ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙПолное собрание сочинений Св. Иоанна Златоуста в двенадцати томах. ТОМ ВТОРОЙЧАСТЬ ПЕРВАЯ БЕСЕДЫ О СТАТУЯХ, ГОВОРЕННЫЕ К АНТИОХИЙСКОМУ НАРОДУ. Предыдущая часть БЕСЕДА СЕМНАДЦАТАЯ. На начальников, Еллевиха вождя и Кесария магистра, посланных императором Феодосием для расследования о виновных в низвержении статуй. БЛАГОВРЕМЕННО воспели мы сегодня все вместе: благословен Господь Бог Израилев, творяй чудеса един (Пс. LXXI, 18)! Подлинно, чудные и дивные совершились дела: целый город и столь многочисленный народ, который сейчас готов был погрузиться и потонуть, и погибнуть совершенно, в одно мгновение (Господь) избавил совсем от кораблекрушения. Возблагодарим же Его не только за то, что прекратил бурю, но и за то, что допустил ей быть; не только за то, что избавил нас от кораблекрушения, но и за то, что попустил впасть нам в такое беспокойство и нависнуть над нами крайней опасности. Так и Павел повелел благодарить за все. А когда он сказал: о всем благодарите (1 Сол. V, 18), то этим выразил (благодарите) не только по прекращении бедствий, но и в продолжение их, потому что любящим Бога вся споспешествуют во благое (Римл. VIII, 28). Возблагодарим Его за прекращение испытаний, и не забудем о них никогда; будем пребывать в молитвах, в непрестанных молениях, в великом благоговении. Когда только что загорелся ужасный огонь этих бедствий, я говорил, что не время тогда учения, а время молитв: это же и теперь, когда погас этот огонь, говорю, что теперь-то особенно, более чем прежде, время молитв, теперь-то особенно время слез и сокрушения, и скорби душевной, великой тщательности и великой осторожности. Тогда самое свойство скорбей и против воли обуздывало нас, заставляло быть скромными и вело к большой осмотрительности. А теперь, как снята узда и прошла туча, можно опасаться, чтобы мы не впали в беспечность, не сделались опять небрежнее от спокойствия, чтобы и о нас не сказал кто: егда убиваше, тогда взыскаху Его, и обращахуся, и утренневаху к Богу (Пс. LXXVII, 34). Потому и Моисей увещевал иудеев так: ядый и пияй, и насытився, да не забудеши Господа Бога твоего (Втор. VI, 11, 12). Теперь-то и откроется ваша искренность, если вы постоянно сохраните ту же богобоязливость. Тогда многие приписывали вашу ревность страху и приключившимся бедствиям; а теперь доброе дело будет вполне ваше, если вы продолжите показывать ту же ревность. И отроку никто не удивляется, что он, пока находится под руководством грозного надзирателя, живет скромно и кротко, но все приписывают скромность этого отрока страху, внушаемому надзирателем. Когда же он, и сложив с себя эту неволю, остается при той же скромности, тогда все ему самому приписывают скромность его и в прежнем возрасте. Это же сделаем и мы: пребудем в том же благонравии, чтобы получить нам от Бога великую похвалу и за прежнюю ревность. Бесчисленных ожидали мы бедствий, (ожидали), что будут расхищены имущества всех, сожжены домы и с жителями, город взят будет из среды вселенные, и все остатки его погибнут, что по земле его пройдет плуг; но вот, все это остановилось только на ожидании и не перешло в дело! И чудно не только то, что Бог прекратил такую опасность, но и то, что Он и нас весьма облагодетельствовал, и город наш украсил, и сделал (нас) чрез это испытание и несчастие более достойными хвалы: а как это, сейчас скажу. Когда посланные царем для исследования о случившемся здесь открыли страшное то судилище, и призывали всех к ответам в учиненном преступлении, и все ожидали разных смертей, - тогда иноки, обитающие на вершине гор, выказали свое любомудрие. Прожив безвыходно столько лет в своих пещерах, они, никем не призванные, никем не наученные, как только увидели, что город облегло такое облако, оставили свои кущи и пещеры и стеклись со всех сторон, как сошедшие с неба ангелы; и стал тогда город подобен небу, потому что везде появлялись эти святые и одним своим видом утешали скорбящих и располагали к совершенному презрению несчастия. В самом деле, кто бы, увидя их, не посмеялся над смертью, не пренебрег жизнью? Но, сверх этого, удивительно было еще то, что они (иноки), пришедши к самым начальникам, говорили смело за виновных, готовы были все пролить кровь и положить головы свои, только бы исхитить узников от угрожавших бедствий, и сказали, что не отступят, пока судьи или не пощадят граждан, или не пошлют их самих к царю вместе с обвиняемыми. "Государь нашей земли, говорили они, боголюбив, предан вере, живет в благочестии: поэтому мы непременно умилостивим его; не допустим и не позволим вам обагрить меч кровью, ни отсечь кому-либо голову. Если же вы не остановитесь, то и мы непременно умрем с ними. Преступление велико - в этом сознаемся и мы - однако виновность дела не превышает человеколюбия царева". Говорят, что один из них [1] сказал и другое, исполненное любомудрия, слово: "низверженные статуи опять воздвигнуты и приняли свой вид, и дело поправлено весьма скоро: а вы, если умертвите образ Божий, как можете поправить сделанное, как воскресить погибших, и возвратить души в тела?" Много иноки говорили с начальниками и о суде. 2. Кто не изумится, кто не подивится любомудрию этих мужей? Когда мать одного из виновных, с открытою головою, с обнаженными сединами, схватив за узду лошадь судьи и так пробежав площадь, вместе с ним вошла в судилище - мы все изумились, все удивились такой нежной любви, такой силе духа. Как же не удивляться еще более этим (инокам)? Нисколько не удивительно, если бы та мать и умерла за сына, потому что велика власть природы и непобедима силы болезней рождения. А эти (иноки) кого не родили и не воспитали, кого не видели, о ком не слыхали, с кем никогда не встречались, кого узнали по одному только несчастью, - тех возлюбили, так что, если бы имели и тысячу жизней, решились бы отдать все (жизни) за их (подсудимых) спасение. Не говори мне, что (иноки) не были убиты и не пролили крови: говори о том, что они показали пред судиями такую смелость, какую могли бы показать только решившиеся на смерть; а с таким намерением они и пришли с своих гор в судилище. В самом деле, если бы они заранее не приготовились ко всякой смерти, то и не могли бы они тогда так смело говорить к судьям и показать такую силу духа. Они просиживали целые дни пред дверями судилища, будучи готовы отнять у палачей тех, кого поведут (на место казни). Где теперь те, которые одеваются в плащи, выставляют на показ длинную бороду, и носят в правой руке палку, - языческие философы, - эти презренные циники, которые хуже подстольных псов, и все делают только для чрева? Все они тогда оставили город, все убежали, все скрылись в пещерах: одни те, которые самыми делами доказывают любомудрие, явились на площади так бесстрашно, будто бы никакое бедствие не постигло города. Жители городов убежали в горы и пустыни; а обитатели пустынь поспешили в город, доказывая самым делом то, о чем я в предшествующие дни говорил непрестанно, именно - что живущему добродетельно не может повредить и печь [2]. Таково любомудрие души: оно выше всего - и приятного и горестного; ни тем не расслабляется, ни этим не подавляется и не унижается, но всегда бывает одинаково, обнаруживая свою крепость и силу. Кого не обличила (в слабости) трудность настоящего времени? Занимавшие у нас первые должности, начальствующие, владеющие несчетным богатством, пользующиеся великим дерзновением пред царем, все они, оставив домы пустыми, помышляли только о своем спасении; тогда-то оказалось, что значит вся дружба и родство их; кого они прежде знали, тех во время злополучия и знать не хотели, и сами желали быть ими не знаемы. А иноки, люди бедные, не имеющие ничего, кроме худой одежды, жившие в сельской простоте, казавшиеся дотоле ничтожными, пребывавшие на горах и в лесах, предстали, как некие львы, с великим и высоким духом, в то самое время, как все боялись и трепетали, - (предстали) и прекратили бедствие, не в продолжение многих дней; а в краткий промежуток времени. И как храбрые герои, не только самою борьбою с противниками, но и одним появлением в стане и криком своим обращают в бегство врагов; так и эти (иноки) в один день и сошли (с гор), и говорили (с судьями), и прекратили бедствие, и возвратились в свои жилища. Таково любомудрие, введенное Христом между людьми! И что говорить о богатых и облеченных (низшею) властью; когда даже и получившие право судить и исправлявшие самые высшие начальнические должности, умоляемые этими самыми иноками произнести милостивый приговор, сказали, что они не властны в окончательном решении, и что страшно и опасно было бы не только оскорбить царя, но и захватив оскорбивших, оставить их без наказания? А эти (иноки) оказались могущественнее всех: умоляя с великодушием и терпением, они убедили (судей) показать такую власть, которой эти не получили от царя; успели, даже после того как виновные были уже открыты, склонить судей не произносить обвинительного приговора, но предоставить решение воле царя; обещали, что сами убедят его непременно даровать прощение преступникам, и уже готовы были отправиться в путь. Но судьи, пораженные их любомудрием и изумленные высотою духа, не попустили их предпринять такой дальний путь, и сказали, что, если только они получат заявление их на бумаге, то сами отправятся и умолят царя оставить весь гнев, - что, надеемся мы, и сбудется. Действительно, когда происходило разбирательство, иноки, вошедши (в судилище), произносили весьма мудрые слова, письменно умоляли царя, напомнили о (страшном) суде и сказали, что сложат свои головы, если не будет (дано помилования). И изложив эти слова на бумаге, судьи отправились. Вот что украсит ваш город блистательнее всякого венца. 'Теперь о случившемся здесь услышит царь, услышит и великий город [3]; вся вселенная услышит, что в антиохийском городе живут такие иноки, которые показали дерзновение апостольское; теперь, как бумага эта будет читаться в столице, все удивятся величию духа (иноков), все ублажат наш город, и мы отстраним от себя худую славу; все узнают, что случившееся было делом не жителей города, но чужих и развратных людей. Свидетельство иноков будет достаточным удостоверением нравов города. Не будем же унывать, возлюбленные, но станем питать благие надежды. Если дерзновение пред людьми могло отклонить столь великое бедствие, то чего не сделает их (иноков) дерзновение пред Богом? Это будем говорить и язычникам, когда они осмелятся рассуждать с нами о своих философах. Из настоящего (поведения философов) видно, что и прежнее у них было ложно; а из этого (любомудрия иноков) ясно, что и прежнее у нас было истинно, - все, что говорится об Иоанне, и о Павле, и о Петре, и о всех других. Так как иноки наследовали их (апостолов) благочестие, то их же и дерзновение показали; так как воспитались в тех же законах (в каких апостолы), то их же доблести и поревновали. Не нужно нам даже прибегать к Писанию, чтобы доказать доблесть апостольскую, потому что самые дела вопиют, и ученики являют собою учителей; не нужно нам слов, чтобы обличить лживость язычников и малодушие их философов, потому что самые дела, и настоящие и прежние, вопиют, что все у них - басня, личина и притворство. Не одни, впрочем, иноки, но и священники показали тоже великодушие, и приняли участие в нашем спасении. Один из них [4] отправился в столицу, пренебрегши все из-за вашей любви, и будучи готов сам умереть, если не убедит царя; а прочие (пастыри антиохийские), оставаясь здесь и поступая так же, как иноки, собственными руками удерживали судей и не допускали войти в (судилище), пока (судьи) не обещали (милостиво) окончить суд. И пока они видели, что судьи не соглашаются, дотоле и сами показывали великую смелость. Когда же увидели, что (судьи) соглашаются, то припадали к их ногам и коленам, и лобызали им руки; так они с преизбытком обнаружили ту и другую добродетель, - и свободу и скромность. Что их смелость не была дерзостью, это они доказали особенно тем, что лобызали колена и припадали к ногам (судей); а что это не было ни ласкательством, ни раболепством, и проистекало не из низкого духа, засвидетельствовала предшествовавшая смелость их. Впрочем мы приобрели от испытания не только эти блага, но и великую воздержность, великую скромность: город внезапно сделался у нас монастырем. Не так украсил бы его кто, если бы поставил на площади золотые статуи, как светел и блистателен он теперь, выставив прекрасные статуи добродетели и обнаружив богатство свое. Но прискорбны (распоряжения), последовавшие от царя? - Нет; и они не тягостны, напротив, принесли много пользы. Что тягостного, скажи мне, в этих распоряжениях? Ужели то, что (царь) закрыл театр, что сделал недоступным конское ристалище, что заключил и заградил источники нечестия? О, если бы они и никогда не открывались! Из них-то выросли в городе корни нечестия, из них выходят люди, подвергающие нареканию его нравы, продающие свои голоса пляшущим, и отдающие им за три овола собственное спасение, приводящие все в крайний беспорядок. Об этом ли скорбишь, возлюбленный? Но об этом надобно радоваться и веселиться, и изъявлять благодарность царю, что его наказание было исправлением, истязание - наставлением, гнев - научением. (Ты скорбишь) о том, что у нас закрыты бани? Но это не невыносимо, и невольно ведет к любомудрию тех, которые живут в неге, роскоши и распутстве. Или - о том, что (царь) отнял у города его преимущество, и не позволил ему впредь называться главным городом? Но что же надлежало сделать? Похвалить за сделанное (преступление) и изъявить благодарность? А кто бы не обвинил его, если бы он не показал даже и вида негодования? Не видишь ли, что много такого делают и отцы с своими сыновьями? Они отворачиваются от них и не допускают их к столу. Это сделал и царь, наложив на город такие наказания, которые не причиняют никакого вреда, а приносят много исправления. Подумай, чего мы ожидали, и что последовало: и тогда-то особенно узнаешь милость Божию. Ты скорбишь, что у города отнято преимущество? Но пойми, в чем состоит преимущество города, и тогда ясно увидишь, что, если сами живущие в городе не погубят его преимущества, то никто другой не сможет отнять его. Не в том, чтобы быть главным городом, или иметь великие и красивые здания, или многочисленные колонны, обширные портики и места для прогулок, и не в том, чтобы пользоваться большею пред другими городами известностью, но в добродетели и благочестии жителей - вот в чем и преимущество, и красота, и безопасность города, так что без этого город хуже всех городов, хотя бы получил от царей тысячу почестей. Хочешь ли узнать преимущество твоего города, хочешь ли уведать древнюю его красоту? Я расскажу это подробно, чтобы ты не только знал, но и поревновал. Что же составляет преимущество нашего города? Бысть нарещи прежде во Антиохии ученики христианы (Деян. XI, 26): этого (преимущества) не имеет ни один город во вселенной, ни даже город Ромула. Вот почему он может смело смотреть на всю вселенную, - по своей любви ко Христу, по дерзновению, по благородству. Хочешь ли услышать и о другом преимуществе и украшении нашего города? Некогда угрожал сильнейший голод (Деян. XI, 28), и живущие в Антиохии положили, каждый по достатку своему, послать (милостыню) святым, живущим в Иерусалиме (ст. 29). Вот и другое преимущество - братолюбие во время голода! Не удержало их время, не остановило ожидание несчастия; но когда все другие собирают себе, и чужое, они отдавали свое, не только бывшим вместе с ними, но и жившим вдали. Видишь, какая вера в Бога и любовь к ближнему? Хочешь ли узнать еще и иное преимущество этого города? В Антиохию пришли некоторые из Иудеи и стали искажать проповедь (евангельскую) и вводить иудейские обряды. Не снесли (антиохийцы) в молчании этого нововведения и не остались в покое, но, сошедшись и составив сбор, послали в Иерусалим Павла и Варнаву, и сделали то, что апостолы разослали по всей вселенной догматы чистые, свободные от всякой иудейской немощи [5] (Деян. XV). Вот это достоинство, вот это преимущество города: это делает его главным городом не на земле, а на небе. А все другие отличия тленны, непрочны, и прекращаются вместе с настоящею жизнью, часто оканчиваются и прежде настоящей жизни, как это случилось и теперь. По мне, город, в котором нет боголюбивых жителей, хуже всякой деревни и бесславнее всякой пещеры. И что говорить о городе? Чтобы узнал ты основательно, что одна добродетель украшает жителей, я ничего не стану говорить тебе о городе, но постараюсь это доказать, взяв в пример то, что досточтимее всякого города, именно храм Божий в Иерусалиме. Это - храм, в котором (приносились) жертвы и молитвы, (совершались) богослужения, где (находились) Святое Святых, и херувимы, и Завет, и стамна златая, - эти великие знамения промышления Божия о народе; где были даваемы постоянные откровения свыше, вдохновляемы Богом пророки; где устройство было делом не человеческого искусства, но мудрости Божией; где стены повсюду блистали множеством золота, и (где) чрезвычайная драгоценность материала и тщательность искусства, сочетавшись между собою, показывали, что это тогда был единственный такой храм на земле. Вернее же сказать, не одна тщательность искусства, но и мудрость Божия участвовала в построении этого здания, потому что Соломон предначертал его и воздвиг таким не по своему произволу, не сам собою, но быв наставлен во всем от Бога и получив предначертание с неба. И однако, этот прекрасный, удивительный и святой храм, когда молившиеся в нем развратились, был так обесчещен, опозорен и осквернен, что еще прежде разрушения своего назван вертепом разбойников (Иер. VII, 11; Матф. XXI, 13) и пещерою гиены, а впоследствии предан был в варварские, нечистые и скверные руки. Хочешь ли узнать это же самое и о городах? Что было великолепнее городов содомских? У них и дома, и здания, и стены были великолепны, и страна тучная и плодородная, уподоблявшаяся раю Божию. А хижина Авраамова была бедна и мала, и не имела никакого укрепления. Однако, иноплеменники, когда произошла однажды война с ними, разорили и взяли города, укрепленные стенами, и жителей увели с собою в плен, а против напавшего на них, пустынного жителя, Авраама, не устояли. И это весьма естественно; потому что он обладал такою силою, которая благонадежнее многолюдства и стен, - обладал благочестием. Если ты христианин, то нет у тебя города на земле: художник и содетель нашего города Бог (Евр. XI, 10); хотя бы мы приобрели себе всю вселенную, все останемся в ней странниками и пришельцами. К небу приписаны мы, там жительствуем (Филип. III, 20): не будем же, как дети, пренебрегая великим, дивиться малому. Не величина города, а добродетель душевная служит для него украшением и безопасностью. Если же ты (величину) считаешь преимуществом города, то подумай, сколько соблазнителей, сколько людей изнеженных и развратных и преданных бездне пороков участвует с тобою в этом преимуществе, - и пренебреги наконец этим отличием. Но не таков тот (небесный город): в нем не может иметь части, кто не показал себя вполне добродетельным. Итак, не будем безрассудны, но станем сетовать тогда, когда отнимет кто-либо достоинство у нашей души, когда мы соделаем грех, когда оскорбим общего всех Владыку. Между тем случившееся теперь [6] не только ни мало не повредит городу, но, если мы будем бдительны, принесет и величайшую пользу. В самом деле, наш город теперь стал подобен благородной и целомудренной жене: страх сделал его скромнее и честнее и освободил от тех нечестивцев, которые дерзнули совершить преступление. Не будем же плакать по-женски; многие, слышал я, говорили на площади: "горе тебе, Антиохия! Что сталось с тобою? Как ты обесчещена!" Услышав это, я посмеялся над детским умом говорящих такие слова. Это не теперь надобно говорить, а когда увидишь пляшущих, пьянствующих, поющих, богохульствующих, клянущихся, нарушающих клятвы, лгущих, - тогда приговаривай эти слова: "горе тебе, город! Что с тобою сделалось?" Если же увидишь на площади, хоть и немного, мужей скромных, степенных и воздержных, называй такой город блаженным. Малолюдство нисколько не может повредить ему, когда в нем есть добродетель, равно как и многолюдство нисколько не принесет пользы, когда в нем порок. Аще будет число сынов Израилевых, яко песок морский, останок спасется (Иса. X, 22; сн. Рим. IX, 27), - то есть, многолюдство не может умилостивить Меня, говорит Бог. Так поступил и Христос: Он изрек горе городам не за малолюдство их, не за то, что они не были главными. И Иерусалиму Он изрек горе опять по этому же самому, говоря так: Иерусалиме, Иерусалиме, избивый пророки, и камением побиваяй посланныя к тебе (Матф. XXIII, 37). И какую пользу, скажи, приносит мне многолюдство, если оно живет в пороке? Напротив, от этого бывает еще и вред. Что другое было причиною и случившегося теперь? Не беспечность ли, не небрежность ли и нечестие жителей? Принесло ли какую-нибудь пользу городу его преимущество, обширность зданий, и то, что он был главным городом? Если же это и пред земным царем нисколько не помогло преступному городу, напротив все те отличия уничтожены, - тем более нисколько это преимущество его не поможет ему пред Господом ангелов. Не принесет нам в день (страшного суда) никакой пользы то, что мы живем в главном городе - с обширными портиками и другими подобными преимуществами. И что говорю: в день (суда)? Какую пользу может принести тебе и в настоящей жизни то, что твой город - главный? Разве кто чрез это поправил развалившийся дом, или имел от этого какую прибыль? Разве при помощи этого преимущества прогнал уныние, или прекратил болезнь телесную, или отстал от пороков душевных? Не будем же, возлюбленные, поступать легкомысленно и смотреть на мнения толпы, но узнаем, что, в самом деле, составляет преимущество города, что делает его главным городом. Это говорю я, конечно, в надежде, что город опять получит и это отличие и явится на своем высоком месте, так как царь человеколюбив и боголюбив: хочу однако, чтобы, если и будут возвращены (городу его преимущества), вы этим не гордились и не хвалились, и из-за этого не превозносили бы пред нами города. Когда захочешь хвалить город, то не говори мне о предместии - Дафне, ни о множестве и величине кипарисов, ни об источниках вод, ни о том, что много людей живет в городе, ни о том, что можно с совершенною безопасностью быть на площади до самого глубокого вечера; (не говори) и об обилии товаров: все это - тленное и остается только до конца настоящей жизни. Но если можешь сказать о добродетели, о скромности, и милостыни, о всенощных бдениях, о молитвах, о трезвости, о любомудрии душевном, - вот этими (добродетелями) прославляй город. Они, когда бывают и у живущих в пустыни, делают ее великолепнее всякого города; напротив, и город бывает хуже всех, если у жителей его нет этих добродетелей. Так поступим не только в отношении к городу, но и в отношении к людям. Если увидишь человека тучного, достигшего большой дородности, высокого, и ростом тела превосходящего других, - не удивляйся ему, пока не узнаешь его души. Станем всех ублажать не за внешнее благообразие, но за красоту душевную. Мал и не высок телом был Давид; однако этот не высокий и малый, не имевший никакого оружия, низложил одним ударом целое войско и ту (плотяную) башню: не бросил он копья, не пустил стрелы, не обнажил меча, но все сделал вержением малого камня. Поэтому некто и увещевает так: не похвали человека в красоте его, и не буди ти мерзок человек видением своим. Мала есть в пернатых пчела, и начаток сладостей плод ея (Сир. XI, 2). То же будем говорить и о городе и о людях; будем и любомудрствовать между собою, и благодарить непрестанно Бога и за настоящее и за прошедшее, и молить Его все вместе и со всем усердием, чтобы и сидящие в темнице, и присужденные к переселению в чужой край, были - первые освобождены, а последние возвращены. И они - члены наши, с нами вместе подверглись волнению, с нами претерпели бурю: станем же молить человеколюбивого Бога, чтобы они с нами насладились и тишиною. Никто не говори: "а мне что еще заботиться? Я избавился от опасности; пусть погибнет такой то, пусть пропадет другой!" Не станем оскорблять Бога таким небрежением, но будем так скорбеть, так усердно молить Бога, как будто бы мы сами были в несчастии, - исполняя следующее изречение Павлово: (поминайте) юзники, аки с ними связани: озлобляемыя, аки и сами суще в теле (Евр. XIII, 3), и: радоватися с радующимися, смиренными ведущеся (Рим. XII, 15, 16). Это и нам самим доставит величайшую пользу, потому что ничто так не приятно Богу, как то, когда мы с великою искренностью скорбим о наших сочленах. Будем же умолять Его все вместе и о настоящем и о будущем, чтобы Он избавил нас и от того наказания. Настоящие бедствия, каковы бы они ни были, могут быть перенесены и имеют конец; а тамошние мучения бесконечны и неизбежны. Но вместе с молитвою, будем и сами стараться не впадать впредь в те же грехи, зная, что иначе не можем мы уже получить и прощение. Итак, падем все вместе пред Богом, и как здесь, так и дома у себя будем говорить: праведен еси, Господи, о всех, яже сотворил еси нам, яко истинным судом навел еси, яже навел (Дан. III, 27, 28). Ежели грехи наши восстали против нас, то сотвори нам (милость) ради имени Твоего и не допусти впредь испытать такие бедствия, и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго, яко Твое есть царство, и сила, и слава, во веки веков (Матф. VI, 13). Аминь.
[1] Это был Македоний. См. Theodor. Hist. XIII. [2] Т. е. как не повредила трем святым отрокам разженная вавилонская печь. [3] Константинополь. [4] Епископ Флавиан. [5] Так св. Златоуст называет обряды иудейские, которые потеряли всю силу свою с пришествием Спасителя. [6] Т. е. отнятие у Антиохии некоторых преимуществ. БЕСЕДА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. О прежнем предмете - возмущении, также о посте, и на изречение апостола: радуйтеся всегда о Господе (Филип. IV, 4). МНОГИЕ, видел я, радуются и говорят друг другу: мы победили, мы одолели; половина поста убыла. Таковых прошу не радоваться тому, что убыла половина поста, а смотреть на то, убыла ли половина грехов - и тогда ликовать. Это действительно достойно радости, это и есть искомое, для этого все и делается, чтобы т. е. исправили мы свои недостатки, чтобы вышли из поста не такими, какими вступили в пост, но омылись и отстали от всех дурных привычек, и так провели священный праздник. А если не так, то нам не только не будет никакой пользы, но и величайший вред от того, что пройдет пост. Не будем же радоваться, что мы прошли поприще поста: это вовсе не важно; но станем радоваться, когда проведем его в добрых делах, чтобы, и по прошествии поста, сиял плод его. И польза зимы обнаруживается особенно тогда, когда она пройдет: зеленеющие нивы и покрытые листьями и плодами деревья видом своим возвещают о пользе, происшедшей для них от зимы. Это же да будет и с нами! И мы зимою, во время поста, пользовались продолжительными и непрерывными дождями, быв непрестанно поучаемы, приняли (в себя) духовные семена и отсекли терния удовольствий. Будем же тщательно хранить принятое, чтобы, и по прошествии поста, процветал плод его, и чтобы по тем благам, которые получим он поста, помнить нам и самый пост. Если мы так настроим себя, то и будущий пост примем с радостью. Многие, вижу я, так малодушны, что теперь же беспокоятся о будущей четыредесятнице; многие, слышал я, говорят, что по окончании поста они не чувствуют радости отдохновения вследствие заботы о будущем годе. Что может быть малодушнее этого, скажи мне? А что причиною тому? То, что с наступлением поста мы не о том стараемся, как бы благоустроить душу, а поставляем пост только в воздержании от яств. Если бы мы получили от него много пользы к исправлению нравов, то, на самом деле ощущая благие действия его, пожелали бы, чтобы хоть каждый день был пост; никогда не перестали бы любить его, и, ожидая поста, не были унылы и беспокойны. Человека, благонастроенного по уму и пекущегося о своей душе, никакая решительно вещь не может опечалить: он будет наслаждаться чистою и непрерывною радостью. И что это правда, вы слышали, как Павел сегодня убеждал нас и говорил: радуйтеся всегда о Господе: и паки реку: радуйтеся (Филип. IV, 4). Знаю, что (исполнение) этих слов для многих кажется невозможным. Как возможно, говорят, человеку непрестанно радоваться? Радоваться не трудно, скажет, быть может, кто-нибудь, но радоваться непрестанно - это мне кажется уже невозможным, потому что нас постигают со всех сторон многие неизбежные скорби. Иной потерял или сына, или жену, или искреннего друга, которые роднее всякого родственника; или понес ущерб в имуществе, или впал в болезнь, или претерпел другое какое-либо несчастие, или огорчен незаслуженной обидой; или (случился) голод или язва, или налог непосильный, или расстроились домашние дела; а впрочем, и не перечтешь всего, что в частном и в общественном быту обыкновенно огорчает нас. Как же, говорят, возможно всегда радоваться? Конечно возможно, человек! А если бы было невозможно, то Павел не стал бы убеждать, не стал бы советовать он, обладающий духовною мудростью. Поэтому я постоянно говорил вам, и не перестану говорить, что, чему нельзя нигде и ни от кого научиться, о том вы можете любомудрствовать здесь. Удовольствий и радости желают все, и для этого все и делают, и говорят, и трудятся. И купец для того плавает, чтобы собрать денег, а деньги собирает для того, чтобы, обладая ими, радоваться. И воин для того сражается, и земледелец для того возделывает землю, и всякий для того занимается своим ремеслом, и ищущие власти для того ищут ее, чтобы наслаждаться славою, а наслаждаться славою хотят для того, чтобы радоваться. Да и всякое дело, как видеть можно, делается у нас для этой цели; и каждый, ее имея в виду, спешит дойти до нее всякими средствами. Итак все, как сказал я, любят радость, но не все могут достигнуть ее, потому что не знают пути, ведущего к ней. Многие думают, что богатство бывает причиною радости. Но, если бы оно было причиною, - никто из имеющих деньги никогда не скорбел бы; а между тем, многие из богачей жизнь считают не жизнью, и желают тысячи смертей, когда почувствуют какое-либо огорчение; и если кто печалится много, так они - более всех. Не смотри на их пиршества, ни на их ласкателей и тунеядцев, но на то, что бывает из-за этих (пиршеств), - на разорения, клеветы, опасности, беспокойства, и, что еще хуже, на то, что, подвергаясь этим превратностям, сверх чаяния, богачи не умеют и любомудрствовать и великодушно перекосить несчастия. Потому и бедствия представляются им не такими, каковы они - по природе; напротив, и легкое кажется им невыносимым. Не так бывает с бедными: и невыносимое кажется им сносным, потому что они сами уже думали о многом таком. Ведь не столько от свойства вещей, сколько от расположения страждущих зависит, что постигающие нас бедствия представляются то великими, то малыми. И чтобы не приводить мне издалека примеров на то и на другое, возьму их из случившегося с вами. Посмотрите же: бедные все избежали, простые люди избавились от опасности, и наслаждаются полной свободой; а управлявшие городом, содержавшие лошадей, председательствовавшие на играх и исправлявшие другие общественные должности, - эти люди сидят теперь в темнице, боятся до крайности, терпят одни наказание за преступления всех, живут в непрестанном страхе и находятся теперь в самом жалком положении, не по великости опасностей, но потому, что в прежнее время жили в роскоши. 2. И точно, многие, когда мы их утешали и убеждали мужественно переносить несчастие, говорили: "ведь мы никогда ни о чем таком и не думали, и не умели так любомудрствовать; поэтому нуждаемся во многом утешении". Другие опять думают, что здоровье - причина удовольствия. Нет: многие из здоровых и сами тысячу раз желали умереть, не могши перенести постигавших их огорчений. Иные опять говорят, что наслаждение славою, обладание властью и начальствование, и ласкательство от многих доставляют непрестанную радость. И это не так. Да что и говорить о других властях? Если мы взойдем мыслию до самого царского сана, то найдем, что живущий в этом сане окружен множеством огорчений, и тем более имеет неизбежных поводов к скорби, чем большим занят он количеством дел. Нечего уж и говорить о войнах, сражениях и нападениях варваров: (царь) часто боится даже домашних своих. Действительно, многие из прежних царей, избежав рук неприятельских, не избежали козней от своих телохранителей. А поводов к печали у царей столько, сколько волн у моря. Итак, если и царский сан не делает жизни беспечальною, что же другое может сделать это? Из житейского - ничто; а изречение Павлово, при том краткое и малое, - оно одно откроет нам это сокровище. Не нужно много слов, ни продолжительного разглагольствия: размыслим только об этом изречении - и найдем путь, ведущий к истинной радости. Павел не просто сказал радуйтеся всегда, но присовокупил и причину непрерывной радости, сказав: радуйтеся всегда о Господе. Радующийся о Господе ни в каком случае не может быть лишен этой радости. Все другое, о чем мы радуемся, превратно, непостоянно и удобоизменчиво; и не только этот имеет в себе недостаток, но и то еще, что, и будучи продолжительно, не доставляет нам такой радости, которая бы прогоняла и затмевала печаль, причиняемую нам другими предметами. А страх Божий имеет то и другое: он тверд и неподвижен, и столько источает радости, что мы бываем совершенно нечувствительны к другим бедствиям. Боящийся Бога, как должно, и надеющиеся на Него приобрел себе самый корень радости и владеет вполне источником благодушия. И как малая искра, упав в безбрежное море, легко исчезает, так, что бы ни случилось с боящимся Бога, все, упадая как бы в великое море благодушия, угасает и исчезает. А в особенности удивительно то, что такой человек не перестает радоваться и тогда, когда есть причина для печали. Если бы ничто не причиняло печали, не было бы велико для него и то, что он может непрестанно радоваться. Но быть выше всего, когда постигают многие бедствия, повергающие в скорбь, и радоваться среди печали - вот это необычайно! Как никто не удивлялся бы, что три отрока не сгорели, если бы они были вдали от Вавилонской печи, - изумило же всех то, что они пробыв столько времени среди огня, вышли невредимее не бывших в нем, - так и о святых должно сказать, что, если бы их не постигало никакое искушение, мы не удивились бы, что они непрестанно радуются; а изумления достойно и превышает человеческую природу то, что они, будучи окружены со всех сторон бесчисленными волнами, находятся в лучшем расположении, чем наслаждающиеся совершенною тишиною. Итак, из сказанного ясно, что нельзя найти у мирских людей ни одного рода жизни, в котором бы благодушие было постоянным достоянием; а что верующий не может не наслаждаться непрестанною радостью, и это постараюсь опять доказать, чтобы вы не только узнали эту беспечальную жизнь, но и поревновали о ней. Представим же человека, который не знает за собою никакой вины, но имеет добрую совесть, стремится к будущему и пребывает в благих надеждах: что может, скажи мне, повергнуть его в печаль? Не всего ли невыносимее представляется смерть? Но ожидание ее не только не печалит, а еще весьма радует его: он знает, что наступление смерти есть избавление от трудов и приведение к венцам и наградам, назначенным для подвизавшихся в благочестии и добродетели. А безвременная кончина детей? Но и это переносит он мужественно, и говорит словами Иова: Господь даде, Господь отъят; яко Господеви изволися, тако и бысть: буди имя Господне благословенно во веки (Иов. I, 21). Если же смерть и потеря детей не могут опечалить, - тем более ущерб в имуществе, поношения, обвинения, клеветы и болезни телесные никогда не могут поразить столь великой и доблестной души. Так и апостолы подвергались побоям, но не скорбели. Велико уже и это: но гораздо важнее то, что они не только не скорбели, но и самые бичи делали поводом к еще большей радости, и возвратились от лица собора, радующеся, яко за имя Христа удостоились принять безчестие (Деян. V, 41). Оскорбил кто и обругал такого человека? Но он научен Христом радоваться среди поношений: радуйтеся, говорит (Христос), и веселитеся, егда рекут всяк зол глагол, на вы лжуще Мене ради, яко мзда ваша многа на небесех (Матф. V, 11, 12). Впал он в болезнь? Но он слышал, как другой увещевает и говорит: в болезни и бедности уповай нань: яко во огни искушается злато, и человецы приятни в пещи смирения (Сир. XXXVIII, 9; II, 5, 6). Если же ни смерть, ни потеря имущества, ни болезнь телесная, ни бесчестие, ни поругание, ни иное что подобное не может его опечалить, напротив еще и радует, - то какая будет у него еще причина печали? Что же, скажешь, разве святые не скорбели? Не слышишь ли, что говорит Павел: скорбь ми есть велия, и непрестающая сердцу моему (Римл. IX, 2)? Вот это самое и удивительно, что скорбь приносила пользу и радость от самого плача. Как бичи причиняли (апостолам) не боль, а радость, так опять и скорбь доставляла (Павлу) великие те венцы. И вот что еще удивительно: мирская - не только печаль, но и радость наносит крайний вред, а в делах духовных совсем напротив: не только радость, но и печаль имеет великое сокровище благ; а как это, я скажу. Нередко иной в мире радуется, увидя врага в несчастии, и этою радостью навлекает на себя великое наказание. Другой, опять, скорбит, увидя брата падшим, и этою скорбью приобретает себе от Бога великое благоволение. 3. Видишь ли, как печаль по Боге лучше и полезнее радости мирской? Так и Павел печалился о грешниках, о неверующих в Бога, и за эту печаль получил великую награду. Но чтобы сделать мне слова свои яснее, и чтобы вы узнали, что сказанное, хотя и удивительно, однако истинно, и что плач действительно часто ободряет скорбящие души и облегчает обремененную совесть (скажу вот что): многие из жен, потеряв любимейших детей, когда им препятствуют поплакать, порыдать и постенать, надрываются и умирают; если же сделают все, что свойственно скорбящим, то облегчаются и получают утешение. И удивительно ли, что это бывает с женами, когда можно видеть, что и пророк испытывает то же? Вот почему он непрестанно говорит: оставите мя, да горце восплачуся, не належите утешати о сокрушении дщере рода моего (Иса. XXII, 4). Итак, печаль часто приносит утешение. Если же это бывает в мире, тем более в делах духовных. Посему (Павел) говорит: печаль, яже по Бозе, покаяние нераскаянно во спасение соделовает (2 Кор. VII, 10). Слова эти кажутся неясными; они вот что означают: опечалился ты об имуществе - не получил от этого никакой пользы. Опечалился о болезни - нисколько не помог, но еще более повредил себе. Я сам слышал, как многие, испытав это, винят себя и говорят сами себе: что пользы, что я скорбел? И денег не возвратил, и себя расстроил. Но если ты печалишься о грехе, то и его загладишь, и получишь величайшую радость. Если попечалишься о падших братиях, то и себя вразумишь и утешишь, и их восстановишь; а если и не принесешь им никакой пользы, так сам получишь величайшую награду. И чтобы увериться тебе, что эта печаль о падших, хотя бы мы нисколько не помогли им, приносит нам величайшую награду, послушай, что говорит Иезекииль, или лучше, что чрез него вещает сам Бог. Когда посылал Он некоторых разорить город (Иерусалим), и истребить огнем и мечом все здания с их жителями, то одному из них повелевает так: даждь знамения на лица мужей стенящих и болезнующих. А другим повелев и сказав: от освященных Моих начните, присовокупил сии слова: и ко всем на нихже есть знамение, не прикасайтеся (Иез. IX, 4, 6). Почему это, скажи мне? Потому что они, если и нисколько не помогают (грешникам), все же стенают и болезнуют о происходящем. А других еще упрекает (Бог) в том, что они, предаваясь роскоши и чревоугодию, и наслаждаясь великою свободою, не скорбели и не разделили печали, когда видели, как иудеи были отводимы в плен. Упрекает же их такими словами: не страдаху ничесоже в сокрушении Иосифове (Ам. VI, 4-6), называя Иосифом весь народ. И опять: не изыде живущая в Енане (1) оплакати дом сущий близ ея (Мих. I, 11). Хотя (грешники) и справедливо наказываются, однако (Бог) хочет, чтобы мы соболезновали об этом, а не радовались и веселились. Ежели Я, Который наказываю, говорит Он, делаю это, не радуясь, и не услаждаюсь их мучением (хотением бо не хощу смерти грешника - Иез. XVIII, 23, 32; сн. XXXIII, 11); то и ты должен подражать Господу, и болезновать о том самом, что (грешник) дал случай и повод к праведному наказанию. Посему кто печалится по Боге, тот получает от этого великую пользу. Если же претерпевающие побои блаженнее тех, которые наносят их, если наши (2) страдальцы блаженнее язычников, живущих в покое, и скорбящие - веселящихся, то какой же еще может быть у нас повод к скорби? Поэтому никого не должно называть блаженным, кроме живущего только по Боге; этих одних ублажает и Писание. Блажен, говорит, муж, иже не иде на совет нечестивых (Пс. I, 1). Блажен, его же аще накажеши, Господи, и от закона Твоего научиши его (Пс. XCIII, 12). Блажени непорочнии в путь (Пс. CXVIII, 1). Блажени вси надеющиися нань (Пс. II, 12). Блажен язык, ему же Господь Бог его (Пс. XXXII, 12). Блажен, ему же не зазре душа его (Сир. XIV, 2). Блажен муж, бойся Господа (Пс. CXI, 1). И Христос опять (говорит) так: блажени плачущии, блажени нищии, блажени кротцыи, блажени миротворцы, блажени изгнани правды ради (Матф. V, 3-11). Видишь, как божественные законы везде ублажают не кого-либо из богатых, ни из знатных родом, ни из пользующихся славою, но стяжавшего добродетель! Это потому, что требуется, чтобы основанием всех наших дел, или страданий, был страх Божий; и если ты заранее насадишь этот корень, то не только покой, честь, слава и уважение, но и обиды, и клеветы, и оскорбления, и бесчестие, и мучения, и все вообще бедствия произрастят тебе плоды радости. И как корни дерев сами горьки, а плоды приносят нам весьма приятные, так и печаль по Боге принесет нам великую радость. Кто только часто молился со скорбью и проливал слезы, те знают, какую получили они радость, как очищали совесть, как восставали с благою надеждою. Это потому, что, как я всегда говорю, не свойство вещей, а мысль наша обыкновенно печалит и радует нас. Итак, если мы настроим ее, каковою ей быть должно, то будем иметь залог всякого благодушия. Как вредит и пользует не столько свойство воздуха и внешние влияния, сколько собственное предрасположение; точно то же самое и с душою, и тем еще более, что там неизбежность природы, а здесь все зависит от свободной воли. Поэтому Павел, претерпев бесчисленные бедствия: кораблекрушения, брани, насилия, разбойников, и все, чего и исчислить словом невозможно, и умирая каждый день, не только не скорбел и не роптал, но и хвалился, и радовался, и говорил: ныне радуюся во страданиих моих о вас, яко исполняю лишение скорбей Христовых в плоти моей (1 Кол. I, 24). И опять: не точию же, но и хвалимся в скорбех (Римл. V, 3). А хвалиться значит радоваться в высшей степени. 4. Итак, если желаешь радости, не ищи ни денег, ни телесного здоровья, ни славы, ни власти, ни веселья, ни роскошных трапез, ни шелковых одежд, ни многоценных полей, ни блистательных домов, и ничего другого тому подобного, но устремись к любомудрию по Боге и держись добродетели: тогда ничто ни из настоящего, ни из ожидаемого не сможет опечалить тебя. То, что других опечаливает, для тебя будет приращением радости. И бичи, и смерть, и потери, и злословия, и обиды, и все подобные бедствия, если только наводятся на нас ради Бога, и этот имеют корень, вносят в нашу душу великую радость. Никто не сможет сделать нас несчастными, если мы сами не сделаем себя такими; равно как никто не сможет сделать нас и блаженными, если не сделаем себя таковыми мы сами, по благодати Божией. И чтобы вы уверились, что блажен один тот, кто боится Господа, это докажу вам теперь не прошедшим, но тем, что случилось с нами. Всему нашему городу угрожало полное истребление, и из богатых, знатных и знаменитых людей никто не осмелился показаться среди города, но все убежали и ушли вон. А боящиеся Бога, обитатели монастырей, эти, пришедши сюда с великим дерзновением, порешили все, и случившиеся уже бедствия, и ожидаемые еще ужасы так мало могли их устрашить и повергнуть в уныние, что, находясь вдали от несчастия и не имея ничего общего (с жителями города), они бросились сами в средину огня и всех исторгли оттуда. И что всем кажется страшным и ужасным - смерть - они готовы были принять со всею охотою, стремились к ней с большею радостью, чем другие - к властям и почестям; знали они, что в этом и состоит величайшая власть и честь, и самыми делами доказали, что блажен только тот, кто держится высшего любомудрия: он и не терпит никакой перемены, и не подвергается никакому злополучию, но наслаждается непрерывным благоденствием и посмевается над всеми мнимыми неприятностями. Вот теперь первые сановники (города) находятся в великой печали, сидя в темнице, отягченные цепями, и каждый день ожидая смерти, - а эти (иноки) наслаждаются чистейшим удовольствием, если б даже им пришлось претерпеть какое несчастие. И что другим кажется страшным, то для них вожделенно, потому что они знают, к чему стремятся, и какая участь ожидает их по отшествии отсюда. И живя так строго и посмеваясь смерти, они однако же болезнуют о других, и от этого получают опять величайшую пользу. Постараемся же иметь попечение о своей душе, и никакая нечаянность не в состоянии будет опечалить нас. Будем умолять Бога и о заключенных в темницу, чтобы Он избавил их от постигшего их несчастия. Бог мог бы и вдруг прекратить бедствие, и не оставить и малых следов его; но, чтобы мы опять не впали в прежнюю беспечность, Он положил потоку этих бедствий утихать постепенно и мало по малу, чем и удерживает нас в одинаковом благоговении. И что это правда, и многие впали бы опять в прежнюю беспечность, если бы все (несчастие) прекратилось вдруг, это видно вот из чего. Еще есть остатки несчастия, еще неизвестно решение царя, и все, управлявшие делами города, в узах; а многие из жителей нашего города, по страсти мыться, бегут на реку, делают там тысячу позорных дел, бесчинствуют, пляшут, водят хороводы, увлекают за собою женщин. Какое могут они заслужить прощение, какое извинение? Или лучше, какого не заслужат наказания и мучения? Глава города в темнице, члены наши в ссылке, приговор о них не известен; а ты, скажи мне, строишь хороводы, заводишь игры и смеешься! Не можем же, говорят, оставаться немытыми? О, бесстыдная, неблагодарная и развращенная мысль! Сколько прошло, скажи мне, месяцев, сколько годов? Еще нет двадцати дней, как заперты для тебя бани, и ты сетуешь и ропщешь, как будто не мылся целый год! Так ли, скажи мне, было с тобою, когда ты ожидал нападения воинов, когда каждый день думал умереть, когда убегал в пустыни и спешил на вершины гор? Если бы тогда предложил кто тебе не мыться целый год, чтобы избавиться от предстоящей опасности, не с готовностью ли бы ты принял и перенес это? И вот, когда бы должно было благодарить Бога, прекратившего эту (опасность) без всякого для нас вреда, ты опять пляшешь и бесчинствуешь, и, как страх прошел, опять впал ты еще в большую беспечность. Так ли тронули тебя бедствия, что ты желаешь еще бань? Если бы бани и были открыты, то несчастие содержимых еще (в темнице) не достаточно ли для того, чтобы заставить и не находящихся в бедствии забыть о всяком удовольствии? В опасности жизнь, а ты помнишь о банях и хочешь веселиться? Потому ли оказываешь небрежение, что избег теперь (бедствия)? Смотри, не поставь себя в опасность еще большего наказания, не вызови опять минувшей грозы с большею силою, и не подвергнись тому, что говорит Христос о демонах. Когда, говорит Он, нечистый дух выйдет и потом найдет дом праздным и очищенным, то, взяв с собою еще седмь других духов горших себе, входит в душу и бывают последняя человеку тому горша первых (Лук. XI, 24-26). Убоимся же и мы, чтобы, избавившись от прежнего несчастия, последующим нерадением не навлечь нам на себя больших против прежнего бедствий. Знаю, что вы чисты от этого неразумия: так удерживайте, обуздывайте, вразумляйте и бесчинствующих, чтобы нам радоваться всегда, как заповедал Павел, чтобы и за свои добрые дела, и за попечение о других, и здесь и в будущей жизни, получить нам великую награду, по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, чрез Которого Отцу, со Святым Духом, слава, честь и поклонение, ныне и присно, и во веки веков Аминь.
1. В славянск. перев. Библии: в Сеннааре. 2. Т. е. христианские. |
