Ко входуЯков Кротов. Богочеловвеческая историяПомощь
 

Николай Бердяев

НОВОЕ РЕЛИГИОЗНОЕ СОЗНАНИЕ И ОБЩЕСТВЕННОСТЬ


К оглавлению


[159]

ГЛАВА 4

ПРАВДА СОЦИАЛИЗМА

I

«Я не буду опровергать социализм. Обыкновенно он опровергается теми, которые боятся его правды. Но мы держимся таких начал, для которых социализм не страшен. Итак, мы можем свободно говорить о правде социализма» 1*. Глубоко верны эти слова Вл. Соловьева: нужно признать правду социализма и тогда не так опасна ложь социализма. В предшествующей главе я опровергал не социализм, а религию социализма. Я ничего общего не хочу иметь с обычными лживыми и лицемерными нападками буржуазного мира на социализм, с ограниченной, корыстолюбивой злобой против социализма современных хозяев жизни. Против правдивой сущности социализма не было сделано ни одного возражения из буржуазного лагеря, которое не оказалось бы неискренним и жалким, возражения эти  —  соломинка, за которую хватается утопающий. Мир буржуазный и мир социалистический находятся в одной плоскости, держатся тех же основных начал, однородного взгляда на жизнь, и буржуазная общественность должна будет уступить место общественности социалистической, как бы мы ни определяли последнюю более детально. Социализм в той или иной форме есть закономерный, неизбежный и справедливый вывод всего буржуазного развития. Пусть буржуазное человечество поклоняется земному богатству и земной власти, это богатство и эту власть раньше или позже придется по справедливости разделить, тут наглость буржуазных возражений не поможет. В современной религии буржуазно-мещанского мира нельзя найти настоящего противоядия ни против правды социализма, ни против лжи социалистической религии, так как по-


[160]

следняя питается более всего современной буржуазностью. Любой буржуа толкает мир по пути грядущей религии социализма, о которой мы уже говорили, не менее, чем любой социал-демократ. Марксизм в сущности изобличает капиталистическое происхождение пролетарского социализма и буржуазную его природу. Марксистскому духу близок буржуазно-капиталистический идеал производительности, идеал материальной мощи земного царства. Марксистский социализм хочет только довести до конца буржуазное дело устроения жизни и по-своему прав, он последовательнее в своей буржуазности, чем представители вырождающихся буржуазных идей. Тенденция к социализму, к социализации общественной жизни есть экономическая неизбежность и экономическая справедливость в плоскости, покоящейся на началах позитивных, т. е. тех началах, на которых стоит и буржуазное общество. Процесс социализации есть нейтрально-человеческий процесс освобождения от власти вещей и может быть соединен с религией и подчинен ее задачам, но буржуазный позитивизм и буржуазная неправда современного мира усиливают ту тенденцию в этом процессе, которая превращает нейтральный социализм в религию социализма, несущую новое зло и продолжающую дело старого буржуазного зла. Социалистическая лжерелигия есть только последнее завершение буржуазной лжерелигии, есть окончательная победа буржуазности и окончательное ее повсеместное распределение, справедливое разделение буржуазного духа и буржуазных богатств.

Быть либералом и не быть социалистом  —  вот отвратительная, лицемерная ложь, столь принятая в буржуазном мире. Ведь чистые принципы либерализма  —  свобода, равенство и братство, права личности и прочие хорошие вещи, все это обязывает к социализму. Социализм есть исторически и логически неизбежный вывод из либеральной Декларации прав человека и гражданина. Свобода и равенство не должны ведь оставаться пустыми формами, должны быть на деле осуществлены, права личности должны быть связаны с возможностью их действительной реализации, с соответствующей социальной силой, уделенной каждому человеку. Буржуазные формы частной собственности совсем не вмещаются


[161]

в рамках Декларации прав и не оправдываются принципами либерализма. Возведение исторического права собственности в право естественное есть настоящее грехопадение буржуазии, коренная ложь, прикрытая высшей идеологией. Либеральная свобода и либеральное равенство привели в капиталистическом обществе к полному порабощению личности, к превращению человека в орудие производства, к новому закрепощению народа внешним материальным предметам. Глубокое противоречие между прекрасной формой и скверным содержанием либерализма может быть снято только отказом от отвлеченности и формализма, решением перейти к социализму как способу реализации свободы и равенства, осуществления прав личности. Праведный социализм и есть социализм либеральный, протекающий в рамках Декларации прав, коренящийся в вечных и абсолютных правах личности. Буржуазный, антисоциалистический либерализм так же плох, как и безличный, антииндивидуалистический социализм или коммунизм. Либерализм устанавливает цели и принципы общежития, социализм  —  средства и методы для реализации этих целей. Либеральный социализм одинаково должен быть чужд и доктринерства буржуазного и доктринерства социалистического; не претендуя быть религией, он заложен в религиозных корнях человеческой природы. Правду социализма мы можем выводить только из правды о личности, а затем уже приводить ее к правде об общественности. Но в социализме нет и быть не может никакой окончательной и абсолютной правды, в нем нельзя найти целей жизни, в нем даже нет никакой самостоятельной идеи. Социализм есть только условное и относительное указание на средства и методы, которыми в известную эпоху можно организовать питание человечества, решить проблему насущного хлеба так, чтобы был достигнут максимум свободы каждой личностью, чтобы до минимума было доведено порабощение и власть человека над человеком. Организовать производство и извлечь наибольшее богатство можно только коллективно, но в этом коллективизме нет никакой принципиальной идеи, социализм этот есть вопрос исторически обусловленной техники. Это работа скромная и подчиненная, подчиненная высшим целям. Даже либерализм в существе своем


[162]

имеет больше идейного содержания, так как устанавливает принципы личности и свободы как непреходящие основы общественности.

Древнее проклятие неизменно тяготеет над человечеством: в поте лица своего добывать хлеб свой. В природном, испорченном мире человек должен побеждать природу, вырывать у нее нужное для жизни, человечество вынуждено организованно бороться за существование. То, что есть истинного в экономическом материализме, в этом древнем проклятии было уже сказано. После смерти забота о хлебе насущном  —  самое тяжелое последствие мирового и распадения и порабощения. Но как нельзя природным, только человеческим путем победить смерть, так нельзя силами естественно-человеческого прогресса окончательно победить нужду, решить окончательно проблему хлеба земного. Религия социализма и есть вера в то, что природным путем можно окончательно и предельно насытить человечество хлебом земным ценою поклонения этому хлебу и отказа от хлеба небесного, что можно человеческим путем снять древнее проклятие, оставив мир распавшимся и порабощенным, т. е. не воссоединив с абсолютным бытием. Но чисто человеческий процесс борьбы с природной необходимостью, исход из состояния звериного должен быть доведен до конца. В этой религиозно-нейтральной среде происходит процесс очеловечения, относительного (не абсолютного) освобождения от власти материальных вещей и звериных инстинктов, высвобождение и выявление человеческих сил для окончательной и сверх-человеческой уже борьбы со смертью и порядком природной необходимости. Социальный вопрос, столь поразивший и загипнотизировавший людей нашей исторической эпохи, есть вопрос новой организации питания человеческого, освобождение людей человеческим (не Христовым еще, но и не Антихристовым) путем от власти вещей, от непомерного гнета природной и социальной материи.

Капитализм развил материальные производительные силы до небывалых размеров и имел свою миссию в истории человеческой победы над природой, хотя слишком дорогой ценой достались его благодеяния. Экономическая жизнь человечества в капиталистическую эпоху превратилась в отвлеченное, самодовлеющее начало,


[163]

никакой правде не подчиненное и себе все подчиняющее. Не случайно капиталистическая эпоха совпала с наибольшим развитием рационалистического сознания и позитивизма. Никогда еще человек не был до того превращен в средство и орудие, как в эпоху экономического индивидуализма и хваленой экономической свободы. Человечество делало победоносные успехи в материальной культуре, а ценность человеческой жизни умалялась, человек порабощался созданной им материальной средой, органический дух человечества дробился и угашался. От природной материи, от естественной необходимости человечество до известной степени освобождается, но попадает в еще худшее рабство к социальной материи, к экономическим предметам. И растет сознание, что так или иначе пора положить предел власти чудовища-капитализма, пора свергнуть кумир Молоха, пожирающий человеческие жизни. Огромный класс общества, более всего трудящийся над завоеванием материальных богатств, превращен в орудие капиталистического производства и его справедливое негодование требует удовлетворения. Не социально-экономическая необходимость, на которую одинаково любят ссылаться и буржуа и марксисты, тут виновата, причина глубже,  —  в первоосновах человеческого духа, в которых ощущается смысл жизни и сознается ее верховная цель. Буржуазный позитивизм объявил все дозволенным во имя преуспевания материальной жизни, оторвавшейся от своей цели, и социализм напрасно поспешил принять наследие буржуазного позитивизма. Бесстыдное рассудочное начало, бес здравого смысла начал хозяйничать в жизни и направлять первобытные звериные инстинкты по рациональному руслу. Жизнь огромной массы людей управляется ныне экономическим рассудком, все ценности жизни связываются не с человеческой личностью, а с прикрепленными к человеку социальными вещами, с материальной силой, не зависящей от внутреннего существа и достоинства личности.

Зло капиталистического строя, в конце концов, сводится к тому, что он создает бытие фиктивное и угашает бытие подлинное. Все ценности буржуазно-капиталистического мира кажущиеся, фальшивые, призрачные, все настоящее умалено в своем достоинстве, принижено.


[164]

Достоинство личности определяется в этом мире не ее внутренними качествами, духовными и плотскими, не ее действительной природой, а внешними вещами, которыми эта личность не по заслугам своим обладает. Буржуазный мир ценит в человеке его собственность, его социальные предметы, самого же человека и не ценит и не видит. Могущество человека в капиталистическом обществе определяется не тем, что он есть, его умом, характером и другими качествами, а тем, что у него есть, принадлежащей ему социальной материей. Даже благороднейшие представители буржуазного общества оценивают людей по их социальному положению, для них интересны люди с «положением». Орудиями борьбы за существование и преуспевание в жизни являются не органические, индивидуально-наследственные силы и качества, а силы органически не наследственные, социальные вещи, полученные без усилий. И люди на все способны для защиты своей собственности, так как защищают этим свое фиктивное место в мироздании. Буржуазно-капиталистическая собственность и буржуазное право наследства есть в существе своем крайнее отрицание личной собственности как результата личного труда и усилий, личных качеств. В буржуазном институте собственности торжествует не то, что личности на потребу, что ее радует и ей действительно нужно, а то, что нужно безличному Молоху  —  капитализму, превратившемуся в цель, фетишу буржуазности. Что бы ни говорили юридические и социологические теории, фальсифицирующие истину, но так называемая частная собственность, которой поклоняется буржуазный мир, не в природе личности заложена и слишком часто против достоинства личности направлена. Частная собственность есть семейно-родовой институт, право наследства есть культивирование безличного рода. Капитализм довел только до крайнего выражения безличное начало общественности и довел до крайнего напряжения не чувство индивидуальности, а противоположный всякой индивидуальности эгоизм. Всеобщее обезличение и всеобщий звериный эгоизм  —  вот душа капитализма. Власть количества социальной материи, однородной монеты, над всякими индивидуальными качествами  —  в этом главное орудие беса капитализма. Старые, докапиталистические


[165]

формы общественности грешили тем же, ставили достоинство личности в зависимость от ее социального положения, от случайных внешних вещей, а не от внутренних коренных качеств, но в капитализме зло это приняло новую и усиленную форму. И раньше к личности относились по ее происхождению, ценили в ней не индивидуальный ум, красоту и духовную силу, а общественную власть, но никогда еще не бывало такого господства бескачественной материи. И в феодальном строе посчитали за рыцаря хама в душе, если он рыцарем случайно рожден и унаследовал внешние предметы, необходимые рыцарю; обращались с истинным рыцарем духа как с рабом, если судьба случайно не наделила его рыцарскими вещами. Но никогда еще не было такого поклонения хамству, как в капиталистическом обществе, никогда прежде нельзя было всего купить за деньги. Буржуа, который занял место в жизни, вооружившись бескачественной и не им добытой остальной материей  —  капиталом, всегда хам в душе, всегда кичится своим фальшивым и кажущимся бытием и не только калечит человеческую личность рабочего, превращая ее в средство, но и сам не имеет образа человеческого, и его личность превращается в орудие капиталистического фетиша. Социализм хочет освободить личность от гнета вещей и предметов, дать ей возможность обнаружить свое действительное бытие, стать во весь свой естественный рост, определиться своими внутренними качествами, и в этом  —  правда социализма; социализм есть способ выявления личности такой, какова она есть независимо от внешних вещей, есть способ обнаружения естественного и справедливого неравенства людей, разнообразия индивидуальностей, которые раньше стирались насилием социальной материи, и достигает этого социализм путем установления равенства для внешних вещей.

Великая моральная, а, в конце концов, и религиозная правда социализма в том, что он окончательно провозгласил труд источником права на жизнь. Только трудящийся достоин пропитания и только трудовое общество справедливо и достойно жизни. Вместе с тем, социализм справедливо осуждает классовое устройство общества, классовый антагонизм и классовое угнетение. Общество Должно быть не классовым, не раздробленным, не ме-


[166]

ханическим скреплением враждующих сил, а живым организмом, обществом народным. И нельзя в нашу эпоху не быть социалистом, оставаясь в пределах моральности. Образование классов было умерщвлением народа как органического единства, было раздроблением живого народного духа. Это рационалистический разрыв, отвлечение частей и угнетение одной части другой. Дух Божий не живет в классовом обществе и нет благословения над обществом, раздираемым классовой борьбой и угнетением. Должна быть моральная круговая порука в поддержании жизни людей, ответственность всех за всех; после преодоления разрыва, после органического соединения можно будет и пятью хлебами накормить тысячи. Мечта о наступлении нового органического периода, новой всенародной культуры связана тесно с народным 1 и трудовым социализмом 2.

Правду всенародного, сверх-классового социализма мы противополагаем лжи социализма «классового», обоготворяющего пролетариат и провозглашающего новую религию. Классовый, отвлеченно-пролетарский социализм освящает только «пролетарский» труд и только пролетариат считает той привилегированной частью человечества, которая одна только ведает правду и достойна существования. Социализм марксистский и классовый обоготворяет экономический производительный труд, только его считает ценным и подчиняет все ценности жизни экономическому производству, к которому относится, как к фетишу. И социализм этот сбивается на совершенно ложное понимание трудового общества. Только физический, экономический труд признается трудом, только материальное непосредственное участие в производстве доставляет человеку место в обществе. Ценность духовного труда, психической работы, хотя бы спасаю-


1 Под народом и народным я понимаю не простонародье, не крестьян или рабочих, не какой-либо класс или сословие, а сверхличное и сверхчеловеческое единство, организм, в который барин, сознавший всенародную правду, так же входит, как и крестьянин и рабочий Народный социализм для меня совсем не то, что для «народно-социалистической» партии 2*.

2 Мы бы хотели реабилитировать утопический социализм, особенно великого утописта Сен-Симона, гениальные прозрения которого еще не оценены.

[167]

щей человечество и открывающей перспективы высшего бытия, отрицается, признается ничтожной. Тут мы встречаемся с каким-то обоготворением количества материального труда как естественной реакцией на прежнее его принижение. Качества хотят изгнать из трудового социалистического общества и всю жизнь построить на количествах. Труд умственный и творческий, труд мыслителя и художника, труд, открывающий новые пути и приготовляющий противоядия от зла этого мира не оказывается ценным настолько, чтобы давать право на жизнь; от всех равно требуется бескачественный материальный труд, от творческого гения как и от простого ремесленника, не обладающего дарами свыше. С педантизмом и изуверством наваливают на человека высшего призвания бескачественную механику материального труда, не хотят приютить мудреца и пророка. Нет, и духовный труд дает право на жизнь, и индивидуальное, качественное призвание должно найти себе место в трудовом обществе. Трудовое общество может быть основано на принципе качественного труда и на завоевании себе права на жизнь выполнением своего индивидуального призвания, созданием ценностей всенародной культуры. В новом обществе какой-нибудь Спиноза или Леонардо да Винчи должны больше цениться и больше обеспечиваться, чем в прежние времена.

Трудовая теория ценности считается чуть ли не главной заслугой К. Маркса и школы «научного» социализма. Но когда, где и кем доказана эта пресловутая трудовая теория? Маркс в нескольких словах повторил то, что раньше было сказано Рикардо, и принял трудовую теорию ценности 3* как недоказанную, взятую на веру предпосылку. Этот сильный ум безнадежно смешал научную теорию с этическим требованием 3. В мою задачу не входит рассмотрение экономических теорий с научной стороны и я ограничусь только общими философскими замечаниями. В основании трудовой теории ценности лежат недоказанные посылки количественного, механического миропонимания, которое обоготворяет бескачественные массы, простые, механические количества. Это особого


3 Прекрасную критику теории ценности Маркса можно найти в книге С. Франка «Теория ценности Маркса и ее значение» 4*.

[168]

рода алхимия, верящая в то, что количество может создать какое угодно качество, что материальная масса есть единственный источник ценностей. Доказать эту теорию не только нельзя, но никто никогда и не пробовал это сделать. Маркс просто принял эту теорию от Рикардо и сделал из нее очень остроумные дедукции, но ничего не доказал и не мог примирить с фактами. Ошибки трудовой теории ценности ведут к обожествлению экономического производительного труда как единственного труда, создающего ценности, к превращению материального, бескачественного производственного процесса в фетиш. Более верная экономическая теория ценности должна быть поставлена в зависимость от общефилософской теории ценности, и это пробовала отчасти делать так называемая психологическая школа. Ошибочно ставить социализм в зависимость от теории ценности, выводить его из трудовой теории, обращенной в этический постулат, как часто делают. Моральная основа социализма в том, что нельзя превращать человека в средство, что нельзя определять его достоинство по материальным вещам, а отнюдь не в том, что всякая ценность определяется исключительно количеством экономического труда. В трудовом обществе, освобождающем личность от власти вещей, ценность будет определяться трудом и ценности будут получать только трудящиеся, но труд будет качествен и индивидуален и не будет подчинен исключительно экономическому производству как центру жизни, центр будет совсем иной и критерии заслуг для жизни будут высшие. Самый факт несправедливости и бесчеловечия в экономической эксплуатации, столь важный для моральной стороны социализма, никак нельзя установить на почве одной трудовой теории. Марксизм есть отвлеченный экономизм, обожествление экономической материи. Отвлеченной политической экономии, унаследованной Марксом от классической школы, не должно существовать, не может она решить социального вопроса.

Превращение целого класса в орудие для накопления капиталистического богатства, угнетение личности для производства предметов роскоши, выпадающих на долю немногих, не может иметь никакого оправдания. Но жертвы огромным трудом и усилиями масс для создания великого храма, великих статуй и картин, великих книг


[169]

могут быть оправданы. Пора познать качества в мире и их назначение. Проблема социализма связана с религиозным призванием труда, с религиозным освящением труда как предназначенного для высшей цели. Трудиться должно не для самого себя и не для других людей, а для мирового смысла, в котором находит свое место каждое индивидуальное усилие. Путь споров людских о том, чтобы самому трудиться меньше, а других заставлять трудиться больше, есть путь ложный и безнадежный. Труд не должен быть заботой о завтрашнем дне и богатство не должно быть рабством у материальных вещей, мешающих войти в Царство Небесное. Трудиться нужно во имя Бога, и трудовая общественность должна стать теократической. Богатство в теократическом обществе не будет рабством, будет роскошью полевых лилий и птиц небесных.

Физический труд, направленный на добывание средств к существованию, тяжел, это проклятие, в поте лица добывает себе человек хлеб. Но всегда в человеческом сердце жила греза о золотом веке, о радостном труде, о труде благословенном. И социализм хочет освободить человека от труда тяжкого и непосильного, сулит радостную трудовую жизнь. Но в социализме отвлеченном, не подчиненном целям религиозным, нет сил освятить труд и трудовую общественность, одухотворить материю человеческого существования. Материя эта, униженная и оторванная от духа, ждет благословения свыше. Светская, безрелигиозная культура оставляет материальные основы жизни не освященными, не может благословить труд на радость. Но и христианство, взятое в историческом своем проявлении, не освятило материальную культуру, прокляло ее, оставило на произвол «князя мира сего» 5* и потому не решило проблемы хлеба насущного. И тут, как и в вопросе о государстве, историческое христианство практикует дуализм: духовному существованию на небе христианство учится у Бога, материальному же существованию на земле ему остается учиться только у диавола. Материя человечества не освящается, а проклинается: не удивительно, что эта материя так безбожна, что человек так сгибается под тяжестью материального труда. Все почти старые, дохристианские религии благословляли по-своему материальную основу жизни, прида-


[170]

вали труду религиозный характер, а христианство привело к тому страшному дуализму духа и материи, благодаря которому сделалось возможно безбожное, чудовищное по своему бесстыдству капиталистическое хозяйство, буржуазная материя жизни. Появление в мире социализма есть кризис этого дуализма. Социализм ставит дилемму: или обоготворить саму материю и ей окончательно поработить дух, как предлагает религия социализма, раскрывающаяся в марксизме, или одухотворить материю, создав святое хозяйство во имя Бога, как это должно быть в социализме, подчиненном религии. В этой неизбежности преодолеть так или иначе дуализм, достигший в буржуазном обществе предела, я вижу религиозный смысл социализма. Хозяйственная, экономическая сторона общественного бытия не может оставаться оторванной от высшего центра, должна быть подчинена вселенской цели и освящена, иначе она по роковой внутренней диалектике умерщвляет человеческий дух, приводит к небытию, уже обнаружившемуся в капитализме и буржуазности. Социализм связан с возрождением хилиастических упований, с жаждой осуществления Царства Божьего на земле, торжества религиозной правды в здешнем еще мире.

Христос осудил материальное богатство, благословил бедность, ставил в пример птиц небесных и лилий полевых, и уж, конечно, не в Евангелии могут найти для себя оправдание апологеты буржуазного общества и прислужники капитализма. Христос учил раздавать свое имущество бедным, кормить голодных и нет оправдания у Него для тех, кто хочет эксплуатировать бедных, предоставляет им голодать и умирать. Это все так, это все успело сделаться банальным, не проникнув, однако, в сердца тех, кто почитает себя за христиан. Христианская благотворительность превратилась во что-то омерзительное, подачками хотят христиане буржуазного общества откупиться от тяготеющего над ними проклятия: «легче верблюду пройти через игольное ухо, чем богатому войти в царство Небесное» 6*. Сказать, что современные христиане по-язычески ведут свое хозяйство в жизни, организуют свою материю, было бы слишком лестно. В язычестве не было безбожия и бесстыдства, а только  —  одностороннее отношение к Божеству,


[171]

в христианском же мире вся материя жизни, все, что поддерживает жизнь на земле не только безбожно, но и бесчеловечно, зверски-эгоистично, явно подчинено диаволу, которому пришлось устраивать землю, так как Бог отвернулся от нее. Как обратить Лик Божий к земле, как сделать Бога главой земного устроения, развития не только духа, но и материи? Для этого мы сами должны вновь повернуться к Богу и искать у Него новых откровений о земной общественности. В Евангелии нет еще положительного откровения о хлебе земном, о святой материи, о религиозном хозяйстве, там заключены лишь отрицательные истины. Христос как бы осудил весь материальный процесс производства, всякую заботу о хлебе насущном, но не открыл еще, каким общественным земным путем можно достигнуть богатства птиц небесных и лилий полевых. Для нас теперь как будто уже становится ясно, что Христос не всякое материальное производство осудил и отверг, а только безбожное, ничем не освященное, человечески-самодовлеющее материальное производство, не всякую заботу о хлебе насущном, а только заботу для себя, для человеческого. И стоит перед нами религиозно-общественная проблема о материальном производстве, материальном труде и материальной культуре в теократии, в общественности богочеловеческой, в которой осуществится богатство лилий полевых 4. Организация материального труда не для себя и не для людей, а для Бога, для богатств Царства Божьего, во имя которого мы должны использовать все данные нам таланты,  —  вот над чем мало задумывалось старое религиозное сознание. Аскетизм исторического христианства просто отрицал всякое богатство земное, отвращался от роскоши полевых лилий и не мог открыть пути к святым богатствам, к благословенному производству. Вместе с тем и христианское общество и христианская церковь пользовались благами светского, внерелигиозного производственного процесса, так как хотели жить. Историческая церковь обогащалась, подобно паразиту впитывала в себя социальную материю, не ею произведен-


4 Чудо с насыщением хлебами и рыбой 7* символизирует преображение материального естества в теократии.

[172]

ную 5, и освящала, в конце концов, любую форму хозяйства и хозяйственной эксплуатации, умывая руки. Хозяйство натуральное и хозяйство капиталистическое, угнетение народных масс феодальное и буржуазное  –  все оставалось одинаково чуждым христианской церкви, так как относилось к плоти, а не к духу, и вместе с тем оправдывалось, так как евангельское учение считалось неприложимым к жизни. И поистине евангельское учение было неприложимо к жизни, но не потому, что оно утопично, противоестественно или ложно, а потому, что оно неполно и недостаточно, что в нем не открылась еще правда о земной жизни, об обоженном человеческом обществе, о богочеловечестве. Дух Божий должен сойти на соборное человечество и открыть, как нужно жить по-божески, жить, а не умирать, как достигать по-божески богатства, а не бедности. В социализме что-то приоткрывается: одна его праведная сторона раскрывает богочеловеческую общественность, другая же ложная  –  религию земного человеческого самообоготворения.

Социализм в правде своей хочет освободить от заботы о завтрашнем дне, сделать жизнь человеческую не зависящей от материальных средств. Развитие художественной промышленности, превращение промышленности в искусство, о котором мечтают Рескин и Моррис, есть томление по освященной и одухотворенной материи. В культуре всенародной, когда человечество живет органической религиозной жизнью, и жизнь хозяйственная есть религиозная функция, и она полна творчества и красоты. Буржуазно-капиталистический XIX век не мог создать таких великих и прекрасных зданий, какие создавались в былые времена, век этот не имеет никакого архитектурного стиля, его хватило только на сооружение огромных вокзалов и Эйфелевой башни.

II

С религиозной точки зрения не может быть оправдано уклонение от участия в создании материальной культуры и в борьбе за социальную справедливость. Всякий


5 Слишком известно, что монастыри являются капиталистическими предприятиями, самыми эксплуататорскими и доходными.

[173]

человек, поддерживающий свою жизнь, не желающий умереть, тем самым участвует в материальной жизни человечества, потребляет блага, созданные экономической культурой, пользуется завоеваниями социальной борьбы. Человек, пассивно отказывающийся участвовать в сложном и мучительном процессе социальной борьбы с природой и социального распределения благ, тем самым становится паразитом и тунеядцем, хотя бы действовал по высшим мотивам. Социальный индифферентизм есть, в конце концов, поддержание существующего зла. Только аскет, зарывающийся в землю и умерщвляющий свою плоть, мог бы оправдать перед собой индифферентное, пассивное отношение к социальной жизни, но нет этого оправдания для религиозных людей, утверждающих жизнь и плоть мира. Социальная среда всех нас питает, поддерживает нашу жизнь, каковы бы ни были наши идеи и цели, и мы обязаны быть не только потребителями, но и работниками, обязаны по-своему участвовать во всенародном труде, создающем материальные блага, желанные и для нас, материально-экономическую культуру, защищающую и нас от стихий природы. Паразитарное существование не только было бы несогласно с достоинством человека, но и никто не пожелал бы поддерживать такое существование, нас перестали бы питать и защищать от холода. А голодать и мерзнуть никто из нас не любит и не хочет.

Как я уже говорил, есть религиозно-нейтральная социальная среда, в которой происходит чисто человеческий процесс исхода из первоначальной природной необходимости, элементарной порабощенности. В этой социальной среде совершается борьба с порабощением человека природой, создание богатств, материальных благ, и борьба с порабощением человека человеком, распределение богатств и материальных благ. Обе стороны социального процесса ведут от состояния зверского к состоянию человеческому, создают основу для появления личности в истории и над ними есть благословение творческой божественной силы, Бога-Отца. В этой социальной среде и этом человеческом процессе, в том, что обыкновенно принято называть общественным прогрессом, нет еще начал сверх-человеческих ни в одну сторону, нет еще ничего окончательного, нет ни Христова духа богочело-


[174]

вечества, ни сатанинского духа самообоготворяющегося человечества В нейтральной социальной среде и нейтральном развитии есть человеческая правда, благословенная Богом, и в осуществлении этой правды все должны участвовать. К человеческой социальной правде нельзя относиться ни аскетически, ни индифферентно, так как подобное отношение было бы отрицанием смысла мировой истории и умыванием рук относительно исторических судеб человечества. Пассивное неучастие в осуществлении добра жизни есть активное участие в поддержании зла жизни. Кто не восстает против Молоха-капитализма, тот как бы сам уже поклоняется ему и загрязняет свое служение Богу; кто не борется так или иначе с превращением человека в орудие, с эксплуатацией целых классов, тот уже поддерживает безбожное угнетение человека и пользуется эксплуатацией. Нельзя по-божески служить духу, оставляя материю безбожной, отворачиваясь от нее как от чего-то презренного. Если не хотите одухотворять материю жизни, преображать ее, то умирайте как можно скорее. Иначе каждый час вашей жизни будет основан на лжи, на пассивной эксплуатации зла в свою пользу. И монах, возносящий в своей келье молитвы к Творцу, ответствен за страдания рабочих, так как в самой скромной пище его есть капли и их пота, их крови, и он должен восстать против превращения человека в вещь, так как иначе поддержит зло своим непротивлением. Это не значит, конечно, что пророки и мудрецы должны заняться устройством профессиональных рабочих союзов, но это значит, что должны они найти слово, сокрушающее зло мира, безбожие материи жизни, должны стать силой, преображающей и жизнь материальную.

Известное довольство необходимо для духовного роста, человек обязан охранять себя материально. Некоторая обеспеченность и материальный порядок духовно облагораживают. Нас может мало интересовать кооперативное рабочее движение, профессиональные союзы, 8-ми часовой рабочий день, муниципальный социализм, фабричное законодательство и пр. и пр. Образ Марии соблазняет нас больше Марфы, пекущейся о многом 8*. Но неразумно и безумно было бы сказать, что весь этот нейтральный и человечески-справедливый социальный


[175]

процесс не имеет никакого отношения к нашему религиозному сознанию и никакой связи с нашими религиозными целями. Именно новое религиозное сознание, благословляющее земную жизнь и утверждающее смысл исторического процесса, менее всего может так рассуждать. Все, что совершается на земле, имеет к нам отношение, за всякое зло мы ответственны, всякое добро зовет нас для своего осуществления. Мы считаем человеческим благом и человеческой правдой 8-ми часовой рабочий день по сравнению с 14-ти часовым, мы сами пользуемся результатом этой правды, а в плоскости религиозной хотим умыть руки. Религиозное оправдание индифферентного, паразитарного отношения к остальному процессу есть лицемерие. Новое религиозное движение будет жизненно и плодотворно, если оно подчинит своему религиозному смыслу человеческую правду, творимую в нейтральной социальной среде, свяжет правду нейтрального социализма с сверх-человеческой целью. Должен начаться религиозный процесс одухотворения и освящения материальной культуры, а это несовместимо с пассивным поддержанием капиталистической и буржуазной материи жизни, с превращением живых душ человеческих в предметы. Мистический переворот, преображающий и освящающий мировую плоть, социальное тело человечества, имеет свою техническую сторону, свои подчиненные функции, с которыми связаны и конкретные формы рабочего движения, и увеличение экономической производительности и мн. др.

Совершенно неверно было бы делить весь современный мир на царство Христа и царство Антихриста, в мире этом слишком много еще невыявленного, нераскрытого, неопределившегося, нейтрального по отношению к последней религиозной борьбе, очень многое в современной социальной жизни нельзя отнести к Христу, сознательно к Нему не примыкает, но еще менее может быть отнесено к Антихристу; многое доброе творится не под знаменем Христовым, многое злое не носит еще явной печати Антихриста. Многое происходит в нейтральной человеческой среде. (Поясню психологическим примером Печаль есть чисто человеческое состояние; Тургенев  –  писатель человеческой печали. А вот тоска и скука  –  уже состояния сверх-человеческие, первая  – 


[176]

сверх-человечески-божеское, вторая  –  сверх-человечески-диавольское; Достоевский  –  писатель сверх-человеческой тоски и скуки.) Правда социализма  –  печальная правда, она расчищает только почву для последней борьбы двух религиозных начал: освобождаются человеческие силы, которые свободно должны будут стать в ряды друзей или врагов Агнца.

Я не собираюсь проповедовать так называемый «христианский социализм» 9*, который в Западной Европе вполне уже сформировался и вполне обнаружил свою убогость. Христианский социализм  –  целое течение, очень пресное и не творческое. Христианские социалисты думают, что можно обновить старую религию, вдохнуть живую душу в омертвелое тело церкви, если привить к ней новые общественные добродетели, если заставить церковь впитать в себя социальный реформизм. Христианский социализм механически соединяет старое религиозное сознание, не вмещавшее в себе никакой земной правды и не освящавшее никакой общественности, с новыми, внерелигиозными планами социального строительства. Вместе с тем христианство роковым образом принимает утилитарный оттенок, религия превращается в общественную мораль, делается орудием полезных реформ. Христианский социализм очень легко начинает видеть сущность религии и религиозного возрождения в христианских рабочих союзах, в христианской заботе о трудящихся массах и пр. Вместо мистической жизни практикуется старое социальное реформаторство, подкрепленное только религиозной мотивировкой. Но вся беда в том, что христианство еще не социально, и потому творческое религиозно-общественное движение может начаться только после некоторого мистического переворота в мире, т. е. раскрытия новой религиозной истины, продолжающей и пополняющей истину старую. Это будет не соединение церковного реформизма с социальным реформизмом, а религиозная революция, раскрывающая правду о земном обществе как теократии. Мы не выдаем себя за знающих окончательно эту истину, а лишь за ищущих ее и пожелавших этого пути. Мы живем в подготовительный период, когда нет еще органического соединения разных частей религиозной истины. Мы говорим о религиозной правде социализма с его чисто


[177]

технической стороной, но никогда не выразим религиозный синтез в противоестественном соединении «христианский социализм». Настаивание на демократическом и социалистическом характере христианской морали есть принижение христианской мистики, утилизация религии. Органическая религиозная общественность родится из таинственной мистики любви и она будет уже не нейтральной социальной и моральной средой, на которую хотят свести всю религиозную жизнь христианские социалисты и реформаторы.

III

Как мы видели, всякое превращение материального производственного процесса в цель, во что-то самодовлеющее и себе все подчиняющее, в отвлеченное начало, есть зло. Капитализм довел это зло до крайности, создал бесчеловечный культ процесса производства, в нем торжествует безбожная, неосвященная «материя». То же зло мы видим и в социал-демократии, которая продолжает дело буржуазного капитализма на земле, осуществляет тот же дух, но несколько иначе его распределяет. Вот почему так необходимо подчинить материальный процесс производства, хозяйственную жизнь высшему религиозному началу, освятить материальную культуру, чтобы она сама не освятила себя, признав материальную жизнь божеством. Посмотрим, что праведно в нейтральной социальной среде, что творится в ней справедливого и подлежащего санкции сверх-человеческой.

Чтобы назначение социализма сделать более идеальным, подчинить его целям религиозным, нужно социализм сделать более реальным, более нейтральным, менее притязательным. Только социализм, не претендующий быть религией, не обоготворяющий материи, не полагающий своего последнего пафоса в таких вещах, как обобществление орудий производства и какая бы то ни было социальная форма, только такой нейтральный социализм может быть оправдан религиозно, соединен с религиозным сознанием. Кризис марксистского социализма в том и заключался, что идеальная сторона, учение о цели и смысле мировой жизни, отделилось от стороны реальной, учения о методах и средствах организации челове-


[178]

ческого питания и демократизации социальной жизни. И есть глубокая внутренняя логика в том, что так называемый ревизионизм, социализм эволюционный и реформаторский, оказался соединимым с религиозно-философским движением, с исканием веры и смысла, а ортодоксальный марксизм, социализм революционный, оказался непримиримым врагом всяких религиозно-философских исканий, всякой новой веры, так как нашел уже своего бога в социальной материи, так как мятежный дух успокоился уже в нем на религии атеистической. Религиозное сознание может и должно быть соединено с самой полной социальной правдой, с устранением классов и классовой эксплуатации, с коллективизацией производства, с уничтожением буржуазных форм собственности, с реальными экономическими улучшениями, со всяким усовершенствованием питания человечества, но оно совсем несоединимо и непримиримо с социалистической эсхатологией, с лжерелигиозной верой в мировую социальную катастрофу, после которой наступит рай на земле. Эта вера в революционно-социалистический переворот и грядущее социалистическое общество как земное совершенство, как высшую цель, а не относительное средство, вера эта не может быть отнесена к нейтральной социальной среде, это не реальный, соответствующий эпохе метод хозяйственной организации, необходимый для поддержания жизни, это уже особого рода мистика, иная, противная нам религия. Психология революционного социализма не в реальной социальной плоскости протекает, это экзальтация, в которой проявляются последние человеческие чувства. Социальная революция, которой ждут верующие социал-демократы, с научной, социологической и экономической, точки зрения есть нелепость, невозможность, но она  –  реальность в качестве психологического предчувствия конца земного царства князя этого мира, в ней выявляется уже мистическая стихия. И тут обращаться нужно уже не к разуму, а к привязанностям сердца.

Я говорил в прошлой главе, что научно и реалистически нельзя себе мыслить социальной революции (в социал-демократическом смысле), что экономический процесс по существу своему есть созидание, накопление богатств, положительная победа над природой и этапы


[179]

его очень длительны и медленны. Всякое изменение в формах собственности есть очень долгий процесс и до органического нарождения новых форм нельзя просто отвергнуть всякий порядок собственности. Экономически невозможно и этически недопустимо мыслить переход к лучшему, более справедливому общественному строю путем усиления зла, доведения его до высочайшего напряжения и катастрофического перехода его в свою противоположность, в добро. И соображения религиозно-философские и соображения научно-реалистические одинаково говорят за то, что социальная среда, в которой мы открываем процесс очеловечения и освобождения от первоначальной природной необходимости, совершенствуется путем нарастания социального добра и отмирания социального зла, так что социальная катастрофа оказывается ненужной. Социализм, как один из этапов в человеческом совершенствовании социальной среды, может быть только эволюционным и реформатским. Социализм есть техническая проблема хозяйственной организации, а не какое-то чудесное спасение человечества от всех зол, водворение его в рай, и потому он не должен вызывать таких безумных страстей. Религиозные страсти не соответствуют такому подчиненному и относительному предмету, как социализм. В единственно верной своей форме социализм должен быть подчинен техническим указаниям науки, которая призвана заведовать всякого рода техникой, и императивам этики, а не интересам и инстинктам. Социализм очень невинная и элементарная вещь, это социальная арифметика, и страстная ненависть и страстная любовь противоположных сторон, буржуазии и пролетариата, фанатиков капитализма и фанатиков социализма, есть зло, коренящееся в религиозном раздоре, в религиозной уже стихии и религиозном сознании. Социализм есть вопрос кухонный, а плоха та кухарка, которая вместо кушаний подает к обеду плохие, лишенные поэзии стихи, как это делают сторонники религии революционного социализма. Социализм окончательно должен быть превращен в простое средство, в относительный для данной эпохи метод, меняющийся от времени, должен окончательно стать научно-реалистическим и эволюционно-реформаторским, и тогда только возможно будет религиозное освящение социальной ма-


[180]

терии, тогда только эта остальная техника, не мнящая о себе слишком много, подчинится целям Вселенского Логоса. Не следует забывать, что всякий технический метод, обусловленный конкретным характером эпохи, быстро стареет. Устареет и социализм, раньше чем успеет осуществиться, историческое творчество изобретет методы более совершенные.

Прежде всего нужно проникнуться той мыслью, что к социализму нельзя принудить людей, нельзя социалистически изнасиловать человечество, нельзя завоевать социализм, делая его отвратительным и отталкивающим, суля гибель не злу капитализма, не несправедливым буржуазным чувствам, а людям, слишком многим не оставляя никакой надежды на спасение, на спасение души их (а не материального богатства их). Социал-демократия сделала очень много для укрепления буржуазных чувств и предрассудков, она систематически отрезывала все человеческие пути к социализму для огромной массы людей, не обладающей пролетарскими прерогативами; она внушала ту несчастную мысль, что социализм  –  не правда, а интерес, что он счастье для одних, но безусловная гибель для других. Но есть в социализме правда объективная, обязательная для всех людей, правда элементарная и не сулящая ни одному человеку никакого горя, так как перестать властвовать над другими, перестать владеть чужими вещами, перестать быть капиталистом и буржуа, сделаться человеком есть великая радость, открытая всем. Я уже вижу маленьких земных бесенят, прыгающих в глазах экономических материалистов, маленький рассудок заставляет их смеяться. С уверенностью людей, знающих тайну этого мира, говорят они: это  –  наивность, идеалистическое прекраснодушие или хитрость буржуазного инстинкта самосохранения. Все их заученные слова мне хорошо известны, и жесты их так однообразны. Нам говорят, что только сила правит миром, все же прекрасные чувства смешны и жалки. Я согласен, но сказать, что сила правит миром, значит ничего не сказать, это тавтология, так как то, что правит миром, без сомнения есть сила, а не бессилие и слабость. О, конечно, необходима активная, воинствующая, рыцарская борьба со злом. Верно и то, что только реальная сила может что-нибудь изменить в


[181]

мире и что-нибудь создать, силы иллюзорные и финтивные ничего не могут сделать. Вопрос в том, что есть  –  реальная сила, что реальнее всего и сильнее всего в мире? Вместе с великими пророками, мудрецами и мыслителями, вместе с тысячелетним сознанием народов я думаю, что самая большая, абсолютная реальность в мире и самая большая, абсолютная сила в мире есть Бог, источник всякой реальности и всякой силы. Реальная сила человека растет, когда он питается из абсолютного источника, когда он сближается с наисильнейшим и наиреальнейшим. А путь сближения с абсолютно реальной силой есть рост сознания и изменения в первоначальной стихии человеческих чувств и желаний, в первоощущении бытия. И реализация правды социализма зависит от силы человеческого сознания и человеческих чувств и желаний, от соединения правды с ее источником  –  Силой. Все, что говорят экономические материалисты, основано не на скептицизме даже, а на совершенно определенном догматическом атеизме, на не знающей сомнения вере в то, что материя и материальные потребности  –  единственная и окончательная реальность и сила в мире. Они сначала должны были бы доказать неопровержимо, и для всех, а не для себя только, что нет Бога и реальных сил Его в мире, а затем уже все неэкономическое и нематериальное просто считать нереальным и бессильным, смешным и наивным 6. Но никогда доказать этого они не смогут, так как атеизм есть предмет веры, материализм есть особый вид богословия, а соблазняющий их здравый смысл не есть разум и противен разуму. Меня всегда поражали легкомысленные слова: неуместно говорить о Боге, когда чума или пожар, когда нужно накормить, когда нужно решить насущный вопрос, когда нужна элементарная правда и пр., о Боге и о возвышенном будем говорить потом, и в лучшие времена. Все это рассуждение покоится не только на предположении, но и на полной уверенности, что Бога нет; тогда, конечно, неуместно, но в этом случае никогда не было бы уместно говорить о Боге, т. е. о пустоте и фикции. Во все


6 Но и помимо религиозной точки зрения, будучи даже атеистом, можно отвергать экономический материализм и видеть в общественном развитии факторы не материальные, а духовные.

[182]

времена это было бы праздное и нелепое занятие, тут ни при чем «насущные вопросы времени» и пр. Но сделайте на секунду предположение, что Бог есть, что этим именем называют наиреальнейшую силу, и тогда окажется уместным во все времена думать о самом Реальном и самом Сильном, с Ним связывать все насущные вопросы, в том числе и вопрос социальный. Но экономические материалисты просто не хотят знать Бога, не любят Его и противопоставляют Ему свои силы и свои реальности, свой социализм. А реальная сила правды в мире связана с тем, есть ли Бог. Только от этого зависит и возможность не насильственного социализма, сильного, но не насилующего.

IV

Прежде всего социализм по основному своему характеру должен быть внегосударственным, должен быть заменой государства обществом, общества государственного обществом гражданским, не должен усиливать государства и централизовать власть, превращать все общественные отношения в государственно-правовые, культивировать иллюзии политической алхимии и политической жажды власти, как это пытается делать социал-демократия. Внегосударственная социализация общества вполне возможна, такой процесс происходит в современной жизни и является тенденцией, противоборствующей государственному деспотизму 7. В области политики таковы тенденции федералистические и децентралистические, стремления превратить государственное управление в местное самоуправление, постепенно заменить насильственный государственный союз договорными общественными союзами, самоуправляющимися общинами. Эта внегосударственная тенденция ведет к ослаблению вообще политики, политических страстей, политических планов спасения мира, ведет к преобладанию социальной экономии. Государство должно уступать свое место земскому хозяйству, отмирать за ненужностью, политика должна лишиться всякого ореола, всякой выс-


7 Таков, напр., английский социализм, таков отчасти синдикализм во Франции и мн. др.

[183]

шей привлекательности, она должна свестись к элементарной организации материальной культуры, а вся привлекательность и вся страстность должна перенестись в иную плоскость, должна связаться с целями вселенской теократии. Элементы внегосударственной, нейтральной, не обожествляющей политику социализации я вижу в кооперативном и профессиональном рабочем движении, в муниципальном социализме, в договорных общественных организациях, кладущих предел капиталистической анархии. Английский социализм, самый могущественный в мире, не имеет государственно-политических тенденций; социализм фабианский нам особенно близок, так как выдвигает идею перевоспитания человечества. Нельзя также не признать много верного у Прудона и у мирных, культурных анархистов, отчасти также у синдикалистов. Революционный синдикализм хочет быть чистой идеологией пролетарского труда и соблазняется тем же мещанским царством, что и социал-демократия. Но в синдикализме есть и здоровые элементы. Положительное общественное творчество вполне возможно вне государства, вне политического властвования, вне искушения царствами. Любовь к государству и политике может органически отмирать в человеческих сердцах и творческие усилия к созданию иной общественности могут ослаблять государственную и политическую власть. Социализм, связанный с государственными и отвлеченно политическими страстями, пахнет кровью и создает лишь озверение; он не организует социального питания человечества, а слишком часто его дезорганизует. В самой природе насильственного государства, отвлеченного политического союза, скрыт яд, разлагающий все доброе и справедливое. Социализм государственно-политический превращается в борьбу за власть, добывание хлеба земного превращается в обоготворение хлеба земного, которым хотят всесильно властвовать над людьми. Фабрики могут стать общественными, перейти к рабочим и сообразоваться в производстве с истинными нуждами и потребностями, не усиливая государственной власти 8. Неизбежный радикальный аграрный переворот, отчуждение


[184]

земель в пользу трудящихся, может быть органическим общественным процессом, а не насильственной национализацией. Пассивное сопротивление и стачки  –  могущественное орудие борьбы, но пользоваться им нужно осторожно и этично. Вообще изменение форм собственности может быть только общественно-эволюционным процессом, в котором чувства каждого поколения должны щадиться и этическое начало господствовать.

Вторая регулятивная идея для социализма та, что он не должен быть продолжением в новой форме родового строя, должен ослабить род, чтобы усилить личность. Реформа права наследования имеет первостепенное значение для торжества правды в социальной жизни, а право наследования целиком коренится в роде. Буржуазная собственность вокруг родовой семьи образовывалась и укреплялась, хотя капитализм в дальнейших своих шагах разлагает семью. Социализм создает экономические предпосылки для крушения старого института семьи, и это, быть может, самая сильная его сторона. Полное уничтожение буржуазного, безличного права «частной собственности», основанной на насилии, и права наследства может быть достигнуто лишь на почве очень радикального, религиозного переворота  –  падения родового начала и победы над ним начала личного. Тогда возникнет истинно общественная и истинно личная собственность, собственность заслуженная и освященная. У людей не будет материальных предметов, в силу которых их оценивают не по индивидуальности их, не по качествам их личности. Частная же собственность на предметы потребления есть начало индивидуализирующее и потому должна быть сохранена. Я хотел бы только подчеркнуть, что неизбежный переворот в формах собственности, неизбежная отмена в правосознании безличной и нетрудовой собственности на землю и орудия производства и упразднение рентных доходов связаны с переворотом в самих основах человеческого бытия, с выявлением личности и восстанием против естественного родового бытия. Не только семья, но и человеческий род, всякое природное соединение людей должно пасть во имя сверх-природного соединения личностей в бого-человечестве. Социализм гораздо теснее со всем этим связан, чем до сих пор казалось. При нашей постановке


[185]

проблемы социализма экономическая справедливость должна привести не к безличному уравнению, не к уравнению безличностей, единиц не индивидуальных, а к личному равенству, равенству индивидуальностей в смысле признания каждой индивидуальности в ее внутреннем своеобразии, к равенству пропорциональному. Есть различие потребностей, коренящееся не в социальных прерогативах, а в метафизической природе вещей, и различие это должно сохраниться, выявиться за счет искусственного социального различия, и сами блага должны быть приведены в соответствие с этими потребностями. Справедливое разделение труда должно сохраниться, и экономическое равенство всегда будет относительным, соответствующим естественному уже различию индивидуальностей.

Нейтральный социализм в своих переходных этапах соединим с разными политическими формами, с монархией, которая в иных случаях может оказаться лучше республик, и даже с аристократией, сознавшей обязанность благородного самоотречения. Так, например, система двух палат представляется мне даже более совершенной и свободной формой, чем система однопалатная, так как двухпалатная система (конечно, с верхней палатой, не похожей на наш государственный совет) ослабляет централизацию власти, предохраняет от якобинства и оказывается неизбежной в строе федеративном. Я себя считаю в известном смысле больше социалистом, чем демократом. Но все политические формы очень относительны, не обладают сами по себе никакой ценностью и становятся злом, когда их берут отвлеченно и слишком переоценивают.

Окончательное объединение общественных единиц, скрепление самоуправляющихся общин в единые духовные нации возможно не в государственном, а в церковном вселенском союзе. Только истинной, подлинной мистической церкви, союзу свободной любви, обладающему Божественной мощью, может принадлежать высший суверенитет, высший суд и дар прекращения людской розни. Государство, признанное суверенным, творит насилие, зло и неправду, не соединяет, а внутренне разъединяет людей, и пора лишить его права притязать на охранение вселенского единства. Торжество правды со-


[186]

циализма освобождает человечество от элементарной зависимости и зла, выявляет личность, но не решает окончательно ни проблемы хлеба насущного, ни проблемы окончательного соединения людей и внутреннего замирения мирового раздора. Окончательное решение возможно лишь в теократии, еще не видимой миру во внешних своих воплощениях, действующей до сих пор скрыто и таинственно, неисповедимыми путями. Только во вселенской теократии, в мистической жизни богочеловеческого тела, снято будет с человечества проклятие борьбы за существование, раздора и хаотической анархии, скрытой под всеми государственными образованиями. Это уже не нейтральная, человеческая социальная среда, в которой осуществляется правда социализма, а иная сверх-человеческая область. Вот почему не только признавая правду социализма, но и полагая, что в известном смысле нельзя не быть социалистом, нравственно и социологически обязательно быть социалистом, мы не называем себя социалистами по своим верованиям, мы не прикрепляем своих верований ни к каким социальным предметам. Признавая преимущества нейтрального социализма, я все-таки думаю, что он не может направить человечество по безболезненному и мирному пути развития. «Бернштейнианство», само по себе взятое, есть мещанская утопия 11*. Но спасения следует ждать не от революционно-социалистических идеалов, а от перехода к новой религиозной вере на почве глубокого разочарования в существе всякой человеческой революции. И во всяком случае большого благополучия ждать в будущем нельзя.

 

 

 
Ко входу в Библиотеку Якова Кротова