В то время, как человеческие умы еще волновал вопрос: явившееся на земле Божество тождественно ли с высочайшим Божеством, возникал уже второй вопрос, как произошло на земле соединение Божественного во Христе с человеческим. Точнее, здесь было два вопроса: а) какого рода было человечество Иисуса Христа и б) как нужно представлять себе соединение Божества и человечества.
Эти проблемы не были новыми.
Против докетов Церковь утвердила истинное человечество Христа, против евионитян, а позднее — ариан, защищала Его Божество. И еще в борьбе с гностиками неизбежно был выдвинут вопрос о соединении Божества и человечества во Христе. Со времени же святого Иринея и Тертуллиана, данный вопрос занял положение близкое к центру богословских рассуждении. Тертуллиан пишет сочинение "De Carne Christi," причем, воплощение он понимает в смысле облечения Логоса человеческою плотью: Иисус Христос есть "indutus" (Adv. Praxeam. с. XXVII — Ранее святой Игнатий Богоносец Иисуса Христа σαρκοφορος, ad Smyrn. с. V). Св. Ириней, Мефодий Олимпийский и позднейшие богословы представляли себе соединение двух природ во Христе, как κρασις, а западные обозначали Его сходным термином commixtio. Так у Тертуллиана, Киприана и Лактанция (Apologia с. XXI). Но тут оставалось невыясненным, как нужно понимать самое σαρξ, или саго, совпадают ли они с ανθρωπος? Оригеном была выставлена христо-логическая теория, по которой во Христе определенно признавалась человеческая душа. К этому он побуждался космологическим постулатом. Христос был посредствующим членом между Логосом и материей, для связи их должна была служить человеческая душа Христа, созданная до мира вместе с другими душами, но не падшая подобно им. Общим представлением арианства было "что плоть Христа нельзя считать бездушною" (σωμα αψυχον). Выдававшийся между арианами Евдоксий Константинопольский (†370 г.) исповедовал: "веруем... во единого Господа Сына... σαρκωθεντα, ουκ ενανθρωπησαντα, ουτε γαρ ψυχην ενειληφεν αλλα σαρξ γεγονεν." Вопреки арианскому положению о "σωμα αψυχον," древнейший из известных нам полемистов против ариан, Евстафий Антиохийский, различая учение о Логосе и христологию, проводил строгую границу между θεος λογος, ασωματος, απαθες θειον πνευμα во Христе с одной стороны, и тленным храмом, в котором Он жил, ανθρωπινον οργανον, который Он принял. Сам Логос имел свое начало не из Марии, не подчинялся закону (ср. Лук. 2:21), не страдал, не умер, не воскрес и не прославлен. Все это собственно относится к человеку, который состоял из тела и души (corpore homini haec applicanda sunt proprie, qui ex anima constat et). Св. Афанасий, хотя и редко употреблял до 340 г. об Иисусе Христе выражения — ανθρωπινον οργανον, через который последовало επιφανει του Θεου, говорил об ανθρωπος и ενοικειν (вселении) логоса в ναος, который Он Себе приготовил; у него встречаются термины συναπτειν, συναφη и συναφθεις ανθρωπος. Но он именовал Святую Марию Θεοτοκος и учил о τον εσταυρωμενον είναι Θεον...
В особенности старался глубоко проникнуть в сущность изречения ο λογος σαρξ εγενετο староникеец Аполлинарий Лаодикийский (†390 г.), сирийский грек. Он также был хорошо знаком с Антиохийским экзегезисом, как и с греческой философией, и одинаково называл своими учителями Платона и Аристотеля. Он был сведущ во всех богословских течениях, как выдававшийся мыслитель IV-го века, последовательный и ясный богослов, твердо засвидетельствовавший веру в омоусию Сына и Святого Духа. Он поднял много богословских вопросов и обсуждал их с такой полнотой, последовательностью и остроумием, что только части из них было достаточно для раскрытия и решения на целые три столетия, до 680 г. Между поднятыми вопросами первое место занимал вопрос об отношении Сына Божия к человечеству. Аполлинарий, во-первых, открыто соглашался с монархианами и арианами, признавая, как логическую невозможность, чтобы две совершенные природы, которые τα εναντια θελουσιν — одна ατρεπτος (неизменяема), другая τρεπτος (изменяема) — могли действительно объединиться (Ps. Athan. с. Apol. 1, 2). Но, во-вторых, вместе с Иринеем и другими, в реальном нераздельном единении Божественной и человеческой природ — видел единственное ручательство физического, то есть целой природы, — спасения и обожения, и в-третьих, наконец, как убежденный никеец, не мог отказаться от признания совершенной Божественной природы Христа. Вследствие этого, он открыто доказывал, что человеческая природа во Христе не могла быть полной, совершенной. Он создал такое представление о Христе: Νους, ηγουμενικον или κινουν, то есть, все, что управляет телом, как безвольным органом (κινουμενον) — должно быть во Христе свыше (εξ ουρανου) Логосом. Благодаря этому, вопреки арианам, изменяемость, приписываемая Иисусу Христу арианами, и связанная с нею греховность — совершенно устраняется. Таким образом, получается безусловная и нераздельная личность, которая состоит из πνευμα или νους, ψυχη и σαρξ, то есть, действительно εις υιος. Две натуры во Христе так тесно связаны, что можно говорить о μια φυσις του Θεου λογου σεσαρκωμενου (Ср. Adv. Jovian, у Hahn'a, Biblloth. der Symbol., s. 267). "Это учение, говорит историк Мёллер, которое выражает логически-ясную христологию о соединении двух естеств и спасении человеческой природы и которое было первою ступенью, даже основою монофизитства, — жило пока как факт в области бессознательного."
Аполлинарий высказал свое учение еще в 352 г. Александрийский Собор 362 г. был принципиально против такого учения. Но ввиду громадных заслуг Аполлинария, как старо-никейца, и строго-ортодоксального характера его учения о Божестве Иисуса Христа, на Востоке не были склонны вникать в заблуждение Аполлинария по вопросу о соединении в лице Иисуса Христа двух природ и особенно не были расположены осуждать личность Аполлинария, которого многие — в том числе и каппадокийцы — считали своим учителем. Кроме того, справедливость требует сказать, что учение богословов Александрийской Церкви по этому вопросу далеко не отличалось ясностью, даже правильностью.
Правда, явные ошибки Аполлинария были замечены и указаны еще св. Афанасием, а потом позже Григорием Назианзянином, Григорием Нисским и Епифанием. Главная заслуга их в том, что они доказали необходимость признания во Христе разумной человеческой души. По вопросу же — как соединились во Христе две природы — упомянутые отцы допускали неясные, смутные и даже неправильные выражения. Так св. Григорий Назианзянин, твердо исповедуя в лице Иисуса Христа φυσεις μεν δυο, θεος και ανρωπος δε ου δυο (Oratio II, 38), говорит о смешении (μιξις, συγκρασις, ανακρασις) во Христе двух природ. Григорий Нисский, как будто бы, был не далек от мысли о превращении во Христе человеческой природы в Божественную (μεταποιησις, с. Eunom. XLV, 700). Св. Епифаний употреблял такое выражение τα δυο κεκρασας ςις εν, то есть, Иисус Христос позволил соединиться двум природам в одну (Ancorat. §§44, 81). Таким образом выходило, хотя теоретически рассматривали во Христе две природы, как нечто "иное и иное" (άλλο και αλλο), и считали их свойства (ιδιωματα) исключающими друг друга, — фактически имело место смешение свойств (communicatio idiomatum). Поэтому еще от древности говорили о "распятом Боге" (Deus crucifixus) и Пресвятую Деву Марию называли Θεοτοκος. Религиозно-практический интерес у отцов и богословов IV-го века направлялся на действительность нашего спасения. В философских рассуждениях, в логических выводах, точных формулировках здесь не чувствовалось нужды. Это, конечно, не случайный факт, что св. Афанасий не оставил никакого ученого трактата о Святой Троице. Вера в реальное, действительное воплощение и вочеловечение Бога твердо стояла; но самый факт признавался глубоко-таинственным и не подлежащим человеческому рассудочному исследованию. Лично, конкретно не осуждаемый на Востоке (Константинопольский Собор 381 г., II-ой Вселенский, ясно анафематствует только "... και την αιρεσιν των Απολλιναριστων," прав. I), Аполлинарий продолжал свою учительскую деятельность. По крайней мере, его слушал в Антиохии, в 384 году, Блаженный Иероним, не возбуждая вопроса об его еретичестве. Впервые осудил Аполлинария Запад, при папе Дамасе, на Римском Соборе 377 г., и исповедал кафолическую веру, что совершенный Бог воспринял совершенного человека (Peirfectum deum perfectum suscepisse hominem. (Mansi III, 461)). Аргумент папы, выдвинутый против Аполлинария, формулируется так: "Если воспринят (Сыном Божьим) несовершенный человек, то несовершенно и наше спасение, потому что не весь человек спасается. Если весь человек погиб, то необходимо, чтобы спасено было все, что погибло." Этим аргументом часто пользовались в эпоху христологических споров. На Востоке "ересь Аполлинаристов" была осуждена на Константинопольском Соборе 381 года. Вынужденный, в конце концов, оставить Церковь, Аполлинарий обосновал свои общины в Сирии.
Вопрос, как могли совершенный Бог и совершенный человек образовать единство (одно) — кроме Аполлинария — занимал его решительных противников, антиохийцев, однако, в философском воззрении отчасти единомышленников. Из формулы, что Христос есть "совершенный Бог и совершенный Человек," т.е. действует и κατά πνευμα и κατά σαρκα, они делали вывод, что во Христе нужно признать две различных и всегда остающихся различными природы. Диодор Тарский и Феодор Мопсуэстийский, бывши трезвыми философами, отличными экзегетами, строгими аскетами и убежденными никей-цами, правильно рассуждали, что полное, совершенное человечество не может быть мыслимо без свободы и изменения, что Божество и человечество — противоположности, которые просто не могут быть соединены, сплавлены. На этом основывалась их христология, которая у них определялась не космически-сотериологическим принципом, но живым евангельским образом Иисуса Христа. Христос состоит из двух раздельных природ, объединение которых можно мыслить так: Бог-Логос воспринял отдельного Человека (τελειονν ανθρωπον, τελειον ανθρωπου προσωπον), до известной степени соединился с ним, то есть вселился в Него. Это вселение не было существенным, субстанциональным, — но не было и духовным только, а κατά χαριν, то есть Бог соединился с человеком Иисусом совершенно особым образом, отчасти по аналогии своего соединения с благочестивыми душами (κατ ευδοκιαν) и сжился (соприкоснулся) с ним (συναφεια). Логос жил во Христе, как во храме. Человеческая природа субстанциально не изменилась; но мало-по-малу развивалась, совершенствовалась. Соединение это (συντελειν εις εν προσωπον) не было физическим (ενωσις φυσικη), но относительным (ανωσις σχετικη). Первоначально оно было моральным; но благодаря развитию, усовершенствованию и укреплению, становится как бы единым достопоклоняемым существом или субъектом (Антиохийская богословская школа, в противоположность Аполлинарию). О воплощении в собственном смысле не было речи, но можно говорить только о восприятии человека со стороны Логоса. Поэтому называть Марию "Θεοτοκος," в строгом смысле, есть абсурд. Все в деятельности Христа явно делилось на Божеское и человеческое. В конце концов Иисус стал "обожествленным человеком" (ανθρωπος ενθεος).
Диодор Тарский и Феодор Мопсуэстийский, как блестящие представители Антиохийской школы, определяют собою главное направление этой школы. Несторий всецело был их учеником.
Исходный пункт III-го и IV-го Вселенского Собора — это различие в богословствовании представителей Александрийской и Антиохийской школы. Поэтому есть большой интерес и даже необходимо изложить богословские воззрения Кирилла Александрийского, как самого крупного представителя Александрийской школы в IV-ом веке и что не менее важно, как современника Несторию.
Значительное неудобство при изложении учения Кирилла возникает из того, что он не развивал его положительным методом, по принципу теоретического исследования, а только по требованиям полемическим и формулировал в нужных для цели тезисах. Поэтому-то и в терминологии св. Кирилл не был устойчив, хотя и имеет в данном случае некоторое преимущество пред каппадокийцами, как не допускавший смешения, слияния Божества с человечеством.
Вера св. Кирилла, как и св. Афанасия и Григория Назианзянина, — в противоположность антиохийцам, — исходила не от исторического Христа, а от Θεος-Λογος. Бог-Слово чрез воплощение усвоил Себе, так сказать включил в состав всю человеческую природу и однако остался Тем же Самым, Каким был и до воплощения; ничто в Нем не изменилось; но человечество Он воспринял в единство Своего существа, не утративши ничего в нем; напротив, Он возвел его чрез Свое восприятие в Свое существо к высшей чести. Соединившись и с человеческою природою, Иисус Христос остался Тем же самым, Каким был и до воплощения, т.е. одним нераздельным индивидом, который нечто присоединил, приобщил Себе, не изменяя, не претворяя этого в Свое существо. Все, что переносило тело и человеческая душа Бога-Слова, Он Сам переносил, ибо они суть Его тело и Его душа. Такую схему можно подтвердить изречением самого Кирилла Александрийского. Слово — по нему — соделалось человеком, но не восприняло человека — γεγονεν ανθρωπος, ουκ ανθρωπος ανελαβεν (Epist. 45. Migne. Patr. gr. LXXII, c, 236). Однако, оно человеческое естество сделало Своим — ιδιαν εποισε την σαρκα. Соединившегося с ним κατ ουσιαν, κατά φυσιν, καθ υποστασιν — Бога родила Святая Дева телесно; поэтому мы говорим, что Она есть Богородица (θεον, ενωθεντα σαρκι καθ’ υποστασιν η αγια παρθενος σαρκικως ταυτη σοι και Θεοτοκον είναι αυτην, Epist. 17. Migne. Patr. Gr. LXXII, c. 17). Родившись от Девы, Слово пребывает тем, чем было (μεμενηκε οπερ ην); Оно только человеческую природу восприняло в единство Своего существа и ныне есть Бог и Человек, один из двух естеств — εκ δυοιν τελειοιν, εκ δυοιν πραγματοιν, εξ αμφοιν. Единое богочеловеческое лицо называется εν εν προσωπον, μια υποστασις, μια φυσις του Θεου λογου σεσαρκομενη (Как уже замечено, выражение собственно Аполлинария; оно находилось в Ps. Athanas. исповедании ad Jovianum. Но св. Кирилл, как и все в его время, считал его подлинно Афанасьевым). Последнее изречение было причиною того, что Кирилла обвиняли в смешении двух природ (Слова или понятия υποστασις и φυσις на языке Кирилла строго не разграничиваются). Поэтому Кирилл неоднократно повторял, что две природы соединены во Христе ασυνχυτως, ατρεπτος, αμεταβλητος, без Смешения — (συνχυσις, συνκρασις, συνουσιωσις). — Справедливость требует сказать, что неустановившаяся терминология позволила допустить некое "сплетение" (συμπλοκη) Логоса с плотью, и некоторое смешение (αναμιχθη τροπον τινα), подобно смешению воды с землею (Сказанным объясняются упреки Кириллу со стороны Гарнака, DG. II. s. 349, в неустойчивости в терминологии. См. свящ. Т. Лященко. Св. Кирилл Алексадрийский 1913, стр. 245). Встречающееся в сочинениях Кирилла выражение — после унии с восточными — что до соединения в нем — Слове, две φυσεις, а после него, только одна φυσις — возбуждало нарекания на него... Однако, Кирилл этими словами указывает на соединение Логоса с полною — состоящею из души и тела — человеческою природою, которая по соединении существует не в самой себе, а в Логосе.
Кирилл так рассуждает: "Мы говорим, что две природы (δυο φυσεις) соединены, но после соединения деление на два существа не имеет места; посему веруем, что есть одна природа Сына (μιαν ειναι πιστευομεν την υιον φυσιν), потому что существует один сделавшийся человеком и плотью" (Epist. 40. Migne. LXXII, c. 192-193). Как здесь, так и вообще соединение двух природ Кирилл обозначает большею частью словом ενωσις, которое употреблялось отцами и прежде, например, ενωσις φυσικη, κατά φυσιν καθ’ υποστασιν, κατ’ υοσιαν Слово ενοικησις, которое вместо вочеловечения говорит как бы о простом обитании, Кирилл считал несторианским термином (Гарнак, DG. II. s. 351, признает характерным и останавливает внимание на том факте, что Кирилл определенно отвергал тот взгляд, будто во Христе был на лицо индивидуальный человек, хотя он и приписывал Христу все составные части человеческого существа. В заключение изложения Кириллова учения о лице Иисуса Христа Гарнак, DG. II. s. 352, и Лоофс, Leitfaden s. 293, ставят вопрос: не было ли это учение "монофизитским" и отвечают в том смысле, что нужно де отличать существо дела, содержание — от образа выражения; затем, поскольку Кирилл учил, что Логос и после воплощения пребывал μια φυσις он мог быть цитирован и монофизитами. Но, с другой стороны, Кирилл утверждал, что полное совершенное человечество во Христе не смешалось с Божеством. Этот тезис был уже против монофизитов).
Как видно из предшествующего, превосходящий человеческое разумение вопрос о соединении в одном лице Богочеловека двух природ — естественно не поддавался усвоению человеческою мыслью, полному уяснению и точному выражению. Разности, неясности в понимании данного непостижимого предмета со стороны богословов Александрийских и Антиохийских отражались на языке, на образе выражений, очень несогласных, иногда противоречивых. Но они существовали отдавна и не приводили к серьезным разногласиям. Отношение восточных к заблуждениям Аполлинария ясно доказывает их осторожное отношение к таинственному вопросу. Чтобы возбудить вопрос о страшной ереси, которая будто бы угрожает чистоте и целости христианского учения и для подавления которой требуется вселенский собор, — нужны были многие другие привходящие обстоятельства и индивидуальные качества лиц, возглавлявших в 1-ю четверть V-ro века александрийскую и константинопольскую кафедры.
Характеры Кирилла Александрийского и Нестория Константинопольского.
1. К IV-му и в IV-ом столетии первенство на Востоке принадлежало Александрийскому епископу. Деятельность св. Александра и, в особенности, Афанасия Великого доставили Александрийской кафедре неувядаемую славу. Преемник последнего, архиепископ Петр, провозглашенный императором Феодосием наряду с папой Дамасом образцом христианской веры, а потом Тимофей считали себя в праве промовировать своего кандидата на Константинопольскую кафедру (после удаления Демофила) — в лице злополучного Максима-Киника. Но вот Константинопольский Собор 381 г. вдруг, неожиданно создает 3-м каноном соперника Александрийскому архиепископу в образе Константинопольского епископа, доселе подчиненного Ираклийскому митрополиту. Однако, и после упомянутого Собора Александрийский архиепископ не считает себя утратившим свои права на Востоке. Преемник Тимофея, архиепископ Александрийский Феофил (с 388 г.) в 397 г. по смерти Константинопольского епископа Нектария, стремился поставить на вакантную кафедру Исидора, пресвитера своего клира. Но здесь он должен был уступить всесильному тогда вельможе, временщику Евтропию, выдвинувшему кандидатуру Антиохийского пресвитера Иоанна. Уже вследствие одного этого, архиепископ Феофил не мог питать особых симпатий к Иоанну, занявшему Константинопольскую кафедру. Но здесь произошли и новые события, которые чувство недовольства Иоанном у Феофила усилили и довели его до неприязни и вражды. В самом конце IV-ro века архиепископ Феофил подверг жестокому гонению Нитрийских монахов за их почитание Оригена, объявленного со стороны некоторых богословов еретиком. Феофил разгромил Нитрию, и до 300 монахов принуждены были бежать в Палестину. Пятьдесят же монахов из Палестины пришли в Константинополь; между ними были 4 так называемые "долгие братья" (αδλφοι μακροι) — Аммоний, Диоскор, Евсевий, Евтимий, из которых старший Аммоний пользовался большим авторитетом (Созомен. Ц. История VIII, II).
Иоанн Златоуст сжалился над изгнанными монахами, дал им приют, но не принял их в церковное общение, а написал ходатайство за них архиепископу Феофилу. Последний был страшно недоволен вмешательством Константинопольского архиепископа. Между тем в Константинополе монахи-оригенисты нашли доступ к императрице и подали ей жалобу на Феофила. Результатом этого был вызов последнего на суд в Константинополь. Однако, Феофил сумел повернуть дело так, что не Иоанн Златоуст стал судить его, а он сам сделался судьею... над Иоанном Златоустом... Борьба за первенство на Востоке и неприязненное отношение Александрийского архиепископа к Константинопольскому — были унаследованы и преемником Феофила, его племянником Кириллом, Александрийским архиепископом с 412 г. Когда в 417 г. Константинопольский архиепископ Аттик восстановил в диптихах имя Иоанна Златоуста, то Кирилл резко осудил его поступок. Внезапное возвышение Константинопольского епископа на Соборе 381 г. обеспокоило не только Александрийского архиепископа, но и Римского папу. Как мотив к возвышению, 3-ий канон указывает на "новый Рим," как седалище Константинопольского епископа. Отсюда могло следовать, что Римский папа, как епископ "старого Рима," может оказаться ниже Константинопольского. Это во-первых. Во-вторых, между Римом и Константинополем начался спор из-за Иллирика, поставленного теперь в зависимость в гражданском отношении от Константинополя, а в церковном от Рима. В-третьих, современный Несторию, папа Келестин I (422-432 г.) был недоволен Нес-торием лично за то, что последний принял участие в изгнанных из Италии пелагианах и, отправляя папе письмо по этому поводу, назвал его "братом"; тогда как Кирилл Александрийский именовал папу "отцом отцов."
II. В том, что за возбужденный жаркий христологический спор подлежат большой ответственности Кирилл и Несторий, как известные индивидуальности, как личные характеры, — так в этом согласны старые и новые, не одни лишь историки-богословы.
Так Римский папа Келестин писал Несторию по поводу возникшего спора: "Откуда пришло тебе желание направлять свои речи на такие предметы, решение которых по началам разума есть нечестие? Зачем епископу проповедовать народу такое, чем оскорбляется в нем благоговение к рождению Девы? Нечестивыми словами о Боге не должно возмущать чистоту древней веры" (Деяния Вселенских Соборов, русский перевод, Том I, стр. 155). Точно так же писал и Акакий Веррийский в своем ответном письме к Кириллу по поводу ереси Нестория: "...В самом начале не было надобности предлагать это учение." "В самом деле, какую принес пользу (Церкви) Аполлинарий Лаодокийский, который думал быть великим борцом впереди других, — в защиту правой веры, крепким воителем против врагов её? Не видна ли крепкая рассудительность, полное благоразумие в словах, которые сказаны одним из прежних епископов (Василием Великим), желавших людей умных остановить от исследования того, что выше сил человека? Его слова таковы: тайну, как родил Отец Единородного, надобно почтить благоговейным молчанием о ней. … Исследование этого недоступно всем силам небесным, а не только человеческим" (Ibidem стр. 169).
Согласно с отцами IV-ro и V-го в.в. думают и новые историки. Проф. А. Лебедев (Проф. А.П. Лебедев. История Вселенских Соборов, Том I, стр. 167-8) говорит: "мы думаем, что эти споры едва ли возгорелись бы, если бы на сцене церковно-исторической не появилось Нестория, человека с достоинствами, но крайне запальчивого, любившего настоять на своем, гордого; а главное, как питомец монастырский, он мало знал жизнь и её требования, узко понимал интересы Церкви. В самом деле, по христологическому вопросу много было уже написано прекрасного отцами Церкви IV-ro века, но вопрос от этого не приблизился к уразумению." Священник (впоследствии епископ Тихон) Лященко (Свящ. Т. Лященко. Св. Кирилл Александрийский. Киев 1913 г. стр. 209) в своем специальном труде о Кирилле Александрийском пишет: "Конечно, при ином характере Нестория и при ином его положении в Церкви, его ересь далеко не так сильно взволновала бы Церковь и, быть может, даже не потребовала бы созыва Вселенского Собора. То же мы должны сказать и о значении личности св. Кирилла в истории несторианства. Не будь Кирилла, история несторианских споров могла быть иная." Проф. Ф.А. Терновский того же мнения. Проф. В. Болотов (Проф. В.В. Болотов. Лекции по истории Церкви. Том IV, стр. 184) замечает: "Вообще говоря, при том состоянии философской мысли, какой её можно представлять в V-ом веке, вполне ученый спор о таких важных вопросах, как единство личности относится к единству сознания и самосознания — был невозможен... Вопрос о единстве лица казался тогда понятнее в его конкретной постановке, как вопрос об одном и двух сынах ... А при такой постановке его, Несторий всегда со всею ясностью высказывался за единство лица, решительно отвергая предположение, что учит о двух сынах."
24 декабря 427 г. скончался архиепископ Константинопольский Сисиний, славившийся своим благочестием. На освободившуюся кафедру выступили два кандидата — Прокл, нареченный епископ Кизический и ученый пресвитер Филипп из Сиды (Сократ. Ц. История VII, 27-29). Кандидаты были с большими достоинствами. Но императором Феодосием им был предпочтен, как достойнейший, "иноземец из Антиохии" — Несторий (Ibidem VII, 29).
Несторий был сириец по происхождению, родом из Гарманикеи. Внешняя жизнь его своим ходом напоминает жизнь св. Иоанна Златоуста. Несторий также учился в ораторской школе, основанной Ливанием, а богословское образование получил в Антиохии от Феодора Мопсуэстийского, также провел несколько лет в подвигах монашества, был сделан пресвитером и жил в монастыре св. Евпрепия, у стен города. Он, подобно Иоанну Златоусту, славился красноречием, чем и обратил на себя внимание двора. Но он сам некоторое время колебался принять высокую честь. Народ с радостью приветствовал выбор императора, надеясь найти в Несторий второго Златоуста (Иоанн Кассиан. De Incarnatione. Migne. Ser. lat. c. 366). И он действительно был человек по замечанию даже нерасположенного к нему (за его гонение новациан) историка Сократа (Сократ. VI, 29) "с хорошим голосом и отличным даром слова." Кроме того, Несторий обладал величавою осанкою, а бледное и суровое лицо его, светлый и глубокий взгляд придавали всей его фигуре нечто такое, что во все времена считалось принадлежностью оратора. Отдавая дань ораторским дарованиям Нестория, новые историки расходятся в оценке его нравственного характера. В особенности мрачными красками изображает его о. Лященко (епископ Тихон) и отчасти проф. Терновский. Однако, другие, например, проф. Лебедев (Лебедев. I, 168), Гидулянов (Проф. Гидуланов. Восточные патриархи. 625) и проф. Болотов (Лекции IV, 178) не считают возможным что-нибудь сказать дурное и о нравственной личности Нестория. "Этот Константинопольский патриарх, говорит последний, был совсем не поверхностный ученый... Что это не был характер низкий, за это ручаются факты глубоко-искреннего и почтительного отношения к нему со стороны его приверженцев..." Несторий был фанатичен, но, вероятно, не более многих из своих собратий. Не он, а его пресвитер Анастасий первый бросил вызов Константинопольскому населению проповедью против Оеотокоч. Не Несторий, а Дорофей Маркианопольский провозгласил анафему тому, кто Святую Деву называет Богородицею.
Посвящение Нестория на Царьградскую кафедру произошло 10 апреля 428 г. По Сократу (Сократ. VII, 29), новый епископ в своей вступительной речи, — говоря риторически in persona del, обратился к императору с следующими словами: "Царь, дай мне землю, очищенную от ересей; а я за то дам тебе небо; помоги мне истребить еретиков, и помогу тебе истребить персов."
Свою нетерпимость в делах веры Несторий обнаружил самым решительным образом тем, что на 5-ый день после своего посвящения распорядился разрушить арианский храм в Константинополе. Тогда ариане сами подожгли здание, пожар распространился на соседние дома и причинил много бед. Несторию дали прозвище поджигателя (Сократ. VII, 29). В правление мягкого, очень тактичного патриарха Аттика, законы, изданные против еретиков, особенно во времена Феодосия I, применялись крайне редко, пришли почти в забвение. Теперь быстро они все были приведены в действие. 30-го мая 428 г., очевидно, под влиянием энергичного Нестория, был издан общий указ об еретиках на имя "верного и испытанного в православии" префекта претория Флоренция (Codex Theodos. XVI, 5, 65; Mansi IX, 763). Ариане, македониане и аполлинаристы лишались права иметь церкви в городах; новациане и саббатиане (четыредесятники) теряют право обновлять свои церкви и так далее, в том же роде. Еретики лишаются права состоять на государственной службе, прав дарения и наследования. Еретикам воспрещается крестить и обращать в свою веру, как свободных людей, так и рабов. Нового в этом пространном указе ничего не было, но ранее он был лишь мертвою буквою. Во исполнение вновь изданного указа, между прочим, епископ Антоний города Герм в Гелеспонте начал преследовать македониан. Последние его убили. Несторий убедил императора отнять в наказание у них церкви (Сократ. VI, 31).
Являясь самым решительным врагом еретиков, Несторий не мог себе даже и представить, чтобы его могли заподозрить в лжеучении (Mansi V, 753 А). Между тем это случилось. Из сообщений самого Нестория (Ibidem) и историка Сократа (Сократ. Ц. История VII, 32) следует, что споры относительно Θεοτοκος в приложении к Святой Деве Марии, происходили в Царьграде еще до прибытия Нестория, а в лице его встретили наиболее способное на них отозваться лицо. Несторий еще в Антиохии разъяснял догматы. Заставши теперь догматические расхождения в Царьграде, Несторий поручил своему синкеллу, пресвитеру Анастасию, уладить их. Миссия последнего совсем не удалась, главным образом вследствие его резкого характера. Однажды он, в присутствии самого Нестория, сказал в церкви: "Пусть никто не называет Марию Богородицею, ибо Мария была человек, а от человека Богу родиться невозможно" (Сократ. VII, 32; Евагрий. Ц. История I, 2). Слова эти вызвали большое смущение среди слушателей. Но Несторий подтвердил высказанное Анастасием. Этот случай породил сильное возбуждение в городе: пошли споры и раздоры. Однако, Несторий, вместо успокоения, тем чаще стал обращаться к этой теме в своих проповедях (Сократ. VII, 32). В день Рождества Христова, при большом стечении народа, он дал подробное, обоснованное изложение своей точки зрения на этот вопрос.
Вскоре в оппозицию Несторию стали оба бывшие соперники при замещении Константинопольской кафедры — Филипп и Прокл. Первый прямо упрекал своего архиепископа в ереси. Несторий, в свою очередь, обвинял его в манихействе. В один из праздников Богородицы (Благовещение 429 г.) выступил с словом возражения против Нестория и Прокл. Он встретил среди слушателей большое сочувствие. За это не возлюбил его Несторий и сам продолжал в проповедях развивать прежние свои мысли. При этом ему пришлось однажды подвергнуться публичному оскорблению со стороны Евсевия схоластика, т.е. ритора по профессии, впоследствии епископа Дорилейского, который прервал архиепископа возгласом: "Нет, сам вечный Логос подверг себя второму рождению," — назвав его (Нестория) слова ложью и богохульством. Через несколько дней на стенах церкви появилось формулированное обличение Нестория в ереси, причем его учение сближалось с ересью Павла Самосатского (Mansi IV, 1008-1012). Император стал на сторону Нестория. Пульхерия объявилась его врагом.
До сих пор речь идет о волнениях в Константинополе, вызванных проповедями Нестория и его единомышленников. Эти волнения нельзя особенно преувеличивать. Повидимому, их можно было еще успокоить, заглушить. По крайней мере, в конце 430 г. Несторий в беседе со своим клиром разъяснял, в каком смысле можно употреблять и наименование Оеотокоч. Это еще ранее получения Несторием дружественного послания — увещания от Иоанна Антиохийского. Последний, зная обстоятельства дела, мог совершенно серьезно подумать, что волнения в Константинополе улеглись.
Однако, дело приняло совершенно другой оборот, когда в него с большою горячностью вмешался Кирилл Александрийский. Среди народа распространился сборник проповедей Нестория, говоренных им отчасти в Антиохии еще, а отчасти в Царьграде — главным образом относительно eoroxos. Сборники попали в Рим и Египет. Это дало повод Кириллу написать "послание к египетским монахам," где он, не называя Нестория по имени, бичует его учение. Это было, конечно, право Кирилла поучать монахов своего округа. Агрессивный характер действия Кирилла получают тогда, когда он выступил за пределы своего патриархата. Кирилл взял на себя смелость написать поучительное письмо Несторию. Это было в конце лета 429 г. Несторий ответил ему кротко, восхваляя христианскую добродетель кротость (Непонятно, каким образом в таком кратком письме, где скрывается даже чувство полученной обиды или оскорбления, видят так много "гордости, высокомерия" и даже угроз по адресу Кирилла. См. свящ. Т. Лященко, епископ Тихон, "Св. Кирилл Александрийский," Киев 1913 г. стр. 288) и с большою сдержанностью. Тогда Кирилл пишет другое послание Несторию чисто-догматического характера или содержания. Кроме того, он направил письма к восточным епископам — Иоанну Антиохийскому, Акакию Веррийскому и другим лицам. Но все это, повидимому, было у него подготовлением к более серьезному шагу — составлению писем к папе Римскому и императору Феодосию, а также отдельных писем императрицам (См. эти интересные письма в русском переводе "Деяния Вселенских Соборов," I, 147). Первое письмо имело чрезвычайный успех: оно, можно сказать, решило дело. Кирилл обращается к папе как к "преподобнейшему и боголюбезнейшему отцу"; входить в сношение с папою его будто бы заставляет "давний обычай Церквей." Кирилл просит папу произнести свое суждение по делу Нестория. Папе, конечно, подобное письмо не могло не понравиться. Папа Келестин I (422-432 г.) вполне принимает усвояемую ему роль судьи и отвечает в благодушно-снисходительном тоне, с изысканными комплиментами по адресу Кирилла. В заключение, папа, передавая свои полномочия Кириллу, делает такое распоряжение: "Итак, ты, приняв на себя подобающую власть и заступив наше место с усвоенной ему властью, приведи в исполнение с непреклонной твердостью правоту проповедуемого им учения, произнести на него проклятие" (ibidem). Это послание написано после Римского Собора, однако, о нем папа не упоминает. Письма же Нестория папе были в другом роде, без всякой тени подобострастия, как от равного к равному, "брату." В том же роде были и действия его, например, по делу пелагиан (Когда изгнанные из Италии пелагиане обратились к защите Нестория, прося или ходатайствуя о суде церковном, то Несторий писал "брату" Келестину, прося его доставить сведения за что пелагиане отлучены от Церкви, ибо они считают себя невинно пострадавшими). Разумеется, избалованному Римскому первосвященнику эти слова могли показаться оскорбительною фамилиарностью. Оскорбленная личность, по-видимому, и дает себя знать в решительных, властных и энергичных действиях папы Келестина I чрез Кирилла по отношению к Несторию. Сам Келестин homo simplex в богословских вопросах. Опровержение учения Нестория писал, по его указанию, ученик Иоанна Златоуста Иоанн-Кассиан (В своем сочинении De incarnatione — Mansi IV. coil. 1017, 1025, 1035, 1047). На основании его произошло осуждение Нестория (без вызова его самого) на Римском Соборе 11 августа 430 г. и состоялся приведенный выше приговор, проведение которого в жизнь было поручено Кириллу.
Кирилл, по-видимому, этого то и добивался, и в поручении папы почерпнул большое мужество. Поэтому, несмотря на то, что обращение Кирилла с письмами к царю и царскому семейству было очень неудачно, — император в своем секретном письме к Кириллу обличает его в интриге и называет его истинным виновником всей происшедшей смуты; — несмотря на то, что Акакий Веррийский (Алеппский) дает знать Кириллу, что он ничего не находит еретического у Нестория и просит его пользоваться епископскою властью к созиданию, а не для разорения; несмотря на то, что Несторий после письма к нему Иоанна Антиохийского — да еще и прежде — находит возможным допустить употребление слова "Богородица" только с ясным пониманием смысла этого слова: Кирилл осенью 430 г., в октябре, созывает Собор, составляет от имени его 12 пресловутых, анафематизмов и требует под ними подписи Нестория. Анафематизмы были получены в Константинополе 30-го ноября 430 г. На эти анафематизмы Несторий ответил 12-ю же анти-анафематизмами. Впоследствии Кирилловы анафематизмы опровергали Блаженный Феодорит и Андрей Самосатский. Последний написал целую книгу. Вскоре после получения анафематизмов, 6 декабря 430 г. Несторий в проповеди жаловался своей пастве, не называя Кирилла по имени, а именуя его "некиим египтянином," на гонения от Александрии: ранее Антиохийских епископов Мелетия и Флавиана, затем Константинопольского патриарха Иоанна Златоуста, а теперь его самого. Конечно, указать на "Египетское гонение" и отождествить свое дело с делом Златоуста было выгодно для Нестория... Да, и действительно, нечто аналогичное будто бы и было. Также, как "долгие братья" жаловались Иоанну Златоусту на Феофила Александрийского, после чего он вскоре был потребован императором на суд; также и теперь прибыло в Константинополь несколько александрийцев с жалобою на Кирилла; следовательно, последний мог ожидать, что его потребуют также на суд в Константинополь и — что особенно важно — император в упомянутом письме к Кириллу приглашал его на имеющий быть Собор в Константинополе.
Мы изложили так сказать пролог к Ефесскому Собору, завязку той драмы, которая разыгрывалась в течение не только нескольких лет, но и целых десятилетий и даже столетий. Чрезвычайно важно определить конкретнее позицию тех двух главных лиц, которые стояли в центре тогдашних событий — необходимо точнее знать credo Нестория и Кирилла.
Едва ли можно согласиться с теми историками (Joseph Kard. Hergenrother. B. I. s. 549. Auflage. VI, J.P, Kirsch, 1924), которые уравнивают позицию Кирилла в отношении к Несторию с оппозицией Афанасия к Арию. В смысле личного характера Афанасию было присуще спокойствие, объективность, сдержанность и склонность к миру (миролюбие). Кирилла же трудно защитить от обвинений в страстности, даже запальчивости, властолюбии и хитрости. Что касается характера богословских воззрений, то учение св. Афанасия отличалось сравнительно большею определенностью и даже точностью, и это даже при невыработанности в его время богословской терминологии... Между тем Кирилл, живя после каппадокийцев, разграничивших смысл слов ουσια и υποστασις, не принимал в соображение этого. Чрез это он впал — к громадному, даже роковому соблазну несогласных с ним — в ту серьезную ошибку, что пользовался изречениями Аполлинария, принимая их за выражения св. Афанасия. Кирилл учил не только об "ενωσις καθ’ υποστασιν," но и "ενωσις φυσικη" и "ενωσις κατά φυσιν," т.е. утверждал соединение физическое, природное. Значит, у φυσις = υποστασις. Вследствие этого, понять выражения Кирилла, после выяснения терминологии каппа-докиицами, — в ортодоксальном смысле человеку, не вполне единомысленному с ним, было очень не легко. Еще более трудным для понимания в точно общецерковном смысле представлялось выражение Кирилла "μια φυσις του Θεου Λογου σεσαρκωμενη," собственно аполлинариево, но принятое им, как Афанасьеве (Herele. Conciliengeschichte В II. s. 144).
Верно сказал один историк (Проф. В. В. Болотов. Лекции по истории древней Церкви IV-180) о Кирилле, архиепископе Александрийском. "В своем богословском направлении Кирилл не только дошел до той черты, какую указал для выражения православной истины Собор Халкидонский, но и перешел черту, сделал один лишний шаг в сторону монофелитства. Следовательно, он стоял от Нестория далее и требовал от него больше отречения, чем это нужно было для защиты православия."
Говоря об учении Нестория нужно прежде всего подчеркнуть, что оно было специально антиохийское, а не лично сказанное им. Его прямым учителем является Феодор Мопсуэстийский, а за ним непосредственно стоит Диодор Тарсийский. Проф. А. Бриллиантов прямо говорит, что "у Диодора и Феодора и нужно было искать истинный источник несторианства, к которым восточные обращались и после осуждения Нестория, как к непререкаемым авторитетам" (Происхождение монофизитства. СПБ. 1906, стр. 22. ср. 7-8). Несторий даже не был крайним выразителем этой школы, а только умеренным представителем. Мы не согласны с Лоофсом, по которому и Феодор Мопсуэстийский учил о двух сынах (Realencyklopadie Hauck. В. XIII, s. 740). Но что о двух сынах учил Диодор Тарсийский, это ясно следует из фрагментов Мария Меркатора "Τελειος προ αιωνων ο Υιος, τελειον τον εκ Δαβιδ ανειληφεν Υιος Θεου υιον Δαβιδ" (Migne — Patrologie Ser. gr. t. XXXIII, c. 1560 А, "Совершенный прежде веков Сын воспринял совершенного от Давида, Сын Божий Сына Давида." Ср. Handbuch der Kirchengeschichte, Preuschen-Kruger I). Несторий, наоборот, говорит: "Один Христос и один Господь, но ко Христу единородному Сыну прилагается имя Христа и Сына то по Божеству, то по человечеству, то Божеству и человечеству." И еще: "Христос как таковой неделим. Отсюда мы не имеем двух Христов или Сынов... но Он Сам единый является двойным не по достоинству, а по естеству" (Migne. Patrologie Ser. gr. LXXXVI P. 64 И 84 ср. 88). Он определенно говорит: "χωριζω τας φυσις, αλλ’ ενώ προσκυνησιν — разделяю природы, но объединяю в поклонении" (Migne. Patrologie. Ser. gr. LXXV1, II, 10 с. 100). Подобно антиохийцам, он различает "храм" от "живущего в нем," "Господа" от "образа раба," "вседержителя Бога" от "споклоняемого человека"; также он признает образ единения естеств συναφεια εις ενός προσωπον, ενωσις σχετικη — "относительное единство"; или не допускает единения φυσεις (или υποστασεις) κατ’ ουσιαν, но лишь κατά συναφειαν.
Антиохийская богословская школа, в противоположность Аполлинарию, утверждая полное человечество Иисуса Христа и не желая впасть в динамизм Павла Самосатского, пришла к отречению и отрицанию, как видим, физического или ипостас-ного единения Божества и человечества в Спасителе, т.е. φυσεις κατ’υοσιαν пo cуществу, а лишь — κατά συναφειαν; "вcелeние (ενοικησις) Логоса в человеческую природу Иисуса было не по φυσει а ευδοκια (Cм. неправославные изречения в извлечении из сочинений Несторня у Mansi V (русский перевод Деяния Вселенских Соборов. Том I. стр. 230-234). Хотя по этим вопросам до Халкидонского Собора не было догматического определения, но ортодоксальное учение выявлялось иначе, чем рассуждали антиохийские богословы).
Особое внимание Несторий останавливает на "общении свойств" (communicatio idiomatum), — т.е. на том явлении или образе выражения, когда на основании единения двух природ Божеской и человеческой прилагают к одной природе свойства другой. Отсюда то именно и вытекал весь спор о слове Θεοτοκος. Несторий предпочитал термины — Χριστοτοκος, Θεοφορος, хотя ничего не мог возразить и против точнейшего с его точки зрения термина ανθρωποτοκος. Но с другой стороны, он мог допустить и очень неточный термин Θεοτοκος. "Я (т.е. Несторий — у Migne S. graeca LXXVI р. 57; ср. proem, p. 64) уже часто говорил, что если кто между вами или другими находит более почтительным слово "Богородица," то я ничего не имею против этого слова"; т.е. Несторий ничего не имел против употребления Θεοτοκος и εν προσωπον.
Ввиду сказанного, догматиков и историков затрудняет вопрос о точном определении ереси Нестория, так как такое не дано в постановлениях Собора Ефесского, осудившего Нестория. Знаменитый Гефеле (J. Hefele. Conciliengeschichte. V. II. 1875, Стр. 156), измучиваясь в точном обозначении вины Нестория, приходит к выводу, что Несторий вместо признания во Христе человеческой природы с Божественною личностью постоянно предполагает связь человеческой личности с Божеством; приковавши свое внимание к целому конкретному представлению о человеке, он не может возвыситься до абстракции — мыслить человеческую природу без личности и соединять просто человеческую природу с Божественною личностью. Несторий склонен усвоять Христу личность грешного человечества; как показывают все его образы и сравнения (храм, одежда, инструмент), Несторий внешне лишь связывает Божественную природу с человеческою. Божество не родилось от Марии, а как бы прошло чрез Неё, оно не страдало вместе с человечеством, но в страждущем человеке оставалось бесстрастным. Такие утверждения возможны, при условии, если человечество имело собственный центр, особую личность. Но если личным во Христе было только Божество, тогда неизбежно следует, что и оно в страдании принимало участие. Также только личность могла родится от Марии; а так как личное во Христе было его Божество, то оно должно было сообщиться рождаемому, хотя само по себе оно не могло ни родиться, ни страдать.
Личность Нестория привлекла к себе внимание ученого мира еще раз в начале нынешнего ХХ-го века, когда найдено было одно из его сочинений под псевдонимом "Книга Гераклида" (псевдоним Нестория), где Несторий оправдывается от возводимых на него обвинений и в свою очередь осуждает Кирилла Александрийского и его единомышленников.
Несколько лет тому назад на сирском языке, в библиотеке несторианского патриарха в Качане, в турецком Курдистане, была найдена "книга Гераклида." В 1918 г. сирский текст её был издан Bedjan'ом; а аббатом Ф. Но (F. Nau) был сделан французский перевод этой книги — Nestorius. Le livre d'Heradide de Damas, traduit en francais par F. Nau, Paris, 1910. Об этом сочинении аббат Но сообщает такие сведения. Сирское название книги Tegurta Heraklides; оно соответствует греческому πραγματεια, немецкому Abhandlung или Handel и по-французски может быть переведено traite de commerce, или более отдаленным от буквы, но соответствующим положению дела — Livre, ecrit d'Heradide de Damas. Это сочинение содержит в себе богословские и философские рассуждения, где история играет только второстепенную роль. "Книга эта, говорит Но (F. Nau), вполне согласуется с историческими обстоятельствами Ефесского Собора, так что подлинность её (в смысле принадлежности Несторию) не подлежит сомнению. Несторий выпускает книгу под псевдонимом — и это вполне понятно — почему, ибо его сочинения, подписанные его собственным именем, предавались огню. История этой книги такова. Когда Несторий находился в Египетских оазисах, то его всё-таки и там посещали его друзья, например, Павел, епископ Антарадоса. Они доставили ему акты Ефесского Собора; чрез них он писал письма в Константинополь, в которых настаивал на своем согласии в учении с архиепископом Флавианом и папой Львом I и желал созыва Халкидонского Собора (Смотри издание F. Nau р. 375). Понятно, с особым интересом Несторий занялся доставленными ему актами Ефесского Собора, он не мог согласиться с изложением дела в них и естественно желал дать собственное изложение и освещение событий. Соборные акты обвиняют Нестория; он, в своих комментариях к ним, отклоняет возводимые на него обвинения и, наоборот, возводит их на Кирилла (pp. 88-290). К этому он присоединяет введение о других ересях (pp. 5-88) и добавление о том, что повлекло за собою его осуждение (290-291). Книга была составлена Несторием по соображениям F. Nau в 451 г. на греческом языке. После 540 г. монах Bar Edta (сын Церкви) свидетельствует, что книга Mar-Нестория, который назывался Heradidos, недавно переведена с греческого языка на сирский. На основании изучения этой книги н всей истории III-го Вселенского Собора профессор теологии в Кембридже Bethune-Baker пришел к такому заключению, что Несторий сделался "жертвою неточности своего богословского языка." Несториане также признавали единство двух природ в одном лице, понимаемом как προσωπον, т.е. внешне, тогда как у Кирилла оно было ипостасным. От себя Но прибавляет: напомним, что книга Гераклида по праву названа "апологией Нестория" и она требует от противной стороны апологии ... Кирилла. Однако, заключает католический аббат (Nau), и после настоящей апологии не следует жалеть об осуждении Нестория (р. XXVII).
Кроме греческих соборных деяний источниками для III-го Вселенского Собора являются коптские акты. Они дошли до нас в виде фрагментов двух рукописей, хранящихся в Парижской национальной библиотеке. В 1892 г. французский ученый Буриан (Bouriant) издал коптские акты с французским переводом. Его издание, как первое, не свободно от недостатков. В 1904 г. немецкий ученый Вильгелм Кратц (Wilh. Kraatz) издал немецкий перевод обоих рукописей с исследованием о них. Коптские акты далеко не совпадают с греческими. Естественно возникает вопрос о достоверности их в той части, где они расходятся с греческими актами. Решается этот вопрос различно; большею частию отрицательно, т.е. в смысле неподлинности их (См. Проф. Болотова: "Архимандрит тавеннисиатов Виктор при дворе Константинопольском в 431 г." Христ. Чтение 1892, I, 63-89. Из Церковной истории Египта, вып. III). В сопровождающем перевод исследовании, В. Кратц признает рассказ о Викторе заслуживающим доверия и, с этой точки зрения, подвергает критике вывод Болотова. О. доцент Дм. Лебедев не признает значения и силы за критикою Кратца ("Христианский Восток" 1912, I, 146-202). Свящ. Тимофей Лященко (потом епископ Тихон) защищает исторический характер главного лица актов — Виктора: "Св. Кирилл Александрийский," стр. 260, 394-8; и "Труды Киевской Д. Академии" 1914, I-VI.
Краткое содержание коптских актов. В Парижских рукописях первого листа, т.е. двух страниц — нет. На 3-й странице продолжается письмо Св. Кирилла к архимандриту Тавен. Виктору, где он просит последнего поспешить в Александрию, чтобы с ним ехать в Ефес на Собор. Виктор немедленно собрался, и 31-го марта был уже в Александрии. Однако планы Кирилла изменились. После Пасхи он послал Виктора в Константинополь, чтобы там действовать пред императором Феодосием II против влияния Нестория и его сторонников. Виктор отправился в Константинополь и с усердием и успехом выполнил свое новое назначение.
Мысль о созыве III-го Вселенского Собора приписывают Несторию (Евагрий 1, 7. Migne. Patro'logia. Ser. graeca LXXXVI, c. 2435). Однако и о Кирилле говорится (Ibidem, I, 3; Patrologia gr. LXXXVI, c. 2426) что он упрашивал Феодосия Младшего, чтобы он повелел собраться в Ефесе первому Собору. Последнее так примиряют с первым (Напр. свящ. Т. Лященко. "Св. Кирилл Александрийский: стр. 313), что Кирилл, увидев из письма императора к нему, будто бы его заподазревают в нежелании разобрать спорный вопрос соборне, мог ответить Феодосию, что он желает Собора, мог указать и место для него — Ефес, — очень неудобное для Нестория, ибо в Ефесе наиболее чтилась Богоматерь. Как бы то ни было, Феодосием II был назначен Вселенский Собор в Ефесе, в 431 г. после Пасхи, в праздник Пятидесятницы.
Третий Вселенский Собор со стороны организационно-технической считается чрезвычайно неудачным. Печален он и со стороны догматико-канонической, как повлекший за собою разделение между Востоком и Западом, ближайшим образом, между Александрией и Антиохией, а затем, отпадение многих православных в несторианство. Главная причина этого лежала в характере богословского спора. Заблуждение Нестория далеко не так ясно было для всех, как, например, лжеучение Ария. Вот почему почти весь Восток, во главе с Антиохийским патриархом Иоанном, был на стороне Нестория. С другой стороны, крайности Кириллова учения были так ясны и вызывали против себя возражения, как, например, со стороны Блаженного Феодорита. Нельзя было скрыть и посторонних мотивов в народе Рима и Александрии против Константинополя. При таком положении дел, важно было создать мудрую программу для состава и деятельности предстоявшего Собора, дать правильный ход соборным деяниям. И это мог сделать только император. Однако он этого не сделал. Феодосии II был проникнут благочестивым настроением и имел благородное намерение — и самому не вмешиваться во внутреннюю догматическую деятельность Собора, и своим чиновникам этого не позволять. Но одно дело — вмешивание, вмешательство, и другое — бдительное наблюдение за правильным ходом занятий.
Феодосии I, в противоположность Константину Великому не вмешивался в дела Константинопольского Собора 381 г.; однако, на том Соборе едва ли хоть одно важное дело проходило без его соизволения. В императорской грамоте или акте об Ефесском Соборе не было точных указаний, когда, как и при каких обстоятельствах должен был открыться Собор. Открытие Собора поручалось начальнику свиты, Флавию Кандидиану; однако, право его ограничивалось одной внешней стороной и, в этом отношении, не были выяснены обстоятельства, например, при каком числе епископов можно открыть Собор ? в каком количестве митрополиты разных областей могли привозить с собою епископов ? и т.п.
Город Ефес, как место Собора, был очень удобен для Кирилла и неудобен для восточных епископов. Путешествие по воде было для Кирилла легко и приятно. Наоборот, сухопутное путешествие для Иоанна Антиохийского, по причине сильных весенних дождей, народных волнений, голода в Антиохии — было чрезвычайно тяжелым. Он об этом официально доносил императору (Деяния Вселенских Соборов. Том I. Стр. 261-262) и вероятно, чрез курьеров и скороходов, извещал о своем вынужденном замедлении и Кирилла, уже прибывшего в Ефес. Последний прибыл в Ефес за 4-5 дней до законного срока открытия Собора, в сопровождении почти 50-ти епископов, а кроме того — монахов, паравалонов. Он был с почетом встречен Ефесским епископом Мемноном, привлекшим к Собору, вместе с собою, до 40 асийских епископов и 12 из Памфилии. Это было сделано, повидимому, в нарушение прямого смысла императорской сакры: "прибыть немногим епископам от каждого митрополичьяго округа." С Несторием прибыло всего 10 епископов, а Иоанн Антиохий-ский привез с собою 23 епископа.
Между тем, 7-ое июня — в 431 г. день Святой Троицы, — официальный срок для открытия Собора — прошел. Иоанн Антиохийский в письме к Кириллу, полученном им не позже 20 июня, просил еще обождать его 5-6 дней.
(Справедливо историк Мёллер (Lehrbuch der Kirehengeschichte 1902, В. I. s. 668) отвергает предположение Гарнака, что Иоанн намеренно запаздывал. По нашему мнению, справедливо обратное предположение, что Кирилл намеренно спешил (Ср. Гидулянов. Восточные Патриархи, стр. 649). Иоанн был чужд всяких дипломатических приемов в этом деле, веря в правоту Нестория. За это ручается его последующий решительный образ действий, когда он всячески пытался спасти положение, уже сильно испорченное, и при другом императоре, т.е. при императоре с другим характером, достиг бы этого. Другое дело Кирилл: он был окружен большинством сочувствовавших епископов; между тем, в лице Иоанна Антиохийского и имевших прибыть с ним епископов, он — вполне ясно сознавал — может встретить серьезную оппозицию себе. Поэтому ему нужно было спешить. Если доселе он сравнительно терпеливо ждал, то получив от Иоанна известие, что он прибудет чрез 5-6 дней, Кирилл поспешил с открытием Собора, несмотря на решительные протесты).
Кирилл, Мемнон и бывшие с ними желали открытия Собора без восточных, но этому противился императорский комит Кандидиан. Рано утром 22 июня, Кирилл, Мемнон с епископами своей партии собрались в главном Храме Ефеса, где должно было, по распоряжению Мемнона, происходить заседание Собора. Кандидиан явился на собрание и заявил протест. Но Кирилл и Мемнон не придали ему значения, а наоборот, хитростью устранили формальную причину к открытию Собора (Ср. Деяния Вселенских Соборов I, 256), заставив его прочесть императорскую сакру для ознакомления и объявив это заслушанным указом для открытия Собора. Потом Кандидиан должен был удалиться, а несогласные — в числе 68 епископов — на открытие Собора были изгнаны из собрания. Кирилл открыл Собор при 157 епископах и 1 диаконе, представителе Карфагенского епископа. Еще накануне они послали Несторию приглашение на Собор. Последний ответил: "Посмотрю и, если нужно, приду." Но его убедил, понятно, Кандидиан не являться. Поэтому, когда на другой день последовало другое ему приглашение, он ответил, что придет на Собор, когда соберутся все епископы. Новое — уже третье — посольство не могло добраться до него.
Председательское место на Соборе, разумеется, занял Кирилл. Он, должно быть, тщательно готовился к этой роли, ибо несмотря на всю сложность, трудность и неясность дела, сумел все покончить в один день... Точнее, ход соборных заседаний происходил так: сначала, после открытия заседания, был прочитан Никейский (а не Никео-Царьградский) символ, второе послание Кирилла к Несторию "Καταφλυαρουσι"и ответ на него Нестория; первое было признано православным, второе еретическим и автору последнего была возглашена анафема; затем, прочитали послание папы Келестина к Кириллу и третье послание Кирилла (του Σωτηρος) к Несторию. Чтобы установить факт, как теперь учит Несторий, допросили двух, прежде близких к нему епископов и беседовавших с ним лишь дня за три до Собора, именно, Феодота Анкирского и Акакия Мелитопольского. Эти засвидетельствовали, что образ мыслей его тот же, что и в ответе его на второе послание Кирилла к нему. Наконец, были приведены против учения Нестория места из отцов (12), в соответствии с которыми были сделаны извлечения из сочинений Нестория. В заключение было прочитано послание Карфагенского епископа Капреала, посланное с диаконом Везулою. Самое соборное определение о Несторий было составлено в таких выражениях: "Открывши, частию из писем Нестория, частию из других сочинений, частию из бесед, какие он имел в сей митрополии (Ефесе) и которые подтверждены свидетелями, что он и мыслит и проповедует нечестиво, мы вынуждены были, на основании канонов и послания св. отца и сослужителя нашего Келестина, — произнести горестное определение: Господь наш Иисус Христос, на Которого он изрыгал хулы, устами Его святейшего Собора определяет лишить его епископского сана и отлучить от общения церковного." Под определением подписалось 198 отцов; причем прибавлено, что к нему присоединились и другие епископы, так что всего более 200 отцов (Деяния I, 236-241). Вечером был объявлен уже приговор и устроено было торжественное шествие с факелами по улицам.
Приговор Собора был отослан Несторию, "новому Иуде"; клиру и экономам Константинопольской Церкви были отправлены послания. Особые послания были написаны некоторым лицам из Константинопольского клира — епископу Комарию и Патамону и архимандриту монастырей Далмацию. Несколько позже, было отправлено донесение о низложении Нестория и императорам Феодосию и Валентиниану.
Несторий, получив приговор от Собора, отправил протест к императору, где просил созвать законный Собор из митрополита и двух епископов от области; жаловался на чинимые ему бедствия — особенно со стороны Мемнона — и даже угрозы смертью. Под ним подписались, кроме Нестория, сочувствовавшие ему митрополиты и епископы. Кандидиан объявил решение Собора незаконным и также обратился с протестом к императору.
"Соборик" (Conciliabulum) Иоанна Антиохийского.
Между тем 26 июня прибыл Иоанн Антиохийский. Повидимому, под влиянием Кандидиана, Иоанн с сочувствовавшими ему епископами, в числе 34, составил "Соборик" восточного диоцеза и епархий — Вифинии, Писидии, Пафлагонии и других. Собор открыли с соблюдением всех формальностей — с чтения грамоты императора об открытии Собора, в присутствии Кандидиана, выслушали заявление его относительно незаконности Собора Кирилла. На основании этих заявлений обнаружился незаконный насильнический образ действий прежде всего руководителей Собора Кирилла и Мемнона, а потом и других. В анафематизмах Кирилла было найдено (открыто) еретическое учение, подобное арианству, аполлинарианству и евномианству. Ввиду этого Собор постановил низложить Кирилла и Мемнона, а прочих отлучить от общения до раскаяния (Деяния Вселенских Соборов. Том I. стр. 295). Приговор был послан Собору Кирилла. Императору было отправлено подробное послание с уведомлением о действиях "Соборика" и о причине запоздания Антиохийского и других восточных епископов.
Император, прежде других получивший донесение Кандидиана, принял сначала, повидимому, правильное решение: открыть соборные совещания, после прибытия в Ефес восточных. Свое послание он отправил с сановником Палладием 29 июня и приказал ему отменить все, что сделано на Соборе Кириллом, а от епископов требовал не оставлять Ефеса до решения дела (Деяния Вселенских Соборов. Том I. стр. 312-313). Одновременно с тем воспрещена была частная корреспонденция между Ефесом и столицею. Но указанным приговором императора остались недовольны обе стороны, потому что та и другая считали свои решения вполне каноническими и отмене не подлежащими. Кирилл нашел способ переправить в Царьград постановления своего Собора и письмо, которые были вложены хитро внутри посоха известного тогда нищего Виктора. Кирилл и его единомышленники рассчитывали поднять в защиту своего дела Константинопольское монашество, во главе которого стоял архимандрит Далмаций, прежде служивший в императорской гвардии и пользовавшийся большим почетом в доме Феодосия II. Ему-то и направил Кирилл письмо, где жаловался на враждебность властей и невозможность выяснить истину пред императором. Расчет Кирилла оказался верным. Далмаций сумел заставить императора отказаться от своего ранее принятого решения. В условленный день из всех монастырей вышли крестные ходы и соединились у монастыря Далмация, который во главе процессий, с пением псалмов, двинулся со всеми ко дворцу. Феодосии II принял Далмация, выслушал его просьбу и дал согласие на прибытие из Ефеса в Константинополь делегатов для личного доклада. Шествие затем направилось к церкви св. Мокия, на краю города, и там, после прочтения письма Кирилла и разъяснения Далмация, раздались клики: "Анафема Несторию" (Деяния Вселенских Соборов. Том I. стр. 318). От Собора Кирилла прибыли два епископа, а от Собора "восточных" епископов явился комит Ириней, и после обсуждения дела в заседаниях консистории было решено отправить в Ефес, с особыми полномочиями, советника Иоанна, занимавшего пост комита царских щедрот (Mansi, 1428-29).
После заседания Кириллова Собора и Иоаннова, в Ефес прибыли легаты Римского папы, два епископа — Аркадий и Проэкт, и один пресвитер Филипп. 10-го июля Кирилл возобновил соборное заседание с их участием. Сначала было выслушено послание Келестина, вызвавшее восторженные восклицания собрания, а на следующем заседании, 11-го июля, легаты выслушали доклад о соборном осуждении Нестория и присоединились к нему. 16-го июля имело место 4-ое заседание, под председательством Иерусалимского патриарха Ювеналия. Только теперь Кирилл и Мемнон подали Собору заявление о неправильном осуждении их на Соборе "восточных," хотя оно состоялось еще три недели тому назад. Причина — почему Кирилл и Мемнон вдруг вспомнили об осуждении их на ничтожном, на их взгляд, "Соборике," заключалась по-видимому в том: из Константинополя их друзья дали им понять — нужно думать —, что, при непостоянном характере императора, не следует пренебрегать и незначительным фактом отлучения их на "Соборике" (Ср. Болотов. Лекции по истории древней Церкви. Том IV. стр. 216). Послан был арх. Иоанну и 35-ти епископам с ним вызов на Собор. Но, разумеется, отклика он не получил. Поэтому, на следующем, 5-ом, заседании 17-го июля последовало отлучение патриарха Иоанна с 35-ю епископами. В заседании 22-го июля была заслушана жалоба пресвитера Харисия на неправильный символ веры, присланный из Константинополя для оглашения вступавших в Церковь. На последнем, 7-ом, заседании 31-го июля, которое происходило так же, как и первое в Церкви Святой Богородицы было разобрано дело кипрских клириков. Последние два дела, т.е. 6-го и 7-го заседания были частные, случайные. Так, 6-ое заседание Собора открылось чтением Никейского символа веры в том предположении, что Несторий повреждает его. Повидимому, это обстоятельство дало повод эконому Филадельфийской Церкви, Харисию, указать отцам Собора на случаи отступления от этого символа. В его миссионерской практике, по его словам, был такой случай: для оглашения обращенных им к Церкви четыредесятников прибыл из Константинополя хорепископ Иаков с пресвитерами, державшимися ереси Нестория. Так вот они-то, по заявлению Харисия, употребляли "развращенный" символ веры, написанный на случаи обращения еретиков к Церкви. Сам Харисий держался Никейского символа и подписал его. Вследствие этого заявления отцы запретили составлять и употреблять новую веру, кроме Никейской. Однако, это постановление не получило формального завершения. Этому помешало прибытие комита Иоанна и арест руководителей Собора. Вот почему ссылку на 7-ое правило III-го Вселенского Собора со стороны Евтихия оспаривал Евсевий Дорилейский на IV-ом Вселенском Соборе (Деяния. Том III, 85-86). Проф. Фр. Лаухерт помещает в своем собрании канонов всего 6 правил Ефесского Собора (Lauchert Fried, Die Kanones der wichtigsten altkirchl. Concilien. Freiburg и Leipzig. 1896. s. 87-88). На последнем 7-ом заседании кипрские епископы просили отцов Собора утвердить независимость их Церкви от Церкви Антиохийской. Представленные Собору кипрскими отцами документы (начинали историю кипрской кафедры с Варнавы) не были вполне очевидными и осязательными. Поэтому, постановление отцов выражено в форме условной: если доказано, что кипряне пользовались независимостью, то пусть пользуются ею и на будущее время. Тем не менее автокефальность Кипрской Церкви стала с этого времени фактом.
В первых числах августа прибыл в Ефес с военною охраною из схолариев комит Иоанн и приказал, чтобы к нему на утро явились все епископы. Епископы были послушны, кроме Мемнона, оправдывавшего потом свое отсутствие внезапной болезнию. Здесь был и Несторий. Возбуждение среди епископов, особенно при виде Нестория, было так велико, что Иоанну пришлось прибегнуть к такому радикальному средству, как удаление из собрания Нестория и Кирилла, и только после этого можно было прочитать рескрипт императора, где содержалось императорское распоряжение о низложении Кирилла, Мемнона и Нестория (Деяния. I, 321).
При таком обороте дела, Несторий не имел желания и не видел смысла бороться далее за свои идеи. Да и вообще он по своему характеру был более аскет и монах, чем общественный деятель. Он обратился к одному придворному евнуху с письмом, в котором опроверг ложное обвинение — будто бы в анафематствовании им имени Богородицы (Mansi V, 413-414) и просил императора о разрешении удалиться в свой монастырь под стенами Антиохии, т.е. св. Евпрепия (Евагрий. Ц. История I, 7; Migne LXXXVI. C. 2436). Увольнение состоялось с почетом. Высший государственный сановник, передавая распоряжение о путешествии, официально писал Несторию так: "Молим милосердного Господа, да совершит ваша святость благополучно это путешествие и да живет согласно собственному желанию. Предлагать вам какие-либо утешения — не смеем: при вашей мудрости и одаренности такими духовными совершенствами, вы в них не нуждаетесь, потому что стоите выше других людей." Несторий покинул Ефес и поселился в любимом монастыре, где пользовался уважением и всякими почестями. Правда, в марте 432 г. папа Келестин требовал от императора — удалить Нестория из окрестностей Антиохии. Но Феодосии II не обратил на это никакого внимания. Но вот 4 года спустя император почему-то вспомнил о Несторий и воспылал на него гневом. Приказом от 30 июня 435 г. он повелел именовать несториан симонианами и сжечь все сочинения Нестория (Mansi V, 413-414), а самого его сначала постановил отправить в Петру Аравийскую, а потом в оазис в Египте (Евагрий I, 7). Здесь, вдали от всякого человеческого общества, Несторий находился по крайней мере до 439 г., когда Сократ заканчивал свою церковную историю (Сократ. Ц. История VII, 34). Скончался он около половины V в. Последняя сакра Феодосия П о Несторий к египетским монахам относится к 448 г. (Mansi. V, 417-420).
Стремление комита Иоанна наладить ход соборных деяний, после ареста, казалось бы, главных виновников смуты, — не удалось, и в этом смысле он донес императору, — и не он один... Феодосии, теперь убедившись из донесений комита и посланий от членов Собора, что цель, для которой созван Собор, не может быть достигнута, дал разрешение епископам разъезжаться по своим епархиям, не освобождая Кирилла и Мемнона (Mansi. V, 798-799). Чтобы, однако, сделать последнюю попытку достигнуть соглашения, он вызвал в столицу по восьми членов от каждой стороны. Однако, ввиду возбуждения народа в Константинополе по поводу происходившего в Ефесе, император приказал делегатам остановиться в Халкидоне, где совещался с ними в монастыре "Руфиниан." Однако, и личные совещания делегатов с императором не привели ни к какому результату, и он распустил делегатов по домам, сказав им в напутствие: "Бог тому свидетель, что я не был виновником этих смут. Провидение распознает виновных и накажет их. Возвращайтесь в ваши епархии и постарайтесь загладить вашими личными добродетелями то зло и тот скандал, который вы учинили на вашем сборище..." (Mansi. IV, 1465) Еще перед Хал-кидонским совещанием после распущенного в Ефесе Собора прибыли в Константинополь и здесь поставили архиепископом преданного Кириллу Максимилиана, родом из Рима, товарища детства папы Келестина, который был зачислен в клир архиепископом Иоанном Златоустом. Как освободился Кирилл из тюрьмы в Ефесе, сказать трудно. По проф. Болотову (Болотов. Лекции IV, 214), выходит, что он мог считать себя отпущенным из Ефеса последнею сакрою императора. Однако, проф. Кулаковский (Кулаковский. История Византии. Том I, 288) прямо заявляет, что Кирилл бежал из заточения. Проф. Гидулянов (Гидулянов. Восточные патриархи. Стр. 654) думает тоже, что подкупив придворную партию Пульхерии, Кирилл скрылся... Как бы то ни было, Кирилл не позже других епископов прибыл в свой кафедральный град, Александрию, где был торжественно встречен. Теперь Кирилл вступил в зенит своей славы.
Император Феодосии распустил Собор, не утвердив его, не решив прямо, какая сторона представляет собою голос Вселенской Церкви; впрочем, могло даже казаться, что Собор не состоялся, и между группами епископов продолжалась борьба. Восточные по пути домой составили Собор в Тарсе, на котором повторили низложение Кирилла с Мемноном; к ним присоединилось еще 7 делегатов или членов Кириллова Собора. Прибыв в Антиохию, они еще раз повторили свой приговор. С другой стороны, поставленный приверженцами Кирилла, архиепископ Максимилиан, сам не признаваемый восточными, — и Фирм Кесарийский — низложили четырех митрополитов, стоявших на стороне восточных — Дорофея Маркианопольского, Имерия Никодимийского, Евфирия Тианского и Элладия Тарского.
Помимо личных расхождений сторон, причины после-соборных разделений крылись в догматическом и каноническом положении дела. Справедливость требует сказать, что догматическое значение Ефесского (Кириллова) Собора чрезвычайно незначительно: отвергнув лжеучение в лице Нестория, Собор не дал положительного догматического определения, роковые последствия чего никогда не могут быть преодолены. Учение Нестория было осуждено без ясного указания, что именно было в нем еретического, а кроме того и заочно, так что далеко не для всех было ясно, осуждаемое учение действительно ли принадлежит Несторию (Проф. Болотов. Лекции IV, 220-221). Острота вопроса становится вопиющею после открытия в ХХ-ом веке упомянутой книги Гераклида, т.е. апологии самого Нестория. Каноническая сторона вопроса, после разъезда епископов из Ефеса, представляла ряд альтернатив и контрадикции. Собор Кирилла низложил Нестория и требовал от восточных признания этого низложения и анафематствования Несториева учения. Кроме того, Кирилл требовал признания Максимилиана Константинопольским архиепископом и законным низложение им четырех упомянутых митрополитов. На таких условиях Кирилл мог вступить с восточными в общение, как с равными епископами. Положение же восточных было другое. Они должны были решиться на большие жертвы, — самое главное, — отречение от собственных Соборов, начиная с Ефесского, и признание Собора Кириллова Вселенским; они должны были согласиться, что отлучение ими и лишение сана Кирилла, Мемнона и других епископов ничего не значит; в противном случае восточные должны были настаивать, что они не могут вступить с ними в общение, как с епископами, а лишь как с простыми мирянами. Со стороны этической, они должны были решиться на такой предосудительный поступок, как пожертвовать преданным им таким товарищем, как Несторий, — и это при условии почти полного совпадения с ним в учении. Кроме того, они должны были принять в общем главы Кирилла против Нестория, в которых они видели массу самых ужасных ересей — Ария, и Евномия, и Аполлинария... Кирилл еще на Соборе своих единомышленников должен был давать "объяснения" к своим главам; а во время переговоров с восточными он и вовсе должен был от многого в них отказаться. А с другой стороны, вероизложение восточных, повидимому, то самое, которое было составлено ими еще в Ефесе — таково, что под ним подписался Кирилл, мог бы несомненно подписаться и Несторий, если бы оно было предложено ему в свое время. Из-за чего же было столько споров, огорчений, мучений, злобы, ненависти и т.п. ?!
Император Феодосии в Халкидоне на совещании 16-ти членов — по 8-и от каждой стороны, как в фокусе увидел всю силу и резкость расхождений членов двух Соборов, а чрез это понял он глубину разделения или раскола в Церкви. И сам император, кажется, пытался что-то сделать, он пять раз увещевал осудить главы Кирилла; однако почему-то не довел дела до конца и оказал посланным от Кирилла больше доверия, чем другой партии (Деяния Вселенских Соборов I, 334, стр. 326).
В марте 432 г. пишет императору послание папа Келестин (+ 26 июня 432 г.), умоляя его "дать защиту правой вере" и даровать подкрепление здравым и врачество требующим исцеления" (Деяния V, 130). Сам император думал о примирении сторон. Еще закрывая Ефесский Собор, т.е. распуская членов его, он предоставлял епископам изыскивать меры примирения враждующих (Sacra у Mansi IV, 1465 А. Свящ. Т. Лященко, Св. Кирилл Александрийский, стр. 421). По его указанию, или может быть по тайному побуждению и от Кирилла, Максимилиан собирает в Константинополе Собор почти из 30 епископов (Деяния II, 121), и здесь рассуждают об условиях примирения епископов. Опираясь на этот Собор, император начинает проводить благие пожелания в жизнь. Именно, он отправляет знаменитого трибуна и нотариуса Аристотелая с письмом к Иоанну Антиохийскому (Деяния II, 137-139), где повелительно требует его примирения с Кириллом. Дело было в августе 432 г. Восточные, повинуясь указу государя, выработали 6 пунктов для примирения с Кириллом, в числе которых стояло: признание Никейского символа с авторитетным толкованием к нему в послании св. Афанасия к Епиктету против аполлинарианства, Кирилл должен был взять назад свои анафематизмы. Кирилл против этого решительно протестовал в послании к Акакию (Деяния II, 158-159). Однако, в придворных сферах были течения неблагоприятные для Кирилла, и ему пришлось прибегать к подаркам (Mansi V, 794. — Проф. Кулаковский (История Византии, том I, стр. 288) говорит, что Кириллу "приходилось посылать взятки за взятками... Клир Александрийский начинал роптать, что из-за этой смуты обнищает Александрийская Церковь." Эти "благословения" придворным обошлись Кириллу в миллион рублей золота (Болотов, IV, 223). Факт "подарков" со стороны Кирилла признается всеми, как основывающийся на показании его архим. и синкелла Епифания. Но его стараются изъяснить и извинить (так Hefele) "ориентальными обычаями." Ср. Hefele. Conciliengeschichte II s.s. 247, 266)... В конце концов Кирилл отказался взять назад свои анафематизмы, а лишь "истолковал" их, причем заявил, что аполлинарианства он не держится. Эти мысли им были изложены в упомянутом письме Акакию.
Умеренные среди восточных решили начать с Кириллом переговоры на основе предложенных им условий. Первый ответ восточных Кириллу был послан чрез Аристотелая; для новых переговоров из партии умеренных был избран в конце 432 г. епископ Павел Эмесский. Он был послан в Александрию с определенной инструкцией (Деяния. II, 141), а несколько позже было отправлено Кириллу послание архиепископа Иоанна Ан-тиохийского с изложением веры восточных. Вот его полный текст:
"Мы исповедуем, что Господь наш Иисус Христос, единородный Сын Божий, есть совершенный Бог и совершенный человек (состоящий) из разумной души и тела; что Он рожден прежде веков по Божеству, а в последнее время, ради нас и нашего спасения, от Марии Девы — по человечеству, ибо (в Нем) совершилось соединение двух естеств. Почему мы и исповедуем одного Сына, одного Господа. На основании такого неслитного соединения мы исповедуем Святую Деву Богородицу, потому что Бог-Слово воплотился и вочеловечился и в самом зачатии соединил с собою храм, от Неё восприятый. Известно, что знаменитые богословы — одни из евангельских и апостольских изречений Господа обыкновенно считают общими, как принадлежащие одному лицу, другие же (изречения), по причине различия двух естеств, принимают раздельно и те из них, которые приличны Богу, относятся к Божественности Христа, недостойные же Бога — к Его человечеству" (Деяния II, 142-143, см. 140 — Проф. Болотов (IV, 224, примечание) приписывает составление этого вероизложения Павлу Эмесскому, большинство — Феодориту).
Кирилл отвечал посланием "Да возвеселятся небеса" (ευφραινεσθωσαν), где повторяет вероизложение восточных и расписывается под ним, кроме того прибавляет свои разъяснения.
На основании выставленных во взаимных посланиях условий и согласия на них — в особенности — подписания Кириллом вероизложения восточных — была заключена в 433 г. (Liberari Breviar. Migne. Patrologia. Ser. lat. LXVIII, c. 983 — ср. Ser. gr. LXXVII, c. 121) так называемая Антиохийская уния, т.е. восстановлено общение между Антиохийской и Александрийской Церковью.
Однако, далеко не все восточные присоединились к этой унии. Можно сказать, послание Кирилла, "ευφραινεσθωσαν" разделило восточных на две партии: умеренных, во главе с архиепископом Иоанном, и строгих — непримиримых. На торжественное извещение Иоанна Антиохийского о примирении с Кириллом, Феодорит Киррский ответил ему искренним и серьезным вопросом: а что будет с низложенными (Несторием и четырьмя митрополитами)? Между тем, Иоанн уже давно — еще в первом предложении через Аристолая — приносил их в жертву. Тогда строгие во главе — Евфирия, митрополита Тианского, Александра, митрополита Иеропольского, Мелетия Мопсуэстийского, а за ними обе Киликии, а затем и Евфра-тизия — ответили разрывом церковного общения с Иоанном Антиохийским. Они доказывали, что две причины разрыва с Кириллом остаются во всей силе: 1) это низложение Несто-рия, решительно неправильное — и 2) догматические заблуждения Кирилла. Свою подпись под Антиохийским вероизло-жением он уничтожил своими добавлениями, так что все "покаяние египтянина (выражение из письма Нестория к Феодориту) иллюзорно." Умеренные антиохийцы, желая привлечь строгих к общению с Антиохийскою Церковью, предлагали им подписаться лишь под посланием Кирилла "ευφραινεσθωσαν," доказывая, что здесь содержится видоизмененное вероизложение в сравнении с его анафематизмами. Два епископа, не согласившиеся на такой компромисс, были сосланы: Мелетий Мопсуэстийский — в Армению, а Александр Иеропольский — в Египет. Дело было в 435 г.
Неизбежный результат всяких уний, соглашений, компромиссов — неудовлетворенность с обеих сторон. Так и в данном случае. Недовольны были архиепископом Иоанном, не избежал упреков и Кирилл. Епископ Александрийского диоцеза — Акакий Мелитинский, Валериан Иконийский, Суккенс Диоке-сарийский и пресвитер Евлогий — обвиняли Кирилла в том, что он изменил Ефесскому Собору. К ним обратился Кирилл с особым посланием, где доказывал, что он своей точки зрения не изменил (Деяния. II, стр. 151).
"События с неумолимою логикою разрушили неправильную постановку вопроса о несторианстве на Ефесском Соборе. Предводимый Кириллом Собор взглянул на дело Нестория, как на его личное, игнорируя точку зрения восточных" (Болотов IV, 231). Теперь пришлось убедиться, как метко сказал преемник Кирилла, Диоскор: "Несторий не один, несториев много." Несомненно, как указано, учение Нестория имело свою основу, свои корни в учении Феодора и Диодора. Между тем, Диодора (†394 г). признавали учеником Мелетия Антиохийского и без затруднения подыскивали параллели к его воззрениям в писаниях Евстафия Антиохийского (ср. например, ναος). Учениками Диодора были Иоанн Златоуст, совершенно освободившийся от крайностей Антиохийской школы, и Феодор Мопсуэстийский, представлявший эти крайности в высшей мере. Последний был рожден в Антиохии, в хорошем семействе, был склонен к развлечениям, но обладал и жаждою знания и был расположен к монашеству. Сделавшись монахом, Феодор не долго оставался в монастыре; но, после увещаний своего сотоварища Иоанна Златоуста, вернулся и отдался эгзегетическим изысканиям. Посвященный в Антиохии во пресвитера, он, по смерти Олимпия (в 392 и 393 г.), стал епископом Мопсуэстийским (†429 г.).
О "корнях несторианства" вспомнили люди противоположных направлений. Приверженцы Нестория, распространявшие его учение и после его низложения, утверждали, что тому же учили и Диодор с Феодором. Люди, искоренявшие несторианство, естественно не могли не обратить внимания на Диодора и Феодора, ибо от них тянулись нити к Несторию.
Против Феодора энергично полемизировал уже во время Собора 431 г. в Царьграде латинянин Марий Меркатор. Ефесский Собор в своем 6-ом заседании 22 июля, осудил его символ, не назвав его по имени — это ради "экономии," дипломатически, как объяснял Кирилл в письме к Проклу Константинопольскому. Общий организованный открытый поход против Феодора начался таким образом. На Ефесском Соборе был Эдесский митрополит Равула, сначала приверженец Иоанна, а потом горячий сторонник Кирилла. В Эдессе под его покровительством процветавшая богословская школа, во главе с Ивою, усердно занималась изучением Феодора Мопсуэстийского и переводом его на сирский язык. Переменив свои воззрения, Равула в 432 г. поднял гонение на Феодора и предавал сожжению его сочинения. Однако, по смерти Равулы (8 августа 435 г.), его место занял Ива, и память Феодора была восстановлена (об этом известно из письма — позднее очень знаменитого эпископа Ивы к ардаширскому епископу Марию Персидскому. Mansi VII, Р. 241. Assemani. Bibl. Orient 1, 353). Второй эпизод относительно Феодора был такой. В Армению проникали сочинения Феодора. Равула, открывший Кириллу (Mansi V, p. 976. с. 219) глаза на Феодора, предостерегал против него епископа Акакия Мелитинского, стоявшего во главе Армянской Церкви и других армянских епископов. Руководители Армянской Церкви, избрав на Соборе двух клириков — Леонтия и Аберия, отправили их в Константинополь к архиепискому Проклу с вопросом: справедливо-ли отрицательное отношение к Феодору со стороны Равулы и Акакия Мелитинского? Прокл в ответ написал: "τομος προς Αρμενιους περι πιστεως," где он излагал православное учение и опровергал некоторые заблуждения несторианствующих. Под ним подписались Кирилл Александрийский и Иоанн Антиохийский со своими епископами (Ibidem — V, 421). К томосу были приложены выписки из сочинений Феодора Мопсуэстийского, без упоминания его имени, для осуждения. Подписавшись под томосом, антиохийцы решительно отказались анафематствовать выписки. Иоанн Антиохийский с Собором заявил, что подобные места можно встретить и у других церковных учителей, например, у Игнатия, Евстафия, Афанасия, Василия, Григориев, Флавиана. Кириллу Иоанн добавлял, что и у него самого и у Прокла можно встретить подобное выпискам из Феодора Мопсуэстийского. Кирилл отверг мысль о том, что учение Феодора сходно с учением Василия, Афанасия и других, но поднимать в Церкви о нем спор он находил нежелательным. Однако, волнения начались... Потребовался указ Феодосия II на имя Иоанна (и по его же побуждению) и его Собора, запретивший осуждать лиц, умерших в мире с Церковью (— V, р. 1009 с. 219).
Несторианская ересь была подавлена вследствие строгих императорских эдиктов и чрез низложение враждебных унии епископов. Остатки её уничтожил император Зенон, когда в 489 г. приказал закрыть школу в Ефесе, как последнее убежище несторианства. Стесненные в пределах Римского царства, несториане бежали за его пределы. Их накопилось очень значительное число в Персии, где епископ Варсума Низибийский (453-489 г). был их сильной опорой. Персидский двор поддерживал их из-за политической оппозиции против Римского царства. Отсюда несториане распространились в Аравию, Ост-Индию и Китай. Несториане Персии были известны под именем "халдейских христиан." Долгое время Селевкия-Ктезифон, позже Багдад служили резиденцией несторианского патриарха, которого в XIV-ом веке признавали духовным главою не меньше 25-ти митрополитов. Страшный Тамерлан уничтожил их почти совершенно. Только на высотах и в долинах Кур-дистана удержалось до 700 тысяч несториан под особым патриархом, который до XVII-го века имел резиденцию в Мосуле, а потом в Кохаке (Сведения О несторианах СМ. "Kirchenlexicon" Wetzer und Welte).
Догматический смысл Антиохийской унии выражался в двух — трех словах δυο φυσεις, εις Χριστος. Значение этой унии, как и всякого компромисса — было временное и очень небольшое. Уния еще сохраняла свою силу и значение при жизни главных виновников её. Она была тем миром, который как бы ни был плох, однако все-таки лучше открытой вражды или разделения. Но вот епископы главных городов один за другим сходят со сцены. В 440-41 году умирает папа Сикст (432-440 г.) и его заступает Лев I (440-461 г).; в 441-42 г. преставился Иоанн Антиохийский, его преемником делается Домн; в 444 г. сходит в могилу Кирилл, на его место приходит его архидиакон, а может быть и родственник, Диоскор; наконец в 446 г. почил Прокл Константинопольский (в 434 г.), после которого сделался архиепископом Флавиан. Для истории дальнейших церковных взаимоотношений особенно были важны перемены на Римской, Александрийской и отчасти Константинопольской кафедрах. О Домне Антиохийском говорить много не приходится. Он был человек скромный и ни в каком случае не мог пользоваться в глазах Александрийских владык той долей уважения, какой по праву заслуживал Иоанн. Крупная фигура Льва не нуждается в описании, его догматическое влияние бесспорно признавалось.
Особое внимание нужно остановить на личности Диоскора. Два близких родственника, а может быть и все три — Феофил, Кирилл, Диоскор, занимавшие один после другого Александрийскую кафедру в течение 60-ти лет, создавшие её могущество, весьма сильно были похожи друг на друга. Но, если Кирилл напоминал своего дядю не только честолюбием, горячностью характера, настойчивостью в достижении цели — талантливостью натуры он быть может даже превосходил его, то Диоскор унаследовал от своего предшественника, повидимому, лишь страсть к господству, несдержанность, но без его талантливости, без понимания исторических обстоятельств и умения истолковать их для себя. Он не понимал основной догматической точки Кирилла, но тем тверже усвоил крайности в его выражениях, часто лишь полемические выпады его. Он принадлежал к крайней правой Кирилловой партии. Если Кирилл своим властным словом сдерживал неумеренную ревность своих почитателей, то Диоскор сам стал во главе этих последних. Он был враг унии (Поэтому думает проф. Кулаковский (I, 290), он обнаружил враждебные чувства к родственникам Кирилла, расположенным к унии. Впрочем проф. Болотов (IV, 241) отрицает доказательства этой враждебности). Можно себе представить, какие громадные опасности могли вырости из его деятельности.
Тем более противедействия, казалось, особенно на первых порах, ждать было неоткуда. На Константинопольской кафедре сидел человек мягкий по характеру — Прокл. По его инициативе останки св. Иоанна Златоуста в 438 г. были перенесены в Константинополь. Место Прокла занял Флавиан. Его Диоскор прямо игнорировал, не написал ему ни одного послания. Однако благодаря честному, благородному, морально-стойкому характеру Флавиана обнаружилось лжеучение Евтихия и Диоскора и произошла гибель их. Но это предвидеть было трудно. В настоящем Диоскор потому не считался с Флавианом, что в Царьграде жил престарелый архимандрит Евтихий, по убеждению кирилловец, а он был крестным отцом придворного евнуха Хризанфия, временщика, царского фаворита, который, после устранения Пуль-херии, держал Феодосия в руках... Вскоре после вступления на кафедру, Диоскор был раздражен слухом, что Прокл и Домн подписали между собою договор (— документ, оставшийся необнаруженным). Но Прокл скоро умер и весь гнев Диоскора перешел на Домна. Несколько раз он делал ему выговор (пис. 86) в том смысле, что "вы изменяете правилам как Антиохийской, так и Александрийской Церкви." Было много других обстоятельств, отнюдь не способствовавших выяснению отношений между Александрийским и Антиохийским архиепископами. Главным представителем "восточных" явился Феодорит, епископ Киррский (ок. 390-457 г.). Он подолгу проживал в Антиохии и проповедовал. Это не нравилось крайним приверженцам Кирилла, жившим в Антиохии; они жаловались на него, конечно, Диоскору. Также Ива в Эдессе своими проповедями раздражал кирилловцев. Кроме того, для кирилловцев неприятно было то, что Домн рукоположил во епископа в Тире вельможу Иринея, личного друга Нестория и двоеженца. Между тем Прокл признал хиротонию законной. Во всем этом в Александрии увидели укрепление несторианства и даже развитие его. Вследствие этого начали усиленно противодействовать ему. Здесь император действовал рука об руку с Диоскором; папа, повидимому, также сочувствовал им. Феодориту был запрещен выезд из своей эпархии. Против Ивы, по обвинению, начато было следствие. В феврале 448 г. издан императором указ против несториан. Ириней был смещен с кафедры за двоебрачие. Этим Домн был поставлен в очень тяжелое положение. Ириней, его ставленник, был низложен по указу царя, — примириться с этим было трудно, но и протестовать неудобно. Однако Домн в пассивном положении не остался. В письме к царю он обвинил в ереси Аполлинария престарелого 70-тилетнего Константинопольского архимандрита Евтихия. "Объект нападения, как выражается историк Мёллер (I, 665), был избран очень удачно." Евтихий, как и многие другие, вынес из богословия Кирилла только монофизитство и был необразован, чтобы понимать сокровенный (а не полемический) смысл у него.
Евтихианский спор. Жалоба архиепископа Домна на еретические заблуждения Евтихия осталась без последствий. Однако дело об Евтихий снова всплыло в конце того же 448 г. На Константинопольском Соборе (συνοδος ενδημουσα), 8 ноября т.г., Евсевий, епископ Дорилейский (во Фригии), подал записку с обвинением архимандрита Евтихия в ереси (Mansi VI, 651; Деян. III, 93). Решено было вызвать Евтихия на допрос, в заседание. Последний явился не сразу, а только 22-го ноября. От царя был назначен патриций Флоренции наблюдать за ходом соборных дел. Когда Евтихия спросили: "Исповедуешь ли ты, что Христос единосущен Отцу по Божеству и единосущен нам по человечеству?" он ответил вопросом: "а что сказано в символе? как там читается?" Ответ один. Там читается "единосущна Отцу." "Вот так и я верую, так веруй и ты" — заключил Евтихий. Был и такой, так сказать, восточный вопрос со стороны Евтихия: "а где в Писании сказано—два естества?" Ему приходилось возразить также в вопросной форме: "а где в Писании сказано единосущный?" Только в дальнейшем и по некоторым пунктам, удалось установить еретическое заблуждение Евтихия. Он, например, не признавал Иисуса Христа единосущным нам по человечеству (Деяния III, 128) — и то выражался уклончиво. Лишь в одном пункте он выразился определенно ясно, продолжал и настаивать на нем, как согласным будто бы с Афанасием и прочими отцами: "Ομολογω εκ δυο φυσεων γεγενησθαι τον Κυριον ημων προ της ενωσεως, μετα δε την ενωσιν, μιαν ομολογω," "я исповедую, что Господь наш состоял из двух естеств до соединения, а после соединения исповедую одно естество" (Mansi. VI, 744 В). Отсюда, таким образом, ясно стало, что Евтихий монофизит. В заключение провозгласил Флавиан от имени Собора приговор Евтихию — лишение сана и отлучение. Постановление Собора подписали 32 епископа и 23 представителя от монашества. Чрез Флоренция Евтихий заявил Флавиану, что он апеллирует к епископу Римскому, Александрийскому, Иерусалимскому и Фессалоникскому.
После этого совершенно неожиданного и чрезвычайно решительного шага против одного из главнейших представителей Кирилловой партии, последняя притихла. Возбужденное против Ивы Эдесского дело было прекращено. Между тем, Ива в письме к Марию, уведомляя его о Антиохийской унии, обвинял Кирилла на основании 12-ти глав в аполлинарианстве и восхвалял Блаженного Феодорита.
Получив письмо от Евтихия с жалобою на Константинопольский Собор, но не имея никаких сообщений от Флавиана, папа Лев I написал свое послание Флавиану, не скрывая своего недовольства им. Под тем же настроением было написано и письмо императору. Архиепископ Флавиан теперь ответил папе, раскрыв со всей обстоятельностью весь ход дела и выяснив свою догматическую точку зрения и своего противника. Император со своей стороны также не был доволен Константинопольским архиепископом; заподазривая его в несторианстве, он потребовал от него исповедания веры. Это было не малым унижением для Флавиана, однако, исповедание веры было подано (Деяния III, 17). Там он писал: "Проповедуем одного Господа нашего Иисуса Христа, рожденного по Божеству от Бога Отца безначально, прежде век, в последние же дни для нас и для нашего спасения (родившегося) по человечеству от Девы Марии, совершенного Бога и совершенного Человека, по восприятию разумной души и тела, единосущного Отцу по Божеству и единосущного Матери по человечеству. Итак, исповедуя Христа в двух естествах, после Его воплощения от Девы и вочеловечения, мы исповедуем в одной ипостаси и в одном лице одного Христа Сына, одного Господа. И не отрицаем, что одно естество Бога — Слова воплощенное и вочеловечившееся, потому что из двух (естеств) один и тот же есть Господь наш Иисус Христос. А тех, которые возвещают или двух Сынов, или две ипостаси, или два лица, а не проповедуют одного и того же Господа Иисуса Христа, Сына Бога живого, анафематствуем и признаем чуждыми Церкви и прежде всех анафематствуем нечестивого Нестория." Выискать что-нибудь "еретическое" в таком исповедании — было трудно. В нем выступает "умеренный антиохиец," даже унионист. Определением Константинопольского Собора 448 г. более всех был недоволен Диоскор, он прямо был раздражен. И он решил покончить сразу со всем "несторианским" в Церкви одним ударом — новым Вселенским Собором. Последний должен был укрепить господство Александрийского епископа и Александрийской теологии в Церквах Востока. Диоскор был однако достаточно умен, чтобы не прибегать к новым формулам. Единственною верою должна быть никейская, в том изложении, объяснении, какое ей дано в анафематизмах Кирилла. Кто бы об этом высказался иначе, тот еретик. Таков был план Диоскора, который ему нужно было провести в жизнь. Слабый, дружественно-расположенный к Диоскору император и один придворный вельможа склонны были сделать все, чего бы ни пожелал Диоскор (Harnack Ad., Lehrbuch der DG. II4, s. 378).
Сакрою от 30-го марта 449 г., император созывал новый Вселенский Собор на первое августа того же года. Диоскор позаботился и о составе Собора: он ввел новость — необходимость присутствия на Вселенском Соборе представителя от монахов, и фанатичный отец Варсума был приглашен на Собор специальным рескриптом императора Феодосия; а, наоборот, Феодорит Киррский был исключен из будущих членов Собора.
Между тем, папа Лев I, получив донесение архиепископа Флавиана, находился в раздумий, на какую сторону встать. Он уже высказался в пользу Евтихия. Но вот были получены акты Константинопольского Собора, и начались колебания. В Константинопольском архиепископе он привык видеть своего соперника; однако, из развертывавшихся событий должен был понять, где его главный враг. Диоскор, в согласии с Евтихием, при благосклонном отношении императора, уже господствовал на провинциальных, или поместных Соборах, и теперь он без сношения и без благословения папы, вопреки образу действия своего предшественника Кирилла, чрез императора добился Вселенского Собора. Теперь для папы его дальнейшая политика выяснилась: желая избежать Константинопольскую Сциллу и Александрийскую Харибду, он по примеру одного из своих предшественников (папы Юлия) пытался дать Востоку правую веру (Harnack. D.G. II4, s. 378). 2-го мая папа уже выразил согласие на решения Константинопольского Собора, значит, принципиальное сочувствие стороне Флавиана. "Папа нашел, говорит историк Мёллер, что Александрийская звезда не должна восходить выше" (W. Moe'ller. Lehrbuch der Kirchengeschichte. B.I. 1.666). Евтихий был объявлен еретиком (ер. 27 и 34), а Флавиан, доставлявший папе ранее много огорчений своею самостоятельностью, становится теперь дорогим, дружественным сотрудником (В письме императрице Евдоксии и императору Феодосию II содержатся такие слова: "весь спор здесь, в Риме, Италии, возбужден оттого, что епископ Флавиан устранен от дел церковных." Письмо это пишется западною императрицею, по настоянию папы Льва I). Со своими легатами папа посылает на Собор главным, или нужным лицам, много писем (28-38). Теперь папа Лев I вспоминает о догматической схеме Запада, богословии Тертуллиана, о чем основательно забывали его предшественники папы — Келестин и Сикст, да и сам он до этого времени. Письмо к Флавиану (от июня 449 г). наполнено догматическим содержанием (Деяния III, 231). Оно близко стоит по догматической концепции к сочинению Тертуллиана "Против Праксея" (Ср. также трактат Новациана "De Trinitate."), имеет отношение к изречениям Амвросия и Августина и делает прогресс — но очень небольшой (Harnack. D.G. II4, 379) —, по сравнению с прежним догматическим учением Запада, насколько это оказалось нужным в противодействие к ереси Евтихия. Это послание, повидимому, отвечало еще ранее высказанной тенденции папы — стать учителем Церкви. Еще в 445 г. папа Лев писал (ер. 9) новопоставленному Диоскору, что, как Марк в Петре, так и Александрия в Риме должна иметь своего учителя (W. Moeller. Lehrbuch I, s. 666). Эту же мысль он выражает в послании ко 2-му Ефесскому Собору, когда восхваляет веру императора, которая "оказала такое уважение к Божественным догматам, что для исполнения своего намерения призвала авторитеты апостольской кафедры, как бы желая от самого Блаженного Петра получить разъяснения того, что было похвально в его исповедании" (Деяния III, 28). В письмах к императору, во 2-ом письме к Флавиану (Epist. 36. — Деян. III, 30) папа указывает на ненужность созываемого Собора, ибо справедливость осуждения лжеучения Евтихия не подлежит сомнению. Именно, в письме к императору говорит: "хотя ко дню епископского Собора, который назначен вашим благочестием, мне никак нельзя явиться, потому что на это не было прежних примеров, и настоящая необходимость не позволяет оставить своего города, особенно же потому, что предмет веры так очевиден, что по различным причинам можно бы удержаться и от созыва Собора" (Деяния III, 30. Приведенная выдержка заслуживает внимания и в том отношении, что ясно показывает на папскую тенденцию, впервые выраженную "без обиняков" — не являться лично на Восточные Соборы: "на это не было прошлых примеров.").
Собор, как упомянуто, был назначен на 1-ое августа в Ефесе, где предшественник Диоскора Кирилл уже победил своего врага так удачно. Император главным представителем назначил Диоскора, а его товарищами были: Ювеналий Иерусалимский, Фалассий Кесарийский, Василий Селевкийский, Евстафий Верийский и Евсевий Анкирский. От папы прибыли делегаты, но выбор лиц в делегацию был очень неудачен: Юлий, епископ Путеольский, человек старый, пресвитер Ренат, умерший в дороге, и молодой диакон Илар (Hilarius) — они не отстояли славы Рима. Впрочем, диакон Илар, не будь он зависимым лицом в делегации — мог бы сделать гораздо больше. Вместо 1-го августа Собор открылся 8-го. Всего явилось 135 епископов; епископы, которые присутствовали на Царьградском Соборе, осудившем Евтихия, не были допущены к голосованию на Соборе, ибо настоящий Собор был как бы ревизией предыдущего. Учительное послание папы Диоскор приобщил к актам, но прочитать его не позволил и вообще действовал так, как будто бы здесь не было налицо представителей Рима: не Рим теперь, а Александрия должна говорить... Диоскор явился на Собор, окруженный свитою параволанов. Толпа монахов, привлеченных из Сирии Варсумою, готова была оказать Диоскору всевозможную поддержку. Церковь Святой Богородицы, где заседал и третий Вселенский Собор, была окружена солдатами, которые могли явиться на Собор, по первому зову уполномоченного императором комита Елпидия. Чувствуя за собою такую поддержку, Диоскор повел дело властно и резко. Как бы en pendant его образу действий, Елпидий старался запугать отцов тяжкой ответственностью перед Богом и императором за дифизитские выражения. Параволаны и монахи терроризовали отцов, покрывая при чтении Константинопольских актов, всякое дифизитское выражение воплями: "Рубите надвое, разделяющих естество Христово надвое" (Поэтому несправедлив Гарнак, D.G. II, 384, говоря: "течение Собора не отличалось к его невыгоде от другого какого либо Собора." Хотя и проф. Болотов говорит, IV, 258, что Собор нельзя представлять в таких мрачных красках, как это делают Византийские историки). Теперь не так, как ранее в Ефесе, не с Римом против императора и Антиохии, но с императором против Рима и Антиохии имел намерение Диоскор свалить своего соперника. В Константинополе один, следовательно, Александрийский патриарх стоял против двух других, совершенно явно опираясь на мировую силу. Понятно, что победа, которую Диоскор с редкой энергией старался выиграть в Ефесе, приняла насильственные формы, которые доставили этому Собору название "разбойничьего" (συνοδος λασρικη, latrocinium Ephesinum. Leo I, Epist. 95). Победа одержанная им, была Пиррова победа (W. Moeller I, 667).
Первое заседение Собора было посвящено делу Евтихия. Благоразумно было решено остаться in statu quo Никейского и Ефесского Собора. Евтихий соответственно этому и высказался, что он стоит в вере Никейского и Ефесского Собора, а Манеса, Валентина, Аполлинария (sic!) и Нестория проклинает. При обсуждении выяснилось, что присутствовавшие считали за единственно православную формулу: "По воплощении одна природа," правда с добавлением "воплощенная и вочеловечившаяся (σεσαρκωμενην και ενανθρωπησασαν) и что они осуждвют учение о двух природах после воплощения. В этом смысле Евтихий был признан всеми, — римские легаты воздержались от голосования, — православным. Теперь нужно было Диоскору осудить архиепископа Флавиана и Евсевия Дорилейского. По его предложению, каждый епископ должен был письменно высказаться по поводу того, заслуживают ли наказания те, кто в своих исследованиях выходят за рамки Никейского символа. При утвердительном ответе подводились под осуждение Флавиан и Евсевий, и они были осуждены. Они тотчас же заявили о своих апелляциях папе. Приговор о низложении Флавиана и Евсевия Диоскор заставил принудительно подписать в тот же день. Найденная недавно протестация архиепископа Флавиана (Апелляции были открыты в 1874 г. и впервые изданы в 1882 г. Текст их можно читать на русском языке у проф. Болотова (IV, 260) и у архимандрита (епископа) Анатолия — Труды К.Д. Академии 1912, V, 57-61) папе не подтверждает сообщений византийских историков о больших насилиях Собора над Флавианом. Но Флавиан свидетельствует лишь об опасности для него, когда в Церковь ворвались солдаты, по чьему-то приказанию, вероятно, с целью, чтобы пресечь всякие попытки изменить только что сделанное постановление. Однако, клирики отвели Флавиана в сторону. Папские легаты при осуждении Флавиана и Евсевия как-то растерялись, лишь один диакон Илар заявил свое veto латинским выражением "contradicitur." После первого заседания они уже больше не явились на Собор. После некоторого перерыва состоялись второе и третье заседание Ефесского Собора, известия о которых не сохранились в греческих актах, а лишь в сирском переводе. На них был низложен очень неприятный Диоскору Ива Эдесский; ему приписывалось и инкриминировалось выражение: "я не завидую Христу, сделавшемуся Богом, потому что насколько Он сделался Богом, настолько сделался и я." Кроме того, был осужден столп восточного богословия Феодорит Киррский и другие, между прочим и Домн Антиохийский.
Казалось, архиепископ Диоскор достиг блестящей победы: постановления Собора базировались на определениях Никейского и Ефесского Собора, в качестве своего знамения Собор выставил формулу Кирилла: "одна сделавшаяся человеческою природа Бога-Слова." Противники или раскаялись или были низложены. — Император с радостью утвердил постановления 2-го Ефесского Собора.
Архиепископ Диоскор, председатель Ефесского Собора 449 г. не позволил, как замечено, прочитать послание папы Льва I к архиепископу Флавиану. Между тем оно заслуживало не только прочтения, но и изучения. Оно несомненно помогло исправлению догматических взглядов и суждений тех отцов, которые искренно заблуждались, оправдывая Евтихия и осуждая Флавиана. Оно достойно и праведно было положено в основу вероопределения IV-го Вселенского Собора. Ввиду этого с ним необходимо предварительно познакомиться (Цитирую по русскому переводу Казанской Духовной Академии ч. III, 2-ое издание, стр. 231-244). Вот некоторые выразительные excerpta из него: "...Сын совечен Ему (Отцу) и ничем не разнствует от Отца... от вечного совечный, а не позднейший по времени, не низший по власти, не разнственный Отца, не отдельный по существу. Он же вечного Отца вечный единородный родился от Святого Духа и Марии Девы. Это временное рождение ничего не убавило у того Божественного и вечного рождения и ничего к нему не прибавило, но всецело предало себя на спасение заблудшегося человека .. . ибо мы не могли бы победить виновника греха и смерти, если бы нашего естества не воспринял и не усвоил Он (стр. 233)... При сохранении свойств того и другого естества и при сочетании их в одно лице, воспринято величием уничижение, могуществом немощь, вечностью — смертность... (мог умереть по одному (естеству) и не мог умереть по другому, как того требовало свойство нашего врачевания) (стр. 233). Оба естества сохраняют свои свойства без всякого ущерба. Как образ Божий не уничтожает образа раба, так и образ раба не умаляет образа Божия. Бесстрастный Бог не возгнушался сделаться человеком, могущим страдать, и бессмертный — подвергнуться закону смерти... и если уничижение человека и величие Божества взаимно соединились, то в этом единстве нет никакого превращения... Каждое из двух естеств в соединении с другим действует так, как ему свойственно. [Одно из них сияет чудесами, другое подлежит страданию]. И как Слово не отпало от равенства в славе с Отцом, так и плоть не утратила естества нашего рода (234)... Алкать, жаждать, утруждаться и спать, свойственно человеку; но 5.000 человек насытить пятью хлебами, но жене самарянской дать воду живую, от которой пьющий уже не будет более жаждать, но не мокрыми ногами ходить по поверхности моря, и утишением бури укрощать возмущение волн, без сомнения есть дело Божественное. Как не одного и того же естества дело — и плакать из-за страдания по умершем друге, и его же, по удалении камня от четверодневного гроба, воскрешать к жизни силою одного слова; или висеть на древе — ив тоже время превращать день в ночь и поколебать все стихии; или быть пригвожденным (ко кресту), и в то же время отверзать двери рая вере разбойника: так не одному и тому же естеству свойственно говорить: "Я и Отец одно" (Ин. 10:30), и "Отец Мой более Меня есть" (Ин. 14:28). Ибо хотя в Господе Иисусе одно лицо — Бог, и человек: [однако иное то, откуда происходит общее того и другого уничижение, и иное то, откуда проистекает общее их прославление. От нашего (в Нем естества) у Него есть меньшее Отца человечество, а от Отца у Него есть равное с Отцом Божество]... По причине этого-то единства лица... о Сыне Божием говорится, что распят и погребен, тогда как Он потерпел сие не Божеством, по которому Единородный совечен и единосущен Отцу, а немощным человеческим естеством (235)... Не полезно во спасение, и одиночество опасно — признавать во Христе Иисусе или только Бога без человека, или лишь человека без Бога... Отрицать истинную плоть — значит отрицать и страдание во плоти. [А это значит отрицать действительность нашего спасения] (236.). Кафолическая Церковь живет и преуспевает тою именно верою, чтобы во Христе Иисусе не исповедовать ни человечества без истинного Божества, ни Божества без истинного человечества" (Места, отмеченные квадратными скобками ([. . . . .]) вызвали сомнение у Иллирийских и Палестинских епископов, и они не сразу признали их православными).
Антиохийское изложение веры и τομος Льва Великого относятся друг к другу, как нормальный план и его художественное выполнение. Лев Великий является посредником между Александрийским и Антиохийским богословием и дает гармоническое сочетание лучших результатов того и другого. Антиохия выдвигала активность человечества слишком энергично; в Александрии, напротив, оставляли эту сторону на втором плане. Лев разъясняет, что человеческая природа во Христе есть реальная, живая, со всеми своими свойствами, что человечество остается в нем неизменным до самой смерти, и после воскресения Христос является с человеческою плотью (Ср. Болотов. Лекции. Том IV, 270). И все это выражено Львом I классически прекрасно и изящно. Лев Великий обладал очень высоким ораторским дарованием. В ораторском изложении догмата заключается одно из высших достоинств этого памятника. Лев Великий с успехом пользуется эффектами латинской речи, с мастерством выбирает из однородных слов наиболее точные. В особенности ценно в томосe папы анализ и интерпретация евангельских фактов, как доказывающих Божество Иисуса Христа, так и истинное человечество; это чрезвычайно важно было в тогдашних условиях жизни, когда односторонняя ссылка на евангельские события возбуждала подозрение в православных, во всяком случае подрывала к себе доверие неискусственным толкованием их.
В блестяще проведенном Диоскором деле на Ефесском Соборе 449 г. были и ошибки. Конечно, он не мог учесть обстоятельства внезапной смерти своего главного пособника — императора Феодосия II, 28 июля 450 г., но он с недостаточным вниманием отнесся к такой значительной силе; в догматическом отношении при реабилитации Евтихия, Диоскор не осудил явно еретических выражений его (Но чтобы он подтвердил их — это Гарнак считает клеветою его сердитых и злобных в своем бессилии противников — Lehrbuch. II, s. 386).
Все низложенные и недовольные Диоскором обратились к папе Льву I, как единственному пастырю (См. послание Феодорита 113; в письме 121 он восхваляет догматическое послание папы), с жалобами. Папа поспешил отвергнуть определение Собора. Диоскор ответил низложением Папы (Акты Собора у Mansi, VI, 1009; однако вполне твердо этого факта установить нельзя; но вполне вероятно, что пред самым Собором Халкидонским Лев мог быть подвергнут низложению). Он, таким образом, начал борьбу с последним противником, которого он игнорировал на Соборе. Лев находился в весьма затруднительном положении, как доказывают его письма 43-47. Еще в октябре 449-го г. папа созвал Собор в Риме и осудил Ефесский Собор. Когда члены императорской фамилии посетили Рим, Лев убедительно просил их писать письма Феодосию II против епископа Александрийского — о том, что "все учение веры возмущено на всем Востоке и произошло то, что вся вера Христова приведена в смешение." Он оплакивал Флавиана (Epist. XLV. Деяния III, 42-44). Папа доказывает необходимость созыва нового Вселенского Собора, — и именно в Италии, осуждения Евтихия, как манихея и докета, и соглашался на признание нового Константинопольского архиепископа Анатолия, под условием принятия им догматического послания его. Эти пожелания высказываются Львом и в письмах к Феодосию II. Последний отнюдь не был склонен реабилитировать Флавиана (См. его ответные письма в Рим). Итак, 28/29 июля 450 г. умер "калиграф на троне" — император Феодосии II. Воцарилась 54-летняя Пульхерия, вступившая в номинальный брак (23 августа 450 г.) с старым полководцем Маркианом. Пульхерия сделалась руководительницей церковной политики, а Маркиан защищал государство от внешних врагов. Двор решил освободиться от Александрийского деспота, который стремился воспрепятствовать признанию Маркиана в Египте. Маркиан написал послание папе, где он формально передавал ему приматство Церкви, фактически предоставленное его предшественником Диоскору. "Твоя святость, — так писал Маркйан, — содержащая начальство в епископстве Божественной веры (prindpatum in episcopatu divinae fidei), справедливо должна быть успокоена." В этом письме Маркйан высказывает свою готовность созвать давно желанный Папою Вселенский Собор (С точки зрения политической Гарнак, D.G. II, 388, склонен считать новый Собор в Халкидоне большой ошибкой, ибо, подчеркивает он: "Собор 449 года действительно умиротворил Восточные Церкви"). Вскоре после этого, папою было получено письмо от Пульхерии, которая сообщала о перемене в настроении архиепископа Анатолия: он подписал кафолическое послание папы и осудил евтихианское лжеучение. Император приказал возвратить епископов, низложенных прежним Собором, предоставив восстановление их в сане будущему Собору, руководителем которого он просил быть — желательно лично — папу Льва. Между тем в Константинополе Анатолий, в свое время креатура и ставленник Диоскора, теперь учитывая знамения времени, на местном Соборе старался сделать все, что угодно императору... Папа Лев имел сведения о стараниях Анатолия. При таком положении дела у него отпало всякое желание организовать новый Собор, потому что он мог быть лишь опасным папе. По его пониманию, достаточно было того, чтобы отдельные епископы подписались под догматическим посланием его, а кроме того — покаялись бы и вычеркнули из диптихов имена Диоскора, Ювеналия и других и этим бы — казалось — совершенно будет парализовано значение разбойничьего Собора (Epist. 82-86).
Однако, император Маркиан считал Вселенский Собор необходимым, в особенности для Востока, ибо теперь никто не знал, во что верить. Император назначил Собор не на Западе, а на Востоке — и это ввиду, между прочим, опасности от гуннов, — в Никее. Папа должен был побороть свое недовольство (Деяния. III. 128-130). Председательское место императора было предоставлено папе. Таким образом, папа без труда достиг того, что добыть стоило таких огромных усилий Диоскору на Ефесском Соборе 449 г. Папа назначил четырех легатов: епископов Пасхазия и Луценция, пресвитеров Бонифация и Василия, предоставив представительство Пасхазию. Однако, папа Лев был неспокоен. Это доказывают его многочисленные письма (89-95); он боялся "новшества в сравнении с Никеей," т.е. отступления от Никейского символа. Поэтому он убеждал к мягкости и прощению: кто осуждал Евтихия и призывал Никейский символ, тот ортодоксален, споры о вере ни в каком случае не должны быть возобновляемы: все уже решено, все ясно... Более всего папа боялся усиления епископа Константинопольского.
Согласно рескрипту императора, в конце лета 451-го г. в Никею стали собираться епископы. Во избежание возможных беспорядков (вспомним Ефесские Соборы 431 и 449 г.г.!) Маркиан сам лично желал присутствовать на Соборе. Римские легаты прямо на этом настаивали. Между тем военно-политические обстоятельства не позволили императору оставлять Константинополь. Ввиду этого, император решил перенести Собор из Никеи в Халкидон, находящийся на Азиатском берегу Босфора напротив Константинополя, чтобы создать себе возможность лично посетить Собор в любой момент. — Заседания Собора происходили с 8-го октября по 1-ое ноября; всего было 16 заседаний. На Соборе присутствовало свыше 600 епископов (Деяния. III, 128-130). Заседания епископов происходили в Церкви св. Евфимии. Император, тоже лично сам присутствовал лишь на одном 6-ом заседании, руководил Собором из уполномоченных из министерства (judices, οι αρχοντες) и сената. Представители императора с честью выполняли свою роль. Они внимательно следили за ходом соборных совещаний, направляли их и вносили свою инициативу, как, например, по вопросу о необходимости составления догматической формулы. Уполномочнные императором сидели в середине, пред солеёй. Левую сторону занимали легаты римского папы, а потом сидели Анатолий Константинопольский, Максим Антиохийский, Фалассий Кесарии-Каппадокийской, Стефан Ефесский, т.е. епископы Востока (кроме Палестины) — Асии, Понта и Фракии. С правой стороны помещались — Диоскор Александрийский, Ювеналий Иерусалимский, представитель Афанасия Фессалоникийского — Квинтилл Ираклийский, епископы Египта, Палестины и восточного Иллирика.
Главными предметами занятий Собора были: решение догматического вопроса, при этом пришлось: а) высказаться о лицах, бывших участниками того богословского спора, которым вызван был Собор (Диоскор — Деяния — заседания I, III и IV; Евсевий и Флавиан — I заседание, Феодорит и Ива — VIII, IX-X) и б) выработать свою догматическую формулу, решавшую этот спор (заседание II, V и VI); затем отцы решали вопросы, касавшиеся церковного управления — а) в Антиохийском патриархате (заседание VII и XIV) и б) в Константинопольском (XV-XVI, XI-XIV).
Как только Собор был открыт, римские легаты сразу заявили, что они могут принять участие в Соборе лишь в том случае, если удалят Александрийского Диоскора (Деяния. III, 128-130). Это заявление устраняло программу ведения дел, если была составлена такая, и ставило необходимым пунктом обстоятельство, которое в систематическом ходе дел могло быть только заключительным. Volens-nolens уполномоченные императором должны были принять во внимание заявление столь важных представителей. Но без установленной вины никого нельзя подвергать какому бы то ни было наказанию, даже ограничению в правах. Поэтому от уполномоченных последовал вопрос: "Какая собственно вина возводится на Диоскора, почтеннейшего епископа?" Раз зашла речь о виновности Диоскора, то он должен был оставить свое почетное место судьи на Соборе и стать на середину. Обвинителем его выступил Евсевий Дорилейский и возводил на него тяжелые преступления. Диоскор понимал, что дело сразу приняло неприятный для него поворот и хотел направить его по другому руслу: "Прошу вашу знаменитость, прежде исследовать то, что касается веры." Но, вопреки ему, весь Собор решил прочитать акты того Собора, на основании которых возводится на него обвинение, т.е. Ефесского Собора 449 г., а в них входили и акты Константинопольского Собора 448 г.
На 2-ом заседании 15 октября отцы Собора прочитали символы — Никейский, Никео-Царьградский (Деяния. III, 230-231. Здесь впервые был прочитан Никео-Царь-градский символ. Соборы 431 и 449 гг. не вспомнинали о нем), окружное послание Льва к Флавиану и извлечения из святейших отцов и исповедников (Деяния. III, 229-242). Как уже замечено выше Иллирийские и Палестинские епископы выразили сомнение в понимании некоторых положений в послании Льва. Им даны были достаточные объяснения. Аттик, епископ Никопольский (в Иллирике), желал сверить послание Льва с посланием Кирилла Του Σωτηρος (при ср. 12-ти анафематизмов Кирилла против Нестория) и просил для этого пять дней. Однако его просьба не была прямо удовлетворена ("Если бы мнение Аттика было принято, говорит проф. Болотов (IV, 288), то может быть истина открылась бы скорее и зудьбы Церкви были бы иные. Теперь демонстрируется, что Лев расходился с Кириллом... нужно было бы пересмотреть всю догматическую цеятельность Кирилла, и тогда бы открылось, что не всякая строка из сочинений Кирилла должна быть принимаема к сведению").
На третьем заседании был осужден Диоскор и, так сказать, весь президиум Собора 449 г. — Ювеналий Иерусалимский, Фалассий Кесарио-Каппадокийский, Евсевий Анкирский, Евстафий Верийский и Василий Селевкийский. Диоскорова вина формулирована так (Деяния. IV, 296): "за презрение Божественных канонов и за непослушание сему святому и Вселенскому Собору," т.е. за неявку на Собор после 3-хкратного приглашения. Следовательно, Диоскор был осужден не за ересь, а за нарушение канонов.
На четвертом заседании 17-го октября епископы Иллирийские и Палестинские подписали τομος Льва I (Деяния. IV, 16-17), были приняты снова в общение епископы, подписавшие τομος Льва I, осужденные на третьем заседании, как соучастники Диоскора (Деяния. IV, 24-25).
На 5-ом заседании 22 октября происходило составление вероопределения. Еще в конце первого заседания сановники предложили отцам — представить письменное изложение веры, поставив на вид, что сам император держится веры 318 и 150 отцов. К 22-му октября комиссией, собиравшейся у архиепископа Анатолия, был уже написан проект вероизложения. Однако, против него выразил протест епископ Иоанн из Германики (родины Нестория). Он был заподозрен в несторианстве (Деяния. IV, 46), но неожиданно и папские легаты были недовольны вероопределением, ввиду того, что при составлении его не было принято во внимание послание Льва. Они угрожали оставить Собор (Деяния. IV, 47. О Христе было сказано: "εκ δυο φυσεων"; а. у Льва: "δυο φυσεις." Проект не сохранился). Между тем, несравненное большинство членов Собора никак не хотело составлять новое вероопределение, даже при требовании того со стороны императора. Здесь дипломатично помогли делу представители императора: "Диоскор говорит — докладывают они — "из двух естеств" принимаю, но "два" (естества) не принимаю. А св. архиепископ Лев говорит, что во Христе два естества, соединенные неслитно, неизменно и нераздельно в одном Единородном Сыне, Спасителе нашем. Итак, кому следуете — св. Льву, или Диоскору?" На этот искусно поставленный вопрос, конечно, мог быть только один ответ: "Как Лев, так веруем. Противоречащие — евтихиане — Лев изложил православно." Такой ответ и ожидался. Из него следовал обязательный вывод: "Итак, прибавьте к определению, по мысли святейшего нашего Льва, что во Христе два естества, соединенные неизменно, нераздельно и неслитно."
Выслушав правдивые замечания и притом со стороны людей сильных, отцы согласились избрать другую комиссию для составления нового вероопределения, но попросили и архонтов, вместе с членами комиссии (из 23 человек), войти в молельню св. Евфимии и принять участие в деле. Работу закончили быстро. Вкратце содержание вновь составленного вероопределения таково. Оно начинается словами "Господь наш и Спаситель Иисус Христос, утверждая в учениках своих познание веры, сказал: "Мир Мой оставляю вам, мир Мой даю вам" (Ин. 14:27), чтобы никто не разногласил с ближним в догматах благочестия..." Далее идет речь об еретиках, вводящих "догматы заблуждения" и подлежащих церковному отлучению. Догматы же благочестия содержатся в вероизложении 318-ти отцов, собиравшихся в Никее и 150-ти, бывших в Константинополе; кроме того должны быть соблюдаемы определения Собора Ефесского... Далее приводится символ веры Никейский и Царьградский. Их было бы и достаточно для содержания правой веры. "Но так как старающиеся отвергнуть проповедь истины породили своими ересями пустые речи... то поэтому, желая прекратить всякие выдумки их против истины, присутствующий ныне, святой, великий Всел. Собор... (присоединил) приличные (для этого) соборные послания Бл. Кирилла... к этому присоединил, как и следует, и послание предстоятеля Великого Рима, Блаженнейшего и святейшего архиепископа Льва, писанное к св. архиепископу Флавиану в разрушение Евтихиева зломыслия, согласное с исповеданием Петра и как бы некоторый столп против зломыслящих, — для утверждения православных догматов. Итак, последуя святым отцам, все согласно поучаем исповедовать одного и того же Сына Господа нашего Иисуса Христа, совершеннейшего в Божестве и совершеннейшего в человечестве, истинного Бога и истинного Человека, того же из души разумной и тела, единосущного Отцу по Божеству и того же единосущного нам по человечеству... Одного и того же Христа, Сына Господа, единородного, в двух естествах ("εκ δυο φυσεων" — но такой проект отвергнут. Значит, должно быть εν δυο φυσεσι. Ср. Болотов IV, 291, 293) неслитно, неизменно, нераздельно, неразлучно (εν δυο φυσεσιν ασυνχυτως, ατρεπτος, αδιαιρετως, γνωριζομεν) Познаваемого, — так что соединением нисколько не нарушается различие двух естеств, но тем более сохраняется свойство каждого естества и соединяется в одно лицо и одну ипостась, — не на два лица рассекаемого или разделяемого (οθκ εις δυο προσωπα μεριζομενον η διαιρουμενον), но одного и того же Сына и единородного Бога-Слова, Господа Иисуса Христа." Определение составлено на основании Антиохийского вероизложения, посланий Кирилла и Льва Великого. Несомненный прогресс Халкидонского Собора в вероизложении виден в установлении правильной терминологии, точного определения смысла слов — φυσις и υποστασις, причем, последнее слово в общем приравнивается к προσωπον; тогда как еще у Кирилла нет строго установленного различия между этими словами. Догматическое содержание Халкидонского ορος'а сводится к двум положениям: а) во Христе два естества, б) но одно лице или ипостась.
Аэций, первый нотарий, прочитал составленное вероопределение. Слушавшие получили полное удовлетворение и воскликнули: "Сия вера отеческая! Сия вера Апостольская! Все так мудрствуем. Митрополиты пусть сейчас же без всякого отлагательства подпишут ορος." Но подписание было отложено для торжественного заседания.
Торжественная рецепция вновь составленного ορος’а происходила чрез несколько дней, на 4-ом заседании Собора, 25-го октября, когда явились в Церковь св. Евфимии — Мар-киан и Пульхерия. Император произнес речь по-латыни, которая тотчас же переведена по-гречески, где он выяснил свою цель при созвании Собора — именно составление всех примиряющего вероопределения. Теперь эта цель достигнута. Первый нотарий Аэций должен был еще раз прочитать его, по приказанию императора. По окончании чтения, император спросил; "по согласию ли всех святейших епископов провозглашено прочитанное теперь определение?" Все воскликнули "все так веруем; одна вера, одно мнение, все так же мудрствуем; все мы согласившись подписали; все мы православны; сия вера отеческая, сия вера апостольская, сия вера православная, сия вера вселенную спасла. Маркиану, новому Константину, новому Павлу, новому Давиду (многая лета!)... Многая лета Августу! Вы — светило православия; от этого везде мир. Господи, сохрани светило мира" (Деяния. IV, 72-73).
Если Собором Ефесским 431 г. были осуждены крайности Антиохийского богословия и был нанесен серьезный удар Антиохийскому патриарху, то Халкидонский Собор 451 г., осудивший крайности Александрийского богословия, можно сказать, похоронил славу Александрийского патриарха. С устранением Александрийского монофизитства и Антиохийского несторианства утверждается, как идущее средним путем, — греческое православие. С потерею значения Александрийским и Антиохийским патриархом — естественно возвышается Константинопольский. Папа Лев I это предвидел, почему он и не желал Собора на Востоке. Константинопольский Анатолий сразу учел великие выгоды для Константинопольского патриарха от падения Александрийского, и он именно постарался с исключительной хитростью провести пресловутый 28-ой канон. Он хорошо понимал, что папские легаты ни в каком случае не захотят принять подобный канон. Они вообще уклонялись от обсуждения церковно-практических вопросов, говоря, что "не получали таких приказаний." И когда, после составления догматического определения, греки настаивали на необходимости перейти к каноническим вопросам, то папские легаты оставили заседание в уверенности, что без них дело не будет; тем более, и сановники также оставили собрание. Однако, последние, повидимому, были в полном контакте с Анатолием. Легаты ошиблись. Греки без них сделали канонические постановления. Их протест, в начале 16-го заседания, сановники удачно ликвидировали (Деяния. IV, 159, 165-166), хотя легаты пред ними и всем Собором заявили: "Мы признаем их (т.е. каноны, определенные в их отсутствие) составленными вопреки канонам и церковному благочинию." Главное содержание и характерные выражения 28-го канона таковы: "Во всем (πανταχου) после определениям св. отец и признавая читанное ныне правило 150 боголюбезнейших епископов, бывших в Соборе во дни благочестивыя памяти Феодосия, в царствующем граде Константинополе, новом Риме (εν τη βασιλιδι Κωνσταντινου πολει νεα Ρωμη) то же самое и мы определяем и постановляем о преимуществах (περι των πρεσβειων) святейшия Церкви того же Константинополя, нового Рима. Ибо престолу ветхого Рима отцы прилично дали преимущество, поелику то был царствующий град Следуя тому же побуждению и 150 боголюбезнейших епископов предоставили равные преимущества святейшему престолу нового Рима, праведно рассудив, да град, получивший честь быть градом царя и синклита и имеющий равные преимущества с ветхим царственным Римом, и в церковных делах возвеличен будет подобно тому, и будет второй по нем (δευτεραν μετ' εκεινην υπαρχουσαν. Со стороны восточных были попытки перетолковать предлог "пета" в смысле времени: Константинополь получает равные права с Римом, только во времени позже него. Но уже Зонара критикует такое понимание и поясняет fierd в смысле понижения, см. болгар, перевод "Правилата" I, 635, ср. 644). Посему токмо митрополиты областей — Понтийския, Асийския и Фракийския, и такожде епископы у иноплеменников (εν τοις βαρβαρικοις) вышереченных областей да поставляются от вышереченного святейшего престола св. Константинопольской Церкви..." Как бы введение к этому канону образуют правила 9 и 17, где клирику, недовольному судом своего епископа, дается право обжаловать свое дело или пред "экзархом великой области" или "к престолу царствующего Константинополя."
Пред составлением канонических определений папские легаты намеренно оставили собрание, чтобы иметь развязанными руки для последующего протеста. Повидимому, и императорские сановники, ввиду возможного, предвиденного протеста, тоже покинули заседание, чтобы с большим правом выступить посредниками в этом деле. В начале 16-го заседания они заявили свой протест (Деяния. IV, 165) пред уполномоченными императора в том смысле, что "к определениям 318-ти и 150-ти сделаны прибавки: то, что теперь упоминается, не было внесено в соборные каноны" ... В доказательство последнего епископ Пасхазий прочитал в латинской редакции от V-го века встречающейся у Блаженного Иеронима и папы Иннокентия I (См. подробно у проф. Гидуляева. Митрополиты, стр. 309-310), 6-ое правило 1-го Вселенского Собора.
Латинская редакция | Греческая редакция |
"Римская Церковь всегда имела преимущество. Пусть же и Египет сохраняет то, чтобы Александрийский епископ имел власть над всеми, потому что и римскому епископу это обычно." | "Да хранятся древние обычаи, существующие в Египте, чтобы Александрийский епископ имел власть над всеми, потому что и римскому епископу это обычно." |
Вслед за Пасхазием секретарь Собора Константин по кодексу, поданному архидиаконом Аэцием, прочитал 6-ое правило в восточной редакции, и кроме того первые три правила Константинопольского (II-го Вселенского) Собора. Первая половина прочитанного имела смысл корректива, а правила Константинопольского Собора 381 г. доказывали уже преимущества Царьградского епископа, ибо 3-е правило того Собора гласило: "Константинопольский епископ да имеет преимущество чеcти (τα πρεσβεια της τιμης) по римском епископс, потому что град оный есть новый Рим." После этого сановниками были допрошены отцы, по своей ли воле они подписали означенное (28-ое) правило? Все отвечали: "по доброй воле" (Деяния. IV, 167). Тем не менее, протест римских легатов был фактом, с которым так или иначе нужно было считаться. Первую попытку уладить дело представляло собою послание от Собора к папе Льву, писанное по всей вероятности Константинопольским архиепископом Анатолием (Деяния, IV, 179-180); потом Анатолий писал лично от себя, прося папу утвердить 28-ой канон. Папа был неумолим. В своих письмах к императору и императрице, Анатолию и Юлиану от 22-го мая 452 г. он подробно изложил те основания, которые заставляют его отказаться в признании канона 28-го. Канон 28-ой надолго остался под подозрением и часто не вносился в сборники (Cм. подробности у Hergenrother'a. Photius. B. I. s. 85, Hefele, Conciliengeschichte. B. II. s. 503, 529-536. Проф. Гидулянов. Восточные патриархи 748-722. — Болотов IV, 309; Harnack. Lehrbuch. I4 s. 389. 390).
Из других постановлений Собора имеет значение оправдание Феодорита и Ивы и каноническое утверждение патриархов — Иерусалимского и Константинопольского. Следует заметить, что вообще Собор не мало времени уделил церковно-каноническим делам. Занятия отцов в данной области, — как впрочем и в догматической деятельности, — являются в значительной мере вынужденными: разные лица подавали свои прошения императору, а он передавал их для рассмотрения Собору, как высшей инстанции.
Как уже сказано Диоскор, обвиненный (на 3-м заседании) не в ереси, а в нарушении дисциплины, был сослан в Гангру, где и умер в 454 г. Другие главы разбойничего Собора, вроде Ювеналия Иерусалимского, были помилованы. Домн Антиохийский и Ириней Тирский, ранее низложенные, не были восстановлены, но получили пенсию.
Определение Халкидонского Собора не было компромиссной формулой. Четыре голых негативных понятия — неслитно, неизменно, нераздельно и неразлучно — были лишены конкретного содержания. Из моста, который давала верующему его вера, из моста от земли к небу они сделали линию, тонкую как волос, по которому могут подняться, попасть в рай разве только исповедники ислама (Ср. Harnack. Lehrbuch. I, s. 391; Гидулянов, стр. 720)... Халкидонский Собор стал знамением пререкаемым. Более столетия церковная политика императоров и внутренние отношения Церкви вращались около одного вопроса: принимать или не принимать Халкидонский Собор? Этот вопрос оказался связанным с такими национальными и политическими элементами, что и для Римского государства он имел самую высокую важность. Императоры в эпоху арианских споров вмешивались в догматические споры по своей охоте. В V-VI вв. императоры почти насильственно, или по печальной необходимости втягивались в споры о Халкидонском Соборе. В данное время — признавать или не признавать Халкидонский Собор — это значало для государя в сущности, — крепко ли на его главе надета диадема, твердо ли он держится на троне против внутренних врагов и насколько мощные силы он может противопоставить внешнему неприятелю. Самый факт этих пререканий о Халкидонском Соборе и именно — об его вероопределении говорит об его высоком догматическом достоинстве. По своей непререкаемой определенности Халкидонский ορος равносилен Никейскому символу. Догматическое вероопределение было выражено в Халкидоне с такою ясностью, что этот Собор нельзя было не признать, в действительности отрицая его (т.е. лицемерным образом). С тремя короткими словами этого ορος’а: εν δυο φυσεσιν — не могло ужиться никакое монофизитское убеждение; все равно, как ни один арианин не мог согласить никейского ομοουσιον со своими убеждениями. Монофизитство нашло себе опору в национальной розни, которой не могли преодолеть ни греческая культура, ни римское владычество. Несторианство казалось величиною незначительною: оно ограничивалось лишь одною народностью;
несториане назывались Халдейскими или Сирийскими христианами, или христианами Фомы. Монофизитство же захватило несколько народностей — сирийцев, коптов, армян, эфиопов (абиссинцев). Число сирийских яковитов до 80 тысяч. Из прежних несториан, с 1665 г. к ним примыкают христиане св. Фомы до 200 тысяч. Всех монофизитов до 6 миллионов, абиссинцев до 3 миллионов, армян до 2 1/4 миллионов. Есть еще униаты.
