних, подчинилось им и духовно, и материально, а потом, вследствие смешанных браков и других обстоятельств, и ассимилировалось им. Антропология, в частности, и вообще археология, сделавшие в последнее время значительные успехи в своем развитии, хотя и не вполне обстоятельно, но, тем не менее, верно указывают на племенную смешанность населения северной Руси основываясь на раскопках могил или курганов, на находимых в них предметах: черепах, утвари и т. п. В этом смысле можно, пожалуй, признать и взгляд известного Духинского на этнографию северной России, или Великороссии. В самом деле, разве только в сказках можно встретить такие быстрые превращения, как ассимиляция одних племен другим. Как могло совершиться так легко занятие северно-русских земель киeвcкими князьями в самый ранний период существования княжеской Руси? Очевидно, почва подготовлена была еще до князей самим народом, который и при князьях продолжал дело колонизации. Князья, и то не самые первые, были только продолжателями этого народного стремления: они являлись, как выше замечено, на места уже насиженные, ставили города, заводили поселения, а существовавшие до них поселения расширяли и обращали в города.

До возвышения Владимира и до образования Владимирского Великого Княжества, в землях северной части Волжского бассейна сидели первоначально княжие мужи. Но с конца X века в качестве представителей великокняжеской власти мы видим там уже князей, большею частию великокняжеских сыновей. В 988 г. Владимир святой посадил в Ростове старшего сына своего, Ярослава, а с переходом этого последнего в Новгород, там сел другой сын Владимира, Борис. Затем Ростов вместе с Суздалем и Белоозером перешли в руки Всеволода Ярославича и сделались наследственными в его роде. Доставшись Юрию Владимировичу Долгорукому, Ростовско-Суздальская область сделалась самостоятельным княжеством, получившим название Суздальского по исключительному пребыванию в Суздале первого самостоятельного князя этой области. Но Юрий Долгорукий хотя и много положил труда для развития гражданской жизни в крае, тем не менее взоры его постоянно устремлены были на южную, Киевскую Русь. В 1149 г. он занял Киев, но не надолго. Наконец, по смерти Изяслава Мстиславича в 1155 г. он окончательно занял великокняжеский стол и роздал уделы сыновьям своим. Андрей Юрьевич (Боголюбский), получивший в удел Вышгород, в том же 1155 г. тайно от отца ушел в Суздальскую землю, где, по смерти Юрия (1157 г.), ростовцы и суздальцы выбрали его в князья "и посадиша и в Ростове на отни столе и Суждали"1. Спустя лет пять после этого (в 1162 г.), выгнавши из Ростовско-Суздальской области братьев своих и двоих племянников, детей умершего Ростислава Юрьевича, Андрей сделался единовластителем области, - а в 1169 г., по взятии его войсками Kиeвa, он посадил в последнем брата своего Глеба в качестве удельного князя. Но Глеб, как и преемники его, во многом зависели от Андрея, который, таким образом, становится истинным великим князем Руси.

С Андрея Боголюбского столицей Ростовско-Суздальской области становится едва заметный до того времени Владимир, которому это первенство досталось, конечно, не без борьбы: Ростов не хотел уступить первенства своему пригороду и взял временный перевес, посадивши у себя и в Суздале племянников Андрея, Ярополка и Мстислава Ростиславичей, которые потом должны были уступить первенство дядьям своим, Михалке и Всеволоду Юрьевичам, - а вместе с тем и Ростов уступил Владимиру. Таким образом князья Ростовско-Суздальской области получают название вместо суздальских князей - великих князей владимирских.

Относительно основателя, а следовательно и времени основания г. Владимира, летописи разноречат, - а за ними почти до последнего времени разноречили и наши историки. Заметим, что известия о времени основания Владимира мы встречаем преимущественно в позднейших летописях. Одни из этих летописей считают основателем новой столицы Ростовско-Суздальской земли Владимира святого, а другие - Владимира Мономаха. Никоновская летопись2 под 992 г. говорит, что Владимир святой с двумя епископами константинопольского пaтpиapxa Фотия (при Владимире такого не было) ходил в Суздальскую землю, крестил там народ, поставил город "в свое имя Володимер" на р. Клязьме и в нем церковь во имя пресв. Богородицы. То же находим и в Степенной книге, - а автор Синопсиса, "сей невежда", как совершенно справедливо называет его наш историограф3, прибавляет к этому, основываясь на Стриковском, что Владимир с того времени сделался столицей великих князей. В Патерике, в житии Стефана, игумена Печерского, положительно сказано, что г. Владимир поставлен именно Владимиром святым, а Татищев указывает и год построения - 992-й, чего не находим в летописях4. Под 1160 годом в Никоновской летописи говорится, что Андрей Боголюбский, созвав князей (?) и бояр, держал к ним речь, в которой выражал желание сделать Владимир столицею княжества, причем об этой будущей столице выразился так: "Град сей Владимир созда святый и блаженный великий князь, просвитивый всю Русскую землю святым крещением". По Ипатьевской летописи5 основание Владимира относится к более раннему времени - к 990 году, а по Софийской первой6 - к еще более раннему времени, к 987 г. В Лаврентьевской летописи7 под 1176 г., где говорится о распре владимирцев с ростовцами из-за первенства, о городе Владимире замечено: "Постави бо преже град ось великий Володимер и потом князь Андрей". Здесь, однако, под Владимиpом Великим, по верному замечанию Карамзина8, надобно разуметь Владимира Всеволодовича, т. е. Мономаха, а не Святославича, который в летописях называется обыкновенно не великим, а святым. Но в более позднейших летописях основание Владимира определенно приписывается Мономаху. Так, в Синодальной летописи времен Василия Темного9 и многих других новейших сказано: "Мономах, правнук вел. кн. Владимира, поставил град Володимерь Залешьскый в Суждальской земли и осыпа его спом (насыпью, валом) и създа первую церковь св. Спаса за 50 лет до Богородичина ставления", т. е. до закладки или построения Успенского собора. Далее замечено, что Златоверхая (так названа по вызолоченным куполам) церковь Богоматери совершена в 1166 г.10. Но в харатейных и других летописях построение Успенской церкви относится к 1160 г.; в 1161 г. она была расписана, а в 1164 г. Андрей Боголюбский внес в нее чудотворную икону Богоматери. Таким образом, если Мономах поставил город и в нем церковь Спаса за 50 лет до основания Успенской церкви, то основание Владимира надобно будет отнести или к 1110, или к 1114, или - наконец - к 1116 г. Во всяком случае, по указанным известиям, основание Владимиpa надобно относить к периоду времени от 1110 до 1116 г. Несомненно, Владимир основан не в Х в., как то утверждали в свое время Татищев, Щербатов и другие, а в XII в. Если бы Владимир основан был в Х в., то летописцы, при описании совершавшихся в области р. Клязьмы событий до XII в., непременно упомянули бы об этом городе. Так, в Воскресенской летописи11 под 1096 г. говорится, что Олег Святославич из Мурома, который он отнял у Мономахова сына Изяслава, хотел напасть на брата Изяславова, Мстислава новгородского, который был тогда в Суздале и готовился идти к Мурому на Олега. Последний, между тем, успел добраться до р. Колокши, впадающей в Клязьму немного выше Владимира. Здесь и произошел бой Мстислава с его крестным отцом, Олегом. Нам кажется, что здесь непременно был бы упомянут летописцем, по чему бы то ни было, г. Владимир, если бы он тогда существовал, - а между тем этого не сделал летописец.

Итак, с Андрея Боголюбского Владимир становится стольным городом Великого Княжества Владимирского. Но с первой половины XIV в., когда великокняжеское достоинство навсегда утвердилось за князьями московскими, за родом Ивана Даниловича Калиты, Владимир начинает уступать свое первенство Москве: он считается столицей Великого Княжества только de jure, но de facto столицей становится уже Москва. До Василия Темного Владимир, можно сказать, был в таком же отношении к Москве, в каком с Петра Великого и до последнего времени находится Москва по отношению к Петербургу. Великие князья из рода Ивана Даниловича Калиты по-прежнему назывались Великими Князьями Владимирскими и возводились на великокняжеский стол во Владимире. Но уже при Калите кафедра митрополита - одно из самых важных преимуществ столицы - была перенесена в Москву, а в 1432 г. Владимир потерял и то остававшееся за ним преимущество, которое напоминало о нем, как о столице: выигравши в помянутом году свое дело в Орде в cпopе с дядей своим, Юрием галицким, Василий прибыл в Москву с царевичем Мансырь-Уланом, который посадил его на великокняжеский стол в Москве же, в храме Богоматери у Златых врат.

По убиении Андрея Боголюбского, в споре Ростова с Владимиром о первенстве12 и Ростиславичей, внуков Долгорукого, с дядьями их, Михалком и Всеволодом Юрьевичами, верх взяли последние и г. Владимир. Михалко княжил только год (ум. 1176 г.). По смерти его Владимир занял брат его Всеволод (Большое гнездо), и опять началась борьба старшего Ростова с младшим Владимиром, окончившаяся в пользу последнего. По смерти Всеволода борьба его сыновей, Константина и Юрия13, окончилась в пользу первого, умершего в 1218 г. После Константина Юрий становился уже бесспорным обладателем великокняжеского достоинства. В 1238 г. он пал в битве с татарами на берегу р. Сити, и великокняжеский стол перешел к следующему брату, Ярославу Всеволодовичу, с которого мы и начнем биографические очерки великих князей за татарский период нашей истории.

Ярослав Всеволодович р. 1191 ум. 1246

Ярослав II Всеволодович, четвертый из восьми сыновей Всеволода III Юрьевича, правнук Владимира Мономаха, родился во Владимире 8 февраля 1191 г.14 В 1194 г. апреля 27 над ним совершен был обряд постригов (сажание на коня), обряд до некоторой степени рыцарский15.

В древней Руси, за отсутствием теоретического воспитания, княжичей весьма рано старались направить на путь практической деятельности. На это указывает, между прочим, и только что помянутый обряд постриг, после которого княжич считался как бы уже принадлежащим к семье ратных людей. Княжичей, когда они были еще отроками, посылали на княжение, брали в походы и т. д., но в таких случаях к ним назначались руководители из бояр. Так было и с Ярославом Всеволодовичем. В 1201 г. августа 3-го (по другим - 10-го), когда Ярославу было лет 7, Всеволод Юрьевич назначил его князем в южный Переяславль16. Здесь он сидел до 1206 г. В 1203 г. зимой, он ходил на половцев вместе с киевским князем Рюриком и Романом галицким, а в 1206 г. принимал участие в делах Галича Червенского17. В 1205 г. скончался (убит в сражении с поляками) Роман Мстиславич галицкий, и галичане, хотя и неохотно, присягнули пятилетнему сыну его Даниилу. Рюрик Ростиславич, насильно постриженный отцом Даниила в монахи, вышел из монастыря, занял киевский стол и, соединившись с князьями черниговскими, пошел на Галич. Но, благодаря королю венгерскому Андрею, союзные войска были прогнаны. В 1206 г. Рюрик, Всеволод Святославич Чермный, кн. черниговский, Мстислав смоленский, с поляками, берендеями и половцами, возобновили поход на Галич. Андрей венгерский успел было уговорить граждан взять к себе князем Ярослава Всеволодовича, который и "гнал" из Переяславля в Галич, - но союзные князья, занявши город, из которого вдова Романа бежала в наследственный свой Владимиро-Волынский удел, на общем совете положили отдать Галич Владимиру Игоревичу, князю Северскому. Ярослав ни с чем возвратился с дороги в свой Переяславль, но и отсюда вскоре выгнан был Всеволодом Чермным18.

В южной Руси продолжались смуты; этими смутами пользовались половцы, безнаказанно опустошая земли. Не видя защиты в своих князьях, южно-русский народ возлагал надежды только на вел. кн. владимирского. Действительно, в 1207 г. великий князь выступил в поход; на берегу Оки к нему пристали князья муромские и рязанские. Все, конечно, уверены были, что поход предпринимается к Киеву, - но вышло совершенно другое. Всеволоду донесли, что рязанские князья дружат с Ольговичами черниговскими и вместе с ними что-то замышляют против него. Неизвестно, насколько справедлив был донос, но Всеволод поверил ему и двинулся к Рязани. Рязанских князей, доверчиво явившихся к нему в ставку, он в оковах отправил во Владимир и подступил к Пронску, жители которого сдались (22 сентября) только вследствиe сильного голода; Рязань также покорилась и выдала Всеволоду остальных князей с женами и детьми. Удаляясь во Владимир, великий князь оставил в Рязанском княжестве своих наместников и тиунов, но в 1208 г. прислал туда на княжение сына своего Ярослава, который находился при отце в походе 1207 года. Рязанцы с нескрываемым неудовольствием приняли князя, а потом произвели даже возмущение: коварно перехватали людей Ярослава и поковали их в цепи, многих живьем засыпали в погребах. Явился Всеволод, сжег Рязань и Белгород, и вместе с сыном Ярославом пошел во Владимир, захвативши рязанского владыку Арсения и множество рязанцев, которых поселил в своем княжестве19.

В походе на Рязань участвовали и новгородцы, которых Всеволод, после похода, одарил и отпустил из Коломны домой, обнадежив их относительно их старинных вольностей, "да им устав старых князь, его же хотяху новгородцы". Но при этом, в залог верности, он оставил семь человек из знатных новгородцев и посадника Дмитра, тяжело раненного в походе. На прощанье великий князь сказал новгородцам: "кто вы добр, того любите, а злых казните". Новгородцы, узнавши о милости великого князя, составили вече на Дмитра, кричали, что он брал на новгородцах серебро, повозы и пр., разграбили все имущество посадника, "а что ся на дьсках остало в письме (записи за должниками), а то все князю". Отпуская новгородцев, великий князь сына своего Константина оставил при себе, дав ему Ростов, а в Новгород послал другого сына, Святослава, после того, как состоялось вече на посадника, который между тем умер, еще будучи во Владимире. По приезде Святослав получил "дьскы", по которым собрал громадные деньги, затем целовал крест Новгороду, совместно с которым детей и внуков ("племенник") Дмитра отправил к отцу во Владимир. Вскоре после похода на Рязань (в 1209 г.) Мстислав Мстиславич захватил Торжок и предложил себя в князья Новгороду. Всеволоду это сильно не понравилось, и он в том же 1209 г. выслал к Торжку против Мстислава старших сыновей своих, Константина, Юрия и Ярослава, - но дело это кончилось примирением сторон20.

В 1212 г. Всеволод Юрьевич скончался, назначив преемником ceбe не старшего сына (Константина), не хотевшего брать Владимира без Ростова, а следующего за ним Юрия, и между братьями возгорелась борьба. Юрий два раза ходил к Ростову на Константина, в 1212 и 1213 г., когда заключен был между ними непрочный мир послe боя на р. Ишне под Ростовом. Ярослав в этой борьбе держал сторону Юpия и вместе с ним ходил на старшего брата21.

В 1214 г. новгородцы, у которых не было тогда князя, отправили в Переяславль послов просить Ярослава в Новгород на княжение. Перед тем в Новгороде сидел кн. Мстислав Мстиславич Удалой; он по своей воле вышел из Новгорода в южную Русь, сказав на прощанье новгородцам, что они "вольни в князех". В 1215 г. Ярослав пришел в Новгород, где торжественно встречен был apxиепископом Антонием и новгородцами. Вскоре по прибытии он приказал схватить новгородского тысяцкого Якуна Зуболомича и новоторжского посадника Фому Доброщинича, по наветам врагов их, и отправил их в оковах в Тверь (20 мая), а сам со многими знатными новгородцами ушел в Торжок; одаривши новгородцев, он отпустил их и, засевши в Торжке, прекратил подвоз хлеба в Новгород. Голод сильно давал себя чувствовать, почему новгородцы два раза отправляли к Ярославу послов, приглашая его или идти в Новгород, или очистить Торжок. Но Ярослав продолжал действовать по-прежнему. Наконец, 11 февраля в Новгород явился Мстислав Удалой, перехватал бояр, приверженцев Ярослава, схватил Ярославова наместника и всех их заковал, а затем потребовал от Ярослава, чтобы он очистил Торжок. Ярослав в ответ на это требование ловил новгородцев и отправлял их в свои города. "Да не будет Новый Торг Новгородом, ни Новгород Торжком! но где св. София, там Новгород", сказал Мстислав новгородцам и решился выступить против Ярослава. К последнему пришел на помощь вел. кн. Юрий, а Константина привлек на свою сторону Мстислав, обещав доставить ему великое княжество. В битве на берегах р. Липицы, близ Юрьева, происшедшей 21 апреля 1216 г., верх взяли Мстислав и Константин, который и занял великокняжеский стол, Юрию же дал сначала Городец на Волге, а потом - Суздаль22.

В 1219 г. болгаре напали на Устюг и взяли его. В следующем 1220 г. вел. кн. Юрий Всеволодович послал на этих хищников брата Святослава с воеводой Еремеем Глебовичем, к которым присоединил свои полки и Ярослав Всеволодович23. Года через два после этого похода мы видим Ярослава в Новгороде. В 1221 г. сын вел. князя Всеволод Юрьевич, не ужившись с новгородцами, тайно уехал от них; тогда новгородцы выпросили у Юрия брата его Ярослава. Этот последний прибыл в Новгород в 1222 г. и в том же году ходил с новгородцами на Колывань (Ревель), повоевал всю Чудскую землю, забрал большой полон и множество золота, но города взять не мог24... Неизвестно, когда Ярослав выехал из Новгорода, но - до 1224 г. Под этим последним годом в летописях находим известие о том, что Всеволод, сын Юрия Всеволодовича, во второй раз тайно выехал из Новгорода с двором своим в Торжок. На этот раз великий князь, с намерением наказать новгородцев, вместе с братьями прибыл в Торжок и требовал выдачи некоторых из новгородских бояр, которыми был недоволен. Новгородцы, однако, с твердостью заявили великому князю, что братьев своих они не выдадут. После долгих переговоров, по предложению великого князя, они согласились принять к ceбе Юриева шурина Михаила Всеволодовича, князя черниговского, который прибыл в Новгород в 1225 г., но вскоре уехал опять в свой Чернигов. Между тем в том же году на Новгородскую землю сделала набег Литва, опустошила селения около Новгорода, Торопца и ниже, по направлению к Полоцку. Ярослав Всеволодович, как говорят летописи, сжалився о том, выступил из Переяславля в погоню за литовцами; с ним были князья-братья, Владимир Мстиславич с новоторжцами и Давид с торопчанами; князья послали и за новогородцами, которые, впрочем, от Русы возвратились назад, может быть, потому, что литовцы угнаны были далеко. Соединенные князья догнали беглецов близ Усвята, побили их, взяли у них весь полон и захватили с собой не только многих простых воинов, но и князей. Новгородцы после того обратились к Ярославу и усиленно просили его к себе. Тот явился в Новгород, но не изъявил никакого неудовольствия на то, что новгородцы не преследовали литовцев до конца25.

Зимой 1226 г. Ярослав Всеволодович ходил в южную часть Финляндии на Емь или Ямь, "где, - по замечанию летописи, - ни един от князь рускых не взможе бывати, и всю землю их плени". Ему приходилось возвращаться с таким громадным полоном, что он вынужден был многих пленных освободить, а иных убивать. В следующем 1227 г. он, без всякого насилия с своей стороны, крестил едва не всех корелян, соседей Еми26.

В 1228 г. Емь, желая отмстить новгородцам, вошла в Ладожское озеро. Ярослав выступил против нее с новгородцами. Ладожане, с своим посадником во главе, не дождавшись новгородцев, побили Емь, которая, не получив просимого ею мира, избила весь полон, бросила лодки и бежала в леса. Между тем новгородцы стояли в Неве. Здесь по какому-то случаю они собрали вече, на котором хотели убить какого-то Судимира, но князь скрыл его в своем насаде. После этого новгородцы, не дожидаясь ладожан, возвратились в Новгород. К тому же времени относится распря новгородцев с князем. Ярослав, желая прибрать к своим рукам не хотевших поддаваться ему псковичей, требовал, чтоб новгородцы шли с ним на Псков, но те отказались. Тогда Ярослав вызвал из Переяславля свои полки, с которыми хотел будто бы идти на Ригу. Псковичи воспротивились этому, так как находились в мире с немцами; они говорили, что Ярослав ходил к Колывани, взял там много серебра, а правды не учинил; то же было и с Кесью (Венден); этим он только раздражил немцев, которые обратились на них, псковичей, и побили их; в заключение псковичи сказали Ярославу и новгородцам, что если они пойдут на Ригу, то псковичи пойдут против них. Новгородцы заявили, что без псковичей и они не пойдут. Вследствие этой неудачи Ярослав с женой своей уехал в Переяславль, оставив в Новгороде сыновей своих, Федора и Александра27.

В то время, как все это происходило в Новгородско-Псковской области, вел. кн. Юрий Всеволодович собирал свои и ростовские полки в поход на Мордву; в сентябре 1228 г. войска его были уже за Нижним Новгородом, - но проливные дожди заставили его воротить эти войска. В том же году 14 января Юрий сам выступил на Мордву; с ним были его племянники, Василько и Всеволод Константиновичи (ростовский и ярославский), а также брат его Ярослав. Этот поход был успешнее предыдущего28.

Вскоре после этого похода Ярослав захватил новгородскую волость Волок. В 1229 г. в Новгород пришел из Чернигова кн. Михаил Всеволодович, но вскоре уехал домой, оставив в Новгороде сына своего Ростислава, еще младенца. Новгородцы отправили к Ярославу послов с требованием, чтобы он возвратил им Волок; но Ярослав не только не исполнил этого требования, но и послов не отпустил и держал их все лето. Ссорясь с новгородцами, Ярослав рассорился и с старшим братом своим, вел. кн. Юрием, против которого успел восстановить и племянников, Константиновичей. Причина ссоры передается летописями не ясно: "Ярослав Всеволодович, слушая некых льсти... мысляшет противитися Юрью брату своему". Но явившись в Суздаль "на снем" (сейм), князья примирились: брат великого князя и племянники их "поклонишася Юрью вси..." Сентября 7-го они целовали крест друг к другу, а 8-го, в день Рождества Богородицы, праздновали и веселились у епископа Митрофана29.

Между тем Новгород страдал от голода и мора. Народ ждал кн. Михаила Всеволодовича, но он не являлся, потому что хотел прежде примириться с Ярославом, который, по новгородским делам, относился к нему враждебно и грозил войной. При посредстве киевского князя Владимира Рюриковича враждующие примирились в 1230 г. Но Михаил черниговский явно нарушал мир. Вскоре по примирении он был на постригах сына в Новгороде, где, по его отъезде, началось возмущение вследствие вражды посадника Водовика с сыном известного посадника Твердислава; пожары и убийства были весьма часты; многиe бежали от свирепого Водовика к Ярославу Всеволодовичу. Наконец, сам Водовик вместе с сыном Михаила Ростиславом выехал из Новгорода в Торжок, вероятно, потому, что прежде других узнал о примирении Михаила с Ярославом. Скоро и новгородцы узнали об этом примирении и вознегодовали на Михаила Всеволодовича: они называли его изменником, а "Ростиславу путь показаша с Торжьку к отцеви в Цьрнигов", и отправили послов в Переяславль просить к себе Ярослава. Водовик уехал с княжичем в Чернигов, куда стали перебираться мнoгиe новгородцы, враги Ярослава, которых Михаил, вопреки условиям примирения с Ярославом, принимал свободно. Это обстоятельство возмутило не только Ярослава, но и вел. кн. Юрия. Братья, вместе с племянниками Константиновичами, выступили в поход на Михаила. Юpий, впрочем, с дороги воротился, а Ярослав и Константиновичи выжгли Серенск, осаждали Масальск и много зла причинили тамошним жителям. Между тем из Чернигова новгородские враги Ярослава начали перебираться на родину; с ними пошел и трубчевский князь Святослав, который, впрочем, с дороги воротился домой, узнав, что в Новгороде дела идут совершенно не в пользу новгородских выходцев и не так, как о том они говорили. В Пскове новгородцы схватили Вячеслава, Ярославова сторонника и, кажется, бывшего новгородского посадника, били его и заковали. Между тем в самом Новгороде продолжался мятеж, потому что еще не было князя. Но вот явился Ярослав, перехватал находившихся в Новгороде псковичей и отправил их на Городище, а в Псков послал требование о выдаче его мужа. Псковичи, с своей стороны, требовали выдачи их товаров и пр., и только тогда хотели освободить Вячеслава. Ярослав прибег к обычной мepе: не пускал во Псков гостей, вследствиe чего наступила во всем дороговизна, и по этому, вероятно, псковичи освободили Вячеслава. И князь отчасти выполнил требования псковичей, но мира с ними не взял. Псковичи кланялись, как передают летописи, князю, просили у него сына Федора; но Ярослав дал им шурина своего Юрия (Мстиславича), который и сел в Пскове30.

В 1233 г. немцы начали беспокоить Новгородско-Псковские волости. В 1234 г. Ярослав выступил в поход; не доходя до Юрьева (Дерпт), цели похода, он остановился. Немцы из Юрьева и Медвежьей Головы (Оденпе) выступили против русских, но потерпели поражение и примирились с Ярославом. В том же году литовцы напали на Русу, но отбиты были и стали отступать. Ярослав настиг их на Дубровне в Торопецкой волости, отнял у них 500 коней и товар. Литовцы, бросая оружие и щиты, бежали в лес31.

В южной Руси около того времени шла борьба между князьями из-за Kиeвa и Галича. В 1234 г. Владимир Рюрикович киевский вел войну с Михаилом черниговским, но при Торческе был разбит и взят в плен. Kиeвский стол занял родственник и союзник Михаила, Изяслав Владимирович, кн. северский. Но в 1236 г., освободившись из плена за большой выкуп, Владимир выгнал Изяслава из Kиевa, но не мог удержать киевского стола за собой: по настоянию Даниила галицкого и вел. кн. владимирского он должен был уступить его Ярославу Всеволодовичу. Ярослав, оставив в Новгороде сына своего Александра, отправился в Киев с лучшими новгородскими мужами, которых, продержав там неделю и одарив, отпустил обратно в Новгород32.

Ярославу не долго пришлось сидеть в Киеве. 4 марта 1238 г., на берегу реки Сити, произошла известная битва вел. кн. владимирского, Юрия Всеволодовича, с татарами, в которой он пал33. На свободный великокняжеский стол, по старшинству, должен был сесть брат Юpия, Ярослав, который и поспешил теперь из Kиeвa (или из Новгорода) во Владимир, представлявший из себя груды развалин и человеческих трупов - следы татарского меча и огня. Первою заботой князя было очищение стольного города от трупов, которыми наполнены были не только улицы, дворы и жилища, но и самые храмы; нужно было собрать и ободрить разбежавшихся от татарского нашествия жителей. Заботясь о приведении в порядок столицы, Ярослав - в то же время - позаботился и о своих братьях: Святославу он дал Суздаль, а младшему, Ивану - Стародуб34; наконец, в следующем 1239 г. распорядился перенесением из Ростова во Владимир тела Юpия, которое встречено было духовенством и народом и - после обычных церковных песнопений - положено в храме (Успенском) Богоматери, где лежал и прах отца его, Всеволода. - В том же году литовцы, вероятно, пользуясь сумятицей, происходившей в северо-восточной Руси, начинают теснить Смоленск. Ярослав Всеволодович предпринял против них поход: победил их, пленил их князя и посадил в Смоленске Всеволода Мстиславича, сына Мстислава Романовича, бывшего вел. кн. киевского35.

Мирная деятельность князя потревожена была набегом на Суздальскую землю татар, которые, повоевав Мордовскую землю, пронесли огонь и меч по pp. Оке и Клязьме, сожгли Муром и город св. Богородицы - Гороховец, и с большим полоном ушли домой. Это было зимой в том же 1239 году36.

В 1240 г. сын Ярослава Александр, не известно из-за чего, поссорился с новгородцами и ушел из Новгорода в Переяславль. Но, теснимые немцами, новгородцы просили себe у Ярослава князя, и он послал к ним сына Андрея, который, впрочем, не угодил новгородцам; другое новгородское посольство просило Александра, который и отправился опять в Новгород37.

Батый, между тем, опустошал южно-русские земли и Прикарпатье, откуда повернул с своими полчищами назад и избрал своим местопребыванием низовья Волги, основав здесь г. Сарай (Астраханской губ.). Сюда-то должны теперь являться русские князья на поклон к грозному завоевателю. Батый потребовал к себe Ярослава, и последний, в 1243 г., отправился в Сарай, послав сына своего Константина в Татарию к великому хану. Батый принял и отпустил Ярослава с честию и дал ему старейшинство во всей Руси38. Года через два (1245) возвратился и Константин также с честию39.

В 1245 г. Ярослав вместе с братьями и племянниками вторично отправился в Орду. Святослав и Иван Всеволодовичи с племянниками воротились в свои отчины, а Ярослава Батый послал на берега Амура к великому хану. Здесь он принял, по замечанию летописца, "много томления", так как против него велась, - судя по некоторым сказаниям, хотя и не совсем ясным, - какая-то интрига, в которой действующими лицами являются боярин Федор Якунович и сама ханша, которая, под видом угощения, поднесла Ярославу яду. Великий князь поехал от хана уже будучи больным; через семь дней, а именно 30 сентября 1246 г., в дороге он скончался, причем тело его сильно посинело, что еще более убеждало современников в том, что он отравлен. Сопровождавшие его бояре привезли тело его во Владимир, где, в Успенском соборе, он и был похоронен40.

Ярослав Всеволодович, в св. крещении Федор, был женат дважды: 1) на дочери41 Юрия Кончаковича, кн. половецкого, неизвестной по имени; 2) на Федосьи (в иночестве Евфросинии), дочери Мстислава Удалого42. От первого брака мы не видим у него детей; от второго же у него были сыновья: Федор, Александр, Андрей, Михаил Храбрый, Даниил, Ярослав-Афанасий, Василий, Константин, и две дочери: Мария и другая, неизвестная по имени43.

Святослав Всеволодович р. 1196 ум. 1253

По смерти Ярослава Всеволодовича, по праву старшинства, великокняжеский стол занял следующий за Ярославом брат, Святослав Всеволодович.

Святослав, в св. крещении Гавриил, родился 27 марта 1196 г.44 Мы уже говорили, что в древней Руси княжичи часто с самых ранних лет выступали на путь практической жизни. Так было и с Святославом. Вел. кн. Всеволод Юрьевич, господствуя не только в северо-восточной Руси, но отчасти и в южной, хотел господствовать и на северо-востоке, в Новгороде, а потому придумывал средства прибрать последний к своим рукам. Ему, наконец, удалось так поставить дело, что новгородцы сами обратились к нему за князем. В 1199 г. с великой честью он принял у себя новгородских послов, а в 1200 г. послал в Новгород сына Святослава, "еще млада суща", конечно, окружив его опытными боярами. Святослав отправился в Новгород 12 декабря, а прибыл туда 1-го января; за несколько верст от Владимира его провожали братья: Константин, Юрий, Ярослав и Владимир45. Вскоре возникли какие-то неудовольствия между князем и новгородцами, но дело окончилось только тем, что Всеволод послал на место Святослава старшего сына, Константина, который сидел там до 1207 г. В этом последнем году Всеволод вызвал его с новгородцами в поход на Рязань. После похода великий князь, хорошо видевший, что неудовольствиe на него новгородцев еще не совсем остыло, одарил их, обнадежил в их древних вольностях и отпустил домой, но Константина оставил в земле Суздальской, дав ему Ростов с другими пятью городами, а в 1208 г. к новгородцам опять отпустил Святослава46.

В 1209 г. в Новгородскую землю прибыл Мстислав Мстиславич Удалой, занял Торжок и предложил себя в князья Новгороду; новгородцы обрадовались этому князю, сберегателю старых порядков, выработанных в южной Руси, и заключили Святослава на владычнем дворе. Всеволод Юрьевич отправил к Торжку против Мстислава старших сыновей своих, Константина и Ярослава. До кровопролития, однако, дело не дошло: князья примирились, Святослав отпущен был новгородцами, и старшие Всеволодовичи из Твери, куда прибыл и младший брат их из Новгорода, возвратились во Владимир47.

В 1212 г. скончался Всеволод Юрьевич, и между старшими братьями, Константином и Юрием, как мы уже видели, возгоралась борьба за обладание великокняжеским столом. Святослав, бывший сначала на стороне Юрия, перешел потом на сторону Константина, но вскоре опять пристал к Юpию, от которого получил Юрьев-Польский в том же 1212 г., а в следующем 1213 г. ходил с Юрием к Ростову на старшего брата48. В борьбе старших братьев своих с Мстиславом Удалым из-за Новгорода (1216 г.), борьбе, окончившейся после Липицкой битвы переходом великокняжеского стола от Юрия к Константину, Святослав также принимал участие, держа сторону Юрия: он осаждал Ржевку, но был отбит от нее малочисленным отрядом Мстислава49.

В 1219 г., как уже говорено было в биографии Ярослава Всеволодовича, болгары напали на Устюг и взяли его. Великий князь не хотел оставить безнаказанною дерзость этих хищников, и в 1220 г. послал на них Святослава с воеводой Еремеем Глебовичем, к которым присоединились переяславльские полки Ярослава Всеволодовича и ростовские - Василька Константиновича. Святослав сжег, пониже устья Камы, болгарский город Ошел и так устрашил болгар, что от них было три посольства к великому князю, который, после похода Святослава, хотел лично предпринять на них еще поход. Юрий Всеволодович так доволен был успехами брата в Болгарской земле, что вышел и встретил победителя близ Боголюбова на р. Сурамле, а во Владимире для него и его сподвижников, которые щедро были одарены, устроил "учреждение велие" (пир), продолжавшееся три дня. Чрез год после этого похода (в 1222 г.), Юрий Всеволодович послал Святослава на помощь новгородцам, бывшим в неприязненных отношениях с ливонскими рыцарями. Новгородцы с князем пустошили Ливонскую землю по берегам р. Аа, осаждали г. Кесь (Венден), но взять его не могли50.

Года через три с небольшим после этого похода (в 1226 г.) видим Святослава в противоположном конце северной Руси: вел. кн. Юрий посылал его и другого брата Ивана (впоследствии князь стародубский) на Мордву, "и возвратистася с победою"51.

Затем, до занятия Святославом великокняжеского стола, мы встречаемся с ним в летописях только три раза. В 1227 г. Юрий Всеволодович послал в русский (южный) Переяславль на княжение племянника своего, Всеволода Константиновича, кн. ярославского; но Всеволод почему-то в следующем году опять перешел в свой удел, а в Переяславль, на его место, в том же 1228 г. (по другим - 1229 г.) послан был Святослав Всеволодович52; далее, под 1234 г. летопись53 отмечает, что он окончил постройку Георгиевской церкви в Юрьеве-Польском, и, наконец, он упоминается в числе князей, которых Господь спас от меча Батыева в 1238 г. Есть известия, что Святослав Всеволодович даже участвовал в битве на р. Сити, но известия эти как-то неопределенны и туманны, хотя и принадлежат летописям54.

Итак, наступил злопамятный для Руси 1238 г. В этом году Ярослав Всеволодович, занявший, после брата своего Юрия, Владимирский великокняжеский стол, наделил младших братьев своих, Святослава и Ивана, уделами: первому он дал Суздаль, а второму - Стародуб55.

Во второе путешествие (в 1246 г.) Ярослава в Орду к Батыю, а отсюда на берега Амура к великому хану Гаюку, только что вступавшему на великоханский трон, Святослав, брат его Иван и их племянники кн. pocтовскиe также ездили в Орду. Последние все в том же году возвратились в свои отчины, а Ярослав, на возвратном пути из Татарии, скончался 30 сентября того же года56.

По старшинству после Ярослава Всеволодовича должен был занять и занял великокняжеский стол брат его Святослав, который в то же время рассажал по городам и племянников своих, "яко же и брат уряди, Ярослав". Но ему не долго пришлось занимать великокняжеский стол: в 1248 г. его согнал с Владимирского стола племянник его, московский князь Михаил Ярославич Хоробрит (Храбрый), который в том же году пал в битве с литовцами на берегу р. Протвы. Владимирский стол занял другой племянник Святослава, Андрей Ярославич. Святослав, вместе с сыном Димитрием, в 1250 г. отправился к хану, который принял его с честию. Конечно, Святослав ходил в Орду хлопотать о возвращении великокняжеского стола, но - хотя и был принят с честию - хлопотал безуспешно: в конце того же года мы видим во Владимире опять Андрея, который тогда же и там же сыграл свою свадьбу с дочерью Даниила Романовича. Через два года после этого, а именно в 1252 г. февраля 3, Святослав скончался в Юрьеве-Польском57.

Святослав Всеволодович (в св. крещении Гавриил) был женат на дочери Давида Юрьевича, кн. муромского (по некоторым сказаниям - Евдокии), которая еще при жизни мужа пожелала идти в монастырь, и в 1228 г. "Святослав отпусти княгыню свою по свету, всхотевши ей в манастырь, и дасть ей наделок мног". Она ушла к "братьи" в Муром и там постриглась. От брака с ней Святослав имел сына Димитрия58.

Михаил Ярославич Храбрый р. 1238 ум. 1248

Михаил Ярославич, четвертый из восьми сыновей Ярослава, известный под именем Хоробрита (Храброго), в первый раз упоминается в летописях под 1238 г. в числе других князей, спасшихся от татарского меча59, и затем исчезает со страниц летописей до 1247 г. Святослав Всеволодович, занявший в 1247 г., по смерти Ярослава, великокняжеский стол, своих племянников "посажа по городом, яко же уряди брат его, кн. вел. Ярослав Всеволодич"60, - а так как летописи называют Михаила московским, то, очевидно, ему досталась Москва61.

В 1248 г. Михаил Ярославич, - неизвестно, вследствие каких побуждений, - выгнал дядю своего, Святослава, из Владимира и сам занял великокняжеский стол. Но в том же году он пал в битве с литовцами на берегу р. Протвы. Епископ Кирилл распорядился принесением тела его во Владимир и похоронил его в Успенском соборе62.

Потомства Михаил Ярославич не оставил: по крайней мере, его не видно ни по летописям, ни по родословным63.

Андрей Ярославич р. 1238 ум. 1264

Летописи не оставили известий о времени рождения Андрея Ярославича, третьего сына Ярослава Всеволодовича64. В первый раз об нем упоминается в летописях под 1238 годом, как об одном из числа князей, спасшихся от меча татарского65.

В 1240 г. брат Андрея Александр из-за чего-то разошелся с новгородцами и ушел от них в Переяславль. Но теснимые соседями-немцами, новгородцы просили у Ярослава Всеволодовича князя для Новгорода, и тот послал к ним сына Андрея. Вероятно, Андрей не оправдал ожиданий новгородцев, и они отправили к Ярославу второе посольство - просить Александра, который и отправился к ним, неизвестно, впрочем, на каких условиях, а Андрей удалился к отцу66. Но в следующем 1241 году мы опять видим его в Новгороде, куда он послан был отцом в помощь к брату Александру в борьбе его с немцами, по разбитии которых в так называемом Ледовом побоище, в 1242 г., он опять воротился к отцу67. Затем в продолжение лет шести Андрей как будто скрывается из глаз летописцев: до 1247 г. летописи молчат о нем.

Судя по действиям братьев - Ярославичей, - Михаила, прогнавшего дядю Святослава из Владимира, и старших его братьев, Александра и Андрея, споривших, как увидим, о великокняжеском столе при жизни дяди, - Святослав Ярославич подавал какие-то поводы племянникам своим оспаривать у него великокняжеское достоинство68. В 1247 г., когда, следовательно, был еще на владимирском столе Святослав Всеволодович, Андрей и Александр Ярославичи отправились к Батыю, который послал их к великому хану, в Монголию. Последний, с умыслом - как некоторые думают - или без всякой задней мысли дал Александру, умнейшему и энергичнейшему из тогдашних русских князей, разоренный, бедный и теперь непривлекательный Киев, - а Андрею (как менее опасному по уму и энергии) - Великое Княжение Владимирское. Братья возвратились из Монголии в 1249 году69. В следующем 1250 году, когда Святослав ходил в Орду и, как видно, хлопотал - хотя и безуспешно - о великокняжеском столе, Андрей сыграл во Владимире свою свадьбу: он женился на дочери Даниила Романовича галицкого70. Может быть, этот родственный союз Андрея с одним из видных и сильных южно-русских князей заставил Александра действовать решительнеe: в 1252 году он отправился к сыну Батыя, Сартаку, которому жаловался на брата Андрея, что он обманом, не по старшинству получил великокняжеский стол и несполна платит хану выход. Разгневанный хан приказал доставить Андрея к себе. Еще до возвращения Александра из Орды, на Русь пришли с татарскою ратью Неврюй, Котья и храбрый Олабуга. "Господи! сказал Андрей, доколе нам ссориться между собою и наводить друг на друга татар? Лучше бежать в чужую землю, чем дружиться с татарами и служить им!" Посоветовавшись с боярами, Андрей с семейством и приближенными людьми бежал. Татары нагнали его (июля 24) под Переяславлем, разбили и едва не захватили в плен; он успел ускользнуть от них в Новгород, где не был принят; бросился в Псков, откуда - дождавшись здесь жены своей - ушел в Колывань (Ревель). Оставив в последнем городе жену свою, он отправился в Швецию, куда, потом, прибыла и жена его71. Великокняжеский стол занял Александр Невский.

В 1256 г. Андрей воротился в Русь72 и с любовью принят был Александром, который хотел дать ему Суздаль, но не решался этого сделать без воли разгневанного на Андрея хана. Андрей пошел на Городец и Нижний Новгород. В том же году посольство Александра дарами умилостивило хана и примирило его с Андреем. В следующем 1257 году вместе с братом Александром и племянником, Борисом Васильковичем ростовским, Андрей отправился в Орду для поднесения даров и оказания чести Улавчию. Цель этой поездки заключалась, вероятно, в приобретении благорасположения Улавчия, который был объявлен наместником Руси, - хотя и предположение Карамзина может быть правдоподобно: историограф догадывается, что князья северо-восточной Руси, "сведав намерение татар обложить северную Poccию, подобно Киевскому и Черниговскому княжению, определенною данию по числу людей, желали отвратить cию тягость, но тщетно": явились татарские численники и изочли земли: Суздальскую, Рязанскую и Муромскую. В 1258 г. Андрей и Александр Ярославичи, Ярослав тверской и Борис Василькович ростовский ездили в Орду. Теперь татары потребовали, чтобы и Новгородская земля была исчислена и платила дань. Александр и Андрей Ярославичи и Борис ростовский отправились с татарскими численниками в Новгород. Сначала дело их шло безуспешно, и только в следующем 1259 г. вследствие ложного слуха о том, что на Новгород собираются огромные полчища татар, князьям удалось исчислить Новгородскую землю. Из Новгорода Андрей возвратился в Суздаль73. Затем летописи ничего не говорят об этом князе до самого 1264 года, а под этим последним отмечают его смерть и погребение в г. Суздале74.

Андрей Ярославич от брака с дочерью Даниила Романовича галицкого, неизвестной нам по имени75, оставил сыновей: Юрия, Василия и Михаила.

Александр Ярославич Невский р. 1220 ум. 1263

В летописях Александр Ярославич начинает упоминаться с 1228 г. В этом году отец его, Ярослав Всеволодович, после похода на Емь, отправился с женой своей в Переяславль-Залесский, оставив в Новгороде сыновей своих, Федора и Александра. Ярослав оставил при них, - конечно, потому, что княжичи были еще очень молоды, - Федора Даниловича и тиуна Якима76. В том же году в Новгороде, по случаю долго стоявшей дурной погоды, цены на предметы потребления сильно повысились, так как ожидали неурожая и голода. Народ волновался: искали виновника несчастия и нашли его в неповинном ни в чем владыке Арсении, который будто бы коварно заключил своего предшественника Антония (надобно заметить - совершенно дряхлого и не владевшего уже языком) в Хутынском монастыре и сам сделался владыкой, подкупив князя; Арсений едва избег насильственной смерти. Антоний опять занял святительский стол, но народ не успокоился; начались грабежи. При таком положении дел дети Ярослава не могли считать себя безопасными, почему помянутые Федор Данилович и тиун Яким бежали с юными княжичами к отцу их77, а новгородцы, пославшие перед тем послов к Ярославу - звать его в Новгород на всей воле новгородской, не дождавшись возвращения этих послов, послали других звать к ceбe Михаила черниговского. Послы эти, впрочем, задержаны были союзником Ярослава, князем смоленским. Но у Михаила пока связаны были руки борьбой с Даниилом галицким; а как только между южными князьями состоялся мир, он поспешил в Новгород, где принят был с восторгом. Уладивши дела новгородские, Михаил поспешил (1229 г.) в Чернигов, оставив в Новгороде юного сына своего, Ростислава. Ярослав не упускал случая к притеснению Новгорода. В самом Новгороде происходили волнения и беспорядки вследствие вражды посадника Водовика с сыном известного посадника же Твердислава; к тому же цены на хлеб еще более поднялись вследствие бывших в сентябре 1230 г. морозов, побивших озими. Михаил, во второй раз бывший перед тем в Новгороде и обещавшийся опять приехать в сентябре, не являлся: Ярослав, злобившийся на него из-за Новгорода, сдерживал его; к тому же Водовик, поднявший сильную междоусобную бурю в Новгороде, ушел с юным Ростиславом в Торжок. Новгородцы послали объявить Михайлову сыну, что отец его изменил, что они найдут себе другого князя; выбрали нового посадника и тысяцкого, разграбили домы прежних сановников и звали к себе Ярослава. 30 декабря 1230 г. Ярослав целовал к новгородцам крест "на всех грамотах Ярослава" (Владимировича). Пробывши здесь две недели, он уехал в Переяславль, а в Новгороде опять оставил детей своих, Федора и Александра78. В 1236 г. Ярослав уехал княжить в Киев; сын его Федор умер в 1233 г., так что теперь Александр оставался в Новгороде более или менее самостоятельным князем79. Татарское нашествие 1238 г., как известно, не коснулось Новгорода, и юного князя новгородского, по выражению летописи, Бог соблюл от татарского меча.

Между тем как восточная Русь все внимание должна была обратить на пришельцев-завоевателей, Новгородская область имела под боком своих врагов в лице шведов, многих финских племен и ливонских рыцарей. Несомненно, в виду частых вторжений этих врагов в Новгородскую землю, Александр, сыгравши в 1239 г. свадьбу свою в Торжке (он женился на дочери Брячислава полоцкого), начал укреплять берега Шелони80, а года через два неприятель действительно появился, хотя и с другой стороны: в 1240 г. шведский король, вероятно, в наказание за набеги новгородцев на Финляндию, послал на Новгородскую землю зятя своего Биргера со множеством шведов, норвежцев и финнов (с ним были, по летописям: "свей и мурмане, Сумь и Ямь"), которые через Ладожское озеро и р. Волхов должны были доплыть до самого Новгорода. Но Александр с немногочисленною новгородскою ратью встретил их на берегу Невы, где и произошла битва, украшенная поэтическими сказаниями (явление Бориса и Глеба) и давшая Александру прозвание Невского. Последний лично участвовал в битве со шведами и, по словам летописи, "неверному кралю их (Биргеру) возложил ocтpиeм меча печать на челе"81. В том же году, вследствие ссоры с новгородцами, о причинах которой летописи умалчивают, Александр с матерью, женой и вообще со всем двором своим уехал из Новгорода в Переяславль-Залесский82. Но не прошло и года по отъезде его, как на новгородские земли напали ливонские немцы, Чудь и Литва; немцы повоевали Водь и наложили на нее дань; в погосте Копорьи сделали острог (город), взяли г. Тесов и, вообще, не доходили до Новгорода только на 30 верст. В таких крайних обстоятельствах новгородцы обращаются к вел. кн. Ярославу Всеволодовичу и просят себе князя; Ярослав отпустил к ним сына своего Андрея, но он, как видно, не оправдал надежд и желаний новгородцев: второе новгородское посольство, во главе которого был владыка Спиридон, просило отпустить Александра. Ярослав, по некоторым летописным известиям, едва согласился отпустить его. Между тем немцы опять напали на Новгородскую землю: на этот раз они забрали скот по р. Лyге, так что сельским жителям нечем было обрабатывать землю83. В 1241 г. Александр приехал в Новгород, к общей радости граждан; и в том же году с новгородцами, ладожанами, корелами и ижорянами выступил в поход на немцев: он взял Копорье; взятых в плен немцев частию отпустил, а частию отвел в Новгород; вожан же и Чудь, "переветников", перевешал и вскоре возвратился в Переяславль.

В том же году немцы напали на Псков, побили псковичей и в городе посадили своих наместников. Заслышав об этом, Александр с братом своим Андреем прибыл в Новгород в том же 1241 г. Братья Ярославичи с новгородцами и низовцами изгоном (быстро и неожиданно) устремились к Пскову, перехватали там немцев и Чудь, а немецких наместников из Пскова отправили в Новгород. Таким образом, Псков был освобожден. Но рыцари не думали уступать Невскому герою: они выступили против него и в начале имели успех, - ими разбит был передовой отряд русских, вступивших в Ливонию. Александр должен был податься назад и искать удобной позиции: он остановился "на Чудском озере, на Узмени у Воронья камени". Немцы устремились на русских, и произошло известное Ледовое побоище. Это было 5 апреля 1242 г. Русские взяли верх и семь верст гнали немцев по льду; 500 рыцарей (по другим - 400) пало в этой битве и 50 взято в плен. Победителя встретили в Пскове с крестами и хоругвями. В то же время литовцы начинают делать, по выражению летописи, "пакости" Новгородской земле, и Александр устремляется на них: в один поход, если верить летописи, он победил семь ратей литовских и такой страх нагнал на литовцев, что, - как говорит летопись, - они после того начали "блюстися имени его"84. После этой победы Александр отправился в Низовскую землю85.

Между тем, в том же году немцы прислали послов в Новгород, когда уже Александра там не было ("без князя"); они отказывались от недавних своих завоеваний и просили о размене пленных: "что есмы зашли Водь, Лугу, Пльсков, Лотыголу мечем, говорили они, то ся всего отступаем". Таким образом, со стороны ливонских рыцарей новгородские и псковские волости пока были обеспечены в отношении безопасности. Но южные границы не безопасны были от набегов Литвы. В 1245 г. литовцы опустошали окрестности Торжка и Бежецка, где теперь княжил, с соизволения Александра Невского, Ярослав, сын Владимира псковского, живший до того у ливонцев и недавно воевавший с последними Псковскую землю. Этот Ярослав с новоторжцами погнался за литовцами, но был побит ими; потом, совместно с тверскими воеводами, Яведом и Кербетом, которые вышли с тверичами и дмитровцами, он опять погнался за литовцами; у Торопца произошел бой, клонившийся не в пользу русских. На следующий день явился Александр с новгородцами: он отнял у литовцев весь полон и побил 8 князьков литовских. Новгородцы пошли отсюда восвояси, а Александр "с своим двором" продолжал преследовать неприятеля и окончательно добил его у г. Жижиц у Усвята. Захватив с собой из Витебска сына, он пошел к Новгороду, но на пути встретил другую литовскую рать, которую также побил86. Защищая северо-западную Русь от соседей, немцев и финнов, Александр обращал свои взоры и в противоположную сторону, где требовались уже не меч и крепкая рука, а серебро и золото: летописи, между прочим, ставят ему в похвалу, что он "не остави пути отца своего", посылал в Орду выкупать пленников "и много злата и сребра издава на пленникех". Вообще, слава о нем, а особенно о его богатырских подвигах распространилась повсюду, так что, - по словам летописца, - даже моавитские жены (монгольские) именем его стращали детей87.

30 сентября 1246 г. скончался Ярослав Всеволодович; Александр, вместе с дядею Святославом и братьями, оплакал кончину отца и в том же году, по требованию Батыя, отправился в Орду. Восточный деспот, по словам летописи, немало подивившись красоте и величественной наружности Александра, послал его и брата его Андрея, ранее Невского прибывшего в Орду, к великому хану в Монголию88, откуда они возвращаются в 1249 г., пожалованные89: Александр - Киевом и всей Русской землей, а Андрей - Владимиром90. По прибытии во Владимир Александру пришлось оплакивать здесь смерть родственников своих, князей: Владимира Константиновича углицкого и Василия Всеволодовича Ярославского91. Вскоре после этого он отправился в Новгород, где, в 1251 г., торжественно встречал прибывшего из Владимира митрополита Кирилла вместе с епископом ростовским, также Кириллом. Новгородцы умолили митрополита поставить им во епископы Далмата, и митрополит удовлетворил их желание92, к их общей радости, хотя эта радость должна была несколько омрачиться, так как князь их сильно заболел. Оправившись от болезни, Александр отправил к норвежскому королю Гакону посольство с предложением, чтоб он воспретил своим финмаркским подданным грабить Лопь и Корелию, причем послам поручено было лично узнать дочь Гакона, Христину, на которой Александр думал женить сына своего, Василия. Предложение о финмаркских подданных было удовлетворено, но сватовство не состоялось93.

В своем месте94 мы уже высказали предположение, что родственный союз Андрея с одним из южно-русских князей мог заставить Александра действовать решительнее в отношениях его к младшему брату. В 1252 г. Невский отправился в Орду к Сартаку, сыну Батыя, который, по старости, уже мало занимался делами по управлению улусами. Принятый с честию, Александр повел дело так, что на Андрея была послана татарская рать под начальством Неврюя, и Андрей бежал через Новгород, Псков и Колывань (Ревель) в Швецию: Александр торжественно въехал во Владимир и был посажен митрополитом Кириллом на великом княжении95.

В 1254 г. брат Александра, Ярослав тверской, с своими боярами бежал в Ладогу. Хотя летописи и не указывают на причину этого бегства, но, кажется, ее надобно искать в правдоподобно предполагаемых отношениях Ярослава к Андрею. При нашествии Неврюя, когда Александра еще не было на Руси, мы видим семейство Ярослава и воеводу его Жидислава в Переяславле. Зачем, спрашивается, они попали туда? Нам кажется, что младшие братья Александра были в союзе; они не могли не знать, зачем Александр поехал к Сартаку, и, вероятно, хотели действовать против старшего брата сообща. Однако Александр пока оставлял Ярослава в покое. Но в 1254 г. для Ярослава могло выясниться что-нибудь опасное со стороны Александра, и он решился бежать и притом с боярами, которые, конечно, были ближайшими советниками своего князя и исполнителями его планов, а следовательно должны были, по необходимости, разделять с князем его опасности и невзгоды. Из Ладоги новгородцы перевели Ярослава во Псков. В это время в Новгороде заметно уже было недовольство сыном Невского, Василием, который в следующем 1255 г. и был изгнан из Новгорода, а на место его взят был Ярослав Ярославич. Василий бежал в Торжок. Узнавши об этом, Александр через Торжок, где пристал к нему и сын его Василий, пошел к Новгороду вместе с двоюродным братом своим, Димитрием Святославичем. В самом Новгороде происходила борьба между двумя партиями, больших и меньших, из которых первая стояла за сына Невского, а вторая - за Ярослава. Тверской князь, не видя возможности удержаться на новом месте, неизвестно куда скрылся, а Невский, между тем, подступал к Новгороду. Партия больших взяла верх, и в угоду Александру сменен Анания (посадник), сторонник меньших, а место его занял сторонник больших Михалко (Михаил Степанович), внук Твердислава. Умиривши граждан, Александр отправился во Владимир, оставив на новгородском столе опять сына своего Василия. В это время в Орде произошла перемена: в 1255 году умер Батый, а в следующем 1256, как сообщают некоторые летописи, все суздальские князья поехали в Орду, естественно, на поклон к новому хану, а преимущественно бывшему тогда в силе ханскому сановнику Улавчию. Александр сам не поехал, а послал только дары. Может быть, Александра удержали дела новгородские: в этом году шведы и финны (Свей, Емь, Сумь) пришли в Новгородскую землю и начали ставить город на р. Нарове; новгородцы послали на "Низ" к великому князю за полками; собирали и свои полки. Услышав о приготовлениях новгородцев, шведы бежали за море. Зимой Александр пришел в Новгород и стал собираться в поход; но никто не знал, куда он хочет идти, хотя многиe думали, что он собирается на Чудь. Несмотря на чрезвычайные трудности зимнего пути, Александр с суздальскими и новгородскими полками проник в Финляндию, повоевав все поморье; много неприятелей было побито и много взято в плен. После этого похода Александр возвратился во Владимир, захватив с собой новгородских послов, Елевферия и Михаила Пинещинича96. В следующем 1257 году князья: Александр, Андрей и Борис (Василькович ростовский) пошли в Орду с поклоном к Улавчию и в том же году возвратились; а вслед за ними пришли татарские численники и изочли земли: Суздальскую, Рязанскую и Муромскую; поставили десятников, сотников, тысящников и темников; не переписывали только черное и белое духовенство и, вообще тех, "кто зрит на святую Богородицю и на владыку"97.

В том же году и до Новгорода дошла, по выражению летописца, злая весть, что татары и с него хотят тайги и десятины. Вследствие этого там поднялись волнения, причем был убит и посадник Михаил (старый, Анания, незадолго перед тем умер). Между тем Александр с татарскими численниками пришел в Новгород, откуда сын его, Василий, разделявший с новгородцами негодование на татарское число, бежал в Псков. Татарские послы требовали тамги и десятины, но им отказали в этом: новгородцы дали им только дары для хана и отпустили с миром. После того Александр выгнал сына своего из Пскова и отправил в Суздальскую землю, а тех, "кто Василья на зло повел", жестоко наказал: "овому носа урезаша, а иному очи выимаша". Впрочем эту жестокость летописец оправдывает: "всяк бо злыи, говорит он, зле да погыбнет". Волнения и после того не прекращались в Новгороде: в ту же зиму новгородцы убили какого-то Мишу, "может быть, того самого, говорит один из наших историков98, который так славно бился со шведами при Неве"; посадничество дано было выведенному из Ладоги Михаилу Федоровичу, а место тысяцкого - Жидяте Доможирову (по другим - Жироху). В следующем 1258 году Александр, с братьями - Андреем и Ярославом тверским, и Борис ростовский ходили в Орду и чтили Улавчия. По отъезде их из Орды, во Владимир опять явились, уже в 1259 г., татарские численники для исчисления той же Новгородской земли; Александр, Андрей и Борис ростовский зимой отправились с ними в Новгород. Но еще осенью в Новгород пришел из Суздальской земли Михаил Пинещинич (взятый Александром во Владимир в 1256 г.), по словам летописи, с ложным посольством и сказал новгородцам, что если они не дадут числа, то полки (татарские), в Низовской земле уже готовы против них. Новгородцы согласились на число ("яшася новгородци по число"). Однако зимой, когда приехали в Новгород татарские послы, Беркай и Касачик, с женами своими и многочисленной свитой, в Новгороде поднялся мятеж; татары требовали от Александра стражи для личной безопасности от народной ярости, - они говорили: "дайте нам число, или бежим проче", что означало, вероятно, угрозу. Но чернь волновалась и хотела "честно умереть за св. Софию", - между тем как другие настаивали на исполнении требования татарских послов. Есть известие, что татары - может быть, в надежде на разъединенность новгородцев - с двух сторон хотели ударить на город, но - по словам летописи - невидимая сила Христова возбранила им это. Наконец, Александр, а за ним и татары, выехали с Городища. Только теперь большие взяли верх: новгородцы "яшася по число, творяху бо бояре coбе легко, а меньшим зло". Взявши число, татары удалились восвояси. Александр, оставив на новгородском столе другого сына, Димитрия, также поехал во Владимир через Ростов, куда он прибыл в среду средокрестной недели. Здесь его чествовали: епископ Кирилл, князья Борис и Глеб с матерью их, княгиней Марией99.

Теперь в Новгороде пока все успокоилось. Но года через три, а именно в 1262 году, произошли восстания в других городах: выведенные из терпения насилиями откупщиков татарской дани, бесерменами, жители разных городов собирались на веча и решали - изгонять от себя сыроядцев, как называли тогда татар и бесермен. Так, произошли восстания в городах: Владимире, Суздале, Ростове, Ярославле, Переяславле; в Ярославле убит был народом Зосима, бывший прежде христианином и даже монахом, а потом, в угоду одному ханскому баскаку, принявший магометанство и, как это большею частию бывает с ренегатами, ругавшийся над прежней верой своей и прежними братьями по ней и даже хуже окаянных, как говорит летопись, утеснявший прежних своих сограждан. Конечно, в Орде не могли равнодушно отнестись к такому событию, и татарские полчища уже готовы были нахлынуть на Русь. Александру предстоял трудный подвиг - умилостивить хана, чтобы отвратить беду от Русской земли. В четвертый100 раз отправляясь в Орду, Александр послал сына своего Димитрия с новгородцами и брата Ярослава тверского на г. Юрьев (Дерпт); с ними пошли еще два князя: зять Александра Константин, сын Ростислава смоленского, и кн. полоцкий Товтивил с полочанами и литовцами101. Этот поход был удачен: Юрьев был взят, множество граждан погибло в пожаре, многиe побиты, а иные взяты были живыми. Следствием этой победы был выгодный для русских договор с немцами102. Между тем Александр отправился в Орду103. Хан Берге задержал его, так что ему пришлось зимовать там104. Из Орды Александр выехал больной; через Нижний Новгород он доехал до Городца105 и здесь, 14 ноября 1263 года, постригся, приняв при этом имя Алексия, а ночью того же числа скончался. Тело его повезли во Владимир. Митрополит Кирилл, в сопровождении владимирских граждан, встретил печальное шествие за 10 верст от Владимира у врат Боголюбской обители, 23 ноября тело Александра погребено было в монастыре Рождества Пресв. Богородицы, откуда, в 1725 году, мощи его перенесены были Петром I в С.-Петербургскую Александро-Невскую лавру106.

Александр Ярославич был женат на Александре, дочери кн. полоцкого Брячислава, отец которого нам неизвестен; о самом Брячиславе летописи упоминают только по поводу выхода его дочери за Александра, в 1239 г.107 Некоторые приписывают Невскому вторую жену, Вассу, но - кажется - ошибочно108. Александр имел следующих детей: Василия, Димитрия, Андрея, Даниила109 и дочь Евдокию, бывшую в замужестве за Константином Ростиславичем, кн. смоленским.

Ярослав Ярославич р. 1263 ум. 1272

Ярослав Ярославич, великий кн. тверской, был вместе с тем, после брата своего, Александра Невского, и великим князем владимирским с 1263 по 1272 г. Биографические сведения о нем будут изложены в отделе о Тверских великих князьях.

Василий Ярославич р. 1241 ум. 1276

Летописи, отметив под 1241 г. рождение у вел. кн. Ярослава Всеволодовича сына Василия, в продолжение потом лет 30 почти ничего не говорят о последнем110, говорим - почти, потому что под 1246 годом он упоминается по случаю смерти отца его111. В том же году, как известно, брат Ярослава, Святослав Всеволодович, занявший, по старшинству, великокняжеский стол, "посажа" племянников своих "по городом, яко же уряди брат его, в. кн. Ярослав Всеволодович"112. Надобно полагать, что в это же время и Василий получил Кострому, которой, за его малолетством, могли управлять бояре. Затем, под 1266 годом он упоминается по случаю женитьбы его113.

В 1269 году, после известной Раковорской битвы, новгородцы еще не примирились с немцами, и по этому случаю в Новгороде произошла сумятица: одни хотели послать за Ярославом в надежде, что он примирит Новгород с немцами, - другие не хотели этого. Ярослав, много помогший новгородцам в помянутой битве, полагал, что ему теперь легко будет устранить некоторых, не расположенных к нему, новгородских бояр от их должностей и заменить их своими приверженцами. Хотя теперь время было удобное и он не замедлил приехать в Новгород, но успел только в том, что на место тысяцкого, не вернувшегося в Новгород после Раковорской битвы (о нем не знали даже, убит был он, или - нет), новгородцы выбрали Ярославова сторонника, Ратибора Клуксовича. После этого, благодаря - скажем современным техническим языком - военным демонстрациям Ярослава, направленным против немцев, новгородцам удалось заключить с последними мир. Естественно, Ярослав теперь думал, что он может распоряжаться в Новгороде по личному усмотрению: так, он самовольно забирает ceбе двор какого-то Алексы Морткинича; берет у некоторых новгородцев деньги; отнимает вотчины у храма св. Софии; перевершает прежние грамоты; вмешивается в торговые отношения новгородцев к немцам и т. п. Вследствие такого самоуправства Ярослава, в 1270 г. в Новгороде поднялся мятеж, - причем некоторые из сторонников Ярослава бежали, некоторые - убиты; Ярославу же решительно и энергично предложено было выехать из Новгорода. Не имея при себе войска, Ярослав должен был подчиниться необходимости. Новгородцы обратились к племяннику Ярославову, Димитрию Александровичу, и звали его к себе; но он не хотел оскорблять дядю. Новгородцы оказались в критическом положении, тем более, что Ярослав готовился к походу на Новгород, против которого поднимал и татар. Помощь, однако, явилась Новгороду, откуда нельзя было, по-видимому, и ожидать ее: за Новгород стал "мезинный" (меньший, младший) брат Ярослава, Василий костромской. Может быть, Василий был или оскорблен старшим братом, который, когда самовластно распоряжался в Новгороде, точно так же распоряжался и на Костроме, где захватил, еще в прошлом году, новгородских купцов; или костромской князь боялся усиления тверского князя, который, в то же время был и великим князем владимирским. Как бы то ни было, Василий отправил в Новгород послов: "кланяюся святой Софьи и мужем новгородцем; слышал есмь, аже Ярослав идет на Новгород, со всею силою своею... жаль ми своея отчины", сказал он через этих послов новгородцам. Сам же Василий отправился в Орду вместе с новгородцами, Петрилой Рычагом и Михаилом Пинещиничем, может быть, приходившими к Василию с тем же, с чем новгородцы ходили и к Димитрию, в Переяславль. Василий представлял хану всю невинность новгородцев и, напротив, обвинял Ярослава. Хан, уже отпустивший было татар на Новгород, воротил их, оставив при Ярославе только послов. Ярославу только при помощи духовной власти удалось побудить новгородцев без кровопролития, и то так, что мир заключен был на всей воле новгородской114. Эта новгородская воля выразилась в том, что - по наущению Василия - новгородцы, по договорам, вытребовали от Ярослава такие обязательства, по которым последний лишался суда и черной и печерской даней, и отмены которых, т. е. обязательств, как сейчас увидим, потребовал потом сам же Василий... В следующем 1271 году братья и племянник их, Ярослав и Василий Ярославичи и Дмитрий Александрович, ездили в Орду. Летописи не указывают на поводы к этой поездке; может быть, она стояла в связи с предшествовавшими событиями. На обратном пути из Орды, уже в 1272 г., Ярослав умер, и владимирский великокняжеский стол занял брат его, Василий Ярославич костромской115.

Со смертию Ярослава новгородский стол остался, так сказать, вакантным. Конечно, великий князь имел более шансов на занятие новгородского стола, что было и в интересах Новгорода - иметь у себя сильнейшего князя, только он не стеснял бы его вольностей. Но Димитрий Александрович переяславский, не хотевший прежде, как мы видели, взять новгородского стола под дядею (Ярославом тверским), теперь оказывается претендентом на этот стол. Он, как сын Невского, столько добра сделавшего Новгороду, мог, конечно, рассчитывать на сочувствие новгородцев. Но и Василий еще так недавно оказал важную услугу новгородцам в борьбе их с Ярославом! Оба претендента послали (в 1272 г.) в Новгород своих послов, которые остановились на Ярославовом дворе. Новгородцы, по некоторым известиям, предпочли Димитрия потому, что Василий, вступив на великокняжеский стол, послал в Новгород своих наместников и приказал уничтожить грамоты брата своего, Ярослава, по которым у князя отнимался суд, а также черная и печерская дани. Новгородцы отвечали Василию, что он сам же "удумал" им это, а теперь поступает совершенно наоборот. Итак, новгородцы призвали к себе Димитрия Александровича, который в том же году прибыл в Новгород и 9 октября сел на столе. В следующем 1273 году Василий, послав воеводу своего Семена пустошить новгородскую волость, сам пошел к Переяславлю, а отсюда - к Торжку; пожег здесь хоромы и, посадив в Торжке своих тиунов, ушел в Кострому. Семен, попустошив новгородские волости, также возвратился во Владимир с большим полоном. В то же время и племянник Василия, Святослав тверской, с татарами пустошил Волок, Бежецк и Вологду. Между тем в Новгороде вздорожал хлеб, кажется, главным образом потому, что в Низовской земле у новгородских гостей, бывших во Владимире, Твери и Костроме, были отняты товары. Димитрий Александрович, зимой того же года, пошел с новгородцами ратью на Тверь, а к Василию Ярославичу отправил послов с предложением - возвратить Новгороду взятые им новгородские волости и заключить с новгородцами мир. Великий князь отпустил послов с честью, но мира не дал. Все эти бедствия, в виду стольких врагов, наконец, внушили новгородцам спасительную мысль - обратиться к Василию. В Торжке, куда прибыл Димитрий с новгородцами, с намерением воевать Тверскую землю, поднялась замятня: новгородцы, видя на стороне Василия перевес, желали задаться за него. Димитрий добровольно отказался от новгородского стола, почему и был отпущен в Переяславль, как говорят летописи, с любовию; у приверженца его, Павши, отнято было посадничество и отдано Михаилу Мишиничу. Павша бежал к Димитрию. К Василию послали послов; а в Торжке присягали "единакым быти с посадником Михаилом". Впрочем, в том же году, когда Василий уже посажен был на новгородском столе, Павша перешел на его сторону: посадничество опять дали ему116.

В 1274 г. Павша умер. Василий Ярославич приехал в Новгород, и при нем в посадники опять выбран был Михаил Мишинич117.

В конце 1275 г. Василий зачем-то ездил в Орду, откуда возвратился уже в следующем 1276 году во Владимир. В том же году он умер в Костроме, в которой почти постоянно жил, будучи и великим князем, и погребен в церкви св. Феодора, в присутствии многих князей. Тут были: Борис Василькович ростовский, Глеб Василькович белозерский, Михаил Иванович стародубский, внук Всеволода Юрьевича, Дмитрий Александрович переяславский и Федор Ростиславич ярославский118.

Василий Ярославич был женат, но о жене его до нас не дошло никаких известий; не знаем даже имени ее. Равным образом, ни из летописей, ни из родословных не видно, чтобы у него были дети119.

Димитрий Александрович переяславский р. 1280 ум. 1294

В 1259 году Александр Невский был в Новгороде с татарскими численниками, приехавшими для переписи новгородской земли. По окончании переписи, которой предшествовали обычные новгородские смуты, татары выехали из Новгорода; вскоре после них выехал и Александр, оставив там сына своего Димитрия, который был, вероятно, еще очень молод120. Как Димитрий жил и управлял Новгородом до 1262 года, летописи не оставили известий. Но в этом последнем году Александр Невский, намереваясь ехать в Орду, послал брата своего Ярослава и сына Димитрия с новгородцами ратью на Юрьев (Дерпт). Летописи замечают, что Димитрий воротился из этого похода "со многим товаром". Само собою разумеется, что победа новгородцев и взятие Юрьева зависели не от Димитрия, еще очень молодого, а от них самих или от князей, принимавших в этом походе участие; тут были, кроме Ярослава Ярославича: зять Невского, Константин Ростиславич смоленский, и полоцкий князь Товтивил с полочанами и литвой, с которой новгородцы, незадолго до этого похода, помирились121.

Для новгородцев, конечно, неудобно было иметь у себя малолетнего князя и, как видно из последующих событий, они только ждали удобного случая устранить его от себя. Случай этот скоро представился: 14 ноября 1263 года умер Александр Невский, а в следующем году новгородцы, с своим посадником (Михалком) во главе, выгнали от себя Димитрия, "зане князь еще мал бяше", и посадили у себя дядю его, Ярослава Ярославича тверского122.

В 1268 году новгородцы открывают военные действия против ливонцев, к чему привлекают и других князей; посылают и за Димитрием в Переяславль123. Димитрий, таким образом, принимал участиe в знаменитой битве под Раковором (Везенбергом) и в битве у р. Кеголи. Летописи отводят даже видное место в этом походе Димитрию. Так, в конце января, по пути к Раковору, отряд, в котором находился Димитрий, напал на засевшую в одной пещере Чудь, которую трудно было выбить оттуда, но выбили, благодаря "хитрости порочнаго мастера", который пустил в пещеру воду; Чудь выбежала и была побита; а захваченный при этом товар отдан был Димитрию. В дальнейшем рассказе об этом походе Димитрий изображается успешно действующим по собственному почину; после победы, одержанной 18 февраля, он три дня стоит "на костях" и потом уже отправляется в Новгород, а оттуда - в Переяславль124.

В 1270 г., после того, как вел. кн. Ярослав Ярославич показал, что он хочет распоряжаться в Новгороде по своему усмотрению, новгородцы подняли мятеж и прогнали Ярослава, несмотря на обещание его во всем уступить "воле новгородской"; они послали в Переяславль за Димитрием, прося его на новгородский стол; Димитрий отказался, не желая "взять стола перед стрыем своим"; а потом даже помогал Ярославу в походе на Новгород и ходил с ним в 1271 г. в Орду125. Но в 1272 г., по смерти Ярослава, Димитрий желал и добивался Новгорода, хотя и должен был уступить вел. кн. Василию Ярославичу, который располагал большими средствами для удержания Новгорода за собой126.

По смерти Василия Ярославича, в 1276 г., Димитрий Александрович сделался вел. кн. владимирским; в том же году новгородцы звали его к себе, а в 1277 г. посадили его на новгородском столе в неделю всех святых127. В следующем 1278 году Димитрий с своими низовскими полками и новгородскими ходил на Корелу и "полонил всю землю их", а в 1279 г. выпросил у новгородцев позволение поставить для себя город Копорье (крепость в Копорьи). В 1280 г. он лично, с посадником Михаилом и "большими мужи", пошел в Копорье и заложил там каменную крепость128. Тогда же он и новгородцы, по каким-то причинам, отняли посадничество у Михаила Мишинича, а на место его вывели из Ладоги Семена Михайловича129. Все эти последние факты указывают на то, что новгородцы были с великим князем в мире и согласии, а потому удивительным кажется, что в следующем 1281 году у Димитрия произошел разлад с новгородцами. Некоторые думают, что этот разлад произошел из-за Копорья, которое новгородцы не хотели оставлять в руках великого князя130. Вследствие этого Димитрий Александрович вступил с огнем и мечом в Новгородскую землю и стал на Шелони. Сюда прибыл к нему новгородский архиепископ с дарами и просьбой о мире. До начала военных действий к Димитpию приходил тот же владыка, но тогда великий князь не взял мира с новгородцами; теперь же он дал мир и уехал во Владимир, откуда вскоре отправился в Ростов, где происходила ссора между братьями, Димитрием и Константином Борисовичами, недавно получившими княжение после дяди Глеба, а теперь отнявшими Белозерский удел у Глебова сына, Михаила. Димитрий примирил братьев. Между тем собственный его брат, Андрей городецкий, руководимый, как объясняют летописи, одним из своих приближенных, "льстивым коромольником, Семеном Тониглиевичем", в том же 1281 году пошел в Орду, бил челом хану на брата своего Димитрия и успел выпросить ярлык на великое княжение. До Андрея дошла в Орду весть, что Димитрий собирает рать, укрепляет город, не хочет слушать ханского слова и уступать княжения младшему брату. Все это передано было хану, который и дал Андрею татарскую рать, во главе с Кавгадыем и Алчедаем. Андрей подошел к Мурому и созывал сюда князей. Боясь ли пришедшей с Андреем татарской рати, а главное - боясь ли оскорбить хана, давшего Андрею великокняжеский ярлык и рать, или желая ослабить великого князя, к Андрею явились: кн. Федор Ростиславич ярославский, Михаил Иванович стародубский и Константин Борисович ростовский. Соединенные князья вместе с татарами пошли на Димитрия к Переяславлю; но последние, кажется, не хотели и думать об определенной цели похода; они все по пути предавали огню и мечу: опустошили Муром, около Владимира, Юрьева, Твери, Торжка, даже Ростова; Переяславль, в котором не было Димитрия, взят был на щит. А все зло, по замечанию одной летописи, сделал Андрей, добиваясь великого княжения не по старшинству. Между тем Димитрий бежал к Новгороду и хотел пробраться и засесть в Копорьи. Новгородцы вышли пpoтив него на Ильмень, заставили его отказаться от Копорья и показали ему путь; при этом они захватили, в качестве аманатов (заложников) двух дочерей Димитрия и бояр с женами и детьми, обещаясь отпустить их, коль скоро "мужи" Димитрия выйдут из Копорья. Это было 1 января. В Копорьи, вместе с дружиной Димитрия, находился и зять его Довмонт. Он, когда еще Димитрий имел дело с новгородцами на Ильмене, набежал на Ладогу и захватил оттуда имущество тестя, а по выражению Новг. 1-й летописи - "задроша и ладоского" (прихватил), и воротился к Копорью на Васильев день (1 января). Между тем новгородцы, послав за Андреем, пошли на Копорье; дружина Димитрия вышла из города, который и был новгородцами разрушен, а земляные укрепления раскопаны ("гору раскопаша").

Андрей прибыл в Новгород и сел на столе. В то же время и Дмитрий, ушедший из Новгородской земли за море, возвратился в Переяславль. Андрей, после обычного обряда сажания на стол новгородский, взяв с собой несколько новгородских бояр, поторопился во Владимир, так как, по некоторым известиям, он услыхал, что Димитрий возвратился из-за моря с большою ратью, укрепляет город и собирает полки. Новгородских бояр он захватил потому, что боялся брата. Из Владимира, отпустив новгородских бояр, Андрей отправился в Городец, а отсюда - в Орду с жалобами на брата; с ним отправился и Семен Тониглиевич. Между тем один из отпущенных им новгородских бояр, посадник Семен Михайлович, засел в Торжке и не пускал туда Димитриевых наместников, а "обилие" (хлеб) водяным путем препровождал в Новгород. С наступлением 1283 г., Святослав Ярославич с тверичами, Даниил Александрович с москвичами и новгородцы пошли ратью к Переяславлю на Димитрия, который выступил против соединенных сил и стал в Дмитрове. Не доходя 5 верст до этого города, противники Димитрия вступили с ним в переговоры и заключили мир. Но Андрей и после этого не мог успокоиться: из Орды он привел татарскую рать под начальством Турайтемира и Алына, а воеводой был у них Семен Тониглиевич. Рать эта начала пустошить Суздальскую землю, между тем как Димитрий бежал к татарам, но не к золотоордынским, покровителям Андрея, а к враждебным им - ногайским, кочевавшим в южно-русских степях, у берегов Черного моря. Ногай, бывший прежде военачальником в Золотой Орде, теперь считался сам полновластным ханом, которого боялся даже и хан Золотой Орды. Димитрий принят был здесь с честию, конечно, благодаря соперничеству ханов. Возвратившись на Русь с ханской грамотой, Димитрию не пришлось прибегать к мечу: Андрей добровольно примирился с ним. Тогда же Димитрий послал в Кострому бояр своих, Антона и Феофана, которым поручено было выпытать Семена Тониглиевича об Андреевых планах и убить его; бояре исполнили волю князя: убили Семена, но о планах Андрея ничего не узнали. Вероятно, Андрей задумал отмстить брату за его самоуправство и за своего любимца: по крайней мере, мы видим, что в 1284 г. Андрей пришел в Торжок и позвал к себе новгородского посадника Семена со "всеми старейшими людьми"; здесь князь и новгородцы целовали крест на том, что Андрей "не съступается Новагорода", а новгородцы не ищут другого князя. Из Торжка Андрей пошел в Суздальскую землю, но уступил, все-таки, Новгород Димитрию, так как, по известию Татищева, Димитрий хотел идти на него ратью. Мало того: в том же году зимой он сам ходил с Димитрием, с которым были и татары, на Новгородскую землю, которая потерпела много зла. Новгородцам, теснимым в это время со стороны Невы немцами, ничего не оставалось делать, как постараться о примирении с великим князем: Димитрий сел на новгородском столе131.

Но Андрей, как видно, только в силу необходимости примирился с братом; в душе же продолжал питать к нему ненависть. Так, в 1285 году он привел на Димитрия какого-то ордынского царевича с татарами, которые, по обычаю, разбрелись по Суздальской земле для грабежа. Димитрий, соединившись "с братьею своею", выгнал этого царевича, а бояр Андреевых забрал в плен132.

Димитрий Александрович, как видно, хотел держать всех князей Суздальской земли под своей рукой. Так, смирив брата своего Андрея, он, в 1288 году или около того, предпринимает поход на Михаила тверского, потому что, по выражению летописца, "не вьсхоте Михаил Тверскый поклонитися вел. кн. Дмитрию". Великий князь с новгородцами и их посадником Андреем, с братьями: Андреем городецким и Данилом московским, и с кн. ростовским, Димитрием Борисовичем (на дочери которого, года за три перед тем, женился сын великого князя, Иван) двинулись на Тверь и подошли к Кашину, где стояли девять дней, города не взяли, но в окрестностях "все пусто сотвориша"; после того, взяв Кснятин, они пошли к самой Твери. Михаил Ярославич, 17-летний юноша, хотя и вышел к ним навстречу, но дело до битвы не дошло; князья заключили мир, но на каких условиях - неизвестно: вероятно, мир не выгоден был Михаилу133.

Как увидим впоследствии, Андрей все еще не оставлял мысли о враждебных действиях против брата. Димитрий, вероятно, и замечал это, - но не хотел без явных поводов усмирить его. Может быть, для обеспечения себя от враждебных действий Андрея совместно с татарами, не хотел ли он задобрить последних и - не с этою ли целью, в 1292 году, он посылал сына своего Александра в Орду (Ногаеву), который там и умер?134

Занятый делами, более близкими его сердцу, Димитрий, как князь новгородский, не оставлял, однако, без внимания и Великого Новгорода. Так, в том же 1292 году его воеводы ходили с новгородцами на немцев, которые беспокоили Новгородскую землю, конечно, потому, что сами новгородцы не упускали случая пограбить враждебных им соседей: как летопись выражается, новгородские "молодци" делали в этом году набеги на Емь, чем и вызвали неприязненные действия со стороны шведов135.

В 1293 году Андрей Александрович, привлекши на свою сторону князей ростовских, Димитрия и Константина Борисовичей, и Федора Ростиславича ярославского с зятем его, Михаилом Глебовичем белозерским, ходил в Орду (Золотую), где тогда ханом был Тохта; жаловался последнему на брата своего и успел выхлопотать рать, с которой Тохта отпустил своего брата Дуденя. Пришедши в Суздальскую землю, татары разорили Владимир, Москву, Дмитров, Волок, Переяславль, Юрьев, Коломну и многие другие города. Димитрий Александрович, пред их приходом, бежал сначала в Волок, а потом - во Псков... Татары хотели идти на Тверь, куда отовсюду сбежалось множество народа, решившегося положить головы свои, если бы пришли татары. Слух ли об этой решимости коренных и пришлых тверичей, или слух о приближении к городу возвращавшегося из Орды тверск. князя подействовал на татар, - только они на Тверь не пошли, а обратились на Волок. Теперь новгородцы высылают к ним послов с дарами, прося ханского брата пощадить их землю, а Андрея зовут к себе на стол. Дудень "вспяти" свою рать; то же сделал и Андрей, а сам пошел в Новгород. Таким образом, Владимир и Новгород остались за Андреем, а союзник его, Федор Ростиславич, сел в Переяславле; Димитриева же сына Ивана они вывели в Кострому. Между тем, Димитрий Александрович, вероятно, считая себя небезопасным от врагов своих во Пскове, решился бежать в Тверь. Андрей, узнавши об этом, с посадником Андреем Климовичем и новгородцами, бросился в Торжок, чтоб перехватить там брата. Хотя Димитрий сам и благополучно пробрался в Тверь, но обоз его достался в руки Андрея и новгородцев. Из Твери, конечно, при участии в этом тверского князя Михаила, Димитрий послал в Торжок тверского владыку с каким-то кн. Святославом для переговоров о мире, который и был заключен: Димитрий отказался от великого княжения и хотел провести последние дни в своем любимом Переяславле. Вероятно, с досады, что лишается приобретения, Федор Ростиславич, союзник Андрея, оставляя Переяславль, сжег его. Димитрий отправился в свою отчину через Волок; в пути он заболел, постригся в чернецы и - умер. Это было в 1294 году. Тело его из Волока перевезли в Переяславль и там похоронили в Спасо-преображенском соборе136.

От брака с неизвестной нам супругой Димитрий Александрович имел троих сыновей: Ивана, Александра и Ивана меньшого и дочь Маpию, бывшую за кн. псковским Довмонтом, и еще двух дочерей, имена которых нам неизвестны137.

Андрей Александрович городецкий р. 1263 ум. 1304

О годах младенчества и ранней юности Андрея Александровича летописи не передают почти никаких известий; одна только Никоновская летопись, под 1263 г. говоря о смерти отца его, отмечает имя его третьим в числе сыновей Невского, когда он, т. е. Андрей, был, кажется, еще очень молод. В 1276 г. умер Василий Ярославич в Костроме, не оставив потомства, и Андрей, в придачу к Городцу, получил еще и Кострому138.

Действующим лицом Андрей выступает на сцену только по занятии его братом Димитрием великокняжеского стола: в 1277 г., когда Димитрий отправился в Новгород, как великий князь, сесть на тамошнем столе, другие князья, как Борис ростовский, Глеб белозерский (Васильковичи), Федор Ростиславич ярославский и Андрей Александрович городецкий, пошли с войсками в Орду на помощь хану Мангу-Тимуру, который собирался в поход на Кавказ против непокорных ему ясов (алан). Поход этот окончился к 1279 году139. Года через два после этого похода (1281 г.), Андрей, руководимый любимцем своим, Семеном Тониглиевичем, отправляется в Орду, жалуется на брата, поднимает на него татар, подходит к Мурому, куда собирает некоторых князей, идет на Переяславль и 19 декабря берет его140. Между тем как Димитрий бежал и направлялся мимо Новгорода к Копорью, куда новгородцы не хотели пустить его, Андрей из Переяславля пошел во Владимир, роскошно угостил здесь татарских вождей и отпустил их, а сам отправился в Новгород, где принят был с честью141. По уходе татар, Димитрий возвратился в свою отчину. До Андрея дошли слухи, что брат его укрепляет свой Переяславль и собирает рать, а потому (в 1282 г.), захватив с собой многих новгородцев и двух посадников, Семена Михайловича и Якова Димитриевича, он пошел из Новгорода во Владимир. Угостивши здесь новгородцев, он послал их стеречь Торжок и Новгород, а сам с Семеном Тониглиевичем через Городец отправился в Орду, где опять успел восстановить хана против Димитрия и получить татарскую рать под предводительством Турай-Темира и Алыня. Димитрий бежал к отложившемуся недавно от Орды сильному Ногаю, в приднепровские степи. В 1283 г. он воротился в Русь, и между братьями произошло примирение, неискреннее, впрочем, со стороны Андрея142. Так как в распрях братьев принимал весьма деятельное участие любимец Андрея, Семен Тониглиевич, то, естественно, Димитрию хотелось устранить его от Андрея и он, как мы видели, устранил его143. Это обстоятельство заставило Андрея теснее сблизиться с новгородцами против старшего брата: в Торжке и та и другая сторона целовала крест друг к другу стоять за одно. Но, пришедши в Суздальскую землю, Андрей не только ничего не мог предпринять против брата, а даже ходил вместе с ним, в 1284 г., против тех же новгородцев144. Впрочем Андрей еще не успокоился. В 1285 г. он привел из Орды на Димитрия какого-то царевича, но Димитрий прогнал его, а бояр Андреевых переловил145. Андрей, по-видимому, смирился и даже, наряду с другими князьями, в 1289 г. участвовал в походе Димитрия на Тверь146. Но в 1293 г. вместе с другими князьями - ростовскими, углицким, ярославским и белозерским - он отправился в Орду и жаловался хану Тохте на брата; хан отпустил с Андреем брата своего Дуденя и с ним татар, которые "всю землю пусту сотвориша". Но мы не будем передавать подробностей этого эпизода: они изложены в предыдущей биографии. Скажем только, что Андрей, по уходе татар, отправился в Новгород, откуда воеводы его, вместе с новгородцами, ходили в том же году на границу Корелии к вновь построенному шведами городку (нынешний Выборг). Но поход этот был неудачен147.

Хотя Димитрий и радушно был принят во Пскове, но - вероятно - считал себя небезопасным по близкому соседству с Андреем, а потому решился удалиться в Тверь. Андрей хотел перехватить брата в Торжке, но это ему не удалось, хотя пожитки Димитрия достались в его руки. При посредстве тверского князя братья заключили мир в 1294 г.: Димитрий отказался от великокняжеского стола и получил обратно Переяславль (Федор Ростиславич должен был оставить этот город и, оставляя, сожег его, конечно, с досады), на пути к которому заболел в Волоке, постригся в чернецы и умер. Теперь Андрей уже бесспорно занимает великокняжеский стол148.

В том же 1294 г. Андрей Александрович и Михаил Ярославич тверской женились на дочерях только что умершего Димитрия Борисовича ростовского: первый - на Василиссе, второй - на Анне149. В следующем 1295 г. Андрей вместе с молодою женой отправился в Орду, вероятно, лично уведомить хана о смерти брата и своем занятии великокняжеского стола150. Вскоре Андрею пришлось, как и его предшественнику, придти в столкновение с прочими князьями, из которых на стороне его стали: Федор Ростиславич ярославский и Константин Борисович ростовский; прочие: Михаил тверской, Даниил московский и Иван Димитриевич переяславский стояли против Андрея. Дело едва не дошло до междоусобной войны. В 1296 г. князья собрались, для решения споров, во Владимир, куда, по этому случаю, прибыл и ханский посол; не было только Ивана Димитриевича, который перед съездом отправился в Орду, поручив блюсти отчину свою князьям московскому и тверскому; представителями его на съезде были переяславские бояре. На съезде, несмотря на присутствие ханского посла, князья подняли было резню; но благодаря вмешательству епископов, владимирского - Симеона и сарского - Измаила, крови не было пролито. Так или иначе, князья уладили дела и разъехались. Но Андрей досадовал на своих противников и, как видно, в особенности на своего племянника, Ивана Димитриевича переяславского, и в том же году пошел ратью на Переяславль. Даниил московский и Михаил тверской выступили навстречу и сошлись с Андреем близ Юрьева. До битвы, однако, дело не дошло: князья примирились и разошлись151.

Между тем на северо-западе немцы начинают беспокоить Псков и угрожать Новгороду: в 1299 г., в марте, они напали на Псков, сожгли посад и обложили город. В последний раз вышел против них храбрый Довмонт. Произошла битва, какой, по замечанию летописей, около Пскова никогда не бывало; некоторых пленных Довмонт отправил к Андрею Александровичу152. В следующем 1300 г. немцы пришли к устью Охты и поставили город Ландскрону. Андрей не мог вовремя подать помощи Новгороду, конечно, потому, что между князьями Суздальской земли все еще продолжались несогласия153. В 1301 г. Андрей Александрович, Михаил тверской, Даниил московский и Иван переяславский съехались у Дмитрова и взяли мир между собой, - но не все: "Михаило с Иваном не докончал межи собой", может быть, потому, что тверской князь, державший сторону Ивана, ожидал получить что-нибудь из Ивановой волости, после его смерти, но Иван ничего ему не отказал154.

В том же 1301 г. Андрей ездил в Новгород и ходил с новгородцами к Ландскроне; этот город был взят и разрушен, а немцы перебиты155. Но дела Суздальской земли не позволяли Андрею медлить в Новгороде. В 1302 году мая 15 умер Иван Димитриевич переяславский, отказав свою отчину младшему дяде своему, Даниилу московскому, которого он любил и уважал. Даниил занял Переяславль своими наместниками, а наместники великого князя бежали оттуда. Андрей отправился в Орду, конечно, жаловаться на Даниила. Но, хотя он и воротился из Орды с ханскими послами и пожалованием, ему не пришлось продолжать борьбы. В 1303 г. умер Даниил; в Переяславле сидел сын его Юрий, которого переяславцы не хотели отпустить даже на погребение отца, боясь, чтобы Андрей не захватил без него Переяславля. На состоявшемся в Переяславле съезде156 примирились все князья, за исключением Юрия Даниловича, удержавшего Переяславль за собой. После этого съезда Андрей отправился в Городец, где в начале следующего 1304 г. умер схимником и погребен в церкви св. Михаила157.

Андрей Александрович от брака с Василисой, дочерью кн. Димитрия Борисовича ростовского имел детей: Юрия, Михаила и Бориса.

Михаил Ярославич тверской р. 1271 ум. 1318

По смерти Андрея Александровича на великокняжеское достоинство мог вполне рассчитывать князь тверской Михаил Ярославич, как старший в роде Ярослава Всеволодовича; но ему явился соперник в лице московского князя Юрия Даниловича. Борьба этих равно энергичных князей окончилась в пользу Михаила, который в 1304 г. и занял великокняжеский стол, на котором сидел до самой смерти своей, т. е. до 1318 г. включительно. Полные биографические сведения о нем помещены в отделе о тверских князьях.

Юрий Данилович московский р. 1281 ум. 1325

В половине мая 1302 года умер, как мы уже говорили, бездетным кн. переяславский Иван Димитриевич, внук Александра Невского, отказав свою отчину любимому им дяде Даниилу московскому, который выгнал оттуда наместников брата своего Андрея и посадил там своих158. В следующем 1303 году Даниил умер. Юрий в это время находился в Переяславле. В летописи замечено, что по смерти Даниила "переславци яшася за сына его за князя за Юрья, и не пустиша его и на погребение отче"159, опасаясь, конечно, как бы Андрей не занял Переяславля. Андрей Александрович отправился в Орду, а Юрий Данилович, между тем, вместе с братьями успел взять Можайск, пленил и привел в Москву тамошнего князя, Святослава Глебовича, племянника Феодора Черного. Андрей возвратился из Орды с ханскими послами. Осенью 1303 года князья съехались в Переяславле и здесь читали, в присутствии митрополита Максима, ханские ярлыки, приглашавшие князей к прекращению распрей. Андрей Александрович, Михаил Ярославич тверской и Даниловичи, за исключением Юрия, возобновили мирный договор; Юрий же, несмотря на ханские ярлыки, удержал Переяславль за собой. После этого съезда Андрей отправился в Городец, где и скончался в следующем 1304 году160.

Со смертию Андрея Александровича начинается ожесточенная борьба между Москвою и Тверью: претендентами на великокняжеский стол являются дядя и племянник, Михаил тверской и Юрий московский, из которых первый, как старший в роду, имел, по-видимому, неоспоримые права на великокняжеский сан, и никто из лиц, заинтересованных в занятии великокняжеского стола тем или другим князем, не сомневался в том, что хан утвердит великое княжение за Михаилом. Так, бояре Андрея городецкого, по смерти последнего, отъезжают в Тверь, конечно, в уверенности, что Михаил будет великим князем владимирским; новгородцы также признали Михаила, на известных условиях, своим князем. Михаил, в том же 1304 году, отправился в Орду; вслед за ним отправился туда и Юрий. Подобные поездки князей большею частию оканчивались приходом на Русь татар с их обычными спутниками - грабежом, пожарами и избиением мирных жителей. Того же ожидали мирные жители и теперь. И вот "бысть замятня на всей Суздалстей земле во всех градех"... В Москве Юрий оставил брата Ивана, а другого, Бориса, послал в Кострому. Проезжая через Владимир, Юрий виделся с митрополитом Максимом, который убеждал его не ездить в Орду и именем великой княгини Ксении, матери Михаила Ярославича, ручался в том, что тверской князь даст ему из отчины то, чего он пожелает. Юрий, оставаясь в душе при своем желании - добиться ярлыка на великое княжение, уверил митрополита, что едет в Орду не за великокняжеским ярлыком, а только по своим делам161.

Между тем твepcкиe бояре, в отсутствие Михаила, отстаивая интересы своего князя, действовали совершенно самоуверенно. В 1303 г. февраля 25 в Костроме умер сын Андрея Александровича, Борис, бывший прежде в Новгороде. Отправляясь в Орду, Юрий, как уже сказано, послал в Кострому брата своего, Бориса. Тверские бояре, не успевши перехватить в Суздальской земле самого Юрия, который ускользнул от них и пошел в Орду окольными путями, захватили в Костроме Бориса Даниловича и отправили его в Тверь. Другому брату, Ивану Даниловичу, бывшему тогда в Москве, кто-то тайно дал знать, что тверичи собираются внезапно захватить Переяславль. Иван Данилович с московскими и переяславскими войсками успел приготовиться к обороне, "укрепив (конечно, крестным целованием) своих бояр и переяславцев". Противники встретились близ Переяславля, где и произошел упорный бой: тверичи были разбиты наголову; в бою пал, между прочим, и перешедший к Михаилу из Городца боярин Акинф, дети которого с небольшим остатком рати бежали в Тверь162. Между тем в Орде Михаил Ярославич, не жалевший денег, выхлопотал ярлык на великокняжеское достоинство. Татарские князья говорили Юрию, что он получит ярлык, если даст более выходу; но, как видно, в этом отношении Юрий был слабее Михаила, а потому и воротился без ярлыка163.

В 1305 году Михаил Ярославич явился из Орды во Владимир и занял великокняжеский стол. В том же году, вероятно, в отмщениe за пopaжениe тверичей у Переяславля, а также для большего унижения врага, Михаил предпринял поход на Москву, но взять ее не мог и ушел, примирившись с Даниловичами, неизвестно, впрочем, на каких условиях164.

После этого Юрий обратился в сторону Рязани. Еще в 1301 году Даниил Александрович ходил на Рязань ратью и взял в плен рязанского князя Константина Романовича, которого, однако, держал в чести. В 1306 году Юрий, кажется, из каких-нибудь своекорыстных расчетов приказал убить Константина и оставил за собой рязанский город Коломну165. Вероятно, а Карамзин положительно говорит, что необузданный и своевольный характер Юрия заставил братьев его, Александра и Бориса Даниловичей, отъехать, в том же году, в Тверь166. В 1308 году Михаил Ярославич во второй раз пошел к Москве, около которой произошел бой с москвичами; города он не взял, но ушел, наделав много зла без всякой пользы для себя167. Около трех лет после того мы не видим враждебных столкновений между Москвой и Тверью. Но под 1311 годом встречаем в летописях отрывочное и несколько темноватое известие о том, что двенадцатилетний Димитрий, сын Михаила тверского, задумавшего, вероятно, овладеть Нижним Новгородом, с большой ратью пошел на этот город и на Юрия. Впрочем, во Владимире митрополит Петр восстал против этого похода "и не благослови его (Димитрия) столом" во Владимире. Три недели Димитрий стоял во Владимире, умоляя митрополита о разрешении от неблагословения; наконец, получив разрешение, он распустил рать и воротился в Тверь168.

В 1312 г. у Михаила Ярославича произошло столкновение с Новгородом, вследствие чего тверской князь вывел оттуда своих наместников и прекратил подвоз к Новгороду жизненных припасов. Новгородцы смирились и уплатили Михаилу 1500 гривен серебра, и Михаил пропустил в Новгород обозы с хлебом. Отправив в Новгород наместников, тверской князь поехал в Орду, где в 1313 г., по смерти Тохты, воцарился Узбек169. Отправленные Михаилом в Новгород наместники успели своими притеснениями возбудить к себе ненависть новгородцев, которые в 1314 году собрались на вече для обсуждения поступков великокняжеских наместников. Юрий воспользовался таким положением дел в Новгороде и послал туда кн. Федора ржевского, который перехватал Михаиловых наместников и заключил их во владычнем дворе. Новгородцы до того возбуждены были против Твери, что пошли на нее ратью с кн. Федором ржевским во главе. К берегам Волги вышел против них Димитрий Михайлович; 6 недель стояли друг против друга новгородцы и тверичи, так как нельзя было переправляться через реку, покрывшуюся тонким льдом; наконец, стали сноситься о мире и - примирились. Новгородцы послали за Юрием, и он зимою прибыл к ним с братом своим, Афанасием. И рады были новгородцы, по выражению летописи, своему хотению170. Но в следующем 1315 году хан позвал Юрия в Орду, вероятно, вследствие жалоб Михаила Ярославича, который теперь возвращался из Орды с татарскими послами и войском, данным ему для усмирения Новгорода. Новгородцы вышли против Михаила с Юриевым братом Афанасием и кн. Федором ржевским, но в битве под Торжком, происшедшей 10 феврали 1315 г., потерпели совершенное поражение. Юрий Данилович медлил отъездом в Орду, ожидая, может быть, результатов Михайлова похода на Новгородскую землю, и только после Новоторжской битвы, 15 марта (следовательно 1316 г.), отправился в Ростов, а отсюда - в Орду. Новгородцы также отправили в Орду послов, как сказано в летописях, "сами о себе", но тверичи перехватали этих послов и привели в Тверь171.

Между тем как Михаил то враждовал, то мирился с новгородцами, Юрий в два почти года, которые он пробыл в Орде, успел приобрести милость хана и породниться с ним: он женился на сестре Узбека, Кончаке (в крещении - Агафии), и получил ярлык на великое княжение. На Русь с ним отпущены были татары, во главе которых стоял князь Кавгадый, пользовавшийся милостью и доверием хана. Михаил, ожидая, конечно, неприязненных действий со стороны Юрия и желая предупредить вторжение врага в свою землю, вышел к нему навстречу. Они сошлись (в 1317 г.) на берегу Волги, близ Костромы. Новгородцы, к которым перед тем отправлен был посол-татарин с приглашением выступить против Михаила Ярославича, не явились: не зная, где находится Юрий, они в Торжке заключили с Михаилом договор, которым обязывались не вступаться ни за одного из соперников. На стороне Михаила все-таки были суздальские князья, не хотeвшие пристать к Юрию, вероятно, потому, что не знали о родстве его с ханом, или потому, что сомневались в успехе борьбы его с Михаилом. Долго стояли враги друг против друга; Михаил сносился с Кавгадыем и потому, конечно, мог узнать, в каком положении находится Юрий. Как бы то ни было, Михаил отказался в пользу Юрия от великокняжеского стола, вернулся в Тверь и заложил (погоревший в прошлом году) большой кремль, конечно, в ожидании нападения Юрия, в чем он и не ошибся172.

Юрий остался в Костроме и собирал войска, намереваясь идти на Тверь173. Видя силу на стороне московского князя, суздальские князья пристали теперь к нему. Юрий поднял и новгородцев, чтобы с двух сторон напасть на Тверь, так что Михаилу, для успешного выхода из затруднительного положения, нужно было выбирать удобное время, чтобы порознь разбить двух неприятелей. Так и случилось, но, кажется, не по расчету Михаила, а по оплошности новгородцев: последние, простояв в Торжке 6 недель и сносясь с Юрием об одновременном нападении на Тверь, наконец, вышли из бездействия и начали пустошить Тверскую землю по границе; Михаил выступил против них, одержал над ними полную победу и, по почину самих новгородцев, заключил с ними мир, по которому побежденные обязались не держаться ничьей стороны в начавшейся борьбе и ушли домой. Между тем Юрий и Кавгадый с татарами через Ростов, Переяславль и Дмитров подошли к Клину, вступили в Тверскую землю, предавая по дороге все огню, мечу и грабежу, и остановились, не доходя 15 верст до Твери. Странно, что не сам Юрий, а Кавгадый начал отсюда ссылаться с Михаилом; но эти сношения ни к чему не привели: "послы ездили все с лестию и не бысть межи ими мира". Юрий и татары хотели перейти на левую, еще не разоренную ими сторону Волги, а Михаил не решался выступать против них, может быть, не надеясь на свои только силы. Но вот поднимаются кашинцы, которым также угрожало опустошение их волости со стороны соединенных сил Юрия. Теперь тверичи и кашинцы вместе выступили против Юрия и встретились с ним при селе Бортеневе, в 40 верстах от Твери. В происшедшей здесь 22 декабря (1318 г.) битве Михаил одержал решительную победу, причем тверичи захватили в плен много бояр и князей, жену Юрия Кончаку и брата его Бориса, а также отбили много пленных. Кавгадый приказал своим воинам бросить стяги и идти в стан, а Юрий с небольшим числом людей бежал в Новгород174. Кавгадый примирился с Михаилом и с честию был принят в Твери. Между тем Юрий пришел в Новгород. Oн, конечно, рассчитывал на то, что новгородцам невыгодным покажется усиление тверского князя и - не ошибся. Весь Новгород, как говорит летопись, и Псков со владыкою Давидом вышли к Волге, куда прибыл и Михаил (это было весною); до битвы, однако, дело не дошло: князья примирились и решили идти в Орду на суд ханский. По договору, заключенному по этому случаю между Юрием Даниловичем, Михаилом Ярославичем и Новгородом, тверской князь обязывался признать старые границы между новгородскими и тверскими землями; возвратить купленные княгиней села на Вологде и в Бежецкой пятине; возвратить все взятое на Вологде, как кречетов, серебро и пр.; давать свободный путь купцам и отпустить задержанных им; не посылать дворян и приставов через рубеж в Новгородскую землю, а обоюдные между тверичами и новгородцами обиды разбирать на рубеже; новгородским послам и вообще новгородцам давать путь через Тверскую землю "бес пакости"; уничтожить грамоту, писанную на Городце и ту, которая писана в Торжке при Тайтемире и владыке. Здесь же Михаил обязался отпустить Юриева брата и жену; Афанасия Даниловича Михаил отпустил, но Кончака скончалась в Твери. Поэтому пошли различные слухи: одни говорили, что Кончака умерла, другие - что ее уморили, третьи говорили, что "то Бог весть". Эти слухи, конечно, могли сильно повредить Михаилу в Орде. Юрий воротился в Москву, куда вскоре прибыл посол Михаила, Александр Маркович, "посольством о любви", но Юрий приказал убить его175. Это было уже в 1318 году.

В том же году Юрий с Кавгадыем отправились в Орду, а Михаил еще медлил; он послал вместо себя 12-летнего сына Константина, вероятно, как заложника. С московским князем, по некоторым летописным известиям, пошли мнoгиe бояре, князья и новгородцы. Это сделано было по совету Кавгадыя, которого летописи называют "беззаконным, треклятым" и "начальником всему злу"; по его же совету написаны были многие "лжесвидетельства" на Михаила. Он же, будучи уже в Орде, взводил на Михаила и другое обвинение, бывшее в ходу и между русскими князьями в их спорах перед ханом, а именно: утайку собранной Михаилом для хана дани и намерение его уйти к немцам; затрагивал и самолюбие молодого хана, говоря, что тверской князь не повинуется его воле, не хочет явиться к нему и т. п. Наконец, в августе 1318 года, Михаил отправился в Орду. Кавгадый, по некоторым летописям, высылал к нему навстречу татар с поручением убить его. Но Михаил в начале сентября благополучно прибыл к хану, который в это время находился при устье Дона. Через два месяца Узбек приказал судить тверского князя. Мы видели, какими уликами против него вооружены были противники его. После первого допроса хану доложили, что Михаил достоин смерти; но хан приказал еще раз судить его, и опять нашли его достойным смерти: тогда хан утвердил приговор судей. Но Михаила не тотчас же предали смерти: хан шел против повелителя Ирана, монгольского хана Абу-саида, и Михаил, скованный по рукам и с надетой на шею тяжелой деревянной колодой, должен был сопровождать его. Наконец, 22 сентября 1318 года, когда хан приближался к Дербенту, Михаил был убит. В следующем 1319 году Юрий, получив великое княжение, воротился в Русь, захватив с собой тело Михаила и, как пленников, Константина Михайловича, а также бояр и слуг тверского князя. Во Владимир приехал из Твери кн. Александр Михайлович хлопотать о выдаче тела отца его. Здесь он "докончал мир" с Юрием, после чего тело Михаила отдано было ему. В летописи замечено, что Александр едва умолил о том Юрия. Тогда же, кажется, отпущен был и Константин: по крайней мере, в следующем 1320 году он уже женится. Между тем и из Твери тело супруги Юрия перевезено было в Ростов176.

Итак, Юрий, утвержденный ханом в великокняжеском достоинстве, приехал в 1319 г. во Владимир. В Новгород он послал вместо себя брата Афанасия177, а в следующем 1320 году ходил на рязанского князя Ивана Ярославича; впрочем поход этот окончился миром. В том же году через Ростов Юрий ездил в Новгород178. Как сейчас сказано, Юрий "докончал мир" с Тверью в 1319 г. Но в 1321 году он собирает войска, отправляется в Переяславль с намерением идти оттуда на Тверь. Наследник Михаила, Димитрий, предупредил его: в Переяславль послан был тверской владыка, и при его посредстве заключен был с Юрием мир, по которому Димитрий обязался уплатить 2000 рублей татарского выхода и не искать под Юрием великого княжения179.

Между тем новгородцы, теснимые шведами, звали Юрия к себе. Прибыв в Новгород в 1322 г. (в это время, приняв иноческий образ, - здесь умер брат его Афанасий), Юрий приказал готовить стенобитные орудия ("пороки чинити"). Поход был на Выборг, но не вполне удачный: хотя в продолжение почти месячного обложения города от 12 авг. до 9 сент., много шведов было убито, много перевешано, много взято на "Низ", но города все-таки не взяли. Между тем Димитрий тверской, пользуясь благоприятными обстоятельствами, отправился в Орду, доложил хану об утайке Юрием тверского выхода и о неблаговидных его действиях, в сообществе с Кавгадыем, по отношению к отцу его, Михаилу; в то же время он получил ярлык на великое княжение. Может быть, в связи с действиями Димитрия в Орде стоит приход, в том же году, на Русь "сильнаго посла" Ахмыла; из Орды он пришел одновременно с Иваном Даниловичем и, по замечанию летописи, "много сотвори пакости по Низовской земли", избил многих христиан, взял Ярославль и с большим полоном пошел обратно в Орду, куда звал и Юрия. Дела, таким образом, неотложно требовали присутствия Юрия в Суздальской земле, куда он и решился отправиться, прося новгородцев проводить его туда. На пути подстерегал его брат Димитрия Александр, который напал на него на Урдоме и отнял у него всю казну. Юрий бежал во Псков, откуда его позвали к себе новгородцы "по крестному целованию". Между тем Димитрий Михайлович воротился из Орды с великокняжеским ярлыком и ханским послом Сивенч-Бугой. Юрий, в 1323 году, предпринимал с новгородцами два похода: в первый из этих походов он поставил в устье Невы, на Ореховом острове, городок; сюда приезжали шведские послы, которые заключили мир с Юрием и новгородцами "по старой пошлине". Между тем на Псков напали немцы, и летопись замечает, что Юрий и новгородцы не помогали псковичам... Может быть, они не помогали потому, что там был литовский князь Давид, который ходил с ними на немцев и тогда, когда Юрий, бежав с Урдомы, был еще во Пскове. Второй поход с новгородцами Юрий сделал в Заволочье: в этот поход новгородцы взяли на щит Устюг и пришли на Двину. Сюда устюжские князья прислали послов, которые и заключили с новгородцами мир также "по старой пошлине". Отсюда по Каме Юрий отправился в Орду, куда поспешил и Димитрий тверской180. До суда ханского дело не дошло: Димитрий Михайлович, "без царева слова", убил своего противника 21 ноября 1325 года, т. е. накануне того дня, в который казнен был, в 1318 году, отец Димитрия. Тело Юрия Даниловича привезено было в Москву и 23 февраля погребено митрополитом Петром в Архангельском соборе (по другим - в Успенском), при общем плаче брата его Ивана в всего народа181. Димитрий Михайлович самовольным поступком навлек на себя гнев хана и по приказанию последнего был убит в Орде в следующем 1326 году. Хан гневался на всех князей тверских, называл их "крамольниками и ратными себе" (т. е. ему, хану). Тем не менее ярлык на великокняжеское достоинство он дал не брату Юрия, Ивану Калите, а Александру Михайловичу, брату Димитрия.

Юрий Данилович был женат дважды: на неизвестной с 1297 года (в Ростове) и на сестре Узбека, Кончаке (Aгaфии). От второго брака детей он не мог иметь; ни из летописей, ни из родословных не видно, чтобы у него были дети и от первого брака182. Но косвенно можно вывести из некоторых летописных известий, что жена Константина Михайловича тверского София была его дочь.

Димитрий Михайлович тверской р. 1299 ум. 1325

Димитрий Михайлович, прозванием Грозные Очи, как мы видели при обозрении княжения Юрия Даниловича, выхлопотал себе ярлык на великое княжение в 1322 г. и был великим князем до убиения его в Орде 15 сент. 1326 г. Полные биографические сведения об этом князе см. во II т., в отделе о князьях тверских.

Александр Михайлович тверской р. 1301 ум. 1339

Хотя хан, после своевольного поступка Димитрия Михайловича, как выше уже замечено было, и гневался на тверских князей, называя их крамольниками и бунтовщиками, тем не менее, по убиении Димитрия, великокняжеский стол отдал не московскому князю, брату Юрия, а тверскому, брату Димитрия, Александру Михайловичу.

Впрочем Александр Михайлович носил великокняжеское достоинство непродолжительное время: великим князем он объявлен по убиeнии брата его Димитрия (ум. 15 сентября 1325), а лишился великокняжеского достоинства, как и достоинства князя тверского, после известного избиения в Твери татар, пришедших с Шевкалом, 15 августа 1327 года. Полная биография его помещена во II т., в отделе о князьях тверских.

После Александра Михайловича великокняжеское достоинство перешло к московскому князю Ивану Даниловичу и навсегда осталось за его потомством, если не считать временного, случайного и непродолжительного занятия великокняжеского стола Димитрием Константиновичем суздальским.

В кратком вступлении в настоящий отдел мы уже указывали на то, что великие князья, начиная с Ивана Даниловича до Василия Темного, должны быть называемы по преимуществу владимиро-московскими и великое княжество - Владимиро-московским.

I

ВЕЛИКОЕ КНЯЖЕСТВО ВЛАДИМИРО-МОСКОВСКОЕ

Иван Данилович Калита р. 1304 ум. 1341

После Юрия из Даниловичей в живых оставался один только Иван: остальные братья умерли бездетными. Таким образом, Иван Данилович один наследовал всю Московскую волость и успел утвердить за своим родом великокняжеское достоинство183.

Мы видели, что в 1304 году брат Ивана Даниловича Юрий, отправляясь в Орду тягаться с Михаилом Ярославичем тверским о великокняжеском достоинстве, отправил в Кострому брата своего Бориса. Тверские бояре, в отсутствие своего князя, блюдя интересы последнего, хотели схватить отправлявшегося тогда в Орду Юрия, что им не удалось; но им удалось захватить и отправить в Тверь Бориса Даниловича. Тверичи даже готовились овладеть Переяславлем; но об этом кто-то тайно дал знать в Москву, и Иван Данилович с московской и переяславской ратями, укрепивши своих бояр и переяславцев крестным целованием (значит, была опасность измены), встретил под Переяславлем тверскую рать, во главе которой стоял боярин Акинф, перешедший, по смерти Андрея Александровича, из Городца в Тверь. У Переяславля произошел крепкий бой, в котором пал и Акинф, - а остатки рати с детьми его бежали в Тверь184. Между тем, в 1305 году, Юрий возвратился в Москву, не получив на великокняжеский стол ярлыка, который достался Михаилу тверскому. Теперь тверской князь, конечно, желая окончательно смирить своего врага, подошел к Москве, но взять ее не мог и ушел, примирившись с Даниловичами185. Затем, до 1320 года летописи только мимоходом упоминают об Иване Даниловиче: в 1317 году, по некоторым известиям186, Юрий, готовясь выступить, вместе с Кавгадыем против Твери, послал Ивана в Новгород - звать новгородцев в поход; затем, в 1320 году Иван Данилович участвует в походе брата своего Юрия на рязанского князя Ивана Ярославича, с которым, впрочем, заключен был мир187. В том же (1320) году Иван Данилович отправился в Орду, где пробыл более года. Эта поездка его была, вероятно, в какой-нибудь связи с предшествовавшими событиями; по крайней мере, после того как в 1321 г. Юрий, по миру, взял с Димитрия тверского 2000 серебра выходу и ушел в Новгород, чем воспользовался тверской князь и отправился в Орду хлопотать о ярлыке на великокняжеский стол, Иван Данилович был еще там, в Орде. Как видно, Иван Данилович не мог противодействовать Димитрию, который выхлопотал себе великокняжеский ярлык, а Иван воротился, в 1322 году, с послом Ахмылом, который "много сотвори пакости по Низовской земли", много перебил христиан, взял Ярославль и пошел обратно в Орду с большим полоном188.

Оплакав кончину брата, удовлетворив религиозным желаниям митрополита Петра тем, что заложил на место деревянного каменный храм Успения Пресвятой Богородицы (4 августа 1326 г.) и в том же году похоронив этого святителя, Иван Данилович должен был отправиться в Орду, хотя видимой причины к тому и не было. По всей вероятности, он готовил себе известную будущность и значение. Если это так, то, кроме его личных хлопот, ему помогли в стремлении его к первенству между князьями ошибки и бестактность тверского князя, единственного соперника его. В 1327 году в Твери разыгралась известная история с Шевкалом (Щелкан - летописный, Щелкан Дудентьевич - русской былины), приведшая хана в ярость. По этому-то случаю Калита и отправился в Орду (по одним известиям - по собственному почину, по другим - по требованию самого хана). Из Орды Иван Данилович вышел с большой татарской ратью и пятью темниками и, как приказал хан, пошел (зимой) в Тверскую землю для наказания ее за избиение Шевкала и его отряда. С Калитой был еще суздальский князь, Александр Васильевич... Села и города Тверской земли были преданы огню и мечу; взяты Тверь и Кашин; вообще, Иван Данилович и рать хана "грады и волости пусты сотвориша". Татары захватили при этом и часть Новгородской земли: "Новоторжскую волость пусту сотвориша". Но новгородцы умилостивили татар тем, что послали им множество даров и 2000 серебра. - С большим полоном татары пошли обратно, давая знать о себе везде, где ступала их нога, - "точию соблюде и заступи Господь Бог кн. Ивана Даниловича и его град Москву и всю его отчину"... Александру тверскому, конечно, и думать не приходилось о том, чтобы с успехом вести борьбу с таким неравномерно сильным врагом, а потому он, еще до прихода татар, бежал в Новгород, где его - впрочем - не приняли, а потом направился в Псков189. В то же время Иван Данилович отправился в Орду, послав в Новгород своих наместников. Вместе с ним отправился в Орду и воротившийся к тому времени из бегства Константин Михайлович тверской, остававшийся теперь старшим среди тверских князей. Тогда же к хану пошел посол и от Новгорода Великого190. В Орде Константин получил (в 1328 г.) Тверь, а Калита - великое княжение. В то же время хан приказал князьям искать Александра Михайловича повсюду и представить его в Орду. По прибыли из Орды на Русь Иван Данилович отправил своих послов, а новгородцы от себя владыку Моисея и тысяцкого Абрама в Псков к Александру - передать ему требование хана. Посольство это было безуспешно. В следующем 1329 году 26 марта Иван сам прибыл в Новгород - сесть на новгородском столе; с ним были тверские князья, Константин и Василий Михайловичи, Александр суздальский и многие другие; отсюда князья пошли к Пскову, но медленно, вероятно, ожидая, что псковичи одумаются и дела не доведут своим упорством до кровопролития. Князья дошли до Опок и остановились. Калите, как видно, и самому не хотелось доводить дело до кровопролития, и вот он придумал средство заставить псковичей исполнить волю хана: он уговорил митрополита Феогноста наложить проклятие и отлучение от церкви на кн. Александра и на весь Псков. Эта мера подействовала: Александр, не желая из-за себя подвергать псковичей проклятию, удалился в Литву, оставив на попечение полюбившим его псковским гражданам жену свою. Псковичи послали в Опоки к великому князю гонца с известием, что Александр ушел из Пскова, и тогда Калита заключил с псковичами мир "по старине, по отчине и по дедине"; а митрополит снял проклятие и отлучение от церкви191.

Итак, Иван Данилович, после столь многих трудов, занял великокняжеский стол, "и бысть всей земли тишина на многа лета", замечают летописи192.

В 1331 г. Иван Данилович, а с ним вместе и Константин Михайлович тверской, ездили в Орду. К сожалению, летописи ничего не говорят о причине этой поездки. Возвратившись из Орды, Калита, по выражению летописи, "взверже гнев" на Новгород: он просил (вероятно, потому, что много потратился в Орде) у новгородцев закамского серебра, т. е. привозимого из-за Камы, конечно, от торговых оборотов. Но новгородцы, как видно, не дали ему ничего, и Калита, в 1332 году, взял за то ("и в том взя") Торжок и Бежецкий Верх "чрез крестное целование". Новгородцы ничего не предпринимали против этого насилия193. В начале января 1333 года со всеми суздальскими (Суздальской земли) и рязанскими князьями Иван Данилович опять пришел в Торжок; отсюда он послал в Новгород - свести оттуда наместников, и начал воевать Новгородскую землю, в которой давно уже сильно чувствовался недостаток в хлебе от бывшей летом засухи. Новгородцы отправили к великому князю послов: архимандрита Лаврентия, Федора Твердиславича и Луку Варфоломеева, через которых просили Калиту в Новгород на стол; но великий князь челобитья их не принял и, не дав миру, уехал на "Низ". Тогда новгородцы отправили к нему новое посольство, с владыкой Василием во главе; послы нашли его в Переяславле, предлагали ему 500 рублей с тем, чтобы он возвратил взятые им против крестного целования села в Новгородской земле ("свободы бы ся отступил по крестному целованию"); но Иван Данилович, несмотря на просьбы apxиeпископa, предложений не принял и уехал в Орду194. По возвращении же от хана он принял новгородских послов, отложил нелюбие и сам поехал в Новгород. Может быть, успеху последнего посольства содействовал митрополит Феогност, к которому, во время поездки Калиты в Орду, за чем-то приезжал во Владимир архиепископ новгородский Василий195, может быть именно с просьбой ходатайствовать перед великим князем о примирении его с Новгородом. Калита прибыл в Новгород 16 февраля 1334 г. В следующем 1335 году, в бытность его там, архиепископ Василий заложил каменный острог. Затем одна летопись передает несколько темноватое известиe о том, что великий князь вместе с новгородцами и со всею Низовскою землею намеревался идти на Псков; но "бысть ему речь по любви, с новгородци и со всею Низовскою землею, и отложиша себе путь, а плесковичем миру не даша"196. Нам кажется, что причиной предполагавшегося похода на Псков было пребывание там Александра тверского, явившегося туда из Литвы, и начатые им в 1335 году хлопоты перед ханом о возвращении тверского княжения.

Иван Данилович возвращался из Новгорода через Торжок; в это время Литва "на миру" воевала Новоторжскую волость: великий князь послал на Литовскую землю свои рати, которые сожгли литовские города: Осечен, Рясну и др. Прибыв в Москву, он пригласил к себе новгородского владыку Василия, посадника, тысяцкого и нарочитых новгородских бояр "на честь", по выражению летописи, - т. е. на угощение с целью, так сказать, отплатить за хороший прием, оказанный великому князю в Новгороде197.

Но доброе согласие между великим князем и Новгородом вскоре было нарушено первым: в 1336 г. Калита отправился в Орду и, возвратившись оттуда, в 1337 г. послал рать свою, против крестного целования, на Двину за Волок, в Новгородскую область; целью похода было, конечно, обогащение, потому что казна Калиты должна была истощаться от частых поездок в Орду. Но поход этот был неудачен: московские ратные люди "посрамлени быша и ранени"198.

Вскоре заботы и внимание великого князя должны были направиться в другую сторону, в сторону Твери. Александр Михайлович, обезоружив хана полною покорностию воле его, вышел из Орды в 1338 г., пожалованный отчиною его, Тверью. Он вызвал из Пскова жену и детей своих и, вообще, вступил в Твери в полные права хозяина, которые скромный и, как видно, миролюбивый Константин и не думал отстаивать, тем болee, что он был младший брат199. Теперь Калита хорошо видел, что ему не ужиться в мире с тверским князем. Еще в прошлом 1337 году, когда Александр посылал к хану сына своего Федора, тверской и московский князья, - как замечено в летописи, - "не докончаша и мира не взяша"200. В то же время начинаются отъезды тверских бояр в Москву, как думают наши историки, из-за местничества201. Притом среди удельных князей росло недовольство, и они, вероятно, склонялись на сторону тверского князя: Калита слишком бесцеремонно хозяйничал в уделах Суздальской земли, чтобы не возбудить во владетелях их негодования против себя. Так, в Ростове распоряжался боярин Ивана Калиты, Василий Кочева, вмешивался во внутренние дела Ростова, обирал жителей и т. п.202 Князья других уделов были, вероятно, также притесняемы: мы увидим, что даже зять Ивана, Василий Давидович ярославский, был против великого князя и, кажется, на стороне Александра тверского.

Вероятно, все вышеизложенные обстоятельства заставили Ивана Даниловича позаботиться о том, чтобы оградить себя и свое потомство от совместных неприязненных действий остальных князей, могших повредить его династическим интересам. По крайней мере, последующие действия Калиты указывают на это. В 1339 году, с старшими сыновьями, Семеном и Иваном, он отправился в Орду, послав в Новгород младшего сына, Андрея. Летописи замечают, что Иван Данилович и дети его были в Орде в чести: конечно, Калита не жалел казны, чтобы расположить хана к себе и детям своим. Недаром по приезде из Орды он хочет пополнить казну свою, как увидим, на счет новгородцев. А что Калита хотел смирить своих недругов, на это указывает то обстоятельство, что Узбек тогда же позвал в Орду всех князей и сделал это "по его думе", т. е. по думе Калиты. В Орду позваны были: Александр тверской, который не вдруг поехал, а послал сначала сына Федора, который узнал там, что Узбек гневается на его отца, - затем - Василий Давыдович ярославский, внук Федора Ростиславича Черного, зять Калиты. Странным кажется, что Калита, думою которого позваны князья в Орду, посылал 500 человек перехватить в пути Василия, что ему не удалось, и Василий благополучно достиг Орды. Впрочем, интересы князей так мелко и запутанно переплетались, а летописные известия так скудны и скупы на объяснения причин и поводов к княжеским столкновениям, что по этим обстоятельствам мы не в праве заключать о противоречивых действиях и скорее должны предположить, что он, т. е. Иван Данилович, имел какие-нибудь серьезные причины задержать зятя до прибытия его в Орду, хотя он и позван туда его же думою: эти причины могли возникнуть уже по прибытии Калиты из Орды203.

По прибытии Ивана Даниловича из Орды новгородцы прислали к нему выход с послами; но Калита через тех же послов требовал от новгородцев еще "запроса царева, чего у него царь запрошал". Новгородцы на это отвечали, что "того не бывало от начала миру"204.

Между тем Калита следил за тем, что делается в Орде. Вероятно, опасаясь, как бы с прибытием туда Александра тверского и других князей ханский гнев не изменился на милость, он осенью 1339 г. отправил туда сыновей: Семена, Ивана и Андрея. Но 22 октября того же года Александр и Федор были убиты в Орде. В Твери оставались Константин и Василий. Константин и прежде, когда был великим князем тверским, ходил, так сказать, на поводу у Калиты; тем более теперь, после успешной поездки великого князя в Орду, где - по его проискам - убит был брат Константина, последний не мог противиться московскому князю, о княжении которого летописец замечает: "наста насилование много, сиречь княжение великое Московское досталось князю великому Ивану Даниловичу". По смерти Александра и Тверь испытала насилие со стороны Калиты: он приказал снять колокол с главного тверского храма св. Спаса и отправить его в Москву. Это могло иметь символическое значение верховенства московского князя над тверским205.

После трагической кончины Александра, дети Ивана Даниловича отпущены были из Орды "с любовию". Успокоенный с этой стороны, великий князь начал энергичнее действовать по отношению к Новгороду, откуда вывел своих наместников. К счастию новгородцев, Калита вскоре опять отвлечен был в сторону Орды: в 1340 г. неизвестно, по собственному ли почину, или по требованию хана, он отправился в Орду. В это время хан посылал рать свою с Товлубеем на князя смоленского. В походе участвовали: кн. Константин Васильевич суздальский Коротопол и др. князья; по приказу хана, и Калита также должен был отправить на Смоленск свою рать206.

В следующем 1341 году 31 марта Иван Данилович скончался, приняв иночество и схиму, и погребен в основанной им же (в 1333 г.) церкви св. Архангела Михаила207.

Иван Данилович был женат дважды: а) на Елене, дочери неизвестного отца, и от брака с ней имел детей: Семена, Даниила, Ивана, Андрея (боровского) и дочерей - Феотинию, Mapию, Евдокию и Феодосию; б) на Ульяне, также дочери неизвестного отца; от этого брака, уже по смерти Калиты, родилась дочь208.

Семен Иванович Гордый р. 1316 ум. 1353

После Ивана Даниловича из сыновей его в живых осталось трое: Семен, Иван и Андрей, отец известного впоследствии сподвижника Донского, Владимира Храброго; второй сын Калиты, Даниил, упомянутый только в летописной родословной209, умер, вероятно, в младенчестве.

Иван Данилович еще задолго до смерти сделал духовное завещание. В этом завещании он распределяет движимое и недвижимое имущество свое между наличными сыновьями и своей супругой; но так как потом он приобрел несколько волостей посредством купли, то явилась необходимость составить новое духовное завещание, в которое вошли бы и новые приобретения его. В обеих грамотах одинаково замечено, что они составлены перед отъездом его в Орду. "Се яз грешный худый раб Божий Иван, говорится в грамотах, пишу душевную грамоту, ида в орду, никим не нужен, целым своим умом, в своем здоровьи" (так непрочны были не только положение, но и жизнь какого бы то ни было князя!); обе грамоты писаны в одном и том же 1328 году210. По этому завещанию Калита дает старшему сыну своему Семену 26 городов и селений, в том числе Можайск и Коломну - приобретение брата его, Юрия Даниловича; Ивану - 23 города и селения, в том числе - главные из них - Звенигород и Руза; младшему Андрею - 21 город и селение, и в числе их самый важный Серпухов; жене своей с остальными детьми - 26 селений, из которых впоследствии сделалось известным Радонежское или Радонеж. С первого взгляда может показаться странным, что старшему сыну, Семену, как предполагаемому великому князю в будущем, дано сравнительно мало городов и сел. Но надобно иметь в виду, что, во-первых, Семену даны города более значительные, как Можайск, бывший особым княжеством, и Коломна; а во-вторых, хотя претендентами на великокняжеский стол, в случае смерти Ивана Даниловича, и могли явиться князья тверской и суздальский, - но Калита, как видно, надеялся, что великокняжеское достоинство за ним упрочено, что оно перейдет и к его старшему сыну, а вместе с тем к нему перейдут Владимир и Переяславль. Что касается Москвы, то она, по завещанию, отдается не одному какому-либо из сыновей, а всем троим: "Приказываю сыном отчину свою Москву" - только и сказано об этой последней в завещании. Что же это значит? Какую цель преследовал Калита, завещая Москву всем детям, а не одному которому-нибудь из них? - Нам кажется, что у Ивана Калиты была определенная мысль и цель об упрочении за своим потомством великокняжеского достоинства и за Москвой - значения первопрестольного города: первого он мог достигнуть только тогда, когда его дети - при известных личных качествах - будут в состоянии удовлетворять алчным и корыстолюбивым требованиям Орды, т. е. когда будут в состоянии располагать богатой казной; второго же он достигал при выполнении его детьми первой части программы. Значит, Калите нужно было оставить материальную силу своим наследникам, и вот он делит свое достояние почти поровну, ибо мог сомневаться в том, что тому, а не другому сыну достанется великокняжеский стол. В то же время он отдает детям Москву в общее их владение и, таким образом, еще вернее достигает второй цели: кто ни будет из детей великим князем, все-таки он будет московским, потому что будет привязан к Москве той частью наследства, которая предоставлена ему в ней по завещанию211.

Так или иначе думал Калита, но великая идея централизации и собрания Руси воедино жила в его потомстве и этим потомством осуществлена.

По смерти Калиты все pуccкиe князья, как-то: Василий Давидович ярославский, Константин Михайлович тверской, Константин Васильевич суздальский и др., поспешили в Орду; отправился туда и Семен Иванович с братьями. Хан объявил последнего великим князем, а все остальные pуccкиe князья "под руце его даны"212.

Возвратившись из Орды, Семен Иванович торжественно сел 1 октября на великокняжеский стол во Владимире. В том же году (1341) братья "целовали крест у отня гроба". По этому крестному целовaнию они обязываются быть заодно, младшие старшего - иметь и чтить вместо отца, иметь общих друзей и врагов; старшему без младших, а последним без старшего ни с кем не доканчивать; младшие братья, между прочим, выговаривали следующее обязательство со стороны старшего: "А кто иметь нас сваживати... исправа ны учинити, а нелюбья не держати, а виноватого казнити по исправе"; младшие братья уступают Семену на старейший путь полтамги, конюший путь, ловчий путь и пр., между тем как сами берут полтамги на двоих; уступают также на тот же путь несколько сел; обязывают старшего брата печаловаться их женами и детьми в случае смерти их; великий князь оставляет за собой волости, которыми его благословила тетка его, княгиня Анна; боярам и слугам договаривающихся предоставляется свобода перехода от одного князя к другому; младшие братья, наконец, обязываются не принимать к себе боярина Алексея Петровича (тысяцкого), который "вшол в кромолу к великому князю"; мы увидим, что этот Алексей Петрович при преемнике Семена Ивановича неизвестно кем был убит.

Мы видели, что Иван Данилович в 1340 г. рассорился с Новгородом и не успел смирить его, по случаю поездки в Орду. В то время, как Семен Иванович, по смерти отца, был также в Орде, новгородские "молодци", как выражется летопись, ходили на Устюжну и пожгли ее, а потом повоевали Белозерскую область - куплю Ивана Калиты. По возвращении из Орды Семен послал в Торжок собирать дань. Бояре, по выражению летописи, "начаша силно деяти", почему новоторжцы просили новгородцев заступиться за них. Новгородцы пришли, перехватали московских наместников с их семьями и посадили в заключение. Из Новгорода, еще прежде последнего события в Торжке, послан был в Москву Кузьма Твердиславич сказать великому князю: "еще, господине, на столе в Новегороде не сел еси у нас, а уже бояре твои силно деют" (насильственно). Новгородские бояре, находившиеся в Торжке, конечно, ожидали мести со стороны великого князя и потому послали в Новгород за помощью; но там не хотела удовлетворить этой просьбе чернь. Новоторжская чернь, не видя из Новгорода помощи, восстала на бояр, кричала, зачем они призвали новгородцев, зачем перехватали княжеских наместников. "Нам в том погибнуть", заключила она. Вооружившись чем попало, черные люди бросились на боярские дворы, освободили московских наместников, а новгородцев выпроводили из города. Новоторжские бояре бежали в Новгород "только душею кто успел" (без пожитков); дворы их были разграблены, села опустошены, а одного, Семена Внучка, даже убили на вече. Семен Иванович собрал подручных князей: двух Константинов, суздальского и ростовского, Василия ярославского и др., и зимой пошел к Торжку. С князьями был и митрополит Феогност, может быть, на случай необходимости пустить в дело меч духовный, если железный оказался бы недейственным. Как видно, великий князь твердо решился держаться известной политики и достигать намеченных целей во что бы то ни стало: по летописям не заметно даже, чтобы князья, участвовавшие в походе на Торжок, оказали хоть малейшее нежелание исполнить его требование; есть даже извеcтиe (у Татищева), что, готовясь в поход и призвав для этого помянутых князей, Семен Иванович держал к ним речь, в которой указывал в особенности на то, что благоденствие Руси всегда было в зависимости от послушания князей старшему князю. Соединенные князья пришли в Торжок, откуда намеревались идти к Новгороду. Новгородцы хотя и приготовились к обороне, но сначала попробовали уладить дело миром: они отправили послов к великому князю и митрополиту. Мир состоялся: докончали по старым грамотам; кроме того новгородцы дали великому князю черный бор со всей Новгородской земли и 1000 рублей с Торжка. После этого великий князь послал в Новгород наместников213.

Между тем в том же году умер Узбек, и ханский престол занял сын его, Чанибек, проложив себе дорогу к трону убийством двоих братьев своих. Русские князья - тверской, суздальский и др. - пошли к новому хану; отправился к нему и Семен Иванович, а также и митрополит Феогност, как выражается летопись, "за причет церковный". Великий князь принят был ханом и отпущен с честью, но Феогност был задержан: хан требовал с него ежегодной постоянной церковной дани, но митрополит ссылался на прежние льготные грамоты, по которым духовенство освобождалось от дани; если верить летописям, Феогноста даже мучили по этому делу; наконец, митрополит предложил хану единовременно 600 рублей "посулу", и тот удовольствовался этим214. По приезде из Орды великий князь был свидетелем страшного пожара, бывшего в Москве 31 мая 1343 г. О размерах этого пожара можно судить по количеству одних только церквей, истребленных огнем: их сгорело 28. Летописцы отмечают, что в течение 15 лет это - четвертый такой большой пожар215. В следующем 1344 г. Семен Иванович вместе с братьями, Иваном и Андреем, отправился в Орду, где были и другие князья, но неизвестно, по какой причине. Из Орды великий князь выехал 26 октября216, "пожалован Богом и царем", и, похоронив жену свою Анастасию Гедиминовну, умершую 11 марта 1345 г., женился во второй раз на дочери кн. Федора Святославича смоленского, Евпраксии, с которой, впрочем, года через два разошелся, что должно было, конечно, оскорбить смоленского князя, и все-таки Федор Святославич ничем не смел заявить протеста против такого поступка сильного московского князя. В один год с Семеном Ивановичем поженились и оба брата его217.

Между тем будущая соперница Москвы, Литва, начинает, при таких же почти, как и Москва, обстоятельствах и такими же средствами усиливаться в одной ветви рода литовских князей. В половине XIV в. в Вильне княжил сын Гедимина, Явнут. Против него соединились братья его, Кейстут и Ольгерд, которые неожиданно напали на Вильну, так что Явнут должен был спасаться бегством: перескочив через городскую стену, он бежал сначала в Смоленск, потом перешел к великому князю в Москву, где принял крещение и получил имя Иоанна. Брат же его, Наримонт, которому также угрожала опасность, бежал из Пинска в Орду218.

Мы уже говорили, что после похода к Торжку Семен Иванович послал в Новгород своих наместников. Сам же он еще не бывал в Новгороде ни разу. Но вот, в 1346 г. в Москву приезжает новгородский владыка Василий с приглашением великого князя на новгородский стол. В это-то самое время, разведшись с супругой своей Евпраксией, которую он отослал к отцу ее с советом выдать замуж, Семен Иванович зимой, на Федоровой неделе, отправился в Новгород и, пробыв там три недели, возвратился на "Низ". Он воротился в Москву в самом начале 1347 года и в третий раз женился на Марье Александровне, княжне тверской. Между тем шведский король Магнус собирается посредством прений о вере или посредством меча совратить новгородцев в латинство. Последние послали к великому князю с просьбой "оборонити своея отчины". Великий князь отвечал: "рад аз ехати, но зашли ми дела царевы". Он послал в Новгород брата своего Ивана, а сам, с братом Андреем, действительно поехал к хану, от которого воротился уже в следующем 1348 году219.

До сих пор политические отношения Москвы к Литве были только косвенные, по делам новгородским или псковским, и до крайностей, говоря вообще, не доходили. Но с 1349 г. эти отношения начинают принимать серьезно враждебный характер: в помянутом году - к сожалению, летописи ничего не говорят о причинах этого - литовский князь Ольгерд послал послов, во главе которых стоял брат его, Кориад, к хану просить у него помощи в предполагаемом походе литовского князя против Семена Ивановича. Последний, с своей стороны, также послал в Орду своих киличеев (послов), которые представили хану, что литовцы пустошат его, царев, улус, отчину вел. кн. Семена. Такое представление, конечно, должно было затронуть как самолюбие хана, так и его материальные интересы: великий князь, его улусник, часто бывает в Орде и, конечно, не с пустыми руками; а потому разоряющий его улусника, разоряет самого хана. И вот, хан не только не дал помощи литовскому князю, но и выдал литовских послов московским, которые вместе с ханским послом Тотуем взяли этих пленников в Москву. Ольгерд смирился и в следующем 1350 году прислал к московскому князю послов, "прося мира и живота братии своей, князем литовским: Кориаду и Михаилу и всей дружине их". И в том, и в другом послы были удовлетворены. Как видно, Семен Иванович умел дать почувствовать не только русским (северо-восточной Руси), но и русско-литовским князьям свою силу и энергию умного человека. Мы не видим во все время его княжения, чтобы со стороны удельных князей были попытки к каким бы то ни было противодействиям ему. Хан всегда относится к нему более, чем с доверием, вследствие чего и свои, и литовско-pуccкиe князья в некоторых случаях спрашивают его соизволения. Так, литовский князь, задумав жениться на дочери Александра Михаиловича тверского, Ульяне, просит разрешения на брак у Семена Ивановича, который, посоветовавшись с митрополитом Феогностом, удовлетворяет просьбу Ольгерда. И не только ближайший и сильнейший литовский князь, но и более отдаленный князь Волыни, Любарт Гедиминович, в том же 1350 году обращается также к князю московскому: он просит руки "сестричны" его, дочери Константина Васильевича ростовского220.

В 1351 году Семен Иванович вместе с братьями, Иваном и Андреем, предпринял поход на Смоленск. Причин этого похода летописи не выставляют. Когда великий князь был на р. Протве около Вышегорода, к нему явились литовские послы "с многими дары, прося мира", может быть, подтверждения, подкрепления или формального мирного договора по поводу освобождения Кориада и др. литовских послов. Отпустив литовских послов с миром, Семен Иванович продолжал движение на Смоленск и подошел к р. Угре. Сюда явились к нему смоленские послы и заключили с ним мир. Великий князь пошел обратно, в Москву221.

Весной того же 1351 года вместе с теми же братьями, Иваном и Андреем, Семен Иванович ходил в Орду. Года через два после этой поездки для великого князя наступила несчастная година: в 1353 году 11 марта умер митрополит Феогност; на одной с ним неделе умерли его дети-младенцы: Иван, родившийся в 1351 г., и Семен, родившийся в 1352 г. В следующем месяце того же (1353) года, именно апреля 27, умер и сам Семен Иванович с монашеским именем Созонта, за которым вскоре последовал и брат его, Андрей. Летописи наши говорят о том, что еще в 1352 г. на Руси начало свирепствовать моровое повeтpиe, известное тогда под именем черной смерти. На Русь она перешла, вероятно, из западной Европы, где этот бич человечества свирепствовал уже с 1350 года. По всей вероятности, от этой заразы умерли и митрополит, и великий князь с другими членами великокняжеской семьи222.

Семен Иванович, как и отец его, оставил духовное завещание, по которому удел его, все движимое и недвижимое имущество, примыслы и купли, как, напр., села, купленные у князей друцкого и новосильского, переходят к жене его, по смерти которой все это, конечно, достанется великому князю Ивану Ивановичу, материальная сила которого увеличится, следовательно, вдвое. В этом завещании обращает на себя внимание совет великого князя, как братья его должны жить между собою и с боярами, отношение которых к князьям и роль их при них выражаются здесь довольно ясно. "А по отца нашего благословенью, что нам приказал жити за один, тако же и яз вам приказываю своей братьи жити за один; а лихих бы есте людий не слушали, и хто имет вас сваживати: слушали бы есте отца нашего владыки Олексея, тако же старых бояр, хто хотел отцю нашему добра и нам".

Семен Иванович был женат три раза: а) на княжне литовской, Анастасии Гедиминовне (до крещения - Айгуста) с 1333 года, когда Семену Ивановичу было 17 лет (она ум. 11 марта 1345 г.); б) на Евпраксии Федоровне, княжне смоленской, с 1345 г., с которой в следующем 1346 году развелся, отослав ее к отцу ее, Федору Святославичу; в) на княжне Марии Александровне, дочери Александра Михайловича тверского, с 1347 г. От первого брака он имел детей: Василия, Константина и дочь Василису, вступившую, в 1349 г., в брак с Михаилом Васильевичем кашинским; от третьего брака у него были дети: Михаил, Иван, Семен и Даниил, умершие в младенчестве223.

Иван Иванович р. 1326 ум. 1359

Семену Ивановичу Гордому наследовал брат его, Иван.

Тридцатитрехлетняя жизнь Ивана Ивановича, сравнительно, не богата фактами, конечно, благодаря личному его характеру, тихому и миролюбивому, и его физической слабости. За время до вокняжения его летописи отмечают только несколько поездок его в Орду и неудачный поход против шведов на помощь Новгороду.

В 1339 г., когда ему было только 13 лет, он, вместе с старшим братом, сопровождал отца в Орду, а осенью того же года отец послал его одного к хану, который отпустил его, уже зимою, с пожалованием, как говорят летописи, и любовью224. Затем, вместе с братом Семеном Ивановичем он ездил в Орду в 1341, 1344 и 1351 годах225. Упомянутый в биографии Семена Ивановича поход на шведов был в 1347 г. Иван Иванович прибыл в Новгород и узнал, что шведы взяли город Орехов; новгородцы были тогда в Ладоге, но Иван Иванович почему-то не поехал туда, а воротился назад, не принявши даже ни благословения от владыки, ни новгородского челобитья226.

В 1353 г. умер Семен Иванович, и все pуccкиe князья отправились в Орду, где соперником Ивану Ивановичу явился суздальский князь Константин Васильевич. Новгородцы также отправили от себя посла, Семена Судакова, просить хана за кн. суздальского: они хорошо помнили притеснения Калиты и его сына, не ждали для себя добра и от преемников их, а потому, естественно, не желали видеть на великокняжеском столе потомства Ивана Даниловича. Однако хан дал великое княжение Ивану Ивановичу, который, как и другие князья, вышел из Орды после Крещенья, а 25 марта 1354 г. сел на великом княжении во Владимире227. Неудовлетворенные новгородцы полтора года были с ним без миру, "но промежи того, по замечанию летописи, не бысть зла никоего же"; однако потом они примирились228.

Вскоре после того, как Иван Иванович отправился в Орду, рязанцы, в Петровки (22 июня 1353 г.), с юным князем своим, впоследствии знаменитым Олегом Ивановичем, внезапно захватили город Лопасну; московского наместника, князя Михаила Александровича, захватили в плен и держали в жестоком заключении, пока он не был выкуплен. По возвращении из Орды, Иван Иванович не хотел вступаться за помянутый городок, принадлежавший к уделу малолетнего племянника его, кн. Владимира Андреевича серпуховского, которого он вознаградил, дав ему нечто из рязанских же мест, прежде пpиoбpетенных229.

Что касается суздальских князей, то с Константином Васильевичем Иван Иванович примирился за год до его смерти, т. е. в 1355 г.; года через два он виделся в Переяславле с сыном его, Андреем Константиновичем, за которым хан утвердил Суздаль, Городец и Нижний Новгород; одарил его многими дарами и, "честь велику сотворив", отпустил его с миром230. К тому же почти времени относится некоторое загадочное явление, бывшее в Москве. 3 февраля 1357 г., перед утренями, на площади нашли убитым московского тысяцкого, Алексия Петровича. Никто не мог объяснить причины этого загадочного убийства. Некоторые, впрочем, говорили, что на него бояре собирали тайный совет, строили ковы. Последняя догадка стоустой молвы весьма правдоподобна: как тысяцкий, он мог иметь громадное влияние на граждан в качестве их представителя; в то же время он - боярин, и следовательно лицо, близкое к великокняжескому двору. Такой человек мог иметь врагов, и по преимуществу среди бояр... Недаром в ту же зиму некоторые "большие бояре" с женами и детьми уехали в Рязань. Впрочем, через год Иван Иванович (обстоятельство, бросающее в этой истории тень на самого великого князя) перезвал из Рязани к себe двоих из отъехавших бояр: Михаила и зятя его, Василья Васильевича231.

Так слабо было правительство при великом князе, слабом и телом и духом! Не только в соседних княжествах (Муром, Тверь) происходили междоусобия, споры и распри, но и в самой Москве совершались такие злодеяния, как убиeниe тысяцкого. А между тем князь с твердым характером и энергичный именно в это время мог много хорошего сделать для Руси в ее отношениях, например, к Орде.

В описываемое время в Орде происходили кровавые сцены. В 1357 году там был митрополит Алексий и исцелил ханшу Тайдулу. Но он скоро вышел из Орды, потому что там началась, по выражению летописей, замятня. Добрый - как называют летописи хана - Чанибек был убит сыном Бердибеком; для достижения своей цели злодей убил еще 12 братьев своих, по совету князя-темника, "окаяннаго" Товлубия. Вслед за этим на Русь отправлен был посол Иткара "по запрос ко всем князем русским"; за ним явился другой посол, Кошак, - "и велика бысть истома князем русским"232.

Впрочем, великий князь московский представлялся силой уже не как лицо с тем или другим характером и умом, а как нечто отвлеченное, именно: как великий князь московский, какое лицо ни носило бы этот титул. Так, к этому слабому и бесхарактерному Ивану Ивановичу, но все-таки великому князю московскому, в том же 1357 году обращаются, как к третейскому судье, тверские князья, дядя и племянник: Василий Михайлович кашинский, занимавший тверской великокняжеский стол, и Всеволод Александрович холмский, претендовавший на тот же стол. Всеволод приехал во Владимир и обратился к митрополиту Алексию с жалобами на дядю. Василий узнал об этом и также обратился к митрополиту, а потом "по митрополичью слову" - к великому князю, с которым вошел в мир и любовь. Однако дела между дядей и племянником не уладились233: они поехали на суд к новому хану, к которому отправились и другие князья, а также и Иван Иванович. Всеволод хотел отправиться в Орду через Переяславль, но переяславские наместники великого князя не пропустили его, конечно, потому, что Иван Иванович держал сторону Василия, с которым недавно взял мир и любовь. Что Иван Иванович держал сторону Василия, это - между прочим - видно из того, что войска московские (можайская рать) вместе с тверскими в следующем (1358) году ходили отнимать у литовцев Ржеву, что и исполнили, хотя вскоре литовцы опять взяли ее234.

За год до смерти Ивана Ивановича (1358) в Рязань пришел татарский царевич Мамат-Хожа и послал в Москву объявить великому князю, что требуется провести точные и определенные границы между Московской и Рязанской землями ("посла - царевич... о разъезде земли Рязанския пределы, и межи утвердити нерушимы и непретворимы"). Но Иван Иванович не пустил царевича в свою отчину235.

В следующем 1359 году ноября 13 "благоверный и христолюбивый, и кроткий и тихий и милостивый", Иван Иванович скончался, по обычаю тогдашних князей, в схиме и погребен в Архангельском соборе, в Москве236.

Иван Иванович был женат дважды: а) на княжне Федосье, дочери Димитрия Романовича брянского, которая через год или через год с небольшим умерла; б) на Александре, известной нам только по имени. Дети у Ивана Ивановича были только от второго брака, а именно: Димитрий (Донской) и Иван и неизвестная по имени дочь, выданная, в 1356 году, за Гедиминова внука, Димитрия Кориадовича237. У великого князя была еще дочь Марья, бывшая в замужестве за кн. Димитрием Михайловичем Боброком-Волынским, одним из героев Куликовской битвы.

Димитрий Константинович суздальский р. 1323 (?) ум. 1383

Димитрий Константинович занял великокняжеский стол "не по отчине и не по дедине" в 1360 г. и княжил по 1362. В 1363 г. он несколько дней также продержался во Владимире, откуда выгнан был боярами Димитрия Ивановича в Суздаль. Подробные сведения о нем см. в отделе о князьях суздальско-нижегородских во II т.

Димитрий Иванович Донской р. 1350 ум. 1389

После Ивана Ивановича остались два сына, Димитрий и Иван - оба малолетки, и племянник, сын Андрея Ивановича, Владимир (впоследствии Храбрый), также малолетний. По духовному завещанию Ивана Ивановича, Москва, отчина его, назначена Димитрию и Ивану, а треть доходов с нее - их двоюродному брату, Владимиру; раздел же волостей произведен сообразно со старшинством каждого: Димитрию даны Можайск и Коломна с селами, Ивану - Звенигород и Руза, Владимиру - удел его отца, жене Александре - некоторые Коломенские волости, село Семицкое на Москве и с двух сыновних жеребьев из московской тамги одна треть. Села и все недвижимое имущество после Александры идут Димитрию и Ивану, - после Ульяны, второй жены Ивана Калиты - Димитрию, Ивану и Владимиру; после вдовы Семена, Марии - одному Димитрию238.

Иван Иванович вскоре (1364 г.) умер, и его надел перешел в руки Димитрия Ивановича. В 1359 г. умер Бердибек, и ханом сделался родственник его, Кулпа, который, через 5 месяцев по воцарении, был убит Наврусом. Pуccкиe князья явились к новому хану, который дал великое княжение младшему из суздальских князей, Димитрию Константиновичу, "не по отчине, не по дедине", замечает летописец. Это замечание летописца весьма знаменательно: мы заключаем по нему, что в тогдашнем обществе в это время уже сильно укоренилось понятие о том, что великокняжеский стол есть исключительное достояние московских князей... 22 июня 1360 г. Димитрий Константинович прибыл во Владимир. Между тем в Орде начались убийства ханов: один хан убивал другого, для того, чтобы, по занятии престола, самому подвергнуться такой же насильственной смерти; началась, по характерному выражению летописи, "замятня". Димитрий Иванович был также в Орде, но он выехал оттуда еще до замятни, в 1361 г.239.

Юный Димитрий или, лучше, его советники и руководители - митрополит и бояре - не думали уступать суздальскому князю. Димитрий Иванович предъявил свои права на великокняжеское достоинство и звал суздальского князя на суд хана. Ханов теперь было два: в Орде - Мурат, и на правой стороне Волги - Авдул, креатура Мамая. В 1362 г. киличеи обоих соперников отправились в Орду. Мурат признал великокняжеское достоинство за князем московским "по отчине и по дедине"240. Но Димитрий Константинович, в свою очередь, не хотел уступать московскому князю: он сел в Переяславле. Тогда московские бояре, взяв с собой троих юных князей, т. е. Димитрия, Ивана и Владимира, пошли ратью к Переяславлю. Димитрий Константинович бежал сначала во Владимир, а потом в Суздаль. Московский князь вошел во Владимир и сел на столе отца и деда. Пробыв здесь три недели, он распустил войско и отправился в Москву. - К этому, кажется, времени надобно отнести его договорную грамоту с двоюродным братом его, Владимиром: конечно, бояре позаботились, для устранения в будущем каких-либо недоразумений, определить взаимные отношения братьев. По этой грамоте, Димитрий Иванович должен быть Владимиру в отца место, а Владимир - держать под братом своим его великое княжение честно и грозно, хотеть ему во всем добра, не искать удела Семена Ивановича, которым благословил его отец. Кроме того, братья целовали крест и на том, чтобы иметь общих друзей и врагов, без обоюдного согласия ни с кем не ссылаться и не вмешиваться одному в управление уделом другого. Далее, Владимир обязан давать ордынскую тягость и протор с своего удела по старым сверткам. В случае войны, все бояре Владимира, где бы кто ни жил, должны быть под стягом своего князя.

В следующем 1363 г. во Владимир прибыл посол от хана Авдула с великокняжеским ярлыком для Димитрия - предупредительность, указывающая на желание Авдула, чтобы московский князь признал его ханом. Димитрий и от этого хана взял ярлык, честил посла и отпустил его с дарами. Вероятно, бояре думали получением ярлыка и от другого хана преградить все пути к искательству суздальского князя, или же они поступили так в виду неопределенного положения дел в Орде при соперничестве двух ханов. Во всяком случае, они сделали ошибку: Мурат, в гневе на московского князя за то, что он принял ярлык от его соперника и тем как бы признал последнего ханом, прислал, с бывшим в Орде кн. Иваном белозерским (действовавшим там во вред московскому князю) и своим послом Иляком ярлык на великое княжение Димитрию суздальскому, который и отправился во Владимиp. Димитрий Иванович (конечно, бояре) и братья его с многочисленным войском пошли на суздальского князя и выгнали его из Владимира, где он, на этот раз, сидел около 12 дней. Димитрий Константинович бежал в Суздаль, куда отправилось и московское войско. Около Суздаля москвичи все опустошили, и Димитрий Константинович смирился. Противники заключили мир, после чего московский князь, взяв "волю свою" над суздальским, ушел во Владимир. Смиряя суздальского князя, Димитрий Иванович смирял и других князей: так, он смирил кн. Константина ростовского, из Галича выгнал кн. Димитрия Ивановича, взяв жену его в плен, а из Стародуба - кн. Ивана Федоровича, уделы которых оставил за собой. Изгнанники удалились в Нижний Новгород, к Димитрию Константиновичу, может быть, в надежде поднять его на московского князя. Но Димитрий Константинович, как видно, не хотел и думать о том: в 1365 г. из Орды пришел сын его, Василий, с ханским послом, который предлагал ему ярлык на великое княжение; но Димитрий Константинович отказался от него в пользу московского князя, к которому обратился даже с просьбой о помощи в борьбе его за Нижний Новгород с младшим братом, Борисом. Так постепенно перед московским князем смиряются все другие князья северо-восточной Руси, даже такие, как суздальско-нижегородский, носивший также титул великого князя. Вообще, из всех действий вел. кн. московского, или его советников, видно, что в Москве ясно сознана была идея единодержавия: вот почему более слабых князей Москва старается подчинить себе и даже уничтожить, более сильных - ослабить, и при этом, как сейчас увидим, употреблялись всевозможные средства для достижения цели - употреблялось оружие как мирское, так и духовное241.

В 1365 г. июня 2 умер в Нижнем Новгороде старший брат Димитрия Константиновича, Андрей, и Нижним овладел самый младший из братьев, Борис Константинович. Димитрий, узнав о смерти старшего брата, отправился в Нижний, но Борис не пустил его туда, почему Димитрий отправился в Москву просить помощи у московского князя против младшего брата. Тогда епископ суздальский и нижегородский был лишен сана, а в Нижний Новгород великий князь послал преп. Сергия - звать Бориса к себе, чтобы примирить его с братом, - Борис не пошел. Князей судит только Бог, отвечал он на зов. Тогда употреблена была такая же мера, как и против Пскова, когда в нем засел Александр тверской: Сергий, по приказанию митрополита и великого князя, должен был затворить церкви. Но и эта мера не помогла. Тогда великий князь дал Димитрию Константиновичу рать свою. Только теперь Борис вышел навстречу и просил мира, отступаясь от Нижнего Новгорода. Старший брат занял Нижний, а младший - Городец. Таким образом, Димитрий Иванович теперь помогает смирившемуся перед ним бывшему сопернику, даже вступает (в 1366 г.) в брак с его дочерью, Евдокией242.

В следующем 1366 г. у Димитрия Ивановича вышло розмирье с Новгородом: новгородские молодые люди, или, как называет их Никон. лет., "младыя дворянчики", в своих ушкуях прогулялись по Волгe, пограбили в Нижнем Новгороде торговых людей: татар, армян и др., прошли в Каму и по пути также все грабили. Великий князь сделал запрос новгородцам, зачем они ходили грабить и бить его гостей, и в гневе расторг с Новгородом мир, вывел оттуда своих наместников и приказал схватить на Вологде и доставить в Москву новгородского двинского боярина, Василия Даниловича с сыном. - Между тем как Димитрий Иванович и Владимир Андреевич замышляют и начинают приводить в исполнение план об укреплении Москвы ("замыслиша ставити город Москву камен"), новгородцы одумались и просили великого князя о мире, по заключении которого, в 1367 г., в Новгород послан был великокняжеский наместник и с Москвы отпущен захваченный в Вологде боярин Василий243.

С 1367 г. на первый план выступают отношения Москвы к Твери. В последней происходила борьба между дядей и племянником - между Василием Михайловичем (кашинским) и Михаилом Александровичем микулинским за удел Семена Константиновича дорогобужского. Последний отказал свой удел, помимо родного брата Еремея и Василия Михайловича, кн. микулинскому, которого особенно любил и уважал244. Спорящие стороны обратились в Москву, к митрополиту, который назначил третейским судьей тверского владыку Василия; владыка оправил кн. микулинского. Несмотря на благоприятный исход дела, Михаил Александрович ясно видел, что Москва берет сторону его врага. Кроме того, когда, после так называемого "великого пожара Всесвятского", Димитрий Иванович с Владимиром Андреевичем задумали укрепить Москву, то тогда же великий князь начал приводить в свою волю всех князей русских, а которые не повиновались его воле, "и на тех нача посегати, тако же и на кн. Михаила Александровича тверского"245. Последнему ничего не оставалось делать, как только искать сильного союзника, и он обратился в Литву, к зятю своему, Ольгерду. Между тем в его отсутствие Василий кашинский с сыном и племянником Еремеем позвали в Москву, на суд к митрополиту, владыку Василия, будто бы присудившего удел кн. Семена кн. Михаилу не по правде; Василий, кажется, был обвинен. После того кашинский князь пошел ратью на Тверь; ему помогали московские войска, 27-го октября Михаил Александрович пришел от Ольгерда с вспомогательными литовскими войсками и так повел дела, что кн. кашинский попросил мира; Михаил Александрович взял мир с дядей, кн. Еремеем и вел. кн. московским, но неизвестно, на каких условиях246. Впрочем, в том же 1367 г. Еремей сложил крестное целование к Михаилу и отъехал на Москву к Димитрию Ивановичу, кажется, с жалобами на Михаила, - по крайней мере, последующие события указывают на это. В следующем 1368 г. Димитрий Иванович и митрополит лаской зазвали Михаила Александровича в Москву, задержали там, судили по делу с Еремеем, а после суда схватили его и бояр его, посадили в заключение и держали "в истомлении велицем на Гавшине дворе". Вероятно, в связи с этими событиями стоит и захват, в том же году, Владимиром Андреевичем Ржевы. В это время являются в Москву три ордынских князя: Карачай, Ояндар и Тютекаш; от них Димитрий Иванович узнал "новины нестройны себе из орды". Эти послы, "слышавше сия (что происходило в Москве) усумнешась", и поэтому-то, конечно, Димитрий Иванович освободил Михаила Александровича, укрепив его крестным целованием (неизвестно, относительно чего), и отпустил в Тверь. Впрочем, тогда же Димитрий Иванович отнял у тверского князя Градок, часть Семенова удела, в котором сел его наместник с кн. Еремеем, братом кн. Семена. Между тем Михаил Александрович уехал из Москвы, и уехал, конечно, врагом великого князя и митрополита247.

Итак, Димитрий и Михаил, как бы то ни было, примирились, хотя бы только наружно. Но обстоятельства, вызвавшие это примирение (приезд в Москву трех ордынских князей), как видно, устранились. В то же время умер Василий кашинский, сторонник Димитрия. Михаил становился теперь вполне и бесспорно великим князем тверским, и в этом положeнии, имея несомненно громадное влияние на удельных князей, мог быть опасен Москве, особенно, если взять в расчет его ум и энергию. Может быть, желая вообще ослабить тверского князя, или предотвратить сильную коалицию со стороны тверских князей против Москвы, Димитрий Иванович в том же 1368 году, вскоре по отбытии Михаила из Москвы, послал сильную рать на Тверь. Михаил и на этот раз ушел в Литву и со слезами просил зятя помочь ему, просил сам и через сестру свою, жену Ольгерда. Ольгерд, наконец, вняв просьбам шурина или жены своей, выступил в поход с братом Кейстутом, племянником Витовтом, который тогда был, по выражению летописца, еще "млад и неславен", и с сыновьями; с ним была и смоленская рать, а потом присоединилась и тверская. Благодаря военной тактике Ольгерда - хранить в тайне цель и направление похода, - Димитрий Иванович узнал о нашествии врагов уже тогда, когда готовиться к отпору было поздно. Из московской, коломенской и дмитровской ратей он наскоро составил сторожевой полк; начальство над ним вверено было Димитрию Минину и Акинфу Шубе, боярину Владимира Андреевича. Между тем Ольгерд быстро подвигался к Москве, обозначая свой путь огнем и мечом. В волости Холохле кн. стародубский, Семен Димитриевич Крапива, а в Оболенске - кн. Константин, потомок Михаила черниговского, оказали сопротивление Ольгерду, но поплатились за это жизнью. Наконец, при реке Тростне Ольгерд встретился с московским сторожевым полком, который, в ожесточенной битве, был весь истреблен. Это было 21 ноября 1368 г. Димитрий Иванович, митрополит, Владимир Андреевич и бояре заперлись в Москве, как тогда говорили, засели в осаде. Три дня стоял Ольгерд под Москвой, но города взять не мог, а потому, сожегши посад и опустошивши окрестности, он пошел в обратный путь, все предавая огню, а людей и скот забирая с собой. По замечанию летописца, такого зла и от татар не было248. Так или иначе, Михаил отмстил великому князю московскому, который должен был примириться с ним и даже возвратить ему Градок и, кроме того, отпустить Еремея дорогобужского в Тверь249.

На время великий князь московский вынужден был оставить тверского князя в покое и обратить внимание свое на северо-восток, где Псков находился в неприязненных отношениях как к Новгороду, так и к немцам, из-за границ. Димитрий Иванович послал туда двоюродного брата своего Владимира Андреевича. Великий князь отправлял и посла в Дерпт, но посольство это не имело успеха. Прибытие Владимира Андреевича восстановило, по крайней мере, согласие между псковичами и новгородцами, совместное действие которых против немцев имело успех250. Между тем Москва, как видно, немного отдохнула и оправилась после Ольгердова нашествия. Однако московский князь, конечно, в ожидании каких бы то ни было столкновений с соседями, обратил внимание на слабо укрепленные пункты: Москва еще в предыдущем году была укреплена; теперь, в 1369 г., Димитрий Иванович заложил город Переяславль, который в том же году и был срублен. Тогда же, - вероятно, за участие в набеге Ольгерда на Москву, - москвичи и волочане воевали смоленские волости, а в следующем 1370 г. великий князь посылал рать на город Брянск251. Наконец, очередь опять дошла и до Твери.

В августе 1370 года Димитрий Иванович сложил крестное целование к Михаилу Александровичу, что заставило последнего отправиться в Литву просить помощи у Ольгерда. Посланная Димитрием в Тверскую землю рать предавала все мечу и огню и воротилась с большим полоном. В сентябре сам Димитрий выступил с войсками, взял Зубцов и Микулин, вообще "все волости и села тверския повоевали и пожгли и пусто сотворили, а людей многое множество в полон повели, и все богатство их взяли, и весь скот их взяли в свою землю"; в Москву Димитрий Иванович и его сподвижники пошли "со многим богатством и коpыстию и землю свою всю многаго скота наполниша и смириша тверич до зела". Между тем Ольгерд, отвлекаемый немцами, на этот раз не мог оказать помощи своему шурину. Михаил поехал в Орду, выхлопотал там от ставленика Мамаева, хана Магомет-султана, ярлык на великое княжение; он возвращался на Русь с послом Сарыхожей. Димитрий Иванович расставил по дорогам заставы, чтобы перехватить тверского князя, но Михаилу дали знать об этом его московские доброхоты, и он направил путь в Литву и опять просил у Ольгерда помощи, на этот раз с успехом. С Ольгердом, кроме Михаила Александровича, шли: брат его Кейстут, князья литовские и кн. смоленский, Святослав Иванович. В ноябре соединенные князья подошли к Волоку Ламскому и пожгли посад, но города не взяли. Простояв тут три дня и забравши большой полон, они направились к Москве и пришли туда 6-го декабря. Димитрий, как и при первом нашествии Ольгерда, затворился в городе. Союзники пожгли посад и все, что можно было сжечь вокруг Москвы; но, простояв восемь дней, города взять не могли. Между тем кн. Владимир Андреевич стоял в Перемышле, отовсюду сзывая к себе рати. Сюда пришел, между прочим, и Владимир Димитриевич, князь пронский, с ратью Олега Ивановича рязанского. Услышав о собрании около Владимира Андреевича больших сил, Ольгерд начал просить у Димитрия Ивановича вечного мира, предлагая выдать дочь свою за Владимира Андреевича. Но Димитрий согласился только на перемирие до Петрова дня. Примирившись, Ольгерд пошел восвояси, но с большой осторожностью, "озираяся, семо и овамо", потому что боялся погони; Михаил также ушел в Тверь, примирившись с московским князем. Через несколько времени от Ольгерда явились послы, чтобы устный перемирный договор оформить и написать. На одной из договаривающихся сторон стояли: вел. кн. московский и двоюродный брат его, Владимир Андреевич; на другой - вел. кн. литовский, князья тверской, смоленский и брянский. Существенная часть договора следующая: "А что кн. Михаиле... которая будет места пограбил в нашей отчине в Великом княженьи, а то князю великому Олгерду мне чистити, то князю Михаилу по исправе подавати назад по докончанью князя великаго Олгерда. А где будет кн. Михаиле вослал в нашю отчину в Великое княженье наместники или волостели, а тых ны сослати доловь; а не поедут, и нам их имати, а то от нас не в измену. А от сего перемирья от Спожына заговенья до Дмитриева дни. А иметь кн. Михаиле что пакостити в нашей отчине, в Великом княженьи, или грабити, нам ся с ним ведати самим; а князю великому Олгерду, а брату его князю Кестутью и их детем за него ся не вступати". Далее, по этому договору, постановлено давать свободный пропуск послам союзников252.

Трусливое отступление Ольгерда от Москвы и выраженное им желание породниться с московским князем показали Михаилу, что надежды на Литву остается мало. Но не таков был Михаил, чтобы в столь стесненных обстоятельствах смириться. В следующем 1371 г. он обратился опять в Орду, из которой возвратился, в начале апреля, в Тверь с ярлыком на великое княжение и с тем же послом Сарыхожею. Между тем Димитрий Иванович по всем городам великого княжения привел и бояр, и черных людей к крестному целованию на том, чтобы им "не даватись великому князю Михаилу Александровичу тверскому", а сам с Владимиром Андреевичем и войсками стал в Переяславле. Михаил хотел войти во Владимир, но граждане не пустили его; а когда Сарыхожа позвал Димитрия к ярлыку, - великий князь с гордостию, в сознании своей силы, отвечал: "к ярлыку не еду, а в землю на княжение Володимерское не пущу (Михаила), а тебе, послу, путь чист". В то же время Димитрий с честию звал посла к себе. Тот, прельщенный дарами, отдал ярлык Михаилу Александровичу и из Мологи отправился в Москву, а Михаил от Мологи пошел на Бежецкий Верх, повоевал его и вернулся в Тверь 23 мая. Притязаний своих на великокняжеский стол он все-таки не думал оставить: он послал в Орду хлопотать о своем деле сына своего Ивана. Между тем Сарыхожа, обласканный и задаренный в Москве, пришедши в Орду, восхвалял Димитрия за его смирение и добрый нрав. Вскоре после Сарыхожи, а именно в половине июня, Димитрий и сам отправился в Орду: митрополит Алексий проводил его до Оки и благословил на предстоящий путь. Отправляясь в Орду, великий князь написал духовное завещание, конечно, на всякий случай, для предосторожности. Наследником всего родового, благоприобретенного имения, движимого и недвижимого, он делает старшего из наличных детей, Василия; но о Великом княжении не говорит ни слова - еще так не окрепла в нем уверенность, что оно останется за его сыном! Впрочем, из Великого Княжения он отказывает сыну села, купленные его отцом. К тому же времени, кажется, надобно отнести второй договор Димитрия Ивановича с Владимиром Андреевичем относительно городов Галича и Дмитрова, удела кн. Ульяны и пр. Но об этом договоре мы еще будем говорить впоследствии. - В Москву, между тем, прибыли литовские послы для заключения мира (о чем мы говорили уже выше) и обручения Ольгердовой дочери Елены с кн. Владимиром Андреевичем. Михаил Александрович, недовольный оборотом дел, опять пошел на Волгу, повоевал Кострому, Углич, Мологу и Бежецк, и посажал там своих наместников. Этими набегами Михаил оскорбил и новгородцев, так как меч его коснулся и их земли, а потому Новгород еще тecнеe примкнул к вел. кн. московскому, с которым заключил договор: по договорной грамоте Новгород обязывается помогать вел. кн. московскому против Твери и Литвы, а московский князь Новгороду - против Твери же и Литвы и еще против немцев. - Мы сказали, что Димитрий Иванович отправился в Орду... Здесь он "учти добре" князя Мамая, хана, ханшу и пр. Это последнее обстоятельство всех расположило к московскому князю, и он отпущен был из Орды "со многою честию и с пожалованием"; кроме того, ему выдали сына Михайлова, Ивана, которого Димитрий Иванович привез в Москву и держал на митрополичьем дворе, пока его не выкупили за ту сумму, какую будто бы дал за него в Орде сам Димитрий, а именно 10,000 рублей253. Таким образом, по выражению летописи, Димитрий Иванович "супостаты свои победив посрами". Но еще не совсем посрамлены были супостаты: в Бежецком Верху и других городах сидели наместники главного супостата, князя тверского. По прибытии из Орды, Димитрий Иванович послал рать на Бежецкий Верх, где наместник Михаила, Никифор Лыч, был убит москвичами; потом начался грабеж по тверским волостям. Может быть, война с Тверью и затянулась бы, но Димитрий отвлекся в другую сторону254. Мы видели, что при втором нашествии Ольгерда на Москву, рязанская рать приходила на помощь к Владимиру Андреевичу. Неизвестно, что произошло после того между московским и рязанским князьями; но 14 декабря 1371 г. Димитрий Иванович послал, под начальством воеводы, кн. Димитрия Михайловича Волынского, рать на Олега рязанского. При Скорнищеве произошел бой, в котором хвастливые рязанцы были побиты наголову, и сам Олег едва успел спастись бегством. На рязанском столе посажен был Владимир, кн. пронский, которого, впрочем, вскоре Олег привел в свою волю255.

Между тем как Москва расправлялась с Рязанью, Михаил начал действовать по отношению к Москве вызывающим образом: он заключил союз с литовским князем и перешел к наступательным действиям. В 1372 г. Димитрий Еремеевич с воеводами Михаила ходил к Кистме, захватил тамошних воевод и привел их в Тверь. Но не все твepскиe князья были на стороне Михаила: кашинский князь, Михаил Васильевич, как и его предшественники, был не в ладах с вел. кн. тверским: он сложил, в это время, крестное целование к Михаилу Александровичу и заключил союз с Димитрием Ивановичем. Между тем Михаил Александрович сам в 1373 г. (на Фоминой неделе) пошел к Дмитрову, с которого взял окуп; посады, волости и села пожег; захватил многих бояр и простых людей в плен; наконец, он тайно подвел к Переяславлю литовскую рать, с которой были: Кейстут с сыном Витовтом, Андрей Ольгердович полоцкий и Димитрий друцкий. С литовской же ратью он пошел наказать и Кашин: Переяславль и Кашин постигла участь Дмитрова. Приведши кашинского князя в свою волю, Михаил 31 мая взял Торжок, в котором посадил своих наместников, чем сильно раздражил новгородцев256.

Наконец и Ольгерд решился выступить против Москвы. Михаил пошел на соединение с ним. Но теперь московского князя уже нельзя было застать врасплох: он сам выступил против соединенных князей с многочисленной ратью и, встретившись с ними, около половины июля, при Любутске, разбил наголову сторожевой полк и привел в смятение самого Ольгерда, который бежал за крутой овраг, так что московскому князю уже не удобно было продолжать наступление. Враги простояли друг против друга несколько дней и, наконец, примирились или, лучше сказать, заключили перемирие от конца июля почти до конца октября, и разошлись. В перемирной грамоте замечательно, между прочим, то, что договорные статьи, которые должен, по требованию московского князя, выполнять Михаил, принимаются для последнего Ольгердом. В договоре с одной стороны участвуют: Михаил тверской, Димитрий брянский и те князья, которые будут "в имени его", т. е. Ольгерда, а также и Святослав смоленский; на стороне московского князя значатся рязанские князья: Олег, Роман и Владимир. Михаил, по этому договору, должен возвратить все, что он награбил в Великом Княжении Московском на первом, втором и третьем перемирии; наместников или волостелей, оставленных им в некоторых местах Московского Княжения - вывести; если во время перемирия Михаил будет грабить в Великом Княжении Московском, то Димитрий Иванович сам будет с ним ведаться, а Ольгерд не вступается. Что касается людей, которые пошли в Орду жаловаться на Михаила, то будет так, как угодно Богу и царю, т. е. хану257. Но мир между московским и тверским князем еще не был закреплен некоторое время. Этому препятствовало, может быть, то обстоятельство, что Димитрий Иванович должен был все лето 1373 года простоять на Оке, чтобы не допускать в свою отчину Мамаевых татар, пустошивших тогда Рязань. Наконец, в исходе 1373 года тверской князь заключил мир с великим князем московским: последний отпустил из Москвы Ивана Михайловича (конечно, за сумму, какую заплатил за него Димитрий в Орде. См. выше), а Михаил вывел своих наместников из занятых им волостей Великого Княжества Владимиро-Московского258.

С 1374 года обстоятельства для великого князя московского начинают складываться как будто неблагоприятно: в летописи замечено, что у князя Димитрия было розмирье с Мамаем, который почему-то гневался на вел. кн. московского. Может быть, причиной гнева Мамаева было избиение, в Нижнем Новгороде, отряда татар, во главе которых стоял посол Сарайко, убитый сыном Константина нижегородского, Васильем Кирдяпой. Но татары не остались в долгу у Нижнего Новгорода: в 1375 г. они опустошили берега Киши и Пьяны, - впрочем, только этим и ограничились: энергичнее Мамай не мог действовать потому, вероятно, что в Орде тогда был сильный мор259.

Между тем в Твери опять начинается раздор между Василием Михайловичем кашинским и вел. кн. Михаилом Александровичем: Василий Михайлович сложил крестное целование к князю тверскому и ушел в Москву, а отсюда - в Орду. В то же время, т. е. в том же 1374 году, в Москве умер тысяцкий Василий Васильевич Вельяминов. Сын его, Иван, кажется, рассчитывал занять место отца, - но великий князь не хотел никого назначать на место умершего, т. е. не хотел, как видно, самого существования этого чина в Москве. Тогда Иван Вельяминов и какой-то Некомат сурожанин (купец, торгующий южными товарами), вероятно, также чем-нибудь недовольные, бежали в Тверь и настроили Михаила против великого князя московского. Беглецы вскоре отправились в Орду хлопотать за Михаила, а сам Михаил пошел в Литву, где ему обещали помощь. Это было в самом конце зимы, а в июле следующего уже 1375 года Некомат, в сопровождении посла Ачихожи, явился к Михаилу с ярлыком на великокняжеский стол. В тот же день Михаил послал в Москву - сложить крестное целование к Димитрию Ивановичу, и отправил в Торжок своих наместников, а в Углич - рать260.

Димитрий Иванович, выступая в поход против Твери, повсюду разослал грамоты, которыми созывал князей под свои стяги в Волок Ламский; сюда явились с своими дружинами: тесть его Димитрий Константинович и сын последнего Семен, Владимир Андреевич серпуховский, Борис Константинович городецкий, Андрей Федорович ростовский, Василий и брат его Александр Константиновичи ростовские, Иван Васильевич смоленский, Василий Васильевич и Роман Васильевич ярославские, Федор Романович белозерский, Василий Михайлович кашинский, Андрей Федорович стародубский, Роман Михайлович брянский, Роман Семенович новосильский, Семен Константинович оболенский, брат его Иван тарусский и др.; пристали и новоторжцы. 29 июля соединенные князья выступили из Волока и по пути к Твери все предавали опустошению; 1 августа они взяли Микулин, а 5-го были уже под Тверью. Отсюда Димитрий Иванович послал за новгородцами, которые вооружились в три дня, "своего князя честь изводяще, паче же свою отмщающе обиду, бывшую у Торжьку" (в 1372 г.); они, по замечанию летописца, "скрежетаху зубы на Тверичь". Августа 8 князья сделали приступ к Твери, который был отбит. Месяц простояли князья под городом и в это время "учиниша все волости тверския пусты"; города: Зубцов, Белгород, Градок и мнoгиe другие были взяты; множество людей побито, а скот и имущество их победители забирали с собой. Напрасно Михаил ожидал помощи из Орды и Литвы. Впрочем, литовская рать подходила к месту военных действий, но, узнавши, что около Твери находится сам Димитрий Иванович с громадними силами, бежала назад. Михаил, "видя свое изнеможение, понеже вся Русская земля возста на него", должен был покориться вел. кн. московскому: он выслал к последнему владыку Евфимия и старейших бояр "с челобитьем прося мира и во всю волю даяся". Димитрий Иванович принял предложение, и тверской князь заключил мирные договоры как с вел. кн. московским, так и с Новгородом. 3 сентября московское войско отступило от Твери. В силу помянутого договора, великий князь тверской считается младшим братом Димитрия наравне с Владимиром Андреевичем серпуховским; когда московский князь или брат его, Владимир Андреевич, выступит в поход, и тверской князь садится на коня, - а если посланы будут воеводы, то и тверской князь посылает воевод. Кроме того, Михаил обязался за себя, за детей своих и племянников не искать ни Москвы, ни Великого Княжения, ни Новгорода; не принимать Великого Княжения, если бы даже сами татары стали его предлагать ему. Но и Димитрий, с своей стороны, обязывается не принимать от татар Твери. Далее, Михаил обязался не вступаться в Кашин, который, таким образом, становился самостоятельным, что не могло не ослаблять тверского князя; выходом Кашин не тянет к Твери; забранных кашинских бояр или слуг и людей Михаил обязывается отпустить; если Михаил будет обижать Кашин, то московский князь будет боронить его.

Относительно татар постановлено: "с татары оже будет нам мир - по думе, а будет нам дати мир - по думе же; а пойдут на нас татарове или на тобе, битися нам и тобе с единого всем противу их"; равным образом если один из договаривающихся пойдет против татар, другой должен помогать ему. Михаил обязался отказаться и от союза с Ольгердом, его братьями, детьми и племянниками, даже воевать с ним в случае нападения Литвы на кн. московского или смоленского. Далее выставлены следующие обязательства с обеих сторон: забранные Михаилом люди великого князя московского должны быть, по прежнему целованью, отпущены, а порука с поручителей за них должна быть снята; все пограбленное у бояр, людей и слуг великого князя, на целованьи ли или на розмирьи, как и самых владельцев пограбленного, если они взяты Михаилом, последний должен отдать "по Семени дни за неделю" (Симеон столпник - 1-го сентября); всему, что Михаил взял "войной" у великого князя в продолжение месяца со времени прихода московских войск к Твери (5-го августа), "тому всему... погреб", как "погреб", т. е. забвение, и всему тому, что московский князь взял или отвоевал у тверского со времени сложения Михаилом целования к Димитрию; между Новгородом и Тверью устанавливаются те же границы, какие были при Иване Калите и его сыновьях; в помянутых городах, а также и новгородских пригородах, Михаил обязуется не держать закладней и не давать грамот; земли и воды тех новгородских бояр и слуг, которые будут служить Михаилу, ведает Новгород; все взятое в Торжке, как-то: колокола, книги и другое церковное имущество, а также все пограбленное тверичами по волостям, Михаил должен возвратить; кто из новоторжцев, по взятии Михаилом Торжка, продался ему в дерноватые холопы, тех тверской князь должен отпустить, а грамоты дерноватые уничтожить, причем новгородцы и новоторжцы, приведенные им к целованию, складывают это последнее; гостям и торговцам Новгорода, Торжка и пригородов тверской князь должен "дати путь чист без рубежа" через Тверь и тверские волости и не назначать новых мытов и пошлин. Наконец, по этому договору бояре и слуги вольные могут свободно отъезжать от одного князя к другому, удерживая за собою села в покинутых ими волостях. Это последнее право не распространяется только на Ивана Васильевича Вельяминова, сына последнего московского тысяцкого, и Некомата, села которых московский князь оставил за собой. Относительно тверичей, служащих в Московской земле, и москвичей - в Тверской земле, положено брать на них дань, как и на своих, - но с полных холопов дани не брать. Замечательно, что по спорным делам между обоими князьями, в случае, если бояре того и другого, съехавшись на рубеж, не придут к мирному решению спорного дела, последнее отдается "на третий на князя на великаго на Олга", т. е. на третейский суд великого князя рязанского261.

Некоторые из князей, помогавших в тверской войне Димитрию Ивановичу, подверглись нападению прежних союзников Михаила: так, в том же году Ольгерд опустошил Смоленскую волость, а татары попустошили волости Нижегородскую и Новосильскую; и Ольгерд и татары говорили князьям этих волостей, зачем они ходили ратью на тверского князя262? Московский князь, в свою очередь, посылал в 1376 г. Владимира Андреевича к Ржеву, под которым тот простоял три дня, города не взял и только сжег посад263. В летописи есть указание и на то, что Димитрий ожидал, в том же 1376 г., нападения со стороны татар, почему, "стерегаяся рати татарския от Мамая", ходил за Оку264. В то же время, - не видно только из летописей, почему, - Димитрий Иванович послал на болгар рать под начальством кн. Димитрия Михайловича Волынского, а тесть его, Димитрий Константинович, послал с своей ратью двух сыновей, Василия и Ивана, и бояр. Русские рати пришли к г. Болгарам 16 марта (след. уже в 1377 году). Восточные военные хитрости - пускание стрел не по людям, а по коням, произведение со стен какого-то грома, выставка против конницы верблюдов для приведения коней в смятение - не помогли: после боя болгары, преследуемые русскими, бежали в город. Болгарские князья, наконец, добили челом великому князю и тестю его двумя тысячами рублей, а их ратям - тремя тысячами; кроме того, pуccкиe посадили в Болгарах дорогу и таможников великого князя265.

В том же 1377 году в Москве было получено известие из Нижнего Новгорода от Димитрия Константиновича, что за Волгу перебежал из Синей орды царевич Арапша с намерением напасть на Нижний Новгород. Димитрий Иванович пришел на помощь к своему тестю с ратями: владимирской, переяславской, юрьевской, муромской и ярославской; но так как вестей об Арапше более никаких не приходило, то он, оставив рати в Нижнем Новгороде, сам вернулся в Москву. Тем не менее, соединенные рати двинулись за р. Пьяну и здесь получили известиe, что Арапша далеко, на Волчьих водах около Донца, а потому вели себя весьма неосторожно: поскидали (был конец июля и погода стояла жаркая) доспехи и ходили в простом платье; оружие - сулицы, рогатины, копья - было в беспорядке; кроме того, при случае, напивались допьяна и хвастались тем, что каждый из них один может стоять против сотни татар. Не лучше простых ратников вели себя и бояре и воеводы. Между тем мордовские князья тайно подвели Арапшу, который 2 августа со всех сторон ударил на русских: произошел страшный переполох между последними; они в ужасе побежали к р. Пьяне; множество было изрублено татарами, многие потонули в реке и, между прочим, кн. Иван Димитриевич нижегородский со множеством бояр и слуг. После того Нижний Новгород был сожжен. Теперь и Мордва подняла голову: по уходе Арапши она начала пустошить нижегородские окрестности (в начале августа). Борис Константинович нагнал этих хищников и частию истребил оружием, частию потопил в реке. Независимо от этого, князья московский и нижегородский, бежавший из Нижнего в Суздаль, послали в Мордовскую землю сильное войско, которое "сотворило ее пусту"; пленных в Нижнем Новгороде казнили и травили на льду Волги собаками266.

В Литве, между тем, происходили смуты: в 1377 году умер Ольгерд, и великокняжеский стол занял сын его, Ягайло, помимо старшего брата, Андрея полоцкого (от первого брака). Последний хотел поддержать права свои вооруженной рукой, но, не нашедши ceбе нигде помощи, лишился своей волости, бежал, в 1378 г., в Псков, а оттуда - в Москву к Димитрию Ивановичу, который принял его "с любовью"267.

Обеспеченный с запада, со стороны Литвы, где спорили за Вильну дядя и племянник - Кейстут и Ягайло - и приводили в свою землю немцев, Димитрий Иванович должен был обратить внимание на восток, откуда начинают угрожать татары. В 1378 г. они подступили к Нижнему Новгороду и, не взявши с тамошнего князя окупа, который этот последний предлагал им, сожгли город. Отсюда Мамай послал на московского князя войско под начальством ордынского мурзы Бегича; Димитрий вышел за Оку, в Рязанскую землю, и здесь, на берегах р. Вожи, встретился с татарами. 11 августа татары, переправившись через реку, бросились на pуccкиe полки, но увидев, что они стоят крепко, Бегич приказал татарам ехать тише и пускать в неприятеля стрелы. Pуccкиe, с одной стороны - кн. Даниил пронский, с другой - окольничий великого князя Тимофей, а сам великий князь - с фронта, дружно ударили на татар и погнали их к реке: многие из последних были изрублены, a мнoгиe потонули в реке; в числе убитых много было знатных мурз. Ночь не позволила преследовать оторопевших татар; на следующий день утром также мешал преследовать их густой туман, и только около полудня великий князь пустился в погоню. Татар pуccкиe не могли нагнать, но в поле нашли брошенными их вежи, шатры, телеги и т. п. и множество разного товара. Эта битва важна тем, что она была первой удачной для русских битвой с татарами. Месть Мамая за Вожскую битву ограничилась пока только набегом татар в 1379 году на Рязанскую землю, но за Оку они не переступали268.

Мы уже упоминали, что по смерти Ольгерда (1377 г.) в Литве начались смуты. Димитрий Иванович воспользовался ими и в 1379 г. послал кн. Владимира Андреевича, Андрея Ольгердовича и Димитрия Михайловича Волынского воевать Литовскую землю: князья взяли Трубчевск и Стародуб; трубчевский князь Димитрий Ольгердович, брат Андрея, добровольно пошел с женой, детьми и боярами в Москву, урядился с великим князем и крепость взял, т. е. присягнул на службу великому князю московскому, который принял его с честию и дал ему Переяславль со всеми пошлинами269.

Наступил достопамятный в истории Руси 1380 год. Мамай, конечно, не мог простить Димитрию поражения татар на берегах Вожи тем более, что он теперь уже сам был полновластным ханом: он готовился к походу на Московскую землю. Есть извеcтиe, что по совету приближенных Мамай нанимал для этого похода генуэзцев, черкесов и ясов. С своими полчищами он перешел на правую сторону Волги, к устью р. Воронежа. С ханом вступил в союз и литовский князь Ягайло, землю которого недавно пустошили московские рати. Димитрий Иванович узнал о враждебных замыслах Мамая в августе и стал готовиться к встрече неприятеля: послал за подручными князьями - ростовским, ярославским и белозерским; но о новгородцах, нижегородцах и смольнянах мы не находим известий, чтобы они принимали участие в походе Димитрия; участие в походе Ивана Всеволодовича холмского (из тверских) - сомнительно; что же касается Олега рязанского, то он находился, так сказать, между двух огней: ему приходилось, для охранения своей земли от опустошения, при неизвестности, на которой стороне будет верх, хитрить, - и вот, он входит в тайные сношения с Мамаем и его союзником, Ягайлом. Олег и Ягайло - есть известия - думали поделить между собою Московскую землю, когда Димитрий бежит из нее от соединенных татарско-литовских и рязанских сил в Новгород или на Двину. Но в то же время рязанский князь старается показаться перед Димитрием доброжелателем его: он извещает московского князя о приготовлениях против него Мамая. - Подкрепивши себя молитвой в Успенском соборе, Димитрий послал к Владимиру Андреевичу, ростовским, ярославским и белозерским князьям и воеводам сказать, чтобы они шли с полками своими на соединение с ним. Сборным пунктом назначена Коломна на 15 августа. Побывавши в Троицком монастыре, где св. Сергий благословил его на брань с неверными, предрекая победу, и отпустил с ним двух иноков, Пересвета и Ослябя, искусных в ратном деле, Димитрий отправился в Коломну, оставив в Москве, при своем семействе, воеводу Федора Андреевича. В Коломне собрались полки: коломенский, владимирский, костромской и переяславский; тут же были и братья Ольгердовичи, Андрей и Димитрий. Летописец замечает, что около Димитрия Ивановича собралось тысяч полтораста или двести войска, что такой силы никогда не бывало на Руси. Мамай, может быть, потому, что видел деятельные приготовления Димитрия к войне, попытался сначала войти в сношения с последним: он прислал послов к московскому князю в Коломну просить такого выхода, какой великие князья платили при Узбеке; но Димитрий предлагал выход "по своему докончанью", т. е. по прежнему его условию с Мамаем, на что последний, "высоко мысляше", не согласился. Здесь же, на Коломне, Димитрий Иванович узнал и об измене Олега рязанского. Получив благословение от коломенского епископа Герасима, Димитрий Иванович 20 августа выступил из города; он остановился на берегу Оки, при устье Лопастны; здесь присоединился к нему Владимир Андреевич с войском, остававшимся в Москве, а также московский воевода Тимофей Васильевич Вельяминов с остальными полками. В воскресенье, за неделю до Семенова дня (1-го сентября), Димитрий приказал полкам переправляться на другую сторону Оки, причем было внушено воинам, чтобы, идучи по Рязанской земле, они никого и ничего не трогали, ни у кого ничего не брали. На следующий день за Оку переправился и сам великий князь. 6-го сентября pуccкиe полки пришли к Дону, где получена была от св. Сергия грамота, ободрявшая и благословлявшая великого князя на бой с татарами. После совещаний о том, переправляться или нет за Дон, Димитрий приказал строить мосты через реку и искать бродов, а в самый день Рождества Богородицы, с восходом солнца, начал переправлять через Дон полки, которые строились при устье реки Непрядвы. Сентября 8 около полудня начали показываться татары. Вскоре потом началось такое побоище, какого, по замечанию летописца, еще никогда не бывало на Руси. Полки, бывшие в засаде с князем Владимиром Андреевичем и Димитрием Михайловичем Волынским, решили битву: Мамай бежал, pуccкиe преследовали татар до р. Мечи и забрали весь стан их.

Ягайло, находившийся у г. Одоева только в дне пути от места битвы, также бежал, узнав о поражении Мамая. Возвратившись из погони, Владимир Андреевич "стал на костях" и приказал трубить; все собрались, - не было только великого князя. Стали искать его и нашли под ветвями срубленного дерева; Владимир Андреевич объявил ему о победе над татарами. Димитрий едва пришел в себя: хотя на теле его и не было ран, но панцирь его был весь измят от неприятельских ударов. - С Куликова поля войска и возвращались также через Рязанскую землю и с теми же предосторожностями, как и тогда, когда шли к Дону. Но на этот раз дело обошлось не совсем благополучно: Олег, приказав препятствовать свободному движению победителей Мамая, сам бежал в Литву; между москвичами и рязанцами неизбежно происходили столкновения. Димитрий хотел наказать дерзость рязанцев и рать его уже готова была к походу на Рязань; но явились рязанские бояре и били ему челом о мире. Димитрий Иванович дал Рязани мир, но посадил в ней своих наместников. Вскоре после этого явился из Литвы Олег, и князья заключили между собою договор, по которому они обязывались жить в братстве, желать друг другу добра, извещать один другого о всем, что ни услышат о своем добре или лихе от христианина или от поганина, владеть своими уделами и не вступаться одному в удел другого; действовать всегда заодно; не заключать, без обоюдного согласия, ни с кем мира, а паче с Литвой и татарами; помогать друг другу против общих врагов и пр. Олег, по этому договору, считается младшим братом Донского. Кроме того, в этом договоре точно определяются границы Московской и Рязанской земель и перечисляются рязанские места, приобретенные Москвой, вероятно, еще при Иване Ивановиче, а теперь, по этому договору, окончательно утвержденные за Димитрием. Олег, затем, уступил последнему три места: Тальцы, Выползов и Такасов. Но и Олегу сделана была уступка: ему возвращены были те места на рязанской стороне, т. е. за Окой, которые со времен Ивана Ивановича считались за Москвой, как Лопастна, Мстиславль, Жадене Городище, Жадемль и др. Тула осталась за Димитрием, но в ведении ханских баскаков, как было при ханше Тайдуле; куплю свою, Мещеру, Димитрий укрепил за собой; говорится также в договоре о татарских местах, взятых обоими князьми, из которых каждый должен пользоваться своими приобретениями. Между тем Мамай опять начал собирать войска, чтобы идти на московского князя, но был остановлен ханом Тохтамышем, пришедшим из-за р. Яика (Урала): враги встретились на берегах р. Калки; разбитый Мамай бежал в Кафу, где был убит генуэзцами270.

Итак, в Орде воцарился Тохтамыш. В том же 1380 г. он прислал к вел. кн. московскому и прочим русским князьям послов с известием о своей победе над Мамаем и о своем воцарении. Димитрий, в конце октября, послал в Орду киличеев с дарами к новому хану, а в следующем 1381 г. Тохтамыш отправил в Москву посла Акхозю (Анхозю, Ахкозю) с 700 татар - звать великого князя в Орду. Посол доехал до Нижнего Новгорода, но в Москву "не дерзну" ехать; он послал туда несколько человек из своей свиты, но эти не осмелились идти в столицу: должно быть, Куликовская битва произвела сильное впечатление на татар, или настроение тогдашнего русского общества, под влиянием победы, было таково, что татары не решались своим появлением раздражать его. Тохтамыш решился силой оружия смирить своего улусника, но, как увидим, и он не совсем храбро пошел против куликовского героя. Сначала хан приказал перебить и пограбить русских гостей в Болгарии, чтобы от них не было вести на Москву о его походе; суда этих гостей он приказал доставить с товарами к месту его переправы через Волгу; затем, переправившись через реку, он изгоном устремился к Москве, чтобы напасть на нее врасплох. Нижегородский князь, на которого прежде всего обрушилась бы сила татарская, если бы того захотел Тохтамыш, поспешил предупредить последнего изъявлением покорности: он послал к хану сыновей своих, Василия и Семена, которые, не нашедши его на предполагаемом ими месте, нагнали его на украине Рязанской земли. Олег рязанский, естественно, также поддался страху: в противность недавно заключенному с Димитрием договору, он указывает хану броды на Оке, конечно, с целью обвести его так, чтобы Рязанская земля избавилась от татарского посещения ("хотяше добра не нам, но своему княжению помогааше"). У московского князя на ордынской границе ("на пределах ординскых") были "поборницы суще земли Русской", и они-то дали знать в Москву о наступлении Тохтамыша. Димитрий Иванович начал собирать полки с намерением выступить против татар, но на совете с другими русскими князьями оказалось "неодиначество и неимоверство": в князьях "обретеся разность, не хотяху помогати". Более, чем вероятно, что причиной разногласия между князьями и нежелания их выступать против хана было оскудение в людях после Куликовской битвы: когда после битвы стали считать воинов, то насчитали только 40,000, а на Куликово поле пришла не одна сотня тысяч!.. Вследствие "неодиначества и неимоверства" между князьями, Димитрий Иванович ушел в Переяславль, а отсюда, мимо Ростова, в Кострому. Между тем в Москве поднялась страшная сумятица: одни хотели оставить город, другие - затвориться в нем, и эти последние заняли все городские ворота и никого не выпускали из города, а если кого и выпускали, то не иначе, как сначала ограбивши. Не хотели было выпустить даже митрополита и великую княгиню; последнюю даже "приобидеша". Во время этой сумятицы в Москву явился литовский князь Остей, названный в летописи внуком Ольгерда; он успокоил жителей, укрепил город и "сел в осаде". Между тем Тохтамыш, переправившись на левый берег Оки, взял и сжег Коломну; 23-го августа 1382 года татары подошли к Москве и спрашивали, в городе ли князь. Получивши отрицательный ответ, они объехали город и увидели, что везде пусто и чисто, потому что сами жители все вокруг Москвы пожгли, так как боялись примета к городу. Осажденные, между тем, одни молились, другие вытаскивали из боярских погребов старые меды и, под влиянием их, похвалялись, что татары ничего им не сделают, что они постоят-постоят, да и уйдут и т. д. Под влиянием крепкого меду эти храбрецы выходили на городские стены и всячески ругались над татарами, которые на ругань грозили им саблями. 24-го августа к Москве пришел сам Тохтамыш, и началась осада: от метких татарских стрел падали многие не только из стоявших на стенах, но и находившихся внутри города; татары пытались даже перелезть через стену, но осажденные лили на них горячую воду, бросали громадные камни, стреляли из самострелов, тюфяков (ружей) и пушек и пр.

Три дня бились татары, но не могли взять города приступом. Наконец, они употребили хитрость: на четвертый день осады знатнейшие ордынские князья вместе с нижегородскими князьями подошли к городским стенам и говорили осажденным, что хан пришел не на них, а на Димитрия, что он желает только, чтобы граждане с князем Остеем вышли к нему навстречу с небольшими дарами, что ему хочется только посмотреть город, что он даст гражданами мир и любовь; при этом нижегородские князья клялись что хан не сделает им зла. 26-го августа кн. Остей и граждане с дарами, предшествуемые духовенством с крестами и иконами, вышли к Тохтамышу. Татары незаметно взяли сначала Остея к себе в стан и там убили его, а потом бросились на граждан и духовенство и начали избивать их; далее, ворвались в Кремль и начали предавать все огню и мечу; церкви, княжескую казну, пожитки граждан и товары пограбили; сдирали ризы с икон; пожгли множество книг, отовсюду снесенных в Кремль в виду нашествия Тохтамыша. Пожегши и пограбив Москву, Тохтамыш распустил татар своих по всему княжению. Разделившись на отряды, татары пошли по разным направлениям: к Владимиру, Звенигороду, Можайску, Волоку, Рузе, Дмитрову, Переяславлю, Юрьеву. Один из таких отрядов едва не перехватил около Переяславля вел. кн. Евдокию, пробиравшуюся к семейству своему, в Кострому... Тверская земля нисколько не пострадала от татар; тверской князь получил даже ярлык: очевидно, он успел умилостивить хана, послав к нему киличея с дарами; случайность спасла и Московскую землю от дальнейшего татарского разорения: один из татарских отрядов подошел к Волоку, не зная, что тут стоял кн. Владимир Андреевич, который разбил этот отряд. Татары в страхе разбежались; они передали Тохтамышу о случившемся, и это обстоятельство ускорило выход татар из Московской земли. На обратном пути татары взяли Коломну; здесь они переправились через Оку в землю Рязанскую, которую также опустошили, несмотря на то, что Олег оказал им услуги при движении их к Москве. По уходе татар Димитрий Иванович и Владимир Андреевич возвратились в разоренную Москву. Летописец замечает, что Димитрий горько плакал, увидевши страшное разорение города и множество убитых. Трупы последних он приказал хоронить, причем за 80 похороненных трупов давалось платы по рублю; всего на этот предмет израсходовано 300 рублей: таким образом, убитых татарами, по расчету, было 24,000, не считая утонувших и сгоревших. Далее, великий князь распорядился относительно возобновления города; вызвал из Твери митрополита Киприана, который вскоре потом уехал в Киев, так как великий князь гневался на него за то, что он не сидел в осаде. В том же 1382 году Димитрий Иванович решился наказать вероломного Олега рязанского за явное нарушение им договора: он послал рать в Рязанскую землю; Олег бежал, - a московские полки землю его "пусту учиниша, пущи ему бысть и татарския рати"271.

Между тем для тверского князя обстоятельства складывались благоприятно: хан, как выше сказано, принял посла его благосклонно, не коснулся его земли и прислал ему ярлык (надобно думать, судя по последующей поездке Михаила в Орду, это - ярлык подтвердительный на Тверское княжество); Василий Михайлович Кашинский умер бездетным в 1382 г., и удел его перешел в семью Михаила Александровича, что значительно усиливало тверского князя; земля же Московская разорена была Тохтамышем и притом оскудела людьми после Куликовской битвы. Все эти обстоятельства могли подать повод Михаилу Александровичу - хлопотать о великокняжеском ярлыке. И действительно, вскоре по уходе Тохтамыша, он отправляется в Орду вместе с сыном своим Александром хлопотать о приобретении великокняжеского стола, но не прямою дорогой, а околицами, "опасаясь и таясь вел. кн. Димитрия Ивановича, ища себе великаго княжения Володимерскаго и Новгородскаго". Странным кажется, что в конце того же 1382 г. от хана пришел в Москву посол Карач с добрыми речами для заключения мира: хан заключает мир с своим улусником!.. Или в Орде свыклись уже с той мыслью, что московский князь есть как бы самостоятельный государь, с которым хану приходилось считаться как с равным себе?.. Надобно думать, что тут ошибка летописца в выражении. Ханский посол был одарен великим киязем и отпущен. В начале следующего 1383 г. Димитрий Иванович послал в Орду, со старейшими боярами, сына своего Василия "тягатися" с князем тверским о великом княжении. Целый год пробыл Михаил в Орде, но не достиг цели: московские бояре успели, вероятно, подарками и хитрыми дипломатическими приемами склонить, кого следует, на свою сторону. "Я улусы свои сам знаю, - сказал хан Михаилу, - и каждый князь русский на моем улусе, а на своем отечестве живет по старине, а мне служит правдою и я его жалую; а что неправда предо мной улусника моего кн. Димитрия московского - и я его поустрашил, и он мне служит правдою и я его жалую по старине в отчине его, а ты поди в свою отчину, в Тверь, и служи мне правдою, и я тебя жалую". Все-таки Михаил оставил в Орде сына, конечно, потому, что еще питал надежду на достижение желаемого. Так смотрели на это и приближенные хана, как видно из того, что один из ордынских князей смущал княжичей: Василия, оставленного в Орде самим ханом в 8000 рублях, и Александра, обещая каждому из них великое княжение, судя, конечно, по тому, кто будет щедрее. Летописи отмечают под тем же 1383 годом появление во Владимире "лютаго посла" Адаша. Вероятно, он приходил за деньгами, в которых Василий оставлен был в Орде. По крайней меpе, в следующем 1384 году Димитрий Иванович приказал собирать тяжелую дань, с каждой деревни по полтине, а с Новгорода - черный бор. Тогда же, прибавляет летопись, и золотом давали в Орду. Кажется, Димитрий Иванович не скоро мог уплатить денег в Орду, иначе сыну его Василию не было бы нужды тайно бежать из Орды в 1385 году272. Димитрий Иванович, очевидно, находился в затруднительном положении.

Олег рязанский, не могший, конечно, забыть 1382 года, когда московская рать опустошила его землю, теперь воспользовался обстоятельствами и, в 1385 году, изгоном пришел к Коломне, взял ее и пленил тамошнего наместника Александра Остея со многими боярами. Димитрий Иванович послал на Рязань рать под начальством Владимира Андреевича. Но на этот раз счастье изменило последнему: москвичи были побиты; тут же убит был, между прочим, и внук Ольгердов, Михаил Андреевич полоцкий. При натянутых отношениях к Орде, при некоторой расшатанности внутренних дел, благоразумие требовало от Димитрия, чтобы он, хотя на короткое время, избегал всяких неприязненных столкновений с соседями, и по этому-то Димитрий Иванович решился предложить Олегу вечный мир, умолив преподобного Сергия, тогда уже прославившегося святостью жизни, стать во главе посольства к строптивому рязанскому князю. Сергий "чудными, тихими и кроткими речами" склонил Олега на вечный мир, который (в 1387 г.) был скреплен родственным союзом: дочь Димитрия вышла за сына Олегова Федора273.

Но если политика требовала осторожности по отношению к таким соседям, как, напр., Олег рязанский, от которого можно было ожидать наступательных неприязненных действий, то по отношению к Новгороду такая осторожность была излишня, так как Новгород, по самому характеру отношений к тому или другому вел. князю, один не мог переходить в наступление. Вот почему и при стесненных до некоторой степени обстоятельствах Димитрий Иванович не мог простить Новгороду некоторых вин его.

Под 1386 годом находим в летописях известие, что Димитрию Ивановичу "дръжа гнев на Новгород про Волжан и про княжчины", т. е. за тех молодцов, которые гуляли по Волге и Каме и избивали и грабили гостей и своих и чужих, а также и за то, что новгородцы не платили княжеских пошлин (княжчин). Перед Рождеством Христовым Димитрий выступил в поход вместе с Владимиром Андреевичем; с ними были полки почти тридцати городов. Новгородцы выслали послов с челобитьем о мире, но великий князь мира не дал, подступил ближе к Новгороду и остановился в 15 верстах от него. Новгородцы прислали другое посольство, во главе которого стоял владыка Алексий, предлагавший великому князю 8000 рублей. Но и это посольство не имело успеха. Владыка послал к новгородцам сказать, чтобы они держали "опас", потому что великий князь мира не дал. Вследствие этого известия новгородцы сожгли все пригородные постройки и (с благословения владыки) 24 монастыря и поставили острог. Однако новгородцы в третий раз решились испробовать, не удастся ли уладить дело миром: они послали к Димитрию двух архимандритов, семь священников и пять человек житьих, по человеку с конца (Новгород делился на 5 концов). Этому посольству удалось склонить Димитрия на мир: 3000 рублей отданы были великому князю из Софийской казны, а 5000 р. новгородцы обещали доправить на Заволочьи, потому что заволочане также участвовали в волжских грабежах. Кроме того, новгородцы дали черный бор. По заключении мира, Димитрий Иванович возвратился в Москву, откуда послал в Новгород своих наместников и черноборцев274.

В 1388 году у Димитрия Ивановича произошло розмирье с двоюродным братом Владимиром Андреевичем. Летописи, к сожалению, ничего не говорят о причинах этого розмирья; они говорят только, что вследствие розмирья великий князь приказал схватить бояр Владимира и развести их по разным городам. Таким образом, здесь мы можем ограничиться только более или менее близкими к истине догадками. В духовном завещании Димитрия мы, между прочим, читаем: "а которые деревни отъимал князь Володимер от Лыткинского села княгини моее к Берендееве слободе, а те деревни потянут к Литкинскому селу моее княгини". Мы не знаем, когда Владимир "отымал" деревни великой княгини; видим только, что Владимир Андреевич хотел увеличить свой удел насильственным присвоением деревень великой княгини. Не было ли что-нибудь подобное причиной розмирья между двоюродными братьями? Существует еще предположение, что Владимир Андреевич не хотел уступить своего права (по прежним понятиям о старшинстве) на Великое Княжение племяннику, т. е. сыну Димитрия, что и было причиной розмирья. Как бы то ни было, но вражда продолжалась короткое время: братья помирились; по мирно договорной грамоте Василий Димитриевич считается по отношению к дяде своему, Владимиру Андреевичу, старейшим братом; по отношению к следующему сыну Димитрия, Юрию, Владимир считается братом, а по отношению к младшим сыновьям - старейшим братом. Таким образом, этим договором признается (в первый раз) преимущество, относительно престолонаследия, племянника над дядею, так что великокняжеский стол должен был переходить в нисходящей линии по праву первородства. Братья примирились в день Благовещения (1389 года), т. е. 25-го марта275, а менee, чем через два месяца после того, именно 19-го мая, Димитрий Иванович скончался, будучи еще в цвете лет (39 лет). Заслуги Димитрия ценились уже его современниками, что видно из дошедшего до нас особого сказания о его подвигах и из жития его: благочестие, трезвая жизнь, целомудрие до и после брака, кротость, щедрость к Божиим церквам - вот характерные черты, которые житие выставляет на вид276.

От брака с Евдокией Димитриевной (1366 г.), дочерью Димитрия Константиновича суздальско-нижегородского, Димитрий Иванович имел детей: Даниила, умершего раньше отца, - Василия, впоследствии великого князя московского, - Юрия, Семена, Ивана, Андрея, Петра и Константина, родившегося за несколько дней до смерти отца; дочерей: Софию, бывшую, с 1387 года, за Федором Олеговичем рязанским; Марию, бывшую, с 1394 г., за кн. литовским Семеном (Лугвением) Ольгердовичем; Анаcтаcию, бывшую за кн. Иваном Всеволодовичем холмским (из тверских), и Анну, родившуюся в год замужества Софии.

В духовном завещании Димитрия Ивановича прежде всего обращает на себя внимание, по выражению нашего историка (Соловьев, III, 380), "не слыханное прежде распоряжение": Димитрий благословляет старшего из оставшихся сыновей Великим Княжением Владимирским, как своей отчиной: "А се благословляю сына своего, князя Василья, своею отчиною Великим Княженьем". Чтобы упрочить великокняжеский стол за своим родом, в случае бездетной кончины Василия, и устранить притязания на Великое Княжение, могшие последовать со стороны Владимира Андреевича, Димитрий Иванович предусмотрительно сделал оговорку, которая, впрочем, по кажущейся неясности своей, подала впоследствии повод Юpию Димитриевичу (галицкому) оспаривать великокняжеский стол у преемника Василия Димитриевича. Оговорка сделана была такая: "А по грехом отымет Бог сына моего князя Василья, а хто будет под тем сын мой, ино тому сыну моему княж Васильев удел, а того уделом поделить их моя княгиня". Очевидно, по этому распоряжению, следующий за Василием брат мог занять великокняжеский стол только в случае бездетной кончины Василия; чего Димитрий Иванович мог опасаться в виду того, что Василий не был еще женат во время написания духовной грамоты. Кроме Василия в живых оставалось еще пять сыновей Димитрия: Юрий, Андрей, Петр, Иван и Константин, родившийся за несколько дней до смерти отца, почему в завещании о нем и говорится только гадательно.

По духовному завещанию, свою отчину, Москву великий князь поручает только четырем сыновьям: Василию, Юрию, Андрею и Петру. Устранение Ивана может быть объяснено его болезненностью и склонностью к монашеской жизни; а Константина, при написании духовного завещания, как сказано, еще не было на свете. - В Москве и принадлежавших к ней станах Димитрий Иванович владел двумя жребиями: жребием отца своего и дяди Семена Ивановича Гордого; третий жребий, которым владел Владимир Андреевич, и теперь остался за последним. Великий князь половину из своих жребиев отдает Василию на старший путь; другая половина разделена между остальными тремя сыновьями, а великой княгине Евдокии была назначена часть городских доходов. Владения же свои, города и селения Московского княжества, Димитрий Иванович разделил следующим образом: а) Василию дана Коломна с волостями, несколько московских сел и часть собственного прикупа Димитpиeвa; села: Красное с Елизаровским и Проватовым и село Васильевское в Ростове; б) Юрию даны: Звенигород с волостями, несколько московских сел, Галич, названный Димитрием куплею деда (Ивана Калиты), прикупы отца: село Кузмодемьянское, село Богородицкое в Pocтове, два села костромских, Борисовское и Микульское, и починок за Вяткой; в) Андрею: Можайск с волостями, Верея, Калуга, Медынь, несколько сел московских и купля деда - Белоозеро с волостями; г) Петру: Дмитров с волостями, несколько московских сел и волостей, прикуп свой - село Богородицкое на Баголе и купля деда Димитриева - Угличе-Поле, Тошна и Сяма. Ивану из Московской отчины ничего не назначено, - он был сильно обделен; ему даны: Раменец (Раменейце), село Зверковское с Соханским починком и Сохна. Димитрий сознавал, что Иван наделен, сравнительно, бедно, и, кажется, поэтому сделал в завещании такую оговорку: "а Сохна сыну же моему князю Ивану; а в том уделе волен сын мой, князь Иван: который брат до него добр будет, тому даст"; д) великой княгине выделено было из удела каждого сына по участку и дано несколько примыслов самого Димитрия, как Самойлецев, и села: Петровское, Фроловское и Елох. Наконец, чрезвычайно важно распоряжение Димитрия о том, чтобы мелкие князья Московской земли жили в Москве. Этим, во-первых, усиливался блеск московского двора, и великий князь становился полным хозяином не только всей Московской земли, но и мелких владетельных князей ее, на которых народ, в силу положения их при московском дворе, должен был смотреть, как на слуг великого князя, а на последнего, как на главу и этих князей, и всей Московской земли. Во-вторых, эта мера, с течением времени, должна была привести к образованию служебных князей, о которых в первый раз говорится в договорной грамоте Василия Васильевича и Андрея и Константина Димитриевичей с Юрием Димитриевичем галицким, - а в дальнейшем своем развитии эта мера привела к образованию бояр из служебных и вотчинных князей277.

Приводя, так сказать, к одному знаменателю все факты из жизни и деятельности Димитрия Ивановича, мы видим, что главная заслуга его перед историей состоит в сознательном стремлении к ослаблению сильных удельных князей и уничтожению князей мелких уделов, другими словами - в стремлении к централизации власти, к единодержавию. Это - во-первых; во-вторых, в столь же сознательном стремлении к освобождению от татарского ига. В духовных завещаниях и договорных грамотах мы часто встречаемся с такими выражениями: "а оже ны Бог избавит, ослободит от орды"... "а переменит Бог орду"... "а отдалится от нас орда" и т. д. Конечно, слава заслуг Димитрия не принадлежит исключительно ему одному: она принадлежит столько же ему, сколько и его предшественникам, начиная с его деда: они мирно, терпеливо, хотя нередко при помощи хитрости и коварства, подготовляли, к достижению намеченных целей, те средства, которыми воспользовался Димитрий. Но уже черезвычайно важно и то, что он сумел воспользоваться этими средствами.

Василий Димитриевич р. 1371 ум. 1425

Уже с юных лет Василий Димитриевич, хотя и не самостоятельно, является действующим лицом на политической сцене. После разгрома Москвы Тохтамышем в 1383 г. апреля 23-го, когда ему было еще только 12 лет, отец послал его в Орду тягаться с Михаилом Александровичем, вел. кн. тверским, о великокняжеском столе278. Михаил вышел из Орды, не достигши своей цели; но он, кажется, в надежде, что дела в Орде могут измениться в его пользу, оставил там сына своего Александра (Ордынца), - между тем как московского княжича оставил сам хан в 8000 рубл. сер. московского долга. Василию или, лучше, сопровождавшим его боярам приходилось все-таки бороться с тверским княжичем. На это есть указания в летописях. Так, летописи замечают, что княжичей "смущаше... некий царь ординский, обещевая комуждо дати великое княжение"; этот смутник обещавался и хана настроить так, как ему заблагорассудится. Но московскому княжичу не нравилось житье в полуневоле, и он "умысли крепко с верными своими доброхоты" - бежать из Орды. В 1386 году он был уже у молдавского воеводы Петра. В сопровождении московских бояр, высланных к нему навстречу отцом его, а также многих поляков и литовцев, он прибыл в Москву (кажется, через Пруссию, где виделся с Витовтом и условился с ним относительно женитьбы на его дочери) 19 января 1387 года279.

18-го мая 1389 года скончался Димитрий Иванович Донской. До чего упало теперь значение татар в глазах московского князя, показывает то обстоятельство, что Димитрий Иванович, как видно из его духовного завещания, благословляет своего сына Василия Владимирским княжеством, этим символом великокняжеского достоинства, как своей отчиной. 15-го августа того же года ханский посол Шахмат, во Владимиpе, возвел Василия на великокняжеский стол280. Это торжество, впрочем, вскоре несколько омрачилось: между великим князем и его дядей Владимиром Андреевичем произошел разлад вследствие ли того, как полагают, что окружавшие молодого великого князя бояре не хотели дать Владимиру надлежащего участия в делах правления, или вследствие утверждения нового порядка в престолонаследии, как думают другие. Владимир Андреевич с семейством и боярами своими выехал из Москвы в свой Серпухов, а отсюда в Торжок, в Новгородскую землю. Но в том же году дядя и племянник примирились и написали договорную грамоту. Великий князь, по этому договору, считается по отношению к своему дяде старейшим братом; брат его Юрий равным братом, остальные великокняжеские братья - младшими братьями. Далее великий князь обязывает дядю "всести на конь", когда придется садиться на коня и ему, великому князю. "А где ми (Василию) самому не всести, и мне, брате, тобе послати, а тобе всести без ослушанья", читаем далее в договоре. Вообще, этот договор мало чем отличается от подобных же договоров предшественников Василия. Но есть два пункта, обращающих на себя внимание, в которых - с одной стороны - выражается как бы недоверие племянника к дяде, а с другой - благие чаяния перемен в отношениях к Орде и предположения о новых примыслах. Вот эти пункты: "Оже ми, брате, самому сести в городе, а тобе ми послати из города, - и тобе оставити своя княгини" (т. е. в Москве); точно так же делает и великий князь. Далее: "а переменит Бог орду, и тобе имати дань с своее вотчины и с своего удела coбе"... "а найду собе Муром, или Торусу, или иная места, тот ти (Владимиру) протор не надобе", и наоборот. По этому договору Владимир Андреевич получил Волок и Ржеву, которые, впрочем, по другому договору, были променены на Углич с селом Золоторусским, Городец, Козельск, Гоголь, Алексин и Лисин. Владимир по этому же последнему договору не вступается в примыслы великого князя: Нижний Новгород, Муром, Мещеру и ни в какие иные места татарские и мордовские, бывшие за Димитрием Константиновичем, дедом его, и за ним самим281.

Была ли в какой-нибудь связи с делами новгородскими, как положительно думает Карамзин, ссора или размолвка дяди с племянником и имела ли она влияние на отношения Новгорода Великого к молодому великому князю, - не знаем, так как указаний на это в летописях нет; знаем только, что вскоре после примирения великого князя с Владимиром в Москву прибыли в 1390 г. новгородские послы, взяли мир по старине, и великий князь послал к ним наместником своим Евстафия Сыту282.

В следующем 1391 г., января 9-го семнадцатилетний великий князь вступил в брак с Софией, дочерью Витовта Кейстутьевича, который, будучи выгнан из Литвы Ягеллом, жил тогда у прусских немцев. Есть летописные известия, впрочем, позднейшие, будто бы Витовт силой вынудил у будущего великого князя московского обещание жениться на его дочери. Наши историки считают это известие недостоверным и скорее видят в этом браке расчет политический. Кроме того, некоторые видят здесь несообразность в том, что Василий, бежавший из Орды в Молдавию, никак не мог возвратиться в Poccию через Пруссию. Как бы то ни было, но брак этот состоялся283.

В половине июля следующего 1392 г. Василий Димитриевич отправился в Орду, и это путешествие увенчалось полным успехом в смысле новых примыслов к Москве. Великий князь чрезвычайно любезно принят был в Орде, что правдоподобно объясняется тем обстоятельством, что Тохтамыш в это время находился в открытой вражде с Тамерланом, который от Аральского и Каспийского морей подвигался к северу, к улусам хана Золотой Орды. Конечно, последнему плохо пришлось бы, если бы вел. кн. московский, а за ним и вся почти северо-восточная Русь стали на сторону Тамерлана. С другой стороны, и золото московского князя сослужило тут свою службу, - недаром же летописец замечает про великого князя: "и умзди князей царевых, чтоб печаловались о нем царю Тахтамышу". Несмотря на то, что в 1389 г. хан дал ярлык на Нижегородское княжество Борису Константиновичу, у которого оспаривали это княжество его племянники - Кирдяпы, теперь Тохтамыш, по совету приближенных своих, не постеснился признать Василия наследственным государем Нижегородского княжества; мало того, - Василий получил еще Городец, Мещеру, Тарусу и Муром. Из Орды великий князь удалился, кажется, с необыкновенной поспешностью, так как Тамерлан приближался к ханским владениям. От хана отправлен был в Московскую землю посол Улан-царевич, который должен был возвести Василия на великокняжеский Нижегородский стол. Из Орды Василий прибыл в Коломну, откуда сам поехал в Москву, а посол с своими боярами отправился в Нижний Новгород. Благодаря измене старейшего нижегородского боярина Василия Румянца, московские бояре без труда овладели городом284. Борис, его семейство и приверженцы закованы были в цепи и разосланы по городам. Вскоре в Нижний Новгород прибыл сам великий князь и посадил здесь своих наместников (Димитрий Александрович Всеволожский). Впрочем, Суздальско-Нижегородское княжество еще не окончательно утвердилось за Москвой: Борис вскоре умер; но после него остались племянники, Василий Кирдяпа и Семен Димитриевичи, по матери родные дядья Василию Димитриевичу; кажется, они княжили тогда в Суздальской волости, или только проживали в Суздале. Но об этом - речь впереди. Здесь же пока отметим только, что в том же 1392 году великий князь (а с ним и Русь) понес две весьма чувствительных утраты в лице умерших в этом году, троицкого игумена Cepгия, о важном значении которого говорить излишне, и боярина своего, Даниила Феофановича, о котором летописец замечает, что он много послужил великому князю и в Орде, и на Руси, и по чужим землям285.

Тогда же началась вражда у великого князя и с другим Новгородом, Великим. В 1391 г. в Новгород приезжал митрополит Киприан и, после двухнедельных пиршеств, потребовал себе права суда в Новгороде, которое принадлежало и прежним митрополитам. Между тем новгородцы всегда старались выговорить у великих князей и выговаривали себе право - не ездить на суд в Москву (вообще на "Низ"). Мало того: они задумали не ходить на суд и к митрополиту, и еще в 1385 г. написали в этом смысле утвержденную грамоту и укрепились крестным целованием. Теперь новгородцы начали ссылаться на эту грамоту, между тем как митрополит требовал уничтожения ее. Новгородцы не согласились. В гневе выехал из Новгорода Киприан. Но это дело митрополита было в то же время и делом великого князя: зависимость Новгорода от московского митрополита была в сущности зависимостью от Москвы. И вот, в 1392 г. великий князь отправил в Новгород послов с требованием черного бора, княжчины (княжеских пошлин) и церковной подсудности митрополиту, который разрешит новгородцев от греха клятвопреступления (клятву - не ходить на суд к митрополиту они скрепили крестным целованием). Новгородцы отвечали отказом, и великий князь послал дядю своего Владимира Андреевича и брата Юрия воевать новгородские волости. Московские, коломенские, звенигородские и дмитровские войска, взявши Торжок и набравши множество пленных в новгородских волостях, уже возвращались восвояси, как жители Торжка, на которых обыкновенно падали первые удары московских полков, как это было и в данном случае, возмутились и (это было уже в 1393 г.) убили некоего Максима, доброхота великого князя. Василий опять отправил на Торжок полки, с тем чтобы убийцы Максима были схвачены и доставлены в Москву. Москвичи повоевали Торжок, Волок и Вологду, а семьдесят человек, замешанных в убийстве Максима, доставленные в Москву, публично были казнены: им постепенно отрезали руки, ноги и пр. и при этом приговаривали, что так гибнут враги великого князя286.

Новгородцы не хотели оставаться в долгу: в том же 1393 году, под предводительством кн. литовского Романа и кн. Константина Ивановича белозерского, они начали воевать великокняжеские волости, взяли городок Кличен и Устюжну, пограбили и пожгли Устюг и Белоозеро; но, не желая дальнейшего кровопролития и раздора с великим князем, в областях которого вели торговые дела, послали к Василию послов просить мира по старине, который и был заключен на предложенных великим князем условиях; митрополиту новгородцы отослали свою крестную грамоту, вследствие чего Киприан, между прочим, писал им: "и ныне обращения ради вашего от гpеxa этого прощаю вас благословляю, також и сын мой великий князь Димитриевич ваше челобитное моление приемлет и мир по древнему дает вам". Послы великого князя, отправившиеся в Новгород для подкрепления этого мира, привезли в Москву черный бор с новгородских волостей и 350 рублей великому князю и митрополиту за то, что последний послал свое благословение новгородскому владыке и всему Новгороду287.

Между тем, 6-го мая 1393 г. умер Борис Константинович нижегородский, княжение которого было присоединено к Москве. Дети его, Иван и Данило, разосланные, по взятии Нижнего, по разным городам в заключение, и теперь еще не были на свободе. Но у Бориса были еще племянники, Василий и Семен Димитриевичи, как видно, добивавшиеся волостей отца и дяди288. Вследствие притеснений со стороны великого князя, вскоре после смерти Бориса (в 1394 г.), они бежали из Суздаля в Орду хлопотать о возвращении своей отчины: Суздаля, Городца и Нижнего Новгорода. Посланная за ними великим князем погоня не достигла цели289. Были ли действительно братья Димитриевичи в Орде - неизвестно; надобно полагать, судя по последующим событиям, что если они даже и были в Орде, то не там все-таки нашли помощь, а ближе к своей отчине. - В конце октября 1395 года Семен Димитриевич подошел к Нижнему Новгороду с царевичем Ейтяком (Ектяк, Ентяк, Гентяк) и 1000 татар. Три дня московские воеводы отбивались от татар, но, наконец, отворили ворота, взявши предварительно под присягой клятву с русских и татар, что они не будут грабить и брать в плен христиан. Однако - татары преступили клятву и грабили русских донага290. "Не аз творих лесть, но татарове; а яз в них не волен, а с них не могу", говорил кн. Семен в свое оправдание. Две недели пробыли татары в Нижнем и, наконец, бежали в Орду, прослышав, что великий князь собирает на них сильное войско. Действительно, Василий Димитриевич послал брата своего Юрия наказать татар, и последний проник за Волгу и на Каму, взял города: Болгар, Жукотин, Казань и другие места; вообще, московские полки воевали край три месяца. Что касается Семена Димитриевича, то он скрывался после того между татарами, а потом, когда жена и дети его были отысканы и взяты в Москву, он и сам добил челом великому князю, как, кажется, и брат его Василий291. Но об этом вскоре будем говорить ниже.

Еще ранее, чем дядья великого князя начали добиваться своей Суздальско-Нижегородской отчины, в Москве и вообще на Руси уже знали, что Тохтамыш сильно отвлекается от своих улусов новым восточным завоевателем, Тамерланом. В 1393 г. Тохтамыш уже испытал силу последнего в степях Астраханских; но этот урок не подействовал на хана Золотой Орды: он вскоре двинул свои полчища на северную Пepсию, которую Тамерлан, по праву завоевателя, считал своим достоянием. Бой между двумя вождями родственных народов произошел близ нынешнего Екатеринограда; разбитый Тохтамыш бежал; Тамерлан преследовал его до Волги, посадил в Орде нового хана, и в конце 1395 г. устремился далее на север. Великий князь приказал собирать полки, с которыми, оставив в Москве кн. Владимира Андреевича Храброго, выступил к Коломне и остановился на берегу Оки. Народ, объятый ужасом, постился и молился; великий князь приказал укреплять города, а для успокоения взволнованных умов писал митрополиту, чтобы он распорядился перенесением из Владимира в Москву Владимирской иконы Божией матери. Это было в начале августа. Тамерлан, между тем, взяв Елец, продолжал держать путь далее к северу и направлялся, по-видимому, к Москве. Но в конце августа он вдруг поворотил назад, о чем вскоре узнали и в Москве. Великий князь воротился с берегов Оки в свою столицу, где с великой радостью встречен был духовенством и народом. Современники приписали избавление от нового завоевателя заступничеству Богоматери, и церковь установила празднество в честь сретения иконы Ее 26-го августа, так как в этот день из Владимира в Москву была принесена помянутая икона, и в тот же самый день, по сказаниям современников, Тамерлан пошел в обратный путь из пределов Руси292.

Орда, потрясенная нашествием Тамерлана и оскудевшая людьми, теперь, конечно, не была страшна Москве, и великий князь мог обратить свое внимание в другую сторону, на других соседей и особенно на усиливавшуюся тогда Литву, где, с 1392 г., начал господствовать тесть Василия Димитриевича, Витовт. Оставленный в покое немцами, Витовт, в 1395 г. сентября 28, хитростью взял Смоленск и в то же время послал рать на Олега рязанского, у которого находился в это время один из князей смоленских, братьев Святославичей, Юрий, женатый на дочери Олега. Нет сомнения в том, что великому князю московскому нежелательно было такое соседство, нежелательно было усиление литовского князя вообще, а тем более - на счет древних русских областей. Но он, как видно, пока еще не хотел становиться в открыто враждебные отношения к своему тестю; видим даже, что Василий действует совместно с Витовтом и в его пользу. В 1396 году мы видим Василия Димитриевича и митрополита Киприана в гостях у Витовта в Смоленске, где они праздновали Пасху и где литовский князь уважил ходатайство митрополита о непритеснении греческой веры: митрополит московский был духовным пастырем православно-русского населения Литвы. Между тем Олег рязанский сделал нападение на принадлежавший Литве Любутск. Василий Димитриевич, в угоду Витовту, через посла советовал Олегу воротиться домой. Олег послушался тем более, что граждане Любутска храбро защищались. Витовт, однако, не хотел оставить Олега безнаказанным: он пошел ("о Покрове", 1-го октября) в Рязанскую землю и жестоко расправился с жителями посещенных им местностей: проливал кровь, как воду, по выражению одного летописца, и "люди улицами сажали (и) секли", по выражению другого. После этого подвига Витовт был в Коломне у Василия Димитриевича, который принял его с великою честию и богато одарил. Здесь оба князя (хотя желание было одного Витовта) условились отправить послов к новгородцам с требованием, чтоб они расторгли мир с немцами. Как увидим, Витовт думал о том, чтобы Новгород считал его своим великим князем: по одному этому он мог смотреть на дружбу новгородцев с немцами, как на личную обиду; кроме того, негодование Витовта на Новгород могло усиливаться еще и потому, что последний принял к себе двух князей, неприятных для Витовта: Патрикия, отца которого, Наримонта Гедиминовича, он повесил и расстрелял, - и Василия Ивановича, одного из смоленских князей, с которыми он еще так недавно поступил слишком бесцеремонно и коварно. Итак, князья условились послать в Новгород посольство, и в 1397 году послы Василия Димитриевича были уже в Новгороде. Страшны были князья московский и литовский, но и торговые интересы - с немцами ли, с другим ли каким народом, - были очень близки сердцу Новгорода. Кроме того, надобно иметь в виду и то обстоятельство, что несколько лет тому назад (в 1391 г.) новгородцы заключили в Изборске мир с Любеком, Готландом, Дерптом и Ревелем. Понятен, поэтому, ответ, данный новгородцами Василию: "Господин великий князь! у нас с тобой мир, с Витовтом - иной и с немцами - иной". Таким образом, совет князей ни к чему не послужил для одного, по крайней мере, из них, для Витовта. Впрочем, судя по следующим событиям, Василий Димитриевич, кажется, уже во время переговоров с Витовтом думал сводить счеты с Новгородом сам, тем более, что к тому были весьма серьезные поводы293.

Еще в 1395 г. в Новгород приезжал митрополит с патриаршим послом и требовал суда для себя, но не получил его. Из Новгорода, однако (как думают, смягченный дарами), он выехал мирно, благословив архиепископа и народ294. Но в 1397 году, - потому ли, что новгородцы отказались разорвать мир с немцами, или за отказ в суде митрополиту, или по каким-нибудь другим причинам, - Василий Димитриевич послал своих бояр на Двину в Заволочье сказать всем тамошним поселенцам ("всей Двинской свободе"), чтоб они "задалися" за великого князя, который будет боронить их от Новгорода. Двинские бояре и вообще все двиняне целовали крест великому князю. Тогда же Василий Димитриевич отнял у новгородцев Волок Ламский и Торжок с волостями, Бежецкий Верх и Вологду; затем, сложил с себя крестное целование к ним, "крестную грамоту к ним скинул". Новгородцы хотя и ответили тем же, но не хотели доводить дела до крайности. В это время митрополит позвал в Москву владыку новгородского Иоанна по святительским делам. Новгородцы отправляют с ним своих послов и умоляют владыку замолвить за них доброе слово перед великим князем. Владыка просил Василия отступиться от Заволочья и взятых им городов, а также отменить общий суд на порубежье, потому что это - "не старина". Но великий князь не принял ни благословения и доброго слова от владыки, ни челобитья от послов; от Новгорода нелюбия не отложил и мира не взял295. Когда владыка Иоанн возвратился домой, к нему собрались новгородцы и представляли ему, что обид великого князя долее терпеть нельзя. Тогда владыка благословил их "поискать" отнятых у них городов и волостей. Это было весной 1398 года. Новгородские воеводы с ополчением пошли на Двину к городку Орлецу. На доpoге встретил их владычний волостель с Вели (приток р. Ваги), от которого они узнали, что великокняжеский боярин Андрей, в самый день Пасхи, напал с двинянами на Вель, волость св. Софии, повоевал ее и взял поголовный ("на головах") окуп; а на Двину, в засаду, от великого князя приехал кн. Федор ростовский охранять ("блюсти") города, судить и брать пошлины с новгородских волостей; узнали также, что двинские воеводы, Иван и Конон с своими друзьями, поделили между собою на части новгородские волости и новгородских бояр. "Лучши есть нам умрети за св. Софию, нежели в обиде быти от своего великого князя!" сказали воеводы и пошли на волости великого князя: Белозерские волости и Белозерский старый городок были взяты на щит, пограблены и сожжены; из нового городка вышли белозерские князья с великокняжескими воеводами и добили челом новгородским воеводам, которые взяли с них 60 рублей окупа и, кроме того, забрали громадный полон и много скота; далее, захватили Кубенские волости, воевали около Вологды, повоевали и пожгли Устюг, где стояли четыре недели; отсюда отрядили часть войска к югу, которая только на один день пути не доходила до Галича, все предавая по пути огню и мечу и забирая полон, который, впрочем, отдавали на окуп, так как суда не могли поднимать всей тяжести добычи.

От Устюга новгородцы пошли к Орлецу, где стояли четыре недели. Жители этого городка не сдавались; но когда стали бить его пороками, они вышли с челобитьем: воеводы приняли от жителей челобитье, но воевод заволоцких, "кто водил Двинскую землю на зло", не пощадили: одних предали смерти, других перековали; у кн. Федора ростовского взяли присуд и пошлины, "а самому с другы живот даша"; с гостей великого князя взяли 300 рублей окупа, а с двинян "за их преступление и за их вину" взяли 2000 рублей и 3000 коней, по числу новгородских ратников. Из пленных главного "переветника", Ивана Никитина, заволоцкого воеводу, в Новгороде сбросили с моста (в Волхов); двоих, Герасима и Родиона, пощадили, так как они изъявили желание постричься в монахи; брату Ивана Никитина Анфалу удалось бежать еще в дороге. Погоня за ним не имела успеха. Утоливши жажду мести, новгородцы послали в Москву послов для заключения мира, который и состоялся "по старине", и Василий Димитриевич отпустил в Новгород брата своего Андрея. Уступчивость, в данном случае, великого князя может правдоподобно объясняться тем, что он не хотел оттолкнуть от себя новгородцев в другую сторону, к своему опасному врагу - Литве, а Витовт действительно хлопотал о том, чтобы взять Новгород в свои руки. В договоpе Витовта с прусским магистром, состоявшемся в том же 1398 г., есть один пункт, по которому Витовт должен помочь Ордену в завоевании Пскова, а Орден обязан помогать Витовту в покорении Новгорода. Примирение новгородцев с Василием и посылка туда последним "в себя место" Андрея Димитриевича, конечно, не нравились Витовту, но теперь он не высказывал явно своего гнева ни против Новгорода, ни против Москвы, так как отвлечен был в другую сторону: он шел против Темир-Кутлука (или Кутлуя) за изгнанного последним из орды Тохтамыша, которому надеялся возвратить ханский престол, и, в свою очередь, при помощи восстановленного им хана, прибрать Москву к своим рукам: "сесть на Москве на великом княжении, на всей Руськой земле". В том же году зачем-то приезжал от него в Москву посол Ямонт. Может быть, не хотел ли Витовт привлечь на свою сторону и московского князя для выполнения первой части своей программы? Затем, тогда же, жена Василия, Софья Витовтовна, с детьми своими приезжала к отцу в Смоленск. Впрочем, как бы то ни было, но план Витовта относительно Тохтамыша не удался: при помощи Едигея Темир-Кутлук наголову разбил литовцев на берегах Ворсклы. Это было 12-го августа 1399 г. Еще до этой битвы Витовт прислал новгородцам розметную грамоту с речью: "обезчествовали мя есте, что было вам за мене ятися, а мне было вам князем великым быти, а вас мне было боронити, и вы за мене не ялися". Тогда же Витовт "разверз мир" с Василием Димитриевичем и Псковом, куда еще в прошлом году, удовлетворяя просьбу псковичей, вел. кн. московский послал Ивана Всеволодовича, князя холмского, который в 1397 г., сложив крестное целование к вел. кн. тверскому Михаилу Александровичу, ушел в Москву и там женился на Анастасии Димитриевне, сестре великого князя296. Но сейчас увидим, что после битвы на берегах Ворсклы Витовт стал уступчивее по отношению даже к Новгороду, между тем как московский князь становится как будто притязательнее.

Итак, Василию Димитриевичу Витовт становился теперь менее страшным, между прочим, потому, что силы литовские значительно поубавились на Ворскле. Теперь он мог обратить на Новгород более серьезное внимание и во всяком случае имел поводы начать неприязненные действия против новгородцев, тем более, что в 1400 Новгород заключил с Витовтом мир, а в следующем 1401 году - и Псков. Очевидно, Витовт сделался уступчивее по отношению к Новгороду благодаря поражению на Ворскле297. Василий Димитриевич, кроме того, мог видеть, что урок, данный новгородцам в 1398 г., а потом мягкость, выказанная им при заключении мира с ними, одинаково остаются бесполезными. Те или другие побуждения руководили великим князем, определенно сказать нельзя, но в 1401 г. он опять начинает войну в Заволочье. В начале марта новгородский владыка поехал в Москву, куда звал его митрополит по святительским делам; но великий князь "велел поимати" его, вероятно, за то, что он благословлял новгородцев на войну. В то же время, по повелению великого князя, известные уже нам Анфал Никитин и успевший бежать из монастыря Герасим с великокняжескою ратью нежданно пришли в Двинскую землю и взяли ее на щит; людей резали и вешали, забирая их имущество и товары; схватили несколько новгородских бояр. Но трое новгородских воевод, Степан Михайлович с братом и Никита Головня, собрали вожан, нагнали Анфала и Герасима и в битве при Холмогорах отняли у последних захваченных ими новгородских бояр. В то же время великий князь послал на Торжок бояр своих, Александра Поля и Ивана Марина, с ратью в 300 человек; ими схвачены были в Торжке сын новгородского посадника Семен Васильевич и Михаил Феофилактович; имущество их в церкви Спаса также было взято, а сами они отправлены были в Москву. Впрочем, в следующем 1402 году Василий Димитриевич отпустил их в Новгород, а через год после того отпущен был и владыка новгородский298. Затем до 1417 года мы не видим, чтобы между Москвой и Новгородом были враждебные столкновения. Что касается Пскова, то, как мы уже видели, хотя он в 1401 году и заключил, по некоторым известиям, вечный мир с Витовтом, тем не менее в том же году Василий Димитриевич назначил в Псков своим наместником князя Даниила Александровича, которого мы встречаем там и в последующие годы299.

Семен Димитриевич суздальско-нижегородский все еще бродил между татарами и не оставлял своей мечты - когда-нибудь добиться Нижнего Новгорода. Конечно, Василий Димитриевич не мог оставить его без внимания, тем более, что этот князь, как видно из сохранившихся о нем летописных известий, был чрезвычайно настойчив и упорен в преследовании своих целей, и в то же время закоренелый враг нового порядка вещей, наступившего с усилением московских князей. В 1398 или 1399 году Василий Димитриевич посылал на него к Казани брата своего Юрия. Но этот поход был безуспешен. Наконец, в 1401 г. великий князь послал воевод своих, Ивана Александровича Уду и Федора Глебовича, с большим войском - отыскать если не самого Семена Димитриевича, то хотя его семейство или бояр. Воеводы пошли в Мордовскую землю и нашли жену Семена Александру с детьми на каком-то месте Цыбирцы, около православной церкви, поставленной каким-то татарином Хазибабой, - забрали все ее имущество и вместе с детьми взяли в Москву. Борьба, как видно, была весьма ожесточенна, так что вызвала вмешательство духовенства. "Смущение велико, - пишет великому князю Кирилл, игумен Белозерского монастыря, - между тобою и сродники твоими князми суждальскими. Ты, господине, свою правду сказываешь, а они - свою; а в том, господине, межи вас крестьяном кровопролитие велико чинится... Слышел есмь, что доселе были (суздальские князья) у тебе в нужи, да от того ся, господине, и возбранили. И ты, господине, Бога ради, покажи к ним свою любовь и жалованье, чтобы не погибли в заблужении в татарских странах, да тамо бы не скончались..." Узнавши об участи своей семьи, Семен Димитриевич, по выражению летописи, "вниде в покорение": сославшись с Василием Димитриевичем и выпросивши у него опас (опасная грамота), он прибыл в Москву и взял мир с великим князем, отказавшись в его пользу от Нижегородского княжества. Неизвестно, давал ли ему что-нибудь великий князь из бывшей его отчины; знаем только, что он в 1402 г. уехал с семейством в Вятку уже сильно расслабленный, разболелся там и 21-го декабря того же года скончался300.

В 1403 г. не в первый раз уже происходит раздор между вел. кн. тверским Иваном Михайловичем и младшим братом его, Василием Михайловичем кашинским, который бежал в Москву. Василий Димитриевич успел примирить братьев301. Такое же мирное настроение сказалось в великом князе и по отношению к Новгороду. В 1401 году, когда новгородский архиепископ Иоанн приезжал, по каким-то делам, в Москву к митрополиту и великому князю, последний приказал "поимати" его302; а в следующем 1402 г. Василий Димитриевич разорвал мир с новгородцами303. Но в 1403 г. великий князь вдруг приказывает митрополиту Киприану освободить новгородского владыку и с честию отпустить его в Новгород304.

Отношения к Литве за рассматриваемое время Василий Димитриевич старался поддержать если не дружественными, то, по крайней мере, мирными, пока не затрагивались, со стороны Литвы, его существенные интересы. Это видно из того, как он относился к событиям в Смоленске и Пскове, на которые сильно налегал Витовт. В 1403 г. в Москву приехал смоленский князь Юрий Святославич и просил великого князя защитить его от Витовта; он предлагал даже Василию Димитриевичу свое княжество в собственность, только не было бы оно за его непримиримым врагом, а себя просил принять на службу. Великий князь, не желая нарушить мира с Витовтом, не согласился ни на то, ни на другое305. Впрочем, причиной отказа было, кажется, и нерасположение Василия Димитриевича к Юрию, личность которого, действительно, была довольно грязной, судя по поступку его с княгиней Вяземской, которая не хотела для него изменить мужу, близкому к Юpию человеку. Совсем иначе отнесся великий князь к подобной же просьбе псковичей. Когда, в 1405 г., псковичи и новгородцы просили у Василия Димитриевича помощи против Витовта, который на миру взял у них город Коложе, то великий князь послал в Псков брата своего Петра306, а в следующем 1406 году из-за тех же псковичей разорвал с Витовтом мир и послал свои рати к Вязьме и Серпейску - воевать Литовскую землю307; наконец, 7-го сентября того же года и сам Василий Димитриевич выступил к р. Плаве против Витовта. До битвы, однако, дело не дошло: князья заключили перемирие на год308. В Пскове Василий Димитриевич оставил своим наместником князя Даниила Александровича (из ростовских князей). Для Смоленска, как видно, великий князь ничего не выговорил у Витовта: мы видим, что в том же 1406 г. в Москву опять приехал кн. Юрий Святославич, выгнанный из его отчины Витовтом, и получил наместничество в Торжке; тогда же из Литвы приехал на службу к великому князю кн. Александр Иванович Нелюб, которому дан был г. Переяславль309. Между тем псковичи, оставленые в покое со стороны Литвы, начинают терпеть от нападений со стороны немцев. Они опять обратились за помощью к Василию Димитриевичу, который послал к ним (зимой) брата своего Константина сначала только для помощи, а потом, в 1407 г., и на княжение310.

С 1407 г., по выражению Никоновской летописи, "наипаче заратишась москвичи с литвою". Ни одна из летописей не указывает, однако, на причины этих неприязненных отношений. Василий Димитриевич пошел по направлению к Смоленску, взял и сожег Дмитровец и отсюда пошел к Вязьме. Но до битвы и теперь дело не дошло: князья заключили перемирие на время от Рождества Богородицы (8-го сентября) до Петрова дня311. В Литве в это время происходили усобицы: Ягелло и Свидригайло спорили о власти; первый одержал верх, и его соперник из Брянска перешел, в 1408 году (июля 26-го), на службу к князю московскому; с ним пришли также князья: Патрикий и Александр звенигородские, Федор Александрович путивльский, Семен перемышльский, Михаил Хотетовский и Урустай минский (вероятно, из татарских князей), бояре черниговские, брянские, стародубские и рославльские. Василий Димитриевич дал Свидригайлу города: Владимир, Переяславль, Юрьев, Волоколамск и др.312 Между тем на Литве наступило относительное спокойствие, и Витовт не преминул воспользоваться благоприятным временем для похода на Москву. Хотя летописи и не говорят о причинах этого похода, но, кажется, ближайшею причиной его был переход на службу к Василию Витовтова врага Свидригайла. Василий Димитриевич пошел навстречу Витовту, к р. Угре. Но и на этот раз дело не дошло до битвы: князья заключили вечный мир313.

В Орде в описываемое время происходили неурядицы и смуты, была замятня, по выражению летописей: ханы быстро сменяли один другого, и эти перемены сопровождались потрясениями и кровопролитиями. Тохтамыша сменил Темир-Кутлуй, за которым следовали Шадибек и Булат-Салтан. Василию Димитриевичу, конечно, на руку были эти смуты, и он несколько лет не посылал даже выхода в Орду. Тем не менее, Орда еще сильна была, между прочим, потому, что настоящим представителем ее в это время был хитрый и энергичный Едигей. Он, по-видимому, дружил с Василием, называл его сыном своим, а между тем втайне готовился нанести этому сыну сильный удар. В 1408 г. он вместе с другими четырьмя царевичами и многими князьями ордынскими вторгся в Рязанскую землю, разбил рязанского князя Федора Олеговича, потом - коломенскую рать и, в конце ноября, подступил к Москве. Великий князь уехал в Кострому, оставив в Москве дядю своего Владимира Андреевича Храброго, братьев Андрея и Петра и какого-то кн. Ивана Юрьевича. Едигей 26-го ноября остановился в Коломенском, а 1-го декабря по всей Московской земле распустил татар, которые рассыпались в разные стороны "аки злии вълци": Переяславль, Юрьев, Ростов, Дмитров, Серпухов, Верея, Нижний Новгород и Городец сделались жертвою огня и меча татарского; но погоня, посланная за великим князем, не могла догнать его и ни с чем воротилась назад. Хотя Едигей сам и не подходил к Москвe и не сносился с осажденными, тем не менее он хотел остаться здесь на зимовку и, во что бы то ни стало, взять столицу. Чтобы усилиться людьми и осадными орудиями, он вызывал к Москве Ивана Михайловича, вел. кн. тверского, с пушками, тюфяками и самострелами. Иван Михайлович шел медленно; дошедши до г. Клина, он отпустил от себя сопровождавших его татарских посланцев, а сам воротился домой. Так он поступал "дабы ни Едигея разгневити, ниже великому князю погрубити, и обоим обоего избежа, премудре бо cиa сътвори"... Не надеясь захватить (в плен) великого князя, Едигей отправил к нему послание или грамоту, в которой прописывает все преступные против Орды деяния Василия. Это послание, внесенное в Новгородскую 4-ю и другие летописи, весьма любопытно, так как оно ярко характеризует отношения Василия к Орде и его ордынскую политику. Едигей, прежде всего, говорит, что он пришел ратью потому, что, по распространившемуся в Орде слуху, у Василия находятся Тохтамышевы дети. Очевидно, Булат-Салтан не чувствовал под собой твердой почвы и, надо полагать, боялся, что Василий (если бы у него были Тохтамышевы дети) мог от себя выставить претендента на ханский престол. Далее, Едигей жалуется, что прежде улус царев "исправу дръжал да и пошлину", а теперь этого нет, что приходящих в Московскую землю царевых послов и купцов "на смех поднимают", между тем как прежде послов царевых и гостей чтили и "держали без истомы и без обиды"; он советует Василию спросить старых бояр, так ли делалось прежде; выставляет на вид, что с тех пор, как сел на царстве Темир-Кутлуй, Василий не был ни у одного царя в Орде, не присылал даже ни детей, ни князей, ни бояр своих. "Добрые нравы, говорит Едигей, и добрыя дела, и добрая дума в орде была от Федора от Кошки, добрый был человек: который добрыи дела ордынскии тот тебе (Василию) поминал, а то ся минуло". Теперь, говорит далее Едигей, у тебя сын его Иван - казначей, любовник и старейшина; "и ты нынеча из того (Ивана) слова и думы не выступаешь, которая его дума не добра и слово, и ты из того слова не выступаешь... ино того думою учинилася улусу пакость". В заключении Едигей говорит, что Василий, посылая в Орду "жалобныя грамоты", всегда лгал, когда говорил, что "ся улус истомил и выхода взяти не на чем", что он брал с двух сох по рублю и неизвестно, куда девал это серебро, т. е. - другими словами - оставлял у себя. Так прописывал Едигей Василию его "пакости". А между тем Орде угрожал новый претендент на ханский престол. Булат-Салтан через посла извещал Едигея об опасности и требовал, чтоб он немедленно возвратился в Орду. Только теперь Едигей вступает в переговоры с осажденными, не знавшими об угрожавшей хану опасности, и соглашается снять осаду за окуп в 3000 рублей. Сначала Едигей отпустил в Орду несколько отрядов с большим полоном, а потом, в конце декабря, ушел и сам со всем войском314.

Затем, до 1418 г. деятельность Василия Димитриевича отличается более мирным и миротворным характером. В 1408 году, еще до нашествия Едигея, кн. Иван Владимирович пронский согнал Федора Олеговича с великокняжеского рязанского стола, который сам занял. Василий Димитриевич вступился в это дело, примирил родичей, и каждый из них занял по-прежнему свое княжение315, тогда же по повелению великого князя срублен, т. е. укреплен был г. Ржева, вероятно, по причине частых набегов на него Литвы316; в следующем 1409 г. сентября 1-го Василий Димитриевич с большой силой выступил против Витовта и стал на берегу р. Угры. Витовт с литовцами, ляхами, немцами и жмудью стоял на другом берегу той же реки. Но, простоявши так несколько дней, князья примирились, как выражается летопись, "по давному"317.

Псков в это время начинают беспокоить немцы. В самом начале февраля 1408 г. ливонский магистр с немцами и литвой вторгся в Псковскую землю и пустошил ее в продолжение недели. Тщетно псковичи обращались к Новгороду: новгородцы "псковичем в перечину" не оказали им никакой помощи, и немцы побили псковичей. В следующем 1409 г. псковичей постигло другое несчастие: 4-го апреля скончался их любимый князь, Даниил Александрович. В то же время, после праздника Пасхи (была 7-го апреля), на основании заключенного Василием Димитриевичем мирного договора с Витовтом, псковичи отправили к последнему послов также для заключения "вечнаго мира". Заключивши (в июле месяце) мир с ливонским магистром, псковичи должны были позаботиться о князе: они отправили к Василию Димитриевичу послов, по просьбе которых великий князь отпустил к ним на княжение кн. Александра Федоровича ростовского. Но с ним, как видно, псковичи не могли ужиться: в 1410 г. Александр Федорович назначен был во Псков князем, а 15-го мая следующего 1411 г. он уехал из Пскова в Москву. В следующем 1412 г. псковичи опять отправили к великому князю посольство, через которое выпросили к себе князем меньшого брата Василиева, Константина Димитриевича318.

Еще не успели послы выехать из Москвы, как Василий Димитриевич со множеством богатства и большой свитой собрался в Орду к Зелени-Салтану (Джелал-Эддину); с ним был и ярославский князь Иван Васильевич. В то же время в Орду пошел, по требованию хана, и кн. тверской Иван Михайлович. Надобно полагать, что эта поездка Василия в Орду была в связи с делами нижегородско-суздальских князей, которые хлопотали в Оpде о ярлыке на княжение Нижегородское. Василий выехал в Орду в августе, а в половине ноября того же года (о Филиппове заговеньи) возвратился в Москву319, кажется, с успехом, так как нерасположенный к нему Зелени-Салтан скончался, а занявший его место Керим-бердей обнадежил его в своей дружбе, так что суздальско-нижегородские князья, несмотря на полученный ими еще от Зелени-Салтана ярлык на Нижний Новгород, волей-неволей, должны были смириться, и вот, в 1416 г., среди лета, в Москву приехали: Иван Васильевич Кирдяпин, Иван Борисович, сын которого Александр приехал двумя годами раньше отца, а Даниил Борисович прибыл в следующем 1417 году. Впрочем, Даниил и Иван Борисовичи через год бежали из Москвы320. В том же 1417 г. великого князя постигло глубокое горе: "зело превозжеленный ему" сын его Иван скончался321.

Неизвестно, по каким причинам летописи ничего не говорят об этом, - в том же 1417 г. Василий Димитриевич приказал брату своему Юрию воевать Заволочье. Юрий послал туда боярина своего Глеба Семеновича, который с новгородскими беглецами, Семеном Жадовским и Михаилом Рассохиным, с устюжанами и вятчанами пустошил Заволочье до Холмогор, которые пожег, и взял в полон новгородских бояр, Юрия Ивановича и брата его Сампсона. Новгородцы преследовали незваных гостей, отбили у них новгородских бояр и вообще новгородский полон, а другая партия новгородцев сожгла Устюг322. Сейчас мы упомянули о том, что в 1417 г. умер старший сын Василия Димитриевича, "зело превозжеленный" ему Иван, в котором великий князь лишился наследника великокняжеского стола. Но за два года перед этим у Василия родился другой сын, именем также Василий, который теперь и должен считаться наследником престола. В 1419 г. Василий Димитриевич хотел под этого Василья, как будущего великого князя, "подписати" младшего брата своего Константина, т. е., говоря современным нам языком, привести его к присяге на верность своему сыну, как наследнику великокняжеского стола. Константин воспротивился этому: "Несть сия от начала бывало", сказал он старшему брату: "и ты ныне мне почто хощешь силу сотворити?" Разгневанный Василий отнял у Константина отчину его, отнял все до последней деревни и приказал переловить бояр его. Константин ушел к новгородцам, которые, 25-го февраля, приняли его с великою честию и дали ему города, бывшие прежде за кн. Семеном (Лугвением) Ольгердовичем литовским323.

В 1420 г. новгородцы через бояр Константина Димитриевича и через великокняжеского наместника, кн. Федора Патрикеевича, заключили с немцами мир в съезде на р. Нарове. Псковичи также были в мире с немцами. Между тем в следующем 1421 г. Витовт через послов своих потребовал, чтобы Псков разорвал мир с немцами. Псковские послы в свою очередь говорили Витовту: "како нам, княже, по тобе пособити? а на том есме крест целовали, что нам с немцы мир держати, а по тобе не помогати". С этого времени, по замечанию одной летописи, Витовт начал держать гнев на псковичей, вероятно, этим обстоятельством надобно объяснять отправку, в том же году, псковского посольства к великому князю с просьбой дать в князья Пскову Александра Федоровича, кн. ростовского, который и прибыл во Псков 1-го апреля 1422 года324.

Что касается отношений, за это время, самого Василия Димитриевича к Литве, то видно, что он старался устранять всякие поводы к неприязненным столкновениям с ней и поддерживал добрые соседские отношения с Витовтом. Так, в 1422 г. Василий Димитриевич отпустил жену свою с сыном Василием в Смоленск на свидание с Витовтом, а сам в то же время отправился за чем-то в Коломну; вслед за Софьей Витовтовной в Смоленск отправился и митрополит. Но всего очевиднее выражается нежелание Василия Димитриевича ссориться с тестем в отношениях его к псковитянам. В 1423 г. псковичи через своих посадников били челом великому князю, чтобы он "доброе слово послал" за них Витовту; но великий князь "не учини на добро ничего же". В следующем 1424 г. псковичи опять отправили в Москву послов просить себе князя, так как Александр Федорович ростовский в предыдущем году выехал из Пскова "и с челядью"; в то же время послы просили Василия Димитриевича, "абы печаловался о Пскове и избавил бы от гнева князя Витовта". Василий послал во Псков кн. Федора Патрикеевича, а что касается второй просьбы, то опять великий князь "не учини на добро ничего же". Подобная же просьба с таким же результатом повторилась и в 1425 году. Наконец, на желание Василия сохранить дружественные отношения к Витовту указывают и его духовные грамоты, в которых он поручает своего сына-наследника попечению, прежде всего, Витовта. Сам Витовт, как видно, считал отношения свои к великому князю московскому дружественными, и потому-то, когда князь Куидат, в 1424 г., пришел к Одоеву на тамошнего князя Юрья Романовича, литовского подручника, Витовт просил у Василия Димитриевича помощи, и хотя последняя не поспела вовремя, тем не менее, из двух ханш, взятых в плен, литовские князья, побившие Куидата, одну отправили к Витовту, а другую - к Василию Димитриевичу325.

Последним актом жизни Василия Димитриевича было примирение его с Новгородом: он целовал крест к В. Новгороду на том, что отступается от Бежецкого Верха, Волока и Волоцких мест; новгородцы, с своей стороны, отказались "от княжчин (принадлежавших великому князю пошлин) всех, где ни есть"326.

Василий Димитриевич скончался в феврале 1425 года и погребен в Архангельском соборе327. Он женат был, с 1392 г., на дочери вел. кн. литовского Витовта Софии328, от брака с которой имел пятерых сыновей и четырех дочерей, а именно329: Юрия (р. 1395 ум. 1400), Ивана330, Василия (впоследствии великий князь), Даниила331 и Семена, - дочерей: Mapию, бывшую за московским боярином и воеводой кн. Юрием Патрикиевичем, сыном Патрикия Наримонтовича, кн. литовского332, - Василиссу, бывшую в первом супружестве за Александром Ивановичем Брюхатым, а во втором - за Александром Даниловичем Взметнем, князьями суздальско-нижегородскими333, - Анну, в 1411 г. выданную за греческого царевича Ивана Мануиловича Палеолога334, и Анастасию, бывшую за киевским князем Александром (Олельком) Владимировичем, внуком Ольгерда335.