Александр Знатнов

Спутник старообрядчества Николай Федоров

Опубликовано: Знатнов А. В. Спутник старообрядчества Николай Федоров. — На пороге грядущего. Памяти Николая Федоровича Федорова (1829-1903). — М.: Пашков дом, 2004. — С. 175-195.

Я верю, что в христианстве возможно это состояние: ты должен, значит можешь.

Епископ Михаил.

Во время краткого «золотого века» (Пьер Паскаль[1]) старообрядчества, загадочно совпавшего по времени с «серебряным веком» (Николай Бердяев) русской культуры, над Россией во всей красе и величии воссияло «старое солнце православия» (Николай Зенгер-Вукол[2]). Так образно было наименовано старообрядчество внешним очевидцем, чье свидетельство, по слову Иоанна Златоустаго, «достовернейше суть».

«Старая вера» — космична. Она гелиоцентрична, вернее — христоцентрична, потому что Солнце — это и есть Христос.

Вокруг этого светила на различном от него расстоянии вращаются естественные спутники: планеты, большие и малые, астероиды, кометы и другие тела. Иные сталкиваются друг с другом, иные сгорают вблизи Солнца. Есть те, чьи орбиты выходят за пределы солнечной системы (читай — христианства), но сила притяжения влияет и на них. На небосводе появились и искусственные спутники и даже сателлиты-шпионы, как и в наших космических буднях.

Таков наш космос.

«Космос» (??????), как в переводе с греческого, так и по толкованию со славянского — это, первым делом, порядок, мироустройство, красота, честь, слава, а уже впоследствии — небосвод, мироздание, вселенная.

Для христиан характерно космическое чувство, т. е. восприятие мира в его Божественном величии и порядке, и вместе с тем — тревога и личная ответственность за судьбы поднебесной перед ее Творцом. Поэт Евгений Баратынский прямо называл это чувство «беспокойством староверца». У подлинно религиозного мыслителя Николая Федоровича Федорова это чувство было особенно обострено.

Называя Н. Ф. Федорова спутником старообрядчества, мы подчеркиваем и его близость «старому солнцу православия», и в то же время утверждаем, что у него была собственная орбита.

После появления в 1906 г. первого тома «Философии общего дела» и в 1913 г. второго, эти редкостные книги заняли достойное место в библиотеках старообрядческой интеллигенции. Это было космическое притяжение между «любителями старины», как называл Николай Федорович старообрядцев, и самим философом воскрешения.

Оценки Н. Ф. Федоровым старообрядчества разнообразны, иной раз противоречивы: от настороженно-укоризненных до одобрительно-пытливых. Они содержатся в целом ряде его работ: собственно, во 2-й части «Вопроса о братстве...», в статьях «Собор», «Супраморализм», «Самодержавие», «О значении обыденных церквей...». Одну свою работу он прямолинейно озаглавил: «Просьба к старообрядцам о доставлении сведений о храмах обыденных и о принятии участия в строении храмов-школ, посвященных Богу согласия, Пресвятой Троице». Впервые это обращение было опубликовано через сто лет после его написания, в 1992 году. Запросы, обращенные старообрядчеству, казалось бы, остались безответными.

Тем не менее, в 1916 году на них появляется непосредственный отзыв со стороны тех, к кому Н. Ф. Федоров прямо обращался. Речь идет о фундаментальном исследовании Ивана Акимовича Кириллова «Правда старой веры», напечатанном в московской типографии товарищества Рябушинских и посвященном памяти священномученика и исповедника протопопа Аввакума.

Вернее, это уже не отклик, но диалог.

Старообрядчество, конечно, не было стержневой темой федоровского наследия, но, не освещенное «старым солнцем православия», оно становится неполным, невнятным, загадочным, чуть ли ни беспочвенным, а его ключевой воскресительный призыв — фантастичным и даже безумным. Если же мы будем учитывать «старообрядческий фактор» при исследовании учения Н. Ф. Федорова, то увидим, что прежде «темное» явно проясняется. Ведь под навешанным извне на русских православных христиан именованием «старообрядчество» кроется «старая вера» преподобного Сергия Радонежского, святителя Филиппа, благоверного князя Александра Невского и сонма русских святых, чьи имена «Бог весть».

Создатель «Философии общего дела» уверенно заявлял: «...Принятие новых обрядов, отвергавшее обряды старые, старые книги означало бы <со стороны старообрядцев> признание вечной погибели отцов, дедов, предков, державшихся отвергнутых, осужденных старых обрядов, старых книг»[3]. Федоровское утверждение решительно созвучно убеждению автора «Правды старой веры»: «Анафематствованием древнерусского православного обряда была проведена первая черта между народом русским и церковной властью. Народ русский ответил на это отречением от подобной иерархии, но не Церкви, как обычно утверждается»[4].

Для Н. Ф. Федорова всякое разделение было личной трагедией, шрамом на душе, кровоточащим религиозным рубцом. Он точно вопил, когда писал в «Проекте соединения церквей»: «Самое ненавистное разделение есть разделение церквей»[5]. В этой статье подробно рассматривались возможные пути примирения новообрядцев со старообрядческой Церковью. Несомненно, что оставить такой «Проект» без внимания старообрядцы не могли.

Уже после выхода в свет «Правды старой веры» И. А. Кириллов вновь обращается к федоровскому «Проекту соединения церквей», когда в январе 1917 г. в статье «Новая страница» пишет: «...Н. Ф. Федоров, которого Ф. М. Достоевский и Вл. Соловьев считали своим учителем, а Лев Толстой говорил, что гордиться тем, что живет с ним в одно время, смотрел на обряд как на верное выражение догмата, и примирение только в догмате, в мысли, с разделением в обряде есть, по выражению Н. Ф. Федорова, „примирение разве в полицейском только смысле“»[6].

Горечь разделения Русской Церкви и печалование по «полицейскому христианству», царившему в романовской России, разделяли люди с обостренным «космическим чувством». Так, например, епископ уфимский Андрей (князь Ухтомский) весьма сокрушался в 1915 году о том, что старообрядческую «общину объединяет любимый храм или часовня, а нашу православную деревню объединяла до последнего времени казенная винная лавка, а теперь, кажется, объединяющим началом остается один местный полицейский стражник»[7].

Вскоре после отречения Николая II от престола епископ Андрей с некоторыми представителями единоверческого духовенства посетил Рогожский старообрядческий кремль и имел беседу со старообрядческими архипастырями о возможности церковного воссоединения старообрядчества и новоообрядчества. Эта инициатива вызвала огромный интерес общественности, породила многочисленные публикации, в том числе и в старообрядческой прессе. Одной из лучших работ на эту тему является статья И. А. Кириллова «Старообрядчество и новообрядчество. (К вопросу о возможности их соединения)», где снова появляется имя Н. Ф. Федорова не только как естественного спутника старообрядчества, но уже как его природного союзника. Иван Акимович пишет:

«Вопрос о соединении старообрядческой Церкви с новообрядческой есть вопрос не политический, а космический, и людям, у которых замерло космическое чувство, чувство мира во всем его Божественном величии, не решить этого вопроса.

Говоря так, мы, вероятно, навлечем на себя упреки в косности, в нежелании соединения, в бессмысленном (с точки зрения обвинителей) упрямстве и т. п., но долг совести заставляет нас высказать то, что чувствует наше сердце и как мы, старообрядцы, понимаем возможные пути соединения нашей Церкви и новообрядческой.

Допустим, что соединение догматическое состоится, но обряды в каждой Церкви останутся прежние, что же получится? Во много раз увеличенное так называемое «единоверие», которое было учреждено сто лет тому назад митр. Платоном, исходившим из того же безразличия к обряду церковному. Не служит ли неудача слишком очевидная с «единоверием» предостережением от подобного решения вопроса о соединении старообрядческой Церкви и новообрядческой?»[8] — задается вопросом И. А. Кириллов и получает ответ от Н. Ф. Федорова:

«Плодом равнодушия, или — вернее — высокомерия, с которым поклонники идеи без дела относились к поклонникам обряда, т. е. дела без знания, было установление в XVIII веке единоверия вместо единого дела — установление единоверия, в котором, очевидно, не оставалось даже и веры; потому-то, вероятно, оно и нашло себе многих последователей, и такой способ примирения оказался неудачным»[9].

Далее в той же статье «Старообрядчество и новообрядчество» И. А. Кириллов развивает свою стрежневую мысль: «Религиозная вера, если она есть, отнюдь не отличается терпимостью, либерализмом, она, напротив, ревнива и, если хотите, фанатична и неуступчива. Соединение в догмате, без соединения в обряде, как еще заметил глубоко религиозный русский мыслитель Н. Ф. Федоров, есть примирение формальное, внешнее, по выражению Н. Ф. Федорова — „полицейское“. Догмат, как догмат, есть идея истины, а обряд есть воплощение этой истины в религиозной жизни, обряд есть религиозный акт, при помощи которого человек действенно входит в Церковь, обряд есть в известном смысле Боговоплощение, он есть нечто центральное в религиозной жизни верующего.

<...>

Церковный устав — это конституция Божьего Царства на земле, это программа постепенного превращения государства в Церковь, превращения власти принудительной, государственной во власть теократическую... Идеалы этого порядка лежат намного далее идеалов правового строя, который все же есть, по мысли того же Н. Ф. Федорова, признак человеческого несовершеннолетия.

Для людей, чтущих и исполняющих устав церковный становится лишним закон гражданский, и апостол сказал, что „для таковых бо несть закона“.

Поэтому-то и близка старообрядческому сердцу наша древняя, православная Русь, наша благочестивая старожитность, что тогда русский народ хотя и был далек от идеала Царства Божия, но стоял на верном, истинном пути»[10].

Размышляя в первой половине 1890-х гг. о путях соединения церквей, Николай Федорович вдруг смущенный вопрошает: при свободе совести «не перейдет ли большинство (курсив мой, — А. З.) народа к более ему близкой и понятной иерархии старообрядческой?»[11] Риторическая фигура вопроса, изумленная интонация словно бы подталкивали мыслителя к утвердительному ответу, но причины, о коих мы можем лишь приблизительно полагать, не позволили ему прямо ответить на поставленный им же самим вопрос.

Разноверие колорадскими жуками расползлось по Святой Руси вместе с насаждаемой сыном царя Алексея Михайловича Петром I картошкой. Церковное неединство по-прежнему, как и во времена Н. Ф. Федорова, остается одной из глубиннейших причин решительного небратства русских людей. Его преодолению и посвятил он всю свою жизнь. Сокрушенный с детства всеобщим и порою предумышленным сиротством «московский Сократ» снова и снова обращается к своим излюбленным, быть может, странным на первый взгляд, темам: о культе предков, о Новой Пасхе, об обыденных храмах, о кремлях как кладбищах, о кладбищенских церквах как истинных храмах, о Москве как Третьем Риме, о значении церковного календаря, о вертикальном и горизонтальном положении человека, о «безбородом гуманизме», о внехрамовой литургии и т. д. Все эти частные задачи, по мнению философа-автодидакта, и должны нерасторжимо слиться в сокровенное общее дело.

Н. Ф. Федоров в своих поисках узкого царского пути двигался по своей орбите не традиционно посолонь, вслед Солнцу-Христу как старообрядцы, а в противоположном направлении, оставаясь в то же время в поле притяжения «старого солнца православия». Он постоянно обращался к духовному наследию Древней Руси, верным хранителем и наследником которого является собственно старообрядчество. Скорбя о потерях, Николай Федорович писал: «Старое, истовое перстосложение и крестное знамение заменилось нынешним неистовым, бесформенным, подобно тому, как уставное и полууставное письмо заменилось неистовою, неразборчивою «скорописью», в которой выражается распущенность (бесхарактерность), мнимое уважение к себе и презрение к другим, болезненное самолюбие, нервозность. Истовость есть принадлежность эпохи преобладания военного, а неистовость есть выражение светской неуважительности и гражданской распущенности»[12].

Жизнеописание мыслителя могло бы многое прояснить в его миропонимании, но сознательная потаенность внутренней жизни и предельная недоговоренность внешних биографических событий Николая Федоровича оставляет нам пространное поле для предположений, гипотез и возможных домыслов. Так, по признанию возвратившей нам федоровское наследие его пристальной исследовательницы С. Г. Семеновой, он «между осенью 1851 года и началом февраля 1854-го... ведет какую-то свою жизнь, нигде не служит и потому не оставляет никаких следов»[13].

Где скитался Н. Ф. Федоров два с половиной года? Кто повлиял на формирование его личности, пристрастий, привычек, манер, внешнего вида, на весь образ жизни философа, подвижника и аскета? Не в лесных ли старообрядческих скитах стоит искать его следы, как и разгадку его уникального знания топографии конкретных российских местностей? Одной незаурядностью его способностей и феноменальным знанием географических карт вряд ли можно объяснить такую необыкновенную трехмерную память. Не от старообрядческих ли начетчиков усвоил он свою универсальную средневековую книжность, начитанность и «методику диалога»? Не у старообрядцев ли перенял он воскресительный долг перед предками, этику созидательного труда, нелицемерный патриотизм, экологию самоограниченного быта, особую отзывчивость и чуткость к Логосу? Не потаенные ли издания, содержащие «правду старой веры» давал читать тайком Николай Федорович происходившему из калужских старообрядцев юному Константину Циолковскому, о чем впоследствии «дедушка русской космонавтики» вспоминал: «Он же давал мне запрещенные книги. Потом оказалось, что это известный аскет Федоров — друг Толстого и изумительный философ и скромник. ...Я еще узнал, что он был некоторое время учителем в Боровске, где служил много позднее и я»[14]. Не благодаря ли целостному примеру старообрядчества пришел Н. Ф. Федоров к выводу о том, что «вера состоит в единстве догмата, обряда и жизни, т. е. в цельности»[15].

К сожалению, о внутренней религиозной жизни Николая Федоровича мы знаем гораздо меньше, чем скупые сведения его внешней биографии. Много общавшийся с ним Лев Николаевич Толстой сделал такой вывод об отношении к официальной церкви Н. Ф. Федорова: «Он высокого разбора души человек — но сектант. Что не подходит под его теорию воскрешения, то он знать не хочет. Он — сектант, но человек, каких ужасно мало»[16].

Один из редакторов «Русского слова», московский публицист Александр Саввич Панкратов, писавший на религиозные темы, свидетельствовал в статье «Философ-праведник»: «Н. Ф. Федоров часто посещал церковь. Исповедовался, причащался. Его видели в Успенском соборе в состоянии молитвенного экстаза. А. А. Астапов часто встречал его в храме Христа Спасителя. Сердцем Федоров был православный. Но философский ум его подрывал фундамент церковного православия, поэтому в православии он останется — еретиком»[17]. В воспоминаниях учителя старших детей Льва Толстого Ивана Михайловича Ивакина, близко знавшего Н. Ф. Федорова и находившегося под его влиянием, утверждается прямо противоположное: «Мы поравнялись со сквером храма Спасителя. Я предложил было ему зайти в храм, но он отказался. — „Не люблю я его, не люблю голых стен, точно в магометанской мечети. Я признаю только византийское искусство, а это для меня — ничего!“»[18]

Следует помнить, что при Романовых всякое религиозное разномыслие в Российской империи, за исключением разрешенного, преследовалось и каралось. Будучи «внутренним» диссидентом, Николай Федорович оставался законопослушным государственным чиновником, противником всяческого насилия. Он имел чин коллежского асессора, дававшего потомственное дворянство, или, говоря по-военному и на нынешний манер, был майором и обращаться к нему надо было «ваше высокоблагородие». Однако даже такая его «оригинальность», как обязательное для мужчины-христианина нестрижение бороды, воспринималась при Николае I как бунт против властей.

Обратимся к воспоминаниям М. И. Ивакина за 1888 год:

«...Н<иколай> Ф<едорови>ч придавал огромную важность внешности, напр<имер> двуперстию и троеперстию.

— В Византии эти споры происходили на философской почве, у нас — на почве обряда, и напрасно думают, что внешность не важна. Перемена напр<имер> одежды — да это знаменует целую революцию! Или бритье бород... На западе брили бороду, так сказать, молодились, и этим бритьем все сказано — там этим показывали, что думают не столько о благе в будущем, сколько хотят жить настоящим. А были и папы, которые бород еще не брили. У нас стали брить с Петра... Я уж помню, при Николае борода считалась чем-то недозволительным, революционным... Мне пришлось самому это испытать. Жил я в провинциальном городе, брить приходил, бывало, солдат — да не с бритвой, а с косарем, так ведь мука-то бывала какая! И это каждую неделю. При Александре стали на бороду смотреть снисходительно, хотя носить ее солдатам и не дозволялось»[19].

По этому отрывку мы не можем судить, как крестился сам Н. Ф. Федоров: двуперстно или троеперстно, но узнаем, что ношение мужчиной бороды он считал обязательным и даже страдал из-за этой приверженности. Старообрядцы же за право носить бороду десятилетиями платили двойной оклад (налог), а когда к ним приходили вооруженные косарями цирюльники, бесстрашно кричали им в лицо: «Руби наши головы, не тронь наши бороды».

Будучи при рождении записан в купеческое сословие, Н. Ф. Федоров после сдачи экзаменов на звание преподавателя уездных училищ служит учителем в Липецке (1854-57), Богородске (1858-64), Угличе (1864), Одоеве (1865), Богородицке (1865-66), Боровске (1866-67), Подольске (1867-68). Все эти города в той или иной степени были, говоря прежним бюрократическим языком, «поражены расколом», т. е. имели значительный процент старообрядческого населения. Для примера: на основании данных ведомости, которая была составлена в марте 1856 г. Московской духовной консисторией по требованию министра внутренних дел, в Богородском уезде в 1854 г. старообрядцы составляли 29,1 % населения. А по данным Всероссийской переписи населения 1897 года в Боровске было 79,3 % приверженцев старой веры[20]. И это только по официальным данным! На самом деле население этих уездов было поголовно старообрядческим. Случайно ли тяга Николая Федоровича учительствовать среди старообрядцев?

Вообще: не слишком ли много «случайностей» и совпадений для одной отдельно взятой человеческой судьбы?

Во всяком случае, появление в книге И. А. Кириллова «Правда старой веры», наряду с именами Ф. М. Достоевского, В. С. Соловьева, К. С. Аксакова, А. С. Хомякова, И. В. Киреевского, Н. Я. Данилевского, Е. Н. Трубецкого, Н. А. Бердяева, С. Н. Булгакова, П. А. Флоренского, В. В. Розанова и т. д. имени Николая Федоровича Федорова, показывает пристальное внимание старообрядческой интеллигенции к наследию автора «Философии общего дела».

Иван Акимович Кириллов прожил долгую жизнь — 83 года. Родился он 19 сентября (1 октября) 1891 г. в Москве в потомственной старообрядческой семье. Его отец Аким Трофимович (1864-1941) долгие годы работал помощником кассира на железной дороге, был последним председателем Остоженской общины храма Покрова Пресвятыя Богородицы вплоть до ее закрытия 15 октября 1932 г.[21] В 1938 г. А. Т. Кириллов был репрессирован, умер в тюрьме. Мать, Кириллова Васса Зиновьевна (1870-1955), происходила из крестьян Коломенского уезда Московской губернии. В 1909 г. И. А. Кириллов с отличием окончил Московское императорское мужское коммерческое училище и получил золотую медаль из рук старшего сына А. С. Пушкина — Александра Александровича[22].

Он ярко начал писательскую карьеру: успел выпустить до большевистского переворота отдельно изданные работы «Истинная Церковь», «Статистика старообрядчества», «Современное старообрядчество и его задачи», «Старообрядческая народная академия», монографию «Третий Рим: Очерк исторического развития идеи русского мессианизма»[23]. В ту пору молодой старообрядческий публицист активно печатается в периодических изданиях, занимается самообразованием, представительствует в Москве как секретарь рижского старообрядческого журнала «Старая Русь» и заканчивает вершинное дело своей жизни — 546-тистраничный труд «Правда старой веры».

Но после такого интеллектуального взлета Иван Акимович замолчал как философ на всю жизнь. Исторические катастрофы 20-го века нанесли ему глубокие раны. Он сознательно ушел, словно бы во внутреннюю эмиграцию, в экономическую науку, оставаясь до конца тайным исповедником веры Христовой. Многие годы И. А. Кириллов работал преподавателем Московского инженерно-экономического института имени Серго Орджоникидзе (ныне — Государственная академия управления), был заведующим кафедрой финансирования, доктором экономических наук, профессором, кавалером ордена Ленина (1953), автором многочисленных экономических работ и учебников по финансам, в КПСС не состоял. Умер 1 января 1974 г., похоронен на Преображенском кладбище в Москве.

Связующим звеном между Иваном Акимовичем Кирилловым и Николаем Федоровичем Федоровым был Александр Степанович Пругавин (1850-1920).

Писатель-публицист, библиограф, исследователь старообрядчества, историк русских религиозных движений в народе и высшем обществе, правозащитник родился в Архангельске. После окончания гимназии поступил в Петровскую земледельческую и лесную академию в Москве. За участие в студенческих волнениях в 1869 г. был из Академии исключен. Привлекался по «процессу нечаевцев», в 1871 г. выслан по этапу на Север, сначала в Шенкурск, а потом в г. Кемь под надзор полиции. Там впервые встретился со староверами и стал изучать старообрядчество. Первая заметка о старообрядчестве «Знаем ли мы раскол?» была опубликована им в 1877 г. под остроумным псевдонимом Борецкий, которым он потом часто пользовался. Близкое знакомство с «людьми древлего благочестия» дало ему право уверенно утверждать, что старообрядчество «представляет собою самое выдающееся, самое яркое явление умственной, нравственной, интеллектуальной жизни нашего народа»[24].

В 1879 г. после освобождения от надзора он переехал в Санкт-Петербург, чтобы восполнить прерванное образование и полнее ознакомиться с литературой о старообрядчестве и русском религиозном разномыслии. Публиковался в газете «Русские ведомости», журналах «Новая жизнь», «Вестник Европы», «Заветы», «Старая Русь» и др. Автор многочисленных книг о старообрядчестве и религиозном сектантстве, в том числе единственной книги о Григории Распутине, вышедшей при жизни царского фаворита.

Осенью 1880 г. А. С. Пругавин выступил на заседании Этнографического отдела Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии при Московском университете с рефератом о старообрядчестве. Видимо, к этому времени можно отнести его знакомство с Николаем Федоровичем Федоровым, который в течение нескольких лет помогал А. С. Пругавину в составлении первой систематизированной внешней библиографии по старообрядчеству. Составитель с благодарностью писал 20 июля 1887 года в предисловии к своему указателю: «То внимательное и любезное отношение, которое всегда и неизменно встречает каждый работающий в библиотеке Румянцевского музея со стороны лиц заведующих ею и которое постоянно испытывал на себе пишущий эти строки во время своей долгой и кропотливой работы — побуждает его засвидетельствовать глубокую признательность директору Румянцевского музея В. А. Дашкову, библиотекарю Е. Ф. Коршу и Н. Ф. Федорову»[25].

Кстати, вскоре после выхода в свет пругавинской библиографии, в мае 1888 года, Николай Федорович переезжает из уютного московского центра (с Пречистенки) на окраину Москвы в Рогожскую часть. В версте от нее находится знаменитое Рогожское кладбище, этот величественный старообрядческий кремль, устремленный на Восток.

М. И. Ивакин вспоминал о том времени:

«Показывает мне, спустя немного, Н<иколай> Ф<едорови>ч книгу Пругавина «Библиогр<афический> список о расколе».

Книга почтенная, но, — сказал я, — все труды Пругавина порождены мыслию, что и мы, русские, не хуже людей — и у нас есть протест, есть мнения, ереси.

— Да, это правда, — заметил и Н<иколай> Ф<едорови>ч, — у них отделить себя от толпы — что-то похвальное, хорошее. А между тем по большей части бывает, что толпа-то, от которой они себя отделяют, лучше их самих»[26].

Все смешалось в иронии М. И. Ивакина по отношению к работам трудолюбивого А. С. Пругавина, который защищал религиозную свободу многих от произвола державных и церковных деспотов: высокомерие и непонимание, равнодушие и незнание. Так, например, при ликвидации одного из иргизких старообрядческих монастырей его разоритель, саратовский губернатор Степанов, руководивший в 1837 г. побоищем, недоумевал, видя христианское смирение убиваемых, но не поднимающих руки на убийц старообрядцев. Он назвал его «мрачным упорством без всяких признаков буйства».

Октябрьский переворот 1917 г. вынудил А. С. Пругавина переехать в начале 1918 г. в Уфу. Здесь он сотрудничает с газетами «Учитель» и «Научное слово». При Колчаке издает и редактирует сначала в Уфе, потом в Златоусте газету «Великая Россия». После поражения белого движения в июне 1919 г. переезжает в Новониколаевск (Новосибирск), где читал лекции перед большевиками. Мечтал выпустить к своему семидесятилетию собрание сочинений, вел об этом переговоры с московским издательством «Задруга». В марте 1920 г. был арестован. Сидел в Красноярской тюрьме, откуда был переведен в Омскую тюрьму, где и умер в середине июля 1920 г.

А. С. Пругавин, тесно общавшийся с Н. Ф. Федоровым, находился в переписке с И. А. Кирилловым с 1911 года. В ответ на обращение начинающего журналиста с просьбой о помощи и сотрудничестве, опытный исследователь посоветовал ему начать с библиографии, в чем активно ему помогал.

Александр Степанович Пругавин, имевший большой круг знакомств, был в общении со Львом Толстым, с епископом Андреем (князем Ухтомским), со старообрядческим богословом и церковным деятелем Федором Ефимовичем Мельниковым. Упоминавшийся редактор газеты «Русское слово» А. С. Панкратов посвятил последнему очерк «За старую веру», в котором подчеркивал, что «выдающийся ораторский талант Мельникова поставил его в первый ряд русских общественных деятелей»[27]. Федор Ефимович, являясь одним из старших товарищей и наставников И. А. Кириллова, тоже интересовался наследием Н. Ф. Федорова.

Бежав из Советской России в 1931 г., Ф. Е. Мельников перебрался в Румынию, где создал перед Второй мировой войной фундаментальную «Краткую историю старообрядческой Церкви», в которой писал:

«Знаменитый немецкий ученый Шпенглер так определяет различие между старой и новой культурой: „Сенсуалистам нашей эпохи большая, всеобъясняющая, отражающая все богатства души форма показалась бременем. Они стали проповедовать "естественные права" человека в противоположность традиции, т. е. против оказавшегося непосильным величия своего прошлого; право на лягушечью перспективу в жизненных вопросах — в противоположность орлиной перспективе предков. Отсюда та глубокая, рационалистическая ненависть к авторитетам и установлениям, та революционная жажда и у Ницше, и у Будды — избегать, презирать и уничтожать в области социальной, политической и художественной все возросшее, заменить его неорганическими результатами научного анализа; причем путем странного извращения фактов: это именовалось заменой искусственного естественным, короче говоря, вся та внутренняя борьба против макрокосма, как итога культуры, которую "последний" человек перестает воспринимать как свое и поэтому ненавидит во всех ее внешних исторических остатках“ <...> Замечательно, что так же определяет новую культуру и наш русский оригинальный философ Федоров. Он отмечает, что "для прогрессистов дурно все, что есть, а еще хуже все то, что было, что прошло; им представляется хорошим то, чего еще нет. Но они забывают, что будущее станет настоящим и прошедшим, т. е. дурным. Таким образом, очевидно, что истинный прогрессист есть необходимо пессимист" <...> Федоров остро бросает этим "прогрессистам": "Занятые тряпками, т. е. живым делом, как это кажется людям нашего времени, они с гордостью смотрят на археологов, занятых ветошью; как не сказать нынешнему поколению: не гордись, тряпка, завтра будешь ветошью". В применении этой "тряпки" к латино-польской культуре, которая захлестывающей волной надвинулась на Русь и при царе Алексее Михайловиче, эмигрантский профессор А. Карташев говорит: "Напуганная русская душа метнулась от нее в старообрядчество, убежала в леса и подполье и закрепилась там под впечатлениями совершенно чуждой и жуткой для нее стихии петровской реформы и нового европейского просвещения. Детски искреннее чутье этой души не обмануло ее. С Петром пришло на Русь и воцарилось на ней совершенно иное просвещение, идущее от иного корня, имеющее иное основание. Там ... целью было небо, здесь земля. Там Законодателем был Бог, здесь автономный человек с его мощью научного разума. Там критерием поведения было мистическое начало греха, здесь — хотя и утонченная, но в конце концов утилитарная мораль общежития"...»[28]

Вообще Ф. Е. Мельников оценивает в своей «Истории» Н. Ф. Федорова, как «знаменитого и весьма оригинального русского философа»[29].

И. А. Кириллов же делает вывод о том, что «Н. Ф. Федоров — мыслитель в глубине своего мышления имеющий весьма много общего со старообрядчеством...»[30] Ему словно бы вторит его современник, оригинальный старообрядческий мыслитель Василий Гавриилович Сенатов, который в своей книге «Философия истории старообрядчества» писал: «Разберитесь в тайниках души „православного“, очистите ее от всего наносного, случайного и временного — перед вами окажется старообрядец чистейшей воды»[31].

Уместно будет привести в этой связи и суждение Николая Александровича Бердяева из его книги об А. С. Хомякове: «Славянофилы в известном смысле могут быть названы культурными старообрядцами, старообрядцами, прошедшими через высшее сознание, посчитавшимися со сложными результатами культуры»[32]. Эти слова в полной мере можно отнести и к Николаю Федоровичу Федорову, если, конечно, называть его все-таки не старообрядцем, а старообрядствующим, т. е. имеющим признаки старообрядца, но формально им не являющимся.

Объясняя заглавие своей книги, И. А. Кириллов в предисловии к «Правде старой веры» писал: «...если здесь говориться о правде старой веры, то не с целью доказать (курсив везде автора, — А. З.) эту правду — она уже доказана кровью мучеников — но с целью указать на нее, как на источник возрождения русского народа. В старой вере потенциально заложены возможности развития христианской общественности, истинного знания, не знающего противоречия с верой и осуществлено начало свободной Церкви Христовой»[33]. Характерно в связи с этим программным заявлением уже само оглавление книги, состоящей из десяти больших глав-разделов: 1) Восток и Запад; 2) Национализм старообрядчества; 3) Старообрядчество и государство; 4) Старообрядчество и русская культура; 5) Старообрядчество и семья; 6) Старообрядчество и русская школа; 7) Старообрядчество и просвещение; 8) Старообрядчество и русское общество; 9) Старообрядчество и мирская жизнь; 10) О сущности старообрядчества.

И. А. Кириллов, цитируя «Философию общего дела», несколько раз обращается и к книге Владимира Александровича Кожевникова о Н. Ф. Федорове[34], которую много цитирует. Обстоятельно разбирая статью Николая Федоровича «О значении обыденных храмов...», старообрядческий философ проницательно подмечает: «Счастливая особенность Н. Ф. Федорова — это необыкновенная глубина и широта обобщений, связанная со смелостью суждений. Автор ставит вопрос во всей его огромности и всеобъемлемости»[35]. Замечательна не столько сама по себе эта высокая оценка федоровского творчества, сколько то, что прозвучала она из уст, так сказать, внешнего наблюдателя. Но тем и драгоценно воззрение И. А. Кириллова, что оно типично для старообрядца, считающего всякого человека Божиим созданием и потому подчеркнуто уважительно относящегося к любому проявлению глубины человеческого мысли, как к факту торжества Самого Творца разума.

Мало кто из ученых мужей изучал народный опыт свободного труда, бесплатной, всем миром, без принуждения, помощи (или, как выражались в старину, помочи, толоки), этого, по выражению Николая Федоровича, великого «доброго почина», явленного и явного общего дела, промыслительно проявившегося в русском храмоздательстве. Дармовые советские «субботники» опошлили саму идею свободной бесплатной работы. А между тем, как пишет И. А. Кириллов: «Н. Ф. Федоров замечательно верно отметил тот факт, что такой характер деятельности — толокою, помочью — связан органически со старообрядчеством, и там, где нет последнего, исчезает и толока и помочь»[36]. Далее старообрядческий мыслитель обнаруживает в самих выводах Николая Федоровича некоторую логическую противоречивость, на что и обращает нарочитое внимание:

«При определении Н. Ф. Федоровым старообрядчества получается следующее недоумение: старообрядчество, по его выражению, — „подобие православия“, т. е. похоже на последнее по видимости, оно подобно ему. В другом месте Н. Ф. Федоров говорит, что „...в построении обыденных храмов выражается сущность православия“... И в то же время — „с прискорбным отделением (?) любителей старины (старообрядцев) от церкви, по-видимому, прекращается строение обыденных храмов“»[37]. Развивая далее свою мысль, И. А. Кириллов недоумевает: «Таким образом, старообрядцы обладают не только „подобием православия“, но и его сущностью. Спрашивается: что же осталось от православия в церкви, если из нее ушли старообрядцы? Церковь без православия?»[38] — спрашивает Иван Акимович и приходит к следующему выводу: «Выходом из этого тупика служит само фактическое положение вещей. Старообрядцы никогда не уходили из Церкви, почему и сохранили по всем признакам сущность православия; ушло же из Церкви новообрядчество, утратив вместе с тем и сущность православия, что подтверждается опять теми же признаками»[39].

Кто же оказался прав в этом важном богословском споре? Как примирила история двух любомудров, книжного старца и молодого старообрядческого книжника? Обратимся к новейшим фактам. Во время поездки высокопреосвященнейшего Алимпия, митрополита Московского и всея Руси на Урал в мае 1996 года было произведено освидетельствование и перезахоронение мощей новопрославленных святых отцов, преподобномученников Аркадия и Константина шамарских. Первосвятитель Русской Православной старообрядческой Церкви митрополит Алимпий «в сослужении членов духовной делегации совершил на иноческих могилах прославление Святой Пасхи, а также заупокойную литию и молебен по пасхальному чину»[40]. По освидетельствованию останков «вскрытые кости священноиноков были положены в подготовленный заранее новый гроб, а затем вновь преданы земле. Преосвященнейшим митрополитом и сопровождавшими его духовными лицами были совершены необходимые при этом церковные чинопоследования: положение во гроб и иноческое погребение. По его окончании над могилой была воздвигнута деревянная часовня, заранее срубленная трудами местных старообрядцев. Она была весьма быстро и умело собрана, подобно древнерусским „обыденным“ храмам и часовням (курсив мой, — А. З.). Строение было увенчано Крестом Христовым»[41].

Это заурядное, на первый взгляд, событие из повседневной жизни старообрядческой Церкви Христовой, возведение в уральских лесах обыденной часовни, убедительно подтверждает вывод И. А. Кириллова о том, что «...если русский народ — народ исторический, если он имеет будущее, он должен развиваться во всех направлениях, в том числе и в хозяйственном. Для развития же в последнем смысле и необходима свободная, творческая личность, с широким почином, настойчивая в своих достижениях, нравственно цельная, другими словами — личность старообрядческая. Будущее русского народа и будущее старообрядчества связаны воедино!»[42].

Таким образом, И. А. Кириллов, высоко оценивая интеллектуальную мощь проективизма Н. Ф. Федорова, предлагал ему в союзники невостребованный и по сию пору огромный практический опыт рачительного и искусного старообрядческого домостроя (читай — старообрядческого активизма). К сожалению, этот возможный плодотворный союз пресекло последнее поражение русского народа во время крушения 1917 года, идейными предотечами которого были знаменитые лондонские эмигранты, «разбуженные декабристами» А. И. Герцен, М. А. Бакунин, Н. П. Огарев, В. И. Кельсиев и другие. Упорно желая вызвать в России революционный ураган, они решили использовать старообрядцев (вечно гонимую и, исходя из логики революционеров, самую недовольную часть русского народа) в качестве детонатора общественного взрыва. С этой целью при газете «Колокол» стали выпускать специальное приложение для старообрядцев под заголовком «Общее вече», в котором призывали «любителей старины» к бунту. Кстати, в «Правде старой веры» И. А. Кирилловым помещен библиографический описатель статей и заметок всех номеров «Общего веча»[43], которое и в начале 20-го века уже было раритетом.

Вместе с тем, пылкий Василий Иванович Кельсиев (1835-1872), усердствовал установить письменную связь с видными старообрядцами. В своих корреспонденциях он говорил об учреждении в Лондоне старообрядческой архиерейской кафедры, о постройке собора, о старообрядческой типографии, словом, обо всем том, о чем долго, страстно и безуспешно в то время мечтало старообрядчество. Будучи насилием внешних исторических обстоятельств поставлены вне жизни русской интеллигенции, «любители старины» слабо разбирались во всевозможных политических идеологиях, партиях, направлениях и группировках. Однако, до чрезвычайности заинтересовавшись предложениями В. И. Кельсиева, они опасливо и рассудительно решили прежде самолично удостовериться, кто же эти заграничные благодетели, которые так заботливо и чутко относятся к их насущным церковно-религиозным нуждам. Старообрядческий епископ Пафнутий Овчинников решил инкогнито, под видом купца-старообрядца, поехать в Лондон, чтобы познакомиться с нежданными доброжелателями. Владыка прожил в Лондоне полтора месяца, познакомился с А. И. Герценом и его сотрудниками, но своего настоящего звания не открыл. Тотчас раскусив, кто же на самом деле новые добровольные и состоятельные соратники старообрядчества, епископ Пафнутий, вернувшись в Россию, наказал немедленно прекратить любые контакты с герценовским кружком[44]. Но, тем не менее, некоторых старообрядцев продолжали волновать различные смутные слухи и смущать изредка попадавшиеся выпуски «Общего веча». Чтобы окончательно прекратить растлевающие толки и пересуды о деятельности лондонских эмигрантов, старообрядческий епископ Кирил 24 февраля 1863 года издал архипастырское послание, в котором, между прочим говорилось:

«К сим же завещаю вам, возлюбленнии: всякое благоразумие и благопокорение покажите пред царем вашим, в чем не повреждается вера и благочестие, якоже от мятежных крамольников поляков, тако наипаче от злокозненных безбожников, гнездящихся в Лондоне и оттуда своими писаниями возмущающих европейские державы... Бегайте убо онех треклятых, им же образом бежит человек от лица зверей страшных и змиев пресмыкающихся; то бо суть предотечи антихристовы, тщащиеся безначалием предуготовать путь сыну погибельному. Вы же не внимайте лаянию сих псов адских, представляющихся аки бы состраждущими о человечестве, но веруйте, яко Бог есть Творец небу и земли, иже Премудрым промыслом своим управляет всею вселенною и учинил есть начальство во общую пользу, без него же вся превратятся и погибнут сильнейшими немощнейших пожирающими, и яко безначалие всюду зло есть и слиянию виновно»[45].

Вместо герценовского «Общего веча» (мнимого дела, дерзкого призыва к насилию) появилось федоровское «Общее дело» (проект всеобщего слияния и примирения), которое нашло понимание у старообрядческих мыслителей Ф. Е. Мельникова и И. А. Кириллова. Они подвели своими работами промежуточный итог взаимных притяжений и отталкиваний между традиционным христианством, т. е. православием (читай — старообрядчеством) и секуляризованным обществом, которое перепрыгнуло, по словам бывшего премьер-министра Франции Жоржа Клемансо, из варварства в цивилизацию, минуя культуру (культ предков по Н. Ф. Федорову!)?

Философское наследие московского Сократа автор «Правды старой веры» оценил следующим образом: «Сокровищницу глубочайших мыслей, выводящих на истинный путь сознание нашего извращенного времени по вопросу о небратском отношении людей, находим мы у русского мыслителя Николая Федоровича Федорова»[46]. Такова оценка творчества мыслителя-новатора Н. Ф. Федорова старообрядческим философом И. А. Кирилловым, чей племянник, старообрядец А. В. Антонов был редактором первого собрания сочинений Н. Ф. Федорова, вышедшего в 1982 году в издательстве «Мысль».

Postscriptum.

В триумфальный 1927-й большевистский год, через два месяца после выступления новообрядческого митрополита Сергия Страгородского с печально знаменитой «Декларацией», Освященный собор Церкви Христовой постановил: «Рогожское кладбище есть Старообрядческий Кремль всей России — это есть достояние всего старообрядчества, одинаково дорогое сердцу каждого, где бы он ни находился...»[47]

За скупыми строчками соборного постановления слышится трубный глас «безмолвствующей» Русской Церкви, которая в разгар невиданных в истории гонений на христиан смело заявила безбожникам-богоборцам, попирающим святыню исторического Кремля: Московское рогожское кладбище — это кремль «древлего благочестия» (т. е. крепость православия) и иному кремлю в Москве (Третьем Риме) не быть. Такое отношение старообрядцев к общенациональному Кремлю-кладбищу сложилось задолго до того времени, как Москва вновь стала российской столицей. Уже упоминавшийся В. Г. Сенатов писал в начале 20-го века о временах Александра 1-го:

«...Старообрядчество исторически жило, складывалось, сил набиралось, доканчивало строение своих московских кремлей, едва-едва не затмивших славы и блеска единого общерусского московского Кремля.

Один из этих кремлей — Рогожское кладбище — сделался культурным и экономическим оплотом огромной Белокриницкой половины старообрядчества. Другой кремль — Преображенское кладбище — превратился в культурный экономический и религиозный оплот другой — беспоповской половины старообрядчества. Благодаря отсутствию иерархии при внутренней ее „ненужности“, здесь образовалась своя иерархия, и кладбище сделалось „Сионом“, т. е. для огромной народной массы приобрело такое значение, какого не имел даже исторический московский Кремль»[48].

Как бы воодушевило Николая Федоровича Федорова такое взаимопонимание, потому что он был твердо убежден в том, что: «Кладбища суть истинные места для молитвы, так как сама религия есть совокупная молитва всех живущих о всех умерших, обращенная к Богу отцов... Только кладбищенские храмы суть истинные храмы, а внекладбищенские суть их заместители...»

Находясь сегодня на задворках общественного внимания и вдали от столичных площадей, старообрядцы собираются на молитву на кладбищах, городских и сельских, у дорогих могил благочестивых предков, поскольку уверены, что «старое солнце православия» отогреет любого, не прячущегося от его живительных лучей. Это солнце освещает и творчество одного из самых солнечных русских мыслителей Николая Федоровича Федорова, естественного спутника старообрядчества.

21 мая 1999 г. – 18 ноября 2000 г.

[1] Pascal Pierre. Avvakum et les debuts du Rascol. La Crise religieuse au XVII siecle en Russie. — Paris, 1938.

[2] Зенгер Н. (Вукол). Старое солнце православия. К возрождению старого православия — старообрядчества. — СПб., 1907. — 124 с.

[3] Федоров Н. Ф. Собр. соч.: В 4-х тт. Том 2. — М.: Изд. группа «Прогресс», 1995. — С. 10.

[4] Кириллов И. А. Правда старой веры. — М.: Тип. Т-ва Рябушинских, 1916. — С. 16.

[5] Федоров Н. Ф. Собр. соч.: В 4-х тт. Том 1. — М.: Изд. группа «Прогресс», 1995. — С. 370.

[6] Кириллов И. Новая страница // Слово Церкви. — 1917. — 1 янв. (№ 1). — С. 4.

[7] Андрей, епископ уфимский. Речь в Уфимском земском собрании 19-го октября 1915 г. // Русская будущность. — 1915. — 27 нояб. (№ 15). — С. 1-3.

[8] Кириллов И. Старообрядчество и новообрядчество. (К вопросу о возможности их соединения) // Слово Церкви. — 1917. — 18 июня (№ 25). — С. 463-464.

[9] Федоров Н. Ф. Собр. соч.: В 4-х тт. Том 1. — М.: Изд. группа «Прогресс», 1995. — С. 377.

[10] Кириллов И. Старообрядчество и новообрядчество. (К вопросу о возможности их соединения) // Слово Церкви. — 1917. — 18 июня (№ 25). — С. 464.

[11] Федоров Н. Ф. Собр. соч.: В 4-х тт. Том 1. — М.: Изд. группа «Прогресс», 1995. — С. 377.

[12] Федоров Н. Ф. Собр. соч.: В 4-х тт. Том 1. — М.: Изд. группа «Прогресс», 1995. — С. 387.

[13] Семенова С. Г. Николай Федоров: Творчество жизни. — М., 1990. — С. 32.

[14] Циолковский К.Э. Грезы о земле и небе. — Тула, 1986. — С. 400-401.

[15] Федоров Н. Ф. Собр. соч.: В 4-х тт. Том 1. — М.: Изд. группа «Прогресс», 1995. — С. 375.

[16] Федоров Н. Ф. Собрание сочинений: В 4 томах. Том IV. — М.: «Традиция», 1999. — С. 528.

[17] Панкратов А. С. Философ-праведник // Новое слово. — 1913. — № 8. — С. 25.

[18] Федоров Н. Ф. Собрание сочинений: В 4 томах. Том IV. — М.: «Традиция», 1999. — С. 526.

[19] Федоров Н. Ф. Собрание сочинений: В 4 томах. Том IV. — М.: «Традиция», 1999. — С. 544.

[20] См. напр.: Карта раскольничьих селений Московской губернии. — М., 1871; Старообрядческое население России по всеобщей переписи 1897 г. — М., 1909; Ершова О. П. Старообрядчество Москвы и Московской губернии в середине XIX века // Старообрядчество: История, традиции, современность. — М., 1994. — № 1. — С. 71-78.

[21] См.: Сорок сороков: в 4-х тт. / Авт.-сост. Паламарчук П. Г. — М., 1995. — Т. 4. — С. 299.

[22] Этот факт разыскан московским библиотекарем О. Г. Каменецким. По его сообщению, с июня 1895 г. А. А. Пушкин (1833-1914) заведовал учебной частью Императорского мужского коммерческого училища (ул. Остоженка, 38), которое ныне является Московским лингвистическим институтом. Собственно же биографические данные об И. А. Кириллове предоставлены бывшим преподавателем ГАУ им. Серго Орджоникидзе В. И. Антоновым и доцентом Академии Н. А. Волокитиной.

[23] Кириллов И. А. Истинная Церковь. — М., 1912. — 12 с. Его же. Статистика старообрядчества. — М., 1913. — 26 с. Его же. Современное старообрядчество и его задачи. — Никулино, Бронницк. у., 1918. — 16 с. Его же. Старообрядческая народная академия. — М., 1918. — 12 с. Его же. Третий Рим. Очерк исторического развития идеи русского мессианства. — М., 1914. — 100 с. То же. — М., 1996. — 112 с.

[24] Пругавин А. Значение сектантства в русской народной жизни // Русская мысль. — 1881. — № 1. — С. 304.

[25] Раскол-сектантство: Материалы для изучения религиозно-бытовых движений русского народа, собранные А. С. Пругавиным. Выпуск первый: Библиография старообрядчества и его разветвлений. — М., 1887. — С. XI.

[26] Федоров Н. Ф. Собрание сочинений: В 4 томах. Том IV. — М.: «Традиция», 1999. — С. 539.

[27] Панкратов А. С. Ищущие Бога. [Кн. 2-я.] — М.: Т-во скоропечатни А. А. Левенсон, 1911. — С. 153.

[28] Мельников Ф. Е. Краткая история древлеправославной (старообрядческой) Церкви. — Барнаул: Изд-во БГПУ, 1999. — С. 435.

[29] Мельников Ф. Е. Краткая история древлеправославной (старообрядческой) Церкви. — Барнаул: Изд-во БГПУ, 1999. — С. 206.

[30] Кириллов И. А. Правда старой веры. — М.: Тип. Т-ва Рябушинских, 1916. — С. 362.

[31] Сенатов В. Г. Философия истории старообрядчества. Вып. 1-й. — М.: Изд. Союза старообрядческих начетчиков, 1908. — С. 54. То же. — М.: Журнал «Церковь», 1995. — С. 59.

[32] Бердяев Н. А. Алексей Степанович Хомяков. — М., 1912. — С. 106.

[33] Кириллов И. А. Правда старой веры. — М.: Тип. Т-ва Рябушинских, 1916. — С. 6.

[34] См.: Кожевников В.А. Николай Федорович Федоров: Опыт изложения его учения по изданным и неизданным произведениям, переписке и личным беседам В.А. Кожевникова: Часть 1. С приложением писем Ф.М. Достоевского, В.С. Соловьева, А.А. Шеншина (Фета) и Л.Н. Толстого о Н.Ф. Федорове и его учении. — М., 1908. — С. VI + 320.

[35] Кириллов И. А. Правда старой веры. — М.: Тип. Т-ва Рябушинских, 1916. — С. 427.

[36] Там же. — С. 432.

[37] Там же. — С. 433.

[38] Там же. — С. 433.

[39] Там же. — С. 433.

[40] Поездка преосвященнейшего Алимпия, митрополита Московского и всея Руси на Урал 7-14 мая 1996 года // Православный старообрядческий церковный календарь. — М., 1997. — С. 108.

[41] Там же. — С. 109. См. также: Езеров А. В. Уральское богомолье: Записки паломника // Духовные ответы. — 1998. — № 9. — С. 25.

[42] Кириллов И. А. Правда старой веры. — М.: Тип. Т-ва Рябушинских, 1916. — С. 435.

[43] Там же. — С. 163-166.

[44] О посещении еп. Пафнутием А. И. Герцена и М. А. Бакунина в Лондоне см. также: Субботин Н. Н. Раскол, как орудие враждебных России партий. — М., 1867.

[45] Архипастырское послание еп. Кирила было напечатано в Яссах, в типографии А. Бермана, в 1864 г. Здесь оно цитируется по: Д. П. Партия Герцена и старообрядцы // Русский вестник. — Т. 68. — 1867. — № 3. — С. 401.

[46] Кириллов И. А. Правда старой веры. — М.: Тип. Т-ва Рябушинских, 1916. — С. 362.

[47] Постановления Собора святой Древле-православной Церкви Христовой в Москве (старообрядцев, приемлющих Белокриницкую иерархию) с 5 по 14 сентября н/с 1927 г. (23 августа 7435 лета по 1 сентября 7436 лета). — М.: Изд. автора Мальцева, 1928. — С. 35.

[48] Сенатов В. Г. Философия истории старообрядчества. Вып. 1-й. — М.: Изд. Союза старообрядческих начетчиков, 1908. — С. 11. То же. — М.: Журнал «Церковь», 1995. — С. 15-16.

Тринадцать плагиатов

История о том, как сокровенное делается явным

Опубликовано: Знатнов А. В. Тринадцать плагиатов. — Мельников Ф. Е. Яко с нами Бог: Откуда произошла вера в Бога. (Публичный диспут в Советской России). — М.: «Церковь», 2000. — С. 3-18.

Многим хорошо известна книга под названием «Яко с нами Бог». Она ежегодно переиздается и не залеживается на книжных прилавках. Однако не все догадываются о том, что это — всего лишь подделка. Не все знают имя настоящего автора, истинное название этого злободневного сочинения и его действительный, не замусоренный чуждым вмешательством текст. Судьба этой книги не менее увлекательна, чем само ее захватывающее содержание. История вновь подтверждает евангельскую мудрость: «Нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, ни сокровенного, что не сделалось бы известным и не обнаружилось бы». (Лк. 8, 17). На божественном славянском эти слова звучат глубже и проникновеннее: «Несть бо тайно, еже не явлено будет, ниже утаено, еже не познается, и в явление приидет».

Путем протопопа Аввакума

В этом году исполняется 80 лет со времени написания этого полюбившегося многим сочинения, которое убедительно опровергает безбожие, эту поистине мировую религию современной цивилизации. Речь идет о написанной еще в 1920 г. в сибирской тайге книге «Откуда произошла вера в Бога. (Публичный диспут в советской России)». До наших дней она выдержала 17 изданий. Четырежды — под своим настоящим названием и с именем подлинного автора. Тринадцать раз — с измененным на «Яко с нами Бог» заглавием и под псевдонимным авторством «С. Лавров». Мнимая фамилия (по-гречески «псевдоним» буквально — ложное имя) плагиатора была публична раскрыта им самим только в 1999-м году, о чем будет сказано в своем месте.

Действительным же автором этого небольшого шедевра христианской апологетической мысли был знаменитый старообрядческий самородок, историк, писатель и церковный деятель Федор Ефимович Мельников (1874 – 1960). Он обладал энциклопедической начитанностью, был неизменным секретарем почти всех Всероссийских съездов старообрядцев, директором Старообрядческого учительского института в Москве, редактором и автором газеты «Слово правды» (1896 – 1898), одноименного московского журнала (1905 – 1908), журналов «Церковь» (1908 – 1914), «Слово Церкви» (1914 – 1917), «Голос Церкви» (1918), газеты «Сибирский старообрядец» (1918 – 1919). Его перу принадлежат десятки книг и брошюр, тысячи статей и выступлений в периодической печати.

«Выдающийся ораторский талант Мельникова поставил его в первый ряд русских общественных деятелей»1, — утверждал его современник, один редакторов популярной московской газеты «Русское слово» А. С. Панкратов. До 1917 г. на многочисленные лекции и публичные собеседования православного начетчика (начетчик значит начитанный человек) с сектантами и представителями синодско-государственной церкви («господствующей», как она сама себя называла) публика буквально валила валом. Такие беседы становились при самодержавном правлении петербургской династии не только церковным событием или общественным явлением, но порою предлогом для судебных преследований, арестов и тюремных заключений старообрядца-златоуста.

После Октября 1917 г. Федор Ефимович начал смело выступать на открытых диспутах против большевистских главарей Бухарина, Луначарского, Троцкого и проч., защищая христианскую веру от атеистического мракобесия. По признанию многострадального епископа Иннокентия Усова, «Публичные диспуты по религиозным вопросам советская власть допускала только до 1929 года. Но и тогда талантливые апологеты христианства, выступавшие на них, рисковали своей свободой, а иногда и самой жизнью. Немало их погибло в советских тюрьмах и на каторге»2.

Так и не сумев найти против простых и понятных слов христианина никаких «научных» доводов, воинствующие безбожники выдвинули против старообрядческого инакомыслия самый «убедительный» аргумент, ставший впоследствии и самым распространенным, — приговорили Ф. Е. Мельникова к расстрелу. Господь сохранил своего воина. Следуя по стопам священномученика и исповедника Аввакума, он ушел в глухую сибирскую тайгу, где скрывался около трех лет. Именно там им было написано большинство сочинений в опровержение безбожия, в том числе и знаменитое «Откуда произошла вера в Бога», переименованное современным плагиатором в «Яко с нами Бог».

Из-под пуль

Впоследствии, скрываясь от шедших за ним по пятам ищеек чека, Федор Ефимович перебрался поближе к северокавказским старообрядческим станицам, где почти шесть лет работал, неузнанный, на пасеке и продолжал неизменно писать во славу Господню. Когда же нагрянула коллективизация и «жить стало веселее», Ф. Е. Мельникову удалось, после тщательной подготовки, зимней ночью 1931 г., переплыть холодный Днестр и оказаться за границей, в Румынии, в свободном городе Кишиневе. Здесь, среди тысяч русских старообрядцев, бежавших за границу от религиозных преследований еще в конце XVII – начале XVIII вв., им были напечатаны основные сочинения, созданные на родине в защиту своего упования.

Чудом вырвавшись из СССР, буквально из-под пуль, Федор Ефимович вспоминал о той лютой поре: «…Я был приговорен в советской России… к расстрелу за „контрреволюцию“, каковой считалась религиозная деятельность… Меня не могли разыскать… в непроходимой сибирской тайге… Три раза приезжали большевистские отряды для розысков меня, и каждый раз уезжали ни с чем… С 1925 по 1930 (второй половины) я прожил на Кавказе, занимаясь там пчеловодством… Писать днем было опасно, ибо на пасеку заглядывали иногда красные власти… Я начал писать поэтому ночью, в своем походном шалаше, при тусклом свете керосиновой лампы. Но вскоре пришел ко мне ночью ближайший сосед-пчеловод и предупредил: „Опасное дело вы делаете, чоканье вашей пишущей машинки в ночной тишине очень далеко слышно и может заинтересовать проезжих, а проезжие могут быть красные. Тогда и вам достанется, да и нас не помилуют“. Я прекратил ночную работу на машинке, стал писать днем. Писал я с большой опасливостью, чуть ли не каждую минуту выглядывая из своего шалаша: не едет ли кто к нам на пасеку, не идет ли подозрительный человек?.. Бог помог мне перебраться за границу (в Румынию) и привести сюда почти все мои сочинения, написанные на родине в опровержение безбожия…»3.

Общественное признание Ф. Е. Мельникова в те годы огромно. Будучи «всего лишь» уставщиком (мирянином, руководящем чтением и пением на клиросах) в одной из кишиневских церквей, Федор Ефимович оказался в то время почти единственным старообрядческим церковным публицистом в мире, чей голос веско и убедительно звучал в защиту Бога и Церкви Христовой. Он много пишет, активно издается, часто выступает на публике с лекциями и беседами. Его произведения переводят на европейские языки. На них откликаются в Белграде и Иерусалиме, в Париже и Варшаве, в Кишиневе и Афинах, в Харбине и Нью-Йорке. Оксфордский профессор Николай Зернов включает его, единственного старообрядца, в свой авторитетный биобиблиографический справочник «Русские писатели эмиграции»4. В стране же победившего атеизма произведения Ф. Е. Мельникова распространяются тайно, благодаря так называемому «самиздату», который, кстати, сам является старинным изобретением старообрядцев, их надежным ответом на почти всегдашнее лишение свободы слова на Руси.

Почти всю свою жизнь Федор Ефимович, как и подобает христианину, был гоним, ибо «все хотящии благоверно жить во Христе Исусе, гонимы будут» (2 Тим. 3, 12). Его активная церковная и писательская деятельность неизменно привлекала пристальное внимание карательных органов многих стран: австрийской полиции, российской охранки, большевистской чека, румынской сигуранцы. Еще при жизни Ф. Е. Мельникова считавшаяся солидной газета «Новое время» серьезным тоном заверяло читателей: «Известный старообрядческий начетчик Федор Ефимович Мельников 26-го октября <1903 г.> найден мертвым в гостинице „Москва“. Смерть его последовала, как удостоверило медицинское вскрытие (!?), от разрыва сердца. Мельников был еще молод, ему было около 30 лет»5. Ложь суворинской газеты была тут же раздута прессой до размеров сенсации: весьма уважаемый «Исторический вестник» даже откликнулся на эту небылицу сочувственным некрологом. Но жизнь Федора Ефимовича только начиналась. Он дожил до глубокой старости, находясь до последнего вздоха под открытым наблюдением румынской коммунистической чрезвычайки Секуритате. Преставился ко Господу 13 (26) мая 1960 г. вдали от родной Черниговской губернии, в Мануиловском старообрядческом монастыре (Румыния), где и похоронен.

Опровержение безбожия

Творческое наследие Федора Ефимовича Мельникова огромно. Он является одним из самых плодовитых старообрядческих писателей. Стержнем его жизни и творчества всегда были истовая православная вера, нелицемерная христианская любовь, искренний патриотизм, активное противление «блуждающему богословию»6 и прогрессирующему безбожию русского общества. «Опровержение безбожия» — так назвал Ф. Е. Мельников книжную серию, которую он издавал перед войной в Кишиневе. В нее вошли работы, направленные на защиту христианства и религиозного мировоззрения. Все книги были основаны на личном опыте.

Из десяти выпусков серии девять принадлежали перу самого Федора Ефимовича и лишь одна — «В защиту религии» — упоминавшемуся выше епископу Иннокентию, с 1940 г. митрополиту Белокриницкому. Серия включала в себя следующие книги: «Безбожники сами верующие, хотя и бессознательно. (Непредвиденный диспут при приеме на пчеловодческие курсы в советской России)»; «Мир, по единогласному учению великих авторитетов науки, создан Богом»; «Ответ на вопрос безбожников: Откуда взялся Бог? (Беседа учителя с пионерами в сов. России)»; «Откуда произошла вера в Бога»; «Современное безбожие, опровергаемое им самим. Марксизм и атеизм. (Публичный диспут в Советской России)»; «О человеческой душе и ее происхождении. (Публичный диспут в сов. России)»; «Отвергает ли наука веру в Бога. (Публичный диспут в сов. России)»; «О безбожнических и христианских догматах, таинствах и обрядах. (Двухнедельный публичный диспут в советской России с большевистскими миссионерами безбожия)», в которой содержался почти стенографический отчет о состоявшемся диспуте старообрядческого автора с ленинским любимцем Н. Бухариным, казненным при Сталине в 1938 г. своими же однопартийцами, и «Нужна ли вера в Бога. (Публичный диспут в сов. России)».

Как видно, жанр их традиционен для христианской апологетической книжности — публичное собеседование, открытый диспут, живой диалог, основанный на взаимном обмене вопросами и ответами. Некоторые книги серии выдержали несколько изданий, были переведены на иностранные языки. Русская Европа содрогнулась, когда взрывать храмы, разбивать колокола, жечь иконы, рубить кресты, расстреливать священников, насиловать инокинь, глумиться над святынями ринулись не только инородные немцы, латыши, китайцы, финны, мадьяры, армяне, евреи, грузины или поляки, сколько свой собственный русский мужик. И пока благородная эмиграция пребывала в оторопи и отчаянии, бесстрашный старообрядец открыто встал на защиту Христа, веры и свободы совести перед сущим Хамом в потертой кожанке и с «товарищем маузером» в деревянной кобуре.

Многочисленны и доброжелательны восторженные отзывы о выступлениях и сочинениях Ф. Е. Мельникова со стороны нестарообрядческих современников христианского апологета.

В рецензии газеты «Православная Карпатская Русь» на его книгу «Ответ на вопрос безбожников: Откуда взялся Бог? (Беседа учителя с пионерами в советской России)», вышедшей впервые в 1933 г. в кишиневской серии «Опровержение безбожия», а второй раз в парижском издательстве YMCA-PRESS7, говорилось: «Читается она с захватывающим интересом. Просто невозможно оторваться, пока не дочитаешь до конца. Автор, только недавно прибывший из советской России, владеет в совершенстве всеми тонкостями большевистской противорелигиозной диалектики и ей мастерски противопоставляет могучую логическую силу христианской апологетической аргументации. Каждая строка дышит пафосом сосредоточенной, до конца продуманной, выношенной в сердце за долгие годы пребывания под большевистским гнетом, глубокой христианской веры. Этой верой невольно заражается читатель...»8.

Парижская газета «Борьба за Церковь», откликаясь на выход книги «Безбожники сами верующие, хотя и бессознательно. (Непредвиденный диспут при приеме на пчеловодческие курсы в советской России)»9 писала в 1931 г.: «Удивительно остроумная, живая брошюра. Настоящий тип новой апологетики, в легкой литературной форме дающей богатое содержание. Приветствуем автора, написавшего уже ряд брошюр в этом стиле»10.

В своих работах на тему опровержения безбожия Федор Ефимович убедительно доказал, что безбожники в сущности — суеверные язычники, что подтверждает и наше время. Так, в парижском «Вестнике РСХД» в 1934 г. был опубликован доклад Ф. Е. Мельникова «Безбожие в СССР», где он утверждал: «Безбожие, несмотря на вековое существование, не представляет из себя единой идеологии: оно многоразлично и многообразно, делится на многие течения, своего рода сектантские группы, которые во взаимной вражде и склоке опровергают друг друга, выясняя таким образом идейное банкротство безбожия»11.

Белградская газета «Царский вестник», преклоняясь перед талантом и мужеством защитника старой веры, признала за ним приоритет современного христианского апологета: «В России <борьба> уже началась на диспутах с безбожниками. Как она там ведется знакомит нас Ф. Е. Мельников, известный старообрядческий начетчик, несколько лет назад бежавший из советского рая и живущий в Кишиневе. Он уже выпустил несколько интересных работ»12.

«Только личный опыт…»

Близко знавший Ф. Е. Мельникова благородный старообрядческий купец-меценат Владимир Павлович Рябушинский (1873 – 1955), авторитетно утверждал: «В основу этих писаний положены происходившие в советской России действительные события, в которых автор принимал сам участие. Дело в том, что Мельников всего 3–4 года тому назад, как бежал из СССР, а до того времени, он жил там и все время вел, с большой опасностью (!) для себя, ожесточенную борьбу с большевистской идеологией»13.

Суровая борьба не ожесточила Федора Ефимовича. Ему удалось не только сохранить истовую христианскую веру, но и пронести через свою жизнь любовь к ближнему, всеотзывчивость и благожелательность. Эти черты характера старообрядческого мыслителя зримо проявились в запоминающемся образе главного действующего лица книги «Откуда произошла вера в Бога», деревенского мудреца Демьяна Лукича, «второго я» автора. Следуя за напряженным ходом диспута, видишь реальные лица и слышишь живые голоса. Дивишься мастеру слова, сумевшему в небольшом объеме создать произведение философски убедительное, художественно мощное и исторически подлинное.

Неудивительно, что книга «Откуда произошла вера в Бога» выдержала за рубежом четыре издания14: в 1938 г. в синодской книгопечатне преподобного Иова Почаевского во Владимировой (Словакия), перед войной в парижском издательстве YMCA-PRESS, в переводе на сербский язык и посмертно в 1961 г. в типографии монастыря Св. Троицы Русской зарубежной церкви в Джорданвилле (США).

В доброжелательном отзыве на это сочинение, который дало издательство YMCA-PRESS, говорилось: «Полемика с безбожием и апология веры даны здесь в форме диалога в изображении диспута, происходившего в советской России. Автор сам неоднократно принимал участие в таких диспутах. Только личный опыт может дать материал для такого яркого и увлекательного изображения действующих лиц и драматического развития событий».

Оказавшись в одночасье вместо Третьего Рима в Новом Вавилоне, Ф. Е. Мельников со скорбью писал в предисловии к своему очерку «Вера и наука»: «Великая Россия, некогда благочестивая святая Русь, поражавшая иностранцев своими подвигами веры, постепенно превращается в страну атеистов, людей неверующих, безбожников. Не только т. н. интеллигентный класс, образованные люди, но и невежественные, темные и грубые жители сел и деревень заразились, точно какой-то повальной болезнью, неверием и безбожием. В настоящее время трудно указать хотя один какой-либо уголок в России, куда бы ни проник яд неверия, где не свил бы себе гнездо атеизм. Верующим людям страшно стало жить в России. Их вера и религиозное чувство подвергаются сплошному осмеянию, издевательствам и гонениям. Молодое поколение русского народа воспитывается в ненависти к вере и религии. Оно должно быть еще более враждебным к религии, чем современное поколение. — И далее Федор Ефимович пророчески предрек грядущее развитие событий у себя на родине: — Атеизм станет господствующим исповеданием русского народа. Большевизм уже провозгласил безбожие господствующей религией в России, превращенной в кровавую Совдепию»15.

Казалось, нет уже большевизма, да и государственного атеизма вроде бы тоже нет, но безбожие ледяным дыханием обморозило миллионы сердец холодом равнодушия и стужей нелюбви. Вспомним вещие слова великого страдальца за веру Христову протопопа Аввакума: «…Видим, яко зима хощет быти; сердце озябло, и ноги задрожали». И только «старое солнце православия», как тепло и образно назвал старообрядчество в начале нашего века популярный публицист Н. Зенгер (Вукол)16, оказалось способно растопить лед неверия.

Не отсюда ли небывалый успех на родине книги «Откуда произошла вера в Бога», разошедшейся огромными тиражами по выстуженным российским пустыням? Несмотря на новое название, несуразные сокращения, засорившую текст отсебятину списателя-псевдонима (две добавленные части, мало похожие на яркий стиль Ф. Е. Мельникова), книга все же пришла к читателю. Живое слово старообрядческого начетчика вернулось к обмороженному безбожием и нигилизмом русскому народу, промотавшему отеческое наследство, позабывшему веру пращуров и оттого оказавшегося заблудившимся в самой истории, народом-шатуном, до сих пор ведущим беспорядочный религиозный образ жизни.

Устойчивость старообрядчества (т. е. подлинного православия) в том и заключается, что, по убеждению староверов, Церковь древлеправославная — истинна, вера их — истова, предание — священно. Старообрядцы, как избранные христиане (т. е. помазанники Божии), ощущают огромный долг и великую ответственность за всех людей пред Богом. Потомки протопопа Аввакума убеждены, что на Страшном суде только они будут ходатаями за весь люд, ибо именно на них держится праведность мира. И если здесь, в земной жизни, они оступятся, утратят благочестие, то человечество тогда не сможет защитить уже никто.

Эту мысль подтверждают слова своеобычного глубокого религиозного философа ХХ века С. Л. Франка: «...„Вера отцов“ становится для нас святыней не потому, что она есть истинная вера, а, напротив, почитается за истину — и священную истину — только потому, что она есть вера отцов... Такой религиозный консерватизм — как и вообще всякий консерватизм — имеет свою большую практическую ценность и особенно в эпохи, когда все устои жизни начинают шататься и разваливаться: им охраняется положительный духовный капитал, унаследованный от предков...»17.

Псевдоним снимает маску

Однако через восемнадцать лет после последнего, американского, издания книги-диспута она неожиданно была вновь выпущена в свет тем же заокеанским издателем, представляющим синод Русской зарубежной церкви. При этом выстраданное сочинение Ф. Е. Мельникова «Откуда произошла вера в Бога» было вдруг приписано никому не ведомому «С. Лаврову» да еще под новым названием «Яко с нами Бог» и двумя добавленными частями. На этот раз она была напечатана в официальном церковно-общественном органе зарубежных синодалов «Православная Русь»18, который до 1935 г. именовалась «Православной Карпатской Русью».

Справедливости ради следует известить, что, при первой же публикации подделки, эмигрантский журнал поместил осторожное предупреждение «От редакции». Оно гласило буквально следующее: «Редакцией получена из СССР небольшая книга „Яко с нами Бог!“ с просьбой (курсив везде мой, — А. З.) переиздать ее на страницах нашего журнала, состоящая из трех частей: часть 1-я: Диспут (для составления этой части автор, очевидно, пользовался книгой „Откуда произошла вера в Бога“ Ф. Е. Мельникова, написанной в тайге в 1920 г.); часть 2-я О Боге, и часть 3-я: Путь ко спасению. Автор книги С. Лавров находится в СССР»19.

Таким образом, факт плагиата (т. е. умышленного присвоения чужого произведения) был сразу же признан самими издателями. Однако, как кажется, соблазн публикации «смелой» рукописи из-за «железного занавеса» сделал редакцию «Православной Руси» равнодушной к светлой памяти почившего защитника Христовой веры. Так, косвенно, зарубежные русские борцы за права человека оказались невольными последователями преследователей религиозного меньшинства (читай — «малого стада»).

Память коротка тогда, когда вера не тверда.

Как известно, журнал «Православная Русь» является правопреемником газеты «Православная Карпатская Русь», которая публиковала одобрительные рецензии на книги Ф. Е. Мельникова (см. одну из них выше), а типография монастыря Св. Троицы в Джорданвилле стала продолжательницей типографского дела книгопечатни преподобного Иова Почаевского во Владимирове на Карпатах (Словакия). Обе они уже печатали ранее книгу «Откуда произошла вера в Бога» (в 1938 и 1961 гг.) и указывали при этом подлинное название произведения и настоящее имя истинного автора. Однако через 19 лет после кончины Федора Ефимовича авторство скоропостижно приписывается псевдоименному самозванцу.

Получив таким способом зарубежную публикацию «С. Лавров» мог почивать на лаврах. Надежно замаскированный псевдонимом религиозный диссидент, публикующийся на Западе, таких людей в стране советов было наперечет. Пробил час и, благодаря перестройке, народ, истосковавшийся по религиозной литературе, жадно набросился попервоначалу на церковные книги и брошюры. Спрос явно превышал предложение, это привело к тому, что выиграл, в конечном счете, не читатель, а издатель. С тех пор, с 1992 по 1999 г., по официальным данным «Российской книжной палаты», книга Ф. Е. Мельникова выдержала в новой России под новым названием «Яко с нами Бог» и новым авторством тринадцать изданий общим тиражом около миллиона экземпляров. В год двадцатилетнего юбилея плагиата в 1999 г. выпущено очередное издание книги, где не только раскрыт псевдоним «С. Лаврова», но и стоит знак охраны авторского права — © Архимандрит Амвросий (Юрасов).

Псевдоним снял маску и присвоил себе чужое авторское право (собственность!). Вот так нравы! Монах, владеющий имуществом, забывший об иноческих обетах, ответственности, градских законах, наконец, о Суде Божием?

Все книги архим. Амвросия Юрасова (он же «С. Лавров») выходили, как принято у российских синодалов, не без благословения. Трижды «по благословению святейшего патриарха Московского и всея Руси Алексия II»20, а последний раз «по благословению архиепископа Ивановского и Кинешемского Амвросия»21, прямого и непосредственного церковного «начальства» нашего «героя».

Спрашивается: не становится, как кажется, этикетное для Московской патриархии «благословение», столь распространенное в книгоиздательской практике синодалов, некоей индульгенцией? Не переводит ли такое «благословение» самозванцев-плагиаторов в разряд неприкасаемых? Не выводит ли оно из-под ответственности преступивших?

Вопросы есть. Ответов не слышно.

Начальствующие безмолвствуют.

В тени чужого креста

Жизнедеятельность Ф. Е. Мельникова плодотворна и многогранна, значительна и даровита, скорбна и славна. Достойно нес Федор Ефимович свой крест и не ведал, что в тени его мыслей, в тени его судьбы, в тени его славы, в тени его креста возникнет самозванец, чтобы примерить терновый венец создателя автобиографичной книги «Откуда произошла вера в Бога».

Сделать незначительное значимым, частное общественным, пошлое популярным, мнимое подлинным — отличительная черта самозванцев. Их девиз «не церемониться», и стройный текст мельниковского сочинения подвергается «творческой» обработке.

В рассказе, относящемся к первым годам советской власти, появляются фантастические подробности: межпланетные аппараты, роботы, магнитофоны, искусственная черная икра, общество «Знание», которое было создано лишь в 1947 г. взамен упраздненного Союза воинствующих безбожников, и прочий химерический вздор. Матюнин стал почему-то Матюхиным, к тому же повзрослел лет на тридцать. Должно быть затем, чтобы сделать для читателя вполне неубедительным преображение и публичное обращение к вере степенного 50-летнего мужа, нежели созревающего духовно юношу. Деревня Покровская превратилась в село Покровское. Может быть, чтобы мы не забывали сибирскую родину всемогущего временщика Григория Распутина? В подделке, чтобы осовременить ее, появляются имена космонавта Юрия Гагарина и писателя Владимира Солоухина. Старообрядец Демьян Лукич почему-то обращается, как к авторитету, к неуклюжей шутке неотступного преследователя староверов митрополита Филарета Дроздова. Кстати, именно этому упорному недоброжелателю старообрядчества принадлежит знаменитая фраза: «Авторы подлогов неправдой послужили правде». Вот оно, иезуитское: «Цель оправдывает средства». Из книги по каким-то неведомым причинам оказалась выкинута завершающая страшная сцена расправы над беззащитным народом большевиков.

Все у псевдоименного самозванца шито на скорую руку и к тому же белыми нитками. Полная мешанина времен, стилей, фактов, здравого смысла. Тем не менее слово правды, слово Церкви пришло к алчущему живительных речей читателю, хотя в который раз — контрабандой. Но, как утешал нас прозорливый Ф. М. Достоевский: «Гибель народу без слова Божия, ибо жаждет душа его слова и всякого прекрасного восприятия».

Следует подчеркнуть: отличительная особенность русского национального плагиата в том и состоит, что он, как таковой, воровством не является. И это не парадокс. Авторство в Древней Руси воспринималось не юридически (тиражи, права, гонорары, автографы, пресс-конференции, поклонницы), а литургически — как общее дело во славу Господню (литургия ведь и есть в переводе с греческого «общее дело»). По свидетельству покойного академика Д. С. Лихачева, «древнерусская литература не умела врать». Старообрядческая книжность, как единственная наследница литературы Древней Руси, неизменно следует тому же принципу.

Но настала пора, когда, видимо, «все дозволено» (Ф. М. Достоевский).

Пока псевдоним «С. Лавров» скрывался в тени чужого креста, мы ждали. Время пришло, он вышел на свет, и все смогли разглядеть его лицо и деяния.

Деятельность архим. Амвросия Юрасова предприимчива и деловита. Он прославился не только тем, что присвоил себе авторство книги «Откуда произошла вера в Бога» и был составителем еще двух брошюр. Он настоятель и духовник Свято-Введенского женского монастыря, где, по сообщениям прессы, мироточат тысячи икон, фотографии и другие нецерковные предметы. Он популярный радиопроповедник, духовник общества «Радонеж» (этой, по отзывам единоверных с ним недоброжелателей, «идеологической империи современного лже-старчества», объединяющей десятки частных предприятий). Именно это общество выпускает печально знаменитую газету «Радонеж», где не прочтешь слова утешительного и сердечного. Все больше злоречие, хула на русскую церковную историю, поношение святых и святынь, нагнетание мистической истерии и сознательное оскорбление религиозных чувств благочестивых христиан. Газета упорно представляет общественному мнению миролюбивое и кроткое старообрядчество в образе врага, которое чрезвычайно опасно даже для самого существования государства. Слова не расходятся с делами. Так, в г. Иванове, где архим. Амвросий Юрасов руководит епархиальной тюремной комиссией, при попустительстве городских властей и с ведома Московской патриархии, у местной общины Русской Православной cтарообрядческой Церкви был отнят храм во имя явления иконы Казанской Божией Матери. Это была единственная на родине «красных советов» церковь, где среди древних икон с 1946 по 1991 гг. молились сторонники дониконовского благочестия. Ныне же они, как и в прежнее гонительное время, вынуждены молиться чуть ли не тайком и с оглядкой.

В русской церковной истории у архим. Амвросия Юрасова был свой двойник. Это ростовский митрополит Димитрий Туптало, которому было приписано авторство Великих Миней Четий. Истинным же творцом этой уникальной многотомной энциклопедии древнерусской духовной книжности был великий ум своей эпохи, смиренный богомолец митрополит Макарий. При императоре Петре 1-м авторство фундаментального труда было восхищено у великого святителя и передано сочинителю многочисленных театральных пьесок, полностью забытых ныне даже теми, кто почитает митр. Димитрия Туптало святым.

Бывает, что у человека нет страха Божия. Бывает, что он не считается с гражданскими законами, защищающими авторское право не менее 50 лет после смерти автора. Бывает человек введен в заблуждение. Бывает, что невольно присвоит ставшим выморочным чужое имущество. Бывает множество причин, толкающих человека ко греху. Но есть только один узкий путь, ведущий ко спасению, и архим. Амвросий Юрасов не может его не знать.

Разговор с архим. Амвросием (Юрасовым) о книге

Приводимый ниже разговор — не вымысел и не розыгрыш, а реконструкция возможной беседы. Диалог — традиционный жанр для выяснения позиций и убеждений сторон или же их сокрытия. Все слова архим. Амвросия Юрасова, которые приводятся ниже, взяты из его предисловия «Как появилась эта книга» к изданию книги «Яко с нами Бог» 1999 года22. Ни одного слова ему не приписано, ни одно из них не искажено, в чем каждый может убедиться сам. Его собеседник — типичный старообрядец, вопрошатель и защитник одновременно. Его речи — сгусток общественных недоумений староверов. Начал архим. Амвросий (Юрасов), последнее слово — тоже за ним.

Архим. Амвросий Юрасов: В сороковых годах в одном из журналов Московской патриархии был напечатан небольшой рассказ о том, как в селе Покровском выступал лектор-атеист. Назывался рассказ «Пчелка». К нам он попал в 1978 году.

Старообрядец: Вот новость! Назовите хотя бы один журнал, кроме дозволенного Сталиным «ЖМП», который Московская патриархия выпускала в сороковые (!) годы. Укажите в каком из них и когда был напечатан рассказ, именуемый вами «Пчелка», укажите год, выпуск и номера страниц. Кто был его автором?

Архим. Амвросий Юрасов: Один профессор-астроном (ныне он настоятель собора) привез три-четыре листочка сфотографированного текста. Я прочитал их. Рассказ очень понравился.

Старообрядец: Хорошо, что есть человек, который подтвердит ваши слова. Назовите, пожалуйста, имя и фамилию профессора-астронома. Настоятелем какого собора он ныне является? Надеемся, что этот безымянный профессор-астроном-настоятель, дай Бог ему здоровья, подтвердить ваши слова.

Архим. Амвросий Юрасов: Я все думал, как бы оживить его, приблизить к современности. Когда я был в отпуске, взялся за переделку. Мы взяли его «скелет» за основу, нарастили его, внесли свои изменения.

Старообрядец: Действительно, изменений вы внесли предостаточно, о чем уже было сказано. Почему вы говорите мы? Кто еще, кроме профессора-астронома, принимал участие в этой акции?

Архим. Амвросий Юрасов: В нашем варианте атеист Матюнин превратился в Матюхина (иронией хотелось поддеть его, вспомнилось «тюха-матюха»), немой Трофимушка заговорил: для него специально сочинили диалоги, написали много текстов для Матюхина, Демьяна Лукича, других участников диспута. Трехстраничная зарисовка превратилась в большой, подробный рассказ.

Старообрядец: Да вы просто волшебник. Объясните, каким образом трехстраничная, как вы утверждаете, зарисовка текстуально совпала с многостраничной книгой Ф. Е. Мельникова? Почему названия 15 глав книги «Откуда произошла вера в Бога» повторились у вас дословно? Они что были напечатаны на отдельном листочке, третьем или четвертом? С какой стати вы называете говорящего (!) Трофимушку немым? И уместна ли ваша ирония?

Архим. Амвросий Юрасов: Составили предисловие, в котором было два действующих лица — боксеры на духовном ринге, главы в книге превратились в раунды (эти образы мне, как бывшему боксеру, были близки).

Старообрядец: О боксе мы слышим впервые. Ни о каком ринге и раундах во всех 13-ти изданиях «Яко с нами Бог» не говорится вовсе. Что это вы вдруг заговорили о кулачной теме? Вы уже успели нанести тринадцать ударов. Не довольно ли с вас? Право, не стоило вам о боксе даже и намекать.

Архим. Амвросий Юрасов: Придумали обложку: над селом Покровским занесла свою косу смерть-атеизм. Дали книжке автора — С. Лавров, поскольку я несколько лет жил в Сергиевой Лавре. Первая книжка называлась «Как в селе Покровском похоронили атеизм». Книжку размножили на копировальной технике. Нашлись добрые люди, издали брошюрку за границей. Брошюрка мигом разошлась по России.

Старообрядец: Вы даже, видимо для большей художественной убедительности, воспроизвели «придуманную» вами обложку никогда не существовавшей книги в последнем издании «Яко с нами Бог». Каждый раз выпуская присвоенное вами сочинение Федора Ефимовича, вы убеждали доверчивого читателя, что первое издание было опубликовано за границей. При этом предусмотрительно не давали никаких библиографических подробностей. Еще бы, ведь, как вам известно, при первой же публикации книги «Откуда произошла вера в Бога» под названием «Яко с нами Бог» редакция журнала «Православная Русь» созналась в том, что вы пользовались книгой Ф. Е. Мельникова. Ответьте: лгал ли тогда печатный орган Русской зарубежной церкви?

Архим. Амвросий Юрасов: Сейчас книжка разошлась миллионными тиражами, мало кто из церковных людей не знает ее.

Старообрядец: Именно потому, что книга эта широко известна, следует указать настоящее имя подлинного автора, то есть помянуть почившего христианина, бесстрашного борца с безбожниками и лжецами всех мастей. Стоит ли придумывать сказки о превращениях?

Архим. Амвросий Юрасов: Дело сделано!

«Мечты, разбитые вдребезги…»

В заключение — коротко о названиях. Даже заголовок своей книги у архим. Амвросия Юрасова несамостоятелен. Не будем указывать на торжественную песнь пророка Исаии, откуда взяты слова «яко с нами Бог». Это очевидно. Напомним, что так — «С нами Бог»23 — называлась уже цитированная нами книга. Она принадлежит перу русского религиозного философа Семена Людвиговича Франка и содержит мысли, созвучные нашему времени.

Но и это не главное. Ставший в 1943 г. патриархом Московским и всея Руси Сергий Страгородский, еще будучи еще ректором С.-Петербургской духовной академии и епископом Ямбургским, на молебне в академической церкви в Санкт-Петербурге 25 декабря 1904 г. в проповеди под вопросительным названием «С нами ли Бог?» заранее охладил духовный пыл архим. Амвросия Юрасова следующим здравым суждением о тщете и немощи синодской церкви: «...Мы с гордостью заявляли всем, что с нами Бог, а сами не думали быть с Богом, не думали жить для Него; поэтому и Он скрылся от нас; поэтому и разбивает вдребезги все наши мечты и смиряет самым жестоким образом нашу национальную гордыню»24.

История вновь подтвердила мудрость Слова Божия: «поступающий по правде идет к свету, дабы явны были дела его, потому что они в Боге соделаны» (Иоан. 3, 21).

1999

1 Панкратов А. С. За старую веру. (Ф. Е. Мельников). — Его же. Ищущие Бога: [Кн. 2-я.] — М.: Т-во скоропечатни А. А. Левенсон, 1911. — С. 153.

2 См. Предисловие «От издателя» в кн.: Мельников Ф. Е. Современное безбожие, опровергаемое им самим. Марксизм и атеизм. (Публичный диспут в Советской России). — Chisinau: Tipografia «Tiparul Moldovenesc», 1935. — С. 4. — («Опровержение безбожия». — Вып. 6-й.).

3 Мельников Ф. Е. Спутник религиозника-христианина. — Барнаул: Изд-во «Лествица», 1999. — С. 17-20.

4 Русские писатели эмиграции: Биографические сведения и библиография их книг по богословию, религиозной философии, церковной истории и православной культуре. 1921 – 1972 / Сост. Н. Зернов. — Boston: G. K. Hall & Co., 1973. — С. XV, 90-91.

5 Из Брянска // Новое время. — 1903. — 30 окт. (№ 9934).

6 Имеется в виду классический труд: Ф. Е. Мельников. Блуждающее богословие: Обзор вероучения господствующей церкви. — М.: Тип. П. П. Рябушинского, 1911. — 252 с. До недавнего времени книга эта предлагалась выпускникам Московской духовной академии в качестве объекта для дипломных работ и возражения стоящему на строго православной точке зрения старообрядческому автору. Но опровергнуть небольшой «обзор вероучения господствующей церкви» начетчика-самоучки до сих пор не смогли многие поколения дипломированных рясофорных богословов. Так и высится до сих пор непокоренной вершиной эта книга.

7 Мельников Ф. Е. Ответ на вопрос безбожников: Откуда взялся Бог? (Беседа учителя с пионерами в сов. России). — Chisinau: Tipografia «Tiparul Moldovenesc», 1934. — 40 с. Изд. 2-е: YMCA–PRESS. — («Опровержение безбожия». — Вып. 4-й.).

8 Православная Карпатская Русь. — 1933. — № 5.

9 Мельников Ф. Е. Безбожники сами верующие, хотя и бессознательно. (Непредвиденный диспут при приеме на пчеловодческие курсы в советской России). Изд. 2-е. — Варшава, 1931. — 16 с.

10 Борьба за Церковь. — 1931. — № 2. — С. 4.

11 Мельников Ф. Е. Безбожие в СССР // Вестник Русского студенческого христианского движения. — 1934. — № VII-VIII. — С. 12-18.

12 Матвеев Л. Безбожие и марксизм // Царский вестник. — 1935. — № 460. — С. 3.

13 Цит. по: Рябушинский В. П. Старообрядчество и русское религиозное чувство. — М.-Иерусалим: «Мосты», 1994. — С. 98.

14 Мельников Ф. Е. Откуда произошла вера в Бога? (Публичный диспут в советской России). Владимирова: Книгопечатня пр. Иова Почаевского, 1938. — 48 с. То же. — Paris: YMCA–PRESS, 1938. — (Фототипическое переиздание 1938 г., с изменениями в оформлении). То же. — Jordanville: Holy Trinity Monastery, 1961. — (Фототипическое переиздание 1938 г.).

15 Мельников Ф. Е. Вера и наука // Сибирский старообрядец. — 1919. — 15 (28) янв. — С. 3. См. также отдельное издание очерка: То же. — [Барнаул, 1919] — С. 1.

16 Зенгер Н. (Вукол). Старое солнце православия. К возрождению старого православия — старообрядчества. — СПб., 1907. — 124 с.

17 Франк С. Л. С нами Бог: Три размышления. — Paris: YMCA–PRESS, 1964. — С. 370.

18 Лавров С. Яко с нами Бог! // Православная Русь. — 1979. — № 21. — С. 1-4; № 22. — С. 8-12; № 23. — С. 8-11.

19 От редакции // Православная Русь. — 1979. — № 21. — С. 1.

20 Лавров С. Яко с нами Бог. — М.: Моск. Свято-Данилов ставропигиал. муж. монастырь, 1994. — 71 с. То же. — М.: Подворье русск. на Афоне Свято-Пантелеймонова монастыря, 1994. — 158 с. То же. — М.: Изд-во Моск. Патриархии: «Лето», 1997. — 160 с.

21 Архимандрит Амвросий (Юрасов). Яко с нами Бог. — Иваново: Свято-Введенский жен. монастырь, 1999. — 128 с.

22 Архимандрит Амвросий (Юрасов). Как появилась эта книга. — Его же. Яко с нами Бог. — Иваново: Свято-Введенский жен. монастырь, 1999. — С. 3-5.

23 Франк С. Л. С нами Бог: Три размышления. — Paris: YMCA-PRESS, 1964. — 380 с.

24 Еп. Сергий. С нами ли Бог? // Церковный вестник. — 1905. — 16 янв. — Стбц. 39. То же: Еп. Сергий (Страгородский). Слова и речи: 1901 – 1905 гг. — СПб., 1905. — С. 25.