Конформизация: светская политикаСмерть Меня совпала с расширением пространства политической свободы. Прихожане, друзья, последователи Меня не воспользовались этим. Многие из них оправдывались тем, что миссионерствуют. Большинство просто чурались политики. Малая часть писала о политике, защищала демократические идеалы, но при этом избегала реальной политической деятельности - организации партий, митингов, политических дискуссий, избирательных компаний и т.п. И тут преобладала "миссионерская" позиция: не делать, а призывать делать, не строить, а указывать, как строить, ожидая, что исполнители найдутся. Правда, те немногие люди, которые реально занимались развитием демократии, от этих экспертов поддержки не получали. Личные амбиции брали верх. Искали не свободы, а утверждения себя в свободе. Сергей Лёзов, печатно хваставший тем, что Мень его крестил и однажды пил у него чай, одновременно поносил Меня за то, что тот якобы ограничивался "внутренней свободой". Естественно, именно Лёзов использовал возможности относительно демократических лет (1991-1994) не для участия в демократической политике, а для созидания карьеры филолога (неверующего, но специализирующегося на Библии) и создания очередного семейного гнезда. * В 1995-м году Калмыкова и Аман рассуждали о том, что Мень положил начало традиции "свободного самовыражения" в современном русском православии. Конечно, и в 1995-м году такие рассуждения уже были некоторым лукавством: православные "либералы" отказались от свободного самовыражения по целому ряду вопросов (война в Чечне, свобода совести), чтобы "сохраниться". Да и в целом: свобода самовыражения тогда свобода, когда зависит не от внешних обстоятельств (традиции), а от внутренних. Человек, который основывает свою свободу на том, что его учитель был свободен, впадает в противоречие со свободой, делает идола из Бога и тем самым расстаётся с Богом. Свобода самовыражения потихонечку превращается в свободу внутреннего самовыражения или во внутреннюю свободу самовыражения, - в общем, в фикцию. (Калмыкова А. Александр Мень - свидетель своего времени // Истина и жизнь. - 1995 г. - №1. - С. 11). * Интервью Михаила Меня в "Политическом журнале" (декабрь 2005 года) - первое, в котором вообще не упоминается его отец. Ракета вышла на орбиту, бак с топливом отброшен... Из "человеческого" оставлено только увлечение рок-музыкой. Совершено публичное ритуальное отречение от "Яблока" и отречение от Запада (общественные организации не должны-де финансироваться из-за рубежа). Горького привкуса, однако, нет, ибо в данном случае нельзя говорить о мутации - ни у кого из прихожан Меня и в 1990-м году не было иллюзий относительно Михаила Александровича. * Если Слово сеется на дурной земле, ничего хорошего не вырастет. "Меня постигло большое разочарование в моих православных друзьях, - писал в 1987 г. Юрий Глазов. - По своей наивности я полагал, что человек, вставший на путь веры, рано или поздно должен понять, что молчание в условиях, когда люди одно говорят, а другое — думают, невозможно и противопоказано духовному здоровью" (194). Глазов пророчил, что двоемыслие завершается полной покорностью "коммунистам". Ко времени его кончины в 1997-м году действительно можно было говорить о конце православного двоемыслия: поскольку коммунисты переименовались в православные, принятие власти стало лёгким и безболезненным процессом. Православный Путин, враг коммунистов, друг патриарха Алексия и о. Иоанна Крестьянкина, снял вопрос о двоемыслии. Те, кто в 1970-е годы был пусть в "понарошечной", "фигово-карманной" оппозиции, после 1994 года стал вполне искренне и последовательно призывать к борьбе с иноверующими, одобрять войну в Чечне, поддерживать "вертикаль власти". Как мутировавшая власть соединила двуглавых орлов с красными звёздами, так и вышедшие из подполья православные соединили воспоминания о том, что они были в одном приходе с Галичем, Мандельштам и Глазовым, и пребывание в одной Церкви с теми, кто гнал Галича, а теперь истреблял чеченцев, сажал экологов, учёных, осмелившихся сотрудничать с иностранцами, а иеговистов и пятидесятников преследовал точно так же, как и при Хрущёве, и при Брежневе. В 1990-е обнажилась крайне неприятная для такой среды правда: ее конформизм перестал быть следствием тоталитаризма и стал его истоком. Конформистская среда стала сама себя поддерживать. Остракизм уже не мог быть абсолютным - и это провозглашается свободой. Более того: конформисты перестали в своём кругу говорить правду, они стали лояльны, часто - искренне, иногда стёбно и цинично, но, во всяком случае, они поддерживают власть даже тогда, когда власть плевать хотела на их поддержку, она в ней попросту не нуждается, имея пятимиллионную армию и не имея идеологии. Конфликт с инакомыслящими стал жёстче: ведь раньше инициатива отчуждения исходила извне, и можно было, продемонстрировал внешней среде отчуждение, тайком сочувствовать изгою. Теперь тайное сочувствие потеряло смысл, демонстрации отчуждения тоже не требуется, хотя она и приветствуется, и человек сам, изнутри, а значит, с большей последовательностью (и бессмысленностью) показывает, что не имеет ничего общего с нон-конформистом. * В то время, как многие правозащитники советской эпохи выражали чаще недовольство Менем, который казался им недостаточно вовлеченным в демократическое движение, власти рассматривали его как фигуру даже более опасную, чем священник-правозащитник, ибо противостояние режиму у Меня носило характер более принципиальный. Не требуя от власти соблюдения декларируемых ею демократических принципов, не подписывая правозащитных воззваний, он свидетельствовал не только о Евангелии, но и о принципиальной необходимости для христианина полагать компромиссам с властью определенные пределы. На этом в значительной степени и основывалась как его популярность в среде интеллигенции (а в начале 1990-х годов, в среде и околоинтеллектуальной). Этим он был ближе не к своему современнику митр. Антонию Блуму, а к Вл.Соловьеву, Бердяеву и другим русским православным деятелям начала ХХ в. Это не означает, что Мень, если бы он жил в 1990-е годы, дал бы себя втянуть в борьбу по конкретным политическим или внутрицерковным вопросам, как это полагал неизбежным один из его реакционных критиков путинского поколения, который писал: «Представьте, если бы он был жив в 1991– 1996 годах... Его объявили бы "новым Сахаровым", "совестью эпохи", его растаскаскали бы по митингам, "коллективным письмам" и предвыборным кампаниям. Лозунг: "Голосуй или проиграешь! Голосуй сердцем!" был бы озвучен голосом о.Александра. Из него постоянно вытаскивали бы негативные оценки деятельности Патриарха и "официального Православия". Его превратили бы в защитника сект. Ему, человеку бесконечно более умному, чем нынешние московские "неообновленцы", пришлось бы из чувства партийной солидарности защищать их не слишком продуманные эксперименты и просто пошлости... И на этот путь его уже начали затаскивать в последний год его жизни. Он все-таки успел сказать некоторые вещи и не продуманные, и лишние» (Кураев А. Потерявшийся миссионер. В кн.: О богословии протоиерея Александра Меня. Издательство NIKA , Житомир, 1999 г.).
Означает ли это, что заявление М.А.Меня, устные сомнения почитателей о.А.Меня в необходимости и возможности его канонизации, следует расценить как высказывания целиком неискренние, сделанные в порядке компромисса с церковной и светской властью? Можно ли считать вполне «западным» поведение тех друзей и последователей Меня, которые подчеркивали его роль как «референтной», а не «канонизированной» фигуры? В целом ряде случаев на это нужно ответить отрицательно. Например, тексты, исходящие от А.Солженицына, Ю.Кублановского, Н.Струве и некоторых других авторов, Солженицыну близких, действительно формально характеризуют Меня в манере, характерной для «западного», «секулярного» дискурса. Однако «западность» этих авторов ограничивается стилем, между тем как содержание их текстов носит ярко анти-западнический, националистический и государственнический характер, изредка (видимо, для сохранения самоуважения, для имитации отстраненности от власти) в сопровождении мягкой критики крипто-советских властей, как церковных, так и светских, по второстепенным вопросам. Формально секулярна манера, в которой говорят о Мене те, кто обращаются за финансовой поддержкой к западным христианам: они используют имя Меня как сигнал о близости своих позиций к позициям зарубежных единоверцев. При этом, однако, внутри России эти люди в отношениях с властями ведут себя далеко не так, как их собратья на Западе. В отличие от западных христиан, они тщательно избегают любой политики, чтобы не вступать в конфликт с государством, монополизировавшим политику. Впрочем, собиратели грантов и националисты-государственники, по привычке изображающие либералов, не слишком многочисленны, их ангажированность слишком хорошо оплачивается, чтобы считаться фактором первичным, а не производным от направления финансовых потоков. К числу же первичных факторов можно отнести то обстоятельство, что большинство православных христиан, заявляющих о том, что для них Мень является символической, «референтной» фигурой, относятся к той среде, которая создавала и продолжает создавать крипто-советский режим, а не создана им. Эта среда состоит в основном из мирян, церковные власти пока не в силах ей чем-либо угрожать. Тем не менее, и в этой среде считают необходимым не акцентировать своеобразия Меня как фигуры, оппозиционной коррумпированному режиму, отказывающемуся ориентироваться на власть в решении большинства вопросов бытия. Эта среда склонна сужать значение Меня, делая из него российский аналог митр. Антония Блума или Александра Шмемана. Эта среда есть церковный сектор того большинства российского общества, которое на рубеже 1990-х годов показало себя заинтересованным в свободе и демократии лишь в той степени, в которой они не требовали вступать в серьезную конфронтацию с властью, не противоречили традиционным для советского общества инфантильности, безответственности. Именно эта среда, на первый взгляд крайне аполитичная, в реальности составляет базу крайней и однозначно тоталитарной политизированности российской жизни, в которой стремление к реальной демократии и к настоящей политической и духовной свободе рассматривается как недопустимый экстремизм. На первое место в этой среде выходит проблема не «канонизации», а «каноничности» - того, насколько то или иное общественное движение дозволено до предела централизованной властью. Именно в угоду такой психологии стал формироваться миф об о.А.Мене как о священнике, который ограничивался проповедью Евангелия, отвергал всякую политизированность, пользовался благоволением церковного начальства (наиболее ярко эта позиция представлена у М.Журинской). Из почти сорока авторов проанализированного выше сборника лишь один (В.Илюшенко) продолжает подчеркивать совершенно определенно и святость Меня, и его недвусмысленное противостояние режиму приспособленчества. Канонизация Меня «катакомбниками», не принимающими «властолюбия, политиканства, приспособленчества» государственной религии, была актом вполне средневековым. Почитание святых, изображение их на иконах для личного, прежде всего, употребления в Средние века получило развитие не потому, что оно насаждалось сверху, а потому, что это почитание давало церковным низам, «пасомым», пространство для выражения своих взглядов, уравновешивало авторитет «учащей Церкви» авторитетом «Церкви невидимой» (конечно, это сосуществовало с пережитками магизма и многобожия внутри Церкви). Впрочем, заподазривать, как это делал М.А.Мень, что канонизация такого рода поможет кому-либо «прикрыться авторитетом» о. Александра Меня, вряд ли можно. В отличие от начала 1990-х, когда Мень-младший благодаря авторитету своего отца начал карьеру политика, в 2000 году и позднее напоминание об о.А.Мене оказывалась скорее обстоятельством, неблагоприятным в глазах большинства православных и общества в целом. Это архаический ответ свободных людей на вызов общества, сползающего в архаизм средневекового рабства. Можно уверенно говорить, что динамика отношения к Меню – как к «каноничному», «антиканоничному», «канонизированному», или «референтному» историческому персонажу будет и впредь неплохой «лакмусовой бумажкой» духовного состояния российского общества. Мистический опыт христианства позволяет выйти из противопоставления «канонизированности» и «референтности». Этот мистический опыт выражается в вере в «общение святых», уверенности в том, что умершие являются активными участниками духовной жизни. Однако, восторженное отношение к о.А.Меню часто подменяет «общение со святым» разрешением на почитание святого. Это проявление той сосредоточенности на власти, которая составляла суть советской психологии. Вместо того, чтобы уверенно говорить (и практиковать) о необходимости общения не только с о.А.Менем, но и с мученикам и исповедниками катакомбной Церкви, с героическими женщинами-исповедницами 1930-1940-х годов, его окружавшими, большинство почитателей Меня сосредоточилось на бюрократической стороне вопроса. Ради «продолжения дела Меня» отказались от главного, что преображало ту вполне рутинную религиозную активность, которая наполняла его жизнь: открытость общению, не только с умершими святыми, но и с живыми. Общение, человечность, усилие быть искренним было принесено в жертву дисциплине, в жертву очередному «проекту» светлого (церковного) будущего. Без них творчество превращается в имитацию творчества, церковность – в эгоистическую кружковщину, свободолюбие – в дешевое противопоставление себя тем, кто еще глубже погряз в коллективизме и инфантилизме. Борьба с политизированностью демократической приводит к политизированности антидемократической, к приспособленчеству и соучастию в очередном классическом имперском проекте. * Приход Космодемьянской церкви в Столешникове переулке, где расположен фонд Меня – что видит входящий в храм на доске объявлений осенью 2000 года? Благодарственное письмо из штаба ВМФ за помощь доблестным морякам, воюющим в Чечне. Отец Александр не подписывал протестов против военных эскапад власти, а в последние годы утешал приходивших к нему ветеранов афганской войны. Но чтобы в 1980-м году в его храме висело письмо из Минобороны с благодарностью за помощь «ограниченному контингенту»… Нам, что, собственно, не нравилось в тогдашней власти – что она людоедствовала или что она читала за едой газету «Правда», а не жития святых? Ср. 2005 год, солидаризация прихода с о.А.Лоргусом, который призывает как к "единственному" способу пацифизма - любовь к себе. * Александр Занемонец, о котором интернет сообщает, что он аспирант по византологии в МГУ, опубликовал статью "Был один хороший человек..." - рецензию на книгу Вл.Илюшенко о Мене (оп. в интернете на сайте "Соборность", а еще ранее в приходской газете Космодемьянской церкви, где настоятель о. А.Борисов). Занемонец сообщает о себе: "Я принадлежу к куда более молодому поколению духовных чад отца Александра Меня, нежели Владимир Илюшенко, и большая часть моей христианской жизни прошла после 1990 года". Он резко упрекает Илюшенко, что тот представляет Меня каким-то уникумом, а ведь есть еще и Антоний Блум, и Софроний Сахаров, и Николай Гурьянов. Странно, что византолог не почувствовал: работы Илюшенко относятся к жанру апологии или даже энколпиона, требовать от них академической бесстрастности - означает нарушать первую заповедь критика, т.е. судить автора, выйдя за рамки принятых им условий жанра. Так ведь можно начать обличать всех православных: чего мы кличем патриарха "Святейшим"?! Илюшенко, конечно, не бесстрастен, склонен к обобщениям, но ведь и Занемонец обобщает: "Об о.Александре пишут либо панигирики, либо акафисты наоборот. Не свидетельствует ли как раз это лучше всего о том, что пока слишком много неясного, что пока нет никаких "беспристрастных" оценок, а изобретенное кино - пока лишь черно-белое?" Это показывает, что Занемонец слишком погружен лично в дискуссии о Мене и не замечает многочисленных печатных работ, в которых о Мене говорится достаточно уравновешенно и объективно. Достаточно напомнить о книге Иве Амана или о мемуарах Владимира Леви, Владимира Файнберга, Натальи Трауберг, Анатолия Четверикова. Занемонец пишет: "В книге не видно, с кем вместе работал, молился, проповедовал о.Александр. В конце концов - от кого он, не взирая ни на что, воспринял священническое служение? Не от тех ли епископов, о которых В.Илюшенко говорит, что "в большинстве своем они безоговорочно подчинились богоборческой власти и пошли на постыдное сотрудничество с тоталитарным режимом. Их коллаборационизм морально подтачивал церковь" и которые представляли "полуязыческое и ущербное православие" (с. 94)? Стоит ли замечать, что в словаре самого о.Александра нет ни "постыдного сотрудничества", ни "ущербного православия"?" Занемонец мог бы почитать биографию Меня и его мемуары, тогда бы он узнал, что о. Александр всегда очень страдал оттого, что епископат Патриархии изолировал от рядового духовенства. Он даже вышел на архиеп. Гермогена Голубева, чтобы тот осуществлял действительное, а не фиктивное епископское попечение о его деятельности. Что до рукоположения, то о. А.Мень постоянно был ближе к еп. Афанасию Сахарова - сидевшему, а не подчинившемуся. Особо ставит Занемонец вопрос о том, можно ли называть Меня уникальным, не противоречит ли это "командности" христианства. Но в том-то и дело, что уникальность необходима для "команды" (которую принято называть в России "соборностью"). Занемонец сожалеет о том, что среди учеников Меня редко встречается "широта взглядов", что только у одного из подмосковных священников из их числа продаются и книги Меня, и книги Роуза. Между тем, в Космодемьянской церкви (в газете которой статья Занемонца и опубликована) продаются и книги Меня, и монархическая литература, и достаточно дурно пахнущие плоды нынешнего "стилизованного православия" - на любой вкус. Интереснее статьи Занемонца отклик на него (на сайте "Соборности") свящ. Всеволода Чаплина, пресс-секретаря митр. Кирилла Гундяева: "Искренне сожалею, что сейчас многие из духовных чад о. Александра Меня переживают кризис - не духовный, не внутренний, а кризис общественного призвания. Им подчас так и не удалось выйти с диссидентских кухонь к широкому кругу людей. Можно обвинять наследие времени, в которое большинство из них сформировалось, можно говорить о недостаточности людей и средств. Но есть и еще одна проблема - созвучная той, о которой сказал автор прекрасной статьи. Это "отделенность". Мне как-то пришлось говорить перед данной аудиторией о необходимости в большей степени быть Церковью, то есть любить и ценить всех других ее чад, не исключая и членов общества "Память" - не стремиться любой ценой переделать, не отряхивать прах с ног наших, а именно любить и ценить, ощущая их частью одного с тобой организма. Быть готовыми не только прислушаться к их голосу, но и подумать: а в чем ты сам перед ними мог быть виноват. Увидеть и принять разнообразие и разномыслие, выйти на просторы "презренной" современной культуры и "банальной" публичности - вот чего до сих пор недостает многим группам православной интеллигенции (не только чадам о. Александра)".
Я бы назвал такую позицию "парткомовским христианством". Сперва последователей Меня загоняют в подполье, потом загнавшие упрекают их в том, что те сидят в подполе. Между тем, среди "меневцев" куда больше людей, проповедующих христианство "широкому кругу людей", чем среди всех московских священников. И они проповедуют не Меня, а именно Христа, в отличие от "антименевцев", которые зациклены на ИНН, ВСЦ и прочих маргинальных проблемах. А уж призыв понять, чем ты виноват перед антисемитами и черносотенцами, -- классика совковости. Сатанинская пародия на покаяние, подмена раскаяние - комплексом вины. Разумеется, сам Чаплин и не подумает думать, чем он лично виноват перед "меневцами". Примечательно, что ведь вряд ли начальство обязало Чаплина поместить этот отклик -- что ж, хороший знак; значит, о. Всеволод еще чувствует угрызения совести и заглушает их, как может. Пусть лучше обличает нас, чем, скажет, пьет. Бедный священник представляет ОВЦС, что означает: если власть скажет, что она за смерную казнь, бедный Чаплин - за смертную казнь, а на следующий день власть меняет позицию - и Чаплин меняет позицию. Сотрудники ОВЦС дают подписку о том, что без разрешения начальства с прессой не контактируют - и таки не контактируют! И эти люди призывают нас к плюрализму и открытости! В "Новой газете" Чаплин давеча выражался по-другому: что ценности демократии и плюрализма вовсе не христианские. Видимо, установка с тех пор сменилась. * Собственно, для людей, любящих отца Александра по личной памяти, по знакомству с его книгами или просто «идеями», важен прежде всего вопрос: что бы он сказал о сегодняшнем дне, если бы остался жив. Что посоветовал бы? Такой вопрос возникает не о каждом человеке. Поведение многих людей легко предсказуемо. Один всю жизнь одобрял действия всякой власти — царской, большевисткой или демократической. Другой не обращал на эти действия никакого внимания. Русская православная традиция, однако, сложнее. В четырнадцатом веке преп. Сергий Радонежский одни действия Дмитрия Донского благословлял, но другие категорически и демонстративно не принимал. В девятнадцатом столетии, после нескольких веков жестоких репрессий, возобладал другой идеал: игнорирование власти, формально-вежливое смирение перед нею, похвала каждому ее действию. Но похвала всякому шагу есть в лучшем случае издевательство над другим, в худшем — малая смерть самого себя. Пастернак заметил: "Несвободный человек всегда идеализирует свою неволю" . Несвободный христианин склонен путать смирение перед властью и смирение перед Богом, отказ от политики и отречение от греха, трусость и неотмирность. Его несвобода есть и причина, и (увы) следствие ложного смирения. Он лишь по видимости покинул мир зла, но по существу составляет его часть. Человек смирившийся, но не смиренный — отсутствует в Царстве Божием, то есть в реальном мире – поскольку со времени Христа Царство Божие есть реальность. Отсутствует в реальном мире и человек бунтующий — настолько, насколько возмущается злом, не имея внутри себя добра, а лишь мечтая о добре. В России, где бунтующего человека не любят и давят, такой человек нуждается в поддержке и ободрении. Симметрии между сдавшимся и бунтующим, кстати, нет: сдавшегося, опустившегося поддерживать не нужно — его поддерживает дно, на которое он лег. Отец Александр, в отличие от многих своих собратьев по пастырству, поддерживал бунтующих. Сам он бунтующим не был, хотя многие из них ждали от него соучастия в бунте как лучшей поддержки. Прошедшие десять лет благословенны, потому что приблизили нас к реальности материальной. Воровства и подлости не стало меньше, даже больше стало, но они стали нормальнее – не нормативнее! Украденный миллион долларов – большой грех, но это хотя бы реальный грех, а махинации с социалистической отчетностью и грехами-то не были. Совковое царство фантазмов еще не исчезло совсем, может, оно даже наступает, но все-таки появились какие-то реальные точки отсчета в экономике, в политике, это особенно и бесит нынешних апологетов всевластия. Худшую услугу этой нарождающейся реальности приносят те, кто утверждает, что она уже вполне хороша, как недоношенному младенцу худшая услуга – посадить в кабинет ректора университета. ** "Александр Мень также пообещал активно общаться с экспертами, учёными и специалистами в области защиты прав человека", - писала в репортаже с пресс-конференции Екатерина Подоплелова (Новая газета. - 13 янв. 2005 г. - С. 6). Описка, символизирующая посмертные приключения отца Александра. Его сын Михаил в начале 1990-х годов стал депутатом русского парламента (его избирали в противовес Евгению Никифорову, представителю православия, не приемлющего демократии). В отличие от других депутатов "демократической ориентации", Михаил Мень не отошёл от власти и после того, как она восстановила полный контроль на выборами. Он вовремя перешёл в ряды номенклатуры, избираемой не избирателями, а начальством: стал вице-губернатором Подмосковья. Затем он перешёл в "вице" к мэру Москвы - правда, тут он уже заведовал направлениями, которые у номенклатуры традиционно считаются наименее важными, да и наименее доходными - культурой, религией и спортом. В январе 2005 года он стал уполномоченным московского мэра по правам человека. "Будет кому пожаловаться на Лужкова", - писала журналистка, назвавшая Михаила - Александром Менем. Абсолютная правда: пожаловаться на Лужкова можно. Что из этой жалобы последует - журналистка не пишет. Каков будет омбудсмен, назначенный на свою должность именно тем, кого он должен контролировать? Многие православные восхваляли о. Александра в 1990-е годы за то, что он не конфликтовал с властями, не диссидентствовал, не боролся за права человека. Целиком и полностью эти похвалы, конечно, справедливы в отношении не Александра, а Михаила Меня. Конечно, что в таких похвалах отцу Александру было огромное лукавство, типичная уловка несвободных людей, надеющихся задобрить начальство. Александр Мень не боролся за права человека, но он и не был уполномоченным по правам человека. Тем не менее, он каждым взглядом, интонацией каждого слова, а часто и словами - свидетельствовал, что соотечественники его порабощены и нуждаются в освобождении не только духовном, но и политическом. * Русский конформизм любит ссылаться на то, что западный человек тоже чаще аполитичен и в этом смысле - конформист. Маленькая проблема в том, что все-таки Россия не Запад. За последние столетия она бывала богаче, бывала беднее, но одно оставалось в дефиците: право. Бесправной Россией была и при большевиках, но тогда больше обращали внимание на идеологическое прикрытие. Принудительный ленинизм-брежневизм страшно раздражал интеллектуалов. Но теперь большевики не дразнят гусей, разве что изредка гимном перед носом поводят. Тогда гуси по старой памяти погогочут, а так - молчат. Бомбят Чечню - молчат. Пытают в армии и и милиции - молчат. Насилуют Фемиду вдоль и даже поперек - все равно молчат. Рим не могут спасти гуси, которые заводятся только, если их дразнят. Раньше "москвичи" ехали к Меню, потому что они были евреи и диссиденты, и отец Александр их осаживал, чтобы не палили из пушек по воробьям. Осаживал - но поддерживал; поддерживал, для того и осаживал, чтобы дошли до цели. А теперь они сами "идут вместе", кого хочешь осадят, а Кого Надо -- поддержат. Они голосовали за Путина и еще проголосуют, они искренне верят, что некогда ненавистная им Лубянка не могла почему-то взорвать московские многоэтажки, они разочаровались в западничестве и демократии, они за войну в Чечне (хотя своим сыновьям позаботились добыть освобождение от армии). Такие, в общем, лиллипутины. К черносотенцам, которые и в в застой, и после застоя, и вовеки веков одни и те же, никаких претензий не может. Но к этим людям претензии быть должны. Без них и подобных им не может быть демократии и свободы. Отец Глеб Якунин - это замечательно, однако для котлет нужен не только лук, но и фарш с хлебом. То, чего не смогли сделать сто тысяч партийных пропагандистов за семьдесят тощих лет советской власти, совершили семь последних, сравнительно упитанных лет. Оказалось достаточно не заставлять зубрить "Капитал". Порох в пороховницах еще очень даже есть, да вот аркебузы повернуты совсем в противоположном направлении. Теперь отстреливаются - пока еще словами - от всего, что развеивает миф о долгожданном воцарении в России порядка. В 1991-1992 годах самым популярным вопросом среди друзей и прихожан Меня был: "Интересно, что батюшка сказал бы на все это?!" С середины 1990-х - можно условно, но достаточно точно назвать переломным моментом начало зачистки Чечни - вопрос стали задавать реже. Слишком ясно, слишком скучно. "Батюшка" и не подумал бы обличать нынешний режим, за полной бесполезностью этого дела, но и подавно он не стал делать вид, что полет - нормальный. Он вообще не стал бы называть полетом - падение (экономическое, нравственное, неважно). Александр Занемонец, его бывший прихожанин, опубликовал статью, где утверждал, что ничего особенного в позиции Меня не было. Но представим себе, что сейчас появился бы священник, о котором стало бы известно, что его прихожане активно против Путина, против войны в Чечне, за вхождение России в НАТО? Ясно, какие претензии предъявили бы такому священнику, даже если бы он лично молчал по всем этим вопросам, а только улыбался и заводил разговор про древние религии. Священники такие, возможно, есть, да только прихожан таких нет. Наследие отца Александра Меня не пропало, слава Богу, но и в ход не отпущено. Как скупой рыцарь перебирал монетки, так мы перечитываем хорошие книжки, а лучшие из нас еще и ближним раны перевязывают. Но это христианство пера и марли, во время оно составляшее предел мечтаний, в нынешнем веке отдает немножечко опиумом. Беда не в том, что это либеральное христианство недостаточно либерально. Нынешняя жутковатая, попахивающая чужой кровью аполитичность либеральных христиан России - беда, потому что Христу, в общем-то, нечего делать в этой благополучной, все готовой объяснить, простить и принять религиозности, как нечего Ему делать в монастыре, где думают только о Руси, о жидах, о знамениях и чудесах. Бог долготерпелив, но Он еще и стремителен, Он не накажет, а просто опередит настолько, что окажется - мы от Него отстали. И если есть о чем молить отца Александра Меня - так это о том, чтобы те, для кого он был трамплином, катились дальше, а не прыгали с трамплина вновь и вновь. * "Меневцы" подчеркивали, что среди прихожан Меня были Галич и Надежда Мандельштам, крупные фигуры антисоветской субкультуры. До 1993 года они не стыдились и дружбы Меня с о. Глебом Якуниным, напротив, гордились ею. Свящ. А.Борисов в интервью начала 1993 года подчеркивал, что его рукоположение состоялось благодаря ходатайству Якунина. В конце 1993 года упоминание об этом стало уже невозможным, а при Путине сын Меня счёл необходимым публично осудить Якунина. Среди "меневцев" есть политически активные и оппозиционно настроенные фигуры (В.Илюшенко), но в "наследие Меня" стали включать именно аполитичность. Но это агрессивная аполитичность, которая считает необходимым не только публично произносить фальшивые панегирики церковному начальству (это делал и Мень), но и публично критиковать того же Якунина и всех, кто посмел "идти не в ногу". В защите своей линии (ибо "меневцы" защищают не Меня, а своё собственное видение его наследия и, ещё точнее, своё собственноё поведение) эти люди подчёркивают, что продолжают линию на созидание христианской общины. Ради этого они отказываются от всего, что может подвергнуть риску главное дело. Чтобы был приход, в котором ведётся катехизация, звучит проповедь, люди духовно развиваются, можно пожертвовать участием в церковной и светской политике. Сама необходимость рассуждать в понятиях "жертвы" свидетельствует о том, что русская действительность тоталитарна, и что тоталитаризм вернулся не в 2004-м году, не в 2000-м, а с 1993 года, когда на протяжении последних трех месяцев происходят несколько разновеликих, но однонаправленных событий: Ельцин принципиально отвергает демократию в управлении страной, расстреляв парламент и подменив конституцию, Московская Патриархия отлучает свящ. Глеба Якунина и начинает активную борьбу со всеми инославными и иноверными. * Мень умер ровно в тот момент, когда советская власть помирилась с советским православием. При его жизни естественно было думать, что это - непримиримые враги. А они оказались вполне примиримыми друзьями - как Траляля и Труляля, как белые и черные фигуры в шахматах, как два отражения одного предмета. При жизни Меня, в первое годы годы после его смерти, когда еще казалось, будто в России восторжествовала свобода, почитатели хвалились тем, что среди его прихожан были Александр Галич и Надежда Мандельштам. Хвалились, потому что Галич и Мандельштам были крупнейшими для антисоветского (диссидентского, правозащитного) движения фигурами. И вот, это движение победило. После 1993 года советские структуры стали быстро восстанавливаться - прежде всего, в психологии, затем в политике, в экономике. О диссидентах стали вспоминать - прежде всего, интелликтуалы - с неприязнью, как об источнике неприятностей и разочарований в свободе. В ход пошли старые мифы о диссидентах, которые в 1970-е распространяло КГБ, а теперь - собственный испуг. Ирина Языкова в мемуаре об одном католике 1980-х годов, писала: "Я никогда не слышала от него ни одного дурного слова в адрес тех, кто его окружал, с кем сводила его судьба - а это были и русские, и таджики, и евреи, и корейцы, верующие и неверующие, коммунисты, христиане. Меня это поражало, потому что большая часть интеллигенции и молодёжи в то время была заражена диссидентским негативизмом и постоянно ругала власть, обстоятельства жизни, окружающих людей, обвиняя всех и вся в своих неудачах" (Языкова И. Если Бог с нами... // Истина и жизнь. - 2004 г. - №1. - С. 41).
Языкова - прихожанка Меня, критиковавшая мифы о Мене и одновременно создававшая образ принципиально лояльного к власти человека: "Его позиция противоположна позиции диссидентов, политических и религиозных, и в нем наряду со свободой мысли жило и глубокое уважение к священноначалию Церкви, к самому принципу духовной иерархии как основе космического устройства мира" (Языкова И. «Он был горящей свечой, которую Господь зажег в России, во время ее страданий». // Приходская Газета» храма св. бесср. Космы и Дамиана в Шубине, № 27, июль-август 2001 года).
Языкова создаёт здесь типичную для советской пропаганды карикатуру на "отщепенца", который переваливает на власть свою вину, отвергает иерархизм как принцип и т.п. Между тем, упоминаемый ею "негативизм" был (и остается) характерен не для диссидентов, а рядового homo soveticus'а. Именно лояльные к советской власти люди - от дворников до генсеков - постоянно ругали окружающую действительность. Революция и была совершенна озлобленными людьми с целью низвержения всякой иерархии. Анна Марголис (лично Меня не знала, расшифровывает записи Меня): "Отец Александр не был "реформатором" или "модернистом". Некоторые считают деятельность о. Александра - формой диссидентства, но и это несправедливо. То, что он делал, не сводилось к элементарной оппозиции существующему режиму: в отличие от многих прогрессивных людей своего поколения, он видел, что на простом отрицании ничего построить нельзя" (Приходская газета храма свв. Космы и Дамиана в Шубино. - №21. - 2000 г. - С. 9).
* В 2005 году Алла Калмыкова в журнале "Истине и жизни" (№4, 2005) посвятила передовицу доказательству того, что надо соединять веру с культурностью. Статья в основном была построена как соединение в одно целое цитат из Меня. Калмыкова упомянула некоего сотрудника радио "Свобода", который якобы призывал к "простой" вере. Речь шла об авторе этих строк, и критике журнал был подвергнут, разумеется, не за чрезмерную интеллигентность, а за недостаточную интеллигентность. Этот журнал - один из немногих органов той части православной интеллигенции, которая открыто и усердно подчеркивают свой либерализм и свою связь с традицией о. Александра Меня. В ее редколлегии и среди постоянных авторов - Ирина Языкова и Леонид Василенко, которые любые свои тексты украшают ссылками на Меня, как это сделала и Калмыкова, и редкий номер журнала обходится без публикации проповеди Меня. Мень, возможно, повторил бы путь о. Александра Борисова и целиком отказался бы от публичных проявлений своего свободолюбия, - хотя наверняка это сказать трудно. Но вот что можно сказать наверняка: что он бы не стал выдавать вынужденную аполитичность за "интеллигентность", а кляп во рту - за догмат христианства, и не стал бросать камни в тех, кто решается на корявое, слабое, но всё-таки сопротивление лжи и лукавству. Подчеркнутая аполитичность - разве интеллигентна? Тогда Бердяев, который громил синодальный произвол, Флоренский, который выступал против расстрела лейтенанта Шмидта, о. Сергий Булгаков, который так и остался пророком социальной справедливости, - не интеллигенты, а какие-то маргиналы. "Истина и жизнь" начиналась более бодро, она изменялась со всей страной - от любви к свободе до любви к стабильности. Теперь это "глянцевый журнал", "гламурное христианство". Таких журналов в светской сфере расплодились десятки, они чешут спинку разбогатевшим совкам, рассказывая им про итальянские унитазы, австрийские курорты и французские вина. И христианство попало в разряд товаров, которые нужно описать: вот Васнецов, вот Мандельштам, вот Мень. Правда, журнал печатается хуже гламурных журналов, так и рекламодатель - то есть, зарубежные благотворительные фонды - победнее торговцев унитазами. Однако, гламурные журналы знают себе цену и не претендуют судить выше унитаза. Они не заявляют, что унитаз - вершина мироздания. Беда же христианских псевдо-либералов в том, что они не просто пишут о христианстве, но восхваляют прошлое христианство за свободолюбие, а в настоящем свободолюбия лишены и доказывают, что это - правильно. Они пишут о Бердяеве, об о. Александре Мене, об Аверинцеве, хвалят их за дерзновение - но сами не дерзают ни на что и лают на дерзающих. Они молодцы лишь против дохлых волков и против живых овец, а не против живых волков. Вот эта непоследовательность делает их хуже гламурных журналистов. Те - чешут спинку читателю и не претендуют, а эти - чешут и претендуют. Читателям очень нравятся: прочли - и вроде бы получили подтверждение: ты - интеллигентный христианин, не то, что всякие черносотенцы. А человек - попросту дипломированный конформист, расположившийся в Церкви со своим матрасиком для релаксации, называющий свою трусость - миролюбием, свое предательство жизни - сосредоточенностью на творчестве. Ничего удивительного, что творят эти "интеллектуалы" слабенькие стишки "про Бога", слабенькую прозу, аляповатые картинки. На всём печать провинциализма, который неизбежно следует за сдачей нравственных позиций, за отказом от соревнования "по гамбургскому счёту" ради "доброты". Отказ от политизированности привел к поддержанию очень определённой политике - политики сильных, власть имеющих. До такого о. Александр никогда не опустился. Вот и в этом номере - апологетический рассказ о нацистском "Всемирном соборе", о том, как батюшка на бронетранспортере освящает гарнизон. Обсуждение вопроса о христианском отношении к войне в Чечне? Защита художников от "православных" погромщиков? Вот через сто лет, когда будет можно (и будет совершенно неинтересно), люди такого типа будут защищать давно умерших художников. Но своих современников - не будут. И делается это все, в худшем случае, из кружковщины, в лучшем - из ложно понятой доброты, решимости предпочесть стабильность, тихость - свободе. То есть, именно из того импульса, на котором изначально строится всякий деспотизм, причем строится снизу. * * Свящ. Александр Ильяшенко: "Мень – личность яркая и самобытная. Он жил в период, когда только появлялись новые возможности, но не всегда ему хватало чувства меры, чтобы правильно ими воспользоваться. Он старался приспосабливаться к запросам творческой интеллигенции, поэтому в его выступлениях можно встретить некоторые противоречия православному вероучению. Тем не менее, он талантливый человек, у которого есть чему поучиться, но нужно учитывать ошибки, которые он допустил" (http://ask.pravmir.ru, 2006).И - ни единого слова о том, какие ошибки допустил Мень, в чем "противоречие", в чём "приспособленчество". Предполагается, что на это дан ясный ответ в сочинениях А.Кураева и прочих. Поистине - гордыня сатанинская. Какое-то уже совершенно свернувшееся в змеиный клубок сектантство, безразличное ко всему, кроме собственного "я". Даже не знаешь, что хуже - ругань в адрес о. Александра или высокомерное "ему не хватало". Им-то - всего хватает: и знаний, и чувства меры, и опыта, и ортодоксальности... Хваткие молодчики. * Написал по-английски в своём ЖЖ, напишу, пожалуй, и по-русски. Совершенно согласен с мнением одного умного христианина, который мне написал из Сибири, что у западных людей отец Александр Мень прочно вошёл в небольшой набор того, что обязательно знают о России. Водка, матрёшки, балалайки, Мень. Западных людей отчасти обманывают русские пропагандисты "наследия Меня" (помыслы которых иногда чисты, иногда не вполне), но основная вина лежит на них самих - они хотят обманываться. Они уже обманули себя Солженицыным, создав миф о России как "Матрёнином дворе" - так даже называется одно миланское про-российское издательства - "Каса ди Матрона" о. Романо Скальфи. У Меня есть одно важное преимущество перед Солженицыном - он мёртвый. Мертвый соловей не клюнет, когда им манипулируют. Мень как миф - огромная коробка, на которой написано: "Русское православие не исчерпывается черносотенством и антисемитизмом, в нём есть живая вера, вполне подобная тому христианству, которое живо на Западе". А внутри коробки - несколько чёрствых крошек. Да, религиозность, вполне подобная западной, но очень далёкая от той веры, которой был наполнен отец Александр. Это религиозность бой-скаутская, религиозность подчёркнуто инфантильная и в то же время патерналистская. Религиозность аполитичная и потому оказывающаяся марионеткой в руках весьма нечистоплотных политиков. Мень не только "проповедовал Христа", не только "соединял веру с культурой". Он был устремлён за пределы наличной религиозной и наличной - кстати, весьма убогой - культурности. Он был лишён местечковой трусоватости мышления, не сводил Христа к слащавому женоподобному тенору. Он создавал Церковь, а "меневцы" - кружковщину. Если бы Мень жил на Западе, он не был бы одобрен теми, кто сегодня его принимает и им восторгается, он был бы заклеймён как либерал, секулярист, слишком смелый в суждениях, слишком независимый. Всё то, что делало Меня живым, его почитателями - не всеми, конечно, а теми, кто почитает его демонстративно, агрессивно по отношению к другим, со злобной глухотой - тщательно обстругано и убрано в сейф. * Очередной фильм об о. Александре Мене демонстрировался 25 сентября 2006 года по "Дарьял-ТВ". Брат, сын, племянник жены, о.А.Борисов. Причудливое сочетание прямой лжи (якобы митрополит защитил о. Александра от ареста, якобы о. Александр резко воспротивился идее участвовать в политике) и - в основном - лжи через умолчание: умолчано, что детство Меня - в катакомбной Церкви, умолчано, что первым, едва стало возможным, опубликовал в "Книжном обозрении" письмо с призывом разрешить Солженицыну возвращение, что уговорил о. Глеба Якунина баллотироваться в депутаты и нашёл ему помощников из прихожан. На вопрос "кто убил" ответ: "кто следил за ним, тот и убил". Кто следил? Непонятно. КГБ, Лубянка - таких слов не знают брат Меня, сын Меня, племянник жены Меня. Почему убили? - Начинают рассказывать про книгу "Сын человеческий" и как её издали на Западе - за треть века до убийства, между прочим. Что Меня убил Путин - ну, какой-то его московский аналожик - они будто бы не знают. Они очень ку господина Пу. После такого фильма остаётся один вопрос: а чем, собственно, Мень отличался, к примеру, от Валериана Кречетова или Николая Соколова? Ну, проповедовал. Ну, писал. Ну, быстро читал. А по сути? Почему к нему прицепились, а к Кречетову или Ригину не прицепились? В том-то и дело, что не может губернатор из путинской вертикали власти, рассказать о перпендикулярном священнике. Биологическое родство - поразительная малость. Почему Мень и стал не биологом, а священником. Впрочем, можно себе представить вполне демократическую Россию, в которой всё равно об отце Александре не смогли бы рассказать. Потому что он им - неинтересен. А неинтересен он им потому, что им никто неинтересен. Они и сами себе неинтересны. Им интересно возвещать истину. Интересно учить. А отцу Александру было интересно выпить пива, почитать книжку, встретиться с новым человеком и поговорить с ним. "Меневцы" говорят о соединении веры и культуры, а Мень просто интересовался культурой - не религиозной культурой, а культурой вообще. Жизнью интересовался - не вечной жизнью, а жизнью как таковой интересовался и наслаждался при всей её пакостности, и Бога любил за то, что Тот эту жизнь хранит и делает вечной, а не за то, что даёт какую-то особую высоконабожную "вечную жизнь" с херувимами и серафимами вместо нормальных человеческих радостей. Когда перечитываешь, что он писал, вслушиваешься в то, что он проповедовал - невероятно мелко по сравнению с тем, как проповедовалось, кто проповедовал. Полноценный человек, а не человек, призывающий к полноценности. Некто, больший, чем диссидент - а из него делают набожного премудрого пескаря. Он любил Бога, потому что Бог помогает устремиться в познание мира - а из него сделали идола те, кому наплевать и на мир, и не познание, а лишь бы представить Богу отчёт об успешно проделанной миссионерской работе. "Меневцы" - "нужники", общающиеся с "нужными" людьми. О, они себя оправдывают тем, что эти люди нужны для проповеди Евангелия, для созидания общины. Может быть, "менепоклонники" искренне убеждены, что они не таковы, что просто они общаются с теми, кто им интересен, а с теми, кто неинтересен - не общаются. Но как-то так получается, что интересны им те, кто может дать денег, пожертвовать автомобиль, квартиру, дом, пригласить на заграничную конференцию. Французы им интересны, вьетнамцы им неинтересны. Им интересно, что их батюшка говорил про биологию, а что сейчас совершается в биологии, им неважно. Это и есть глубокая вторичность, провинциальность, если не обычный пустотелый эгоизм, или всё одновременно. Впрочем, и в Америке, и во Франции таких христиан предостаточно: они возвещают о спасении человека, но о том, кто такой человек, зачем его спасать и от чего, они толком ничего не могут сказать, ибо давным давно перестали жить, а только возвещают. Реальный опыт жизни у них закончился годам к двадцати, далее пошло пережёвывание и перетасовывание, воспоминания и надувание щёк. Это и у неверующих сплошь и рядом бывает, это и есть гибель человеческого в человеке. Это люди, не нуждающиеся в обратной связи, легко рвущие контакты, подменяющие общение - договоренностями, а партнёрство - манипуляцией. Бог хочет спасти человека, но человеков-то среди людей мало, а в основном - руководители, деловые и целеустремлённые, либо их зеркальное отражение - люмпены, изысканно валяющиеся на чужих диванах. Зло написал? Беспощадно? Безжалостно? А убить час времени на блудословие и подмену настоящего отца Александра - резиновой куклой? Нет уж, господа путиноиды, позвольте проткнуть-с эту куколку-с. * Комично звучат слова священника Владимира Архипова: "Достаточно часто священниками становятся молодые люди 20-25 лет, которые чаще всего не успели сформироваться как личность со зрелой духовной позицией, имеющая достаточный опыт прохождения житейских испытаний: человеческих, семейных и прочих. Им вручается кафедра свидетельства, проповеди, учительства, исповедания. Это рождает искаженное представление о христианстве в православной среде, и это очень тревожно" (Доклад в Оксфорде, www.kiev-orthodox.org/site/churchlife/1097). Комизм в том, что это говорит священник, провозглашающий себя преемником о. Александра Меня, который был рукоположен именно молодым - в отличие от Архипова. Комично звучат слова священника Владимира Архипова: "Достаточно часто священниками становятся молодые люди 20-25 лет, которые чаще всего не успели сформироваться как личность со зрелой духовной позицией, имеющая достаточный опыт прохождения житейских испытаний: человеческих, семейных и прочих. Им вручается кафедра свидетельства, проповеди, учительства, исповедания. Это рождает искаженное представление о христианстве в православной среде, и это очень тревожно" (Доклад в Оксфорде, www.kiev-orthodox.org/site/churchlife/1097). Комизм в том, что это говорит священник, провозглашающий себя преемником о. Александра Меня, который был рукоположен именно молодым - в отличие от Архипова. Свящ. Вл.Архипов: "Мы не считаем, что для познания себя и Бога есть что-то неправославное или нехристианское - у Бога все чисто. Музыка, выставки, семинары, фильмы, походы, встречи семейных пар для лучшего понимания таинства брака, сотрудничество с дружественными приходами, социальное служение в больницах, дружеское сотрудничество с детским домом инвалидов, с семьями имеющих умственно-отсталых детей" (Доклад в Оксфорде, www.kiev-orthodox.org/site/churchlife/1097). Примечательна усечённость этого перечня и шизоидность. Декларируется, что ничего нечистого нет - но огромные пласты жизни исключены из разрешённого: политика светская и церковная, богословские дискуссии с не умственно-отсталыми, обсуждение финансовых вопросов, проблем литургической реформы и т.п. Вот оно - "христианство-бонсай". В случае с бывшим приходом Меня это даже трагикомично - когда на конференции 2006 г., посвященной катакомбной Церкви и тем, кто окружал Меня в детстве и юности, невозможно было даже вообразить себе свящ. Глеба Якунина. О катакомбном православии рассуждали молодые, сытые, никогда ничем не рисковавшие, гладенькие активисты. Которым только и подавай умственно-отсталых и приравнявшихся к ним. Которым подавай только умственно-отсталых и приравнявшихся к ним. * 2007 год. Сайт Космодемьянской церкви. Бок о бок два заголовка: "Мень", "Предание". Нажимаю "предание" - и прямо перед глазами: "Диакон Андрей Кураев (общественные лекции, введение в богословие)". * Затрудняюсь сформулировать, чем отличаются наши квази-либералы от отца Александра Меня. Тот тоже не лез на рожон - но всё же призвал к возвращению Солженицына, когда это ещё заключало в себе риск. Он не переступал черты, но он ходил совсем рядом с чертой - эти же имитируют переступание. Не говоря уже о том, что о. Александр использовал всякую возможность не просто для проповеди Евангелия, а ещё и жил насыщенно, интересовался окружающим миром, переливался через край, щедро обрызгивал других, а вроде бы похожие на него православные активисты, либеральные и не слишком, стараются держаться подальше от края стакана. Ну и остаётся какая-то муть на донышке... * В трудах современных библеистов МП имя о.А.Меня не упоминается (хотя упоминается в качестве библеиста геолог о.Г.Каледа). Можно подумать, что это нормально, в конце концов, о.Александр не претендовал быть исследователем, он был популяризатором. Однако, в лекциях светского археолога Н.Мерперта только Мень и упомянут как автор, который рассмотрел вопрос о понимании Библии "мудро и взвешенно". * ПОДЛОСТИ И НАГЛОСТИВ связи с моими антисоветскими заметками о церковных безобразиях, укорили меня, что пора бы научиться отделять Церковь от людей, её составляющих. В том смысле, что пусть священник педофил, карьерист и алкоголик, надо терпеть его, чтобы не погибнуть в аду. Мысль здравая, если отождествлять (как это делаю я) Церковь и человечество. ("Терпеть" не означает, конечно, выполнять все его желания). Мысль больная, если отождествлять Церковь с одной из тех религиозных контор, которую очередной кесарь выбрал себе в опричники и гнобит с её помощью других. И всё-то на о.Александра Меня кивают - он, мол, не бунтовал. Не бунтовал, но скопцом не был и взбунтоваться мог, в отличие от нонешних терпеливцев. А что было тогда бунтовать - тогда церковное начальство много подлостей делало, но всё же было в качественно ином состоянии, чем ныне. Гундяев либеральничал... Верно ведь - гонения пользительны, оне подавляют нехорошие наклонности... Даже такие маленькие гонения как в 70-е на Гундяева... Как сказал апостол Павел, звезда от звезды разнствует - и чёрная дыра от чёрной дыры. Тогда КГБ гнало "сектантов", а теперь - православисты, и вот уже Дворкин требует себе пост федерального министра по борьбе с сектами... В 70-е такого не было... Получил командировку в Брюссель - предел мечтаний, больше ни смоквы не надо! У людоедов тоже аппетит приходит во время еды... При коммунистах иерархи грешили подлостями, а нынче - наглостями. Почувствуете разницу, когда ваших детушек потащут на урок националистического катехизиса, выгонят из Третьяковки, п.ч. они без платочков и с помадой, потребуют перед защитой диплома служить молебен, да и сам куррикулум будет состоять из православной математики, православной биологии и т.п. Тогда завоете как дитя и побежите к правозащитникам - правозащитите, мол, а бежать-то будет уже и не к кому... СВОБОДА С РАЗРЕШЕНИЯСвященник Иоанн Депутатов на конференции памяти о. Александра Меня в 2009 году сказал, что достаточно и священников, которые способны оценить миссионерское значение трудов о. Александра и готовы благословить продажу его книг в книжных лавках своих храмов, «если им скажут, что это можно делать». Как известно, часы, которые стоят, дважды в день показывают точное время. Часы, которые идут строго в соответствие с волей руководства, не показывают правильного времени никогда. Для дела Божия безопаснее (не полезнее!) какой-нибудь антисемит-черносотенец типа Кураева, чем такие вот «способные», которые с удовольствием будут жить по совести, «если им скажут, что это можно делать». Потому что у Кураева просто нет совести, обмануть он может лишь тех, кто хочет быть обманутым, накормить может лишь того, кто считает щи с червями нормой... А у тех, кто готов быть нормальным, если разрешат, совесть есть, но посажена на кол лояльности. Казнь на колу страшна была тем, что человека насаживали сперва частично и он постепенно сползал вниз под собственной тяжестью... Кто готов быть свободным лишь по разрешению руководства, сами сползают и других стягивают в мучительнейшее рабство. |
