Лк 15, 22 А отец сказал рабам своим: принесите лучшую одежду и оденьте его, и дайте перстень на руку его и обувь на ноги;

№108 по согласованию - Фраза предыдущая - следующая. Иллюстрации.

Отец обрывает речь, которую заготовил сын, заранее отсекая просьбу о принятии в число наёмников. В этом правда тех, кто возмущается выражением "раб Божий". Хорош был бы Бог, если бы превращал детей в рабов, свободных - в наёмных. Однако, возмущающиеся тоже хороши - слово иногда приобретает противоположное значение в зависимости от того, кто слово говорит. Если отец говорит блудному сыну: "Ты хороший, иди пировать" - это милосердие. Если блудный сын нагло говорит: "Я хороший, накрой мне пожрать!" - это наглость. Богу рабы не нужны, рабам не нужен Бог. Наглость или хотя бы нечувствительность к инаковости Другого, - признак инфантилизма, который и делает человека рабом даже в отсутствие рабовладельца.

Бог не может дать человеку свободы более той, бесконечной, которую заложил в человеке при творении. Бог может дать и даёт человеку знамения свободы, как покаявшемуся сыну дали печать и господскую одежду. Бог не может никого освободить, Он и так не лишал никого свободы, Он может лишь простить и поделиться властью. Только люди умеют и лишать свободы, и лишаться свободы, поэтому люди сперва должны давать другому свободу, а потом уже объявлять о прощении другого и о возвращении другому его достоинства. Чаще же блудных детей прощают, но не возвращают им свободу: в ответ на это блудные дети превращаются в блудливых взрослых.

*

Притча о блудном сыне есть притча о неблагоразумии Отца. Неблагоразумно, нарушая испытанный времен закон, выделять ребёнку часть наследства. Неужели "Короля Лира" недостаточно?! Неблагоразумно доверять раскаянию младшего сына. Он ведь возвращается из корысти, от голода. Он заранее репетирует речь к отцу, словно заключённый, который пишет жалобные письма. Цена им грош: выйдет на свободу, возьмётся за старое. Если действительно образумился, будет писать без этого холуйского гнусавого: "Отче, согрешил на небо и...". Неблагоразумно поучать старшего сына - он лишь озлобится. Неблагоразумно, кстати, вообще держать при себе такого старшего сына - вот его давно надо было бы, как говаривали встарь, "выделить". Инициативный мужик, самолюбивый, энергичный, деловой - ну что ему киснуть в ожидании наследства, накапливая злость и растрачивая потенциал? Он бы на воле давно в три раза больше отцовского имения заработал.

Отец поступает неблагоразумно, если под "благом" понимать его, отцовское благо. Однако, заметим, отец нимало не обманывается. В ответ на канюченье младшенького отец - молчит. Бесполезно отвечать на враньё, особенно, если любишь враля, и вдвойне - если врут от голода. Сперва накорми. Точнее, прикажи накормить.

Приказания отца и являются главным в притче. Они учат - только учат не тех, кого прямо касаются, а крест-накрест. Так праотец Иаков благословлял своих внуков руками, возложенными крест накрест. Обращение отца с младшим сыном - урок для старшего, а не для младшего. Отповедь отца старшему - урок для младшего. Иначе всё будет понято неверно: младший решит, что ему всё позволено, старший - что ему не позволено ничего. Эгоизм мешает человеку понять смысл того, что говорят ему, и тот же эгоизм - в виде зависти - часто помогает человеку усвоить урок, обращённый к соседу. Старший сын, глядя на хлопоты, наконец-то понимает: отец не такой зануда и бесчувственный скопидом, как ему столько лет казалось. Младший сын, слушая отповедь старшему, мотает на ус: отец не собирается ему ничего выделять, кроме шашлычка, "всё" остаётся за старшим братом; отец считает его похождения не безобидным гулянием, а смертью - "мёртв был". Так что история не заканчивается - для него, младшего - а лишь начинается. Настоящее покаяние впереди, а не позади.

*

Отец приказывает дать блудному сыну перстень. Перстень был важным предметом обихода и поэтому каждый мужчина носил перстень или даже несколько перстней. Ещё двести лет назад Пушкин носил одновременно столько перстней, сколько сегодня не всякая модница имеет в своём арсенале. Перстень мог использоваться как личная печать. Однако, не все персти были личными печатями. Совершенно очевидно, что отец не отдаёт блудному сыну своего личного перстня. Это означало бы повторить ранее сделанную ошибку, отречься от имения вообще. Тут перстень - просто украшение, без которого мужчина выглядит не слишком внушительно.

СОВЕРШЕННОЗИМИЕ

Бывают жестокие отцы, которые не показывают сыновьям свою любовь, полагая чёрствость важной для воспитания. От таких грех не убежать. Но бывают и сыновья, которые не хотят видеть отцовской любви. Взрослые сыновья, совершеннолетние. Отцы отвечают перед сыновьями, пока те несовершеннолетние, сыновья отвечают перед отцами от совершеннолетия и до вечности. Библия говорит об Адаме как вечно совершеннолетнем и всё же не видящим любви Отца. Это и есть базовый грех – сказать любящему «ты не любишь меня». Ты не любишь меня по моим правилам.

Не всегда виноваты отцы – иногда и дети, причём именно бывшие дети, выросшие дети, совершеннолетние, ответственные, сделавшие свой выбор. Вокруг рай – а им хочется рая внутри рая, персонального, виайпи-рая, и чтобы Отец не приближался к столу. Им хочется почувствовать себя Отцом – как будто быть Отцом означает пировать с друзьями. Это бездетному холостяку намного сподручнее!

Детям бунтовать простительно – они же не имеют опыта взрослой жизни, они не знают, что зрелость – это не возможность гулять, а возможность творить. Они видели отца лишь пришедшим с работы, а в чём работа – не поняли. Так подростку это простительно, но взрослому – нет. И дети в притче оба – именно взрослые, выросшие, но не доросшие до Отца или доросшие, но сстулившиеся, сгорбившиеся, скрючившиеся от злости. Им кажется, что хорошо быть отдельно от Отца – и младшему, и старшему. Но младший уже попробовал – и вернулся, а старший так и не понимает, что счастье рядом с ним, что он по самые уши в счастье. Математически человек совершеннолетний, а душевно - совершенно зимний.

Святые отцы в один голос говорили, что закланный телец – это Христос. Вот жестокий ответ на жестокий вопрос о том, зачем надо было погибать Иисусу. Затем, что наши представления о празднике включают в себя убоину. Затем, что мы чувствуем себя в безопасности, когда кого-то убиваем, а не когда когда-то освобождаем. Затем, что мы не хотим живого Бога, а хотим мёртвого, чтобы лежал перед нами на тарелке и не рыпался, а мы Его по кусочкам кушаем. С таким легче – но это лёгкость небытия и ненависти. Мало вернуться к Богу, как вернулся младший сын. Мало хранить верность Богу, как хранил старший сын. Радоваться Богу, благодарить Бога, целовать Бога и давать Богу себя целовать, - вот это в самый раз для бесконечности человеческой души.

По проповеди в воскресенье о блудном сыне 23.2.2003, №13.