ПРАВОСЛАВИЕ И ГРЯДУЩИЕ СУДЬБЫ РОССИИК оглавлению Никогда, может быть, даже во времена гонений от язычников, не было столько опасностей для Церкви, как в наши якобы мирные дни. Ей грозят и внешние и внутренние враги. Внешние - это секты и расколы, открыто отпадшие от нее; внутренние - это не порвавшие открыто единения с нею, но уже не единомышленные, уже мудрствующие по своему смышлению в вопросах веры и понимания жизни по вере. И последние, при известных условиях, могут быть опаснее первых. Потеряв доверие к авторитету руководительства церковного, они легко могут подчиниться влиянию еретичествующих мудровании и запутаться в сетях, расставленных еретиками. И это может произойти незаметно для них самих: некоторое время они будут еще считать себя православными, полагая, что усвоенные ими разномыслия не существенны, но потом, укрепившись в этих разномыслиях, будут уже и самую Церковь обвинять в неправом понимании своего учения и тем увлекать других, верных чад Церкви. А сии чада Церкви, зная их за православных, без всякого опасения будут прислушиваться к их мудрованиям и отравляться ими. Вот почему нам, пастырям Церкви, необходимо зорко стоять на страже святынь православия, внимательно следя за всеми, даже, по-видимому, благоприятными течениями и явлениями в духовной жизни народа и образованного общества, зная, что и сатана иногда преобразуется в ангела светла, и яд иногда подносится под видом лекарства... И чем невиннее кажется внешняя форма, в которую облечена опасная для Церкви тенденция, чем полезнее представляется то или иное начинание, та или иная добрая мысль, тем тщательнее следует обсудить это с точки зрения церковного учения, тем больше должно осветить это светом церковным. Да это, кажется, и сознается, по крайней мере некоторыми из тех, кто верен заветам Церкви и понимает опасности, ей грозящие в наши дни. Поневоле становишься чуток, иногда до болезненности, когда постоянно видишь, как враг подкрадывается с той стороны, откуда его не ожидаешь. А посему, пусть простят нам, пастырям Церкви, те добрые миряне (от пастырей я этого не ожидаю), которые ненамеренно, неосторожно, по неопытности в духовной жизни и в деле учительства иногда односторонне освещают тот или иной вопрос в области этого учительства и тем дают нам повод обращать внимание на эту односторонность в предостережение чад Церкви от увлечения этою односторонностью. Мы полагаем, что такие указания полезны не только сим чадам Церкви, но и тем, кто является вольным или невольным виновником этого увлечения. В Церкви Божией, как в живом теле Христовом, все члены должны беречь друг друга и каждый должен знать и делать свое дело в духе любви и святого послушания Господу и ей, матери нашей, - Церкви. Недавно мне пришлось быть в собрании "Христианского содружества учащейся молодежи". Доклад делал председатель общества распространения Священного Писания в России почтенный Э. К. Пистолькорс на тему "О практическом значении слова Божия в жизни". В живой, одушевленной любовию к слову Божию речи докладчик изобразил "различные грани" слова Божия, сравнивая его с драгоценным алмазом, - его действие на душу человеческую, необходимость для христианина изучать его, проводить в жизнь, "реагировать им на печальную действительность нашего времени" и стремиться к духовному возрождению чрез слово Божие... Речь окончилась, но, как говорится, в воздухе чувствовалось, что осталось что-то недосказанное. Руководитель "Содружества", протоиерей Лахостский предложил присутствующим высказаться по содержанию доклада, и на кафедре появилась молодая девушка. Чуткая юная душа попыталась высказать то, что, мне казалось, было на душе не у нее одной. Она указала, что докладчик как-то замолчал Церковь: призывая читать слово Божие, он не упомянул, что в церкви, при богослужении, оно читается постоянно, что при домашнем чтении надобно быть особенно осторожным в его понимании... После обмена мыслей нескольких лиц, я с своей стороны сказал, что очень был рад встретиться не только с представителем, но и с председателем того общества, с коим лет 25 тому назад вел полемику в "Церковном Вестнике". Я указал тогда на один существенный недостаток устава этого общества, недостаток, который ощущается особенно в наше время. Дело в том, что общество поставило своею задачею распространение исключительно слова Божия, Священного Писания, не допуская к распространению чрез своих книгонош каких-либо, даже и Церковию одобренных, даже святоотеческих толкований слова Божия. Такая односторонняя постановка дела совершенно не соответствует нашему православному пониманию этого святого, в сущности, дела. Еще апостол Петр, например, заметил, что в посланиях апостола Павла "есть нечто неудобовразумительное, что невежды и неутвержденные, к собственной своей погибели, превращают, как и прочие Писания" (2 Петр. III, 16). Тот же апостол, одобряя верующих, что они обращаются к слову Божию, "как к светильнику, сияющему в темном месте", однако же, предупреждает, "что никакого пророчества в Писании нельзя разрешать самому собою" и что это надо "знать прежде всего" (2 Петр. I, 20). Сам докладчик сказал, что слово Божие, по свидетельству апостола Павла, есть меч духовный, и притом оно "острее всякого меча обоюдоострого" (Евр. IV, 12). Кто умеет владеть сим мечом, тот поражает врагов своего спасения, а кто не умеет владеть им, как должно, тот легко может нанести им вред своей же душе. Всегда должно помнить, что сим оружием часто пользуются и враги наши - диавол и его слуги верные, разные лжеучители. Вспомните, как сатана искушал Господа: и он ведь ссылался на Священное Писание: писано есть... Подобным образом искушал он и святых подвижников: например, склоняя их к нарушению обета целомудрия, он указывал на слова Писания: не добро быти человеку единому... честна женитва во всех и ложе нескверно. Все ереси, все лжеучения и расколы произошли оттого, что люди не понимали истинного смысла Священного Писания. Прочитает человек какое-либо место в Писании и начнет толковать по-своему, как вздумалось, погрешит в своем толковании, а там и от единства Церкви Божией отделится, сделается ересиархом. Нужно ли приводить примеры? Вздумал Арий протолковать по своему слова Христа Спасителя: Отец Мой болий Мене есть - и преткнулся своим мудрованием, и впал в богохульную ересь: Сына Божия, Отцу единосущного, назвал такою же тварию, как и Ангелы Божий, за что и предан был анафеме на первом Вселенском Соборе. И сколько было таких безумных, самочинных толкователей Священного Писания, и все они были упорными противниками святой Церкви, сынами погибели! Один толковал по-своему вторую заповедь Божию и стал иконоборцем, другой стал по-своему объяснять слова апостола: един ходатай Бога и человеков - Христос Иисус, и стал мудрствовать, будто уже вовсе не нужно призывать в молитве на помощь ни Матери Божией, ни святых Ангелов, ни святых угодников Божиих; третий прочитал слова того же апостола: благодатию есте спа-сени, чрез веру, и начал толковать, будто уж и добрых дел совсем не требуется для спасения... Вот какие богохульные лжеучения происходят оттого, что люди берутся не за свое дело - толкуют слово Божие по-своему, как им на ум придет, а не так, как изъясняет оное святая Церковь православная. Как же быть, что делать, чтобы не погрешить в уразумении Священного Писания? Как научиться владеть сим мечом обоюдоострым? Прежде всегда помни, что ты спасаешься не сам по себе, не как отдельный человек, якобы имеющий непосредственный доступ к своему Спасителю, а только как член тела Его - Церкви, спасаешься в Церкви и чрез Церковь. Все дело спасения Господь поручил Церкви, и вне ее спасительного лона нет спасения, как никто не избежал всемирного потопа вне Ноева ковчега. Блаженный Августин говорит: "Спасается только тот, кто имеет главою Христа, а имеет главою Христа лишь тот, кто находится в Его теле, которое есть Церковь". Она и только она есть столп и утверждение истины (1 Тим. 3, 15), в ней - богоучрежденное священноначалие, в ней все богоустановленные таинства, она - хранительница священного предания и непогрешительная истолковательница слова Божия. "Не должно у других искать истину, - говорит святой Ириней, - ее легко заимствовать от Церкви, ибо в нее, как в богатую сокровищницу, Апостолы положили все, что принадлежит истине. Где Церковь, там и Дух Божий, там и всякая благодать". "Кто Церкви не слушает, - говорит другой святой отец, - тот не сын Церкви; кто не сын Церкви, тому Христос не пастырь; кому Христос не пастырь, тот не Христова овца, кто не Христова овца, тот напрасно ожидает вечной жизни". "Хочешь спастись? - поучает святитель Златоуст. - Пребывай в Церкви, и она не выдаст тебя. Церковь есть ограда: если ты внутри сей ограды, то тебя не тронет волк, а если выйдешь вон, то будешь похищен зверем. Не уклоняйся же от Церкви: нет ничего в мире сильнее ее. Она - твоя надежда, в ней твое спасение". Помни: "Кому Церковь не мать, - говорит святитель Киприан, - тому и Бог не Отец!" Вот вам заветы святых отцев и учителей Церкви! В этом руководственном общем правиле, или догмате, спасения уже заключается ответ и на вопрос: что делать, чтобы не погрешить в уразумении Священного Писания. Крепче держись учения и руководства матери Церкви; когда встретишь в слове Божием что-либо для тебя непонятное, ищи объяснения не в своем мудровании, не в мудровании самочинных толковников Писания, коих ныне развелось так много, а там, где повелевает искать его святая матерь твоя - Церковь православная. А она указывает нам такие объяснения в самом же Священном Писании (например, что непонятно в Ветхом Завете, то часто объясняется в Новом), предлагает в своих символах, или изложениях православной веры, в определениях святых соборов, в писаниях отцов и учителей Церкви - вот где найдешь ты разрешение всех твоих недоумении. Святые отцы толковали Священное Писание так, как их учили сему святые апостолы. Из 2-го послания апостола Петра уже видно, что он объяснял своим ученикам "неудобовразумительные" места посланий апостола Павла. Апостол Павел не раз ссылается на то, чему он учил словесно. А как строго святые отцы и учители Церкви хранили, все то, что приняли от святых Апостолов, это видно из их же писаний. Так, св. Ириней решительно говорит, что "незнающие предания апостольского не могут познать истину из одного Священного Писания". Св. Климент Александрийский говорит, что "те, кои толкуют Священное Писание не по церковному преданию, а по своему мудрованию, потеряли правило истины". "Только тогда прекратятся заблуждения человеческие, - пишет святитель Киприан, - когда мы будем толковать слово Божие согласно с преданием Церкви". "Не следует самому вдаваться в изъяснение Священного Писания, - предостерегает св. Варсонофий Великий, -ибо дело сие представляет немалую опасность для неверующих. Когда не знаешь, то лучше не говори ничего, потому что говорить о Священных Писаниях по своему разумению - есть безумие". Вот почему святая Церковь на шестом Вселенском Соборе решительно законоположила: "Аще будет исследуемо слово Писания, то не иначе да изъяснится оное, разве как изложили светила и учители Церкви - богоносные отцы" (пр. 19). Вот общее правило для тех, кто ищет разумения Священного Писания. Живи в Церкви, мысли по-церковному, вопрошай о всем Церковь, ищи у нее разрешения всех твоих недоумении, смиряя свой разум в послушание Церкви. А высших себе не ищи и креплеших не испытуй: яже ти повеленная - в сих пребывай. "Кто не в Церкви, - говорит св. Иларий, - тот вовсе не может разуметь божественного слова". И это понятно: слово Божие есть слово жизни, а благодатной жизни вне Церкви - нет! Вот почему для погибающих оно есть юродство в то время, когда для спасаемых - сила Божия. И пока человек не живет в Церкви, не исполняет животворящих заповедей Христовых, дотоле для него и слово Божие - книга запечатленная, как бы написанная на чужом языке. Кто знает, например, еврейскую азбуку, тот может читать по строкам и еврейскую Библию, но чтобы понимать каждое слово в ней, надо знать еврейский язык. Иначе можно громко читать еврейский текст, но вовсе не понимать, что читаешь. Есть много ученых, знающих Библию от доски до доски, исследовавших ее текст на всевозможных языках, но совершенно чуждых ее духа, рассуждающих о сем духе как слепой судит о цветах или глухой - о музыке. А кто живет по заповедям Божиим, в благодатном общении с Церковью, на том сбываются словеса Христовы: "Утаил еси, Отче, сия от премудрых и разумных и открыл еси та младенцем". Великий началоположник монашеского жития, преподобный Антоний, прозванный Церковию именно Великим, не знал даже грамоты, а слово Божие знал так, как не знают его наши ученые. Преподобная Мария Египетская, проведшая бурную молодость в грешных наслаждениях, а затем очищенная 47-летним подвигом в пустынях Иорданских, так поразила преподобного Зосиму знанием Писаний, что старец воскликнул: "Где ж ты научилась писаниям?" - и получил ответ от смиренной подвижницы: "Бог посылает знания смертным"... И такие чудеса просвещающей благодати Христовой возможны только в православной Церкви. Та же благодать руководила и тех святых мужей, которые, живя в Церкви, освящаясь и, так сказать, питаясь ее таинствами, очищая свое сердце от страстей, писали свои толкования на слово Божие. О святителе Златоусте, например, рассказывал его ученик и друг, а впоследствии и преемник по кафедре, св. Прокл, что сам он, Прокл, видел не раз ночью, как в часы писания Златословесным учителем его бессмертных толкований на послания апостола Павла сам сей апостол таинственно руководил пишущим святителем, и это видение было как бы олицетворением верования древней Церкви, что кто благоговейно изучает слово Божие, руководясь преданием Церкви (а Златоуст сам свидетельствует, что пишет "не свои слова, а слова отцев наших, чудных и знаменитых мужей"), тому таинственно содействует в сем святом деле благодать Божия за молитвы Церкви, на небесах торжествующей. Что в живом человеке память, то в теле Церкви - предание: это живой голос Церкви небесной, присно пребывающей в благодатном общении с Церковию земной. Руководиться одним своим смышлением в толковании слова Божия, отвергая предание, значило бы то же, что потерять память в личной жизни, забыть свой личный опыт, все уроки прошлого. По мере того, как человек живет, у него накопляется опыт, обогащается память; то же и в Церкви: с течением веков историческая жизнь Церкви осложнялась, являлись новые запросы, появлялись новые лжеучения, и собирательный ум Церкви должен был все глубже и глубже опускаться в "море писаний", как выражается святитель Златоуст, и оттуда доставать все новые и новые жемчужины учения церковного, а избранные мужи, носители духа церковности, верные хранители церковных преданий, запечатлевали это в своих писаниях и таким образом вносили их в сокровищницу церковного предания. Благодатию Божией православная Церковь живет и поныне, тщательно охраняя сокровищницу своих преданий, а Дух Божий, веруем, обогащает сию сокровищницу и в наши грешные времена, по нуждам Церкви воздвигая в Церкви таких мужей веры и духовного опыта, как святители Филарет Московский, Феофан Вышенский и другие. Их вклады в сокровищницу церковного понимания слова Божия останутся на веки драгоценным достоянием церковного предания. Если даже примешалось к их мнениям что-либо человеческое, то оно отвеется потом само собою, а чистая пшеница, а дух церковности в их писаниях останется и будет питать грядущие поколения чад Церкви. Церковь оценит смиренный, благоговейный "труд любви" сих и им подобных пастырей и учителей по истолкованию слова Божия, оценит их любовь к преданиям ее и будет ставить их в пример их грядущим преемникам... Так созидается церковное предание и в наши скудные верою дни, и Дух Божий, веруем, руководит в сем созидании, ими же Сам весть путями. Оно всегда зиждется на слове Божием, на предании Церкви веков минувших, всегда согласно с сими источниками церковного учения и лишь раскрывает сие учение, применяясь к потребностям нашего времени. И в сем проявляется жизнь Церкви, яко тела Христова, присно живого и присно единого. Вот почему Церковь в своем Катехизисе признает священное церковное предание источником Божественного откровения наравне с Священным Писанием. Вот почему и ревнители распространения Священного Писания, отказываясь распространять одобренные Церковью толкования оного и тем как бы предоставляя читателям руководиться своим смышлением в этом святом деле, погрешают против Церкви, против тех, кто жаждет разуметь слово Божие по разуму Церкви. Вот почему, скажу в заключение, нельзя не пожелать, чтобы Общество распространения Священного Писания изменило, наконец, свой устав, стало уже без всяких сомнений на православную почву в своем святом деле, перестало, так сказать, действовать одною рукою и включило в круг своих обязанностей распространение не только книг священных, но и одобренных Церковью толкований сих священных книг. Мы живем в такое время, когда ничего недосказанного, ничего сомнительно быть не должно... Об анонимах, об "инакомыслящих" и ответ одной из них. Ныне в большом ходу анонимные письма. Обычное их содержание - колкости, попреки, прямая ругань или же клеветы, и все это - из-за угла, чтобы получивший не знал, кто пишет. Правда, иногда пишущие имеют будто и добрую цель: указать на те или иные недостатки, непорядки, но тогда зачем же честным людям укрываться, по крайней мере от того, кому пишут?.. Другое дело просить адресата, чтоб не оглашал имени автора письма, а для адресата имя должно ставить точно, с полным адресом. Иначе и сии якобы "благонамеренные" корреспонденты ставят себя на одну доску с клеветниками и ругателями, а всем таковым и имя одно: трусы; в первых двух случаях - подлые трусы, в последнем - трусливые зайцы! Вот почему покорнейше прошу всех, кто даже хвалит меня, в письмах ко мне подписываться сполна, чтоб я мог иногда ответить письменно же, не занимая строк в моих печатных дневниках. Ведь нередко выходит просто ничтожное недоразумение, и отвечать-то печатно не стоит, можно бы ответить письмом, а тут жаль человека оставлять в заблуждении, но и занимать внимание нескольких тысяч читателей печатным ответом не стоит. Так и бросаешь письмо в корзину. Само собою разумеется, что моя просьба "подлых трусов" не вразумит, ругаться они не перестанут, доказывая тем только ту старую истину, что у бессильнозлобствующего на голове "шапка горит" и он воображает, будто мне причиняет огорчение своею руганью, тогда как цена таким ругательным письмам известна: они только всякий раз доказывают мне, что слово правды, мною высказываемое, кого-то беспокоит, а стало быть и для дела Божия полезно, за что и слава Богу! Что же до клевет на ближнего, коих так много бывает в анонимах, то мы, пастыри, следуем примеру Царя Давида, который всякого тайного клеветника выгонял вон (Пс. 100, 5), - рвем такое письмо и бросаем в корзину или в камин. Обращаюсь к тем, кто думает, что Богу служит анонимными письмами. Наше учение: цель не может оправдывать средства. Бог не нуждается в помощи сатаны, который есть отец лжи и всякого обмана. Если угодно, чтоб я не называл в печати своего корреспондента, то пусть сей корреспондент мой о сем и скажет в письме ко мне: я исполню его желание. А мне лично надобно знать, с кем я беседую посредством письма. Повторяю: нередко хотелось бы ответить автору анонима письмом же, а он спрятался за какую-нибудь букву или вовсе не изволил подписаться. Так и лишает он сам себя средства узнать то, что я считаю за истину. А я из сего вправе заключить, что мой анонимный корреспондент и не хочет знать того, что я ему мог бы ответить. По меньшей мере - вежливо ли это? Недавно я получил из Вологды от некоей "инаковерующей" (следовательно, неправославной) интеллигентки большое письмо по поводу моего прощального послания к вологодской пастве. Она возмущается тем, что мое послание "не дышит миром, любовью, всепрощением" к каким-то "обиженным и оскорбленным". Интеллигентка восклицает: "А ведь люди все братья, все равные чада Церкви, правые и левые, грешные и праведные, еретики и раскольники, политические агитаторы и союзники". Если с первым еще можно примириться, хотя с оговоркой, что чада, непослушные Церкви, не могут же равняться с послушными, то уж с последним-то никак нельзя: еретики и раскольники вовсе не чада Церкви, а враги ее, не овцы Христова стада, а козлища, политические же агитаторы даже волки, хотя в овчих одеждах. Письмо продолжает: "Не с ненавистью, злобой отвращения отнеситесь вы к погибающим людям дома Израилева (ах, если бы эти люди не увлекали в погибель верных Церкви чад ее, если бы не губили их своими мерзостными, богопротивными лжеучениями!), а с чувством всепрощения, любви, отнеситесь как сердобольный и любящий отец к заблудшим, но милым детям своим, отнеситесь так, как отнесся Христос на кресте к разбойнику (прибавлю: да, только покаявшемуся, а не к хульнику, погибшему в то время, когда Христос сказал покаявшемуся: "Днесь со Мною будеши в раи!"), и к людям, поднявшим на Него руку, как простил Он всем Своим врагам, губителям, поносителям..." Так поучает меня "инаковерующая". А то забывает, что все это относится к личным врагам Христовым, что Христос Спаситель беспощадно клеймил развратителей народа страшными словами: "змия, порождения ехиднова (Мф. 23, 33), вожди слепые, лицемеры, гробы подкрашенные, безумцы" и под. Апостолы Его делали то же по отношению к еретикам. Да и я, грешный, кажется, ни одного слова не употребил в своем послании своего, а все брал у св. Апостолов. "Не разделяйте паствы на лжеучителей, еретиков и верных чад Церкви", - поучает архиерея инаковерующая. Ну нет, милостивая государыня: этого никогда вы не дождетесь ни от одного православного архипастыря! Волка он должен и всегда будет называть волком, а овцу - овцой. Послушных Церкви - чадами Церкви, а еретиков - врагами ее. Так учит нас Господь, так заповедали нам св. Апостолы Его. Так и будем делать всегда, чтобы волки не проникали в стадо Христово, нам вверенное. На то и посох нам дан, чтоб отгонять их. Обличать "инакомыслящих" - наш священный долг, и что бы там ни говорили разные проповедники иудейских свобод, мы будем делать дело, нам от Христа порученное, обличая и отгоняя от своих овец волков, расхищающих стадо Божие! В своем прощальном послании к пастве вологодской я уже указывал, как даже Апостол любви - Иоанн Богослов заповедует относиться к "инакомыслящим", к еретикам: он не позволяет принимать их в дом: запрещает приветствовать их (2 Иоан. 10), а св. Апостол Павел запрещает с ними даже разделять трапезу (1 Кор. 5, 11). Ужели Апостолы Христовы забыли учение Христа о "всепрощении, любви" и пр.? Ужели наши "инакомыслящие", вроде моей корреспондентки, лучше их понимают дух сего учения? А если они не дерзнут так о себе сказать, то почему же замалчивают эти заповеди апостольские? Да притом, если мы предостерегаем чад Церкви от лжеучителей, именуя их так, как именовали св. Апостолы, то делаем это вовсе не из ненависти какой-то. Не ненависть, не вражду мы проповедуем в отношении к сим людям, нет, мы только предупреждаем верных чад Церкви, чтобы береглись сих волков! Мы не "отталкиваем и сих заблудших от Церкви": мы стадо, Богом нам вверенное, оберегаем от их отравы! Пусть, если правда, будто они "находятся под гнетом сомнений, нравственных запросов", пусть открыто поведают нам эти запросы, эти сомнения: мы готовы с любовью ответить на них. Но отравлять сими сомнениями, запросами верующих в простоте сердца чад Церкви - мы не позволим: это - волки, это нравственные отравители: берегитесь их! "Всепрощение" в делах веры подается под условием покаяния, отречения от своих заблуждений, от своего "инаковерия": иначе сколько бы мы ни прощали - Бог не простит! Вспомните, какие страшные анафемы произносит Апостол Павел на инаковерующих, инакопроповедующих: аще мы или Ангел с небесе - слышите: даже мы, т.е. Апостолы, даже Ангел с небесе!- благовестит вам паче, еже благовестихом вам, анафема да будет! Этого мало: Апостол счел нужным и еще повторить: "Якоже предрекохом и ныне паки глаголю: аще кто вам благовестит паче, еже приясте, анафема да будет!" Так вот чему учат нас Апостолы Христовы! Вот как строго мы должны оберегать чистоту веры православной! Не приторное любезничанье и лобызание с лжеучителями (слышите, сударыня: лжеучителями), не "всепрощение" к убийцам православных душ проповедуют и нам заповедуют они, а грозными анафемами грозят им и нам дают на это право "инако" проповедующих и своим лжеучением обольщающих предавать анафеме! И горе нам, если мы будем закрывать глаза на деятельность разных "инаковерующих" и внушать православным относиться безразлично к их проповеди и слушать вот таких внушений, какие делает мне г-жа "инаковерующая": "Пусть между вами и нами будет мир... пусть люди разных толков и мнений живут рядом и славят Бога, каждый по-своему... у каждого свой бог, своя вера" и пр. Все это - только льстивые словеса: пусть бы каждый по-своему Богу молился, но не смел касаться совести другого, но ведь и вы, "инаковерующие", и мы, православные, считаем каждый свою веру чистою и спасительною, понятно, что каждый и желал бы в свою веру обратить другого, и вот для сего-то и нужна вам эта свобода, эта столь подчеркиваемая вами "любовь, всепрощение", - чтоб беспрепятственнее совращать в свою ересь чад православия. А в душе вы презираете нас, хотя никогда в том не сознаетесь. Живите смирно, молитесь по-своему, не смейте касаться православной души, и все мы будем мирны к вам - только жалеть будем вас. А если вы, во имя "мира, любви" и прочих сладких словес, будете подкрадываться к сокровищу веры православной, то мы обнажим меч духовный, иже есть глагол Божий, и грозная анафема прогремит над вашими главами... Правда, вы ее не боитесь, но это будет полезно для тех, кто еще не потерял веры в Церковь Христову, кто знает и верует, что глагол ее не возвращается тощ... Вы говорите, что "Бог принимает в Свое лоно (?) всех инаковерующих, инакодумающих... Господь не делал различия между Своими детьми..." Ну, не так думает, не так учит Апостол Павел. Если бы так было, то не стал бы он "инаковерующим, инакодумающим" грозить такими страшными анафемами, да еще повторять их. По-вашему, пожалуй, и еретик Толстой получит спасение, несмотря на отлучение от Церкви? Тогда зачем и Церковь Свою создал Господь? Да еще обетовал ей, что и врата ада не одолеют ее?! Ведь если все дело в "любви и сострадании, всепрощении и мире", то к чему все заботы о Церкви, все эти вселенские соборы, учение св. отцов, подвиги и страдания исповедников? Иди за Толстым, повторяй слово любовь и спасешься... Нет, не так, моя "инаковерующая" корреспондентка: знаете ли, что и добрых-то дел нельзя делать спасительных, если не право веруешь? Вы удивлены? Вы не понимаете меня? И не поймете, если не усвоите со смирением учения Церкви православной! В том-то и дело, что мы веруем и исповедуем, что благодать Божия спасительная изливается только в недрах Церкви православной, а без таковой благодати нельзя и добра делать истинноспасительного. И кто уходит из Церкви, тот сам лишает себя сей благодати. Делают добро и язычники, но это добро только приближает их к Церкви, как это было с Корнилием-сотником, а спасти их не может: для сего надобно войти в недра Церкви чрез спасительные таинства Церкви. Так ли вы веруете? Конечно, не так? Тогда о чем же мы с вами будем говорить? Скажу одно: если вы искренно ищите истины, то не скрывайтесь под анонимом, пишите мне свой адрес и я с любовью буду отвечать на ваши "сомнения и запросы", по мере моих сил и свободного на то времени. А если своим индифферентизмом в отношении к чистоте православной веры будете заражать других, то и вам - простите - истину глаголю, не лгу: и вам грозит та же анафема, какой Апостол подвергал всех "инаковерующих и инакопроповедующих". А что касается моих личных немощей, моего недостаточества по моему служению церкви вологодской, то одно скажу: все это видел я в себе, скорбел о сем, поведал многажды власти церковной о немощех моих, но ждал воли Божией, когда она скажется ясно в воле власти церковной. Пришел час, - и я с радостью ушел с кафедры, на коей служение было мне не по силам. Сего, думаю, довольно с вас. Разве прибавлю еще: по нашему православному разумению, не овцы судят пастыря, а пастырь - овец. Но это надо простить вам:, ведь вы - "инаковерующая"... В заключение одна просьба: избавить меня от выписок из Евангелия на французском языке... Может быть, по-русски вы не читаете никогда Евангелия? Но ведь вот пишете-то по-русски хорошо. Почему я, не знающий французского языка, должен читать в вашем письме французские цитаты? Тогда я вправе и вам писать по-гречески, это для меня легче, да и язык-то - подлинно апостольский! К чему эта мода? это щегольство языком народа, чужого, зараженного неверием, масонщиной, заражающего и наше отечество сими недугами??? Или вам милее Евангелие на французском языке, чем на русском?.. Ах, сударыня! Ведь вот как мы расходимся далеко друг от друга: ну где же сойтись нам в столь важных вопросах, как о спасении души, вере, любви и пр.?.. Читатели мои удивятся, что я столько места отвел для ответа какой-то анонимной корреспондентке из Вологды. Дело тут не в Вологде, не в анонимной барыне. Это письмо есть характернейшее выражение той заразы масонством, безразличием к истинам веры, какое стало в последние годы господствовать в некоторых интеллигентных кругах нашего общества. Я произнес слово: масонство. Да, слава Богу, теперь, сорвана уже маска с этого векового врага Христовой истины. Мы кое-что знаем из его планов, намерений, знаем, что его цель - уничтожение христианства на земле, превращение всего человечества в скотов, пригодных только на служение масонам, вернее сказать - иудеям, которые, как это уже давно известно, считают всех людей за скотов без души человеческой, скотов, коим дал Бог только облик человеческий, дабы иудеям не противно было пользоваться этими скотами. Это - не клевета на иудеев: это буквально читается в их талмудических сочинениях. Этой цели, конечно, препятствует христианство, а из всех христианских исповеданий - Православие, самое чистое учение христианское, а потому и самое ненавистное для иудеев. И вот пущены в ход все лжеухищрения, все софизмы, все клеветы против Православия, привлечены к сотрудничеству в разрушении Православия все секты, все ереси, все безбожные учения, чтобы пошатнуть этот столп истины Христовой. А поелику сразу в безбожие не обратишь православного человека, то сначала его стараются совратить в какую-нибудь секту, вроде штунды, баптизма, молоканства, затем идут: спиритизм, оккультизм, буддизм и наконец - уже прямое безбожие... Так вот кому служат наши полуинтеллигенты всех рангов, полов и состояний, проповедующие безразличие в исповедании христианства: в конце концов, они служат масонам и жидам! Вот от чего всеми силами мы, пастыри, должны предостерегать верующих православных. Вот почему нельзя не раскрывать весь вред тех сладкоречивых, якобы мирных, разглагольствований, какие приходится слышать от наших "инаковерующих", не по-русски думающих, сознательно или бессознательно, но совершенно неосновательно прикрывающихся иногда якобы евангельским учением о любви и расточающих нам, пастырям Церкви, попреки и даже ругань за нашу якобы нетерпимость к ним, инаковерующим. Мы приводим слова Апостолов, которые клеймили современных им сектантов словами: волки, безводные облака и т.п. А нас упрекают: зачем бранитесь? Это-де не по духу учения Христова. Относите, господа проповедники толстовского непротивления, сии упреки к святым Апостолам, если на то у вас достанет дерзновения!.. А мы боимся угрозы Имеющего острый с обеих сторон меч: "Как ты не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих!" (Ап. 3, 16). (Памяти моего дядюшки). Помянух дни древния и поучахся... Наше мутное и смутное время невольно заставляет переноситься мыслию к первым векам христианства, ко временам гонений на веру Христову, и страшно становится, когда помыслишь: как далеко ушли мы от тех веков - не говорю уже в жизни, но и в мысли, в миросозерцании, в самых идеалах, столь помутившихся и потускневших в нашем сознании... Вот пример. Древние христиане называли смерть успением, преставлением, а день смерти даже - днем рождения - рождением в другую лучшую жизнь. Оттого и праздновали день кончины мучеников и других святых как радостный праздник, как торжество над смертью. "Почивает в мире", "Почивает во Христе" - вот обычные надписи на местах погребений в древних катакомбах, этих усыпальницах, где погребено до 300 000 мучеников... А ныне?.. Пышные надгробия, вовсе не нужные покойнику венки, суета сует, которая, однако же, стоит тысячи и сотни тысяч, - стоит столько, что на эти деньги можно бы построить сотни храмов Божиих там, где православная душа жаждет места молитвы, но не имеет сего утешения... А ведь в этих храмах Божиих до скончания веков приносилась бы бескровная Жертва за упокой души тех, которые теперь покоятся под бесполезными для них памятниками!.. Но отвратим очи свои от этой суеты. Утешим себя тем, что и в наши дни есть рабы Божии, отходящие в другую жизнь "в мире", с надеждою воскресения, как бы на временный покой после трудовой жизни в этой юдоли скорбей. У их гроба как-то тепло становится на душе, мысль о смерти отходит на второй план, на место ее является созерцание таинства смерти... "Спит спокойно во Христе" - думается, когда смотришь на спокойное лицо усопшего, или лучше: "Созерцает в благоговении то, что для нас еще закрыто, неведомо, но что ему - усопшему - теперь открылось, стало уже не предметом веры, а живою действительностью"... И сердце спрашивает почившего: в чем тайна его спокойствия? Почему у его гроба не веет призрак смерти, почему так тянет именно к этому покойнику: тогда как от другого бежать хочется? А тайный голос, голос совести нашей отвечает нам: посмотрите, оглянитесь на его жизнь, и вы все поймете... 5 февраля скончался почтенный старец, мой дядюшка, протоиерей Григорий Иоаннович Грузов, на 89-м году своей труженической, праведной жизни. 65 лет служил он в священном сане, почти 55 лет - в одном и том же бедном приходе, и только тяжкая болезнь заставила его расстаться с любимою паствою, с теми, кого он крестил, венчал, с кем делил все скорби и радости... Помнится, раз, проезжая чрез Кострому, я стоял обедню в соборе, где служил преосвященный Тихон. На сем служении он дал сан протоиерея одному из вот таких смиренных служителей алтаря, восьмидесятилетнему старцу: во время причастного стиха он представил мне сего старца с словами: "Вот кем стоит Русская земля!" Да, вот такими смиренными служителями Церкви Божией, как этот неведомый мне старец, как мой ныне почивший дядюшка, пока и крепка наша Русь православная; в тишине и безвестности, скромно и в простоте сердца они делают свое дело, воспитывая народ в страхе Божием, в послушании родной матери-Церкви, в преданиях и заветах родной старины, в беззаветной любви к Царю и отечеству... С ними, вот с этими смиренными батюшками, наш народ прошел чрез всю свою тысячелетнюю историю, перенес и иго татарское, и крепостную зависимость, и глады, и моры, и нашествия иноплеменных, они утешали его во всех невзгодах исторических, делили с ним горе его, помогали ему нести тяжелый крест жизни, согревали его сердце утешениями веры и благодати Христовой. Это были пестуны народные на протяжении тысячи лет истории нашего народа, это были стражи народной души и всех тех сокровищ, которыми наградила русский народ его любящая мать - православная Церковь. Храм Божий да "батюшка родимый" - вот кто ближе всех стоял к народу, кто воспитал душу народную, кто был ее ангелом-хранителем... Таким вот был и покойный отец Григорий. Сын бедного сельского дьячка (род. в 1825 году), он провел свое детство в родном Чашникове, в многолюдной семье отца, под благодатными веяниями родного храма Живоначальной Троицы, пел и читал на клиросе, ходил по приходу славить Христа в Рождество и Пасху, собирая грошики, любимый прихожанами, воспитываемый матерью во страхе Божием и уважении к старшим. С добродушною шуткой рассказывал покойный, как мать, провожая его до Москвы, чтобы записать в духовное училище, строго наказывала ему: "Смотри, сынок, будь ко всем почтителен, всем старшим кланяйся". И воспринял послушный сын урок матери: лишь только вошли в заставу, как Гришенька снял шапку и стал кланяться направо и налево проходящей публике. Увидев это, мать спросила: "Что это ты делаешь?" - "А как же, маменька? Ведь все они старше меня: надо кланяться"... На время ученья в училище пришлось мальчику приютиться в темном углу у какого-то столяра, на первом же уроке ему пришлось отведать и детского горя: книг не было, учить урок не по чему; он так и сказал учителю, когда тот стал спрашивать урок. Но его оправдание, которое ему казалось столь законным, не было принято во внимание, и за незнание урока мальчик был наказан розгою. И всю жизнь, до глубокой старости, он помнил эту розгу и называл ее благодетельницей своей, ибо она заставила его вставать пораньше, до рассвета бегать в училище, чтобы там у товарищей брать книги и готовить по ним уроки... Кончилось ученье. Грузов вышел из семинарии в первом разряде. Ему предлагали даже идти в академию, но доброго юношу-идеалиста влекло призвание послужить Церкви в селе. Старая семинария умела воспитывать такое стремление в юношах. Мои братья, учившиеся спустя лет десять после дяди, еще привозили вороха списанных проповедей разных авторов: это они готовили себе запас на время пастырского служения. Теперь - увы!- семинаристы об этом не думают... И вот молодой студент идет в консисторию и подает Митрополиту Филарету прошение на первое открывшееся священническое место в селе Петрове Рузского уезда, верстах в 70-ти от Москвы. Место было из бедных, соперников не оказалось, и он определен туда. Надо искать невесту. Спрашивает родных, знакомых... Указывают ему на семью одной просфорницы, у которой четыре дочери-невесты. Григорий Иванович, преодолевая семинарскую застенчивость, идет к будущей теще, знакомится, начинает посещать ее дом... Но зачем ходит - сказать недостает решимости. Старушка-просфорница решается наконец помочь юноше: "Да не стесняйтесь, пожалуйста, Григорий Иванович: ведь я знаю, зачем вы к нам ходите (конечно, добрые сваты ее предупредили), говорите откровенно: которая же вам больше нравится?" - "А какую, мать, благословишь, - отвечает жених, - такую и возьму!" И мать, следуя примеру ветхозаветного Лавана, отдает ему старшую из дочерей своих, Елену Николаевну. И свадьба скоро состоялась. Взял Григорий Иванович у одного барина сюртук для венчания, посвятился во иереи и с молодою супругою отправился в неведомое дотоле Петрово. Был ненастный ноябрьский вечер. Грязь, слякоть, холод, дождь хлестал в лицо. Тьма такая, что в пяти шагах ничего не видно. Возница провез молодого иерея мимо церкви и по старому проспекту времен Екатерины Второй привез его в соседнюю деревню. Увидев в избе огонек, о. Григорий слез с телеги и постучал в окно, чтобы спросить дорогу. Окно открылось, и старик сказал батюшке, чтоб поворачивали назад: село они проехали... Вернулись. Разглядели церковь. Рядом чей-то дом. Постучались и здесь. Оказалось - тут живет о. дьякон. Хозяин радушно принял своего будущего настоятеля. Наутро о. Григорий пошел в храм Божий, где Бог привел ему служить и... при виде его заплакал!.. Старый деревянный храм весь перекосился, отворишь дверь - не затворишь, стены немшоны, с потолка сыплется иней, а стало быть, если сойдется народ, то польет и дождь... После храма пошел осматривать свое будущее жилище. И тут - хоть плачь! Бедная избушка, в два окна, вросла в землю, полы провалились... Это дом священника, его предшественника. Что делать? Как жить?.. Пошел знакомиться с соседями, а их было только два приказчика или, как они себя величали, управляющие имением. Приходит к первому - оказался добрым человеком: ободрил батюшку, приласкал, пообещал помочь, чем может. Заговорил о. Григорий о доме: "Надо, - говорит управляющий, - строить новый". - "Но ведь нет ни денег, ни лесу". "Все найдется, отец!" - "Кто же поверит мне?"- "Но почему же не поверит? Ведь жить приехал - не сбежишь. Вот поедем к соседу: у него есть готовый сухой лес - отпустит!" Поехали. Долго о. Григорий не решался сказать, зачем приехал, да спасибо первому соседу: выручил! "Что ж, батя, молчишь? Проси NN-ча!" - "Простите: духу недостает!" - "А в чем дело?" - спрашивает хозяин. О. Григорий рассказал свою нужду. "Ах, отец Григорий! Да бери, сколько тебе нужно!" - "Ведь взять - платить надобно, а денег нет у меня". - "Сочтемся, когда-нибудь заплатишь". И о. Григорий, при помощи тех же добрых людей (которые и денег дали), построил себе домик, и, не теряя времени, в том же домике, где сам жил с молодою супругою, собрал ребятишек деревенских и стал их учить грамоте. Так, еще в 1848 году положено было начало церковноприходской школе, лучше сказать - школе грамоты. Тогда не "изыскивали средств", не ожидали помощи ниоткуда и творили святое дело в простоте сердца: брали ребят, учили их по семи с полтиной с головы за выучку читать, писать и четырем правилам арифметики, горшок каши да мерку гороху на придачу - и дело кончено. Так велось с незапамятных времен, в такой школе учились и мы когда-то у своих родителей. Так учил и о. Григорий. А учить он был мастер: все время, пока учился в семинарии, давал уроки в барских домах, откуда иногда за ним, как он, бывало, хвалился, "и каретку посылали". Детей он всю жизнь любил страстно, умел как-то особенно ласкать их, завладевать их сердечком, умел говорить их детским языком так, что ребятки льнули к нему не как даже к отцу, а как к родной матушке. Шли годы, и школа о. Григория росла, ширилась, впоследствии разделилась на две: одна обратилась в начальную церковноприходскую, другая - в двухклассную для питомцев воспитательного дома. Пока не было последней, о. Григорий готовил питомцев к экзамену, и когда те выдерживали экзамены, то он получал за выучку от воспитательного дома рублей уже по 17, по 18 с ученика. Настала весна. Оказалось, что рядом с домом - болото. О. Григорий немедленно принялся осушать это болото: провел канавы, выкопал пруд и все это - один, своими руками. А затем насадил и сад из плодовых деревьев, который впоследствии стал давать ему до 70 рублей: яблоки и вишни он сам возил для продажи в Белокаменную. Но главною заботою его был храм Божий. Он задался мыслию - непременно построить каменный храм. Двадцать пять лет строил он его, строил без крупных жертвователей, только на лепты прихожан да сбором по матушке-России чрез "дядю Власа", и построил ведь, да еще какой! Трехпрестольный, с золоченым пятиярусным иконостасом, с каменною колокольнею, и колокол в 200 пудов отлил... "Все Бог, - говаривал старец, - Бог да добрые люди - мои прихожане. Трудились, трудами созидали Божий храм. Устроили свой кирпичный завод, 25 лет возили дрова из лесных дач, кирпич, товары на фабрику покойного Павла Григорьевича Цурикова, - они возили, а я являлся в контору фабрики да за провоз-то что следует и получал и отвозил в Москву при случае, сдавал в сохранную казну. Так и копили по грошикам, а когда скопили малость, строить стали... Все Бог да мои добрые прихожане!" Но смиренный пастырь и сам работал немало. Каждый день не раз он в летнее время поднимался по лесам на стройку, сам вместе с десятником (архитектор-то наезжал раза два во весь строительный сезон) следил за работами, делал указания, сам ездил закупать материалы, сам управлял кирпичным заводом, словом - везде являлся сам лично, не доверяя никому из посторонних - не потому, чтобы не было у него добрых и честных прихожан: были в те времена хорошие люди всюду, - а потому, что "свой глазок - смотрок", и товар выберешь получше, и купишь подешевле... Помню, в 1874 году он заехал ко мне в Новый Иерусалим, где я был тогда послушником, радостный, торжествующий. "Слава Богу, - говорит, - освящение храма разрешено!" И рассказал, как принял его незабвенный святитель Московский митрополит Иннокентий. "Пришел я к нему не вовремя: он, батюшка, ушел в баньку, - говорят мне. - Так я завтра приду, - говорю я. - Ах, нет, отец: этого у нас нельзя, владыка приказал докладывать о всех, кто издалека придет, безотказно. - Сижу жду. Говорят: пришел. Зовет к себе. Вхожу в кабинет. А он, батюшка, царство ему небесное, выходит ко мне запросто, в одном подрясничке, а с головки-то и бородки так и течет водица... Ну, что, отец, скажешь? Зачем пожаловал? - Рассказал я ему, в чем дело. - А издалека ты приехал-то? - спрашивает меня. - Верст за 70. (Надо помнить, что в те времена еще не было ни железных дорог, ни шоссейных.) А где, - говорит, - остановился? - На постоялом дворе, отвечаю. - Ах, как это неудобно-то, - заботливо сказал святитель. - Надо поскорее тебя отпустить, а то консистория-то затянет дело... Да вот что: я напишу резолюцию сейчас же, тебе канцелярия моя даст копию засвидетельствованную, и ступай ты с Богом, покажи благочинному, да и освящайте святый храм... Вот какой был ангел Божий!" И слезы благодарности к великому равноапостольному святителю орошали старческие ланиты моего дядюшки. "Каждый день, и утром и вечером, поминаю я его на своей грешной молитве, - прибавлял старец, - а когда служу, то имя его с родными своими неотменно поминаю". И храм был освящен о. благочинным. О. Григорий сказал своим добрым сотрудникам-прихожанам слово, растрогавшее их до слез. Вообще он поучал своих духовных чад не мудрствуя, в простоте сердца и от сердца, слов своих не писал, а говорил то, что подсказывало ему сердце да любовь к детям духовным. И слово его, как доброе семя, ложилось на простые сердца и приносило плод по роду своему. Но следуя заповеди Апостола - любить не словом только, но и делом, о. Григорий показывал и на деле свою любовь к прихожанам. Случалось, например, что, обходя приход с святынею в Пасху, он замечал, что у бедняка мужика двор раскрыт, солома снята с крыши и скормлена скоту: ясно, что платить батюшке за посещение у него нет ни гроша. Мужичок встречает батюшку у ворот, берет благословение, а о. Григорий его спрашивает уже: "Что, брат, заплатить-то нам нечем?" - "Не обессудьте, родной", - отвечает тот. И о. Григорий, вынимая из кармана 15-20 к., сует мужичку в руку, оглядываясь, как бы этого не заметил дьячок. "Возьми, брат, расплатись с нами, а то дьячок-то будет скорбеть: ведь я-то, поп, я-то как-нибудь проживу, а он получает восьмую копейку: как ему жить с его большой семьей?" И не бывало случаев, чтоб эти двугривенные или пятиалтынные не возвращались батюшке, хотя поздней осенью, с глубокой благодарностью. Вот почему так горячо любили его прихожане, и надо было видеть, как они провожали его, когда он после тяжкой, в течение целого года, болезни решился выйти за штат: толпами проводили его до границы прихода и горько плакали - эти мужики, эти грубые на вид натуры... А когда старец поселился в Москве, то нередко, бывая в Москве, навещали его, своего "батюшку родимого", приносили ему немудрые деревенские гостинцы. Да и в Петрове, несмотря на бедность прихода, дом его, милостию Божией и любовию прихожан, можно было назвать полною чашею: были у него и лошадки, и коровки, были и гуси и утки на его трудовом пруду, родилась у него в поле и ржица, и гречиха, и картошка, и вика... Все Бог благословлял! Любил покойный переноситься воспоминаниями в свое родное Петрово. С какою благодарностью к Богу рассказывал он о своем житье-бытье в этом скромном уголке московской епархии! Нередко слезы лились из очей его, слезы, сопровождаемые славословием ко Господу. И стоит отметить эту добрую черту в его духовном облике: умел он крепко привязываться к людям, зато, где он ни бывал, где ни жил - везде Бог посылал ему людей, которые умели ценить его доброе сердце, отвечали ему любовью и давали его отзывчивому сердцу пищу к излиянию благодарности к Богу за любовь этих людей и к молитве за них. Можно думать, что благодаря вот этой кристальной чистоте и простоте его доброго сердца добрые люди помогли ему и сыновьям дать образование незаурядное: милостью Божией, они служат теперь в чинах превосходительных, сердцем унаследовав доброе сердце своего старца-родителя... Любил, страстно любил старец сельскую природу: до восхода солнечного вставал он в летнее время, шел в лес или поле косить, пахать, в поле и отдыхал, а если бывала служба, то еще до утрени, бывало, наработается и вечером ложился после заката солнца. Спал так мало, что все удивлялись ему. Питался тем, что приготовит ему матушка - его верный неизменный спутник в жизни, друг в скорбях, помощник в трудах. Она была ему ровесница: только на три месяца моложе, и скончалась лишь в августе минувшего года, за пять месяцев до его кончины. Жили как два ласковых голубка, давая пример и детям и прихожанам. В характере, в личных качествах они как будто восполняли друг друга. Покойный приписывал эту милость Божию тому, что не сам он выбрал себе подругу жизни, а положился на волю Божию. И когда скончалась эта добрая старица, о. Григорий подошел к ее постели, преклонил колена и, целуя почившую, сквозь слезы трогательно промолвил: "И зачем ты меня покинула? Уж взяла бы и меня с собой!"... И стал готовиться к исходу в вечную жизнь: часто говел, причащался св. Тайн и, наконец, освятился елеопомазанием. Отпраздновав день своего ангела, 25 января, он уже не вставал с постели и 5 февраля тихо отошел ко Господу... В погребении его участвовали несколько иереев - сродников его, и хотя он недавно жил в приходе св. Троицы, что на Капельках, но к погребению собралось много народа: видно, так было угодно Богу почтить старца Божия общецерковною молитвою... О. Григорий являл в себе тип патриархального священника: всецелая преданность Богу, служение ближнему в простоте любящего сердца, готовность во всякое время отдать последнее нуждающемуся, крепкая вера в промысл Божий - вот чем он жил сам и учил других тому же. И на нем удивительно исполнялось слово Господа: "Ищите прежде всего царствия Божия и правды его, и сия вся приложатся вам". Он по мере сил, в простоте сердца делал свое дело и верил, что Господь во время благотребное не оставит его. И по вере его всегда бывало так. И храм, и колокольню, и школу, и дом себе он построил, и детей воспитал, а долгов не оставил: во всем Бог помогал! Когда мне приходится беседовать с молодыми-иереями, то я указываю им на примеры таких старцев Божиих - иереев, питомцев старой школы, носителей старых заветов Руси святой. И грустно, и больно становится, когда оглянешься кругом и не видишь в молодом поколении таких патриархальных типов служителей Божией Церкви. Встречаются ревностные проповедники, школьные деятели, борцы с пьянством, - и за то, конечно слава Богу, - но слишком мало таких, в коих самоцен был бы совершенно убит сознанием, что сами-то они - круглый нуль, ничто, что если что и творится доброе через них, так ведь это отнюдь не они делают, а Бог через них: Бог и средства посылает, и случай дает, и силы, и время - все от Бога, и слава Ему - милосердому! В душе таких старцев живет страх: как бы не приписать себе чего-нибудь в деле Божием, как бы не лишиться за это Божия благословения и помощи в будущем. Это - страх Божий, начало - основа духовной мудрости, духовного рассуждения. Даже помыслить, что вот это сделал я, они считают святотатством. Оттого и проявляется в их пастырской деятельности незримое для других, но для них самих сердцем ощутимое водительство десницы Божией. Нельзя быть добрым пастырем, если не воспитаешь в себе, в чувстве своего сердца этого мистического настроения, этого живого ощущения водительства Божия в пастырском служении. Не свое дело делаем, а Христово: мы Его послушники, Его работники и даже более - соработники. И дело Его - великое: воспитывать чад царствия Божия, будущих граждан Иерусалима небесного. "К сим кто доволен?" - восклицал некогда избранный сосуд благодати - Апостол Павел. А он имел "ум Христов", он дерзал говорить о себе: "Не к тому аз живу, но живет во мне Христос..." Живет, а следовательно, и действует. Если же так судил о себе великий Павел, паче всех потрудившийся в благовестии Евангелия, первоверховный среди Апостолов, то что речем о себе мы, грешные, недостойнейшие носители благодати Божией, служители Церкви?.. Но у Христа таков закон: чем кто больше сознает свою немощь, свое недостоинство, тем ближе к тому и Его благодать: "Сила бо Его в немощи совершается". Вот почему, если и всякому христианину, то тем паче пастырю Церкви подобает всяким хранением хранить, как неоцененное сокровище, как нежный благоуханный цветок оберегать в чувстве сердца сознание своего ничтожества, своей беспомощности, постоянной нужды в Божией помощи... Вот чем сильны были иереи Божии, подобные смиренному о. Григорию. Они крепко веровали, что Христос не оставит без помощи, не допустит до голодания и нужды безысходной Своего работника, и в основе их нравственного устроения глубоко лежало сознание, что смиренное чувство своего недостаточества есть та стихия, которой должен жить истинный служитель Христов... Прав был автор статьи в "Русской Речи", которую я привел в прошлом моем дневнике, что иудеи не забудут и не простят Никону его проповедь 16 октября 1905 года. Только что я сдал прошлый дневник в типографию, как мне кто-то прислал в бандероли "Утро России", в котором какой-то самозванец - "баккалавр" делает строгий выговор Святейшему Синоду за то, что он послал меня на Афон - меня, "человека крайне узкого, одностороннего, неуживчивого, придирчивого, капризного, не стесняющегося в приемах борьбы с почему-либо неугодными ему лицами, который за все эти качества да еще за крайне неудачное авторство пресловутой погромной проповеди от 16 октября 1905 года был удален из Москвы по единодушному желанию ее духовенства, поддержанному бывшим синодальным обер-прокурором кн. А. Д. Оболенским". Так пишется иудеями история. "Научнее такого легата, - говорит "баккалавр" из синагоги, - трудно было что-либо и придумать: он и мирных-то обитателей способен раздражить, и довести чуть не до бунта, а его послали вразумлять и примирять уже и без того достаточно ожесточенных людей". Так аттестует меня пред своими читателями жидовско-раскольничья газета. К сожалению, она настолько невежественна в моем послужном списке или же настолько нечестна пред своими читателями, что - или не знает, или знает да умалчивает, что речь идет не об епископе, а об архиепископе, не о заштатном епископе, а о постоянном члене С. Синода, не о каком-то неуче, а удостоенном высокого звания почетного члена Московской Императорской Духовной Академии, хотя он в сей Академии и не учился, и получившего за свои труды две Макарьевские премии. Прошу прощения у читателей, что вынуждаюсь немного вразумить относительно своей особы "баккалавра" из синагоги. Ну да что с такими "баккалаврами" толковать: им ведь закон честности не писан, хотя все же следовало побольше уважать своих читателей и не обманывать их: а что как да они все умолчанное газетою знают? Ведь тогда и аттестации газеты не поверят, а обзовут ее лгуньей... Но не затем я заговорил об этом уличном листке, который православные презирают, а вот уж не впервые снова идет в газетах речь о моей "пресловутой погромной проповеди 16 октября", и многие читатели мои просят меня ознакомить с нею, чтобы самим судить, а не со слов жидовской прессы, о достоинствах и недостатках сей проповеди. Разыскал я ее в "Московских Ведомостях" от того самого числа, когда она произнесена, и помещаю в этом дневнике: может быть, и моим врагам полезно ее перечитать. Заступнице усердная, Мати Господа Вышняго, всех нас заступи!.. Вот молитвенный вопль, с каким триста лет назад обратилась бедствующая Москва, а с нею и вся Русь Православная к Матери Божией в тяжкую годину междуцарствия, - обратилась, и Москва была освобождена от поляков, и гнев Божий был преложен на милость. Близится день, когда Москва благодарственно воспоминает это великое заступление Царицы Небесной, но как благопотребно и сегодня не только Москве, но и всей Русской земле с слезами покаяния, с горячею мольбою воззвать к Матери Божией: "Заступнице усердная, Мати Господа Вышняго, всех нас заступи!.." Сердце обливается кровью, когда видишь, что творится вокруг нас... Уже не поляки, не внешние враги, а свои же, русские люди, потеряв страх Божий, доверившись крамольникам, держат нашу первопрестольную столицу как бы в осаде. И без того тяжело жилось нам по грехам нашим: то неурожаи, то болезни, то несчастная война, а теперь творится нечто доселе неслыханное на Руси: как будто Бог отнял разум у русских людей. По приказу подпольных крамольников начались всюду стачки и забастовки, и на фабриках, и на заводах, и в школах, и на железных дорогах. И вот дошло до того, что прекратился подвоз жизненных припасов, и с каждым днем они становятся дороже, несчастные семьи, питающиеся почти одним хлебом, теперь должны жить впроголодь, ибо хлеб дорожает; а сколько несчастных страдальцев больных теперь томятся голодом и жалуются Богу на этих жестоких забастовщиков, прекративших всякий подвоз молока! Сколько больных остается без помощи, потому что забастовщики не позволяют готовить лекарство в аптеках! Не ныне - завтра можно ожидать, что эта ужасная эпидемия забастовки охватит городских рабочих, и вся столица останется без воды, без освещения улиц и домов, без движения дешевых конок... О, если бы знали наши несчастные рабочие, кто ими руководит, кто подсылает к ним смутьянов-подстрекателей, то с ужасом отвернулись бы от них, как от гадин ядовитых, как от зачумленных животных! Ведь это - так называемые "социал-демократы", это - революционеры, давно отрекшиеся от Бога в делах своих, они отреклись, а может быть, и вовсе не знали веры христианской, поносят ее служителей, ее уставы, издеваются над ее святынями. Главное гнездо их - за границей: они мечтают весь мир поработить себе; в своих тайных секретных протоколах они называют нас, христиан, прямо скотами, которым Бог дал, говорят они, образ человеческий только для того, чтобы им, якобы избранникам, не противно было пользоваться нашими услугами... С сатанинскою хитростью они ловят в свои сети людей легкомысленных, обещают им рай земной, но тщательно укрывают от них свои затаенные цели, свои преступные мечты. Обманув несчастного, они толкают его на самые ужасные преступления якобы ради общего блага и действительно обращают его в послушного себе раба. Они всячески стараются вытравить из души, или по крайней мере извратить, святое учение Христово: так, заповедь Христова говорит: не укради, не пожелай себе ничего чужого, а они говорят: все - общее, бери у богатого все, что тебе нравится. Заповедь Христова говорит: делись с ближним твоим последним куском, последней копейкой, а они учат: отнимай у других все, что тебе надобно. Заповедь Христова говорит: воздадите Кесарево Кесареви, Бога бойтеся, Царя чтите, а они говорят: никакого царя не нужно, царь - тиран... Заповедь Божия говорит: в терпении вашем стяжите души ваши, а они говорят: в борьбе обретешь ты право свое. Заповедь Христова велит полагать души свои за други своя, а они учат губить людей ни в чем не повинных, убивать их только за то, что они не согласны с ними, не идут на разбой, хотят честно трудиться и готовы до смерти стоять за закон, за Царя, за Церковь Божию... Вот каковы эти обманщики, изверги рода человеческого!.. Берегите же себя, возлюбленные братия, берегите себя и детей своих от этих льстецов, ради Бога, ради вашего вечного спасения берегитесь их! Горе миру от соблазн, - говорит Спаситель,- но еще больше горе тому, чрез кого соблазн приходит. Смотрите, сколько горя - целое море слез разливается по лицу родной земли от этих соблазнителей-крамольников: судите же сами, какое страшное горе, какой строгий суд Божий ждет этих несчастных злодеев и их сообщников. Пора нам одуматься, пора перестать быть равнодушными к этому великому бедствию на Руси, пора стряхнуть с себя духовную леность и больше не подпускать к себе и к детям нашим этих опасных, зачумленных людей. Прочь лесть их и обман, прочь коварное диавольское наваждение! Оградим себя крестным знамением, взглянем опасности прямо в глаза! Ведь еще немного, и люди превратятся в хищных зверей, станут громить жилища наши, грабить храмы Божии, убивать друг друга, как делают безумцы... Говорят, что человек, потерявший страх Божий и совесть, человек, которому закон не писан, который потерял и страх человеческий, такой человек хуже всякого лютого зверя. И нам грозит беда, что в таких лютых зверей и обратятся все эти одичавшие толпы разных забастовщиков, коими руководят безбожные анархисты. Вот этого-то и добиваются всячески наши заклятые враги, подпольные наши крамольники и их заграничные руководители. Братья, ужели мы допустим это? Ужели и теперь будем безучастно смотреть на все эти безобразия? Но что же делать? Что делать?- вот вопрос, неотступно терзающий душу. Что делать? Очнуться, проснуться надо. Сознать всю опасность надо. Оглянуться вокруг надо: не заразила ли эта нравственная чума кого из близких наших? Заглянуть в свое сердце надо: чем оно живет, ради чего и для кого оно бьется? К совести своей прислушаться надо. Она подскажет. Ангел Божий, хранитель наш, чрез совесть нашу заговорит с нами о том, что надо делать. Он скажет нам, что прежде всего - надо принести Богу искреннее, слезное, всенародное покаяние. Оно, это покаяние, очистит нас, обновит наше сердце, нашего внутреннего человека. Оно положит начало благое новой, быть может, еще нам неведомой или давно нами забытой духовной жизни, жизни по заповедям Божиим. Оно сделает нас мужественными, бодрыми среди великих испытаний, оно сделает нас способными положить с радостью души свои за братии своих, если это будет Богом суждено. Это - в самих себе. А затем - около нас. Молитвою за несчастных, одержимых духом смуты, гордыни и противления, "да вразумит их Господь ими же весть путями", - словами любви и братского увещания к ним попытаемся приложить все усилия вразумить их, на путь истины обратить. Это - святое христианское дело. "Обративый грешника от заблуждения пути его, - говорит слово Божие, - спасет душу от смерти и покрыет множество грехов", - и его, и своих. А затем - каждый из нас есть сын родной земли, верный подданный своего Царя. Может ли сын быть равнодушным к стонам своей страдалицы-матери? А ведь она, наша родная, некогда святая, а ныне столь пред Богом согрешившая, она стонет, измученная, терзаемая своими же детьми - нашими несчастными братьями. Что сделал бы ты, любящий сын, если бы твой умалишенный брат стал бить, мучить вашу общую мать, издеваться над нею, позорить ее? О, конечно, самая природа возопила бы в тебе словами заповеди Божией: чти, люби, береги свою мать. Защити ее от безумца-брата, лиши его возможности вредить ей! Если бы твой, лишенный ума, потерявший совесть брат стал издеваться, как Хам, над отцом вашим, ужели ты стал бы равнодушно смотреть на эти издевательства? Ужели ты не заставил бы молчать этого брата-безумца? Но вот, смотри: твою дорогую мать, родную твою Русь ее несчастные безумцы-дети терзают, собираются на части разорвать, хотят отнять у нее заветную святыню - Веру Православную, в грязь топчут все, чем она доселе жила, крепла, красовалась... Твоего Батюшку-Царя поносят, рвут Его изображения, хулят Его царские повеления, издеваются над Ним: может ли твое сердце быть спокойным при этом, русский человек? Не горько ли тебе, не больно ли все это переносить? Не кипит ли ревностью твое сердце, не потрясается ли от негодования, справедливого негодования все твое существо? Что же тебе делать?.. Опять спроси у своей совести. Она напомнит тебе верноподданническую твою присягу. Она скажет тебе: будь любящим сыном родной земли, будь беззаветно преданным слугою своего Царя. Исполняй то, чего от тебя потребуют слуги Царевы, что скажут тебе пастыри Церкви. Будь готов умереть за Царя и за Русь. Вспомни, как предки твои бестрепетно за Него умирали. Вспомни, как простой посадский человек, по-нынешнему мещанин, Козьма Минин Сухорук поднял Нижний, а за ним и всю Русь на защиту родной земли. Посмотри, как он, на своем памятнике, благородно-энергически показывает на родной, заветный, столь священный для русского сердца Кремль болящему князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому. Вспомни, как вечнопамятный костромич крестьянин Иван Сусанин с радостью и мужеством положил душу свою за Царя, на куски изрубленный врагами-поляками. Не всем судил Бог быть такими героями, но всем заповедал: чти отца твоего и матерь твою. Царя чтите, братство-народ возлюбите! Сам Христос Спаситель подал нам трогательный пример человеческой любви к Своему родному городу, родному народу. Вспомните, как Он плакал-рыдал, смотря на Иерусалим и предсказывая его гибель в те торжественные минуты, когда народ Иерусалимский кричал Ему громкое "Осанна". Нам ли не любить земли отцов своих? Ведь она вся русскою кровью полита, ею спаяна; ведь и сами мы, костьми нашими, в ней же ляжем, смешав прах свой с прахом предков наших... Братья возлюбленные! Чада Русской земли! В те дни, когда мы вспоминаем, как Матерь Божия по молитвам предков наших спасла землю Русскую в тяжкую годину междуцарствия, как освободила Она нашу первопрестольную Москву Своею иконою Казанскою от нашествия поляков и литовцев - сегодня прольем пред Нею и Ее Божественным Сыном пламенные мольбы о спасении родной земли нашей от крамольников. Поплачем пред Нею о грехах наших. Помолимся Ей о несчастных братьях наших, смутою увлеченных на погибельный путь... "Владычице, помози, на ны милосердовавши! Потщися, погибаем от множества прегрешений! Не отврати Твоя рабы тщи, Тя бо едину надежду имамы..." Вот моя проповедь 16 октября, столь ненавистная жидам. Я спрашиваю православных русских людей: что в ней погромного? Что - такого, чтобы применять ко мне слова Спасителя, сказанные сынам громовым: "Не веста, коего духа еста вы?" А иудейско-раскольничья газета именно это делает. По-видимому, она хочет представить дело в искаженном виде, приписывая мне, как это делает и кн. Мещерский, то, что сделано государственною властью: удаление с Афона еретичествующих. Газетам такого направления нет дела до уставов монашеских: устав св. Горы не допускает пребывание на ней еретиков, а потому протат, или кинот, святогорский решительно заявили, что они еретиков на св. Горе не потерпят и если русская власть сего не сделает, то сами изгонят еретичествующих. Газетный лицемер уверяет, что простой народ будет считать изгнанников мучениками, и сожалеет, что зараза "не локализована" на Афоне. Как видите, это немыслимо даже по уставу св. Горы, не говоря уже о прочем. Да и то сказать: видно, иудеям не по душе такое вмешательство гражданской власти в это дело, ибо оно разрушило их планы - создать гнездо смуты на св. Горе под видом, как выражается г. "баккалавр", "вещей самых невинных". Придется искать другого места для такого "почтенного дела", как разрушение Церкви и Русского государства... "Мои дневники", 1914 |
