Война глазами христианина

Опыт православного осмысления войны

28 августа, 1996 г., газета "Русская мысль", N4138

Служба пожарной охраны, отряды спасателей, которые ориентированы на работу во время землетрясений и других стихийных бедствий, аварийная служба по ремонту электросети, водопровода и даже канализации не просто нужны, а именно необходимы человечеству и будут нужны ему всегда, вне зависимости от политической ситуации. Другое дело - армия. Служба здесь несравненно более престижна, но нужна армия будет лишь до тех пор, пока не выработается механизм решения конфликтов между государствами мирным путем.

Война и сегодняшняя реальность

В начале 60-х годов, когда нелепый и смешной Н.Хрущев заявил, что будущее планеты, по его мнению, связано со всеобщим и полным разоружением, его рассуждения на эту тему казались то ли маниловскими мечтаниями, то ли бесстыдно пропагандистским трюкачеством. Прошло 35 лет, и вот теперь оказывается, что Хрущев говорил хотя и в нелепой форме, но о том, что уже сегодня мало-помалу воплощается в реальность.

После конца 2-й Мировой войны других войн уже не было (и, возможно, быть не может!) - имели место карательные экспедиции США против Вьетнама, СССР против Афганистана, России против Чечни и т.д. В то же время все самые серьезные политические противоречия и конфликты решаются теперь мирным путем за столом переговоров. Ту роль, которая в прежние времена отводилась армии, теперь играют, и со значительно большим успехом, а главное, без крови дипломаты. Международные организации (ООН, ОБСЕ, Совет Европы, Международный суд в Гааге и проч.) выработали с 40-х по 90-е годы механизм много более действенный, чем военный.

В результате армия в решении политических проблем между достойными по силе друг друга противниками больше не используется, но, увы, повсюду применяется в целях удержания в повиновении непокорных сателлитов (Афганистан и Чечня), при решении внутриполитических противоречий или в затяжных и бесперспективных конфликтах на развалинах рухнувших или разрушающихся империй (например, империя Тито). Однако и тут опыт показывает, что выход из этих тупиков можно найти только в ходе мирного урегулирования, причем при участии международных организаций, а иногда (для разведения дерущихся!) при участии военных из какого-то иностранного государства.

Таким образом армия, которая в прежние исторические эпохи защищала рубежи отечества или, в крайнем случае, добивалась успеха в отстаивании национальных интересов за его пределами, превратилась теперь, во-первых, в политическую полицию, а во-вторых, в своего рода "соковыжималку", в которой гибнут молодые жизни (непонятно зачем) при том, что этим не достигается никаких положительных результатов. Если раньше при помощи насилия можно было чего-то добиться, то теперь насилие заводит только в тупик - это какая-то новая реальность, с которой нельзя не считаться.

Абсолютно ясно, что армия в этих условиях уже не может восприниматься как символ нации и предмет национальной гордости, как христолюбивое воинство, которое принято поминать во время богослужения. Она неминуемо становится объектом жесткой критики с самых разных сторон (со стороны общества, солдатских матерей, антивоенных организаций, политиков и т.д.). У нас, особенно в стенах Государственной Думы, такую критику обычно называют шельмованием армии, но на самом деле она неизбежна и естественна. Увы, в сегодняшней России ее голос слышен слишком слабо.

Если войны былых времен непременно кончались победой одной и поражением другой стороны, то в сегодняшних войнах ни побед, ни поражений не бывает. В тех войнах, что ведутся теперь, возможен только момент, когда вдруг всем оказывается ясно, что война завела стороны в тупик, выход из которого может быть найден только после прекращения огня и разведения воюющих сторон. Победы возможны теперь только дипломатические.

Вот, наверное, главное и бесспорное свидетельство того, что человечество сегодня уже переросло войну как способ решения своих проблем и поэтому неминуемо от нее откажется вообще вне зависимости от своих субъективных настроений - отказываются же дети в какой-то момент своей жизни от игры в игрушки, хотя не всегда им это хочется. Но жизнь берет свое - человек становится взрослым. Сейчас, на рубеже XXI века, взрослым становится человечество. И отказывается от насилия. А что люди, для которых это профессия?

Ненужной окажется и армия?

Не будет войн, ненужной окажется и армия. На уровне подсознания военные сегодняшнего дня это понимают - и вот в Чечне армия второй год безуспешно пытается доказать обществу, что она ему нужна. На самом деле это просто агония. Ясно, что такая армия не только бесполезна, но прямо опасна для общества, ибо она заводит его в тупик и одновременно, подражая мифологическому чудовищу, пожирает жизни почти безусых еще мальчишек. Святой Георгий вышел победителем, победим ли мы?

Перед обществом встает проблема периориентации армии на новое дело (не просто военной реформы, а чего-то неизмеримо большего!). В детской книжке Александра Волкова "Урфин Джюс и его деревянные солдаты" эта проблема уже была вполне успешно решена, но в виде притчи: свирепые рожи дуболомов были переделаны в улыбающиеся лица - в результате деревянные солдаты становятся отличными лесниками.

В жизни все неизмеримо сложнее, но есть ведь уже теперь части министерства по чрезвычайным ситуациям, нацеленные на борьбу не с людьми, а со стихией (с землетрясениями, наводнениями, лавинами и проч., и проч.), есть их главком - мирный генерал С.Шойгу, есть, в конце концов, генерал А.Лебедь, который, по его словам, "навоевался" и не хочет больше проливать кровь.

Место армии в обществе и в государстве должно быть коренным образом переосмыслено. Ее чисто средневековая роль сыграна, ибо средневековье кончилось - об этом забывать нельзя! Военный механизм в целом должен быть поставлен на службу мирному обществу не в связи с каким-то отдельным фактом (как, например, землетрясение в Спитаке), а по сути. В частях МЧС, мне, действительно, видятся черты армии будущего - той армии, действительно, необходимой обществу, которая будет не убивать, а спасать.

В России сегодня с величайшими трудностями проталкивается в жизнь идея альтернативной службы (коммунисты резко против!), хотя ясно, что именно с ней связано будущее армии в целом, уже не как инструмента насилия и силовых решений, а как команды быстрого реагирования. Из силы, вооруженной орудиями для убийства, армия должна стать, выражаясь фигурально, скорой помощью и аварийной бригадой. Тогда она вновь станет "христолюбивым воинством", за которое хочется молиться, - в противном же случае будущего у него просто нет. И это страшно, ибо состоит она из живых людей.

Св. Александр Невский, которого при Сталине любили изображать в виде грозного воина (см. известную картину Павла Корина) и чуть ли не в латах западного образца, не после Чудского озера и Ледового побоища был признан Церковью святым. Он, гордый воин, привыкший любой спор решать при помощи оружия, меняет кольчугу полководца на плащ дипломата и, отводя от русских городов и селений новую войну, путем весьма унизительных с точки зрения средневековья переговоров миром улаживает отношения с Батыем. Не воином, но князем-иноком в монашеской мантии, преподобным Алексием запомнил его православный народ. И только при Петре I начинают изображать святого князя на иконах в воинском одеянии, сделав из преподобного что-то вроде российского Марса, православного бога войны, поклонение которому связано с культом оружия и т.д. Увы, это чистой воды язычество, православное только по форме. Кощунство.

Среди мучеников первых веков тоже было немало воинов: Георгий, Феодор Стратилаг, Иоанн Воин, многие-многие другие. В чем заключался смысл их мученичества? Они, военнослужащие римской армии, отказывались убивать живых людей, ибо они христиане, и за это их предавал смерти императорский Рим - вот в чем подвиг святых воинов-христиан. Нельзя, грешно забывать об этом.

Обращаясь к этому бесценному опыту, просто невозможно не обратить внимания на одно обстоятельство, сближающее ситуацию I-III вв. до н.э. с сегодняшним днем. Святые мученики отказывались служить в римской армии не в ту эпоху, когда Камилл со своими воинами и ополченцами защищал родной город от нашествия галлов в 390 г. до Р.Х., а совсем в другой ситуации - когда императоры использовали армию для наведения порядка на окраинных территориях своей империи, то есть в период имперских амбиций. Амбиций умирающего языческого монстра.

На путях ненасилия

Сегодня армия должна быть поставлена под жесткий контроль общества (именно общества, а не только государства), ибо в лице генералитета и ВПК она всегда заинтересована в конфликтах, в политической конфронтации, в международной напряженности, - для нее это среда обитания. Мир, устанавливающийся между народами, разоружение, дипломатия, действующая много лучше ракет, и проч. - все это в какой-то момент начинает пугать тех, кто связан с войной как со средством для заработка. Пугать и даже приводить в отчаяние.

Генерал, офицер, солдат, как всякий живой человек, сам по себе хочет (если только он не болен психически) жить в мире, дома, рядом с родными, но, когда все они собраны вместе, оказывается, что эта личная логика отступает на второй план - армия хочет воевать, ищет войны и поля, на котором возможно было бы применение насилия.

Со времен первых фараонов Древнего Египта армия мыслится как инструмент реализации силовых решений, как средство насилия или, во всяком случае, угрозы. Ныне, однако, настало время начисто отказаться от такого понимания армии - иначе неминуемы самые разнообразные катастрофы, на фоне которых просто военная диктатура пиночетовского типа будет и в самом деле казаться безобидной.

Путь к переосмыслению роли армии в обществе бесконечно труден, но именно для этого даются нам Богом святые, чтобы, подражая им, мы выбирались из жизненных тупиков. Не случайно так много среди воинов древности и военных нового времени святых, праведников и просто внутренне чистых людей. Изучая их духовный опыт (и князя Александра Невского, и свв. мучеников, и старца Варсонофия Оптинского, и митрополита Серафима Чичагова, и старца Зосимы Верховского, и брата Шарля де Фуко, и ныне здравствующего Жана Ванье), мы видим в их жизнях, во всяком случае, одну общую черту - каждый из них сделал свой выбор и начисто отказался от насилия, но взял при этом из своего воинского прошлого волю, упорство, смелость и бесстрашие. Их путь - это путь личного выбора, который связан с глубочайшей внутренней работой, и, вероятно, вне такого личного выбора отказ от насилия вообще невозможен.

И Ицхак Рабин, и Шарль де Голль в отношении Алжира и, надеюсь, А.Лебедь (все трое боевые и достаточно решительные генералы) сделали этот выбор не только потому, что обстоятельства поставили их в безвыходное положение, не только из-за политического прагматизма - нет, это был их личный и, без сомнения, очень трудный выбор. И.Рабин, имя которого некогда было символом Шестидневной войны, стал человеком мира и заплатил за этот выбор жизнью. А.Лебедь, тоже выбравший мир, подвергается за это не просто чудовищной критике, но буквально площадной брани в коммунистической прессе, в частности в газете "Завтра".

От людей нельзя ни требовать, ни даже ждать подвига. Можно только надеяться, что Бог кого-то из них, верующих и неверующих, укрепит в час их добровольного выбора. Будем молиться об этом.

"Не противитеся злу"

Летом 1989 года в связи с юбилеем Французской революции А.Яковлев сделал доклад, в котором, в частности, сказал: "Идея о насилии в качестве повивальной бабки истории исчерпала себя, равно как и идея власти диктатуры, непосредственно опирающейся на насилие. За тысячи лет цивилизации никто, нигде и никогда не смог построить достойное человека общество через насилие, которое рождало только насилие".

Ответное насилие, оно особенно опасно, ибо принимает форму защиты от обидчика, вид обороны и, следовательно, чего-то якобы справедливого и благородного, иными словами, вид рыцарства. Но помни, что злом зла не победишь, - об этом предупреждает нас апостол.

Не защита Отечества от внешнего врага, а защита его от использования властями насилия, армии, силы для решения политических вопросов - вот насущная задача православного христианина по отношению к его родине сегодня. Это необходимо понять, не принять как какую-то абстрактную, научную истину, а именно осознать изнутри, сердцем. Слишком долго (все тысячелетия своей истории!) общество шло путями насилия, поэтому отказ от этой дороги дается ему так мучительно. Отказ от насилия исторически обусловлен, но, тем не менее, это подвиг. Подвиг ради будущего.

Если мы, действительно, православные христиане, а не просто хотим сделать из православия новую национальную идеологию, которая заменила бы марксизм, то нам необходимо понять, что быть христианином можно только на путях ненасилия. По-гречески слова "не противитеся (antistenai) злу" в Нагорной проповеди (Мф 5,39) означают "не отвечайте на зло тем же". Очень важно понять, что в них заключается Христов ответ на римский принцип vim vi repellere licet - "силу позволено отражать силой".

Нужно прислушаться к духовному опыту князя Владимира, который вскоре после своего крещения на требование епископов покончить с разбойными нападениями на окрестности Киева ответил: "Боюся греха".

* * *

В истории с ультиматумом К.Пуликовского и его непременным желанием разбомбить Грозный обращает на себя внимание, что, объявив об этом, генерал тут же добавил, что Православная Церковь его поймет и поддержит. Что это? Достаточно нескладная и по-советски выраженная просьба о благословении (кощунственная игра в Димитрия Донского) или такое же нескладное, но покаяние, апелляция к Церкви, которая может простить и отпустить ему этот грех? Мне все-таки кажется, что это попытка покаяться.

К.Пуликовский потерял на этой войне сначала почти целиком бригаду, потом родного сына. Он уже почти понял, что насилие бесперспективно и, кажется, понял, что оно греховно. Ему бесконечно трудно. Но трудно не ему одному, так же трудно миллионам россиян, которые уже все поняли, но все еще не хотят понять главное: христианство и насилие несовместимы.

Будущее возможно, если мы откажемся от насилия. Силовые решения приводят только к катастрофе. Малым странам, когда они запутываются в тупиках насилия, могут помочь великие державы - великой державе может помочь лишь она сама, -жизнь россиянина бесконечно дороже любой идеи, в частности идеи о великой и неделимой...

ЛАСТОЧКА, КОТОРАЯ ДЕЛАЕТ ВЕСНУ

Богдан СТЕПОВОЙ

Исполнилось десять лет со дня трагической смерти отца Александра Меня. Заместитель главного редактора газеты "Русская мысль", член-корреспондент РДЕН отец Георгий Чистяков был одним из тех, кто хорошо знал отца Александра Меня. Разделял его взгляды, а в сорок лет под влиянием отца Александра принял сан священника. Сегодня отец Георгий отвечает на наши вопросы.

— Отец Георгий, почему отец Александр Мень стал одним из тех, кто десять лет назад открыл обществу православие?

— Отец Александр был исключительным человеком. Очень ярким, добрым, полным любви. Был открытым по отношению к каждому собеседнику. Все это делало его замечательным священником. Но были у него качества, которые сделали его исключительным мыслителем. Он был теснейшим образом связан с той средой, в которой сохранились книги с дореволюционных времен, культура и вера. Внутри того микрокосма, в котором он жил, как будто революции и не было. Он читал Соловьева и Бердяева, Булгакова и Бориса Чичерина.

Русские люди, подобные ему, разумеется, были, но они жили в Нью-Йорке или в Париже, а он здесь был единственным. Жизнь его была не длинная - всего 55 лет. Но она была удлиненной, потому что он уже в 14 лет был сложившимся человеком. И все из-за того, что его окружали потрясающие люди, которые помнили начало века, которые сохранили не только книги, но и живую память. Я все время повторяю эти слова - "сохранили книги", потому что это во времена его или моей юности значило чрезвычайно много. Месяц назад, 8 августа, умерла Елена Владимировна Вержбловская, она же мать Досифея. Одна из женщин, которая знала отца Александра с детства. Ей было 97 лет. Она стала монахиней во время войны, в 1943 году. Среди таких людей и вырос отец Александр. Все это сделало его человеком, единственным в своем роде. Я затрудняюсь назвать хотя бы еще одного человека из его поколения, который бы так хорошо знал философскую и богословскую мысль начала века и до такой степени был органично с ней связан. Из поколения людей, которым сейчас уже сильно за 80, такие люди еще были. Например, Лев Иванович Красовский. Он попал в заключение на острова архипелага ГУЛага именно за то, что читал Соловьева и не очень это скрывал, но он принадлежит совсем к другому поколению. А среди ровесников о. Александра это уже было невозможно. Он был единственным.

— Как при этом Меню удавалось избежать репрессий со стороны КГБ? Того же Сахарова, например, сослали в Нижний Новгород...

— КГБ все время ходил за ним по пятам. Но, во-первых, прогнила система. Во-вторых, Сахаров в силу своей общественной позиции общался с иностранными корреспондентами и общественными деятелями. Его отправили в Нижний, чтобы изолировать от иностранцев. Отец Александр общался с бабушками своего прихода и московской интеллигенцией, которая к нему ездила. А ездила к нему интеллигенция всех поколений. Люди старшего поколения уже давно умерли, а самым младшим его духовным детям еще не исполнилось и 20. В ребенке восьми лет он видел человека, с которым надо говорить серьезно. Но это все были советские граждане. Те иностранцы, что общались с отцом Александром, великолепно знали русский язык, и были настоящими конспираторами. Я подозреваю, что органы об этом и не догадывались.

Отец Александр дружил с русской француженкой Анастасией Борисовной Дуровой, которая работала во французском посольстве. Она очень помогала отцу Александру и всем нам. Она умела выйти из посольства и, пять раз пересев из поезда в поезд, оторваться от хвоста. То же самое умели делать и писатель Ив Аман, автор книги об отце Александре, и отец Антоний Эленс, и многие другие. Я подозреваю, что связи отца Александра КГБ все-таки не были до конца известны. Бог помогал.

— К нему ездили не только как к священнику, но и как к учителю?

— И к учителю, и к наставнику, и к другу. Если мне нужен был простой совет священника или просто резкое и вместе с тем мудрое слово, я шел к кому-нибудь другому. А когда надо было разобраться в чем-то таком, чего я не понимал и была необходима серьезная духовная и интеллектуальная помощь, тогда я забывал обо всем, бежал на электричку и ехал в Пушкино. Потом пешком добирался до Новой Деревни.

Я очень хорошо помню день, когда меня вызвали в военкомат, чтобы там со мной побеседовал представитель КГБ. После этой беседы я сразу помчался к нему. По дороге я представлял себе, как отец Александр обнимет меня и скажет: "Ну вот, и ты прошел боевое крещение". Но вышло совсем по-другому. Он сразу спросил: "Ну, кто там с тобой разговаривал? Наверное, старлей какой-то? А со мною вчера - полковник. Сколько с тобой говорили? Минут сорок или сорок пять? А со мной три с половиной часа!" "А в общем-то, ты, - заключил он, - щенок!" Обхватил меня правой рукой и сказал: "А теперь поехали к отцу Сергию Хохлову". Это был его соученик по семинарии и мой большой друг.

— Что представляли собой беседы в военкомате?

— В то время военкомат был своеобразной крышей для КГБ. Офицеры военкомата, как правило, опустив глаза, говорили: "Вам в ту комнату". Им было очень стыдно, что они предоставляют крышу этой "почтенной" организации. Но как люди военные они были вынуждены это делать.

— И все же о чем с вами беседовали в военкомате? Неужели о проблеме отделения церкви от государства, столь эмоционально обсуждаемой в начале века?

— И об этом тоже. Кстати, сегодня мы сталкиваемся с теми же проблемами, которые были решены или хотя бы поставлены в философской или публицистической литературе начала века. Мне пришлось слышать рассказ об учителе истории, который не так давно, чувствуя, что не справится с такой темой, как Октябрьская революция, просто-напросто исключил ее из программы. Сразу после 1905 года заговорил с учениками о Великой Отечественной войне. То есть от 1905-го перешел к 1941-му. Разумеется, это неправильно, но что-то логичное в этом поступке есть, потому что действительно во многом это был пустой период. Как и застойные годы. Хотя и в те времена в России жили замечательные люди. Совершались подвиги. Прежде всего теми людьми, что противостояли тоталитаризму, попадали в ГУЛАГ. Но развитие философской и общественной мысли было, в сущности, приостановлено. Сейчас, в конце века, мы продолжаем дело тех, кто над этими темами размышлял в его начале. Продолжаем то, что прервалось в 20-е, а не то, что делалось в 80-е. Безусловно, был провал. Хотя в это время русские люди работали за границей, создавались и издавались прекрасные книги. Но в это время не в Париже, а в Подмосковье жил и трудился отец Александр Мень. После него осталось как минимум 20 томов его книг. Одни вышли при жизни его, другие - после смерти. Отец Александр чувствовал себя продолжателем мыслителей начала века. Русские философы, ученые, богословы за границей, во Франции и США, тоже чувствовали себя продолжателями тех, кто жил на рубеже двух веков - XIX и XX, двух величайших столетий в истории нашей культуры. Сегодня мы здесь тоже во всем, чтобы мы ни делали, отталкиваемся от начала нашего столетия.

Человеку свойственно быстро забывать. Мы уже сегодня, в 2000 году, не помним, что было в 1990-м. Когда на рубеже 80-90-х годов появились книги Бердяева, Федотова, Булгакова, Новгородцева, люди расхватывали их, а затем зачитывали, что называется, до дыр, как будто бы они были вчера написаны. Люди читали эти книги в метро и оживленно обсуждали их содержание на собраниях, встречах и семинарах, в университете, в кругу семьи, среди друзей... Атмосферу интеллектуального возрождения, которая была в нашей стране на рубеже 80-90-х годов, мы попросту уже забыли. А ведь это было огромное событие. Сегодня Бердяева никто так восторженно и много не читает, потому что его прочли 10 лет назад. 10 лет назад в России сделали то, что могли бы сделать 80 лет назад. Но история распорядилась иначе.

— Сейчас стоит выбор перед российским обществом - наследницей какого государства она станет: православной Российской империи или атеистического Советского Союза?

— Я думаю, не этот выбор сейчас стоит перед Россией. Люди в большинстве своем поняли, что в какие-то моменты жизни им просто необходима вера в Бога. Убежденных атеистов сегодня на самом деле намного меньше, чем убежденных верующих. Основную массу составляют те, кто скорее верит, чем не верит. Хотя их вера, как правило, очень слабо выражается. На самом деле Россия - великая держава, вне зависимости от того, какая у нас экономика, политическое положение или армия. Потому что это страна Пушкина, Достоевского, Льва Толстого и Чайковского. Страна Рахманинова и Прокофьева... Россия - страна великих писателей, художников, композиторов, философов.

— Со времен перестройки страна пережила духовный ренессанс?

— Да. Духовный и культурный вакуум начал заполняться. Хотя и в советскую эпоху были и Прокофьев с Шостаковичем, и Булгаков, и Пастернак, и Ахматова, и отец Александр. Период советского духовного голодания сменится чем-то очень хорошим. Но только если мы не будем отрывать веру от культуры. Отец Александр Мень был потрясающим примером того, как в личности может совмещаться вера в Христа и абсолютная культура. И это ставит его в один ряд с теми великими русскими, о которых я говорил.

— Несмотря ни на что, в советский период сохранился русский культурный фундамент...

— Безусловно. В Албании или Китае не осталось живых знатоков поэзии, верующих людей, мыслителей, ученых. При председателе Мао и Энвере Ходже в этих странах были уничтожены все. Им сегодня намного сложнее. В России оставались люди, которые в полулегальных условиях нас учили. У нас была Мария Вениаминовна Юдина - философ, музыкант, мыслитель. Великая пианистка и во многом учительница и для о. Александра. Был он сам - отец Александр Мень...Нам не пришлось извлекать великую культуру прошлого и начала нашего века из случайно забытого на чердаке сундука давно умершей бабушки. Нам ее передали из рук в руки живые люди. И убежден, именно благодаря этим людям у России сегодня есть будущее.