Анатолий Левитин, Вадим Шавров

ОЧЕРКИ ПО ИСТОРИИ

РУССКОЙ ЦЕРКОВНОЙ СМУТЫ

Том I

К оглавлению

Переломанные позвонки

Зачем же я связать ее рожден? Эти слова принца Датского люди повторяют всегда в переломные эпохи, когда нежданно рушатся вековые устои, - и хочется судорожно ухватиться за падающие бревна и связать, починить разрушенное ураганом...

Век мой, зверь мой,

Кто сумеет заглянуть в твои зрачки

И своею кровью склеить

Двух столетий позвонки, - писал в 1922 году замечательный поэт Осип Мандельштам.

Если исключить из стихов Мандельштама притяжательное местоимение (свою кровь обновленцы берегли), то раскол представлял собою такую попытку - склеить переломанные революцией позвонки двух столетий (вместе крови употреблялась красная краска). Правы ли они были?

"Нет", - ответим мы.

"Нет, - подхватят атеисты, - нет, то, что умерло, того не воскресишь", - и тоже ошибутся, потому что истина не может ни умереть, ни устареть. Но именно поэтому ее нельзя поддерживать политическими сделками и компромиссами.

"Я с трудом понимаю, чего они хотят", - сказал (как нам передавали) недавно один из читателей этой работы.

Отвечаем: мы хотим, чтобы люди всегда и во все времена искали Истину - Правду потому, что только Правда дает жизнь и насыщает, все остальное есть отрава, трупный яд. Мы преклоняемся перед теми обновленцами, которые искали Истину, то к ней приближаясь, то удаляясь от нее. Мы презираем тех из них, кто искал сделок, компромиссов, политических выгод. (Увы! это иной раз были одни и те же лица!)

Мы восхищаемся, когда христиане соединяются во имя борьбы за истину (такое соединение возможно и даже необходимо). Мы презираем тех христиан, которые пресмыкаются перед коммунистами только потому, что они завоевали власть.

Союз христиан с социалистами может быть лишь свободным, идейным, не вынужденным обстоятельствами, при наличии доброй воли с обеих сторон, и Истина должна быть превыше всего. В любом случае христианин не может пользоваться нечистоплотными, коварными, жестокими методами - иначе он не христианин. Но большинство людей, примкнувших к расколу в 1922 году, меньше всего думали об Истине, - они думали о том, чтоб чинить "переломанные позвонки" - отсюда тот вечный кисло-сладкий, тухлый привкус пошлости, который примешивается ко всем речам и декларациям обновленческих деятелей.

Особый интерес представляет в этом смысле провинциальный раскол. Провинция в карикатурном виде повторяла то, что происходило в Петрограде и Москве.

Вот перед нами город Калуга. Местный епископ Феофан Туляков в июне признал ВЦУ и возглавил новое Епархиальное управление, в котором главную роль играл живоцерковный протоиерей Некрасов. 29 августа 1922 года, после съезда "Живой Церкви" и протестов Антонина, епископ объявил о неканоничности ВЦУ - и здесь возникла автокефалия.

О дальнейшем ходе событий пусть расскажут сами живоцерковники - передаем слово о. Некрасову.

Вот перед нами его статья "Из церковной жизни нашего города", подписанная "Епархиальное управление" и напечатанная в местной газете 9 сентября 1922 года.

"Ну а вы, близорукие собратья-иереи? - обращается почтенный пастырь к калужскому духовенству. - Не за ваши ли права ратует Высшее Церковное Управление, не вас ли хочет "Живая Церковь" освободить из-под векового гнета "князей церкви"? Забыли, что ли, вы, как ваших прадедов по капризу епископов пороли в архиерейских управлениях, как ваших отцов публично ставил на колени епископ Григорий, как вас самих архиерей Георгий величал ослами и дураками? А вы опять в этот хомут лезете. Видно, кто уж холопом родился, тому господином не быть. Одумайтесь, близорукие. Ведь мы переживаем единственный исторический момент - другой, может быть, и не наступит.

Заканчивая настоящее сообщение, мы хотели бы остановить внимание широкой публики на одном досадном для нас совпадении обстоятельств.

29 августа было собрание священников для информирования их о работах Московского Синода, а в ночь на 2 сентября были произведены следственною властью обыски и аресты у епископа и некоторых священников. Феофановские "лампадки" сейчас же приписали эти аресты проискам священников, не подписавших протест (против "Живой Церкви"). И теперь с легкой руки этих кликуш о том же трубит весь город и нас ругают на все корки.

Положим, что по пословице "Брань на вороту не виснет", - но, друзья, будьте хоть капельку логичны. "После того не значит причина того", - гласит элементарное логическое правило... Стыдно, друга, руководствоваться бабьей логикой каких-то психопаток". (Калужская коммуна, 1922, 9 сентября, №203, с.2-3)

Мы здесь ставим точку, так как рядом с этими бессмертными по своей пошлости строками любой комментарий был бы слишком бледен...

Столь же шумно и нескладно, со скандалами и подтасовками, прокатился раскол и по другим градам и весям земли русской.

Вот перед нами город Харьков - юридическая столица Украины, на самом же деле в то время (по культуре и жизненному укладу) типичный русский губернский университетский город.

Здесь, как мы говорили выше, возник еще в 1921 году "раскол до раскола". Его представителем был Лебедянский иерей Константин Смирнов - один из самых оригинальных и причудливых людей, которых имело когда-либо в своих рядах русское духовенство. Будучи магистром философии, обладая критическим и пытливым умом, О.Константин считал себя учеником и последователем знаменитого богослова М.М.Тареева. Сидя в своем Лебедянском кабинете, о. Константин исписывал горы бумаги, производя (вслед за своим учителем), настоящую революцию в богословии, - чего, разумеется, никто не замечал. Больший эффект производили его литургические реформы, о которых мы говорили выше и за которые он попал под запрещение в священнослужении. К сожалению, по страстности своего характера наш богослов, иной раз сходя с заоблачных высот философии, употреблял такие приемы, от которых содрогнулся бы его учитель М.М.Тареев. Считая почему-то главным виновником своих злоключений Харьковского кафедрального протоиерея о. Тимофея Буткевича (известного секто-веда и духовного писателя), о. Константин обрушивал на него каскады самого язвительного красноречия, обличая его, наряду с другими грехами, в... табакокурении.

В мае состоялась встреча Лебедянского Савонаролы с архиепископом Нафанаилом, при которой присутствовал о. Тимофей Буткевич. Беседа началась со следующего диалога:

"О. Смирнов. Мы не хотим говорить в присутствии этого нечестного человека.

Архиепископ. Спокойнее, спокойнее...

Смирнов (волнуясь). Владыко, пусть выйдет отсюда этот мерзавец.

Архиепископ. Не трогайте старика.

Смирнов. Владыко, я не могу говорить в присутствии этого взяточника, пьяницы и мерзавца. (Буткевич, не вынеся таких комплиментов, уходит)". (Коммунист, Харьков, 1922, 1 июня. Впоследствии было перепечатано в "Известиях".)

К.Смирнов, однако, отказался признать ВЦУ, поэтому в первые же месяцы раскола он был оттеснен на задний план. Заправилой "церковной реформы" стал некий мирянин, никому дотоле не известный "гражданин Захаржевский", который был назначен (Бог знает почему) уполномоченным ВЦУ по Харьковской области. После того как ему удалось привлечь на свою сторону прот. Красовского и еще несколько человек из местного духовенства, образовалось местное "епархиальное управление", отстранившее от власти архиепископа, который вскоре (вместе со всей верхушкой харьковского духовенства) был арестован и предан суду "за контрреволюцию".

Затем Харьков был осчастливлен радостным известием: ВЦУ назначило в Харьков нового архиерея - живоцерковного трибуна прот. Алексия Дьяконова, одного из главных оруженосцев Красницкого, выступавшего на съезде группы "Живая Церковь" с докладом "О контрреволюционности черного епископата".

В Благовещенском соборе, захваченном живоцерковниками, прославляли первого "революционного" харьковского владыку. Проповедники -"живисты" неистовствовали, превознося революционную доблесть смелого борца за обновление церкви.

И вдруг... Вдруг грянул гром среди ясного неба: в местной газете "Коммунист" появилась небольшая заметочка о. К.Смирнова: "Один из признавших справедливость завоеваний социальной революции". Вся эта заметка представляла собой лишь выдержку из статьи священника А.Дьяконова, написанной "революционным владыкой" за семь лет до этого (Миссионерское обозрение, 1915, январь, с. 135-146).

Эти строки, написанные за два года до революции одним из героев "Живой Церкви", действительно, так колоритны, что мы не можем удержаться от искушения привести их здесь.

В статье под заглавием "Победа духа" будущий борец за церковную революцию, а тогда костромской епархиальный миссионер, делился с читателями своими "предвидениями будущего", которое рисовалось ему в следующем виде:

"...наша воскресшая молодежь скажет:

(Коммунист, 1922, 13 сентября, №209, с. 3).

Между тем о.Смирнов, не давая опомниться противнику, нанес новый сокрушительный удар.

В том же номере газеты появилась следующая декларация новой церковной группы.

"Находя, что в церковно-обновленческом движении, выступающем под флагом "Живой Церкви", нет никакого:

1) ни действительного обновления,

2) ни необходимо обуславливающего его покаяния в своих исторических грехах со стороны белого духовенства, главным образом и уронившего престиж церкви,

3) ни сознания необходимости самого широкого распространения просвещения среди народа, заботы и даже речи о том,

4) ни действительного церковного демократизма с надлежащим привлечением к делу церковного обновления мирян на началах истинноцер-ковной соборности, а есть лишь:

1) сведение чисто сословных счетов белого духовенства с черным, со сваливанием всего с больной головы на здоровую и исканием сучка в глазу брата своего,

2) порыв зависти, честолюбия, властолюбия и деспотизма белых батюшек, нисколько в этом не уступающих черному епископату,

3) стремление белого духовенства к еще большей вольготности жития, угождению плоти и омирщению,

4) еще больше, чем прежде, попрание церковных канонов, принципа соборности и избирательных прав церкви с введением взамен того деспотического олигархизма и держиморд ства, группа духовенства и мирян во главе с магистром философии свящ. К.Смирновым образовали новую группу со своим, уже утвержденным, уставом". (Там же.)

Вскоре по Харькову пронеслась новая сенсация: "Савонарола примирился с папой". В сентябре священник Смирнов посетил содержащегося в местной тюрьме преосвященного Нафанаила, архиепископа Харьковского и Ахтырского (он был приговорен к незначительному сроку заключения), принес ему покаяние и получил от него разрешение от запрещения в священнослужении.

Таким образом, в Харькове во главе автокефалии неожиданно встал один из самых непримиримых раскольников.

18 сентября 1922 года в Троицкой церкви состоялось собрание автокефалистов, на котором была избрана "инициативная группа" из 5 священников во главе с К.Смирновым. Троицкая церковь стала цитаделью "харьковской церкви", которая здесь называлась "свободной". Как и в Петрограде, верующий народ хлынул в объятия автокефалии - "Живая Церковь" сразу очутилась на грани катастрофы. Буквально сразу же началось "бегство с тонущего корабля", о чем свидетельствует следующее любопытное письмо.

"Прошу поместить в вашей газете следующее, - писал в газету "Коммунист" один из местных корифеев "Живой Церкви". - Расходясь с харьковским комитетом группы "Живая Церковь" принципиально во взглядах на сущность и основные вопросы церковной реформы и не соглашаясь с тактикой комитета в отношении инакомыслящих, я в заседании комитета вечером 15 сентября с.г. сложил с себя звание члена Харьковского епархиального управления и товарища председателя харьковского комитета группы "Живая Церковь" и вышел из состава комитета и группы. Слюсенко (Коммунист, 1922, 17 сентября, №213, с.З).

Руководители "Живой Церкви", экстренно собрав свои силы, решили дать отпор. 21 сентября в Благовещенском соборе живоцерковниками было созвано собрание, которое должно было подтвердить верность народа идеалам "Живой Церкви"; эксперимент, однако, не увенчался удачей и чуть не погубил отважных экспериментаторов: разъяренная паства в бешенстве бросилась на своих пастырей, которые в панике разбегались, пока милиция оттесняла от собора бушевавшую толпу...

Следует отметить, что в Харькове автокефалия была поддержана не только простым народом, но и религиозной интеллигенцией, объединившейся здесь в "Общество ревнителей православия", во главе которого стал профессор местного университета (впоследствии член Академии наук), один из крупнейших представителей советского литературоведения, недавно умерший Александр Иванович Белецкий (См.: Безбожник, 1923, 18 февраля, №10, с.1).

Зигзагообразен путь основоположника Харьковской автокефалии: переехав в Москву, он сблизился с Антонином - вновь вернулся в лоно обновленчества (всегда сохраняя, однако, особую, своеобразную позицию), стал профессором обновленческого Ленинградского богословского института, затем обновленческим архиереем и так же, как Боярский, погиб в тюрьме в качестве одной из жертв ежовщины.

Примерно так же, как в Харькове, развертывались события в Росто-ве-на-Дону. В мае 1922 года, как только был арестован за сопротивление изъятию ценностей местный епископ Арсений, сразу появилась группа местных священников во главе с прот. Михаилом Поповым, которая здесь приняла сугубо "революционное" название - "Исполнительное бюро", со ставившее соответствующее воззвание, которое начиналось словами:

"Епархиальная власть не осознала той свободы, которая предоставлялась церкви государственным переворотом и отделением церкви от государства, а наоборот, непременно старалась ее отдать в рабство то одному то другому (благоверному) временному правительству страны Российской..."

Далее следовала пламенная декламация о преданности советской власти и о признании ВЦУ.

"Воззвание подписано, - сообщал автор воззвания, - ВСЕМИ церковнослужителями ВСЕХ церквей Ростова и Нахичевани. Кроме того, на собрании находились представители всех церквей Ростовского округа, которые дали подписку о признании исполнительного бюро". (Коммунист, 1922, 1 июня, №123, с.5, статья "Раскол в Ростовской церкви".)

Все эти подписки и одобрения всеми церковнослужителями Ростова и Нахичевани не помешали этим "всем" в полном составе покинуть "Живую Церковь" ровно через три месяца после принятия этой резолюции.

Очень колоритно начался раскол в Царицыне.

Тотчас после появления ВЦУ из Царицына полетела в Москву, на Никольскую улицу, следующая телеграмма: "Москва Богоявленский монастырь. Епископу Антонину. Царицынская группа священников и верующих на своем собрании, ознакомившись с журналом "Живая Церковь" и сочувствуя основной его задаче - обновлению православной Церкви, приветствует Ваше начинание и сообщает Вам об образовании в Царицыне инициативной группы, которая ставит своей целью издание журнала "Обновление церкви".

Председатель собрания свящ. Александр Благовидов. Священники:

Николай Руссов, Георгий Владимиров. Диакон Антоненко-Грушевский. Граждане: Новощекова, Пожарский, Сафонов". (Борьба, 1922, №707, с.З).

Дальше все шло, как по маслу: "инициативная семерка",-пополнившись еще несколькими членами, отстранила от власти архиепископа Нифонта, который все никак не мог взять в толк, почему священник Благовидов и гражданка Новощекова отныне являются высшим авторитетом в духовных делах, - и организовала "Царицынское Временное Церковное Управление". Ввиду "непонятливости" архиепископа и ареста его викария епископа Николая в Царицыне не нашлось архиерея, который мог бы возглавить управление. Пришлось "призанять" у соседей: в Астраханской епархии нашелся викарный епископ Усть-Медведицкий Модест, который согласился дать свое имя обновленцам. Тут же Царицынское управление решило... что бы вы думали?.. присоединить Усть-Медведицкий викариат к Царицынской епархии; вместе с викариатом присоединили и епископа, который стал, таким образом, "законнейшим" правящим архиереем города Царицына (См.: Борьба, 1922, 3 июня, №716).

Испросив утверждения этих действий по телеграфу у ВЦУ (оно, конечно, не замедлило их утвердить), Епархиальный совет стал готовиться к созыву собрания городского духовенства.

Собрание было открыто 9 июня 1922 года в здании Губпрофсовета; по "странной случайности" (совсем как в Калуге) как раз в этот день и час - в клубе Коммуны (через улицу) - начался судебный процесс над группой духовенства во главе с викарным епископом Николаем Орловым (Cм,: Борьба, №723, с.4).

Между тем толпа городских батюшек заполнила зал Дворца труда... На эстраде за столом, покрытым красной скатертью, сидели епископ Модест, священник Бурмистров и другие члены Епархиального совета и... рядом с ними некто Соколов - священник-расстрига, снявший с себя еще два года назад сан и выступающий в местной газете как завзятый антирелигиозник.

Собрание открыл, как и полагается, епископ. После него священник Бурмистров выступил с докладом и предложил принять соответствующую резолюцию, в которой приветствовали программу "Живой Церкви". Затем было предложено духовенству высказать свое мнение. Тотчас на трибуну вышел священник - грек о. К.Помпадуло, который на ломаном русском языке признал необходимость реформы церкви и заявил, что духовенство должно идти вместе с "Живой Церковью". Затем водворилось тягостное молчание. Неожиданно его прервал... расстрига Соколов. Бойко вскочив на кафедру, Соколов произнес часовую речь, полную угроз и обвинений. Он патетически говорил о "контрреволюционности духовенства в прошлом и его завзятой реакционности в настоящем", сотрясая своими криками стены. Соколов просил не забывать того, что происходит в этот час в клубе Коммуны. Расстрига закончил свою речь требованием, чтоб царицынское духовенство... признало "Живую Церковь". После этого начались выступления батюшек. Суть этих выступлений кратко выразил священник Строков, который, обращаясь к епископу Модесту, заявил: "Вы являетесь нашим начальством, и я подчиняюсь... с вашего благословения".

В результате, как и в Ростове, все церковнослужители всех городских церквей признали ВЦУ (с теми же последствиями, что и на Дону).

Все рассказанное нами похоже на анекдот; увы! анекдот этот создала сама жизнь, в чем читатель может убедиться, прочтя газету "Борьба" (1922, №723,с.4.)

Несколько иной была ситуация там, где на сторону "Живой Церкви" перешел епархиальный архиерей; здесь приверженцы традиционного православия были поставлены в положение старообрядцев XVII века -были принуждены отстаивать свое дело примерно теми же методами.

В этом смысле характерен Краснодар. Здесь к "Живой Церкви" присоединился местный архиепископ Иоанн, опубликовавший, совместно с 49 представителями кубанского духовенства соответствующее воззвание (См.: Красное знамя, Краснодар, 1922, 16 июля, №159). Единственным человеком, поднявшим знамя протеста против "Живой Церкви" и заявившим о своей преданности православию, являлся священник о. Александр Маков. Ильинская церковь, настоятелем которой он являлся, стала "Анастасией" [1] - единственной православной церковью в городе. Архиепископ наложил на непокорного иерея запрещение в священнослужении и назначил в Ильинскую церковь новых священнослужителей. Однако водвориться в Ильинской церкви обновленческим священнослужителям не удалось: разъяренная толпа выбросила их из храма; милиционеры, пришедшие к ним на защиту, сами были избиты - в результате двери церкви были запечатаны. Однако это не помешало огромным толпам народа заполнить церковный двор; О.Александр Маков совершал богослужение в сторожке, которая служила ему жильем. После того как эти "сборища" были пресечены, литургия в сторожке совершалась по ночам; приверженцы традиционного православия причащались тайно, запасными дарами. (Красное знамя, 1922, 5 октября, №255.)

Историки описываемого нами периода Русской Церкви обычно исходят из следующей концепции: главными противниками обновленчества были классовые враги советской власти. Жизнь, однако, вносит существенные коррективы в эту концепцию.

Как известно, Кубанская, Донская и Терская области были в это время русской Вандеей - в 1922 году они представляли собой еще бурлящее море, белогвардейское казачество ждало лишь сигнала с Запада, чтоб устремиться в новые бои с советской властью. Между тем обновленчество здесь было принято относительно спокойно, не вызывало особых протестов и укоренилось на долгие годы.

Наиболее ярые протесты обновленчество вызывало, опять-таки в полном противоречии с общепринятой концепцией, в крупных промышленных городах Центральной России - среди рабочих и работниц среднего поколения, мелких служащих, мелкобуржуазной интеллигенции. Объяснение, видимо, следует искать в степени религиозной сознательности населения:

совершенно безразличное к религии, хотя и исполняющее по традиции церковные обряды казачество исходило из принципа: "Что ни поп, то батька", - тогда как чуткий в религиозных вопросах великоросс относился к церкви с более пристальным вниманием.

В частности, с большим трудом прокладывал себе путь раскол в Среднем Поволжье. В этом отношении характерен город Самара - здесь на протяжении летних месяцев 1922 года предпринимались судорожные попытки организовать обновленческое движение. Все эти попытки, однако, оказывались тщетными. Тогдашний Самарский архиепископ Анатолий (Грисюк) - человек уступчивый и мягкий - опубликовал в июне 1922 года воззвание о сдаче церковных ценностей, в котором содержались благожелательные упоминания о ВЦУ (См.: Волжская Коммуна, 1922, 18 июня, №1051, с.2).

В это же время в Самаре появляется священник О.Павел Расцветов, объявивший себя сторонником "Живой Церкви". В конце июля местная газета с восторгом сообщает о прибытии в Самару "столичного гостя", священника Соловьева, назначенного уполномоченным ВЦУ по Самарской епархии, и о сформировании группы "Живая Церковь", главную роль в которой играл соборный псаломщик В.И.Клименко. Все это, однако, не произвело на верующих ни малейшего впечатления. Только 4 сентября 1922 года самарское "обновление" стало принимать более конкретные очертания: в этот день епископ Анатолий, не устояв перед сильным напором "друзей" "Живой Церкви", созывает "согласительную комиссию", целью которой является выработка условий, на которых Самарская церковь может присоединиться к расколу. В комиссию, кроме преосвященного Анатолия, входят протоиерей Ильинской церкви о. Н.Никифоров, протоиерей Воскресенской церкви о. П.Смирнов (в прошлом профессор-канонист Петербургской академии) и псаломщик В.И.Клименко.

После долгих споров комиссия выработала следующую компромиссную резолюцию, состоящую из 4 пунктов:

1. Самарское духовенство декларирует свою приверженность к церковному миру и стремится во что бы то ни стало избежать раскола.

2. Самарское духовенство заявляет о своей лояльности и аполитичности. В то же время оно считает, что "цели социальной революции": раскрепощение личности от экономической зависимости и уничтожение социального неравенства - цели добрые, с христианской точки зрения.

3. ВЦУ следует признать в качестве "временного церковно-адми-нистративного органа" не строго нормально канонического типа, имеющего своим долгом принять все зависящие от него меры к скорейшему созыву Поместного Собора Русской Православной Церкви на канонических началах.

4. Будущий Поместный Собор должен быть строго каноническим (по своему составу).

Как и все соглашения в мире, это соглашение ничего не согласило - и когда в сентябре в Самаре возникло обновленческое Епархиальное управление (с епископом Анатолием во главе), большинство верующих его не признало.

Центрами обновленческой агитации стали Успенская, Воскресенская и Всехсвятская церкви. Во главе строго православной партии стал местный викарий епископ Бузулукский Сергий (Гальковский), пользовавшийся огромной популярностью в народе. "Епископ Сергий... - вынужден признать обновленческий летописец самарской смуты, - благодаря своей доступности и ласковому обращению с народом приобрел от горожан любовь, почтение и уважение". (См.: Самарские епархиальные ведомости, 1924, апрель, №1, с.19.)

Деятельность епископа Сергия навлекла на его голову громы и молнии. "Вожаком церковных контрреволюционеров здесь являются епископ Сергий и его правая рука прот. Архангельский", - сообщил самарский корреспондент газеты "Безбожник" в статье под названием "Тихоновщину надо добить" (Безбожник, 1922, 31 декабря, №2, с.2).

Указом ВЦУ от 11 декабря 1922 года №1385 несговорчивый епископ был уволен на покой, на что, разумеется, никто из его сторонников не обратил никакого внимания, а вскоре после этого он был арестован; в трех приходах Самары (Воскресенской, Успенской и Всехсвятской церквах), однако, продолжали поминать его имя (См.: Самарские епархиальные ведомости, №1, там же).

Впрочем, вскоре и епископ Анатолий, занимавший все ту же колеблющуюся, неустойчивую позицию, разделил участь своего бывшего викария.

В 1923 году во главе Самарской автокефалии встал другой викарный архиерей: преосвященный Павел, епископ Мелекесский (Введенский), хорошо известный самарцам, так как до своего пострижения в монашество он в течение долгих лет был настоятелем Воскресенской церкви и благочинным. Человек добрый и отзывчивый, преосвященный Павел был в то же время деятельным и волевым администратором.

"Епископ Павел (Введенский) с ревностью, достойной лучшего применения, - пишет все тот же уже цитированный нами обновленческий "летописец", - употреблял всю свою энергию на углубление и расширение нынешнего раскола [2] всеми зависящими от него средствами в пределах не только вверенного ему Медекесского, но и смежного Самарского уезда, находя благодарный материал среди "ревнующих по вере" народных масс и сотрудничество монашек Раковского монастыря, при хождении с чтимой иконой Богоматери "Взыскание погибших" по епархии, - пока, наконец, не был вызван в Москву для ответа за свои "деяния" в период бегства на Дальний Восток и Японию". (Самарские епархиальные ведомости, №2, с. 11.)

К этому надо прибавить, что самарская автокефалия пользовалась деятельной поддержкой со стороны местной университетской интеллигенции, среди которой существовал тогда особый Христианский кружок, состоявший из 200 человек, среди которых находились профессора и студенты, которые, по их словам, "жили одним стремлением проникнуться как можно больше основами христианства". (Волжская Коммуна, 1922, 4 июня, №1040, с.З. Сообщение о лекции В.А.Поссе "С Богом или без Бога" и последующих выступлениях.)

Впоследствии обновленчество в Самаре искусственно поддерживалось при помощи митрополита Александра Анисимова, который базировался на собор и местное кладбище. Это дало повод одному из местных протоиереев ответить на предложение вступить в "Живую Церковь" следующей фразой: "Но в чем же выражается ваша живость - в том, что вы с кадилами покойников встречаете?"

С таким же трудом обновленчество прививалось и в соседней Ульяновской епархии.

Первый проповедник "Живой Церкви" священник Пельц, приехавший сюда из Москвы, не сумел здесь добиться никаких успехов - так и уехал, не завербовав ни одного сторонника. С несколько большим успехом здесь действовал о. Александр Винецкий, которому удалось организовать группу "Живая Церковь"; однако и она не пользовалось никаким авторитетом ни в народе, ни даже в духовенстве.

Положение изменилось, когда к обновленчеству примкнул протоиерей Иван Васильевич Никольский - настоятель Вознесенского собора -деятельный, энергичный, образованный, популярный в городе священник. На протяжении долгих лет (до 1937 года) он возглавлял ульяновских обновленцев в сане митрополита; в его доме (ул. Ленина, 92) помещалась обновленческая штаб-квартира.

Как объяснял он свой переход к обновленцам?

"Я знаю, что благодаря этому звонит колокол на моей церкви, - и мой древний храм будет возвышаться и через шестьдесят, и через сто лет", - ответил он одной своей старой прихожанке на вопрос о причинах, побудивших его принять ВЦУ.

Если читатель попадет когда-либо в Ульяновск, пусть он выйдет на Гончаровскую улицу, спросит, как пройти к "трем пионерам" - тут ему всякий укажет небольшой сквер со стоящей в центре аляповатой скульптурной группой, изображающей трех мальцов с дудками. Это и есть то

самое место, где когда-то "возвышался" Вознесенский собор, настоятелем которого был о. Иоанн Никольский...

Если "Живая Церковь" с большим трудом акклиматизировалась в губернских городах Приволжья, то еще хуже обстояло дело в городах уездных. Характерен в этом смысле городок Алатырь (Симбирской губернии).

Сюда церковный раскол пришел лишь через полгода - в ноябре 1922 года, и то лишь под нажимом сверху.

"11 сего ноября, - сообщала местная газета, - в квартире епископа Иоакима состоялось собрание мирян и духовенства. Было решено образовать группу прогрессивно верующих православных христиан". (Трудовая газета, Алатырь, №85, с,3.)

15 ноября епископ официально признал ВЦУ и отдал распоряжение прекратить поминовение патриарха. Как реагировало на этот акт церковной власти низшее духовенство?

"Поп села Поводимова, - сообщала та же газета, - упирает на то, что, вот, мол, какая советская власть - сама отделила церковь от государства, а теперь начинает вмешиваться в религиозные дела мирян, навязывая им какую-то "живую церковь". (Трудовая газета, 1922, 25 октября, №75, с.З).

Еще большую оппозицию встретила "Живая Церковь" в уездных городах Нижегородской губернии. В Нижнем Новгороде обновленчество утвердилось еще летом 1922 года благодаря энергичному нажиму архиепископа Евдокима. Однако уже осенью возникла так называемая арзамасская автокефалия во главе с местным епископом Михаилом. Собравшееся под его председательством духовенство приняло следующее постановление:

1) на поместный Собор делегации не посылать, так как там будут в большинстве ставленники группы "Живая Церковь";

2) игнорировать Нижегородский епархиальный съезд;

3) учредить в Арзамасском и Княгининском уездах епископию, самостоятельно управляющуюся, вручить себя благодатному водительству владыки Михаила, учредить при нем "епископский совет" (Безбожник, 1923, №21).

При изучении церковных документов создается впечатление, что "Живая Церковь" сравнительно легко укоренилась на севере - в Вологде. Это объясняется тем, что здесь на сторону "Живой Церкви" перешел местный архиерей, который пользовался огромным авторитетом среди населения, - архиепископ Александр (Надеждин), бывший тверской протоиерей, член Государственного Совета от духовенства, рукоположенный в 1920 году во епископа Кашинского, переведенный в 1921 г. на Вологодскую кафедру.

Осенью 1922 года здесь начинает издаваться журнал "Церковная заря", который по своему духу существенно отличался от других провинциальных церковных журналов того времени: здесь нет ни доносов на "староцерковников", ни личных выпадов, от которых отдает "Повестью о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем".

"Мы желали бы, - пишет прот. Налимов, - произвести те или дру гие изменения в области церковных богослужений и требника с допущением новых обрядов и молитвословий в духе Церкви православной. Главным образом желательны изменения богослужебного языка, весьма во многом непонятного для массы. Эти изменения должны неукоснительно вестись в сторону приближения славянского текста к русскому. Обновление должно идти с постепенностью, без колебания красоты православного богослужения и его обрядов. Мы горячо приветствуем совершение главнейшего богослужения Святейшей Евхаристии открыто на глазах молящихся, с непосредственным участием всего Тела Церкви Христовой - архипастырей, пастырей и мирян" (Церковное знамя, 1922, 15 сентября, №1, с.6).

Наряду с этой группой сторонников идеологического обновления Церкви в Вологде возникла в это время другая обновленческая группировка, так называемая "Российская Народная церковь", которая также заслуживает внимания.

"Народная церковь" состояла из трех человек: протоиерея Рафаила Бурачка, протоиерея Александра Углецкого и диакона Н.Суровцева; "лидером" являлся о. Р.Бурачек - священник Александре-Невской на фабрике "Сокол" церкви.

Как личность, так и "платформа" о. Рафаила, очень характерна для той эпохи. Человек беспокойный, раздражительный и болезненно честолюбивый, о. Бурачек всю жизнь никогда ни с кем не ладил - всегда считал, что его "затирают" и не дают ему развернуться. Будучи по профессии "учителем естественной истории" (биологии), Р.Бурачек до революции мирно преподавал в Вологодском городском училище; однако революция и для него открыла "шлюзы" - он становится заведующим средней школы - широкие перспективы развертываются перед ним (он уже видит себя наркомом просвещения). Однако жизнь наносит удар по планам Бурачка: после грандиозного скандала Бурачек уходит с поприща "народного просвещения". Через некоторое время мы видим его священником; кратковременное служение о. Бурачка в фабричном поселке "Сокол" - это история сплошных склок, жалоб, ссор с прихожанами.

Но вот до Вологды доходит весть о расколе - и о. Бурачек, как боевой конь, заслышавший звук боевой трубы, устремляется в бой. Он сочиняет витиеватую "платформу", в которой заявляет, что реформы "Живой Церкви" неприемлемы для верующего народа, и предлагает, чтоб Церковь занялась народным воспитанием. Одновременно о. Рафаил сочинил и Другую "платформу" для узкого круга лиц, сведения о которой проникли, однако, в печать.

"Во главе Русской Православной Церкви, - пишет журнал "Церковная заря", - Бурачек предлагает поставить трех лиц: председателя ГПУ, Архиерея (по религиозным делам) и его - Бурачка. Шестьсот священников епархии он хочет сделать агентами ГПУ, чтобы через них, при дружной сплоченности, в значительной степени расширить информацию с мест и открыть могучую борьбу с антигосударственными элементами".

"Весьма важно, - пишет он, - чтобы нити между председателем ГПУ и Русской Православной Церковью были скрыты от всех глаз, как волны беспроволочного телеграфа". (Церковная заря, N'4, с.8-9).

Затея Бурачка закончилась полным крахом: высмеянный за свою болтливость на столбцах как центральной, так и провинциальной прессы неудачливый реформатор должен был уйти за штат, покинуть Вологду. Однако "откровения" его очень характерны: ведь он лишь выбалтывал то, о чем более умные и скрытные "реформаторы" предпочитали помалкивать...

Колебания и внутренняя неуверенность, апатия и усталость царят в эту трудную эпоху во многих сердцах. В этом смысле характерной фигурой является епископ Смоленский Филипп (Ставицкий) - впоследствии архиепископ Астраханский.

Летом 1922 года, будучи подсудимым на смоленском процессе, епископ выступил со следующим заявлением:

"Да, я сознаю свою вину. Вина моя в отсутствии решительности и в слабости, не позволившей мне порвать с тихоновщиной. Церковь при Тихоне сгнила, превратилась в гроб повапленный, красивый снаружи и полный мерзости внутри. Идеи новой церкви разделяю, жизнь положу за новую церковь, ибо ее идеи - мои кровные". Будучи приговорен к условному наказанию, епископ Филипп получает от ВЦУ назначение в Крым; однако через несколько дней епископ загадочно исчезает из своего дома, оставив истерическое письмо, в котором говорится: "Ухожу в затвор. Бегу от мира сего вследствие усталости, расшатанности нервов". (Безбожник, 1923, №8, с.6.) [3]

Некоторым своеобразием отличается обновленческий раскол в Сибири. Сибирь, где не улеглось еще возбуждение, вызванное гражданской войной, и где была еще свежа память о колчаковщине, стала ареной ожесточенной борьбы враждующих церковных течений.

В мае 1922 года в Томске был арестован местный архиерей епископ Виктор - и сразу возникла реформатская группа среди местного духовенства. Основоположником сибирского раскола был Петр Федорович Блинов - человек своеобразный и незаурядный.

Коренной сибиряк, уроженец Томской губернии, Петр Федорович был сыном местного крестьянина-охотника. Впоследствии, будучи обновленческим митрополитом, он любил вспоминать о том, как он ходил, бывало, в 12 лет с отцом на медведя. Вскоре, однако, пределы родной деревни становятся для него тесными - смышленый беспокойный паренек отправляется бродить по Сибири. Затем он попадает в один из сибирских монастырей и в течение двух лет живет здесь послушником. Интерес к религии, который ему был свойствен с детства, становится еще более сильным. Уйдя из монастыря, Петр Блинов продолжает свою кочевую жизнь: старообрядцы различных толков, сектанты, странники попадаются ему на пути. Наконец 25 лет от роду возвращается он в свой родной Томск, женится и экстерном кончает местную Духовную семинарию, которая доживает последние месяцы перед закрытием.

В 1919 году епископ Виктор рукополагает его в священника церкви Иоанна Лествичника. Молодой священник сразу становится популярной фигурой среди верующих людей города Томска. Богатырь ростом, кряжистый и плечистый, о. Петр обращал на себя внимание даже своим внешним видом. Он был незаурядным человеком и во всех отношениях: талантливый самоучка-самородок, он пополнял недостаток систематического образования чтением, обильным запасом жизненных наблюдений, почерпнутых им во время его скитаний. Его проповеди и духовные беседы, оригинальные и талантливые, привлекали огромное количество слушателей, людям нравилось также его внимание к простому народу. Характерно, например, что впоследствии, будучи уже архиереем, он, благословляя народ, говорил каждому индивидуальное поучение; например: "Господь да благословит всю вашу жизнь; пусть она будет чистой, как родниковая вода, светлой, как день; ясной, как солнце", всегда все экспромтом и всегда умно и оригинально.

В мае 1922 года Петр Блинов, вместе со своей общиной, объявил, что он откалывается от патриарха Тихона, не признает местного епископа и отныне является главой свободных христиан, объединившихся вокруг церкви Иоанна Лествичника. Тут же началась работа по созданию сибирской "Живой Церкви", Энергичный и напористый настоятель церкви Иоанна Лествичника не терял времени даром: уже в первых числах июня в Томске возникает Сибирское Церковное Управление - или, как его стали называть, СибЦУ.

В томской газете "Красное знамя" №121 от 7 июня 1922 года было напечатано воззвание нового церковного органа и программа "Сибирского движения" за подписями свящ. Блинова и секретаря Толмачевского. Программа отличается необыкновенным разнообразием; здесь, как в универсальном магазине, каждый найдет что-нибудь себе по вкусу. Так, например, о. Петр хочет положить в основу церковной реформы следующие принципы:

"Полная аполитичность в делах церкви; признание советской власти - властью Божией Волей; полная реконструкция (переустройство) церкви; созыв сибирского Собора 8 октября; созыв Всероссийского Собора не ранее декабря; полное присоединение к воззванию, напечатанному в "Известиях ВЦИК" от 14 мая; соединение церквей в единую вселенскую, отнюдь не подчиняя русской церкви какой-либо иной или главе отдельной Церкви; улучшение быта духовенства; расширение самоуправления - инициативы (почина) общин-приходов; превращение церковной власти из власти Распоряжения во власть надзора; обращение чистотой (?) учения к первым векам христианства; отмена положений, принятых во время подчинения Церкви государству, начиная с Константина". (См.: Советская Сибирь, 1922, 24 июня, №138).

Этот сумбурный документ, вышедший из-под пера бойкого священни-недоучки, становится "манифестом" церковного обновления в Сибири.

Центральный орган Сибири, издающийся в Ново-Николаевске, его перепечатывает. Пресловутый Емельян Ярославский, подвизавшийся тогда в Сибири, помещает в том же номере газеты статью, в которой, захлебываясь от восторга, превозносит инициативу "хорошо известного сибирякам, особенно томичам, священника Блинова"! (См.: Советская Сибирь, 1922, 24 июня, №138, с.1 - передовая статья "Сибирское Церковное Управление").

По всей Сибири стали требовать от епископов и священников присоединения к томской декларации. В душах некоторых духовных лиц "томские" семена пали на благодарную почву: так, например, епископ Киренский Зосима, временно правящий Иркутской епархией, принял эту декларацию и тут же на радостях поведал миру об отречении от монашеских обетов и о своем намерении жениться. Сибирское Церковное Управление с радостью приняло его в свое лоно: принявший вновь свое мирское имя Александр Александрович Сидоровский был назначен архиепископом Красноярским и Енисейским [4] .

В июле 1922 года заявил о своем признании "Живой Церкви" Тюменский епископ Иринарх, только что осужденный по судебному процессу о сопротивлении изъятию ценностей. Владыка, находясь в тюрьме, опубликовал соответствующее воззвание. В городе было создано обновленческое епархиальное управление во главе с прот. Сергием Виноградовым (Красный набат, 1922, 1 августа, № 1041, с.1).

Однако архиепископ Тобольский Николай (епархиальный архиерей) категорически отказался признать СибЦУ, выпустил к своей пастве воззвание, аналогичное воззванию митрополита Агафангела, и наложил запрещение на своего викария епископа Тюменского и Туринского Ири-нарха. (См.; Красный набат, 1922, 31 августа, №1065, с.1.)

Епископ Новониколаевский Софроний согласился в принципе вступить в СибЦУ; однако новониколаевское духовенство продолжало поминать патриарха Тихона (Советская Сибирь, 1922, 9 августа, №186, с.2).

Таким образом, летом 1922 года по всей Сибири велась лихорадочная, напряженная работа по оформлению сибирского раскола. Следует отметить, что СибЦУ во главе с Петром Блиновым отнюдь не спешило входить в соприкосновение с ВЦУ; осенью же Петр Блинов официально заявил, что Сибирская Церковь является самодовлеющей и ни от кого не зависимой - таким образом, в перспективе вырисовывалось что-то вроде Сибирской автокефалии.

Уже летом 1922 года возник план возглавить Сибирскую Церковь авторитетным лицом в сане Митрополита всея Сибири; в августе СибЦУ избрало на этот пост Александра Ивановича Введенского. Такое избрание вряд ли было очень неприятно знаменитому протоиерею, который уже тогда мечтал об епископской митре.

Кроме того, это был первый прецедент - избрание женатого священнослужителя епископом. Однако, после некоторо-колебания, А.И.Введенский прислал отказ (принять епископский сан от совершенно случайных людей - да еще в Сибири - было бы слишком скандальным).

Тогда Петр Блинов твердой рукой повел дело к Сибирскому Собору.

Сибирский Собор открылся 5 октября 1922 года в Томске из представителей духовенства и мирян. Председателем был избран П.Ф.Блинов. Первым делом Собора было одобрить программу СибЦУ, опубликованную летом, и избрать главу Сибирской Церкви.

Петр Блинов единогласно был избран епископом Томским и Сибирским. Вновь избранный архиерей вышел к народу в лаптях и сермяге и дал клятву, что он будет народным, мужицким, рабоче-крестьянским архиереем.

Хиротония состоялась 8 октября - в церкви св. Иоанна Лествичника. Рукоположение было совершено, как и полагается, двумя архиереями, одним из которых был "архиепископ Красноярский" Александр Сидоровский - он же епископ Зосима. 8 октября 1922 года является, таким образом, исторической датой: в этот день впервые в истории Русской Церкви был рукоположен женатый архиерей. 16 ноября 1922 года Петр Блинов принял титул митрополита Томского и Сибирского, а через несколько дней (после переезда СибЦУ в Новониколаевск) он принял еще более громкий титул Митрополита всея Сибири.

Известие о рукоположении первого женатого архиерея прокатилось по всей Руси; большинство обновленцев радостно приветствовали эту новость. С особым удовольствием приняли это сообщение на берегах Невы.

"В Томске состоялось посвящение первого женатого протоиерея Петра Блинова во епископа Томского и всея Сибири, - констатировал журнал "Соборный разум". - Как сообщает "Красное знамя", в губернии идут сейчас перевыборы благочинных и благочиннических советов. Всюду переизбираются приходские советы, из которых выметаются те верующие, которые не могут или просто не хотят понять, что дело церкви вера, а не политика. Обновленческое движение докатилось и до Красноярска. Взамен уволенного на покой епископа Назария Сибирское Управление назначило епископа Александра Сидоровского, бывшего ранее под именем Зосимы епископом Иркутским, но потом вышедшего из монашеского звания и женившегося". (Соборный разум, 1922, №2-3, с. 14.)

"Церковная революция" в Сибири между тем "углубилась"; количество женатых епископов все увеличивалось.

28 октября 1922 г. был рукоположен во епископа Красноярского женатый протоиерей Александр Васильевич Адвентов (Александр Сидоровский остался в том же городе с титулом архиепископ Енисейский).

15 ноября 1922 года был рукоположен во епископа Змеиногородско-го (томского викария) женатый протоиерей из Преображенской церкви Москвы Макарий Павлович Торопов.

За ними последовал Василий Дмитриевич Виноградов, епископ Щегловский, Петр Андреевич Сысоев, епископ Омский и Тюкалинский Сергей Павлович Дмитриевский, епископ Томский, и много, много других.

Среди новых архиереев попадались изредка достойные люди (к числу таких принадлежал, например, Макарий Торопов - скромный, искренний, религиозный человек - впоследствии ленинградский викарий); большинство же (карьеристы и авантюристы) были представителями подонков сибирского духовенства.

"Вся Сибирь покрылась сетью архиепископов, наскочивших на архиерейские кафедры прямо из пьяных дьячков", - констатировал епископ Антонин Грановский. Народ, пораженный зрелищем морального разложения, разъедавшего духовенство, толпами покидал церковь, а новые епископы упивались своими "победами". Со "смелостью", достойной лучшего применения, Петр Блинов громил беззащитного, уже полгода как арестованного, патриарха Тихона.

"Мы определенно рассматриваем действия б.патриарха Тихона, как имеющие исключительно контрреволюционные, монархические задачи, -разливался он соловьем перед корреспондентами. - Гнусность их усугубляется тем, что они прикрываются флагом верности православной церкви. Противодействие Тихона изъятию церковных ценностей является результатом влияния контрреволюционных настроений архиереев и монахов, связанных тесными узами с помещиками, капиталистами и княжескими родами. Тихон сам является источником и вдохновителем контрреволюционных выступлений, и советская власть поступила правильно, посадив его на скамью подсудимых". (Безбожник, 1922, 7 марта, №17.)

В декабре (после продолжительных переговоров) было достигнуто, наконец, соглашение между Петром Блиновым и ВЦУ. Сибирь признала над собой юрисдикцию Москвы. Макарий Торопов был назначен уполномоченным ВЦУ при Сибирском Церковном Управлении...

---

[1] Так назывался храм, в котором совершал богослужения Григорий Богослов. Перед II Вселенским Собором это была единственная церковь в Константинополе, оставшаяся верной православию.

[2] То есть православия.

[3] Однако через несколько дней епископ Филипп был арестован и сослан.

[4] Формуляр епископа Зосимы: епископ Зосима (Ал.А.Сидоровский). Род. в 1876 г. Монах. Окончил Казанскую духовную академию. Инспектор Духовной семинарии. Епископом с 1914 г. С 10 августа до декабря 1918 г. - епископ Киренский, викарий Иркутской епархии; с декабря 1918 г. по 7/111-20 г. - правящий Иркутской епархией; с сентября 1922 г. по апрель 1923 г. состоял епархиальным архиереем Енисейской епархии со званием архиепископа. С 1923 г. восстановлен в сане епископа. (Вестник Св. Синода, 1927).