Мф 8 29 И вот, они закричали: что Тебе до нас, Иисус, Сын Божий? пришел Ты сюда прежде времени мучить нас.

Мк. 5. 7 и, вскричав громким голосом, сказал: что Тебе до меня, Иисус, Сын Бога Всевышнего? заклинаю Тебя Богом, не мучь меня! 8 Ибо [Иисус] сказал ему: выйди, дух нечистый, из сего человека. 9 И спросил его: как тебе имя? И он сказал в ответ: легион имя мне, потому что нас много. 10 И много просили Его, чтобы не высылал их вон из страны той.

Лк. 8, 28 Он, увидев Иисуса, вскричал, пал пред Ним и громким голосом сказал: что Тебе до меня, Иисус, Сын Бога Всевышнего? умоляю Тебя, не мучь меня. 29 Ибо [Иисус] повелел нечистому духу выйти из сего человека, потому что он долгое время мучил его, так что его связывали цепями и узами, сберегая его; но он разрывал узы и был гоним бесом в пустыни. 30 Иисус спросил его: как тебе имя? Он сказал: легион, - потому что много бесов вошло в него. 31 И они просили Иисуса, чтобы не повелел им идти в бездну.

№66 по согласованию.Фраза предыдущая - следующая.

Что, собственно, означает "прежде времени"? Не может существовать мгновения, когда бы зло вскричало: "Теперь пусть приходит Бог!" Иисус приходит очень вовремя - вовремя для бесноватого, чтобы тот выздоровел. Вовремя и для бесов: это был для момент истины, чтобы они сказали Иисусу: "Наконец-то Ты пришёл! Пусти нас в Себя!". Сказали бы - и перестали быть бесами, вернулись . Жители города тоже просят Иисуса отойти - и тоже, конечно, имеют в виду, что просто сейчас момент не тот. Зло говорит Богу, что нуждается буквально в мгновении - ещё чуть-чуть и наконец-то будет достигнута цель. Цель эта - найти существо, в котором они могли бы жить как полноправные хозяева. Находят они такое существо - и, если вселятся в него, убивают, сами не желая того. Наша гордыня побуждает нас управлять другим, словно вселиться в него, руководить им из его сердца. Правда же в том, что образ должен вселиться в Первообраз, подобие в Того, Кому подобно. А начинается это вхождение в Бога с того, что Он входит в нас. Как может быть, что из ужаса двухтысячелетней давности, из Распятие и Воскресения, рождается наша новая жизнь? Да ещё через всего-то навсего произнесение слов над кусочком хлеба и чашей вина? А как может быть, что благодаря еде, тому же хлебу, благодаря насыщению желудка в нас поддерживается жизнь сердца - не просто наноса, но сердца, в котором любовь, вера, жажда Бога? Еда - не меньшее таинство, чем Причащение, и она тоже может быть в суд, если подкрепляемся на зло и беснование. Так что быть человеком означает сказать Богу: "Войди в нас, свиней! Войди в город нашего эгоизма!! Войди немедленно, чтобы и сами мы делали добро и любили немедленно, не откладывая."

*

"Что Тебе до нас?" - спрашивают бесы Христа. Да Любит Он их, дурашек, как и нас, дураков. Потому и вмешивается - чтобы и люди не погибли от падших ангелов, и, будем надеяться, чтобы падших ангелов вытащить из той пропасти, куда они бесконечно падают. Ангелы, даже падшие, всё-таки не свиньи. Те нырнули - и погибли. А эти не могут погибнуть, они могут лишь погибать. Что, с одной стороны, делает их возвращение к Творцу немыслимым для людей, но, с другой стороны, оставляет Творцу техническую возможность совершить невозможное.

*

Имя в Библии означает больше, чем в современной жизни (у нормальных людей). Знание имени даёт власть над носителем имени. Даёт имя - хозяин. А что же тогда Иисус спрашивает, как зовут беса? Во всяком случае, если Он был в силах изгнать всю эту дрянь, Он просто обязан был это имя знать? Может быть, разгадка в том, что всё описание происшествия не вполне серьёзно. Бесы, которые выглядели такими могучими, вдруг оказываются и глупыми, и бессильными - попросились в свиней, словно не предвидели, что из этого выйдет. Это им ещё повезло, что свиньи бросились в море, могли и съесть вместе с нечистой силой и не поморщились бы, необрезанные они такие. Да в том и счастье, что там, где Иисус, там всё приобретает свои настоящие размеры. Глупее бесов только люди, которые пытаются узнать имена бесов. Ну нет у них имён, коли они взбесились! Имя первым делом отваливается от хулигана, как вывеску в бурю срывает прежде всего. "Легион" - не имя, а признание, что в попытке обрести гнездо, ради хотя бы паразитической жизни, темные силы жертвуют и тем немногим индивидуальным, что в них есть. Это все равно, как если бы в паспорте у человека было записано: Чекист Гебешникович Энкаведистов.

*

Беснование есть мучение (Мф. 8, 29), и всякое мучение есть беснование - когда человек страдает от замкнутости в своем эгоизме, от греха и бессовестности со всеми вытекающими из них. Исцеление же лежит не в том, чтобы стать "нормальным человеком" - нормальный человек, правы романтики, есть просто тихо (не слабо!) беснующийся человек, который научился делать из ближних громоотвод для мучительства. Подлинное же исцеление в сострадании - чудном и сверхъестественном даре мучаться болью другого (даже когда другой не сознает, что мучим), и только такое мучение есть жизнь вечная и радостная любовь. *

Бесноватый жалуется (голосом бесов), что Иисус пришел "раньше времени". Как будто они договаривались о встрече! Ну что ломать голову над тем, что такое "беснование", когда каждому хорошо известно то милое беснование утренней дремы, когда тем приятнее говорить: "Еще рано!", чем усиленнее тебя будят. И не потому, что хочется спать - спать так же всегда рано, как и умирать. Нет, спанье само по себе не заключает в себе никакого удовольствия, как и лежанье в гробу. Удовольствие - на грани, чтобы проснуться, чтобы прикоснуться к воскресению, чтобы Христос рядом-то был, не уходи, постой! но - чтобы пробудил ровно настолько, сколько нужно для наслаждения дремой, не более того. Эдакий первый круг ада... Вся адскость такого состояния обнаруживается, если заставить человека лежать на этой грани весь день.

В Мф. 8, 2 Иисусу кланяется прокаженный и просит его вылечить, далее следует рассказ об исцелении бесноватого - и тут Мф. поклонов не упоминает, а в Мк 5.6 сказано о бесноватом: "прибежал и поклонился Ему". Кланяется тут - бес, не человек. Поклон символ и покорности, и просьбы, и может быть поклон как символ лишь просьбы без внутренней покорности. Такого поклона сатана просит от людей, просил и от Христа в пустыне: лишь поклонись, а что там у Тебя внутри, мне безразлично. Сатане важна форма, он не умеет читать в сердцах. Поэтому вера борется не только за сердце, но и за форму. Самолюбие готово склониться формально, так как знает о себе внутренне, что формальный поклон его не согнёт. Сатана не лезет в душу, в отличие от Бога - так что не всегда, когда мы защищаем свою душу от других, мы правы. Мы правы в миллиардах случаев, кроме единственного - когда защищаем свою душу от Бога, от формального поклона Богу.

*

В Евангелии от Марка (где говорится об одном бесноватом - Мк 5, 5) человек и бес отождествляются евангелистом, но различаются Иисусом. Марк пишет: человек вскричал, но Спаситель обращается к бесу, а не к к человеку. Отождествление человека с засевшим в нём бесом - риторический приём, основанный, однако, на реальном подавлении человеческой личности согласием на зло. Беснование есть самоубийство, и когда беснование - результат истерии (почти всегда), виноват отнюдь не только бес. Человек прячется в беснование, пытаясь переложить на безличное зло вполне личную свою ответственность.. Бес пользуется человеческой речью. Бесы называют Иисуса Сыном Божиим - бл. Августин ”по догадке”. У Мф в ст. 29 добавлено “прежде времени” - ложь, спасению всегда время, нет договора у бесов с Богом. По апокалиптической литературе, бой с сатаной - признак конца времен, но приход Царства и есть приход конца. “Не мучь” - для беса (греха) мучительно само присутствие Христа.

*

Кто упал, всё видит в неверной перспективе. Бесы утверждают, что Иисус пришёл мучить их, но ведь это неправда. Ииисус пришёл спасти их, вернуть их в Славу Отца, наполнить их радостью и смыслом. Так утопающий мог бы крикнуть спасателю: "Мучитель!" Слишком многие христиане мучают себя, потому что думают, что Бог - садист, что по-христиански перед смертью лучше помучаться, и начинать это дело надо с младых ногтей. А Церковь, между прочим, молится о мирной жизни, об избавлении от всякого страдания, от всякого несчастья ("гнева"), о безболезненной кончине. Поститься, бичевать себя, спать на гвоздях, отказываться от секса можно только тогда, когда это - не чтобы помучаться, а когда это - чтобы избавиться от мучений, которых так много растворено в повседневной жизни, что иногда нужно поставить весь раствор выпариваться. Если аскетические упражнения оборачиваются мучениями, а не молитвой, то их нужно сразу прекращать. А то так Христос придёт, а подвижничек возопит: "Ты пришёл прежде времени, я ещё не закончил реколлекцию, не мучь меня, дай мне долистать часослов!".

*

Лк. 8, 29 «Ибо Иисус повелел нечистому духу выйти из сего человека, потому что он долгое время мучил его, так что его связывали цепями и узами, сберегая его; но он разрывал узы и был гоним бесом в пустыни».

В 2011 году воскресенье, когда этот рассказ по версии Луки читается в православных церквах, случилось через два дня после 190-летия со дня рождения Достоевского. Роман «Бесы», в котором убийцы сравниваются с одержимыми, вспоминался очень часто — причём теми, кто совершенно не отвергает убийства, очень даже поддерживает убийство, лишь бы убивали тех, кого надо. Герои романа — одержимые, они плохие убийцы, они убивают хороших людей, а разумный человек убивает плохих людей. Плохие люди — для тех, кому в России жить хорошо в 2011-м году — это всякие «либеральные бесы». Тупые американцы, закатившиеся европейцы, наглые исламисты... Интеллигенция и прочие евреи тоже, конечно, но об этом стараются не очень громко говорить, еврей нынче с атомной бомбой пошёл, так что нужно осторожно, не спешить.

Между тем, чудо Иисус сотворил не тогда, когда освободил бесноватого от бесов, а когда освободил бесноватого от угрозы цепей. Цепи эти, символ агрессивной благожелательности, аукнулись потом в знаменитой фразе Маркса: «Пролетариату нечего терять кроме своих цепей». Мы реагируем на страхи и волнения ближнего как дрессировщики: успокойся, а то!... Мы пугаем — когда словами, когда взглядами, а когда цепями и расстрелами. Семь бед, один ответ — сковать! Подморозить!! Убью гада!!!

Трагедия России в том, что и сегодня большинство из нас полагает, что революции можно было бы избежать, если бы вешали больше, расстреливали больше, сковывали крепче. Часто вспоминают стихотворение Макса Волошина, написанное в разгар гражданской войны, «Русь глухонемая»: «Не тем же ль духом одержима // Ты, Русь глухонемая! Бес, // Украв твой разум и свободу, // Тебя кидает в огнь и в воду».

Цитируют все, но почти никто не замечает главного: освобождение Руси придёт, говорит Волошин, от человека, который «вдали от битв // Кует постами меч молитв». «Вдали от битв»!!! Меч — молитв, а не атомный, даже не законодательный!

А у нас даже рассказ об изгнании торгующих из Храма превратили в оправдание любого насилия, вплоть до превентивного ядерного удара...

В эти же дни начала ноября вспоминается ведь не только Октябрьская революция и день рождения Достоевского, но и восстание в Будапеште в 1956 году. Одного из лидеров восстания так пытали, что он стал калечить сам себя, и надзирателям было разрешено не вмешиваться, - пусть умрёт. Он и умер. Кто был бесноватый: пытавшие, надзиравшие или разодравший себя в клочья? Трагизм жизни в том, что чужое беснование часто есть реакция на наше зло. Сперва цепи, потом беснование, но понять это трудно, потому что тот, кто надевает цепи, часто считает беснованием самоё жизнь, саму свободу, саму жажду быть человеком.

Исцелённый от беснования человек хотел идти за Иисусом. Казалось бы, как хорошо! Не то что бесы, которые хотели войти в свиней и попали в бездну — войди в число последователей Христа и попадёшь на небо! А Христос не берёт, а Христос посылает жить с теми, кто его заковывал и кто сейчас боится присутствия Иисуса. Совесть-то их, знать, нечиста...

Понять желание исцелённого следовать за Христом легко: самое страшное в жизни не грех, а повторяемость греха. Вроде бы исцелился, просветился, а вдруг — бац, и всё по-старому. Как тут не захотеть поселиться рядом с Иисусом на Фаворе, иметь Его всегда, чтобы в случае чего опять помог, опять исцелил. Но это — трусость. Это — неверие в силу Божию, в то, что Бог часто покидает нас для того, чтобы мы почувствовали, что свободны и что мы можем и не впасть в грех. Мы не поросята и не бесенята, мы вовсе не обязательно станем жертвой и рухнем с обрыва. Мы — люди, образ и подобие Божие! Вера есть вера в Бога — Бога Творца, оделившего Своей свободой нас, а не попугаев.

Современный человек живёт в секулярном мире — то есть в мире, где меньше Бога снаружи, меньше Бога принудительного. Но Бога подлинного, который не снаружи человека, не в государственном принуждении, а внутри которого и государства, и вселенная, - такого Бога в нашем мире не меньше, чем в предыдущие эпохи. Меньше возможностей пережить благодать с толпой, в красоте пышного обряда — но больше возможностей жить благодатью в красоте будничной, офисной. Раньше мы носили веру как носят цепи, потому и чувствовали её довольно своеобразно и резко, а теперь вера — как одежда, которую хочешь — носишь, и тогда она становится такой привычной, что почти и не ощущается, что она есть, как не ощущаем же мы нижнего белья, если с ним всё в порядке. Не надо бояться мгновений, когда мы не чувствуем веры, надо и за них благодарить, как и за мгновения благодатной радости. Надо проповедовать Бога и передавать Бога другим, что бы ни было на сердце, благодаря Бога и за Его присутствие, и за Его отсутствие, и тогда Бог вернётся — если сердце занято благодарностью и щедростью, оно свободно для Бога.

1819