Йозеф Лортц

ИСТОРИЯ ЦЕРКВИ

К оглавлению

Второй период

РАННЕЕ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ

Период главенства имперской власти над папской.

От Карла Великого до Оттона Великого

Первый этап

Расцвет раннесредневековой Церкви в империи Каролингов и ее упадок

Обзор

В 771 г. Карл Великий стал полновластным правителем. Одновременно с покорением королевства лангобардов (774 г.) и возобновлением обещаний папе касательно Пиппинова дара он начинает завоевание областей саксов и их христианизацию (772_804 гг.). В 778 г. поход в Испанию, основание Испанской марки. В781г. Карл утверждает папу во владении Равеннским экзархатом и Пентаполем, но покровительство франков на деле превращается в господство. 782 г. — кровавая расправа в Вердене. 785 г. — крещение Видукинда. 788 г. — низложение баварами Тассила, означающее уничтожение последних остатков местной герцогской власти. 795/796 г. — уничтожение аваров. 800 г. — коронование Карла в Риме. 813г. — Карл делает своего единственного оставшегося в живых сына Людовика своим соправителем и преемником.
Людовик Благочестивый (814_840 гг.). Монастырская реформа (Ахенский собор 816/817 г.) Бенедикта Аньянского († 821 г.). 826 г. — крещение датского короля Гаральда в Майнце; св. Ансгар († 865 г.) сопровождает его в Данию. С830г.— борьба сыновей Людовика со своим отцом из-за обещанного, а затем пересмотренного им раздела империи. 833 г. — поражение Людовика на Люгенфельде при Кольмаре; папа и другие иерархи, стоявшие за единство империи, так же как и войско Людовика, переходят на сторону его сыновей. Император низложен, но несмотря на это сражения продолжаются. Набеги норманнов на территорию королевства (с 834 г.).

После смерти Людовика сражения между его сыновьями продолжаются на разных фронтах. 843 г.: Верденский договор, раздел империи на три части. Мерсенский договор 870 г.: центральная область — Лотарингия — поделена между восточной и западной частями Франкского королевства.

Карл Толстый — 876_887 гг., Арнульф Каринтийский — 887_899 гг., Людовик Дитя — 899_911 гг.

Франкские Каролинги: Карл Лысый — 843_877 гг.; его сын и его внуки умирают молодыми (877_885 гг.); им наследует (в Западном королевстве) восточно франкский король Карл Толстый; после его низложения сначала Капетинг Одо, затем снова Каролинг.

Папы: наиболее значительный — Николай I (§ 41).

§ 40. Карл Великий. Универсальная западная империя. Каролингская культура

Карл Великий (768_814) — это завершение и начало. В нем — завершение труда Пиппина и св. Бонифация¹⁵⁷; в нем — начало универсальной западной империи и христианского единства Запада, западной civitas christiana и вместе с тем — начало будущей немецкой императорской власти средневековья. Без Карла не было бы объединения германских племен, до того постоянно воевавших между собой, как чужие, а значит — не было бы «Римской империи» (которая позже стала называться Империей «немецкой нации»), и следователь но— не было бы его блестящего императорского правления вместе со всей его церковно-исторической проблематикой. Огромное значение Карла определяется как конкретными достижениями почти во всех сферах жизни, так и мощным воздействием его личности в целом. Все его интересовало и повсюду он давал импульс многим плодотвор ным начинаниям.

Истинным стержнем личности Карла, определившим его успехи, имевшие такое значение для мировой истории, было его представле ние об идеальном правителе, соединяющем в единое целое церковное и светское начала. Это привело к очень важному для истории развитию отношений Карла с римским папой, которые вступили в решающую для мировой истории фазу при его коронации в 800 г.

Поэтому мы рассмотрим сначала (I) миссионерские достижения Карла, имеющие непосредственное значение с точки зрения истории Церкви, покорение и христианизацию саксов; затем (II) его дальнейшую церковно-религиозно-общественную деятельность, чтобы, наконец, (III) задаться вопросом о духовных идеалах императора.

I. Обращение саксов

1. К началу военных столкновений Карла с саксами от миссионер ской работы англосаксонских миссионеров (Суидберта, Эвальда, Бонифация) и от слишком политизированной во времена Пиппина миссии почти ничего не осталось (если не считать местностей, долго остававшихся франкскими).

В ходе первоначальных военных действий Карла против саксов преобладали чисто политические мотивы (см. также ниже), и лишь спустя некоторое время они стали сопряжены с христианизацией. Но существо проблем и трагизм борьбы Карла с саксами могут быть поняты правильно, только если мы будем помнить о чисто политичес ком начале и преимущественно политической конечной цели этой борьбы (объединение германско-немецких племен и защита их от наступающих славян).

2. Необходимость сочетать религиозные и политические соображения для осуществления государственного единства вытекает из простейшего «здравого» представления, что наивысшая сила людей и народов — религия; и что поэтому истинное и прочное политическое единство возможно лишь при условии, что в его основе лежит единство религии. Это важно прежде всего для молодых народов¹⁵⁸ . Для христианских правителей зарождавшегося средневековья было совершенно естественным, что за всяким завоеванием должна следовать христианизация. Отказ от нее казался совершенной бессмысли цей, это противоречило бы основной общей установке христианизи рованных германцев, для которых политическая и религиозная жизнь могли быть только единым целым; это противоречило бы и смыслу обращения Хлодвига вместе со всей проистекшей из этого дальнейшей франкской историей и позже — смыслу имперской концепции, а также противоречило бы сути христианства, основывающегося на миссионерском повелении Иисуса и несовместимого с любой другой религией.

Что касается, в частности, саксонской миссии, то в ее действиях в конечном счете с особой ясностью проявляется понимание Карлом исторической необходимости христианизации германцев для создания противовеса угрожавшему Европе исламу (Ranke).

После множества мирных договоров с саксами, в которых и речи не шло об обращении, крещении и миссионерстве, последнее стало «миссионерством короля», а также, к сожалению, насильственным «миссионерством меча», вредным для дела христианства.

3. а) Чтобы представить ход саксонской миссии, нужно вспомнить (аа) о том, что «саксы» были не единым народом, а не очень прочным объединением разных саксонских племен, которые лишь отчасти пожертвовали своей самостоятельностью ради этого союза. Вследствие этого и миссионерство у разных племенных групп проходило неединообразно. Различие их потребностей проявлялось в разном отношении как к христианству, так и к франкскому государству. Части Остфалии, например, соседствующие со славянами-язычниками, пришли к христианству раньше¹⁵⁹, чем вестфальцы, чьими непосредственными соседями и противниками были опасные в политическом отношении христиане-франки. (бб) Вторым существенным обстоятельством, имевшим решающее значение, было соперничество между аристократией и народом. Чтобы сохранить свою власть, вожди быстро переметну лись на сторону Карла. Боролся с ним в основном народ, долгое время оказывая ему сопротивление под предводительством вестфальского аристократа Видукинда.

б) Уже в 772 г., первом году кровавых столкновений, пал Ирминсул, священное дерево саксов. Впервые (по крайней мере, так мы можем утверждать на основании источников) политические и церковные интересы были соединены при заключении мира в 776 г.: покорившиеся саксонские вожди и их свита согласились принять крещение. В сфере церковной организации для углубления и дальнейшего распространения христианства среди саксов была организована — при непосредственном участии и даже под руководством Карла — важная, хотя, возможно, слишком энергично форсируемая работа: возведение церквей и избрание способных священников для пастырского попечения о душах.

Но в силу разных причин, самой значительной из которых было, без сомнения, свободолюбие саксов, в следующие годы вспыхнули новые восстания под предводительством Видукинда. Проводимые им в качестве отмщения опустошительные походы реально принесли большой вред христианству: и в собственной стране, где саксы без оглядки самыми жестокими способами пытались его уничтожить, и в тех частях Франкского королевства, которые они захватывали. Но несмотря на это после победы Карла в 779 г. деятельность Церкви возобновилась; до несчастливого 782 г. евангелизация достигла значительных успехов.

в) В 782 г. саксы напали на франкское войско, наступавшее на славянских сорбов (победа саксов при Зюнтеле). За этим последовало уничтожение всего, относящегося к христианству, которое нужно считать настоящим гонением на христиан. Всех крещеных принуждали отречься от новой веры, и многие христиане — миряне и клирики — были убиты или замучены до смерти.

И если предшествующие враждебные действия саксов, нарушавших все торжественные мирные соглашения, еще можно было считать местью франкам, а не позорным вероломством, то здесь оправдание уже невозможно: на карту было поставлено слишком многое. Оставим в стороне тот факт, что Видукинд действовал далеко не во благо всех саксов, а, выступая предводителем некоторой их части, организовал мятеж против своих же соплеменников; главное в том, что целью Карла было защитить франко-немецкие территории от славян. В этой борьбе, столь значимой для исхода дела Карла (как и для судьбы всей Европы), саксы своим вероломством нанесли ему удар в спину. Жестоким и яростным ответом на это чрезвычайное политическое вероломство был страшный день 782 г. в Вердене. Это была кара мятежникам и убийцам. Говорить о них как о мучениках за веру — значит идти против фактов.

Тем не менее: когда Карл после предварительного расследования приказал казнить в один день 4500 (?) саксов, выданных их соплеменниками, он совершил постыдное дело, в высшей степени недостойное христианина и тем более христианского правителя. Это была жестокость, которая до сегодняшнего дня пятнает его образ. Она, кроме того, повредила в то время делу христианства: единственно возможным ответом на Верден было стихийно вспыхнувшее сопротивление, на этот раз — по всей стране. Именно тогда начались самые кровавые за все время этих войн восстания, которые — под предводительствомто го же Видукинда — продолжались с 783 г. до победы франков в 785г.

Действия в Вердене, не одобренные¹⁶⁰ ни окружением Карла (Алкуин), ни папой, Карл в некоторой степени нравственно компенсиро вал, примирившись с Видукиндом, который был принят под покровительство великого короля франков и решил креститься в 785г. Крестным отцом был Карл. В последовавших после 804 г. сражениях, нанесших значительный ущерб миссии, Видукинд уже не участвовал.

г) Для христианизации саксов крещение Видукинда имело, конечно, кардинальное значение; оно было гарантией (хотя еще и не реализацией) их окончательного обращения. Это обращение было событием, имевшим всемирно-историческое значение; ведь саксы, которые творчески приняли христианство, были носителями будущей церковно-политической истории: до возникновения новой, немецкой, империи оставалось всего лишь сто лет.

Из сказанного следует, что христианизация саксов смогла прочно утвердиться в основном только благодаря кровавой победе Карла. Обращение саксов в значительной мере происходило под сильным давлением (включая частые принудительные депортации). Об этой миссии меча в наивысшей степени свидетельствует всеобъемлющий закон Карла, который был призван организовать и защитить миссию среди франкских саксов: была установлена смертная казнь за отказ от крещения¹⁶¹ (кроме того — за нарушения поста, за кремацию и за церковное воровство¹⁶²). Даже если этот закон и предполагал, что христианство уже значительно упрочилось, и, следовательно, предназна чен обеспечивать главным образом его защиту, он осуществлял насилие над совестью, которое ни в каком случае невозможно одобрить. Ксожалению, Франкская Церковь со своей стороны, если не считать осуждения некоторыми епископами, не предпринимала ничего существенного против «миссии меча».

Конечно, не следует забывать также и следующее: (1) что касается Карла, указанные мероприятия не только должны были служить его политическим целям, но частично в них выражался и церковно-христианский долг совести человека верующего и разделяющего ответственность за распространение христианства; проповедь христианской веры была для него делом совести; (2) значительная часть саксов была христианизирована без принуждения, по доброй воле; (3) в итоге было достигнуто подлинно внутреннее обращение. Мощное сопротивление, оказавшееся в конце концов тщетным, основывалось по преимуществу именно на политических разногласиях между франками и саксами, а не на вопросах мировоззрения; масштабы борьбы и сознание, что после такого беспримерного сопротивления, в котором все было отдано победе, они повержены, заставило саксов острее осознать величие победоносной силы христианства. Долгое сопротивление и тяжелая борьба с новой верой отодвинули это признание; но они же в свое время сделали его более глубоким и прочным.

д) Победа Карла над лангобардами (774/787 гг.), основание Испанской марки (795 г.), успешная война с аварами (791/796 гг.) и покорение саксов значительно расширили пределы Франкского королевства; подавляющая часть западного мира была объединена в одних руках, в одном государстве, и это государство было христианским. Но следует несколько более подробно рассмотреть характер этого «христианского» в контексте личности и церковной деятельности Карла.

II. Церковная, религиозная и общественная деятельность Карла

Карл понимал все многообразие общественных и духовных сил христианства и Церкви и как верховный правитель империи умел поставить их на службу своему делу.

1. а) Во вновь завоеванных областях он сразу же создал церковную организацию. Земля саксов сначала была разделена между несколькими уже существовавшими епископствами или монастырями как область миссии; в ней было тогда несколько собственных епископств: Бремен, Минден, Верден, Падерборн, Мюнстер, Хальберштадт. Здесь, как и во всех других областях, Карл действовал как хозяин Церкви. Его воля была законом и в церковной сфере.

б) Такой же интерес к упорядочению системы управления Церковью — т. е. понимание чрезвычайной важности «закона формы» для всякой духовно-политической системы, которая хочет быть прочной и авторитетной для широких масс, — Карл проявил и по отношению к старым областям королевства. Все церкви, включая и частные, должны были подчиняться одному епископу, епископства же — объединяться в митрополичьи округа. Тогда Кёльн, Трир и Майнц стали архиепископствами, кроме того Зальцбургу было назначено заниматься христианизацией новых областей, присоединенных в результате победы над аварами. (В 831 г. при Людовике Благочестивом к ним присоединился Гамбург-Бремен, а в 968, при Оттоне Великом — Магдебург.) Эти шесть архиепископств Германии сохранялись в течение всего средневековья. В Германии им подчинялись около 40 епископств.

в) Соборами, которые Карл созывал и возглавлял и на которых он часто вмешивался в обсуждение как практических, так и богословских вопросов, была утверждена структура всей христианско-церков ной жизни, кроме того определено ее содержание и установлена более тесная связь между отдельными епископствами (и тем самым обеспечено единство на всем их жизненном пространстве).

Епископства получили обратно церковные владения, отнятые у них государством при предшественниках Карла, или же им была предложена замена. Кроме того, Карл заботился и о других церковных поступлениях; например, для обеспечения нужд Церкви была введена десятина.

2. Разные формы дарения церквям и монастырям известны нам с христианской древности. Но в германском и аграрном средневековье они приобретают такое влияние на церковно-историческую жизнь и ее развитие, что для церковного средневековья их можно считать одним из решающих факторов не только экономического, но и религиозного характера.

а) Таким образом, когда Карла, а после него — немецких королей и римских императоров именовали управителями Церкви, имелось в виду нечто гораздо большее, чем просто почетное общественное положение; такой титул выражал реальную власть над основанными обладателем этого титула или его предшественниками церквями, аббатствами и т. д., и не менее того — над Церковным государством и даже над самим папством (до Григория VII).

Карл хотел, чтобы внутри этой структуры развивалась богатая церковно-религиозная и интеллектуальная жизнь. Никто не довольство вался меньше, чем он, одной лишь буквой решений. Он заботился об их выполнении и добивался этого планомерными действиями, к которым относились, в частности, и обязательные контрольные инспекции. Лучшей иллюстрацией этой деятельности служит институт «missi», который Карл превратил в постоянный. Обычно эти королевские посланники действовали по двое: в каждую пару входили граф и епископ или аббат (представители светской и духовной власти императора). Их полномочия не ограничивались просто наблюдением, они сами вершили суд и восстанавливали порядок там, где он оказывался нарушенным. Они вникали в равной мере как в частную жизнь епископов и священников, так и в организацию судопроизводства и в правильность мер и весов. Они проверяли, знают ли миряне Credo и Pater noster [«Верую» и «Отче наш»] или выясняли, честно ли они платят налоги.

б) Карл заботился о том, чтобы все начинания были долговечными и имели возможность развиваться; для этого он создавал школы. При каждой соборной и монастырской церкви обязательно была школа; большинство из них предназначалось только для начального обучения. Перед другими стояли уже более высокие задачи; они являлись своего рода академиями или семинариями для нового поколения духовенства и мирян¹⁶³. Главными были придворная школа в Ахене, школы Фульды, Санкт-Галлена, Корби и Тура.

в) Карл испытывал большой личный интерес к образованию. Естественно, что помощников ему пришлось искать в первую очередь вне страны. Двух главных из них он привез из Италии: Павла Диакона, летописца, написавшего историю лангобардов, и Алкуина († 804 г.), своего «министра просвещения», которого он нашел в Парме. Этот англосакс познакомил Карла и его окружение со всем, что было в культуре того времени, уровень которой именно в Английской Церкви был очень высоким. Хотя Алкуин не был творческой личностью, он заботился о том, чтобы сохранить для последующих веков всю полноту знания в области догматики, экзегезы, литургики и других наук (а тем самым богатство творческих возможностей). Его самыми знаменитыми учениками были Эйнхард¹⁶⁴ и Рабан Мавр († 856 г.). Алкуин умер в одном из наиболее значимых мест своей деятельнос ти— в Туре.

г) В процесс духовного возрождения Карл активно вовлекал также и монастыри. Но необходимо заметить, что с его точки зрения монастыри должны были быть не столько центрами религиозной жизни, сколько очагами культуры — экономики, науки и искусства. Прежде всего он вновь организовал интенсивную работу по переписке манускриптов — скромное событие неизмеримого значения, оказавшее неоценимое воздействие на все средневековье. Если бы не Карл Великий, для человечества были бы навсегда потеряны многие произведения классической литературы. Без этого труда едва ли был возможен и живой плодотворный духовный контакт между отдельными монастырями, епископскими кафедрами, между богословской жизнью по обе стороны Альп и тогда, и в последующие столетия.

3. Развитие шло естественным путем. Оно основывалось на ценностях прошлого и использовало их, руководимое интуицией и могучей волей гениального человека. То, что сказал Dehio об импульсе, который Карл сообщил искусству, можно отнести и ко всей его деятельности: «Карл Великий, заставив свой франкский народ воспринять античность, сдвинул с мертвой точки не только немецкое, но все западное искусство. Его имя надо назвать первым в истории искусств — имя человека, величайшего по силе оказанного им воздействия. С этим нехудожни ком не может здесь сравниться ни один художник».

Конечно, достигнутое было лишь предварительной ступенью; на этом раннем этапе и не могло быть иначе. Карл создал не подлинную глубокую культуру всего народа, а «каролингский Ренессанс». И все держалось почти исключительно на уникальной личности императора. Многое им созданное лишилось с его смертью почти всякой возможности к существованию. И все же сколько ценных ростков взошло за столетие, давшее этот, оплодотворенный германским духом, расцвет старой латинской культуры, плоды которого увидит далекое будущее! После смерти Карла началась своего рода борьба по поводу необходимости и полезности общедоступного образования. И хотя более сильная партия хотела сохранить эту возможность только для духовенства и монахов, так называемые «внешние школы» все же каким-то образом существовали.

Сохраниться этим достойным восхищения начинаниям Карла или, по меньшей мере, их ядру позволили систематическая проповедь христианской истины, в том числе и через литургию, и кроме того — богословие монастырей и школ. Не следует забывать о рождающейся здесь монашеско-религиозной силе духовного совершенствования (см. Бенедикт Аньянский).

Ведь Карл попечительствовал над этой в прямом смысле слова религиозной жизнью как в приходах, так и в монастырях.

Важно то, что он заботился о введении устава св. Бенедикта. Он приказал составить сборник образцов проповедей для священников, чтобы сделать проповедь более плодотворной. По его приказу из Рима были доставлены литургичес кие книги. Алкуин создал новую форму римского обряда, которая была затем принята Римом и в значительной части используется также в настоящее время. Литургический чин, чрезвычайно важное — возможно, даже самое значительное в течение всего средневековья — средство воспитания все еще непросвещенного народа, был украшен песнопениями. Было вновь введено публичное покаяние в тяжелых грехах, стало настойчивым требование исповеди. За нарушение некоторых церковных предписаний (например, запрещения есть мясо в пост) была даже введена смертная казнь. От мирян требовался определенный минимум религиозной образованности. Были установлены более определенные формы благотвори тельности (законы Карла четко предписывали отдавать часть церковного имущества бедным).

4. Большое значение для этих трудов имели пять поездок Карла в Италию, четыре из которых были в Рим. Несмотря на грабительские набеги готов и лангобардов Рим все еще оставался Городом, окруженным неповторимым сиянием славы, центром искусств, религиозно -литургической и даже политической жизни. Еще сохранилось множество храмов, дворцов и других замечательных античных творений в мраморе и бронзе. Возвышенная проникновенность мозаик Равенны также отчасти помогала ощутить восточноримское императорское величие, возведенное на сакральный уровень. В церквях этих городов литургия проходила со значительно большей роскошью и торжествен ностью, чем на провинциальном севере. Для высокоодаренного монарха, прибывшего с австразийских задворков, это должно было быть подобно прикосновению к какой-то новой жизни. Без этих поездок, без влияния высокоразвитой культуры Востока (Равенна) на устроителя зарождающегося Запада, не было бы кафедрального собора в Ахене, который, подобно св. Софии в Византии, был придворной и государственной церковью Карла (непосредственный образец: Сан-Витале в Равенне). Нельзя недооценивать и впечатление от поездок и на свиту Карла.

а) Не нужно специально подчеркивать, как «выгодны» были для Церкви подобные решения императора. Прилагаемые к нему высокие титулы религиозного характера, о которых мы еще будем говорить, тоже являются признанием этой стороны его деятельности.

Но уже в королевстве Меровингов, начиная с Хлодвига, была заложена основа для королевского права участия в управлении церковными делами. С его крещения считалось, что уже по самому своему происхождению франкские короли — поборники и защитники католической веры. Когда затем франкские епископы, а затем повторно сам папа Стефан помазали Пиппина на царство, эта их задача превратилась, помимо достигнутых юридических соглашений, в некое объективное сакральное «право».

Карл понимал свое дело именно так — как особую и данную непосредственно Самим Богом миссию руководить христианским народом. При этом он, как мы уже говорили, был не только слугой Церкви, он был ее господином, и в качестве такового пользовался порой насильственными мерами.

б) Разумеется, с точки зрения истории, то, что Карл своевластно включал Церковь в свою общую программу, было глубоко оправданно. Своей идеей (западного) универсального королевства Божией милостью он впервые придал главной цели средневековой Церкви (создать западное христианское единство) универсальную форму. Будущее доказало, что это имело такое значение и было настолько незаменимо для деятельности средневековой Церкви, что некоторые необоснованные злоупотребления значат для истории сравнительно немного. Более того: Карл, исходя из своей концепции универсальной монархии, несомненно считал невозможным полное разделение духовной и политической власти.

Впрочем, среди пап того времени не было ни одной личности, по своему масштабу соответствовавшей той грандиозной задаче, которую предстояло решить и которую стремился решить Карл, не говоря уже о том, что у них не было в распоряжении необходимых властных и экономических институтов.

в) Это общее и глубокое оправдание должно быть ограничено следующими соображениями. Карл самовластно раздавал почти все епископские кафедры и аббатства (в том числе и мирянам). Хотя он и предъявлял высокие требования к претендентам (постоянно устраивая им строгие проверки), но желал от назначенных им в первую очередь несения государственной службы (объявление воинского призыва; личное участие в войне; прием у себя короля во время его поездок).

Несмотря на это Карл не был сторонником цезарепапизма (§ 21). Он хотел не подавить права Церкви, но для общего блага полностью включить ее в государство. Основываясь на идеях Августина, он стремился к тому, чтобы Церковь и мир могли бы соединиться в «civitas Dei», где духовное имело бы примат над мирским. Здесь мы наталкива емся на существенное сходство с папской концепцией. В дальнейшем, например при Григории VII, это сыграет на руку папской иерократии.

В этот основополагающий период и при самом Карле указанные тенденции еще не представляли особенно большой опасности. Но то, что при едином и универсальном государственном устройстве Карла было исторически неотвратимо, с течением времени стало представлять огромную угрозу: такое устройство неизбежно должно было стать помехой необходимому свободному развитию церковной жизни, из-за смешения обеих сфер задачи Церкви не могли быть удовлетвори тельно решены. Будущее размежевание обеих сторон должно было показать с очевидностью, какими пагубными могли быть, а точнее, с неизбежностью стали последствия начинаний, предпринятых Карлом на благо Церкви.

Это распространяется не только на участие Карла в историческом развитии: и иерархия также, со своей стороны, жила идеей универсального единства. Император Карл обязал ее служить культурным и политическим целям; но позже и папство, осуществляя свою собственную программу (непосредственно руководить всей действительностью), обрекло себя на секуляризацию, хотя и получило свободу.

г) Хуже по существу дела было то, что Карл воздействовал на решения в догматических спорах. Уже упоминалось, что он самовольно вмешивался в обсуждения на созванных и возглавляемых им имперских соборах; но во Франкском королевстве это было принято уже с давних пор.

Более сложен случай со спором об иконопочитании, где Карл пытался навязать папе Адриану I (772_795) свою ошибочную точку зрения. VII Никейский Вселенский собор 787 г., в котором папа участвовал через посредство двух легатов, высказался за иконопочитание. Втак называемых «Libri Carolini» (790_792) и затем на Франкфурт ском соборе 794 г., в котором папа также участвовал через двух своих посланников, Карл отклонил его доктрину.

Конечно, осуждение строилось на неудовлетворительном переводе греческих текстов решений Никейского собора. Кроме того, не следовало игнорировать церковно-политический контекст; Собор по старому обычаю пригласил именно патриарха Запада, папу, а короля, фактического хозяина Западной империи, намеренно не заметил. Карл почувствовал себя ущемленным в тех самых правах, в которых Римская Церковь не отказывала восточноримскому императору.

С другой стороны, Карл выступил как защитник истинной веры. Вто время через Пиренеи проникла ересь Феликса Угрельского, род известного с раннехристианских времен адопцианизма (§ 16). В Риме на ересь не обратили внимания. Карл между тем через Алкуина с ней боролся и на многих франкских имперских соборах — и на Франкфуртском соборе 794 г. — добился решительного ее осуждения.

д) Самым опасным моментом в церковно-политической позиции Карла было чрезмерное внимание к культуре, которое он привнес в церковную жизнь. Возникло «определенное затушевывание собственно церковных задач тем, что Церковь стала рассматриваться как культурное учреждение и использоваться в первую очередь для нужд науки, искусства и экономики, тогда как ее истинные религиозные задачи отступали на второй план» (Schnьrer). Первое «мене текел», далекого гибельного упадка! Здесь (несмотря на замечательную трезвость) слишком переоценивалась материальная проблематика религии и христианства; это было заложено в самой основе германской ментальности и было искушением для такого примитивного народа в раннем и даже в высоком средневековье; в результате без труда смог развиться канонистический и пелагианизированный односторонний подход.

Однако следует еще раз подчеркнуть, что такой ход развития был неизбежен. Трудно себе представить его принципиально иное течение. Функции церковные и культурные еще не были разграничены; поскольку император и иерархия исходили из общей (несмотря на совершенно разную внутреннюю энтелехию, см. ниже) основной концепции, это смешение усиливалось, а значит, росла и обоюдная угроза.

III. Карл как император

1. а) Политическая власть франкских государей при вступлении Карла на престол еще не была настолько упрочена, чтобы он мог действовать самостоятельно всегда и везде, в том числе на территории, непосредственно подчиненной папе, — в Церковном государстве. Лангобарды все еще были там конкурентами франкской власти и опасными соседями для папы. Все зависело от того, какую позицию по отношению к ним займет франкский покровитель, т. е. будет ли он верен союзу, заключенному Пиппином, или вернется к старой — дружественной по отношению к лангобардам — политике Карла Мартелла. Именно так и поступил сначала Карл Великий. Его женитьбе на дочери короля лангобардов Дезидерия не смогли воспрепятствовать ни резкие слова папы Стефана¹⁶⁵ , ни угроза анафемы. Но с другой стороны, острейшее соперничество обеих политических германских властей в Риме не завершилось: при безвольном Стефане IV (768_772) там развязалась кровавая борьба франкской и лангобардской партий.

б) Положение резко переменилось со внезапной смертью в 771 г. Карломана, старшего брата Карла. Карл, ставший единовластным правителем, изменил свою политику. После одного года супружеской жизни он вернул лангобардскую принцессу назад в Павию.

Новый папа, знаменитый Адриан I, образец благочестия и нравственности, также осознает требование времени и предусмотрительно возвращается к союзной политике Стефана II. Вдова Карломана со своими сыновьями бежала к Дезидерию. Лангобардам представился удобный случай в одно и то же время эффективно помешать и опасному для них общефранкскому единству, и союзу франков с Римом. Но папа воспрепятствовал этому; он отказался утвердить через помазание политические претензии сыновей Карломана и возвести их в королевское достоинство.

Когда же Дезидерий объявил, наконец, военный поход против Рима и любые переговоры казались напрасными, папа решился призвать на помощь Карла, короля франков и «patricius Romanorum». Карл сначала велел своим посланцам разобраться на месте в жалобах папы, и чтобы мирным путем побудить Дезидерия возместить потери, даже предложил ему большую сумму компенсации за убытки. Однако, после того как эти попытки потерпели неудачу, Карл решился на войну.

в) Во время осады Павии он неожиданно обратился к Риму с просьбой разрешить ему отпраздновать Пасху (774 г.) в Вечном Городе. В среду на Страстной неделе в Риме он подтвердил, что обещание его отца (так называемый «Пиппинов дар», § 39) остается в силе.

Однако со времени Пиппина обстоятельства сильно изменились. Каролинг, клятвенно обязавшийся защитить от лангобардов и вернуть отнятые ими у св. Петра области, возлагает через несколько месяцев— после падения Павии (июнь 774 г.) — железную корону лангобардов на собственную голову, не обращая при этом внимания на чувства папы. Он демонстративно перестает выказывать почтение римскому титулу (ставит титул «patricius Romanorum» в один ряд с титулом франкского и лангобардского короля). И, наконец, он возвращает далеко не все требуемые папой земли. Новый patricius стал более чем обладателем делегированной власти; он придал растяжимому понятию patricius новый смысл: покровительство превращается в политическое господство.

2. Весь смысл этого обстоятельства в его огромном воздействии на историю (как и во всей сложности взаимопереплетения действующих сил) только тогда станет достаточно понятными, когда мы вникнем в основную концепцию Карла, из которой в конечном счете так или иначе вытекает все остальное: речь идет о его имперской концепции.

а) Идея римской империи не совсем исчезла на Западе (§ 34). Ихотя представления о ней во многом были неопределенными и мало походили на «римские», они, бесспорно, существовали, обладали многообразным потенциям и были уже оформлены юридически. Во франкском королевстве имперская идея в ее христианском толковании была уже выражена формулой «Imperium christianum». Теперь же возникла такая единая власть, которая проявила себя как имперская особенно в том, что она при своем мощном распространении захватила более чем одну «страну» (итальянские, испанские, аварские области). Сам Карл считал себя носителем универсальной власти над всем Западом, включая Рим. Понятие «универсальный» при этом отличается от античного и византийского, где признавался единственный универсальный правитель. Здесь же имеется в виду единая власть над тем, что мы называем Западом. Со всей определенностью признается Византия и область ее влияния (проблема двух императоров).

б) Королевство франкского правителя соединилось с Римской Церковью и вошло в нее, а Церковь, в свою очередь, стала единым целым в границах Франкского королевства. Теперь религиозный элемент, изначально присущий Франкскому королевству и усилившийся с тех пор, как папы стали совершать помазание на царство, испытал благодаря Карлу мощный подъем. Он происходил в предопределенных историей формах Франкской территориальной Церкви. По образцу своих отношений с ней Карл и в отношениях с папой занял позицию верховного главы. Как нам хорошо известно со времен Бонифация, князь главенствовал всегда. Но в результате сильно возросшего могущества Карла и благодаря его необычайной личности проблематика отношений государь-священник и государство -Церковь получила совершенно иное значение для истории.

в) То, что франкский король из «patricius Romanorum» возвысился до римского императора, было естественным следствием и выражением реального соотношения сил. Это возвышение, опять же, имело огромное значение для Церкви. Когда папа Лев III в Рождественскую ночь 800 г. короновал одетого в традиционное императорское облачение Карла, Карл был аккламирован¹⁶⁶ как император и в следующие годы все чаще официально титуловал себя императором (о том же свидетельствует надпись на печати императора «Renovatio imperii Romani» [обновление Римской империи]), что тоже было шагом к осуществлению внешнего единства Церкви, состоящей из множества территориальных церквей.

3. Что конкретно означала для папы коронация императора в рождественские дни 800 г., следует просто и ясно из предшествовавших ей обстоятельств. Положение самого папы было затруднительным. После его единогласных выборов в 795 г. он вел себя по отношению к Карлу так же, как его предшественники по отношению к византийским императорам или их экзархам. Он прислал великому франкскому королю не только протокол выборов, но и ключ от гробницы Петра и знамя Города. Он датировал свои указы (как раньше по годам правления византийских правителей) годами правления Карла.

а) Но в Риме существовала сильная группа личных врагов папы, которые стремились его низложить (используя при этом и самые жестокие средства). Папа нуждался в защите со стороны франкской правящей верхушки. В 799 г. он был вынужден бежать в Падерборн к Карлу, которому он воздал традиционные знаки «adoratio». Карл велел франкской знати препроводить папу обратно в Рим. Поскольку проведенное расследование не смогло удовлетворительно опровергнуть возведенные на него обвинения (в клятвопреступлении и разврате), папа принес очистительную клятву, после чего Карл, прибывший между тем в Рим, наказал противников папы как оскорбителей величества. Через два дня состоялась коронация. И сколько бы еще неясностей ни оставалось в имперской концепции Карла, он несомненно чувствовал себя по отношению к папе господином — в этом проявлялось как расширение его прежних прав над территориальной Церковью, так и заимствование или имитация византийского образца. Для Льва же осталось после венчания Карла императорской короной лишь место молящегося Моисея.

б) Интерпретация отдельных деталей этого венчания императорской короной вызывает серьезные затруднения.

Трудно предположить, что у папы, предшественникам которого еще недавно угрожала непосредственная опасность стать подданными и придворными епископами лангобардского короля, и который теперь мог находиться в своем Городе только под защитой Карла, уже сложились «папистские» тенденции. Однако то, что король франков был возведен в императорский сан, со временем неизбежно должно было привести к освобождению папства от государственно-церковного давления Восточного Рима и к завершению начатого Стефаном, когда тот в 753 г. оставил восточноримских посланцев и лангобардский двор в Павии, чтобы отправиться к Пиппину и заключить союз с франками.

С другой стороны, совместные действия обеих этих сил и коронация императора, естественно, ни в коей мере не означают, что у Карла и Льва были одинаковые представления о роли императора и империи.

Карл считал, что Церковь и все к ней относящееся (за исключением сакральной сферы), так же как и все остальное, должно целиком подлежать власти императора. Поэтому в итоге его программа неизбежно должна была разойтись с программой папы и Церкви. Но это означает по меньшей мере то, что возникающий союз с самого начала нес в себе внутренний конфликт.

в) Теперь, в Рождество 800 г., высшая церковная власть, легитимируя светскую, несомненно ее усилила, как это уже было при помазании и коронации Пиппина. Поэтому в Риме сравнительно легко могла развиться идея «translatio imperii» в отношении франкского правителя. Фактически папы уходящего IХ в. уже «возводят на престол», пользуясь апостольской привилегией, «своего» императора.

Но существует и другой аспект: это отношение самого Карла к своей коронации. Его сомнения не совсем ясны. Ведь он знал заранее о своем предстоящем возвышении и был на него согласен. Что же в этом его не устраивало (или перестало устраивать)? Чем папа и Рим перешли границу желаемого им? Самим фактом коронации? Или эта коронация казалась ему слишком обременительной лишь в связи с проблемой Византии?

Во всяком случае, после свержения императрицы Ирины Карл добивался признания от Византии. Оно последовало в 812 г. Конечно, тогда это означало лишь то, что Византии поневоле, на практике, пришлось отказаться от положения о единственности империи. Но в сознании восточных римлян эта претензия сохранилась. Они не приняли теорию двух императоров; западные императоры так и остались для них узурпаторами (ниже, § 45).

4. Особенно отразился на всем последующем развитии (не вполне однозначный) сакральный характер императорского сана. Церковь сообщала его средневековым императорам посредством особых обрядов и молитв (император позже выполнял диаконское служение на коронационной мессе; коронационная литургия во многом была родственна литургии посвящения в епископы; после помазания император причислялся к клирикам св. Петра); Церковь недвусмысленно признавала за императорами этот сакральный характер (очень разными и юридически едва ли определимыми способами)¹⁶⁷.

а) Сакральное начало стало, как мы увидим, основополагающим для императорской идеи Карла Великого. В правильности такого подхода его уже раньше в значительной степени утвердили христианство и Церковь.

В присяге на верность священник Катвульф после победы над лангобардами в 775 г. называет Карла «наместником Бога», вместо Него защищающим и возглавляющим «все члены»; папа же, который выступает только наместником Христа, оказывается на втором месте.

Еще одно проявление такого понимания: Карл любил, чтобы придворное духовенство именовало его «проповедник», «служитель Господа», «vicarius Dei» или «Давид». Здесь очевиден мотив короля-свя щенника. Сюда же относится и то, как было принято называть Карла до и после 800 г.: «предводитель христианского народа», «повелитель и отец, король и священник, господин над всеми христианами». Для Алкуина он — истинный предводитель «civitas Dei», которому доверено возглавить «Ecclesia universalis» всех латинских христиан и которому для этого в руку должны быть вложены «два меча» (!); Смарагд († ок. 830 г.), учитель в монастырской школе Кастелльу, и другие видят в нем даже наместника Христа, а епископы Майнцского собора 813 г. прославляют его как «Судью в вопросах истинной веры». При этом папе остается только роль митрополита или патриарха франкской имперской церкви. Все эти имена не были пустыми титуловани ями; в каждом из них выражался какой-то конкретный аспект отношения Карла к Церкви, а также его грандиозная государственная программа, в которой «imperium christianum» означало тесное единство светской и церковной сфер под его руководством.

Исторические параллели с Константином становятся еще отчетливее, если обратить внимание на то, что, устраивая свою резиденцию в Ахене, Карл во многом взял за образец дворцовый церемониал и государственную символику византийской столицы. Франкские источники этого важнейшего десятилетия перед рубежом столетий сообщают даже, что наряду с кафедральным собором и «sacrum palatium» [священным дворцом] короля в Ахене было предусмотрено третье здание с многозначительным названием «Латеран»: Эйнхард выразительно называет его в соответствии с его предназначением «домом понтифика». Эта копия «Нового Рима», созданная Карлом и его франками, во всем обнаруживает тенденцию к подражанию и одновременно соперничеству (Ullmann), а может быть, даже и мечту «перенести» в Ахен «древний Рим», отголоски которой звучат у франкских писателей, когда они прославляют королевскую резиденцию как «ventura» или «secunda Roma» [будущий... второй Рим].

На этом еще совершенно не определившемся фоне состоялось знаменательное событие — коронация Карла.

Создание новой империи было в высоком смысле делом всемирно-исторического значения, заложившим фундамент всего будущего средневековья. Теперь рядом с папством, впереди него и вместе с ним оказалась вторая великая сила средневекового Запада — христианская универсальная Западная Римская империя.

б) Конечно, новой империи еще только предстояло осуществить тот потенциал, который был заключен в ее «идее». Сама идея, как и обстоятельства ее обновления с самого начала, как уже подчеркивалось, создали настолько тесную связь между империей и Церковью, что возникли основания для сильно конкурирую щих тенденций: император должен был защищать Церковь. Это свое чрезвычай ное достоинство Карл Великий, «величайший из императоров, коронованный Господом», остро осознавал — как долг, но в особенности как право. Эта концепция нашла наиболее символичное выражение в праве императора утверждать избранного папу; последний был должен перед своей консекрацией присягнуть на верность императору (это означало, что папское правление подлежит суду и контролю императора). Папа со своей стороны обладал правом короновать императора, т. е. реально сообщать ему императорское достоинство, что означало возможность, сообразуясь со своим мнением о достоинстве претендента, вручить ему высшую политическую власть или отказать в ней. Уже Карл Великий положил начало попыткам освободиться от этой юридической зависимости от папства, когда он короновал в Ахене своего сына без участия папы. Но эти попытки не достигли цели. Союз империи с папством, который готовили Бонифаций, Пиппин, Захария и Стефан, впервые реализованный в 800 г., оказался слишком прочным. Об этом же свидетельствует и повторная коронация Людовика, совершенная по его желанию папой в 816 г.

5. Однако скоро обнаружилось, что за тесное объединение папской и императорской властей, бывшее залогом создания Западной империи, пришлось тяжело расплачиваться — как западной Церкви, так и западной государственности. Друг другу противостояли две власти с совершенно одинаковыми взаимными претензиями и во всем зависящие друг от друга, сферы компетентности той и другой не были точно определены: это однозначно должно было привести к конфликтам. Очень скоро они начали по-разному понимать сакральное достоинство императора: «коронован Богом» для императора означало, что он служит непосредственно Богу, а курия считала, что папа поручает императору быть защитником Церкви и контролирует его деятельность.

Правда, и сама эта конкуренция была проявлением их глубинной общности. Вся система в целом строилась на единстве полярно противоположных начал. Соединение двух сил, «imperium» и «sacerdotium», не было чем-то искусствен ным, формальным. Оно было следствием закономерного развития, в основе которого лежало единство христианской веры Латинской Церкви и христианизиро ванных (ею и в ней) народов и которое происходило под знаком этого единства. Под этим знаком и сложился христианский Запад; основой его прочности были жизненная энергия каждой из обеих компонент и их сотрудничество. Если впоследствии такое фундаментальное соединение окажется серьезно нарушенным (что и будет происходить уже начиная с XIII в.), это будет означать непорядок в самом фундаменте средневековья — не какие-то временные функциональные неполадки, но принципиальный разлад.

Это в очередной раз показывает, что разделение, представляющее опасность для всего целого, возникло не случайно и не по злой воле или недальновидности отдельных представителей папской или императорской власти. Нет, перед нами совершенно особый, многое определивший момент внутренней трагедии средневековых взаимоотношений Церкви и мира. Сообща трудясь над созданием единого христианского Запада, обе власти привели его к единству, к его верхней точке. Но, поскольку с самого начала границы общей сферы не были и, вероятно, не могли быть определены достаточно четко и становились все менее четкими из-за захватнических устремлений обеих сторон, и поскольку не удалось и не могло удасться достичь полной внутренней согласованности в деятельности христианс кого организма, нарушалось естественное развитие каждой из них. Великое, постоянно возрастающее средневековое единство изначально несет в себе зародыш разделения и будущей борьбы imperium-sacerdotium.

С папской стороны ее поддерживала концепция Церкви и империи, выработанная, в частности, Львом I, Геласием и Исидором Севильским: священническое служение рассматривается как высшее, а императорское — как низшее и даже ему подчиненное. С такой точки зрения, император возводится на престол «по воле (nutu) Бога и святого ключника Петра».

Дальнейшее развитие событий связано с актом коронации, совершенным в Риме в 800 г. Новая империя уже не была самостоятельной величиной, подобно древней, но была связана с папством. Очень скоро папы стали понимать коронацию как translatio imperii и, исходя из этого, претендовать на самые широкие права.

6. Нужно еще исправить одно ошибочное современное представление: дело в том что власть императора в Церкви, управление иерархией, вмешательство в догматические определения соборов — все это не имело ничего общего с противодействием учительному авторитету верховного понтифика.

Для Карла было совершенно естественным безоговорочно признавать абсолютное превосходство Римской Церкви в вопросах вероучения: это превосходство основывается в соответствии с «libri Carolini» (которые, тем не менее, поучают папу в вопросах иконопочитания) не на решениях соборов, а на Самом Христе; руководствоваться можно только решениями Отцов, признанных Римской Церковью, поскольку они обязательны для всех верующих. На процессе против Льва Алкуин напомнил Карлу о том, что папа не может быть судим никем¹⁶⁸.

Дополняет картину выказываемое Карлом почтение к римской традиции (введение римского чина литургии, римского обряда крещения; облачение и образ жизни римского духовенства были сделаны обязательной нормой во Франкской Церкви).

7. Карл действительно был христианином, все сказанное подтверждает это. Но и в нем еще не были достаточным образом воплощены нравственные представления христианства. Помимо сильной чувственности, его образ пятнает коварная жестокость по отношению к врагам.

Но опять-таки не следует забывать о том, что все восхваляют его за мягкость и чувство справедливости. И несмотря на все свои недостатки он, без кого не было бы христианского Запада, остается Великим, «вершителем всемирной истории» (Ranke). «Его величие в том, что его действиями, поступками и побуждениями управляли соображения всеобщего блага» (Hauck).

В 1165 г. Барбаросса приказал торжественно извлечь останки Карла — в то время это было равносильно канонизации. Назначенный императором антипапа Пасхалий III (1164_1168) одобрил установле ние его почитания как святого, которое, однако, позже было сведено Церковью к почитанию Карла как местночтимого блаженного (в Ахене), а точнее — допускалось ею.

§ 41. Последующий расцвет и упадок раннесредневековой культуры. Папство в IХ веке

I. Духовная жизнь

1. Все значительное, что было достигнуто культурой огромной Каролингской империи, не имело под собой прочной основы (§ 40). Эта культура была лишена той силы, которую дает укорененность в местных традициях. Она перестала существовать, как только распалась защищающая ее организационная структура, созданная Карлом. Важно понять, что этот распад с логической неизбежностью должен был наступить в самом скором времени. Вся грандиозная конструкция была создана сверхчеловеческими усилиями императора и к тому же в ускоренном темпе. В сущности к окружающему миру — франкскому миру того времени — были предъявлены чрезмерные требования; сознание франков — например, их представления о государстве, власти и управлении — еще не созрело для восприятия тех универсаль ных концепций, почерпнутых из римско-бонифациевского наследия, из которых исходил Карл в своей деятельности. Поразительно быстро обнаружилось, что внутренняя сила новой империи и имперской идеи была еще не так велика, как это казалось при Карле.

Да и сам Карл был не вполне тверд в своих установках, иначе в 806г. он едва ли принял бы решение о «разделе империи», признав тем самым франкское право наследования. Его наследник Людовик Благочестивый попытался посредством своего «Порядка империи» (Ordinatio imperii) 817 г. хоть как-то сохранить единство. Но это была лишь полумера (Лотарь как верховный император над королевствами своих братьев); кроме того, Людовик позже (в 824 г.) еще раз изменил свое решение, что привело к злополучной борьбе за наследство между отцом и сыновьями. Уже один только факт низложения Людовика после измены его сыновей и армии (Люгенфельд под Кольмаром, 833 г.) убедительно демонстрирует внутреннюю уязвимость империи (и неопределенность концепции, лежащей в ее основе).

Эти события уменьшили ее вес и в сознании современников. Папство (уже в собственных интересах), напротив, твердо держалось идеи единства империи. Но в решении папского третейского суда со своей стороны обнаружилось все то же отсутствие единомыслия среди франков, а именно, у епископата: имперски мыслящие епископы стояли за императора, а приверженные папству, вместе с Григорием IV (827_844), — за сыновей.

Империя Карла и его дело несмотря на огромное влияние на историю были лишь эпизодом. Семени и в этот раз суждено было погибнуть. Вновь все было поставлено под вопрос, даже связь Церкви с Западом: Иоанн VIII в поисках помощи обратился к восточноримско му императору и выразил свое согласие с Собором 879/880 г., утвердившим патриарха Фотия (см. ниже).

Заложенная в самом основании универсальная структура Запада смогла окончательно установиться на Западе в новой форме только при саксонских императорах после смутного saeculum obscurum (и опять в ходе упорной, опасной, никогда не утихавшей борьбы!).

Но сначала вернулись беспорядки меровингских времен. Это случилось, когда преемники Карла — его потомки, не имевшие достаточной политической силы, вместо того чтобы сохранить единство империи, начали склоку из-за наследства. Идея частного права, лежащая в основе германо-франкского порядка наследования, оказалась сильнее, чем соображения общественного права, присущие «имперской» концепции. В результате восточная и западная части франкской империи резко разделились, в конце концов империя распалась на ряд самостоятельных частей, и эгоистическая борьба мелких франко-итальянских государств за patrimonium Петра, одновременно с нападением норманнов и сарацин, обратилась против Рима, папства и всей Италии.

Следует отметить, что здесь мы имеем дело с настоящим распадом, а не только с перегруппировкой, когда возникают новые созидательные силы. Поскольку он выражается в столкновениях и антагонизме множества малых и разнородных сил, в его течении нет единой общей линии. Поэтому его развитие невозможно обрисовать несколькими штрихами. При исследовани и беспорядка и вызываемых им изменений требуется боvльшая обстоятельность, чем при анализе порядка¹⁶⁹ .

2. а) Сверх уже сказанного не следует забывать и о том, что государственные организации, созданные под руководством Карла, и силы, объединенные им, в свою очередь, были неординарными. И первое время они еще продолжали оказывать воздействие. Так возник последний короткий расцвет при слабовольном Людовике Благочестивом и его сыне Карле Лысом (840_877). В собственно религиозной сфере произошли даже важные положительные изменения. По большей части они были связаны с монастырской реформой, которую произвел главный помощник Людовика Благочестивого, аббат Бенедикт (ок. 750_821) из аньянско го монастыря на юге Франкского королевства. В ее основе лежала уже не культурная, а религиозно-аскетическая концепция монастырской жизни — т. е. не «формирование мира» (как при Карле Великом), а «бегство от мира»¹⁷⁰. Кроме того, мы сталкиваемся — снова в отличие от времени Карла — с усиленным основанием новых монастырей: например, Корвей (822 г.), Херфорд (основан в 819 г., потом переведен в Херфорд), оба — в саксонской области, обращенной незадолго до этого. Этот же религиозный импульс привел затем к введению совместной жизни клириков при соборных церквях (по уставу св. Хродеганга, †766г., сходному с уставом св. Бенедикта).

б) И в богословской жизни этого периода, при всей скромности ее уровня в монастырях на континенте¹⁷¹, появляются даже новые направления, оказавшие важное историческое влияние. Мы сталкиваемся с замечательным для этого времени явлением — изучением трудов св. Августина (но вместе с тем мы видим и начатки лжеучений).

В Восточном Франкском королевстве большие монастыри твердо придержива ются традиций Бонифация и Карла Великого. Монастырь Фульда расцвел благодаря ученику Алкуина Рабану Мавру († 856 г.), архиепископу Майнца, одному из знаменитейших экзегетических компиляторов. В мире, который еще многие века не будет знать систематической подготовки духовенства, его книга о служебных обязанностях священников имела большой смысл. Почетное звание Praeceptor Germaniae [Наставник Германии], которое ему дала история, правильно характеризует огромные педагогические заслуги в духовном воспитании народа. С точки зрения церковной политики было важно, что он не присоединился к оппозиции по отношению к Людовику Благочестивому, в которой находился западнофранк ский епископат, сочувствующий папе; он рыцарски требовал оказывать старому, лишенному власти императору почтение и послушание, подобающее повелителю.

Самым знаменитым преподавателем монастыря Рейхенау (осн. в 724 г.) был Валафрид Страбон († 849 г.). Его Glossa оrdinaria служила руководством по экзегетике не менее пяти веков подряд! Он сыграл большую роль и в церковно-поли тической полемике: в отличие от позиции современных ему соборов и епископов, с их скорее епископальной ориентацией, он строил иерархию церковных должностей и их власти (по аналогии с градацией светских чинов, ведущей отсчет от императора) от Summus Pontifex [верховного понтифика].

К последним из представителей культурной жизни этого периода относится Регинон Прюмский († 915 г.), автор хроники, которую он начинает от Рождества Христова и доводит до 906 г.

в) Хранителями духовной жизни в Западном Франкском королевстве также были теперь исключительно клирики и монахи. Придворная школа теряла престиж; ее место заняли монастырские школы (самые значительные — в Туре и Корби). Заслуживают внимания первые опыты чисто богословских трудов, вдохновленных св. Августином, у архиепископа Лионского Агобарда († 840 г.), во многом опередившего свое время. Как и его значительного современника Иону Орлеанского, его чрезвычайно занимала проблема, каким образом можно организовать разделение властей внутри единства Церкви, внутри «corpus christianum» (но с условием, что мирская власть подчинена церковной). Исходя из этого, он пришел к конструктивной критике системы частных церквей. Он ясно понял противоречие, возникающее, когда при дарении сохраняются прежние отношения владения, и обличал вытекающие из них права как святотатственное посягательство на законное право иерархии. Задача мирян — защищать Церковь, а не управлять, и тем более — не владеть ею. Агобард последовательно выступает и против того, чтобы церковь была частной собственностью епископов и аббатов. Его критика нацелена прежде всего на те злоупотребления, которые под именем светской инвеституры будут уничтожены двумя столетиями позже. То, что в это же время один из Римских соборов (826 г.), напротив, полностью одобряет институт частных церквей, свидетельствует о неоднозначности ситуации.

Агобард был человек блестящего ума. Он требовал разумной веры и горячо выступал против народных суеверий и магии, однако также и против иудеев (см. § 72, II 3).

Клавдий, епископ Туринский († 827 г.), равным образом боролся с суевериями в Церкви, а также и с гиперболизированным почитанием святых, реликвий и икон. Применительно к нему приходится говорить даже о спиритуализме, так как он официально отвергал иконопочитание. Он заставлял удалять из церквей даже кресты. Именно он, насколько нам известно, первый в средние века сформулировал положение, так часто используемое позже против римской курии: только тот имеет право быть apostolicus (= папой), кто живет, как апостол.

г) Самый выдающийся ум конца столетия — Иоанн Скот Эриугена (Eriu = Ирландия; † 877 г.), глава придворной школы Карла Лысого. Распространение его богословских спекуляций, вновь возродившихся только двумя-тремя веками позже, имело большое и в то же время роковое значение. Тогда и долгое время спустя он был лучшим знатоком греческого богословия на Западе. Он переводит Псевдо-Дионисия (§ 34) на латынь и тем самым делает известным на Западе один из главных для него богословских источников. Таким образом в средневековье пришли неоплатонические пантеистические представления (саморазвитие Бога), напоминающие Оригена («все в конце концов возвратится к Богу»). Изучение Августина не заставило его, однако, разделить взгляды саксонского монаха Готскалка (§ 34), напротив, он вел борьбу с его учением о предопределении.

3. Кроме богословия и монашества огромное значение имеют отдельные литературные памятники, из которых видно, как германцы, получившие христианское благовестие, выражали свои религиозные устремления. Первым из памятников надо назвать Молитву Вессобрунна VIII в.¹⁷²

Выдающееся и удивительное достижение христианской германской литературы, древнесаксонская библейская поэма «Heliand» [др.-сак сонск. «Спаситель»] (ок. 830 г.) — поразительное свидетельство того, как быстро и творчески укоренилось христианское мышление даже в тот ранний период и в том несовершенном еще в христианском отношении мире. Кроме того, евангельская история Отфрида Вайсенбург ского (Франкония, 863/871 гг.), написанная «theotisce». Он использовал поэму Муспилли о конце мира и Страшном суде (около 830 г.).

Людовик Благочестивый довершил дело церковной организации в своем королевстве, учредив новые диоцезы: Гамбург, Хильдесхайм и Хальберштадт. Это отчасти было связано с расширением миссионер ской деятельности среди язычников — северных германцев и остфальцев. И напротив, миссия потерпела неудачу из-за вторгавшихся с разных сторон в королевство (и в Церковное государство) норманнов (в 845 г. был разрушен Гамбург) и сарацин; исключение составляли области, принадлежавшие Зальцбургу и Пассау.

Всю расстановку религиозно-церковных сил времени после Карла Великого (и в целом весь ее смысл) мы можем охватить, лишь рассмотрев в заключение все составные части раннесредневекового благочестия в их взаимосвязях.

Но в тогдашней расстановке сил еще не проявилось то, что в полном смысле определит будущее Европы в этой области. В этом распаде, который мы охарактеризовали как только-упадок, оно заявит о себе мощной реакцией при Николае I, о которой мы расскажем в следующем разделе. Отметим: в этот период оно только заявляет о себе. «Societas christiana» осуществилась в том сложном нестабиль ном процессе взаимо- и противодействия разносторонних универсаль ных сил папства, империи и епископата, с которым мы встретимся особенно с конца Х в.

II. Николай I

1. Итак, в разгар политико-госу дарственного разложения, когда Рим был уже разграблен сарацинами (846 г.), но крушение еще не коснулось Церкви, наступил период сильнейшего подъема папства. На престол Петра друг за другом взошли три замечательных деятеля, первый из которых стал даже своего рода символом эпохи: Николай I (858_867), Адриан II (867_872), Иоанн VIII (872_882).

а) Падению престижа империи автоматически сопутствовал у римских епископов рост сознания своей силы. В их речи стала звучать гораздо большая уверенность в себе, чем во времена Карла. Уже Григорий IV ставил на вид сторонникам государственно-церковных взглядов, что служение «понтифика» — пастыря душ — должно быть выше, чем земное служение «императора»¹⁷³. Безупречного, целеустремленного, неустрашимого Николая I мы можем считать духовным предшественником Григория VII (§ 48) и Иннокентия III (§ 53) — не в том смысле, что он положил начало непрерывной линии развития, но в том, что именно он первым заявил о всех тех правах, совокупность которых два века спустя переросла в грандиозную программу и стала одним из факторов, приведших средневековье к его апогею. Их хотя и недолгая деятельность во время общего развала свидетельствовала о том, что в Церкви еще таился нерастраченный запас сил. Как и деятельность франкской церковной реформаторской партии, деятельность Николая (и до некоторой степени — обоих его преемников) предвозвестила тот решительный перелом, который превратит церковно-религиозное (т. е. до того времени подчиненное в первую очередь политической власти) начало в господствующую силу, в руководителя и «civitas Dei», и «Ecclesia universalis», которые тогда еще воспринима лись обеими властями как естественное единство Церкви и государства. Но приближалось то время, когда уже не император, а папа станет «Vicarius Dei».

Николай I, так же как Бонифаций и Карл Великий, как и великие императоры и папы высокого средневековья, выражал идеи церковно-
го универсализма¹⁷⁴ в отличие от предстоятелей множества западных разобщенных Церквей — митрополитов Равеннского, Кёльнского, Трирского¹⁷⁵ и Реймсского, восточных патриархов (Фотий), а также приверженца идеи национальной церкви — Лотаря II.

б) Николай I считал, что папа назначен Самим Богом возглавлять дело спасения во всей Церкви Запада и Востока. Он имеет право потребовать отчета у любого клирика любого диоцеза. «Если ему все передано Господом, значит нет ничего, что Он ему бы не отдал». Он всех судит, но сам не может быть судим никем, даже императором; епископская власть вытекает из власти папской (преувеличение, имевшее важные исторические последствия). Папа олицетворяет собой Церковь, его декреты имеют силу канонов и решения соборов становятся действительными лишь после его утверждения. Церковь совершенно независима от любых светских властей. Все формы существования национальной и государственной Церкви на Западе и на Востоке, а также частная церковь считаются незаконными. Церковь выше, чем мир.

Николай I боролся за то, чтобы папа на деле стал тем, кем он по его представлениям должен был быть (Hauck). Глубоко убежденный в своем праве — праве наследника ап. Петра — быть судьей над всею Церковью, он осознавал и налагаемые на него этим обязанности. Он был человеком высокой нравственности и с острым чувством справедливости. Это не только риторический оборот, когда такой человек, как он, полностью осознающий величие своего служения, в письме к императору Михаилу III красноречиво признает собственную греховность и говорит о тяжкой миссионерской ответственности за спасение души императора, только что получившего от него резкий отпор¹⁷⁶. Следует принимать совершенно серьезно, когда он объявляет себя готовым на мученичество, если это будет необходимо для защиты Римской Церкви.

Не следует забывать, что все эти намерения, а следовательно, и разделение властей, входит в уже обозначенный общий план возвышения папы над политической властью. При коронации Людовика II он признает за ним право на владение мечом (будущая теория двух мечей).

2. Сам Николай ни разу не смог добиться победы в борьбе за свои идеи. Борьба продолжалась во время следующих понтификатов как затяжной кризис вплоть до полного окончания «saeculum obscurum». Величие этого папы в том, что он в течение всей своей жизни бескорыстно и настойчиво провозглашал и защищал грандиозную программу. И снова семя погибло, чтобы в будущем, с XI в., начать приносить обильные плоды. В этом мире, подвергшемся уже сильному распаду (см. ниже), образ великого папы является выражением незыблемости Церкви.

а) В связи с тем политико-социальным процессом создания промежуточных властей, который мы называем процессом феодализации, некоторые западные митрополиты пытались в то время расширить свою церковную власть и поднять свою независимость до уровня патриаршей власти. С ними Николай I ведет борьбу всю свою жизнь. Кэтому прибавляется не прекращающийся до самой его смерти спор с константинопольским патриархом, борьба, которая так никогда и не завершилась по-настоящему.

Первое столкновение, которое пришлось выдержать Николаю, было с Иоанном, архиепископом Равенны, старой соперницы и противницы Рима, самой значительной митрополичьей кафедры после его собственной. Иоанн, поддерживаемый братом (в руках которого была тамошняя светская власть), а сначала и императором (Италии) Людовиком II, хотел не менее, чем создания собственного независимого от Рима Равеннского церковного государства (что в политическом, экономическом и церковном отношении было невыгодно для Римской Церкви). Ни низложение, ни отлучение, совершенные папой, не смогли привести к полному урегулированию конфликта; посягательства возобновлялись и при следующих понтификатах.

С внутрицерковной точки зрения очень важно то, что претензии, выдвинутые Иоанном (и сформулированные в опасно преувеличенной форме известным своей тенденциозностью Анастасием — см. ниже) в конечном счете несли в себе угрозу и независимости епископского служения, и коллегиальности.

б) Гораздо более значительной фигурой, в том числе и в личностном отношении, был архиепископ Реймсский Хинкмар († 882 г.). Из разногласий вокруг него становится особенно ясно, какие тенденции привели к «Лже-Исидору»: епископы желают оградиться от посягательств светских и церковных властей; для этого они провозглашают папу высшим судьей и защитником своих прав: «У папы, словно у матери, пусть ищут епископы убежища, чтобы там, как это всегда бывало, получить покровительство, защиту и свободу». Архиепископ Хинкмар, наоборот, предостерегал епископов: «Вы станете рабами римского епископа, если не будете почитать установленные Богом ступени иерархической лестницы» (т. е. умалять власть митрополитов).

Один из суффраганов Хинкмара, Ротхад, епископ Суассонский, особенно ревностный представитель церковно-реформаторского епископского идеала, сопротивлялся посягательствам как короля, так и Хинкмара, своего митрополита. Будучи низложен и отлучен, он апеллировал к папе. Николай реагировал с той энергией и бесстрашием, которые мы видим в его действиях и словах в течение всего его понтификата. Он ставит перед Хинкмаром ясные требования, угрожает ему низложением, требует безоговорочно восстановить Ротхада или явиться к нему на суд. Он с разумной дипломатичностью выражает свою позицию в письмах к Хинкмару, королю, клиру и жителям Суассона и к западнофранкским епископам. Сознание универсальности папской власти выражается с полной силой. Николай говорит как полновласт ный господин Франкской Церкви и митрополита Хинкмара; права территориальной Церкви и независимых митрополитовотрицаются: «все наиболее важные обстоятельства должны разбираться папой».

Ротхаду удается лично явиться в Рим, где Николай в Рождество 864 г. утверждает его в сане, кассирует осуждение его имперским синодом и приказывает одному из своих легатов (Арсению) сопроводить его обратно в Суассон.

За столкновением по поводу Ротхада скоро последовало еще одно, когда несколько духовных лиц, которые были смещены и их посвящение аннулировано, аналогичным образом апеллировали к Риму. Ив этом случае могучая воля папы взяла верх над Западно-Франк ской Церковью и ее митрополитами.

3. В епископских кругах (но едва ли непосредственно в папской курии) в ходе этой борьбы возник чрезвычайно важный сборник «Лжеисидоровых декреталий». Он содержит наряду с подлинными более ста вымышленных текстов, среди последних — обещание Пиппина (касающееся Кьерси) и знаменитый «Константинов дар». Целью сборника было, вероятно, коренное усовершенствование христианской жизни. Особый комплекс идей направлен против государственно-цер ковного устройства. Он был предназначен прежде всего обеспечить независимость епископов от светской знати и растущей власти митрополитов. Поэтому подчеркивалось, что епископское служение дается непосредственно Богом: «Епископы подлежат («только») Божьему суду». Поэтому епископов должны судить соборы, решения которых,од нако, имеют юридическую силу, только если они созваны папой. Для обеспечения этого повышается значение папского примата. Папа— «глава всей Церкви, и в то же время глава всего мира». Поэтому только папа имеет право созывать соборы и утверждать их решения, что до того времени считалось прерогативой короля; епископы, состоящие под обвинением, могут апеллировать к папе как к верховному судье; все важнейшие дела подлежат его решению; светские законы, противоречащие канонам и декреталиям, не имеют силы.

Ту же цель преследуют два других сборника, вероятно, несколько более раннего происхождения, но по большей части тоже фальсифицированные: Benedictus Levita и так называемые Capitula Angilramni (из 1721 главы подлинными являются около четверти)¹⁷⁷.

Выраженная здесь тенденция к усилению папской власти соответствует в основных чертах позиции Николая I. Совпадение его правовых концепций с Лжеисидоровыми декреталиями настолько очевидно, что есть «веские основания» (Seppelt) предположить, что знаменитая фальсификация попала в Рим через Ротхада.

4. Такую же твердость и неустрашимость Николай I выказал в более опасной истории с разводом Лотаря II: последний со своей возлюбленной Вальдрадой, у которой было от него трое детей (среди них и сын, который мог претендовать на престол) противостоял своей законной супруге Теутберге, дочери бургундского графа, которую Лотаря некогда взял в жены по политическим соображениям, но, после того как она не подарила ему наследника, отверг. (Поскольку у его братьев тоже не было прямых наследников, политический аспект — вымирание лотарингской ветви каролингской династии — еще сильнее выступает на передний план. Старший брат Лотаря, император Людовик II, также высказался за расторжение брака.) Три собора в Ахене под влиянием митрополитов Кёльнского и Трирского и епископа Мецского малодушно поддержали короля: они добились обвинения Теутберги в кровосмесительной связи, объявили ее брак недействительным, а повторную женитьбу короля допустимой; королеву отправили в монастырь. Затем последовала женитьба на Вальдраде. (Хинкмар не принимал в этом участия; он бесстрашно разоблачал эти интриги.)

В этом случае папа решился на то, на что не отваживался никто из его предшественников, — судить короля франков. Через своих легатов он требует нового собора с другими епископами, оставляя право окончательного решения за собой. Затем он суверенно созывает собор всех восточных и западных франкских епископов для суда над королем. Этот новый собор между тем принимает решение в пользу короля. Но папский Латеранский собор 863 г. осуждает второй брак короля; архиепископы Кёльнский и Трирский низложены без суда и следствия. Легат Николая (на этот раз это был Арсений, личность неоднозначная¹⁷⁸) сопровождает Вальдраду в Италию. Она бежит к своему деверю Людовику, который нарушает присягу. Но папа не уступает даже просьбам самой Теутберги, которая, смирившись, хочет отказаться от сохранения брака. Он безоговорочно осуждает виновных. К экскоммуникации папа в этом случае, правда, не прибегает. Таким образом, дело не дошло до скандального разрыва с Франкской Церковью, в котором папа, особенно в свете тяжелых церковных конфликтов с Востоком, не мог быть заинтересован.

Папа умер прежде, чем дело полностью было закончено. При его преемнике Адриане оно продолжалось, но уже не так последовательно.

Во всей этой истории особенно бросается в глаза, как сильно изменились взаимоотношения папы и Франкской империи со времен Бонифация, Пиппина и Карла Великого; новое в положении папы становится особенно отчетливым, если вспомнить, что и Карл Великий, и даже благочестивый Карломан вели себя по существу так же, как Лотарь, но дело никогда не доходило до конфликта с папством, перед которым тогда не вставало и вопроса о возможности вмешательства. Теперь, при Николае I, отчетливо заявляет о себе будущий поворот в пользу папства. Расширяя сейчас свою церковно-политическую юрисдикцию, папа фактически становится защитником христианского нравственного закона и справедливости.

5. Понтификат Николая I знаменует собой и определенный перелом в трагическом процессе усиления отчуждения между Восточной и Западной Церквями, ставшего уже давно достаточно глубоким. Защитником идеи сепаратного церковного права был на Востоке в то время патриарх Фотий (с 858 г.). Он был одним из самых образованных людей своего времени, человек, по энергии и уверенности в себе не уступающий Николаю I, представитель великой традиции Восточной Церкви и ее власти (защищать которые было его законным правом), но при этом, к сожалению, чрезвычайно хитрый. Из государственно го секретаря и командующего императорской лейб-гвардией он стал патриархом Константинопольским, пройдя в течение пяти дней (т. е. в нарушение канонов) все степени священства. Его возвышение тесно связано с тем, что его предшественник Игнатий был удален с патриаршего престола регентом, жившим в недействительном браке.

В схизме Игнатия-Фотия сыграли свою роль вполне реальные политические и церковно-политические притязания папы: требование возврата Фессалоникийского викариата, церковных провинций и патримониев на юге Италии и в Сицилии (позже к этому добавился болгарский вопрос).

Ни весьма искусные уловки Фотия (который пытался добиться признания от Рима), ни (и здесь!) по меньшей мере нечеткая позиция папских легатов¹⁷⁹ , ни искажение и подделка папских посланий, ни поддержка, которую епископы Кёльнский и Трирский и в этом вопросе оказывали противникам папы, не заставили Николая отказаться от своих взглядов; они сформулированы в одном из посланий, пока еще достаточно сдержанном, затем — на Латеранском соборе (863 г.) и в послании 865 г. следующим образом: Игнатий изгнан незаконно, Фотий не может быть признан патриархом; противозаконные правовые воззрения Восточной Церкви недопустимы; предписания Римского престола обязательны для всех. В крайнем случае (как говорится в послании 865 г.) возможен новый процесс, если Игнатий и Фотий предстанут перед своим судьей в Риме.

Значение папского решения становится понятнее, если представить себе общую ситуацию: последствием переселения народов было глубокое культурное отчуждение между Римом и Византией, усилившееся еще и в результате проникновения на Восток азиатских элементов; коронацией императора в 800 г. Запад в глазах греков политически отрекся от Востока; теперь Николай сверх своего древнего догматического примата все настойчивее утверждает примат юридический и в неслыханной форме требует, чтобы и Восток признал его своим верховным судьей, — т. е. требует такого же признания, которого на Западе, в своем собственном патриархате, он смог добиться лишь совсем недавно и то благодаря удачной политической ситуации. В какой бы степени Византия не несла ответственности за несостоятельность переговоров и не разделяла вины за конфликты и последующий разрыв, нельзя забывать, что внутреннее предубеждение Востока против более активного развития Запада вполне понятно и с христианской точки зрения объяснимо.

Позиция митрополитов Кёльнского и Трирского, о которой говорилось выше, находится в определенной связи с планом Фотия объединить и возглавить общую оппозицию франков, включая императора Людовика II, целью которой было привести в исполнение провозгла шенное (на Соборе 867 г., см. ниже) низложение папы. Но здесь обнаружилось, как далеко зашли расхождения между Востоком и Западом; эти расхождения были на пользу папе. Обращение папы к Хинкмару, Лиутперту Майнцскому и всему франкскому епископату имело успех. Хинкмар, которого папа еще недавно называл «коварным лжецом» и «обманщиком», будучи во главе западнофранкского епископата, остался верен папе — яркое свидетельство его духовной зрелости.

6. а) Опасность напряженного положения усугубили проблемы, связанные с обращением болгар, которые, заботясь о своей политической независимости, долго не могли сделать окончательного выбора между Византией и Римом. Сначала они захотели присоединиться к Восточной Церкви: болгарский царь Борис крестился в 865 г. в Константи нополе, греческие миссионеры начали свою деятельность и Фотий, прислал болгарским князьям подробный трактат по вопросам вероучения. Однако в 866 г. Борис, обманувшийся в своих надеждах на церковную независимость, обратился к Риму, чтобы получить от Николая то, в чем ему резко отказал Фотий. Папа сумел ловко обойти вопрос о собственном патриархе, но немедленно направил туда группу учителей-миссионеров, которые под руководством двух епископов начали работу в соответствии с личными директивами папы. Византийский обычай подвергся резкой критике и был заменен римским. Греческим миссионерам, так же как и франкским (присланным незадолго до этого по просьбе Бориса Людовиком Немецким), пришлось покинуть страну. Таким образом, римский патриархат распростра нился далеко за пределы старого Фессалоникийского викариата, до самых ворот Константинополя!¹⁸⁰

Греки сочли это недопустимым, Фотий получил возможность при поддержке восточных патриархов представить дело как борьбу всего Востока против западных «преступников», раздуть его до фундаментального противостояния и применить самые крайние методы. Оспаривал ли он теперь принцип римского примата или нет (так, недавно, Dvornik) мы не знаем, во всяком случае Константинопольский собор 867 г. в присутствии двора принял решение о низложении и экскоммуникации папы как «еретика и разорителя виноградника Господня»; одновременно была предпринята упомянутая выше попытка активизировать Франкское королевство против Николая.

б) В кульминационный момент трагедии главные действующие лица покидают сцену, Николай умирает прежде, чем известие о Соборе 867 г. доходит до него; Фотий же исчезает в келье одного из монастырей, так как дворцовый переворот вновь возводит Игнатия на патриарший престол. Следующий папа, Адриан II, объявил об отлучении Фотия от Церкви. VIII Вселенский собор в Константинополе 869/870г. под предводительством трех папских легатов повторил этот приговор захватчику и «новому Диоскуру» Фотию; совершенные им рукоположения были отменены.

На новом Соборе в Константинополе 879/880 г. приверженцам Фотия удалось, однако, склонить римских посланцев, незнакомых с греческим языком, к уступкам¹⁸¹. Учение о примате, изложенное Иоанном VIII, при переводе было искажено. Римская Церковь даже снова признала Фотия¹⁸².

В конце концов Фотий был заточен новым императором, своим бывшим учеником, в монастырь, где он через 10 лет скончался (около 897/898 г.).

7. Эта борьба проходила преимущественно под знаком националь но-политического неприятия византийцами западных «варваров» и «еретиков». Со смертью Фотия связь с ними хотя и не прервалась, но очень ослабела.

а) Однако невозможно до конца понять все многообразные сложности этой ситуации и ее проблематику, если не задаться вопросом, действительно ли был неизбежен этот негативный исход. Не приписывая Фотию большей искренности и готовности к взаимопонима нию, чем это следует из его поступков, можно все же указать на то, что многочисленные апелляции к римскому епископу заключают в себе фактическое признание за ним служения Петра. И если именно тогда при всех драматических коллизиях и неустойчивых контактах росла разобщенность, не было ли это вызвано тем, что не только восточная сторона (где Фотий, а точнее императоры стремились добиться победы своей партии при помощи авторитета папы), но и западная слишком заботились о своих собственных интересах. Кто знает, если бы образ действий был иным, исполненным более сильного и бескорыстного желания служить не только собственным интересам, но и богатой традициями Восточной Церкви, то не оказалось бы тогда успешнее служение Петра на Востоке?

б) На пути, ведущем от Григория I к вершине средневековья, правление Николая I было подготовительным этапом к программе Григория VII и Иннокентия III. Оно предвосхитило, заложило или потребовало все то, что будет сформулировано и осуществлено этими папами как выражение специфически средневекового могущества Церкви.

В наступающем полновластии пап большая роль будет принадлежать и часто упоминаемой «теории двух мечей». Николай с ней не знаком (как, впрочем, и Григорий VII); это выражение появляется впервые в высказываниях мистика Бернарда Клервоского (§ 50). Но и в теории двух мечей нам приходится иметь дело с одним из чрезвычайно сложных ключевых моментов средневековья. Она претерпела значительные изменения. У Бернарда она означает совсем не то, что у Бонифация VIII (§ 63) или канонистов высокого или даже позднего средневеко вья. При рассмотрении ведущих идей обнаруживается, что уже у Николая были претензии на то, чтобы папа, как Петр, распоряжался обоими мечами. Впрочем, папа претендует на это право не непосредственно, но только в качестве руководящей власти (potestas directiva).

III. Преемники Николая I

1. Требования Николая I в сущности означали, что в отношениях между папством к империей, которые были окончательно установлены Карлом Великим на основе территориальной Церкви и регулировались конституцией императора Лотаря I от 824 г., наступил переломный момент: теперь папа из подвластного должен стать главою.

а) Но Николаю и его преемникам предстояло убедиться, что их программа еще не осуществлена, пусть даже их претензии на руководство и не встречали отпора со стороны представителей слабеющей империи. Было недостаточно того, чтобы папа как наместник Бога свободно распоряжался императорским достоинством; он, папа, со своей стороны нуждался в короле как в партнере, готовом светскую исполнительную власть меча — т. е. то, чем он естественным образом уже владел,— принимать на себя и пускать в ход по слову курии. Но не было ни того, ни другого.

Соответственно при Николае I было еще невозможно ни достигнуть требуемой высоты, ни тем более — удержать ее. Несмотря на существование партии церковных реформ все держалось на личности Николая I.

Поэтому, если два непосредственных его преемника, Адриан II и Иоанн VIII, оказались еще способны продолжать его дело, после них намечается общая тенденция к упадку.

б) Впрочем, тревожные признаки глубокого внутреннего неблагополучия появляются уже при понтификате Адриана II (867_872 гг.), который сам долгое время добивался папской короны. Разрушительные силы, проявившиеся уже при Николае I в личности Анастасия Библиотекаря и его влиянии, здесь еще более остро заявили о себе в его легате, влиятельном и обогатившемся на своей должности, епископе Арсении¹⁸³ .

То, что Анастасий был (по крайней мере с 862 г.) тесно связан с деятельностью папы Николая и что упомянутый Арсений проявил такую расторопность и (при обострении конфликтов в начале понтификата Адриана II) такое искусство посредника на трудной службе папского апокризиария при франкском императоре, подчеркивает коренную нестабильность ситуации и выявляет зловещие признаки настойчивого стремления к удовлетворению собственных страстей через достижение все более и более высокой власти¹⁸⁴.

2. Николай оставил своим преемникам неимоверно тяжелое наследство: папство оказалось перед повсеместной необходимостью защищаться и кризисным обострением всех тех проблем, которые Николай хотя и решал благодаря своему авторитету, но отнюдь не устранил окончательно. Положение Адриана было тем тяжелее, что он пытался остаться и действительно остался верным принципам своего предшественника. Дворцовый переворот императора Василия и свержение Фотия (после тревожных месяцев ожидания, когда события еще не были известны в Риме) принесли неожиданную перемену в отношениях с Востоком: Адриан был удовлетворен, он получил возможность произвести суд над Фотием на Римском соборе (869 г.) и отомстить за позор своего предшественника. Труднее было добиться выполнения решений Николая, касающихся Запада. От него хотели отмены осуждения Лотаря и связанных с этим организационных мер. Действительно, папа снова допустил низложенного архиепископа Дитгауда Трирского (см. II, 1) в общину, снял отлучение с Вальдрады и принял даже Лотаря II, чье дело должно было пересматриваться на соборе в Риме.

Смерть короля избавила папу от дальнейших осложнений в этом неприятном процессе, но привела к опасному кризису в вопросе порядка наследования. Здесь проявились давно предвиденные политические последствия церковного решения, которое в качестве такового едва ли могло быть иным, но его результаты поставили перед папой проблему, далеко выходящую за рамки церковной сферы. Притязания на наследование, морально вполне обоснованные со стороны императора, который своей борьбой с сарацинами заслужил всеобщую поддержку на Западе, были поставлены под угрозу из-за давно известных намерений его дядьев, особенно Карла Лысого. Все посредничес кие попытки и предостережения пап, конечно, гораздо менее решительные, чем когда-то против Лотаря II, ни к чему не привели. Угроза более строгих наказаний опоздала. Когда посланцы явились к Карлу Лысому, Мерсенский договор (870 г.) уже поставил их перед свершившимся фактом. Реймсский синод, а также послание Хинкмара отвергли действия папы как неоправданное вмешательство: Адриан не может быть епископом и королем одновременно; принадлежность к Царству Божию не зависит от того, отвергают ли рекомендуемого Римом короля или нет. Франкская знать прямо заявила, что политика должна делаться мечом, а не притязаниями духовенства на власть. Адриан был достаточно умен, чтобы подчиниться реальности. Уже в 872 г. он возвращается к прежней политике и обещает Карлу Лысому наивысшее императорское достоинство в случае кончины ЛюдовикаII, причем остается абсолютно верен имперской концепции своего предшественника.

3. Политическая ситуация в Италии уже давно была угрожающей из-за набегов сарацин. Отражал их, сколько было возможно при всех помехах, постоянно чинимых его дядьями, и при очень слабой поддержке со стороны Николая I, император Людовик II. С его смертью (875 г.) ситуация стала для папы, тогда — Иоанна VIII, жизненно опасной¹⁸⁵ .

Иоанн VIII (872_882 гг.) всеми силами стремился идти по пути Николая I. К постоянной угрозе нападения сарацин (папа должен был платить им дань) добавились внутриримские распри. Уже раньше, в период борьбы пап с лангобардами и Восточной Римской империей, в Риме рядом со сторонниками папы появились лангобардская, греческая (восточноримская), императорская партии, а затем и партия римской аристократии. «Яд раздоров не исчез из Рима» (Алкуин). Всвоей политике по отношению к империи Иоанн полностью придерживается направления, намеченного Николаем и Адрианом: вопреки воле покойного императора, назначившего своим наследником восточнофранкского Каролинга Карломана, папа сделал выбор в пользу западнофранкского Карла Лысого, которого и короновал в Рождество 875 г. Времена, когда императорская корона передавалась в соответствии с установленным порядком наследования, прошли. Теперь папа решал вопрос о высшем достоинстве империи по собственному усмотрению. За последние 75 лет обстоятельства существенно изменились. Новый император выразил свою благодарность тем, что не только значительно расширил дарения своих предков, но и отказался от важнейших императорских прав (присутствие императорского посла в Риме, утверждение выбранного папы).

Папство было теперь свободно от императорской опеки. Но, к сожалению, оно вместе с тем было и беззащитно, так как стареющий император не в состоянии был исполнять принятые на себя почетные обязанности. После смерти Карла Лысого (877 г.) ущемленный в своих интересах Карломан смог без борьбы вступить во владение итальянским наследством. Иоанн сумел искусно уклониться от его притязаний на императорскую корону. Правда, таким образом он и в дальнейшем остался без защиты. Вновь поставленный в унизительное положение сарацинами, притесняемый итальянскими князьями, затем плененный, он вернулся обратно в Западно-Франкское королевство: параллель, задолго предвосхищающая профранцузскую позицию пап второй половины XIII в., которая привела к Авиньону. Отчаянное положение в империи¹⁸⁶ , сопротивление архиепископа Миланского, междоусобицы южноитальянских князей и возобновившиеся осложнения с сарацинами даже вынудили папу к сближению с Восточным Римом и к одобрению решений Собора 879/880г.¹⁸⁷, которыми был восстановлен в правах Фотий, хотя это ни в какой мере не соответствовало требованиям папы.

Иоанн VIII умер в старости насильственной смертью: согласно анналам Фульды, он был отравлен своими родственниками; затем ему размозжили голову молотком.

4. а) Такой страшной картиной можно начать описание «saeculum obscurum» в истории Церкви. На этом этапе развития даже беглый взгляд на список пап вскрывает неустойчивость ситуации. Со смерти Иоанна VIII в 882 г. до Льва IХ в 1049г. (§ 45) было 44 папы, за 80 лет, истекших до вступления на престол Оттона Великого, более 20: они приходили и уходили.

б) Внешняя картина и в дальнейшем характеризуется вторжениями норманнов, сарацин, венгров и (в Англии) датчан, приводившими к чудовищным опустошениям и разного рода беспорядками как в сфере управления, так и в области морали и права. Господствовала прежде всего грубая сила, и, естественно, не в последнюю очередь это касалось церковного и монастырского имущества, особенно в Италии и на территориях современной Франции. Епископства прекращали существование или (как и аббатства) оказывались в руках мирян. Было вполне естественно, что признаки упадка проявлялись и среди клира: необразованность, симония, безнравственность, низкий социальный уровень.

Опасное политическое положение пап, которые больше не имели опоры в Каролингах, вынуждало их вставать официально на сторону их непосредственных врагов, франкских герцогов Сполетских, против которых боролись стремившиеся к власти франкские герцоги Фриульские.

Таким образом, из-за своих светских владений папство стало мячом в жестокой игре алчных группировок. Побеждая, знатные семейства начинали без зазрения совести пользоваться доходами и политическими возможностями сильно сократившегося Церковного государства. На апостольский престол возводят любимцев, членов собственных семей независимо от их способностей; папы смещают пап, заточая их в тюрьмы, затем и сами оказываясь в заключении.

Наступает пресловутый 896/897 г.: Бонифаций VI, в прошлом римский священник, изгнанный за недостойное поведение, правит 15 дней; Стефан VI (896/897 г.) под давлением Ламберта Сполетского (которого Стефан V короновал в императоры!) проводит «Собор мертвеца», где добивается осуждения эксгумиро ванного и привезенного на собор папы Формоза (891_896); сам он попадает в заключение.

Сергий III (904_911), ставленник сполетской партии, организует удушение в темнице двух своих предшественников. О других понтификатах не известно ничего существенного. О планах универсальной Церкви больше не было и речи.

5. В ходе борьбы группировок римских знатных фамилий долгое время главенствующее положение занимало семейство Теофилакта с его женой Теодорой и их дочерьми Мароцией и Теодорой.

При Теофилакте началось то правление женщин, которое простиралось и на духовные обязанности римского епископа. Конечно, главный источник сведений здесь — падкий на скандальные истории Лиутпрант († ок. 970 г.). Наверное, не следует ему полностью доверять (и тем более использовать для обобщений). Существовали и безупречные личности и отрадные явления. При Иоанне Х (914_928) возникла лига средне- и южноитальянских князей, включающая и византийцев, и в 916 г. сарацины были побеждены. Но Мароция и ее второй муж позаботились о том, чтобы папа умер в заточении. В 931 г. Мароция возвела на престол под именем Иоанна XI (931_935) своего внебрачного сына (от связи с папой и убийцей пап Сергием III?).

Альберих Сполетский (сын Мароции от предыдущего брака; † 954 г.), сохранивший еще христианское чувство ответственности, совершил переворот. Он изгнал третьего мужа своей матери, короля Гуго, заточил Мароцию и ее сына Иоанна XI в тюрьму и затем 22 года осуществлял автократическое правление; четыре преемника Иоанна XI также полностью от него зависели. Но они были достойными священниками и (совместно с Альберихом) даже открыли доступ в Рим клюнийской реформе, основав общину монахов — сторонников реформы.

К сожалению, и у Альбериха возобладали в конце концов фамильные интересы. На смертном одре в 954 г. он обеспечил своему сыну Октавиану (17-ти лет от роду) ближайшую вакансию на папский престол; это был Иоанн XII¹⁸⁸ (955_964), который вызывающе и открыто вел безнравственную жизнь, интересуясь лишь охотой, пиршествами и женщинами. Доходило даже до кощунственных посвящений в сан. Он пил за здоровье Венеры и Аполлона.

6. Тем не менее именно этот недостойный папа совершил тогда самое важное для церковной истории: исходя из политической необходимости (принужденный Беренгаром, правителем Северной Италии), он призвал в 960 г. из Германии Оттона I¹⁸⁹, который, чувствуя себя наследником законных притязаний Каролингов, решил явиться в Рим со своей супругой Адельгейдой для коронации (962 г.). Правда, уже в следующем году Оттон добился снятия римским собором папы за измену и безнравственную жизнь. В 964 г. этот человек, который, как утверждает официальная папская хроника «Liber Pontificalis», «провел всю свою жизнь в разврате и лжи», умер.

а) Только что охарактеризованное положение папства находит некоторое отражение в исторически ничему не соответствующей (но вплоть до позднего средневековья не вызывавшей ни у кого недоверия¹⁹⁰) легенде о папессе Иоанне (якобы 855 г.). Легенда имеет несколько истоков, но все же в ней нашли отзвук и подлинные предания о женщинах, управлявших папством в Х в.

Такой упадок папства был возможен только при общем упадке империи; оба процесса имели свои параллели в явлениях социально -культурного распада всей Европы. Разделы, предпринятые по договорам в Вердене в 843 г., в Мерсене в 870 г. (раздел лотарингского промежуточного королевства) и Трибуре (в 887 г.: империя делилась на пять частей: Восточное королевство, Западное королевство, Северная Бургундия, Южная Бургундия, Италия), были для папства лишь кажущимся облегчением, в действительности же они принесли ему вред; дело в том что и для решения церковных задач, и для своей политической независимости папство нуждалось в поддержке некоей высшей политической власти. Поскольку таковой не оказывалось, повсюду приходили к власти, как мы видели в Италии, малые силы, которые, где только могли, наносили вред политической, а при этом и церковной, независимости папства. Этому противостоят уже с начала Х в. и в следующие века все чаще и чаще немецкие епископы, понимающие связь между единством империи и успешной деятельностью Церкви¹⁹¹.

Политическая слабость империи в свою очередь создавала стимул и благоприятные условия для разрушительных вторжений захватчиков, что, естественно, также наносило ущерб христианству и Церкви, а значит, и верховному епископу¹⁹².

б) Всеобщий беспорядок приводил к тому, что ценилось только право сильного. Каждый мог рассчитывать только на себя. Появляется множество мелких поместий, центром каждого из которых был укрепленный замок. Постоянно приходится быть готовым к нападению грабителей и к кровопролитной самообороне. Отсюда берет начало гибельная практика дуэлей, вредившая, естественно, христианскому воспитанию народов, хотя она и получила свое развитие только позже, когда со времени Конрада II наряду с наследованием малых ленов такие замки становятся собственностью рыцарей.

Последствия этого в религиозной жизни легко видеть. Важнейшие центры религиозной деятельности — монастыри — около 900 г. в Восточном Франкском королевстве по большей части исчезли или стали бесполезными. В это время книги стали редкостью.

Но все же в этой удручающей картине всеобщего распада заслуживает внимания утешительный факт: единственным источником связующей силы, подтвердившим свою прочность, была Церковь. Поразительно, что в эту эпоху, в такой среде и при таком правлении она была в состоянии сохранять свои традиции. Папа с сомнительной репутацией, такой как Сергий III, восстанавливает Латеранскую базилику, свою кафедральную церковь, которая была разрушена при Стефане VI. Даже помпезные изречения и претензии этих недостойных пап были по меньшей мере «словами, которые сохраняли жизнь великим мыслям» (Hauck). Следует снова отметить, что представление об уникальности церковного достоинства римского епископа, пусть оно бывало неясным или в отдельных случаях даже отрицалось, никогда не исчезало из сознания христиан. И конечно, не было несущественным, тем более для столь символического мышления, то, что папа с VIII в. кроме митры (служившей знаком духовного сана) как знак власти носил «корону» в виде заостренного колпака, на которую имел право только он один, что возвышало его над всеми духовными и светскими лицами. Здесь символизи рующее власть одеяние подчеркивало авторитет, подобно тому как имперская корона символизирует единственную в своем роде имперскую идею (Percy E. Schramm)¹⁹³.

7. Отмечая позитивные ценности, имевшие место даже во времена церковного упадка, мы не должны закрывать глаза на уже упоминавшуюся внутреннюю проблематику папской концепции этого периода (т. е. уже специфически средневековую). К ней постоянно приходится возвращаться в силу ее решающего и одновременно трагического значения для мировой и особенно для церковной истории. Проблематика и ее трагедия заключаются в слиянии церковного и всемирного приматов, символом которого была «Corona-Regnum» Константина (см. выше) на голове преемников Петра, «ловца человеков». Упомянутые позитивные факторы не перечеркивают того, что собственно духовно-пастырская задача опасно отступала на второй план. Поразительно, что Флодоард Реймсский († 966 г.) критикует понтификат Иоанна XI — выше отмеченное похвальное исключение — именно за то, что тот, «не имея власти, лишенный блеска, занимался только духовными делами». Неизбежное, даже желаемое объединение этих двух сфер снова с неотвратимостью вело к тому, что церковное начало поглощалось светским.

8. Наиболее сильным противостояние итальянскому разложению папства было в Германии, и именно благодаря возвышению саксонских фюрстов (919_1024).

Уже король Генрих (919_936), вероятно, думал об императорской короне; он умер, не успев осуществить свои планы. Это предстояло сделать его сыну Оттону (936_973). В результате его первого похода в Италию в 951 г. итальянская знать принесла Оттону в Павии присягу как королю франков и лангобардов, но он не смог войти в Рим, так как папа Агапет II и Альберих отказались. Прошло еще десять лет, прежде чем папа и наследник Альбериха сами попросили Оттона о помощи.

С преодолением политической анархии в империи улучшилось и положение Церкви. Епископат стал могущественным соратником нового королевства. И именно Германия стала спасительницей папства. Наряду с епископатом нужно упомянуть и другие очаги церковного возрождения в новых монастырских центрах и движениях.

Вступление Оттона в Рим ознаменовало, но еще не совершило поворот в истории Церкви. И дальнейшее развитие папства шло в постоянной борьбе со знатными римскими родами, борьбе, в ходе которой папы по-прежнему умирали в заточении или даже насильственной смертью. Только в середине XI в. в дни Сутрийского и Римского соборов 1046 г., за три года до Льва IХ (1049_1054), когда Генрих III низлагал и назначал пап (§ 45), папство освободилось окончательно от недостойных оков римских клик¹⁹⁴. Только благодаря ему освободился путь для универсального реформированного папства (§ 48).

9. В то время как на христианском Западе во многих местах брало верх варварство, в непосредственной близости от него, в Испании, развивалась высокая арабо-мусульманская культура, поддерживаемая импульсами с родины ислама, — важный факт в то время, так как эта чужеродная культура начинает выходить за пределы арабского государства, оказывая как плодотворное, так и разрушитель ное воздействие (§ 59).

а) Положение христиан в Испании не было при арабском владычестве неблагоприятным; у них была свобода вероисповедания, епископы назначались или утверждались арабами. Конечно, были и «арабизированные» христиане, а превосходящая культура давала повод для многочисленных переходов в исламскую веру.

В неарабской части Испании с начала IХ в. Сантьяго-де-Компостела стал постепенно чрезвычайно влиятельным в религиозном отношении христианским центром с типичным для средневековья характером благочестия.

б) Но и на христианском Западе Х век в разных странах выступает в совершенно разном обличье. В Англии высокий расцвет возник уже до Х в. при Альфреде Великом (871_900): он сам переводил на староанглийский фрагменты из Библии и латинских философов.

Когда снова восстановился порядок в Германии (при Генрихе I, 919_936), и там, и во Франции, открытой для клюнийской реформы (§47), стали снова усердно переписывать и собирать книги.

Особой славой пользовалась в то время Санкт-Галленская монастырская школа, где преподавали один за другим трое Ноткеров: Ноткер Бальбул († 912 г.), Ноткер Физик († 975 г.) и Ноткер Тевтонец († 1022 г.). Самое большое значение имел последний из названных, один из создателей немецкого религиозного языка.

Кроме уже названного аббатства Клюни (910 г.), в конце Х в. на юге Италии возникают кружки истинного благочестия (возобновление отшельничества Нилом Младшим, † 1005 г., и Ромуальдом, † 1027 г., при Валь-ди-Кастро), в Лотарингии (Горце и Бронь) и Англии. Личной святостью, трудами и полемическими трактатами они осуществляли церковное сопротивление нарушениям канонов; они требовали от пастырей апостольской жизни.

§ 42. Христианизация северных, восточных и юго-восточных окраин Запада

1. Чрезвычайно поучительным фактом истории является то, что Церковь даже в периоды упадка никогда не ограничивалась тем, чтобы только защищать то, что она уже имеет, но, напротив, всегда стремилась расширять круг своего влияния посредством христианизации язычников. Это доказательство своей внутренней силы Церковь предъявила и в посткаролингское время.

а) В связи с низким культурным уровнем и примитивными понятиями христианизируемых народов важную, порой даже решающую роль в деле миссионерства играла, как и в предшествующий период, политическая власть, т. е. пример или приказ обращенного в христианство князя, а иногда и принуждение. Хотя и для этого времени мощный пропагандистский импульс, приданный Немецкой Церкви Карлом Великим, оставался одной из главнейших сил миссионерства, нужно снова подчеркнуть, что после его смерти уже не нашлось ни достаточно сильной власти, ни личности такого масштаба, которые могли бы наглядно продемонстрировать языческим военачальникам и князьям политическое превосходство христианства, дать материальный стимул для сближения с ним и таким образом подготовить путь для христианских миссионеров. Положение изменилось чрезвычайно неблагоприятно для христианства. Всеобщее разложение как в зеркале отразилось в миссионерстве.

В действиях миссионеров не было единства. Как мы уже видели, партикуляристские церковные устремления отнюдь не были решительно преодолены. Каждая отдельная церковь была тесно связана с какой-то определенной частью империи, в результате чего дух соперничества привносился и в сферу миссионерства, стимулируя ее раздробленность. Это не только сковывало силы христианизации, но и предопределяло реакцию присоединяемых к Церкви народов, которые не хотели с принятием христианства лишиться свободы.

б) В связи с описанной тенденцией к усилению власти митрополи тов (§ 41, II) возникали досадные раздоры. Влиятельные центры Немецкой Церкви (Бремен, Зальцбург) хотели и при христианизации соседних областей в большей или меньшей степени исключить участие Рима. Было бы неисторично просто осудить эти, несомненно не безопасные, стремления как нецерковные. Самостоятельность отдельных Церквей и церковных областей была тогда несравнимо большей, чем в ХIII в., чем при Авиньоне, чем после Тридентского собора или даже сейчас; процесс объединения Церквей вокруг Рима находился, несмотря на Бонифация, Карла Великого и Николая I, все еще в начальной стадии. Те столетия, когда закладывалась основа средневековья, почти не были связаны с Римом. Григорий I долгое время не находил достойных продолжателей своих планов универсальной Церкви. К папству (например, в лице Бонифация) стремился север. Но именно в это время, в IX и Х вв., интерес пап к универсальной Церкви, как мы уже знаем, был крайне слабым (несмотря на некоторые — звучащие как универсальные — формулировки, восходящие ко времени Николая I). Правда, и среди этого необычайного распада мы можем констатировать поразительную уверенность пап в своей роли «верховного часового».

При христианизации восточных народов сыграло значительную роль в светской и церковной истории все то же известное нам важное соперничество — борьба Греко-Византийской Церкви, возглавляемой знаменитым патриархом Фотием, против Рима (Николая I и его непосредственных преемников). Эта конкуренция привела к тому, что часть славян (сербы, болгары, а также предки русских, украинцев и белорусов) попали в сферу влияния Греческой Церкви (и тем самым позже и в схизму) и византийской культуры: факт, имеющий до сегодняшнего дня тяжелейшие политические, культурные и религиозные последствия для истории Запада. При оценке этого факта не следует упускать из виду, что представление римского универсализма о единстве само по себе приводило к унификации и не всегда должному пониманию ценности разнообразия религиозно-богословских и культурных путей в рамках единства.

2. В северной миссии у датчан и шведов в ранний период известен своей особенной творческой силой св. Ансгар († 865 г.) из монастыря Корвей, «апостол Севера». Один из Григориев (IV, 827_844) дал и ему план действий; он посвятил его (после многолетней деятельности в миссии) в епископы и назначил папским легатом для шведов, датчан и славянских земель. Его работе препятствовали нападения викингов и ссоры претендентов на датскую корону. Снова нашел подтвержде ние старый опыт всех германских миссий, что евангелизация не может быть прочной без политической защиты. В Дании христианство стало распространяться с 826 г., когда король Харальд, побывав в Ингельхайме при дворе Людовика Благочестивого, крестился в церкви св. Альбана Майнцского. Но в Дании и у шведов вплоть до начала Х в., несмотря на Ансгара и его чрезвычайные усилия, все попытки были совершенно безуспешны. Окончательная христианизация и здесь была связана с политическим подъемом Германии и с проблемой продвижения, а точнее — сохранения ее границ: снова была необходима поддержка политической власти.

3. а) Знаменитые братья Мефодий († 885 г.) и Кирилл († 869 г.) из знатной греческой военной семьи предприняли попытку обратить в христианство весь славянский мир. Их деятельности (в Моравии) сопутствовала и мешала борьба национальных восточных элементов против римских и немецких притязаний и наоборот.

Уже начальные шаги их деятельности в Моравии оказались в сфере напряженных отношений Востока и Запада: моравский правитель Радислав не хотел ничего знать о восточнофранкских миссионерах и просил Константинополь направить посланцев для проповеди веры. Патриарх Фотий послал в 863 г. обоих братьев в Моравию. Папа Николай I, уже обеспокоенный вмешательством греков в Болгарии (§40), решительно сопротивлялся распространению греческой миссии в области, которая неоспоримо принадлежала Западной Церкви и потребовал от Кирилла и Мефодия держать ответ в Риме. Несмотря на дружбу с Фотием, они послушались. Естественность, с которой это было сделано, может быть расценена как свидетельство того, что несмотря на растущее отчуждение сознание церковного единства еще отнюдь не исчезло. Мефодий, впрочем, был посвящен папой Адрианом в епископы и митрополиты Сирмия в Паннонии. Здесь серьезную конкуренцию ему составляла Баварская Церковь: его, посвященного папой в митрополиты, заперли с применением физического насилия в монастырь, из которого только через несколько лет его освободил папа Иоанн.

б) Апостолы славян заложили церковные основы, имевшие ярко выраженный национальный славянский характер, создали чин славянской литургии. Римляне, а в еще большей мере франки, и первое время, и еще долго потом возмущенно отвергали эти «новшества», считая, что кроме трех языков, освященных надписью на Кресте, — латинского, греческого и древнееврейского, никакие другие не годятся для богослужения. Но в конце концов, после преодоления сильнейшего сопротивления, славянский все же был признан богослужеб ным языком.

Ученики изгнанного Мефодия принесли славянскую литургию в Болгарию. Папа Адриан дальновидно принял ее с незначительными уточнениями (Послания и Евангелия должны были читаться и по-славянски, и на латыни). Правильность такого способа адаптации сказалась в борьбе с Византией по поводу дальнейшей христианиза ции Болгарии: области, где было введено славянское богослужение, остались с Римом.

Христианизацией хорватов, живших между Дравой и Савой до Адриатики, до 800 г. занимался Зальцбург, как уже до того — словенами в Каринтии, Крани и Штирии. В противоположность миссии меча на северо-востоке христианизация юго-востока, проводимая баварами, носила мирный характер.

4. а) Только при Оттоне Великом (936_973) заметно оживилась миссионерская деятельность. Теперь миссионерская работа Немецкой Церкви планомерно продвигалась: (1) на север — в области основанного Людовиком Благочестивым Гамбурга (см. выше), затем после его разрушения норманнами опорным центром христианизации скандинавских стран стал Гамбург-Бремен; особенно преуспел (но только при Льве IХ и Генрихе IV) Адальберт I (1000_1072), архиепископ Бремена-Гамбурга, миссионер в Мекленбурге, Дании, Скандинавии, Исландии и Гренландии¹⁹⁵. Его труду в Скандинавии препятствовали стремления Скандинавской Церкви к самостоятельности, а в Мекленбурге — восстания язычников-вендов; (2) на северо-востоке — миссия среди вендов (§ 50) между Эльбой, Одером, Зале; (3) на востоке (Богемия, Польша); (4) на юго-востоке (Венгрия).

Необычайное значение для всей дальнейшей истории Церкви в Германии имело учреждение Оттоном Магдебургского архиепископства. Создание этой церковной провинции было важным событием, означавшим перемещение центра тяжести на Восток в ущерб Майнцу, занимавшему до тех пор ведущее положение в церковной политике.

Осуществлению миссионерской работы повсюду препятствовали (сравнительно меньше — у вендов, сильнее — у скандинавов) ответные наступления язычества, которое проявляло у этих неразвитых еще народов поразительную жизненную силу, а у отдельных племен даже добивалось временной победы. Сопротивление язычников иногда косвенно поддерживалось — по политическим соображениям — христианской стороной: благочестивый Генрих II, святой, заключил союз с язычниками-лютичами, и не только не содействовал их христианизации, но и позволял им с их идолами принимать участие в его походах; он ни разу не отказался от союза с ними, даже когда немалое их число стало гонителями христиан.

б) В Богемии ход христианизации также определялся политичес кой ситуацией. Возможности для начала христианизации создал Карл Великий, когда начал править частью этой страны (805 г.). В конце столетия (когда Богемия оказалась в зависимости от Моравии) отсюда христианство распространилось по всей стране, чему особенно способствовал св. Венцель († 929 г.). Но и Богемская Церковь упрочилась только с тех пор, как с помощью Оттона I возникло епископство Пражское (973 г.); именно здесь языческие обычаи упорно противились укоренению христианского благовестия. Вторым епископом этой области, чрезвычайно важной для последующего периода, был св. Адальберт, в дальнейшем апостол пруссов († 997 г.).

От богемцев христианство пришло к полякам: один из польских правителей (Мечислав I) в 966 г. женился на богемской принцессе. За переходом в христианство правителя последовал очень быстрый процесс христианизации народа. Но и здесь христианизация была связана с принуждением. Поляки приняли христианство в римской форме и тем самым присоединились к Западу и европейской культуре. Учреждение Оттоном III собственно польского архиепископства в Гнезне привело к отторжению Польши от Немецкой Церкви. Уже около 1000 г. поляки платили лепту св. Петра.

в) Язычники- венгры (один из вторгшихся в старую Паннонию кочевых народов) — долгое время тяжелое испытание для своих соседей-христиан и даже угроза христианскому Западу — только после спасительной победы Оттона I в битве при Лехе (955 г.)¹⁹⁶ стали относиться к христианству благосклоннее. Здесь обращение было следствием подлинной (в основном исходившей из Пассау) христианизации. Несмотря на это, даже и после выдающейся деятельности короля Стефана Святого († 1038 г.), женатого на блаженной Гизеле (†ок.1060г.), сестре Генриха II, вновь ожило язычество.

5. а) Неоспорима была деятельность Греческой Церкви по христианизации Руси¹⁹⁷. Правда, труд Фотия и Игнатия имел весьма незначительный успех. Но с 988 г. (обращение государства по приказу великого князя Владимира, † 1015 г., вначале поверхностное) русские оказались в зависимости от Константинопольской Церкви. В последующий период Русская Церковь сильнейшим образом была связана с государством (цезарепапизм, § 21); однако она веками сохраняла своеобразную, глубокую, типично славянскую мистическую религиозность; она защищала массы верующих от религиозных сомнений, поэтому многие из них и смогли выдержать испытания при гонениях и радикальных ограничениях современной большевистской России.

б) Мощная волна христианизации язычников в раннем средневековье, в религиозном отношении отчасти поддерживаемая папством (Григорий I, II, III, Захария, Григорий IV), а в Германии по существу созданная Бонифацием, Карлом Великим и вновь вызванная к жизни Оттоном Великим, пошла на спад в XI_XIIвв. Причиной этого была борьба между императором и папой, поглощающая все силы. Кроме того, по крайней мере на окраинах империи церковная организация была в основном завершена, в то время как внутренняя евангелизация, напротив, оставалась еще неудовлетворительной. Но в то же время вместе с приближающимся подъемом папства (уже Бернард снова ревностно поддерживал идею христианизации¹⁹⁸) начинается и новое наступление, и оно достигает большего, чем в раннем средневековье, успеха, потому что опирается на религиозное возрождение. И тогда, в совершенно другой общей политической и культурной ситуации, движущими силами оказываются уже только папство и монашество, а не политическая власть. Поскольку Европа теперь стала до некоторой степени христианской — «христианской» со всеми пока еще необходимыми оговорками — творческая энергия религиозных сил обращается на внешний мир.

§ 43. Религиозность раннего средневековья

1. Уже для времен ранней Церкви, а в еще большей степени для обсуждаемого здесь раннего средневековья мы могли установить, что решающим фактором для любой миссионерской работы всегда было учреждение церковной организации. Только это могло гарантировать постоянную и регулярную пастырскую деятельность.

Но все же, если подойти с евангельской меркой ко всем разнообраз ным миссионерским трудам, так далеко разнесенным между собой в пространстве и времени и опирающимся на глубоко различные культурные предпосылки, решающим останется вопрос: насколько глубоко христианство как вера и нравственность проникло в эти народы?

Известно, что при христианизации Дании люди часто крестились, когда их просто просили об этом, что многие решались креститься не ради Христа, а из-за земных благ (например, чтобы получить обещанную крестильную рубашку). В целом несомненно, что в связи с миссионерской деятельностью раннего средневековья говорить о подлинном внутреннем христианском преображении германских и славянских народов можно лишь с большой долей условности. Это явствует как из описаний св. Бонифация, так и из всего вышеизложенного.

Представление о христианизации среди северных германцев можно составить на материале исландских саг. Кровавый обычай мести, с большой легкостью относящийся к умышленному убийству, очень грубое представление о чести, принимающее во внимание преимущественно физическую силу и смелость, сохраняется и после обращения. Убийство и драка со смертельным исходом кажутся самыми обычными явлениями¹⁹⁹. Играет большую роль возмещение тяжелых преступлений (включая убийство) деньгами²⁰⁰. Присущий истинному христианству новый образ мыслей и чувств здесь трудно обнаружить за исключением, быть может, того, что люди боялись гнева архангела Михаила, если полевые работы будут выполняться в его праздник (причем даже и это могло сочетаться с вымогательством денег и кровавой местью). Почти неукротимый инстинкт кровной мести торжествовал всегда, даже ценой нарушения данного слова.

Из-за всего этого, вместе взятого, глубина христианской веры увеличивалась медленно. Несмотря на отдельные исключения можно утверждать, что в ходе истории христианскому благовестию, как правило, тем труднее было добиться признания и избавиться от укоренившихся языческих суеверий, чем дальше арена христианизации была расположена от мест распространения античной культуры и древней церковности и чем слабее было там их плодотворное влияние. (При этом, разумеется, нельзя забывать о неблагоприятных для христианства факторах, свойственных также и этой культуре.)

Решающим вопросом при исследовании истории Церкви и здесь оказывается устойчивость германских и славянских суеверий при преодолении их силой христианского благовестия. Эта проблема, а вернее неудовлетворительное ее решение, в течение всего средневековья отягощает религиозную жизнь народа.

2. Но этот вопрос ставят перед исследователем не только явления, имеющие место у германцев и славян. На подобные размышления непосредственно наводят и характерные для «saeculum obscurum» неполадки в Церквях традиционно христианских областей, и особенно в институте папства. Насколько допустимо говорить о глубине усвоения христианского благовестия, если такое положение вещей было возможным среди высшего духовенства долгое время и совершенно открыто?

Чтобы найти объективный ответ, нужно проанализировать характерные особенности христианского благочестия. Для средневековья основной интерес сосредота чивается вокруг трех центральных моментов: паломничество, месса и покаяние.

а) Вопреки распространенному мнению Евангелие ставило не только чисто духовные проблемы, как, например, в требованиях Нагорной проповеди.

Напротив, в Евангелии даны различные уровни религиозности. Христос проповедовал высшую, внутреннюю справедливость. Но он отнюдь не сводил внутреннюю жизнь к чистой спиритуальности. Когда женщина, страдавшая кровотечением, хотела тайно получить от него силу, прикоснувшись к одежде, это было проявлением примитивной суеверной набожности. Но не кто иной, как Сам Господь признал это верой (Мф 9, 20 слл.).

Эта ступень, естественно, не рассматривалась как конечная; на иерархию была возложена постоянная обязанность растить на этой основе все более высокую духовность. Главным вопросом остается: в какой степени этот долг был (или не был) выполнен по отношению к различным народам и в различные времена?

б) Первые столетия церковной истории ясно показывают, что опасность преувеличенной спиритуализации (т. е. односторонней, неоправданно претендующей на чистоту, духовности) для чистоты благовестия была признана уже тогда. Борьба Церкви с гнозисом, отстаивание истинности Боговоплощения вместе с учением о двух Природах, а значит и о полноте человеческой природы Христа, учение о верующем как о сосуде Святого Духа, находящее выражение особенно в идее мученического пролития крови во свидетельство веры, признание иерархическо го служения и его исполнителей и учение об объективной силе таинств — все указывает на это. Совершением евхаристической трапезы на могилах мучеников устанавливался некоторый род сакральной связи между единственной Жертвой и Совершителем Жертвы Иисусом Христом и мощами исповедников веры. Естественным образом почитание частично переносилось и на место, где они покоились, и в особенности — на те места, где приносилась бескровная жертва. Таким образом — вполне в русле античных традиций — церкви сделались и вне совершения богослужения священными и чтимыми местами.

Здесь пересекаются разнообразные концепции, и христианская литература долгое время не предлагала ясного, точного богословского определения. Если попытаться в общих чертах определить направление, в котором развивается с древности религиозное сознание, можно сказать, что точно сохраняемое внутреннее содержание Нового Завета стремится выразить себя в конкретных осязаемых формах. Хотя тенденции к явно или скрыто монофизитским концепциям создают чрезвычайно важное противодействие, они не могут ни подавить, ни сдержать основную тенденцию.

Эта проблема приобретет гораздо большую значимость в момент, когда христианство станет свободным и множество людей устремится в Церковь; вторично ее значение возрастет, когда начнутся массовые обращения германцев.

3. В германском раннем средневековье вопросы, касающиеся образования форм благочестия, еще не воспринимались как центральные. Но как и другие сложности, проявившиеся позднее, они были заложены уже в этот период. Позже решающую роль будет играть связь культовых мест и изображений с почитанием реликвий, а затем опять-таки с почитанием реликвий, но уже в контексте паломничеств.

Для христианско-богословского объяснения следует равным образом обратить внимание на отличие их от древнехристианских паломнических путешествий, от греко-славянского и русского «peregrinatio», так же как и от проповеднических странствий ирландско-шотланд ских монахов-аскетов. Западное паломничество, затопившее средневековье настоящими потоками веры, все же восходит к некоторому кругу примитивных представлений и несет в себе опасные искушения, особенно для менее развитых германских народов.

Наоборот, современный «отравленный рационализмом» человек слишком легко поддается искушению видеть в обсуждаемых явлениях — паломничествах, местах паломничества, почитании отдельных святых или их статуй и изображений, а также реликвариев и мощей — только внешнее показное благочестие и просто отвергать его как не соответствующее Евангелию. В соответствии с цитируемым местом из Мф 9, 20 слл. и указанием на некоторые формы раннецерковной набожности это оказывается необоснованным преувеличением. В самом деле, с тех пор как Бог воплотился во времени и в определенном месте, вера в то, что Бог хотел освятить одно место более, чем любое другое, больше не беспредметна.

С другой стороны, невозможно отрицать, что в стремлении снискать благодать в некотором определенном месте, подле определенной святыни или статуи, могла крыться серьезная опасность для той единственной Веры, которая ведет к блаженству, что на деле понимание спасения и способы его достижения были часто грубо материальны ми. Если мы не хотим судить по-фарисейски, нам придется постоянно вспоминать, чего стоило паломникам их благочестие. Сначала мы остановимся в смущении перед их подвигами, являющимися в любом случае выражением религиозного рвения. Но затем следует обдумать и другое. Не только то, что многократно засвидетельствованные предостережения касательно нравственных опасностей паломничества, по-видимому, указывают на жажду приключений (как на самый распространенный мотив у «пилигримов») уже и в раннем средневеко вье; прежде всего невозможно, к сожалению, отрицать, что относящиеся сюда формы грубых злоупотреблений, с которыми мы столкнемся в позднем средневековье, органически развились из института паломничества раннего и высокого средневековья: среди прочего часто это было связано с экономической выгодой и деньгами! Так, например, клюнийские монахи брали на себя управление владениями паломников (это было выгодно обеим сторонам) или получали богатые пожертвования за молитвы о благополучном возвращении; в местах паломничества они воздвигали огромные монастырские гостиницы, которые, несмотря на внешне столь благочестивую цель, как любовь к ближнему, часто были и «выгодным предприятием». Можно привести сотни примеров такого рода.

4. Одной из основных форм средневековой религиозности было почитание «священных» изображений. Оно в различных видах участвует во всех уже упомянутых формах религиозной жизни. Представления об их ценности менялись в ходе веков. Кроме того, если смотреть в масштабе всей Церкви, эта проблема на Востоке воспринималась иначе, чем на Западе; хотя на Западе мы и сталкиваемся с разнообразны ми нападками на почитание изображений (§ 40), этот вопрос все же никогда не вставал достаточно остро; почитание установилось само собой и очень широко. На Востоке, напротив, за него шла жестокая борьба.

а) Что касается собственно объекта спора, нужно решить два вопроса: (1) позволительно ли делать изображения святых людей, особенно самого Господа (об изображении Отца вопрос даже не ставится); (2)могут ли такие изображения быть объектом почитания.

На Востоке изображения, несмотря на резкое отвержение их епископом Епифанием Саламинским (конец IV в.), были в употреблении с IV в.; законность этого признавалась тремя учеными каппадокийца ми (Григорием Назианзином, Василием Кесарийским, Григорием Нисским). Тогда уже было дано решающее разъяснение относительно назначения священных изображений, которое на Западе мы вскоре найдем у Григория I и которое будет повторяться на протяжении всего средневековья вплоть до Фомы Аквинского и затем будет вновь подтверждено Тридентским собором: священные изображения — это способ рассказать о содержании христианского благовестия тем, кто не умеет читать; они рассказывают им священную историю, помогают запоминать, укрепляют благочестие (например, в широко распространенной форме так называемой Библии для бедных). От этого следует решительно отличать «adoratio» изображений.

б) Но вместе с тем с начала VI в. на Востоке значение священного изображения, иконы, стало пониматься и более реально, а именно, как чувственновоспри нимаемое отображение своего прообраза, т. е. такое, в котором присутствует нечто от святого или даже божественного первообраза. Эта основная концепция соответствует не только платонико-неоплатоническому, но и сакраментальному— его можно назвать и специфически литургическим — мышлению (чего Запад вообще не достиг, хотя в этой связи и нужно вспомнить о том, какое огромное значение имели в средневековом мышлении символы²⁰¹ ). Иллюстрацией к такому более конкретному восприятию изображений служит та важная роль, которая отведена в греческо-православном благочестии изображениям святых (иконостас, отделяющий алтарное помещение от помещения для мирян²⁰²). Точное церковно-историческое выражение оно находит в иконоборческом споре VIII_IХ вв.

в) Борьба за иконопочитание длилась с перерывами более столетия. Она разгорелась после указа о запрете иконопочитания, изданного в 730 г. императором Львом III. Эта борьба вызвала глубокие волнения по всей Византийской империи, включая даже низшие слои населения, что ставит нас перед загадкой, не находящей удовлетворительного исторического объяснения. Некоторые из сил, в той или иной степени противодействовавших иконам, мы можем назвать: ислам; иудеи, имевшие в азиатских провинциях большое влияние; цезарепапистские устремления императора, которые в рамках общего наступления обратились против влияния монашества на Церковь, государство и культуру; и наконец, «известная монофизитская тенденция» (v. Campenhausen).

Эта борьба вовсе не была чисто богословским или религиозным спором. Очень сильно сказывалась антиримская политическая и церковно-политическая позиция императора. Чрезвычайное увеличение налогообложения папских владений в Южной Италии и Сицилии, практически равносильное конфискации (721_732), подчинение Южной Италии и Иллирии Константинопольскому патриархату тоже, конечно, имели целью вынудить пап к уступкам в иконоборческом споре.

Ревностными поборниками икон и соответственно жертвами этой борьбы стали монахи. Иконопочитание защищали главным образом Иоанн Дамаскин († ок. 754 г.) и второй Никейский собор (787 г.). Этот Собор, впрочем, очень трезво высказался об изображениях Иисуса, Марии, ангелов и святых (впоследствии это еще более сдержанно и ясно определил Тридентский собор): «Ибо, чем чаще они бывают видимы, тем более взирающие на них побуждаются к воспоминанию и почитанию; но не разрешается подлинное поклонение (latria), которое подобает воздавать лишь божественному естеству». «Ибо честь, воздаваемая образу, восходит к первообразу, и поклоняющийся иконе поклоняется в действительности изображенному на ней».

г) Решение второго Никейского собора 787 г. в пользу иконопочитания уладило только догматическую сторону борьбы; реально прошли еще десятилетия, пока наступил мир. И тогда уже окончательно победили сторонники икон. К сожалению, долгая распря весьма способствовала усилению отчуждения между Востоком и Западом и между Новым Римом и его патриархом, с одной стороны, и Старым Римом и папой, с другой (в этом сыграла роль и оппозиция Карла Великого). Собственно, тогда дело не дошло еще до окончательного разрыва. Но была полностью подготовлена почва для фотианских смут следующего столетия, и раскол, в будущем ими спровоцированный, как бы он ни потрясал воображение, оказывается только логически неизбежным историческим следствием.

5. Во все времена средоточием католического культа была святая месса; но ее природа и ее ценность не всегда осознавались так же ясно, как сегодня.

а) В раннем средневековье она, как уже было сказано, еще не совершалась ежедневно: христианизация повседневной жизни только начиналась. В позднем средневековье и в Новое время неумеренно участившееся служение мессы имело более пагубные последствия, чем умеренность, свойственная более раннему периоду.

Важно то, что литургическое благочестие в это время обнаружива ет сильную (и не безопасную) связь с почитанием реликвий и святых. Присутствие Бога в Его святых чудотворцах некоторым образом конкурировало с присутствием Христа в мессе. Явности божественного вмешательства в почитании святых противостояло невидимое присутствие Христа в таинстве под видом хлеба и вина. Святые и их мощи стали помощниками в нуждах и потребностях этой жизни, тогда как невидимая реальность мессы соотносилась со столь же невидимым потусторонним миром (правда, в очень овеществленном представлении). Мысль о спасении собственной души и спасении членов своего рода становится на века основным мотивом литургического благочестия. Установление праздника Всех Святых и его распростра нение в первую очередь клюнийскими монахами подхватывает это начинание и делает его необыкновенно популярным. Суггестивное воздействие мысли о смерти создает всеобщую горячую потребность в мессе и становится побуждением для основания многочисленных монастырей и церквей. Погребение в самой церкви или в непосредствен ной близости от нее связано с тем же мотивом: каждому хотелось иметь часть в благодати мессы, которая будет здесь совершаться после его смерти. При этом происходят разного рода острые конфликты между мирским клиром и монашеством, которому люди предпочита ли вверять заботу о своей загробной судьбе.

б) Конечно, клир не довольствуется народным почитанием мессы. Прежде всего позднекаролингская эпоха предпринимает попытку при помощи аллегорических толкований установить связь между страданиями Христа и мессой. Однако этот опыт, в высшей степени опасный своим искусственным символизмом, не удался: тексты и церемонии мессы только становились недостаточно «понятны». Не удавалось избежать искаженного восприятия обряда и мистификаций. Решающее значение для будущего имело то, что не удалось достичь достаточно полного понимания сакрального содержания Евхаристии и сделать его понятным для всех. Таким образом, интерес оказался ограничен вопросом о действенности мессы (чрезвычайно противоречивый ответ на него дает учение о «плодах мессы») и реальности присутствия Христа, чрезмерное подчеркивание которого в некоторой степени заслоняло нерасторжимое единство жертвенной трапезы и таинства алтаря.

в) При детализации вопроса о реальном присутствии противостояли друг другу две концепции, восходящие к христианской древности. Уже в попытках Амвросия и Августина наметились характерно разные, но ни в коей мере не противоре чащие друг другу пути решения этого вопроса. Тогда как великий медиоланский епископ уделял больше внимания результатам пресуществления, епископ Гиппонский, в свете Ин 6, 48 слл., — динамически-духовному характеру процесса пресуществления и тому, каким именно образом присутствует Христос в таинстве.

Этот вопрос, принявший в средневековье более простую форму, вызвал уже в середине IХ в. полемику между монахами Пасхазием Радбертом (умер ок. 856 г.) и Ратрамном из Корби († 868 г.). Если первый, развивая линию св. Амвросия, пришел к отождествлению евхаристического и исторического Христа, то второй, напротив, подчеркивал духовно-символический характер сакрального присутствия, что даже приводило к отрицанию реальности пресуществления.

Спор был продолжен в XI в. Ланфранком Бекским и Беренгаром Турским (†1088г.), который отрицал действительное присутствие Христа в таинстве. Однако и реалистическое направление не было вполне свободно от опасной односторонности. Опасность заключалась в грубой материалистичности понятия действительности, содержащегося в предложенном Беренгару в 1059 г. кардиналом Гумбертом символе веры²⁰³.

Со времени этого спора возник обычай возношения гостии и чаши после пресуществления. Параллельно этому растет поклонение таинству алтаря; раннехрис тианский обычай стоять во время пресуществления и при причастии был заменен на коленопреклонение.

При этом в литургии мессы все больше утверждался римский обряд и постепенно исчезали национальные особенности.

д) Более интенсивный тип евхаристического культа появляется только в XIIIв. (§ 67). Но это отнюдь не означает, что средневековая религиозность (несмотря на Франциска и Фому Аквинского) в истинном смысле стала действительно сакраментальной. Позднее средневековье и затем Реформация продемонстрируют нам это со всей убедительностью.

6. а) И наконец, решающее значение для характеристики религиозного благочестия средних веков имеет покаяние, которое тесно связано с паломничеством и мессой. Оно заслуживает тем большее внимание, что его специфически средневековая форма была создана молодым кельтско-германским христианством. Как мы уже упоминали, именно ирландо-шотландцы и вслед за ними англосаксы смело приспособили древнецерковный институт покаяния к потребностям миссионерской деятельности на новом поле.

Приспосабливание было необходимо, так как старое каноническое покаяние с его чрезмерно строгими требованиями к жизни христиан стало практически невозможным. Прежде всего было необходимо отменить старый принцип «penitentia una», означающий как невозможность повторить единожды совершенное покаяние, так и радикальные последствия статуса публично кающихся. Ведь старое церковное покаяние было близко к «утопической цели» (Poschmann) превратить решение покаяться в своего рода монашеский отказ от мира: кающийся брал на себя обязательство — сверх времени собственно покаяния — отказаться от брачного общения (соответственно, от вступления в брак) и от исполнения государственных должностей (офицера, судьи etc.).

б) Упорядоченная церковно-правовая структура старого покаяния была, благодаря практике покаянных книг (на основе развития с VIIIв. на континенте более ранних островных кельтских традиций), решительно изменена. Отмена одноразового покаяния и его пожизненных последствий привела к устранению публичной формы покаяния; вхождение в состояние покаяния больше не было равнозначно экскоммуникации, и заключительное воссоединение приобретало иной смысл. Теперь христиане, сколько бы раз они ни согрешили, исповедовали свой проступок перед священником или епископом, принимали от него присужденное им покаяние, после выполнения которого они отдельным актом тайного отпущения грехов допускались к участию в Евхаристии. Если покаяние тянулось долгое время, то отпущение грехов могло произойти и до его окончания.

Общественное и тайное покаяние продолжали существовать параллельно, но при этом частное покаяние все больше одерживало верх.

в) В результате этого изменения отныне на первый план выступила исповедь. Если раньше она включала в себя только исповедание грехов, за которым следовало прохождение публичного покаяния, то confessio с VIII в. стало означать церковное покаяние вообще. Кроме того, сохранявшееся сначала отличие «confessio» от «reconciliatio» постепенно стиралось, пока, примерно с 1000 г., исповедь и отпущение грехов не объединились в один акт.

Относительно необходимости покаяния сохранялся раннецерковный принцип, что всякий «смертный грех» должен быть исповедан. Очень скоро, однако, Церковь стала вменять в долг всем христианам регулярную исповедь (Хродеганг из Меца от находящихся в непосредственной сфере его влияния требовал исповедоваться дважды в год, есть упоминания, что около 900 г. в разных частях Галлии была обязательна трехразовая исповедь).

Завершилось это развитие постановлением IV Латеранского собора (1215 г.), которое предписывает для всех членов Церкви покаяние минимум один раз в год. Доказательством введения более частой исповеди являются и засвидетельствованное с VIII в. наличие духовников у правящих особ.

г) Суть покаяния, лежащая в основе покаянных книг, раскрывает ся как «покаяние по тарифу». Действительно, новая практика стремилась в основном к тому, чтобы посредством меры наказания достичь максимума соответствия между грехом и искуплением, причем учитывались даже самые незначительные обстоятельства. Опасности такого понимания покаяния очевидны: грех овеществлялся и тем самым воспринимался менее серьезно, как бы тщательно не выполнялись дела покаяния, обычно очень трудные; нравственность встала на путь, который своим легализмом серьезно угрожал развитию внутренней жизни и действию благодати. В конце концов последовал сдвиг сознания, вследствие которого покаяние стало отождествляться с компенсацией и сатисфакцией, что неизбежно должно было привести к искажению идеи благодатно даруемого в таинстве прощения.

Все эти опасности обострились из-за того, что очень скоро тарифно-количественное начало стало слишком разрастаться. Несмотря на относительное смягчение, нормы покаяния, предусмотренные для отдельных преступлений (т. е. пост, молитвенные труды, милостыня, отлучение на время или на всю жизнь, запрет на ношение оружия, телесные наказания etc.), стали настолько тяжелыми, что в сумме они могли легко сложиться в невыполнимое задание. И тогда люди стали думать, что можно помочь себе, например, заменив продолжительное покаяние на более жесткую, но менее длительную покаянную повинность. Применение количественного принципа привело к развитию изощренной системы замещения, поражающей своими пустыми играми с числами.

Еще более сомнительным было то, что со временем личное покаяние стали заменять или укорачивать, перепоручая его совершение третьему лицу, а также заказом мессы или денежным выкупом. По покаянным правилам короля Эдгара Английского (959_975) вельможа мог сократить семилетнее покаяние до трех дней, если за него три дня постились сначала 12 человек, а затем еще 7 раз 120 человек²⁰⁴ .

Таким образом, негативная реакция на покаянные книги в эру Каролингов была оправданной. Однако отменить их удалось только при Григории VII. Но, к сожалению, отмена их не смогла искоренить самих принципов, которые продолжали жить в практике исповеди в самых разных формах.

7. В первом тысячелетии были разработаны начала учения о таинствах, в основном это были определения, касающиеся отдельных таинств: Крещения и Евхаристии. Появлению более строгого учения противодействовало само слово «sacramentum», не имевшее определен ного значения и охватывавшее все тайны христианской веры. Только в ранней схоластике, в первую очередь Гуго Сен-Викторским (†1141г.) и Петром Ломбардским († ок. 1160 г.) его значение стало определять ся более узко — как «действенные знаки благодати».

И соответственно, до того времени было принято говорить не о семи таинствах, но о множестве их (как, например, посвящение в члены Ордена или омовение ног). Ровно семь таинств утвердилось и на Востоке (особенно после Собора в Лионе, 1245 г.), а также у несториан и монофизитов ²⁰⁵.