ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ

Полное собрание сочинений Св. Иоанна Златоуста в двенадцати томах.

ТОМ ВТОРОЙ КНИГА ВТОРАЯ

ПОХВАЛА

Если на земле таковы почести мученикам, то по отшествии отсюда какие венцы сплетаются на небесах святым их главам? Если прежде воскресения такова слава их, то каково будет сияние их после воскресения? Если от подобных себе рабов они получают такое почитание, то какого благоволения сподобятся от Господа? Если мы, лукавые, умеем так почитать подвижников из подобных нам рабов и благоговеть перед ними, потому что они подвизались за Христа, то насколько более Отец наш небесный даст бесчисленные блага потрудившимся для Него (Мф.7:11)? Подлинно, щедр и человеколюбив Он; но не поэтому только ожидают их великие почести, а и потому, что Он – должник их. Не за нас были закалаемы мученики, и однако мы стекаемся в честь их. Если же мы, за которых они не были закалаемы, стекаемся, то чего не сделает Христос, за Которого они положили свои головы? Если тем, кому Он ничего не был должен, дал Он столь великие блага, то каких даров не воздаст Он тем, перед кем Он – должник? Ничего Он не был прежде должен вселенной: "потому что все", говорит Павел, "согрешили и лишены славы Божией" (Рим.3:23); или – лучше – за Ним в долгу были казнь и мучения, и однако, будучи должен воздать нам казни и мучения, Он даровал жизнь вечную. Итак, если тем, кому Он должен был казнями, дал Он царство, то чего не даст тем, кому должен жизнью вечной? Какими почестями не почтит Он их? Если за ненавидевших Его Он распялся и пролил кровь, то чего не сделает для тех, которые пролили кровь свою за Его исповедание? Если отвращающихся и удаляющихся Он возлюбил так, что даже умер за них, то возлюбивших Его в высочайшей степени (ибо "нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих" (Ин.15:13)), – с каким примет Он благоволением и почитанием? Подвижники внешних состязаний на одном и том же ристалище и ратоборствуют, и побеждают, и провозглашаются победителями, и увенчиваются; но с подвижниками благочестия бывает не так: ратоборствовали они в настоящем веке, а увенчиваются в будущем; борятся с диаволом и побеждают здесь, а провозглашаются победителями там. И дабы вам убедиться, что это справедливо, что не здесь даются им венцы, но там ожидают их все дары, послушайте Павла, который говорит: "подвигом добрым я подвизался, течение совершил, веру сохранил; а теперь готовится мне венец правды"; где и когда? "который даст мне Господь, праведный Судия, в день оный" (2Тим.4:7- 8). Здесь он состязался, а там увенчивается; здесь победил, а там провозглашается. Послушайте, что и сегодня он взывает и говорит: "все сии умерли в вере, не получив обетований, а только издали видели оные, и радовались" (Евр.11:13). Для чего же у подвижников внешних вместе и победы и венцы, а у подвижников благочестия победы и венцы не вместе, но на таком расстоянии времени? Они подвизались, трудились здесь, потерпели бесчисленное множество ран, и Господь не тотчас увенчивает их? Не тотчас, говорит (апостол), – потому что настоящая жизнь по природе своей не вмещает величия той чести; настоящий век скоропреходящ и краток, а тот беспределен, бессмертен и бесконечен.

Посему Господь и уделил труды веку краткому и временному, а венцы сохранил для нестареющегося и бесконечного, чтобы и тяжесть трудов облегчалась, ограничиваясь краткостью времени, и наслаждение венцами было постоянно и нескончаемо, простираясь на вечность тех беспредельных веков. Таким образом Он отложил дар, желая больше почтить их; и не только для этого, но и для того, чтобы они имели удовольствие уже чистое. Как тот, кто прежде наслаждается и пользуется удовольствиями, а после того страдает, не чувствует настоящего наслаждения по причине ожидания будущих бедствий; так тот, кто прежде борется, подвизается, терпит бесчисленные бедствия, а после того увенчивается, не чувствует настоящих зол, ободряемый надеждой будущих благ. И не только надеждой в будущем Он облегчил им настоящий труд, но и тем, что устроил быть скорби по порядку прежде наслаждения, чтобы они, взирая на него, не очень были угнетаемы настоящими бедствиями. Так и бойцы охотно принимают раны, взирая не на боль, а на венец; так и мореплаватели, перенося бесчисленные опасности, бури и тяжкую какую-то войну, будучи готовы к бою и с дикими зверями и с морскими разбойниками, не думают ни о чем подобном, а смотрят на пристани и обогащение торговлей. Так и мученики, претерпевая бесчисленные страдания и испытывая терзание тела различными мучениями, не смотрели ни на что подобное, но устремляли взор к небу и к тамошним благам. А дабы вам убедиться, что тяжкое по природе и невыносимое становится легким и весьма удобным от надежды на будущее, послушайте первостоятеля таких благ: "Ибо", говорит он, "кратковременное легкое страдание наше производит в безмерном преизбытке вечную славу", – каким, скажи мне, образом? – "когда мы смотрим не на видимое, но на невидимое" (2Кор.4:17-18).

2. Все это сказано мной не попросту, но для вас, чтобы вы, когда увидите кого-нибудь наслаждающимся и пользующимся удовольствиями в этой жизни, а там имеющего подвергнуться наказанию, не ублажали его за настоящие наслаждения, а пожалели по причине будущего наказания. И с другой стороны, когда кого-нибудь из имеющих там наслаждаться велпкой честью увидите в скорби, в тесноте и среди бесчисленных бедствий в этой временной жизни, то не оплакивайте его за настоящие бедствия, но ублажайте и считайте достойным ревнования ради назначенных ему венцов в тех беспредельных веках. Празднуемого ныне святого произвел киликийский народ, который произвел и Павла; он был согражданин апостола, и оба служителя церкви оттуда предложены нам.

Когда открылось поприще благочестия, и время призывало его к подвигам, то он попадает к жестокому зверю, бывщему тогда судъе. И посмотрите, какова хитрость! Видя твердое убеждение святого и невозможность сокрушить силу его решимости жестокостью казни, судья употребляет против него медленность и отсрочки, постоянно то вызывая мученика, то отсылая назад. Он не в один день, выслушав, отсек ему голову, чтобы скорость казни не сделала для него подвиг более легким, но ежедневно вызывал его и отсылал назад, делал допросы, угрожал бесчисленными пытками, соблазнял льстивыми речами, пуская в ход все хитрости, стараясь поколебать это непоколебимое основание, – и водил его целый год по всей Киликии, желал посрамить его, а лучше сказать, чего не предполагал он, делая его более славным; сам же мученик восклицал и воспевал с Павлом: "благодарение Богу, Который всегда дает нам торжествовать во Христе Иисусе, и благоухание познания о Себе распространяет нами во всяком месте" (2Кор.2:14). Как миро, пока лежит в одном месте, в нем только наполняет воздух благоуханием, а когда будет пронесено по многим местам, то все их наполняет своей добротой, – так точно случилось тогда и с этим мучеником. Его водили, намеревалсь посрамить, но вышло противное: через такие проводы подвижник становился славнейшим и всех жителей страны киликийской делал соревнователями своей добродетели. Его водили везде, чтобы не только по слуху знади о его подвигах, но и собственными глазами видели бы зрители самого венценосца; и чем дальнейшие расстояния (мучитель) устроял ему, тем славнее становились все его шествия, чем большие полагал ему препятствия, тем более удивительными являлись подвиги, чем долговременнее растягивал ему скорбь, тем виднее делал его терпение. Золото, чем более времени подвергается действию огня, тем становится чище; так и душа этого святого, мучимая тогда, от времени более просиявала, и мучитель водил в мученике не что иное, как трофей победы над самим собой и диаволом, обличение жестокости язычников, доказательство благочестия христиан, величайшее знамение силы Христовой, назидание и внушение верным, чтобы и они охотно выдерживали такие же подвиги, проповедника славы Божией, учителя в искусстве таких подвигов. Подлинно, он призывал всех последовать его ревности, не голосом только советуя, но и самыми делами своими издавая звук громче трубы. Как "небеса проповедуют славу Божию" (Пс.18:1), не голос издавая, но великолепием вида своего приводя зрителя в удивление перед Создателем, так точно поведал славу Божию и этот мученик, будучи и сам небом, и притом гораздо блистательнейшим этого видимого, потому что не столько хоры звезд придают блеска небу, сколько струи ран умножали блеск тела мученика. А дабы вам убедиться, что раны мученика блистательнее утвержденных на небе звезд, посмотрите. На то небо и на звезды смотрят и люди, и бесы, а на раны мученика люди верные смотрят, но бесы не смеют прямо смотреть; если же и пытаются взглянуть, то тотчас ослепляются взоры их, не имея силы вынести исходящего оттуда блеска. Я докажу это не только давними случаями, но бывающими еще и ныне. Взяв кого-нибудь, одержимого бесом и беснующегося, приведи к этому святому гробу, где останки мученика, и ты увидишь, что он непременно отскочит и убежит. Как будто ему предстоит идти по горячим угольям, так он выскакивает тотчас из самого преддверия, не осмеливаясь взглянуть даже на самую раку. Еели же теперь, спустя столь долгое время, когда мученик стал прахом и пеплом, бесы не смеют взглянуть на памятник и на обнаженные кости святого, то явно, что и тогда, когда они видели его обагренным кровью со всех сторон, блиставшим ранами более, нежели солнце лучами, они были поражаемы и с пораженными взорами убегали.

3. Видишь, как раны мучеников блистательнее и удивительнее звезд небесных и большую имеют силу? Таким образом святый выведен был на средину, и горькие муки окружали его отвсюду, – страх будущего, тяжесть настоящего, боль от наступившего, томление от ожидаемого. Палачи, окружавшие тело его, подобно диким зверям, терзали ребра его, скоблили плоть, обнажали кости, доходили до самых внутренностей; но, хотя переискали все, не смогли однако похитить сокровище веры. В царских сокровищницах, где хранится золото и другое неоцененное богатство, как только разломаешь стены, или отворишь двери тотчас увидишь лежащее сокровище; а здесь, с этим святым и христоносным храмом, произошло противное: палачи разломали стены, расторгли грудь, однакож лежавшего в ней богатства не видали и не могли взять; но что испытали жители Содома, которые стояли у самой двери Лотова жилища, и не нашли входа (Быт.19:11), тоже и они, – переискали везде тело мученика, но овладеть сокровищем и опустошить богатство веры не могли. Таковы душевные доблести святых: неотъемлемые и непреодолимыя, они заключены в непоколебимости души их, как бы в каком-нибудь недоступном убежище, и ни взоры мучителей не увидят их, ни руки палачей не в состоянин отнять их, но, хотя бы они растерзали самое сердце, которому преимущественно вверено душевное мужество, хотя бы рассекли его на мелкие части, – и таким образом не опустошили бы они этого богатства, а еще более увеличили бы его; причиной же то, что в таких душах обитает Бог, а воюющему с Богом никогда не возможно одержать победы, но неизбежно должно удалиться посрамленным и потерпевшим постыдное поражение. Поэтому и в то время произошло прямо противное обычному. Везде дела одерживают верх над словами; а тогда слова одержали верх над делами. Каким образом? Мучители употребляли в действие огонь, железо, пытки; употребляли истязания, мучения, бичевания; совершенно истерзали ребра его; но страдалец остался неодолим: он только говорил, издавал один только голос – и слово одержало верх над делами. Из уст мученика исходил святой голос – и вместе с ним изливался свет блистательнее луча солнечного. Свет этого луча таков, каково расстояние от неба до земли, или лучше, даже и этого всего расстояния он не может пройти, когда посреди встретится или кровля, или стена, или облако, или какое-нибудь другое тело, но отражается и дальнейшее движение его преграждается этими препятствиями; а голос мученика, исшедши из святых уст его, воснесся на самое небо. Он прошел небо небес; увидели его ангелы, и отступили, – архангелы, и посторонились; херувимы и прочие силы повели его вверх, и не прежде остановились, как когда привели его к самому престолу царскому.

После этого голоса, когда тогдашний судья увидел, что все средства употреблены тщетно и напрасно, что он идет против рожна и разбивает адамант, что он делает? Он приступает наконец к явному своему поражению, и лишает мученика настоящей жизни, – так как смерть мучеников есть явное поражение убивающих и блистательная победа убиваемых. Но посмотри, какой ужасный и жестокий придумал он род смерти, достаточно показывающий жестокость мучителя и мужество мученика. Какой же именно род казни? Принесши мешок и наполнив его песком, он сажает туда скорпионов, змей, ехидн и драконов, сажает вместе с ними и святого, и бросает в море. И вот был мученик вместе с зверями, и заключен опять праведный человек вместе с зверями; я сказал: опять, чтобы вы вспомнили древнее повествование о Данииле. Того заключили в ров, а этого посадили в мешок; тогда привалили камень, а здесь зашили мешок, сделав для праведника еще теснейшую темницу. Но звери везде уважают тела святых, в посрамление и осуждение тех, которые почтены даром слова и удостоены быть людьми, но чрезмерной лютостью своей затмевают свирепость диких зверей, – каков, конечно, был и этот мучитель. И можно было видеть дивное чудо, не меньшее чуда с Даниилом. Как тогда удивились вавилоняне, увидев его через много дней вышедщим из рва львиного, так удивились ангелы, видя душу Юлиана из мешка и волн восходящей на небо. Даниил поразил и победил двух львов, впрочем телесных; этот поразил и победил одного льва, но мысленного, врага нашего диавола, который, говорится, "ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить" (1Пет.5:8); но и он был побежден мужеством мученика, который сложил с себя яд греха, а потому его он и не поглотил, потому и не боялся ни льва, ни ярости зверей.

4. Хотите, я расскажу еще другое древнее повествование, где праведник и звери? Вспомните о потопе при Ное и о ковчеге. И тогда праведник и звери вместе; но Ной вошел человеком, и вышел человеком, а Юлиан вошел человеком, и вышел ангелом; тот вошел с земли, и вышел опять на землю, а этот вошел в мешок с земли, и из мешка отошел на небо. Море взяло его не для того, чтобы умертвить, но чтобы увенчать, и, увенчав, возвратило нам тело мученика, этот святой ковчег; его мы храним до настоящего дня, как сокровищницу бесчисленных благ. Бог разделил с нами мучеников: Сам взяв душу их, тела Он как бы дал нам, чтобы святые кости их были у нас постоянным напоминанием об их добродетели. В самом деле, если тот, кто смотрит на окровавленное оружие бойца, на его щит, копье и латы, тотчас, хотя бы это был ленивейший из всех, вскакивает, горячится и стремится к войне, видом этого оружия побуждаясь к созершению таких же подвигов, – то мы, взирая не на оружие, а на самое тело святого, удостоившееся быть окровавленным за исповедание Христово, хотя бы мы были боязливее всех, можем ли не возыметь великой ревности, когда это зрелище, как бы какой огонь, проникает в нашу душу и призывает нас на такой же подвиг? Для того Бог и оставил нам тела святых до времени воскресения, чтобы мы имели в них урок величайшего любомудрия. Впрочем, немощью нашего языка да не уменьшаются похвалы мученика, но да ожидают распорядителя подвигов – Бога. Кто дает им венцы, тот и восхвалит их; похвала им не от людей, но от Бога; и то, что мы сказали, сказали не для того, чтобы показать мученика более светлым, но чтобы вас сделать более ревностными. Оставив же похвалы ему, обратим всю речь к вам, – а лучше сказать, похвалы мученикам невозможно прекратить, когда кто беседует в церкви о предметах полезных. Будьте же внимательны; я хочу сегодня истребить дурной старинный обычай, чтобы нам не только приходить к мученикам, но и подражать мученикам, так как чествование мучеников не только в том. чтобы приходить к ним, но еще прежде этого в том, чтобы соревновать их мужеству. Поэтому прежде всего надобно указать дурной обычай. потому что, не зная болезни, неудобно применять и врачество; и я раскрою прежде рану, а потом приложу лекарство. Какой же это дурной обычай? Некоторые из собравшихся здесь сегодня (я не стану обвинять в этой вине всю церковь), по беспечности и простоте, оставив нас, завтра устремятся в Дафну – расточать завтра то, что мы собрали сегодня, и разрушать то, что мы создали. Итак, чтобы присутствие здесь не осталось для них бесплодным, скажем немного об этом, и окончим речь. Зачем, скажи мне, спешишь ты в это предместие города? Вот здесь – предместие горнего Иерусалима; вот здесь – духовная Дафна! Там источники вод, здесь источники мучеников; там кипарисы, бесплодные деревья, здесь останки святых, корни насаждения на земле, и простирающиеся до неба ветви. Хочешь видеть и плод этих ветвей? Открой очи веры, и я тотчас покажу тебе естество этих дивных плодов. Плод этих ветвей не яблоки, не орехи, и не другое что-нибудь тленное и погибающее, но исцеление увечных тел, отпущение грехов, истребление порока, уврачевание душевных болезней, непрестанная молитва, дерзновение перед Богом, все – духовное и преисполненное небесных благ. Эти плоды, постоянно срываемые, всегда остаются в изобилии, и никогда не бывает в них недостатка у тех, кто их возделывает. Притом деревья, растущие на земле, приносят плоды однажды в год, и если не сорвешь их, то с наступлением зимнего времени и деревья теряют свое благолепие, когда плоды портятся и опадают; а эти не знают ни зимы, ни лета, не подлежат влиянию времен года, и никогда нельзя видеть их обнаженными от их плодов, но всегда они стоят в одинаковом благолепии; не касается их ни тление, ни перемена времен. Так, сколь многие с тех пор, как это тело насаждено на земле, собирали бесчисленные исцеления от этой святой гробницы, и однако плодов не убавилось, – жатвы пожинали, а колосья не оскудели, черпали из источника, а потоки не опустели. напротив происходит некоторый постоянный прилив, никогда не иссякающий, но в замен почерпаемого всегда производящий еще обильнейшее чудо. Впрочем не только совершаются чудеса. но и преподаются уроки любомудрия. Если ты богат, и гордишься, и имеешь надменную душу, то, пришедши сюда, увидев мученика и обдумав разность между твоим богатством и его изобилием, ты тотчас смиришь гордость и, отложив надменность, уйдешь отсюда с полным здоровьем в душе; если же ты беден, и считаешь себя презираемым, то, пришедши, увидев богатство мученика и посмеявшись над внешним богатством, выйдешь отсюда, исполнившись великого любомудрия, и хотя бы нанесены были тебе оскорбления, или убытки, или раны, увидев, что ты еще не столько пострадал, сколько этот святой мученик, ты также получишь отсюда достаточное утешение. Видишь, каковы плоды этих корней, как они неиссякаемы, как духовны, как они касаются самой души? Я не запрещаю ходить в предместие, но запрещаю – идти завтра. Для чего? Для того, чтобы наслаждение было безукоризненным, чтобы удовольствие было чистым, чтобы не привходило осуждение. В иной день можно и насладиться удовольствием, и избежать греха. Если же ты хочешь и ныне наслаждаться удовольствием, то что приятнее этого собрания, что прелестнее этого духовного зрелища, собрания сочленов твоих, твоих братьев? Но ты хочешь участвовать и в телесной трапезе? Можно, по окончании собрания, здесь подле храма мучеников, расположившись под смоковницей, или под виноградником, и телу дать отдых, и совесть избавить от осуждения. Мученик, видимый вблизи, находящийся подле и предстоящий самой трапезе, не допустит удовольствию разлиться в грех; но, как бы какой наставник, или превосходный отец, созерцаемый очами веры, он сдерживает смех, отсекает непристойнные удовольствия, уничтожает все порывы плоти, которых там невозможно избежать. Почему? Потому, что завтра захватят предместие хороводы людей; а вид таких людей часто и желающего быть благоразумным невольно приведет к подражанию подобному бесстыдству, и особенно, когда среди их присутствует и диавол, – а он бывает там вызываемый блудными песнями, срамными речами, бесовским ликованием. Но ты отрекся от всего этого ликования и определил себя на служение Христу в тот день, в который удостоился священных таин. Помни же те слова и тот обет, и избегай их нарушения.

5. Я хочу побеседовать и с теми, которые присутствуют здесь и не пойдут туда, и поручить им спасение прочих. Так и врач, пришедши к больному, не много говорит с лежащим, но, призвав приближенных к нему, им дает все наставления касательно лекарств, кушанья и остального ухода. Почему? Потому, что больной не сейчас принимает совет, а здоровый с полной готовностью выслушивает, что говорится. Поэтому и я, после них, хочу побеседовать и с вами. Заранее захватим завтра ворота, займем дороги, снимем с повозок мужчины мужчин, а женщины женщин, приведем их сюда, не будем стыдиться. Где спасение брата, там нет стыда. Если они не стыдятся, отправляясь на беззаконное ликование, то гораздо более нам не должно стыдиться, намереваясь возвратить их к этому священному торжеству Когда предстоит спасение брата, не будем отказываться ни ог чего. Если Христос умер за нас, то нам должно терпеть все за них; хотя бы они стали наносить удары, хотя бы стали браниться, ты держи и не прежде отставай, пока приведешь их к святому мученику; хотя бы пришлось устроить суд из прохожих, желающие пусть слушают: я хочу, скажи, спасти брата, вижу погибающую душу и не могу пренебречь родством. Кто хочет, пусть осуждает; кто хочет, пусть обвиняет; но, вернее, никто не осудит, напротив, все похвалят, все одобрят. Не за деньги, не в отмщение за личную обиду, и не за иное что-нибудь житейское я спорю и сражаюсь, а за спасение брата: кто не одобрит этого, кто не подивится? Нас, ничем не связанных друг с другом по родству плотскому, родство духовное связало любовью сильнее родителей. Если хотите, возьмем с собою и мученика, – он не постыдится пойти и спасти братий. Представим его очам их, пусть устрашатся его присутствия, пусть постыдятся его увещания и просьбы, – а он не постыдится и просить. Если Владыка его умоляет естество наше: "мы - посланники от имени Христова", говорит Павел, "как бы Сам Бог увещевает через нас: примиритесь с Богом. " (2Кор.5:20), – то тем более сделает это раб Его. Одно только печалит его – погибель наша, одно радует – спасение наше, и потому он не откажется сделать ничего для этого. Не будем же и мы стыдиться и не будем считать этого излишним. Если охотники ходят по стремнинам, горам, пропастям и по всякому непроходимому месту, желая поймать зайца, или серну, или что-нибудь другое подобное, или часто даже каких-нибудь диких птиц, – то как ты, имея в виду отвесть от погибели не ничтожное бессловесное, но духовного брата, за которого умер Христос, отказываешься и стыдишься не горы и леса проходить, а только выйти к воротам? Какое, скажи мне, будешь ты иметь оправдание? Разве ты не слышишь, как один мудрый увещевает и говорит: "есть стыд, ведущий ко греху" (Сир.4:25)? Но ты боишься, чтобы кто-нибудь не осудил тебя? Сложи вину на меня, сказавшего это; скажи, что так велел учитель; я готов судиться с осуждающими и представить оправдание. Но, лучше сказать, ни вас, ни нас не осудит никто, хотя бы был и очень бесстыден; напротив, одобрят все, не только жители нашего отечественного города, но и соседних городов, и подивятся нам за попечительность, за то, что такова у нас сила любви, такова ревность взаимной привязанности. Но что я говорю о людях? Сам Владыка ангелов одобрит нас. Итак, зная награду, не презрим этой охоты, возвратимся завтра сюда не одни, но пусть каждый придет, ведя с собой добычу. Если только ты придешь в тот час, когда выходящий из дома отправляется в дорогу, и отвлечешь его на путешествие сюда, то потом не будет никакого затруднения; напротив, по прошествии некоторого времени, и он принесет тебе великую благодарность, и все прочие похвалят вас и подивятся; а что всего важнее, небесный Владыка даст вам за это великие награды, умножит и эту прибыль и эту хвалу. Таким образом представляя себе прибыль, какая произойдет для нас отсюда, рассеемся все перед городом, схватим наших братьев и приведем сюда, чтобы и завтра у нас было полное зрелище и всецелое торжество, чтобы святый мученик, за здешнее усердие, принял нас в вечные обители с великим дерзновением, которого да сподобимся все мы благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, чрез Которого и с Которым Отцу слава, со Святым и Животворящим Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

[1] Слово это произнесено в Антиохии, где почивали и мощи мученика и храм был его имени. Память св. Юлиана – 21 июня.

ПОХВАЛА святому мученику Варлааму[1]

Похвала истинная мученикам – подражание им. Можно и без гонения подражать им – бороться с огнем страстей. Диавол медленностью мучений и необычностью их пытается победить мучеников. На руку св. Варлаама кладут горячие уголья и ладан над жертвенником идола. Уронить ладан на жертвенник при этом не было бы отречением от Христа, но мученик, при помощи Божией, не уронил. Увещание всем всегда сохранять в памяти образ мучеников, как оружие в житейской борьбе с увлечениями чем-либо видимым, и таким образом подражать мученикам.

К этому священному празднику и торжеству созвал нас блаженный Варлаам, не для того, чтобы мы прославляли его, но чтобы подражали ему, не для того, чтобы нам быть слушателями похвал, но чтобы быть подражателями его подвигов. В делах житейских люди, достигающие высокой власти, никогда не захотят видеть других участниками одной с ними чести, потому что там зависть и ненависть нарушают любовь; а в делах духовных не так, но совершенно напротив: мученики тогда особенно и чувствуют свою честь, когда видят подобных себе рабов достигшими участия в их благах, так что кто хочет хвалить мучеников, пусть подражает мученикам, кто хочет превозносить похвалами подвижников благочестия, пусть подражает трудам их, – это принесет мученикам удовольствие не меньше собственных их доблестей. А чтобы убедиться тебе, что действительно они тогда особенно чувствуют собственные блага, когда видят нас в безопасности, и считают это величайшей для себя честью, послушай Павла, который говорит: "теперь мы живы, когда вы стоите в Господе" (1Фес.3:8). И Моисей прежде него говорил Богу: "прости им грех их, а если нет, то изгладь и меня из книги Твоей, в которую Ты вписал" (Исх.32:32); я не чувствую, говорит, вышней почести по причине их несчастья. Общество верных есть связное тело: какая же польза голове быть увенчанной, когда ноги подвергаются мучению? А как можно, скажешь, подражать теперь мученикам? Теперь не время гонения. Знаю это и я; не время гонения, но время мученичества; не время таких подвигов, но время венцов; не преследуют люди, но преследуют бесы; не гонит мучитель, но гонит диавол, который тяжелее всех мучителей; ты не видишь перед собой угольев, но видишь разженный пламень похоти. Они попирали уголья, а ты попирай огонь естества; они боролись с зверями, а ты обуздывай гнев, этого дикого и неукротимого зверя; они устояли против невыносимых мук, а ты преодолевай непристойные и порочные помыслы, изобилующие в твоем сердце, – так подражай мученикам. Ныне бо "наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы" (Еф.6:12). Похоть естества есть огонь, огонь неугасимый и постоянный, есть пес бешеный и неистовый; хотя бы тысячи раз ты отгонял его, он тысячи раз нападает и не отстает; жесток пламень угольев, но этот пламень похоти еще хуже; мы никогда не имеем перемирия в этой войне, никогда не имеем отдыха в настоящей жизни, но борьба постоянная, чтобы и венец был светел. Поэтому Павел всегда и вооружает нас, так как всегда время войны, так как враг всегда бодрствует. Хочешь знать, что похоть жжет не меньше огня? Послушай Соломона, который говорит: "может ли кто ходить по горящим угольям, чтобы не обжечь ног своих? То же бывает и с тем, кто входит к жене ближнего своего: кто прикоснется к ней, не останется без вины" (Прит.6:28-29). Видишь, что похоть по естеству своему соперничает с естеством огня? Как невозможно прикасающемуся к огню не получить обжога, так взгляд на красивые лица быстрее огня охватывает невоздержную на взгляды душу; и чем служит для огня горючее какое-нибудь вещество, тем красота телесная для глаз людей похотливых. Посему не должно давать огню похоти пищи – внешнего созерцания, но всячески прикрывать его и погашать благочестивыми мыслями, обуздывая дальнейшее распространение пламени и не позволяя ему сокрушать твердость нашего духа. И всякое удовольствие, во время преобладания страстей, обыкновенно сильнее огня сожигает душу, если кто не будет мужественно, с терпением и верой, противодействовать каждой страсти, подобно тому, как блаженный и доблестный подвижник Христов Варлаам поступил с своей рукой. Он держал в правой руке целый костер, и не поддался боли, но оставался бесстрастнее статуй; или – лучше – хотя и испытывал боль и страдал, – так как у него было тело, а не железо, – но, испытывая боль и страдая, показал в смертном теле любомудрие бесплотных сил.

2. Но чтобы эта история была более ясна, я дальше начну рассказ об его мученичестве, а ты посмотри на коварство диавола. Одних святых он ставил на сковороды, других бросал в котлы, кипящие сильнее огня, одним скоблил бока, других погружал в море, иных предавал зверям, других ввергал в печь, одним раздроблял члены, с других еще с живых сдирал кожу, иным под окровавленные тела подлагал уголья, и искры, попадавшие в раны, терзали их резче всякого зверя, для иных выдумывал иные более тяжелые мучения. Но видя, что все это осталось осмеянным, и что страдальцы преодолевали это с великой твердостью и приходившим после них на те же подвиги служили величайшим побуждением к мужеству, – что он делает? Он придумывает новый род козней, чтобы неожиданностью и необычностью мучения низвергнуть душу мученика, так как то, что знаем и о чем слыхали, будь оно и невыносимо, бывает пренебрегаемо, как известное уже и ожидаемое, а неожиданное, хотя и легкое, бывает несноснее всего. Итак, пусть будет новая борьба, и пусть будет необыкновенная хитрость, чтобы новость и неожиданность, смутив подвижника, легко уронили его. Что же он делает? Он выводит святого из темницы связанным. И то было делом его коварства, чтобы не вдруг с самого начала употреблять тяжелые орудия и причинять страшные мучения, но начинать борьбу с меньшего. Для чего? Для того, чтобы, если подвижники будут поражены, поражение их было позорным, потому что они не устояли и против малого; если же они преодолеют и победят, то чтобы, изнурив силы свои на меньшем, были при большем легко одолимыми. Поэтому он наперед употреблял меньшие, чтобы, преодолеет ли он или не преодолеет, не обмануться: если я преодолею, говорил он, то посмеюсь; а если не преодолею, то сделаю более слабыми для будущего. Итак, он выводит его из темницы, а он вышел, как доблестный подвижник, долгое время упражнявшийся в палестре; и в самом деле темница для мученика была школой борьбы, и там, наедине беседуя с Богом, он научился от Него всякой борьбе, потому что где такие узы, там и Христос.

Итак, он вышел, сделавшись более крепким от более долгого пребывания в темнице; когда же по выходе его диавол через служителей своего беззакония вывел его на средину, то не привязал его к дереву и не окружил палачами, так как видел, что он желает этого и наперед освоился с мыслью об этом наказании; но употребляет против этой башни некоторое необыкновенное, новое и неожиданное орудие, которое могло бы произвести ее падение: ведь он во всех случаях старается больше обманом свалить святых, нежели мучить болью. Какое же это орудие? Приказав ему протянуть перевернутую навзничь руку над жертвенником, они положили на ней горячие уголья и ладан, чтобы, если он почувствует боль и перевернет руку, то они вменят это ему в жертвоприношение и отречение (от веры). Видишь ли, как коварен диавол? Но посмотри, как "уловляющий мудрых в лукавстве их" (1Кор.3:19) сделал тщетными козни его, и самую напряженность разнообразных хитростей обратил к возвышению и умножению большей славы мученику. Когда враг, употребив бесчисленные злоухищрения, отходит затем побежденным, тогда подвижник благочестия является еще более славным, как случилось и здесь. Блаженный Варлаам простоял, не наклонив и не перевернув руку, как будто она была составлена из железа, между тем как, если бы и перевернулась рука, и тогда это не было бы виной мученика.

3. Здесь внимательно слушайте меня все, чтобы убедиться, что, если бы его правая рука и перевернулась, это не было бы поражением. Почему? Потому, что как мы судим о тех, которым терзают ребра, или мучат как-либо иначе, так должно судить и здесь. Если они не выдержат и принесут жертву, это вина их слабости, что, не перенесши страданий, они принесли жертву; если же они, претерпевая мучения, заболеют от страданий, но не изменят благочестию, то никто не обвиняет их за эти болезни, но мы еще больше хвалим их и удивляемся за то, что они, и изнемогая от страданий, вытерпели и не отреклись. Так и здесь: если бы блаженный Варлаам, не вынося сожигания, обещался принести жертву, то был бы побежден; а если бы рука его перевернулась, тогда как он не уступал, то это не вина воли мученика: это произошло бы по немощи не воли, но естества жил, соответственно их силе, рука склонилась бы от огня против воли святого. Как мы не осуждаем тех, которым терзают ребра, за то, что разрывается их плоть, или лучше, – приведу более близкий пример, – как никто не станет порицать страждущих горячкой и судорогами за то, что изгибаются их руки, потому что это происходит не от их изнеженности, но от болезненного жара, который истощает влагу и неестественно стягивает связь нервов, так никто не стал бы порицать и этого святого, если бы перевернулась рука его. Если горячка, и без воли страждущего ей, обыкновенно стягивает и извращает члены, то тем более могли сделать это положенные на правую руку уголья, хотя бы мученик и не поддавался. Однако они не сделали этого, чтобы ты с избытком убедился, что благодать Божия была присуща и укрепляла подвижника и исправляла недостаток природы; поэтому и самая рука его не испытала свойственного ей, но как будто составленная из адаманта оставалась не перевернувшейся. Кто тогда, взирая на это, не удивился бы? Кто не вострепетал бы? Смотрели свыше ангелы, взирали архангелы; зрелище было блистательное и поистине превышающее природу человеческую. Подлинно, кто не пожелал бы видеть человека, который подвизался и не испытывал свойственного людям, который сам был и жертвенником, и жертвой, и жрецом? Посему двоякое восходило курение, одно от сожигаемого фимиама, а другое от растопляемой плоти; и последнее курение было приятнее первого, последнее благоухание лучше первого. Здесь случилось то же, что и с купиной: как та купина горела и не сгорала, так и здесь рука горела, но душа не сгорала; тело истреблялось, но вера не истощалась; плоть изнемогала, но ревность не изнемогала; горячие уголья, прожигая средину руки, падали вниз, но мужество души не упадало; рука была повреждена и исчезла, – потому что была из плоти, а не из адаманта, – но душа требовала еще другой руки, чтобы и на ней показать свое терпение. Как храбрый воин, вошедший в среду неприятелей и разбивший строй сражающихся с ним, сломав свой меч от множества непрестанных ударов, ищет обернувшись другого меча, потому что еще не насытился избиением врагов, – так точно и душа блаженного Варлаама, потеряв одну руку, при поражении бесовских ополчений, требовала еще другой руки, чтобы и на ней показать свою ревность. Не говори мне, что он отдал только одну руку; но прежде этого представь себе, что предавший руку отдал бы и голову, предал бы и ребра, противостал и огню, и зверям, и морю, и пропасти, и кресту, и колесу, и всем, когда-либо слыханным мучениям, и все потерпел, если не самым опытом, то намерением. Мученики идут не на определенные мучения, но готовят себя на неизвестные казни; они не господа над волей мучителей и не назначают им пределов и меры мучений, но каким бы бедам ни пожелала подвергнуть их бесчеловечная и зверская воля мучителей, на те они и выходят с решимостью – разве только тело, изнемогши среди мучений, оставит неисполненным желание мучителей. Итак, плоть его истреблялась, а воля делалась более ревностной, превосходя самые уголья своим блеском и сияя больше их, потому что внутри его горел духовный огонь, гораздо более этого огня яркий. Потому он и не чувствовал внешнего пламени, что внутри его горел светлый и пламенный огонь любви Христовой.

4. Станем же, возлюбленные, не только слушать это, но и подражать. Как вначале я говорил, так и теперь говорю: каждый пусть не только в настоящий час удивляется мученику, но, и отходя домой, пусть ведет с собой этого святого, пусть введет его в свой дом, или – лучше – в свое сердце посредством воспоминания о сказанном. Прими его, как выше сказано, и в сердце своем поставь его с простертой рукой, прими увенчанного победителя и никогда не попускай ему выйти из ума твоего. Для того мы и привели вас к гробницам святых мучеников, чтобы и от взгляда на них вы получили некоторое побуждение е добродетели и подготовлялись к той же ревности. Так воина возбуждает и молва о герое, а гораздо более вид его и взгляд на него, особенно когда воин, вошедши в самый шатер героя, увидит окровавленный меч, лежащую голову неприятеля, висящую вверху добычу, свежую кровь, капающую с рук того, кто поставил трофей, везде лежащие копья и щиты, стрелы и всякое другое оружие. Посему и мы собрались здесь. Гроб мучеников есть воинский шатер; и если ты откроешь очи веры, то увидишь здесь лежащую броню правды, щит веры, шлем спасения, обувь благовествования, меч духовный, самую главу диавола, поверженную на землю (Еф.6:14-17). Когда у гроба мученика ты видишь бесноватого, лежащего навзничь, и часто терзающего себя самого, то видишь не что иное, как отсеченную голову лукавого. Эти оружия и теперь еще лежат при воинах Христовых; и как цари погребают героев вместе с оружием, так сделал и Христос, и погреб их с оружием, чтобы и прежде воскресения показать всю славу и силу святых. Познай же духовное их всеоружие, и ты отойдешь отсюда, получив величайшую пользу. Великая и у тебя, возлюбленный, война с диаволом, великая, сильная и постоянная.

Итак, изучай способы борьбы, чтобы подражать и победам; презирай богатство, деньги и всякое иное житейское великолепие; не считай блаженными богатеющих, но ублажай мучеников, не тех, что в роскоши, но тех, что на сковородах, не за роскошной трапезой, но в кипящем котле, не в банях ежедневно бывающих, но в жестоких печах, не благовониями пахнущих, но испускающих дым и смрад от сожигаемой плоти. Это благоухание лучше и полезнее того; то ведет к мучению употребляющих его, а это к наградам и вышним венцам. А чтобы тебе убедиться, что роскошь есть зло, равно как и намащение благовонными мастями, и пьянство, и неумеренное употребление вина, и роскошная трапеза, послушай, что говорит пророк: горе вам, "которые лежите на ложах из слоновой кости и нежитесь на постелях ваших, едите лучших козлят[2] из стада и тельцов с тучного пастбища, пьете процеженое[3] вино, мажетесь наилучшими мастями" (Амос. 6:4-6). Если же это запрещалось в ветхом завете, то тем более при благодати, где больше любомудрия. Это сказано мной как к мужам, так и к женам; поприще общее, – нет различия пола в стане Христовом, но одно собрание. И жены могут надевать броню, ограждать себя щитом и бросать стрелу, как во время мученичества, так и в другое, когда требуется великое дерзновение. Как превосходный стрелок, искусно бросив с тетивы стрелу, приводит в смятение весь строй неприятелей, – так и святые мученики и все поборники истины, противясь козням диавола, с языка своего, как бы с тетивы, искусно пускают слова, и они, подобно стрелам, летящим по воздуху, попадая в невидимые полчища бесов, приводят в смятение все их воинство. То же самое произошло и с блаженным этим Варлаамом: простыми словами, как бы летучими стрелами, он приводил в смятение диавольский стан. Будем и мы подражать этому искусству. Не видите ли, в каком изнеможении бывают возвращающиеся с зрелищ? А причиной то, что они тщательно внимают происходящему там, и оттуда они приходят, сохраняя в душах своих и извращения глаз, и движения рук, и кружения ног, и образы всех показанных видов извращения мучимого тела.Как же не нелепо, что они на погибель души своей оказывают такую заботливость и постоянно удерживают в памяти происходящее там, а мы, имея сравняться с ангелами через подражание здешнему, не оказываем равного с ними усердия к соблюдению сказанного? Нет, прошу и умоляю, не будем так нерадивы о своем спасении, но станем все сохранять мучеников в душах своих, с их сковородами, с котлами, с прочими мучениями, и, как живописцы часто очищают картину, потемневшую от дыма, от сажи и от продолжительности времени, так и ты, возлюбленный, пользуйся воспоминанием о святых мучениках: когда привходящие житейские заботы помрачат душу твою, ты очисти ее воспоминанием о мучениках. Если ты будешь иметь это воспоминание в душе своей, то ни богатству не будешь удивляться, ни бедности не станешь оплакивать, ни славы и власти не будешь восхвалять, и совершенно ничего из дел человеческих – из блистательных не станешь считать чем-нибудь великим, а из прискорбных – невыносимым, но, став выше всего этого, будешь иметь в постоянном созерцании этого образа урок добродетели. Кто видит каждый день воинов, мужественно действующих в войнах и битвах, тот никогда не пожелает роскоши и не изнеженной и рассеянной жизнью будет восхищаться, но строгой, твердой и готовой на подвиги. Да и что общего между пьянством и сражением, между чревоугодием и мужеством, между благовонными мастями и оружием, между войной и пиршествами? Ты – воин Христов, возлюбленный: вооружайся же, а не заботься об украшениях; ты – доблестный подвижник: будь же мужествен, а не заботься о нарядах. Так будем подражать этим святым; так почтим этих героев, увенчанных победителей, друзей Божиих, и, прошедши одинаковый с ними путь, мы удостоимся одинаковых с ними венцов, которых да сподобимся все мы, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу слава, со Святым Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

[1] Слово это произнесено в Антиохии, накануне беседы на слова: "не хочу оставить вас, братия, в неведении, что отцы наши все были под облаком" (1Кор.10:1). Память св. Варлаама совершалась вероятно 31 мая.

[2] В синод.пер.: "овнов" – и.И.

[3] В синод.пер.: "из чаш" – и.И.

ПОХВАЛА святой великомученице Дросиде, и о памятовании смерти[1]

Посещение пригородного храма – прогулка за город. Вид гробниц напоминает о смерти, непрочности всего земного, необходимости готовиться здесь к вечности. Воспоминание о мучениках смиряет высокое мнение о себе, предохраняет и от отчаяния. Смерть мучеников – доказательство воскресения Христова, обличение бессилия бесов, осуждение их неблагодарности к Творцу. Воспоминание о подвигах мучеников побуждает людей к добродетели. Противопоставление смерти мучениц падению Евы. Обстоятельства кончины св. Дросиды и прославление ее. Увещание не заботиться о месте погребения своего. Иосиф, своим завещанием о перенесении костей, предупреждал обоготворение его египтянами и утверждал в евреях веру в обетования Божии. Увещание не заботиться о роскошном погребении. Богатые похороны грешника, загробная судьба его и дурная слава о нем на земле. Смерть бедняка праведного, его погребение ангелами, прославление Богом и память благодарная о нем на земле.

Трудолюбивые из пастырей, увидев во время долгой зимы светлый луч и день потеплее, выводят овец из хлева и отводят их на обычные пастбища; подражая им и наш добрый пастырь вывел это священное стадо и духовную паству Христову на эти духовные пастбища святых. Хотя овцы насыщаются и стоя при яслях, но когда они выходят за ограды, тогда получают от полей большую пользу, с великим наслаждением склоняясь и обрывая зубами траву, дыша чистым воздухом, взирая на ясные и блестящие солнечные лучи, прыгая около озер, источников и рек; и самая земля, везде украшенная цветами, приносит им некоторое удовольствие. И не для них только, но и для нас в этом есть великая польза, так как хотя и внутри предлагалась нам трапеза, полная духовных яств, но выход к этим святым имеет и некоторое душевное удовольствие и пользу не меныпе удовольствия, не потому, что мы дышим чистым воздухом, но потому, что взираем на высокие дела этих доблестных лиц, восторгаясь не при водных реках, но при реках благодатных дарований, не склоняясь и обрывая траву зубами, но рассказывая о добродетелях мучеников, не землю видя украшенную цветами, но взирая на тела, преисполненные дарованиями духовными. И хотя каждый из мученических храмов доставляет собирающимся не малую пользу, но больше всех этот: как только кто-нибудь войдет в преддверие, тотчас множество гробов со всех сторон попадает на глаза и, куда он ни посмотрит, везде видит гробницы и памятники и раки отшедших. А это созерцание гробов немало содействует нам в деле любомудрия. От этого созерцания душа, если она беспечна, скоро сосредоточивается, а если ревностна и бодрственна, делается более ревностной; и тот, кто оплакивает свою бедность, от этого зрелища тотчас получает утешение, и тот, кто превозносится богатством, смиряется и сокрушается. Взгляд на гробницы заставляет каждого из взирающих и невольно любомудрствовать о собственной кончине, и убеждает не считать надежным ничего настоящего – ни скорбного, ни приятного; а кто убежден в этом, тот не легко уловляется сетью греха. Посему один премудрый и предлагает увещание: "во всех словах[2] твоих помни о конце твоем, и вовек не согрешишь" (Сир.7:39): и другой согласно с ним высказывает такой совет: "приготовь к окончанию дела твои", и приготовься к пути[3] (Прит.24:27), говоря не о чувственном пути, но об отшествии отсюда. Если мы постоянно и каждый день будем взирать на неизвестность кончины, то не скоро впадем в грехи: ни радости житейские не в состоянии будут надмевать нас, ни скорби низлагать и смущать, так как конец тех и других неизвестен. Часто сегодня живущий не доживает и до вечера. Так, проводящим время внутри города не очень удобно думать об этом и любомудрствовать; а те, которые вышли за стены его, пришли к этим гробницам и увидели множество отшедших, по необходимости, волей и неволей, получают такие мысли от этого зрелища, а получив делаются возвышеннее, и освобождаются от пристрастия к предметам житейским. И не только будем мы получать такие мысли, но будем иметь и достаточное побуждение спешить и готовиться к вечному нашему отечеству и устроять все, зависящее от нас для отшествия туда, познав, что если мы оставим что-либо здесь из нашего, оставленное принесет нам вред. Как путешественник, совершающий продолжительный путь и поспешающий в свое отечество, непременно тратит и теряет все, что он оставит в гостинице, – так точно и мы теряем все, что оставим здесь из нашего, уходя отсюда. Поэтому нужно отправлять туда одно вместе с собой, а другое прежде себя. Настоящая жизнь есть путь, и нет в ней ничего постоянного, но мы проходим мимо и скорбей ее и радостей. Потому именно я и люблю эту местность больше всех других, что не только при собрании, но и без собрания часто приходя сюда, я постоянно вспоминал эти слова, между тем как глаза мои тихо, в великом безмолвии, взирают на гробницы и переносят душу к отшедшим и тамошнему их состоянию.

2. Потому я и удивляюсь этому доблестному отцу[4], что он, воспользовавшись тихим днем, вывел нас сюда, под предводительством и руководством блаженной Дросиды, которой память мы совершаем. Подлинно, кроме вышесказанного еще и другую большую пользу можно получать от этого места. Когда мы, прошедши мимо прочих гробниц, приходим к ракам мучеников, то наш ум делается возвышеннее, душа деятельнее, усердие сильнее, вера жарче.

Так, когда мы обдумаем труды, подвиги, награды, воздаяния и венцы этих святых, то находим еще другое большее побуждение к смиренномудрию. И хотя бы кто совершил великие дела, он станет считать себя несделавшим ничего великого, сравнивая свою добродетель с их подвигами; и тот, кто не сделал ничего великого и доброго, не будет отчаиваться в своем спасении, получив от их мужества побуждение заниматься приобретением добродетели и подумав в себе самом, что может быть случится и ему когда-нибудь, если удостоит Божие человеколюбие, сделать такие же прыжки, вдруг взойти на небо и сподобиться того величайшего дерзновения; и размышляя об этом и другом, гораздо более этого важном, они могут уходить отсюда. Смерть мучеников есть поощрение верных, дерзновение церкви, утверждение христианства, разрушение смерти, доказательство воскресения, осмеяние бесов, осуждение диавола, учение любомудрия, внушение презрения к благам настоящим и путь стремления к будущим, утешение в постигающих нас бедствиях, побуждение к терпению, руководство к мужеству, корень и источник и мать всех благ; и если вы хотите, мы докажем каждое из этих выражений и скажем, как она бывает поощрением верных, дерзновением церквей, доказательством воскресения, и всем прочим, что я сказал теперь. Итак, когда пойдут у нас в ход споры с язычниками и битвы о догматах и станут они клеветать на нашу веру, то вместе с прочим представим им и это, т. е. смерть мучеников, и скажем: кто убедил их презирать настоящую жизнь? Если Христос умер и не воскрес, то кто совершил эти сверхъестественные дела? Относительно того, что не может человеческая сила в течение столь долгого времени убеждать столь много тысяч не только мужей, но и жен и безбрачных дев и малых детей, чтобы они презирали настоящую жизнь, смело шли на диких зверей, смеялись над огнем, попирали всякого рода наказания и мучения, и стремились к будущей жизни, (противники наши) даже не будут иметь нужды в наших доводах, но спросят самих себя и получат достаточное доказательство сказанного. С того времени, как пришел Христос, были неверные цари, были и верные, но из неверных большая часть ввергали верующих в пропасти, в костры, в бездны, в моря, предавали бешенству диких зверей и разнообразным наказаниям и мучениям, всеми способами исторгая веру из души их, однако ничего не достигли, но отошли посрамленными, и хотя верующие были терзаемы всеми способами, но вера возрастала еще более. А благочестивый царь ни один никогда не решался наказывать и мучить кого-либо из неверующих, принуждая его отстать от заблуждения, – и однако заблуждение и так само собой проходит и исчезает, чтобы ты убедился и в силе истины и в слабости лжи, когда последняя сама собой и без всякого притеснения исчезает, а первая через самые препятствия возрастает и поднимается до неизреченной высоты: причина же та, что в душах мучеников и живет и действует Христос. Итак, когда скажут, что Он не воскрес, то мы спросим их: кто же совершил эти дела? Мертвый, скажи мне? Но столько было мертвых, и ни один не сделал этого. Он был волшебник и заклинатель? Но было много и волшебников, и заклинателей, и обманщиков, и все они умолкли, и остатков их нет нигде, но вместе с их жизнью угасли и дела волшебства их; а дела Христовы возрастают каждый день, и вполне естественно, – потому что эти дела совершались не волшебством, но божественной силой, почему они и не разрушаются. Но лучше я представлю в доказательство силы не то только, что они возрастают, но и то, что (возрастают) ко благу и к спасению нашей жизни. После Его пришествия жители земли сделались из зверей людьми, или – лучше – из людей стали ангелами все, истинно внимающие Ему. Но, скажут, мученики были обмануты и обольщены, и потому презирали настоящую жизнь. Затем первые не разубедили вторых, вторые – третьих, но чем долее продолжались гонения, тем более возрастал и этот подвиг, и никто в течение столь долгого времени не сознал заблуждения. Но где смысл в этом?

Если они были обольщены, то почему бесы боятся праха их? Почему убегают и от гробниц? Конечно, бесы не потому поступают так, будто они боятся мертвых. Вот, тысячи мертвых по всей земле, и однако бесы бывают близ них, и многих бесноватых можно видеть живущими в пустынях и гробницах; а где погребены кости мучеников, оттуда они бегут, как от какого-нибудь огня и невыносимого мучения, возвещая громким голосом бичующую их внутреннюю силу.

3. Этим доказывается, что смерть мучеников есть обличение бессилия бесов; а что она служит обвинением и бесчувственности их, видно из следующего. Когда они, то есть мученики, будучи подчинены телу и естественным нуждам, окруженные великим множеством скорбей и страданий, провождая тленную жизнь и обитая на земле, оказываются так презирающими настоящую жизнь по любви к создавшему их Богу; а те, будучи свободны от плоти и всей этой скорби и страдания, оказываются так высокомерны и неблагодарны к Благодетелю, – то какое они будут иметь оправдание, какое прощение? Никакого никогда, потому что добродетель мучеников с великой силой осуждает злобу их. Осуждают не только люди людей, более ревностные более беспечных, но ревность их и самих бесов осуждает. Это выразил и Павел, когда сказал: "разве не знаете, что мы будем судить ангелов, не тем ли более [дела] житейские?", разумея ангелов диавола, отступников (1Кор.6:3). Но как, скажешь, мы будем судить их? Не сидя – конечно – и требуя от них отчета, но нашей ревностью осуждая их беспечность. И это самое он выразил, сказав: "если же вами будет судим мир" (ст. 2); не сказал: перед вами, но: через вас. Равным образом, когда (Христос) говорит: "Ниневитяне восстанут осудят род сей" (Лк.11:32), то не в том смысле, что ниневитяне потребуют отчета от неверовавших тогда из иудеев, но что вера тех осудит неверие этих. От мучеников можно весьма многим воспользоваться и для добродетели и для презрения настоящих благ. Когда ты увидишь, что они презирали всю жизнь, то, хотя бы ты был бесчувственнее и нерадивее всех, ты получишь самые возвышенные помыслы, будешь смеяться над роскошью, презирать деньги, и пожелаешь тамошней жизни; будешь ли в болезнях, ты получишь величайшее побуждение к терпению в страданиях мучеников; будешь ли угнетаем бедностью, или каким-нибудь другим тягчайшим злом, ты, взирая на величие причиненных им мучений, получишь достаточное утешение во всех постигших тебя бедствиях. Поэтому я особенно люблю дни памяти мучеников, люблю и приветствую все, но особенно, когда встречаются подвижницами женщины. Чем слабее сосуд, тем больше благодать, тем блистательнее трофей, тем славнее победа, не по немощи естества подвижников, но и потому, что враг, чем одержал победу, тем же ныне сам уловлен. Через деву диавол умертвил некогда Адама; через Деву впоследствии Христос поборол диавола, и тот меч, который был изощрен у него против нас, отсек голову дракона, подобно тому, как случилось и при Давиде. Как тогда этот праведник, подбежавши, отсек голову Голиафа собственным мечем этого иноплеменника, так точно и теперь: женою диавол победил, женою и побежден. Она была для него оружием прежде, она же теперь сделалась орудием его убиения, сосудом непобедимым. Первая жена согрешила и умерла, эта умерла, чтобы не грешить; та, возгордившись тогда надеждой от пустого обещания, попрала законы Божии, эта презрела и настоящую жизнь, чтобы не отречься от веры в Благодетеля. Какое же после того может быть оправдание изнеженным мужам, какое прощение, когда жены поступают так мужественно, когда они так смело выступают на подвиги благочестия? Подлинно, ни пол, ни возраст, и ничто другое не может воспрепятствовать, когда есть усердие, ревность и пламенная вера; этим всем будем и мы приобретать себе благодать Божию, как было и с этой блаженной (Дросидой). У ней было слабо тело, беззащитен пол, несовершен возраст, но нисшедшая благодать покрыла немощь всего этого, потому что нашла ревность мужественную, веру нелицемерную, и душу, готовую на опасности.

4. Нет, нет ничего сильнее того, кто с великой ревностью держит вкорененным в себе страх Божий; но, хотя бы угрожал ему огонь, или железо, или звери, или что бы то ни было другое, он презирает все с великой легкостью, как и эта блаженная Дросида. Когда тиран зажег костер, – не ввергнул же он ее в пропасть и не отсек ей голову, чтобы краткость мучения не сделала ей подвиг более легким, но желая поразить ее ум и одолеть не порабощенную душу ея видом костра, бросил ее в средину его, – итак, когда он зажег костер, и печь разгорелась и пламя поднималось весьма высоко, тогда блаженная мученица, взирая на это, и сама воспламенялась ревностью и кипела огнем любви Христовой, вспомнив трех отроков и помыслив сама в себе, что она участвует в их подвигах и возлагает на себя одинаковые с ними венцы. Как пришедшие в исступление не видят ничего из видимого, как оно есть, но, хотя бы видели изощренный меч, прямо головой бросаются на него, и хотя бы видели костер, или пропасть, или бездну, или море, или что бы то ни было другое, бесстрашно бросаются на все, – так точно и она, будучи объята исступлением не таким, – да не будет, – но другим, почтенным более всякого благоразумия, и погрузившись в любовь Христову, не видела ничего из видимого, но, переселившись на небо и туда переместивши душу, смеялась над всеми бедствиями и считала огонь не огнем, а росой. Поэтому я называю этот костер и чистейшим источником воды, и некоторой дивной красильней, и горнилом. Подлинно, как золото в горниле, так душа этой блаженной через этот костер делалась чистейшей. Плоть ее истаевала, кости иссушались, жилы сожигались, и телесный сок тек со всех сторон; но вера души делалась более твердой и светлой. Враги, взирая на это, считали ее погибшей, а она больше очищалась; и как несведущий человек, стоя и видя золото растаявшим, текущим и смешивающимся с пеплом, считает его погибшим и испорченным, но художник и вполне опытный в этом знает, что таким образом оно делается более чистым, и после раскаливания извлекает и собирает его совершенно светлым, – так точно и в отношении к ней, неверные, видя плоть ее истаевающей и растекающейся, думали, что она делается пеплом и прахом, а верные очень хорошо знали, что истаевая она отлагает всякую нечистоту и восходит светлейшей, получив бессмертие. Даже на самом костре, прежде воскресения, она одержала не малую победу над противными силами, так как плоть ее, разрушаемая огнем и издававшая треск, обращала их в бегство с великим превосходством. И как мужественный воин, облекшись медным оружием, самым шумом оружия поражает более боязливых из противников, – так точно и тогда блаженная Дросида треском своей кожи обращала в бегство те силы, и не только одним этим способом, но и другим, не меньшим этого. Лишь только она вошла на костер, как дым, поднявшись на высоту и распространившись в воздухе, задушил всех бесов, летающих в воздухе, прогнал диавола, очистил естество самого воздуха. После того как воздух был оскверняем дымом идолов, поднялся другой дым, который очистил приставшую к нему от них нечистоту. И сравнение с источником может быть приложено к этому костру. Как бы сняв одежду при источнике и омывая в нем тело, так она в этом пламени сложив свою плоть легче всякой одежды и осветив душу, поспешила к Жениху в сопровождении свещеносцев. Если уж ангелы отвели того покрытого язвами Лазаря в лоно Авраама, то тем больше ее сопровождали они, как телохранители, взяв ее из пламени, как бы из какого-нибудь священного убежища и брачного чертога и возводя к вышнему Жениху. А почему я назвал этот костер также красильней? Потому, что она, как бы в какой-нибудь дивной красильне, сделавшись царской багряницей, отправилась к вышнему Царю и с великим дерзновением вошла на своды небесные, между тем как сам Христос невидимой рукой поддерживал святую голову мученицы и крестил ее огнем, как бы водою. О, чудный костер! Какое сокровище содержал он, – этот прах и пепел, дорогой более всякого золота, благовоннейший всяких ароматов, драгоценнейший всяких камней! И в самом деле, чего не может сделать богатство и золото, то могут – останки мучеников. Золото никогда ни болезни не исцеляло, ни смерти не прогоняло, а кости мучеников совершали и то и другое, одно при наших предках, другое и при нас. Это не только мы, но и жившие прежде пришествия Христова праведники умели понимать вполне точно; так, когда все выходили из Египта, и одни уносили золото, другие серебро, тогда Моисей вместо всякого богатства взял и нес кости Иосифа, относя в них с собой домой сокровище величайшее и исполненное бесчисленных благ.

5. Но, может быть, кто-нибудь скажет: для чего же он перенес их из Египта в Палестину? В день памяти мучеников особенно нужно исследовать это. Многие, весьма заботясь о своем погребении, завещали родственникам, чтобы, если им случится скончаться и в другом месте, они перенесли их для погребения домой; потом, укоряемые за это от нас в малодушии, прикрывались от нас этой историей, и когда мы говорили, что нет никакого различия, дома ли кто, или в чужой земле получит погребение, они говорили: если нет никакого различия, то для чего же Моисей, взяв кости Иосифа, перенес их из Египта в Палестину? А я скажу еще больше, что не только Моисей взял их, но что и Иосиф, умирая, завещал. А это, действительно, более важно. "Посещением", сказал он, "Бог посетит вас, и вынесите кости мои" (Быт.50:24-25). Для чего же и этот завещал, и тот послушался? Сказанное достойно исследования. Что говоришь ты? Патриарх, презиравший настоящую жизнь и пренебрегавший всем, которого не достоин был мир, странник и пришлец, помышлявший ежедневно о небесном, взиравший на вышний Иерусалим, этот, доколе жил, по страху Божию потерял и отечество и свободу, жил в темнице и не был увлечен в тамошние козни; а когда готовился умереть, то становится так мелочен, что так много заботится о перенесении костей своих и за столько времени повелевает вынести останки его? Кто может сказать это? Какая была прибыль, или какая польза умершему от перенесения костей его? Почему же он завещал это? Не о костях своих вовсе заботясь, но можно сказать, что боясь и нечестия египтян. Так как он сделал много великих благодеяний, был и питателем их и покровителем, нашел величайшее облегчение от голода, и то, что никому не было известно, он первый и один открыл и всем объявил, и, истолковав сновидения, не только предсказал голод, но и предложил достаточное врачество против него, так наполнив житницы египетские, что никто не чувствовал наступления голода, – то, чтобы за величие благодеяния не быть признанным по смерти за бога, – ведь те варвары легко делают из людей богов, – он, отнимая всякий повод к нечестию, и повелел перенести кости домой. Это – одна причина; можно сказать и о другой, несомненной, потому что ее можно доказать Писаниями. О какой же именно? Он знал, слышал от отца, а тот от деда узнал нисшедшее к нему слово, что египтяне будут много лет порабощать и притеснять евреев. "Потомки твои будут пришельцами в земле не своей, и поработят их, и будут угнетать их четыреста лет", сказал Бог Аврааму (Быт.15:13). Поэтому, чтобы они, изнемогая от продолжительности времени и не перенося бедствия, не отчаялись в своем возвращении и не пали духом, он, давая им величайший залог надежды, предсказал о возвращении костей своих, дабы они, помышляя в самих себе, что, если бы праведник не был крепко и вполне убежден, что все мы возвратимся, то не завещал бы о костях своих, – имели несомненное доказательство и твердую надежду на возвращение в отечество. А что это истинно и что поэтому он предсказал о костях своих, не о погребении заботясь, а принимая меры против их неверия, послушай, что говорит Павел: "верою Иосиф, при кончине, напоминал об исходе сынов Израилевых и завещал о костях своих" (Евр.11:22). Что значит: верой? Как бы следующее: он предвидел, что должно было случиться спустя долгое время, и то, что потомки его непременно вновь займут родину. И вот, чтобы указать на это, он предсказал то и другое; и чудно и дивно было видеть, как при исходе были несены его кости. Тот самый Иосиф, который свел евреев в Египет, опять предшествовал им и при возвращении, укрепляя в них терпение и надежду на будущее. Видя перед глазами своими эти останки, затем вспоминая всю эту историю и размышляя сами в себе, как он подвергся козням от братьев, был ввержен в ров, подвергался крайней опасности, жил в темнице, и о всем прочем, случившемся с ним, потом представляя, как он после всего этого сделался царем и первым в Египте, и попечителем и покровителем столь многих, они имели достаточные надежды на избавление от бедствий, постоянно постигавших их, научаясь от костей праведника, что никто из веровавших в Бога и ожидавших от Него помощи никогда не был Им оставлен.

И подлинно, хотя бы что-нибудь прискорбное и неожиданное и случилось между обещаниями и их исполнением, оно никогда не может лишить надеющихся желанного конца, но непременно случится то, что предсказано вышним приговором, и сделает славнейшими ожидающих с терпением всего предсказанного Богом. Поэтому Иосиф и заповедал о костях своих.

6. Итак, не будем так много заботиться о погребении дома, и станем трепетать не перед смертью, а перед грехом. Не смерть родила грех, но грех произвел нам смерть, смерть же стала врачеством греха. А что нужно бояться не смерти, но греха, послушай, что говорит пророк: "честна пред Господом смерть преподобных Его" (Пс.115:6); и в другом месте: "смерть грешников люта" (Пс.33:22). Видишь ли, что внимательные к самим себе могут получить от смерти даже величайшую пользу, а беспечные и нерадивые принимают ее в виде наказания? Не попросту я веду речь и об этом предмете; но так как многие, слышу я, часто говорят о родах смерти, и одних из них, которые на самом деле не позорны, стыдятся, а других, достойных величайшего осуждения, не порицают, то ради этого я хочу сегодня исследовать и этот предмет. В день мучеников благовременно и этого рода любомудрие. Я слыхал много говорящих: хуже собаки умер такой-то в чужой стране, никто из родственников не был при нем и не предавал его земле, но едва немногие из соседей созвали друг друга, как-то в складчину одели его, и таким образом он предан был погребению. Посему чтобы это не огорчало нас, необходимо исправить и это мнение. Не это, о, человек, значит умереть хуже собаки; умереть хуже собаки значит умереть во грехе, а не окончить жизнь в чужой стране. Не говори ты мне о том, кого несут на позолоченном ложе, в сопровождении всего города, кого славословит народ, на кого набросаны в великом изобилии шелковые и золотые одежды: это значит не что иное, как только предлагать обильнейшую трапезу червям. Не указывай же мне на него, но покажи этого самого человека, сопровождаемого с такой почестью, в тот день, когда Христос сядет на высоком престоле, когда его введут, призовут, потребуют отчета в том, что он говорил, что делал, что думал. Тогда никто из этого множества народа не защитит его, не избавит его от наказания и мучения, не помогут ему эти возгласы и славословия, но с поникшей головой, с боязнью, со стыдом от обвинений за дела свои, он будет отведен, влекомый злыми силами в бесконечные мучения с жесточайшим скрежетом зубов, бесполезно наконец рыдая и терзаясь от невыносимых страданий.

Таково тамошнее, но и здешнее, право, также невыносимо. После славословий, произносимых при всех за деньги, или по какому-нибудь страху, все, услышишь, будут порицать его и на улицах, и на торжище, и дома, и в гостиницах, и в мастерских, и на пути, и в селениях, и везде каждый из проходящих с великим страхом будет рассказывать ближнему и говорить, какие он получит мучения, какие встретят его наказания, какие теперь ждут его страдания. Какая была ему польза от настоящей жизни? Какое приобретение сделал он от любостяжания? Он отошел, оставив богатство другим, а сам погребен, взявши с собой грехи, и много со всех сторон обвинителей его, сострадающих обиженным, хотя и не испытавших ничего худого. Как при благодеяниях и те, которые ничего не получили, сорадуются получившим и восхваляют благодетеля, так и при обидах даже и те, которые не потерпели никакого зла, сострадают потерпевшим и порицают причинившего обиды. Посему и говорит пророк: смерть грешников люта, как по причине здешних порицаний, так и по причине тамошних наказаний. Итак, этот вот умирает хуже собаки, а с праведником не бывает так, но хотя бы он оканчивал жизнь в пустыне, хотя бы никто не одевал его, хотя бы никто не присутствовал, он отходит, получая достаточное погребальное платье – дерзновение перед Богом, имеет дивный вынос от ангелов, которые присутствуют и руководят душу его, как я прежде показал это на Лазаре, и оставляет бесчисленных хвалителей его жизни; и, хотя бы оставил он детей, все жители города будут покровителями их и попечителями, воздавая им по благорасположению к отцу. А тот, кто умер во грехах и корыстолюбии, если отойдет, оставив детей, то оставляет их наследниками вражды к нему и покидает среди неприятелей; если же окончит жизнь бездетным, то в зданиях и в прочих владениях, которые он приобрел хищением и любостяжанием, оставляет бессмертное себе осуждение. Совсем не то – праведник; но и по отшествии он приобретает величайшие блага, принося пользу всем живым через воспоминание об его добродетели и делая их лучшими, между тем как порочный и в этом отношении наказывается, потому что те, которые везде оставляют следы своего любостяжания, не только при жизни, но и по смерти вредят многим. Итак, зная это, будем считать несчастными не умирающих в чужой стране, а умирающих во грехах, и ублажать не тех, которые отходят дома н на постели, а тех, которые отходят с добродетелью; и сами будем заботиться о добродетели и избегать порока, потому что первая приносит пользу и живым и отшедшим, а последний вредит с обеих сторон, подвергая их позору и уводя к вечным наказаниям. Бог же, удостоивший и эту блаженную, собравшую нас сегодня, предпринять и совершить подвиг, победить и быть увенчанной, да удостоит и нас всех вообще возможности, совершив настоящую жизнь согласно с Его повелениями и заповедями, войти в тот день в обители этой святой и насладиться бессмертными благами, которых да сподобимся все мы, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу слава, со Святым Духом, во веки. Аминь.

[1] Слово это произнесено в селе близ Антиохии, куда собрал народ епископ Флавиан, пользуясь хорошим ясным днем. Память св. Дросиды совершалась вероятно 14 декабря.

[2] гр. "λογοις"; – в синод.перев. "делах" – и.И.

[3] В ориг.: "και παρασκευαζου προς την οδον" – последние слова И.Златоуст, очевидно, приводит как цитату, но в имеющихся у меня текстах св.Писания этих слов не видно – и.И.

[4] Т. е. епископу Флавиану.

ПОХВАЛА египетским мученикам[1]

В богоборном Египте – изобилие мучеников, так что и другие страны он наделяет ими. Мощи святых лучше оружия ограждают город от видимых врагов и Самого Бога разгневавшегося могут преклонить на милость. Тяжесть мучений. Мучители, при всем неистовстве, не только не похитили душевных сокровищ мучеников, но даже умножили их. Диавол умножал мучения, чтобы одолеть подвижников, а Бог попускал это, чтобы более прославить их. Страдания мучеников в рудниках, самые тяжкие по существу дела, легки для них по их душевному настроению. Увещание – взирая на мучеников, не искать в этой жизни наслаждений, но трудами и скорбями снискивать блага вечные.

Благословен Бог: и из Египта – мученики, из богоборного и безумнейшего Египта, откуда – безбожные уста, откуда – богохульные языки, из Египта – мученики, и не в Египте только, и не в ближайшей и соседней стране, но и повсюду во вселенной! Как при урожае земных произведений жители городов, видя, что плодородие превышает потребности обитателей, отсылают и в иностранные города, чтобы показать и собственное дружелюбие и вместе при избытке в этом легче приобрести себе от них то, в чем сами имеют нужду, – так поступили и египтяне с подвижниками благочестия. Видя, что у них, по благодати Божией, великое изобилие, они не заключили в своем городе этого великого дара Божия, но распространили по всей земле свои благие сокровища, показывая свое братолюбие, прославляя общего всех Владыку, возвышая свой город перед всеми и представляя его митрополией всей вселенной. В самом деле, если пустые и маловажные случаи и услуги, полезные нам только для настоящей жизни, могли доставить многим городам такую честь, то не более ли всего справедливо, чтобы достиг этого преимущества перед всеми тот город, который наделил других не чем-либо из этого временного и тленного, но мужами, доставляющими и по смерти великую безопасность ставшим их уделом городам? Подлинно, тела этих святых ограждают у нас город тверже всякой адамантовой и несокрушимой стены, и, подобно высоким скалам, расположенным со всех сторон, не только отражают нападения этих чувственных и видимых врагов, но и козни невидимых бесов, и все коварство диавола ниспровергают и разрушают с такой легкостью, с какой сильный муж ниспровергает и бросает вниз игрушки детей. Остальные употребляемые людьми средства, как то: стены, рвы, оружие, войска, и все, что придумывается для безопасности жителей, врагам возможно отбить при помощи других, больших и сильнейших средств, находящихся у них; но когда город ограждается телами святых, тогда враги, хотя бы истощили бесчисленные богатства, не в состоянии будут противопоставить имеющим эти тела городам никакого подобного орудия. И не только против козней людей и против коварства бесов полезно нам это сокровище, возлюбленный, но если бы прогневался на нас и общий наш Владыка за множество грехов, то, предложив в защиту себя эти тела, мы скоро сможем преклонить Его на милость к городу. Если совершившие великие подвиги при праотцах наших, предлагая в защиту имена святых мужей и прибегая к наименованию Авраама, Исаака и Иакова, получали некоторое утешение, а от воспоминания этих имен получали великую пользу, то много более мы, предлагая в защиту не имена только, но и самые тела подвизавшиеся, в состоянии будем преклонить Бога на милость, снисхождение и благоволение. А что слова наши не хвастовство, знают многие и из здешних жителей и из пришельцев с других мест; (они знают) какова сила этих святых и подтвердят сказанное, изведав на собственном опыте дерзновение их перед Богом; и весьма справедливо, – потому что они не как случилось боролись за истину, но так мужественно и сильно противостояли стремительному и невыносимому насилию диавола, как будто боролись в каменных и железных, а не в тленных и смертных телах, как будто уже преставлены были к бесстрастному и бессмертному естеству, не подверженному горьким и прискорбным бедствиям телесным. Палачи, подобно каким-то диким, лютым и свирепым зверям, окружив со всех сторон тела мучеников, прокапывали ребра, терзали плоть, открывали и обнажали кости, и ничто не останавливает их в жестокости и бесчеловечии; но и коснувшись хребта и внутренностей, и проникнув до самых внутреннейших частей, они не доискались до того, чтобы отнять скрытое в них сокровище веры, и испытали то же, как если бы какие-нибудь враги, осадив царственный город, наполненный великим богатством и содержащий достаточно сокровищ, разрушив его стены и подступив к самым казнохранилищам, выломали двери, уничтожили запоры, раскопали пол и, переискав все, не смогли ограбить и унести богатства его. Таковы сокровища души: они не предаются при страданиях телесных, когда душа твердо хранит их, но хотя бы кто растерзал самую грудь и, схватив сердце, разрывал понемногу, и тогда она не выдаст сокровища, однажды вверенного ей верой. Это – дело всеустрояющей благодати Божией, которая может и в слабых телах совершать дивное. Но вот что еще удивительнее: столь много неистовствовавшие не только не похитили ничего из скрывавшихся у мучеников сокровищ, но и побудили мучеников хранить их с большей твердостью и сделали самих их более славными и богатыми. Не душа уже только, но и самое тело их стало причастным большей благодати, и не только не потеряло, после частых терзаний и рассечений, той крепости, которую имело, но и приобрело большую и высшую. Что может быть удивительнее этой победы, когда (враги) не смогли победить тех, которых держали и имели в своих руках, и связавши терзали по своей воле, а напротив сами жалким и несчастным образом были побеждены ими? Они воевали не против них, но против обитающего в них Бога; а всякому известно, что воюющему с Богом вполне необходимо потерпеть крайнее поражение, неся наказание за одно лишь начинание.

2. Таковы победы святых. Если же столь удивительны и необычайны их состязания и подвиги, то что сказать о наградах и венцах, уготованных им за их терпение? Они стояли не до этих только мучений и не здесь прекращали свое течение, но поприще их простиралось еще далее: лукавый бес ожидал. что он свалит подвижников увеличением мучений, а человеколюбивый Бог попускал и не препятствовал, чтобы и неистовство неверующих показать всем более очевидно, и для подвижников сплести светлейшие и многочисленнейшие венцы. И как было с Иовом, что лукавый бес просил у Бога больших мучений против него, надеясь увеличением бедствий преодолеть доблестного подвижника благочестия, а Бог попускал и соизволял на эти лукавые просьбы, делая подвижника своего еще более славным, – так точно было и здесь. После того как (бес) свирепее всякого зверя растерзал тело их со всех сторон и обагрил язык и уста свои, если не кровью святых, то бесчеловечными и жестокими своими приговорами, он отошел, побежденный их терпением, достаточно насытившись и пресытившись этим бесчеловечным пиршеством. Смотри, каково было терпение святых, которое своими страданиями насытило такую ярость. Но он опять напал, с неистовством возобновив борьбу и стараясь иной жестокостью превзойти всех зверей. Звери по природному влечению устремляются на такое пиршество, а насытившись удаляются, и потом хотя бы увидели тысячи тел, ни к одному из них не прикасаются; а этот и устремлялся на такую пищу по лукавству воли, и насытившись плотью их, сплетает другие против них козни, предав святых продолжительнейшей и тягчайшей смерти: он приказал им постоянно работать в рудниках. О, безумие! Получив столь ясное доказательство их мужества и терпения, он этим способом надеялся преодолеть их. Итак, поселились со зверями святые, сожители ангелов, граждане небесные, уже вписанные в вышний Иерусалим, и пустыня наконец сделалась священнее всякого города. В городах каждый день дерзко исполнялись эти беззаконные и жестокие повеления, а пустыня была свободна от этой бесчеловечной повинности; судилища были исполнены нечестивых действий и преступных распоряжений, а пустыни имели гражданами праведнейших из всех людей, сделавшихся из людей ангелами, и пустыня состязалась с небом в добродетели обитавпшх в ней граждан. Мучение по свойству своему было самое жестокое, но по душевному расположению подвижников оно сделалось не трудным, легким и удобным. Им тогда казалось, что они видят во много раз больший свет, о котором сказано у пророка, что "свет луны будет, как свет солнца, а свет солнца будет светлее всемеро" (Ис.30:26); этим светом, казалось им, они уже пользуются, так как нет, нет ничего светлее души, которая удостоилась потерпеть за Христа что-либо кажущееся для нас страшным и невыносимым. Они думали, что уже переселились на небо и ликуют с ангелами. И нужно ли больше было им небо и ангелы, когда Владыка ангелов – Иисус был с ними в пустыне? Если "где двое или трое собраны во имя" Его, "там" Он "посреди них" (Мф.18:20), то много более Он был посреди них, как не только собранных тогда во имя, но и непрестанно мучимых за имя. Вы знаете, хорошо знаете, что нет другого наказания, жестокого более этого, и что осуждаемые на это наказание предпочли бы перенести тысячи других смертей, нежели терпеть тамошнее мучение. Осуждены были в рудники, где должны были выкапывать медь те, которые были сами часто драгоценнее золота и состояли из невещественного золота, выкапываемого не руками осужденных, но найденного ревностью верных мужей; работали в рудниках те, которые были исполнены несметных сокровищ. Они видели нечто и прискорбнее такой жизни и исполнение на самих себе тех повествований о великих мужах, которые Павел излагает, говоря о святых: "скитались в милотях и козьих кожах, терпя недостатки, скорби, озлобления; те, которых весь мир не был достоин, скитались по пустыням и горам, по пещерам и ущельям земли" (Евр.11:37-38). То же было и при нашем поколении.

Итак, возлюбленные, зная, что и ныне и в древности, от начала рода человеческого, все друзья Божии наследовали жизнь печальную, трудную и исполненную бесчисленных бедствий, не будем и мы стремиться к жизни изнеженной, рассеянной и исполненной наслаждений, но к жизни прискорбной, трудной и исполненной скорбей и несчастий. Как борец не может посредством сна, лености и наслаждений достигнуть венцов, ни воин – трофеев, ни кормчий – пристани, ни земледелец – полного гумна, – так и верующий не может получить обетованных благ, проводя свою жизнь в беспечности. И не безрассудно ли было бы – во всех житейских делах полагать труды прежде удовольствия и опасности прежде безопасности, и притом когда от этих трудов ожидается небольшое и маловажное, а когда предстоит небо, почести ангельские, жизнь бесконечная, пребывание с ангелами и блага, которых невозможно ни представить умом, ни выразить словами, надеяться на получение их посредством беспечности, праздности и рассеянности душевной, не удостаивая их даже одинаковой с благами житейскими заботливости? Нет, увещеваю, не будем так худо заботиться о себе и о своем спасении, но, взирая на этих святых, доблестных и терпеливых подвижников, которые даны нам вместо светил, станем сообразовать свою жизнь с их мужеством и терпением, чтобы, по переселении отсюда, молитвами их могли мы увидеть их и приветствовать, и быть помещенными в небесные их обители, чего да сподобимся все мы благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, чрез Которого и с Которым Отцу и Святому Духу слава во веки веков. Аминь.

[1] Слово это произнесено, вероятно, в Константинополе, потому что перенесение мощей из Египта, давшее повод к произнесению его, скорее могло быть в Константинополе, чем в Антиохии.

БЕСЕДА о святом священномученике Фоке, и против еретиков, и на 141 псалом: "голосом моим к Господу воззвал я, голосом моим к Господу помолился"[1]

Перенесение мощей священномученика, призыв участвовать в празднестве. Борьба с еретиками направляется не против людей, но против заблуждения, не губит людей, а лечит их. Кротость Христа перед рабом первосвященника. Обличение Иеровоама пророком – пример долготерпения Божия и урок людям прощать личные обиды. Церковь всех призывает и, если увещания еретикам бесполезны, виной их развращенная воля. Еретики перетолковывают Св. Писание себе только в погибель, не вредя ни Богу своими хулами, ни достоинству Писания. Св. Писание не Отцу только усвояет имя Бог, но и Сыну. Имя Господь не ниже имени Бог.

Блистателен был вчера у нас город, блистателен и великолепен не потому, что были в нем колонны, а потому, что был мученик, с торжеством прибывший к нам из Понта. Он видел ваше гостеприимство, и преисполнил вас благословением; он похвалил ваше усердие и благословил присутствовавших. Я назвал блаженными собравшихся и участвовавших в его благоухании, а отсутствовавших я назвал несчастными; но чтобы потеря их не осталась неисправимой, мы прославляем его опять в другой день, чтобы и отсутствовавшие по нерадению усердием удвоили благословение от мученика. Как я часто говорил, так и не перестану говорить: я не наказания требую за грех, но приготовляю врачество для немощных. Ты отсутствовал вчера? Приди же хотя сегодня, чтобы тебе видеть его уходящим в собственное место. Ты видел его идущим через торжище? Посмотри его и плывущим по морю, чтобы обе стихии (воздух и вода) наполнились его благословением.

Никто пусть не уклоняется от этого священного торжества, – ни дева пусть не остается дома, ни жена пусть не задерживается в жилище; оставим город пустым и переселимся ко гробу мученика; ведь и цари ликуют вместе с нами. Какое же имеет оправдание частный человек, когда цари оставляют царские чертоги и сидят при гробе мученика? Такова сила мучеников, что она уловляет не только частных людей, но и носящих диадемы; она – посрамление язычников, она – порицание их заблуждения, она – погибель бесов, она – наше благородство и венец церкви, Я ликую вместе с мучениками и пляшу, вместо лугов взирая на их трофей, потому что вместо источников они источили кровь; кости их истощены, а память их юнеет каждый день. Как невозможно погаснуть солнцу, так и памяти мучеников, потому что сам Христос изрек: "небо и земля прейдут, но слова Мои не прейдут" (Мф.24:35). Впрочем похвалы мученику отложим до удобного времени: и сказанного достаточно по причине усердия тех, которые должны были собраться и сделать блестящим день праздника. Как я вчера говорил, так и сегодня опять говорю: для мученика не будет никакой славы от присутствия многих, а вам благословение будет прибылью от присутствия при мученике. Как взирающий на солнце не делает этого светила более светлым, но освещает собственные глаза свои, – так точно и почитающий мученика не его делает более славным, но сам от него приобретает просвещающее благословение.

Сделаем же опять море церковью, вышедши туда со светильниками, соединив огонь с водой и воду наполнив огнем. Никто пусть не боится моря; мученик не боялся смерти, а ты боишься воды? Впрочем довольно сказали мы об этом предмете; предложим теперь вам и из прочитанного сегодня обычную трапезу. Хотя и стеснены ваши тела, но пусть окрыляется душа; я смотрю не на тесноту вашу, а на усердие. Приятно для кормчего волнующееся море, приятна и для учителя морем разлившаяся церковь; в этих водах нет ни солености, ни подводного камня, ни чудовищ, но море и влага, исполненная благоухания; здесь корабли, переплывающие не от земли к земле, но от земли на небо, содержащие в себе не деньги, не золото и не серебро, но веру, любовь, ревность и мудрость.

2. Итак, направим тщательно корабль, который никогда не погибает и не подвергается кораблекрушению. Но слушайте внимательно то, что говорится; псалом сегодня выводит нас на ратоборство с еретиками, не для того, чтобы свалить их стоящих, но чтобы восставить лежащих; такова именно наша война: не из живых она делает мертвыми, но из мертвых приготовляет живых, изобилуя кротостью и великим смирением. Я гоню не делом, а преследую словом, не еретика, но ересь, не человека отвращаюсь, но заблуждение ненавижу и хочу привлечь к себе (заблуждающегося); я веду войну не с существом, потому что существо – дело Божие, но хочу исправить ум, который развращен диаволом. Как врач, леча больного, не против тела воюет, но истребляет повреждение тела, – так и я, если буду сражаться с еретиками, то сражаюсь не с самими людьми, но хочу истребить заблуждение и очистить гнилость. Мне привычно терпеть преследование, а не преследовать, быть гонимым, а не гнать. Так и Христос побеждал, не распиная, но распятый, не ударяя, но приняв удары. "если Я сказал худо", говорит Он, "покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь Меня? " (Ин.18:23). Владыка вселенной оправдывается пред рабом первосвященника, приняв удары по устам, из которых исходило слово и укрощало море и возбудило из мертвых четверодневного Лазаря, от которых убегало зло, от которых разрешались болезни и грехи: это – чудо Распятаго. Имея силу послать молнию, поколебать землю, иссушить руку раба, Он не сделал ничего такого, но даже оправдывается и побеждает кротостью, научая тебя, человека, никогда не приходить в негодование, чтобы ты, хотя бы ты был распинаем, хотя бы получал удары, говорил то же, что Владыка твой:"если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь Меня?" И посмотри на Его человеколюбие, как Он обиды рабов отмщает, а обиды Себе пропускает. Был некогда один пророк, обличал нечестивого царя и, пришедши, говорит: "жертвенник, жертвенник!" послушай (3Цар.13:2). Так как царь Иеровоам стоял, принося жертву идолам, то пророк пришедши обращает речь к жертвеннику. Что делаешь ты, пророк? Оставляешь человека и беседуешь с жертвенником? Да, говорит он. Почему? Так как человек стал бесчувственнее камня, то я оставляю его и беседую с этим, чтобы ты узнал, что камень слушает, а человек не слушает. Послушай жертвенник, послушай, и тотчас "жертвенник распался" (ст.5). "Простер руку свою" царь, желая схватить пророка, и не мог согнуть ее (ст. 4). Видишь ли, что жертвенник слушал больше, нежели царь? Видишь ли, что он оставил разумного и беседует с неразумным, чтобы послушанием последнего исправить бесчувственность и злобу первого? Жертвенник сокрушился, а злоба царя не сокрушилась. Но посмотри на случившееся: царь протянул руку схватить пророка, и тотчас "одеревенела рука его" (ст.4). Так как наказанием жертвенника он не исправился, то собственным наказанием научается послушанию Богу. Щадя тебя, я хотел излить гнев на камень, но так как камень не сделался для тебя учителем, то прими ты наказание. И простре руку свою, и тут же усше. Она стала затем трофеем пророка, и не мог царь согнуть ее. Где диадема? Где порфиры? Где латы? Где щиты? Где войско? Где копья? Бог повелел, и все это погибло; вельможи предстояли, не имея сил помочь, но сделавшись только зрителями удара. И простре руку свою царь, и усше; когда она сделалась сухой, тогда принесла плод. Посмотри на пример древа, бывшего в раю, и древа крестного. Как то древо, будучи цветущим, произвело смерть, а древо креста, будучи сухим, породило жизнь, так было и с рукой царя: когда она была цветущей, тогда производила нечестие, а когда стала сухой, тогда привела послушание; вот дивные дела Божии!

Но, как я говорил, когда сам Он получал удары, то не делал никакого зла ударяющему; а когда рабу его угрожала обида, то Он наказал царя, научая тебя за оскорбления Бога мстить, а оскорбления тебя самого пропускать. Как Я Мои оскорбления пропускаю, а за твои отмщаю, – так и ты за Мои отмщай, а свои пропускай. Но с напряжением обратите ко мне слух свой (ведь напряженный нужно иметь слух слушателям, когда время подвигов), чтобы вам в точности знать, как я связываю, как разрешаю грехи противников, как я ратоборствую и как поражаю. Если и сидящие на зрелище нагибаются, когда двое борются, напрягают свой взор, привстают на носки, чтобы видеть борьбу, исполненную стыда, чтобы видеть борьбу, которой подражать постыдно, – то гораздо больше должно нам внимательно слушать божественные писания. Если ты хвалишь борца, то почему сам не делаешься борцом? Если же ты стыдишьея сделаться борцом, то для чего подражаешь похвале им? А здесь борьба не такая, но общая для всех и полезная как для говорящих, так и для слушающих. Я ратоборствую с еретиком, чтобы и вас сделать ратоборцами, чтобы вы, не только когда поете, но и когда разговариваете, заграждали уста их. Что же говорит пророк? "Голосом моим к Господу воззвал я, голосом моим к Господу помолился" (Пс.141:1). Обрати внимание: ужели это слово кажется дающим повод к борьбе? Посмотри, как я сплетаю венец и предмет состязаний. Гласом моим ко Господу воззвах, гласом моим к Богу помолихся. Здесь призови ко мне еретика, присутствует ли он, или не присутствует. Если он присутствует, то пусть поучается от нашего голоса; а если не присутствует, то пусть узнает через вас слушающих. Впрочем, как я сказал, я не гоню его присутствующего, но принимаю его гонимого не вами, но собственной совестью, по словам сказавшего: "нечестивый бежит, когда никто не гонится" (Прит.28:1). Церковь есть мать своих детей, которая и их принимает, и чужим открывает недра. Общим местом зрелища был ковчег Ноев, но церковь лучше и его. Тот принял неразумных животных и сохранил их неразумными, а эта принимает неразумных и изменяет их. Например: войдет ли сюда лисица – еретик, я делаю ее овцой; войдет ли волк, я делаю его агнцем, сколько зависит от меня; если же он не захочет, то это нисколько не от меня, а от собственного его неразумия. Так и Христос имел двенадцать учеников, и один сделался предателем, но не от Христа, а от собственной развращенной воли. Так и Елисей имел ученика сребролюбивого, но не по слабости учителя, а по нерадению ученика. Я бросаю семена; если ты – земля тучная, принимающая семена, то воздашь колос; а если ты – камень бесплодный, то это нисколько не от меня: будешь ли ты слушать, или не будешь слушать, я не перестану напевать тебе духовную песнь и поливать раны, чтобы мне не услышать в тот день: "лукавый раб! надлежало тебе отдать серебро мое торгующим" (Мф.25:26-27). "Голосом моим к Господу воззвал я, голосом моим к Господу помолился".

3. Что говоришь ты, еретик? О ком говорит пророк, и кого называет он Господом и Богом? Об одном ведь лице речь. Еретики, перетолковывая Писания на свою голову и изыскивая всегда доводы против своего спасения, не чувствуют, как они толкают сами себя в пропасть погибели: и славословящий Сына Божия не делает Его более славным, и злословящий не причиняеть ему вреда, потому что бестелесное Существо не имеет нужды в нашем славословии; но как называющий солнце светлым не прибавляет ему света, и называющий его темным не уменьшает его сущности, а только в приговоре своем представляет пример собственной слепоты, так и называющий Сына Божия не Сыном, а тварью, представляет доказательство собственного безумия, а признающий (божественное) существо Его показывает собственное благоразумие; и ни этот не приносит Ему пользы, ни тот не причиняет Ему вреда, но один борется против своего спасения, а другой за свое спасение. Они, как я сказал, перетолковывая Писания, остальное пропускают, а ищут, не найдется ли где-нибудь основания, по-видимому несколько содействующего их болезни. Не говори мне, что причиной этому Писание; не Писание причиной, но их неразумие, подобно тому, как и мед сладок, однакож больной считает его горьким, но это не меду упрек, а жалоба на болезнь. Так и сумасшедшие не видят предметов, но это не вина предметов видимых, а извращенное суждение сумасшедшего. Бог сотворил небо, чтобы мы взирали на создание и поклонялись Создателю, а язычники обоготворили создание; но причиной не создание, а их неразумие, и как неразумный ни от кого не получает пользы, так благоразумный получает пользу и от самого себя. Что равно со Христом? Однако и от Него Иуда не получил пользы. Что негоднее диавола? Однако Иов получил венец. Ни Иуде не принес пользы Христос, потому что он был неразумен, ни Иову не повредил диавол, потому что он благоразумен. Говорю это для того, чтобы никто не осуждал Писания, но неразумие худо толкующих сказанное хорошо. Ведь и диавол беседовал со Христом от Писания.

Но виной не Писание, а ум, худо толкующий сказанное хорошо. Желая доказать, что Сын меньше Отца, еретики ходят, отыскивая странные выражения, и об этих именах: Бог и Господь, говорят, что Отец – Бог, а Сын – Господь, разделяют эти имена и приписывают имя Бог Отцу, а имя Господь Сыну, как настоящие делители Божества и раздаятели жребия. Приписывает ли Писание Сыну название: Господь? Это ли говорит оно? Разве ты не слышал, как псалом говорил сегодня к одному лицу: гласом моим ко Господу воззвах, гласом моим к Богу помолихся? Итак, оно называет его и Господом и Богом. Кто по твоему Бог – Сын, или Отец? Конечно скажешь, что эти имена принадлежат Отцу. Итак Сын – Бог, и Отец – Господь. Для чего же ты разделяешь эти имена, и одно там прибавляешь, а другое здесь отделяешь? И Павел (о, если бы ты слушал Павла и был блаженным!) говорит: "но у нас один Бог Отец, из Которого все, и один Господь Иисус Христос, Которым все" (1Кор.8:6). Он разве назвал Сына Богом? Но как? Господом. Что же, скажи мне, Бог важнее, нежели Господь, и Господь меньше, нежели Бог? Слушайте, прошу вас, с напряженным вниманием; если я докажу, что Господь и Бог – одно, что ты скажешь? Ты говоришь, что Бог больше, а Господь меныпе? Послушай пророка, который говорит: "Господь, сотворивший небеса, Он, Бог, образовавший землю" (Ис.45:18); Господь – небо, и Бог – землю; слова Господь и Бог употребил он об одном и том же лице. И еще: "слушай, Израиль: Господь, Бог" твой[2], "Господь един есть" (Втор.6:4). Дважды – Господь, и однажды – Бог и сперва – Господь, потом – Бог, и опять – Господь. Если бы последнее было ниже, а первое выше, то о великом Существе он не употребил бы выражения меньшего прежде большего, но, сказав большее, удовольствовался бы и не прибавил бы меньшего. Поняли ли вы, что я сказал? Я повторю наставление, так как здесь не зрелище для показу, но поучение для душевного сокрушения, не для того, чтобы вы уходили отсюда безоружными, но чтобы возвращались вооруженньши. Бог, говоришь ты, еретик, выше, а Господь – ниже? Я указал тебе на пророка, который говорит: "Господь, сотворивший небеса, Он, Бог, образовавший землю". Указываю тебе, еще на Моисея, который говорит: "слушай, Израиль: Господь, Бог" твой, "Господь един есть". Как един, если два имени, одно меньшего, а другое большего существа? Существо конечно не больше и не меньше себя самого, но равно и неразрывно. Господь Бог твой Господь един есть; вот я доказываю тебе, что имя Господь то же, что и Бог. Вообще же, если Господь ниже, а Бог выше, то какое должно быть имя Его: меньшее – Господь, или большее – Бог? Если он скажет: как имя Мне? то что скажешь ты, еретик? Скажешь, что Господь имя Сына, а Бог – Отца, как более свойственное? Но если я докажу тебе, что имя Господь меньшее служит отличительным Его именем, то что ты сделаешь? "Да познают, что имя тебе – Господь", говорит пророк. Разве он сказал: Бог (Пс.82:19)? Хотя если имя Бог больше, то почему не сказал пророк: да познают, яко имя тебе Бог? Если собственное Его и свойственное Ему имя есть Бог, а чуждое Ему, как низшее, есть Господь, то почему он сказал: да познают, яко имя тебе Господь, имя малое, меньшее, низшее достоинства Его, а не сказал имя великое и высокое, достойное Его существа? Чтобы ты знал, что и это не есть малое, ни низшее, но имеет такую же силу: да познают, яко имя тебе Господь, ты един вышний по всей земли.

4. Но ты не отступаешь из сражения, а опять говоришь, что имя Бог – больше, а Господь - меньше? Итак, если я покажу, что Сын называется этим именем большим, что ты скажешь? Прекратишь ли сражение? Отстанешь ли от состязания? Признаешь ли свое спасение? Освободишься ли от безумия? Понял ты, что я сказал? Так как имя Господь приписывают Сыну, а Бог – Отцу, как большее, то, если я покажу тебе, что Сын называется этим большим именем – Бог, сражение окончено, – я покоряю тебя твоим оружием и на твоих крыльях становлюсь выше тебя. Ты сказал, что имя Бог больше, а Господь меньше; я хочу доказать, что меньшее не приличествовало Отцу, если Он был большим, и большее не приличествовало Сыну, если Сын был меньшим. Послушай пророка, который говорит: "сей есть Бог наш, и никто другой не сравнится с Ним. Он нашел все пути премудрости. После того Он явился на земле и обращался между людьми" (Варух.3:36-38). Что скажешь ты на это? Будешь опровергать эти слова? Но не можешь, – истина остается блистающей собственным светом и ослепляющей глаза еретиков, не желающих верить ей. Хотя глубоко это состязание и велик жар, но слово это больше, превосходнее неудобства слушающих, и жар утоляется росой поучения; и если мы собираемся однажды или дважды в неделю, то слушателю не должно быть нерадивым. Когда ты выйдешь отсюда, и кто-нибудь спросит тебя: о чем беседовал учитель? – ты скажешь: против еретиков; если он скажет: о чем он беседовал? – и ты не найдешься отвечать, то стыд тебе величайший; а если ответишь, то уколешь его; если то будет еретик, исправишь его; если то будет нерадивый друг, привлечешь его; если невоздержная жена, вразумишь ее, – а отвечать ты обязан и жене: "жены", говорится, "в церквах да молчат. Если же они хотят чему научиться, пусть спрашивают у мужей своих" (1Кор.14:34-35). Когда ты придешь домой и жена спросит тебя: что принес ты мне из церкви? – скажи ей: не мяса, и не вина, и не золота, и не нарядов, украшающих тело, но слово, умудряющее душу. Когда ты придешь к жене, то предложи духовную трапезу; скажи наперед, пока свежа память: насладимся духовным, а потом насладимся чувственной трапезой, потому что если мы так устрояем дела свои, то будем иметь Бога среди нас, и трапезу благословляющего, и нас увенчивающего. За все же это будем благодарить самого Отца, с Сыном и Святым Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

[1] Произнесена в Константинополе и, если упоминание о том, что Златоуст привык сам терпеть преследования, а не других преследовать, считать указанием на изгнание именно Златоуста, то во время между первым и вторым изгнанием его, т. е. в конце 403 или в начале 404 года; но перенесение мощей св. Фоки празднуется 22 июля.

[2] В Библии: "наш" – и.И.

ПОХВАЛА всем святым, во всем мире пострадавшим[1]

Мученики равны ангелам; через мученичество смерть стала для человека приобретением и величайшее зло, нанесенное диаволом, премудрость Божия обратила в добро людям. Мученичество – и ликование, и битва, более обычных сражений ужасная, при беззащитности мучеников. Победа в нем безоружных над вооруженными. Мученичество – лествица на небо; тяжесть мучений, несравнимая, однако, с величием награды за них: они и сами награда – общение в страданиях Христа, награждаются еще и в будущем веке. Восхождение мучеников на небеса, к престолу Господа, принимающего их, как друзей. Способы приготовления к мученичеству в мирное время. Подвиги добродетели облегчаются мыслью о награде и сами – награда. Сладость ночной молитвы. Увещание всегда помнить о мучениках и украшать этим душу свою, как жилище Царя Небесного.

Еще не прошло семи дней после того, как мы совершали священное торжество Пятидесятницы, и вот опять настиг нас лик мучеников, или – лучше – ополчение и воинство мучеников, ничем не уступающее ополчению ангелов, которое видел патриарх Иаков (Быт.32:2), но подобное ему и равное. Мученики и ангелы различаются только именами, а делами соединены: ангелы обитают на небе, и мученики также; первые не причастны старости и бессмертны, и мученики будут иметь то же. Но те получили бестелесное естество? Что же? И мученики, хотя облечены телом, но бессмертным, или – лучше – еще прежде бессмертия смерть за Христа украшает тела их больше бессмертия. Не так светло небо, украшаемое хором звезд, как тела мучеников, украшаемые светлой кровью ран, так что, умерши, они сделали величайшее приобретение, и еще прежде бессмертия восприняли награды, получив от смерти венцы. "Не много Ты умалил его пред Ангелами: славою и честью увенчал его", говорит Давид о естестве человеческом вообще (Пс.8:6); но и это малое Христос пришедши восполнил, осудив смертию смерть. Впрочем я не это доказываю, но то, что и этот недостаток, смерть, сделался приобретением, так как, если бы они не были смертными, то не сделались бы мучениками; если бы не было смерти, то не было бы и венца; если бы не было кончины, то не было бы мученичества; если бы не было смерти, то Павел не мог бы говорить: "я каждый день умираю: свидетельствуюсь в том похвалою вашею, которую я имею во Христе Иисусе" (1Кор.15:31); если бы не было смерти и тления, то он также не мог бы говорить: "радуюсь в страданиях моих за вас и восполняю недостаток в плоти моей скорбей Христовых" (Кол.1:24). Итак, не будем скорбеть, что мы стали смертными, но будем благодарить, что смертью открыто нам поприще мученичества; через тленность мы получили возможность наград, отсюда имеем мы повод к подвигам. Видишь ли премудрость Божию, как Он величайшее из зол, верх нашего бедствия, введенный диаволом, т. е. смерть, обратил нам в честь и славу, ведя через нее подвижников к наградам мученичества? Что же? Будем благодарить диавола за смерть? Да не будет: не по его мысли – это добро, но дар премудрости Божией; он ввел, чтобы погубить людей и, возвратив в землю, отнять у них всякую надежду спасения, но Христос, взяв это, изменил, и через смерть опять возвел нас на небо. Поэтому никто да не осуждает нас, если я назвал весь сонм мучеников ликом и воинством, приписав одному предмету два противоположные названия; лик и воинство – названия противоположные, но здесь оба они соединились вместе: (мученики) шли на мучения с удовольствием, как ликующие, и вместе, как воинствующие, оказали всякое мужество и терпение и победили противников. Если посмотришь на существо событий, то эти события – сражение, война и ополчение; а если исследуешь смысл событий, то совершившееся – ликования, празднества, торжества и величайшее удовольствие.

Хочешь узнать, сколько эти подвиги, т. е. подвиги мучеников, ужаснее войны? Что ужасного в войне? С той и другой стороны стоят огражденные станы, блещущие оружием и озаряющие землю; со всех сторон пускаются тучи стрел, множеством своим помрачающие воздух; потоки крови льются по земле; везде в великом множестве, как колосья во время жатвы, падают воины, поражаемые друг другом. Теперь от них я переведу тебя к этому сражению. И здесь два ополчения, одно – мучеников, а другое – мучителей; но мучители вооружены, а мученикн сражаются с обнаженным телом, и победа остается за обнаженными, а не вооруженными. Кто не изумится, что бичуемый побеждает бичующего, связанный – несвязанного, сожигаемый – сожигающего, умирающий – умерщвляющего? Видишь ли, как эти подвиги страшнее тех? Те, хотя и страшны, но происходят естественно; а эти превосходят всякое естество и всякий порядок вещей, чтобы ты убедился, что это – дела благодати Божией. Притом, что несправедливее этой борьбы? Что беззаконнее этих сражений? На войнах обе сражающиеся стороны бывают вооружены; а здесь не так, но один наг, а другой вооружен; также в борьбе обоим противникам позволяется действовать руками, но здесь один связан, а другой свободно наносит удары. Выбравши себе, как бы по тирании, право делать зло, а праведным мученикам предоставив терпеть зло, судьи таким образом нападают на святых, и даже и так не побеждают их, но после такой неравной битвы отходят пораженными; и бывает то же, как если бы кто вывел воина на сражение и, отломив острие копья его и сняв с него броню, приказал ему так сражаться с обнаженным телом, а он, подвергаясь нападениям и ударам и получая бесчисленные раны, поставил бы трофеи. Таким же образом и эти, выведя мучеников нагими, связав им руки назад и со всех сторон нанося им удары и язвы, были побеждаемы; а они, получая раны, ставили трофей победы над диаволом. Как адамант, поражаемый ударами, не поддается и не смягчается, а напротив сокрушает ударяющее железо, – так точно и души святых, при столь многих наносимых им мучениях, сами не терпели никакого вреда, а силу тех, которые били их, сокрушали и заставляли их удаляться с борьбы побежденными со стыдом и бесчестием после многих и нестерпимых ударов. Их привязывали к дереву и строгали бока их, проводя глубокие борозды, как бы распахивая землю, а не тело раздирая, так что можно было видеть открытые внутренности, обнаженные ребра, расторгнутые груди; и здесь не останавливались в неистовстве те кровожадные звери, но, сняв с дерева, растягивали их на железной решетке над горячими угольями, и можно было видеть опять зрелища, ужаснейшие прежних: двоякие капли падали из тел, льющейся крови и растопляемой плоти, – но святые, возлежа на угольях, как на розах, с радостью смотрели на совершавшееся.

2. Ты же, слыша о железной решетке (имеющей: вид лестницы). вспомни о мысленной лествице, виденной патриархом Иаковом, которая простиралась от земли до неба; по той нисходили ангелы, а по этой восходят мученики; на той и другой стоит Господь (Быт.28:13). Не перенесли бы страданий эти святые, если бы не имели такой опоры. По той восходят и нисходят ангелы, а по этой, как всякому известно, восходят и мученики. Почему? Потому, что те "посылаемые на служение для тех, которые имеют наследовать спасение" (Евр.1:14); а эти, как ратоборцы и венценосцы, окончив подвиги, отходят наконец к Распорядителю подвигов. Впрочем, не будем просто слушать, когда говорится, что горячие уголья были подкладываемы под истерзанные тела, но представим, каково бывает нам, когда мы впадаем в горячку; тогда мы самую жизнь не считаем жизнью, досадуем, негодуем, раздражаемся, как малые дети, считая этот огонь нисколько не меньшим огня геенского; а они, не горячкой будучи объяты, но когда пламень со всех сторон осаждал их, и искры вторгались в их раны и терзали язвы их свирепее всякого зверя, тогда, как бы адамантовые и как бы видя это совершающимся в чужих телах, доблестно и с свойственным им мужеством стояли в словах исповедания, и оставались непреклонными во всяких бедствиях, блистательно обнаруживая и свое мужество и Божию благодать. Вы часто видите на рассвете солнце восходящим и бросающим багряновидные лучи? Таковы были тела святых, когда со всех сторон обливали их потоки крови, как бы багряновидные лучи, и озаряли тело их гораздо больше, нежели небо озаряется солнцем. Видя эту кровь, ангелы радовались, а бесы ужасались и сам диавол трепетал: то была не просто видимая кровь, но кровь спасительная, кровь святая, кровь достойная небес, кровь постоянно напаяющая добрые растения церкви. Видел эту кровь и ужасался диавол, потому что вспоминал о другой крови – Владычней; ради той текла и эта кровь, потому что с тех пор, как прободено ребро Владыки, ты видишь тысячи прободенных ребер. И кто не пойдет на эти подвиги с великой радостью, имея в виду приобщиться страданий Господних и сделаться сообразным смерти Христовой? Это – достаточное воздаяние, честь большая, награда превышающая труды, еще прежде царства небесного. Итак, не будем страшиться, слыша, что такой-то потерпел мученичество; но будем страшиться, слыша, что такой-то оказался слабым и пал, когда предстояли ему такие награды.

Если же хочешь слышать и о наградах будущих, то никакое слово не может представить их, – потому что "не видел того глаз", говорится, "не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его" (1Кор.2:9); а никто из людей не возлюбил Его так, как мученики. Впрочем потому, что величие назначенных благ превышает и слово и ум наш, мы не будем молчать о них, но, сколько возможно нам сказать и вам выслушать, постараемся, хотя неясно, изобразить вам блаженство, которое примет там мучеников; а ясно познают его только те, которые наслаждаются им на самом деле. Здешние жестокие и невыносимые страдания мученики терпят в течение краткого времени, а по отшествии отсюда они восходят на небеса, причем ангелы предшествуют им и архангелы сопровождают их, потому что не стыдятся подобных себе рабов и решились все сделать для них, как и те решились потерпеть все для Христа, своего Владыки. По восшествии на небо, сретают их все святые силы. Если тогда, когда приходят в город чужие ратоборцы, стекается весь народ отвсюду и, окружив их, рассматривает стройность их членов, – то гораздо больше тогда, когда восходят на небеса подвижники благочестия, ангелы сретают и все вышние силы стекаются отвсюду – видеть их раны, и, как некоторых героев, возвратившихся с войны и сражения с великими трофеями и после многих побед, радостно принимают всех их и приветствуют, потом ведут их с великим торжеством к Царю небесному, к тому престолу, исполненному великой славы, где херувимы и серафимы. Прибыв туда и поклонившись Седящему на престоле, мученики удостоиваются от Владыки гораздо большего благоволения, нежели от подобных себе рабов, потому что Он принимает их не как рабов (хотя и это величайшая честь, равной которой нельзя найти), но как друзей Своих: "вы", говорит Он, "друзья Мои" (Ин.15:14); и весьма справедливо, потому что сам Он сказал еще: "нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих" (Ин.15:13). Так как они показали величайшую любовь, то Он дружески и принимает их, и наслаждаются они тамошней славой, соединяются с ликами (ангельскими), участвуют в таинственных песнопениях. Если они, еще находясь в теле, через общение в таинствах принадлежали к тамошнему лику, воспевая трисвятую песнь вместе с херувимами, как известно вам, посвященным в тайны, – то гораздо больше тогда, наслаждаясь сотоварищами по лику, они с великим дерзновением участвуют в тамошнем славословии. Не страшились ли вы мученичества прежде? А теперь не желаете ли мученичества? Теперь не сожалеете ли, что ныне уже не время мучений? Но будем и мы упражняться как во время мученичества. Они презирали жизнь, – ты презирай удовольствия. Они ввергали тела свои в огонь, – ты ввергай теперь деньги в руки бедных. Они попирали уголья, – ты погашай пламень похоти. Трудно это, но и полезно. Смотри не на прискорбное настоящее, а на приятное будущее, не на бедствия присущие, а на блага уповаемые, не на страдания, а на награды, не на труды, а на венцы, не на усилия, а на плату, не на скорби, а на воздаяния, не на горящий огонь, а на царство предстоящее, не на окружающих палачей, а на увенчивающего Христа.

3. Это лучший способ и удобнейший путь к добродетели – взирать не на труды только, но и на награды после трудов, – впрочем и не на них только самих по себе, Так, когда ты намереваешься подать милостыню, то обращай внимание не на издержки денежные, а на приобретение правды: "расточил, роздал нищим; правда его пребывает во веки" (Пс.111:9); не смотри на оскудение богатства, но взирай на умножение сокровища. Когда постишься, то думай не об изнурении от поста, но о легкости, происходящей от этого изнурения. Когда бодрствуешь в молитве, то помышляй не об усталости, причиняемой бодрствованием, а о дерзновении, доставляемом молитвой. Так делают и воины: они смотрят не на раны, а на награды, не на поражения, а на победы, не на падающих мертвыми, а на увенчиваемых героев. Так и кормчие прежде волн видят пристани, прежде кораблекрушений – торговые выгоды, прежде бедствий на море – благополучие после мореплавания. Так делай и ты: представь, сколь великое дело – среди глубокой ночи, когда спят все люди, звери и скот, когда господствует глубочайшая тишина, тебе одному бодрствовать и дерзновенно беседовать с общим всех Владыкой. Сладок сон? Но нет ничего слаще молитвы. Беседуя с Богом наедине, когда никто не беспокоит тебя и не отвлекает тебя от молитвы, ты можешь во многом иметь успех; самое время – союзник твой для получения того, чего желаешь. Но ты поворачиваешься лежа на мягкой постели, и медлишь встать? Представь сегодняшних мучеников, которые лежали на железной решетке, где не постель была подостлана, но подложены горячие уголья. Здесь я хочу окончить речь, чтобы вы ушли с живым и свежим воспоминанием об этой решетке и памятовали о ней ночью и днем; хотя бы удерживали нас тысячи уз, мы в состоянии будем легко разорвать все и восстать для молитвы, если будем постоянно представлять себе эту решетку. Впрочем не только решетку, но и прочие страдания мучеников начертаем на широте нашего сердца. Так делающие свои домы великолепными украшают их со всех сторон разноцветной живописью, – так и мы на стенах души нашей нарисуем казни мучеников. Та живопись бесполезна, а эта приносит пользу; для этой живописи не нужно ни богатства, ни издержек, ни какого-нибудь искусства, но вместо всего достаточно приложить усердие и ум мужественный и бодрственный, чтобы посредством него, как бы посредством искусной какой руки, изобразить их мучения. Итак, нарисуем в душе одних лежащими на сковородах, других растянутыми на угольях, иных вверженными в котлы, других брошенными в море, иных скоблимыми, иных сгибаемыми на колесе, иных разбиваемыми об утес, иных борющимися с дикими зверями, иных низвергаемыми в пропасть, иных так, как каждому из них случилось окончить жизнь, чтобы, сделав разнообразием такой живописи жилище наше светлым. приготовить приличное пристанище для Царя небесного. Если Он увидит такие изображения в душе, то придет с Отцем и сотворит у нас обитель с Духом Святым; и будет, наконец, наша душа царским домом, и никакой непристойный помысл не сможет войти в нее, потому что воспоминание о мучениках, как бы какая живопись, постоянно будет сохраняться в нас и производить великий блеск, и Царь всего, Бог, будет непрестанно обитать в нас. Таким образом, приняв Христа здесь, мы по отшествии отсюда сможем быть принятыми в вечные обители, чего да сподобимся все мы, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, чрез Которого и с Которым слава Отцу, со Святым и Животворящим Духом, во веки веков. Аминь.

[1] О месте (в Антиохии, или Константинополе) и времени произнесения – ничего неизвестно.

БЕСЕДА после землетрясения[1]

Любовь проповедника к своей пастве. – Благочестие жителей Антиохии. – Плоды перенесения бедствий. – Насколько верующие сделались лучше под влиянием покаяния, к которому побудило их землетрясение. – Утишение гнева Божия. – Пороки богатых навлекли это наказание, добродетели бедных – спасли город.

Хотя нам болезнь воспрепятствовала участвовать вместе с вами в духовном торжесгве, но вас не привела в расслабление тяжесть путешествия. Хотя вы пришли сюда с трудом, утомленные и совершенно облитые потом, но словесное учение и мою болезнь обратило в здоровье и ваш труд облегчило песнопением. Посему и я, сам страдая болезнью, не связываю языка своего молчанием, и вы, утомленные, не отказываетесь слушать; но как только явилось слово, труд удалился, и как только открылось учение, утомление обратилось в бегство. Болезнь и труд принадлежат телу, а учение есть дело и врачество души; но сколько душа выше тела, столько и дела ее предпочтительнее. Поэтому не только тогда, когда препятствует болезнь, но и когда встречалось множество и других препятствий, я не переставал быть в единении с вашей любовью, не отказался быть и сегодня на этом прекрасном празднике. Доселе мы были пригвождены к одру (болезни), но Бог не попустил нам совершенно истомиться от голода. В самом деле, как для вас голод – не слушать, так и для меня голод – не говорить. Так и мать часто, больная, соглашается лучше допустить, чтобы дитя кормилось ее грудью, нежели видеть его томящимся от голода; пусть же будет приведено в напряжение и мое (больное) тело. Кто не пролил бы охотно самую кровь свою за вас, мужей, пламенеющих таким благочестием, такой любовью к слушанию, и являющих такое раскаяние в краткое мгновение времени? Вы не знаете дня и ночи, но то и другое время обращаете в день, не воздух изменяя, а всенощными бдениями просвещая ночи; у вас ночи без сна, и власть сна превратилась, так как любовь ко Христу победила слабость естества. Вы освободились от условий телесного бытия человеческого, подражая силам (бесплотным), являя неусыпное бодрствование, постоянный пост, столь тяжелый труд путешествия, тяжелый труд по естеству, но отдохновение по произволению. Таков плод страха, такова прибыль от землетрясения, прибыль, никогда не утрачиваемая, прибыль, и бедных делающая богатыми, и богатых еще более обогащающая; она не знает бедности, не знает богатства. Случилось землетрясение, и удалило неравенства в жизни. Где теперь одевающиеся в шелковые одежды? Где золото? Все это исчезло, рассеялось легче паутины и оказалось мимолетнее цветов весенних. Но так как вашу душу я вижу приготовленной, то хочу предложить вам обильнейшую трапезу. Я вижу, что тела ваши утомлены, но душа цветет юностью. Обильны потоки вашего пота, но они очищают совесть. Если борцы проливают даже кровь свою за лавровые листья, которые сегодня даются, а завтра увядают, то гораздо более вам, вышедшим на поприще подвигов, должно не уклоняться от трудов добродетели и не ослабевать. Ваше собрание – венец для меня, и один слушатель из вас для меня равносилен целому городу. Некоторые наполняли чаши до верха, другие учреждали сатанинские пиршества, иные приготовляли обильную трапезу; а вы совершили такое всенощное бдение и очистили весь город шествием святых ног ваших, перемерив площадь шагами и сделав самый воздух святым. И воздух становится святым от песнопения, как вы слышали сегодня от Бога, сказавшего Моисею: "ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая" (Исх.3:5). Вы освятили землю и площадь, сделали город для нас церковью. Как бурный поток, протекая и несясь с великой стремительностью, низвергает все, так точно и поток духовный, "река Божия, веселящая город Божий[2]" (Пс.45:5;64:10), наполнился водами и очистил грязь нечестия. Нет ни одного развратного, или – лучше – если есть какой-нибудь развратник, то он исправляется. Он слышит голос, и душа его преобразуется; наступает песнопение, и нечестие удаляется, страсти корыстолюбия обращаются в бегство; если же не обращаются в бегство, то подобно тому, как дикие звери зимой скрываются в своих пещерах, так и невоздержная душа скрывается внутри, и подобно тому, как змеи от холода, сковывающего тела их, уходят в глубочайшие убежища, так точно и эти страсти, неблагородные и рабския, скрываются как бы в какую глубину. Без сомнения, и сами носящие в себе эти страсти стыдятся их: хотя они носят их, но уже мертвые. Вместо зимы для них служит наше песнопение. Достигает до слуха человека любостяжательного этот голос – и он, если не истребляет страсть, то умерщвляет эту страсть; достигает до слуха человека развратного и гордаго – и он, если не умерщвляет сладострастие и гордость, то скрывает это сладострастие и гордость. А немаловажное дело, если порок не заявляет о себе открыто. Говорил я и вчера, что велики плоды от землетрясения. Видите ли вы человеколюбие Господа, потрясающего город и утверждающего душу, колеблющего основания и укрепляющего помышления, показывающего непрочность города и делающего сильной волю? Обрати внимание на Его человеколюбие: Он поколебал недолго – и утвердил навсегда; землетрясение – на два дня, а благочестие должно остаться на все время; не надолго вы опечалились, а навсегда укоренились. Я хорошо знаю, что от страха Божия благочестие ваше получило корень; и если будет успокоение от бедствия, то плод останется. Уже не будет больше терний, подавляющих его, и сильный дождь не затопит его; хорошо возделал вас страх, послужив мне союзником в слове. Я замолчу, но основания говорят; я замолчу, но землетрясение, громче трубы, возвышает голос, говоря: "щедр и милостив Господь, долготерпелив и многомилостив" (Пс.102:8); – я пришло не для того, чтобы погребсти вас под развалинами, но чтобы укрепить вас. Так говорит землетрясение и восклицает: я устрашило вас, но не для того, чтобы огорчить, а чтобы сделать вас более внимательными к себе. Слушайте со вниманием эти слова: так как беседа становилась бессильной, то возгласило наказание; так как учение ослабевало, то прибыл на помощь страх. Это сказать вам кратко пришел я, и делаю свое дело: когда приведу вас в сокрушение, тогда и преподам вам учение, дабы это учение не было бессильно; нашедши камни и произрасшее терние, я очищаю ниву, чтобы потом бросать семена учения щедрой рукой. Потерпели ли вы какой-нибудь вред, опечалившись на краткое время? Вы сделались из людей ангелами, переселились на небо, – не по месту, но по нравам. А что я не льщу вам, говоря это, свидетельствуют дела. Чего не достает у вас для покаяния? Вы отринули ненависть, удалили низкие страсти, насадили добродетели, имели силу провести целую ночь в священном бдении с великой любовью и возвышенным настроением души. Никто не вспоминает о прибылях, никто не говорит о любостяжании, и не только руки чисты от грехов, но и язык свободен от беззакония и злословия; никто не оскорбляет ближнего, никто не идет на сатанинские пиршества; домы чисты, площадь омыта от нечистот, наступает вечер, и нигде сонмы юношей не поют театральных песней. Собираются сонмы, но не для разврата, а для добрых дел; и на площади можно слышать песнопения, и в домах сидят, одни воспевая псалмы, а другие – священные гимны; наступает ночь, и все идут в церковь, эту безмятежную пристань, тихое прибежище, свободное от волн. Я думал, что после первого и второго дня бессонница изнурит ваши тела; но теперь, чем более продолжается бдение без сна, тем более усиливается ваше усердие. Поющие у вас утомились, а вы оказываете юношескую бодрость; поющие у вас обессилили, а вы еще более укрепились. Где теперь, скажи мне, богатые? Пусть они узнают любомудрие бедных. Они спят, а бедные на земле не спят, но преклоняют колена, подражая Павлу и Силе (Деян.16:25). Те пели и поколебали темницу, а вы поете и привели в недвижимое состояние колеблемый город. Окончания действий противоположны, но то и другое – для славы Божией. Он (Павел) поколебал темницу, чтобы потрясти душу неверных, чтобы разрешить темничного стража, чтобы возвестить слово Божие; вы же привели город в недвижимое состояние, чтобы прекратить гнев Божий; и то и это устроено различным образом, но я радуюсь, – не тому, что пришел в недвижимое состояние город, но тому, что он приобрел эту неподвижность при помощи ваших молитв, что ваши песнопения послужили для него основаниями. Свыше гнев, а снизу ваш голос; свыше нисходящий гнев удержан голосом, восходящим снизу. Отверзлись небеса, и произнесен был приговор, – изощренный меч; город должен был сравняться с поверхностью земли от неизбежного гнева. И ничего нам не потребовалось, кроме покаяния, кроме слез и стенаний, и все было прекращено; Бог изрек приговор, а мы прекратили гнев Его. Не погрешил бы тот, кто назвал бы вас защитниками и спасителями города. Где начальники? Где великие хранители? Поистине вы – и крепость, и стена, и охрана города. Те своим нечестием расшатали город, а вы своей добродетелью укрепили город. Если бы кто-нибудь спросил, отчего поколебался город, то, хотя бы никто не отвечал, несомненно, что это – за грехи, за корыстолюбие, за несправедливость, за беззаконие, за гордость, за похоти, за ложь. Кого же? Богатых. Также, если бы кто-нибудь спросил, отчего опять получил свою неподвижность, то несомненно, что это – за песнопения, за молитвы, за всенощные бдения. А это кого? Бедных. Поколебать город – их дело, а возвратить ему неподвижность – ваше, так что вы стали его спасителями и защитниками. Но здесь мы окончим слово, продолжая всенощные бдения и песнопения и воссылая славу Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

[1] Беседа произнесена, нужно думать, в Антиохии, которая часто подвергалась землетрясениям, особенно во время Златоуста. Когда случилось упоминаемое в беседе землетрясение, Златоуст лежал больной на постели; но, пылая ревностью учительства, он встал с одра болезни и произнес эту беседу в одной из загородных церквей. Год произнесения неизвестен.

[2] Здесть святитель объединяет два изречения из Псалтири: Пс.45:5 "речной поток веселит город Божий" и 64:10 "река Божия наполнилась воды" – и.И.

БЕСЕДА

о предательстве Иуды[1]

Беседа произнесена в предместье Антиохии Дафны, и по некоторым особенностям слога некоторые исследователи относят ее к dubia. – В ней излагается кратко история предательства Иуды, о чем более подробные беседы смотри выше.

Ныне Дафна[2] приятна и боголюбезна не потому только, что она источает прозрачнейшие потоки и питает прекраснейшие древесные ветви, но и потому, что заключает в себе необыкновенное растение – крест; ныне здесь поистине источник целомудрия, страшный для пифийского демона. Уже не для ног людей нечестивых расстилает она свою равнину, но для вас, благочестивых, предлагает свою рощу, подобие того вожделенного места, того сада, в котором совершилось дерзкое предательство Спасителя и насаждено было дело нашего спасения. Но я не знаю, о чем мне говорить при настоящем торжестве: торжество воздвигает язык мой обвинять Иуду, а человеколюбие Спасителя обращает уста мои к себе. И я объят и тем и другим: и иенавистью к предателю, и любовью к Господу; но любовь, будучи больше и сильнее, превозмогает ненависть. Посему, оставив предателя, прославлю Благодетеля, прославлю не столько, сколько Он достоин того, но сколько я могу. Как Он преклонил небеса и сошел на землю? Как наполняющий собой весь мир пришел ко мне, сделавшись ради меня подобным мне? Как Он избрал в ученики свои того, о котором знал, что будет Его предателем, и повелел врагу следовать за Собою, как другу? Как Он не смущался предательством, а заботился о спасении предателя? "Когда же настал вечер", говорит евангелист, Иисус "возлег с двенадцатью учениками; и когда они ели, сказал: истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня" (Мф.26:20-21). Он предсказал о предательстве, чтобы предотвратить это беззаконие; но в предсказании не указал на лицо предателя, дабы не огласить беззакония ученика, которое еще не было известно совозлежащим. Видел ли кто такое человеколюбие Господа? Он и предается и любит предателя. Кто, испытывая презрение, милует презирающего? Кто, подвергаясь продаже, делает злого продавца участником своей трапезы? Кто щадит строящего козни? И ядущым им рече: аминь глаголю вам, яко един от вас предаст мя. Как человек, Он вкушал пищу, а как Бог, возвещал будущее; свойственное моему естеству Он делает ради меня. Когда же все ученики были поражены этими словами, и строго испытывали свою совесть, и время вечери обратилось у них во время скорби, когда каждый из них говорил: "не я ли, Господи?" (ст.22), желая таким вопросом устранить от себя дурное подозрение, тогда Спаситель, врачуя души неблаговременно пораженных, ответом Своим открывает того, который дотоле был неизвестен. "Опустивший со Мною", говорит Он, "руку в блюдо, этот предаст Меня; впрочем Сын Человеческий идет, как писано о Нем, но горе тому человеку, которым Сын Человеческий предается: лучше было бы этому человеку не родиться" (ст.23,24). Он жалеет того, кто не хотел жалеть себя самого; щадит того, кто не щадил собственной души своей; не хотел обнажать того, который давно уже обнажил себя, дабы и ему дать время для покаяния, и других учеников избавить от скорби; но от всего этого предатель нисколько не сделался лучше. Ему надлежало бы тотчас после этих страшных слов встать из-за стола, надлежало бы просить ходатайства о себе соучеников своих, надлежало бы обнять колена Спасителя и умилостивлять Его такими словами: я согрешил, человеколюбче, я согрешил, сделал беззаконие, продав людям за малую цену неоцененную жемчужину, я сделал беззаконие, променяв на небольшие деньги неистощимое богатство; прости меня, купившего себе вред и погибель; прости меня, у которого золото похитило разум; прости меня, злобно обольщенного фарисеями. Но он ничего такого не сказал и не подумал, а дерзким вопросом обнаружил бесстыдство души своей, сказав: "не я ли, Равви?" (ст. 25). О, бесстыдный язык! О, бесчувственная душа! Как бы не зная, он спрашивает о том, что сам замышляет, и думает укрыться от недремлющего ока. В душе он носил коварство, а языком произносил слово неведения; в уме совершал предательство, а устами, как он думал, прикрывал свой грех; употреблял такие же выражения, как и прочие ученики, а одинакового с ними нрава не имел; будучи волком по душе, говорил голосом овец. Что же ему Спаситель? "Ты сказал", отвечал Он. Великодушным ответом Он вполне разоблачил лицедейство нечестиваго. Христос мог бы сказать ему: что говоришь ты, бесстыдный и лукавый? Что говоришь ты, раб денег и истинный сообщник диавола? Ты дерзаешь притворяться незнающим? Ты дерзаешь скрывать то, что не может быть сокрыто? Разве Я не присутствовал Божеством при твоем злодеянии? Разве Я не видел оком Божества, как ты приходил к первосвященникам? Разве Я и отсутствуя не слышал, как ты говорил: "очто вы дадите мне, и я вам предам Его" (Мф.26:15)? Разве Я не знаю, за сколько ты продал Меня? Что же? И после обличения ты остаешься столь бесстыдным? Для чего ты стараешься утаить то, что намереваешься сделать? Предо Мной все открыто. Так мог бы отвечать Христос, но Он не отвечал так, а просто, незлобиво и кротко сказал: ты рекл еси, научая нас поступать таким же образом с нашими врагами. Однако и после такого обращения Иуда остался больным, не по небрежности врача, а по нерадению самого больного. Первый доставил все средства к спасению, а последний не хотел принять их, но, предавшись одному сребролюбию, полюбил больше золото, нежели Христа; и остался предан и верен подкупившим его. Иуда, подошедши, сказал Христу: "радуйся, Равви! И поцеловал Его" (Мф.26:49). Необычен этот способ предательства, совершаемый посредством лобзания и приветствия. "Иисус же сказал ему: друг, для чего ты пришел?" (ст.50). Для чего ты повелеваешь Мне радоваться, намереваясь огорчить Меня? Для чего ты льстишь словом, уязвляя делом? Для чего называешь Меня учителем, перестав быть учеником? Для чего злоупотребляешь правами любви? Для чего делаешь знак мира знаком предательства? Кому ты подражаешь в этом деле? Видел ли ты, чтобы так лобызала недавно ноги мои блудница? Видел ли, чтобы так преклонял колена предо Мной сотник? Видел ли, чтобы бесы так повергались предо Мной? Знаю, кто показал тебе путь коварного лобзания: диавол внушил тебе такие объятия, а ты, повинуясь злому советнику, исполняешь волю его; "друг, для чего ты пришел?" Исполняй гнусные условия, которыя ты заключил с фарисеями; скрепи документ продажи; подпишись под тем, что написано с твоих слов; предай Того, Кто сам желает быть предан; кроме ковчежца приобрети еще кошелек неправды; уступи место разбойнику, имеющему за свое исповедание получить то звание, которого ты лишил себя предательством. "Тогда подошли и возложили руки на Иисуса, и взяли Его" (Мф.26:50). И исполнилось пророческое изречение: "окружили меня, как пчелы сот, разгорелись[3], как огонь в терниях" (Пс.117:12); и еще: "множество псов окружили меня, тельцы тучные обступили меня" (Пс.21:17,13). О, незлобие, свойственное только одному Господу! На небе херувимы и серафимы, не дерзая взирать на чрезмерную Его славу, закрывают лица свои крылами, как бы руками; а на земле, когда руки беззаконных держали плоть Его, Он терпел. Видите ли, сколь долготерпеливого и человеколюбивого Владыки вы сделались рабами? Будьте же и вы к врагам своим, к подобным вам рабам, такими, каким, видите вы, был Господь к врагам Своим. И вы будете созваны на духовную вечерю; и вы будете совозлежать вместе с Владыкой: да не окажется же между вами кто-нибудь Иудой по нраву; все приступите в тишине и с миром; все прибегнем к Спасителю с чистой совестью. Он есть пост и пиршество верных, Он – питатель и пища, Он – пастырь и агнец. Ему слава во веки веков. Аминь.

[1] Беседа приписывается Златоусту. О времени произнесения нет сведений.

[2] Предместие Антиохии.

[3] Перев. проф.Юнгерова. В синод. пер. "угасли" – и.И.

Иоанн Златоуст