Яков Кротов

СООТВЕТЧИК ВЕКА

К оглавлению дневника за 1999 г.

Опубликовано. При публикации изрядно сокращено - отрезана вся вторая часть, начиная со слов "Вообще в напечатанном виде...". Но я был даже доволен, потому что вышло так, что я послал статью в электронном виде с приложением моих выписок из книжки, предназначенных не для печати, а для себя, и редактору понравились выписки, он опубликовал из них почти все, убрав мои комментарии. Что, конечно, очень хорошо получилось. Эх! Всё есть, а Александра нет -- и счастье есть лишь потому, что он всё-таки есть, в отличие от всех прочих моих умерших близких людей. Это он - есть, а вот есть ли я -- большой вопрос. Марина Джуринская как-то сравнивала фотографию, где Александр среди новодеревенских интеллигентных прихожан, с фотографией, где лицо человека помещено в дырку посреди картонного листа -- а на листе, скажем, нарисовано застолье, или джигит на коне. Вот все лица на фотографии картонные, а Александрово одно -- живое. Конечно, сказано чуть острее, чем следовало бы по правде, но, конечно, правда в этом едковатом наблюдении есть.

Выбор человека-символа всегда немножко иррационален, но все-таки не вовсе иррационален. Быть просто невинно-убиенным недостаточно. Мы знаем какую-то содержательную разницу между Пушкиным и Лермонтовым, и схожее различие между Менем и прочими жертвами последнего десятилетия. Недостаточно ума, доброты, даже веры — при прочих равных мы предпочитаем тех, кто с нами, а не в стороне от нас, будь сбоку или во главе колонны, а таких, к сожалению, большинство среди активных людей. Тянет забежать вперед или, плюнув, отойти от всех колонн. А самая колонистая из колонн, конечно, Церковь. Она и сама себя называет колонной, на которой покоится истина (если на человеческом языке, что еще означает "столп и утверждение истины"?). К счастью для Церкви, в ней были и есть не только столпники, которые вещают с колонн, но и нормальные люди, способные говорить по-человечески. Вот сейчас Фонд имени Александра Меня издал новую книжку: "Отец Александр Мень отвечает на вопросы". Анастасия Андреева собрала с фонограмм наиболее интересные фрагменты диалога Меня со слушателями его лекций 1988-1990-х годов. Формально это — катехизис, каких много вышло за последние годы. Что говорить о популярной церковной литературе — на многих совершенно безбожных сочинениях последних лет надо было бы ставить для ясности штамп: "Катехизис". Сидит кто-то на горе и ответствует тем, кто внизу, пока не надоест, а когда надоест, рявкнет: "Один дурак может задать столько вопросов..."

Христиан часто упрекают в анти-интеллектуализме. Чего стоит один апостол Павел со своим знаменитым противопоставлением Бога — "мудрецам" и "совопросникам века сего" (1 Кор 1, 20). Эти слова хороши в латинском переводе: "мудрец" — "сапиенс", "совопросник" — "конквизитор". Последний термин помогает понять Павла. Не то беда, что интеллектуал задает вопросы — да ради Бога! Беда, что он задает их как инквизитор, заранее зная ответ, во-первых, и возлагая всю ответственность на того, кого спрашивает, во-вторых. Интеллектуал-атеист спрашивает, есть ли Бог, заранее зная, что Бога нет и что Его попы придумали. Это ничуть не лучше ханжеского вопрошания о том, есть ли нравственность без Бога, когда заранее знают, что нет и что это гуманисты-подлецы разрушают основы общества, клевеща попутно на Церковь. Нужны не просто вопросы, не просто ответы — нужно ответчики, люди, которые берут на себя ответственность даже за то, что юридически отвечать не должны.

Вот эта ответственность в ответах Меня есть. Вообще в напечатанном виде именно его устная речь теряет очень много — нет, грамматически и логически все верно, его почти не нужно редактировать, но исчезает уникальная интонация: бодрая и задумчивая, уверенная и добрая, интеллигентная и простая. Любой оратор за такую интонацию душу бы отдал. Многие, судя по речам, и отдают, но совершенно безрезультатно. Мало отдать душу, надо еще не перепутать, кому отдаешь.

Ответственность есть прежде всего парадоксальность, принятие жизни в ее сложности. Сколько раз Мень говорит о том, что главный грех духа — "капсулирование", замкнутость (что делать, коли "капсулирование" теперь понятнее, чем "гордыня"). И он же все время говорит о том, что нужно иметь что-то внутри, прежде чем выходить к людям: "Наше счастье прежде всего зависит от того, что внутри нас, а потом уже от того, что вокруг нас" . Как отличить одиночество от уединения, псевдодуховный эгоизм от стяжания Духа? Каждый ведь думает про себя, что он роет колодец, хотя со стороны очевидно — не колодец получается, а окоп. А как отличить гордость от гордыни? В одной фразу Мень различие ловит: гордость радуется чужим успехам, гордыня — своим, а вообще: "Это надо почувствовать, как музыкальным слухом" .

Как музыкальным слухом нужно ощутить и то различие между причитаниями о смерти отца Александра (как и других достойных людей), которых было так много за последние годы, и его собственное отношение к смерти. "Когда одолевают печальные мысли, поглядишь на череп и вспомнишь о том, что духовное вечно, а тленное проходит" . И — как неотразимый выпад в конце посылки: "Мы не должны бояться смерти, потому что мы боимся смерти" . Мень не только, в отличие от многих священников и литераторов, имел какое-то "светское" образование — биологическое, он еще и любил свою — биолога — профессию, и, пожертвовав ею, любил сравнивать человека с животными, которые не боятся смерти, не строят Дворцы советов, но и не умеют творить, не умеют молиться.

Когда Мень хотел пошутить, он часто искал убежища в биологии. А шутил он часто — не ругаться же: "Мы не сталкивались непосредственно с питекантропами и неандертальцами, за исключением, может быть, некоторых особо энергичных наших современников" . Причем, если посмотреть, кому особенно крепко досталось от Меня в этой книжке, то это, как ни странно, Сартр, которого он назвал "ничтожным философом и отвратительным, близоруким политиком" . Конечно, Сартр не хуже Сталина, последний просто за гранью обсуждения, но что-то во французском интеллигенте явно перекликалось с неприятнейшей частью российской действительности. Аверинцев в некрологе Меню проехался насчет интеллигенции, и с некоторым трепетом читаешь горестную ремарку отца Александра: "Мы же с вами жили в уродливых условиях. У нас все было вверх ногами, и, конечно, выходили не те, кто нужно, и входили тоже не те, кто нужно" . Хочется, как апостолы у Христа на тайной вечере спросить: "Не я ли?" Не я ли не тот, кто вошел в церковь, хотя был там не нужен? Понятно, что он бы — успокоил, а все-таки полезно оставить в сердце такую занозу.

Тем более, что Мень потому может быть назван ответственным проповедником, что резче всего он обрушивается не на униженных, не на забитых, а на унижающих, на сильных мира сего. Да, он лестно отрекомендовал Патриарха: "Деятельный, истовый, заботящийся о Церкви иерарх ... человек духовный и интеллигентный" . Но он же охарактеризовал церковную ситуацию так, что и сейчас все идет "по Меню":

"Все живые, экспериментирующие силы внутри Церкви беспощадно уничтожались в течение нескольких поколений. Если епископ проявлял дух свободы, независимости, экспериментаторства, — его сразу отправляли в провинцию или на покой, то есть на пенсию. Поэтому сохранились, выжили и размножились самые правые, самые консервативные. Их любили чиновники, их любил КГБ. ... В 60-х годах среди духовенства были люди свободные, передовые. Их оттеснили. Консервативные силы сейчас господствуют. Это реакция на разрушение национальных ценностей. Раз не устраивают коммунисты — сразу давай монархию; раз не устраивает партийный аппарат, — давайте восстановим Церковь в том виде, как она была до ревоюции. Хотя забываем, что именно потому, что она была такой, произошла катастрофа. Это никого уже не интересует. ... Это все очень разочаровывает людей, уставших от идеологического гнета. Они искали среди христиан открытой позиции, а встречают новый вариант закрытого общества" .

Зачем после такой характеристики требовать еще персональных обличений? В том-то и трагедия, что можно быть "истовым", "деятельным", "духовным и интеллигентным" — и одновременно архипобедоносцевым, чему сейчас мы тьму примеров видим, и больше всего — не в Церкви. Ясно ведь главное: такое положение не исправишь, зарывшись в окоп, копать нужно все тот же колодец, и не в пустыне, а посреди села, какие бы ни были селяне и селянки.

Какой-то умный и остроумный человек за несколько лет до начала "православизации" спросил Меня, не протянет ли Церковь ноги, если государство протянет ей руку (чему мы все свидетели), и Мень предпочел ответить как раз не по интеллигентски-остроумно, а как мужичок: "Посмотрим. Может, по сусечкам поскребем, что-нибудь найдем..." . Задолго до приватизаций и ваучеризаций его спрашивают, как быть с теми, кто "ворует нашу энергию": "Воруют, друзья мои, то, что плохо лежит. Кто разбазаривает свою энергию неразумно, у того и подбирают" . Вот и камертончик, звук которого по сей день может настроить на нужный лад хотя бы и в отношении к политике. Не случайно единственный автор, на которого Мень ссылается постоянно — это Бердяев, защитник творчества как единственного ответа на зло мира и, более того, единственного, что представляет нечто большее, чем ответ на зло, чем добро, что представляет наше подлинное, вечное "я". Только творчество избавляет как от благодушия, так и от ворчливости, Сциллы и Харибды христианства. "Идет духовная эволюция, а всякая эволюция есть борьба, борьба за существование, но только уже за духовное существование. И мы ее ведем внутри себя ... Это и есть ответ на вопрос о взаимодействии добра и зла в мире. Добро — это то, что прекрасно, что созидает, движет вперед, наполняет. Это жизнь. А зло есть смерть, то, что тормозит развитие, дегуманизирует человека, то, что делает его уже не человеком" .

"В молодости, когда ни о чем подобном и подумать было невозможно, мне приснился сон, что я выступаю с пропведью не в храме, а перед огромными аудиториями. — вспомнил однажды Мень. — Проснувшись, я подумал: вот какие бывают сны, которые никогда не исполнятся. Однако, как вы видите, это исполнилось" . На самом деле, конечно же, сон вовсе не исполнился. Просто Мень, как выразился бы Милован Панич, был исполином, который смог ввести в свой сон тысячи людей. Не стало его — и вернулась подлая реальность. Но в том-то и правда, что эта реальность сонливее его сна. Это не он спит вечным сном, а мы, не живущие, а прозябающие, ищущие не спасения, а гарантированного куска хлеба и крыши над головой.

Мы и сейчас живем еще в одна тысяча девятьсот семьдесят застойном году, не сводя глаз с очередного андропова или промыслова, а вот он уже прожил и 1990-е годы, и многие, многие последующие. Он уже знал и рабочих, которым не нужна демократия, и интеллигентов, которым она тоже не нужна, он уже знал цену многим диссидентам, которые не свободу любили, а ненавидели советскую власть, которые и сейчас готовы учредить рабство, куда худшее советского, оправдывают любые бомбежки, предлагают ввести образовательный ценз, выдвинуть чекиста в президенты, да что угодно — лишь бы люди жили по тому плану, который они для них разработали. Разумеется, если их идеи восторжествуют, будет плохо, но они заявят, что просто их идеи реализованы недостаточно жестко. Правда, к тому времени эти люди вряд ли будут иметь возможность что-нибудь заявлять: они призывают на царство силы, которые их же и истребят. Вот чтобы эти силы не воцарились, а если воцарятся, чтобы и тогда мы не согрешили отчаянием и безволием, звучит ответ Меня на главный вопрос: как можно любить людей, когда они такие сволочи?.. как можно любить людей, если и добившись демократии, процветания, и творческих успехов в личной жизни, мы все равно рано или поздно превратимся в череп, пустую головешку в руках очередного правительствующего паяца?

— "Не надо бояться, что все мы станем такие всепрощающие и добренькие, это пустые слова. Человек гораздо легче бывает мстительным, злопамятным и злым. Поэтому если Христос напоминает нам о необходимости уметь прощать, Он знает, что делает" . "Идет духовная эволюция, а всякая эволюция есть борьба, борьба за существование, но только уже за духовное существование. И мы ее ведем внутри себя ... Добро — это то, что прекрасно, что созидает, движет вперед, наполняет. Это жизнь. А зло есть смерть, то, что тормозит развитие, дегуманизирует человека, то, что делает его уже не человеком" .