XVI ВЕК: СЕКС, ЛОЖЬ И СВОБОДА
См. Монтень.
Также: 1,25 - Педагогика как самообман.
Николет Му в Кембриджской истории христианства 2007 года очерк о свободе совести в XVI-XVII вв. начала сравнением Монтеня с мыслителями XVII века. Мол, для Спинозы и последующих свобода совести есть результат свободы разума, а вот Монтень не очень высоко ставит разум и даже начинает своё эссе о веротерпимости заявлением о том, что его вера - католическая - самая лучшая и должна править:
"В той распре, из-за которой Францию наших дней терзают гражданские войны, лучшая и наиболее здравая партия несомненно та, что отстаивает и древнюю веру и древнее государственное устройство этой страны".
Поразительный пример научной небрежности. Фраза Монтеня изъята из контекста. Перед ней слова о том, что "добрые намерения, если их приводят в исполнение не в меру усердно, толкают людей на весьма дурные дела", а после неё - пространные рассуждения о дурных делах "защитников католичества" и, что ещё горше, похвала Юлиану Отступнику за то, что тот поддерживал свободу совести.
В 1580-м году римская цензура потребовала переработать именно эту главу.
Монтень не переработал. Он довольно трезво просчитал возможности римской цензуры и решил не беспокоиться.
Конечно, XVI век в массе своей защищал свободу совести, исходя из весьма сомнительных оснований. Лютер - ранний Лютер - объяснял, что насилие не поможет искоренить ересь. Поздний - решил, что всё же стоит попробовать. Франк полагал, что дух человека - единственный и наилучший авторитет, потому что Бог открывается через дух.
К Монтеню ближе был Себастьян Кастелло (о котором написал вдохновенный очерк Цвейг). Кастелло был возмущён сожжением Сервета, опубликовал огромную подборку христианских авторов, выступавших против смертной казни, повторил довод насчёт того, что лаской можно добиться больше, чем таской. Самый же сильный - и оригинальный его аргумент был:
"Убить человека не означает защитить вероучение. Когда женевцы убили Сервета, они не защитили вероучение, а убили человека".
Это простой приём - отстранение. Уход из интеллектуальных хитросплетений, предъявление в качестве высшего аргумента - человеческое тело. Тело есть тело есть тело. Не тронь! Хабеас корпус так же свят как Корпус Кристи!!
Правда, этот аргумент так же мало действует на другого как цитаты и истолкования. Диалог всё равно ведётся на неправильном уровне - на юридическом, интеллектуальном, рациональном. Речь, между тем, идёт не о математике или физике, а о свободе - понятии предельно человеческом, в котором без психологии не обойтись.
Здесь и обнаруживается гениальность Монтеня. Его эссе только кажутся несвязным потоком сознания. Опыт показывает, что попытка подражать Монтеню бессвязностью ведёт в канализацию. На самом деле, у Монтеня всегда есть железный логический каркас. Каркас всегда неявный, всегда опирающийся на мощную католическую традицию медитаций и при этом всегда крайне оригинальный.
Та часть "Опытов", где речь идёт о свободе веры, продолжает традицию размышлений о греховности - а именно, о грехе лжи, отравляющей всё человеческое существо. Восемнадцатое эссе второго тома прямо посвящено лживости. Девятнадцатое эссе, собственно о веротерпимости, говорит вовсе не о том, какие молодцы защитники католической веры, а о том, что в силу лживости падшего человека нельзя защищать веру силой. Насилие как средство изгадит цель и приведёт к ситуации, намного худшей, чем религиозное разномыслие. Что, собственно, и демонстрировала история Европы во времена Монтеня. Да и в наши дни не без этих демонстраций, хотя масштабы, слава Богу, куда меньше.
Самое интересное, впрочем, двадцатое эссе. Оно называется совершенно дико: "Мы неспособны к беспримесному наслаждению". На самом деле, оно о сексе. Это первое в мировой литературе эссе о сексе, абсолютно искреннее, умное, глубокое. Фрейд ничего не сказал сверх того, что сказано Монтенем в этом тексте. Никакой эротический писатель не превзошёл Монтеня, которому явно доставляло удовольствие описывать неописуемое, выращивать словосочетания, способные удержаться от падения в пропасть неприличного и в то же время всё описывающие адекватно и глубоко. Монтень внимательно рассматривает человека, который "изнемогает под бременем своего блаженства".
"Чувствую, что ему не под силу выдерживать столь беспримесное и столь всеобъемлющее непрерывное наслаждение. И действительно, едва насытившись им, он уже бежит от него и, побуждаемый естественным чувством, торопится спрыгнуть сам со ступеньки, на которой ему никоим образом не устоять и с которой он боится сверзиться вниз".
Тут Монтень приоткрывает крышку атомного реактора, который бурлит в человеке. Тут и обнаруживает он источник и лживости, и искренности, и взлётов к Богу, и предательства Бога.
Источником свободы является любовь.
Человек способен любить. Это гарантирует, что человек стремится к истине, к Богу, к вере.
Человек не есть любовь - в отличие от Бога. Это гарантирует, что человек всегда может ошибаться и в вопросах веры, и в отношениях с Богом, и в отношениях с другими людьми.
Ошибаться могут не только "еретики", но и инквизиторы, вот в чём загвоздка! Ошибаться поврозь и коллективно, ошибаться утром, в обед и вечером, ошибаться весело и ошибаться уныло, но - ошибаться.
Свобода веры вытекает не из прагматических соображений - возможно, насилие и может исправить еретика. Свободы веры вытекает не из требований разума - разум может легко оправдать несвободу, он всего лишь способ решения задачи, а не источник задач и целей. Свобода веры вытекает из природы любви, порождающей и свободу, и веру, и разум.
Гвозди нетрудно зажать в тиски, но бессмысленно наращивать тиски, чтобы удержать плазму. Веру, может сохранить и поддерживать свобода, как солнечную плазму сохраняют не верёвками и цепями, а неосязаемым, но мощным электромагнитное поле.
